В те далекие незапамятные времена,
когда земля была еще плоской, но уже вращалась...
Из Интернета
Приложение: О науке, истине и картинах мира (в текст изданной книги не вошло)
Данное приложение дополняет раздел теоретического обоснования взглядом со стороны истории науки. Это так называемая версия light, имеющая иллюстративный характер, которая при этом нисколько не претендует на единственность. Те же самые идеи могут быть поддержаны другими аргументами.
С исторической точки зрения подходы к проблемам истинности, научности и вообще, знания как такового, эволюционировали следующим образом. Во времена античности зародилась рациональная традиция познания мира, которая затем существенно сдала свои позиции под натиском религии в Средневековье. Однако, начиная с Нового времени, с XVII столетия, начинается ее возрождение, знаменующее собой начало классической науки, связываемой в первую очередь с именами Галилея, Ньютона, Декарта, Гюйгенса, Герца, Максвелла, Лоренца, Кантора и других. В это время религиозные притязания на всеобщую истину были потеснены, произошел своего рода раздел сфер влияния между Богом и человеком. Богу остались высокие метафизические истины, спасение души и пр., а человеку – осознание насущных проблем.
Подход же к знанию долгое время был следующим. В классической науке знание (познание) рассматривалось как адекватное и неизменное отражение действительности. В качестве критерия его истинности выступала проверка на практике. Например, существовавшее в начале XX века в науке направление, называемое логическим позитивизмом (или неопозитивизмом – М. Шлик, Л. Витгеншнейн, Р. Карнап, Б. Рассел), ставило практическую проверку знания во главу угла, предлагая построить всю систему знания на эмпирической (опытной) основе, чтобы достичь однозначного соответствия между теорией и опытом. В обиход даже было введено такое понятие, как принцип верификации (от латинского veritas – истина), который и означал необходимость опытной проверки. Соответственно, вся система научных суждений, которые неопозитивисты еще называли высказываниями, должна была пройти верификацию. Простые высказывания, которые можно было проверить на практике непосредственно, были названы «атомарными», сложные же – «молекулярными». Если «молекулярное» высказывание непосредственной проверке не поддавалось, его полагалось разделять на ряд «атомарных», а последние уже проверять на практике.
Однако планам неопозитивистов не суждено было сбыться. Очень скоро выяснилось, что значительная часть высказываний и положений науки опытным путем проверена быть не может. Если же такие, непроверяемые положения вывести из науки, то в ней останется лишь комплекс тривиальных положений. К тому же критики быстро доказали неверифицируемость самого принципа верификации.
Это было не единственным слабым местом доктрины неопозитивистов. Рассматривая науку как установившееся, статичное знание, систему высказываний и положений, они не придавали значения вопросам возникновения нового знания, которые были отнесены к компетенции психологии.
Знание же – материя живая, динамичная. Одни теории сменяют другие, знание расширяется, углубляется, видоизменяется… Все эти процессы требовали объяснения. Рассматривать знание было необходимо в его развитии.
В результате в ХХ столетии в научной методологии родились несколько основных моделей развития знания. Естественно, как это всегда бывает, модели отличались друг от друга. Так, одни авторы (С. Тулмин) настаивали на чисто эволюционном характере развития науки, на невозможности внезапных открытий, научных революций. Другие (К. Поппер) считали, что развитие науки есть последовательность так называемых «микрореволюций», что процесс познания – перманентная революция. Третьи (Т. Кун) утверждали, что развитие науки представляет собой чередование периодов «нормальной науки» и «научных революций». Четвертые (И. Лакатос) полагали, что нельзя четко выделить периоды развития науки, ибо каждому моменту присущи и критицизм, характерный для революционных преобразований, и приверженность той или иной теории (парадигме), которая является отличительной чертой эволюционного периода науки. Пятые (П. Фейерабенд) считали, что развитие науки вообще не поддается рациональной реконструкции.
В перечисленных научных разработках есть мысли, которые вполне можно использовать применительно к нашим задачам. Для краткости остановимся на трудах только трех видных ученых: Карла Поппера, Томаса Куна, Пола Фейерабенда. Принято считать, что их исследования относятся к постпозитивизму или критическому рационализму Эти ученые внесли поистине исторический вклад в дело осмысления развития научного знания, являются признанными светилами в своей области.
Карл Поппер в качестве критерия научности выдвинул принцип фальсификации. В отличие от принципа верификации, согласно которому истинность теории подтверждается на опыте, при использовании принципа фальсификации, наоборот, должна выявляться неистинность теории, то есть она должна быть опровергнута практикой. Смысл здесь в следующем. Поскольку для человека как существа по природе своей ограниченного, абсолютная истинность недостижима, все наши знания представляют собой относительные истины. История развития науки это наглядно подтверждает, показывая, как на смену одним теориям постоянно приходят другие, одно понимание мира заменяется другим, противоречащим первому. Такую смену теорий К. Поппер и называл фальсификацией. Фальсификация наступает в том случае, если теория утрачивает способность адекватно объяснять действительность, опровергается опытом. Соответственно, при выборе одной теории из нескольких, согласно Попперу, лучшей будет та, которая наименее фальсифицируема (опровержима) в данный момент.
