«Около этого времени жил Иисус, человек мудрый,
если Его вообще можно назвать человеком…»
Иосиф Флавий, «Иудейские древности», 18 : 3 : 3
Цвет. вкус. запах. осязаемость. рамки - признаки бытия. Из них последнее - рамки – обязательное условие. Прочие – атрибуты.
Так, назначая меру, обозначаешь суть. Сущность, ускользающую сквозь пальцы.
Вода в пригоршне – на полпути к устью. Считай, она уже там.
Вот только устье – не цель. Цель должна иметь смысл, окончания его не имеют.
Смысл ищи, где исток. Если начинать от сегодня – то вдоль русла, вверх по течению.
Извивы русла – это судьба.
Течение – время.
Противотечение времени – жизнь.
Жить - это значит присовокуплять прошлое ко вчера.
Настоящее – уже прошлое, а будущему не бывать никогда. Как головой не верти, видишь лишь то, что за спиной. А захочешь погадать на завтра – пристальней вглядывайся во вчера.
Повстречав на дороге путника, не спрашивай у него: «Куда и зачем?».
Спроси: «За чем и откуда?»
1.
Спроси у гала, испанца, нубийца, египтянина, грека: «Где центр Земли, средоточие мирозданья?».
«Рим – центр Земли! Храм Юпитера Капитолийского - средоточие мирозданья!».
Ибо весь цивилизованный мир простерся под твердой ласкающей дланью Вечного города и живого великого бога его – императора Клавдия.
Бог всех богов сегодня на Палатине. Его слово – закон, его воля – закон, а сам он – божественное провидение, ваш отец и судья.
Будь же во веки веков неугасим светоч Капитолийского холма!
Закон и порядок, благоденствие, процветание и культуру, новые города и дороги – вот, что несут на своих штандартах римские легионы, расширяя мечами границы империи, тесня варваров за край света, в Тартар.
Один лишь хитрый иудей отказывается признать очевидное, ссылаясь на высшую мудрость своего устава, освященного древностью и пророками.
Один лишь фанатичный иудей не желает признавать в императоре бога, ибо есть для него один Бог - Адонай, творец неба и тверди, природы и человеков.
Один лишь дерзкий иудей упрямо твердит о своей богоизбранности, о высоком небесном своем покровителе; об особой стезе, предначертанной Им…
Великодушен Рим, принимая в свою семью, под крыло, покорившиеся земли и страны. Снисходителен Рим до местечковых обычаев и богов: людям свойственно заблуждаться.
Но человек и народ будут правы, признавая природу живой, одушевленной, разумной; если увидят они в каждом творении мира – дыхание бога, в каждом явлении мира – присутствие бога.
Весь этот мир – упорядоченный Хаос. Из разгульного буйства стихий родился он во времени оно и несет родовые черты.
Мал, ничтожен, слаб человек. Небеса высоки. А земля велика. И как одному человеку не охватить её глазом, не объять ни руками, ни мыслью; так и единому богу везде во всем не поспеть.
Так пусть же будет много богов, утверждая чудесный миропорядок!
Каждой стихии - её укротителя! Небу, морю, ветрам, солнцу, лесу, полям... страстям человеческим...
И пусть встанет над всеми Превышний, высший из высших - Бог, имя ему – Закон. Ибо, где заканчивается власть Закона - там кончается миропорядок. Там опять воцаряется Хаос.
Закон – вот Бог, которого не позволительно отвергать никому. Ни римлянину, ни греку, ни иудею.
И более всех смертных непозволительно Цезарю, ибо одному только Цезарю дозволено всё.
2.
Без малого век, со времен Помпея и Юлия, и по-хорошему, и по-плохому, пряником и кнутом пытался втолковать это Рим надменному своему вассалу. Толку! Стоило римскому орлу ослабить пристальный взор, упрямый иудей опять за своё:
«Измерил Господь все народы земли и не нашел народа, достойного воспринять его Завет, кроме одного - народа пустыни.
Измерил Господь все горы Земли и не нашел другой горы, чтобы на ней дать людям Закон, кроме горы Синай.
Измерил Господь все города Земли и не нашел города для построения в нем Храма Святого, кроме Иерусалима.
Кто не видел Иерусалима, тот не видел в жизни великолепного города, ибо святая земля ханаанская - центр мира; центр же святой земли - град Иерусалим, центр Иерусалима – Храм; центр Храма – Святилище, центр Святилища – ковчег; а перед Святилищем находится краеугольный камень всего мироздания»…
Бахвалящемуся ученостью и умом, не мешало бы помнить простую истину: беда никогда не приходит извне; всегда - из утробы.
Беда – когда человек от рождения глух; но горе горькое тем, кто слышит только себя.
Упорство в обретении истины – мудрость; упрямство в непризнании очевидного – сумасшествие.
Упрямство сильного производит насилие; упрямство слабого творит насилие над собой.
3.
Трудные, смутные времена настали для священной земли Израиля.
Один Бог, один Храм.
Три власти. Рима, в лице наместника, прокуратора. Тетрарха – иудея по царственной крови. Первосвященника Храма - иудея по духу. Каждая власть требует мзду: кесарю – кесарево, храму – храмово.
Расчлененная на уделы страна.
Разобщенный на группировки народ. Владетели саддукеи, ревнители фарисеи, мятежные духом зелоты, стерегущиеся ессеи.
Каждая партия претендует на истину.
Эта истина – Бог.
Так наследники у одра онемевшего паралитика по движению губ, колыханию век истолковывают каждый в свою пользу положения путанного завещания.
Бог далек. Бог высок.
Спор приземлен до уровня рук.
Дающего и берущего. Делимого и делителя. Наделенного и обделенного. Того, кто с кнутом и того, кто под кнутом.
Вот твои сыновья, Адонай!
Надменные саддукеи, продавшие Риму честь своего первородства за чечевичную похлебку: право жить во дворцах и стяжая.
Ученые фарисеи - небожители на земле, толкователи собственной казуистики; соглашатели со всем, что даже если и отягощает совесть, лишь бы не облегчало кошель.
Ретивые зелоты – дерзкие невежи, полагающие лучшим средством от блох – содрать шкуры с собак.
Тихий омут - ессеи - провокаторы смут, заповедники ереси, лукавые стряпчие мнимых пророков.
Подай знак: с кем ты, Бог Адонай? Кто возлюбленный сын Твой? Из нас.
Разве он? А не я ль? Разве воля Твоя не во мне? Самом преданном, одержимом.
Пока нет мира в душе - не бывать ему и извне.
Лодка кренится, весла трещат.
Что есть Истина, иудей?
4.
Первосвященник Анна, сын, внук и правнук Первосвященников принимал у себя в доме, что у западных ворот Иерусалимского Храма, ессея, плотника Пинхаса из Вифании.
Мессия, соль от соли священной земли. Саддукей по рождению, фарисей по призванию. Непоследний из саддукев, первый из фарисеев. Хранитель Завета. Столп. Оплот. Длань, держащая факел. Равный царям. Вправе судить царей.
Снизошел. До.
Пыль, подорожный прах. Плевел. Чурбан. Червь навозный.
Ну, скажите, что слоноподобному льву до нужды навозного червя?
Так казалось вчера.
А сегодня – не так.
Хотя и распорядился Анна принять, зато обязал просителя ждать. Чтобы сойти с высоты, не роняя себя, требуется время. Имея и это ввиду: ожидание скрадывает решимость.
Чью: свою или плотника?
Скольких героев не досчитался бы мир, дай им время подумать!
