Трилогия Постарайся вернуться живым. Книга первая

РОМАНТИК

Николай ПРОКУДИН

Анонс

     Эта книга - об Афганской войне, такой, какой она была на самом деле.
     Все события показаны через призму восприятия молодого пехотного лейтенанта Никифора Ростовцева. Смерть, кровь, грязь, жара, морозы и бесконечная череда боевых действий. Но главное - это люди, их героизм и трусость, самоотверженность и эгоизм...
     Боевой опыт, приобретенный ценой пролитой крови, бесценен. Потому что история человечества - это история войн. Нельзя исключать, что опыт лейтенанта Ростовцева поможет когда-нибудь и тому, кто держит в руках эту книгу - хотя дай всем нам Бог мирного неба над головой.

ОТ АВТОРА

     Прошло уже много лет с тех пор, когда кончилась последняя война последней империи мира - никому не нужная война в Афганистане.
     Один за другим умирают или трагически погибают мои друзья, с которыми я вместе воевал. Все меньше остается живых участников тех далеких событий...
     Обновленная Россия ведет новую войну, и опять армия и правительство противостоят целому народу.
     Война с партизанами - самая тяжелая и самая "грязная", она имеет тенденцию, постепенно перерастать в агрессию против всей нации, от мала до велика. Достаточно вспомнить, что в 1980 году в Афганистане действовало около 20 тысяч моджахедов (душманов), а в 1987 году их было уже порядка 300 тысяч. Грустная статистика...
     Книга выходит в свет, когда нет больше цензуры советского времени, поэтому автор имеет возможность изобразить войну такой, какой ее увидел молодой пехотный лейтенант, без прикрас и ложного героизма. Кому-то эта книга может показаться грубоватой, но ведь настоящая война всегда груба и жестока, а армейская среда - это не институт благородных девиц. Естественно, что девяносто девять процентов "неблагозвучных" выражений автор оставил "за кадром", но есть эпизоды, где без них не обойтись, чтобы не погрешить против правды.
     Все время нас учили: "тяжело в ученье - легко в бою". Но, почему-то это самое "тяжело", становилось правилом и в ученье, и в бою. Словно кто-то невидимый ставил перед собой цель сделать существование людей в армии невыносимым. Бытовые условия, боевые задачи - все напоминало эксперимент по выживанию.
     Главные герои книги - это те, кто жарился под палящим беспощадным солнцем и промерзал до костей на снегу; те, кто месил сапогами грязь и песок по пыльным дорогам и полз по-пластунски, сбивая в кровь руки и ноги о камни; те, кто оросил своим потом все горные вершины хребтов Гиндукуша и бескрайнюю пустыню.
     Эта книга посвящается самым обыкновенным офицерам, прапорщикам, сержантам и солдатам, людям, воевавшим не по картам и схемам в тиши уютных кабинетов, а на передовой в любую погоду и в любое время дня и ночи. Многие из них погибли или стали инвалидами, кто-то умер уже после войны от ран и болезней, тяжелого наследства прошлых сражений.
     Не может меня не волновать, что сейчас армейское руководство и правительство страны продолжают делать те же ошибки в проведении так называемой "антитеррористической операции", что и раньше во время Афганской войны. Как и прежде существует миф о непобедимой и всемогущей армии, который не имеет ничего общего с реальным состоянием дел. Читателям, далеким от этих проблем, книга может показаться "пасквилем" на Вооруженные Силы, но ведь автор являлся участником всех событий, о которых пишет, и стремление показать правду - главная его цель.
     Кроме того, в книге показаны сложные, порой противоречивые межнациональные отношения в армейском быту. Существование таких отношений привело в дальнейшем к тому, что военные невольно становились носителями национализма в обществе.
     Армия давно больна и больна серьезно. За прошедшие годы запущенная вялотекущая болезнь стала коматозным состоянием. Коррупция, воровство в Вооруженных Силах - это давняя беда армии. Нынешнее состояние армии - это следствие отношения государства к людям в погонах, а рост числа преступлений - следствие качества призывников на военную службу.
     Ветераны нашей армии, особенно те, кто участвовал в локальных конфликтах - самые несчастные, бесправные люди. Их жертвы, боль утрат, физические и психологические страдания не интересны обществу. Страну, в основной массе, не волнуют их проблемы. "А кому сейчас легко?" - могут сказать люди.
     Вернувшись с очередной войны, ветераны остаются наедине со своими бедами. Психозы, стрессы, нервные срывы, пьянство, наркотики, преступления...
     Душа болит за тех, кто погиб на Афганской войне, но еще больше за тех, кто продолжает погибать сейчас, в наше "мирное" время.

     Книга посвящается нашей самой неприхотливой и самой бесправной армии современною цивилизованною мира.

Глава 1. На пороге войны.

     Ярко-красный чемодан, чавкнув, припечатался к бетонке Кабульского аэродрома. Это был крепкий немецкий чемодан, огромных, ну прямо гигантских размеров, который называют "мечта оккупанта". В нем легко уместились бушлат, шинель повседневная, шинель парадная, китель повседневный и парадный, хромовые сапоги и еще много всякой ерунды. Я глубоко вдохнул раскаленный июльский воздух Кабула. Я - это молодой лейтенант Никифор Ростовцев, год назад окончивший училище, затем год прослуживший в богом забытом гарнизоне Туркмении. Служил не в самом гиблом месте, были места и похуже. Но когда пьянство и дурь гарнизона окончательно осточертели, все-таки добился перевода за границу. Моей "заграницей" стал уже много лет воюющий Афганистан. Что там на самом деле происходит ни я, ни мои сослуживцы толком не знали. Вроде бы и война, а вроде бы и не совсем. В полку служило немало офицеров, участвовавших во вводе войск, но ввод-то когда был - пять лет назад, да и служили наши танкисты всего месяца по два. Многое забылось, не о чем и рассказать.
     После трехдневных проводов, вылившихся в грандиозную попойку, в которой участвовало большинство офицеров батальона, и двухдневного кутежа со знакомой девицей я очень устал. Приятели до моего убытия на нее только облизывались и сейчас с нетерпением ожидали моего отъезда.
     Поезд проходил через город Теджен в три ночи, а наш гарнизон стоял в тридцати минутах езды от него. Бахнув на прощанье по последней рюмке, закусив арбузом и обнявшись с друзьями, я привязал чемодан к багажнику мотоцикла дружка-взводного, и вдрызг пьяные мы отчалили. На вокзале еще раз обнялся с моим провожатым, взводным Серегой, и тот как мог быстро помчался назад сменить меня на диване. Только пожелал на прощание:
     - Ник, постарайся вернуться живым!
     - Хорошо, - подумал я, - постараюсь!
  Билет был куплен перед самым отходом поезда. Все места в купе оказались заняты спящими пассажирами. Ругаться с туркменом-проводником желания не было, и я сел на откидное сиденье. Ночь на чемодане у открытого окна взбодрила, но в то же время усилилась нервная дрожь перед неизвестностью. Не каждый день отправляешься воевать на край света.
   
  Громадный штаб округа напоминал айсберг из стекла и бетона. Множество подъездов, бесчисленное количество полковников и генералов, снующие "Волги" и "УАЗы". Рука от козырька не отрывалась - поприветствовал одного, второго, третьего... сотого. Вскоре появился у меня новый попутчик. Это был лейтенант, по фамилии Мелещенко, похожий на добродушного пасечника. Он не имел ни малейшего желания ехать "за речку". В течение трех дней хитрый хохол пытался увильнуть, но тщетно. Пушечное мясо требовалось в огромных количествах, а ехать вместо него желающих не было. Николай (так звали моего нового знакомого), узнав, что я еду по собственной воле и с желанием, слегка покрутил у виска пальцем. Об Афганистане он не мечтал, но раз уж так вышло, то там «за речкой», надо попасть на должность замполита роты охраны в госпитале, на склад, или кого-то в этом роде. "Главное - можно хорошо устроиться даже там."
     В окружной гостинице, где я остановился, суетились командированные с войны старшие офицеры и отпускники из той неизвестной жизни - "заграничной". Для оформления загранпаспорта паспорта потребовалось несколько дней, эти дни потихоньку прожигались мною, но уже без вреда для печени и желудка. Кино, прогулки, продолжительный сон на мягкой кровати. В конце концов, для получения документов мы с Миколой были вызваны в Управление кадров.
  В небольшом конференц-зале набились человек пятьдесят офицеров в званиях повыше наших. Мужики радостно обсуждали свои радужные перспективы: в Венгрии, ГДР, Польше, Чехословакии. Я и мой попутчик Николай, были чужие на этом празднике жизни и карьеры, поэтому дремали на последнем ряду и изредка отбивались от попыток "припахать" нас по какой-нибудь мелочи.
     Перед обедом зашел в зал деловитый полковник и объявил, что одному из руководителей Управления присвоили генерал-майора! Поэтому, необходимо помочь в рамках разумного и организовать подарок. Тут же проявился инициативный и бодрый, очень радостный подполковник из числа "заграничников", он пустил фуражку по широкому кругу. Начал почему-то с нас.
     - Лейтенанты, давайте гоните по "четвертаку". Сбросимся! Активней! - тоном, не терпящим возражений, произнес он.
     - Вот дела! - заржал Никола. - Ни копейки не дам. У вас своя свадьба у нас своя! В жопу!
     Ехидно улыбаясь, Мелещенко развалился в кресле и закрыл глаза.
     - Ну, наглец! А вы, товарищ лейтенант, тоже отказываетесь? Вы что хотите вылететь из списков за границу? Я это быстро вам обоим организую! - забрызгал слюной этот холеный секретарь парткома полка.
- Ага, тоже ни хрена не дам! - подтвердил я.
Николай сладко потянулся и громко на весь зал произнес:
     - Все время, дурак, думал, как от Афгана сачкануть! Оказывается, нужно не взятку дать, а с подарком начальника кинуть!
     Мы дружно засмеялись. Это окончательно взбесило инициативного подполковника. Отходя от нашего ряда, он громко произнес:
     - Придурки! Идиоты!
     На это Николай ответил вполне внятно и обещающе:
     - А за придурков, выйдя на свежий воздух, можно и по морде схлопотать! Вполне легко. И твоя фотография в загранпаспорте будет не соответствовать лицу владельца.
     Окружающие на нас злобно посмотрели, но связываться не стали. Однако посланный подальше подполковник не удержался и доложил про двух нахалов, пришедшему за "бакшишем" (подарком) кадровику. Тот скривился, махнул равнодушно рукой, но паспорта, мстительно, нам выдал лишь в конце дня. Получая последние наставления, я с удивлением узнал о необходимости сделать медицинские профилактические прививки.
     Прививки делали на пересыльном пункте. Оттуда же рано утром и отъезд. Черт! Не люблю я эти уколы…
    
Пересыльный пункт в городских закоулках Ташкента мы отыскали с большим трудом. Вначале зарегистрировались на рейс в Кабул, затем разыскали медпункт. В медпункте, ```````````````кроме санинструктора сержанта, никого не было. На вопрос о прививках он ответил, что надо шприцы прокипятить, а у него ужин, поэтому прийти нужно через полтора часа. Я раздраженно хлопнул дверью. Решили отложить эту болезненную процедуру, с укалыванием: задницы, плеча  и лопатки, до завтра, до утра.
     По пересылке бродили или трезвеющие, или пьянеющие командированные и такие как мы новички. У народа выяснили, что можно везти с собой две бутылки водки. Мне уже этого добра не хотелось, но ведь там же коллектив ждет. Коллектив, в который предстоит влиться.
     На последние деньги я в магазине приобрел водку, закуску и отправился спать в гостиницу. Практически не заснув ни разу, в три часа ночи я встал и пешком пошел к общаге, где договорился встретиться с Николаем. Тот выполз из дверей в веселой компании трех не трезвых девах. Сволочь! Молчал и не приглашал три дня в гости. Вот, жадина!
     Наши чемоданы с трудом поместились в такси: один запихнули в багажник, другой - в салон. Водитель зарядил сумму по максимуму, но с Коляна, как оказалось, лишнего не возьмешь. Хотя если бы у меня деньги были, я б их ему отдал, вдруг никогда не пригодятся, а если и пригодятся, то когда? Девчонки дружно визжали, и махали вслед нашей машине, не поймешь чем. Лифчиками? Трусиками?
    
На пересылке мы с трудом достучались до медика. Вышел все тот же сержант, пообещал сделать прививки через час. Но нам ехать на аэродром надо было, минут через двадцать. На эти доводы, сержант резонно, предложил решить вопрос за "червонец" с каждого.
     Микола развернулся и послал подальше его и прививки, на что санинструктор сказал, что без штампа об их наличии нас на самолет не пустят.
     Вот черт! Замкнутый круг. А денег только три рубля. Не улететь: следующий борт только завтра. Но как жить сутки без денег?
     - Сержант, у нас "трояк" на двоих остался, бери и ставь отметку, а прививка нам не нужна! Договорились? - начал уламывать его я.
     Медик в ответ принялся канючить про тяжелую службу, нехватку витаминов, ранение в Афганистане, при этом демонстрируя отсутствие одного пальца на руке.
     В конце концов, видя мои пустые вывернутые брючные карманы, он смирился с "трояком".
     Весело загрузившись в автобус, мы услышали от водителя, что проезд к самолету платный - рубль с носа.
     Ну и жулье! Мародеры, можно сказать.
     У кого были деньги, весело ругаясь, кидали их в лежащую на моторе "ПАЗика" кепку. А у кого, как у меня, не было - матерились и отказывались платить. Водитель предложил в свою замусоленную, лежащую на моторе кепку, бросать хотя бы мелочь: все равно она нам не нужна. Кое-какая мелочь имелась, и кепка ею в основном быстро наполнилась.
     Радостный водитель собрал монеты разного достоинства в карман и быстро помчал по ночному Ташкенту на военный аэродром. Пройдя унизительный таможенный досмотр - нам вывернули даже карманы - выбрались из зала на бетонку.
     Нас поджидал старенький, обшарпанный, с закопченными двигателями грузовой самолет АН-12. Бывалые ребята начали ругаться. Нам не повезло! Намучаемся. Вот если бы ИЛ-76, вот была бы красота, а не полет. А в этом только кабина герметичная, а борт продувался всеми ветрами! Значит, в полете уши будет давить и кислорода не хватать.
     После еще одного тщательного досмотра вещей, проверки документов, всех нас офицеров и прапорщиков, числом человек восемьдесят загрузили во чрево самолета. Какой-то генерал и пара полковников прошли в гермокабину, туда же сели несколько сильно накрашенных женщин.
     Хмельные прапорщики заржали:
     - Новенькие, необъезженные! Пополнение! Обновление малинника!
     Бортмеханик задраил люк, приказал не курить и не бродить по самолету, если не хватит на всех воздуха - дышать через свисающие сверху кислородные маски. Но этих масок свисало мало, гораздо меньше, чем было сидящих на лавках и сиденьях людей.
     Прапорщик-бортмеханик сел на свое откидное сиденье и, демонстративно пристегнул парашют. Что-то сказал по связи, а потом уставился в верх и  о чем-то задумался.
     Расположившиеся рядом два откормленных дородных прапорщика громко возмутились.
     - Иван! Ты бачишь шо делается? Этот летун парашют пристегнул, а нам их даже не выдали!
     - Та ни! То не парашют, то имитация, мешок для самоуспокоения.
     - Да парашют, я тоби говорю. Боится, наверное.
     - А шо вин его одев? Думае выпрыгнуть, если собьют? А нас бросить?
     - Наивный! Хто ж его выпустит живым? Вместе с нами и упаде.
     Вокруг одобрительно засмеялись другие пассажиры. Летчик злобно посмотрел на болтающих и смеющихся вояк, еще раз рявкнул нервно: "Не курить!" - и убежал вместе с парашютом в кабину пилотов, задраив за собой люк отсека.
     - Ну вот, как в гробу запечатал, сволота. Видно, обиделся! - подытожил один из прапорщиков.
     - Это новенькие, недавно экипаж из Белоруссии прилетел, нервничают, - авторитетно сказал какой-то офицер.
     - Ничего, пусть понервничают, - отозвался другой. - Они туда-сюда с комфортом  летают, а я второй год там по горам как ишак ползаю.
     Вскоре после взлета в салоне началась массовая пьянка. Пили то, что сумели пронести под видом компотов и чая. На самом деле, это были подкрашенные спирт, водка, самогон. Мы с Николаем из-за отсутствия этого резерва могли только дремать и завидовать, что с успехом и делали, лежа на огромных чемоданах.
     Сон не шел. Было душно, не хватало воздуха. Потом над горами, когда поднялись на максимальную высоту, стало холодно, а воздуха - еще меньше. Пришлось по очереди дышать кислородом через маску.
     - Подлетаем! - пьяно заорал кто-то. - Баграмка! Сейчас будет Кабул на горизонте за горами.
     Все сидящие возле иллюминаторов прильнули к ним.
     Я видел внизу унылый пейзаж, такой же, как и в Туркмении. Затем за хребтом появился большой город, и самолет, резко накренившись на крыло, начал кружить над ним, постепенно снижаясь.
     - Самый опасный момент, - сказал авторитетно сосед, старший лейтенант. Он возвращался из отпуска, и все было уже не впервой. - Сбивают чаще всего на взлете и на посадке.
     В ответ я понимающе кивнул. Начала бить дрожь, пальцы и руки нервно подергивались. Еще бы! Страшновато. Особенно нервировало натужное завывание двигателей и скрип корпуса самолета.
     - Скрыпучий який, зараза! - промямлил совсем опьяневший тучный прапорщик. - Иван, не развалится энтот летак?
     - Та ни, не развалится! А если и развалится, падать-то вже совсем низенько, - хохотнул такой же пьяный собутыльник.
     Самолет ударился колесами о бетонку, слегка подпрыгивая, промчался по полосе аэродрома, двигатели ревели на реверсе. Пробежка, торможение, разворот - все, приехали.
     Народ радостно заорал: "Ура!" - и захлопал в ладоши. У кого оставалось спиртное - выпили "на посошок".
     Подали трап, скомандовали: быстро выгружаемся. Вот тут мой ярко-красный чемодан, чавкнув, припечатался к бетонке Кабульского аэродрома.

***

     Грузный прапорщик встретил всех вновь прибывших во дворе пересыльного пункта. Нехотя мы построились в одну шеренгу и выслушали дурацкий инструктаж толстой тыловой крысы.
     - Товарищи офицеры и прапорщики! Вы попали на территорию пересыльного пункта №***!
 Это военный объект со строгой дисциплиной, здесь действует жесткий распорядок дня, обязательный для всех, - вещал с умным видом старший прапорщик.
     Откормленная физиономия лоснилась нагулянным жирком, чистая, отутюженная полевая форма явно не знала пыли гор и песков пустыни. Новенькие хромовые сапоги блестели на солнце, видно было по всему: их хозяин был доволен службой и не утруждался боевыми действиями. Мы смотрели на этого военного франта, и его речь нам казалась не правдоподобной.
     - Вы, товарищи, прибыли в район боевых действий, а тут, как и везде на фронте, постоянные артиллерийские обстрелы противника. Мятежники регулярно обстреливают район нашего пересыльного пункта. В случае обстрела всем залечь в окопах и щелях, вырытых за модулями-казармами. Модуль - это сборно-щитовой домик, он легко пробивается осколками, поэтому рекомендую успеть занять место в окопе. Если услышите пулеметную стрельбу, не пугайтесь, это бьет пулеметчик ДШК из капонира. На войне как на войне! Всем вести себя достойно, выполнять распоряжения администрации пересыльного пункта. Я пользуюсь властью помощника коменданта гарнизона, могу буянящих и на гауптвахту определить. Не болтаться, ждать дальнейшего распределения.
     Распалясь от собственного красноречия и тылового героизма, комендант воспарил до самых высот верховного командования. Он прикрикнул на офицера, что-то спросившего его, затем рявкнул на подвыпившего прапорщика.
     В конце концов, стоять под палящим солнцем и выслушивать бредни зарвавшегося "полководца" надоело какому-то подполковнику, и он прервал лекцию оратора нетерпеливым окриком:
     - Комендант, не забывайтесь! В строю стоят старшие офицеры!
     - Да, да! Разойдись! Получить постельное белье, сдать продаттестаты и предписания.
     Рядом с нами обильно потел молодой майор, нетерпеливо слушавший инструктаж. Он нервно постукивал ботинком о кожаный чемодан.
     - Редкостный болван, этот комендант, - произнес он. - Пора отсюда сваливать как можно быстрее, а то еще чего доброго, эти   герои тыла чемодан сопрут. Вы, коллеги, куда направляетесь?
     - Мы в распоряжение политуправления армии, - ответил Николай. - Ему вроде в Шиндант, а мне в Кундуз, но не знаем только точно, где эти места находятся.
     - Здорово! И я в еду в Шиндант, в политотдел дивизии. Меня знакомые по Академии ребята должны подхватить, могу подвезти в штаб армии. Боюсь, что иначе вы тут надолго застрянете, если только сдадите этому чинуше ваши документы.
     - Будем только рады составить компанию, - воскликнул я, -  сейчас вещи в каптерку забросим и готовы ехать вместе с вами.
     Николай зашипел мне на ухо:
     - Куда ты спешишь? Мы что обязаны сами куда-то бежать, торопиться? Пусть за нами приезжают и забирают.  Мне в Афгане быть ровно два года, а время уже пошло. Давай отдохнем, поспим, послушаем народ, где лучше, где хуже. Куда спешить, братан?
     - Коля! Ты можешь тут хоть мхом покрыться, хоть замполитом пересылки стать! А я не собираюсь слушать бред этого бездельника-прапорщика и выполнять его дурацкие приказы. В полк - и чем быстрее, тем лучше! От судьбы все равно не уйдешь. Ты со мной?
     - Да ладно, уболтал, с тобой, с тобой. Замполитом пересылки - это ты сильно сказал! Заманчивая перспектива! Но, наверное, такие теплые места давно «блатными» захвачены. Но у меня «волосатой лапы» нет. На такие должности, я думаю, в Москве распределяют. Год за три - и участник боевых действий, и риск минимальный. Ох, и жирное местечко, и сало будэ всегда. - Миколай даже мечтательно закрыл глаза.
   
  Действительно, вскоре пришел автобус из штаба армии, и майор пригласил нас с собой в дорогу. За ним приехал какой-то моложавый подполковник, они обнялись, расцеловались.
     - "Однокашник", вместе в одной роте в училище были, - пояснил майор и обратился к подполковнику:
     - Возьмем ребят в Политуправу? Они, как и я, в Шиндант направляются.
     - Пусть едут, места хватит на всех. Потом их с собой и заберешь. Ребята, галстуки можно снять, верхнюю пуговицу рубашки расстегнуть. Расслабьтесь.
     Мы обрадовались существующему тут послаблению. В ТуркВО такой приказ существовал на бумаге, но в моем полку в Туркмении командир полка без галстука и без кителя формы не признавал. Даже при +45°. Вот где был дурдом!
     В Политуправлении армии все резко переиграли.
     - Обоих направляем в восьмую мотострелковую дивизию, в восьмидесятый мотострелковый полк.  Это наш "придворный" полк.
     - А как же Шиндант? - удивился я.
     - А никак. В этом полку два заменщика пару месяцев пересиживают, давно домой пора уехать. Те, кто по плановой замене  должны прибыть служить, куда-то пропали в Союзе: то ли болеют, то ли что-то выдумывают, или время тянут, не надышатся.
     - А где полк расположен? - поинтересовался осторожно Микола.
     - Где, где. За забором, вон за тем кишлаком. Прямо в Кабуле.
     - Как в Кабуле? - охнул я. – Мне не сюда, я в хочу в Шиндант, и должен убыть туда, куда  предписанием определено.
     Николай толкнул мою ногу под столом и сделал выразительные страшные глаза.
     - В Кабул, так в Кабул. Это даже хорошо! – ворковал он. - В столицах тоже кто-то служить должен.
     - Товарищ полковник! - сделал я еще одну попытку отвертеться от "придворного" полка. - Я сюда рвался воевать, а не в "парадном" полку околачиваться, поэтому прошу направить меня согласно предписанию.
     - Чудак, - совсем обалдел старый полковник и с интересом принялся разглядывать меня, как будто только увидел.
     - Доброволец что ли?
     - Так точно, доброволец, писал рапорт еще в училище, а затем из полка просился.
     - Ну вот, ты как раз в такой полк и попал!
     - Шо? В смысле? А как понять? - поинтересовался Мелещенко. - Воевать-то полк, надеюсь, не воюет? Город охраняет, наверное?
     - Нет, полк город не охраняет, а как раз именно воюет. Не весь полк, конечно, но один батальон на боевые ходит, а два батальона по заставам стоят.
     - А... не весь, понятно, - задумался Николай. – Не весь воююет, это хорошо…
     - Не весь, не весь, - ободряюще улыбнулся ему полковник, - только один батальон, но тот воюет очень много. Ну, вот ваши документы, спросите на КПП попутку и в полк. Счастливо! Но если есть очень сильные возражения, могу направить в батальон покойного майора Козловского. Слышали про такой?
     Тут уже я возразил:
     - Нет, большое спасибо, лучше в восьмидесятый.
     - Тогда счастливой службы, удачи ребята!
    
 Что за батальон такой, почему я не слышал? - поинтересовался Микола, выходя в коридор.
     - Это расстрелянный в горах целый батальон. Я некоторое время в Термезе служил и знаю эту страшную трагедию.
     Вместо выведенного в Союз танкового полка отправили на его место мотострелковый полк. А через пару месяцев из того мотострелкового полка почти весь батальон этого вот Козловского уничтожили. Точных подробностей не знаю, но вдов в военном городке было очень много. Погибло больше ста солдат, прапорщиков и офицеров. Вот почему мне знакома эта фамилия. Ничего хорошего в этаком невезучем подразделении быть не может.
     - Нет, нет, нам такая организация конечно ни к чему! - согласился Мелещенко.

***

     Мы быстро покинули здание штаба и огляделись. Еще по дороге в штаб, в автобусе, подполковник рассказал, что командование армии расположено в бывшем королевском дворце, который штурмовали в декабре семьдесят девятого. Во дворце был сильный бой, бушевал пожар, тут же и самого Амина, семью и  свиту убили. То что дворец недавно горел, было совершенно незаметно, даже следов пуль и осколков не было видно. Старинное, красивое здание. Афганское министерство обороны также размещалось в старинном дворце, но немного ниже, и тоже на самой окраине города.
     Штаб нашей сороковой армии, возвышаясь над окрестностями, стоял на живописном холме, окруженном парками и аллеями. Внешний вид слегка портили маскировочные сети, блиндажи, окопчики, капониры и понастроенные модули-казармы. Вокруг была натянута колючая проволока, накренились уродливые заборы, всюду торчали таблички "Осторожно! Мины", "Прохода нет", "Мины", "Стой! Граница поста".
     Мне было не до обзоров и экскурсий. Мы с Мелещенко, озираясь по сторонам и расспрашивая дорогу, двинулись к контрольно-пропускному пункту.
     Автоматчик у шлагбаума, ничего вразумительного объяснить не мог, зная только размещение своего батальона охраны.
     Дежурный небрежно махнул рукой в сторону домиков и объяснил, что до нашего полка рукой подать и можно пешком добраться при желании.
     - Пойдете по дороге до перекрестка и налево, мимо музея, а там вдоль забора. Дальше прямо, прямо, мимо зенитного полка и упретесь в ворота полка. Только с дороги не сходите на обочину, за канавой "паутина" растянута и все кюветы заминированы. Либо без ног останетесь, либо вообще погибните. А хотите, ждите машину, может, кто и подъедет. А идти не много, километра два всего-то.
     Солнце пекло, и нас обдавали пылью часто проезжающие по делам машины. По путных в наш полк не было. Болтаться туда-сюда возле шлагбаума, мне быстро надоело.
     - Николай! Пойдем пешком, а то совсем изжаримся. Есть охота, в полку нас хоть накормят.
     - Пойдем, - вздохнул Мелещенко, - только не беги, пойдем не спеша, я потею.
     - Туфли и брюки быстро покрылись толстым слоем придорожной пыли, но идти было гораздо веселей, чем топтаться на месте.
     Мы миновали продуктовый "дукан" (афганский магазинчик), продавец покричал, приглашая зайти, но денег у нас не было. А жаль. На импровизированном прилавке стояли бутылки напитков кока-кола и фанта, лежали арбузы, бананы и дыни. Жажда только усилилась. Вдоль дороги бегали оборванные? грязные мальчишки и швыряли камни вслед проезжающим машинам.
     - Дикари, - улыбнулся Мелещенко. - Интересно, что орут эти туземцы? Думаю, нас матерят.
     - Наверное. Главное, чтоб камни в спину не кидали.
     За поворотом вытянулась прямая как стрела дорога, а вдалеке были видны вышки и заборы воинских частей.
     Медленно идти не получалось. Злые нищие мальчишки, действительно кидали издалека камни, мужчины угрюмо смотрели на нас - все это ускорило переход к полку. Не сговариваясь, мы уже не шли, а почти бежали.
     Вот такая вышла пешая прогулка.

Глава 2. Образцово-показательный полк

     Переступив порог полка, я увидел асфальтированную дорогу, бетонные дорожки, вдоль них ровненько посаженные березки, камуфлированную БМП на постаменте из серого камня.
     Н-н-да, дела, - подумал я, - влип в показуху.
Рядами стояли щитовые домики, романтики палаток не присутствовало. Огромный заасфальтированный плац привел в еще большее уныние. Ангары-столовые, большой клуб, фонарные столбы с освещением.
«Это куда же я попал? Тут, наверное, парады проводят, а войны и не будет. Стоило ли ехать "за речку", этого и в Союзе хватает. Вот не повезло, а ведь должен был ехать в Шиндант. Что потом расскажешь об Афгане? Как маршировал по плацу?»
     Колян радостно потер руки:
     - Вот это да! Попали в хорошее место, - и сжал мои плечи. - Служба как на Родине! Все цивильно!
     Мое настроение было прямо противоположным. Хотелось в какую-нибудь дыру, чтоб подальше от начальства, поменьше парадности, побольше войны. Так и басмачей не увижу.
     Дежурный по полку, рассмотрев предписания, отправил в строевую. Строевик удивленно посмотрел на нас и спросил: откуда мы взялись.
     - Откуда? Служить прибыли к вам в полк!
     - Да я понимаю, что не плясать. Как вы тут очутились? Кто привез с пересылки?
     - Как, как, пешком, - продолжал кипятиться Николай, явно опасаясь, что могут отправить в другое место, а ведь ему по предписанию предназначалась какая-то далекая дыра.
     - Пешком у нас не ходят. Пешком у нас в покойников превращаются и в цинковом гробу, потом домой едут. У нас для этого машины, БМП, БТРы ходят, вертолеты летают! Ясно?
     - Ясно. Мы туда попали или не туда? - с надеждой спросил я.
     - Туда, туда. Заменщики заждались уже, где были-то?
- Да, мы вообще не сюда планировались, - попытался я ухватиться за последнюю соломинку.
Ой, определенно не нравилось мне тут!
     - Не туда, не сюда! А будете служить здесь! В героическом восьмидесятом мотострелковом полку.
     - Кроме асфальта и фонарей, я ничего героического не видел.
     - Эх, "зелень"! У нас в полку служили два Героя Советского Союза!
     - Давно, наверное, это было, - ехидно продолжал я разговор.
     Колян тем временем больно ткнул меня локтем по ребрам и зашипел:
     - Молчи, место очень хорошее, еще отправят обратно.
     - Так, разговорчивые! Шагайте в курилку, сейчас вас заберут те, кто так долго ждал своей замены. Идете в первый батальон: один, - и ткнул в меня, - в первую роту, другой - в третью мотострелковую роту.
     - Крыса штабная! - шипел, сидя на лавочке, Николай. - Ты видел его харю? Боевой офицер! Вояка! Из штаба, наверное, даже на плац не выползает!
     - Да! Не нравится мне тут! Выпьют кровушки и нервов попортят! - поддержал я.
     - Зато живы будем! Лучше плац истоптать, чем пулям кланяться. Николай сменил возмущение на счастливое умиление и сказал:
     - А я уже думал: пропал Микола! Загубили! Нет, мы еще поживем, послужим Родине...
     К нам в беседку ворвались два офицера, они видно стремительно мчались, и теперь пыхтели как два разъяренных бизона.
     - Кто меняет старшего лейтенанта Алексеева?
     - Ну, я, лейтенант Никифор Ростовцев, - ответил я и оказался в его объятьях.
     - Мужики, где вы были так долго? Я Федор Алексеев, - представился он в ответ.
     - Да, мы вообще не сюда шли, - ответил, вздыхая, я.
     - А теперь повезло и попали сюда, - подытожил Микола. - И мне здесь нравится, цивилизованно все. Тишина, порядок.
     - Да, сейчас тишина, - усмехнулся второй офицер. - А вот батальон вернется с боевых, и жизнь закипит! А меня зовут Сергей Никитин. Я из третьей роты, замполит. Ты меня меняешь? - ткнул он пальцем в Николая.
     - Да, я, - ответил Микола и осторожно поинтересовался: - А на каких таких боевых батальон?
     - На обыкновенных боевых. Все в рейде, возле Пагмана воюют.
     - А где это?
     - Да тут рядом с городом.
     - А, возле Кабула, это хорошо, что недалече, - вновь довольно вздохнул Никола.
     - Да тут в окрестностях Кабула накостыляют еще больше, чем вдали от него. Особенно в Баграмской "зеленке" или возле  Чарикара, - ответил Алексеев.
     - Вот те на! - выдохнул Микола и выпучил глаза, он побагровел и надулся.
     - Колян, спусти воздух, ты сейчас лопнешь! - воскликнул я и хлопнул его по спине. На душе стало веселей. Значит, и здесь воюют.
     - Так что, батальон боевой? - радостно спросил я.
     - Еще какой боевой! Теперь это ваш батальон, а  мы, наконец-то, домой едем - замена! Хватит, навоевались! Пошли в модуль койки делить.
    
Мы побрели в щитовой домик. Мелещенко шел убитый горем, едва шаркая ногами, плечи опущены, в глазах тоска. Веселое настроение улетучилось без следа, мое же, наоборот, улучшилось. Все ж пореже буду топать по этому плацу. Ну и хорошо!
     Вот и пришли. Нас посадили в захламленной комнате за стол, а сами заменщики забегали, засуетились, принялись трясти какими-то неизвестными иностранными деньгами. В комнату входили и выходили люди, здоровались, смеялись, чему-то радовались. Жара стояла неимоверная - зашумело в голове и заломило в висках. Год адаптации в Туркмении спасал, но не совсем. Окна в комнате были заклеены фольгой, и поэтому, чтобы не сидеть в полумраке, под потолком одиноко и уныло горела засиженная мухами лампочка.
     Праздничная суета продолжалась уже больше часа. Какие-то люди забегали, убегали, снова прибегали. Я с интересом огляделся. Комната была большая, в ней стояли восемь кроватей, в центре - огромный стол, несколько шкафов и тумбочек. Мы потихоньку перебрались на чью-то кровать и принялись дремать. Полуденный зной сморил меня, и сквозь липкую дремоту через пелену полузакрытых глаз видно было, как стол постепенно заполняется банками, бутылками, тарелками, что-то непрерывно резали, раскладывали, что-то открывали.
     Постепенно я очнулся, стряхнул сон и предложил товарищу:
     - Колян, давай, сгоняем на пересылку за вещами?
     - Давай. А может, зря их сюда попрем: окажется, что все ж не в этот полк? - с чуть ощутимой последней надеждой в голосе ответил Микола.
     - Нет, не окажется. Они, видишь, уже в нас так вцепились, что не отдадут никому, ни под каким предлогом.
     - Мужики! А вещи наши на пересылке, забрать как? – спросил я заменщиков.
     - Да к черту их. Что там?
     - Как что, шинели, форма всякая, - ответил я.
     - К черту! На хрена тебе здесь шинели. Вы, может, еще и парадки привезли? – опять спросил Никитин.
     - Ага! Даже парадную шинель. Сказали брать все.
     - Вот дают штабы! Армия пять лет воюет, а их все по полной форме присылают сюда. Мудаки тыловые. На хрена они вам сегодня, потом как-нибудь заберете, - высказался Алексеев.
     - Да! Когда на партучет в дивизию поедете, тогда и возьмете, - поддержал заменщик Миколы.
     - Да там водка, - вздохнул Колян.
- И у тебя тоже?
 Алексеев, с надеждой глядел на меня и я оправдал его ожидания..
     - Ну да! По пузырю!
     - Не выжрали? Молодцы! Орлы! Ну, это другой разговор. Сейчас вам попутный транспорт организуем!
     Через полчаса мы тряслись в клубной машине с пухлым начальником клуба, который тоже мчался за своей заменой на пересылку и при этом возмущался:
     - Представляете! Неделю лежит себе на койке и в ус не дует, а я тут извожусь! А он там парится. Я ему сейчас устрою веселую жизнь!
     На пересылке мы забрали свои чемоданы, и послали подальше прапора-коменданта, который попытался продолжить нас поучать на примере своего огромного боевого "пересылочного" опыта.
     Два клубных капитана бродили в обнимку вокруг машины. Один был безмерно счастлив, а другой - несколько смущен и растерян.
     - Сергей! Стол ждет! Представляете, лейтенанты, мы с ним в одном батальоне учились! Это моя замена!
     - Ребята, меня, кстати, Володей зовут. Я старый начальник клуба.
     - Сергей. Начальник клуба, видимо, новый, - произнес худощавый капитан, на носу которого держались запотевшие тонкие металлические очки. - Прибыл из Ленинградского округа, а вы откуда, ребята?
- Я из Туркестанского, а Микола из Прикарпатского, вчера прилетели.
Познакомились, поздоровались и в машину. Автомобиль обратно не ехал, а летел, словно на крыльях!
     - Никифор, - позвал меня Микола. - Я одну бутылку достану, а вторую с ротным надо будет выпить.
     - Конечно. Так и говорим, что у нас всего по одной бутылке, а то парни с боевых действий придут, а мы с тобой пустые.
     - Интересно, а почем тут спиртное и есть ли оно вообще? - задумчиво произнес Коля. – Совсем без водки тоска…

***

     К нашему приезду застолье уже началось, и мест почти не было.
     - Ребята! Скорей сюда, по правую руку. Мы вас теперь не отпустим  от себя уже ни на шаг, чтоб не украли.
     Все пьяно заржали.
     Водка из чемоданов под крики "Ура!" перекочевала на стол. В этой компании таких приезжих, как мы, было еще пятеро: начальник клуба, два взводных лейтенанта из роты Миколы, еще один капитан, новый командир разведроты и лейтенант-минометчик.
     Участниками застолья оказались зам. начальника штаба полка, который в штабе поучал нас насчет сухого закона на войне, строевик и много незнакомых офицеров. Сидели пара помятых теток, какие-то непонятные гражданские личности.
     Все орали что-то друг другу, чокались, пили, курили и ни кто ни кого не слушал.
     В течение первого часа все было более-менее организованно, а потом начался полный хаос. Ветераны поучали нас, как жить. С нами кто-то знакомился, обнимал, кто-то что-то говорил. Шум, гам, сигаретный дым клубился под потолком. Неожиданно заорал японский магнитофон, и все перешло в пьяную анархию.
     - Танцы, - завопил кто-то нетрезвым голосом.
     Танцы! Громко сказано, ведь они, эти дикие пляски, танцы напоминали отдаленно. Столы совсем уже захламились пустыми бутылками, банками и окурками в тарелках, недоеденными кусками.
     - Полк пришел! - раздался истошный вопль из дверного проема. - Ура!!!
     Стулья с громким стуком полетели на пол, и все бросились на улицу. Ночной воздух был наполнен клубящейся пылью, стелившейся над расположением полка. Техника шла краем полка, где-то вдалеке, и за пылью была не видна. Слышался могучий лязг гусениц боевой техники,  и стоял непрерывный рев двигателей.
     Все куда-то убежали, а на крыльце остались лишь мы, те, кто был в зеленых форменных рубашках – одни новички. Ребята нервно курили. Я не курил, поэтому отправился в казарму знакомиться с ротой.

***

     Через некоторое время в пустую казарму, по которой я бродил, (казарму моей роты ребята показали по дороге к общежитию, поэтому я знал, где она находится) ввалились несколько грязных пыльных солдат, обвешанных оружием, боеприпасами, вещами. Они уставились на меня как на "марсианина" и, обойдя стороной, водрузили все свое имущество возле коек. Принялись что-то оживленно обсуждать.
     Откуда-то прибежал маленький прапорщик-армянин и, разоравшись, послал всех прочь. Солдаты начали носить оружие в оружейку, вещи - в каптерку. Бойцы все прибывали. Разгрузившись, они сели тесными кучками и принялись ужинать.
     Все кровати были аккуратно заправлены, но без наволочек и простыней. И только на двух были наволочки. Я подошел ближе и увидел на каждой койке фотографии в траурных рамках, а на белых простынях, завернутых уголком, высохшие букеты цветов.
     Прапорщик спросил:
     - Вы кто будете, товарищ лейтенант?
     Я ему объяснил, что я новый зам. командира роты по политчасти. Мы пожали друг другу руки.
     - Старшина! Это кто? Что случилось? - обратился я с вопросом.
     - Ширков и Спица, наводчик-оператор и механик БМП. В прошлом рейде парни погибли. На Панджшер тогда ходили. Броня сопровождала колонну "наливняков", солдаты погибли геройски. Гранатометчики из "зеленки" машину расстреляли, пять пробоин в бортах. Механик выполз без ног и умер в госпитале, а наводчик вел огонь из горящей машины, стрелял, пока не взорвалась башня. По полгода всего прослужили в части, только весной пришли. Первые потери в этом году в нашей роте.
     Старшина вздохнул и нервно постучал по ладони плеткой.
     - Новый ротный пришел из дорожного охранного батальона, принес несчастье. Фамилия предыдущего командира - Беда, но он был очень даже везучим. Славный был командир. Из-за баб погорел – недавно сняли с должности. Мои слова командиру роты не передавай. Его, правда, во время того обстрела не было, потому что пехота сидела в горах. А на броне командовал только техник роты, да на каждой машине по  экипажу, отстреливаться некому.
     - И часто такое? - кивнул я в сторону фотографий.
     - В батальоне вообще-то часто, а в роте у нас нет. Рота была счастливая, умелая. Будем надеяться, что и тебе повезет.
     К казарме шли офицеры, и старшина побежал им навстречу. Доложил и кивнул на меня, объяснил, кто я и зачем прибыл.
     Среди всех выделялся высокий рыжеволосый капитан, он что-то выговаривал двум лейтенантам. Они хмуро взглянули на меня, и я поздоровался, представился.
     - Ну, что ж, уже хорошо! Будет, кому с солдатами заниматься и мероприятия проводить, а то все без замполита. У твоего предшественника три месяца одна только замена была на уме, да как барахло скупать!
Пауза затянулась, но помолчав, он хмуро продолжил:
- А я вот хоть и заменщик, а во все в рейды хожу с чокнутым контуженым замом и одним молодым взводным - "зеленым" лейтенантом. Итак, сейчас быстро знакомимся, укладываешь солдат спать, а завтра на подъем подойдешь, старшине поможешь. Я – капитан Кавун Иван. С остальными знакомься сам.
Я замялся и тогда он ткнул пальцем по очереди в других командиров.
- Это лейтенант Сергей Острогин, вот прапорщик Тимоха Федарович, это прапорщик Голубев, кличка Сизый. Ну, пока отложим все разговоры отложим. До завтра!
     Офицеры, о чем-то переругиваясь, ушли спать, старшина провел проверку, и солдаты захрапели. Был второй час ночи. В казарме клубилась пыль, стоял тяжелый запах пота и грязи. Уныло я побрел в общежитие. Было пусто. Все куда-то убежали. С трудом нашел себе свободную койку, лег и утонул в глубоком сне.

***

     Лучи утреннего солнца пробивались сквозь щели в светомаскировке окон. На моих часах было уже время подъема, и я пошел в казарму. Вид у меня был довольно помятый. Брюки помялись, сапоги пропылились, рубашка пропотела, на щеках щетина двух дней (побриться нечем). В общем, даже в зеркало смотреть не было желания. Мне было неуютно, но больше всего угнетала неопределенность. Вещи не разобраны - места нет, ходишь в рубашке как зеленый попугай среди нормально одетых, а я так не люблю выделяться, бросаться в глаза.
     Обитатели казармы еще храпели, в том числе и дневальные, я ушел в каптерку к старшине и разбудил его. Взглянув на часы, он с визгом выскочил в коридор и начал орать на бойцов, стоящих в наряде по роте.
     Сержантов эти крики и вопли разбудили и завели, они принялись поднимать подчиненных и тоже орать.
     Постепенно началась утренняя суета с одеваниями, умываниями, заправкой постелей.
     Казарма представляла собой щитовое строение с открытым спальным помещением, оружейной комнатой у входа, тут же находились канцелярия, каптерки, бытовка, умывальник. В конце казармы за спальным помещением - ленинская комната! Ну и ну! И тут плакаты, планшеты, портреты. Я думал, что все будет по-походному, чисто символически, а тут все стационарно сделано - капитально! Мороки будет... Не ожидал, не ожидал.
     Старшина позвал в каптерку.
     - Лейтенант! Давай по человечески знакомиться, без суеты! Я, Гога Веронян, старшина этой славной боевой роты. Уже полтора года как в Афгане, скоро домой поеду. Ротный, ты его вчера видел, мужик нормальный, тоже ветеран, но и ему скоро домой. Он в роте четыре месяца, до этого был в третьем батальоне, его перевели, когда старого ротного сняли. А капитан Беда теперь зам. начштаба батальона. Взводных пока двое, "зеленые" только-только прибыли. Заместитель ротного Старлей Грошиков и командир гранатометно-пулеметного взвода, как и я, полтора года отвоевали. Техник роты с весны, - гортанным голосом тараторил прапорщик. - Рота в рейды ходит каждый месяц, солдаты боевые, но сейчас много дембельнется, вместо них на днях молодежь прибудет. Как вы воевать дальше будете, не знаю! Одного взводного еще не хватает,  он скоро придет. Сплошной молодняк…
     Так за кружкой чая я понемногу узнавал, куда я попал и с кем служу.
     В дверь постучали, и заглянувший в каптерку солдат выпалил:
     - Нового замполита в штаб вызывают!

***

     В штабе полка меня и моего нового приятеля Миколу отправили в партком. В кабинете сидел седой, с сильными залысинами майор.
     - Секретарь парткома майор Цехмиструк! - представился он. - Заходите, хлопцы, заходите, садитесь, разговор есть к вам малоприятный.
     - Вы чего дисциплину нарушаете, водку пьянствуете?
     - Шо? Кто набрехал? - возмутился Микола.
     - Сорока на хвосте принесла! Вы только за стол сели, а батька Цехмиструк уже об этом знал! Молодые люди, вы сюда прибыли выполнять интернациональный долг, воевать. А что творите? Сразу с первого дня пьянствовать . Не хорошо это…
     - Так ведь с заменщиками по чуть-чуть, - продолжил Микола робкую попытку оправдаться.
     - А-а, не пьянства ради, а для укрепления воинской дисциплины и сплочения воинского коллектива?
     - Ага! - глупо ухмыльнулся Мелещенко.
     - Ты хоть и хохол, как и я, а спуску не получишь, учти, - продолжал майор нас распекать. - Я вам пока даю дружеский совет, между нами "мальчиками". Указ вышел о борьбе с пьянством и алкоголизмом – знакомы с ним?
     Мы дружно закивали. Башка с утра слегка трещала, было душно в кабинете, желудок был пуст, и организм требовал завтрака, а нотаций слушать не хотелось.
     - Так вот, трезвость - норма жизни политработника! Зарубите на носу. Исправляйтесь! Еще спасибо позже мне скажете! Ну, шагайте на завтрак и крепко подумайте о своей службе в полку!
     Мы угрюмо вышли из штаба.
     - И какая сука успела стукнуть с утра? - возмущался Николай.
     - А может, не с утра, а еще с вечера? - спросил я, размышляя вслух. - Долго ли умеючи. Тем более стучать - не воевать. Легче и для карьеры полезнее. Может, орден или медаль получит...
     - Дать бы в рыло, ведь за столом, гад, наверняка с нами сидел и пил вместе.
     - Ну, о себе он в парткоме, наверное, промолчал из скромности, - усмехнулся я.

***

     В канцелярии роты сидел веселый и довольный ротный.
     - Что уже взгрели?
     - Да вот, вчера по чуть-чуть для приличия и знакомства, а стук на весь полк.
     - Эти крысы штабные что-что, а доносы хорошо организовали. У нас на полк два замполита полка, партком, начальник особого отдела и особисты в батальонах. Наш капитан-особист уже месяц как ловит меня, хочет мою трофейную "Берету" отобрать.
     - "Берету"? Пистолет что ли? Трофейный? Ну-у-у!
     - Показываю один раз, и ты ее никогда не видел. Понял?
     - Понятно.
     Кавун извлек из металлического ящика небольшой вороненый, изящный пистолет, я такого действительно не видел. В армии, кроме ПМ, на вооружении в линейных частях других пистолетов не встретишь.
     - Мне его спецназовцы подарили еще на заставе, когда стоял на Джелалабадской дороге в третьем батальоне. Кто-то натрепался, вот теперь пытаются изъять, но где этот пистолет не знают. Потом этот особист какому-нибудь своему проверяющему от себя подарит как сувенир. А мне жалко, как память хочу оставить, да отдать придется, в Союз не вывезешь. Жалко, был бы наградной, провез бы, а то так просто по дружбе подарили.
     Иван задумался.
     - А ты мне перед заменой подари, - предложил я нахально.
     - Ну, ты что-нибудь учудишь с ним, а за мной хвост в Союз потянется. Нет. Я лучше особисту подарю, может прикроет когда что-нибудь в роте случится. Но пока время не пришло.
     - Ваня! Давай сегодня вечером после отбоя за знакомство мою вторую бутылку водки приговорим с офицерами. Надо ж представиться коллективу.
     - Никифор! Знаешь, я сам не пью, печень болит после желтухи. Нагрузки в горах большие, тяжело. Офицеры - взводные молодые, оба, как и ты, только из Союза, обойдутся, а с прапорщиками не надо. Лучше заму отдай, Сереге Грошикову, он это дело любит, свою контуженую голову поправляет. Вчера только из госпиталя возвратился.
     Дверь открылась и на пороге с широкой глупой улыбкой, касаясь головой дверной притолоки, стоял заместитль ротного. Легок на помине. Шагнул в канцелярию, слегка задев макушкой о косяк дверной коробки, поздоровался.
     - Черт! Двери низкие, не по людям сделаны.
     - Ну, мы –то легко проходим, а жирафы должны сгибаться, - рассмеялся ротный. - Выздоровел после вчерашнего? Не хулиганил?
     - Не издевайся, я же недавно из Союза, хулиганить рано. Как рота? Все нормально с утра?
     - Вот знакомься - замполит Никифор Ростовцев. Сейчас взводные подойдут из столовой, не видел еще?
     - Нет. Как они? Старшина говорит - бестолковые, да? - поинтересовался Грошиков.
     - Есть такое дело. Ну, будем учить. Это был первый рейд. Не научатся, не поумнеют - не выживут.
     - Ты, замполит, внимательней к нам, ветеранам, прислушивайся, приглядывайся! Вникай во все, и учись. Тебе бестолковым быть нельзя. Во второй роте один был бестолковый, месяца не прожил. Потом при случае, узнаешь все про эту грустную историю - подытожил разговор Сергей, уже обращаясь ко мне и оценивающее разглядывая меня. - Маловат ты и худой какой-то.
     - Рост средний, зато я мишень небольшая и по моему силуэту труднее попасть. А худой оттого, что в Туркмении больше года –  весь высох! Кроме того, я вторую неделю по дорогам мотаюсь, толком ни пожрать, ни поспать.
     - Ха! Ну, у нас тоже не поспишь и много не поешь. Не туда попал, не на курорт, - рассмеялся ротный, - готовься - через неделю в рейд. Занимайся с людьми, получай обмундирование, надо за тобой автомат быстрее закрепить. Слушай, Серега, он тебе "пузырь" привез!
     - Да ну? Вот молодец! А почему мне? А сам как же, или не пьешь?
     - Уже не пьет. Вчера выпил, сколько надо было для приличия с Алексеевым, и сразу стукнули в партком, штабные козлы.
     - Ага, а мне, значит, можно!? Хотя мне плевать. Я контуженый. Пусть стучат. Гони водку, замполит! Выпьем с Колобком и Голубевым за твое здоровье. Что б ты сто лет жил и не болел!
     Я вздохнул и с грустью пошел в каптерку. Там достал из чемодана заветную "Столичную" и почти торжественно вручил Сергею. Он сгреб ее своей огромной лапой и, высоко подпрыгивая на длинных ногах, убежал, крикнув на бегу:
     - Спасибо, братан!
     - Вот так! До завтра его уже не увидим. Колобок не наш, он прапор, комсомолец батальона, а вот Голубева мы перехватим, это командир ГПВ (гранатометно-пулеметного взвода), пусть, старый черт, людьми занимается. Оружие почистить нужно.
     Первый день закрутился каруселью. Мы с Миколой представлялись командиру полка, начальнику штаба, зам. комполка, обоим замполитам, комбату, заместителям комбата. Знакомства, беседы, беседы, беседы...

***

     Секретарь парткома после общего построения задал глупый вопрос, от которого мы вообще ошалели:
     - А когда вы собираетесь вставать на партучет в дивизии?  Чего молчим, товарищи лейтенанты?
     Коля глупо улыбнулся и переспросил:
     - А что, нужно куда-то ехать? А далеко?
     - Штаб дивизии в Баграме, там и парткомиссия и партучет. На БТРе ехать часа два-три, как повезет.
     - Это не опасно? - поежился Мелещенко.
     - Вообще на дорогах все время стреляют, но, в принципе, опасно везде. Это же война. Я сам уже три раза за два месяца туда мотался. - И на лице партийного начальника отобразилась вся глубина тоски и ужаса от воспоминаний о пережитых поездках.
     Он был крепкий мужик, лет сорока, очень высокий, наверное, метр девяносто, голова с глубокими залысинами, волосы тронуты сединой. Морщинистое лицо, довольно огрубелое, видно, служба была не в теплых местечках. Почти пенсионер и такая напасть - военные приключения. Седой как лунь - и все майор.
     - Я, хлопцы, если честно, кроме штаба дивизии еще нигде не был. Сами понимаете, документация, прием в партию, собрания. Но у нас два батальона стоят на дорогах, нужно будет скоро проехать по подразделениям, - продолжил он, грустнея с каждым словом. - Один стоит в "зеленке" и на дороге к Баграму, а второй - по дороге на Джелалабад. Пока туда никак не вырваться. Ну, а вы давайте-ка побыстрее в дивизию. Кстати, сегодня туда вылетают проверяющие из штаба ТуркВО. Они у нас в полку сегодня работают. Через час с аэродрома вертолет заказан, ехать не хотят, они лететь желают. Клубный автобус уходит от штаба полка через полчаса. Берите документы и вперед, если в батальоне возражать не будут, - майор ободряюще улыбнулся.
     Мы побежали за документами. Микола радостно скакал рядом и восклицал:
     - Отлично, лучше слетаем под охраной с  комиссией округа! Чего мы будем трястись в БТРе. Бежим быстрее!
     Ехать в дивизию в форменных рубашках, а не в полевой форме не хотелось. Надоело быть новичком, а, переодевшись, не так бы бросался в глаза. Но раз есть оказия, что ж отказываться от удачной возможности.
     Объяснив ситуацию Кавуну и получив добро, через двадцать минут я стоял уже у штаба.
     Николая ни где не было, но, к моему удивлению, он оказался вместе с начальником клуба в подъехавшем автобусе.
     Пухлый капитан Володя позвал меня в салон.
     - Вот, ребята, сейчас снимусь с партучета в дивизии и домой! Квартира в Питере, возвращаюсь туда навсегда. Как надоела эта жара, скорей к родным дождикам.
     Мы понимающе улыбнулись.
     Из штаба важно и неторопливо вышли два полковника и в сопровождении командира полка направились к нам.
     - Вы кто такие? - поинтересовался строго один из них.
     За нас ответил начальник клуба и разъяснил, что мы хотели бы попросить их взять нас на борт вертолета.
     - Ну, хорошо! Летите, - снизошел до нас один из холеных проверяющих.
     - А где охрана? - удивился строгий полковник.
     - Охрана? - озадаченно почесал затылок тучный подполковник, командир нашего полка и, выпучив глаза на прапорщика, старшего машины, заорал:
     - Где охрана? Бегом в артдивизион, начштаба сюда! Почему охрана еще не здесь? Где два автоматчика? Быстро!
     Начальник клуба утащил нас в глубину автобуса и, давясь от смеха, пояснил, что этот наш командир полка Филатов, веселый мужик. Он, конечно, и не думал давать охрану. У водителя есть автомат, а у прапорщика гранаты валяются в бардачке. Эта казарма артдивизиона ближайшая, потому туда и послал прапорщика.
     Вскоре примчался растерянный майор-артиллерист вместе с двумя вооруженными автоматами солдатами. У одного из них лицо было помятое и заспанное.
     - Наряд по батарее, наверное, снял, - засмеялся капитан.
     - Почему опаздывает охрана офицеров штаба округа? - принялся орать подполковник. - Я же приказал стоять им здесь еще полчаса назад! Разгильдяи! Я с вами разберусь, товарищ майор!
     Командир кричал, не позволяя опомниться начальнику штаба артдивизиона, а тот не мог понять, за что его "дрючат".
     - Солдаты, быстро в автобус, а вы ко мне в кабинет!
     И пожав руки полковникам, командир закрыл за ними дверцу автобуса. Мы тронулись в путь, а командир похлопал по плечу артиллериста и отправил его в полном недоумении обратно в казарму.
     Мы оглянулись и увидели всю эту картину: обалделый майор, так и не понявший, за что получил нагоняй, вытирал пот с лысины и пухлого лица.
     - Выкрутился "кэп", - прошипел начальник клуба. - У нас по Кабулу с охраной не ездят. Это для вот этих тыловых пыль в глаза пускаем. Они из-за одного своего присутствия здесь себя героями считают.
     Наконец поехали. Мы с интересом рассматривали город: узенькие улочки, глиняные дома, немногочисленные дворцы, встречались и роскошные особняки. По пути попался район пятиэтажек нашей советской постройки. Капитан время от времени комментировал поездку как заправский гид.
     Проверяющие задумчиво молчали, а солдаты дремали, обхватив автоматы. Солдат спит, а служба идет.
    
