Тринадцатое ноября

ТРИНАДЦАТОЕ НОЯБРЯ
(рассказ)


«Пазик» неспешно скрипел по старой, затвердевшей степной дороге.
Вокруг, насколько хватал глаз, тянулись выветренные такыры со скудной растительностью, едва покачивающейся от неуютного ветра. Природа была однообразной, воздух в салоне удушлив как и густые словно кисель мысли, от которых хотелось встряхнуться.
Азамат сидел на заднем сиденьи и терпеливо смотрел в окно, оглядывая растилавшуюся степь, и не видел никаких признаков близкого жилья.
«Значит ехать еще долго» - решил он и устало откинулся на спинку сиденья.
А «Пазик» тем временем вскарабкался на невысокий холм, с вершины которого открывалась панорама сгрудившегося внизу городка.
«Наконец – то!» - обрадовался Азамат. Мысли его вздернулись, точно на них набросили узду и вновь поскакали галопом.
«Где я стану ее искать? Что я ей скажу? Примет ли она меня? Может уехать назад?»
      Автобус тем временем прокатился по грязной с выбоинами улице с теснившимися по краям мазанками и застыл у скособоченного каменного здания с надписью «Автовокзал». Пассажиры засуетились, потянулись за огромными китайскими сумками и стали расходиться, на ходу разминая, затекшие после долгой езды ноги.
Азамат закурил сигарету, сунул руки в карманы пальто и зашагал по кривой улице. В полной сумбурных мыслей голове, так и не появился план поиска.
Вечерело, тянуло предзимьем, одиночеством и отчаяньем.
- Простите, а где здесь… - он споткнулся и упал, больно ударившись об бетонный бордюр.
- Твою мать!.. –  выругался он, распекая себя.
- Под ноги надо смотреть… - раздался девичий голос.
Он вскинул голову, намереваясь выпалить что-нибудь резкое, той, что сумничала и не поверил своим глазам. Перед ним стояла Шолпан. Азамат прикрыл веки и вновь раскрыл глаза,
Шолпан не исчезла: -
- Шолпан! - пробормотал он.
- Ты и здесь меня нашел? – в наступавших сумерках было видно как она с досады зло дёрнула длинными черными бровями. На белом мраморном лице отчетливо проступили пятна гнева.
- Я искал тебя, всюду искал.. мне сказали что ты уехала в какой-то брошенный город - поднимаясь на ноги шептал Азамат, боясь что либо добавить, и наконец вовсе умолк в страхе.
- Что тебе надо? Ты что совсем тупой? Неужели не ясно, что у меня к тебе ничего нет и быть не может? Что ты преследуешь меня?
- Шолпан, не кричи на меня пожалуйста. Разве это моя вина что ты мне нравишься? Может быть мне самому уже впору лучше умереть, чем так жить, каждую минуту сгорая от мысли, где ты, с кем? А может ты нуждаешься в моей помощи, а меня нет с тобой рядом! Что же мне делать?
- Навязался на мою голову! Я что тебе мама, сопли тебе утирать?
- Не надо мне сопли утирать, я не такой уж слабый каким кажусь тебе.
- Ладно, пойдём ко мне, не стоять же нам здесь! – произнесла она равнодушно, несколько поостыв.
Они зашагали по тратуару, два человека, два чужих друг-другу человека.
Он шел на затаенном дыхании, боясь задеть ее случайно локтем, чтобы снова не разбудить в ней ярости.
Улица была безлюдной, лишь далеко впереди маячила какая-то пара. Они молчали. Она еще не отошла от душившей ее злобы, Азамат размышлял над тем, с чего бы начать разговор. Каждый шаг давался ему с трудом и больно отдавался в мозгу, ухая, словно в пустом ангаре.
- Зачем только мы встретились – размышлял он и тут-же спохватываясь разворачивал мысли вспять – все равно я добьюсь того, что она полюбит меня. Просто она знает, что красива и выбражает! От женихов у ней нет отбоя.. а я, кто я такой собственно для нее? Видишь, как говорит, сопли мне надо еще утирать. Вот заработаю денег на Севере, возмужаю, вернусь совсем другим и тогда... тогда сразу женюсь на ней. Никому ее не отдам, пусть хоть на куски меня режут, хоть в огонь бросают, никому!
- Я здесь работаю инженером, живу в вагончике, сейчас ты его увидишь.
