Герберт Симович, каждодневно вталкивался в горло кафе "Альманах", что на Кутузке 17, и начинал яростно петь, размахивая квакшами кремовых перчаток по высушенным насухо нотам.
Официанты аплодировали с закрытыми от удовольствия глазами, а Герберт Симович запирался в мужском туалете и ревел мрачным басом, гремя бачком в ответ самому себе, как дробным барабаном по естественному жбану.
Герберту Симовичу, на влажной салфетке подавали нежное кофе - сортовое из лучших, и крепкое пироженко - мяконькое - из наипышных, - и определенно в кабинку туалета.
Непременно туда.
Это личное требование, сначало смущало многих идиотов, но потом, как то само сабой стало модно для всех посетителей.
Почитатели Герберта Симовича, стали явически подражать, запираясь так же и делая заказы, и даже барабаня в бачок так же.
Тсс...
А на майках, плащах и зонтах, стали проявляться фото Герберта Симовича во весь рост.
Это изюмство привело, определенно к увеличению кабинок, и записью на туалет аж даже в ночь.
Очередь, буквально по записи, добегала до месяца ожиданий.
Немыслемо.
И ну конечно, Герберт Симович, пользовался личной уборной и всегда платил мало.
Хм...
Но часто, что радовало!
А...
Однажды в троекуровский понедельник, под журчание унитаза и капель гусака ржавого, но важного Герберт Симович уснул.
Сон его был поверхностный и зябкий.
Снились голые деревья и унылые макаки в демисезонных пальто и облезлых ушанках.
Утлая лодка и плеск курчавой волны на пустом побережье…
Но вопреки природному унынью внезапно на пляж явилась, (во сне господа, увы, лишь во сне) – пышнопупая негритянка, с аппетитными полу яблоками лоснящихся ягодиц.
Она приветственно махала руками и кричала на гищпанском наречии:
"Buenos noches!".
Герберт Симович завороженный с глупой улыбкой бежал вприпрыжку за шоколадной обольстительницей.
Только через два квартала он обнаружил в руках своих крышку от унитаза, спущенные штаны влачились за ним пыльной змеёй, и игривым хвостом чуть ниже спины колыхался огрызок туалетной бумаги.