В эпоху перемен. Девятнадцатый год

Алла Сухорукова
Кряжистый красноармеец в выгоревшей гимнастерке остановился перед  потрескавшимся глиняным забором, и ветхая дверь в глубине его проема задрожала под градом требовательных ударов. Со скрежетом отодвинулся засов, и калитка чуть приоткрылась. На военных испуганно смотрела маленькая пухлая женщина в цветном платке, влажные карие ее глаза, казалось, вот-вот заплачут. Из сада слышались детские голоса.

Командир смутился: «Значит… Вот как… Красноармейца нашего на постой к вам. Проживать, значит… Угол отведите с кроватью, там… С лежанкой… Пока казарму не выстроим. Столоваться в отряде будет, ночевать – у вас».

Взгляд женщины вопросительно метнулся на молоденького бойца, устало глядевшего на нее из-под буденовки, и она обернулась к дому, видимо кого-то подзывая. Послышался стук палки и к воротам, сильно хромая, подошел седой сутулый мужчина в потертом жилете. Командир повторил ему решение.

Мужчина долго изучающим взглядом осматривал пришедших, потом сказал, покачивая головой: «Ну что же, Фира, если новая власть доверяет нам своих детей, она-таки знает, что делает…» - и распахнул калитку. За ней уже выстроился двойной ряд любопытных ребятишек – мал-мала-меньше, большеглазые, с длинными курчавыми волосами, они дружелюбно улыбались, с любопытством разглядывая гостей.

«Шагай!» - подтолкнул красноармейца командир – «Не проспи только. Завтра, в семь утра – сбор!» «Есть!» - козырнул молодчик и нырнул за калитку…

Женщина, чуть переваливаясь, поспешила к дому, поманив за собой непрошеного постояльца. Обогнув дом, она открыла чуть покосившуюся дверь, за которой была крошечная каморка. Грубо сколоченная кровать с соломенным матрасом, табурет и кованый сундук составляли всю ее обстановку. Окошко было маленьким и высоким – свет белого самаркандского солнца лился в комнату косым золотистым лучом, в котором медленно кружились оседающие пылинки.

Боец скинул вещевой мешок, стащил шлем с головы, и пригладив кудрявые вихры, протянул женщине узкую загорелую руку: «Елена Соболева, можно просто Леля!»

«Божечка мой!» - ахнула хозяйка, прикрывая рот маленькой ладонью – «Девочка!»

Леля устало улыбнулась.

«Девочка… Леночка… Барышня… Гимназическое форменное платье, косы, смазанные лампадным маслом… Как будто приснилось детство, мирная домашняя жизнь! Забрызганная солнцем Бугурусланка, вплавь наперегонки с подружками, пирожки у сладкой Кули, вечера с театрализованными представлениями, балы - все это было далеко, за ослепительной теплой вуалью ласкового мирного света…

Как быстро закончилось детство…

Катя, старшая сестра, черные косы – приживалкой в неприютном мужнином доме…

Куда подевался ее строптивый жгучий взгляд из-под соболиных бровей?

Умница-красавица была Катюша, отличница: гимназию закончила с золотой медалью…

Директор гимназии,  учитель естествознания, еще не старый, сильно сутуловатый, с горящим взглядом светло-виноградных глаз, влюбился без памяти в девочку вдвое младше него: в шахматы играл, звезды в телескоп показывал… Как часто они беседовали после занятий об огромном непостижимом мире, о его загадках и красотах, и понимали друг друга с полуслова… Закончились гимназические годы, и отпустить девушку он не смог: руки на себя пытался наложить.

Мария Алексеевна встревожилась: «Чтобы из-за девицы себя жизни лишить! Не по-христиански!.. Да и горбун еще, прости Господи…

Семья мещанская… Сама за отца Григория не пошла – дворянское сословие помешало… А женского счастья больше и не было… И помощи мужской, хозяйской руки в доме – тоже… Гордыня – грех мой» - покаянно крестилась она на образа.

«Возраст-то не помеха, Катерина сама старше своих лет кажется, умна не по годам… Будь, что будет! Главное, что они друг другу нравятся!»
Но так рассуждала только мама. Семья Алексея встретила невестку неласково. «Только нищенок в нашем доме не хватало!» - пытались образумить жениха родные перед свадьбой, но тот, вне себя от счастья, только отмахивался от надоевших родственников: «Мы с Катенькой никогда бедствовать не будем!»

