Приходит ко мне Гоги с бутилька чача.
– Хватит нам, Хасан, в безивестнасти прападать. Нас, кроме собутыльников и участкового дяди Автандила никто не знаит.
– Куртизанка Софико еще знает, – добавиль я.
– Она всэх мужчин в городе знаит, – атвичаль Гоги. – Работа у нее такой.
– Ну и что ты придлагаешь? – спросиль я падазрительна.
– Давай станем знаменитыми людьми, как Аршавин, например. Или Валуев…
– Нэт, Валуев нэ хачу. Морда синий каждый дэнь будит.
– А она у тебя и так каждый дэнь синий, – гавариль мой друг. – Пайди зэркало сматри.
– У тибя, сабака, сичас морда фиалетавий будит, как у баклажан, – нимножька ругалься я и браль стул, чтоби бить Гоги.
– Падажди, Хасан! – вскричаль мой друг. – Я знаю, как стать знаменитыми.
– Как? – я ложиль стул на место.
– Мы станем художниками! – воскликнуль Гоги.
– А ты рисавать можишь? – интересавлься я и снова браль в руки стул.
– Мы станем художниками-абстракцианистами, – мой друг благаразумно атхадиль в сторану. – Им не нада уметь рисавать. Например, многие паэты ни знают литература, а стихи пишут. Вот и мы будим делать цвитавой дикаративный панно и смысловой инсталляций.
– Эта еще что такое – инсталляций? Извращения, как у Софико? – спрашиваль я.
– Да, в какой-то степени… – атвичаль Гоги. – Без извращений вабще скушна в жизни. – Ты жэ чача с виски мешаешь… Разве эта нэ извращений – так чача портить? – вздыхаль мой друг. – Ладно, слушай. Берем, например, стул и называим инсталляций «Стул перед тем, как него сел Путин».
– Так он не него, скорее всего, и не сядет, – возражаль я.
– Это не важно, – гаварил Гоги. – Главное, создать у зрителя впечатлений, что он туда сядет.
– А может, и не туда…
– Может, – соглашался мой друг. – Но куда-то ш сядет.
– Хорошо, согласен, – гавариляь я. – А абстрактные картины рисавать?
– Я ш тебе уже гавариль, баран – мы будем делать цветавые панно! – ругалься Гоги.
– Это как?
– Я тебе сичас расскажу адын историй, – сказаль мой друг. – Слюший:
Эта было в начале ХХ век. В мир искусства, в том числе в живапись, дерзко попирая столпы реализьма, в моду вхадиль модернизм. Кстати, супротив этого направления я ничего, Хасан, не имеею, но подчеркиваю, что именно в моду, потамушта картины художников-самоучек были далеки от изысканной концептуальности Малевича, дерзкого видения мира Кандинским, гениальности Пикассо, колдовства красок импрессионистов.
– Ты аткуда такие слова знаиш? – спрашиваль я удивленно и садилься на стул, на который чуть не сел Путин.
– Софико научила, – атвичаль Гоги. – Не мешай! Так вот, известный художник Василий Суриков, наляпал на холст разный краска и отправил картину, назвавшись псевдонимом, на международный модернистский выставка. И там этат полотно заняль… Какой место заняль, а Хасан?
– Первий, – предпалажиль я.
– Маладэс, дарагой! – хвалиль меня Гоги. – Правильна, Хасан – первий. Теперь ты поняль, что мы будим делать?
– Кажицца, поняль, – атвичаль я.
– Да имеющий уши услышит, – улибалься Гоги. – Встань, не аскверняй своими чреслами стул, на каторый, возможна, сядит Путин.