Наконец, через боковую дверь, ведущую во внутренние покои дворца, первыми в залу вошли два левита и встали на постаменте по обеим сторонам трона. За ними – величественно, слоноподобно - хозяин. Прошествовал, сел в золоченное кресло. Откинулся.
Приказал:
-- Что за дело у тебя до меня? Говори!
Стоявший ближе, чем позволяли размеры залы, и все ж, соблюдая приличье, не менее, чем в семи шагах, Пинхас отнял ото лба прижатую в приветствии ладонь, кротко распрямил спину:
-- Первосвященство! Я с благой вестью о том, что в Галилею пришел пророк именем Тавда Христос. Он пришел освободить Иудею от власти Лукавого.
-- Вот как! – скривился Анна, как затасканной шутке.
-- Новый пророк? - усмехнулся Анна, моргнув. - О, если б с каждым новым пророком с неба падала золотая монета, это решило бы все наши финансовые проблемы. Иерусалим, пожалуй, утопал бы в золоте по колено.
Ну, и о чем новый «пророк» Израилю вещает?
Пинхас было приготовился отвечать, однако Анна, перебивая, продолжил:
-- Позволь, я скажу. Как мессия. Как посвященный.
Не говорит ли, Пинхас, твой пророк, что Израиль попал под власть Вельзевула?
Что Сатана ввел в искушение и соблазн сынов человеческих?
Что забыли иудеи Бога, погрязнув в прелюбодеянии и вожделении, обжорстве и пьянстве, разгуле, лени и праздности? Так?
Если так - ничего нового не открыл твой пророк. То нам известно. Велики грехи иудеев. По грехам – кара.
-- Да, господин, –скороговоркой, словно тайный соглядатай - доклад, заговорил Пинхас. - Садуккеи и фарисеи предались Сатане за богатство и власть, роскошные дворцы и одежды из золота и серебра. Кто не видит брата в нужде, тот затворил свое сердце от бога, ибо нельзя служить двум хозяевам сразу – мамоне и Богу. Нынешние города земли Израильской – подлинные Содом и Гоморра. Гнев Господень испепеляющий близок. Тавда Христос возвещает о том. Спасти заблудших для жизни вечной идет Христос в Иудею.
-- Идет спасти? А Сатана, надо понимать - Рим?
-- Да, господин, спасти. Велик чудотворец Тавда Христос, божественная сила при нем.
Ухмылка скользила с губ Анны, как с масляной горки, по бороде вниз.
-- От Бога ли, Пинхас, сила пророка? Что можешь знать ты, червь говорящий, о промысле божьем?
Нам, иудеям, известен один завет - Моисея. Так: соблюдайте заповеди Господни, но не прибавляйте к ним того, чего Господь не заповедовал вам; и не убавляйте от них того, что Господь заповедовал вам.
Разве не сказал тебе, Пихас, Господь: если восстанет среди вас пророк, или сновидец, и представит вам знамение или чудо, и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил, и скажет притом: пойдем вслед богов иных, которых не знаешь - то не слушай слов пророка сего; ибо через сие искушает вас Господь, чтобы узнать, любите ли вы Бога?
-- Тавда Христос – Божий сын! На Него сошед Святый дух! – самозабвенно выпалил Пинхас и обмяк. – Свидетельствую о том.
Анна хищно подался вперед. Как в замахе кинжал, сверкнули глаза.
-- Свидетельствуешь? О чем? Понимаешь ли, ты, ессей, что ты сейчас сказал? Отдаешь ли отчет словам? Да, в рассудке ли ты?
Бог един – вот оплот истинной веры Израиля. Божий сын? - римская ересь то. Это римские лживые боги, как жеребцы на племя, осеменяют римских гетер, теша блуд и пуская по миру ублюдков с конскими копытами, бычьей мордой.
-- Тавда Христос – Божий сын! Свидетельствую о том! – самоотверженно возвысил голос ессей, но, будто испугавшись собственного шума, примолк.
-- Раз свидетельствуешь - говори! – пришлось подстегнуть плотника Анне.
-- Я знал его ещё двадцать лет назад. Тогда Христос приходил к иудеям под именем Иисус Назарей. Он и тогда творил чудеса, возвещал правду о Боге. В нашей Вифании Иисус воскресил Лазаря, и я свидетельствую о том. Римляне и фарисеи распяли его тогда. Он же рек, что не умрет никогда, но живой, во плоти, возвратится накануне Судного Дня и спасет верных для жизни вечной. Судный день близок. Христос, волей Божию, по слову Своему воскрес. Опять пришел к иудеям, в последний раз заклиная: имеющий уши – да услышит; имеющий глаза – да узрит; сомневающийся – да утвердится в истинной вере, аминь. Лишь тот, кто уверует в Божьего Сына Иисуса Тавду Назарея Христа, будет спасен…
-- Иисус Назарей, говоришь?
-- Да, господин.
-- Ты узнал его спустя двадцать лет?
-- Да, господин, это он.
-- Сколько лет тебе было в пору, когда ты впервые увидел его?
-- Пять лет, господин.
Анна задумался. Глядел испытующе, недоверчиво, яро.
-- Где сейчас воскрешенный Лазарь?
-- После того, как римляне распяли Христа, фарисеи убили Лазаря.
-- У меня другие сведения, ессей. Лазарь умер от колик в животе, мучаясь и стеная. Плохая смерть для подручного «божьего сына». Плохая смерть на кресте для самого «божьего сына».
Ты так не думаешь, Пинхас?
Сидящий на троне Анна был стоящему Пинхасу вровень, глаза в глаза.
Длинный навозный червь, вытянутый в струну. Никак не получалось посмотреть на него свысока.
А чтобы на тебя взирали, ка должно, как в горнию высь- снизу вверх, мало быть окружающих выше, надо и казаться им выше.
Первосвященник встал:
--Сумасшедший ессей!
Да, я слышал о Назарее. Сын римского легионера Пандеры и вифлеемской шлюхи Марии. Имел наглость величать себя сыном божьим, царем иудейским. Чародействовал, смущал народ, сеял смуту. Схвачен в Иерусалиме. Допрошен царем Агриппой, синедрионом. Изобличен, признан виновным по всем пунктам. Римом приговорен к повешению на дереве.
-- Вы убили Его! Твой отец приказал убить!
-- Молчи, пустоголовый осел!
Если ты говоришь, что Иисус – это Тавда, как же мы убили его? И ещё. Тот Назарей утверждал, что его царство не от мира сего. И если мы вернули его в его небесное царство, в чем мы были не правы?
Не нужно второго царя этой земле. Второй царь – это война. Война брата с братом. Не нужно второго бога этой земле. Второй бог – это война. Отца с сыном. Отец мой тогда сказал: лучше убить одного, чем погубить народ и страну. Синедрион согласился с ним. Рим одобрил.
Если это все, что ты хотел нам доложить, мы более не задерживаем тебя, Пинхас. Ступай!
--Первосвященство! Тавда Христос идет в Иерусалим, в свой Храм. Уверовавших в Него, Христос будет крестить водой Иордана, а крещенных поведет в обетованную землю. Отрекшихся, позабывших Бога ждут Страшный суд, огонь и пучина.
-- Довольно! Иди!
-- Первосвященство!
-- Ступай!
-- Приказать схватить смутьяна? – предложил шепотком молодой легат, когда Пинхас вышел из залы.
-- Нет! – жестко распорядился Анна. – Пусть уходит.