 На аэродроме мы подъехали прямо к вертолету, нас внесли в полетный лист - и сразу взлет. Прильнув к иллюминатору, я с любопытством туриста рассматривал афганский пейзаж с высоты полета птицы. Но только поднялись, как, перемахнув через горный хребет и пролетев над частью широкой долины, сели у скопления казарм на вертолетной площадке дивизии.
     Нас принял неприятного и надменного вида подполковник, по фамилии Байдаковский.
     Он "докопался" до внешнего вида, до мятой формы и все время бубнил и бубнил. Распекал за все подряд. Как объяснил подполковник, он здесь недавно и не допустит распущенности и расхлябанности, будет жестко бороться с анархией боевиков из рейдовых батальонов. Наконец, он от нас отвязался. Пока нас "дрючили" и воспитывали, пока мы сидели в кабинете партучета, стало смеркаться. Дежурный по штабу пояснил, что сегодня никаких попуток в Кабул не будет, может, завтра.
     А что же нам делать? Где ночевать? Да и есть ужасно хотелось. Мы потерянно брели обратно в политотдел. И, о чудо! Начальник клуба, наш знакомый капитан, вырулил прямо на встречу.
     - Мужики! Я с ног сбился вас искать! Где шарахаетесь? Я тоже завис тут до завтра.
     - Володя! Ты ужинал? Мы уже очумели от голода!
     - Вы без меня и от бессонницы бы охренели. Пошли в столовую, что-нибудь придумаем.
     Он поболтал с кем-то из местных, и недовольная официантка, презрительно глядя на нас, принесла ужин.
     - Ребята, сейчас быстро едим, потом идем в клуб на концерт, а затем в общаге найдем, где перекантоваться до утра.
     В клубе уже не было свободных мест, но Володя согнал трех молодых солдат, и мы уселись в уголке.
     Концерт шел часа полтора. Но больше всего запала в душу песня "Кукушка":
" Десять, девяносто, сто - сколько жить осталось лет считает".
И еще одна песня – более бодрая:

     Мы выходим на рассвете,
     Над Баграмом дует ветер,
     Раздувая наши флаги до небес.
     Только пыль встает над нами.
     Гордо реет наше знамя,
     И родной АКМС на перевес.

***

     - Товарищи лейтенанты! Вы прибыли в полк не дурака валять, а служить. Чем вы занимались? Что вы делали все это время? Документацию приняли? С людьми познакомились? Боевые листки после боевых действий выпущены? Пьянствуете? - кричал майор Золотарев, замполит полка.
     Он продолжал нести какую-то чепуху, этот круглый майор, свежий выпускник Политической академии. На душе закипала злобная ярость, я готов был его придушить от внезапно нахлынувшей ненависти. Люди воюют, занимаются делом, а тут такой бред.
     И я и Микола пообещали все упущения устранить, и мы дружно выскочили из душного кабинета.
     Вот так встреча с начальством после возвращения из Баграма!
     - Вот сволочь! Ты смотри, какой холеный, гладкий. Гад блатной. Тридцать лет, а уже замполит полка, - поддержал я возмущение приятеля.
     Майор Золотарев нам обоим жутко не понравился. Скользкий, бегающий взгляд, он был какой-то весь мешковатый, говорил монотонно, противным дремлющим голосом, речь как у новобранца, призванного в армию из сельской глубинки.
     Удивительно, но с Миколой они лицом были в чем-то похожи. Как старший и младший братья. Вскоре второй замполит по спецпропаганде продолжил накачку о том, чем надо заняться. Чем? Ленкомнатой, наглядной агитацией...
     Секретарь парткома и секретарь комитета комсомола потребовали восстановления партийной и комсомольской документации. Пропагандист - оформить планы работы с личным составом за этот год. Какие могут быть планы, меня же полгода не было тут? А в ответ: "Принимать надо было хозяйство от предшественника".
     Да, дела! У Миколы ситуация не лучше. Не было ничего - совершенно никаких документов.
     Я перерыл бумажки, убогое наследство Алексеева. Какие-то листочки, обрывки, начатые тетрадки, да и написана в них была сплошная белиберда. Ну и влип. От чего уехал, к тому и приехал.
     Нашел пару сержантов, числившихся комсоргами, заставил под диктовку заполнять дневники комсгрупоргов. Бред! Они смотрели на меня круглыми глазами, как на мудака. Я и сам себя ощущал полным идиотом. Люди с боя пришли, а я какую-то ахинею диктую.
     Нашелся солдат, умеющий рисовать и с хорошим почерком, опять же под мою диктовку он сделал четыре боевых листка для взводов. На обороте старой стенгазеты выпустили новый номер. Другого ватмана не нашлось.
     А в ленкомнате работы!
     Неделю писал, писал, писал Диктовал, диктовал. Разгреб весь завал за семь месяцев.
    
Неустроенность продолжала лежать на душе камнем. Спал в каптерке рядом со старшиной, там поставили вторую койку для меня: мое место было занято еще ни как не уехавшим домой Алексеевым.
     Каждую ночь город обстреливали реактивными снарядами. Некоторые из них падали на территорию полка. Стреляли из-за горы, возвышавшейся над нашей частью, с противоположной стороны. Между казармами после второго обстрела, когда осколками ранило троих гражданских служащих и прапорщика, командир полка приказал вырыть щели-укрытия. Снаряд пробил крышу модуля, когда эти ребята сидели за очередной бутылкой водки. Не все даже поняли, что произошло. Это избавило их от болевого шока.
     - Видимо, большой караван пришел из Пакистана - реактивные снаряды совсем не экономят, - задумчиво произнес Кавун ночью во время очередного обстрела.
     - А, почему, Ваня, наша артиллерия их никак не накроет? - поинтересовался я.
     - Попробуй их вычислить! Район большой, а там нет ни одного нашего поста, вот и нет для орудий точной корректировки. С вечера на ослах и барбухайках (машинах) подвезут сто-двести "эРэСов", а затем с доски не прицельно стреляют. Два "духа", провод, батарейка - вот и все. Шума много - толку мало. Не прицельно, не эффективно, но очень громко и на мозги капает. Главное на психику давит, и отчетность наглядная каждый день. Утром все иностранные корреспонденты докладывают на Запад про успехи повстанцев. Еще бы! Еженощные обстрелы столицы!
     - Часто так обстреливают?
     - Нет, такого еще не бывало. Что-то они замышляют. Но я думаю: эта наглость долго продолжаться не будет, ответные меры предпримем. Вот тут-то и начнется наша с тобой работа, Ник!
     Какое-то время я, как и все ночью, сидел в окопчиках, но потом надоело. Утром, не выспавшись, работать тяжело, и старшина предложил дрыхнуть в каптерке на матрасах.
     - Если будет прямое попадание в казарму, то в окно, возможно, успеем выпрыгнуть. А в принципе, могут и в блиндаж попасть.
     Ротный принял волевое решение тоже больше не прятаться. Я составил ему компанию на соседней стопке одеял.
     - Тут начался новый аврал - пополнение. Пополнение было худое, затурканное, замученное. Солдаты стояли и смотрели на нас, офицеров, затравленными, испуганными глазами.
     Быстро отправили дембелей в Союз, чтоб не мучали молодежь, не мешались.
     Когда я уже завывал от бессильной злобы на этот "бумажный дурдом" и нервотрепку, пришел из штаба ротный и объявил:
     - Все! Завтра на боевые! Радуйся, замполит, отдохнешь от бумажек. На войну!
     Ура! На войну. Завтра. Ну и дурак же я! Чему радуюсь? Зачем сюда поперся? Война! А вдруг убьют?.. Напросился сам, и обвинить было некого. Доброволец хренов…



    Глава 3.  Первый рейд.

     Рота гудела и суетилась, как растревоженный улей. Завтра выход в боевой рейд, операция в районе поселка Пагман. Меня била мелкая дрожь возбуждения от неизвестного, неизведанного. Завтра могут и убить - "вот пуля пролетела и ага!". Готов ли я морально и физически, сам не мог этого понять.
     - Замполь! Нервничаешь? - поинтересовался ротный.
     - Да, есть немного. Не знаю, что взять, что надеть?
     - Ну, ничего, мы со старшиной оденем. Итак! Я тебе подарю свою вторую песочку - костюм такой, очень удобно ходить в жару, он как из парусины. Дам лифчик-нагрудник. Спальник и кроссовки есть?
     - Спальник мне подарил Алексеев, а кроссовки я куплю.
     - Вот и хорошо, а остальное имущество старшина выдаст. Давай шуруй в каптерку.
     Старшина-армянин, довольный вниманием к нему, обрадовано засуетился вокруг меня. Выдал фляжки, вещмешок, ложку, котелок.
     - Давай, замполит, не дрейфь! Веронян тебя и соберет, проводит и обратно дождется. Все живыми вернетесь, все будет хорошо.
     Получил закрепленный за мной АКС-74, взял четыре гранаты, две пачки патронов в лифчик и четыре рожка, снаряженных патронами, пару сигнальных ракет. Кинул в рюкзак мешочек с еще парой сотен патронов.
     Взводные проверяли готовность бойцов, продолжалась суета, и конца ей было не видно. Носили сухпай в БМП, стоящие в автопарке, пополняли боекомплект, носили баки с водой, вещи и грузили, грузили, грузили. Из каптерок волокли старые матрасы, чайники, какое-то огромное количество барахла. Сначала мы сами выявляли недостатки. Проверяли снова и снова, осматривали экипировку.
     После обеда начальник штаба построил батальон. Зло шевеля усами, он ходил по ротам, орал, язвил, ругал командиров рот и дал время на устранение еще уймы недостатков.
     Через час построил батальон вновь и доложил комбату о готовности.
     Наш комбат, подполковник Цыганок, бродил между ротами ленивой походкой, всем видом показывал, что он болен, устал и делает одолжение этому батальону, проверяя его. Затем пошел докладывать в штаб о готовности.
     На боевые вел начштаба майор Подорожник. А комбат сачковал, зная, что через месяц уходит на повышение.
     Через час теперь уже офицеры управления полка изучали готовность тех, кто шел в рейд. Командование строевой смотр решило повторить, но времени не хватило, сроки выхода сократили.
     Ротный показал мне бронемашину, на которой предстояло ехать старшим.
     - Садись на башню, самое идеальное место, а бойцы сами знают, где и как ехать. Главное - это будь всегда на связи.
     Я забрался на машину, сел на край люка, солдаты разместились на броне, и вскоре полк начал медленно вытягиваться в колонну.
     Между колесными машинами вставали наши БМП-2 для защиты тыловых подразделений. Техника не спеша выдвигалась из полка и растягивалась по дороге. Когда головные машины миновали дорогу к штабу армии, замыкание колонны полка еще подтягивалось из парка.
     Ко мне на броню сел старший лейтенант из управления полка - секретарь комитета комсомола Артюхин.
     - Григорий! Ты что меня пасти будешь?
     - Да нет, я от замполита полка послан с батальоном, ну и с тобой веселей будет. Матрас в десантное отделение бросил?
     - Да, бойцы в каждый отсек их накидали.

   Гриша Артюхин раньше служил в разведбате, а в Афгане находился уже год, он был старше меня года на четыре, очень самоуверенный и меня просто раздражал своими нравоучениями. Я с ним познакомился в день отъезда Алексеева, оказалось, они вместе учились. Он украдкой  показал мне и Мелещенко несколько фотографий, от вида которых я оказался в шоковом состоянии. Это были снимки ущелья, заполненного трупами наших солдат и афганцев. В основном афганцев. Они лежали вповалку друг на друге, истерзанные и окровавленные. Григорий пояснил, что это Панджшер - лагерь пленных. "Духи" всех расстреляли, отступая, когда разведка его обнаружила, и наши попытались штурмом освободить лагерь. Работа подручных Ахмад Шаха, его банда "потрудилась". Кошмар и ужас.
     Уже вечерело, мы входили в центр Кабула. Множество разных будок-кунгов выехали из штаба армии, еще больше тыловых машин, поэтому мы ползли очень медленно.
     Августовское солнце нещадно палило, броня была раскалена, несмотря на то, что день заканчивался, и солнце медленно клонилось к горам. Полк застрял напротив здания афганского Министерства обороны. Стояли долго, бойцы дремали, привалившись друг к другу, держась за автоматы, засунутые прикладами между фальшбортами.
     - Ники! Я завтра высплюсь, а тебе чего рядом сидеть? Ложись в десант, потом поменяемся, - предложил старший лейтенант.
     - А связь?
     - Я на связи посижу, давай шлемофон, - успокоил Григорий.
     В левом десантном отделении было пусто, я бросил рядом автомат, лифчик не расстегнул, захлопнул люк, но сон не шел. Лежал, скрючившись, и нервничал, а вдруг из гранатомета в борт бахнут, вдруг подрыв, а вдруг нападение. Было душно, неудобно, непривычно.
     Колонна двигалась короткими рывками, метров по сто-двести. Трясло, качало, и тут меня понемногу сморило, что-то снилось мирное и домашнее.


     Резко распахнулся люк. В кроссовки кто-то пнул. Спросонья схватился за автомат и начал отбрыкиваться ногами.
     - Ника! Ник! - пытался разбудить меня "комсомолец". Он принялся усиленно трясти меня за ногу и вытягивать наружу.
     Голова постепенно начала соображать, и реальность возвратилась со всей своей гнетущей тяжестью бытия. Свежий воздух заполнил десантное отделение, мозги прояснились. Тельняшка, мокрая от пота, липла к телу. Выбрался на асфальт. Колонна стояла в центре города. Мы все еще в Кабуле!.. Звездное небо было чистым, ни облачка, ни тучки. Ночная прохлада освежала, город спал, и только техника злобно урчала, загаживая выхлопными газами воздух. В ответ лаяли собаки.
     Мы поменялись местами с Григорием, я сел на башню, свесив ноги в люк, надел шлемофон, повесил на крышку люка автомат, огляделся. Бойцы по-прежнему дремали. Механик нервно курил: спать нельзя, и поэтому ему было досадно. Наводчик-оператор храпел в башне, откинувшись на сиденье. Зам. комвзвода Назимов, из старослужащих, лежал на башне между люками, задрав ноги на пушку. Интересно, как это он держался во время движения и не упал?
     Я поднял голову вверх, посмотрел внимательно и обомлел. Черное небо все в звездах было огромным и бесконечным. Чем больше я в него глядел, тем больше казалось, что оно опускается все ниже и ниже, а я влетаю в него. Эта картина успокаивала. Чаще всего по ночам люди спят и не видят звезд. А вот когда на них долго смотришь, как я сейчас, то словно летишь среди звезд.
     Действительно, возникало ощущение полета в бесконечность, бесконечность, которую трудно понять. Она реальна и нереальна.
     Колонна продолжала медленно ползти. На перекрестке стояли БТРы комендантской службы, на земле сидели "царандоевцы" (афганское МВД) и грелись у костерков.
     Дремота из-за унылого движения техники со скоростью пешехода не исчезала. Даже ночная прохлада сон не разгоняла. Механик-водитель во время остановки заботливо накинул мне на плечи бушлат. Спасибо! В наушниках слышно было, как время от времени начальник штаба батальона кого-то ругал, но в основном раздавалось только шипение радиостанции.
     Под утро я уткнулся лбом в люк и оказался в мире непонятных и жутких сновидений.

***

     Солнце выбралось из-за горного хребта быстро, как будто спешило излить свою огненную злобу на пришедших чужаков. Ветер приносил утреннюю свежесть, пока было прохладно. Колотила мелкая нервная дрожь.
     Вся долина, куда собиралась техника батальона, медленно заполнялась машинами множества штабов.
     Вдруг раздался грохот и налетел огненный смерч. Это установки "Градов" и "Ураганов" начали сеять смерть в горах, вдаль посылая снаряды. Огненные хвосты исчезали сериями в небе. Не хотелось бы попасть туда, куда эти снаряды упадут. Они были похожи на кометы, только не падающие, а взлетающие. Но где-то эти рукотворные кометы обрушатся на землю и будут сеять смерть.
     Батальон рассредоточился на ротные колонны, занял оборону, экипажи принялись строить небольшие укрепления из камней вокруг машин.
     Пехота, матерясь и подгоняя друг друга, начала строиться возле брони повзводно и поротно. Ротные ушли на командный пункт полка. Пока мы разбирались с солдатами, капитан Кавун вернулся.
     - Офицеры, ко мне! Прапорщик тоже! - сказал он специально для командира гранатометно-пулеметного взвода Голубева (старый пройдоха попытался прилечь в тени возле пулемета). - Задача такая: рота действует отдельно. На трех машинах нас подбросят вот к этой отметке. - Ротный ткнул в точку на карте. - Седлаем хребет над шоссе и контролируем соседний кишлак, все подходы к дороге. Ждем удара со стороны горы Курук, ну и, вообще, отовсюду. Рядом не будет никого. Техника сразу уйдет, и мы останемся одни, - продолжил ротный.
     Ваня почесал затылок и, сморщив веснушчатый нос, простонал:
     - Эх, где же моя долгожданная замена!

***

     Вот уже десять минут как мы ползли по склону все выше и выше. Первый подъем в горы.
     - Ну, как дела, Ника? - спросил командир роты.
     - Тяжеловато, жарко! - промямлил я ему в ответ, желания болтать не было.
     - Это все ерунда пока. Разминка. Вот когда тысячи на три будем ползти или совершим марш километров на тридцать по хребтам, вот тут ты маму-папу вспомнишь, пожалеешь, что родился. А пока тренируйся, привыкай, - посоветовал он и дружески похлопал меня по спине.
     В лощине двигались два силуэта. Кавун взглянул в бинокль и задумчиво сам себя спросил:
     - Что за черт этих баб здесь носит?
     Вдруг раздался выстрел, и одна из женских фигур завалилась на бок, узел, который она несла, упал к ногам.
     - Кто стрелял?! - заорал Иван. - Какая сволочь бабу убила? Кто?
     - Я стрелял! - задорно крикнул, закидывая снайперскую винтовку за спину, солдат. - Еще не известно: может под этой паранджей не ханумка, а "дух" бородатый.
     Это все произнес Тарчук, один из двух спецназовцев, которые после госпиталя попали к нам в батальон перед самым рейдом. Их прислали на доукомплектование, и кто они такие толком было не известно. Ротный подошел к нему вплотную, зло взглянул в глаза снайперу и резким ударом в челюсть сбил его с ног.
     - Без моего разрешения даже не дыши! Еще один такой выстрел, мудак, и ты труп! За эту бабу нам таких п... лей могут навалять. А роте тут целую неделю сидеть. Если что случится, я тебе вторую ноздрю разорву. - Одна из ноздрей солдата была рассечена, вся правая щека в шрамах от осколков. - Тут тебе не анархия, спецназ забудь. Я для тебя царь и бог. - И слегка пнув в бок снайпера, ротный переступил через него.
     Тарчук что-то прошипел, я склонился над ним и тихо спросил:
     - Что шипишь как гадюка? Зубы мешают? Добавить?
     Такой ласки от меня солдат не ожидал. Он сел, сплюнув кровь себе под ноги, и ехидно пробормотал:
     - Руки распускает ротный, неуставные взаимоотношения. А замполит не замечает, да?
     - Нет, замечаю, могу добавить. А пикнешь, пойдешь под трибунал за бесчинство над местным населением. Заткни пасть, вытри физиономию и шагай в гору.
     Я с трудом догонял ушедшего вперед капитана. Пот лил ручейками по лицу и спине, снаряжение тянуло назад, ноги вверх идти не хотели, но все же, превозмогая тяжесть в ногах, добрался до легко шагавшего командира.
     -Товарищ капитан! Может, не надо было ему морду разбивать? Стуканет в полку, шуму не оберемся!
- Обойдемся без товарищей капитанов! Называй меня по имени! Уверяю тебя, этот не доложит. "Ноздря" будет молчать. Ты не понимаешь еще, какая сволочь к нам в роту попала? Убийца! Мало ли за что его к нам сослали. После госпиталя в спецназ не забрали, и сбагрили нам. А почему? То-то и оно, что сволочь, видно, большая, вот его из спецназа и сплавили. Наркоша, наверняка! Присмотрись. Надо и нам от него избавиться.  Устроил, гад, приветствие от "шурави" местным аборигенам…

     Через полчаса рота выбралась на небольшое плато. Командир разделил роту по трем точкам. Первый взвод и ГПВ посадил чуть выше, второй взвод и зам. ком. роты - на левую вершинку, третий взвод и управление с приданными саперами, минометчиками с минометом, артиллерийским корректировщиком - справа и по центру плато.
     Солдаты бодро и дружно взялись строить из камней что-то непонятное.
     - Иван, что они городят?
     - А это СПС называется - стрелково-противопульное сооружение. В таких СПСах спать будем, а если нападение, то из них отбиваться. В горах окопы не роют.
     - Понятно, а я-то думал: как мы оборону будем занимать? Я все ломал голову: что же будет дальше?
     Ночь приближалась. Вокруг на многие километры других наших подразделений больше не было.
     Вопросов было много, но я не знал на них ответов. Как быть с охраной? А если все заснут и нас перережут во сне? Почему ротный не отдает приказы?
Кавун заулыбался в ответ на мою высказанную в слух тревогу.
- Ник! Они все знают и без меня, чего воздух сотрясать. Зам. комвзвода сейчас распределяет по времени и по количеству постов солдат. Мы, то есть ты и взводные, ночью будете их проверять, чтоб не спали и охраняли мой сон заменщика.
 И он заулыбался своей широкой и красивой улыбкой.
     - Пошли обедать!
     - Да я еще ничего не достал и не открывал сухпай.
     - Эх! Всему тебя предстоит учить! Солдаты давно приготовили еду. Отдай зам. комвзвода свои банки в общий котел, а они все сделают и позовут. Санинструктор, чай готов? - рявкнул Ваня.
     - Чай, чай, опять чай, - проворчал сержант Степан Томилин. - Я шо, кашевар что ли? Наверное, узбеки уже усэ сварили.
     - Так уточни! А то сам будешь кипятить. Ты что не беспокоишься о здоровье командира-заменщика? Чем недоволен, Бандера?
     - Чем недоволен, чем недоволен? - забурчал Степан. - Один идиот выстрелил, а теперь, п... лей получит вся рота! А мне потом перевязывать. Вбыв бы, дурака!
     - Степан, не философствуй, не бубни, не разглагольствуй. Сказано про чай узнать, а не насчет придурков возмущаться.
     Томилин, ворча под нос, ушел к разведенному за грудой камней костру и, все еще ворча и чертыхаясь, пришел с двумя кружками.
     - Чай подан! - произнес он с достоинством и высокомерием опытного официанта ресторана "Метрополь". - Сейчас будет еще и каша.
     - А бифштекс? А фрукты? Витамины где, Бандера? - с наигранным изумлением произнес Кавун.
     - Нема, ничого бильше.
     Иван, притворившись раздосадованным, вздохнул и подытожил:
     - Да, Степан, не видать тебе дембеля, если будешь меня так плохо лелеять. Я же до замены не дотяну. Печень больная после желтухи, чем будешь ее спасать, медицина?
     - Може вашей сгущенкой!
     - Ну, вот, - улыбаясь, продолжал театр одного актера командир, - сгущенка опять моя, нет чтоб своей лечить!
     - Свою я и сам зъим, тоже пора здоровье беречь к дембелю.
     - Здоровье беречь! Тебе, земляк, еще год по горам ползать!
     - Не год, а восемь месяцев!
     - Эх, если б мне столько еще было, я б, Степан, повесился!
     - А шо тогда замполиту делать з его двумя рокими? - съехидничал сержант.
     - Два раза повеситься! - весело заржал капитан. - Лейтенант! Ты даже представить не можешь, сколько тебе не то что до замены, до отпуска! Ну, не грусти, пей чай и береги здоровье. Расслабься.
     Я сразу загрустил от нахлынувших мыслей о предстоящих двух годах с их бесконечными походами по горам.
     - Хто-то идет к нам и не понятно як! - доложил подошедший зам. комвзвода сержант Дубино.
     - Как это "не понятно как"? - переспросил ротный.
     - А так! Вы посмотрите.
     В распадок между двумя склонами входила отара овец, а по склону на одной ноге, опираясь на костыль и палку, скакал парнишка. Прыгал, поднимаясь к нам, да так ловко, что вскоре был уже рядом и что-то кричал.
     - Просит не стрелять, - перевел пулеметчик-таджик.
     - Зибоев, скажи, пусть хромает сюда, не тронем. Всем по СПСам и не торчать столбами, чтоб не сосчитал. Зибоев, переводить будешь!
     Через пару минут на вершину выбрался мальчишка без правой ноги ниже колена, опирающийся на самодельные костыли. Весь черный то ли от загара, то ли от грязи. Сверкая белыми зубами, сразу начал что-то быстро-быстро рассказывать.
     - Говорит, что они из кишлака - того вон рядом у дороги, просят больше не стрелять, кишлак не трогать, его не обижать, овец не убивать, - перевел солдат.
     Кавун заверил его, что все будет нормально, стрельбы не будет, если в нас ночью тоже не будут стрелять.
     - А зачем ханумку убили? - перевел вопрос Зибоев.
     Ротный со злостью взглянул в сторону снайпера и с простодушным видом ответил:
     - Переведи ему: не разглядели, ошиблись, показалось, что душман убегает. А если кто-то не верит, захочет отомстить, разнесем весь кишлак. Пусть садится чай пить.
     Мальчишка ловко сел на землю, опираясь на костыль. Солдаты выделили ему банку с налитым в нее кипятком, заварку, кусок сухаря, сахар.
     Я глядел на мальчишку, и мне было дико от этого зрелища. Пастушок без ноги, совсем ребенок, лет одиннадцать-двенадцать. Но как ловко передвигается. Вот он - один из кошмаров войны, невинная жертва этой "мясорубки". Война становилась все реальней, принимала все более ясные очертания.
     - Что с ногой? Ты, наверное, душман? Ногу "шурави" отстрелили? - пошутил санинструктор. - Хочешь, пришью. Я медик!
     Мальчишка засмеялся грубоватой шутке и начал что-то быстро трещать переводчику.
     - На мину наступил года три назад, давно привык, обойдется без пришивания ноги, - перевел Зибоев.
     Паренек встал на ногу, подхватил костыли, попрощался и заторопился вниз к отаре и второму пастуху.
     - Парламентер! Все обсмотрел, всех сосчитал, чертенок, если "духи" рядом - все будут про нас знать, - подвел итоги переговоров командир. - Офицеров ко мне на совет.
     Когда командиры собрались, Иван поставил задачу на ночь:
     - Охранение усилить! Офицерам проверять посты всю ночь. Пастухи - это "духовская" разведка. Еще, твою мать, бабу убили зазря! Тарчука самого бы вместо нее прибить на месте. Мины собрать с взводов к миномету, ленты к АГС и "Утесу" снести, не забыть. Связистам не спать, быть постоянно на связи, поставить растяжки из сигналок и гранат, но подальше, а то свои, засранцы, подорвутся. Да ставить их, как стемнеет, и чтоб из кишлака не видно было, где. И поаккуратней, чтобы сами ставящие не подорвались. Про ханумку я начальству не докладываю, и ты, замполит, не сообщай. Местные, может, тоже жаловаться не будут, тут ведь территория "духовская". Думаю, все обойдется.
    
Вечерело. Солнце заползало за горный хребет. На душе было муторно. Мы убили женщину. Ни за что. Мальчик бегает без ноги и пасет отару овец. Все это "благодаря" нашей интернациональной помощи. А "духов" я еще не видел.
     Солнце резко упало за вершину горы, и природа вся задышала. Сразу подул легкий свежий ветерок, трава ожила, послышалось стрекотание сверчков.
     Кавун окликнул меня из укрытия:
     - Ник, ты чего не ложишься? Сейчас Бандера, толстожопый, разляжется, тебе места не будет. Надо скорей устраиваться, пока он с радиостанцией на всю лежанку не развалился!
     - Так уж и "толстожопый"! Я просто в тазовой кости широкий, - отшутился Томилин.
     - Степан! Ты почему на Бандеру не обижаешься? - поинтересовался я.
     - А чого обижаться, хороший быв чоловик. Люди его любят.
     Я опешил. Вот те раз. Этот хохол с Западной Украины меня озадачил своим заявлением.
     - Томилин! Ты же комсомолец! Бандера - бандит!
- Ну, так ужо и бандит, у нас у сели тильки так не считают.
Ротный громко заржал:
     - Томилин, ты ж комсомолец! Это ж как в анекдоте: и пулемет застрочил с новой силой без патронов. Ха-ха. Вот так, замполит, хохол хохлу рознь. Правильно, Степан?
     - Я не хохол, я украиниць! - поправил важно Томилин с сильнейшим украинским акцентом.
     - А я хохол, - уточнил ротный, - и жить буду там, где лучше.
     - Вань, - чуть позже толкнул его я и спросил:
     - А в чем разница: хохол, украинец?
     - Ах-ха-ха! Об этом у начальника штаба батальона Василия Иваныча спроси. Майор Подорожник любит на эту тему разглагольствовать. Все. Спать давай.
     Я лежал и смотрел в черное-черное небо. Сон не шел. Было неуютно. Война под боком, внизу "духовской" кишлак, где-то рядом банда, их, может, больше чем нас, а мы спокойно завалились и спим, выставив небольшое охранение. Снимут часовых и перережут как баранов.
     Легкий ветерок обдувал лицо, и после дневного зноя было просто замечательно. Только камушки кололи в спину сквозь спальный мешок и одежду, да автомат и магазины упирались в бок. Неудобно, непривычно. Закрыл глаза, но глаза сами собой открывались. Небо было настолько великолепным, а звезды такими необыкновенно яркими и близкими, что опять возникло ощущение полета. Было никак не уснуть. Ворочаться не получалось, так как наши тела были спрессованы малым пространством укрытия. Я расстегнул молнию на спальном мешке и вылез, стараясь не помешать сопящим соседям.
     Надел кроссовки, взял автомат и стал обходить посты. Все три поста управления меня окликнули. Солдаты еще не спали, и бодрствовали не только часовые.
     Лейтенант Саня Корнилов болтал с арткорректировщиком, подсев к ним, я попил душистого чая, и мы долго травили анекдоты. Но жутковатые, неприятные ощущения не пропали. Александр, как и я, пошел в первый раз на боевые и чувствовалось, что нервничает не меньше. Обговорили очередность проверки постов, завел часы на четыре утра - мое время проверки и вернулся к своему "ложу". Храпел санинструктор выразительно, но после солидного тычка в бок сразу ответил:
     - На связи. Усэ нормально. Не сплю.
     - Ну и не спи, а то храпишь, как паровозный котел.
     - Так я шо, я ведь слышу усэ. Сна ни-ни, та вы ж ошиблись.
     - Глаза закрыл, наверное, сало тебе привиделось, вот и захрапел.
     - Не, я дивчин люблю билыие сала. Со второй попытки я уснул быстрее.

***

     Утром запиликал будильник на электронных часах, и я нехотя открыл глаза. Вылезать из теплого пухового укрытия не хотелось совсем. Еще было темно, но уже намечался рассвет. Все было пронизано сыростью выпавшей росы, а ветерок, который вечером доставлял удовольствие, теперь вызывал дрожь во всем теле и физические страдания.
     Связист ответил в полудреме, что все нормально, недавно взводный бродил, проверял, во взводах все тихо и спокойно.
     На постах бойцы тряслись от холодной сырости, а молодые солдаты еще и от страха.
     Сколько я в низину не вглядывался, видно ничего не было: туман накрыл ущелье. Если бы курил, то покурил бы, а так попил водички, съел конфету, пожевал галету. Чтобы занять чем-нибудь мозг, я пересчитал проведенные в этой дикой стране дни. Меньше месяца.
     После завтрака ротный собрал офицеров.
     - Солдат нужно чем-то занять. Чтоб они не бездельничали, пусть строят ячейки для стрельбы лежа, и еще СПСы для круговой обороны, да по очереди чистят оружие.
     Я пошел по взводам. Поговорил с молодежью. Многие боятся, устали. Как и я, плохо представляют, что может случиться в любой момент.
     Зам. командира роты Сергей Грошиков позвал к себе в гости. Он сидел выше нас и хорошо устроился с прапорщиком Голубевым. Они играли в карты, а третьего, им видно, не хватало.
     - Ник, в "кинга" сыграем? - предложил Сергей. - А то мы двое старых контуженых воина скучаем, как два дурака, умного не хватает.
     - А как тебя контузило?
     - Старая история. В Панджшере это было еще в прошлый год. Шли на вершину, а тут камушек из-под моей ноги выскользнул, сволота! Лечу по гладкой стене вниз головой, лицом вверх, как Иисус Христос, руки в разные стороны. Пятками и ногтями пытаюсь тормозить, метров тридцать скользил в ущелье, пока голова на какой-то валун не наткнулась. Ни как меня нашли, ни что дальше было - ничего не помню. Когда через полчаса или даже час вытащили и промедола (обезболивающего) два шприц-тюбика вкололи, очухался и ржу, прямо как идиот. Твой предшественник Алексеев, думал, что я от страха тронулся. А меня заклинило, я ведь на голове стоял полчаса. Руки не работают, ноги не идут, голова "не варит". Одежда в крови, лицо в крови. Вертушкой вывезли в Кабул, оттуда в Ташкент. Оказалось, сотрясение мозга и трещина черепа, маленькая-маленькая, компрессионный перелом позвоночника, хорошо, что без смещений. Вот что значит голова дубовая - все выдержала! - и Сергей раскатисто засмеялся.
- А на меня стена дувала рухнула от взрывной волны, - поддержал байки у костра прапорщик. - Присыпало очень хорошо, очнулся - ничего не слышу. Водку пить запретили. Три месяца терпел, а тут еще, когда понемножку начал кирять, борьбу за трезвость начали. Вот уж, действительно, пришла беда, отворяй ворота,
Голубев грустно вздохнул, а Грошикова финал рассказа прапорщика развеселил. Он вновь залился раскатистым смехом.
     - Ты еще, замполит, с Колобком плохо знаком. Тот дважды контужен, и у него вместо мозгов одно сплошное мозговое месиво, - подытожил Сергей.
   
 Как же не знаком - знаком. На третий вечер приезда в полк и на второй день всеобщего загула, дверь нашей ротной офицерской комнаты в общаге распахнулась от сильного пинка. Так праздновали возвращение из рейда. На пороге стояли, обнявшись, Сергей и Колобков, в тельняшках и трусах. В руках по бутылке водки. Врубили музыку на всю катушку, и начались дикие пляски аборигенов. Ах! Ох!!! Схватили каждый по трофейной сабле и давай фехтовать, а затем рубить металлические дужки коек. Бам! Бам! Бам! Когда умаялись, рухнули без чувств на койки и уснули. Мои глаза стали квадратными, потом круглыми и нормальную форму приняли не скоро. Я просто обалдел от этого "представления"…

***

     - Ну, ладно, давайте играть, - сказал я. – А во что? В покер?
     И тут к нашему укрытию подбежал солдат с радиостанцией.
     - Товарищ старший лейтенант! Вас командир роты!
     - Второй слушает!
     - Внизу родник, можешь сходить за водой. Прикрытие твое.
     - Понял. Выдвигаюсь.
     - Ник, за водой пойдем? Голубев будет отсюда прикрывать, а мы водички попьем. Пойдешь? - предложил Сергей.
     - Пойдем! Тогда от родника я вернусь к себе.
     Три бойца собрали фляжки со всего взвода и, поставив для прикрытия пулеметчика на вершине, спустились к роднику.
     Бойцы наполняли фляжки, умывались. Мы тоже умылись. Серега, глупо и нагло улыбаясь, вдруг заявил:
     - Не люблю замполитов, хочешь сейчас тебя грохну? Из этого автомата?
     Я понял, что это его очередная идиотская шутка, и поддержал игру.
     - Стреляй, псих, - сказал я как можно равнодушней. Он отсоединил магазин и направил на меня автомат.
     - Испытание замполита на пуленепробиваемость! Стало неприятно и как-то не по себе.
     - Хватит глупостей, придурок!
     Но Грошиков, ухмыляясь, нажал на спусковой крючок, раздался выстрел. Серега посерел в одно мгновение, потом побелел как лист бумаги, руки у него задрожали, автомат упал в ручей.
     - Я ж-ж жив? - с трудом выдавил я из себя.
     - Ник! Прости болвана, идиота! я не понял, как получилось, что патрон был в патроннике!!! О! Идиот! - И он врезал себе в лоб кулаком-кувалдой. - А что ты жужжишь?
     - Да как говорится, сама б-б... и шутки б-б... ские. Спасибо, что не попал.
     - Хорошо я взял выше плеча! Ну, я дурак, ну дурак. - Он продолжал находиться в шоке, как и я.
     - Видел дураков, но ты дурак самый отменный!
     - Как я не попал?! Как я не попал? Боже!
     - Переживаешь или жалеешь, что промазал? - спросил я, мои руки и ноги при этом подергивались мелкой дрожью, сердце стучало, как молот, но вида не подавал, что страшно.
     Бойцы сидели как вкопанные и ошалело смотрели на нас. Было тихо, словно на кладбище, лишь недалеко журчал ручей. Пауза затянулась.
     - Ротный на связи, - вымолвил солдат с радиостанцией и протянул наушник Грошикову.
     Дрожащими пальцами Сергей взял наушник, ответил в ларингофон:
     - Второй на связи! Выслушав ротного, сказал:
     - У нас все нормально, поднимаемся! И уже мне крикнул:
     - Поднимаемся через КП роты.
     Нагруженные флягами, солдаты медленно брели вверх по склону.
     - Никифор, прости меня. Я хотел пошутить, глупо получилось. - Серега обнял меня за плечи, сжал руку. - Прости, честное слово, все получилось глупо. С меня по возвращению накрытый стол.
     - Да пошел ты, дурак, отвали к черту.
     - Как будто тебя каждый день расстреливают! Это же событие! Ну, все забыли! Хорошо?
     Наверху стоял ротный, усмехаясь, смотрел на нас, руки в карманах, лицо злое-презлое.
     - Что было?
     - Да я нечаянно замполита чуть не убил. Патрон в патроннике оказался. Глупо  вышло.
     - Мозги через дырку в башке все вытекли? Или чуть-чуть еще есть?
     - Ну, я пошутил, глупо получилось.
     - Вижу, что не умно, на редкость не умно. В полку между рейдами все караулы будут твои. Чтоб дурь не кипела.
     - Понял. Разрешите идти к себе, товарищ капитан?
     - Давай, давай, и быстрее, товарищ старший лейтенант, а то еще в меня пальнешь, - насмешливо, все так же недобро глядя, произнес Кавун.
     Ротный взглянул мне в глаза и вздохнул:
     - С кем воюем! Ну и офицеры! Зеленые мальчишки и круглые идиоты. Пойдем чай пить. Вояка... Как самочувствие?
     - Да ничего, терпимо, могло быть и хуже.
     - Могло... Списали бы на снайпера. Вот так. Как все было?
     - Ай, нелепость, глупая шутка. Идиотизм какой-то. Первый рейд - и погибнуть от пули своего же ненормального офицера.
     - Кстати! Убивают, как правило, в основном новичков в первые месяцы и заменщиков, а также перед отпуском и после отпуска. Концентрации нет. Ну, вот мы с тобой в равном положении: и ты, и я в периоде повышенной убиваемости. Да только я об этой войне все знаю: знаю, когда пригнуться, когда упасть, где упасть, куда наступить, и мне всего месяц-другой остался! А тебе еще... Кто знает, что тебе предстоит? Эх, послужишь с мое, все испытаешь.
     - А что было у тебя, Ваня? Самое жуткое?
- Самое жуткое? Я тогда был ротным в третьем батальоне, стоял на дороге к Джелалабаду. В зону нашей ответственности ввели спецназ из Союза. Удали, самодовольства, самоуверенности много, а мозгов и опыта мало. Они вошли батальоном в одно из ущелий, а поверху пустили лишь взвод. Взвод зажали, перебили за полчаса, а затем взялись за передовую роту. Мой пост был очень близко, ближе всех. Я примчался туда с тремя БМП, но пробиться в ущелье не получилось: не было дороги. Когда мы подошли, бой еще шел, к нам выбрались несколько человек. Потом подоспели еще спецназовцы, и мы полезли в ущелье, но уже с хорошим прикрытием, да и вертушки помогали. Войти вошли, а добраться до них смогли только на следующий день. Вытаскивали их потом трое суток, одни трупы выносили, да еще под огнем, раненых почти не было. И вот, когда спасаешься, прикрываясь покойником, и с другой стороны лежит такой же убитый пацан мордой в песок, и пули свистят со всех сторон, тогда и маму вспомнишь, и бога позовешь. А, когда жрать хочешь, то жрешь, привалившись к мертвому телу, и банку для удобства на него поставишь. Вот так-то. Первые седые волосы в моей рыжей шевелюре я после этого обнаружил.
Капитан чуть помолчал и вновь продолжил:
     - Мертвых устали выносить. Столько крови никогда больше не видел и надеюсь, не увижу. А Грошиков только харахорится и бравирует, а опыта никакого. Из полутора лет он девять месяцев по госпиталям да отпускам. Надежды на него, как на опытного командира, нет. Взводные - все новички, служат по одному месяцу. Ты такой же. Голубев - прапорщик опытный, но трусит после контузии. Вот такие дела Держись меня, учись, запоминай. Старайся выжить!
     - Иван, ты нас все пацанами называешь, а самому-то лет сколько?
     - Двадцать семь. Но из них два года - каждый год за три, понятно? Уже возраст!
     Мне уже было значительно легче. После чая и консервов стало почти хорошо. Удивительно, но после шока аппетит разыгрался ни на шутку.
- Ложись-ка спать, я твои три часа контроля на себя беру, - сказал Иван.


Еще неделю мы охраняли дорогу. Убитую женщину афганцы унесли и похоронили, а пастухи больше к нам не приближались. По шоссе время от времени проходили колонны машин и боевой техники на большой скорости. Прямо под нашим расположением ржавело несколько остовов сгоревших машин и БТР - результаты засад мятежников.
     На седьмые сутки в полночь получили задачу сниматься с позиции, создав заставу из десяти человек с тяжелым оружием и минометом. Остаться выпало Грошикову и Голубеву с расчетом АГС и минометом. Выход к кишлаку остальной части роты - на три часа ночи.
     Кавун собрал офицеров.
     - Мужики, у нас всего двадцать восемь человек, и мы оставляем вам восемь бойцов. Со всех уходящих снять лишний груз, весь сухой паек и фляги с водой оставить тут. Выложить побольше гранат, запас патронов, "мухи". Берем минимум боеприпасов, в разумных пределах, конечно, каждый выгружает от всего имущества половину. Уходим как можно тише и быстрее. На окраину кишлака придет броня к четырем утра. Если что случится, нужно будет продержаться минут тридцать-сорок до подхода техники. На сборы даю ровно час, всем тихо спускаться на КП роты, а вашу заставу оставим тут на моей точке. Грошиков, растяжки,  поставьте по всему периметру, сколько вам сидеть здесь - не знаю.
     В три попрощались с заставой, и Серега Грошиков проводил меня напутствием:
- Ну, после моего неудачного выстрела жить будешь очень долго. Ха-ха!

 Двинулись. Быстрее, быстрее. Охранение метрах в пятидесяти, затем остальные. Идем тихо, почти беззвучно, мешки и вещи с вечера уложили хорошо, чтоб не стучали и не гремели.
     На окраине кишлака прозвучал одиночный выстрел, пуля с визгом отрикошетила от асфальта и улетела в темноту. Затем раздалась очередь. Поверх голов залегших на обочине бойцов роты просвистели пули, и донесся гортанный крик.
     Капитан Кавун передал по живой цепочке свистящим шепотом:
     - Не стрелять, в бой не ввязываться, тихо!
     - Не стрелять... Не стрелять...
     - Не стрелять... - прошептала как один вся цепочка солдат.
     - Кто их знает, сколько тут "духов", а может, это "царандой"? Обойдемся без перестрелки, - прошептал Иван.
     Мы, как призраки, стелясь по земле, уползали на окраину кишлака. Сколько "духов" может оказаться поблизости? Вступать в бой нельзя. Рота отползала все дальше и дальше.
     На шоссе послышался шум приближающейся техники. Техника подходила все ближе и ближе. Наконец из темноты из-за поворота вырвались яркие огни фар, броня затормозила возле нас, пушки повернули к жилищам. Рота загрузились за пару минут по машинам, которые мгновенно развернулись и умчались. Как будто нас здесь и не было.

***

     Наших бойцов заменили десантниками через неделю. Больше с этой стороны "эРэСами" город не обстреливали.
     Пока мы прикрывали дорогу, третья рота, прочесывая местность, нарвалась на банду и потеряла убитыми двух солдат. Отступающих после боя  десяток "духов" прямой наводкой накрыли танкисты.
     А нам повезло: мы были как на курорте. Мелещенко в первом бою остался жив и шел ко мне навстречу, широко раскрыв объятия. На нем была дурацкая панама, в которой он походил на пасечника. (После этого кличка Микола-пасечник надолго закрепилась за ним).
     - Никифор, шо было, шо было! Пока вы там тащились, мы воевали! Проходящий мимо Кавун заржал, услышав возбужденный рассказ насмерть перепуганного Мелещенко.
     - Вояка! Штаны сухие? Все в порядке?
     - Насмехаешься! А бой был такий ужасный, вот я, попав в историю! Думал в Кабуле будэ спокойно...
     Мы с Иваном вместе рассмеялись над его грустной физиономией. Не повезло человеку с распределением.

***

     Дивизия уходила. Суета закончилась, колонна за колонной мы выдвигались на дорогу. Батальон разбросали ротами для охраны тылов. Жарища стояла невообразимая. Пыль, поднятая техникой, окутывала нас как одеяло, обволакивала, забивалась в глаза, нос, рот.
     Афганские солдаты, бредущие мимо нас, в восторге глядели на начальника штаба батальона, майора Подорожника, величественно восседавшего на броне. Его усы топорщились в разные стороны и были каждый с банан средних размеров.
     Проходивший мимо усатый афганский офицер остолбенел. Замер как вкопанный, затем что-то забормотал, округлив глаза, и поднял вверх одобрительно оттопыренный большой палец. Солдаты-афганцы окружили БМП и приветственно махали нашему майору. Василий Иванович Подорожник значительно и важно подкрутил усы и изрек:
     - Бача! Вот когда такие же отрастишь, воевать хорошо научишься. Переводчик, переведи ему!
     Сержант-таджик перевел, наши союзники одобрительно заулыбались.
     - Карашо, командир, - произнес восхищенно афганец и, помахав рукой, пошел дальше.
     Гордый начальник штаба оглядел неподвижную технику нашей роты и дал команду начать движение.
     Лязгая и скрипя железом, техника ползла по грунтовке к Кабулу. Добравшись до асфальта, колонна двинулась быстрей и веселей. Снаряды расстреляны, продукты съедены, топливо истрачено - ехать легко.
     Я с интересом разглядывал местность. В этой дикой, богом забытой стране мне предстояло выживать два года, если повезет.
     Небольшие обработанные поля вокруг глиняных домов и всюду глиняные дувалы (заборы), огораживающие плохо ухоженные сады. Виноградники вокруг кишлаков. Время от времени мы проезжали мимо разбитых домов с провалившимися крышами, разрушенными дувалами, а вдоль дороги валялись сгоревшие автомашины различных марок и бронетехника, что наводило на грустные мысли. Сколько жизней оборвалось и с той и с другой стороны?..

***

     К вечеру, когда техника стояла в парке, оружие сдали в оружейку. Помылись в контейнере, изображавшем душевую. Меня позвал старшина Гога Веронян:
     - Никифор, зайди, мы ждем тебя.
     В каптерке сидел ротный, на столе стояла бутылка коньяка "Арарат", немного закуски.
     - Давай по сто граммов выпьем за успешное возвращение. Ты в рубашке родился. Ротный сказал: Грошиков чуть не застрелил тебя. Дурак чокнутый. Мудак - что с него возьмешь!
     - Старшина, я, сам знаешь, после гепатита, печень надо беречь, наливай грамм пятьдесят, а Нику-полную рюмку.
     Старшина плеснул в стеклянный стакан армянской "огненной воды".
     - За боевое крещение и чтоб так было каждый раз, оставайся живым! - изрек тост Иван.
     Старшина налил нам по второй, сам вторую пить не стал.
     - Теперь за замену! - и Ваня хряпнул по второй. Старшина быстро налил чуть-чуть и тоже выпил. Я засмеялся:
     - Что до замены немного?
     - До февраля, а в худшем случае до апреля.
     - Сглазить боишься? Ротный усмехнулся:
     - Да, что с ним в каптерке будет? Разве что матрасами завалит. Прапорщик начал горячиться и быстро трещать, захлебываясь от возмущения.
     - Ванья! Я что никогда не ходиль с вами? Я ходиль, а кто из старшин ходит? Никто. Работы сколько! Имущество все никак не списать. После капитана Беды столько осталось хвостов еще, а тебе ведь роту сдавать.
     - Да, ладно, не верещи! Главное, чтоб у меня с заменой проблем не было. Без тебя как-нибудь обойдемся. Хотя и трудно мне с вами. Взводные все новые, замполит только пришел, техник - "стакан", а зам "контуженый". А до замены ты, Ники, должен меня оберегать. Дома дочка и жена ждут. Хорошо бы каждый раз так спокойно обходилось.

***
Глава 4. Джелалабадская операция

     Целую неделю проводились занятия по натаскиванию молодых солдат, подготовка их к боевым действиям. Механики и наводчики-операторы готовили технику: заряжали боекомплект, проверяли и ремонтировали ходовую часть и движки.
     Как-то утром командир полка срочно собрал всех офицеров.
     - Товарищи офицеры, послезавтра выход в Джелалабад. Полк там еще не был, район новый для нас, задачи будут известны только завтра, сегодня получить карты и готовиться к выходу. Начальникам служб - обеспечить всем необходимым, пополнить боезапас, продукты получить на трое суток, составить списки убывающих и подать в штаб.
     Началась суета. Солдаты, как шустрые муравьи, стали таскать туда-сюда мешки, коробки, вещи, боеприпасы. Составили списки, подали в штаб. Получили команду разбить роту по восемь человек для десантирования вертолетами.
     Второй замполит полка, татарин, по кличке Муссолини, вызвал всех своих подчиненных к себе.
     - Получить листовки для распространения среди местного населения, агитационные ракеты (в них тоже листовки); выпустить боевые листки, назначить актив и подать списки актива, провести собрания, инструктажи.
     Какой бред! Зачем эти боевые листки? Сам-то, наверное, соображает, что это маразм. Отрывать людей сейчас от дела собраниями, стенгазетами... Если я попытаюсь сделать пятую часть из того, что сказано, ротный и офицеры пошлют подальше. За выполнение третьей части я б на их месте дал в морду, а за претворение в жизнь всей программы - можно бы и пристрелить. Главное - это не нужно никому, в том числе и самому подполковнику Мусалиеву. Затем "комсомолец", парторг и "пропагандист" добавили свои умные распоряжения.
    Старший лейтенант  Мелентий Митрашу, зам. командира второй роты, как более опытный, возмущался меньше всех.
- Мужики, не сотрясайте воздух: он сам понимает, что в наших глазах он мудак, но ему ж тоже такую же ахинею рекомендуют начальники. Пойдем лучше пообедаем, да вовремя доложим о сделанном. Обед - главное дело на войне. Я в Панджшерской операции в прошлом году наголодался. Привезут солдат, а уже через месяц почти все в госпиталях - заболели. Дистрофия и гепатит. Один солдат из вертушки выбрался, мешок тяжелый, автомат, еще много всего на него навешано, а лезть по крутой горе метров восемьсот. Снизу вверх посмотришь - голова кружится. Так вот, этот боец-писарь сразу ствол в рот и на спусковой крючок нажал - слизняк. Решил лучше сразу смерть, чем мучения смертельные без конца и края. Так вот, когда от истощения умерли несколько человек, прибыла медкомиссия из Кабула, всех с гор спустили к броне и давай рост мерить да вес. А я исхудал, форма оборванная была, без знаков различия и звездочек, х/б на мне еле висело. Встал на весы - 65 килограммов, а рост 189 сантиметров. Медсестра врачу говорит: "Дефицит веса двадцать килограмм". Врач как засуетился. Скорей в госпиталь! В вертолет его! Как фамилия солдата?
Мелентий усмехнулся вспоминая давнюю историю, покачал головой и продолжил:
     - Старший лейтенант Митрашу, говорю, Мелентий Александрович. Зам.комроты по политчасти. Полковник-медик череп почесал, похмыкал и изрек: "Вообще-то страшного ничего нет, все в пределах нормы, возвращайтесь в роту". Вот так-то, такие дела. А как хотелось на белых простынях поваляться, поесть, отоспаться, медсестру обнять какую-нибудь. Поэтому еда в нашей жизни - задача первостепенной важности.
     - Ну, тогда пойдем "почуфаним", - подытожил Мелещенко.
     - Пойдем поедим, - поддержал его оду чревоугодию Мелентий. - Вообще, от сильного напряжения и стрессов слишком часто крыша съезжает у солдат. Эх, в той Панджшерскои операции я был совсем зеленым, только из Союза приехал и попал во второй батальон. Он тогда тоже был рейдовый, это он потом встал в Баграмской "зеленке" по заставам. У одного бойца мозги с катушек слетели - бросил мешок и пошел в долину к "духам". Ротный догнал и попытался его остановить, успокоить, а тот, молча, автомат наставил ему в живот и дал очередь. Мы все были гораздо выше, быстро спустились, перевязали командира, стали выносить стали на площадку для приземления вертушки. Смотрим, а солдат уже в долине и убегает все дальше и дальше. Навели на квадрат артиллерию и ударили "Градами". Реактивные снаряды легли хорошо, кучно. Позже тело подобрали и в Кабул вывезли, списали эту гниду на "духов". А ротный выжил, кишки малость укоротили, но выжил. Только в Афган он уже не вернулся. Эх, хороший был командир! Душевный…
     - Мелентий, а как ты в батальон наш попал? - поинтересовался я.
     - Ты про Масленкина слышал?
     - Слышал, что погиб парень. Часто все его вспоминают, намекая на какую-то трагедию, но толком никто ничего не говорит.
     - История такая. В декабре прошлого года он прибыл, а в январе через месяц операция проводилась в Пагмане. Спустился Масленкин в кишлак с десятью солдатами за водой. Дело темное, как было на самом деле - никто не знает. Ротный доложил, что разрешил ему за водой спуститься, а кто говорит, что сам надумал в кишлак сходить за барашком: мол, сержанты упросили. Вообще, до кишлака было далеко, и пространство было не простреливаемое с гор, совсем неприкрытое. В долине нарвались на "духов". Патронов с собой взяли мало, только то, что в лифчиках, а некоторые были с единственным магазином. Батальон был разбросан далеко по задачам. В роте взвод от взвода находился на большом расстоянии. Один сержант только и уполз по арыку, отстреливаясь, а остальных постреляли и порезали. Лейтенанту мошонку на лицо натянули и член в рот вставили. Кишлак мы через неделю отбили, тела вытащили, дома все с землей сровняли. Но кому от этого легче? Солдат изуродовали, но тому Масленкину досталось хуже всего. Так-то. Опыта у парня не было: первый раз шел в рейд.  Поэтому, парни, повнимательней будьте, не лезьте туда, куда собака свой конец не сунет. Набирайтесь опыта. Убивают всегда новичков. Выдержал вначале, приноровился - будешь жить. Повоюешь, и живым заменят.
    