Тротуар кончился, они очутились на окраине городка. Впереди, прямо перед ними на ржавых, залежалых рельсах стояло множество вагончиков на колёсах.
К каждому такому вагончику была пристроена наспех сколоченная дощатая верандочка из грубых, неотесанных, некрашенных горбылей с деревянной лестницей.
- Вот и мой Тадж-Махал!
Они подошли к вагончику с зелёной, выгоревшей на солнце краской, и поднялись по шаткой, скрипучей лестнице, которая тут – же отзываясь застонала – запела на все лады.
В передней комнате стоял большой старинный диван переживший не одно поколение хозяев, полочка для посуды, стол, в углу на печи вразброс грязная, немытая посуда.
Азамат украдкой оглянулся. Вторую комнату украшал шифоньер с наполовину оторванной дверцей, цветной портрет Шолпан на фоне бескрайнего синего моря и двуспальняя кровать с никелированными шарами. Окна вагончика были заклеены старыми газетами.
- Удивляешься? Думаешь отчего дочь богатых родителей забралась в эту дыру? Тебе этого не понять.
Она грустно улыбнулась ему.
Шолпан порывисто прошла к полке и достала крохотный шприц. Одним движением она задрала рукав свитера, оголяя белую руку.
- Накрой ладонью вену – приказала она.
Азамат был поражен. Он не знал что она наркоманка.
- Да не так! Нажми сильней!
Шолпан резко ввела иголку в венку и выдавила содержимое.
Лицо ее порозовело, злые искорки в зрачках растворились, растаяли и она стала еще красивей чем прежде, что-то в ней проступило обычное, доступное, человеческое.
- Раздевайся, сейчас я приготовлю суп, - она включила электроплитку, поставила на неё каструлю с водой, вскрыла пачку китайской лапши, выставила два больщих мутных стакана под чай и высыпала на стол конфеты.
- Как ты меня нашел? – спросила Шолпан.
- Твоя мама сказала что ты здесь. Она просила меня чтобы я уговорил тебя вернуться домой.
- Не теперь! Не теперь! Я должна сама решить как мне жить дальше. Понять, чего я хочу в жизни!
- Разве плохо тебе дома? У вас такой роскошный дом..
- Ты глупый, потому что нищий. А нищий размышляет приземленно.
Азамату стало больно и обидно выслушивать хамство и он решил больше не терпеть.
И все же, сдерживая себя мягко произнес:
- Ты права, нищий думает о хлебе насущном.
- Как видишь я свой хлеб тоже зарабатываю сама.
- Но все же, хоть ты, как говорится из белой кости, а грубиянка, но вот мама твоя воспитанный человек.
- Мама, да! Мама! Она переживает за меня – голос Шолпан дрогнул, видно вспомнила мать.
Она принялась разливать по тарелкам жиденький суп.
Азамат откусил черного хлеба и осторожно отхлебнул. Суп оказался пересоленный, очень пересоленный, но он продолжил есть.
- Я ведь люблю тебя, Шолпан! – неожиданно произнес он, откладывая ложку.
В воздухе повисло молчание, только было слышно жжужанье поздней мухи. И вдруг Шолпан громко разрыдалась, взрывая тишину и он растерялся настолько, что и не знал, что ему предпринять.
Она плакала уронив голову на грудь и в ту минуту казалась ему такой одинокой и беззащитной, беспомощной, брошенной, а вся ее злость показной, защитной реакцией, что Азамат мог бы не задумываясь умереть за нее.
В темное окно монотонно постукивал сгибающийся под ветром одинокий куст, они были всего вдвоем на целой земле и оттого в груди Азамата проснулась и затеплилась тихая надежда.
  -  Пожалуйста перестань,  не надо.. .
- Ты даже не представляешь себе, я ведь храню на сотке все твои разговоры, что ты мне скидывал на почтовый ящик, глупая я, прости меня Азамат – она безутешно продолжала плакать.
И он осмелел, услышав ее откровенное признание, впервые произнесенное этой гордой, неприступной красавицей, мелкий озноб заколотил его тело.
- Хочешь, я возьму тебя на руки, покружу как в детстве кружил тебя отец – прошептал Азамат  и перегнувшись в поясе, поднял её, невесомую, пахнущую родным запахом, и стал кружить в тесной комнатке, кружить, до тех пор пока у него самого не закружилась голова и тогда он положил ее на кровать. Он целовал её плачущую, такую любимую и дорогую, сушил губами её слёзы и целовал в шею, щёки, губы.