-- Первосвященство, я подготовлю записку в Кесарию, прокуратору Куспию Фаду…
-- Нет! – пресек ретивого Анна. - На дорогах полно разбойников. Ты поскачешь. С собою возьмешь трех стражей. Прокуратору передашь на словах.
И добавил, приблизив лицо, цепко глядя в глаза:
--За Иерихоном они отвернут к Кумрану.
5.
Проскакав на рысях Самарию и Галилею, ала двенадцатого сирийского легиона догнала и окружила Тавду с последователями вблизи Хинероффа, что у Генисаретского озера. Не тратя зря время на пустые переговоры, конница с марша врезалась в толпу, босоногую, пешую. Всадники, разомлевшие в седлах, рады были размяться и людей молотили, как снопы. Удары наносили спатами - удлиненными кавалерийскими мечами. Били хоть и плашмя, но с оттяжкой, добросовестно вытрясая с хламид – дорожную пыль, а из голов – преступные мысли. В полчаса толпа в четыре тысячи человек была рассеяна.
Лишь около сотни фанатиков не бежали, а окружив своего предводителя, обнажили кинжалы. Все они были заколоты на месте, копьями. Спешиваться легионерам не пришлось.
Плененного окровавленного Тавду волоком притащили к палатке прокуратора, в тот раз лично возглавившего поход.
-- Чем ответишь мне, иудей? – устало, позевывая, спросил Куспий Фад.
Избитый, дрожа всем телом, Тавда молча смотрел поверх прокуратора на пролетавшее в небе облако.
-- Да повесить его, собаку, тут же, на дереве, – вежливо предложил британский ветеран, центурион первой шеренги. - Пора заканчивать дело, мой генерал. Пора домой, в Кесарию.
-- На всех иудейских бандитов в Палестине не хватит кедров, – раздумчиво пожалел дерево прокуратор.
–- Давайте-ка, ребята, отрубите псу голову. А труп бросьте в придорожную яму. Шакалам.
Так тотчас и поступили.
Земля, напоенная вешним дождем, выталкивает из себя траву. Земля, политая человеческой кровью, дает кровавые всходы.
Спустя пять лет, уже при новом императоре Рима, божественном лицедее Нероне и вновь назначенном им прокураторе Феликсе объявился в Иудее очередной пророк по прозвищу Египтянин. Уговаривал оставить проклятый мир, зазывал в пустыню и горы, обещая явить там божье знамение, чем смутил до тридцати тысяч.
На этот раз алу в пять сотен копий просто растворила б толпа, как кипящий котел щепоть соли. Феликс выдвинул легион и перебил кучу народу.
Римляне, понимая, что острие религиозной истерии направлено против них, как носителей верховной власти, причем власти инородной, отчужденной от аборигенов духовно и кровно; старались гасить волнения в самом зародыше.
Вот только гасили волну они молотом, исподволь приближая шторм. Чем тяжелей становился молот и мощнее его удары, тем шире среди иудеев распространялась вера в Спасителя. Не успевали казнить одного смутьяна, как там-сям являлся десяток новых энтузиастов, отвечая ожиданиям масс.
6.
В предвидении роковых потрясений, Анна молился денно и нощно, неустанно возвышая свой голос, призывая мятежную родину к успокоению, к миру. Священники, вторя, взывали к разуму паствы.
Остановитесь, несчастные! Не победить вам сейчас Голиафа-Рима! Покоритесь воле Господней и верьте! Тогда воздастся.
Покоритесь? Прислушайтесь к разуму? Верьте?
Да вера людская бежит от рассудка быстрее, чем девственница от насильника! И ему её не догнать.
Разум – приземлен; вера же витает в заоблачной выси. У неё крылья – надежда. Сама же вера для надежды – хребет.
Сломай хребет, лиши человека веры - и тяготы жизни, что несет на себе надежда, обрушатся на человека. Пригвоздят. Погребут. Расплющат.
Когда-то, давно за давним, отцы патриархи приговорили: иудеем может считаться только еврейкой рожденный, знающий над собой одного Адоная, пророков его и царей от него. Отступник от догмы – не иудей, будь он хоть трижды от корня Давидова.
Когда-то тот древний закон сплачивал племя, отогревая заблудших у жертвенного огня.
Палестина - земля на юру, перекресток планеты. Место встреч и привалов бесчисленных орд. С севера набегали шумеры, с юга - халдеи, с запада -египтяне, с востока - парфяне…
Где те шумеры,и где те халдеи?
А народ Израиля жив!
Палестина, земля ханаанская! Дух в ней витает. Скитается плоть.
От Бога – убогая, мало, плохо родящая. Пропитала б. Да Риму - плати!
Жить на святой земле, не беспокоясь о хлебе насущном, мог только вступивший в сговор с врагом, лояльный римским богам, признавший имперское право. Преуспевал отступник, не – иудей. Богатей (саддукей, фарисей - ей-ей!)- синоним предателя.
Стяжатель имущества, высоким забором отгораживаешься ты от воров; но отгородился ты от людей. Не сын, не брат ты в племени своем. Ибо братство предполагает равенство. А равенство возможно лишь в беде и утратах; лишь в том оно возможно, чего не имеем.
Стяжатель имущества, даже в доме своем ты не знаешь любви. Ибо любовь предполагает равенство; любимых не покупают, но одаряют их собою и от сердца - сполна.
Стяжатель имущества, нет в тебе сердца и нет тебе родины, ибо ты всегда своим сердцем там, где имущество твое…
По мере того, как противостояние народа и имущей верхушки приобретало все более ожесточенный характер, крепли братства ессеев, зелотов, сплачиваемые общей ненавистью и нуждой.
Из зелотов выделилась секта секариев - носителей кинжалов, мстителей Израиля. Рассеявшись по дорогам, они терроризировали округу, нападая исподтишка на римские патрули, а богачей – открыто грабя и убивая.
В обиход вошла присказка: «Легче верблюду протиснуться в игольное ушко, чем богатому в царство божие. Помоги саддукею войти в небесное царство – облегчи его кошелек и освободи его душу от тела».
Волчьи разбойничьи стаи секариев наводнили страну. Они рыскали в самых окрестностях Иерусалима, постепенно сжимая круг, того гляди, войдут в город. Полицейские экспедиции римлян практически не имели успеха. Население поддерживало и покрывало бандитов. Так, схваченный и приговоренный к смерти секарий Варавван был помилован прокуратором по требованию многотысячной толпы, дабы избежать бунта.
7.
Фарисеи - ученые книжники, толкователи древней веры - оказались между молотом и наковальней. Колебались: к кому примкнуть, дабы сохранить себя, при этом не потеряв себя?
Было, что терять и кроме себя. Имущество, благоустроенный быт...
Римляне - скотоложцы, мужланы. Греки пустобрехи не так. Козлодои латины. Молодые, беспощадные, дикие.
Пасти человечьи стада мечом. Постригать шерсть мечом. Скоблить мясо с костей мечом. Шкуру с живого сдирать мечом. Это они умеют.
Римляне требовали коленопреклонения перед императором. Воздавать хвалу. Курить фимиам. Ладно.
Но признать в императоре Бога?
Есть единственный Бог - Адонай, Творец неба и тверди, природы и человеков!
Как тут жить! Сад растить, как детей, и детей поднимать, как сад! Собирать по крупицам мудрость, пополняя копилку. Знаний?
Хранить Завет, к которому призван. Чтобы мудрость дедов стала мудростью внуков.
Фарисеи - не воины, в конце-то концов.
Но они и не предатели, саддукеи.
Иудеи.
О, Израиль, народ иудейский!
Кошмарные сны.