Вот такие невеселые истории поведал Мелентии Александрович перед боевыми действиями, зато поучительные.

***

     За продовольственными складами разметили площадку для вертолетов. Вертушки я раньше видел в основном только в кино, а в Афгане летал один раз становиться на партучет из Кабула в Баграм.
     Задачи ротам поставили уже на площадке. Секретность! Отметили точки на картах, разбили нас для десантирования по восемь человек. Через три часа ожидания появились вертолеты, и началось... Посадка - взлет, посадка - взлет... пыль, песок. Посадка - взлет. Батальонный разведвзвод разделили пополам, одна половина со мной.
     Посадка. Ветер раздувает волосы, глаза запорошило пылью. Наклоняясь до земли, бредем к открытому люку.
     Взлетели, а парашютов-то нет! Глянул вниз с замиранием сердца - земля все дальше и дальше. Страшно. Люди не видны, летим высоко. Постепенно наступило успокоение, и мысли приобрели философское направление.
     Собьют? Не собьют? А если и собьют, может, сядем? А если погибнем? Ну не сейчас же, ведь могут убить в любой момент (погибают и в мирное время: машиной задавит, кирпич на голову, инфаркт ).
     Ладно, чепуха все это. Вон даже опытные солдатики хоть и бравируют, но заметно нервничают.
     Батальон впервые десантировался на вертолетах.
     Разведчику Гостенкову места на лавке откинутого сиденья не хватило, и он развалился на днище, вытянув ноги. Весь обвешанный и обмотанный лентами, в тельняшке, обняв ПК, он был похож на матроса-анархиста из старого кинофильма.
     Постепенно началось снижение.
     Вертолеты один за другим на бреющем полете стелились по изгибу речушки в ущелье. Вдруг вертушка оказалась над широкой долиной, похожей на зеленый остров между угрюмыми серыми скалами.
     Внизу шел бой, и мы, высадившись, сразу же втянулись в него. Откуда били по нам, было не ясно, мы же стреляли во все стороны от площадки. Под прикрытием шквального огня батальон занимал позиции, расползаясь все шире по долине.
     Ротный веселыми воплями встретил меня.
     - Ну, что рэйнджер! Впереди "духи" уходят по ручью. Человек десять уже ускакали на лошадях. Прямо как в кино "Белое солнце пустыни". Кто только будет Суховым? Наверное, комбат. И где, черт возьми, таможенник капитан Верещагин с пулеметом! Ха-ха.
     Минометы били вглубь "зеленки", стреляли без треног с руки, толком не зная куда, а пехота понемногу ползла вперед - от куста к кусту, от бугра к бугру, от камня к камню. Пули свистели, рикошетили от булыжников. Попались по пути первые трупы животных и бородатых "духов".
     А у нас в батальоне раненые. Опять раненые во второй роте. Кого-то унесли в приземляющиеся вертушки. Одних сюда, а других уже обратно.
     Вот полк весь уже здесь. Разведбат и восемьдесят первый полк расположились по гребням ущелья. Десантники где-то рядом за перевалом.
     Проползли открытое пространство и скорее в кишлак, который уже трясет разведка. Несколько "бородатых" валяются в овраге, на краю кишлака. Эти уйти не успели и бились до последнего патрона.
     А что же я? Второй бой и никого не завалил, толком "духов" и не видел. Стрелял куда попало, впрочем, как и вся остальная рота.
     Василий Иванович Подорожник вызвал Кавуна, и вскоре тот вернулся хмурым и озабоченным.
     - Ну вот, попали в переделку, черт. Тут "духов" больше, чем нас, раз в пять. Нога "шурави" никогда не ступала на эту помойку. Тебе задача - берешь трех бойцов и вон за крайним жилищем на горке занимаешь оборону. Ночью не спать. Ты в боевом охранении от нашей роты.  Вот тут и тут будут от второй и третьей роты заставы. Не постреляйте друг друга. Бери людей из второго взвода. Ну, удачи! Костры не разводить! Маскироваться…
     - Когда выходить? Пожрать бы, - вздохнул я.
     - Выходить сейчас, а то совсем стемнеет. Скорее. На месте осмотришься. Перекусите в дозоре холодными консервами. Быстрее бери солдат.
     Тропинка вилась между заборов, выложенных из камней, все круче и круче, все выше забиралась моя группа. В сумерках выбрались на вершинку. Кишлак как на ладони, все в нем шевелилось. Огни, дым, суета. А мы жевали сухари и холодную кашу с мясом, вернее с присутствием мяса.
     Солнце рухнуло за горы, и темнота навалилась, словно нас укрыли темным одеялом. Подул ветер, свежесть перешла в прохладу, которая сменилась мерзкой сыростью. Постепенно и я, и бойцы замерзли, не согревали и бушлаты. Вот так-то. Конец августа - днем жара, а ночью холод собачий. Как говорится, из огня да в полымя. У меня бушлата не было, не взял по неопытности, поэтому накрылся расстегнутым спальным мешком.
     Всю ночь на пролет мы дрожали на ветру, а утром выпала роса, так еще и промокли.


     С рассветом спустились к своим злые, как черти. Но поспать и погреться не удалось. Командир полка ревел, как разбуженный медведь-шатун, и разгонял подразделения по задачам. Я поздоровался с нашими офицерами и тут же занял свое место в хвосте колонны. Ротный велел подгонять всех отстающих, и мы вместе с санинструктором побрели в замыкании. Бандера- Томилин шел, как всегда бурча и ругаясь тихо себе под нос.
     Цепочки солдат растянулись во все стороны, роты выходили на задачи. Где-то впереди по ущелью била артиллерия, в небе кружились вертолеты и с высоты посылали куда попало "нурсы". Зачищали для нас район. Как далеко предстоит идти! Полдня рота ползла по горам, жарясь под лучами жестокого солнца. Грязь, пыль, пот. Солдатские х/б быстро пропитались им насквозь: больше всего тяжелого вооружения у расчетов. Особенно мешают движению навешанные на мешки ленты к пулеметам, мины к минометам и "мухи". Первый час я шел налегке, но постепенно, когда молодежь начала сдавать и выбиваться из сил, нагрузил на себя, что мог. Сначала повесил на шею ленту к пулемету, затем взял чей-то гранатомет. Расстрелять бы их куда-нибудь и выбросить. Да пока не в кого. И так несколько часов пути: вверх-вниз.
   
 К обеду добрались до убогих полуразрушенных артиллерией домов. Привал! Какое счастье!
     - Офицеры, ко мне, - крикнул озабоченно Кавун. - Отцы-командиры! Задача: повзводно прочесываем местность, ищем оружие и боеприпасы. Нам придаются саперы, самим никуда не лезть. С нами работает командир саперов - старший лейтенант Шипилов. Опытный офицер – весь боевой опыт отражен на физиономии, - заулыбался Кавун. - Выполнять при поиске и разминировании его указания. Инструктируй народ!
     Плотный, с квадратным лицом сапер действительно имел внушительный вид. Подбородок был рассечен глубоким шрамом, такой же шрам пересекал щеку, а лоб и нос были испещрены следами осколков. Лицо багровое то ли от ожога пороховым зарядом, то ли от постоянного обветривания. Коренастый, широкоплечий - настоящий боевой офицер.
     - Господа офицеры! Если не хотите иметь рожу как у меня и вообще хотите иметь лицо и руки, то никуда не лезьте. Рыть землю носом будут саперы, а вы их охраняйте. Ну, и помогайте выносить, если что найдем.
     - Да, вот еще что - таскаем все сюда. Здесь и площадка хорошая для вертолетов, если будет что вывозить - вывезут. За работу! - скомандовал ротный.
   
  Вскоре появились первые результаты. Шипилов оказался мастером своего дела. В тайнике в камнях обнаружил цинки с патронами, ящик с гранатами. В сарае первый взвод обнаружил ДШК и больше сотни выстрелов (зарядов) к гранатометам и безоткатному орудию, несколько сотен ящиков патронов к пулемету, больше сотни мин "итальянок". В еще одной хибаре оказался миномет и сотни мин к нему. На наши доклады в ответ был слышен радостный визг комбата и комполка. И тут нам повезло по-царски. Солдаты нашли склад спальных мешков, очень легких, хотя и не очень теплых, поролоновых, а не пуховых, как у меня и ротного. Но это была огромная удача. Сотни спальных мешков, склад с продовольствием, склад с медикаментами! Горы трофеев все росли и росли. Вскоре к нам спустилась группа с КП полка, и, набрав спальных мешков для штаба, все очень довольные трофеями удалились. Пришли такие же ходоки от управления батальона и из других рот, нагрузились продуктами, спальниками. Санинструкторы выбрали таблетки, порошки, бинты. Явился медик-прапорщик Айзенберг, по кличке «Папа-доктор», со своими санитарами. В куче медикаментов лежали сотни пакетов итальянского кровезаменителя. Наш был разлит в пятисотграммовые стеклянные банки, часто бился и разливался, да к тому же, вливая его, необходимо было емкость держать на весу.
     - Смотри-ка, как хитро придумано. - Почесал задумчиво затылок прапорщик. - Иглу втыкают в живот, а пакет под зад или под спину, жидкость и поступает, постепенно выдавливаясь. А мы как мудаки должны стоять с банками под обстрелом.
     - Да, они раненому "духу" втыкают один пакет с иглой и оставляют еще несколько в запас. Бросят "духа" в пещере или травой закидают и уходят. "Душок" оклемается, отлежится днем, а ночью, если выживет, его забирают или уползет сам, - включился в разговор Степан. - Мы в Панджшере одного такого нашли, весь пакетами обложен. Ему не повезло, никакие лекарства не помогли. Скончался от второй порции моего свинца. Весь магазин в него всадил за недавно уничтоженную БМП, за сгоревших ребят.
     Степан грустно вздохнул и закурил.
     - Степа, ты у нас не скорой помощью работаешь, а патологоанатомом, - улыбнулся Кавун.
     С КП полка по тропинке примчался авианаводчик с охраной и принялся сажать вертолеты.
     Через полчаса прилетела первая пара "Ми-8", и вертолеты сели на разные ярусы возделанных полей. Солдаты, как муравьи, забегали и быстро заполнили их трофеями. Затащили пулемет, несколько запасных стволов к нему, цинки с патронами, миномет и несколько старых винтовок "Бур" с патронами. В небе тем временем кружили два "Ми-24" и осуществляли прикрытие. Пара вертушек, загрузившись, взлетела и на их место села следующая. В них принялись грузить мины "итальянки", снова патроны, ящики с гранатами. Когда приземлилась третья пара, из вертолета выскочил борттехник и направился к нам.
     - Командир, что будем вывозить? Что грузить?
     - Вон еще цинков сто с патронами, штук сорок выстрелов к гранатомету, эPэCов штук сорок, мин столько же.
     - Черт! Сколько же вы нагребли этого барахла?
     - Да, уж немало!
     - А что-нибудь повкуснее?
     - Что у нас вкусненького? Ящик печенья, бочка варенья. Но мы "мальчиши-плохиши" и ничего этого не дадим!
     - Братцы! Ну, правда, что-нибудь подарите, чего не жалко.
     - Ладно, у нас есть десять мешков муки и пять мешков сахара, мешки с рисом, ящик чая. Но носите все это сами.
     К вертолету потянулась вторая цепочка, но уже из вертолетчиков. Забрав половину продуктов, вертолетчики улетели.
     Третья пара вертушек прилетела через полтора часа, но загружать боеприпасы никто не стал. Затащили мешки и ящики, затем медикаменты и спальники, те, что батальон не разобрал по ротам.
     На прощание все тот же шустрый борттехник подбежал и пожал нам руки.
     - Спасибо, ребята! Ох, и порадуется эскадрилья сегодня! Все, что осталось, подрывайте. Больше не прилетим.
     - Что, брагу будете делать? - улыбнулся Голубев.
     - И брагу тоже. А то спирт кончился. До встречи. Если что, вызывайте! И вертушки умчались.
     Не вывезенные цинки с патронами остались валяться на земле, еще много мин, и выстрелов к "безоткатке", а солдаты все продолжали носить из развалин кишлака новые найденные боеприпасы.
     - Что с этим всем делать будем? - поинтересовался Шипилов.
     - Крот! А ты прекрати рыть землю носом, - огрызнулся Кавун.
     - Капитан! Я же не нарочно. Мин как грибов в тайге. Я столько трофеев никогда в жизни не видел. Так, как проблему решаем?
     - Как? А ты как предлагаешь?
     - Я предлагаю: все пороховые заряды высыпаем в эту кучу мин, цинки вскрываем и патроны рассыпаем туда же, подожжем, пусть стреляют. А снаряды, ракеты, гранаты складываем в избушку, самую крепкую. Я их в ней и подорву, когда будем уходить. Пусть в космос летят! Устроим знатный фейерверк
     - Давай, крот, действуй, руководи! - согласился ротный. Солдаты сложили все, что осталось, в кучу, снарядами нашпиговали самый крепкий дом, начали собираться отходить в горы.
     Бойцы распотрошили ящики, тюки, коробки, набивая вещмешки чаем, сахаром, рисом и выбрасывая консервы с кашей.
     - Степан! Что за чай? - поинтересовался я.
     - О, это такая изумительная вещь. Самый замечательный, настоящий! - ответил сержант.
     Я зачерпнул горсть мелких темно-зеленых горошин величиной с черный перец.
     - Эти шарики - чай?
     - Чай! Потом сварим, увидите и попробуете.
     Все, что не смогли нести, рассыпали и сожгли. Степан тщательно растоптал два мешка лекарств - этого всего не забрать, тяжело.
     Рота двинулась в горы, а внизу остались лишь три сапера и Шипилов.
     Вскоре взлетел на воздух дом со снарядами, затем загорелась куча с патронами и минами. Треск выстрелов, разрывы патронов и гранат раздавались часа полтора, пока мы шли на точку для ночевки. Саперы догнали роту на гребне холмов и разместились вместе с нами на ночь. Все вымотались за день, и солдаты с большим трудом смогли нести охранение.

***

     Утром в роту пришла группа управления батальона, затем разведрота и командир полка со своей свитой.
     Командир полка толстый, как бегемот, ежеминутно вытирал пот со лба. Тяжело ему в сорок два года со своими ста десятью килограммами живого веса по горам ходить. Красный, как помидор, с трясущимися от усталости мясистыми губами и щеками, он пыхтел как паровоз.
     - Ваня! Кавун! Вода есть? - прошептал Филатов с громким присвистом. Ротный протянул командиру фляжку, и подполковник опустошил ее в три приема. Литр за минуту!
     - Ваня! Молодцы! Вся рота - молодцы. Тебе орден "За службу Родине", Шипилову - "Красную звезду", офицерам и солдатам - медали. Всем! Такие результаты во всей армии никто не выдал. Молодцы!
     И пошагал дальше, опустошив, между прочим, еще и мою фляжку, которую ротный ему щедро выделил. Сзади шел крепкий солдат с огромным мешком и двумя автоматами. Ординарец. Нам он осклабился улыбкой-гримасой и побрел за своим шефом.
     - Не повезло солдату. Этот наш "боров" сам еле-еле идет, а если, не дай бог, ранят, ни за что на руках с гор не вынести. Только вертолетом, - усмехнулся прапорщик Голубев. - Меня, худенького, эвакуировать будет гораздо легче, но я уверен: до этого не дойдет. Разве что бухого, как свинью, но в таком виде бываю только в полку.
     Мимо проходили рота за ротой на новые задачи. Нас оставили на месте, а остальные весь день прочесывали ущелье. Но больше Шипилов почти ничего не нашел. Несколько десятков цинков с патронами, десяток "эРэСов", еще миномет и мины к нему да несколько старых ружей.
    
Два дня рота "парилась" наверху, а батальон шарахался впустую по долине.
     Мы сидели, лежали, спали, ели, пили. Все время пили замечательный чай. Чай, какого я в жизни никогда ранее не пробовал, больше не доводилось и впоследствии.
     Шарики чая в кипятке раскрывались как цветочки и становились ароматными, душистыми. Чай был зеленым, я, правда, к такому чаю привык еще в Туркмении. Это было прекрасно!
    
Утром на третьи сутки двинулись в дорогу и мы. Батальон ждал роту в большом кишлаке. Все было вытряхнуто из домов на улочки: мука, рис, барахло, лавки, циновки. Я подобрал старинный радиоприемник, английский. Ему лет сорок, а может, и больше. Раритет. А тут в глуши он все работал и работал, люди его слушали. Единственная связь с цивилизацией. Сам ведь не знаю уже неделю, что в мире происходит. Как прошел последний футбольный тур? Выиграл ли "Спартак" у киевлян?
     Я поставил приемник на край дувала и пошел по улице. За спиной раздалась автоматная стрельба. Это Дубино пустил очередь в приемник.
     - Зачем, сержант?
     - Пусть не слушают "духовскую" пропаганду.
     - Они дикари, но и ты далеко от них не ушел. С пальмы ты не спускался, потому что в Бульбении они не растут, но на елке или ты, или твои близкие предки жили совсем недавно.
     - Предки это хто?
     - Ты все равно не поймешь. Не забивай голову. Иди дальше, сержант. Минометчики поймали двух лошадей и погрузили на них минометы,
     Хитрецы. Переход, судя по расстоянию на карте, предстоял долгий. По хребту вверх, затем спуск в ущелье, подъем еще на хребет, марш по гребню и вновь спуск уже в долину, и наконец, бросок к технике по пересохшему руслу реки. Идти километров пятнадцать. Хорошо хоть сухой паек съели, все легче перемещаться. Разведчики и управление полка двинулись в горы, наша рота опять шла в замыкании. Бойцы грелись у костра, в который бросали корзины, циновки. В нем горело что-то подозрительно знакомое. Я подошел поближе и увидел свой немецкий пуховый спальник. Ротный мне, как не ходившему раньше по горам, выделил "ординарца" из взвода (Корнилова) для заботы обо мне. О ротном заботился медик Степан. Вот этот заботливый "ординарец" и сжигал мой драгоценный спальник.
     - Ты что делаешь, гад? - заорал я.
     - Чтоб "духам" не достался. Я его выбросил, - глядя мне в глаза, ответил глупо ухмылявшийся солдат.
     - А с чего он "духам" бы достался-то?
     - Да у него же замок сломался, я вам новый трофейный взял. А этот белый - тяжелый, и спать в нем жарко. А зеленый - легкий, новый, - принялся нахваливать спальник "ординарец" - узбек.
     - Вот черт! Ну, подсунул второй взвод дегенерата! Легкий, новый! А зимой, что я буду делать в этом легком поролоновом? Он белый, потому что зимний!
     Солдат глуповато хмыкнул, закосил глазом в сторону и принялся бочком-бочком линять к костру. Спальник трещал и вонял гусиным пухом. Хорошо горел. Пропал подарок моего предшественника. Вот черт! (Больше я себе никогда "ординарцев" не брал.)
     Ротный направился ко мне, посмотрел в костер, заматерился, плюнул в огонь и, похлопав успокаивающе по плечу, отошел в сторону, командуя:
     - Подъем! Начать движение. Первый взвод идет первый, затем пулеметчики, в конце второй и третий. Ник, берешь Дубино и Степана и в замыкании. Не отставайте! За нами никого, и "духи" наверняка будут наблюдать за отходом. Вперед, не отставать!
     Взводный Голубев по примеру минометчиков загрузил на другого коня станок от пулемета. Рота по узкой тропинке двигалась все выше и выше и достигла середины этого серпантина, вьющегося к вершине. В этот момент почти с самого гребня сорвалась лошадь с минометом, кувыркаясь и ударяясь о камни и уступы, затем полетела в пропасть.
     Комбат заорал на все ущелье и принялся крыть всех матом. Командир батареи Вася Степушкин, маленький, худенький, светловолосый капитан, как-то съежился и вжал голову в плечи. Получив нагоняй, он принялся организовывать экспедицию по подъему минометов. Это после того как два миномета просвистели до самого дна ущелья, впереди трупа животного.
     Догнали нас солдаты с минометами уже на самой вершине. Гимнастерки от пота побелели и стали как корка.
     Пришлось разгрузить свою лошадь и Голубеву. Нелегко было тянуть все тяжелое вооружение минометчикам и пулеметчикам.

  На привале Подорожник перестроил порядок движения. Теперь тылы уходили первыми, затем вторая и третья роты. Мы шли последними.
     Замыкал движение разведвзвод. Сам Василий Иванович отходил с нашей ротой. "Решил приобщиться к нашему подвигу, поближе к "героям"", - пошутил ротный. Наконец после всех спусков и подъемов вышли на высокогорное плато. Тут размещалась кошара с овцами и низенькое строение из камня, почти нора, обложенная каменным забором. У входа в "нору" жалась женщина с грудным ребенком, рядом ползали еще пара ребятишек. У забора стоял высокий голубоглазый, чернобородый пуштун и что-то восторженно говорил, приветствовал, предлагая лепешки. Я и ротный взяли одну и разломили пополам, пожали ему руку и пошли дальше.
     Абориген погладил руки комбата, помахал солдатам и что-то все горланил вслед. Едва мы скрылись за холмом, как раздался выстрел, и тут же послышался истеричный, дикий женский крик, полный ужаса.
     Комбат развернулся и вместе с Айзенбергом побежал назад.
     Кавун остановил роту, и мы заняли оборону. Маты Подорожника были слышны даже нам.
     Минут через десять появились разведчики, которых подгонял наш Чапай. Не покладая рук, Подорожник весь путь бил кулаком по голове и пинал ногами какого-то разведчика. Как выяснилось, это был Тарчук. Перед рейдом доукомплектовали разведвзвод, и он, как бывший спецназовец, попросился к ним, а мы не возражали. Кавун с радостью преподнес этот "подарок", а старший лейтенант Пыж не ведал, что это "данайский дар".
     - Сволочь! Убийца! Мерзавец! - ревел комбат. - Ты зачем человека убил?!
     - Не человека, а "духа", - пытался что-то мямлить в оправдание солдат, вытирая кровь с разбитых губ и носа.
     - Кто приказал стрелять в человека?
     - Никто! Мы, отходя, всегда пастухов убивали! Они все на "духов" работают!
     - Здесь тебе не спецназ. Это армейский батальон, и ты, гнида, служишь в доблестном первом батальоне. Мразь! Убийца!
     Солдат стоял и молчал, затравленно глядя исподлобья. Он был заметно испуган и не ожидал такого поворота событий.
     - Негодяй! Этот мужик меня лепешкой угостил, руку жал. А ты его, как собаку, просто так, мимоходом застрелил! А там ребятишек трое. Теперь с голоду умрут.
     Убить человека просто так, ради удовольствия - это выше моего понимания. В голове не укладывается, откуда взялся этот выродок. Ведь простой деревенский парень. А за месяц из озорства или еще, черт знает, зачем, как мух, застрелил двух человек. Изувер какой-то!
     - Дать миномет уроду, пусть трубу тащит! Автомат забрать, гранаты тоже. Нагрузить минами мешок, пусть корячится. Сволочь!
     Комбат кипел, усы от негодования дрожали, он готов был сам застрелить этого мерзавца.
     - Такому все равно в кого стрелять. Застрелит и ребенка, и беременную женщину. Нравится, наверное, война.

***

     Переход длился только один день, а казалось, целую вечность, да еще двигаться приходилось под раскаленным солнцем. Хорошо, что броня зашла в сухое русло и встретила нас. В колонне ночью произошла катастрофа: в пропасть улетел БТР с командиром танкового батальона. Погибли два офицера и два солдата, трое было ранено. Кошмар!

***

     Потом был двухсуточный марш. Еда на броне, костерки, разведенные у гусениц в колее. Пыль, пыль, пыль...
     Колонна ползла со скоростью черепахи. Техника растянулась на многие километры. Мы уходили из района почти последними. Цепочка машин петляла и ползла как гигантская змея. Правда, эта змея громыхала и пылила колесами и траками.
     Ротный подозвал меня перекусить. Техника стояла, не заглушая моторов, впереди что-то застряло.
     - Какая мощь! Что скажешь, "замполь"? - спросил ротный.
     - Да, впечатляет!
     - Впечатляет... Вот смотри: тут собраны несколько бригад материального обеспечения, бригада РЭБ, полк связи, артиллерийский полк, артиллерийская бригада, батальоны связи, и еще черт знает что. Штабы, штабы, штабы. Сплошные кунги и будки на колесах. А в горы идут четыре "кастрированных" батальона. Мы в боях по отношению к "духам" всегда в меньшинстве. Одна надежда, что если прижмут, вызвать авиацию или артиллерию на себя, может, повезет и свои не зацепят.
     - У меня из головы не выходит убитый афганец. Если мы тут убиваем просто так, то какую тогда интернациональную помощь оказываем? Этот пастух всю ночь не выходит у меня из головы. Так и стоит передо мной: руки жмет, лепешку сует. Глаза добрые. Рядом баба с детьми.
     - Ну, этого ты видел глаза в глаза, а представь: прилетели вертолеты или авиация, бросили бомбы, пустили "нурсы" - и привет кишлаку вместе с детьми, стариками, ханумками. "Духи" или не "духи" - никто не разбирается. Посмотри, сколько вокруг развалин, тут жили до нас люди, взгляни, у каждого кишлака, за каждым домом свежие могилы, а за пять лет их, наверное, около миллиона.
     - Кошмар. Не правда. Не может быть!
     - Правда. Это война ради войны. Нужно армию где-то обкатать, вот и обкатывают. У американцев был Вьетнам для проверки армии и техники, а мы тут проверяем.
     - Но до бесконечности это продолжаться не может.
     - Не может. А может, и может. Как остановить войну? Как генералам и политикам сохранить лицо? Войну начать легко, а вот закончить трудно, очень трудно. Особенно вот такую партизанскую. Партизаны и каратели.
     - Не ожидал оказаться карателем. Я ехал добровольцем сюда, как в тридцатые ехали в Испанию.
     - Ошибся. Мы тут воюем с целым народом, почти со всей страной.

***

     Колонна без конца и края тянулась и тянулась. Авангард уже вошел в Кабул, а мы все ехали и ехали. Несколько раз наносили удары прямо с дороги по окрестностям в ответ на выстрелы мятежников. Но это были вылазки сумасшедших. Шла исполинская сила. Артиллерия и авиация тотчас же перепахивала тот квадрат, где что-то шевелилось.

***
     В полку сразу началась неразбериха. Приказы сменяли один другой. Разгружаться - не разгружаться. Отдыхать - не отдыхать. Подать наградные списки, помыть людей, навести порядок. Солдаты сложили мешки, оружие поставили в оружейку, а боеприпасы не сдали. Ожидался новый выход. Куда - было не ясно. Обстановка в штабе была очень нервная, и никто ничего не мог понять. Командир полка приказал представить ротного и взводного сапера к орденам, отличившихся солдат и офицеров нашей роты - к медалям. Целую ночь писари трудились над представлениями на награды. Командир роты сиял.
     - Ну вот, за полгода в первый раз в этом батальоне отметили. А то все чужак и чужак, "выкормыш с дороги". Замечательно было бы получить орден "За службу Родине" 3-й степени! Такого ни у кого в батальоне нет. Красота. Ну, а всем вам зеленым салагам "За отвагу" - это что-то! По месяцу прослужили и уже к медалям. Ладно, я пойду, разомнусь беленьким, а вы тут порядок наводите. Завтра, если поступит команда, сдадим боеприпасы.
     Допоздна наводили порядок, мыли бойцов, чистили оружие. Ушли в общежитие глубокой ночью.

***

     - Всем встать! Бездельники! Где ротный? Почему зарядки в роте нет? Кто ответственный? Через пять минут построение. Со всеми офицерами и прапорщиками! - проорал начальник штаба батальона Подорожник, бегая по комнате, и затем с силой пнул дверь, и выскочил наружу.
     Ротный был более-менее нормальный, только заспанный. Старшина храпел в каптерке, дежурный его не добудился. Вот и скандал - нет зарядки! Техник в шесть тридцать утра на ногах еле-еле стоял, а командир ГПВ даже на ноги встать не мог, пришлось строиться без него.
     В других ротах было еще хуже, ряды офицеров поредели, а стоящие на ногах качались. Наша рота держалась лучше всех.
     - Товарищ капитан! Почему боеприпасы не сдали?
     - Так вы же приказали не сдавать.
     - Я ночью отдал другой приказ, и дежурный по роте его получил.
     - Не знаю, разберусь!
     - Разберись! Орденопросцы-орденоносцы! Хрен всем, а не ордена и медали. Бездельники! Техник в стельку пьян. Где ваш командир ГПВ?
     - У него болит желудок...
     - Желудок переполнен водкой? Ко мне его!
     - Где ваши наградные?
     Быстро послали писаря в роту, и он примчался с пачкой бумаги.
     - Вот, товарищ майор, - протянул я их начальнику штаба. Подорожник взял пачку, посмотрел фамилии в листах и демонстративно медленно порвал все листочки на четыре части и сунул мне обрывки в руку.
     - Навести порядок, сдать боеприпасы, привести солдат и себя в божеский вид, построение через два часа. - И усатый полководец ушел отдыхать.
     Комбата Цыганка нигде не было видно, опять в дивизию убыл, все должность в штабе пробивает, поэтому майор Подорожник выслуживался. Жил в ожидании повышения, а мы невольно ему мешали подрасти.
 Командир роты собрал офицеров и задумчиво начал констатировать:
     - Ах, Василий Иваныч! Какая сволочь! Завидует. Нашел причину докопаться. Выждал чуть-чуть и ужалил. Все раньше боялся, что я его подсижу. Мы результат за весь полк дали, а он с третьей ротой был, и нет ничего. Зам. комбата был со второй, и тоже нет трофеев. Ну и хрен с ним. Сорвался такой красивый орден, а по большому счету нам орден не надо - замену давай.
     - Может, отойдет, охладится? Успокоится? - спросил я.
     - Да, уж нет. Не успокоится. Злопамятный хохол, все бесится, что на боевые за комбата ходит, а не назначают никак на должность. Хрен ему по всей морде. Я вот тоже хохол, но не злопамятный. Вполне даже добрый. Не настоящий, наверное. Ну, да ладно, спать хочется больше, чем получить еще один орден! Пошли все в задницу!
    
Глава 5. Украденная корова, или дурака и могила не исправит

После Джелалабада я чувствовал себя в полку гораздо уверенней. В роте солдаты меня признали, а с офицерами я сдружился. Понемногу я привык к обстановке, освоился. Бытовые условия, конечно, отвратительны, но могло быть и хуже. Больше всего бесило то, что лишний раз помыться было невозможно. С боевых как-то вернулись, пыльные, грязные, а в полку воды ни холодной, ни горячей. Душевые заработали только утром. Солдаты и офицеры кое-как быстро помылись, а через полчаса, когда я только сел за оформление наградных на бойцов прозвучала сирена: "Тревога!".
     Весь полк пришел в движение.
     Срочный выход в Чарикарскую "зеленку". Начало марша через два часа. Едва технику разгрузили, а уже надо снова пополнять боеприпасы, получать продукты, экипироваться.
     ЧП! С заставы второго батальона украли четырех солдат. Нужно попытаться отбить, хотя бы их тела.
    
 Пехота носилась как угорелая. Броня потихоньку выползала из парка и строилась в колонну, а бойцы на медленном ходу загружали машины. За пару часов все более или менее было готово, и полковая колонна помчалась по Кабулу. Шла только броня и минимум колесных машин. Город проскочили быстро, регулировщики из комендатуры и афганцы обеспечивали "зеленую улицу". По Баграмской дороге боевые машины мчались на всех парах. Кишлачная зона, мимо которой мы двигались, безмолвствовала. Вдоль трассы сидело множество вооруженных афганцев в форме и не в форме. Кто его знает, кто они такие. Они не стреляют, и мы не стреляем. Сидят, значит, так и надо. На мой вопрос, кто это, ротный коротко ответил:
     - "Духи".
     - Как "духи"? С чего ты взял?
     - А так - "духи"! Только мирные. Сегодня они за нас. А кем были вчера и кем будут завтра - неизвестно.
     Колонна полка подошла к окраине Чарикара и замерла на обочине дороги. Я зашел на заставу поболтать с Витькой, замполитом местной роты. Солдаты показали, где его можно найти - в полевой ленкомнате. Там вдруг наткнулся на разглядывавшего развешанные по стенам плакаты майора Золотарева. За столами сидели несколько офицеров из второго батальона.
     - Садитесь, товарищ лейтенант, - кивнул мне на свободную лавку замполит полка.
     Я сел и загрустил. Вот незадача: попался на глаза, теперь не отвяжешься.
     Зам. комбата по политчасти в рейд не пошел: опять давление подскочило, а я назначен за него и пока не попадался сегодня начальству. А вот сам же и нарвался. Все время как на войну идти, так этот майор Сидоренко болеет и болеет. А я почему-то отдуваться должен. Ну почему? Два месяца служу, а видел его раз шесть.
     Тут зашли в помещение еще офицеры, замполиты рот и батальонов полка.
     Оказалось, совещание, а я случайно забрел чуть-чуть раньше, чем меня оповестили.
     - Товарищи офицеры, - грозно нахмурил брови наш начальник, - вы видите, какой тут бардак? Полный развал! Сарай, а не ленкомната, боевых листков нет, документация в завале, солдаты распущены и неопрятны. Анархия на заставах. А где замполиты батальона и роты? Чем занимаются? Хорошо, что коров сами не воруют!
     Трое унылых офицеров поднялись и стояли красные, потные, смущенные.
     - Ввожу в курс дела всех, кто не знает, - продолжал Золотарев монотонное свое бурчание. - Четверо солдат под руководством командира выносной заставы - прапорщика - украли корову и тащили ее к себе. Местные жители, видимо, услышали и захватили "героев" апрельской революции. Прапорщик убежал, сумел добраться до заставы, ранен, в госпитале отняли ногу.
     Наступило гнетущее молчание. Мы все были в шоке.
     - Товарищ майор! Разрешите возразить? - спросил какой-то капитан.
     - Можете не возражать. Я знаю, что вы скажите. Вы не владеете обстановкой. Эти негодяи попались второй раз. Позавчера, оказывается, они уже украли эту корову. Их афганцы поймали, побили и отпустили. Побили потому, что солдаты были не вооружены. В этот раз они взяли автоматы, но почти не было боеприпасов. По магазину всего. Патроны кончились быстро. А у прапорщика был нагрудник с магазинами, вот он и отбился, убежал отстреливаясь. Мерзавец! Всех бросил.
     Задача перед полком: пройти "зеленку" от Чарикарской дороги. Восемьдесят первый полк пойдет от Баграма вместе с разведбатом. Десантники сорок пятого полка наступают со стороны гор. Но сначала артподготовка, будем бить, пока не отдадут тела. Всем по местам, по подразделениям! Ваши командиры сейчас получают указания на предстоящий бой.
     Мы дружно встали и вышли в гробовой тишине из комнаты.
     - Как дела? Что было на самом деле? - спросил Мелентий у парня из пятой роты.
     - Б... ство! А кто его знает что? Прапор был на заставе старший. Солдаты толком ничего не говорят. Их сейчас особисты трясут. Но все, вроде, так и есть, а может, и не совсем. Прапор сказал, что побежал за ними вдогонку, чтобы вернуть.
     - Что с бойцами? - спросил я.
     - Уже давно трупы. Их убили еще в винограднике. Прапорюга Фролов, уползая, слышал, как бойцов добивали. Гады! Звери! Скоты!
   
  Артиллерия, танки, минометы принялись утюжить "зеленку". Артполк, разместившийся за дорогой, повел интенсивный огонь. Взрывы, словно огромные фонтаны, взметались в виноградниках. После выстрелов орудий крупного калибра целые дома взлетали и рассыпались. Кишлаки застелило пеленой из пыли и дыма. "Ураганы" и "Грады" беспрерывно выплескивали залпы огня, заряжались и отправляли новую партию смертоносного груза в кишлак.
     Мы шли к ротам, как вдруг примчался "Газик" с афганцами, облепившими машину со всех сторон. Они выгрузили из машины три скрюченных тела. Я подошел вместе с другими офицерами поближе.
     Тела лежали в неестественных позах, без штанов, в крови и грязи. Оскальпированы и кастрированы. Кожа свисала ломтями с рук и ног.
     - Н-да... Сварили, да еще раскаленным шомполом, как шашлык, проткнули. Мерзавцы!
     Лейтенант-переводчик заговорил с ополченцами и, услышав ответ, перевел:
     - Четвертого пока не нашли, автоматы "духи" не вернут. Мятежники ушли из кишлака. Эти солдаты - воры и жулики, грабили часто местных жителей. Воровали кур, овец, теперь украли корову. Вот и попались. А еще они сняли с мальчишки пастуха часы. Он прибежал домой и рассказал обо всем, а в кишлаке отдыхала банда. Бойцам жутко не повезло. Эти болваны почти не сопротивлялись, патронов совсем мало взяли.
    У дороги сгрудились штабные. Наш комполка Филатов разъяренно пыхтел. Толстые мясистые щеки и губы нервно дрожали. Вид истерзанных солдат привел его в ярость, и он, как раненый слон, готов был растоптать все на своем пути. Его душа жаждала мести и крови.
     - Артиллерист! - заорал "батя". - Огонь из всех стволов! Беспрестанно, пока снаряды не кончатся. Снести, сровнять с землей эти чертовы дома. - Наши - гады, но и эти - звери. Огонь! Огонь!
     Командование отдало приказ наносить удары до тех пор, пока не выдадут последнее тело и оружие.
     Солдаты из подразделений, кто посмелее, сбегали и посмотрели на убитых, возвращаясь в глубоком шоке.
     Во взводах стоял гул, все были возбуждены и негодовали. Батальон приготовился стереть в порошок лежавший перед нами кишлачок.
    
 В роты распределили усиление: по два огнеметчика, по одному минометному расчету. Полковая бронегруппа, растянувшаяся вдоль дороги, развернула орудия. Танки, самоходные орудия, БМП, минометы "Василек" – из всех стволов стреляли, буквально утюжили подходы к селению, конкретно, его западную окраину.
     Несколькими колоннами подразделения проходили мимо молчавших развалин. Ни малейших признаков жизни не наблюдалось. Мы осматривали дом за домом, двор за двором. Ни одно живой души. Сараи и подвалы забрасывались гранатами и дымовыми шашками. Все вокруг наполнилось едким дымом. Он клубился и поднимался из виноградников, из дворов. Кяризы (как ходы сообщений) нейтрализовали таким вот удушающим способом. Есть ли там мирные жители, были ли там боевики? Кто знает... Колодцы глубокие, криков не слышно, и выбраться никто не сумеет при всем желании. Солдаты продвигались осторожно и, не спеша, осматривали все вокруг. Саперы шли впереди, снимая растяжки. Вдруг немного правее раздались выстрелы. Третья рота наткнулась на банду, и завязался бой. Мы ускорили движение и тоже наткнулись на группу из отходящих душманов. Короткая перестрелка - и "духи" ретировались, унося раненого или убитого, судя по крови на тропинке.
     Ротный по связи передал приказ:
     - Стоять. Темнеет. Занимаем оборону на ночь, соседи - третья рота справа, разведвзвод слева.
     Взводы заняли оборону в брошеных строениях и принялись обживаться.
     Я, Сергей Острогин и лейтенант-минометчик подошли к огнеметчикам.
     - Чего не стреляете, сержант? - спросил Сергей.
     - Дак вы ж не приказываете, мы и не дергаемся. Прикажите - стрельнем.
     - Мужики! А покажите как, мы сами и бабахнем, - предложил им я.
     Солдаты показали принцип действия, быстро все объяснили и выдали каждому по огнемету. Огнемет представлял собой толстую трубу с зарядом внутри (сюда целишься, сюда нажимаешь, отсюда летит, там взрывается, если попал, то кто-то сгорел).
     Я осторожно взял огнемет в руки, тщательно прицелился в виднеющееся на переднем плане высокое строение. Полчаса назад там было видно какое-то движение. Выстрел - заряд влетел в окно, и большущее сооружение сложилось, как карточный домик.
     - У-ух ты! - единым выдохом произнесли все стоящие на крыше.
     - Ура-а-а, - послышались восхищенные крики взвода.
     - Теперь я, дай я! - заорал минометчик.
     - Подожди! - одернул его Серега. - Иди вон из миномета стреляй. Предоставь шанс нам самим пошалить!
     Серж прицелился в другой дом-эффект тот же. Ура-ура-ура-ура! Бойцы смотрели на нашу стрельбу как в кино, любовались  эффектом объемного взрыва. Детский сад. Мы, правда, тоже не далеко ушли.
     - Не высовываться! Всем в укрытие, - заорал подошедший Кавун. - Вы тут, что за цирк устраиваете?
     - Да, вот изучаем "шмель". Новое оружие осваиваем, - ответил я.
     - Ну что ж, теперь и я освою.
     Ротному показали как, и он выстрелил под наше дружное "ура". На связь вышел Подорожник.
     - Что за пальба? Чем вы там таким мощным стреляете?
     - Подавили три огневые точки противника из "шмелей".
     - Подавили... что-то я огневых точек не наблюдал. Разве оттуда по вам стреляли?
     - Еще как.
     - Больше не развлекаться. Хватит чужие дома ломать!
     Подорожника наконец-то утвердили в должности командира батальона, и он в первый раз в рейде в новой должности, немного психовал.
     - Да в общем-то, больше их целых и нет, - сказал ротный и, повернувшись к солдатам,  добавил:
     - Будем уходить - я выстрелю последний заряд. Ясно?
     - Ясно, товарищ капитан. Стреляйте, не жалко, нам же легче: тащить не надо.
     Иван, улыбаясь, хлопнул по плечу Острогина.
     - Сергей! Ну что, угощайте чаем и ужином.
     - Сейчас, сейчас. Плов, наверное, узбеки уже заканчивают делать.
    
 Все спустились вниз, оставив на крыше наблюдателя. Не спеша попили свежий, горячий, настоящий чай, не из пакетиков. Усталые, мы полулежали у самодельного стола из перевернутых ящиков.
     Блаженство. Душа отдыхала. Ноги и спина гудели все тише и тише. Наступало расслабление, наваливалась дремота.
     Командир тяжело вздохнул:
     - Да, мужики, нам сегодня пока везет. А вот вторая рота на засаду нарвалась, два "карандаша" ранено. И третья рота попала на растяжки в винограднике - семеро раненых. Даже на КП батальона снайпер убил нашего минометчика.
     - Кого? - встрепенулся лейтенант-минометчик.
     - Субботина, прямо в висок.
     - Субботина... Хороший был солдат... Жалко-то как. Вот б... и.
     - Валера! Будем уходить все мины в "зеленку". Может, кого завалим. Нечего их туда-сюда таскать. Понятно?
     - Понятно, товарищ капитан, - ответил лейтенант Радионов.
     - Валера! А ты не родственник нашего высокого начальства? – спросил я у минометчика.
     - Нет, даже не однофамилец. У нас первые гласные в фамилии разные.
     - Н-да... - задумчиво произнес Острогин, - с гласной тебе явно не повезло. А то ты бы сейчас не с нами в "зеленке" валялся, а где-нибудь в кабинете, в штабе, наградные на себя выписывал. Вот что значит – не совпасть в гласной!
     Мы дружно засмеялись. Валерий тоже смеялся, но довольно грустно.
    
Наступила ночь. Темная-темная, жуткая. Артиллерия продолжала изредка из чего-нибудь стрелять, в воздухе висели то световые мины, то "факела" (осветительные снаряды), то осветительные ракеты.
     Время от времени трассы очередей вспарывали небо. Кто и зачем лупил в темноту - неизвестно. Наверное, от страха или от тоски. Постепенно наступала прохлада, и с ней появилось множество комаров. Комары - это еще одно издевательство над усталым солдатом. Они проникали везде. Я забрался в спальник и закрыл лицо капюшоном от масхалата. Пищали эти гадости над самым ухом, время от времени бросались в атаку, заползали под одежду и кусали, кусали, кусали.
     Нервы не выдержали, я встал, подсел к костру к бормочущим по-своему трем узбекам Два однофамильца Якубовых и круглолицый снайпер Исаков о чем-то весело вели свое непрерывное "хала-бала". Среди них очень выделялся Гурбон Якубов. Здоровенный парень с большой кудрявой головой и пухлыми губами, добрый и очень веселый. Все время что-то писал по-узбекски в тетрадь или блокнот.
     За мной следом поднялся и ротный. Тоже не выдержал налета комаров.
     - Якубов, чай есть? - спросил я, присаживаясь.
     - Нальем, товарищ лейтенант. Есть, есть хороший чай, - затараторил Гурбон.
     - Дружище, ты откуда родом? Хорошо по-русски говоришь.
     - Я из Ферганы, из самой Ферганы! Был шеф-поваром в ресторане, работал в интуристе. Я очень хороший повар, а стал в армии простым автоматчиком. Жаль, что не полковой столовой поваром служу.
     - Ну что ж, будешь главным поваром третьего взвода, шеф-поваром третьего взвода, первой роты, первого батальона.
     Бойцы дружно засмеялись. Якубов - громче всех, и его щеки тряслись как огромные узбекские лепешки-лаваши.
     - А что ты все пишешь то в блокнот, то в тетрадь? Вроде не письма. Донесения Ахмат Шаху или Гульбеддину Хекматияру? - спросил ротный.
     - А кто это? Я их не знаю, - заинтересовался солдат. – Это афганское начальство?
     - Да это местные главари бандитов. Наверное, пишешь, сколько у кого патронов, как зовут командира роты и сколько боевых листков у замполита в походной ленинской комнате, - продолжал Кавун, улыбаясь.
     - Да нет, что вы, товарищ капитан! - испугался солдат и быстро затараторил:
     - Я пишу в блокнот, что вижу вокруг  В основном о природе, о своих ощущениях.
     - А-а, ты сообщаешь наше передвижение, маршруты выдаешь! - воскликнул я с издевкой и с напускным подозрением.
     - Что вы, что вы, товарищ лейтенант! Я описываю, где был, что видел, что было за день.
     - Ну, а вот и шпион! В роте много пособников душманам, - грустно подытожил ротный. - Все смотрит, все записывает, все сообщает. Завтра расстреляем.
     Якубов рухнул на колени.
     - Товарищи офицеры, я об Афганистане пишу, о войне, интересно ведь.
     Смеялись и хохотали все, кто не спал.
     - Так, Якубов! Писать мемуары разрешаю, но особисту не показывай. Все, что сотворишь, на цензуру к замполиту. Будешь великим узбекским писателем - пришли книгу с автографом, - закончил со смехом Ваня.
     - Есть, прислать книгу, - серьезно ответил Гурбон.
     - Н-да... - задумчиво выдавил из себя ротный. - Были писатели-баталисты, а теперь пошли повара-баталисты. Где чай-то, Якубов, акын ты наш доморощенный?
     Солдат засуетился, стал протягивать сахар, галеты, кружки, чайник. Предложил плов. Мы поели еще раз, попили чайку. Хорошо! Вкусно!
     - Гурбон! Не знаю, какая у тебя будет книга и какой ты будешь писатель, но готовишь ты просто замечательно! - воскликнул я.
     Другие узбеки смеялись, давно догадавшись, что мы разыгрывали Якубова. Он и сам уже это понял и весело хохотал вместе с нами. Отойдя от костра, Иван задумчиво проговорил:
     - Вот как плов сделать из ничего, чай приготовить, суп сварить - узбеки мастера. Но воевать - не любят страшно. А их третья часть роты. А теперь еще и повар-мемуарист на нашу голову. Пошли спать, замполит. Завтра рано вставать, наверняка. Пошлют, думаю, дальше прочесывать "зеленку". Наверное...

***

     На рассвете меня растолкал связной от ротного.
     - Товарищ лейтенант! К командиру.
     Я нехотя натянул кроссовки, взял автомат и, почесывая укушенные руки и шею, побрел к Кавуну.
     - Все! Уходим! Поднимаем солдат - и готовность к отходу. Хорошо, что штурм и прочесывание кишлаков отменили. А то вчерашние потери увеличились бы. Уходя, все минируем и поджигаем.
     Рота зашевелилась. Заметно было, что солдаты радовались приказу, вперед идти не хотелось никому. Сараи с сеном задымились, все, что могло загореться, загорелось. Саперы понаставили сюрпризы, взводы потянулись из оставляемых укреплений. Я открыл дверь в дом, выдернул чеку из запала гранаты,  и сунул ее в стакан. Стакан поставил на ребро двери, в угол - привет входящему. До свидания, ребята! Сюрприз от "шурави".
     Откуда-то из глубины кишлака раздались выстрелы, пули застучали по дувалам. Что-то упало, бабахнув в стороне, там, где мы были недавно. Рядом разорвались несколько минометных мин. Уф! Успели уйти!
     - Минометчик! Ответь тем же. Все мины расстрелять! - приказал ротный Радионову.
     Минометчики установили миномет и взялись расстреливать оставшийся боезапас. Под эту "музыку" рота начала вытягиваться из укреплений в сторону дороги. Взвод за взводом, гуськом, шаг в шаг, след в след, нога в ногу, один за другим. Быстрее, быстрее из этой проклятой, ненавистной, жутко опасной и стреляющей со всех сторон "зеленки".
     Дорога. Броня. Свои!... Живы!
     Над головами пролетали снаряды, разрывались в глубине кишлачной зоны. Обработка огнем и металлом продолжалась.
     Комбат собрал офицеров у командирской машины.
     - Задачу выполнили, выдвигаемся через полчаса. Проверить еще раз личный состав, оружие и доложить. А то обратно в кишлак полезем, если кого забыли.
     - Почему уходим так быстро? - поинтересовался Женька Жилин, командир третьей роты. – Что, разве там работы уже нет?
     - А твоя рота достаточно наработала! Виноградники очень хорошо облазили! Семь раненых. Или вы еще не все растяжки и ловушки ногами зацепили?
     - Да что мы!
     - Не пререкаться.
     - Я и не...
     - Молчать! Такие потери на ровном месте! Позор офицерам роты! Почему это ваше стадо носилось по арыкам и виноградникам? Почему не было управления?!
     - Эх...
     - Молчите? Вот и хорошо, что понимаете свою вину. Уходим, потому что последнее тело "духи" ночью подкинули. Оружие не вернули, да и не вернут. А полк должен готовиться к новой крупной операции. Выход через неделю. Потому и уходим в спешке. Но потом еще вернемся поработать.
     - По машинам! - скомандовал зам. комбата Лонгинов, и все заспешили по местам.
     - Вернемся сюда еще ни раз, - грустно вздохнул Острогин. - Будь она неладна эта Баграмская "зеленка", проклятущее место.

***

     Сережка Ветишин оказался в нашей роте совершенно случайно. Лейтенант Корнилов уехал в командировку сдавать технику, Грымов приболел, Грошиков повез сопровождать в Союз "груз 200" - получилась брешь среди офицеров.
     Кавун подсуетился и выпросил в штабе полка молодого "летеху", только прибывшего из Союза.  Умолял выделить на некоторое время, хотя бы на один рейд.
     Этот лейтенант проходил по прямой замене из резерва ТуркВО во второй батальон. Но командование второго батальона, об этом еще не знало, иначе бы мы парнишку ни за что не заполучили.
     - Сережка! Если будешь себя хорошо вести, тогда мы тебя оставим в своем хозяйстве, - пообещал Острогин.
     - Я же не вещь! - возмутился Ветишин. - Как это вы меня оставите себе? Я, может быть, еще не захочу.
     - Захочешь! Мы тебе понравимся. Отличный коллектив роты, шикарный гарнизон, частые экскурсии в "тропические оазисы", пешие прогулки по высокогорным "альпийским лугам", восхождения к снежным вершинам, воздушные путешествия на вертушках, регулярные стрельбы! Где еще такое найдешь? Не служба, а отдых и спортивные развлечения.
     - Как интересно, - криво усмехнулся лейтенант Ветишин, - но что-то очереди из молодых офицеров, стучащихся в двери вашей канцелярии, я не заметил. Кроме меня, конкуренты на замещение вакансий есть?
     - Скажу тебе честно - нет! - вздохнул я. - И вряд ли когда-нибудь будут.
     - Лейтенант, а никто еще и не говорил, что мы тебя возьмем в эту славную роту! - воскликнул Кавун и продолжил обработку:
     - Поначалу нужно оценить твои способности и возможности в деле. А скоро нам предстоит дивный рейд в район Бамиана, где стоят статуи Будды, вырубленные в скалах, которым около двух тысяч лет. Возможно, мы их увидим. Мечтал ты, лейтенант, о таком?
     - Честно? Никогда. Мечтал о службе в Венгрии или в Чехословакии!
     - Но попал-то в Центральную Азию! - продолжил свою речь ротный. - А я, как опытный командир, прослуживший и на заставе и в рейдовом батальоне, скажу следующее: "Пусть у нас тяжело, пусть опасней чем на посту у дороги, но все же это не одиночество на заставе в глубине "зеленки". Засунут тебя в нее, и выберешься оттуда уже только в отпуск или в госпиталь по болезни. Застава - это глиняная хибара, два десятка солдат с тремя БМП, а вокруг на многие километры кишлаки, виноградники и "духи". "Духи" мятежные и "договорные" отряды самообороны, которые сегодня друзья, а завтра уже враги".
     - Через какое-то время завоешь, как волк на луну по ночам, - засмеялся Веронян. - Можно будет биться головой о стенку, выть, орать,  материться, но все время сидеть безвылазно на одном и том же месте. Это как маленькая тюрьма.
     Старшина говорил хрипло, с сильным армянским акцентом, и этот акцент почему-то особенно помогал ему сгущать краски и без того мрачной картины.
     Ветишин непроизвольно передернул плечами, поежился и воскликнул:
     - Ребята! Уже хочу к вам! На все согласен!
     - Ха-ха-ха! - дружно засмеялись офицеры.
     - Лейтенант, принимай взвод, все будет хорошо, - улыбнулся техник роты Федарович. - Что не знаешь - объясним, чего не умеешь - научим.
     - Но-но! Не портить мальчишку! - воскликнул Кавун. - Чему ты, "старик", и пьяница Голубев можете научить, я знаю.
     - Ну, какой же я старик? Мне всего-то тридцать шесть лет, - возмутился Федарович.
     - Ну и что, тридцать шесть лет. Ты на себя в зеркало взгляни повнимательнее. По морщинам тебе все шестьдесят! Нужно меньше пить!
     - Ну что, вы все время с замполитом об одном и том же: меньше пить, меньше пить! Я тут, можно сказать, веду не жизнь, а монашеское существование. Ни водки, ни женщин.
     - Тимофей! Тебе сколько же водки требуется? - ужаснулся я.
     - Еще столько же, и желаю не по двадцать чеков. А ночью по сорок чеков - это вообще разорение. Хочу по шесть рублей, как дома.
     - По сорок чеков не бери, - ухмыльнулся Иван. -  И не ходи к бабам или работягам-спекулянтам ночью за горячительными напитками. А то так и вернешься домой без магнитофона и без дубленки. Джинсы купить будет не на что, только мелочь на презервативы останется.
     - Да черт с ним, с магнитофоном, главное - домой живым вернуться, а не в "ящике". Страшно, вот и пью, чтоб успокоить нервы. У меня, между прочим, трое детей дома, а я тут с вами гнию заживо.
     - Без нас ты бы уже давно окочурился! - рявкнул Кавун. - Я тебе однако лечебно-трудовой профилакторий устрою. Получку буду изымать и отдам перед отъездом замполиту, а то скоро твоя печень совсем откажет. Скажи спасибо, что пить мешаем!
     - Ну, спасибо! Разрешите выйти, товарищ капитан?
 - Иди! – смилостивился ротный.
     И техник, красный, как рак, от злости, вышел из канцелярии.
     - Обиделся на правду. Но ничего, критика полезна, пусть злится на себя. Тебя эти слова, Голубев, тоже касаются. Хватит водку жрать по ночам! - продолжил возмущаться ротный.
     - А когда ее пить, родимую? Днем нельзя, выходных нет, но после рейда стресс снять ведь необходимо. Придумали Постановление в Политбюро и правительстве, а люди должны страдать.
     - Сизый! Ты тоже свободен. Иди во взвод к бойцам и прекрати пьянствовать. Все, шагай отсюда, да и вы все остальные.
Мы вышли из казармы на свежий воздух. Солнышко грело, но не припекало. Красота!
     - Лейтенант, тебе сколько лет? Ты такой юный, как первокурсник, - поинтересовался, присаживаясь на лавочку в беседке, Острогин.
     Сергей действительно выглядел лет на восемнадцать. Розовый, как поросеночек, голубоглазый, русоволосый, кудрявый ангелочек!
     - Ребята, что вы, мне на днях будет двадцать один год. Я давно совершеннолетний и вполне взрослый.
     - Девчата знакомые, наверное, сохнут по твоим ясным глазам, - прохрипел прокуренным голосом Голубев. - Эх, где моя молодость?
     - Сизый, тебе тридцать девять лет, а ты из себя корчишь древнего старика, - ухмыльнулся я. – Смотри, накаркаешь раннюю старость!
     - Откуда к нам, Сергей, ты попал? -  продолжал интересоваться Острогин.
     - Из резерва, три месяца сидел в учебном центре. Нас там триста лейтенантов было, на случай непредвиденных обстоятельств. Вот и сейчас кого-то во втором батальоне убили, я приехал вместо него.
     - Не повезло тому парню, - вздохнул Острогин. - Ну что ж, пойдем в бытовку, кинешь там свои вещи, койку Корнилова займешь, пока его нет. Все взводные и техник живут там, а ротный и замы, как "белая кость", в общежитии. Ночевать с нами тебе придется всего два дня, потом уходим в рейд.

