Что там, в дождевых облаках? Чей дух мечется, разбрасывая молнии, громко топая по полу, стуча каблуком по куполу неба? Он сметает со столов кубки с дорогими напитками, и они проливаются на землю. Кубки со звоном бьются об пол, высекая искры.
Все, что я представлю – реально.
Идет дождь. Небо темнеет и устилает свой купол ковром из облаков. С востока поднимается армия злобных карликов, с запада, со стороны луны идут слепые белые девы, снимая с себя одежды. Карлики и девы встречаются на вершине мира. Они совокупляются над облаками с неземной страстью и жестокостью. Кровь и сок стекает по небу светящимися струями, следом летит низкий утробный грохочущий крик слепых белых дев. От бессилья что-либо изменить они льют свои слезы на землю, слезы злобных карликов и белых дев. В холодные ночи в тайне от отцов девы сбрасывают вниз оплодотворенные яйца. Белые и ледяные, они обречены на гибель на поверхности земли. Большие или маленькие, они тают, смешиваясь со слезами родителей. Никто никогда не рождается и не умирает.
Девы часто снятся человеческим мужчинам на земле, но от этого нет никакого прока. Они не помнят своих снов, либо даже во сне хранят верность своим человеческим женам. Самое главное – они не верят ни в сны, ни в белых дев.
Вы правы. Лишь однажды произошло чудо.
На границе Мексики стоял старый облезлый фургон. Ближайшее поселение находилось в двух километрах от него. Вокруг фургона расстилались прерии: сухая желтая трава, потрескавшаяся земля, пересохшая скважина. В фургоне жил человеческий мужчина семидесяти двух лет от роду. На пенсии он завел четырех куриц и петуха и отпустил себе бороду, которую небрежно остригал садовыми ножницами. Позади фургона он разбил небольшой садик, в котором выращивал помидоры, чечевицу и марихуану. Он гнал из кактусов спирт и был, в общем-то, доволен жизнью. Фургон пропах сыростью и старыми матрасами, мутная дымка висела под потолком. На кухне, где почти без перерыва работал самогонный аппарат, стояло кресло и стол. В сезон дождей долгими вечерами мужчина любил растянуться в кресле и, попыхивая травкой, задумываться о смысле жизни. Так и не вернувшись на землю, он засыпал. Ему снились прекрасные странные сны. Серебряные водопады, зеленые холмы, камни во мху и стройные смуглянки. Они проходили мимо, скакали голышом по зеленым холмам, скрывались за ними, как испуганные лани. А он молодым оленем носился за ними, перепрыгивая через камни и мелкие ручьи. Смуглянки смеялись и дарили ему поцелуи. Полукольца радуг вырастали из брызг, когда он в объятиях девушек падал на реку. Этот момент он любил меньше всего. Под водой его спутницы превращались в синих уродливых русалок, которые били его хвостами и пытались утопить. Обычно на этом месте он просыпался весь мокрый, пытаясь отдышаться. Он протягивал руку под стол, нащупывал бутыль самопальной текилы и делал большой глоток, пытаясь вернуться к реальности. В этот раз все было по-другому. Он смотрел из-под воды, как солнце переворачивается, открывая бледный лунный лик. Русалки выскочили из воды и копытными ускакали вдаль. Вода вокруг него стала ледяной, а он не мог пошевелить и пальцем. Сквозь блики на поверхности проступили очертания женского лица. Ее волосы, глаза и кожа были белыми. Кожа отдавала синевой. Глаза не двигались. Дева взяла мужчину за руки и одним рывков вытащила из воды. Он стоял, заворожено глядя в ее невидящие глаза. В них отражалась боль и он сам. Дева опустилась на колени и взяла в холодные руки его естество, вдыхая запах. Она любила его с неземной страстью, оставив злобным карликам неземную жестокость. Вечер сменился ночью, а ночь – днем, и так несколько раз. Он вспомнил, как и где нужно целовать женское тело. Пальцам вернулась сила и уверенность, а сердце наполнила давно позабытая нежность. Он влюблялся в эту странную женщину все сильнее с каждым ее стоном, с каждой новой лаской. Ему казалось, что фургон в прериях ему приснился в дурном сне, что всю свою жизнь он прожил здесь, просыпаясь в объятиях белой девы каждое утро, проводя с ней безумные ночи. Он снова прожил жизнь. Он знал, что уже старик, но теперь был счастлив, посвятив эту жизнь ей.
Снаружи, не переставая, лил дождь. Он шел уже несколько недель. Дождь барабанил по крыше фургона, бился в стекла. Никто ему не открыл. Лишь спустя месяцы, когда ливни прошли, из-за туч появилось солнце и превратило почву в мозаику, в фургоне обнаружили труп старика. Никто особо разбираться не стал, от чего он погиб. Он был довольно стар для того, чтобы сгинуть от сердечного приступа или от отравления алкоголем.
Еще через год в Фарноме, что в часе езды на север от Лондона, разыгралась буря. Завывал ледяной ветер, шел ливень, а к ночи небо разразилось грозой, и дождь сменился градом.
Эволюция зерна белой девы была больше похожа на переселение душ в религиях востока. Его душа сменяла оболочки одну за другой: обзаводилась ложноножками, хитином и усиками, хребтом и костями, рождалось с мышцами и развитой нервной системой, пока, наконец, не появился на свет розовощекий малыш. Его судьба была похожа на судьбы миллионов детей, родившихся в благополучной семье с достатком выше среднего. Демон сомнений, пожирающий все подрастающее поколение в среднем с пятнадцати до семнадцати-восемнадцати лет, покинул его так же легко, как и появился, не оставив и тени выбора. Он уже тогда понял, какую судьбу готовит ему вселенная. И, как каждый амбициозный подросток, принял с гордостью, затаенной радостью и чувством превосходства.