Мечущиеся, мячущиеся. Меченые.
Показателен случай.
Некий фарисей по имени Лакиш пришел однажды к Симону по прозвищу Петр, наставнику общины ессеев-христиан в Иерусалиме:
-- Я распродал имущество и раздал деньги бедным. Примите меня в свое братство.
Симон по прозвищу Петр был авторитетен и знаменит, как ученик Иисуса, а также как наследник дара распятого Назарея по части чудес и пророчеств.
-- Выверни карманы, – предложил фарисею Петр.
В кармане обнаружилась завалившаяся за подкладку золотая монета.
-- Ты, значит, решил, что заплатил Богу полной мерой? А это злато, по-твоему, уже сверх меры?- усмехнулся Петр. - Иди от нас, лицемер. Не приемлем тебя.
-- Но я раздал все своё имущество!
-- Ты всю жизнь торговался и наживался, торгуясь. А теперь, в высокомерном ослеплении своем решил поторговаться с Богом? Что с того, что на этот раз ты проторговался, лукавый? Разве это не справедливо?
Прозвище Петр, которым наградил Симона его учитель Иисус Назарей, переводилось как «камень».
Но находились среди фарисеев такие, что яростью превосходили зелотов, а страстью превосходили ессеев.
Иаков Клеопа, двоюродный брат Назарея, в дерзости своей дошел до того, что возмущал народ против власти прямо перед притвором Храма:
-- Желающие обогащаться впадают в искушение и в похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу. – Внушал он толпе прихожан, собравшихся на моление. - Корень всех зол - сребролюбие, которому предавшись, многие уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям.
--Вы же, люди Божие, убегайте от сего, – обращался Иаков к окружавшим его зевакам.
-- А вы! – кричал он в сторону служителей Храма. – Когда вы будете вопить, спасет ли вас ваше сборище? Всех вас унесет ветер, развеет дуновение. Лишь уповающий на Господа Иисуса Христа наследует землю, лишь он будет владеть Храмом и святою горою!
Римская полиция, наблюдавшая за порядком, арестовала воинственного диссидента. Группа саддукеев, обнаружив, что ненавистный им еретик – изолирован, связан, обезоружен; оттеснила солдат. Тут же, у ворот Храма, Иакова насмерть забили камнями. А с ним вместе и служку его -Стефана, что не покинул хозяина и до последнего мига прикрывал собой его тело.
8.
Чаша терпения человека. Резервуары терпения у народа. Подсчитай, сколько должно быть пролито слез, чтобы выплеснуло через край.
В бесконечной череде тысяч и тысяч, убийство Иакова, брата распятого чудотворца Иисуса, оказалось последней каплей.
Возмущенные, попранные, оскорбленные посады поднялись, как один, и пошли громить центр: дворцы, усадьбы, богатые лавки.
Римляне попытались втиснуться между сторонами. Развести, утихомирить, предотватить. Их хлипкие заслоны были смяты, растоптаны. Брызнула на мостовую голубая кровь латинян. Живая, горячая кровь поверженного врага ударила восставшим в головы, опьянила сильнее вина.
Чтобы лишний раз не мозолить нервным туземцам глаза даже видом иноземных солдат, и тем более накалять обстановку, в Иерусалиме располагалась лишь одна из когорт сирийского легиона. Сам легион квартировал в Кесарии. К вечеру небольшой иерусалимский гарнизон – шесть сотен легионеров - был практически вырезан. Немногим римлянам повезло ускользнуть невредимыми за город. А за ними бежали и те иудеи, кому жизненно необходимо было бежать.
Агриппа и его двор, пересидев пик погрома за высокими стенами царского дворца, когда поутихло, отбыл в Кесарию. Укрылся от греха подальше за римским щитом.
Свобода! Иерусалим притих, как нашкодивший кот.
Смуты – смутами; но будь, что будет! И если даже ничего не будет, все равно женщине – рожать, сеятелю – сеять, а служителю – исполнять долг свой .
Анна остался в Иерусалиме при Храме.
На площади перед Храмом праздновали победу зелоты. А в Храме, крепко-накрепко запершись, заседал синедрион, спешно созванный Анной:
-- Необходимо остановить безумие, – убеждал собравшихся Первосвященник. - Надо немедленно схватить главарей мятежников и снестись с римской администрацией в Кесарии и Антиохии. Необходимо срочно известить Рим о нашей лояльности и верности присяге императору.
Синедрион, семь десятков избранных. Мудрецов. Искоса переглядывались. Молчали, не порываясь сказать.
На лицах читалось:
--Предлагаешь схватить мятежников? Так пойди и схвати! Вон они орут на площади, в ста шагах. Снестись с Римом? Валяй! Только где этот Рим? Когда его ждать? А нож зелотов уже занесен, ребра щекочет.
А другие уже поддались заразе. Не выветрившийся запах римской крови раздувал им ноздри. Отечество! Свобода! Адонай! Великий Израиль!
Эти - про Иоанна Гискалу, зелота, позавчера - раба, вчера- бандита, а сегодня – победителя, хозяина города; шепотом говорили: «Герой!».
9.
Префект римской провинции Сирия Цестий Галл получил свою должность по протекции жены, лично знакомой с императором. Не иначе как, доброй знакомой божественного Нерона.
И как всякий человек, возвысившийся случайно, префект не верил в капризы Фортуны; а верил в собственные достоинства и государственную необходимость. Что ни делал – исполнял с оглядкой, не единожды раз основательно всё взвесив и перевесив. Репутация - мнение начальника или мнение толпы. И то, и другое - зыбкая топь. Ходи осторожно, не поскользнись: топь засасывает.
Мятежники, разумеется, сброд. Однако Иерусалим – большой, с милионным населением, хорошо укрепленный город. С наскока его не возьмешь. Сила нужна. Мощь. Вооружение. Припасы. Снаряжение. Воины.
Префект собрал в кулак все четыре легиона сирийской армии. Итого тридцать тысяч регулярного профессионального войска. Тридцать тысяч бойцов.
Кроме того, под знамена был призван и вассал - иудей, царь Агриппа. Духом слабое подкрепление. Разболтанное, недисциплинированное, трусливое. Зато многочисленное. Трусы всегда многочисленны, в этом их сила.
Что ж, пригодится в качестве арьергарда: защищать, зачищать тылы.
На подготовку к походу у Цестия Галла ушло три месяца.
Подступив к Иерусалиму, римский префект предъявил городу ультиматум.
Среди иудеев нашлось немало желающих сдаться на милость орла, отца императора. Выразившие желание сдаться вслух, были тут же убиты по приказу вождя осажденных, Иоанна Гискалы. А их труппы переброшены через крепостную стену: «Благословен Адонай, выдавший нам предателей!».
После чего Цестий Галл приступил к штурму и скоро преодолел первую линию укреплений. Легионы ворвались в верхний город. В дальнейшем, в ходе упорных уличных боев римляне завоевали пригород. А прорвав вторую, северную линию укреплений, подошли к центру: торговому, административному и культовому комплексам за третьей крепостной стеной – последнему рубежу обороны.
Анна с малым числом верных слуг прокрался на стену и оттуда, рискуя жизнью, показывал наступавшим легионерам, где слабые места обороны, куда ударить вернее.
Цестию Галлу донесли. Он не поверил: «Обман, засада». И приказал изменить направление главного удара.
Римляне ударили всей мощью и были отброшены с большими потерями.
После чего легионы начали отступление от города.
«Адонай! – кричали иудеи на стенах. – Адонай явил чудо! Наш Бог с нами!».