***

     - Товарищи офицеры! Разрешите войти, порядок навести? - поинтересовался заглянувший солдат.
     - Чего тебе, Колесников? Какие проблемы? - удивился Острогин.
     - Прибраться хочу. Помыть пол и протереть пыль.
     - А ты что разве дневальный? По-моему, нет, - усомнился я. - Кто в наряде? Исаков, Алимов и Ташметов? Ну-ка, быстренько сюда Исакова!
     В бытовку осторожно заглянул Исаков.
     - Слюшаю.
     - Дневальный, почему Колесо прибежал убираться в бытовке вместо тебя?
     - Мне не полежено.
     - Не понял, - приподнял удивленно брови Сергей. - Повтори!
     - Не буду мыть пол. Ведро, тряпка - для женщин.
     Острогин взял тряпку в руки, намочил в ведре, выжал и протер угол, потом протянул Исакову:
     - Теперь твоя очередь!
     - Нет, не буду! Я не женщина. Нет. Острогин ткнул тряпкой в грудь дневальному.
     - Солдат, выполняй приказ наводить порядок! Я тебе приказываю! Товарищ солдат, я вам приказываю наводить порядок.
     - Не буду, это дело русских, я не буду ничего делать.
     - Ну, толстомордый, сам виноват, - воскликнул Острогин. – Сейчас ты у меня похудеешь, я с тебя спесь собью.
     Сергей сделал подсечку и повалил на пол узбека, сунул в его руки тряпку и принялся тереть ими пол. Солдат вырывался, брыкался и отбивался, громко визжа и сильно лягаясь ногами. Ведро опрокинулось, и вода разлилась по бытовой комнате.
     - Наводи порядок по хорошему, дружище Исаков, - предложил я. - Тебе же лучше будет, все равно заставим выполнить приказ.
     - Нэ буду, гады, сволочи, "анайнский джалян", пидо...
     - Ах ты, мразь, - рявкнул Голубев и, схватив его за воротник, потянул физиономией по мокрому полу.
     Солдат извернулся и ударил прапорщика ногой, подсек, свалил на пол и принялся душить. Мы дружно схватили разгильдяя за руки, за ноги и начали драить пол этим нерадивым дневальным. Визги, хрипы, маты, вопли. Когда в бытовой комнате вместо относительного беспорядка, установился полный бедлам, скрутили ему руки за спину и повели в караульное помещение в камеру. Узбекские земляки собрались в коридоре и оживленно обсуждали происшедшее.
     Начальник караула лейтенант Мигунько испуганно спросил:
     - Что произошло, ребята?
     - Бунт на корабле! Пусть посидит денек, успокоится, подумает, - ухмыльнулся Острогин.
     - Я вас всех перестреляю, особенно тебя, лейтенант, ты покойник, - рычал и плакал Исаков, растирая по щекам слезы, слюни и сопли. Все лицо у него было исцарапано, нос разбит.
     У Ветишина набухла ссадина над бровью, у Острогана сбиты были в кровь костяшки на руке, у нас с Голубевым исцарапаны подбородки и щеки.
     - Щенок, я тебя в пропасть из вертолета сброшу, - зарычал прапорщик Голубев. - Ишь ты, вояка выискался, только рис, чай, да кур способен в кишлаках воровать, чмо болотное.
     - Я снайпер, а не чмо, у меня два "духа" на счету, - рыдал Исаков. - Справились, да? Всех поубиваю.
     - Ну, все приятель, через неделю заберем, когда успокоишься. Не успокоишься – тогда через месяц, - сказал я, и мы вышли из камеры.
     - Мужики! - заволновался начальник караула. - Так не пойдет! Вы завтра уйдете воевать, а этого "бабуина" куда я дену? Решите что-нибудь в штабе батальона с арестом на семь суток.
     - Решим, решим, все будет в порядке, я сейчас принесу записку об аресте. Договорюсь с Лонгиновым. Отсидитнедельку, а дальше будет бессменным дневальным по роте. Никаких боевых действий, только в наряды. А то действительно подстрелит "летеху", а он между прочим, Сережка, твой подчиненный.
     - Ник, я знаю, уже один раз с ним беседовал. Ох, и взвод достался, из пятнадцати человек - всего два славянина.
     - Если сейчас не сломим "мафию", то этот "бухарский халифат" нам устроит веселую жизнь. Молодежь совсем "затуркали": каждый день синяки то у Свекольникова, то у Колесникова, то у Царегородцева. Всем достается, - задумчиво процедил я сквозь зубы.

***

     - Алимов! Ташметов! Тактагуров! Все ко мне! - прокричал Острогин, входя в казарму. - Взять тряпки, веники, ведра и мыть казарму отначала и до конца, я лично буду контролировать. Возражения есть?
     - Нет. Никаких. Разве трудно? Мне никогда не трудно, - принялся быстро лопотать Алимов.
     Схватил ведро, тряпку и начал убираться в бытовке. Остальные взялись за канцелярию и умывальник.
     - Вот то-то! Видал, Сережка? Никому битым быть не хочется! Правильно, Алимов? - воскликнул Осторогин.
     Солдат заискивающе улыбнулся и кивнул в ответ.
     - Снять всем ремни, сейчас буду бляхи выгибать, раздеться по пояс! – продолжал Острогин. - Гимнастерки ушиты - разошьем, каблуки заточены на сапогах - срубим. Будете образцовыми солдатами.
     Через полчаса у тумбочки дневального стоял этот Алимов в огромной пилотке, и в широченной гимнастерке, болтающейся как парашют,  и глупо улыбался. Разогнутая бляха сломалась, и поэтому ремень он держал в руках вместе со штык-ножом. Каблуки на сапогах отсутствовали, и теперь солдатик, и так небольшого расточка, стал еще короче.
     В роту ворвался майор Подорожник.
     - Что случилось? Что за мордобой? В чем дело? Под суд отправлю всех, сукины сыны! Не сметь солдата пальцем трогать! Что за клоун возле тумбочки дневального?
     - А если он не выполняет приказ и молодежь лупит каждый день? Национальную рознь сеет, между прочим, русских, говорит, ненавижу.
     - Стой, комиссар, успокойся. Не надо политику разводить. Сейчас наговоришь на такую статью УК, что хоть святых выноси. Вас наказывать пока не буду, накажу позже. Солдата завтра с гауптвахты забрать, нечего ему в комнате пыток для допроса пленных сидеть, он все же не "дух", а солдат Советской Армии. Сейчас же написать объяснительные записки и сдать их мне лично. Решение по вам приму после рейда.
     Чапай ушел, злобно шевеля усами, а мы долго возмущались:
     - Разберусь как попало, накажу как-нибудь! Всегда мы у Подорожника виноватые, - вздохнул Острогин. - Не любит он первую роту, ой, не любит.
     Все узбеки нашей роты и еще несколько ходоков из других подразделений собрались в ленинской комнате и что-то оживленно обсуждали.
     - Посторонние, марш отсюда! - скомандовал я.
     - Это земляки пришли, - злобно прошипел Хайтбаев. - Поговорить не имеем права?
     - Имеете право, но после дембеля, в Ташкенте или в Термезе. Кыш, я сказал! Марш все отсюда!
     Что-то ворча под нос, пятеро посторонних солдат встали и вышли. Человек пятнадцать бойцов напряженно смотрели на меня.
     - О чем задумались? Какие проблемы? Бунт организовываешь, Хайтбаев? Или зачинщик ты, Алимов?
     - Нет-нет! - забормотал солдат. - Все хорошо.
     - Хайтбаев, тебе, как боссу "мафии", я обещаю такую характеристику, что в свой государственный университет никогда не вернешься! Ишь ты, что удумали: русских молодых солдат каждый день избивать и за себя работать заставлять!
     В помещение ворвался ротный и сходу отвесил три затрещины: Тактагурову, Алимову и Хайтбаеву. Остальные невольно вжали головы в плечи.
     - Ах, "анайнский джаляп", кутаки несчастные, я вам устрою сладкую жизнь! После рейда узбекский наряд по роте целый месяц! В полном составе! Касается всех! Якубовых, Хафизова, Рахманова и прочих участников бандитского сообщества. Исакову-никаких боевых действий. Вечный дневальный - через день! Чмо должно быть на хозяйственных работах, а не воевать. А вы за него в горах будете дружно отдуваться! Разговор окончен, разойдись.
     Ваня угрюмо посмотрел на офицеров, сидящих за столом.
     - Мужики! Ну, вы начудили. Шуму-то, шуму! На весь батальон панику нагнали. Мало мне склок с Подорожником - еще добавили. Никак не даете уехать домой спокойно. Обязательно было мыть пол этим Исаковым? Да еще перед выходом в рейд? Балбесы. Теперь всем успокоиться и переключиться в мозгах на войну! До чего же надоела эта извечная проблема: офицеры - славяне и солдаты с Востока. И мы должны их заставлять служить и работать. Вот отсюда, из армии, корни национализма в стране. Ну что все злые и приуныли? Веселее, жизнь продолжается! Замполь, не докладывай, сами разберемся. Лейтенант Ветишин! Ты у нас всего на один боевой выход, что будет дальше, не знаю, но будь внимателен! Почему-то "мусульмане" тебя невзлюбили. Наверное, очень молодо выглядишь, не чувствуют командира! Малейшее неповиновение - давить в зародыше! Ну, с богом! Выводить взвода на строевой смотр.

Глава 6.  Бамианская мясорубка

     В этом районе полк не работал ни разу, потому что территорию контролировали наши десантники.
     Пехоту выбросили вертолетами рано утром в центр горного хребта. Начиналось все очень хорошо. Солнышко, сверчки, ветерок, тишина. Выползли на задачу, когда было еще прохладно, закрепились, залегли. Ротному растянули над "эСПСом" плащ-палатку: тень под палящими лучами - это великая вещь.
     - Замполит, заползай, отдохнем пока тихо!
     - Да я с бойцами пойду, осмотрю склоны, может быть?
     - Ну, осмотри. Молодость, все несет тебя куда-нибудь, мину на ноги ищешь.
     Побив кроссовки о камни, обойдя взводные опорные пункты и разомлев от нахлынувшей жары, двинулся обратно. Когда вернулся назад, то сразу спрятался в спасительную тень укрытия командира.
     В стороне от нас начался монотонный бой.
     - Что там, Иван?
     - Да Василия Ивановича молотят! Майор Подорожник с третьей ротой нарвался на "духов", укрепрайон штурмует. Орет, вертолеты вызывает. Посмотри в бинокль, - и протянул его мне.
     Друг напротив друга возвышалось две горные вершинки. На одной были наши, а через распадок - "духи". "Бородатые" били из безоткатного орудия и гранатометов. Наши из двух АГСов и миномета и пулеметы работали без остановок. Бой разгорался все сильнее.
     - Комбат нас на помощь не вызывает?
     - Нет, сказано наблюдать за левым флангом.
     - Потери есть?
     - Уже есть. И раненые и убитые. Что творится в эфире, не передать словами!  Подорожник и Женька Жилин на все лады голосят по связи. Сейчас артиллерия заработает, выручат.
     Артиллерия наконец-то накрыла высоту, однако ответная стрельба не уменьшилась, и не стихла. Разрывы ложились по всему укрепрайону мятежников, но им уходить в светлое время возможности не было. Мы их на открытом месте уничтожим быстрее. В промежутках, когда прекращала огонь артиллерия, на высоту заходили вертолеты и били, били, били. Вертолеты сменяли штурмовики, и после вновь работала артиллерия.
     - Товарищ командир, кто-то идет к нам, - в укрытие засунул голову Витька Свекольников.
     Мы вылезли и увидели проходящих группу бойцов, но не из нашего полка. Они с завистью глядели в нашу сторону: им-то еще предстояло топать. Они молча прошли мимо, не останавливаясь и не задерживаясь ни на минуту.
     - Это из восемьдесят первого полка, - уверенно сказал ротный. - На карте комбата видел у них дурацкую задачу - одна точка прямо за нами.  Ее какой-то идиот запланировал. Все, театр окончен, ложимся, отдыхаем.
   
 Третья рота продолжала бой, а нам опять везло. Если б знать заранее, что эта тишина подла и обманчива...
     Где-то вдали с другой стороны тоже постреливали, но как-то вяло. Солнце и легкий ветерок, спокойствие и забытье. Навалилась обволакивающая дремота. Веки тяжелели, мозги тупели, голова, руки, ноги наливались свинцовой ленью.
     Тишина, спокойствие...

***

     - Командир! Командир!!! - дикий вопль разбудил нас в укрытии. Перед "эСПСом" на коленях стоял солдат и что-то визжал несвязное.
     - Ты кто? Чего орешь? - спросил, продирая глаза, ротный.
     - Я Джумаев. Мы мимо вас проходили. Пятая рота восемьдесят первого, спасайте! Там всех убивают!!! - Лицо солдата, серое от пыли и залитое потом, было перекошено от ужаса.
     - Как убивают? Кто? Кого? Стрельбы нет никакой, - удивился я.
     - Вам не слышно, но там почти всех наших убили и ранили "духи".
     - Чего ж связь молчит? Где командир? - заорал Кавун.
     - Убит, нас окружили, помогите, это рядом, совсем рядом, - продолжал верещать солдат.
     - Рота, подъем! Первый и второй взвод, за мной, Сизый и ГПВ с нами! Остается третий - наблюдать!
     Солдаты схватили оружие, боеприпасы, и мы помчались вместе с Джумаевым на помощь гибнущим. На ходу ротный доложил по связи обстановку, матеря командование соседей.
     Перебежав через хребет и узкую лощину, мы попали под прицельный огонь,  это "духи" стреляли издалека.
     На небольшом пятачке, за грудой камней лежал солдат и поливал автоматным огнем противника, чуть выше стрелял еще один боец. "Бородатые" отвечали гораздо более плотным огнем, они били с хребта напротив и сверху по нашему склону.
     Пули с визгом улетали вверх, ударяясь о камни, голову поднять было совершенно невозможно. Страшная картина открылась передо мной.
     Солдаты лежали вдоль спуска, окровавленные, без признаков жизни, мешки и оружие валялись тут и там. Я подполз к одному телу, потрогал его безжизненную руку, заглянул в лицо. Глаза открыты, в них бесконечность и боль, смерть. Солдат лежал холодный, безмолвный. Отмучился. Рядом валялась снайперская винтовка. Отложив автомат и взяв снайперку, посмотрел в оптический прицел. На большом валуне через ущелье стоял бородатый мятежник и что-то орал, размахивая автоматом. Приплясывая на камне, он время от времени стрелял в нашу сторону, казалось пел и танцевал.
     "Оборзел, козлина", - подумал я, прицеливаясь. Ба-бах - и вместе с выстрелом удар, словно кто-то злобно врезал мне кулаком в глаз. На прицеле не было смягчающей резинки наглазника. Железка вместе с отдачей ударила прямо в бровь. Держась за глаз, я потихоньку завыл от боли.
     - Ты ранен? - подползая ко мне, встревожено спросил  Сережка Ветишин. - Что случилось?
     - Да, вот эта херня, зараза такая, прямо в глаз. Посмотри, там, на выступе был "дух".
     - Был. Теперь под валуном лежит. Вон еще один бежит к нему на помощь! - И Серега, прицелившись, стрельнул.
     - А-а-а, у-у-у. Твою мать, больно! - закричал Серега, бросил винтовку и тоже схватился за лицо.
    Превозмогая боль, он взглянул в бинокль и расплылся в кривой улыбке.
     - Еще один лег! К черту эту снайперку, все глаза повышибаем. - И Ветишин осторожно потер бровь.
     Мы ползли по хребту вверх, мимо трупов и стонущих раненых. Огонь усилился. Мятежники взбесились, увидев, что добыча, почти добитая и так легко доставшаяся, уходит из рук. Нашей помощи, а тем более такой дружной и эффективной они не ожидали.
     Откуда-то снизу летели гранаты и разрывались невдалеке. Бах-бах. В ответ мы бросили несколько своих гранат. Бах-бах-бах.
     Выстрел из гранатомета пришелся в разрушенный СПС. Осколки просвистели над моей головой. Тьфу! Пронесло.
     Чумазый солдат лежал за ручным пулеметом и вел непрерывный огонь. Рядом, раскинув руки, лицом вверх лежало большое тело офицера. В голове, точнее во лбу, зияло пулевое отверстие.
     - Кто?
     - Зам. командира роты. Тяжелый очень! Дальше я его тащить не мог, всех рядом ранило. Мы несли "Утес" и старлея, а снайперы и гранатометчики поливали нас сверху. Всех повалили. Спасибо, вы спасли! Выручили. Еще минут пять - и крышка, обошли бы со всех сторон.
     Под рукой оказалась "муха", взведенная, но не отстрелянная. Присев за камнями, я выстрелил в "духовское" укрытие.
     - Бу-бух!!! А-а-а. Аллах-акбар. А-а-аа!!!
     Крики и стоны раненых. Может, кого и убил. Человек пять-шесть наших вели огонь по скоплению мятежников на вершине, остальные солдаты ползком вытягивали раненых и убитых.
     К нам подполз здоровенный сержант.
     - Ты кто? - спросил я у него.
     - Я - Карабод, сержант, зам. комвзвода.
     - Как все получилось? Куда вы побежали?
     - Мы утром вылезли туда, где сейчас "духи" окопались. Поставили пулемет, бахнули по какому-то пастуху. Нам нужно было еще чуть дальше пройти, чтобы быть ближе к своим: вся рота сидит через ущелье за изгибом. Только двинулись, а по нам как дали из миномета и гранатометов. Стреляли несколько снайперов! Старшего лейтенанта сразу сразило пулей в лоб. Мы его на руки и побежали вниз, к вам. Душманы как "реактивные" нас нагнали, прижали, начали расстреливать сверху и снизу, подходили совсем близко. Что было, что было...
     - Что ж по связи не вышли на нас? Мы и боя-то не слышали, вы ведь за склоном горы.
     - Да связиста убили сразу, а я частот не знаю, ну и не до того было. Этот проклятый "Утес" и раненых тащили, еще и перепугались все. Офицер-то сразу вырублен, без командира хреновато. Совсем хреново.
     Пули продолжали свистеть  и, с визгом выбивали искры из камней, рикошетя, разлетались по сторонам. Патроны пока не кончались. Отлично! Можно жить! Солдаты стреляли короткими очередями. Вскоре и "духи" очереди веерами пускать перестали. Экономят, как и мы, патроны. Огневых точек стало заметно меньше, значит, уходят. Отползают, утаскивая раненых и убитых.
     Артиллерию на них не навести, мы лежим друг от друга в тридцати-пятидесяти метрах. Специально сразу не уходят, сидят, пока не стемнеет, чтоб снарядами не добили.
    
  Перестрелка все никак не стихала, время почти шестнадцать часов. Уже три часа, как мы ведем бой. Желудок вдруг включил свой двигатель, внутри заурчало. Хм, с утра не поел, теперь надумал. Эх, съесть бы чего, а то меня желудочный сок изнутри растворит. Это, наверное, от нервов.
     Первый толковый бой, первый убитый рядом. Трупы лежат вплотную, на расстоянии протянутой руки.
     Позиция моя была еще та, аховая, и не сменить. Груда камней, под ней остывало тело солдата, затем лежал я и с другой стороны еще одно тело. Дальше за вторым трупом лежит сержант, как его, кажется Карабод и еще один боец.
     - Сержант, у тебя есть что-нибудь пожрать? Тебя как звать?
     - Василием! Мой мешок где-то там дальше, где я до вашего подхода отстреливался.
     - А есть хочешь?
     - Еще как! C утра -  ни крошки во рту. Вообще, в мешках у ребят что-нибудь имеется. Им-то уже ни к чему.
     Последние слова он произнес с грустью, словно пожалел не только их, но и себя, ведь сам мог лежать на их месте. Вот тут или чуть дальше. Но рока повезло, а могло и не повезти. А как будет дальше? Ведь этот бой не последний.
     Он раскрыл ближайший мешок, вынул штук шесть маленьких баночек с мясом, вскрыл их открывалкой и разделил на троих. Вот что всегда при мне, так это ложка, которая засунута вместе с сигнальной ракетой за магазин от АКМа! Сержант достал свою ложку из-за отворота пыльного сапога. Я обтер ложки ароматизированной салфеткой из набора и поставил баночку на спину солдата. На тело. На мертвое тело… Больше ставить некуда. Карабод сделал то же самое. Пулеметчик был не голоден, есть с нами не захотел, и мы с сержантом приговорили  мясные консервы вдвоем. Время от времени, он и я посылали очередь за очередью вперед и по бокам: ближе нас к "духам" нет никого. Стреляли для острастки.
     Я вдруг услышал какой-то хрип. Прислушался. Хрип повторился, и еще, еще, еще.
     - Хр-хр-хр-х-х-хы.
     Перебравшись через мертвых солдат к лежащему офицеру, увидел, что его тело содрогалось мелкой дрожью, глаза были закрыты, а рот чуть приоткрыт. Ожил?!
     Он действительно с хрипом дышал! Лейтенант был жив! Несмотря на это ужасное ранение в голову. Кровь чуть запеклась вокруг раны, и от пулевого отверстия по лбу шла бороздка запекшейся крови, коркой засохшей в волосах. Живой...
     - Парни! - зашипел я лежащим в стороне солдатам. - По цепочке быстро найти ротного, передать, что офицер лежит с пулей в голове, но еще живой.
     Минут через пять подполз Кавун, быстро взглянул на раненого и посмотрел выразительно мне в глаза, затем выдал длинный витиеватый мат.
     - Да, дела! Минут через десять вертушка раненых заберет. Пятерых мы вытащили на площадку, с этим можем не успеть. Как же его нести? Волоком нельзя - голову повредим, да и пуля может сдвинуться. Давай, лейтенант, бери этих двух бойцов и наших мусульман-пулеметчиков, - Он махнул головой в сторону лежащих рядом двух пулеметчиков-таджиков. - Даете море огня, бейте на психику, бросок двух-трех гранат, из гранатомета еще долбанешь по вершине. Изображай атаку. "Ура" кричи, матерись, вопи. Сейчас начнет темнеть, и дождь помаленьку накрапывает, они нас не заметят. Собьем «духов» с толку.
     Дождь действительно пошел, мелкий-мелкий, как пыль. Ротный продолжил:
     - Может, отойдут. Не успеем загрузить раненого старлея, сегодня вертушки больше не будет. Минут через двадцать солнце совсем зайдет.
 Солнце действительно уже почти закатилось за горную вершину, и лишь багрянец пробивался сквозь пелену сырости.
     - Зибоев, Мурзаилов! Ползком к камням и с криком " ура" расстреливаете по ленте пулеметной! Ясно? - спросил я.
     Солдаты кивнули головами, однако желания выполнять приказ на их лицах не читалось, но они слышали все, что я сказал.
     Карабод и солдат вооруженный пулеметом, тоже чудом оставшийся живым и невредимым, поняли наш замысел, но восприняли его с сомнением. Что-то пробурчали, но не возражали.
     - Ура! Ура! Ура!!!
     - Бам! - выстрел из "мухи".
     - Трата-та-та, - отвечает пулемет.
     - Бах-бах-бах, - брошена граната.
     - Та-та-та, - вторят автоматы. -Ура! Ура! Ура!!!
     На четвереньках, пригибаясь и беспрестанно стреляя, мы продвигались вперед к вершине. После выстрела из "мухи" и взрыва гранат ответный огонь прекратился.
     Бросок вперед на четвереньках, полуползком - и мы на вершине. Там никого. Бинты, кровь, патроны, упаковки лекарств, стреляные гильзы. Никого! Ушли. Только сквозь пелену дождя, в мутном мареве слышен топот убегающих врагов. "Духи" бегут!
     Очередь, очередь, очередь, еще, еще, еще... в темноту. Гады! Сволочи!!!
     Я схватил пулемет у Зибоева и с криком "А-а-а" расстрелял половину ленты вниз в сумерки. Потом выпустил ракету в воздух, чтоб свои случайно не накрыли по ошибке.
     Вертолет уже приземлился на площадке, солдаты быстро грузили раненых.
     Сержант Карабод и второй солдат бросились обратно к командиру, осторожно положили его на плащ-палатку и с помощью наших бойцов понесли быстрее к вертушке.
     Эх, не успели! Не успели... Еще на полпути к площадке вертолет взлетел и, раскачиваясь, удалился в надвигающиеся тучи. Быстро смеркалось.
     Вдруг кто-то вылез из ущелья и закричал:
     - Нэ стреляйте, я свой.
     - Ползи сюда! - подозвал ротный. - Кто такой? Что это за свой выискался?
     - Я из восемьдесят первого. Меня ранило, командиры! Гогия моя фамилия.
     - Степан! - окликнул ротный санинструктора. - Осмотри и перевяжи грузинского героя!
     Мы присели возле охающего солдата, который поведал жуткую и невероятную историю.
     Он и еще один солдат несли раненого по склону с левой стороны. По ним ударили из автоматов и гранатомета. Напарника наповал, раненый получил еще несколько пуль и привалил грузина своим телом. Гогию тоже ранило. "Духи" подошли, взяли автоматы, полоснули очередями по лежащим, но все пули принял мертвый солдат, которого тащили. От страха Гогия обоссался, но молчал. Ногой кто-то пнул его в бок, вырвал автомат. Тут мы сверху кинули гранаты, начали стрелять, "духи" убежали. Со всех сторон грохот, голову не поднять, да еще придавило телом. От страха вырубился.
     - Товарищ капитан! Что-то раны найти не могу, весь в крови, но вроде в чужой!
     - Смотри хорошо, может, внутреннее кровоизлияние?
     - А вот царапин несколько. Где болит?
     - Нога, пятка болыт! - ответил гортанным голосом раненый.
     - Да там, действительно осколок торчит большой в подошве ботинка, сейчас сниму. Во! Осколок ботинок пробил и в пятку попал, но только рассек кожу, кровь уже засохла! Грузин, ты шо, это усе? Чи ни? Это и все твое ранение?
     - Нога болна!
     - Нога! Болна! Как тресну по башке, чурка. Болна!
     - Я не чурка, я грузин.
     - Вставай, нечего ползать! - зло заорал санинструктор.
     - Товарищ капитан, да его пару раз поцарапало! Обосрался!
     - Воняет?
     - Да нет, я в переносном смысле. Трус он!
     - Ну, трус не трус, а повезло, могли и яйца запросто отрезать.
     - Валяй бегом к сержанту Карабоду и помогай своим. Где убитые лежат, видишь, Степан? Надо их выносить.
Все взялись за дело.
 
   Уже в темноте мы подняли обоих мертвых солдат из ущелья, собрали разбросанное имущество, оружие, понаставили растяжек-гранат и вернулись к себе на точку. Карабод и  три солдата его взвода стояли над командиром, натянув палатку, защищая его от хлынувшего вдруг ливня.
     - Да, жаль, не успели к вертолету. Как мы раньше не заметили, что он живой?
     - Иван, ведь с такой раной, по-моему, ничем не помочь. Что увезешь, что не увезешь.
     - Ника, когда получишь пулю в лоб, не дай бог, конечно, и будешь валяться в грязи, тогда посмотрим, что ты скажешь!
     - Ворон! Каркаешь!
     - Ну, а ты тоже брякнул! Надеяться нужно до последнего. Наш закон - раненых и убитых не бросать! У "духов" такой обычай, кстати, тоже. А раненого любого, даже безнадежного, надо спасать, чудеса в жизни бывают всякие.
     Итог боя был трагический: из разбитой роты шесть убитых и шесть раненых, да оцарапанный Гогия, но он был не в счет. Всю ночь по очереди нашими солдатами, эти бойцы стояли над раненным старшим лейтенантом, укрывая его от ливня. На рассвете прилетел вертолет и всех «соседей» увез. Старший лейтенант скончался через три дня в госпитале. А вдруг выжил бы, если б сразу вывезли. Вот так-то... Прав ротный... Стало пять раненых, не считая Гогии, и семь убитых. У нас в роте потерь не было, нет даже раненых. Тем утром ротный мне с грустью сказал:
     - Запомни! Чаще всего убивают в первых рейдах и последних. Никогда не откладывай отпуск и особенно берегись после отпуска!
     - Это ты к чему?
     - Железобетонные, проверенные кровью и смертью приметы! Старлей в отпуск должен был ехать, дочка родилась. Бойцы сказали: уговорил его командир роты отпуск перенести. У человека уже мозги на дом переключились, а его в рейд! Это уже из области психологии. Бдительность потерял, концентрацию. Расслабился. - Иван принялся жевать сухарь, глядя вдаль.
     - А чего ты так задумчиво на меня смотришь? - удивился я.
     - Да у меня этот рейд последний, тьфу, тьфу, крайний, надеюсь, - вздохнул Иван.
     - Кстати, Ваня! Я спал ночью в свободные от проверки постов часы вполне спокойно, кошмары с видениями окровавленных трупов, не мучили. Переживания нахлынули, когда под утро пришла очередь бодрствовать.
     - Сволочь ты, равнодушная, - вздохнул ротный.
    
Вчерашний бой я видел снова и снова, как в кино. Убитые наши, подстреленные душманы, раненый офицер, кровь, пули, взрывы, едкий страх перед надвигающейся со всех сторон, смертью четыре часа непрерывной перестрелки. Война перестала быть прогулкой, альпинизмом, туризмом, приключением, она стала жестокой реальностью. Ко мне прикоснулась война и обдала своим смердящим, трупным дыханием.

***

     Наступило утро - и новая задача. Вертолеты перебросили батальон через два глубоких ущелья. Эта горная гряда уходила к заснеженным вершинам. Наш маршрут к ним. Задача - пройти над кишлаком до самого начала речушки, протекающей от заснеженных скал. Патроны, гранаты, выстрелы к гранатомету, "мухи" нам забросили на площадку вертолетом. Свои все кончились вчера. Обвязавшись пулеметными лентами, солдаты опять стали похожи на матросов-анархистов.
     - Хреновая задача! - сказал Кавун, собрав офицеров. - Ситуация следующая: разведка будет чесать кишлак с двух сторон, а мы прикрываем их сверху. Рядом никого. Третья рота, сильно потрепанная во вчерашнем бою, будет от нас в десяти километрах. Наш бой не всчет, так считает комбат. Слушать меня внимательно! Как прочешут разведчики ущелье - отходим к нашему полку. Идти двадцать километров. Лучше – бежать. Но это вряд ли удастся. Сейчас десять утра, к шестнадцати выход на задачу. Острогин с первым взводом в голове колонны. - Серега при этих словах поморщился. Его взвод - это он, три солдата и зам.комвзвода. – С ним идут еще два сапера. Дальше вся колонна. Замполит и санинструктор в конце. Подгонять, лечить, оживлять подыхающих. Воодушевлять словом и делом!
     Все хмыкнули. Тяжело вздохнули... Задача нелегкая. Своих подразделений рядом нет, а "духов" сколько? Кто знает...
     Вчерашняя трагедия перед глазами. Та же ситуация, только нас не шестнадцать, а тридцать пять.
     - Их, мудаков, ничему жизнь не учит, - рявкнул Острогин.
     - Кого их? - ласково поинтересовался командир роты.
     - Всех начальников. Что сказал на этот приказ руководства наш Чапай?
     - Подорожник был строг и заботлив. Матом не ругался. Сказал: "Милый Ваня, не будешь ли так любезен, сходить во-о-он туда, а?" Пожелал успехов в ратном труде. Напомнил, что мы коммунисты и комсомольцы. А если серьезно, то насчет мудаков из "верховного командования" он с нами солидарен. "Кэп" (комполка) тоже в бешенстве, но решает ведь даже не он. Армейская операция! Ну, а крайние - мы. Потерь много. Один минометчик убит, а в третьей роте четверо ранено. Им сильно досталось! "Килькоед" Мелещенко в шоке от свиста пуль, но тебе, Ник, дружка успокаивать некогда. Трогаемся, в путь. Орлы, мать вашу, пехоту ноги кормят - вперед, марш!

***

     Часа через четыре наконец-то «протрубили» привал. Осталась гораздо меньшая часть пути, но ни кто не обольщался по этому поводу. Высота была уже как на ладони. Толкать и подгонять "умирающую" роту я устал и готов был сменить в голове колонны Острогина. Хорошо, что идем без минометчиков, а то еще и мины пришлось бы мне за них тащить. Почему-то комбат наш миномет отдал разведчикам . Погода баловала. Легкий ветерок, тучки, совершенно не жарко.
     Я отошел чуть в сторону от привала. "Лучше нет красоты, чем пописать с высоты." Встал на край, глянул вниз… и отпрыгнул назад. Лежа, подполз обратно к краю пропасти. Глубоко внизу вдоль русла реки, текла другая живая река. Люди, коровы, лошади, козы, овцы. Уходят оттуда, куда идем мы. В бинокль посмотрел и увидел, что в толпе много вооруженных людей.
     Пулей примчался к своим.
     - Ротный! Скорей, там "духи" по ущелью уходят!
     - Как увидел?
     - Да, чуть не обделал их с обрыва.
     - Рота, без мешков за мной! - скомандовал капитан.
     Перебежав, мы залегли вдоль обрыва, ротный посмотрел в бинокль. Нас пока не заметили - везет. Улыбаясь удовлетворенно, он отдал приказ:
     - По цепи передать! По моей команде выстрелить по два магазина и по гранате РГО бросить в ущелье. Снайперам выбрать достойные мишени. Потанцуем!
     - Иван! Вроде там мирных жителей очень много? - с сомнением произнес я.
     - А мы их не тронем, - ухмыльнулся он, - стреляй только в вооруженных. Мы вчера тоже были с утра очень мирные и ни кого не трогали.
     - Огонь!
     "Бух, бух, та-та-та-та-та, бабах", - огнем полыхнула рота. "Ах-ах-ах", - отозвалось ущелье эхом.
     "Ба-ба-бах, та-та-та-та." Это продолжалось минут пять. Вначале внизу все бросились врассыпную, часть мятежников попадали убитыми, через какое-то время кто-то из оставшихся в живых начал стрелять в ответ.
     - Прекратить огонь! Отходим! - скомандовал ротный. Злые огоньки мести плясали в его глазах. - Это им за вчерашнее! Офицеры, бойцы, подъем! Сворачиваемся, живо уходим на задачу. Быстрее к мешкам. Бегом!
     Я в последний раз взглянул вниз. Жуткая картина. Люди валяются или ползают в крови. Хрипы, вопли, стоны. Редкий ответный запоздалый огонь. На этот раз не повезло "духам".
     - Ну, замполит, молодец! Как шикарно нам "духов" нассал? Удачно пустил струю. Сейчас по связи доложу, пока Подорожник не визжит из-за нашего концерта.
     После коротких переговоров неудовлетворенный и злой Иван распорядился:
     - Вперед! Руководство бесится, что мы еще не на задаче! Офицеры, вперед, вперед! Первый взвод не задерживаться, шустрее.
     И вот, рота уже под горкой. Еще чуть-чуть осталось. Короткая передышка.
     - Второй взвод! Ветишин! Занять оборону здесь! Прикрываешь тылы. Первый взвод быстро наверх! Затем, после его доклада - второй! Следом  пулеметчики! - распорядился Иван.
     - А можно ГВП останется с третьим взводом? - хитро улыбаясь, спросил Голубев. - Место больно хорошее. И тыл надежнее прикроем.
     - Нет, нельзя! Пулеметы поставим наверху. У-у-у, Сизый - старый сачок.
     - Ну, не такой уж и старый. Просто я заменщик!
     - Самозванец выискался. Это я заменщик! А тебе еще ходить до конца года, трубить как медному котелку.
     - Я и не...
     Вдруг наверху началась ураганная стрельба, и разговор прервался на полуслове. Шквал выстрелов там, где уже был первый взвод.
     - Серега! Что там? - заорал ротный по радиосвязи.
     - "Духи"! "Духи" обходят со всех сторон! – доложил Острогин. -  Мы на пятачке в старом "эСПСе". Обложили, твари. Их просто тьма. Спасайте! Быстрее!
     - Ну, вот абздец! Вперед в гору, замполит! Все вперед! В гору! - дико заорал Кавун.
     Я бросил на бегу мешок – мешает, с ним тяжело. На середине горной дистанции меня обогнал худющий солдат - Ларионов.
Он же из пулеметчиков и вроде должен быть сзади, - мелькнула мысль. – Ведь его взвод далеко позади ползет!
 Оглянулся. Пехота лезла, пыхтела, сопела, хрипела, чертыхалась, материлась, рычала. Бежали пока без обстрела. Сверху шел бой, но нас огонь не задевал, "духи" видимо идущую подмогу не видели: мы были укрыты склоном. Ротный и арткорректировщик карабкались чуть ниже меня. Вдруг грохнул короткий выстрел. Ларик поглядел мне сверху в глаза и как заорал:
     - Я его завалил! Завалил!
     - Кого? - рявкнул я.
     - "Духа"! Он за валуном! - ликовал солдат и уже шепотом, продолжил:
     - Выскочил, гад, прямо на меня, а я первым успел выстрелить.
     За валуном лежал здоровенный бородач в униформе и хрипел. Больно, однако мужику!
     - Сейчас "помогу" ему, - сказал я солдату, осторожно выглядывая, и дал длинную очередь, начиная с того, что болталось между ног у бородача, и до груди.
     Бородач издал предсмертный рык и, широко раскинув ноги, затих. До него было всего метров семь. Еще чуть-чуть и он бы нас опередил, а там вся рота как на ладони. Собирай потом наши окоченевшие трупы третья рота. Сзади подполз "наркоша" Васька Владимиров.
     - Ларик, с меня орден! Молодец! Как ты его? - удивился я.
     - Да он оглянулся и что-то скомандовал, а я в этот момент его и снял. А если б он не обернулся? Верняк, нас бы всех уложил. Он, видно, командовал этими "духами". Мятежники залегли за валунами.
     - По гранате за камни! - крикнул я обоим бойцам и кинул свою гранату.
 "Бам-бам-бах-ах-ах" – взорвались гранаты, и тем же ответило эхо в ущелье. "А-а-а-аллах! Шайтан", - донеслись крики и стоны. "Трата-та-та-та, щелк-щелк", - в ответ раздались выстрелы. Пули защелкали вокруг и рикошетами от камней с визгом разлетались в стороны. Снизу выполз ротный с несколькими бойцами.
     - Что тут? Что творится?
     - Ларионов "духа" завалил, я его добил. Остальные за валунами, - ответил возбужденным голосом.
     - Молодцы! Замполит! Бери бойцов, пулемет и ползи выше к Сереге! Собьют его, собьют и нас, будет тогда, как вчера! Понял?
     Я кивнул в ответ. Вот зараза! Опять я крайний, как всегда не везет.
     - Васька, Мурзаилов, Ларик, Керимов! За мной! – скомандовал я бойцам и сам пополз первым.
     Мысли путались в голове. Все как вчера. Все как вчера. Наша очередь. Обрезанные яйца, отрезанные головы, нам всем пришел полный "абз-дец". А жить-то хочется. Сил все меньше, а ползти надо, хоть ноги почти как ватные и легкая дрожь в руках.
     Вдруг навстречу из-за камня выполз пулеметчик Хафизов с трясущимися руками и ногами.
     - Ты откуда? Где взвод? Где все?!
     - Т-та-там, - ткнул он пальцем неопределенно и туда же отвел бегающие глаза. - Командир, не знаю! Не знаю где все.
     - Назад, сволочь, застрелю!
     Он поплелся с нами, но все равно полз самым последним. Вдруг мы наткнулись еще на одного труса.
- Хайтбаев! Скотина, а ты почему здесь? Взвод там, ты прячешься здесь!
Сержант забился, как крыса, в щель между камнями, обняв автомат.
     Этот вождь "узбекской мафии" лежал с перекошенным лицом и весь трясся.
     - Шлепну как собаку, гадина! Назад к взводу!
     - Не ори лейтенант, не пойду! Там смерть.
     - На счет два, ты труп! Раз... - И я ткнул ствол автомата ему в нос.
     Кровь тонкой струйкой потекла по губам и подбородку. Второй раз считать не пришлось. Злобно ругаясь и что-то шипя на родном языке, затравленно глядя мне в глаза, он выполз из своей щели. За следующим выступом лежал свернувшийся в калачик Алимов. Ну и дела, все тут! Рядом лежал Колесо и, закрыв глаза, стрелял из автомата, куда-то в небо.
     - Колесников! Очнись! От тебя воняет! Почему взводного бросили, сволочи! Где Острогин и саперы?
     Алимов, весь трясясь, показал рукой в сторону груды камней, а Колесников  промычал:
     - Мы не дошли, "духи" обстреляли. Не пройти, отсюда бой ведем.
     - Вижу, как ведете, и чего еще ваши жопы на кожу для барабанов не пустили? Лечь всем в цепь и вести прицельно огонь по "духам"! Серега-а-а! Серега-а.
     - Да, я здесь, - заорал он в ответ издали. - Я тут с саперами. "Духи" нас давят! Ура замполиту! Родной ты мой! Вылез! Ник, я тебя люблю-ю! Живем!!!
     - Наверное, живем. Ты там с кем? Сколько с тобой бойцов?
     - Только два сапера. "Духи" с обеих сторон залегли. Молотят. Где мой взвод, не видел? Все узбеки разбежались. Ну не гады  ли?
- Я их тут на пригорке собрал. Все живы. Только обделались твои "орлы"!
 До Серегиного укрытия было метров тридцать и приходилось лежа громко орать, но это нас обоих подбадривало. Свистящие над головой пули настроения не поднимали. Мандраж во всем теле усиливался. Била какая-то нервная дрожь. Всего ломало и выворачивало. Я снял бушлат и прополз по камням и колючей траве немного вперед. Затем оглянулся и прикрикнул  на солдат:
     - Колесо! Будешь заряжать с Алимовым магазины! Васька! Ларик! Хафизов! Хайтбаев! Огонь! Держаться! Всем огонь огонь!
     По нам несколько раз выстрелили из гранатометов или "безоткатки". Одна из гранат прошла чуть выше над головами, другие взорвались в камнях, не долетев. Не попали, мерзавцы. Это хорошо…
     Вдруг с вершины, метрах в двухстах от нас, заговорил кто-то в громкоговоритель.
     - "Шурави"! Сдавайтесь! Не тронем. Сдавайтесь, а то все будете мертвый! Совсем-совсем мертвый. Сдаетесь, будете живой. Командир, сдавайся! Не тронем! Выходи! Мусульман, стреляй русский офисер!
     Серега заорал в ответ:
     - Иди сюда сам, попробуй возьми в плен! Давай, друг, скорей! Вперед!
     Под эти свои дикие вопли он вместе с саперами палил во все стороны. Стреляли мы, стреляли в нас, горы отвечали эхом, постоянно что-то орали в мегафон "духи".
     Сайд Мурзаилов выполз на пригорок с ПК, взялся за дело, и "духи" сразу приуныли. Хафизов с ручным пулеметом, поборов страх, прикрыл правый фланг, отогнал духов. Закрепились – теперь нас уже не сбить! Колесо и Алимов не успевали перезаряжать магазины. Этот ад  продолжался, уже черт знает, сколько. Голова гудела от грохота и гари. Несмотря на начавшийся дождь, было жарко. Все тело горело и пылало. Возбуждение боя захватило, понесло, страх пропал. Горный костюм промок насквозь. Я что-то кричал, командовал, куда-то стрелял, переползал, швырял гранаты. Вдруг автомат заклинило. Патрон перекосило! Достал шомпол, разобрал автомат, патрон не выбить - никак! Зараза! Кто-то зарядил в магазин патрон 7,62  вместо 5,45?  И как он в магазине поместился?
     - Бойцы! Огонь! Я сейчас отползу, и быстро вернусь. Держаться!
     Я сполз чуть вниз в укрытие и продолжил вышибать шомполом из ствола перекошенный патрон. Минут через пятнадцать это удалось и я с сожалением стал возвращаться на огневую позицию. Вдруг мне навстречу выползли, один за другим все бойцы.
     - Куда! Куда, сволочи! Назад! Парни назад! Ползите обратно на горку!
     - Товарищ лейтенант! Ты куда ушел? Одним нам там страшна, сап-сем страшна, - забубнил верзила Мурзаилов.
     - Да тут я, тут, сказал же - держаться!
     - Мы испугались, - промычал Хафизов.
- Назад! Возвращаемся! Огонь! Всем огонь! Не отступать!
И тут раздался топот сапог, шум камней, крики:
     - Свой, не стреляйте. Это подбежал Сергей с саперами. Он громко матерился.
     - Вы куда все делись?
     - А ты какого хрена примчался? - удивился я.
     - Когда вы объявились, думаю: все, ура, спасены. Да и "бородатые" чуть отползли. Кричим, переговариваемся, душа поет, а как тебя не стало не слышно и огневая поддержка стихла, "духи" вдруг как попрут. Им же трупы и раненых вытащить надо. Я в одного верзилу весь магазин выпустил, а он орет, идет и не падает! Стреляю, а он, скотина, не валится! Патроны кончились - вот мы и дали деру. Отступили.
     - Много мы их перебили?
- Ник! Да черт знает! Там целая лавина пошла. Человек двадцать.
- Ладно, здесь будем держаться, пока сможем. Если собьют - крышка нам всем.
     Снизу закричал ротный:
     - Мужики, сейчас вертушки подойдут, поддержат! Не отползать, держаться. Не бежать!
     - Товарищ замполит! Патроны кончились, я  снарядил все магазины, - пробубнил Колесо, дергая меня за рукав. – Запас кончился.
     - Колесников! Надо говорить "товарищ лейтенант"! Пентюх! Чему тебя учили!
     - А меня в Союзе учили подметать, землю копать, да строить дома. Я стрелял всего один раз в учебке и эти уставы не изучал.
     - Колесо, ползи за патронами к ротному. Хватит болтать!
  А "духи" тем временем, продолжали поливать нас свинцовым дождем. Они патронов не жалели. По-прежнему что-то кричали в мегафон, что-то обещали. Автомат начал заедать от толстого слоя нагара, и при смене пустых магазинов на заряженные приходилось затворную раму досылать ногой. После этого он, как это было ни удивительно, все равно стрелял! Да, это тебе не амереканская М-16! Та уже давно бы зачахла и отказала.

***

     Внезапно в воздухе появился "крокодил". Вертолетчик явно не понимал, где и кто из нас находится. Кто внизу: свои, чужие? Рота дружно зажгла дымы. "Ми-24" сразу радостно принялся утюжить господствующие над нами высоты.
     Дружное "ура" пронеслось над нашими позициями после епервого залпа неуправляемыми ракетами.
     - Ура! - заорал и я. Слезы радости и счастья брызнули из моих глаз. Спасены!
     Погонов и Гудков вытащили к валунам "Утес" и АГС и молотили по противоположной вершине. Наша радость была недолгой. По вертолету начали стрелять пулеметы, и вертолет, плюнув "нурсами", еще разок развернулся и ушел на базу.
     Я шустро пополз на четвереньках к ротному.
     - Ваня! Куда он улетает? Что случилось?
     - Летуны сказали, что топливо кончается.
     - Другие прилетят?
     - Вряд ли. Нам только все начальники орут: держись, Иван! От комбата до комдива. Комдив только что сыночком называл. Призывал держаться. Обещал, помощь идет...
     - Какая?!
     - Третья рота и разведвзвод. Но им плестись часа два-три.
     - Что ж, вытащат нас, как мы вчера ту битую роту восемьдесят первого полка.
     - Не паникуй! Ползи наверх. Чего тут околачиваешься? Держаться! Побежим - ляжем все вдоль склона. Давай назад к бойцам. Держаться! Помни, что тебе яйца отрежут обязательно. Ха-ха-ха! Любят они, гады, замполитам яйца отрезать.
     Да! Замогильный юмор ротного спокойствия не прибавил. Зацепив несколько пачек патронов, я выполз на край плато. Вот с краю Серега стрелял и матерился, чуть в стороне, бойцы лежа вели огонь одиночными и изредка очень короткими очередями. Теперь мы вели бой, уже толком не видя противника. Смеркалось. Дождь усиливался, холодало. Поток воды постепенно превратился в мокрый мелкий снежок.
     Чертыхаясь и сопя, к нам на пятачок выполз сам Ваня Ковун .
     - Мужики, - он обнял нас с Острогиным за плечи, - артиллерия прицельно бить не может, рота лежит вплотную с "духами". Вот-вот патроны кончатся: АГС уже все расстрелял, "Утес" тоже, и "мух" больше нет. Минут через двадцать стрелять будет просто нечем. Снежная пелена сейчас нас прикрывает, и "духи" толком ничего не видят. Я принес последний мешочек патронов, заряжайте магазины, сейчас пойдете в атаку. Как вчера – в психическую. Надо сбить их с плато. Вернуть СПС, тот, где ты, Сергей, сидел. Сбросить их, мерзавцев, вниз. Тогда артиллерия сможет точнее бить вокруг плато.
     - Как в атаку? - удивился взводный. - С кем идти в атаку? Три узбека, я, замполит и Колесо?
     - А Мурзаилов? Это же ПК! Сила! Пулемет! Смотри, какой гигант-боец! Голыми руками всех задушит.
     - Да у пулеметчика и половины ленты не осталось! - возразил Серега. - Тоже мне огневая поддержка.
     - Саперы и Васька с вами пойдут! Надо, братцы, надо, а я, Степа, Ларик и артиллерист, прикроем с фланга. Придавим огнем высотку слева.
     - Взять только этот рубеж? Берлин брать не надо? - переспросил я. – Почему опять я иду в атаку? Каждый день в атаку, и в атаку, ну сколько можно?
     - Крайняя атака. Взять СПС и все. Ну, замполит, ну шутник! – похлопал меня по плечу Кавун. - Закрепиться в камнях. И дальше никуда наступать не надо. По магазину каждый выпускает и броском - вперед! Потом гранаты кидайте. Еще раз говорю: пошуметь как вчера!
     - Да граната всего одна осталась Ф-1, - засмеялся я. - Больше ни у кого нет.
- На, возьми еще две, мои гранаты. Больше нет ничего. С богом, ребята! – ротный ткнул кулаком меня в бок и уполз.

 Мы собрали бойцов и стали готовиться. Серега схватил меня за руку.
     - Ну что, Ника? Рискнем! Делать-то больше нечего, деваться нам некуда.
- Бойцы! Даем залп и вперед! Захватываем укрепления! - скомандовал я. - Конечно, ураганного огня не получится, но по магазину расстрелять, и с криком "ура" атакуем! Ползем в начале на четвереньках, потом короткими перебежками вперед, и стреляем короткими очередями. Оставить немного патронов, чтобы было чем добивать раненых "духов". Ха-ха.
В заключение тирады я нервно рассмеялся.
     - У кого есть штык-ножи или лопатки, взять с собой. Может, рукопашная будет, - продолжал мою пламенную речь  Острогин.
     - Ну дела! Блин-горелый! - только и вымолвил Колесников.
- Не ссы, Колесо, все будет в ажуре, - засмеялся недобро Васька. – Прорвемся!
Штурмовая группа растянулась в линию, и мы проползли метров пять. "Духи" монотонно вели ленивый огонь, видно экономили патроны.
     - Вперед! В атаку! - заорал я, что было сил. - Ура! Суки, гады, сволочи! А-а-а! Ура!
     Сидя, лежа, с колена вокруг меня стреляли солдаты. Саид встал в полный рост и выпустил длинную очередь из пулемета, а затем, что-то выкрикивая по-таджикски, пошел вперед, не переставая стрелять. Мы с Сергеем швырнули по гранате в духовское укрытие и, подгоняя солдат, бросились к укреплению.
     - Быстрее! Ура-ура-а-а!!! Быстрее!
     - Ура-а-а... - понеслось из восьми или девяти глоток.
     В несколько прыжков наша группа одолела ровный участок, не переставая стрелять.
     Сейчас, сейчас, сейчас будет схватка, - стучала и вертелась в мозгу единственная связная мысль. Рукопашная! Ужас какой - зарубить или заколоть человека!
 Морально я к этому был не готов часа три назад, но в этот момент заколол бы и зарубил любого. Если не зарежут или не застрелят меня самого. Вот сейчас очереди в упор, в грудь, в живот, в голову - и мы все ляжем тут. Но что это? Камни не отвечают огнем, СПС молчит. Слышен шум осыпающихся камней, вниз, в ущелье. Они бегут!
     - Гранату! Гранату кидай вниз! - заорал Серега. - Скорей бросай свою "эфку", Ник!
     Я метнул гранату в распадок. "Бах-бах-ах-ах-х-х", - эхом ответил гулкий взрыв.
     Вся штурмовая группа залегла на краю плато и принялась короткими очередями стрелять в ущелье и по сторонам. Взводный пустил осветительную ракету: по склону удалялись чьи-то силуэты.
- Они отступили. Ушли! Серега! Будем жить! Мы спасены! - я обнял его.
     - Задушишь! Ник! Ура! Удрали! Колесо, ротному передай - "духи" ушли. Бегом, солдатик, родной ты мой!
     Группа заняла оборону. Оборону - это громко сказано. Опросив солдат, выяснили, что патронов у всех штук по пять-шесть на ствол. У меня было - пять, у Сереги - три, у Васьки - семь, у саперов - ни одного, а для ПК только три патрона в ленте. Гранат нет, "подствольники" уже давно без гранат. Да, знай "духи", при каких обстоятельствах они отступали, наверняка вернулись бы и взяли бы нас голыми руками минут через десять. Бойцы стояли и на краю обрыва радовались жизни.
     Ротный подбежал, весь занесенный снегом. Пурга усиливалась, и капитан был похож на Деда Мороза.
     - Мужики! Орлы! Герои! Занять здесь круговую оборону! Саперам и первому взводу правее, Мурзаилов иди к ГВП, вы будете там, левее, где главарь убитый лежит.
     - А где мы разместимся? - спросил я. -  Внизу?
     -  Нет! КП роты в центре. Второй взвод выдвинем  тоже вверх, туда, откуда мегафон орал, а третий в центре с нами.
 