Назвали мальчика Аарон. К семнадцати годам он был под два метра ростом. С крепкими руками и ногами он играл в школьной команде по баскетболу. Новоявленный пушок на лице был пока больше предметом гордости, нежели каждодневной рутиной, и он оставлял себе маленькую козлиную бородку на зависть сверстникам. Темно-русые волосы длиной в несколько дюймов вились на висках и за ушами. Аккуратные брови и прямой нос придавали его лицу аристократическую утонченность. Высокие скулы, темно-синие глаза глубоко посажены, тонкие хорошо очерченные бледно-розовые губы и твердый острый подбородок. После ночи без сна под глазами появлялись темные круги, подчеркивая их глубину и выразительность. Он быстро обгорал, поэтому яркими солнечными днями носил кепку с длинным козырьком и темные спортивные очки. Он любил бегать по утрам, когда туман от воды поднимался и стелился по пустынному шоссе. Подтягивался четверть сотни раз и пел баритоном от нечего делать. Музыкальные пристрастия – особые пунктик этого возраста: рок группы, гитары, наушники и музыкальные форматы, - Аарон был далек от всего этого, как ни пытались друзья привить ему вкус к прекрасному с их точек зрения. Тихая, спокойная музыка, под которую легко думать и бегать, все, что ему было нужно. Дебюсси, легкий пост-рок, фортепиано и гитара, софт-джаз. Он попробовал на вкус более десятка религий, подходя очень тщательно к этому вопросу, и остановился на учениях Лао Цзы. Педантичен и строг, в меру странен, не лишен обаяния. Таким был Аарон Прист в свои семнадцать лет.
Родители не могли нарадоваться. Он хорошо учился, не брезговал работой по дому, у него было несколько хороших друзей, и некоторое время назад появилась симпатичная подруга. Колледж встретил баскетболиста и отличника учебы с распростертыми объятиями. Его жизнь была по земному одной из самых успешных, будущее представлялось в ярких красках, а прошлого было почти не жаль. Никто не взялся бы с уверенностью утверждать, что подтолкнуло его к пути, который он выбрал впоследствии. Тысячи дорог были открыты ему, однако ни одной из них он не отдал предпочтения. В другой реальности современники помнят умнейшего профессора, успешного бизнесмена, щедрого мецената и талантливого игрока. Он помнит себя стрелой, устремленной в серое дождливое небо. Он не тратил ни минуты зря, совершенствуя ум, развивая тело, устремляя дух к незримым материям. Он постигал учения, доказывал теоремы, разрабатывал гипотезы и совершал открытия. Его ум подобно локатору рыскал в пространстве в поисках некоего совершенного знания, духовного абсолюта.
В свое совершеннолетие он нашел его. Тот год выдался таким же дождливым, как и две тысячи десять лет до него и еще четыре тысячи до пришествия Христа. Аарону приснился сон. В нем на вершине мира, укрытой серыми смятыми простынями соединялись в оргии тела слепых белых дев и злобных карликов. Там он увидел свою мать. Она умывалась слезами, терпя неземную жестокость, вынужденная отдавать себя на вечное поругание. Аарон увидел все в мельчайших деталях, проникаясь ужасом обреченных, чувствовал запах озона и дыхание ветра, волосы стояли дыбом от молний, сверкающих мимо. В то утро он долго лежал на кровати и смотрел, как дождь за окном умывает его родной город. В каждой капле, стучавшейся в стекло, он видел слезы своей матери, в каждом раскате грома – ее крик, пробирающий до костей. Столько лет бесцельного самосовершенствования обрели смысл. Путь высветился синими огнями аэродрома.
Дух, ум, тело Аарона представляли собой сверхсветовую вспышку, устремившуюся к цели: прекратить страдания народов, остановить неземную жестокость, освободить мать его духа от нестерпимых мук.
Расцветал яркий солнечный день – редкость в это время года. Из кухни доносились соблазнительные запахи блинчиков с джемом. Миссис Прист поднялась, чтобы пригласить сына за стол. Тело было еще теплое.
Заручившись поддержкой великих военачальников прошлого, отобрав могучее войско крылатых ассассинов, называемых еще ангелами, облекшись в броню веры и взяв в руки меч духовности, Аарон отправился за край неба за душами и телами злобных карликов. Ночью на землю падали тысячи звезд. Лишь самый ленивый не успел загадать желание. Это поверженные карлики, сгорая в атмосфере земли, падали из-за края неба пеплом на крыши домов. Победа была окончательная. Геноцид обещал быть увековеченным на скрижалях Создателей. Сияющие белые девы выходили со стороны заката и пели песнь об Освободителе. Увенчанный славой и золотой короной солнца, Аарон воссел во главе небесного народа ассассинов и дев и правил ими до тех пор, пока песочные часы, переворачиваемые титанами с каждой новой вехой времени, не истерлись, и драгоценный песок не высыпался в небытие, разжигая новые вселенные.
Со времени великой победы, ни одной слезы не пролилось на Землю. Растаяли ледники, высохли моря и океаны, деревья и травы зачахли. За несколько часов однажды ночью крупнейшие города мира обратились в пожарища. На вершине мира Аарон вдохновенно читал стихи забытых императоров. Считанные недели стерли человечество с лица планеты, не оставив камня на камне. Атмосфера истончилась и исчезла. Лишь острые песчинки, гонимые ветром, носились по поверхности пустыни.
Так погибла Земля.