А руки Шолпан рвали пуговицы на его рубахе, и ее гибкое, сильное тело прижалось к нему так, что у него сперло дыхание. Ничего он не видел перед собой в тот самый миг, ничего кроме крупных, прозрачных слез, в которых отражался он сам.
Она сорвала с него рубашку, с себя блузку, юбку и в какой-то лихарадочной горячке забралась под жёлтое в шахматную клетку одеяло по самый подбородок, и прикрыв длинными ресницами глаза призвала: «Скорей, скорей!»
Старая, видавшая виды кровать заскрежетала под тяжестью молодых, сильных, жадных до любви тел.
Она улыбалась ему, и эта улыбка разжигала в нём ещё больщую страсть. Он просил чтобы она всегда улыбалась, говорил что ей идёт улыбка а не злость, прижимался к тугим, налитым грудям, еще три часа назад бывшими недостижимыми для него и гладил, гладил черные волосы, рассыпавшиеся по подушке, сводившие его с ума и понимал, что все в его жизни теперь перевернулось.
Азамату казалось что он мог бы целовать ее без конца, всю свою жизнь, ни на минуту не прерываясь, любить её, наконец-то ставшую такой близкой, боялся всякого шороха, боялся что кто – то может нарушить их мир, ставшего в одночасье прекрасным и чем глубже осознавал это, тем сильнее инстинктивно прижимал её к себе, шепча длинные, бессвязные слова.
Этот кто – то громко постучал в дверь. Азамат мгновенно встрепенулся.
- Кто это?.
Стук повторился, на этот раз ещё громче и настойчивей.
- Лежи, я сама открою.
Она поспешно накинула на себя домашний уютный халатик, сунула ноги в тапочки и поспешила к двери.
Азамат слышал как лязгнул засов и в натопленную комнату ворвался колючий, холодный ветер, тут – же пробравшийся к его горячему телу.
- Ты не одна, пусть он выйдет – услышал он требовательный мужской голос.
- А ты кто такой, чтобы мне приказывать? Ты холуй моего отца и не больше того.
Послышалась возня. Это Шолпан пробовала закрыть дверь, но натолкнулась на сопротивление невидимого мужчины. Азамата словно пружиной выбросило из кровати. Он нырнул в рубашку, впрыгнул в брюки и рванулся к двери.
- Не ходи!
Но он уже был на улице. Перед ним щеря в улыбке зубы, стояли два могучих парня.
- Ты кто? – спросил один из них.
- Я Азамат. А вы кто такие?
Сокрушительный удар вырвал у него из под ног землю и темное небо обрушилось на его голову. Азамату показалось что все звезды с неба сорвались в тот миг со своих мест и полетели прямо в него.
Его били страшным боем, а он все пытался найти точку опоры на земле, а когда нашел, то разогнулся страшный, безмолвный, готовый на смертную битву.
Шолпан слетела с лестницы и запрыгнула одному из верзил на спину, вцепившись зубами ему в шею, так что тот взорал от нестерпимой боли.
- Не трогайте его сволочи, не трогайте! – кричала она.
И они отступили перед ее яростным натиском, сделали шаг назад и скрылись в темноте, словно растворились.
Шолпан взяла Азамата за руку  и повела вверх по ступенькам, ее трясло, словно она держала в руках оголенный электрический провод:
- Какие же они жестокие, звери! Это мой отец их прислал, чтобы они следили за мной.
Она усадила его на стул и заметалась по комнате в поисках йода, ваты, бинта.
- Не надо! Я просто отмою кровь..
- Но у тебя рваная рана на лице.. – Шолпан присела у его ног, глаза ее были полны жалости и участия.
- Сильно больно?
- Терпимо. Давай успокоимся, мужчину шрамы украшают.
- Ну я им устрою!




Было далеко за полночь. Азамат и Шолпан лежали тесно прижавшись друг к другу, сплетясь точно ветви одного дерева. За окном стояла безмолвная тишина и на душе у Азамата несмотря на пережитое было тихо и уютно. Они болтали о различных пустяках. Шолпан без умолку говорила, рассказывая о работе, о каком – то смешном парне, о своей новой подруге. Азамат молча слушал её, время от времени прикасаясь губами к её щеке. Волосы Шолпан надушенные, обволакивали его пьянящим ароматом, дразнили его своей близостью, доступностью и он измотанный переживаниями уходящего дня незаметно для себя заснул.