   Через полчаса вся рота собралась на плато и расползлась по задачам. Снег валил сплошной стеной, не было видно ни зги, ничего ближе  пяти метров. Но этот снег стал нашим спасением, чудом и несказанным везением! Душманы не подозревали, как они были близки к победе. Хотя кто знает, может, и у них боеприпасы кончались, да и раненых нужно уносить. Бродя по вершине, я с трудом нашел свой промокший бушлат. С каждой минутой становилось все холоднее и холоднее.
     - Офицеры! Какие потери во взводах? Доложить! – дрожащими от мороза губами командовал Кавун.
     - В первом потерь нет, - ответил Острогин.
     - Во втором нет ни раненых, ни убитых, - радостно пропел Ветишин.
     - У меня все целы, - изрек Голубев.
     - За третий доложу я сам – тоже без потерь! - констатировал ротный и подвел итоги боя: - Приданные саперы и артиллеристы живы, рота без потерь! Вот это да! Ну мы молодцы! Такой бой выдержали! И ни единой царапины! "Духов" - то было гораздо больше! Чудеса! Так я в бога начну верить.
     - Что с помощью? - спросил Острогин. – Идет, не торопится?
     - А ничего! Разведвзвод и третья рота где-то заблудилась в пурге, видишь, как метет! Комбату сообщили, что не видят куда топать. Ракеты бесполезно пускать: не разглядят.
     - Да! Прямо снежная буря поднялась! И кто бы мог подумать несколько часов назад на солнепеке. А сейчас как на севере!
     - Замполит, не надо теперь тебе ехать в отпуск в Сибирь. Тут как в тундре, и мы сейчас можем все замерзнуть! Час от часу не легче. Бойцам спать не давать! Положить всех кучнее, пусть греются. Тормошить и теребить. Охранению меняться через час, пусть ходят по периметру попарно. Главное - не обморозиться. Что с боеприпасами?
     - У меня нашелся полупустой магазин и граната, - ответил я.
     - У меня два патрона, - улыбнулся оскалив зубы Голубев.
     У остальных офицеров было не больше. У бойцов ни у кого не было боеприпасов больше магазина, "мух" не осталось, пулеметы без патронов, АГС с четырьмя выстрелами.
     - Да, дела! - подытожил ротный. - В эфир об этом не сообщаем, боюсь информацию духи перехватят. Но если они утром полезут нас прощупать, мы даже налегке до своих не добежим, уж очень далеко. Артиллерист! Организуй беспокоящий огонь по вершине над нами и огонь по обоим ущельям! Работай с батареями!
     - Хорошо, сейчас сделаю привязку и попробую артиллерию нацелить точнее, - ответил старший лейтенант.
    
 На ночь мы укрылись с Кавуном в его спальнике, свой мешок в пурге я так и не нашел. Половина вещей роты осталась на склоне, и под снегом их было не отыскать. Теперь на смену жаркому бою пришла пытка стужей. Всю ночь офицеры по очереди бродили по высоте, будили солдат, трясли, толкали: не спать, не спать! Сон - это практически не минуемая смерть, или сильное обморожение. Ужасная метель продолжалась всю ночь. Я дрожал всем телом, сна не было ни в одном глазу, был только страшный пронизывающий холод. Снег и ветер, сырая обледенелая одежда. Эти муки становились невыносимы. Тело ломило, суставы скрипели от сырости. Лишь к рассвету сон все же сморил меня, и я провалился в него, словно в пропасть.
     Утро пришло с ярким солнцем. Ветер разогнал тучи, и солнце без малейших помех начало отогревать наши промерзшие тела и души. Вершина ожила. Нет больше мучений - теперь мы могли чувствовать себя туристами в Альпийских горах. Только очень усталыми и голодными.
     Солдаты принялись окапываться, строить укрепления, разыскивать вещи. Нашелся в снегу и мой брошенный на бегу вещмешок, а недалеко от него станок от АГС. Вчера стреляли без него, прямо с камня и с рук.
     Внизу в ущелье виднелся кишлак, в который вечером отступили "духи", но никакого движения в нем не было. Видно смотались оттуда еще до рассвета. Ротный второй взвод поднял повыше по склону, первый спустил пониже. Систему обороны создали, но патронов-то, как и прежде, нет. Несколько минут боя  и нас сметут с хребта как пыль.
     - Ваня! Что сказал Подорожник? - спросил я у сидевшего за радиостанцией командира.
     - Да ни хрена хорошего! Не отходить! Сидеть, держать оборону, обещает, что скоро прибудут разведчики с боеприпасами. Третья рота в буране ушла в сторону, и теперь собирает своих заблудившиеся.
     - Ну, Женька! Как же так? Ведь не пацан, опытный офицер!
     - Кто их знает как так. Может, заблудились,  может, испугались. Да и в принципе, я думаю, опасность миновала. "Духам" не до нас: раненые, убитые. Боеприпасы за два дня боев тоже, наверное, на исходе. Поскольку они не знают, что с патронами в роте совсем "жопа", думаю, они сегодня не сунутся. Мы не трусы, а боевое подразделение, они это поняли.
     - А вертушки? - удивился я. - Почему к нам вертолетом не забросить помощь?
     - Вертолетчики после обстрелов из пулеметов не хотят сюда соваться. Тем более что в роте ни убитых, ни раненых нет. Сейчас позавтракаем и будем наблюдать за окрестностями, греясь на солнышке. Курорт, мать его так!

***

     Я задумчиво жевал сухарь и ковырялся в банке с кашей, наблюдая за часовым. Молодой боец по кличке Колесо, маячил по склону, уже который час.
- Часовой!
- Я!
     - Пойди-ка сюда, дружище.
     - Да. Слушаю.
     Мокрый, грязный, измученный солдат с тоской смотрел мне в глаза.
     - Колесо, ты чего третий час круги нарезаешь по сопке?
     - Я на посту.
     - А смена определена каждый час. За кого стоишь?
     - Ни за кого. За себя. Я и не устал.
     - Кто с тобой на посту должен стать по часам.
     - Хафизов, Хайтбаев, Керимов.
     - Понятно.  Опять "мафия узбекская." Сержанта ко мне. Быстро. Мухой!
     - Да я ничего, постою...
     - Я же сказал: мухой! Ментелем! Сержанта сюда.
     Сержант Хайтбаев, не спеша, озираясь по сторонам и ругаясь про себя, приблизился ко мне. На руках надеты кожаные перчатки, толстый воротник свитера вылез из х/б. Одет не по форме, выделывается передо мной.
     - Да, слушаю.
     - Не понял, повтори.
     - Слюшаю, что нада замполит?
     - Ты еще и хамишь?
     Коротким ударом в зубы я свалил наглеца с ног в снег. Не педагогично, зато надежно и практично.
     - Сволочь! Чего ты, мразь, выпендриваешься? Вчера взводного в бою бросили, трусы поганые, сбежали. Ты побежал первый, а сегодня над солдатом молодым издеваешься, который честно бился.
     Сержант, что-то бормоча на родном языке, поднялся и угрожающе зашипел. Ну прямо как гремучая змея.
     - Не шипи, скотина. Сейчас ты на пост заступаешь, Хайтбаев! Стоишь часовым до вечера!
     - Убью! - прошипел, злобно сверкая глазами, этот недоносок.
     Он потянул на себя автомат, но я ударом ботинка в пах, сшиб его в снег и придавил грудь каблуком. Все сильнее вдавливая его в снег, я быстро соображал, как дальше быть. Сержант шипел, хрипел, выл и извивался. Я продолжил воспитательную работу: несколько ударов сапогом по почкам и голове его успокоили. Сержант затих.
     - Встать! Сволочь! Будешь рыпаться - пристрелю как собаку, и спишем на боевые потери! С сегодняшнего дня ты не больше младший сержант, а в полку приказ на тебя оформлю. И не таких обламывали. Марш на пост, сволочь!
     Колесников наблюдал за происходящим в стороне и явно был рад такому исходу, хотя и искренне напуган.
     Уже бывший сержант угрюмо побрел к своим землякам, растерянно наблюдавшим за нашей "милой" беседой.
     - Хафизов, Керимов! Ко мне!
     Солдаты дружно затрусили в мою сторону.
     - Итак, трусы и бездельники! Скоро у вас начнется новая жизнь. Можно сказать, она уже началась. Получите нового зам. комвзвода, и "мафиозного" землячества в роте не будет. Сходи, Хафизов, порадуй Алимова. А потом как обрадуешь – заступаешь на пост, к трупу главаря. А ты, Керимов, на другой пост, к обрыву. Ночь делите на троих, а Колесо сегодня отдыхает за бессонную ночь. Исполнять!
     Грусть и печаль появилась на лицах дорогих "азиатов". Меня радовало их уныние. Борьба с землячеством в роте велась, но пока успехов было мало. Воевать узбекское братство не любило и не хотело, да и работать тоже. А вот покурить, поспать, пожрать, что-нибудь спереть – первые мастера. Готовы болтать на своем языке "хала-бала" целыми днями. Главное - бездельничать и отлынивать от работы. Пять человек сбивают с толку всех.
   
 После полудня наблюдатели заметили приближающуюся подмогу. Медленно передвигая ноги в глубоком снегу, брела цепочка бойцов. Вскоре первый разведчик выбрался к нам на вершину.
     - Встречайте спасителей, - радостно прокричал Мачану, сержант-молдаванин. – Подкрепление к пехоте прибыло!
     - Устали ждать! - ответил им ротный. – Притомились в разведке?
     - Торопились, как могли. Несли очень много боеприпасов, - ответил командир разведвзвода старший лейтенант Коля Пыж.
     - Разведчики! Герои! Спасли первую роту от разгрома, - с пафосом произнес Острогин.
     - Мужественная разведка выручила зачуханную пехоту! - поддержал иронию взводного Кавун.
     - Ладно, ладно, хватит. Делите патроны и гранаты, вот вам лента к "Утесу" и лента к гранатомету, - смущенно проговорил Николай.
     Сибирский богатырь, разведчик Гостенков, вынул из мешка два цинка с патронами. Ого, молодец земляк! Ватников высыпал несколько гранат и положил две мухи. Два чеченца выложили из мешков по цинку патронов, это была пища  пулеметам ПК. Старый знакомый ефрейтор Тарчук, раздал патроны снайперам, а зам. комвзвода высыпал из мешка сигнальные ракеты. Взводный также принес на себе цинк патронов. Два таджика-разведчика вскарабкались на горку, и тяжело дыша, бросили на снег ящик с двумя цинками патронов.
     Боеприпасы поделили по взводам, и  солдаты защелкали магазинами, снаряжая их патронами. Это уже кое-что, можно еще раз повоевать. Хватит часа на полтора.
   
  Следующим утром поступила команда возвращаться к основным силам батальона. Ущелье уже прочесали разведбат и саперы, понаставили мин-ловушек, больше здесь делать нечего. Пора к своим. Ну, наконец-то.
    Кавун, я и разведчик пошли сфотографироваться возле убитого главаря. Его документы уже давно были у нас, но кто он не прочесть, а китайский автомат АКМ подарили разведчику Пыжу. Теперь фото на память.
     - Иван! Посмотри! У "духа" ушей нет, - воскликнул я разглядывая труп.
     - А они были? - усмехнулся ротный.
     - Издеваешься?
     - Угу. Их нужно у дембелей искать. Ларик или Васька срезали. Трофей на дембель! Думаю, их не найти, прячут всегда так хорошо, что не найти. Вот черти! Главное, чтобы на строевом смотре каком-нибудь не всплыли перед проверяющими начальниками!
     - Что будем делать? Обыскивать?
     - Нет. Уходить на базу. Больше ничего не предпринимай, бесполезно, пустая трата времени. Возьми  нагрудник духа, это твой трофей. Бойцам уши, тебе – лифчик!
     Развязывать нагрудник у трупа я не захотел, для этого тело "духа" тогда надо переворачивать. Ротный финкой решительно срезал веревки и протянул мне нагрудник:
- Держи, Ник, на память! А то твой ведь старый и весь разорванный.
Я заложил под  мертвое тело врага Ф-1 с выдернутым из запала кольцом.
     - Пусть забирают вместе с сюрпризом, - иронически произнес Иван, наблюдая за моими действиями. - Растешь прямо на моих глазах. Мужаешь!
     - Верно! Забирать обязательно придут, и где-нибудь тут обязательно похоронят, чтобы поближе к Аллаху. Если повезет, сразу похоронят еще кого-нибудь с помощью твоей гранаты, - заулыбался разведчик Пыж.
     Я осмотрел трофей. Нагрудник был залит чужой кровью, но это не беда, зато новенький, крепкий. Пакистанского производства. Да и кровь чужая - вражеская.
     - Духи были одеты с иголочки, да и вооружены и экипированы тоже хорошо. Не простая банда, - задумчиво произнес Пыж. – Верно, вам свезло столкнуться с самими «Черными призраками», или еще по другому кличут, «Черными аистами», духовским спецназом…
     - Ну, все, хватит болтать! Снимаемся отсюда, - скомандовал ротный. - Ты, Пыж, пришел налегке, поэтому нас прикрывай. А когда мы спустимся, быстро снимайся с горки. Не хочу возвращаться – выручать.
    
Вот и вновь тяжелая дорога. Теперь по колено в снегу опять работать вьючными животными. В конце дня мы выбрались к указанному району, но нашего батальона там уже не было. Роту встретил лишь один взвод третьей роты, который страховал наш отход. Пять минут привал, и снова в путь. Мы быстро спускались по хребту, все ниже и ниже. Ощущение  присутствия противника оставшегося за нашей спиной давило на сознание, это чувство не проходящей опасности, подгоняло каждого солдата. Снег все тоньше и тоньше, все теплее и теплее воздух. Ну вот, ушли, оторвались, не догонят! Бушлаты сняты и привязаны к мешкам, морозов уже не предвидится.  Часть людей все-таки слегка обморожены в первую ночь после боя. Парадокс! Солнце в зените, жара и обмороженные лица, руки и ноги наших солдат…
     Натыкаемся на стадо "зеленых" – так именуют  солдат афганской армии. Грязные и замученные, они сидят у костров, и что-то едят. Несколько мешков с крупами, луком и рисом лежат на земле, а рядом связанные и жалобно блеющие овцы. Это - будущий шашлык и плов. Афганцы радостно помахали руками, дружески поздоровались. К нам подошел их командир, старый знакомый по прошлым боям, он сносно болтал по-русски.
     - Ваш батальон уже ушел дальше, опять придется догонять!
     Роту гостеприимно пригласили поесть, но некогда, надо двигаться. Как радушный хозяин, командир батальона "сарбозов" показал рукой на большие горки из консервов.
     - Возьмите себе,  мои солдаты не хотят тащить этот сухой паек. Видите сами - продуктов у нас и так много, а это добро  пропадет.
     - Вот спасибо, друг! Конечно, консервы возьмем, - поблагодарил ротный и обнял его за плечи, - а тебе от нас тоже подарок. - И Иван великодушно подарил афганскому комбату трофейную финку.
     - Вань! Ты чего отдал финку "зеленому"? Лучше бы мне ее подарил, - возмутился я.
     - Она мне уже не сгодится! Сейчас домой, а там замена. Ну, а этот "братан" нам гору консервов дарит, а я в долгу остаться не могу! А ты себе сам, другую добудешь в бою.
     Банки консервов были болгарского производства. Оказалась вкуснятина! Мясо с бобами, мясо с картофелем, мясо с овощами! У нас таких продуктов, прежде никогда не было. Бойцы дружно высвободили мешки от остатков нашего сухпая и разбирали новое невиданное угощение. Ура! А затем снова в путь.
     Дойдя до новой задачи, рота просидела на месте три дня, поглощая консервы и нахваливая Минконсервовощплодпром Болгарии. Наконец-то все обошлось без стрельбы. Хоть три дня спокойных. Хорошо когда спокойно – курорт!

***

      Батальон спускался по хребту к расположению инженерно-саперного полка. Вокруг него были расставлены растяжки, много прочих "сюрпризов". Возле таких ловушек стояли саперы с указками, поэтому колонна шла медленно, собираясь невольно возле этих указок. Солдаты осторожно перешагивали через растяжки и затем быстро шли дальше, вновь скучиваясь у следующего сюрприза. Так мы преодолели по узкой тропе несколько проходов. Метрах в тридцати от меня шел майор Подорожник и вся группа управления батальона. Разведчики батальона передвигались за управлением, за ними - наша рота. Я видел спину комбата, который размахивал руками и что-то выговаривал Лонгинову.
     Перешагивая через проводки, чувствовал, как сердце невольно замирало, ноги и грудь становились холодными, в висках молотом стучала кровь. Конечно, чуть задел провод - и прыгающая смерть, мина-лягушка, начиненная множеством рваных металлических осколков, взлетит и взорвется. Сразу разорвут тишину стоны и крики.
     Не дай бог. Не дай бог.
     Вдруг впереди раздался громкий щелчок, и в небо взлетел цилиндрический предмет. Затем послышался вялый хлопок, и предмет развалился в воздухе на куски. Чудо. Мина была старая, не сработала, не взорвалась.
     Все инстинктивно присели, затем быстро встали и, матерясь, пошли дальше. В стороне от тропы комбат "молотил" провинившегося солдата, зацепившего ногой растяжку.
     - Ватников, сволочь! Мудило. Из-за тебя чуть несколько десятков человек не пострадало! Разведчик хренов! Пыж! В наряд его по роте на семь суток!
     Пыж с грустной миной на лице забрал у Ватникова автомат, повесил на свое плечо. Солдат совсем ослаб и морально, и физически. А во всем обвинили взводного.
     - Шагай, вояка! – легонько толкнул Пыж изможденного бойца.
     Тело солдата, да, именно тело, шаркая сапогами, побрело по хребту. Что-то в нем надломилось: губы тряслись, глаза – пустые, никого вокруг не видит, руки дрожат, ноги подкашиваются. Не человек – настоящий робот полуавтомат, а ведь на гражданке был спортсменом! Черт побери! Вот так нелепо смерть чуть-чуть не достала людей, когда казалось, все было уже позади.
   
 На броне нас встретили как героев. Командир полка подполковник Филатов, обнял Кавуна и по очереди всех офицеров роты. Ни кого не забыл, даже нас молодых.
     - Ваня! Кавун! Вы - герои! Офицерам - ордена, и отличившимся солдатам тоже! Медалей не жалеть. Лично тебя к "Красному Знамени". Заслужил! По данным разведки, вы больше двадцати трупов организовали "духам" за два дня боев. Расчихвостили "черных призраков" – это же был действительно "духовский" спецназ! Командарм лично благодарность объявил всей роте. Ну,  молодцы, ну  герои!
     Целый день мы ходили как чумные от знаков внимания. Все начальники из управления полка подходили и жали нам руки, хлопали по плечу, выражая искреннее восхищение.
     А комсомолец батальона, дважды контуженый прапорщик Колобков, подбежал ко мне, обнял и даже расцеловал.
     - Молодец! Премного наслышан о тебе лично! Не подвел политрабочих! Уважаю! Перестал в моих глазах быть салагой.
     - Ловлю на слове! – ответил я скромно.
     - Да, объявляю на весь полк! Замполит первой роты – настоящий боевик, а не какая-то "зелень"!
     Я с блаженством влез на БМП и лег на башню в излюбленном месте: пушка между ног, голова между люков. Полный вперед! Домой! Живыми! Возвращаемся в наш "дурдом", сходить с ума. Лишь бы ненадолго…

Глава 7. Дорога на Баракибарак.

     Осеннее утро до восхода солнца совсем не ласковое, поэтому дрожь пробирает все части моего тела. Воздух наполнен не приятной, проникающей всюду влагой. Хорошего настроения и так нет, а от вездесущей сырости становится еще грустнее. Однако первые лучи солнца, спускающиеся в долину из-за горных вершин, облегчают страдания души. Поставленная комбатом боевая задача обрадовала еще больше. Она чепуховая: засесть на ближайшей вершине невысокого хребта и прикрывать проход автоколонны. Рота за ротой растянулись в цепочки, а затем поползли в горы в разные стороны, как ручейки, извиваясь по складкам хребтов. Мы прошли мимо развалин придорожной халупы. Двери выбиты, ворота покосились, стены обрушены во многих местах. Двор уныл: деревья засохли, колодец завален, пыль, да песок с глиной. Кругом пахнет смертью. В овражке перевернутый, давным-давно сгоревший БРДМ, а на обочине на боку, лежат два закопченных "наливняка". Здесь была устроена засада. Она принесла смерть. Когда это произошло? Пять лет назад? Год? Кто знает. А эти покинутый дом?  Тоже результат боя? То ли "духи" отомстили за развалины, то ли наши превратили окрестные дома в руины, отомстив за засаду. Вот мы и будем тут сидеть, чтоб техника прошла опасное место без потерь. Броня встала вдоль дороги, а мы - марш-марш наверх. Подъем невысокий, всего метров триста. Это хорошо, потому что утренней прохлады уже как никогда и не бывало. За полчаса солнце высушило росу, раскалило воздух и начало жестоко припекать. Сразу стало тяжело передвигаться, и пехота запыхтела под тяжестью снаряжения. Идти вверх всего ничего, а пока поднимались, моя тельняшка стала мокрая от пота  насквозь.
     На вершине узкого каменистого хребта, годных для лагеря площадок, было совсем мало. Подразделения расползлись по точкам и распределились по постам. Третья рота ушла в глубину горного массива, а на соседней господствующей высоте засел комбат с управлением батальона. Разведка, связисты, гранатометчики и «обоз» понукаемые Подорожником шустро возводили укрепления. Хорошо, что мы от него далеко.
   
 Дорога блестящей полосой лежала у подножия, влево бежала в Кабул, вправо - туда, где я еще не бывал, на Баракибарак.
Боевая техника стала сползать с дороги и маневрируя по проселкам рассредоточиваться в долине. Вдалеке виднелся кишлак, к нему-то полковая разведка и направилась. Артиллерия произвела несколько залпов, "обработая" окраину зеленой зоны. Затем все стихло, и часа два ни стрельбы, ни движения. Правильно, пусть лучше "духи" уйдут в укрытие по кяризам, чем  наши с многочисленными потерями будут гонять их по лабиринтам кишлака. А в колодцах их потравят дымами, авось достанут...
     Итак, внизу сонное царство, наверху у нас тоже тишина. В этот раз вместо ротного в рейде командует контуженный Грошиков. Еще в полку он, смеясь, клятвенно пообещал, что в этот раз, если в меня стрельнет, то наверняка попадет. Ваня Кавун слегка приболел или сачкует в ожидании замены. И на этот раз офицеров опять некомплект, поэтому я нахожусь не с Грошиковым, а командую вторым взводом.
     Бойцы организовали завтрак. Я съел с аппетитом из баночки разогретую кашу, попил из другой баночки чай и опять в СПС на боковую. Солнце палит и день кажется бесконечным. Горячий, тягучий, безразмерный день. Минуты идут за минутами, которые нехотя складываются в долгие часы. Зной, зной, зной и ни дуновенья ветерка. И это называется октябрь! Я уже весь коричневый от палящих лучей.

В полдень подошел ко мне сержант и сказал, что взводный лейтенант Корнилов зовет в гости на чай.
     Лениво поднимаюсь. Послать летеху к черту и лежать дальше? Смертельно надоело бездельничать. Бока от камней болят. Обул кроссовки и перебрался по каменной гряде к той площадке, где расположился лейтенант.
     - Чего тебе, взводяга? - спросил я у Корнилова. – Отдыхать мешаешь.
     - А поболтать, з-замполит?
     - О чем?
     - Ну, в смысле анекдотов.
     - Думать надо, а мозги уже растаяли. Наверное, не вспомню ни чего: ни армейских, ни политических, ни  даже про Чапаева.
     - А я про это и не люблю. Я люблю про "б-баб-с". У него - была дурацкая привычка в разговоре часто сдваивать согласные.
     - Саня, про "баб-с" - это лишнее возбуждение твоего неокрепшего ума при нашей импотентной жизни. Давай лучше чайку попьем, да на горы посмотрим. И потоскуем, повоем. У-у-у!
     - Как это на горы потоскуем?
     - А ты посмотри, какое зыбкое знойное воздушное марево стоит над горами. Над морем в зной тоже такое марево. Вот сиди на камушке и представляй безбрежный океанский простор.
     - К-короче, предлагаешь мечтать.
     - Точно. Предлагаю.
     Мы сели на раскаленные камни – неудобно!  Сидишь, прямо как на раскаленной сковородке. Неудобно мечтать о хорошем.
     - Исаков, принеси-ка, б-будь любезен, б-бронежилет.
     - Зачем?
     - Т-товарищ с-солдат. Я сказал б-быстро! Пока я твое мясистое мурло не намял.
     Солдат что-то забормотал по-своему, непонятное, и нехотя побрел к нам, волоча по камням бронник.
     - С-солдат, поаккуратней с имуществом. И еще раз скажешь свое "ананенский джаляп", так этот "джаляп" в т-твоих зубах и застрянет. П-понял?
     - Так точно, - ответил солдат уже без злобы и с заискиванием смотрел на взводного.
     - Вот т-так и смотри л-ласково и п-преданно в глаза к-командиру. Шагай на пост, с-смени Джураева.
     Мы уселись на развернутый бронник, а узбек побрел уныло на пост, продолжая что-то бормотать.
     - Вот в-видишь идет и бубнит, весь с-свет ругает и себя за дерзость и нас за то, что не вовремя и не там сели п-помечтать.
     - Год только прослужил, а видишь, Саша, пытается зубы показать.
     - Вырвем.
     За спиной что-то тихо заурчало. Мы посмотрели вниз: на шоссе растянулась длинная колонна КАМАЗов - "наливняков".  Сашка стал разглядывать технику в бинокль. Впереди шел БРДМ сопровождения, который внезапно открыл огонь из пулемета по нашим позициям. Пехота  дружно рухнула за камни в мертвое не простреливаемое пространство. А эта сволочь (между прочим, наша сволочь!), продолжала поливать по нам свинцовым дождем!
     Это продвигалась колонна бригады обеспечения, а не афганской армии, поэтому в ответ стрелять не стали, да и для этого еще до оружия надо добраться. Кругом пули свистят и визжат.
     - Пусти ракету, дескать, мы свои, а то этот мудак не успокоится. Там ведь внизу старые "горелики" валяются, вот он для острастки и долбит поверху, на всякий случай.
     Корнилов прополз к обрыву и пустил две ракеты, затем кинул мне "дым" и "факел". Я их тоже быстро зажег, но пулеметчик то ли не видел сигналы, то ли не верил, что на вершине наш пост, поэтому продолжал молотить. Корнилов вышел по связи на Грошикова, тот - на комбата, комбат -  опять на нас. Мы объяснили, что тут творится, что это за бестолковая стрельба. Комбат доложил в штаб полка, но результата это не дало. В конце концов, пулемет стрелять закончил и бронемашина умчалась вслед уходящей колонне. Мы успокоились, и уселись вновь мечтать и загорать. Красота! Тишина и покой…
 Со стороны Кабула в небе медленно приближалась пара вертушек "Ми-8". Вдруг вертолет, летевший первым, пустил ракеты по высоте. "Нурсы" вонзились в камни, метров на десять пониже нашей лежанки. Весь взвод  в считанные секунды укрылся в СПСы. Вторая серия ракет прошла там, где мы с Сашкой только что отдыхали, а к ракетам добавился еще и пулеметный огонь.
- Ч-черт! Т-точно п-попали. К-кучно с-стреляют!
     Позиции батальона заволокло клубами дыма, все желали жить и подали сигналы, что на горах сидят свои. Комбат начал опрашивать, все ли целы. Удивительно, но все, никого даже не зацепило! Вертушки сделали еще два круга и улетели вслед за сопровождаемой колонной.
     - Во всем виноват  этот козел из БРДМа! Это он на нас вертолеты сопровождения направил! Наверняка он, больше некому, - сказал я.
     - Д-да уж, точно, больше некому, - согласился Корнилов. - По нему из гранатомета в ответ надо было долбонуть, но потом не д-докажешь, что сам не в-верблюд.
     - Еще правильнее было бы вертушку завалить. Чего они, бараны, без разбора молотят? Неужели не знают, что операция армейская проводится? Ты представь, Сашка, если бы первые ракеты пришлись метров на десять выше - легли бы трупами мы все. Тут такая фаршированная тушенка была бы!.. Фарш из нас тобой и котлеты из всего твоего  взвода.
     - Н-не хочу быть ни "фаршем", ни "паштетом", ни "рагу"! Хочу домой ж-живым, а не в ящике.
     - Козлизм! Получается, не так "духи" опасны, как свои.
     - Да уж, кому как не т-тебе это знать. Вообще от тебя, Ник, н-надо подальше держаться. Ты п-пули притягиваешь. Иди-ка лучше, по д-добру, по з-здоровому, к с-себе. Отдыхай.
     - Ну, спасибо, за гостеприимство! Нет, мил-человек, я от тебя не уйду без кружки чая. А подать мне галеты!
     - Джураев! Б-быстро лейтенанту кружку чая, он нас покидает. Д-да поскорее, а то, не ровен час, еще штурмовики прилетят. Б-без тебя было т-так тихо и спокойно. А я еще хотел, д-дурак, с т-тобой в карты п-поиграть. Н-нет уж лучше п-посплю.
     Солдат вскипятил чай в пустой банке из-под компота, принес сухарь, галету и сахарок. Я с наслаждением все выпил, съел, потянулся.
     - Саня, а может, все же в картишки?
- Н-нет, нет уж. Иди, иди с богом. От тебя одни н-неприятности.

 Забросив автомат за спину и повесив на грудь лифчик с магазинами, я побрел к себе. Проверил бойцов, как обычно поменял молодых часовых на старослужащих, и прилег на спальник, прижавшись к камням.  Сержант над камнями растянул плащ-палатку, поэтому прямые лучи не палили, но от духоты можно было задохнуться. Вода во фляжке была такая теплая, что лучше и не пить. Сон опрокинул в пропасть забытья, но чей-то противный голос опять вернул меня к реальности.
     - Товарищ лейтенант! Ротный зовет! - меня за ногу теребил унылый солдат. Грязные потоки пота струйками стекали по его лицу.
     - Солдат! Ты почему такой грязный? У тебя салфетка  освежающая есть?
     - Есть.
     - Ну так, протри физиономию и руки протри, а то заразу какую-нибудь быстро подхватишь. Ты – Свекольников, или ты привидение?
     - Так точно! Свекольников!
     - Хочешь быть здоровым и выжить в армии: "не чмырей", "не будь чмошником", а то задолбят сержанты и старослужащие. Ты, верно, бывший студент?
     - Да, почти год учился, пока в армию не забрали. А в Афган я добровольцем пошел, сам рапорт писал.
     - Придурок как и я!
     - Почему?
     - Потому что, значит, не я один такой чокнутый "дятел". Есть еще добровольцы на этой войне…
     Солдатик грустно засмеялся.
     - Напомни, как тебя  зовут!
     - Витька.
     - Эх, Витька, ты Витька! Виктор - победитель! Мойся, стирайся, не унывай, не отчаивайся, и все будет хорошо. Домой вместе уедем. Понял меня? Обещаю!
     - Понял, товарищ лейтенант!
     - Чего тебе от меня надо? – переспросил я солдата.
     - Командир роты зовет.
     - В Кабул? В медсанбат? К своей малярийной инфекции?
     - Нет, на высоту, на КП роты.
     - На высоте сидит зам.комроты Грошиков. Но вообще, ты прав, в данный момент он - ротный. "И. О. ротного" не звучит, а зам. комроты не понятно, ведь я тоже зам. Ротного, - принялся я разглагольствовать, из-за нежелания бродить под лучами палящего солнца.
     - Вы же замполит?
     - Эх, Витька, это и есть зам ротного, но только по политической части.
     - Понятно, а я думал, как это так - "замполит"?
     - И не поймешь: где тебя готовили и чему учили? Ни стрелять не умеешь, ни маршировать, ни обратиться, как положено. Чего это "длинноногому" нужно от меня?
     - Не знаю, он не сказал. А почему я не умею ни чего, так мы вместо подготовки в Туркмении дома строили.
     - Да это я так, сам с собой рассуждаю. Знаю сам, как вас обучают, сам участвовал в этом процессе. Ну, иди, скажи: сейчас приду.
     Грошиков встретил меня радостным ржанием и восклицаниями.
     - Ник! Жив и не ранен! Везучий! Как они все старались и лупили по тебе! Живучий, гад!
     - А ты что хотел, что б попали?
     - Что ты, что ты! Собирать тебя надо было бы по частям, упаковывать, да тащить вниз. Только лишняя головная боль и морока. Ладно, живи.
     - Сволочь ты! Вместо сочувствия - издеваешься.
     - Почему же издеваюсь? Я откровенно рад, что ты жив, дышишь, и не являешься в данную минуту "грузом 200".
     - А уж как я этому рад, ты и представить не можешь. Это ты, наверное, их специально на нас навел. Самому до меня не дострелить, подстраховался, да и из вертолета ракетой надежнее!
     - Х-ха-ха-ха! Молодец, замполит, не унываешь. Но тебе везет. Не убьют - будешь жить! Гы-гы! Точно! Ха-ха! Это я тебе говорю. Чаю хочешь?
     - Чаю, чаю. Надоело уже чай хлебать.
     - Ну, извини, водки нет!
     - Я и не прошу, я не люблю эту заразу. Предпочитаю коньяк.
     - Вот еще и носом крутит - коньяк ему подавай.
     - Чего бурчишь?  Ведь и водки у тебя тоже нет.  Да и в этом пекле водку пить - самоубийство!
     - А баночку сока хочешь в виде премии за живучесть?
     - Сока? Конечно, хочу! Спрашиваешь.
     Грошиков достал из мешка стограммовую баночку яблочного сока, пробил дырки, и мы распили ее на двоих, по-братски.
     Вдруг раздался сильный грохот. Там, в долине, где ползала наша техника, к небу взметнулся столб черного дыма и пыли. Сергей схватил наушники радиостанции и стал напряженно вслушиваться в эфир.
     Повернувшись ко мне, он с ужасом произнес:
     - МТЛБ разнесло на куски. Там был старший лейтенант Быковский и еще два "карандаша". Всех грохнуло! Фугас! Суки духи! Давай дуй к взводу, комбат будет по связи на все точки выходить. Быстрее беги, да под ноги смотри...
     Я мчался к взводу и соображал: "Сашка! Это ведь тот Сашка, с которым почти одновременно в полк приехали. Такой здоровый парень, жизнерадостный! И вот его уже нет. А ведь еще пару дней назад за одним столом завтракали в столовке, шутили, анекдоты травили. Знать, духи фугас заложили солидный - метров на тридцать столб дыма поднялся! "
    Едва я прибежал, как меня вызвали на связь. Комбат спросил, как обстановка, как дела, как самочувствие после обстрела вертолетами, и приказал усилить наблюдение, повысить бдительность и т. д. и т. п.
     Ночь прошла спокойно, день тоже. Рискнул и сходил к Корнилову, поиграть в карты. Переживали гибель минометчиков, погрустили, поболтали.
     - С-слушай, Ника, душа требует разрядки. П-пострелять что ли в ущелье? А то по нам лупили, а мы даже ни р-разу не выстрелили.
     - Давай сделаем так: часов в двенадцать ночи из всех стволов жахнем в ущелье, - согласился я. - Сначала мой взвод, а потом ты огнем поддержишь. Для успокоения нервов. А то у меня на душе так гадко.
     -  Ага! Д-давай. Повеселимся.

***

     Ровно в полночь со всех постов мы принялись молотить в ущелье. Взвод Корнилова также присоединился и все огневые точки дали салют погибшим. Постреляли минут пять, пустили для вида пару осветительных ракет. Тут на связь вышел комбат.
     - Что за стрельба?
     - Да часовой что-то в лощине заметил, - ответил я.
     - Ну, так вот, в пять часов сбор, на точке оставить по одному бойцу тебе и соседу. Проходишь мимо него, и все дружно ко мне! – распорядился Подорожник. - Полная выкладка, ничего не оставлять. Развеетесь, прогуляетесь, заодно и проверите, что там в лощине творится. Времени на передвижение - один час. Опоздаете - будете тренироваться. Сейчас оружие почистить. Как понял, прием?
     - Вас поняли, - вздохнул я и отправился к Корнилову.
     - Ну, попали! Завтра нас усатый  "вдует" на всю катушку. Короче, Чапаю говорим, что тебе тоже было видно какое-то движение.
     - Да, понятно-понятно. Почудилось, - согласился Сашка.
     - Почудилось, причудилось, привиделось. Но вот, скажу тебе: пару магазинов выпустил, швырнул гранату, хоть знал, что никого внизу нет, а чуть-чуть на душе после гибели наших полегчало. Вроде как будто кого-то завалили.
     - Мне т-тоже полегче стало. Ну что, утром в путь?
     - Жди меня, только не стреляй с перепугу!

***

     В пять утра бойцы засуетились, подгоняемые двумя сержантами. Барахло сложили еще с ночи, осталось только бушлаты да плащ-накидки приторочить к мешкам.
     И в путь. В предрассветных сумерках идти неудобно. Кроссовки скользят по сырым камням, идем, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь.
     Дубино костерил, на чем свет стоит себя, солдат, комбата. Меня он тактично не упоминал.
     Взвод  Корнилова нас уже поджидал, сидя на мешках.
     - Ну, погнали?
     - П-погнали.
     Нам еще повезло, что Чапай был рядом. Мы послали в дозор двух бойцов и под их прикрытием поднялись, затем спустились и вновь поднялись. Вот и весь марш-бросок. Забрезжил рассвет, лучи солнца играли на вершинах. Еще не жарко, но уже и не прохладно. Поднимаясь по склону к лежбищу управления батальона, мы брели под насмешливыми взглядами охранения. На выложенных для укрытия валунах, сидели и пили чай командир взвода связи и прапорщик,  Айзенберг, начальник батальонного медпункта.
     Прапорщик  почесал переносицу, снял с длинного носа очки, подул, протер их и, усмехаясь, спросил:
     - Ну что, взвились соколы орлами? Не запыхались?
     - Да, есть немного. Доложи майору Подорожнику, что мы прибыли, - тяжело выдохнул я.
     - Чапай велел - не беспокоить. Приказал встретить вас и засечь время прибытия. Уложились вовремя. Передаю его приказ: вернуться на позиции, организовать наблюдение, осмотреть склоны, собрать трупы врагов. Если оные обнаружатся. Больше не чудить. Это все. Конец напутствия.
     - Папаша (так его звали все офицеры) - а где лекарство от нервов? Грамм двести, девяносто шести процентного, не выделишь?
     - Нет, не выделю. Кто лечится даром, тот лечится – даром! Как сказал комбат: "Гуляйте в зад". Могу дать из сострадания одну сигаретку.
     - Спасибо, не курю.
     - Я тоже не курю, - подал голос Сашка, - но рюмку хряпну.
     - А как же борьба с алкоголизмом? Согласно постановлению ЦК КПСС и Правительства в Советском Союзе весь народ в едином порыве начал борьбу с пьянством , - нравоучительно произнес седой прапор.
     - Так это в Советском Союзе. Вот как приедем в него, так и начнем бороться, - засмеялся Сашка.
     Мы дружно посмеялись, перекинулись еще парой фраз и решили убираться, пока  лихо, в лице комбата не пробудилось.
     - Ну ладно, Сашка! Бежим отсюда, пока Подорожник не одумался и воспитывать не начал.
     - А чего тебя воспитывать? Ты же замом его числишься в этом рейде. Штатный замполит майор Сидоренко болен, так что воспитывать будут только взводного, - улыбнулся в усы связист.
     - Н-ну, я так и знал. Снова взводный - крайний. Маленького все обидеть норовят. Лучше, быстрее сматываемся, - пробормотал Сашка.
     И мы уныло побрели обратно на задачи. Солнце начало припекать, чтоб не "свариться", нужно было спешить.

***

     Несколько дней мы медленно "варились" и "поджаривались" под палящим солнцем, а по ночам пробивала дрожь от холода. В горах стояла тишина. Время от времени что-то происходило в эфире, нас это не касалось. Техника работала в кишлаках, поддерживая десантников местной бригады. Однажды рано утром получили приказ на спуск. Быстро на броню, бросок к площадке подскока - и теперь уже вертушками в горы. Едва высадились, как по этой площадке ударили из "эРэСов". Видимо, реактивные снаряды с какой-то крыши пускали по наклонной доске.
     Рассредоточившись, рота из всего, что стреляло, принялась молотить по кишлаку. "Духи", наверное, даже и пожалели, что связались с этими «шурави». У нас и задачи даже не было чесать эту "зеленку",  они сами нарвались.
     "Духи" отвечали недружным огнем из стрелкового оружия - "эРэСы", наверное, кончились. Пулеметами мы быстро придавили тех, кто пытался бегать по кишлаку.
     Грошиков подозвал меня к себе:
     - Ники! Возьми пулеметчика Мурзаилова и держи под контролем протекающий внизу ручей. К тебе со всех взводов спустятся на водопой. Смотри, чтоб «душки» не обошли и вас не накрыли. Сейчас все внимание на кишлак, ты без прикрытия, поэтому будь осторожен. Водой-то нас не успели снабдить, а что будет дальше - не известно.  А раз есть ручей, то запасемся водичкой.
     - Все понял, шеф! Если что, спасайте!
     - Спасем, спасем.
     Я подполз к камням, за которыми лежал пулеметчик. Солдат время от времени пускал по строениям короткие прицельные очереди и что-то бурчал на родном языке.
     - О чем говоришь, Сайд?
     - Ни о чем, это я пою, товаришш лэйтенант.
     - Н-да. Довольно оригинальное пение, гортанное. Песня горца?
     - Да, я в горах вирос и всо время там жил.
     - Ну и молодец. Бери пулемет и патроны и за мной к ручью. Приказ ротного. Родничок будем прикрывать.
     - Хорошо, товаришш лэйтенант. Вода - это хорошо! Жизн!
     Этот верзила, заросший щетиной, с обветренным с детства горными ветрами лицом был похож на снежного человека. Только вместо дубины на плече нес пулемет, который в его руках был не больше карабина. Настоящий "ёти" из легенд.
     Мы собрали свои фляжки для воды и быстро спустились к роднику. Утолив жажду горной водичкой из родника и наполнив фляжки, прилегли за бугорок. Вскоре к водопою начали подходить один за другим солдаты, обвешанные пустыми флягами. Впереди всех шел Витька Свекольников, ни нагрудника, ни подсумка с магазинами на ремне у него почему-то не было.
     - Солдат! Ты почему без патронов?
     - Как без патронов? У меня магазин в автомате.
     Я взялся за магазин и отсоединил его от автомата. В рожке торчал один патрон, второй - в патроннике. Я с силой хлопнул два раза пустым магазином ему по лбу.
     - Ты что, гад, делаешь. Идет бой, а ты ходишь без патронов! Теперь у тебя не автомат, а дубинка. Бегом в гору, за патронами!
     Еще три перепачканных солдата дружно засмеялись.
     - Чего ржете? Колесо, а у тебя, где патроны?
     - В магазине, - гордо произнес солдат и отстегнул его от автомата.
     Патронов в магазине не было вообще. Солдат побледнел и, повернувшись, рванул в гору. Догнав его в два прыжка, я влепил ему звонкого пинка под зад, отчего тот получил ускорение и переменил бег на скачки на четырех конечностях.
     - Кайрымов, автомат к осмотру! (Чего смотреть - два патрона.)
     Я зло посмотрел в его глупое лицо.
     - Кругом! Бегом!
     Очередной пинок ускорил и его движение. Мурзаилов, лежа у пулемета, издавал гортанные звуки, напоминающие рычание льва, но это был всего лишь смех.
     У Алимова в снайперской винтовке был также только один патрон. Ни гранат, ни патронов. Две затрещины  каждому и все посыльные вернулись на гору без воды.
     Через пятнадцать минут эти же водоносы пришли, обвешанные подсумками или торчащими изо всех карманов автоматными магазинами.
     - Быстро набирать воду и помыться! Вы что думаете: это моя глупая прихоть? Без боеприпасов спускаетесь в ущелье! А если мы на засаду нарвемся? Год назад в батальоне из третьей роты одиннадцать осло...бов, вот также за водичкой спускались налегке. Яйца их и уши у "духов" до сих пор в трофеях.
     - Да тут же рядом, - начал оправдываться Алимов.
     - Рядом не рядом, но вы и гораздо дальше так же пошли бы. Магазин пристегнут, а что в нем - неважно. Даже один полный рожок - это на две минуты легкой перестрелки. А что дальше?
     - Воду тяжело нести, фляжек много, - вздохнул Свекольников.
     - А твое тело тащить будет еще тяжелей. Запомнить на будущее: патронов много не бывает! Лучше подсумок с магазинами на боку бьет по яйцам, чем вовсе без подсумка и без яиц!
     Солдаты затравленно и уныло смотрели на меня. Царегородцев готов был от усталости умереть на месте. Но что поделать: им нужно учиться воевать, чтобы выжить в течение этих двух лет в боевом батальоне.
     - Всем помыться еще раз хорошенько и наверх.
     - Да что мыться снова! Пока в гору залезешь, перепачкаешься, - вздохнул Царегородцев.
     - Царь, мыться, мыться, чтоб быть на человека похожим, иначе в раз желтуху или еще что подцепишь и в госпиталь загремишь.
     - Да уж, чем по горам таскаться под пулями, лучше в госпитале болеть, - промямлил Царегородцев.
     - Дурак ты, братец. Здоровье потеряешь - не вернешь. А здесь - школа жизни. Через полгода будет полегче. Терпи, Царь. По взводам вперед!
     Солдатики ополоснули руки, лица и побрели в горку, а чуть позже, когда они вскарабкались и мы с Мурзаиловым.
     - Нэ переживайте, товаришш лэйтенант. Молодые, глупые. Повоюют немного - поймут. Нэ поймут - умрут.
    
На вершине заканчивалась суета с разбором фляжек.
     - Ник! Нам новая задача: пройти сквозь кишлак, взять пленных и трофеи. Все хибары велено сжечь. Ты идешь в замыкании. Кишлак небольшой, работы нам на часик. Как мы его пройдем, быстро спускайся и бегом по вон той дорожке за нами в погоню. Сигнал - красная ракета. Дарю тебе Мурзаилова с пулеметом. Внимательно наблюдайте вокруг, потому что наши далеко. С той стороны броня подойдет, на ней и уедем. Это «духовский» район  - не спать, а то всем крышка. Ни тебя, ни нас вытащить будет невозможно.
     Рота спустилась в долину при огневой поддержке моего взвода и принялась прочесывать кишлачок. Там было всего-то с десяток домов, и через пару часов из всех дворов появились дымы и огонь. Время от времени слышались одиночные выстрелы, короткие очереди или взрывы гранат.
     Вдруг земля в нескольких местах на хребте вздыбилась от разрывов мин. С господствующей вершины раздался треск очередей.
     - Мурзаилов! Видишь, откуда бьют?
     - Да, вижу.
     - Вот и стреляй короткими очередями туда, экономь патроны. Прижми минометчиков, не давай прицельно стрелять.
     Я взял радиостанцию и передал, что нас обрабатывают "духи". По высоте ударила полковая артиллерия. Накрыли гаубицы кого или нет – неизвестно, главное миномет замолчал. Снизу подали сигнал, и мы помчались к своим. Через кишлак бежали, не задерживаясь. Вдоль дувалов и в арыке лежали несколько трупов мужчин, у дороги валялась лошадь, а за ней и всадник в неестественной позе. Вот ты и не ускакал…  Трупный запах начинал витать в воздухе. Быстро разлагается! Конечно, не мудрено в такую жару моментально протухнуть...
     Броня подошла к окраине кишлака, и рота усаживалась на технику. Возле командирской машины стояли семеро бородатых и не бородатых аборигенов, положив руки за голову.
     - Вот, видел, замполит, сколько наловили? - улыбался Сергей Грошиков. - Сейчас их разведке сдадим, пусть морочатся. Подгоняемые прикладами и пинками пленники влезли на бронемашины, и колонна быстро двинулась к полковому лагерю.
    
Когда сидишь на башне и твои ноги отдыхают, когда пыльный ветер обдувает твое лицо, когда много еды, воды, становишься почти счастливым. Можно даже подремать, помечтать, пофилософствовать.
     Например, какого черта я здесь забыл? За каким хреном меня сюда занесло? Ведь полстраны и знать не знает, где этот Афганистан. А что мы здесь воюем, и подавно никто в Союзе не знает. В газетах написано, что я, мои солдаты, и вся армия, сажаем деревья, строим школы, восстанавливаем дома и мечети, помогаем убирать урожай.
     Сколько же урожая я помог собрать, давя гусеницами виноградники, а как удобно ремонтировать жилье, стреляя по нему из гранатомета. Радости у местных жителей от моего присутствия не наблюдалось, глаза счастьем не светились. Никто нам был не рад. Я совсем не так себе представлял все это.
     Интернациональная помощь - это как война в Испании, где полмира помогало в борьбе с фашизмом.
     А что тут? Мы воюем с местным населением, а также добровольцами или наемниками со всего света. Негры, арабы, европейцы.  А наши успехи такие же, как и успехи американцев во время войны Вьетнаме. Чем больше воюем, тем больше сражается против нас. На место убитого отца встает сын, за погибшего брата мстит младший брат. Так может продолжаться до бесконечности. За пять лет ситуация только ухудшилась. Контроль осуществлялся над несколькими процентами территории страны, да и то только там, где находились военные городки, посты и заставы.
     В официальной пропаганде, которую я тоже толкаю на политзанятиях, говорилось: если бы мы сюда не вошли, то в Афган вошли бы американцы. Это, конечно, вряд ли, а если бы и вошли, то по горам вместо меня ползали бы Биллы и Джоны. Хотя им Вьетнама по самые гланды хватило надолго.
     Вероятно, Брежневу и компании захотелось расширить лагерь социализма. Экзотического социализма, в условиях средневековья. Есть же социализм в Туркмении и Таджикистане. Почему бы не построить его еще в одной азиатской стране? А то, как же так: Ленин, Сталин, Хрущев лагерь расширяли, а при товарище Брежневе - все по-прежнему?
     Ну, а затем генсеки стали умирать один за другим, совсем обветшало руководство страны. А что делать с этой войной - никто не решил. Не до того как умереть, не успевали придумать. Пришел к власти, опубликовал мемуары и умер. Да и наша военная верхушка просто так эту войну не отдаст. Должности, звания, награды. Одних героев-генералов уже не один десяток! Стрелки на карте в тиши уютного кабинета рисовать - не в атаки ходить и под бомбежкой трястись. Небольшая война - самое выгодное дело для высокого командования из министерства и генштаба: уважение появляется у руководства страной (не даром хлеб едят, деньги получают), растет военный бюджет. В общем, за непонятные, придуманные высокие идеи, отдуваются солдаты и младшие офицеры. Вот теперь Сашку Быковского и экипаж его МТЛБ сожрал молох войны...
     Руки грязные, рот забит пылью и песком, потное тело чешется, помыться бы... Несбыточная мечта... И несбывшаяся. Пока доползли до своих, уже стемнело, полевую баню свернули. Вот так всегда: все - для тыла, все - для штабов, все - для победы. А для фронта? Хрен с маслом!

***

     Рано утром роты подтянулись к вертолетной площадке. Успели только пополнить запас патронов и гранат, получить паек на трое суток, набрать воды во фляжки.
     Офицеры и сержанты шумят на солдат, я тоже внес свой вклад в суету, подогнав несколько бойцов легкими затрещинами. Не успеваем, поэтому торопимся.
     Поздоровавшись с разведчиками, вдруг заметил висящего на ручке заднего люка БМП одного из вчерашних наших пленников.
     Он стоял на цыпочках, голова свесилась на грудь, руки были скручены за спиной, а от связанных запястий была протянута петля на шею. Легкий ветерок шевелил на голове волосы и бороду.
     - Что с ним, Петро? - спросил я у взводного-разведчика.
     - Злой был очень и ругался, подвесили к дверце, надо было на цыпочках стоять. А он, гад, ругался и плевался. Ну, я ему и дал по "кокам". Зачем он встал на прямые ноги, так ведь дышать невозможно, - ухмыляясь, ответил Турецкий.
     - Ну, вы живодеры!
     - Ладно-ладно, умник, пойди с ними поговори по-хорошему, может, чего расскажут. Этот как встал на ноги и захрипел, так остальные наперебой все рассказывать начали.
     - Хотя бы сняли его, а то завоняет и закоченеет.
     - Ваш "дух" - вы и снимайте. Нам он уже ни к чему.
- Да пошел ты к черту!
 Я сплюнул в песок, и, закинув поудобнее автомат через плечо, двинулся за ротой.  Рядом проходил афганский батальон. "Зеленые" с ужасом смотрели на подвешенного. Мусульманин не должен быть повешенным – приняв такую смерть в рай к Аллаху не попадешь! Их командор что-то громко говорил нашему командиру полка, оживленно жестикулируя.
     Подполковник Филатов, как африканский носорог, налетел на командира разведроты.
     - Мудаки! Вы что вытворяете?! Почему "дух" висит? почему выставили его на всеобщее обозрение?! - с этими словами "кэп" врубил разведчику мощную оплеуху.
     Галеева назначили ротным неделю назад, это был его первый рейд - и такой прокол.
     - Ты что, всех нас под монастырь подвести хочешь, п... к х... в? Царандовец доложит в штаб, что мы тут над пленным зверствуем, и ты с роты слетишь, а я - с полка! Я тебя в порошок сотру, морду разобью, б.., п...ст. - Далее нецензурная брань продолжалась минут пять.
     Все это время командир тряс Сашку Галеева за грудки с такой силой, что его голова раскачивалась, как маятник. Ротный был на две головы выше, да и подбородок поднимал вверх, поэтому дать по физиономии командир никак не мог, а мог только треснуть пару раз в грудь.
     Офицеры-разведчики пулей метнулись за броню и наблюдали, высунув головы, как жирафы.
     Два солдата-разведчика подбежали и, срезав веревку, оттащили труп к ложбине. Через пару минут над телом уже возвышалась груда камней. Вот теперь полный порядок.
    
Вертолеты садились и улетали с площадки один за другим. Пригнувшись и закрываясь капюшоном масхалата от густой пыли, я заскочили в вертолет. Борт взвился в воздух, и началась дикая болтанка. Мы летели по ущелью, раскачиваясь из стороны в сторону, с борта на борт. Я сидел, вцепившись руками в сидение, мои бойцы испуганно смотрели в иллюминаторы, только снайперу не хватило места, и он лежал на мешке, катаясь по днищу и глупо улыбаясь.
     Каменистая площадка в обрамлении гигантских валунов была довольно унылой. Роте повезло: задача стояла самая легкая. Все три точки совсем рядом с площадкой приземления. Одно угнетало и не радовало: в помощь и для контроля был придан зам. комбата Лонгинов, по кличке Ходячий Бронежилет. Этот высокий и стройный капитан на боевых действиях почему-то никогда не снимал с себя бронежилет. В горах он носил легкий вариант, а в "зеленке" и на броне - тяжелый бронник, вооружался с ног до головы, таскал почти "цинк" патронов, кучу гранат. Спортсмен, любитель альпинизма, "деревянный по пояс", он сразу нагнал на офицеров роты тоску и уныние. Только его нам не хватало для полного счастья! Лонгинов принялся подавлять ротного психологически. Сергей заметно нервничал и, отозвав офицеров в сторону, развернув для вида карту, начал давать указания:
     - Мужики! Этот "дятел" сейчас будет мозги всем нам пудрить, а потом комбату про все недостатки доложит. Чтоб на постах солдаты были в касках и службу несли в бронниках! Особенно касается бронников! И чтоб по точкам бесцельно не бродили, не загорали. Ясно! Все - по указанным точкам!
     Что оставалось делать? Только выругаться и выдвинуться по задачам. Не успел я со своим взводом организовать оборону, как был вызван  Грошиковым.
     На высоте в командирском укреплении стоял, широко расставив ноги, зам. комбата. В тельняшке и бронежилете, с биноклем на груди он смотрелся очень внушительно. Ну и чудак на букву М!
     - Товарищ лейтенант! Очень медленно ходим! Приказы надо выполнять побыстрее, - возмутился капитан Лонгинов.
     - Да я и так весь вспотел, так сильно торопился.
- Потеем мы все, а ваши шуточки сейчас из вас выйдут с очень большим потом. И нечего ухмыляться! Взять одного сапера, пулеметчика, санинструктора. - Еще четырех солдат и пройти через кишлак. Восемь человек вполне достаточно! Кишлачок просматривается с гор полностью, мы вас, если что, прикроем. Займитесь делом, найдите что-нибудь. Нужны трофеи, результаты. Вторая рота нашла миномет. Поработайте, и вы поработать, а не только языком молоть!
 Медик-Степан при этих словах о спуске вниз, громко выдохнул и заматерился. Я огрызнулся:
     - Но я тоже языком не мелю попусту, а с взводом работаю, да еще за батальон отдуваюсь.
     - Вы это можете мне не говорить, за кого вы работаете. Это ж надо так умудряться: исполнять три должности и ничего не делать?!
     - Это не вам судить, делаю или нет.
     - Но-но, не хамить.
     - А я и не хамлю. А как исполняющий обязанности замполита батальона считаю, что я работаю как замполит роты хорошо. И хотел бы получить задачу от командира своей роты.
     - Во как! Завышенная самооценка у некоторых. Посмотрим, какой результат будет в "зеленке". Время на выход - тридцать минут. Уточняйте задачу у командира.
     За широкой спиной капитана активно жестикулировал Грошиков. Он тряс кулаком, делал большие круглые глаза и строил мне страшные рожи. Лонгинов, он же Бронежилет, оглянулся и возмутился:
     - Вы что, товарищ старший лейтенант, паясничаете? Думаете не замечу?
     - Я не паясничаю, а замполиту батальона внушения делаю.
     - Ну, это не замполит батальона, а случайность и недоразумение.
     - Между прочим, эта случайность из рейда в рейд с нами ходит, а что-то штатный замкомбата с батальоном в горы не поднимается.
     - Разговорчики! Старших – не обсуждать! Выполняйте мое распоряжение!
     Сергей отвел меня в сторону и сказал тихим успокаивающим голосом:
     - Ник! Не обращай внимание на дурака, не кипятись. Он ищет повода до тебя докопаться. Главное - не нарвись внизу на засаду, не влезьте на минное поле. Пусть сапер ходит везде впереди! Я думаю, там ничего нет, но если что найдешь – молодец! Только будь постоянно на связи, почаще выходи в эфир с докладами, и  наш Бронежилет будет счастлив как ребенок.
     - Серега! Дай нам ПК, а то людей с маловато, а мифическое прикрытие с гор - это для зеленых дураков, но уже не таких как я. Я теперь кое-что уже понимаю. Ведь внизу, если что случится, вы нам толком не поможете. Только разве что трупы собрать. Потом, через неделю.
     - Ладно, давай аккуратнее. - Серега похлопал меня по плечу и пошел к Бронежилету.
     Почему опять я? Почему этот заносчивый капитан меня так всегда достает? Откуда такая неприязнь? Я, правда, никогда в долгу не остаюсь, но что могу противопоставить заму комбата?