И вот настали суровые будни…

«Голодранка!» - шипят вслед свекровь и золовка, когда мужа нет рядом…
Однажды Леночка забежала после занятий проведать сестру, у которой недавно родился сынишка. Горничная, открывшая дверь, недовольно поморщилась, увидев девочку: «Ноги как следует вытирайте!» И крикнула грубо, будто прислугу звала: «Кать-рина!»

В гостиную медленно вплывала хозяйка дома. Узнав гостью, она сквозь зубы процедила ответ на приветствие и, поджав губы, удалилась в кухню, куда до нее ушла горничная. Сквозь открытую дверь Леночке хорошо было слышно, о чем они говорят, а в это время по лестнице к сестре осторожно спускалась Катя.

«Еще одна оборванка явилась» - говорила свекровь. Леночка невольно взглянула на себя в зеркало – форма ее была тщательно отутюжена, ботинки начищены… На локтях были аккуратные заплаточки, но мама делала их так искусно, что рассмотреть их можно было только вблизи… Ее русые кудри непослушными мягкими волнами вились вокруг головы. «Ангелочек!» - умилялись знакомые дамы.

Почему она – оборванка?

А голос из кухни желчно продолжал: «Паня, выйди в прихожую, посмотри, не стянула бы чего девчонка! От этой голытьбы, как от цыган, всего можно ожидать! Ишь, невестушка как зыркает, - глаз черный! Алешка как завороженный только ей в рот и смотрит, а вокруг столько невест ходит! Приворожила, ведьма проклятая! Как в храм ее, чертовку, ноги носят!»

Глаза сестер встретились: оскорбленный неистовый взгляд Кати и изумленный – Леночки, слились воедино - они поняли друг друга без слов.

Затравленно съежившись, Катя метнулась наверх, в нетопленную комнату, где беззвучно надрывался под сбившимся на личико чепчиком новорожденный Толик, и простужено хлюпала носом трехлетняя Лидочка, с ног до головы укутанная в старую штопанную пуховую шаль Марии Алексеевны…

Застыла у стены, запрокинув голову: глаза закрыты, тяжело дышит, колышется высокая грудь… Рванула тесемки на тонкой батистовой блузке: «Не могу больше, не хочу!!!»

А через неделю – пропала Катя… Говорили, что видели ее на станции…

Ушла, не вернулась, оставила детей… Доченьку ее, Лидочку стали звать Лидкой (у золовки свою дочку Лидочкой звали), а потом и вовсе переименовали в Розу…

Мама… Измученное лицо еще молодой женщины, до срока превратившейся в беззубую старуху, стояло перед Лелей…

Страшно умирала… В переполненной больнице, на жесткой койке под холодным казенным одеялом. Огромный вздувшийся живот, отекшее тело, с трудом произносила слова, тяжело поворачивая одутловатое лицо к Леночке, приносившей еду…

Водянка! Месяц промучилась – и отошла… Одна!!! Леночка даже не знает, где она похоронена… В больнице ей уже нельзя было появляться, жандармы весь городок перевернули в поисках подпольщиков…

«Мама, бедная моя мама!!! Разлетелись твои доченьки! Нет теперь ни семьи, ни дома… Катя – неизвестно где, жива ли? Леночка твоя, любимица – боец Туркестанского фронта, чудом избежавший пули мальчишка в запыленной кавалерийской форме, в прокисших портянках… Этого ли ты хотела для нас?»

У Лели сжалось сердце и она поспешила прогнать прочь невыносимо тяжелые мысли… Потом было легче…

Была нелегальная партийная работа – Леночка переписывала и расклеивала листовки, передавала запрещенную литературу, вела агитацию среди рабочего люда, ловко ускользая от шпиков и жандармов…

Мечта о чудесной стране, где все будут работать, где никто не будет друг друга унижать,  о стране, в светлых замках которой будет жить трудовой народ, эта мечта, словно путеводная звезда, вела своих детей через баррикады и смерть к своему воплощению!

Ребята… Старшие товарищи! Бесстрашные, веселые! Они стали леночкиной семьей. Как они были не похожи на манерных дамочек и солидных надутых чиновников, приходивших к маме, эти люди с горящими глазами и неравнодушным сердцем!

Сколько их погибло у Леночки на глазах! Почти месяц шла борьба за Бугуруслан! Город без конца переходил то к красным, то к белякам. Пальба на улицах не утихала. Жители боялись выходить из домов, подходить к окнам.

Когда в город ворвались чехи и белоказаки, началась страшная резня. Конники рубили саблями людей направо и налево, не щадя ни стариков, ни детей. «Уходим!» - скомандовал Прохор: отстреливаться дальше не было смысла. Подпольщики бросились к воротам и выбежали на улицу, но было уже поздно: два казака на полном скаку исполосовали их шашками.

