Во всем виновато клевое объявление: “Внимание! Производится обрезание. Записываться в купат-холиме”[1]. И наступил решительный момент. Запомнился хирург – заметив ужас на лице своей жертвы, он, будучи прирожденным юмористом, показал скальпель и преднамеренно скорчил устрашающую рожу.
“А не отрезал ли он у меня все” – первое что пришло Шае в голову, когда он очнулся от наркоза.
Вскоре в палате появился профессор Меир Ицкович – так обращались к нему шестерки обхода.
– Ну как? – спросил он у прооперированного и, не дожидаясь ответа, добавил, – я обрезал его наилучшим способом. – С окантовочкой! – подчеркнул и завершил, подмигивая медсестрам, – теперь женщины будут слетаться на эту приманку, как мухи на варенье!..
Обрезанного выписали из больницы и он вернулся в общежитие. Несмотря на свежие швы, он постоянно чувствовал возбуждение – трубка мира торчала днем и ночью и даже во время занятий.
– Эйфо ата аита бе-шавуа ше-авар?[2], – спрашивала учительница.
– Ани аити ба бейт-холим![3] – отвечал Шая.
– Ма асита шама?[4] – спрашивала она.
– Брит-мила![5] – отвечал он и весь класс покатывался со смеху.
Вскоре болезненное возбуждение сошло на нет. Он почувствовал облегчение, но основание корня у него начало сужаться в диаметре и в течение короткого промежутка времени весь корень превратился в иссохший стручок. Как-то утром он захотел, по привычке, прикоснуться – и не обнаружил – корень отвалился. Шая кинул отторженное в унитаз и решительно нажал на рычажок смыва. После этого он снял плавки и принялся рассматривать в зеркале паскудное отражение. Остался маленький пупырышек с едва заметной дырочкой. И мошонка свисала без надобности. Особого огорчения по поводу потери корня он не испытывал, за исключением того, что вычитал в Библии обращение к Аарону: “никто из семени твоего во все роды их, у кого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему”. И здесь он задумался: “Если я непоправимо поврежден, то зачем мне вообще все эти аппендиксы, определяющие принадлежность к полу?”
Произвести самокастрацию у него смелости не хватило. Через больницу? Так ведь, его пожелание сочтут за сдвиг. И тогда он обратился к Бенедикту Хаймовичу – дипломированному специалисту по брит-мила.
– Ты, что рехнулся? – спросил тот шепотом и замахал руками, будто ему обожгли пальцы.
Шая не стал объяснять причину.
– Я заплачу! – сказал с ударением на у.
– Нет! – Хаймович рубанул воздух ладонью и спросил, – сколько?
– Десять тысяч, – ответил Шая-челобитчик..
– Плюс 18 процентов маам[6], – сказал Хаймович после минутного размышления.
Прошло полгода и место, которое из-за своего низменного предназначения называется срамным, к Шае никакого отношения не имело, за исключением отверстия величиной со спичечную головку. И если раньше он не чурался изучения и запоминания молитв, то теперь усилия в этом направлении были отброшены. Он считал себя недостойным прикосновения к священным тестам, как, впрочем, и посещения синагоги. В связи с ущербностью он был признан медицинской комиссией стопроцентным инвалидом. Ему было предоставлено государственное жилье и тот материальный минимум, который позволял ему не заботиться о завтрашнем дне. И дальнейшая его жизнь была бы безоблачной, если бы в него не влюбилась Симха – коренная израильтянка. Какие только он намеки не делал, что у него нечем – не помогло – она воспринимала их, как скромность и интеллигентность, и это разжигало ее страсть еще больше. В результате всепобеждающей своей настойчивости она уложила Шаю в постель и ему пришлось рассказать ей в подробности свою необыкновенную историю.
– Знаешь, – сказала Симха, поглаживая его с материнской нежностью по животу, – я сведу тебя с людьми, которые не только поймут твое положение, но ты будешь принят, как равноправный и почитаемый.
– Они тоже лишены? – спросил Шая.
– Не совсем, – сказала Симха.. – Там есть и обычные и такие, но такие в особом почете.
– Почему? – спросил Шая и белесые брови у него поползли вверх.
– Потому, что там считают бесполость признаком сверхсовершенства и жрецы у них кастрированные.
Симха не обманывала и не утешала своего возлюбленного, потому что воспринимала реальность не трагически, а такой, какова она есть. Она познакомила Шаю с любопытным сообществом, которое ратовало за возвращение к язычеству и называло себя Потерянным Коленом Израилевым. Вскоре он был избран главным жрецом. Симха же была настоящей еврейкой и вышла замуж за раввина. Но, иногда, тайком, она все же наведывала своего старого друга – гладила его по животу и он удовлетворял ее указательным пальчиком!
___________
Примечание:
[1] купат-холим (иврит) – больничная касса.
[2] Эйфо ата аита бе-шавуа ше-авар? (иврит) – Где ты был на прошлой неделе?
[3] Ани аити ба бейт-холим (иврит) – Я был в больнице.
[4] Ма асита шама? (иврит) – Что ты там делал?
[5] Брит-мила (иврит) – обрезание.
[6] маам – государственный налог.