***

     Кишлак был небольшой, вытянутый вдоль ручья, полтора десятка дворов. Частые ряды виноградников, немного ухоженных террас с клевером, пшеницей, кукурузой, коноплей. Тишина. Жителей не было. Дом за домом мы осматривали местность, и не было ни души, ни оружия, ни боеприпасов, ни животных. Ничего. В центре стоял самый большой "дувал", за забором росли орешник, шелковица, яблони. Это оказался "дукан". Много мешков с сахаром и мукой, ящики с чаем, корзины с яблоками.
     Сержант под прилавком нашел автомат и радостный подбежал ко мне с обнаруженной находкой.
     - Вот нашел, товарищ лейтенант!  Я такого и не видел ни разу.
     Это был итальянский автомат "Берета" и полный магазин патронов к нему. Больше ничего, кроме двух старых ружей (мультуков) и кривой  длинной сабли, в деревне не нашлось.
     Бронежилет находкам обрадовался, доложил о результатах в полк и приказал:
     - Сжечь все, что горит, раз есть оружие, значит, есть и "духи". Поджечь склад с продовольствием и возвращаться "на базу".
     Легко сказать "сжечь все, что горит". А чему тут гореть? Разве что соломе. Сараи с сеном загорелись быстро, соломенные крыши тоже. Склад продуктовый подорвал сапер тротиловой шашкой, пластитом свалили огромный старый орешник, ну это уже из баловства.
   
 Когда мы поднялись наверх, Бронежилет подпрыгивал от счастья.
     - Где трофеи? - воскликнул Лонгинов и, выхватив из моих рук автомат, принялся заряжать, разряжать, разбирать, опять собирать, щелкать всем, что щелкает. Поставил вертикально пару камней на валуне, сверху пустую банку и стал стрелять, пока не кончились патроны.
     - Молодец, лейтенант, молодец, замполит! Можем, когда стараемся!
     - А мы всегда стараемся!
     - Не оговаривайся. Даже поощрение в штыки принимаешь, замполит!
     - Товарищ капитан! Я солдат все время учу, что нет такого обращения, как "замполит"!  Есть звание "товарищ лейтенант". Замполит, замполит…
     - Ступай к взводу, а то снова меня заведешь, настроение испортишь, - рявкнул Лонгинов.
     За его спиной Серега опять махал руками, качал головой и делал круглые глаза. Я развернулся и, забрав своих солдат, ушел во взвод. Говорить с ним бесполезно, лучше пойти поспать. Единственный плюс от этого прочесывания кишлака - поели плов, попили чай, виноград, орехи, яблоки - скрасили сухой паек. Теперь лечь и хорошо выспаться.
   
  Выспаться не удалось. Рано утром рота получила задачу пройти по хребту вдоль всего ущелья, а это двадцать километров, и соединиться с афганским батальоном. Пока "зеленые" будут работать внизу, нам оседлать высоты и прикрывать сверху.
     Как назло день выдался жарким, солнце нещадно пекло, а укрыться негде. Мой взвод отправили снова в ущелье продвигаться вдоль ручья и осматривать покинутые дома, а остальная часть роты шла по горам.
     Первый двор пустой, второй тоже, третий, четвертый, в пятом ворота оказались заперты, и на стук вышел… белобородый старик. Ходячее приведение!
     Сержант Худайбердыев сразу схватил деда за бороду:
- Аксакал - душман! Анайнский джаляп.
Это было узбекское нецензурное выражение, которое местные жители понимали.
     - Стой-стой, убери руки, гад! – закричал я на сержанта.
     Только получив пинка под зад, Худайбердыев выпустил бороду старика и начал кричать:
     - Товарищ лейтенант! За что? Они все "духи". Его надо пристрелить.
     - Не ушел, значит, не "дух". Да он к тому же очень старый.
     - Да они все на вид старые, а ему наверняка всего-то лет пятьдесят. Не ушел, значит, это шпион.
     Пока мы ругались, дед упал мне в ноги и что-то кричал, воздев руки к небу, слезы текли из глаз по щекам. Я поднял его за руку, похлопал по спине. Видно, понял аксакал, что солдаты могут пристрелить, а, почувствовав во мне начальника, он что-то быстро затараторил:
     - Командор... командор... командор. - Это все, что было мне понятно.
     - Успокойся, дед, шагай во двор, - подтолкнул я его легонько во двор.
     Бойцы уже суетились по дому, заглядывая во все двери, во все сараи, подвалы, кяризы.
     - Ханумки! - радостно закричал один из узбеков. –Ура!
- А ну, назад, всем выйти за ворота.
Я еле –еле сдерживал мусульманский интернационал. Казахи, таджики, узбеки, что-то бормотали по-своему, не желая уходить.
     - Нужно под паранджу заглянуть! Может, это и не бабы, а "духи" маскируются, - кипятился Худайбердыев, - а то мы отойдем, а нам в спину стрелять начнут.
- Начнут стрелять в спину, если ты к женщинам под юбку будешь лезть!
 Сержант сердито сопел, видно, очень хотел аборигенок посмотреть и пощупать. Только-только выгнав солдат со двора и успокоив старика при помощи таджика-переводчика, я вдруг услышал за забором дикий смех и свист.
     Худайназаров скакал на белом-белом жеребце, другой солдат тащил ишака за ухо. Аксакал опять стал причитать и, схватив меня за руку, что-то быстро говорить.
     - Мурзаилов! Успокой его. Скажи: никуда мы не заберем скотину. Эй вы, балбесы! Отпустите животных, мы уходим. Надо своих догонять.
     - Товарищ лейтенант! Надо с собой коня и ишака забрать. Пусть пулеметы и миномет везут, а то мы сами как ишаки загружены, - закричал сержант.
     - Папуасы! Оставьте животных! Худайбердыев! Вперед во главе колонны. Прекратить мародерство.
     - Какой-такой мародерство? Трофеи это!
     - Сейчас по башке обоим настучу, тебе и Алимову. Быстро слазь с коня – мы уходим!
     - Можно тогда хотя бы их застрелить? Нельзя же "духам" вьючных животных оставлять! – продолжал канючить сержант.
     - Эй вы, убийцы, быстро взяли мешки и бегом отсюда. Никого не убиваем, ни в кого не стреляем. Пленных в горы не берем.
     Узбеки, что-то сердито говоря друг другу, нехотя побрели вдоль дувала, вверх к подножью вершины, на которую предстояло забраться. Высота небольшая, но метров на двести предстояло подняться. Обрадованный старичок, счастливый от того, что ничего не забрали, и что остался живой, улыбаясь и заглядывая мне в лицо, быстро говорил и гладил меня по руке.
     - Дедок, шуруй домой. Буру бача, буру! - прикрикнул я, улыбаясь, и махнул рукой в сторону дома. – Пошел вон, старый осел!
     Аксакал принялся кланяться и что-то громко бормотать.
     - Мурзаилов! Что он говорит?
     - Он вас благодарит, хвалит весь ваш род, желает счастья и много красивых жен.
- Какой добрый и щедрый старик. Спасибо, жен не надо - не прокормить. Главное, чтоб в спину не стреляли, когда отойдем от кишлака.

     Через полчаса, забравшись на высоту и заняв оборону, я с удовольствием наблюдал за фигурами солдат и офицеров, ползущими вдалеке по крутому хребту. Целый день мы брели по долине, и теперь можно было немного подремать. Особенно радовался я мучениям Ходячего Бронежилета. Его колоритна фигура в горной экипировке с двумя автоматами и огромным рюкзаком виднелась далеко далеко. "Берету" он нес лично, никому не доверяя. (Оба трофейных ружья капитан сломал, а саблю я забрал себе). Добравшись до моего взвода и чуть отдышавшись, Лонгинов сразу принялся орать:
     - Что там за скачки были? Вы что, ковбои на родео? Никакой дисциплины и организации!
     - Да все нормально. Пока я с местным населением объяснялся, эти юные натуралисты с животным миром общались. Местное население претензий не имеет, радуется жизни.
     - О вашем командовании и отвратительном управлении взводом мы в полку поговорим особо! А пока, лейтенант, занять вон то, дальнее плато за господствующей над кишлаком высотой.
     - Это еще километра три по хребту! Я думал, что мы уже на задаче и можно готовиться к ночному отдыху, - чертыхнулся я вслух.
     - Умничать будем в полку на подведении итогов. И умничать будут те, кто вернется живыми и здоровыми.
     - Постараюсь вернуться, вашими молитвами, товарищ капитан, - улыбнулся я ехидно.
     - Ну, ухмылки ваши сейчас быстро сойдут с лица. Приказываю, с расчетами пулеметов через пятнадцать минут сидеть на краю хребта над кишлаком! Время пошло. Бегом, марш!
     Вот сволочь. Еще и издевается. Тут ходу на полчаса, не меньше. Придется бежать. Рота села отдыхать, а мы двинулись. Четыре бойца пыхтели рядом. Моему быстрому передвижению мешала трофейная сабля. Ее я решил привезти в полк и повесить на стене над койкой. Для форсу! Сталь - так себе, лезвие в зазубринах, но ручка из кости очень красивая. Вот только бежать с ней в одной руке, а с автоматом - в другой очень неудобно. Особенно не сподручно спускаться по каменным осыпям, петляя по тропинке, прыгая с валуна на валун.
Быстро сбежав со склона на плато, мы уже вскоре поднимались на маленький пригорок. Солнце быстро садилось за дальний горный хребет. Темнело в горах очень быстро. В тот момент, когда, казалось, еще минута - и мы на нужном пятачке, откуда-то засвистели пули, и у самых ног, и вокруг нас защелкали рикошеты, и донеслось гулкое эхо автоматных очередей. Бойцы кубарем покатились за спасительную каменную гряду.
     - Зибоев! Откуда стреляли?
     - Нэ знаю, кажется, сбоку, - ответил пулеметчик.
     Молодой младший сержант Лебедков показал рукой в сторону параллельной каменной гряды.
     - Вон пещера, может, оттуда били? Очень кучно. Пули прямо за пятками легли, в вас метили.
     - Ну, сержант, рывком за гряду, там оглядимся и отобьемся. Вперед!
     Мы вскочили и бросились к небольшим камням. За ними шел пологий спуск, и сбоку нас было не достать. Вновь засвистели пули, рикошетили от камней, я навзничь ласточкой нырнул за камни, бойцы упали рядом. Все мое тело от головы до пяток била нервная дрожь.
     - Все целы? Не ранены, не зацепило?
- Целы.
- Нет.
     - Нет, - дружно забормотали и при этом матерились солдаты.
     - Юра! Огонь из автоматов всем расчетом по пещере! Зибоев! С пулеметом ползи на правый фланг и молоти по всему, что зашевелится.
     Вчетвером начали вести огонь по пещере и вдоль всего склона. Расстреляв по паре магазинов, я приказал прекратить огонь. Надо послушать, осмотреться, откуда по нам бьют.
     - Расчет, за мной на задачу, ползком! Быстрее! – скомандовал я и пополз первым.
     - А пулемет как же? С ним ползти, особенно со станком, неудобно, - заныл сержант.
- Ничего! Жить хочешь - поползешь со станком не то что на спине, а в зубах!
Со стороны Зибоева раздалось несколько очередей и радостные вопли. Я на карачках перебежал к нему и увидел, что в ущелье, возле большого валуна валялся убитый осел. В этом направлении по огромным камням пулеметчик и стрелял короткими очередями.
     - Что там?
     - "Дух" за камнем спрятался. От камня к камню перебегает, гад. Нэ уйдешь, шайтан.
     Действительно, от камня к камню то переползал, то перебегал какой-то человек, и в конце концов он спрятался за холмом.
     - Быстрее на задачу, мы его из "Утеса" достанем.
     Когда вся группа выскочила на склон,  пулемет уже стоял на станке и пулеметчики приготовились к бою.
     - Парни, выбирайте себе мишени в этом бандитском гнезде. Все, что бегает, должно лежать!
     Два пулемета и два автомата принялись обрабатывать кишлак. Первой упала корова, затем ишак, затем человек, затем еще человек. Зажигательные 12,7-миллиметровые пули подожгли несколько стогов, пару сараев. Постепенно по нам с нескольких точек открыли ответный огонь. В бинокль я увидел, что большая группа мужчин убегает из кишлака в дальнее ущелье, на ходу изредка огрызаясь автоматным огнем.
    Ну, да ничего!  В-вот должна подойти на помощь вся рота, тогда будет гораздо легче подавить сопротивление.
     - Перенести огонь вон в ту дальнюю лощину. Видите: народ бежит? Достанем?
     - Достанем, - успокоил меня братец-мусульманин и принялся молотить из ПК, посылая очередь за очередью.
     Вскоре закончилась лента, он быстро заменил ее полной и продолжил вести интенсивный огонь. «Утес» стрелял реже, выцеливая, у нас к нему было всего две ленты, и вторая из них уже заканчивалась. Я выбрал двор, в котором что-то копошилось, оттуда вроде стреляли, и бахнул туда из "Мухи". За спиной послышался топот приближающейся роты. Бойцы подбегали, падали на землю за камни, рассредоточивались и сразу начинали вести огонь.
     Я посмотрел в бинокль: далеко в лощине лежали человек двадцать. Может, убитых или раненых, а может, кто-то и залег, замер, притворился мертвым.
     Подбежал зам. комбата и сразу заорал:
     - Прекратить огонь, прекратить огонь! Стоп! Стоп!
     - Как прекратить огонь?! Эти козлы нас отметелили, мы тут как ящерицы ползали, чудом уцелели, а теперь - прекратить огонь? Оттуда из распадка, где теперь только тела валяются, пять минут назад отстреливались. Это, кроме того, что нас чуть не перебили из пещеры, когда мы выдвигались сюда. А по вам разве не стреляли? - удивился я.
     - Замполит! Кончай войну. Прости меня, засранца, но это я по тебе стрелял! -  заорал в прямо в мое ухо Грошиков.
     - Серега! Это уже не смешно! Как это ты стрелял? Ты что, действительно, конченый дурак?!
     Сергей обхватил меня за плечи и потащил в сторону. Бронежилет смотрел в бинокль и делал вид, что его произошедшее не касается.
- Ты понимаешь, какая штука вышла, - тихо забормотал он, - прости меня, контуженого идиота. Виноват этот чертов Бронежилет-Ходячий! Он смотрел-смотрел в карту, потом уставился в бинокль и как заорет: ""Духи" впереди замполита, их главарь бежит с саблей!" Он же не видел ее у тебя. Ну он схватился за автомат, да давай стрелять. Я тоже не ожидал, что ты так буквально исполнишь его приказ и примешься бежать к кишлаку. Вы действительно, за пятнадцать минут к задаче вышли! Я подумал, "духи" убегают или засаду на вас делают. Ну, мы ротой и давай по тебе колотить. Счастье, что сразу не попали, а после того, как первыми очередями не завалили вас, я решил в бинокль посмотреть, поправку на ветер сделать. Смотрю: твою мать, это ты мечешься. Виноваты сумерки - плохо видно. А так, если бы не посмотрел в бинокль, еще пара очередей и лежать бы вам всем на том гребне.
- Долбаный Бронежилет и ты тоже. Мудаки, что с вас возьмешь.
     Я с ужасом смотрел на него. Мои глаза невольно округлялись и расширялись.
- Ты чего шары выпучил? - заулыбался Серега. - Все уже позади. Два раза я тебя не подстрелил, но в третий раз точно дострелю!
Он громко и глупо заржал.
     - Дурак ты поручик и шутки дурацкие. Я из-за тебя целый кишлак уничтожил! Куча народа по полям валяется, все горит, а ты ржешь!
     - Но они же отстреливались, значит, все это было не зря! А если и зря, то не все. Ха-ха-ха.
     - Сволочь ты, поручик, а еще друг. Чуть не убил меня и даже не переживаешь. Гандон!
- Да переживаю, переживаю. Не такой я и гандон! - Грошиков обнял меня и принялся мять ребра так, что они захрустели. - Могу даже слезу пустить и на колени встать. Прошу прощения.
 Серега хоть и встал на колени, но головой при этом почти доставал до моего подбородка. Дурило длинноногое!
     - Ну, Сергей, теперь моя очередь стрелять в ответ. Молись, чтобы я тоже промахнулся. Но это очень трудно сделать, ты ведь такой длинный.
- Вот тебе и благодарность за то, что в него не попали!
Бронежилет тем временем докладывал комбату обстановку в нашем районе. Что-то доказывал, что-то возражал, а потом благим матом призвал офицеров к себе.
     - Грошиков! Уводи роту обратно на вершину хребта. Ночевка будет там. Сейчас прилетят "крокодилы", обработают кишлак, а затем будет бить артиллерия.
     - Рота, сбор, быстро уходим! - заорал Сергей. - Быстрее, быстрее, быстрее! А то еще зацепят вертолеты замполита по ошибке.
     Да, это они могут, бухнут и глазом не моргнут, с такой высоты мы для них, что муравьи ползающие, свои или "духи" - им не разобрать. Едва-едва рота убралась на безопасное расстояние (хотя разве можно быть в безопасности, когда в небе наши асы, уничтожающие внизу все живое), как налетели четыре вертолета и принялись сеять в долине смерть и разрушение. Хотя все, кому надо было, уже сбежали. Затем ущелье, куда убежали "духи", обработала артиллерия. Под ее грохот мы наспех построили укрепления и улеглись на ночевку.

Но не тут-то было. Часа не прошло, как новый приказ: сниматься со стоянки и двигаться по хребту до ручья для соединения с афганским батальоном.
     Серега в задумчивости почесывал череп.
     - Н-да, ночью мне еще ни разу не приходилось бродить по горам. Вот, черт бы их побрал, всех штабных начальников. Без отдыха, без сна. Часов до четырех придется идти. Ну, ладно. Командиры взводов! Организовать укладку мешков, чтоб ничто не звенело, не гремело. Идти бесшумно, без криков, без матов. Ругаться только шепотом.
     С этой минуты вся вершина, как живая, зашипела. Солдаты, сержанты и офицеры шипели друг на друга. Через полчаса колонна вышла. Я теперь брел, подгоняя отстающих. В замыкании трое: я, Мурзаилов с ПК и санинструктор. Едва какой-нибудь "умирающий" солдат падал без сил, пулеметчик занимал оборону, я со Степаном приводил его в чувство.
     Нашатырь, вода, затрещины - все, чем богаты. Времени долго отдыхать нет, отстанем-заблудимся, пропадем.
     Бойцы роты перемещались тихо, как призраки, без шума, без стуков, без матов. Часа в три ночи мы, наконец, выбрались к ручью. Темно, не видно ни зги. Пулеметчиков разместили на высотках, сидим - ждем. А вдруг вместо афганского батальона придут "духи"?
     Ожидание было совсем недолгим. Вскоре вдоль ручья появились тени, которые материализовались в людей. Афганцы. Знакомый по десантированию комбат! Наши таджики криком остановили их, и ротный пошел на переговоры. Сергей вернулся через несколько минут.
     - Все нормально, это отличные ребята, они все понимают. Комбат-молодец, учился у нас, в Ташкенте!
     - Что он будет делать? Какой у него приказ? - переспросил Бронежилет.
     - Им приказано идти с нами и действовать совместно. Мы идем впереди, они - за нами. Двигаем! Замполит, ты снова замыкаешь с пулеметчиком и санинструктором. Смотри только не уйди к "зеленым", а то обратно не примем.
     - А ты меня еще раз с "духами" не попутай, - огрызнулся я в ответ.
   
 Вот так, опять на марше в хвосте. Да еще ночью. Самое главное - с ослабевшими солдатами не отстать и не потеряться. Прохладная ночь радовала душу, и идти было легко и более-менее приятно. Если только может быть приятным марш по горной местности с полной выкладкой.
     Еще до первых лучей восходящего солнца мы вернулись на ту же точку, откуда весь предыдущий день топали по горам. Здесь ничего не изменилось. Пустые банки по склонам, запах человеческого кала и мочи. Хорошо бы в темноте не наступить на кучу дерьма, своеобразные мины-ловушки вокруг позиций. К этим минам на ночь добавляем сигнальные мины. После проверки укрытий саперами (нет ли настоящих мин -ловушек), можно спать. Блаженство вытянуть ноги и расслабиться…
     …Завтрак. Баночка с компотом, еще меньших размеров баночка со свининой, сухарь, галета, кружка чая. Те, кто курят, закурили. У кого есть сигарета - сигарету, у кого нет целой сигареты - курит окурок или "бычок", свой или чужой. Если дадут. Какое счастье быть некурящим! Смешно и одновременно грустно наблюдать, как мой боец-связист нашел несколько совсем мелких-мелких окурков, распотрошил их, собрал в кучку и со светящимися радостью глазами, дрожжащими пальцами свернул из газетки самокрутку. В роте некурящих мало. Я, Острогин, Степа - санинструктор и Витька Свекольников. Все остальные мучаются и страдают. Страдают оттого, что курят всякую дрянь и курят ее часто. На марше дымят, на привалах дымят, а когда лежат на горе, так от безделья махорят почти каждые пятнадцать минут. Закурят и тоскуют по дому, задумчивые и печальные. Как старики на завалинке в деревне.
     В ущелье вошла наша разведрота, и афганцы, весело помахав нам на прощанье, спустились к ним на помощь.
     Вскоре они скрылись в ущелье. Им предстояло  войти в кишлак вправо по ручью, туда, где находилось большое скопление домов.  Эти домики мы не проверяли, позавчера Лонгинов мне не велел их обследовать.
     Через час из-за горной гряды показались дымы. Что-то подожгли, очень хорошо горело. Вскоре раздались выстрелы, взрывы. Серега вдруг выскочил из "эСПСа" и, громко матерясь, начал командовать по связи. Я подбежал к нему.
     - Что случилось?
- Беда с разведкой! Засада! У них уже куча раненых. Берем пулеметы, санинструктора, твой взвод. Тебя, само собой разумеется. Товарищ капитан, вы ротой покомандуете без меня? 
Это он уже Бронежилету.
     - Покомандую. А надо ли самому?  Может, там замполита хватит с командиром ГПВ?
     - Нет, не хватит. Я там нужнее. Мой опыт - великое дело! На сборы - три минуты, брать только боеприпасы и воду.
    
Побежали: вниз, вверх - и вот мы оседлали гребень. Пулеметы установлены, "Утес" собран. Взводный Голубев сам лично его зарядил и начал прицеливаться. На противоположном склоне вокруг пещеры лежали раненые разведчики. Из пещеры велась интенсивная стрельба. Разведка была зажата так, что голову не поднять. Скальная стена нависала над ущельем, узкая тропка стелилась вплотную к ней. Раненых не вытащишь, ведь стрелял "дух" и вправо, и влево. Просто беда!
     - Пулеметам - огонь по всем дырам: непонятно, откуда он, собака, бьет. Автоматчику, снайперу - всем огонь! Огонь! - зло орал Грошиков.
     Бешеный огонь заставил "духа" или "духов" заткнуться и затихнуть.
     - Разведка, что у вас? - запросил по связи Сергей.
     - Засада! - ответил Галеев по связи.
     - Это я вижу!  Как дела, какие потери?
     - Шестеро ранено, один убит. Прижали нас на тропе. Головы не поднять. Видите: две щели в камнях?
     - Видим.
     - Вот оттуда "дух" и бьет. Он стоит, обложен камнями - достать тяжело. Прикройте нас пулеметным огнем, сейчас взводный по верхнему козырьку подползет, тогда прекратите стрельбу. Турецкий бросит гранату сверху, только так можно "духа" достать. Не зацепите Петра.
     Мы принялись стрелять, не жалея патронов. Пулеметы били по расщелинам очень точно, но, несмотря на наш бешеный огонь, афганец продолжал "огрызаться". Я посмотрел в бинокль: взводный подползал по каменному козырьку все ближе и ближе.
     - Прекратить стрельбу! - заорал Серега.
     Петя подполз совсем близко и бросил в пещерку одну за другой две гранаты. Бах! бах!!! Солдаты подбежали к пещере и снизу за ноги потянули стрелка. Вытащить никак не получалось. Наконец выдернули и давай его пинать. До нас доносились мат и дикие вопли солдат и этого мятежника.
     Удивительно, он, несмотря на множество ранений, он был еще жив. Два разведчика, матерясь, распороли афганцу живот ножами и бросили тело в ущелье. Эхо донесло что-то гортанное нечленораздельное.
     Взяв санинструктора и пехоту, мы отправились вниз, сверху нас прикрывали пулеметы. Один взводный и шесть солдат были серьезно ранены. Перевязали их наспех и потащили наверх на площадку. Пещера, где засел мятежник, оказалась складом, а он его охранником - смертником. Из склада вынесли более сотни реактивных снарядов и множество выстрелов к гранатометам, патроны, мины. Все это добро перед отходом саперы подорвали. Когда мы уже вернулись на горный хребет, в небе появились вертушки. Прилетевший вертолет забрал погибшего и раненых. Разведчики заняли нижнюю площадку, а мы обнялись на прощание с Турецким и Галеевым, ушли обратно к себе. Весь вечер, пока не заснул, перед глазами стояли израненные тела разведчиков и окровавленный афганец, звереющие солдаты, кромсавшие тело столько бед принесшего врага.
   
 Утром роту с площадки сняли вертолеты. Вот и вся война, возвращаемся в полк. Броня ждет команды начать движение, выстроившись в ротные колонны. Полк стоял вдоль речушки, протекающей в зарослях кустарника. Я подошел к пологому берегу помыть руки. Разулся и, блаженствуя, подержал ноги в мутной грязной воде. Грязной, но прохладной. Приятно. Огляделся вокруг: на том берегу - и справа, и слева - стояли афганцы и поили скот, женщины полоскали белье, мылись. На нашем берегу солдаты умывались, стирали носки, портянки. И то, что сверху по течению воду пили овцы, нисколько не смущало женщин, невозмутимо стирающих белье.
     Я вернулся к машинам, офицеры и прапорщики роты стояли тесным кружком и о чем-то оживленно беседовали, громко смеялись.
     - Над чем ржем, отцы-командиры? – предчувствуя подвох, и опасаясь, что это надо мной.
     - Смеемся над тем, как ты саблю трофейную сломал, - ответил взводный Эдик.
     - Вот смеху-то было бы, если бы тупой Бронежилет меня там завалил…
     - Это точно! Тебе нужно держаться подальше не только от Грошикова, но теперь и от Бронежелета, - улыбнулся Острогин.
     - Насколько подальше? На дальность прямого выстрела из автомата или на пушечный выстрел?
     - Ну, что-то близкое к пушечному выстрелу. Главное, чтоб он по ошибке вертушки не навел. Ха-ха, - засмеялся Голубев, - Длинному еще полгода служить, так что все это время ты в зоне повышенного риска.
     - Это точно! Он в меня стреляет чаще, чем "духи"!
     - Эй, солдат, - окликнул Эдуард проходившего мимо бойца. -  Свекольникова - водички принеси. Бегом!
     Довольно неприятный тип этот Эдик. Грубый и хамоватый с солдатами, наглый и надменный с офицерами. Ярко выраженный карьерист, по трупам пойдет. Здоровый, как буйвол, с широким торсом и мощными руками. "Супермен" хренов.
     Солдатик очень быстро вернулся с полной фляжкой и протянул ее командиру взвода. Грымов сделал три больших глотка и сморщился. Передал фляжку Острогину. Серега взял ее и только собрался было глотнуть, но я его придержал.   
  - Витька! А ты откуда воду принес? Не из речки случайно? - заорал на него я.
     - Из речки, - глупо улыбнулся солдат.
     - Н-да, там ты видел, какая вода течет?
     Острогин с фляжкой в руке, вытаращив глаза, молча и тупо смотрел на молодого бойца.
     - Видел, - ответил чумазый Свекольников.
     - Ну, какая она? - спросил Сергей угрожающе.
     - Грязная...
     - А какого же черта ты ее набрал и командирам пить даешь? Эдик, в речке той и ноги моют бойцы, и носки стирают, а местные скотину поят и белье стирают. Сплошной гепатит с холерой вперемешку.
   Надменный   Эдик мгновенно стал белый, как мел.
     - Убью! Убью, гад такой! Задушу…
     Солдата как ветром сдуло, от греха подальше, словно его и не было.
     - Итак, Эдик, выбирай: малярия, гепатит или холера, - засмеялся техник предлагая варианты заболеваний.
     Острогин, все еще державший фляжку в руках, зашвырнул ее в кусты.
     - Серега, не разбрасывайся ротным имуществом, - крикнул весело Грошиков, - болеть ведь не тебе же, Эдику!

***

     Болеть, действительно, пришлось не Острогину, а Эдику, выпившему ту мутную воду. Болеть долго и серьезно. Гепатит оказался очень "жестким", в тяжелой форме. Витькина ли фляга воды свалила его, или в горах зараза какая прилипла - неизвестно, но только на пару месяцев взводного мы лишились. И без того с офицерами в роте был постоянный некомплект, а тут опять потеря. Не офицерский коллектив, а настоящий проходной двор!  Такая нелепость...
     Больше всего страдал Свекольников: боялся возвращения лейтенанта. Он переживал и мучался от того, что выступил в роли "отравителя", и от страха расплаты, которая может наступить после выписки из госпиталя офицера.
     Мы же отнеслись ко всему философски. А, может, Грымову повезло. А то вдруг завалили бы его "духи" за эти месяцы? Мишенью-то Эдик был уж очень большой и приметной.

Глава 8. Проклятые Черные горы

     С каждой минутой я все больше и больше ненавидел идущего впереди меня сержанта. Парень был из тех, на ком "природа отдыхала". Маленького роста, рыжеватый, с веснушками, которых хватило бы на пятерых, с торчащими ушами, да еще и кривоногий. Вещмешок отвис и при ходьбе стучал ему по заду, а сапоги были явно на пару размеров велики, и поэтому он шлепал ими, запинался, спотыкался. Мы с этим олухом все больше отставали от уходящей роты.  Рота спешила и почти бежала, все быстрее и быстрее вниз с хребта в район, где стоит наша техника. Автомат у бойца висел на одном плече, на другом он нес ствол от пулемета "Утес". Силуэты солдат начинали таять в раскаленном мареве воздуха. Разрыв между нами и ротой постепенно увеличивался. Два часа я его подгонял пинками и матами, но это помогало все меньше, скоро нас нагонят "духи", и тогда нам крышка, как только они выйдут на прицельную дальность, так здесь мы оба и ляжем. Умирать сегодня не хотелось. А когда хотелось? Да, никогда!
     - Эй, сержант, отдай мне ствол, а то скоро умрешь совсем. И какой "козел" поставил тебя учиться в учебке на пулеметчика? - хрипло проговорил я.
     - Я не виноват: куда послали, там и служил, - ответил сержантик.
     В глазах его была затравленность, переходящая в ужас, он начинал понимать гибельность нашего положения. Связи у нас нет, рота быстро движется к технике, а я и этот "осколок" советской военной угрозы, ползем как черепахи.
     Как всегда в мою задачу входит собирать, подгонять и выводить отстающих доходяг. Сейчас мне достался этот молодой сержант из гранато-метно-пулеметного взвода Юра Юревич. Это был его первый рейд, который мог стать последним.
     - Товарищ лейтенант, я не виноват, это старшина дал мне таки велыки сапоги. Я ему гаварыл, что они хлябают, а он сказал: других няма.
     - Ладно, "бульба" недоделанная, хватай автомат и бегом, быстро как только можешь.
     Глаза его радостно загорелись. Мое решение облегчить его ношу, сержанта очень обрадовало, однако скорости ему не прибавило. Теперь мешал вещмешок, который почему-то все ниже отвисал, а автомат болтался и цеплял ноги. Юра все свои усилия сосредоточил на борьбе с ним.
     - "Бульбаш", ты не надейся, что я и автомат за тебя понесу, у меня всего две руки, два плеча.
     - Да я ничего и не думаю, - задыхаясь, ответил Юревич, но в серых глазах мелькнула наглая надежда (подлая мыслишка).
     - Стоп! Быстро переобувайся и перебери шмотки в вещмеке.
     Он вытряхнул содержимое из мешка: две минометные мины в самом низу, четыре гранаты, мешочек с патронами, сверху одежда и пара банок сухпая, пустые фляги.
     - Меняем  местами барахло. Клади мины - в самый верх. Быстрее перематывай портянки.
     Я посмотрел в сторону вершины хребта, там были уже видны фигуры наших преследователей. Пора чуть охладить их пыл. Дав длинную очередь для острастки - пусть не спешат - догнал сержанта.
     - Бегом, бегом, пехота зачуханная! Мать твою!
     И в довершение тирады дал ему под зад "сочного" пинка. Сержант приободрился и поскакал гораздо резвее. Теперь со стволом пулемета уже не успевал за ним я сам. Тельняшка мокрая насквозь, рюкзак хоть и полупустой, а остатки боезапаса  тянут плечи к земле. К земле давил и двенадцатикилограммовый ствол. Как он его нес предыдущие пятнадцать километров? Теперь мне предстоит  бег по хребту со стволом!
     Дышать становилось тяжелее. Черт меня дернул на эту войну. Где были мозги? Доброволец хренов. Так и пропаду ни за что. Хорошо, если легко, а если с мучениями?
     Солнце медленно садилось и палило не так ужасно, как в полдень, но все равно палило. Хотелось пить, но воды не было. Кончилась еще утром. Мои семенящие шаги и легкая трусца Юревича совпадали по частоте, а его надрывное дыхание и мое, тоже сливались в один хрип. Загнанные боевые лошади. Когда же ротный заметит, что мы гибельно отстали? А, может, видит, материт, но надеется, что успеем уйти, и не хочет всех угробить?
     Сзади послышались первые выстрелы, очереди пока не долетали, но так долго не может продолжаться. Проклятый ствол! Снова переходим на бег. Выстрелы придают ускорение. Хочется жить.
     Впереди возникла гряда небольших камней, ствол с плеча на землю - очередь по горному склону повыше и еще одна - поближе. Меняю пустой магазин в лифчик-нагрудник, полный - в автомат. Теперь меняем ношу: ствол пулемета в руку, автомат на плечо, легче не становится, вновь возвращаю ствол на плечо. Чтоб треснул тот, кто придумал такой тяжелый пулемет, хорошо хоть он разборный. Быстро догоняю Юревича, руки для подзатыльника заняты, потому вновь отвешиваю ускоряющий пинок.
     Это действует, но только минут на пять. Главное, чтоб он не упал и не совсем не отказался идти. Тогда "кранты", его не бросишь, а сил тащить нет. Тогда нас «духи» нагонят быстро. Финалом будет короткая перестрелка, и придется себя любимого подорвать гранатой. А не хочется. Прямо жутко не хочется.
     - Юрик, милый, давай скачками, быстрее! Пошел на хрен с подскоком и притопом. Жить не хочешь что ли?
     Умоляющие глаза на грязном лице говорили, что хочет, но почти не может хотеть жить. Больше всего бесили эти хлюпающие сапоги, в которых он был как мальчик-с-пальчик и кот в сапогах одновременно.
     Пули внезапно зарылись в каменистый склон совсем рядом. Вот это уже совсем плохо. Это уже полный абздец. Как они быстро бегут, гады. Видимо, преследователи спешат налегке.
     Но эта "духовская" очередь придала силы и сержанту, и мне. Минут пятнадцать мы неслись как метеоры, с хрипом, с клекотом рваного дыхания в горле, слюна пересохла в запекшейся глотке. Сердце бешено рвалось из груди. Молотом бьет пульс в висках, ноги как чугунные, но бежать необходимо. Проклятый ствол! Бросить нельзя: пулемет без него - кусок железа, а запасного ствола в горах нет.
     Не останавливаясь, разворачиваюсь и пячусь спиной. Даю очередь вдоль склона из автомата, зажатого прикладом под мышкой, не прицельно, но пусть "духи" сильно не спешат и не радуются добыче прежде времени.
     До меня долетел вопль дикой радости Юревича.
     - Наши! Вижу наших! Скорее, товарищ лейтенант!
Ну, вот, теперь он меня подгоняет…
     Два бойца сидели и ждали нас на склоне, который резко переходил в обрыв к горной речушке.
     Это был Дубино, земляк моего сержанта-недотепы, и Сайд - пулеметчик.
     Тем временем  наша рота нашла брод и перебиралась через реку.
     АГС, поставленный на вершине с другой стороны каньона, издал несколько хлопающих звуков. Это ротный нас прикрывал, а это уже хорошо, просто отлично. Живем! Спасены!
     Вот почему рота пропала из виду, они просто были в ущелье, и я их не видел.
     Дубино набросился на Юревича.
     - Ну, ты, уеб... к! Не позорься, сопли в кулак и вперед! Урода! Почему ствол у лейтенанта?! - И бац! - затрещина.
     Что он мог сказать? В ответ - только плачущее хмыканье. Дубино - сержант поопытнее. Воюет на полгода больше чем я, бывал во многих переделках, и это меня успокаивает. Вместе обязательно выберемся.
     - Сайд! Прикрывай наш спуск. Три-четыре очереди, с перерывами, и затем догоняй. Пять минут на все. Не задерживайся, мусульманин. Юревич быстро вниз! – отдавал я на бегу приказы бойцам.
 Эх, теперь мне уже гораздо легче дышать и командовать.
     - Товарищ замполит, отдайте ствол - я понесу, - приходит мне на помощь Дубино.
     - Васька! Сколько раз говорить, не замполит, а товарищ лейтенант!
     - Да какая разница.
     - Большая! К тебе же подчиненные как к сержанту обращаются, а не как к командиру отделения.
     - Ну и что, пусть хочь как обратятся, главное, чтоб я понял.
     - Так положено по уставу. Ты же к ротному "ротный" не обращаешься?
     - Нет, он за это в лоб даст.
     - Вот видишь. Придется и мне тебе двинуть, может, поймешь.
     - Да ладно, я запомнил.
     - Не ладно, а так точно! Ты не Дубино, а дубина.
     - Ну, так точно…
     - Да не ну, а так точно!
     - Ну, что вы прикапываетесь, а, товарищ замполит?
     - Эй, Дубино, ты и есть дубина! Ну, какой ты, к черту, сержант!
     - А я и не просился. Поставили, вот я и сержант, а вообще я пулеметчик, учебку не заканчивал, на сержанта не напрашивался.
     - Отставить разговорчики, сержант.
     - Ладно, отставить - так отставить, товарищ замполит.
     - Дубино!
     - Да что, Дубино! Дубино!
     - Ничего, пошел вон! Бери ствол и пулей вниз за своим земляком.
     - Товарищ замполит, - подал голос пулеметчик, - мене стрелять?
Тьфу, еще один чудила! Этого таджика из глухого таджикского кишлака воспитывать уже не хотелось, да и силы кончились, пусить обращается как вздумается, как умеет.
     - Стреляй! И тоже пулей вниз.
     Довольный, с хитрой улыбкой Сайд-пулеметчик выпустил очередь в сторону "духов", практически не целясь.
     - Чего не целишься?
     - А куда, я ныкого нэ выжу!
     - Ладно. Стреляй и не залеживайся, спускайся.
     Мы с Дубино догнали Юревича уже в речушке. На том берегу он, виновато глядя на нас, зашмыгал носом.
     - Васька! Отдай ствол, дальше я сам понесу.
     - На, уеб... ще, сам чуть не пропал и замполита чуть не погубил.
     - Ну, не пропал же, не погубил же. – солдат хмыкнул, утер нос и довольный жизнью зашлепал по берегу со стволом на плече.
     На пригорке копошились несколько солдат, и цепочка вытягивалась вверх по склону. Это были не опытные бойцы, а в основном в молодые солдаты, только пришедшие в роту, слабые, обессилевшие, мечтавшие упасть и никуда ничего не тащить. Сплошное пушечное мясо! Люди, пока мало готовые к войне.
     - Эй вы, трупы, вперед, - зарычал Дубино.
     Мы вдвоем принялись подгонять наверх весь этот балласт роты. На берегу речушки с пулеметом залег Зибоев (еще один брат-мусульманин).
     Пулемет ПК на оставленном нами склоне строчить прекратил, и Сайд быстро-быстро спускался к нам.
     Времени в обрез, скорей нужно уходить. В этой суетящейся толпе вдруг произошло какое-то замешательство. Идущий в цепочке солдат с гортанным криком рухнул на камни. Моментально к нему подскочил санинструктор Степан. Лежащий солдат закатил глаза, протяжно и жалобно застонал. Впалые щеки приобрели землистый цвет, из горла вырывались лишь хрипы. Вдруг он громко застонал:
     - Ооойй! О-о! О-о-о!
     - Грузин, сволочь, не умирай! - заорал медик.
     - Чмо болотное, открой глаза! - рявкнул Дубино.
     - Дыши, дыши, гад! - принялся хлопать солдата по щекам я и переживал, чтобы солдат не умер.
     Дубино, я и санитар Бандера, тщетно пытались привести его в чувство. Остальные новобранцы сели вдоль склона, испуганно и затравленно глядели на упавшего Тетрадзе.
     - Колесо! - крикнул я ближайшему. - Бегом за водой!
     Степан вколол лежащему промодол, вылил на лицо и в рот флягу воды. Мы с трудом сняли с головы раскаленную каску, стащили вещевой мешок, станок от "Утеса", бронежилет, расстегнули гимнастерку. Колесников принес в каске воды, плеснул ее на голову и грудь. Потом принес еще раз. Грузин открыл глаза, увидел наши злые рожи и тут же снова закрыл глаза.
     - Ооо-о-о!
     - Ну, хватит, чучело, стонать! Вставай давай, вставай, не умрешь! - Меня уже бесили эти стоны.
     Пулеметчик спустился с гребня склона и залег на нашем берегу реки. Нам надо срочно уносить ноги, а тут такая беда...
     - Дубино! Этих доходяг живо наверх, а я - к пулеметам!
     Юревич со стволом резво полез вверх по склону, чтоб не досталось нести снаряжение помирающего Тетрадзе. Всем остальным Дубино распихал станок от "Утеса", бронежилет, мешок, мины от миномета, сам взял автомат.
     - Наверх, живо! Быстрее, засранцы, шевелить ягодицами! - рявкнул сержант.
    
У берега речушки лежали оба "брата-мусульманина" и о чем-то мирно, как дома, беседовали на своем языке.
     - Мурзаилов! Ждем несколько минут, и как только последние доходяги выберутся, тогда уходим и мы!
 Пулеметчик нехотя прервался и с уверенностью бывалого солдата на ломаном, гортанном языке, отдаленно напоминающем русскую речь, начал костерить молодежь, горы, жару, солнце. На его сером, обветренном, заросшем щетиной лице появилась ободряющая улыбка. Как он умудрялся постоянно зарастать щетиной до самых глаз? Загадка. Недаром он с высокогорного Памира.
     По ручью никто не шел, "духов" нигде пока не видно, поэтому нужно быстрей уходить. Мы дали в обе стороны вдоль ручья несколько длинных очередей из пулеметов и тоже побежали. На вершине склона нагоняем выползающих измученных солдат.
     Смотрю на их лица, вглядываюсь в их глаза. Выдержат ли? Смертельная тоска и усталость. Пот струится по лицам и телам ручьями, гимнастерки белые от засохшей соли (это едкий солдатский пот). Пыльные сапоги и ботинки хлюпают растоптанными подошвами. Они карабкаются, как вьючные мулы. Хрипы, кашель, мат. Мало обстрелянная молодежь пока плохо справляется с выпавшей на ее долю войной. Ну, ничего. Через три-четыре месяца это будут нормальные солдаты - те, кто выживут! Те, кто не будут стараться "закосить" и сбежать куда-нибудь в тыловое подразделение (в санчасть или же госпиталь).
     Сержанты затаскивали на вершину склона выдохшихся. Я тоже от протянутых рук не отказался.
     Ротный взглянул насмешливо.
     - Дополз? Я думал, ты пропал с этим маломерком и вертушки нужно вызывать - выручать.
     - Да, это еще ничего -  наш грузин чуть "дуба не дал". Еле-еле откачали. Давай бойцов немного разгрузим, постреляем по "духам"?
     - Сейчас доложу Подорожнику обстановку и отдолбимся.
     - Связист! Связь с комбатом!
     Я пошел вдоль лежащих ничком солдат. Вроде силы их покинули, умирают и никогда не оживут, но дай команду и, проклиная все, пройдут еще и еще много километров, сколько надо, и будут идти, пока не выйдут на задачу. А куда денешься?
     - Артиллерист! Ставь миномет, комбат дал добро пострелять по "духам". Наводи по тому склону и молоти вдоль хребта метров на пятьсот, расстреляй все мины. АГС и "Утес", лупите по той стороне ущелья, как только разглядите движенье. Огонь пятнадцать-двадцать минут, и живо рвем отсюда к броне.
     Бойцы радостно притащили мины к расчету, а после команды взводного минометчики принялись плюхать эти мины на ту сторону ущелья. Движение "духов" быстро прекратилось. АГС и "Утес" отстрелялись, теперь оставалось по ленте, на всякий случай.
     Кавун посмотрел в бинокль на результаты работы и, улыбнувшись, хлопнул меня по плечу.
     - Уходим! Ты вместе с Зибоевым и Мурзаиловым опять прикроешь роту. Через десять минут догоняй, подбирая отстающих доходяг.
    
 Пехота ушла, а мы лежали и вглядывались в противоположный берег. Желания догонять "шурави" после ураганного огня у мятежников больше нет. Полежали, расслабились, отдышались, отдохнули.
     - Убегаем, мусульмане, и быстро! Очень быстро!
     Радостно подхватив пулеметы, солдаты побежали догонять своих, да так, что за ними и не успеть!
     Через тридцать минут на последнем гребне я поравнялся с колонной роты. Перед нашими глазами открылась необычайная картина. Огромное скопление нашей техники, которая вся в оранжевом обрамлении.
     - Ого! Чем их повара кормили? – заржал Кавун. - Пронесло бойцов чем-то необычайным, экзотическим.
     - Скорей вниз, может, нам тоже этого продукта осталось, - мечтательно произнес я и жадно облизнул губы. - Жрать хочется весь день: ни банки в мешке, ни сухаря в кармане.
     - Ну, ты – раб желудка, Ник! - засмеялся и весело хлопнул меня по плечу Серега Острогин.
     - Все, хватит болтать, всем быстро вниз. "Трупы" гнать, т. е. доходяг, как можно скорей, через полчаса ни одной машины там не будет, и мы начнем запрыгивать на ходу. Вперед, пехота, внизу - жратва и отдых, а кто отстанет - я не виноват! – громко и торопливо скомандовал ротный.
     Мы спускались все быстрее и быстрее. Бежать без мин и пулеметных лент с пустыми мешками, конечно, гораздо легче. Повстанцы были на приличном расстоянии и стреляли лишь для острастки, подгоняя нашу последнюю роту, спешащую к своим. Ну, ничего, наведем на "духов" с брони авиацию. Хватит нас гонять как зайцев.
     Одного я так и не понял, зачем мы приходили сюда, если бежим без оглядки и боимся опоздать? Зачем мы тут бродили десять дней? Стреляли, взрывали, сжигали? Кто, зачем и как все это планирует?..

***

     А началась эта операция красиво, как в кино. Прямо реклама советской военной мощи. Нас привезли на аэродром, построили, пересчитали, проинструктировали, еще раз проинструктировали, еще раз пересчитали, опять проинструктировали, еще раз пересчитали... Это было почти бесконечно.
     К вечеру транспортные самолеты стали прогревать двигатели. Старые АН-12, постепенно заполняли тремя батальонами. И это все от нашей дивизии. Стратегия этой операции была замысловатой и необычной - десантирование в район Черных гор, что под Джелалабадом. Вся хитрость заключалась в скрытой и быстрой переброске пехоты самолетами, а броня неспешно выдвигалась в этот район позднее. Вначале нас бросали к границе с Пакистаном, отрезая "духам" отход, а затем мы должны были прочесывать горы и кишлаки, постепенно возвращаясь к основной дислокации бронегруппы.
     Самолеты загружались солдатами "под завязку", да не просто "под завязку", а так, что бойцы стояли один к одному, как карандаши в коробке, бросив под ноги мешки (лететь всего минут сорок). Некоторые стояли на самом краю поднимающейся откидной аппарели. Наш первый батальон грузился последним, а первая рота - самой последней в батальоне. Я с интересом наблюдал за этим процессом. Суетливо подгонял вместе с ротным солдат и вскоре с удивлением обнаружил, что ни мне, ни Кавуну, ни комбату и еще паре офицеров места нет в самолете, как мы не пытались туда втолкнуться.
     Седой генерал - комдив Максимов - звучно крякнув, скомандовал садиться вместе с ним в салон - гермокабину. Жизнь становилась еще веселей. В забитом чреве грузового самолета, стоя и потея, некомфортно лететь я конечно не желал. А с комфортом – с удовольствием! Только заскочили в командирский салон и сели в уголке, как транспортник тотчас же помчался по бетонке и взлетел.
     Почему-то в самолете сразу же раздались рычание, визги, вопли, шум, гам. На шум прямо по головам солдат бросился "бортач", через двадцать минут этот прапорщик вернулся, трясущийся, бледный и весь взмокший. Он доложил генералу, что боковой люк начал почему-то отходить в сторону и открываться. Еле-еле его притянули на место и закрыли. Может, на земле не закрыли хорошо, может, кто-то что-то нажал. Шутники!
     Кровь отхлынула от лица комдива, и он смертельно побледнел.
     Мы все похолодели. Если бы люк совсем отошел на вираже, то выдуло бы не один десяток солдат. Отбомбился бы лайнер пехотой по Кабулу. В гробовой тишине мы летели до Джелалабада и только на месте, построившись и проверив людей, дали волю чувствам и матам. Эта красивая операция могла обернуться катастрофой. Набили бойцами самолеты, как селедками бочки, и доложили в Москву о выдающейся стратегической операции.
     Александры Македонские, Наполеоны хреновы! Наверное, керосин экономят, раз нас перевозят как скотину. Сначала разворуют все, а потом экономят. Форменное свинство!

     Древний Джелалабад мы даже не увидели, потому что рано-рано утром влезли в вертушки и полетели к границе в непреступные горы. Задачи подразделениям поставили перед самым вылетом. Перебрасывали нас в Черные горы, где уже во всю шел тяжелый бой в укрепрайоне. Десантники и местная бригада бились, зажатые со всех сторон. Ротный пришел с совещания и застонал, заломив панаму: замена опять под угрозой!
-  Братцы! Там "мясорубка"! Не хочу!  Один штурмовик и  "крокодил" сбиты. Теперь мы пойдем штурмовать горы, уничтожать систему ПВО.
     Распределили десанты по вертолетам, подали списки Подорожнику и на загрузку.
     Борты уходили один за другим в мутное небо. Холодное раннее утро, голодный желудок, чужая страна и незнакомая местность - все это совсем не настраивало на веселый лад. Бомбежка была слышна даже на аэродроме, да и армейская артиллерия била беспрерывно.
     Быстрый воздушный подскок на вертолетах к площадке. Мою группу выбросили немного в стороне от батальона, над нами возвышался какой-то бугор. Взводный Пшенкин, с которым я оказался вместе, был почти заменщик, но к нам попал после госпиталя из третьего батальона и в рейд шел в первый раз. Полтора года старший лейтенант "парился" на горной заставе и теперь попал в «переплет».
     - Саня! Жмем быстрее вверх, пока эта горочка пустая и, кажется, нет "духов", - прокричал я сквозь шумы винтов удалявшегося вертолета, указывая рукой на сопку.
     Пыль и сухая трава, поднятые вертушкой, забивали рот, нос, глаза. На плато ниже нас вертолеты садились под непрерывным огнем противника. Один из вертолетов улетел, оставляя за собой дымовой шлейф. Бойцы, спрыгивая на землю, сразу вступали в бой. Вершина, которая возвышалась над остальными холмами и господствовала над плато, изрыгала плотный бесконечный пулеметный огонь по нашим не подготовленным позициям. Да их и позициями-то трудно было назвать. Все зарывались куда могли, строили, лежа, где высадились, сооружая под обстрелом укрытия из камня.
     На укрепрайон боевиков пикировали пара за парой штурмовики, непрерывно меняя друг друга, и наносили ракетно-бомбовые удары. Однако ответный огонь по самолетам и вертолетам не стихал. В воздухе крутили карусель четыре "Ми-24", которые также били по вершине.
     Наш взвод оказался в тылу у "духов", и они нашу группу почему-то не заметили. Расчет АГС попал с нами, поэтому, разместившись на высоте, бойцы быстро закрепили гранатомет на станок.
     - Саня, противника видишь? - спросил я взводного. - Начинай бить по ближайшему холму к нашей высотке.
     - А, может, тихо отсидимся? Если басмачи на нас полезут, то не уйти. Где рота - ведь непонятно, а рядом своих больше нет. Собьют с горки и перестреляют!
     - Мы отсидимся, а там, в лощине комбата задавят. Бьем по духам из всех стволов! Десант из низины выбьют и за нас возьмутся. – Не согласился я и подозвал молодого солдата, недавно прибывшего к нам с пополнением. – Эй! Снайпер! Керимов! Всех, кого увидишь на горе - мочи! Не давай продвигаться на верх! Чтоб никто через лощину не переполз, понял? Всем остальным рассредоточиться!
 Бойцы расползлись по холму.
-    Дубино! - окрикнул я зам.комвзвода. - Распредели солдат: двух наблюдать за тылом, двух - на левый фланг и ты с ними, двое - со мной, гранатомет со взводным будет. И связиста  мне! Я пошел на склон, а ты Сашка, командуй АГСом.
     -  Хорошо. Но, смотри, сам башку лишний раз под пули не подставляй, - попросил меня Пшенкин.
     По карте мы определили наше местонахождение. Я вышел на связь, доложил и услышал в ответ сердитый голос ротного:
     - Какой вас хрен туда занес? Как будешь оттуда выбираться? Мы в пяти километрах на хребте над вами.
Вот это высадили летуны! Пять километров в горах - это пятнадцать километров по равнине. Ого!
     - Не хрен занес, а вертолет "Ми-8"! – ответил я Кавуну. - "Духи" у нас как ладони, и пока взвод не засекли. Мы закрепились, предлагаю долбануть им во фланг!
     - Подожди, спрошу у старшего.
     В разговор тут же вмешался комбат.
     - "Бакен-02". - Это был мой позывной. - Как видишь обстановку?
     - Вижу все очень хорошо, - откликнулся я. -  Внизу бой, наши прижаты.
     - Это я и прижат! Понял? Чем поможешь?
     - АГС и десять стволов, отвлеку часть огня на себя, накрою две-три точки "духов".
     - Помогай быстрее! Много "трехсотых" и есть "ноль двадцать первые". Быстрее давай огня!
     Ну, вот само собой и разрешилось: вызываем огонь на себя. АГС выплюнул большинство выстрелов ленты и накрыл два укрепления "духов", а снайпер завалил пару "басмачей". Наш дружный огонь расшевелил этот большой человеческий "муравейник" напротив наших позиций. Такой наглости афганцы, очевидно, не ожидали. Прямо под боком сидит группа русских и расстреливает героев - "моджахедов". В бинокль видно было, как мелкие отряды человек по десять перебежками двинулись к нам. Ага! Испугались окружения, канальи! Мы ведь им отходные пути отрезали.
     - Бойцы, мордой в землю не зарываться! Снайпер, прикроешь меня. Я из нижнего укрытия буду бить, и немного отвлеку огонь на себя, а ты снимай духов по одному. Дубино, тоже прикрывай меня огнем!
     Идея, как отвлечь на себя внимание банды, была простая. Если снять у АКСУ пламегаситель, то автомат стреляет в горах так громко, что кажется, это бьет крупнокалиберный пулемет. Пусть душманы подумают, что тут работает мощная огневая точка, и огонь перенесут с гребня на меня, тогда ребятам будет легче. Ну, право, не дурак ли?!
Укрывшись в валунах и соорудив из камней бруствер, я выпустил по направлению "духов" пару магазинов. Толку от этой пукалки на таком расстоянии никакого, но шума как от автоматической пушки. Моя стрельба произвела должный эффект. Что тут началось! Пули градом сыпались на валуны, с визгом улетали во все стороны рикошеты. Сам я стрелял лежа, приподняв руку с автоматом, попасть в меня мог только рикошет, но все равно было жутковато.
     Снайпер сверху время от времени производил отстрел наступающих. Дубино, даже не знаю, прицельно ли - также вел ответный огонь. Не понимая толком, что у нас за вооружение, афганцы прекратили перебежки. Но затем, когда гранатомет, самое наше мощное оружие, перестал работать, они опять поползли изо всех щелей.
     - Взводный, что слышно? - заорал я. - Почему молчит АГС? Дубино! Там остальные еще  живы?
     - Да живы мы! Взводный на связи, говорит просто кончились все гранаты. "Духи" все лезут и лезут. Товарищ лейтенант, я вас прикрою, трохи, а вы выползайте, а то отрежут вам отход.
     Снарядив расстрелянные магазины патронами, я, как ползучий уж, выбрался из своего укрытия. Хорошо, что в небе начало смеркаться. Пули свистели, но меня враги вроде бы не видели, поэтому я и  выбрался целым.
     В глазах сержанта был веселье и  одновременно ужас.
     - Это було что-то! Я такой стрельбы еще не слыхав. Вы прикалываетесь, а нам тут не меньше вашего досталось, а могет быть и бильше. Они, наверное, ползут за мощным пулеметом, трофей хотят взять, а тут всего-то плевательница, АКСУ.
     - Васька! – оборвал я его. - Стреляйте экономно, сейчас поговорю с комбатом, будем рвать когти отсюда, пока это возможно.
     Взводный Пшенкин лежал в окопчике и переговаривался с Кавуном по связи. Тот наблюдал нас в бинокль и ставил задачу на выход.
     - Что говорит? - спросил я у Пшенкина.
     - Все роты уже отползли в укрытия, надо уходить и нам, как стемнеет. Конечно, если раньше духи не обложат нас со всех сторон. Можем опоздать с отходом…
     Авиация работать уже закончила. Теперь по укрепрайону била артиллерия, а разведка, пехота  и десантники отступили на ночь на дальние высотки. Мы остались вблизи "духов" совсем одни.
     - Ну что, Саша, добьем последнюю ленту гранатомета по "духам" и быстро уходим! Задержимся на лишних десять минут - и  нам кранты - будет уже не выбраться. Командуй взводом, а я и Дубино прикроем отход! Только минут на пять, не больше!
     Черт, опять придется отходить в замыкании! – подумал я с сожалением. Теперь хотелось быстро драпать!
     - Ладно, только не отставай, не засиживайся: если не успеете проскочить, то сам понимаешь, помочь тебе будет невозможно, - как бы извиняясь, сказал Пшенкин.
     - Не отстану! Жить хочется не меньше твоего.