Бегущий лев – охотник, убегающий лев – добыча. Моментально организовался отряд преследования, нашлись добровольцы и полководцы.
Иудеи, прекрасно зная местность и обходные тропы, опередив отступающих римлян, подстерегли их в узком ущелье и закидали камнями, копьями, стрелами.
Шесть тысяч одних убитых! - уже полвека Рим не испытывал подобного поражения!
Это была эйфория!
Это был шок!
10.
Летописи сообщают, что префект Цессий Галл после поражения армии скоропостижно скончался в Кесарии «от огорчения». Злые языки римских кумушек шепотком говорили, что Цессию хотя бы в этом - умереть! - повезло.
Сумасбродный Нерон, обожатель театра, сам – актер, сценарист, режиссер, в ту пору как раз рассылал по кругу своих придворных, вдруг по каким-то причинам впавшим в немилость, приглашения покончить с собой.
Любитель сильной драматургии, Нерон наслаждался постановочным эффектом:
сегодня Бурр – начальник личной стражи, доверенное лицо;
сегодня Петроний – патриций, писатель, острослов, душа высшего общества;
сегодня Сенека – воспитатель императора, советник, сенатор, миллиардер…
а завтра…
..а завтра философ-стоик попросит раба перерезать себе артерии. Потому, что у самого руки дрожат.
Так старческие руки учителя кое-кому напоследок преподали урок...
Вот это трагедия! Не чета Еврипиду! Каков неподдельный накал страстей! Дух захватывает!
Весь мир, говорите - театр?
А почему бы и нет!
Старого генерала Веспасиана - плебея, выскочку; Нерон никогда не любил. Не терпел его грубых мужицких ужимок. Солдафонского юмора. Источаемый запах казармы. Хитрован. Себе на уме. Животное.
Генерал был в отставке, находился в опале. Тихо, как заяц, боясь шевельнуться и шорохом себя обнаружить, сидел он в своем поместье. Одни – уши торчком – прислушиваясь: как там, в столице? Что там?
Когда Веспасиану доложили, что прискакал из Рима гонец, он явственно ощутил, как холод меча проникает в сердце. Удавку, перехватившую горло. Горькую отрыжку цикуты во рту.
Ничего хорошего от Нерона он для себя не ждал.
А Нерон гордился своей артистической экстравагантностью, оригинальностью, экспромтом. Казнить того, кого всегда презирал – обыкновенно, предсказуемо, скучно.
Гонец привез Веспасиану имперский указ о назначении его легатом: главнокомандующим Восточной армией.
С задачей: в кратчайшие сроки подавить мятеж в Иудее.
Так-то!
11.
Между тем Иерусалим ликовал. А вместе с ним – Иудея,Идумея, Галилея; воспряв от векового рабства. Большая часть Палестины тут же отпала от Рима. Изгнала римских ставленников. Приняла посланников Иерусалима, признав его, Иерусалима, власть над собой. Свою, от века, от Бога, иудейскую власть.
Адонай - светоч наш!
Как слой за слоем, бесшумно и незаметно, прирастают снегами вершины гор; так годами копит народ в себе возмущение.
Но стоит однажды лавине стронуться, начать движение, как она начинает стремительно расти, расширяясь по фронту, захватывая края; подминая под себя, вовлекая в себя все новые и новые слои. Противостоять лавине уже невозможно.
Горячка религиозного фанатизма («Адонай с нами! Смерть неверным!») и патриотизма («Родина! Израиль! Свобода!») охватила все слои общества.
Образовалось Временное правительство, в которое вошли военные и представители религиозной верхушки.
В синедрионе окончательно победила партия войны. Сохранивших голову холодной, не поддавшихся горячке, в нем практически не осталось.
Анна, в качестве религиозного иерарха, был включен в правительство и назначен Верховным советом наместником Иерусалима. Хотел он этого или нет, сам должности домогался или согласился принять её скрипя сердце – об этом сегодня остается только гадать.
Уцелеть, оказавшись на пути лавины, есть единственный шанс - это попытаться лавину оседлать и полететь сломя голову вниз вместе с ней, вслед за ней.
Но и приняв пост главы городской администрации, Анна перед любой аудиторией при каждом удобном случае не переставал повторять:
«Адонай! Даровав Израилю победу, Ты лишил избранный народ свой рассудка! Иудеи! Опомнитесь! Вы разбили один легион, а у Рима их – тридцать. Покоритесь, пока не поздно! Пока новые легионы римлян не пришли под Иерусалим и не оставили в нем камня на камне!».
Вокруг Анны тайно формировалась оппозиция из умеренных фарисеев, сторонников мира с Римом, готовых на соглашение с ним.
Поначалу на пораженческие настроения Первосвященника, военные смотрели сквозь пальцы. Победа шедра, в широте - расточительна. Да и за собственно производимым шумом салютов, маршей, тостов, здравиц чужих возражений не слышит.
Ну, и авторитет религиозного лидера нации до поры, до времени охранял Анну.
12.
Зима прошла относительно спокойно, но уже в марте под железной поступью легионов Веспасиана: кесарийского, сирийского и египетского, задрожала земля Галилеи. Дрожь иудейской земли резонансом прокралась в сердца нестойких и поколебала их.
Наедине сам с собой человек нередко подвержен сомнению. Однако, оказавшись в толпе, сразу становится тверд и непоколебим. Толпа удушает любое сомнение мертвой хваткой - круговою порукой.
-- Стань как все, - говорит толпа. - Ты – как сосед твой, сосед - как ты. И оба - как мы, ибо вместе мы - правы. Потому, что толпа всегда права. Судить толпу способна лишь другая толпа, превосходящая её силой, численностью и безумием.
Лавине, начавшей движение, уже не остановиться, пока не достигнет дна.
В момент опасности сам по себе человек может оказаться нестоек. Однако, находясь в толпе, он сразу становится мужественен и смел. В толпе нет места для колебаний. Когда теснят со всех сторон, то некуда уклониться, негде упасть. Даже если бы захотел.
На улицах и площадях Иерусалима каждый еврей заряжал своей верой и мужеством каждого; так, что никто и не мог, и не смел сомневаться в победе. Иудеи верили в победу, как в Бога: свято, ревностно, исступленно. Уповая на Адоная, как на защитника, на союзника и на верховного главнокомандующего в войне.
Сомнения в победе над Римом повсеместно расценивались как выражение недоверия Богу Израиля.
Богохульство. Хула на Бога.
В подобной обстановке раскольническая деятельность Анны стала совершенно недопустима.
Не верящий во всемогущество иудейского Бога Первосвященник?
Какой он, дьявол, Первосвященник?
Группа возмущенных зелотов пришла к дворцу Анны с требованием низложения сана.
Анна наблюдал за действиями толпы с балкона. Слуги забаррикадировали ворота и двери. Распалили костры варить масло в котлах. Замерли не дыша у бойниц.
-- Предатель! Римский пес! – бесновалась улица.
Дав время им выкричаться, Анна отвечал спокойно и твердо:
-- Я вижу, вы горите отвагой. Но, помните, дети мои, что огонь, прежде всего, опустошает светильник. Вам кажется, что вы боритесь за свободу. А на самом деле подводите народ Израиля под римские мечи, а жен и детей иудейских – под рабский ошейник.
-- Маловер! Предатель! Римский прислужник! Адонай с нами! Адонай защитит свой священный город, не позволит неверным осквернить Его Храм!
