Заспанную тишину утра взрывает мажорный аккорд из мобильного телефона. Креольская мелодия в зимнем сумраке: «Mae Velha» с островов Зелёного Мыса и квартира в среднестатистическом российском спальнике. Руки сами тянутся выключить этот «бодрячок» - хотя когда я его устанавливал в качестве будильника, логика была именно в том, чтобы жизнерадостными аккордами разгонять утреннюю хмурь.
Недовольно ворочается жена - ей вставать позже, в институт можно и к обеду приезжать... Будучи офисным клерком, я позволить себе такой роскоши не могу - обязан являться к девяти. Тихонько выползаю на кухню, прикрывая за собой дверь в спальню.
Первая утренняя сигарета, пока закипает чайник - голова начинает немного кружиться, а взгляд упирается в кирпичную двухэтажную постройку рядом с бесконечными серыми гаражами, на которой красуется оптимистичная надпись «Инструменты для всех». Несмотря на то, что я смело могу отнести себя к этим «всем», желания сходить и выбрать себе подходящий инструмент почему-то никогда не возникало. Солнце потихонечку встаёт, но от этого не становится светлее, лишь небо из тёмно-серого медленно превращается в грязно-серое.
Щелчок чайника выводит из ступора - окурок летит в открытую форточку. Большая кружка, ложка... нет, сегодня две ложки кофе мелкого помола. Струя кипятка поднимает волну аромата. Всё-таки насколько лучше такой «псевдо-сваренный» кофе, чем растворимый... Блюдечко на кружку, чтобы заварился покрепче...
***
Ключ делает два поворота в замке, шаги по лестнице - шесть пролётов. В подъезде сумрачно от ленивого солнца и экономных соседей, погасивших свет - выключатель спрятан где-то в одном им известном месте. Две секунды у двери подъезда перед выходом в мир людей...
- Трр-р-р-рыть, - говорит дверь, сбивая с низкого козырька нависшие сосульки. Закрадывается подозрение, что я сегодня первый, кто выходит из подъезда.
Снаружи дворник в оранжевом жилете откидывает снег из-под колёс многочисленных соседских автомобилей. Одна из потревоженных машин начинает истошно вопить и истерично моргать всеми лампочками. Мы с дворником произносим одно и то же нецензурное слово, имея в виду совершенно разные оттенки грусти. Нужно скорее завернуть за угол, чтобы электрический и разноголосый визг сигнализации не врывался в уши столь беспощадно.
Шестьдесят семь шагов от угла дома до улицы - её шум надвигается на меня с каждым шагом. Мне физически необходимо заглушить эти звуки - визгливые маршрутки, пыхтящие и гремящие плохо закреплённым грузом фуры-длинномеры, изящно жужжащие троллейбусы... Телефон в правом внутреннем кармане куртки, проводки с наушниками где-то там же. Скорее-скорее! От того, успею я воткнуть проводки в телефон, а наушники - в уши до того, как сделаю шестьдесят седьмой шаг к улице, зависит моя жизнь! Пальцы нащупывают на телефоне кнопку «PLAY». Креольские флейты борются с автомобильным лязгом. Шестьдесят шесть, шестьдесят семь...
- Nh'amor e doce, nh'amor e certo, nh'amor ta longe, nh'amor ta perto, - поёт бабушка-креолка... Шестьдесят восемь, шестьдесят девять...
***
На остановке полно хмурых людей, некоторые тоже в наушниках. Как знать, может, кто-то из них тоже слушает свою музыку из Кабо-Верде... Может статься, мы сейчас слушаем одно и то же... Всё-таки уличный шум пробивается сквозь музыку, рождённую где-то на тёплых островах в Атлантическом океане.
- Дз-з-з, - умирая перед остановкой, говорит подошедший троллейбус и тут же испускает дух, неприветливо открывая двери, - П-ш-ш-ш...
Вместе со всеми я штурмую салон, мне нужно успеть на работу к девяти... Всем остальным, подозреваю, тоже, поэтому невзирая на самую лиричную музыку в наших наушниках, мы отчаянно боремся за свой объём пространства в троллейбусе. Утешает только то, что так придётся ехать всего три остановки - на центральной площади выйдет ровно половина моих ненавистных попутчиков.
- Осторожно, двери закрываются, следующая остановка Ильеу-Бранку, - зачем-то сообщает автоинформатор бесцветным женским голосом.
- П-ш-ш-ш, - опять говорит троллейбус и начинает разгоняться - насколько ему позволяют уличные заторы, - дз-з-з-з... Ур-ур-ур-ур, - недовольно урчит он во время вынужденной остановки, и все пассажиры чувствуют ногами это его недовольство, - дз-з-з-з...
Перед моим лицом серое пальто женщины, стоящей на ступеньку выше. Я закрываю глаза и погружаюсь в музыку.
- Sangue de Beirona, Sangue de Beirona... - хором читают мантру бэк-вокалисты, подпевающие той самой бабушке-креолке...
- Остановка Ильеу-Бранку, - говорит автоматическая тётка, и троллейбус, перебивая её, вновь недовольно открывает двери.
Из салона никто не выходит, а люди, стоящие на остановке, отчаянно пытаются потеснить нас - тех, кто смог залезть остановкой ранее.