При этом следует иметь в виду, что настанет и ее конец, и со временем ей на смену придет новая теория. Поэтому истинно научная теория должна иметь свой набор потенциальных фальсификаторов: то есть, должна быть мыслимой ситуация, когда она может быть опровергнута. Действительно, как отмечал в своей книге «Философия науки» В.В. Ильин, потенциальная неопровержимость теории не является показателем ее достоинства ввиду того, что теория неопровержима, если вообще не имеет дела с истиной – то есть, представляет собой фикцию, или имеет дело с абсолютной истиной, что возможно лишь вследствие тривиальности этой теории [18;182].
Исходя из такого рода соображений, Карл Поппер считал все неопровержимое ненаучным, вынося таким образом за границы науки религиозное знание, а также теорию научного коммунизма. Говорят, с последним был связан комичный момент. Чтобы отреагировать на заявления видного американского ученого, советские теоретики попробовали разработать класс потенциальных фальсификаторов для коммунизма – то есть, показать потенциальную опровержимость коммунистического учения с тем, чтобы доказать его научность.
Но не будем отвлекаться. Таким образом, согласно К. Попперу, если говорить в общем, человеческое знание развивается путем постоянного самообновления, смены одних моделей реальности другими, то есть, происходит своего рода непрерывная революция.
В отличие от К. Поппера, другой американский ученый, Томас Кун, полагал, что научные революции случаются периодически, и развитие, изменение системы знания происходит «скачками». Центральным моментом в концепции науки Куна является мысль о том, что любому исследованию, любому рассуждению всегда предшествуют определенные теоретические предпосылки. Их комплекс был назван «парадигмой». Парадигма представляет собой систему ценностей, методов, законов, образцов решения задач, которые на данном этапе считаются правильными. Применительно к науке понятие «парадигма» включает еще и критерии научности – то есть, понимание того, что представляет собой наука, что она в себя включает, а что – нет.
Парадигма предшествует теории. Иными словами, она является своего рода метатеорией, на предпосылках и положениях которой основываются все теории, решаются частные проблемы. Таким образом, парадигмы дают основное направление развитию практической деятельности: формулируют проблемы, указывают способы и инструменты их решения, а кроме того, помогают выработать единообразное видение мира.
Как было отмечено, парадигмы периодически меняются. Период между сменами парадигм Кун называл «нормальной наукой». Этому периоду свойственно отсутствие дискуссий по фундаментальным вопросам, более или менее полное согласие среди ученых. Если вдруг возникают попытки создания теорий, альтернативных господствующей, то в данный момент они бесплодны. Ученый в период «нормальной науки» обычно знает стоящие перед ним проблемы и пути решения этих проблем. Соответственно этому он «создает инструменты и направляет свое мышление».
Однако и в ходе нормального исследования постоянно обнаруживаются неожиданные явления, аномалии, которые не могут быть объяснены средствами имеющихся концепций, появляются новые фактические данные, противоречащие существующим теориям. В этом случае используются так называемые гипотезы ad hoc, представляющие собой теоретические модификации «к данному случаю». Иными словами, в ответ на новый факт в теорию вводится новое теоретическое допущение, позволяющее объяснить его, вписать в существующую концепцию. Данный способ характерен для науки вообще, не только в Куновском ее понимании, и в том числе «…оправдывается тезисом Дюгема-Куайна, который, исходя из признания факта целостности и систематической связанности теоретической научной реальности, заключает, что “любое утверждение может поддерживаться как верное, если мы сделаем достаточно решительное допущение в какой-то части системы”» [18;183].
Ярким историческим примером гипотезы ad hoc является следующая история. Когда Галилей начал использовать в своих астрономических исследованиях телескоп, он обнаружил массу интересных и неведомых доселе вещей, которые кардинально противоречили существовавшей тогда картине мира. Одной из таких вещей стало наблюдение, что небесные тела не являются абсолютно совершенными, как это говорила традиция, а по своей природе подобны земному миру. В качестве доказательств неполного совершенства небесных тел Галилей привел в пример пятна на Солнце и горы и долины на Луне. Считалось же, что на Солнце не может быть пятен, а Луна является совершенно гладкой сферой. Однако полученные результаты наблюдений опровергали эти представления. Приверженцы традиционных взглядов стали искать выход и нашли определенные варианты. В частности, иезуит Христофор Шейнер объяснял «пятна на Солнце как скопления звезд, вращающихся перед ним. Эта гипотеза выносила причины солнечных пятен за пределы Солнца… ….Другой иезуит, отец Клавий (Христофор Клау) – преподаватель математики в Римском Коллегиуме – с целью спасти “совершенство” Луны изобрел гипотезу, согласно которой горы и долины, наблюдаемые Галлилеем на поверхности Луны, покрыты кристаллической субстанцией, прозрачной и идеально сферической» [44;106-107]. Таким образом, путем дополнительного теоретического допущения результаты практического наблюдения были приведены в соответствие с основной теорией, и противоречие было снято.
