http://www.proza.ru/2009/11/05/956
В начале августа радио вдруг сказало, что СССР объявил войну Японии. Было непонятно, зачем?! Про Японию я знал единственно, где она находится. И про русско-японскую войну. Столица Японии – Токио… Дедусь же сказал, что так договорились на конференциях, что эта война должна быть и не продлится долго. Мне думается, что для меня Отечественная война была значительнее Мировой, и я просто не придавал значения информации о боевых действиях в других местах земного шара. Я знал обо всех этих конференциях, но не обратил внимания на их решения. Моё внимание больше привлекли красивые марки, где были вместе знамёна английское, американское и наше. Война же, как таковая, вся была сосредоточена на нашем фронте, а точнее там, где был папа.
Опять появились сообщения «От Советского информбюро», с первого же дня новой войны появились названия фронтов – 1-ый Дальневосточный, 2-ой Дальневосточный… Похоже, наши войска быстро продвигались вперёд. Но всё-таки эта война как-то не трогала, она была далека. Даже про атомную бомбу я не запомнил. А вот про взятие Порт-Артура запомнил – недаром я читал про него в журналах «Нива» и «Природа и люди»!
Приближалось время отъезда в Ленинград. Но у меня было ещё важное дело: надо было получить в школе Свидетельство о начальном образовании и две Похвальные Грамоты, за третий и четвёртый классы. Я давно завидовал Серёжке и Лильке в том, что они каждый год получали эти красивые листы с портретами Ленина и Сталина. Но когда в самом конце августа я добился встречи с нашей учительницей Любовью Александровной и директором школы Грошевым, оказалось, что бланк Грамоты есть только один. Я это воспринял, как ещё один обман после истории с несостоявшимся Артеком. Но делать было нечего! Я получил Свидетельство, Грамоту за четвёртый класс и утёрся.
В конце августа дядя Коля откуда-то принёс своему сыну Кольке подарок к началу учёбы в школе - детский велосипед, наверное, изготовленный ещё до войны. Кольке он был великоват, а мне маловат, но всё равно, широко расставляя колени, я несколько дней поколесил на нём туда-сюда по нашей улице.
В первый день нового учебного года Колька Клименко, гордый и радостный, пошёл в первый раз в долгожданную школу, а мне этот день радости не доставил. Я утром заглянул в новое помещение бывшего своего, теперь уже пятого класса. Народу в классе стало больше, в него перевели несколько учеников из другой школы. И Лену тоже. Меня окружили одноклассники, живо обсуждали мой предстоящий отъезд, говорили, оставайся, мол, чего там. Но очень быстро все, в том числе и я, почувствовали, что эти слова – одни звуки, одни разговоры, я уже отрезанный ломоть. Как-то разом всё отодвинулось, и, не дожидаясь первого звонка, я ушёл. И только подходя к своему дому, вдруг сообразил, что ни Лены, ни Тани среди окружавших меня ребят не было. С Леной я потом попрощался, а вот с Таней нет…
Уезжали мы в конце первой декады сентября. Со всеми пожитками на телеге всё того же дяди Гриши мы проехали мимо дома Витьки Сигаева, у которого оставалась моя книжка про индейцев «Не-И-Ки-Ми, мёртвый человек»; мимо дома Вальки Левитского, где я так удачно занимался коммерцией; мимо церкви, в которой Бабуся что-то внесла в Фонд обороны на танковую колонну; мимо крутого спуска, по которому мы вкатывали те тяжеленные брёвна; мимо того места, где мы смотрели на пленных немцев - после их отъезда нитка колючей проволоки ещё долго всем мешала проходить наискосок к пристани… У дебаркадера стоял старый знакомый «Фрунзе», а с торца был пришвартован «Камилл Демулен», буксир, с которого мы с Серёжкой давным-давно удили рыбу. Саму процедуру прощания с родными я не помню. Запомнилась, а потом с годами совершенно забылась, песня, которую на палубе третьего класса в окружении женщин пели двое слегка подвыпивших пожилых солдат. Много-много позже, в середине семидесятых мы с Женой Милой и мамой смотрели последнюю серию фильма «Щит и меч». В последних кадрах, где Любшин в роли Иоганна Вайса лежит во дворе полевого госпиталя и звучит песня, меня вдруг буквально резанули однажды слышанные, но совершенно забытые строки:
«…давай с тобою поменяемся судьбою,
махнём не глядя, как на фронте говорят…»
Поезд на Ленинград из Москвы шёл по единственной восстановленной колее едва ли не сутки. В нашем общем вагоне народу было больше, чем сидячих мест, почти как в том, в котором три с половиной года тому назад мы ехали от Ярославля до Тумы. Утром иногда слева, но в основном справа по ходу поезда, под насыпью стали попадаться искорёженные ржавые остовы вагонов и паровозов. Рядом голая насыпь без рельсов временами прерывалась большими заросшими ямами, видимо, воронками от бомб. К середине дня за окнами потянулись какие-то строения. Вокруг все засуетились, стали толкаться и перетаскивать чемоданы и узлы. Проползла узкая речка; мама сказала: «Обводный. Вот мы и дома».
На перроне плохо одетые небритые люди хватались за ручки чемоданов приезжих, отказаться от их услуг было непросто. Меня поразил мальчишка немного постарше меня в заношенной курточке и в бескозырке с гвардейскими ленточками длиной ниже пояса. Он быстро соединил поясным ремнём пару чьих-то чемоданов и, приседая от непомерной тяжести, потащил их по перрону…
http://www.proza.ru/2009/11/05/1247