Анна внимательно вглядывался в толпу, ища хоть малейший отклик:
-- Да, у нас – Адонай. А у Веспасиана 160 стенобитных орудий, которые сокрушат любые стены. И, знать, такова его, Адоная, воля. Задумайтесь, иудеи: если бы наш Бог хотел войны, дал бы Он врагу такую силу?
-- Римский шакал! – раздался из глубины неуловимо знакомый голос. - А знаешь ли ты, что дружба с неверными есть вражда против Бога! И кто хочет быть другом неверных, тот становится врагом Богу!
Анна разглядел в толпе знакомый анфас:
-- Это ты, Пинхас? Ты уже больше не смирный ессей? Пинхас, ты стал зелотом? У овечки прорезались волчьи зубы?
-- Да, это я, – отозвался Пинхас, судя по всему, вожак подошедшего сброда. – Мы пришли сказать тебе, Анна, что ты больше не первосвященник. Теперь наш первосвященник Матфий, сын Неонила. Отныне мы, народ, сами будем выбирать своего пастыря!
А ты катись к своим римлянам, пес!
Анна будто расправил плечи:
-- Благодарю тебя, Адонай, что снял сию ношу с меня.
Лишь об одном, молю Тебя, Адонай: вразуми народ свой!
И мой.
Вразуми своих иудеев!
13.
Веспасиан тем временем серьезно взялся за Галилею.
Самая бедная из областей Палестины, она издревле выступала застрельщицей мятежей, источником и разносщицей заразы, осиным гнездом фанатизма, фабрикой иступленных пророков.
Численно иудеи даже без Самарии, Иудеи и Идумеи много превосходили римскую армию. На стороне римлян были выучка воинов. Дисциплина. Организация. Передовое вооружение. Современные методы ведения войны. Хорошо поставленная разведка. Мобильность.Безграничные ресурсы империи.
Кроме того, силы иудеев были рассеяны по селам, весям и крепостям.
Поочередно, одну за другой, Веспасиан осаждал и брал крепости штурмом: Тивериада, Тарихеи, Гамала, Иотапата…
Осажденный город брался в двойное кольцо, чтобы полностью устранить связь защитников с внешним миром. Строились осадные башни, под прикрытием которых катапульты поджигали кварталы, а тараны разбивали стены. Настолько, чтобы дать простор коннице, вслед за нею - тяжелой пехоте. Далее начиналась резня.
Иудеи сражались отчаянно, отрешенно. В плен не сдавались и пленных не брали. На взятие каждой крепости уходили недели и месяцы.
Ну, да Веспасиан никуда не спешил.
Палестинский вопрос многоопытный римский легат разрешал кардинально и просто: методично очищал иудейскую землю от иудеев.
Он был саранча, пожирающая людей. Пустое, безжизненное пространство оставалось за ним. Население было или убито, или вывезено на средиземноморские рынки людей, где распродано в рабство.
Год продолжалось истребление Веспасианом иудеев в Галилее. До последнего иудея, пока не свершилось. Пока Галилея не вымерла вся.
Большая часть населения сгинула смертью. Меньшая была порабощена. Жалкий остаток – бежал в горы, в пустыню, к Иерусалиму.
Иерусалим оказался переполнен беженцами. Вместе с беженцами в город вошли отряды секариев, выбитые Веспасианом из деревень, вытесненные им с дорог.
Если у победы всегда легион желающих удочерить её; то поражение – вечная сирота. Хотя на подозрении – все.
В Иерусалиме заговорили о предательстве, как о первопричине поражения в Галилее.
За все время войны случился лишь один прецедент, зато – говорящий о многом. Наместник Галилеи от Иерусалима, священник Храма первой череды, генерал Иосиф бен Маттафий после падения Иотапаты перешел на сторону римлян и был принят Веспасианом на службу в качестве советника.
Мало того, предатель отрекся от иудейства своего. Ничтожный,он выпросил у римлянина разрешение отныне нарекаться родовым именем Веспасиана – Флавий. Отныне Иосиф Флавий.
Так Веспасиан, палач народа Израиля стал ему, иудею, предателю, вместо отца родного, а латинский Рим отныне отечеством.
Предал один. Породил недоверие. Подозрение к фарисеям. К их словам. К их делам. К их одеждам.
Скорые на суд и расправу секарии учинили в Иерусалиме зачистку города от возможных предателей. Множество их было выявлено и убито.
Анну схватили в Храме, в зале синедриона. Он не обманывался насчет намерения толпы. Пощады не просил. Посетовал про себя:
-- Господи! Адонай! Прости их, ибо они не ведают, что творят.
Его начали избивать кулаками, припасенными палками. В нависшем над собой, злобой перекошенном лице, Анна узнал Пинхаса:
-- И ты, Пинхас! Ты делаешь карьеру, стал секарием! Зелотом полюбил ты свежее человечье мясо. Секарием стал запивать мясо парною кровью...
Анну повалили оземь.
-- Измерил Господь все народы земли и не нашел народа, достойного воспринять его Завет, кроме одного - народа пустыни.
С него сорвали одежды.
-- Измерил Господь все горы Земли и не нашел другой горы, чтобы на ней дать людям Закон, кроме горы Синай.
За ноги его поволокли по мостовой, оплевывая, улюлюкая.
-- Измерил Господь все города Земли и не нашел города для построения в нем Храма Святого, кроме Иерусалима.
А потом долго и суетливо забивали, пиная, как крысу.
-- Кто не видел Иерусалима, тот не видел в жизни великолепного города, ибо святая земля ханаанская - центр мира; центр же святой земли - град Иерусалим, центр Иерусалима – Храм; центр Храма – Святилище, центр Святилища – ковчег; а перед Святилищем находится краеугольный камень всего мироздания.
Раздавленное в синюшное мясо тело шмякнули со стены в ров.
-- Адонай, Бог мой! Иудея, земля моя!»
Так кончился род Бен-Анны, первосвященников Храма.
Его отец распял Иисуса.
Назарей был отомщен.
14.
Человек предполагает, судьба располагает. На следующий год Веспасиан не пришел к Иерусалиму, как обещал. Вмешались обстоятельства, давно ожидаемые, долгожданные, и оттого непредвиденные.
В своих безумствах Нерон не раз переходил черту.
Тиран должен помнить всегда, что доставая из ножен меч, он заносит его над своей головой. Заговор зрел. Яблоко налилось и готово было упасть, поджидая подходящей силы порыва ветра.
Началось брожение в армии. Как обычно, на отдыхе, в скуке, вдали от войны. Как обычно, в глухой провинции, где ни римского хлеба вдоволь, ни вина, ни продажных женщин. Как обычно, когда запоздало жалованье.
И переросло в открытый мятеж легионов.
Трон опирается на подножие - на мечи.
Армия - опора - отпала. Трон рухнул. Осмелевший сенат, получив известия из Галлии и Испании о мятеже, тут же низложил императора. И приговорил Нерона к позорной казни. Отомстил за свой пятнадцатилетний ежеминутный страх.
-- Только не это! - стать героем-участником подобного представления Нерон не желал. На потеху толпы. На потеху!
И просил, умолял раба поскорее убить его. Был при этом настолько жалок, что раб сжалился и убил.
Так закончилась династия Юлиев: от великого - к трагическому и смешному.
Нерон не оставил наследников. Слишком часто он думал о тех, кто мог бы наследовать ему. А, придумав, не мешкая, убивал: мать, брата, сестру, младенца сына, жену, тетку, племянников и племянниц…
Природа не терпит пустоты. Человеческая природа не переносит вакуума власти. Три армии: галльская, испанская, и преторианцы в столице; предложили каждая Риму «своего» императора.