     Я переполз к валунам, за которыми укрывались зам. комвзвода с двумя бойцами. Солдаты время от времени неприцельно, для острастки шумового эффекта, били вниз по склону и по противоположному холму. С каменной гряды и из распадка отвечали более интенсивным огнем: патроны враг не жалел. Темнело все быстрее.
А в сумерках и проскочим, - мелькнула в голове мысль и я уверовал в спасение.
     - Ну что, товаришщ лейтенант? Надеюсь, мы не долго тут будэмо развлекаться? - с надеждой спросил Дубино; в глазах сержанта появилась явная тревога.
     - Итак, бойцы, - довел я приказ своей группе. - Мы с Дубино некоторое время прикрываем отход, а вы бегом к гранатометчикам.
     Обрадованные молодые солдаты быстро уползли за камни на карачках, как большие худые пауки.
     - Товаришщ замполит, и мяне, и сэбэ погубите! Может, усе зараз уйдемо?
     - Не дрейфь, "бульба", успеем, прорвемся! Хватит болтать, заряжай магазины, - оборвал я нытье сержанта. - По два рожка расстреляем и драпаем.
     Ногло и в открытую "духи" не перебегали, но все равно потихоньку перекатывались и переползали ближе и ближе. Как только мы прекратим стрелять, они , конечно, поймут, что добыча уходит, и сразу начнут преследование. Небо становилось все сумрачнее, в глубокой лощине сгущался туман, поднимаясь к вершинам. Солнце уже скрылось за хребтом, и только на западе еще оставалось чуть заметное красное свечение. Значительно похолодало, усилился ветер. Тоже хорошо, по холодку легче уходить.
     Минуты за четыре мы расстреляли плановые четыре магазина патронов, на всякий случай я бросил в распадок гранату. Взрыв отозвался вместе с гулким эхом криками проклятий. На пятую минуту терпения у меня не хватило.
     - Васька, если хочешь жить, то беги как можешь быстро! Даже еще быстрее, чем можешь.
 Мешок за спиной, полный продуктов, тянет назад, лифчик-нагрудник сдавливает грудь и живот. Дышать тяжело, даже когда еле идешь, а когда бежишь - сердце вырывается из груди. Вскоре в лощине мы нагнали свой взвод. Совсем стемнело. Впотьмах мы чуть не заблудились и не промахнулись тропой.
     - Саня, Сашок, это мы! - громко и радостно вскрикнул я, опасаясь, что ненароком, свои с перепугу расстреляют.
     - Ну, молодцы, я боялся, что вас отсекут от нас! – обрадовался Пшенкин.
     Бег по пересеченной местности с оружием, боеприпасами, экипировкой да еще с автоматическим гранатометом только называется бегом. Прибавить скорость было совершенно не возможно. Стрелковое оружие гранатометчиков тащили другие солдаты, а ведь у каждого еще по две минометные мины для приданного миномета. Вот она каторжная работа горной пехоты. Все свое ношу с собой и не свое – тоже!
     Совсем стемнело. Ночь в горах обрушивается на землю столь стремительно, что просто не успеваешь приготовиться к ее приходу. Темень - хоть глаза выколи, до восхода Луны ничего не видно в метре. А Луны на небе, к нашему счастью не было. Мы шли вроде по верному  направлению, но могли и сбиться.
     Ночь нас пока спасает, но может и предать, если заблудимся. Выпустишь сигнальную ракету - обнаружишь себя, и можно не успеть уйти. "Духи" бегают налегке, а мы нагружены, как ишаки.
     Там, где несколько минут назад был наш взвод, уже закрепились мятежники. Они, не зная, где мы точно находимся, вели некоторое время огонь во все стороны, но вскоре эта беспорядочная стрельба прекратилась.
     - Васька, поставь пару растяжек на тропе, - приказал я зам. комвзвода. - Может, нарвутся, это их задержит.
     Поясню не знающим, растяжка - это, когда к кольцу запала гранаты привязываешь нитку или веревку. А эту нитку - к какому-нибудь камню или ветке. Чуть дернул ниточку, и через четыре секунды - взрыв.
     И все же нам повезло, ловушка нашла свою жертву. Минут через шесть-семь сзади раздался взрыв, затем крики и стоны.
     - Кому-то не подфартило, - глубокомысленно сказал Дубино.
     Сразу после взрыва "духи" открыли ураганный огонь, стреляли не прицельно, пули свистели в воздухе, рикошетили от камней с леденящими душу взвизгиваниями.
     Взвод уходил, пригибаясь к земле, все быстрее и быстрее. Солдаты втягивали головы, испуганно озираясь, было жутко и неприятно. Однако наши растяжки на тропе чрезмерное рвение преследователей охладили. Огонь из автоматов не приближался. Остановились? Очевидно, у них появились убитые и раненные. Может, зацепило? Вторую растяжку "духи" пока не задели: то ли не дошли, то ли сняли, то ли обошли.
     Ротный по связи дал ориентир: пускаю две ракеты - красную и зеленую. У подножья высотки нас встретят свои.
     Невдалеке впереди разрезали черное небо ракеты. Ура, мы от роты были совсем близко. Минут через пятнадцать на подъеме натолкнулись на наше подкрепление - это первый взвод Острогина спустился на помощь.
     Все, спасены!

***

     На высотке командир роты был вместе с комбатом. Группа управление батальона вышла в наше расположение. Сейчас к чему-нибудь, да и придерутся. Например, к форме.
     - Ну, что, все целы? Что за взрыв был недавно, докладывай, "комиссар"! - рявкнул Подорожник.
     - Все на месте, все целы, оружие в наличии, а на растяжке "духи" подорвались, - отрапортовал я ему весело.
     Взводный благоразумно пристроился за моей спиной. Ну, Пшенкин, ну жук! Все шишки теперь мне достанутся. Комбат был службист, брюзга и умел, даже если не за что, найти повод и взгреть.
     - Ну, у тебя и вид, "комиссар". - "Комиссар" он всегда выговаривал ехидно и грассируя буквами «р» и «с». - Чисто партизан. Что на тебе одето и обуто?! Какой пример солдатам?! Комбат по форме одет, начштаба - по форме. А в ротах что ни офицер, то нарушитель формы одежды, все в кроссовках, в тельняшках! Ты с какого авианосца сбежал, лейтенант? - начал постепенно распаляться майор.
     Брызгал ли он при этом слюной, в темноте было не видно, но что шутовские чапаевские усы, торчащие в разные стороны, сильно дрожали - это было заметно.
     - Батальонного замполита в горы не загонишь, а ротный замполит как анархист одет! Всем охвицерам привести себя в порядок! Командир роты! Усилить охранение и наблюдение. Вести ночью беспокоящий огонь и пускать раз в полчаса ракету. "Духи" вокруг орудуют, а тут не офицеры, а сброд какой-то! "Зеленые", мальчишки! - рявкнул Подорожник.
     Скрипя зубами и продолжая ругаться, он ушел.
     - Он с чего с цепи сорвался, Иван? - спросил я шепотом ротного. - Мы их переползания весь день прикрывали, огонь на себя отвлекали, еле-еле из окружения ушли, а он как на врагов набросился! Старый мудак!
     - Да не кипятись! - равнодушно и даже легкомысленно ответил Кавун. - Весь день наш Чапай со взводом связи под пулями лежал, натерпелся страху, наползался - вот на нас зло и срывает, вместо благодарности. Ты же знаешь: его любимый конек - форма, порядок, устав. Ничего, обтешется, еще сам тельняшечку попросит достать и кроссовки наденет.
     - Пока это произойдет, он нас всех изведет до смерти.
     - Есть будешь? - поинтересовался Кавун.
     - Угощаешь? - спросил я, немного успокоившись.
     - Угостил бы, да нечем. Каждый ест свое, а я съем твое! Ха-ха. Завтра подъем в пять утра, и в пять тридцать мы уже будем там, откуда ты сейчас драпал. Штурм укрепрайона в шесть тридцать, по холодку.
     - Вот по холодку нам и наваляют, и остывать телам долго не придется.
 К нам подтянулись остальные офицеры роты, и после короткого инструктажа командир роты приказал:
     - Треть солдат на охранение, смена через два часа, от взвода по посту, офицерам распределиться для проверки. Заменщики, то есть я, отдыхают. Отбой! Замполит может спать в моем СПСе. Сегодняшним боем, ты эту честь заслужил.
     Мы полезли через камни, выстроенные кольцом, руками неумелого солдата, и наше укрытие тотчас рассыпалось, завалив спальный мешок Кавуна.
     - Балбес, который это сооружение построил, живо ко мне!
     Из темноты показалась фигура солдата. Не солдат, а грязное привидение. Эх! Опять это Витька Свекольников! Этот молодой солдат-первогодок, прибывший только два месяца назад из Союза, был не солдат, а ходячее недоразумение.
     - Я, товарищ капитан, строил, строил, оно качалось, но я старался, честное слово, - виновато произнес он.
     - Я, да я! головка от патефона!
     - Свекольников, почему опять такой грязный? - грозно насупился я.
     - Да вчера мылся. – Вечная виноватая улыбка не сходила с лица солдата. - Это сажа налипла, когда чай варил на костре, да пыль.
     - Чай варил, как будто тобой чай варили!
     - Свекольников, мы пойдем, чай в первом взводе попьем, а ты все восстанови, да чтоб ночью нас не прибило. Сильно устал? - посочувствовал Кавун.
     - Есть немножко! - вздохнул Витька.
     - В общем, строить нам дом и ложиться спать возле нас! Ты себе тоже создай укрытие. А Дубино, скажи, что освобождаю от охранения; будешь на связи. Охранять ночью  нас будешь. Если меня "духи" ночью уволокут – вернусь, тебе яйца отрежу. Понял?
     - Понял, - широко заулыбался Свекольников.
     В темноте блестели зубы и глаза, а что лицо чумазое, заметно было даже в темноте. Лицо чернее черной ночи, а ведь не негр! Да, война в горах - не сахар. Воды - в обрез, на трое суток две-три фляги, и этой водой не помоешься. К нашему сухпайку в последнее время стали давать гигиенические салфетки, которые пахли спиртом и одеколоном. Одной из них можно протереть лицо, шею, пошоркать руки. Лицо ототрешь, а руки - чисто символически. Зубы не почистишь, это можно сделать лишь, когда к технике спустишься. Вот тогда и помоешься и попьешь вволю.
    
 В первом взводе у костерка, спрятавшись за камнями, сидели два узбека и кипятили в чайничке воду. Он был маленький на литр кипятка, взятый в каком-то кишлаке, и давно весь покрылся сажей толщиной в палец. Вода уже закипела. Солдаты о чем-то разговаривали на родном языке.
     - Ну, что, бабаи, согрели чай? Чего молчим? Заварку покруче навести - и все свободны! Разводите свои "хала-бала" во сне!
     Улыбки стерлись с лица. Якубов-маленький разлил жидкость по кружкам и уже хотел уходить, но ротный остановил его схватив за рукав.
     - Якубов! Ты почему все время волком глядишь? Глаза у тебя недобрые, взгляд мне твой не нравится! Подобрей или сгною в нарядах!
     - По-рюски не понимай, капитан! - ответил тот и, закинув за спину автомат, заковылял в темноту.
     - Вот и пойми их: о чем говорили - не поймешь, глядит волчонком, в глазах - неприязнь. Прижмешь - улыбается, а отвернешься - жди нож в спину. "Узбекская мафия" в роте сильна. Нужно ее искоренять, а у меня замена на носу. Так что это твои заботы,  и будут заботами нового ротного. Я и так уже в Афгане пересидел, переслужил, - выдал глубокомысленно ротный.
     - Ваня, не все они - гнусы. Вон Якубов-большой, которого Гурбоном зовут - отличный боец, Рахмонов - хороший механик, - слабо возразил я.
     Это было чисто символическое возражение. Мусульмане, за исключением таджиков, воевать не любили и не хотели. Чай погонять, плов сварить, мясо пожарить - это они любят, а воевать - нет. Да и война со своими – единоверцами, им тем более была неприятна. Вот если б где-нибудь в Европе против "бледнолицых", может, все было бы по-другому, но и то, вряд ли. Не солдаты они, хлопкоробы.
     - Узбек - не солдат, узбек - дехканин, - подытожил Кавун. - У меня в роте, когда я стоял на посту, на дороге, такой случай был. Ночью "духи" поперели на выносной пост. Сержант-узбек побежал, и все остальные узбеки побежали. Их на склоне потом духи и перестреляли. А за пулеметом остался русский солдат. Он и бился до последнего патрона, и подорвал себя последней гранатой. Но если б все отстреливались, то "духи" бы не подобрались даже к посту. Все бы выжили. Вспомни, в Бамиане кто струсил? Хайтбаев! Как шакал, ползал, скулил. А ведь сержант! Кто сбежал от Острогина? Хафизов! А ведь у него был пулемет! А с пулеметом Сергей ту высоту бы удержал. Таджики - это бойцы, настоящие солдаты. Вон, "братья-мусульмане": что Зибоев, что Мурзаилов - это настоящие орлы! А узбек - не солдат. Русский царь, где их всегда использовал? В трудовой армии: окопы рыть, дороги строить. А у нас их в роте тридцать процентов, а всего, мусульманского "интернационала" процентов шестьдесят. Вот и бьемся: офицеры, зам. комвзвода да несколько солдат. Хорошо, не бегут и в спину не стреляют, и то ладно. Да, к сожалению, они нас, русских, не любят.
     - Ваня, ты ж украинец? - засмеялся я.
     - Я не украинец, повторяю, а хохол! Разницу уже знаешь? Нет еще? У Подорожника не спросил? Я тебе уже ведь говорил. Расскажет, поинтересуйся, - вновь рассмеялся ротный. - Ладно, давай пить чай. А все очень просто: украинец - живет на Украине, а хохол - там, где лучше.
     Чай был отменный, хорошо заварен. Откуда-то взялись пара лепешек и сахар.
     - Вот видишь: чай, лепешки сделали - мастера. Передвижная чайхана. А воевать - это не они, - с грустью закончил ротный.
    
  Чай в горах на свежем воздухе, под звездами, когда нет изнуряющей жары, обдувает легкий прохладный ветерок - это верх блаженства. Да если он заварен мастерски, да еще настоящий, а не помои, то так бы всю ночь сидел и пил. И лепешки были хороши. Теплые камни грели тело, вытянутые ноги сильно гудели. Шесть часов отдохнут мои конечности, а завтра вновь их разбивать и стаптывать. Сколько придется пройти, никто не знает. Пройти-то что, а вот штурмовать мощный укрепрайон, где несколько пулеметов - вот где беда!
     - Ваня, какие сегодня потери были в батальоне? - спросил я с уныло.
     - У нас в роте, сам знаешь, никаких, а в разведроте и у десантуры имеются. У разведчиков - один убит и трое ранено. В третьей роте тоже троих зацепило, в разведвзводе зацепило одного, один ранен во взводе связи. Еще нашу вертушку сбили и штурмовик повредили.
     - Я в бинокль наблюдал, как штурмовик заходил на бомбометание, а "дух" даже не прячется, а стоит и стреляет в упор из ДПШ. Там сзади пещерка, он на минуту скроется, а как самолет пролетает над укреплениями, выбегает и вслед - очередь за очередью.
     - В этих Черных горах за месяц уже четыре летательных аппарата сбили, вот нас и притащили сюда! Жуткие места. Граница с Пакистаном рядом. Оружие и боеприпасы в Афганистан рекой текут, не экономят. Караван приходит за караваном.
     - Как думаешь, возьмем завтра высоту? Или опять поползаем под ней и отойдем.
     - Думаю, поверь моему опыту заменщика, ловить им нечего. Мы сегодня их крепко обложили, вокруг по всем высоткам сидим, они не будь дураками, ночью по распадку уйдут к границе. Чего им упираться? Свое дело "духи" сделали, нам вломили по первое число. Не дураки они, отступят! Хотя всякое может быть. Вот если не уйдут, то завтра будет еще та "мясорубка". Эх! Где ты, замена? Заменщик! Сволочь! Где ты? - с тоской в голосе закончил свою речь командир.
     Вернувшись, мы услышали сопение связиста.
     - Свекольников, кто на связи? - грозно рявкнул ротный.
     - Я! Связь нормальная, все в порядке, - забормотал испуганный солдат.
     - Ты же спал, храпел? - удивился я. - Как ты что-то слушал?
     - Да нет, у меня же наушник на ухе, я все слышу. Я чуткий.
     - Ну, ладно, "чуткое ухо"! Завалишь связь с комбатом - вешайся, чумазый! - пригрозил, шутя, капитан и полез в спальный мешок.
     Я снял кроссовки, сунул их к входу из укрытия, нагрудник развязал и положил под голову, а автомат - под руку.
     - Скорпионы, кыш отсюда! - шутливо сказал Иван и быстро захрапел.
     Сон сразу пропал. Зачем он их упомянул? Я этих тварей страшно боюсь. Ладно, пуля или осколок - это война, но умереть от укуса дурацкого скорпиона! Бр-р-р-р.
     - Свекольников, скорпионов боишься? - поинтересовался я шепотом, поворочавшись с полчаса.
     - Боюсь, конечно, но вроде не слышно, чтоб ползали, - ответил солдат.
     - Чудик! Как ты их услышишь. Они ж не слоны, чтоб топать, это же насекомые!
     Солдат коротко хохотнул и замолчал.
     - Витька, - продолжил я воспитательную беседу, - как ты в Афган попал? Отец - профессор, мать - директор школы... Что же не отмазали от войны-то?
     - Да они и не знают. Я им письма якобы из Забайкалья пишу. Родители думают, что я в Монголии служу. У матери сердце слабое, она не выдержит, а мне очень хотелось себя испытать, проверить характер. Мир хотел поглядеть.
     - Испытал? Проверил? Ты такой же придурок, как и я, только званием пониже. Второй доброволец в роте.
     - Нет, я не придурок, я по жизни романтик, - возразил солдат.
     - Вот-вот, и я романтик, только романтика наша смертью пахнет. И говном! Всю высоту засрали за три часа. Чуешь, как воняет?
     Свекольников прыснул и, не сдержавшись, громко засмеялся. Кавун открыл глаза и покрыл нас матом.
     - Эй, романтики хреновы! Спать мешаете старому воину. Лейтенант, валяй проверять посты, а ты чумазый, слушай свою шарманку и, не дай бог, заснешь! - И, сладко потянувшись, он продолжил смотреть свои сны заменщика.
    
 Ну вот, провел воспитательную работу, поговорил по душам с солдатом и доболтался. Я нехотя собрался и побрел по вершине по взводам. Один за другим меня окликнули все четыре поста. Тревожно вглядываясь в темноту, солдаты стерегли покой роты. Я расспросил всех, кто кого меняет, на всякий случай. "Старики" не любят стоять в охранении, гоняют за себя молодежь. Не проконтролируешь, так они на всю ночь поставят салагу, а он возьмет и заснет. Вырежут всех, в том числе и того лентяя, который сачкует, но разве ж объяснишь это ленивому узбеку или "старику". Все мы надеемся на наше русское "авось".
     Ветерок приносил не только бодрость, но и тревогу. Время от времени по укрепрайону били "Грады", вели огонь артиллерийские орудия. Иногда часовые давали от испуга очередь в темноту, тогда вспыхивали ракеты, раздавался треск нескольких очередей, и, наконец, все стихало.
     "Духи" себя не обнаруживают, их позиции как вымерли. Зализывают раны. Что-то будет завтра?
     Растолкав Острогина и напомнив ему про очередь на дежурство, я осторожно, чтоб не наступить на какого-нибудь ленивого бойца, не построившего себе укрытие, побрел спать.
     Свекольников опять дремал, но не спал. Болтать уже не хотелось. Руки, ноги и спина требовали отдыха, а голова - хорошего сна…

***

     Подъем начался раньше, чем мы ожидали. Утренний воздух был довольно прохладным, конечно, ведь уже ноябрь. От холода изо рта шел пар, воспалившееся горло побаливало, спальник покрылся росой, а на камнях проступил даже иней.
     Ротный неласково пихал меня в левый бок ногой и торопил.
     - "Духи" по наблюдению вроде ушли, идем чесать местность, разведка уже спустилась. Поднимать роту - быстро! На сборы пятнадцать минут! Офицеры - ко мне!
     Наскоро поставив нам задачу, Кавун сориентировал офицеров по карте. Через пятнадцать минут вершина была пуста, и бойцы цепочкой поползли на плато. Пока подразделения добрались до укрепления "духов", разведчики и саперы уже осматривали высоту.
     Засохшей крови и окровавленных бинтов было очень много, но ни живых, ни раненых, ни убитых мятежников не нашли.
     - С собой, как и мы, всех тащат, - уважительно сказал капитан Кавун. - Видишь, Ник, законы войны у нас с ними одинаковые. Никого не бросили! Трупы куда-то забрали, схоронили.
     Действительно, мертвых они унесли, а оружие не смогли, бросили. На вершине осталось несколько пулеметов, безоткатное орудие, миномет, много боеприпасов.
     Вскоре на вершину поднялась группа управления полка. Толстый, пыхтящий командир полка, забравшись наверх, сходу выпил полфляжки воды. Пухлые щеки и губы Филатова тряслись от напряжения. "Батя" был командиром, уважаемым всеми офицерами и солдатами, но наблюдать его передвижения по горам было очень весело. Кроме автомата,  остальное имущество таскал здоровенный сержант-ординарец Леха.  Мы ему искренне сочувствовали. Следом выполз замполит полка, это тоже мужик не худенький, и внешне похожий на пончик с губами-пельменями. За четыре месяца он в первый раз выбрался на боевые, наверное, пошел за орденом.
     Штабные с удовольствием фотографировались у трофеев. В это время комбату и ротным начали ставить новые задачи. Замполит полка и пропагандист собрали всех ротных замполитов и принялись нести всякую чушь.
     Ну, какой, к дьяволу, может быть боевой листок, идущий по рукам от взвода к взводу, или комсомольские собрания во взводах на какую-то заумную тему. Политические вожди перерывах между боями ставили нам задачи по спецпропаганде и идеологии, и наверное, сами не верили в их необходимость. Но говорили эту чушь, потому что получили приказ от вышестоящих "умников".
     В это время вся вершина, облепленная солдатами, уже зашевелилась, и полк двинулся в путь. Командир полка обматерил Золотарева за долгую болтовню, и мы радостно побежали по своим ротам. Погрузка на вертолеты осуществлялась в километре отсюда, на следующем хребте. Десантные батальоны уже выдвинулись туда. Трофеи распределили по ротам, и солдаты потащили их, как волокут муравьи добычу к муравейнику. Боеприпасы сложили в штабель, и саперы, уходя последними, все это добро подорвали. Неунывающий командир взвода саперов старлей Игорь Шипилов опять оставался в замыкании со своими подчиненными. Мы пожелали друг другу удачи, обменялись крепким рукопожатием и разошлись. Сапером предстояло заминировать район, понаставить ловушек и сюрпризов.

     Через час вертолетчики перебросили всех на следующую задачу, поближе к границе. Взвод Пшенкина ротный отправил к распадку на скалистую вершину, взвод Острогина расположился на склоне горы, а управление роты разместилось на вершине. Командир оставил меня при себе.
     На изогнутой высоте находились когда-то давным-давно возведенные "духовские" укрепления. Строить новые было лень, сапер проверил щупом наличие сюрпризов, и солдаты радостно их заняли. "Привязываясь" к карте, Кавун и минометчик поспорили, где мы находимся, и, в конце концов, сориентировались. Ориентирование в горах и пустыне - сложнейшее дело! По нашим прикидкам, получалось - высадили совсем не там. Командир доложил комбату и его заместителю Лонгинову, который действовал с третьей ротой.
     - Артиллерист, доложи-ка своим "стволам", где мы сейчас, - приказал Кавун минометчику.
     - Товарищ капитан! Что я буду лезть сейчас в эфир, начальник артиллерии занят, да и он наверняка знает, где мы находимся, - ответил лейтенант Радионов.
     Его вместе с расчетом миномета придали роте, и он "загорал" на высотке вместе с нами. Лентяй! Корректировщик хренов!
     Внизу ущелья стояло какое-то жилище. Довольно высокие стены окружали большой дом: через такой дувал без лестницы не перелезть. Во дворе гуляла скотина, на каменных террасах что-то росло. Вдоль ущелья пролетала пара вертолетов. Когда они промчались над этим хижинами, со двора им вслед вдруг раздалась длинная автоматная очередь. Придурок какой-то. Совсем очумел, наверное, от одиночества. Страх потерял? Или тут край не пуганных идиотов?
     - Валерка! Бабахни из миномета по этой хибаре, а то они там охренели от веселой жизни! - скомандовал командир.
     Но еще до того, как миномет начал стрелять, "крокодилы" вернулись. Пролетая на бреющем полете, вертолетчики выпустили несколько ракет во двор и по его окрестностям. Снайперы! Все ракеты - в точку. Крыша дома загорелась, а со двора больше не стреляли. Вместо ответной стрельбы раздался дикий женский крик. Крик и вой нескольких голосов нарушили тишину, наступившую после ухода вертолетов. Крыши дома и сарая, а также сено во дворе с треском горели, а женские рыдания перешли в дикую истерику.
     - Ну вот, теперь стрелять из миномета не нужно! – глубокомысленно изрек Кавун. - А жаль, мины придется тащить на себе, если, конечно, позже не расстреляем.
     Иван был сильно озадачен происшедшим. В доме, оказалось, были женщины и дети. Жители, видимо, не успели уйти. Батальон высадился внезапно, территория мятежная, а наших в этом районе, может, никогда и не было. Старые пустые консервные банки нигде не валялись, говоря об отсутствии «шурави». Гора чистая, незагаженная, но это ненадолго. Скоро этот "недостаток" будет исправлен. Пустые ржавые банки - первый признак присутствия "шурави".
     - Чего он стрелял, идиот? Ушел бы, как стемнело. Мы к дому, может, и не спустились бы. Задачи на прочесывание долины пока не установили, - задумчиво проговорил Ваня, почесав рыжую бороду.
     - Эх! Дал мужик сгоряча очередь из автомата, теперь ни его самого, ни жилища. Скотина дохлая по всему двору лежит, и все вокруг горит! Чем думал человек? - согласился с ним я. - Рядом целая толпа солдат, а он чудак стреляет! Дурак? Фанатик?

     Слегка перекусив, попили чаю, курящие закурили. Я даже на войне не желал начинать курить. Хотя, когда приехал, все курящие говорили - тут закуришь. Но, глядя, как в конце боевых, когда кончаются сигареты, "курилки" начинают из окурков мастерить самокрутки - мне становилось противно. Солдаты собирали "бычки", закручивали собранный табак в газету или в какую-нибудь бумажку, затягивались по очереди. Офицеры стреляли друг у друга курево, курили на двоих-троих одну сигарету. Мучались, бедолаги, без табака, стонали, скрипели зубами, матерились. Ну, уж нет! Обойдусь без этого счастья. К тому же чистые легкие, когда много ходишь по горам, работают гораздо лучше.
     Мы с Кавуном легли в лучший СПС. Стены в нем были выложены в два камня толщиной - сделаны душманами на совесть. Бойцы, кому достались места, легли в старые укрытия. Молодые построили для себя пару укреплений. Человек шесть самых ленивых узбеков легли вповалку в лощинке и о чем-то болтали.
     - Эй, лентяи, прекратить свои "хала-бала"! - прикрикнул Кавун. - Спать мешаете, бабаи, шайтан вас побери!
     Болтовня прекратилась, слышно было негромкое шипение нашей радиостанции и радиостанции арткорреютировщика. Укрытие для ночлега напоминало небольшой колодец. Черное звездное небо над головой - черную дыру. Ветер не проникал сквозь толстые каменные стены. В ущелье давно догорели сено и дом. Выла собака. Женщина продолжала рыдать, но уже гораздо менее истерично. Грусть... Тоска...

***

     Рано утром сон улетел со скоростью падающих на нас снарядов. Вокруг укрытий горела трава, разрывы вздымались осколками густо по всему плато. Шрапнель свистела в воздухе, с шипением и визгом врезалась в толстые стены СПСа. Спустя пять минут новый, еще более жуткий удар: нас накрыли залпы "Градов".
     Казалось, вспыхнула и загорелась земля. Антенну радиостанции перебило осколками, ее верхнее колено упало на мою голову. Земля под нами тряслась и вздрагивала, как живая, от новых и новых разрывов. Но это ведь бьют не "духи" и не пакистанцы, это наши "боги войны" сеют вокруг смерть!
     - Болван артиллерийский, убью! Скорей, выходи на КП артиллерии, пусть прекратят стрельбу! - закричал Кавун Радионову.
     Минут десять еще падали снаряды, потом огонь затих. Видно, разобрались и поверили нашему артиллеристу, что бьют не туда. Мы вылезли из укрытия и провели перекличку: никто не убит и не ранен. Обалдеть! Во взводе Пшенкина все целы, хотя его вершина полностью выгорела. К счастью, узбеки успели выскочить из открытой лощины и забиться кто куда, по укрытиям. Высота, где ночевала третья рота, горела, как и наша. Оттуда по связи матерился зам.комбата. На Радионова сыпались все шишки.
     Командир полка отборно матерился со штабными из дивизии, комбат ругался с полковыми артиллеристами, в эфире стоял сплошной мат. Счастье, что мы не погибли, никого не ранило, не убило. Ни я, ни ротный не могли в это чудо поверить. Мы сидели на стене укрепления, которое нас спасло, и благодарили Аллаха и "духов" за крепкую постройку. Все сухие колючки догорели. Солнце взошло и принялось припекать. Тут в небе появилась пара штурмовиков. Я с интересом и тревогой наблюдал за их приближением. Внезапно самолеты вошли в пике.
     - Ложись, - заорал капитан Кавун, и все бойцы рухнули за каменные стены. Две бомбы взорвались между нашей и третьей ротой. Осколки вновь ударили по валунам.
     - Козлы, ишаки, мудаки чертовы, - стонал от злости Иван, теребя рыжую бородку.
     В воздух взлетели сигнальные ракеты, все взводы зажгли дымы и огни. Штурмовики развернулись и возвратились на второй заход. Каждый из солдат запустил по ракете, получился настоящий фейерверк: жить хочется всем. Самолеты еще покружили чуть-чуть, поверили, что мы - свои, и, помахав крыльями, улетели.
     В это время в небе зависли две пары вертолетов. "Крокодилы" прилетели.  Это было уже чересчур!
     - Они что, все охренели там?! - заорал Кавун. Капитан выхватил радиостанцию у перепуганного связиста. - Уберите вертолеты, они опять заходят на штурмовку!
     Четыре "Ми-24" встали в карусель, немного покружили, наблюдая за нашими дымами и ракетами, а потом улетели. И опять - удача! Бомбы штурмовиков никого не зацепили.
     - Не поймешь: то ли нам повезло, то ли бомбить не умеют, - сказал, улыбаясь, Острогин, подходя к ротному. - Артиллеристы все вокруг перепахали, но ни одного прямого попадания. Даже стены не завалило! - продолжил смеяться он.
     - Вот и верь после этого в эффективность бомбометания и артналетов по мятежникам! - улыбнулся в ответ Кавун.

     Трава и колючки вокруг нас понемногу догорели, ветер погнал огонь вниз по склону. Каменные островки укрытий резко выделялись на этом пепелище. Продолжалась свистопляска по радиосвязи. Командиры всех рангов запрашивали данные о потерях, мы отвечали об отсутствии таковых, нам не верили, переспрашивали. Замполиты узнавали о потерях, о моральном состоянии, тоже не верили в отсутствие жертв.
     Пехота ругалась с артиллерией и авиацией, артиллерия ругала своих корректировщиков в ротах и батальонах. Авиация спрашивала: как мы там оказались, мы отвечали, что они нас тут и высадили. Авиация уточняла позиции пехоты, пехота материла авиацию. Перепалка не прекращалась. Приказ на прочесывание местности так и не поступил, а день клонился к завершению. По-прежнему оставалось только вести наблюдение. Это означало: есть, дремать, охранять себя. Сутки завершились распоряжением усилить наблюдение, выставить посты и быть готовыми к прорыву мятежников. Так и пролежали пять дней.

***

     Однажды утром, еще в предрассветных сумерках, поступил приказ на пеший выход. Авиация, наверное, обиделась на оскорбления за бомбежку, и вертолеты снимать полк с этих далеких и высоких гор так и не прилетели. Выходить самим – это тяжелейший переход. Тридцать километров по горам! А это спуски, обрывы и крутые подъемы. Быстро позавтракали, собрали спальники, уложили по мешкам боеприпасы, остатки пайка. Воды почти не было, так как спуститься за водой нам  не разрешило командование. Может, по дороге что-то попадется: родник или ручей. Наша первая рота уходила в замыкании полковой группы. Переход обещал быть ужасным, потому что боеприпасы к тяжелому вооружению почти не расстреляны.
 
  Постепенно взводы вытянулись в цепочки, цепочки взводов растянулись в роту. Солдаты запыхтели и потащили все, что сюда привезли с комфортом на вертолетах. Солнце постепенно вышло из-за вершин в зенит. Промежуток между ночной прохладой и пеклом - считанные минуты.  Мы шли медленно, второй час в движении, а наша высокая гора, где мы провели несколько дней, еще не скрылась из виду. Вдруг в ущелье бойцы заметили группу местных жителей: это были двое мужчин и четыре женщины с детьми. Ротный подозвал Мурзаилова.
     - Ну-ка, брат-мусульманин, останови аборигенов, окликни на фарси!
     Пулеметчик по-таджикски что-то крикнул, женщины присели, сбившись в стайку, как напуганные птицы. Мужчины  громко заверещали в ответ.
     - Что они говорят? - спросил Кавун.
     - Они говорят, командыр, что они - мирный, идет с женами домой.
     - Пшенкин! Спустись с двумя солдатами, проверь их на наличие оружия. Если все нормально - мужиков к нам наверх, будут станочки пулеметные нести. А их женщины пусть идут домой или тут ждут. Но будь осторожен, чтоб под паранджой не оказались бородатые рожи.
     Рота заняла оборону, молодежь радовалась передышке. Воды давно не было ни у кого. Если солнце не ослабит свое жжение, у кого-нибудь может случиться тепловой удар. Я двигался в замыкании и подгонял более слабых. Мне, конечно, гораздо легче идти. Ни бронежилета, ни каски, ни мин, ни пулеметных лент. Моя "муха" давно расстреляна, продукты кончились, воды нет. Только свой спальник тащу да боеприпасы.
     Я год до Афгана служил в Туркмении и Узбекистане, много лет жил в Киргизии, но к такой жаре все равно трудно привыкнуть. Чувствовал себя скверно. А каково же этим молодым пацанам, особенно из центра России? На почерневших от солнца и грязи лицах, там, где текли по щекам капельки пота, оставались светлые бороздки. Глубоко запавшие глаза, всклоченные волосы, лица перекошены гримасами страдания и усталости. Такое вот лицо усталого русского, да и не русского солдата. Грустно. Кто сэкономил папироску, принялся курить и переругиваться со "стрелками" окурков.
     Да! Видок у нас у всех аховый... Оборванцы! Вон, Колесников скатился по камням, теперь идет практически без брюк, задница прикрыта рваными кусками ткани. То-то достанется в полку от армянина-старшины. Веронян, конечно, поорет для приличия, но оденет. А куда денешься? Сфотографировать бы солдата таким, какой он есть на самом деле, да в цветной военный журнал "Советский воин" - в раздел "Тяготы войны", но кто ж такой снимок напечатает? А солдат выглядит очень живописно: снайперская винтовка, пулеметная лента сверху вещмешка, снизу болтается привязанная мина к миномету, и… почти голый исцарапанный в кровь солдатский зад.
   
   Вскоре привели местных мужиков, они шли не сопротивляясь.
     - Все нормально, командир. Местные с женами домой возвращаются, - доложил Пшенкин.
     - Зачем идут и откуда? Наверное, душманы? - улыбаясь, недобро спросил ротный.
     - Нист, нист, душман, - забормотал испуганно один из афганцев.
     - Конечно, нет, кто ж признается, - согласился капитан. - Объясни ему, Мурзаилов, мы их не тронем, пусть только помогут нести станок от пулемета, а потом отпустим домой с миром.
     Афганцы выслушали пулеметчика и выглядели обреченно. Нам не верили, но что они могли сделать. Не откажешься. Одеты они были в видавшие виды халаты, сандалии на босу ногу, грязные шаровары и такие же чалмы на головах. По лицу возраст их не определишь - тридцать лет или пятьдесят, не понять. Взвалили они на себя пулеметные станки и, улыбаясь, с надеждой смотрели нам в глаза: не убили сразу, жен не тронули, может, отпустят живыми?

***

     - Рота, подъем! Вперед! - скомандовал Кавун.
     Взводные и зам.комвзвода принялись подгонять солдат. Особо и подгонять не нужно, все понимают, спасение в быстром отступлении на броню. Сзади своих нет ни кого, и с воздуха никто не прикрывает, и батальон ушел далеко вперед.
     Ну, что же, передохнули, перекусили, перекурили. До чего ж тяжело поднимать измученное тело с земли, когда на тебе имущество весом, почти что равным твоему собственному. Особенно сочувствовал тем, кто несет "Утес", АГС, или миномета. Но минометчики все же по очереди несут свою дурацкую трубу. И до чего же каторжный труд в гранатометно-пулеметном взводе! Сочувствую, но ни чем не могу помочь…
     Запыхтели, поднапряглись - встали, сдвинулись и пошли быстрее, быстрее, быстрее. Даже порой бежим трусцой на полусогнутых ногах по крутым спускам. Так и идем.
Вскоре Острогин заметил в бинокль двигающуюся за нами на большом расстоянии группу моджахедов. Командир роты приказал артиллеристу поставить миномет и придержать преследователей. Откуда они взялись? Видно, давно следили за нами. Они у себя дома, а мы на вражеской территории как оккупанты. Миномет выплюнул несколько мин, и противник залег за камнями. Видимый противник опасен, но не так, как невидимый. Главное - не нарваться на засаду.
     Бойцы роты, осознавая, что нас преследуют, заметно прибавили ходу, не желая отставать друг от друга. А мне опять ползти сзади с выдохшимися, тянуть, подгонять, помогать. И тут выдохся этот коротышка пулеметчик. Как я его ненавидел в эти часы отступления! Чертов недоросль, маломерок в больших сапогах…

… Уже когда мы форсировали речку и окончательно оторвались от "духов", рота сбавила беспорядочный бег на шаг. Хотя скорей это они нас отпустили: не хотели вступать в бой. "Уходят, ну и уходите, Аллах с вами", - думают, наверное, бородатые мятежники.
     Горы стали пониже, лагерь с техникой полка все ближе и ближе. Командир объявил привал и подозвал офицеров:
     - Ребята! Афганцев отпускаем, пусть топают к женам, а то они ис-стонались. Детей куча и одеты бедно, может, и правда, они мирные крестьяне. Вообще-то - бедные-то они бедные, а жен по две-четыре на каждого. Вот халява, разлюли малина. Мне б так.
     - Не справишься, - засмеялся я, - ты же после гепатита, наверное, и с одной не сладишь.
     - Но-но, "зелень", не сметь думать плохо о начальстве! - улыбнулся мечтательно Кавун. - Ислам что ли принять, есть хорошие моменты в их религии. Хватит болтать, "бачи" свободны, а то увидит какой-нибудь начальник из штабных, что носильщики-афганцы пулеметы тащат, так нас затрахает, спасу не будет!
     - Или чего доброго их какой-нибудь болван контуженый застрелит, - поддержал я.
     Командир гранатометно-пулеметного взвода Голубев неодобрительно посмотрел на нас и, сплюнув, произнес:
     - Лучше бы шлепнуть. Все они "духи"!
     - Вот видишь, зам! Контуженый Голубев говорит шлепнуть, а там, на позициях дивизии, контуженых точно будет гораздо больше. Эй, идите сюда! "Буру бача!" "Замполь", дай им пинка под зад, пусть бегут быстрее, не будем брать грех на душу, пусть живут.
     Я через переводчика таджика объяснил старшему мужику о решении командира. Что тут началось! Афганцы бросились целовать мне руки и благодарить добрых солдат, офицеров, восхвалять Аллаха. Затем, осмелев, более старый принялся мне что-то толковать, показывая на свою руку и стуча по моим наручным часам.
     - Мурзаилов! Что он хочет? - спросил я солдата.
     - Да, все нормально! Ничего страшного, часы свои просит, обратно чтоб отдали.
     - А кто забрал, ты, "абрек"? - грозно спросил я у переводчика.
     - Нет, не я, - отвернулся, насупившись, он.
     - А кто? - продолжал я допрос, хотя краем глаза заметил, что один из сержантов снял с руки часы и положил их в карман.
     - Худайбердыев! Ко мне! Вытащи то, что сейчас в кармане спрятал.
     - Нет ничего там, товарищ лейтенант!
     По бегающим глазам было видно, что врет. Понятно, пока абориген помогал ему тащить станок, этот сержант у него часы стянул. Я сунул руку в карман сержантских брюк и вынул хорошие японские часы "Seiko". Сержант злобно посмотрел на меня, что-то пробормотал про "дембель".
     - Сгною, гад, за мародерство, а главное - за твой злобный взгляд и вранье. Ну-ка, быстро схватил станок пулемета и вперед.
     - У, сволочь! Он еще в нас стрелять будет. Посмотрите. Застрелить его надо, - прорычал сержант.
     - Ага, а часы тебе как трофей вернуть надо. За часы человека готов убить?
     - Они все не люди, а "духи"! Ничего, еще жизнь вас тут попинает. Скоро изменишься, лейтенант, - прошипел сержант и побрел, согнувшись под тяжестью станка.
     - Вот подумай-ка. Казах, мусульманин, а единоверца готов за паршивые часы расстрелять. Хлопнуть человека, как назойливую муху. Ведь дома в мирное время, наверное, и мысли такие б не возникли в его голове. Что сделала война с людьми!
     Сзади на почтительном расстоянии, которое постепенно сокращалось, передвигалась группа "духов". Артиллерию после ошибочного обстрела ротный вызывать побоялся. "Духи", может, не догонят, а свои, точно, снарядами завалят.

***

     Мы сидели вместе с Пшенкиным на башне и жевали галеты, заедая апельсинами. "Броня" разворовала склад с апельсинами. Когда техника стояла в саду, то бойцы неожиданно заметили ящики с апельсинами. Они живо загрузили ими все десанты и кабины. Охранял склад только один сторож. Он выстрелил в воздух из ружья, а в ответ раздалась очередь из автоматической пушки. Больше он не появлялся. Пропал урожай.
Потом неделю, пока мы лазили по горам, тыловые и технари жрали апельсины и дристали. Вот теперь десяток этих апельсинов катался в коробке возле пулемета на нашей башне.
     - Сашка! А как ты попал к нам? Ты ведь в третьем батальоне служил.
     - Почему служил, я к вам на один рейд. Случайно загребли, в наказание. Сволочи, стукачи заложили. Катьку-пулеметчицу помнишь, застал?
     - Ну, помню. Когда приехал, то пили вместе за одним столом с заменщиками. Она тогда сидела, пила, плясала, орала. Чокнутая баба!
     - Вот-вот. Я в сентябре из отпуска приехал, ну с ней и переспал. На заставу вернулся, оказалось, триппер подхватил. Лечиться там на посту, нереально, пост-то далеко на дороге, вот комбат и отправил в полк. Я уже выздоровел, а тут как-то пьяный сидел у женского модуля и попался на глаза начальнику штаба Ошуеву. Наш Герой меня и загреб. Выбирай: или гарнизонная гауптвахта, или взводным в рейд в вашу первую роту. Чего я на гауптвахте забыл? И надо же было вашему Корнилову ноги повредить. Черт! Устал я с вами, совсем устал. Приедем домой, сразу вернусь на родную заставу. Начальства - никого, тишина, спокойствие. Ешь, спишь и дни до замены считаешь. Ты только про триппер - никому! Хорошо?
     - Значит, не останешься у нас?
     - Нет-нет. Спасибо за такое счастье. Вы тут сами загибайтесь. Жаль, что Катька уехала, я ей даже морду набить не успел. Зараза ходячая!
     Я только весело засмеялся, слегка сочувствуя несчастью Пшенкина.
    Капитан Кавун принес большой мешок с трофейными апельсинами, в нашу комнату, и строго на строго мне приказал:
     - Витаминчики не трогать! Это мне для поправки здоровья!
     - А как же дружба и войсковое товарищество? - возмутился я. – Где доля заместителей?
     - Да никак! Тебе, "замполь", один, нет, даже два апельсина в день выделяю! И то, как не курящему. А бухарик Грошиков и водкой обойдется.
     Я, конечно не удержался, и самостоятельно, в два раза увеличил суточную норму апельсинового довольствия.
     - Что-то резерв фруктов быстро сокращается. Грабишь? - поинтересовался Иван, спустя несколько дней, явно что-то подозревая.
     - Как можно? Просто помогаю замениться. С последним съеденным тобою апельсином прибудет сменщик! Я тебе это обещаю.
     - Так какого же черта ты их за день не сожрал?

Я доел апельсины, и он действительно вскоре уехал домой. Без замены. Где-то затерялся его сменщик. Замену ему нашли в батальоне в лице старшего лейтенанта Сбитнева. На мое горе комбатом окончательно утвердили Подорожника и Василий Иванович начал поедом меня кушать и с аппетитом и в отсутствие оного! А за что? Кто знает…

Глава 9. Партийная конференция, или крепчающий маразм…

     Начался декабрь. Перерыв между боевыми несколько затянулся. После второго похода на Джелалабад мы накрепко засели в полку. Для дивизии были дела поважнее. Особенно важные дела у нашего полка: дивизионная партийная конференция. В ходе этой конференции предстояли выборы партийной комиссии, и показуха развернулась не на шутку.
     Каждый день солдаты выпускали то стенгазеты, то сатирические "молнии", то боевые листки. Все эти опусы мы приносили в штаб на рецензию и проверку пропагандисту, секретарю парткома, обоим замполитам.
     Переписывали и вновь создавали партийную и комсомольскую документацию. Одновременно обновляли ленинские комнаты, изготовили новые походные ленкомнаты на плащ-палатках (палатки при этом дырявились, что очень бесило старшин в ротах). На территории полка нагромождали щиты наглядной агитации, строили аллею героев. Красили заборы, бордюры, казармы, штаб, клуб, размечали плац, белили деревья.
     За два дня был возведен обновленный постамент, на который водрузили другую бронемашину, недавно списанную БМП-2, отреставрировали на плацу просторную трибуну. Офицеры, прапорщики и солдаты бегали как угорелые, с шести утра и до двадцати четырех часов, а времени не хватало.  Наша "помощь" приехала из штаба дивизии в виде группы новых проверяющих. Они усилили контроль за готовностью к работе партийного форума. На отчетно-выборную конференцию, шутка ли, приехал адмирал флота. Адмирал флота в песках Афганистана! Адмирал был не простой, а политический - первый зам. начальника главы политуправления - вот как!
     Спустя неделю бестолковой суеты и беготни под чутким руководством штаба дивизии нас "взбодрила" очередная группа офицеров, теперь из политуправления армии. Понаехали новые проверяющие и все забраковали. Ленинские комнаты, все газеты, все боевые листки забраковали, даже покраску заборов, казарм, мусорных бачков не признали качественной. Все началось заново, но еще более энергично, с привлечением дивизионных художников и писарей со всех полков. Еще через пару дней прибыла помощь в виде проверяющих офицеров из штаба округа! И вновь, даже деланное-переделанное, все не так. Естественно, офицеры на совещаниях были выставлены бездельниками, лентяями, дилетантами, политически близорукими людьми, почти ревизионистами и оппортунистами.
     Вскоре появился очень холеный майор, высокий, стройный, тщательно выбритый, чистенький - хлыщ. Кандидат на должность секретаря парткомиссии, если, конечно его изберут коммунисты. Не подумал и сказал, глупость! А кого же у нас не выбирают, если его предлагают и рекомендуют сверху. Альтернативы нет!
     Этот тип начал ходить и командовать с утроенной энергией, накопленной во время учебы в академии. Мы уже всю наглядную агитацию переделывали по три раза. Но ведь полк не только этим занимался. Мы создавали всеобщую показуху. Столовые мыли и перемывали заново, казармы чистили и драили, постельное белье меняли и заменяли на новое, все кругом бесконечно красили и перекрашивали. Оружейные комнаты вылизали до блеска. Всюду бирки и на них - кто ответственный, чья казарма, курилка, мусорка, пожарный щит и т. д. А еще ротная документация, журналы боевой подготовки. Учет всего, что поддается и не поддается учету. Конспекты офицеров, конспекты солдат. А еще планы, таблицы, схемы, расписания занятий. Писари валились с ног, глаза у них были красными от бесконечных ночных бдений над бумагами. После нуля часов спать никто не ложился, и до середины ночи все были чем-то заняты. Это сумасшествие не прекращалось ни на минуту. Солдаты и офицеры мечтали о скорейшем выходе на боевые действия.

     Наконец, подготовка вышла на финишную прямую. Сумасшедшая суета трех недель подходила к своему апогею. Началась тренировка выступающих, и написание плакатов для клуба, размещение походного магазина. Походный магазин - это большая палатка, в которой ставятся столы-прилавки для продажи дефицитов, и работает мини-кафе. Вот именно на меня эту задачу и повесили. К клубу привезли лагерную палатку, совсем новенькую. Командир дивизии, седой генерал Максимов, лично указал место, где ее установить, в какую сторону у нее будет вход, и напоследок благословил: "Действуй, сынок!"
     Наши командиры бесились от бесконечного ожидания неминуемо приближающегося мероприятия. Но конференция все откладывалась - ждали адмирала, хотя по плану через пять дней после конференции выход на боевые.