- Ур-ур-ур-ур, - зачем-то опять урчит троллейбус и закрывает двери, - п-ш-ш-ш...
- Осторожно, двери закрываются, следующая остановка Рибейра-Брава, - спохватывается тётка-автоинформатор.
Серое пальто перед глазами сменяет голубой пуховичок девочки-школьницы. Смотреть на него тоже не хочется, поэтому я вновь закрываю глаза...
- J'a'm conchia Sao Vicente, Na se ligria na se sabura, - после бодрого вступления труб грустно поёт бабушка Сезария...
- Остановка Рибейра-Брава, п-ш-ш-ш, - соревнуются в громкости троллейбус и его составная часть, тётка-автоинформатор.
Из салона выпадают человек пять, но на остановке нет желающих влезть к нам - видимо, их подхватил другой троллейбус, вывернувший с перпендикулярной улицы.
- Осторожно, двери закрываются, следующая остановка Палмейра, - боясь не успеть, торопливо говорит тётка, но троллейбус почему-то не спешит закрывать двери и лишь недовольно урчит, передавая свою дрожь утренним пассажирам.
- П-ш-ш-ш, - наконец, выдыхает он, трогается, но почему-то урчать не прекращает... Пространство, освобождённое пятью вывалившимися пассажирами, тут же занимают конкуренты-попутчики, впрочем, я и не надеялся на полную победу, моё достижение - это ещё одна ступенька вверх... По лестнице троллейбуса, разумеется...
- Мужчина, вы сейчас выходите? - спрашивает меня та самая женщина-обладательница серого пальто... Со спины она была симпатичнее...
- Я вас выпущу, - бурчу я, и схожу на ступеньку вниз.
- Остановка Палмейра, п-ш-ш-ш, - вновь пытаются перекричать друг друга автоинформатор и троллейбус.
Я выскакиваю наружу и встаю справа от грязных дверей прямо в серый потрёпанный снег. Мои попутчики суетливо покидают салон, и я им за это искренне благодарен.
- Осторожно, двери закрываются, следующая остановка Порту-Инглес, - куда-то торопится тётка, и я едва успеваю заскочить в закрывающиеся двери.
Оглядываюсь по сторонам - сразу за водительской кабиной призывно маячит одинокое и пустое сиденье. Оно располагается прямо на колесе, и вездесущие бабушки его обычно игнорируют, чем наверняка обижают сиденье. Но я не таков. Я усаживаюсь поудобнее и вставляю в уши наушники, выпавшие во время моей экстренной эвакуации.
- Oh Mar, Mar azul, subi mansinho, Lua cheia lumiam caminho, - очень страстно кричит мне грустная креолка.
Я гляжу в замёрзшее окно с вытаявшими «проплешинами», а троллейбус встаёт в очередном заторе перед светофором и в связи с этим вновь свирепо урчит. Ниже меня располагаются крыши «праворульных» легковушек, и мне даже видно водителей и пассажиров, сидящих сразу за ними. Вот мужичок в такт какой-то своей креольской музыке в салоне постукивает по рулю, а вот седой усач практически улегся подбородком на руль, а вот симпатичная молодая женщина с туго схваченными в хвост волосами, не оборачиваясь, отчитывает своего расшалившегося в детском кресле отпрыска...
- Дз-з-з-з, Остановка Порту-Инглес, п-ш-ш-ш, - очень стройно и последовательно говорят троллейбус и тётка-автоинформатор.
На остановке выходят несколько человек, и на смену им в салон забираются три бабушки в серых платках. Я их не боюсь - на колесе они сидеть не будут, а босоногая бабушка Сезария как раз спела мне «Nha cancera ka tem medida», и я воспринимаю её слова как сигнал к тому, чтобы вжаться в куртку поглубже и закрыть глаза.
- Осторожно, двери закрываются, следующая остановка Боавишта, - наконец, изрекает автоматическая тётка, и двери с шипением закрываются...
Интересно, о чём можно грустить на островах Зелёного Мыса? Наверное, о чём-то вечном... О том, как расстаются влюблённые, или о том, что жизнь проходит, или почему недостаёт чуточку счастья... А о чём грустим мы? О том, как расстаются влюблённые, о том, что жизнь проходит, о том, почему недостаёт чуточку счастья... Ну и о том, что у нас солнца очень мало - в Кабо-Верде, думаю, таких проблем нет... Хотя голос бабушки Сезарии всё равно грустный...
- Quem mostra' bo ess caminho longe? - поёт креолка, и её тоске веришь всецело и до конца...
- Остановка Боавишта, - бесстрастно перебивает её автоинформаторша, и я выбрасываюсь из троллейбуса в шипящие двери.
Снаружи меня ослепляет яркое солнце на фоне белёсого неба, а ноги нащупывают зыбкий песок, омытый Атлантическим океаном...
- Sodade... Sodade... Sodade... - голос становится громче, и я понимаю только одно - совершенно всё равно, успею я сегодня на работу к девяти или нет.
P.S. 17 декабря 2011 года на острове Сан-Висенте в возрасте 70 лет умерла певица Сезария Эвора. Sodadе ушёл в вечность.