Год претенденты сражались друг с другом, поочередно занимая трон, поочередно принимая от соперника гибель. Гальба, Отон, Вителлий прошли чередой, оставив истории имена.
Их беда заключалась в том, что все они , как близнецы братья, походили на Нерона. Хвост кометы скроен из того же материала, что и голова, только пожиже будет.
Их проблема заключалась в том, что все они и желали походить на Нерона. Бесноватый тиран? Ну и что! Зато как народом любим!
Народу, толпе нужен бог. Всемогущий, милостивый и грозный.
Нерон устраивал для черни представления, раздавал хлеб, деньги. И неважно, что деньги, которыми император сегодня одаривал, были частью от тех, что вчера он изъял из их кошелька. Милостивый, щедрый Нерон!
И казнил он вельмож – правильно, справедливо. Потому что народ любит Бога, но ревниво не терпит отирающихся подле Него. Мысленно оставляя за собой это место. Справедливый Нерон, заботливый, строгий отец!
Повторяя в повадках Нерона, скоротечные императоры те не замедлили повторить и судьбу. Их тоже любили, правда, очень недолго. Любовь народа - нестойкий продукт. И чем жарче она, тем быстрей увядает.
Легионы Веспасиана тот смутный год отстояли лагерем в Кесарии. Боевых действий не вели, однако воинский порядок соблюдали строго.
Не раз, не десяток раз делегации от когорт падали на колени перед легатом:
-- Отец наш! Мы шли за тобой по болотам Британии, пробирались по кельтским чащобам, карабкались на иудейские скалы. Ты вел нас от победы к победе. Отец наш! Одному тебе верим! Веди нас на Рим! Хотим в Рим!
Веспасиан в ответ смущенно вздыхал:
-- Вы ставите меня в трудное положение, дети мои. Я, как гражданин Рима, должен казнить вас как изменников. Ведь в Риме уже есть император (правда, имя его не успеваю запомнить). А с другой стороны, если я вас казню, у Рима не останется более ни одного боеспособного легиона. Римский народ мне этого не простит. Так, что идите с миром, дети мои. Кругом!
К осени Рим сомлел и, намаявшись произволом анархии, затосковал по твердой, деятельной руке. В Кесарию отплыли представители Сената:
-- Великий Веспасиан! Сенат просит тебя принять сан императора.
-- А что – народ? – скромно поинтересовался легат.
-- Великий Веспасиан! Сенат и народ Рима жаждут приветствовать на Палатине Бога Веспасиана!
-- Бог Веспасиан? – новоявленный кандидат в Юпитеры почесал свой широкий мужицкий затылок и хитро улыбнулся. – Харон вас всех побери! Но если вы настаиваете! Я, пожалуй, согласен.
15.
В Иерусалиме внимательно и с надеждой следили за междоусобицей в Риме. Империя трещала по швам. Того гляди – расползется в клочья. Адонай! Сверши! Да сбудутся чаяния богоизбранного народа!
Веспасиан отбыл в Рим. Зверь ушел.
Зверь убрел в свое логово набираться сил. Скоро, ох, скоро он снова захочет есть. А ещё зверю надо кормить зверят. Зверь вернется!
Приняв от Сената бразды правления, утвердившись в столице, Император Веспасиан поручил своему старшему сыну генералу Титу Флавию закончить войну в Иудее.
В конце апреля 70 года по современному летоисчислению, в самый канун Пасхи, принц Тит во главе стотысячного войска пришел к Иерусалиму. Советники торопили главнокомандующего, предупреждали, что на праздник в Иерусалим прибудут со всех концов земли десятки тысяч паломников, и умножат ряды защитников города.
Тит отмахнулся:
-- Иерусалиму с миллионом жителей требуются ежедневно десятки обозов с продовольствием. Чем больше иудеев окажется в западне, тем лучше. Тем скорее начнется между ними грызня за кусок сыра, за ломоть хлеба.
А среди иудеев и без того не было единства.
Отряды секариев Симона Гиора, вошедшие в город после поражения в Галилее, отказались подчиняться зелотам и их предводителю Иоанну Гискале. Иерусалим поделили. Секарии обороняли Верхний город. Зелоты – остальные районы. Но, главное, зелоты Гискалы взяли под свой контроль Храм, превратив его в свой командный пункт. Адонай простит святотатство.
Контролируя Храм, Гискала распоряжался храмовой сокровищницей и запасами продовольствия, стекавшимися в Храм до последней минуты, пока не сомкнулось кольцо.
Когда, хотя бы однажды в мире, те, кого оделяют, признали справедливость полученной ими доли благ, не усомнившись в честности делителя?
По причине постоянно возникающих разногласий в распределении храмовых запасов, между секариями и зелотами имели место серьезные столкновения. Убитых хоронили обе стороны. С началом осады борьба между вооруженными группировка хотя поутихла, но продолжалась.
Кроме того, существовали разногласия по тактике ведения войны. Сикариев, бывших вольных мытарей с больших дорог, стесняли городские стены, необходимость держать себя в рамках.
Симон Гиор призывал выйти объединенной армии иудеев из города и в поле разбить врага. Иоанн Гискала предлагал пересидеть на рубежах, на стенах, измотать римлян бесплодной осадой: «Запасов хватит на год обороны. А там – посмотрим».
Однажды ночью продовольственные склады загорелись и сгорели дотла.
Скоро в Иерусалиме начался голод.
Однако армия не покинула рубежей и за стены - и не вышла.
16.
Поначалу Тит недооценил противника. В нескольких удачных вылазках иудеям удалось уничтожить батарею орудий; сильно потрепать, застигнутый врасплох пятый легион. В одной из вылазок был ранен сам Тит и чудом избежал плена.
После чего Тит наладил дозорную службу, разведку, укрепил лагерь, возвел валы напротив мест планируемых прорывов и начал систематический обстрел города из орудий, вызывая многочисленные пожары и разрушения.
Двухмесячная осада, непрерывные схватки с превосходящим врагом, усиливающийся день ото дня голод, не сломили стойкости обороняющихся. Напротив. Состояние безысходности и отчаяния породили среди иудеев всплеск немыслимого фанатизма. Вид пожаров родных домов, гибели добра и людей, отзывался пожаром в сердцах. Но даже и в этом положении, иудеи были более чем уверены, что город находится под защитой Бога. На огонь, пожирающий их жилища, смотрели как на очистительное пламя.
Ибо вечен Бог Адонай.
И вечен Иерусалим, город Бога.
И вечен божий Храм.
И вечен ковчег завета и вечны каменные скрижали.
Иудеев захватило лихорадочное сумасшествие, распространявшееся быстрее огня пожарищ.
17.
Лишь в первой половине августа, продвигаясь вперед буквально по трупам, квартал за кварталом, дом за домом, римляне подошли к Храму.
Царь Агриппа, принцесса Береника, Иосиф Флавий, другие сановные иудеи, состоящие в свите римского принца, умоляли Тита не разрушать, сохранить Храм.
-- Разве я варвар? – обиделся принц.
Но однажды в закатный час горизонт вовремя не погас, продолжая слепить глаза кровавым сполохом.
-- Что это? – вскричал Тит.
Легат три года прожил на Востоке, где наслушался сказок про иудейского бога, способного остановить солнце
-- Это Храм горит, принц, – по царским щекам Агриппы текли тягучие слезы.
-- Я же приказал! – рассвирепел Тит. – Вестового ко мне! Боевым когортам отойти от Храма! Пожарные команды – вперед!