Если же противоречие не удается устранить в рамках старой парадигмы даже в случае изменения и уточнения последней, то его решение откладывается на будущее. Противоречие может быть устранено только в связи с созданием новой парадигмы. Когда количество аномалий становится большим, наступает период кризиса. В этот период разрушается старая парадигма, расшатываются стереотипы научного исследования, ослабляются правила нормального решения задач, то есть создаются предпосылки для возникновения новой парадигмы, но становления ее не происходит.
Становление новой парадигмы происходит в период научной революции, которая следует за кризисом. Томас Кун пришел к однозначному выводу, что вывести строго рациональные критерии перехода от одной парадигмы к другой невозможно. Действительно, в условиях, когда преимущества той или иной новой теории относительно предшествующей далеко не очевидны, ее можно выбрать только если в дело вмешиваются иррациональные факторы – вера, убеждение и т.п.
Отвергая кумулятивную концепцию развития науки, согласно которой однажды приобретенные знания не отбрасываются, а накапливаются, Кун считает, что во время научных революций старая парадигма полностью замещается новой, несовместимой со старой. Переход от парадигмы, которая переживает кризис, к парадигме, на основе которой складывается новая традиция, напоминает реконструкцию науки на новых основаниях.
Становление новой парадигмы, по мнению Куна, всегда сопровождается упорным сопротивлением ученых, придерживающихся старой парадигмы и убежденных, что их парадигма решит рано или поздно все нерешенные проблемы.
Несколько иначе рассматривал процессы становления знания американский ученый Пол Фейерабенд. С моей точки зрения, он предложил наиболее интересную и яркую концепцию.
Фейерабенд выступил с критикой популярного в широких кругах мнения, что в своих действиях наука руководствуется неким сводом неизменных правил, составляющих особый научный метод, когда любая процедура, соответствующая этому методу, считается научной, а не соответствующая – ненаучной. Анализируя эту позицию, он приходит к иному мнению. Во-первых, обнаруживается, что сформулировать единый научный метод невозможно, ибо понятие о нем у каждого ученого свое, и нередко бывает, что эти понятия противоречат друг другу. Во-вторых, Фейерабенд не соглашается с неизменностью методических правил. Анализируя историю науки, он пишет: «Идея метода, содержащего жесткие, неизменные и абсолютно обязательные принципы научной деятельности, сталкивается со значительными трудностями при сопоставлении с результатами исторического исследования. При этом выясняется, что не существует правила – сколь бы правдоподобным и эпистемологически обоснованным оно ни казалось, - которое в то или иное время не было бы нарушено. Становится очевидно, что такие нарушения не случайны и не являются результатом недостаточного знания или невнимательности, которых можно было бы избежать. Напротив, мы видим, что они необходимы для прогресса науки». [58;153].
Используя многочисленные примеры, Фейерабенд показывает, что основные научные открытия, приведшие к революционным изменениям, не были бы возможны, не будь таких нарушений. Тем самым он утверждает, что такая практика есть не просто факт истории науки, но она и разумна и абсолютно необходима для становления знания, и что для любого правила, сколь бы «фундаментальным» или «необходимым» для науки оно ни было, всегда найдутся обстоятельства, при которых целесообразно не только игнорировать это правило, но даже действовать вопреки ему. Одним из следствий такой позиции является отрицание Фейерабендом условия совместимости, согласно которому новые гипотезы логически должны быть согласованы с ранее признанными теориями Очевидно, что, следуя принципу совместимости, приходится сохранять более старые теории, в то время как новые могут оказаться лучшими.
Рассматривая историю науки, Фейерабенд задается вопросом, действительно ли ее развитие обусловлено некими имманентными (т.е. внутренне присущими науке) закономерностями, которые с необходимостью должны были привести к тому результату, который мы наблюдаем сейчас. Исторические факты, с точки зрения Фейрабенда, свидетельствуют об обратном. Нередко тот или иной поворот в развитии науки был вызван причинами, не имеющими никакого отношения непосредственно к научной деятельности (например политической ситуацией в стране или положением в иерархической лестнице, занимаемым ученым с определенными убеждениями, а также его способностью отстаивать, продвигать и навязывать свою точку зрения). Следовательно, развитие науки нельзя объяснить, опираясь только на ее внутренний механизм.