Проснулся он от мутного света, проникавшего сквозь черные строки газет, открыл глаза и позвал Шолпан. Шолпан не было, он взглянул на часы, стрелки показывали четверть второго, на столе лежала записка «Ушла на работу, завтрак на столе. Целую. Шолпан».
- Целую. Шолпан. – перечитал он вслух последние ее слова и поцеловал записку. Он потрогал рану, она запеклась и затянулась тоненькой корочкой.
Азамат похлебал вчерашнего супа и снова улёгся в постель, согревшись он тут – же уснул. Разбудила его Шолпан.
– Вставай, засоня! Уже вечер! Бр-р-р, на улице холодища!
- Замёрзла?
- Ага! - она засунула руки под одеяло и положила ему на грудь.
- Шолпан, - нерешительно начал Азамат.
- Да-а! – мягко, словно кошка промурлыкала Шолпан.
- Тринадцатого ноября, через два дня, я должен уехать.
Но она не слушала его, смеялась и пела «Мы навеки вместе теперь…
- Шолпан, выслушай меня, я еду на Север, документы уже готовы.
Ему показалось что воздух в комнате накалился, будто все происходило не в продуваемом дощатом вагончике, а в знойной пустыне Сахара. Они оба молчали. Он ждал, когда она заговорит, и боялся её слов.
- Зачем же ты приехал?
- Я не мог уехать не увидев тебя, это было важно для меня.
- Ты приехал, забрался в мою постель, а теперь извещаешь о том что должен уехать.. Вон! – взорвалась Шолпан.
- Вон!
Расстроенный Азамат принялся одеваться, как Шолпан упала ему на грудь и стала шептать быстро, быстро:
- Не уезжай, не уезжай, давай жить вместе, здесь!
- Шолпан, я не могу остаться, я должен ехать. Я хочу заработать денег и вернуться к тебе достойно, иначе твои родители всю жизнь будут считать меня жалким приемышом.
- Что тебе до моих родителей? Что? Тебе с ними жить или со мной? Я тебя в обиду не дам! – заявила она.
- Шолпан, я мужчина и должен обеспечить себя и тебя.
Шолпан нервно расхохоталась.
- Обеспечить меня! Да что ты себе напридумывал, мальчишка! Отец мне в приданное отдаст два-три миллиона «зелени» и не нужно совершать никаких глупых и ненужных никому подвигов. Понимаешь?
- Шолпан – умоляющим голосом произнес Азамат - Я буду звонить тебе каждый день, затем приеду в отпуск.
- Звонить! Да разве в звонках дело?
Шолпан обессиленно рухнула на стул.
- Ну что ж, уезжай, я тебя не держу!
Долгое время они сидели молча, тикали мерно безучастные часы, отчитывая минуту за минутой. Азамат нервно теребил бахрому одеяла и кусал себе губы до боли. Наконец Шолпан взявшая себя в руки, тихо произнесла:
- Я хочу подышать воздухом.
Азамат помог ей одеться, накинул пальто и они вышли на улицу.
Кружился и медленно падал искрясь в свете редких, уличных фонарей белый, пушистый снег. Летевшие ему в глаза прошедшей ночью звезды, сегодня были притихшие, точно им было неловко за свою вчерашнюю неласковость. Справа, над полуразрушенными постройками скособоченным ковшом набухала Большая Медведица.
- Азамат, видишь качели? Я хочу чтобы ты меня покачал!
Они взобрались на шаткое сооружение, грозящее развалиться, и Азамат что было сил начал расскачиваться. Ветер бил в их расскасившиеся лица, и в морозном воздухе звенел её рассыпчатый смех.
Прошел ещё один день!
Шолпан приходила с работы, мыла посуду, готовила неизменный суп из концентратов.
Азамат сидел на диване и неотрывно смотрел на нее. Он никак не мог взять в толк, как ему казалось своей бестолковой головой, ее поступок – зачем ей, дочери богатого человека, была необходима такая жизнь? Испытать себя?
В большом эмаллированном тазу шипела переливаясь радужными цветами пена. Шолпан суетилась подкладывая свежие поленья в печку, которые вчера наколол Азамат, выжимая его выстиранную рубаху и всё это время рассказывала ему о каких – то ничего не значащих пустяках, словно боялась наступления тишины. Ему нравилось наблюдать за тем как она хозяйничает. Он окинул взглядом обе комнатки и отметил про себя что они стали выглядеть уютней, обрели жилой вид, с той поры как он появился здесь.