Леночка замешкалась в доме, и это спасло ей жизнь.

Через окно она видела страшную гибель товарищей, ее всю трясло. Холодными пальцами она еще сжимала ненужный уже револьвер. Патроны закончились. Идти было некуда. Топот коней, редкие уже выстрелы и крики затихали вдали.

Леночка стояла посреди чужого брошенного дома, холодного и сырого. Выйти на улицу она не решалась. Усталость после бессонной ночи вдруг непомерной тяжестью обрушилась на нее. Еле переставляя ноги, она двинулась по комнате, выбирая место, куда можно было бы… не сесть – упасть, забыться!

На улице послышались голоса. Это отрезвило девочку. Она увидела половик под столом, приподняла его – точно! Это был ход в подпол. Подхватив вещевой мешок, она нырнула туда, осторожно подтянув через щелку края половика, и оказалась в темноте…

Когда она очнулась, тщетно пыталась открыть глаза и лишь потом поняла, что кругом – непроглядный мрак. Таращиться в темноту было бессмысленно, видимо наверху уже была ночь. Тело после сна еще источало тепло, немедленно поглощавшееся сырым подвальным воздухом. Леночку начало знобить. Она запахнула пальто, но это не помогло. Ящик, на который она облокотилась, скрипнул, в углу зашуршало – крыса! Пора вылезать…

После долгих попыток Леночка нашарила дверку и, подтянувшись, оказалась в комнате. Было тихо. В окно сквозь черно-лиловые тучи лился скудный свет ущербной луны. Узел, чернеющий на лежанке, оказался полушубком. Леночка улеглась, свернувшись комочком, и натянула на себя теплый кудрявый мех…

Утро было солнечным и спокойным. Значит белые все еще в городе.

Леночка глянула в зеркало, стоящее на комоде – на нее смотрело серое чумазое мальчишечье лицо с взлохмаченными волосами. Нет, так не годится… Взгляд упал на вещевой мешок, в котором всегда была аккуратно  сложенная гимназическая форма, перевязанная тесьмой.

Умывшись брусничной водой из банки, что стояла на окне, Леночка завязла гребешком в спутанных волосах. Хотелось есть. В ее мешке была краюшка хлеба. Из погреба она достала масло и банку варенья. Надо было основательно подкрепиться: неизвестно что ее ждет…
И вот, ботинки начищены, форма вытряхнута, надета и расправлена. Леночка решительно идет к двери и выходит из дома. Никого. Тихонько потянула калитку…

Улица была покрыта обезображенными телами убитых… Прямо у ее ног, уткнувшись лицом в землю, лежала Евдокия – платок сбился на спину, открывая чудовищную рану на шее, под которой расползалась лужа черной крови…

Стараясь не смотреть на женщину, Леночка осторожно шагнула за ворота и неожиданно столкнулась лицом к лицу с офицером. Испугаться Леночка не успела, в голове только сверкнула мысль: «Бежать!» Но офицер с вежливой улыбкой приложил руку в белой перчатке к козырьку, и прищелкнул каблуками: «Ба-аришня!» Он предложил ей руку, и Леночке пришлось с замиранием сердца перешагнуть через распростертого на земле Сенечку в окровавленной рубашке, рядом с которым широко распахнутыми глазами отдавала последний взгляд небу красавица Наталья…

Точеное лицо Прохора было торжественно-спокойным, разметавшиеся русые кудри тихонько ласкал ветер… Кровь – засыхающая алая и густая черно-вишневая, заливала лицо и одежду, текла по простуженной земле, впитываясь пожухлой травой…

Военный оказался чехом. Он мягко расспрашивал девушку, она отвечала, что осталась совсем одна, дом сгорел и жила она у знакомых, которые недавно бежали из города, что идти ей некуда. Офицер проводил ее в комендатуру, где миловидную гимназистку радушно приняли, напоили горячим чаем, и предложили ей работу в картотеке. Там она и оставалась, пока Бугуруслан не отбили красные. Поток сведений о положении на фронте, о передислокации вражеских частей Леночка регулярно передавала подпольщикам, с которыми быстро установила связь.

В начале мая 1919 года двадцать пятая чапаевская дивизия со своей знаменитой конницей в авангарде ворвалась в город, чтобы навсегда установить там советскую власть. Через край мощной лавиной шел Туркестанский фронт – регулярные части Красной армии…