Замечу, что то же самое справедливо и для картины мира, которая является сегодня общепринятой. Тот факт, что в результате эволюции она пришла к своему сегодняшнему виду вовсе не означает, что она наиболее правильна или наиболее оптимальна. Картина мира сложилась в значительной степени случайно и вполне могла бы быть и другой. Тогда считались бы правильными уже другие положения, отличные от сегодняшних. Поэтому не нужно стесняться строить собственную картину мира.
Кстати, рассматривая историческое развитие науки, Фейерабенд приходит к выводу, что наука является гораздо более «расплывчатой» и «иррациональной», чем представляется. Существующие представления служат препятствием для развития науки, поскольку, как показывает на примерах Фейерабенд, попытка сделать науку более «рациональной», более точной, уничтожает ее. «Нет ни одного правила, сохраняющего свое значение при всех обстоятельствах, ни одного побуждения, к которому можно апеллировать всегда» [58;321]. Как нет и ни одной теории, для которой не существовало бы противоречащего ей факта. Таким образом, наука по Фейерабенду есть вовсе не железобетонно-фундаментальное строение, а скорее живой, гибкий и непрерывно изменяющийся поток.
Итак, как мы видим, даже эти, приведенные в небольшом количестве примеры, демонстрируют плюрализм, богатство мнений в самой науке, показывают, что рассматривать ее как некое незыблемое знание, задающее единственно правильное направление, неверно.
Почему мы столько говорим о науке? Выше уже была отмечена необходимость почувствовать свободу, преодолеть догматизм, но поясню еще раз. Моя цель – помочь читателю расширить свои возможности по выбору различных картин мира, увеличить степень своей свободы. А что мешает выбирать? Есть несколько основных, главных помех, в числе которых едва ли не первое место занимают устоявшиеся, навязанные представления о мире. Чем порождаются эти представления? У большинства людей в развитых западных странах и в России эти представления порождаются в той или иной степени именно научной картиной мира. Ведь ее начинают внедрять в сознание со школьной скамьи, а то и раньше. Поэтому, для того, чтобы освободить свое сознание очень важно понять и ощутить неединственность и неабсолютность научной картины мира, преодолеть в себе догматизм, избавиться от этого ментального диктатора.
Рассмотрение науки полезно и по другой причине. Несмотря на некоторую критику научного познания, было бы глупо не признавать очевидного: научное знание является наиболее выверенным, наиболее обоснованным, наиболее логически строгим и аргументированным по сравнению с любыми другими доступными нам формами знания. И если при всем этом и в науке возможен плюрализм и множество точек зрения, то уж в обычном, ненаучном мировосприятии нам точно ничто не мешает свободно выбирать картину мира.
Из сказанного видно, что представления науки о самой себе очень различны, даже если оставаться в пределах научных взглядов. Но и этим дело не ограничивается. Расхожее мнение, что наука представляет собой исключительно истинное знание, верно не вполне. Причем мнение это распространено больше в обывательских кругах, а сама наука на такие лавры, вообще говоря, не претендует. Вот выдержка из весьма авторитетного источника: «…научность и истинность, будучи взаимосвязаны, не совпадают. “Истинность” характеризует знание с точки зрения его соответствия действительности. Истину включает и ненаука – донаучные практически-обыденные, рецептурно-индуктивные знания, протоколы наблюдения и т.д. “Научность” же характеризует знание с точки зрения его внутренней архитектоники, формы отображения мира, которые определяются стандартами рациональности, принятыми в науке как сфере духовного производства. В силу этого наука может включать и неистинное, которое, однако, удовлетворяет данным стандартам. Наличие ножниц между истинностью и научностью показывает: наука включает массу того, что не проходит (и не пройдет) практического испытания» [18;219].
Подчеркнем исключительно важную для наших рассуждений вещь. Показанное многообразие концепций возможно благодаря тому, что сознание человека имеет дело с моделью (картиной) мира. Содержание науки – не есть реальность, это наши представления о реальности. То же и с другими областями знаний. Познавая мир, мы не приобщаемся к некоей сокрытой истине о нем, мы создаем эту истину путем построения модели (шире – картины мира). Причем эти модели не могут быть построены исключительно на данных опыта, наблюдений и т.п. «Логического пути от фактов к теории не существует» [18;179]. В основе любой картины мира лежат концептуальные допущения, которые не выводятся непосредственно из опыта. Именно эти допущения, положения и принципы и задают структуру картины мира. Понимание того, что любые системы знаний весьма относительны, открывает каждому свободу для творения своей реальности.