И невольно промелькнула мысль: - «А почему бы мне не остаться с ней, здесь, где все так мило и приятно, где тебя любят. Зачем ему ехать куда – то в неизвестность, куда Макар телят не гонял?»
Но он тут – же испуганно отогнал эту мысль и теперь старался  больше не подпускать ее. Шолпан закончила стирку и устало вздохнула. Азамат шагнул к ней и нежно обвил ее руками.
Так прошел еще один день, предпоследний в их жизни!
Снова они лежали в постели, за окном догорал закат и на стене, над их кроватью на смешном ветхом плюшевом коврике с изображением пруда и двух лебедей затухал солнечный зайчик.
Он попытался обнять её, но она отстранила его руку. 
- Не надо Азамат! - в её голосе звенело отчаянье, она вдруг глубоко вздохнула и запела: «А любовь у нас с тобой была недлинной, может просто не дождались мы любви!»
Азамат лежал не смея шелохнуться, а Шолпан продолжала петь: - «Не грусти мой неверный мальчишка, ты ни в чём, ты во всём виноват». Остаток ночи Азамат провел в оцепенении.
         Проснувшись Азамат испуганно взглянул на часы, было около 9 часов, он отдернул штору, за окном стояла густая ночь, осторожно, чтобы не разбудить Шолпан он поднялся и закурил сигарету.
Шолпан лежала слегка откинув голову, волосы ее мягко разбросались по подушке обвиваясь вокруг шеи, рот был мило, совсем по детски приоткрыт, она дышала ровно и тихо.
Азамат бережно укрыл ее одеялом, она проснулась, некоторое время молча глядела на него, потом вдруг совсем по матерински притянула к себе и поцеловала.
- Азамат, мне будет не хватать тебя всю жизнь – произнесла она пророчески.
На вокзал они пришли когда до прибытия поезда оставалось пятнадцать минут. Они зашли в кассовый зал, Азамат протянул деньги пожилой кассирше: - Один билет!
Они поспешили на перрон. Азамат взглянул на билет и с досады чертыхнулся.
- Тринадцатое число, тринадцатый вагон, тринадцатое место! – пробежал он глазами по билету.
От совпадения чисел на него повеяло холодом, он поежился.
- Замерз? – спросила Шолпан.
- Нет.
Скрипя и лязгая подошел поезд, Шолпан торопливо обняла его.
- У нас еще есть время – произнес он.
- У нас уже нет времени – помотала она головой.
Строгого вида проводник недовольно забурчал: - Поезд ждать не будет – и деликатно отвернулся.
В это время вагон качнуло и он медленно поплыл вслед за тепловозом.
- Прощай Азамат! – прошептала Шолпан.
Это ее прощай, больно резануло разболевшееся сердце и боль стала вкручиваться куда-то вглубь, корежась и выгибаясь. Азамат запрыгнул на металическую ступеньку, не отрывая взгляда от Шолпан. Колеса громыхали выбивая ее последние слова:
- Прощай, прощай!
Шолпан стояла высокая, красивая, гордая и одинокая и он почувствовал себя самым последним предателем, бросившим свою судьбу одну, на пустом, ветренном перроне.

***

Прошел ровно год с того дня как они расстались. Было утро тринадцатого ноября, привезли на вездеходе свежую почту, желтую прессу.
Золотари сели на снег перекурить, полистать сплетницу, посквернословить.
- Ну нифига себе они дают, эти олигархи! – воскликнул бывший зэк Никифор.
- Чего там? Знакомую букву нашел? – подковырнул его тоже бывший зэк, суровый, справедливый авторитет Клюква.
- Да вот посмотри, мне бы такую свадьбу закатили, я бы тоже жанился, гы-гы-гы – заржал он.
- Рылом не вышел – вновь поддел его Клюква.
- Азамат, это про твою землячку..
Азамат подошел к Клюкве и взял у него из рук толстую газету. Со страницы в развевающейся свадебной фате
на него глянула газетная Шолпан, держащаяся за руку молодого лысеющего мужчину. Искусный фотограф снял их на борту шикарной белоснежной яхты. Рваная рана на лице Азамата набухла и густо побагровела.
Азамат вернул газету и зашагал в глубину застывшей, промороженной тайги. Из-за спины доносился голос никак неунимавшегося Никифора:
- Ну нихрена себе приданое, два миллиона баксов!
В тайге скрипя выстывшими стволами вековых елей крался к завершению две тысячи девятый год.