-- Невозможно, принц. Иудеи бьются в огне, не дают шеренгам сосредоточиться.
-- Варвары! Будь прокляты эти фанатики! Так гоните же их в самое пекло! И убивайте! Убивайте! Убивайте!
-- А это ещё что? – со стороны объятого заревом горизонта донесся гулкий протяжный бас, как будто протрубил смертельно раненый гигантский левиафан.
-- Это – храмовый паровой гудок, принц, – выдвинулся вперед бывший священнослужитель Храма первой череды, предатель Иосиф Флавий. – Этим гудком левиты объявляют о начале службы жертвоприношений.
-- Что ты несешь? Кого они могут приносить сейчас в жертву? Кого? - вскричал Тит.
-- Согласно Писанию десять чистых животных, находящихся под рукой человека: вол, овца, коза, изюбр, олень, серна, козерог, сайгак, зубр, лось угодны для жертвоприношений Богу.
-- Что ты мелешь, Флавий? Мне докладывали ещё месяц назад, что в Иерусалиме с потрохами сожрали последнего петуха!
-- А когда жертвоприношение вольных животных затруднено обстоятельствами, Всевышний соизволяет положить на жертвенник домашнее животное, вскормленное из яслей. О, принц! Они приносят Богу в жертву себя. Себя они кладут на алтарь вместо жертвенного агнца.
-- Что за фанатики! Изверги! И это, Агриппа, твой народ!
Не стесняясь присутствия Тита, иудеи его свиты опустились на колени.
-- Прости нас, государь, мы скорбим. Позволь нам, принц, на время отойти от тебя. Мы помолимся. Мы оплачем.
18.
Иерусалим был разрушен до основания, сохранились лишь некоторые башни и небольшая часть стены Храма, под которой римляне устроили временный лагерь. Большая часть жителей была в озверении перебита, остальных иудеев римляне продали в рабство.
Однако и после взятия Титом Иерусалима война продолжалась. Ещё долгих два года.
Последней пала крепость Масада на берегу Мертвого моря. Крепость располагалась на плоской вершине высокого утеса и считалась неприступной. Руководил обороной зелот Елеазар, сын Иаира.
Когда у защитников закончилось продовольствие, Елеазар распорядился связать веревки и спустить на них женщин и детей со скалы вниз, в римский лагерь.
-- Елизар, наши женщины наказали передать тебе, что они предпочли смерть рабству.
-- Ну, что же. Убейте их.
-- И - детей?
-- Убейте. Вид плачущих детей и стенающих матерей не добавляет мужества воинам.
Защитники Масады проявили беспечность, понадеевшись на неприступность стен. А римляне немалую ловкость и отвагу, забравшись ночью по отвесной скале и овладев господствующей над крепостью цитаделью.
-- Елиазар, мы побеждены. Легионеры в крепости. Они над нами. Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Мы не сдадимся, Елиазар?
-- Разбейтесь по двое и бросьте жребий. Тот, кто вытащит жребий, пусть убьет своего товарища. Бейте в сердце вернее.
-- Выполнено, Елиазар.
-- Так чего же вы ждете? Снова разбейтесь по двое и бросайте жребий.
-- Елиазар, иудеи умерли все.
Короткой молитвой воина простился Елиазар со своими мертвыми товарищами. Зажег дерево. Дождался пока разгорится пламя. Поднялся на стену:
-- Адонай! Бог мой! Воля - Твоя, Господь! Ты не пришел на помощь народу своему. Что ж. Тогда твой народ возвратился к Тебе. И я, вслед за народом моим, иду к Тебе, Адонай.
Елиазар посмотрел на небо, глянул вниз. Между войной и миром простерся шаг.
Чтобы воспарить в небеса, надо оттолкнуться земли.
Елиазар шагнул. В вечность. К миру. В полукилометровую пропасть.
Шестилетняя иудейская война завершилась.
19.
Каждого второго жителя Иудеи унесла эта война. Города стояли разрушенны. Сады вырублены. Поля заросли травой.
Однако последний момент войны - первый миг возрождения новой жизни.
И вот уже вечный сеятель вышел засевать вечную ниву свою.
А вечный строитель каменщик заложил новый дом на развалинах дома старого.
А новые фарисеи-книжники заговорили о постройке нового Храма...
Только Храм уже никогда построен не будет.Чтобы построить Храм ученой голове нужны деятельные умелые руки. Но нет больше секариев и зелотов, движительной силы иудейской веры. Погибли, рассеяны, разгромлены навсегда.
А христиане как будто выиграли в той войне. Не хотели, так получилось.
Число их умножилось, а влияние возросло.
До войны – рядовая из сект, обращенных к Спасителю. Сколько их перевидала Иудея: последователей Иоана Крестителя, Симона Волхва, пророка Ионафана. Да только одни христиане и выжили.
И вот – заявляют о себе как об единственно истинной вере; как о новой религии, родившейся под кровом религии старой. Выросшие дети покидают отчий дом, чтобы начать свою, самостоятельную жизнь.
Ещё при Нероне, апостолы христиан отказались от вооруженной борьбы. Своим оружием они провозгласили терпение и терпимость.
Над ними смеялись. Их оскорбляли. Грабили, унижали обе воюющие стороны. Но не убивали. Склоненную голову меч не сечет.
Как отыскать самое высокое дерево в лесу? Надо повалить лес.
Бог явил свою волю.
20.
По случаю победы над Иудеей Веспасиан и Тит устроили в Риме совместный триумф. Праздник великой победы, что по роскоши, красоте, декорации, постановке, по числу задействованных участников намного превзошел все триумфы, которые Рим когда-либо дотоле видел.
Процессии, казалось, не будет конца. В ней были представлены все чудеса, все диковинки света. Произведения искусства Востока, сокровища Иерусалимского Храма, и живая добыча - несколько тысяч военнопленных, одетых по случаю в богатые золотые одежды.
Среди них, в качестве главных трофеев - руководители мятежа Иоанн Гискала и Симон Гиора. В оковах, они следовали на казнь, которая завершала триумф.
Веспасиан в одежде Верховного жреца, символизируя тем победу сплоченной когорты римских богов над злосчастным богом иудеев, на золотой колеснице замыкал процессию.
Пинхас в группе рабов сенатора Марципала наблюдал за процессией с обочины. Когда мимо него проводили как зверя, в цепях, бледного, как пустыня Синая, бывшего его командира, вождя Симона Гиору, Пинхас закрыл глаза рукавом.
-- Крепись, мой брат во Христе. – Тронул его за плечо новый друг, раб сенатора грек Клеобул.
Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя твоё; да придет царствие твоё, да будет воля твоя и на земле как на небе;
хлеб наш насущный дай нам на сей день;
и прости нам грехи наши; как мы прощаем должникам нашим;
и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.
Ибо твоё царство, и сила, и слава во веки.
Аминь.
КОНЕЦ
Я написал «конец», однако читателю известно, что история на этом не закончилась.
Напротив, она продолжилась. И продолжалась ещё очень долго, две тысячи лет, обрастая новыми событиями, именами.
Так – длится она сейчас, и будет длиться потом. Как солнце вставало – до нас и будет вставать после нас…
А пока история не закончилась, у меня ещё есть время сказать:
«Если тебя покинули слава, успех, богатство - сядь и трижды подумай, прежде, чем пускаться опять во все тяжкие ради нового обретения трат.
Но если пять, десять, пятнадцать лет тебя преследует неурожай - не дай себе усомниться, а иди и снова засевай свое поле.
Аминь».