Упразднили смертную казнь.
Но спросить матерей забыли,
Как им выжить
без детских глаз?!
Как им жить,
если жизнь убили?!
Бьют в охотку и на заказ,
Сеют страх и жестокость селят…
Возвратите смертную казнь!
Не должна на земле жить нелюдь!
Андрей Дементьев
Долгие годы во всем мире, само собой и в России, не прекращаются тягостные, болезненные споры о том приемлема ли для культурного общества и цивилизованного государства смертная казнь. Говорят даже, что принадлежит он, этот спор, к числу вечных и неразрешимых. Возможно, это зависит и от того, на каком отрезке своей истории и в каком состоянии находится в данный момент то или иное общество. Сегодня катализатором бурного процесса кипения различных мнений становится желание того или иного государства войти на равных в приличное общество Европейского Союза. Злободневная тема, не снятая с повестки дня ХХ1-го века, так или иначе касается всех, и я тоже решила воспользоваться своим правом голоса. Однозначно и откровенно я – за! За смертную казнь. И я абсолютно точно помню тот день и час, когда, будучи уже взрослым человеком, в здравом уме и твердой памяти, я бесповоротно произнесла «за!». И все немыслимо высокие, благородные и гуманные принципы, которые я до того исповедовала, рассыпались осколками, словно скользнувшая из разжавшихся рук безумно дорогая и красивая до слез хрустальная ваза. Или, как сказал бы юрист, из юридической плоскости я перешла в личную. Совершенно верно, я ведь и пишу о личном, о нашем личном.
…В войну и после войны мы, дети, пионеры и комсомольцы, приходили в военные госпитали, помогали ухаживать за ранеными, читали им газеты и книги, писали письма под диктовку, давали концерты художественной самодеятельности. Так я и моя семья познакомились и подружились с Виктором, летчиком, потерявшим на войне правую руку. Он лежал в госпитале, ожидая, когда ему сделают протез. До войны он учился в художественном училище и мечтал стать художником. Родом он был из Кировской области, известной своими искусными мастерами-живописцами. Виктор научился рисовать левой рукой и подарил мне блокнот со своими карандашными рисунками. Там, на страницах блокнота, шли воздушные бои, летали «каруселью» самолеты со звездами и со свастикой. Прорезали воздух пулеметные очереди. Объятый пламенем круто падал вниз самолет со звездами – это погиб друг Виктора – Саша. Портреты Саши были крупные и мелкие. И везде он был очень, по-русски, красив, с широкой улыбкой, смелым взглядом, кудрявым чубом, выбивавшимся из-под шлема. Саша был незаживающей памятью о войне.
Некоторое время после госпиталя Виктор жил в нашей семье, потом уехал и многие годы мы переписывались с ним и с его милой и доброй женой Любой. Однажды, много лет спустя, я навестила Виктора и Любу в их маленьком городке, в их скромном, но очень приветливом деревянном домике. У них было два сына. Старший уже служил в армии. Командование воинской части прислало родителям благодарность за хорошее воспитание сына. А младший, ему было уже десять лет, был очень добрым, ласковым ребенком, но, к сожалению, с задержкой умственного развития. Мальчик считал до десяти, ходил в магазин за хлебом, старался помогать маме. Но к самостоятельной жизни он не был приспособлен, и Виктор и Люба с нетерпением ждали возвращения старшего сына - тогда они будут спокойны и за младшего и за его будущее.
А потом это случилось. Старший сын вернулся. Повзрослевший, стройный, красивый, с благодарностями от командования за хорошую службу, со спортивными значками на гимнастерке. В доме был праздник и счастье. Вечером того же дня Саша (конечно же, Саша!) пошел на улицу - поздороваться с друзьями. И поселковый главарь хулиганов, с одного взгляда почувствовав опасность для своего бандитского авторитета, в ответ на протянутую руку протянул навстречу Саше не руку, а финку. И прямо в сердце. В одночасье Люба и Виктор стали седыми стариками. А я, узнав об этом, подумала, что без сожаления, своей рукой казнила бы подонка.
Да разве я одна такая «жестокая»? А сколько людей требовали смерти для того негодяя, который зарезал девочку и сказал, что ему безразлично резать ли батон хлеба или человека. И только смерти тому, кто сдирал кожу с живого ребенка. И еще тому, который… Они не люди, а нелюди, нечисть, оборотни. Они лишь притворяются людьми, как хищная щука, затаившаяся среди водорослей, принимает окраску травы, чтобы стать незаметной. В одной газете я как-то увидела своеобразную «Доску почета» - там были поименно названы «самые кровавые маньяки» и указан «послужной список» каждого: «Убил 100 девочек, девушек и женщин», «Задушил и изнасиловал 147 женщин», «Убил 11 мальчиков», 85…, 53…, 52…, 48…, 36…, 19…, 14… Отняв столько жизней, они продолжают жить. От них отказывается семья, отрекаются родные, отворачиваются знакомые – отчего же Закон так милостив, словно рассматривает трагедию в театральный бинокль?
Дворянин на Руси мог быть лишен своего звания, прав и преимуществ за такие преступления, как кража, мошенничество, присвоение или растрата чужого имущества. Военный за нарушение воинского долга и чести может быть разжалован и лишен наград. Церковь отлучала непокорных «за ересь». Страшные преступления детоубийц по суду должны быть признаны несовместимыми со званием человека. Введение такого параграфа в качестве «промежуточной инстанции» поставило бы под сомнение главный аргумент сторонников всепрощения: «грех лишать человека жизни». Ведь говорить о наличии человеческой души у зверя-оборотня, по крайней мере, странно – душа в ужасе покинула, если когда-то была здесь, это тело. Противники смертной казни, или, если без эвфемизма, защитники детоубийц, в качестве еще одного доказательства своей добродетели ссылаются на слова Иисуса Христа: «А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». (Мф.,5:39) Так свою щеку-то (ударит тебя) подставляйте сколько угодно. А не чужую честь, чужую жизнь, не жизнь «чужой» маленькой девочки, для которой погасло солнышко. В еще одной из многочисленных публикаций на эту тему я прочла такие строки: «Но становится ли общество более нравственным, вынося и исполняя смертные приговоры? Вот в чем имеются большие сомнения». Но, ведь возможны еще бОльшие «большие сомнения» в том, что оно – общество, разбавленное присутствием в нем «пожизненных» монстров-детоубийц, «пожизненных» мест заключения – становится более нравственным, не вынося злу таковых приговоров.
С высоких европейских подмостков звучат мудрые проповеди о великом всепрощении грешников. А простой русский священник, отец Евгений, ухаживающий за безымянными могилами на старом кладбище, тихо, словно чувствуя себя в чем-то виноватым, тем не менее убежденно произносит с экрана телевизора: «Я - за смертную казнь». «А как же Царство Небесное?» - спрашивает журналист. «Нет! Не для них!» - звучит короткий ответ. Поэт – за. Священнослужитель – за. Журналист – за. Мать и Отец – за. Мощные запасы из арсеналов гуманизма, бизнеса, политики брошены на одну чашу весов. А на другой - всего лишь та самая маленькая замученная девочка.
Колеблются весы в руке Фемиды…