Нашим был правый подъезд. Сразу за входной дверью прятался большой полутемный холл с двумя кладовками когда-то общественного туалета – дверей у них не было, разбитые унитазы хищно таились в полумраке, и мы старались не смотреть в ту сторону, бочком пробираясь к лестнице, которая и сама была испытанием. Когда-то по ней поднимались к черному входу в квартиру, но это не объясняет, почему ее построили каменной и винтовой. Ступени были высокими, широкими у стены и опасно сужавшимися к центру спирали, без перил…. Спиралью, впрочем, она была условной, так, три четверти витка, и довольно широкой, но первые года два преодоление ее всегда было серьезным приключением, да и позже страшили нечаянные встречи, и всегда хотелось вжаться в темно-зеленую стену с обязательными надписями, по содержанию которых регулярно устраивались следствия…
Прямо со ступеней, вход в однокомнатную замкнутой семьи билетных контролеров с грузным сыном чуть старше нас. Почему-то только их профессия в маленьком дворовом сообществе тайно считалась немного стыдной, нам даже казалось, будто они сами ее слегка стесняются…
А на маленькой площадке еще две двери: навсегда закрытая к лесенке на таинственный чердак и наша – спасение и радость. За ней квадратная прихожая с высокими окном и еще две: справа – в ванную, прямо – в кухню. Здесь такое же окно, большая плита с множеством чугунных колец, вкладывавшихся одно в другое и зеленым козырьком вытяжки, за ней, в нише, огромный куб с топкой, в него с раскатистым гулом по пятницам напускали из старинного желтого крана воду и грели ее для ванны...
Посреди кухонной стены вход в комнату, когда-то предназначавшуюся прислуге – она тоже должна была быть нашей, но за пару дней до намеченного переезда оказалась захваченной водопроводчиком дядей Митей и беременной уборщицей тетей Марусей с тремя их детьми. Они скромно заняли самую маленькую жилплощадь, да так и остались в ней, родив потом еще троих. Выселить их было невозможно не только из-за положения жены, но и из-за страха поднимать излишний шум по причине недавнего возвращения бабушки и ее мужа их казахстанской ссылки после десяти лет лагерей. Хотя мама и была начальницей, но небольшой, а до разоблачений Хрущева оставалось еще несколько месяцев…