***

     Так вот, получил я новенькую палатку, получил столы, стулья, молодой ротный неохотно выделил восемь солдат.
     - Знаешь, Ник, такое ощущение, что мы все в дурдоме. Рядом ведь наш дукан (магазин) стоит в пятидесяти метрах. Зачем палатку снимать с хранения и портить?
     - Сбитнев! Это, как нам сказал начальник политотдела, событие чрезвычайной политической значимости, а мы с тобой политически близорукие люди.
     Володя, чтобы назначили ротным, недавно стал кандидатом в члены партии, поэтому как бывший разгильдяй высмеивал все "исторические мероприятия". Кавун прохлаждался на Украине, а мы тут суетились, как проклятые.
     И вот, несмотря на отсутствие опыта в установке огромных палаток, немного помучавшись, я все-таки ее поднял, установил, выровнял, развесил отбеливатель (утеплитель), разместил плакаты, столы и стеллажи. Чувствовал, себя абсолютно счастливым, а вначале боялся, что не получится. Сержанты и солдаты были довольны так же, как и я, теперь они лежали по углам и дремали в полумраке.
     Вдруг полог палатки распахнулся, и в палатку ворвался какой-то незнакомый офицер. Это был майор, как я разглядел по звездочкам на пагонах. Пришлось встать со стола, где я сидел и бездельничал, и сделать вид, что очень интересуюсь чтением плакатов.
     - Кто тут старший? - завизжал майор с порога.
     Ага, вспомнил! Это был тот самый - высокий, холеный красавчик - кандидат в секретари парткомиссии. Палатка наполнилась запахом приятного мужского одеколона, и весь он был начищен, отутюжен, тщательно выбрит. Солдаты проснулись и принялись ползать по полу и создавать видимость расправления швов и морщин на отбеливателе-утеплителе.
     - Я тут старший! Лейтенант Ростовцев! -  и приложил руку к козырьку.
     - Почему торговый центр стоит здесь, а не там? – махнул он рукой в неопределенном направлении. - Почему дорожки к нему не посыпаны? Вход необходимо развернуть в сторону штаба полка! Быстро действовать! Даю, на устранение, сорок минут!
     - Ни х... себе, - ляпнул из угла сержант Дубино.
     - Дубино! Заткнись! - рявкнул я.
     Почему хамите сержанту? – обрадовался майор возможности докопаться до меня.
     - Дубино - это фамилия такая. Именно его фамилия, - усмехнулся я.
     - Вы еще и смеетесь надо мной! Издеваться! Дискредитировать партийное руководство! - зашелся в крике красавчик.
     - Никто не издевается. Просто все устали, две недели почти без сна, и это пришли после боевых.
     - Быстро выполнять приказ, лейтенант!
     - Нет, я ваш приказ выполнять не буду. Я не знаю, во-первых, кто вы. Во-вторых, комдив лично все объяснил, и как ставить в том числе, указал и разметил.
     - Ах, не будешь выполнять приказ?! Не знаешь, кто я?! Да я Ромашица - секретарь партийной комиссии! Это я руковожу всем этим мероприятием. Немедленно выполнять! - майор продолжал орать и делать при этом страшные глаза - напугать хотел, наверное, до смерти.
     - Ну, предположим, вы еще не секретарь парткомиссии. Мы вас еще не избрали, - буркнул я набравшись наглости, а сам подумал, может, еще действительно его не изберем? Какой мерзкий тип!
 Ха! Наивный оптимист!Не изберем! Если прислали, значит, изберем: других ведь кандидатур, как всегда, не будет!
     - Да я тебя в порошок сотру! Ты кто по должности, лейтенант? - начал брызгать обильной слюной секретарь.
     - Зам. командира первой мотострелковой роты по политчасти.
Мне за него стало страшно, еще припадок хватит, отвечай потом перед командованием…
     - Ты у меня взводным станешь, я тебе устрою. Выполнять приказ! – не успокаивался майор. - Даю сорок минут. Объявляю вам строгий выговор за хамство.
     - Есть, строгий выговор, - ответил я, - только не понял, за что и от кого. Вы, собственно, кто?
     - Молчать! - вскричал майор. – Я секретарь партийной комиссии!
     Лицо его стало красным, глаза чуть из орбит не выскочили. Еще немного воплей - и пена изо рта хлынет от бешенства. Крутанувшись на точеных каблуках хромовых сапожек, он повернулся на сто восемьдесят градусов и выскочил из палатки.
     - Ложись! Отдыхать! - скомандовал я солдатам и загрустил.
Вот, ишак, упал на мою шею, откуда взялся такой негодяй. Тут война, люди гибнут сотнями, а такая сволочь сидит в штабе и изводит всех, да еще орденов нахватает. Майор на полковничьей должности! Сейчас станет подполковником, а под вывод досрочно -  полковником в папахе!
Так оно и произошло, позднее. Я действительно, угадал!
     Сержант Дубино  подошел ко мне и извиняющимся тоном спросил:
     - Товарищ лейтенант! Переставлять будем але не?
     - Дубино, и надо же было тебе ляпнуть матом вслух! С тебя все пошло.
     - Ну вот, нашли крайнего. Чуть что, сразу Дубино. Фамилия что ли моя всем нравится? Да он уже по приходу злой был, як пёс! С порога зайшёвся.
     - Да я понимаю все. Но мне от этого не легче…

     Вскоре в  палатку вбежал полковой писарь. Оглядевшись, он подбежал ко мне, взгляд нагло-ехидный.
     - Товарищ лейтенант! Вас в штаб! В строевую часть срочно вызывают!
     - Кто и зачем?
     - Да капитан Бочонкин. Какой-то майор из-за вас форменный скандал закатил.
     - Ну ладно, не болтай языком! Ты посмотрю прямо  изнемогаешь, выполняя боевую задачу. Иду-иду.
     Я вошел в штабной домик. Кабинеты гудели, как улей. Трещали пишущие машинки, трезвонили телефоны, люди бегали по коридору, из кабинета в кабинет, с бумажками, папками, гроссбухами. Строевик встретил меня удивленным и недоуменным возгласом.
     - Лейтенант! Ты чего натворил?
     - В смысле?
     - В прямом. Тебя только и осталось под трибунал отдать. Прибежал тут новый секретарь парткомиссии, как с цепи сорвался! Начал с порога орать и топать ногами, служебную карточку твою требовать. А она, между прочим, до сих пор не пришла с предыдущего места службы, почему-то. Я ему объясняю, а он слушать не хочет, требует новую завести. Пока я ее "создавал", он вот тут, прямо у моего барьерчика топтался и багровел. Стул предлагал - не садится. Боялся, наверное, что злость через жопу пройдет. Вот, гляди, что он тебе в нее вписал: "За попытку срыва отчетно-выборной конференции соединения - строгий выговор". Так что тебе, как замполиту, можно дальше уже не служить. После этого только сорвать с тебя погоны и расстрелять! - при этих словах он добродушно засмеялся, затягиваясь сигаретой с фильтром.
     - Вот спасибо, обрадовали! А то я думал: наградной на орден опять вернулся без реализации! В третий раз переписываем…
     - Ты шутишь или как?
     - Да какие шутки! Выговор-то он мне уже объявил - факт, а вот если еще и наградной лист вернется, тогда труба. Его заверял старый секретарь парткомиссии,  а теперь будет подписывать наградные политработников Ромашица! Он-то точно его зарубит.
     - Да что стряслось-то, объясни? Клуб поджег? Аллею героев снес? В клубе на сцене кучу навалил?
     - Что издеваться-то? Палатку под магазин не так поставил. Спорить начал, сказал, что он пока еще не партийный босс, еще не избран и всякое на выборах бывает.
     - Ха-ха-ха! Ну, ты даешь! "Не избран еще и всякое бывает". Запомни, в армии, «всякое» не бывает! Что, другого изберем, что ли? Шутник. Ну ладно, я результат твоей шутки положу к остальным служебным карточкам. Пока для истории. Весь полк ознакомлю: повеселю честной народ.
     - Он, гад, орать начал, ногами топать, а мне комдив лично все как надо указал: где ставить, в какую сторону вход. Ладно, пойду, скоро генерал проверять заявятся.

     Я вернулся на «объект». Бойцы как и прежде дремали, усталость этих суматошных дней их просто подкосила. После Джелалабада ни минуты отдыха, да и там мы не на курорте были.
     - Дубино! Собирай солдат и на ужин, затем в роту, а я тут один буду отдуваться перед начальством.
     Все ушли, а я загрустил по причине взыскания, могильной плитой рухнувшего на меня.
«Да и черт с ним, после Афгана уволюсь, к дьяволу, из армии! Долой дурдом!»
 Вблизи раздались знакомые голоса, и, распахнув полог входа, ворвался потный и большой, как слон, командир полка Филатов, следом вошел генерал и "начпо", полковник Севостьянов, шачштаба Ошуев, а затем замполит Золотарев, это самый майор Ромашица и еще несколько штабных. Я встал со стола и направился докладывать, но командир полка махнул на меня кулаком, и я замер, сливаясь с белым фоном утеплителя.
     Генерал огляделся и произнес: "Ну, вот, тут все хорошо. Дорожку только песочком посыпать и добавить пару столов. Все. Идем дальше!".
     Ромашица злобно посмотрел на меня, ничего не произнес, я вышел вместе со всей толпой. Основной замполит полка Золотарев подозвал меня и промямлил:
     - Дорожки посыпать, столы взять в клубе, поставить охрану на ночь, чтоб ничего не украли. Сейчас телефонную линию протянут связисты. Ну, а вы ступайте в роту - работать. Потом нам на совещании расскажите, что у вас тут был за эксцесс. Ростовцев, с вами одни неприятности. Совещание в двадцать три ноль ноль. Идите. Трудитесь, пока...

     Пока… Это что,  угроза?
Я отправился в роту, взял одного солдата, точнее вырвал его у ротного (каждый человек - на вес золота: "работы" - непочатый край), старшина выдал ему спальник.
     - Колесо! Двигай обратно в нашу палатку и дежурь у телефона. Гляди, чтоб ни тебя, ни палатку, ни столы не сперли. Не проспи! И не кури, а то палатку спалишь ненароком!
     - Есть, товарищ лейтенант. Я палатку изнутри завяжу и у телефона лягу на столе.
     Солдат замученный работой и бессонными ночами, схватив в охапку спальный мешок, радостно затрусил в сторону клуба. Я же, взяв блокнот для указаний, отправился на очередное совещание.
     Немного опоздал, но руководства все еще не было. Комсомольский полковой вождь Артюхин, делился какой-то радостью и оживленно разговаривал с полковым партийным вождем. Остальные офицеры устало дремали. Из нашего батальона я прибыл самым последним. Наш новый замполит батальона капитан Грицина глазами указал мне на место рядом с собой. Я присел, и он мне зашептал:
     - Что там произошло у тебя? Все говорят, но толком никто не знает.
     - А что произошло у меня, Константин Николаевич?
     - Какой у вас скандал был с секретарем парткомиссии?
     - Каким секретарем парткомиссии? – ответил я вопросом на вопрос, словно испорченный телефон. - Мы его еще не избрали, майор какой-то из дивизии, Ромашица, докопался.
     - Ромашица это и есть секретарь парткомиссии!
     - Он мне то же самое говорил, но я-то знаю, что он врет! Мы его еще не избрали и не голосовали за него. Я бы его точно не избрал, и если бы альтернатива выбора была, голосовал бы против.
     - Сейчас придет Золотарев и всех нас вздует. Ты не представляешь, какую крамолу ты говоришь. Такие кандидатуры в отделе ЦК рассматривают, в ГлавПУре! Ты оспариваешь мнение ГлавПУра?
     - Не уверен в правильности выбора ЦК. Хлыщ холеный и блатной. Наверное, или папа генерал, или с дочкой генерала спит.
     В кабинет бесшумно вошел Золотарев, и первый его вопрос был ко мне:
     - Что случилось у вас с майором Ромашицей?
     - Да ничего не было. Он отменял приказ комдива, грубил, орал, хотя он пока формально никто.
     - Ну, это ваше личное мнение. И теперь ваши проблемы... Приступим к совещанию.
     Офицеры сочувственно мне улыбались и подмигивали. Ну, и понеслось дальше. Бред, маразм. Опять исправлять, переделывать, восстанавливать, заводить новые документы. И еще задача: готовить докладчиков к конференции. Мне, к счастью, ни одного выступающего не доверили. Зато доверили подготовить умного сержанта с легкой обязанностью, перед выступлениями руководителей менять стаканы со свежим чаем на трибуне. Остывший чай уносить, а свежий подносить. Пара пустяков. Сержанта подстричь, одеть в новое обмундирование, чтобы был "с умным, нормальным лицом, русский, коммунист".
     - А у меня русского сержанта коммуниста нет, есть только хохол.
     - Есть разница? - живо осведомился Золотарев. - Как вы понимаете, я имею в виду типичное  славянское лицо.
     - Для этого сержанта есть разница. Он с Западной Украины. Он в полку никого, кроме себя, хохлом не считает, даже секретаря парткома.
     - Да ну! - воскликнул майор Цехмиструк. - А я думал, хохлее меня нет. А на второе место я ставил Миколу Мелещенко. Надо с твоим сержантом познакомиться поближе…
     - Нет-нет! На первом - комбат, вы - второй, я - третий, - живо откликнулся Микола, добровольно уступая пальму первенства в хохлизме, и счастливо заулыбался.
     - Мелещенко! Ты чего лыбишься? Кажи Мыкола, вот ты все время такой сытый и подозрительно счастливый! Я предполагаю, что где-то тайком от нас земляков сало достаешь, и каждый день в одиночку употребляешь, - с осуждением произнес Цехмиструк и погрозил пальцем. – Признавайся!
     - Нет, товарищ майор, он на кильку перешел, - прыснул Мелентий. – Это новый вид украинского наркотика…
     - Товарищи политработники! Прекратите базар! За работу! Марш по подразделениям, - рявкнул замполит полка и на этом закончил совещание.
 
     - Ну-ка, ну-ка, расскажи, Мелентий Александрович, заинтересовался Цехмиструк, выходя из кабинета и обнимая Мелентия за плечо. – Шо там за история с килькой? Дюже люблю байки за хохлов!
     - Да! Тут случилась такая смешная история… Рота ушла на стрельбище, а Микола остался в роте стенгазету выпускать. Выпускал-выпускал, писал-рисовал, картинки клеил, видно устал и проголодался. Взял банку килек в томате у старшины-землячка, открыл ее, идет по коридору и вилочкой рыбку накалывает, нажевывает. А тут на беду Подорожник зашел. В роте никого, дневальный туалет моет, а Микола с баночкой. Команду "смирно" никто не подал. В казарме тишина, тут они нос к носу с Василием Ивановичем и столкнулись.
     Подорожник подходит к Николаю, а на того столбняк напал.
     - Шо делаем? – спрашивает Чапай, то есть Подорожник.
     - Кильку ем, - отвечает Колян.
     - Ах, килечку! Рота на стрельбах, а он килечку трескает! Килечник! Килькоед!
     Ну и понеслось. Старшина через окно сбежал, услышав шум, а в каптерке на столе оказалась еще одна открытая банка кильки. Василий Иванович как увидел ее, еще сильнее взвился. В общем, вечером на совещании офицеров батальона "гвоздем программы" были Микола и две злосчастные банки с килькой. Мол, нормальные хохлы едят сало, а этот недоделанный хохол - килечек жрет. А Николай возьми да и брякни, что сало в полку нет, а килька есть, вот он и заменяет.  Подорожник в бешенстве как заорет:
     - Шо? Килька - заменитель сала?!!!
     Кильку и Кольку на совещании обсуждали минут пятнадцать. Он сразу получил несколько прозвищ: "Килечник", "Килькоед", "Колька-килька". На любой вкус.
 Николай стоял чуть в стороне и слушал рассказ, зеленея от злости.
     - Ну-ну, насмехайтесь, издевайтесь, злорадствуйте! Пошли вы все к черту, еще друзья-товарищи называются. - И, развернувшись, он зашагал в роту. Вокруг все прыснули от смеха.
     - Зря хорошего хлопца обидели, - вздохнул Цехмиструк.
     - Ничего, переживет, жлобина, - рубанул Мелентий. - К этому хорошему хлопцу, главное, спиной не поворачиваться. Куркуль и жлоб!

     Утром началось действо, ради которого весь полк стоял на ушах три недели. Открыл работу партийный форум.
     Я представил замполиту полка для осмотра нашего Степана Томилина.
     - Хорошо. Только почему без наград? - поинтересовался Золотарев.
     - А у мэнэ, их нема.
     - А ты к наградам представлен?
     - Так точно, к двум медалям.
     - Вот и отлично, товарищ лейтенант, возьмите в роте чью-нибудь медаль, и пусть выходит с наградой на груди. Так будет представительнее.
     Нас обоих отправили за кулисы. Ему предстояло выносить стакан, а мне в этот стакан наливать чай, кидать сахарок и кусочек лимона. А еще один капитан из штаба дивизии, стоял у края сцены за занавесом и давал команду на выход с чаем отмашкой руки. Этот капитан, регулирующий действия Степан, оказался инструктором дивизии по культмассовой работе ("балалаечник"). На сцене восседал президиум во главе с адмиралом и командармом.
Вышло не все так просто, как предполагалось.
     Степан занервничал. Он брал трясущейся рукой стакан и медленно двигался к трибуне на цыпочках с напряженным каменным лицом. Движения при этом у него были скованными, как у неисправного робота. В первый выход в зале раздалось несколько смешков. Степа стушевался. Во второй выход количество смеющихся увеличилось, в третий - их стало еще больше. Зал не слушал доклад, коммунисты ждали выхода Степана. Замполит полка сообразил: что-то происходит не так, как задумано, но что именно он не мог понять. Золотарев выскочил к нам за кулисы во время очередного прохода Степана на «бис». Он в ужасе схватился за голову.
     - Ты что творишь, негодяй? Ты с какой рожей ходишь по сцене?! У тебя вид, как будто сейчас лопнешь от напряжения! Ну чего ты двигаешься как ходячий памятник! Над тобой весь зал смеется. Спокойно сержант. Расслабься, улыбнись и иди. Понял?
     - Поняв, - обреченно вымолвил Томилин понимая, что окончательно пропал.
     В пятый раз он, выходя на сцену, напряженно оскалил вымученную улыбке и послал ее залу. Теперь в клубе многие откровенно заржали. Начальник политотдела раздраженно замахал руками на Степана: уйди, уйди… Даже адмирал в президиуме проснулся.
 Золотарев вновь выскочил из зала и зашипел на меня:
     - Марш отсюда! Чтоб я больше этого идиота не видел! Шуты гороховые! Уничтожу! Обоих…
     На этом карьера выносильщика чая командованию для Степана закончилась. Мы пробками вылетели из клуба. Я ругался и одновременно дико смеялся. Красный от гнева и смущения Томилин матерился и громко возмущался.

 Едва мы отошли от клуба, как раздался громкий взрыв, затем второй, и от дороги поднялся столб дыма. Дежурный по полку выбежал из штаба и влетел в клуб. Оттуда выскочили командир полка, начальник штаба и помчались к въезду в полк, мы побежали следом. Из санчасти выехала санитарная машина.
     Произошло же следующее.
     Для встречи высокого руководства и обеспечения безопасности командования, вдоль дороги разместили бронемашины, танки и  разведывательные подразделения. Машины заехали на минное поле вдоль дороги. Поставили их для солидности, чтоб показать вышестоящему начальству заботу. На бронемашинах находились только экипажи. Один механик захотел до ветру, и вместо того чтобы все "свои дела" сделать прямо с машины, прыгнул на землю. Нелепая случайность: он одной ногой наступил прямо на противопехотную мину. Взрывом эту ногу оторвало, а тело отбросило в сторону, где он упав головой задел вторую мину. Вот и прозвучали два взрыва. Теперь этот солдат лежал весь запутанный в проволоке-паутине, без ноги и без головы. Быстро подогнали танк, сапер зацепил труп "кошкой" и вытащил на дорогу.
     Вот так грустно, вернее даже трагически закончилась отчетно-выборная партийная конференция дивизии.
     Адмирал продремал первую половину дня, после перерыва его увезли в штаб армии на обед, и в полк больше он не вернулся. И то верно, хватит, отметился в действующей армии.
     А разведчика кое-как собрали, за исключением головы. Без нее и отправили в "цинке" домой. Командованию разведроты крепко досталось за нарушение мер безопасности. А кто виноват? Всех солдат проинструктировали, что вдоль дороги минные поля и писать надо, не сходя с БМП. Возможно, парень застеснялся женщин: недалеко кишлак по которому ханумки бродят, а позади торговая база с нашими тетками. И вообще, бог его знает, почему он спустился. Но адмирал так и не узнал, во что обошлась его охрана, точнее показуха: почетный эскорт и караул для солидности. Ведь это место днем совершенно безопасное.
     Ромашицу благополучно избрали секретарем парткомиссии, а выговор в моей служебной карточке так остался жечь мою карьеру «синим пламенем». Однако пока что этот скандал продолжения не имел. Ладно, посмотрим, что будет дальше.

     Вскоре новые заботы заслонили вчерашние неприятности. Весь личный состав полка забегал, готовясь к выходу на боевые действия в Баграмскую "зеленку". Меня опять назначили исполнять обязанности замполита батальона, так как  капитан Грицина срочно заболел и попал в медсанчасть. Очередной мой начальник опять сачковал. 
  Через пять дней я уже сидел на броне, пыль и песок летели в лицо и, несмотря на опасность, я чувствовал себя счастливым. Радовался окончанию всей этой дури. Был конец декабря, скоро Новый год, и праздник предстояло провести явно не возле елки, а вокруг чужих виноградников, в далеком афганском кишлаке.

Глава 10. Новый год в горах
 

     Мой самый любимый и самый веселый праздник - Новый год! Мы принялись к нему готовиться за неделю. Новый ротный старший лейтенант Сбитнев, смотрел ухмыляясь на наши приготовления, но не мешал. Комнаты офицерского общежития украшались игрушками, в казарме повесили гирлянды, а на окна налепили всякую мишуру. Острогин у родственников в советском посольстве достал по бутылке шампанского и сухого вина.
     Но надежды торжественно отметить это событие рухнули 27 декабря. Объявили тревогу! Приказ: выход в Баграмскую "зеленку". Необходимо завести на заставы боеприпасы, продукты, заменить солдат. Вот вам друзья и семейный праздник… А раньше отдать этот приказ было нельзя? Мы двадцать дней дурака валяли, адмирала ублажали. Теперь вернемся домой в январе…
     Володя Сбитнев ( меня мучил вопрос: каково с ним будет воевать?) был воспитанником третьей роты, а особым умением она не отличалась. Он собрал офицеров и весело сказал:
     - Ну что, отпраздновали? Мороженое, мандарины, бананы, шампанское, конечно, не пропадут! Надеюсь, все вернемся, а на старый Новый год все эти деликатесы и употребим. Выходим на войну все кто есть: замполит, Острогин, Голубев и даже Серега Недорозий. Особо хочу попросить капитана Недорозия! Тебя хоть и отправляют обратно в Союз, но все равно предлагаю прогулятся с нами в «зеленку» потому что больше некому. Не возражаешь? Замполит пойдет со вторым взводом, пусть он и выполняет обязанности замполита батальона, но командовать вторым взводом тоже больше некому! Грымов в госпитале когда вернется, да и вернется ли обратно, неизвестно. Только старшину не берем, как заменщика оставим дома. Пусть живет. Правильно?
     - А нам, значит, жить необязательно? - подал голос Острога.
     - Обязательно! Только еще полтора года, мсье Острогин, в Афгане послужите, чтоб потом могли честно штаны в полку протирать.
     - Интересное кино! - подал голос я. - Мы одновременно заменяемся через полтора года. Все будем штаны в полку протирать? А в рейд кто тогда отправится?  Тот, кто придет в третий взвод и молодой старшина?
     - Ха-ха-ха, - заржал Серега. - Во, будет потеха, все начнем сачковать, а  ротный будет нас под автоматом на боевые гнать.
     - Его самого придется гнать, тот же Цехмиструк скажет: "Товарищ, ты же коммунист!" - улыбнулся я.
     - Разговорчики!  Выход завтра! Живо собирайте манатки! - рявкнул Сбитнев.
     Недорозий схватил меня за руку в коридоре и попросил о помощи.
     - Ник! У меня нет ни х/б, ни бушлата, ни шапки. Дашь что-нибудь?
     - А, не переживай капитан, оденем! Серега, все будет хорошо. Не бойся, пошли экипироваться к старшине.

***

     Этот капитан Серега появился в роте как-то внезапно. Материализовался из ничего, как привидение. Однажды в дверях канцелярии нарисовалась какая-то серая личность в форме капитана-десантника и огорошила наш славный коллектив.
     - Я капитан Недорозий! Прибыл для прохождения службы в вашу роту, на должность командира взвода.
     Мы дружно переглянулись. Лейтенанта Ветишина у нас забрали, а прислали капитана. Вот - те раз! Вереница взводных промелькнула перед глазами за пару месяцев. Третьим взводом кто только не руководил! Ветишин, Корнилов, Пшенкин, теперь еще капитан-десантник. Кто будет следующий? Летчик? Моряк?
     - Тебя как звать? - спросил Острога.
     - Сергей.
     - Опять Сергей! А ты откуда к нам? – поинтересовался старший лейтенант Сбитнев. Перспектива иметь в подчинении старого капитана его не прельщала.
     - Из Кандагара, из спецназа. Неделю был командиром группы.
     - Во! Неделю! А что ж к нам транзитом? Ссылка?
     -  Я с комбригом характером не сошелся.
     - Характерный, значит? Нам только очень характерных не хватало. И без того балбесов полный комплект, - вздохнул я и пожал руку десантнику.
     - Да нет! Я с ним в Забайкалье служил слишком долго, от лейтенанта и до капитана. Сюда приехал, а он после академии и уже комбриг.
     - А сколько долго служил? - спросил Сбитнев.
     - С этим примерно лет десять, а всего в Забайкалье прослужил пятнадцать лет.
     Наступила гробовая тишина. Пятнадцать лет в ЗабВО! Как в забвении! И все капитан и капитан.
     - Серега! Пойди в каптерку, вещи положи, сдай старшине продовольственный и вещевой аттестаты, чтоб тебя на довольствие поставил, - распорядился командир роты.
     Когда за ним закрылась дверь, мы грустно переглянулись.
     - Зубр! В Забайкалье пятнадцать лет. Ссыльный! Каторжник! - вздохнул Сбитнев.
     - Да, вот так сюрприз! Этого нам только не хватало в нашем дружном, молодом, боевом коллективе, - согласился я. – Думаю он запойный.
     Однако случилось то, чего мы совсем не ожидали. Сергей поначалу рьяно взялся за дело. Был очень деятельным, исполнительным. Быстро познакомился с солдатами взвода, сержантами, проверил технику, принялся за документацию. Работяга!

     Через пару дней Недорозий пришел ко мне и сообщил, что уезжает в Баграм. Пришла пора встать в политотделе на партучет. Вернется, наверное, завтра.
     Назавтра Сергей не приехал. Как не приехал и послезавтра. Ни через три дня, ни через пять, ни через семь. Готовясь к партийному форуму, я забегался, замотался, но вскоре вспомнил про капитана, подошел к ротному через неделю и спросил:
     - Володя, что будем делать? Недорозий-то пропал, из политотдела никаких вестей.
     - Черт! Точно! А ты звонил куда-нибудь? Узнавал?
     - Звонил. На партучет он встал, а куда делся дальше, никто не знает.
     - Может быть, его в спецназ забрали? – с надеждой в голосе пробормотал Сбитнев. - Ладно, я пошел к комбату, а ты  докладывай замполиту и сходи к особисту.
     Спустя полчаса полк построили на плацу. Начались активные поиски. Пересчитали, проверили всех по списку полка. Разведчики обыскали все модули, все загашники, боевое охранение, позиции зенитчиков. Нет нигде нашего капитана, и никто ничего о нем не знает. Нас всех повели на ковер к кэпу. Шум, крик, Филатов рассыпал матюки. Мы с ротным и комбат - в дураках. А новый замполит батальона капитан Грищина почему то не при чем, остался в стороне. Начальники ругались, а мы, как могли, отбивались. Кто его нам прислал, те пусть и разберутся, почему десантника-спецназовца пехоте всучили. Мы его видели всего два дня. Пусть ищут пропажу в парткомиссии, в политотделе, у десантников. Стрелы гнева от батальона были с трудом, но переведены в другую сторону. Начальника строевой части сделали крайним и назвали дураком: зачем принял в полк такого сомнительного кадра? Секретаря парткома тоже выставили - крайним: почему этот Недорозий оказался коммунистом и зачем он поехал становиться на партучет самостоятельно?! Так все так катались…

     Шум эхом прокатился по всему штабу, а мы потихоньку слиняли в роту.
     Поиски длились уже вторую неделю. Капитана искали в дивизии, обшаривали посты охранения, словом искали везде. От командира полка досталось несколько раз и кадровикам, и замполиту полка, и секретарю парткома. Делать нечего, доложили в армию. Теперь поиски расширились и спецназовца искали по всей армейской группировке. Разведбат дивизии прочесывал арыки вдоль Баграмской дороги, дуканы, опрашивали информаторов.
     Прошли две недели, и на пороге казармы появился особист батальона капитан Растяжкин под руку с пропащим Недорозием. Виновато улыбаясь, он вошел и поздоровался. Затем начал, переминаться с ноги на ногу, смущаясь краснеть,  вздыхать и сопеть.
     - Во! Приведение, что ли? - воскликнул Сбитень. – Недорозий! Ты ли это? Жив?
     Мы все раскрыли рты. Особист Растяжкин поздоровался со всеми нами и, ухмыляясь, сказал:
     - Передаю из рук в руки под расписку, впредь не теряйте! Пока, ребята. Капитан Растяжкин ушел по своим делам, а мы вздохнули и уныло переглянулись. Пауза затягивалась. Серега переминался с ноги на ногу и продолжал виновато улыбаться. Его серо-синее исхудавшее личико было все в багровых жилочках, веночки просвечивают, кожа истончилась, наверное, пил и почти не закусывал.
     - Ну, черт, дружище Растяжкин! – всплеснул руками Сбитнев. - Оставил растяжку и ушел! Утер всем нос! Вот это особист! Где он тебя отыскал? Садись, капитан, в ногах правды нет. Садись...
     Недорозий сел и, стесняясь самого себя, спросил:
     - Можно сигареточку? – попросил пропащий горемыка. - А то на гауптвахте не давали почти сутки курить.
     Руки и пальцы капитана нервно подрагивали, глаза бегали.
     - В запое был? - спросил я.
     - Да, - честно признался взводный. - Ушел слегка в штопор.
     - Слегка? На две недели?! - с ужасом и восхищением одновременно воскликнул мало пьющий Острогин.
     - На две…, - ответил потерянным голосом Недорозий. - Сначала я встретил друзей в Баграме, они завезли в Кабул в разведцентр. Там я все время и пребывал. Тяжело мне, все болит.
     - А как тебя вычислили? – опять поинтересовался ротный.
     - Да пописать из-за стола не вовремя вышел на улицу. Рядом по той же надобности стоял, то есть ссал какой-то майор, оказалось, чекист. Узнал по ориентировке. Повязали. Выясняется - я в розыске. А зачем? Я уже собирался к вам.     Прибежали какие-то "держиморды" из комендатуры, заломили руки, наручники надели и засунули в камеру. Сутки сидел, пока этот Растяжкин не приехал. Ни попить не давали, ни поесть, ни покурить.
     - Голова болит, товарищ капитан? – спросил жалостливо и сочувственно прапорщик Голубев, тоже большой любитель выпить.
     - Уже нет. За сутки все прошло. Есть хочется и курить. Немного трясет.
     - Ну, кури, - протянул сигарету ротный. - Достался же ты нам как "бесценный подарок" от десантников.
     - Серега, ты - кадр, каких мало, - рассмеялся Острогин, - мы уже думали, ты без скальпа, без яиц валяешься где-нибудь в "зеленке". Замполит похоронку сочинять собрался, мол пал смертью храбрых… А ты - жив, здоров, и лишь немного помят с перепоя.
     - А что, лучше бы я лежал без головы?
     - Не знаю, Сергей. Для тебя, может, и нет, а для батальона, может быть, и да. Нас тут имели целую неделю за эти твои фокусы, - зло сказал я. - Сейчас с тобой будут разбираться все кому не лень. Уже очередь стоит поиметь. Могут даже как дезертира посадить, а могут звездочку снять и из партии выбросить.
     Сергей открыл рот от удивления. Потом его обратно закрыл и не сказал больше ни слова. Загрустил. Наконец – то задумался.

     Командир полка на совещании офицеров орал, как раненый вепрь. Филатов тряс за грудки нашего капитана, даже растоптал ногами его голубую фуражку. Командование приняло решение отправить Серегу обратно в Забойкальский Округ. Спецназовцы его назад не принимали, отказывались, гады, а командование имело право в течение первого месяца откомандировать офицера обратно в Союз. Чем и воспользовались. В дивизии он был не нужен нигде, десантникам спихнуть не удалось, в авиацию - тоже. Решили так: лети, милый,  домой, с соответствующей характеристикой.
     Отправку наметили после Нового года. А пока возвратили в роту, под наш круглосуточный надзор. Ротный приставил смотреть за ним сержанта Томилина: быть с ним везде, куда бы ни пошел - в туалет, в штаб, в столовую. А я был назначен,  ответственным за этим  контролем. Весь отлаженный контроль нарушил очередной рейд. Оставлять в полку Недорозия одного нельзя - сбежит, а взять с собой, мы не имеем права. Что с нем делать?
     Я подошел к комбату, комбат отправил в штаб. В строевой части ответили, что документы будут готовы только после праздников. Наши проблемы - это только наши проблемы. Замполит полка раздраженно сказал: "Что хотите, то и делайте, но чтоб он никуда не исчез. С собой брать не разрешаю, но и не запрещаю. Под вашу полную ответственность. А можете посадить его на гауптвахту до возвращения из Баграма".
 Сергей выбрал рейд. Так Недорозий опять стал командиром взвода. Сбитнев решил, что третий взвод будет действовать вместе с управлением роты. Дров он не наломает, потому что круглые сутки окажется под присмотром. Главное, чтоб случайно не погиб. Он ведь уже откомандирован домой! Если погибнет, у всех будут проблемы с прокуратурой.

***

     Колонна медленно втягивалась в Баграмскую "зеленку". Впереди шел танк с минным тралом, и под ним время от времени взрывались мины. За танком шла бронемашина, на которой сидел Острогин. Он молотил из пушки и пулемета по дувалам. Следом за взводом Острогина шел я со вторым взводом. Рота вошла полностью в кишлак, когда под БМПшкой  Сереги Острогина взметнулся взрыв.
     - Ба-бах!!!
     Комья грязи полетели во все стороны. Хороший взрыв, мощный!
     - П... ц Острогину! - Невольно вырвался у меня громкий мат. - Серега! Острога!
 Я дико заорал и, соскочив с башни, помчался к подорванной БМП, совсем забыв про мины. Машина стояла, завалившись правым боком в арык, с разорванной гусеницей, оторванным катком и полностью залепленная грязью. Вокруг валялись шмотки бойцов, копошились солдаты. Все с ног до головы в грязи, они матерились, кашляли, отплевывались.
     - Острога! Сергей! Где взводный?!
     - Я здесь, я здесь! - ответил Острогин, выплевывая песок и отфыркиваясь.
     - Жив?
     - Жив, даже не ранен. Башка только гудит.
Сергей стоял весь в грязи, оборванный, но живой. И улыбался.
     - Серега! Живой, сволочь! - я обнял его и от радости заплакал. - Я боялся, что тебе крышка! Неужели, думаю, тебе, подлецу, конец пришел?! Как же мы без тебя?
     - Рано хоронишь! Мы еще поживем!
     - Поживем, Серега, поживем, повоюем! Я так рад за тебя, что ты цел. Солдаты все в порядке?
     - Сейчас проверим! - Серега стал окликать бойцов.
Повезло, все были живы, только наводчика оглоушило.
     - Чудеса! - только и смог сказать я. К нам подбежал ротный.
     - Все живы?
     - Все! - широко улыбаясь, доложил взводный. - Все целы, никто не ранен. Под десантом взорвалась мина. Гусеница разворочена. Машину надо эвакуировать.
     - В-у-у-бам!!!
     В следующую секунду все мы лежали физиономиями в грязь. Тело съеживалось, сжималось, втягивалось в жижу, тяжелую и липкую. Эта грязь пахла смертью, но она давала и спасенье. Возникло желание превратиться в змею и уползти. Осколки разорвавшейся минометной мины просвистели и врезались в деревья, дувалы, шлепнули по броне. Не зацепило никого. Счастье, удача - на нашей стороне Одновременно справа по колонне ударили из автоматов несколько "духов". Откуда стреляли, непонятно, нам было не видно издалека. В арыке, вблизи от подорванной машины, лежали разведчики. Бойцы стреляли во все стороны, а их поддерживала огнем броня нашей роты. Разрывы мин больше не повторялись, огонь из автоматов постепенно прекратился, но пехота неплохо поутюжила "зеленку", прежде чем двигаться сквозь нее дальше.

     Вот и застава. Танк в окопе, МТЛБ с минометом "Василек", БМП, пулеметы - все их вооружение ощетинилось в разные стороны вокруг высоких, толстых глиняных стен, за которыми находился усиленный мотострелковый взвод.
     У ворот испуганно жались друг к другу шестеро афганцев. Это был не "царандой", не солдаты, но почему то все вооруженные.
     Навстречу нашей колонне вышел лейтенант - начальник заставы.
     - Привет, ребята!
     - Привет! Что за черти? - спросил я его, пожимая протянутую руку и кивая в направлении аборигенов.
     - А-а, "духи", эти мирные. Прибежали, чтоб вы не замочили их, перепутав вон с теми, что по вам стреляют.
     Грязные, непонятно во что одетые, в сандалиях на босу ногу, они приветливо махали нам, пожимали руки солдатам и излучали дружелюбие.
     - А где наш Серега Ветишин? - спросил ротный. – Подать мне Сережку!
     - На следующей заставе. Туда еще около километра, пройти по кишлаку и вдоль канала. К нему без вас, орлов, нашему батальону вообще не пройти. Посты почти месяц как обложили со всех сторон, каждый день происходят обстрелы. Раненых вертушками вывозят под прикрытием "крокодилов". А по дороге не пройти, не проехать, поэтому вся надежда на вас - рейдовых. Потом, когда вы уйдете снова, начнется блокада. Живем сутками под прицелом снайперов.
     - Ну, что ж, немного поможем, ведь мы - это "новогодний подарок" вам от командования полка, - засмеялся Острогин.
     - Что ж парни, не расслабляться, - скомандовал Сбитнев. - Вперед, в пекло, на помощь к Сережке! Пока, лейтенант! Увидимся…
     Броня двинулась дальше: пачкать гусеницы, мять виноградники. На машинах сидели только экипажи, а пехота брела по колено в грязи за машинами по проторенной колее. Рота подбадривала себя автоматным огнем, сея смерть во все стороны. Пушки и пулеметы брони работали не смолкая. Пули сбивали ветки с деревьев, прорывали заросли кустарника, снаряды прошивали стены дувалов. Где-то в глубине этих зарослей ползут, сидят, лежат "духи", которые наблюдают за нами. Выжидают, возможно, целятся, а возможно, уходят подальше. Пока, на время...
    
 Вот и канал, идем вдоль канала.
     - Ник! Ты со своим взводом остаешься здесь! - прокричал по связи ротный. - Мы пойдем дальше. Быстро занимай оборону! Укрепишься - доложи.
     Эх, я так и знал, что Вовка сунет меня мордой в самое дерьмо. Сидеть в какой-то халупе с тринадцатью бойцами. Теперь я в самом пекле. Рота ушла дальше, на пост к Сережке Ветишину, взвод Острогина балдеет на первой заставе у разбитой БМП. Ему повезло больше всех: рядом - высокие стены, много бойцов, танки. Ротный, Недорозий и Витишин, сутками будут в карты резаться на заставе. Только я да Голубев вынуждены сидеть в убогих хибарах между заставами. Вот невезуха!       Я подогнал все три бронемашины к стенке дувала, пулеметную точку разместил на крыше дома, а бойцов распределил по трем постам. Тринадцать бойцов и я - всего четырнадцать человек. Не так уж мало, но и не так уж много. С какой стороны посмотреть. Но все равно тоскливо и уныло. Туман, серая пелена со всех сторон. Сверху слякоть, снизу грязь. Не празднично как-то! Нет новогоднего настроения…

     - Владимиров и Якубов - за мной! Посмотрим, что у нас в тылу творится. Дубино!  Остаешься вместо меня, будь на связи, и внимательно следите за каналом.
     - Понятно, - буркнул сержант.
     - Не "понятно", а  отвечай «есть»,  и  «так точно»!
     - Есть, товарищ лейтенант. Вы все время к словам придираетесь.
     - Ни придираюсь, а к порядку тебя  приучаю.
   Дубино пробурчал, мол поздно учить, пора домой, и ушел руководить бойцами.
     Моя группа двинулась по длинному извилистому лабиринту дувалов. Ход сюда, ход туда. Арыки, тропа, стены. За стенами - виноградники, огороды, сады, сараи. И никого. Ни одной живой души. Двор за двором, сарай за сараем, дом за домом, виноградник за виноградником. Никого, ни души. По крайней мере, никто не стрельнул, ни бросил гранату. Но никто не встретил и хлебом - солью. Нам здесь не рады - это факт.
     Растяжки нами расставлены, сюрпризы приготовлены для встречи незваных гостей. Можно возвращаться, отдыхать.
     В укреплении бойцы разожгли костер, что-то варили. Пахло чем-то вкусным. Курятина? Точно, мои разгильдяи, где-то уже поймали кур, общипали, приготовили. Вокруг благоухало ароматным чаем. Жить уже веселее. Хороший сытный обед, чай, свежий воздух, тишина... Курорт! Санаторий! Существование стало более-менее сносным. А что другое я ожидал? На войне, как на войне. Война - это в основном ужасная тоска. Когда не стреляют. А когда стреляют - тоска с ужасами. В этом месте в ходе театральной постановки  должен раздаться грустный смех.
     Сон... Антракт…Занавес…

     - Ник! Ник, черт возьми! Ты почему на связь не вышел?
 Голос ротного был злой и противный. Связист, гад, проспал.
     - Не можешь службу организовать?
     - Могу.
     - Так организуй! Организуй, иначе всю ночь через каждые пятнадцать минут будешь докладывать лично.
     - Все понял, организую, связь будет.
     - Конец  связи.
     - До связи.
     Да, так прямо и разбежался - "каждые пятнадцать минут". Наверное, самого вздул комбат. Точно, наверняка Сбитнев сам проспал. Колесо и я просто под горячую руку попали.
     - Колесо! Проспал?
     - Чуть-чуть задремал. Минут пять.
     - Может, десять?
     - Может.
     - Может, двадцать?
     - Х-х, может.
     - Колесников, черт бы тебя побрал! Не мог проспать в другой раз? Еще уснешь - убью! Спишь только днем. Понял?
     - Есть, спать днем.
     Бойцы на постах лениво перекликались. Звездное небо, черная тьма со всех сторон, ни огонька в кишлаках.
     Часовые окликают друг друга, связист вызывает экипажи БМП и отвечает начальству. Двор, костерок во дворе, часовые, пускающие раз в час ракеты. Мы как бы на островке добра во враждебном безбрежном океане зла, вокруг - только ненависть и смерть.

     Утром пришел прапорщик Голубев в сопровождении пулеметчика. Рожа мятая, заспанная, усталая. Все же возраст дает о себе знать. Как никак он постарше нас лет на пятнадцать.
     - Ну что, досталось ночью от ротного?
       -Угу.
     - Ерунда. Но ты не слышал, как взгрел его комбат!
     - Догадался еще ночью.
     - Нам прилетело бумерангом, - хихикнул прапорщик.
     - Подорожник сидит у дороги, там хорошие укрепления, у него теплый кунг. "Духовской зеленки" рядом с ним нет. Ему хорошо. Лучше, чем нам.
     - Это точно. А как тебе одному тут?
     - Мне могло быть и лучше. А ты что, не один?
     - Со мной техник, нас двое. Дежурим по очереди. У нас два поста.
     - Да, ротному получше, чем нам. В компании с Серегами ему гораздо веселей.
     - Как Новый год будем встречать? Бутылка есть?
     - Ты же знаешь, я на войне не пью и тебе не разрешаю. Не советую, ни тебе, ни Федаровичу.
     - Эх, начальники, души старого прапорщика не понимаете.
     Что там понимать его душу? Душа старого пьяницы! Вся его беспутная жизнь запечатлелась на лице в виде глубоких борозд, они, словно шрамы, испещрили лоб. Впалые щеки, редкая бороденка, нездоровый землистый цвет лица. Хроник-язвенник. Они с техником Тимофеем Федаровичем словно близнецы: похожи и  лицами, и  привычками. Выпитая водка годами углубляла морщины и увеличивала их число на помятом лице, добивала желудок и печень. А, Голубев знай себе пил, и жаловался на последствия желтухи и тифа.
     - Ну, ладно, я пошел обратно, грусти в одиночку, - вздохнул прапорщик и скрылся в тумане.
     С его уходом я опять  задумался. Послезавтра ночью Новый год. Надо хоть как-то отметить его? А чем?
     - Эй! Владимиров, Дубино! Компот мы сварить способны?
     - Способны. А зачем? - спросил "одессит" Владимиров.
     - Новый год! Выпьем компот в двенадцать ночи.
     - Лучше б водки или самогонки, - вздохнул почти гражданский человек Владимиров, одним словом дембель.
     - Тебя, "наркоша", гражданка быстро сломает с твоими взглядами на жизнь. В Новый год нормальные люди пьют шампанское! При его отсутствии мы с вами пьем компот…

      Бойцы нашли алычу, сушеный виноград, на деревьях висела перезрелая айва. Сахар собрали из пайков. Будет замечательный  компот!
     Дубино грустно посмотрел на бак с компотом и вздохнул.
     - Може брагу лучше сделать? Это мы мигом…
     - Васька, дома в деревне будешь брагу и самогон гнать, а здесь - компот. На войне трезвость - норма жизни солдата!
     Сержант вздохнул и побрел к костру.
     Среди ночи меня разбудил ехидный голос ротного:
     - Спишь опять?
     - Нет, брожу по кишлаку!
     - Шутишь, ну-ну. Шути. Через полчаса снимаемся. Сначала выхожу я с взводом, затем Голубев, а потом после нас уходишь ты. Понял?
     - Понял. Чего ж не понять.
     - Куда идем? Домой?
     - Начальство скажет, когда выйдем из "зеленки".
Ночную тишину растревожил шум техники, как бы засаду нам "духи" в потемках не организовали на выходе из кишлака. Хорошо только то, что сейчас три часа ночи, и  прознать, про наше отступление аборигены не успеют.
     - Зам. комвзвода! Буди солдат, только тихо! - принялся я тормошить сержанта.
     - А, шо! Товарыш лейтенант, "духи"? Напали? - сонно запричитал Дубино.
     - Нет, все в порядке, просыпайся скорее.
     Сержант Дубино понемногу приходил в себя, начинал соображать.
     - Нэ напали? Тады шо?
     - Тады-тады, туды-сюды. Уходим через полчаса. Солдат буди без криков, собирать манатки тихо-тихо. Собрать шмотки и по машинам. Один дозорный остается на крыше. Как техника пойдет мимо нас, тогда и мы заведем машины, а наблюдатель пусть быстро спускается, и на мою машину садится.
     - Поняв, поняв. Усе поняв.
     - Ну, раз "усэ поняв", то командуй, "бульба"!
     Взвод зашевелился. Хорошо, что уходим, а то "духи" наверняка Новый год испортили бы обстрелами. А так домой, праздновать в  общаге гораздо лучше.
     Мимо нас, растревожив гулом ночной сон кишлака, помчались БМП. Вот ротный, вот Недорозий, вот гранатометчики. Мы рванулись следом. Наконец застава, на этот раз пронесло – проскочили без засады. Не останавливаясь на посту, сразу уходим к большой дороге и дальше в поле. Там развернут командный пункт полка. Артиллерия сразу начала обрабатывать оставленную нами "зеленку", прикрывая отход батальона.
    
  Офицеры собрались вокруг ротного. Поздоровались, переглянулись и дружно засмеялись. Очень уж Недорозий выглядел ошарашенным, взъерошенным и напуганным. Тяжело быть взводным на войне после тридцати пяти, его ровесники полки и батальоны возглавляют.
     - Ну как, Серега? Понравилось на боевых? - спросил Острогин.
     - Да в общем-то, ничего, но могло быть и лучше, главное - почище. Да и местный народ встречает не ласково, нет цветов, оркестра, теплоты и дружелюбия.
     - Ну ничего, вернешься в Читу, там тебе будет и дружелюбие, и взаимопонимание, - улыбнулся Сбитнев. - Ребята, идем домой пить шампанское?
     - Неужели в Кабул? - спросил недоверчиво Недорозий.
     - Пойдем домой, но только чуть позже. Ты, Серега, настоящей прелести войны еще не ощутил! Словно турист ездил на БМП да чуток в грязи повалялся. Теперь твой турпоход переходит в новую фазу, оценишь новые острые ощущения. Идем в горы в район Ниджа-раба. Это рядом, совсем рядом. Горы невысокие, пустяшные. Прикрываем с высоты ущелье, а в кишлаках будут работать десантники.
     - Ни хрена себе! - крякнул Острогин. - Новый год в горах, в снегу! Бр-р-р! Я, как южный человек, протестую! Я не выдержу. Сколько издевательств и сразу все одновременно! И подрыв, и  заснеженные горы!
     - Ладно, Серега, живи и помни мою доброту! Останешься с техникой, и следить за техником, чтоб он не запил! А я, так и быть, покомандую твоим взводом, - сказал ротный.
     - Хороший каламбур, он мне нравится так же, как и твоя идея! – обрадовался Острогин. - Я буду мысленно с вами, ночами не спать, за вас переживать, страдальцев.
     - Во, гад! Уже издеваться начинает. А как его взвод без него? - поинтересовался я. - Может, я броней порулю. Еще ни разу не сачковал, все время на себе кого-нибудь тащу, да за бездельников взводных работаю.
     - Не переломись, Ник! - похлопал меня по спине Острогин. - Мы тебе памятник при жизни поставим, стихи посвятим, а если что с тобой случится, то и песню о тебе, павшем герое, сложим.
     - Дурацкие шутки в сторону, - оборвал ротный. - Солдатам обязательно взять спальные мешки, шапки, теплые вещи, рукавицы! В горах ночью будет дикий холод, вершины в снегу. Я - с первым взводом, замполит - со своим взводом.
     -  Не со своим, а со вторым.  Я не командир этого взвода. Я за замполита батальона нынче…
     - Хорошо, пусть будет не со своим – а со вторым. Это дела не меняет. Недорозий - с родным третьим, гранатометчики идут тоже со мной, а пулеметы отдаю  взводам. Радуйтесь! Занимаем всего три высоты.
     - Радуемся, радуемся, - воскликнул я. - Щедрость великого и могучего султана безгранична!
     - Идем от предгорья и до задачи пешком. Нам дают миномет, - завершил постановку задач Сбитнев.
     - О-о-о, боль наша невероятна, грусть наша безмерна. Надеюсь, мины несут сами минометчики? - осторожно поинтересовался я.
     - Нет, несет пехота! Но только до моей задачи, и оставляют вместе с пулеметными лентами. Дальше идут налегке, все дальше и дальше и дальше. Радуйтесь!
     - Недорозий не умеет, а Остроге все равно. Доволен я один. Радуюсь!..
     - Ники, теперь хватит радоваться. Иди к замполиту полка и не вздумай сказать, что командуешь взводом. А то нажалуешься, а мне втык будет за это.
     - О-о! К замполиту... Заряжаться энтузиазмом и интузазизмом. Воодушевляться и потом воодушевлять. Наполниться бредом по самое горло и затем излить его на вас, канальи.
     - Иди, иди. Да поскорей возвращайся. А то без обеда останешься, - напутствовал Острогин.
   
 У штабного бронетранспортера стояла группа офицеров, которых уже инструктировал Золотарев. Я подошел последним и тут же получил нагоняй.
     - Товарищ лейтенант! Вы остались за замполита батальона, а опаздываете! Донесения вовремя не подаете, информации об обстановке не сообщаете! Списки отличившихся за батальон отсутствуют!
     - Да у нас замполиты батальона почему-то все меняются или болеют, а я все время за них отдуваюсь. Почему так?
     - Я не об этом спрашиваю? Где списки?
     - Ну, я только из "зеленки" вылез. Какие списки?
     - Вы первым делом списки должны подать и донесение написать.
     - Когда написать?
     - Когда прибыли.
     - Так я десять минут, как прибыл.
     - Разговорчики отставить. За десять минут должны были и написать.
     - Бред.
     - Не понял, что вы сказали?
     - Брал, говорю, брал доклады от взводов и рот, а я очень медленно пишу.
     - А мне послышалось...
     - Послышалось, послышалось. С гор будем спускаться, на ходу писать донесение?
     - Когда хотите, тогда и пишите, а прибудете, сразу итоговое донесение представить. Вот танкисты и артиллеристы все успевают. А лучше всех ремрота и рота связи. Берите пример с них!
     - Я их даже с собой для примера могу в горы взять.
     Мелентий Митрашу дернул меня за рукав и зашипел: "Не нарывайся, не связывайся".
     - Опять демагогию разводите, лейтенант?
     - Нет. Рассуждаю вслух.
     - Рассуждать будете в одиночку, без нас! – оборвал замполит полка. - Всем подать донесения, выпустить боевые листки, провести беседы, подвести итоги первого этапа. С первым батальоном разберемся в полку. Политработники отдельные забываются, видно возгордились. Ишь, герои-боевики выискались какие!
     Я открыл было рот, потому что все во мне кипело, но только охнул от тычка в бок. Это острый локоть Мелентия Александровича пресек мои попытки поспорить с руководством.
     - Все свободны!

Мелентий принялся меня поучать.
     - Ник, чего ты с придурком этим связываешься? Лучше промолчи!
     - Мелентий, да что он придирается? Гад! Специально достает. А на меня зачем батальон свалил, ты ведь старший лейтенант!
     - А ты - замполит первой роты! Тебе расти нужно, а я скоро домой!
     - Дд-да, тебе расти, командуй, - поддакнул ему Микола.
     - А ты вообще, жучара, закрой рот! Почему донесение вовремя мне не представил? - накинулся я на Мелещенко. - Выговор объявлю, когда в полк придем.
     - В полку уже вместо тебя найдутся настоящие начальники.
     - Вот именно. В рейд эти начальники ходить не ходят, а я за них отдуваюсь.
     - Ничего! - успокоил Митрашу. - Скоро нам третьего по счету замполита батальона пришлют. Отдохнешь.
     - Может, тебя назначат?
     - Спасибо, не хочу за вас, балбесов, отдуваться. Я уж лучше в отпуск схожу и буду на замену готовиться.
     - Счастливчик, - вздохнул Микола. - Ну, пошли, "почуфаним"!
     - Иди один.
     Мы с Саней прыснули от смеха и пошли к своим ротам.
     - Ну и словечко "почуфаним".
     - Рассказываю всю родословную Мелещенко, - ухмыляясь, сказал Мелентий. - У Миколы, был брат, который учился со мной в одной роте в училище, по имени Гриша. Так вот, Микола -  младший брат, этого Гриши. Придет к братьям посылка с родины, с Украины, полная сала. Счастье у братиков - прямо глаза светятся от радости.
     Приходит в роту младшенький к старшему: "Братуха, пойдем, почуфаним!" Зайдут в класс, сядут за стол, нарежут сала, чесночку, лука и как зачавкают! Рожи их счастливые, лоснятся, как у двух жирных котов, объевшихся сметаной. Жлобы. Все вдвоем сожрут, перешептываясь, ни на кого не обращая внимания. И каким образом этого Миколу в Афган загнали, да еще в боевой батальон зацепили, ума не приложу! Тьфу.
 Он сплюнул под ноги, словно прогоняя неприятные воспоминания.
     - Так ведь в Кабуле в отделе кадров Миколе пообещали, что будет служить возле штаба армии.
     - Ах, вот как его обманули. Ну, с батальоном, понятно, обманули, а вот как в Афган заслали? Как он не вывернулся?
     - Не знаю, не знаю, надо будет спросить.
     - Ну что, по ротам или на обед в столовую?
     - По ротам. Никифор, не лезь нигде на рожон. Тебе еще полтора года до замены. Войны на твой век хватит.
     - Спасибо, за заботу. Но думаю, после бойни под Бамианом хуже уже не будет. Ты в такую переделку за два года попадал?
     - Нет, Ник, бог миловал! Но и ты не расслабляйся. Как в песне поется - "вот пуля пролетела и ага!" Ну, будь здоров!
    
     Погода все ухудшалась. Моросил мерзкий мелкий-мелкий дождь, похожий на мокрый туман. Всепроникающая сырость ухудшила настроение. Богом забытые места. Пока я дошел до своей роты, тактическая обстановка резко изменилась. Машины вновь заревели двигателями. Получен приказ на срочное выдвижение из долины. С таким трудом входили и вот уходим. А куда?
     Вышли к аэродрому в базовый лагерь к дивизионным тылам. Задачу поставили такую, что в животе похолодело. Батальон занимает не сопки, господствующие высоты в районе Ниджераба. Горы покрыты снегом, температура порядка минус десять, сильнейший ветер. Может, задача на день, а то до Нового года осталось всего ничего. Есть совесть у командования или нет?

     Рота поднималась выше и выше, снег становился все глубже и глубже. Сбитнев отправил меня на самый верх. Холод стоял собачий. Какие могут быть "духи" в такую погоду в промерзших горах? Мы разбили лагерь, вырыли в снегу лежанки, окружив их камнями. Три круглосуточных поста: у одного поста - я, у другого - зам.комвзвода Дубино, у третьего - сержант Полканов.
     Мокрый снег, ветер, вокруг ни черта не видно. Холодно. Бр-р-р.
     Сутки прошли в наблюдении и дрожании от холода. Все сырое: одежда, обувь, тело. Днем пришел новый приказ: сидеть на задачах, и не двигаться, затаиться. Ну и хорошо, что в Новый год будем вести себя спокойно на точках и никуда не двигаться никуда. А нам и не хочется в такой собачий холод лазить по горам. Весь день я пролежал в бушлате на снегу, глядя в небо, и понемногу мерз. В небесах - сумрачно, по сторонам - белым-бело. В долине броня стоит, люди суетятся, костры горят. Гораздо теплее и веселее. Комедия ошибок и парадоксов какая-то: центр Азии, где люди от жары умирают, а мы тут от холода дубеем. Для этого ведь Сибирь существует!
     К ночи похолодало еще больше, однако тучи ветром разогнало, и небосвод стал огромным и звездным. Мириады звезд еще больше подчеркивали ничтожность и быстротечность существования человека, тем более на войне. Время шло к полуночи. В тылах активизировался народ. Костры загорелись ярче, люди-человеки быстрее замельтешили у техники. Из долины послышались звуки радио через "колокол" клубной машины, и вдруг ударили Кремлевские куранты!
     Вверх, к звездам понеслись трассы пулеметного и автоматного огня, артиллеристы повесили "люстры" - осветительные снаряды и мины. Кто-то выстрелил из орудия, кто-то бахнул из БМП. Небо озарилось свечением от ракет и стрелкового огня. Над всеми задачами, где расположились наши роты, началась стрельба. Дал в небо очередь и я, выпустив целый магазин. Солдаты стреляли сидя, лежа, а пулеметчик, стоя рассекал очередями из ПК черную бездну и громко матерился. Трассы пуль разрисовали черное небо. Бойцы кричали: "Ура!" - и подбрасывали шапки. Комбат по связи сердито стал ругаться, хотя только что  его обслуга  тоже палила очередями. Конечно, ему в "кунге" там хорошо, а тут одна радость – трассеры в небо пустить.
     Над Баграмом и Кабулом также было все в огнях. Мы в горах стрелять закончили быстро, патроны экономили, а вот внизу успокоились не сразу. Минут пятнадцать то там, то там, снова и снова стреляли. Я лег в спальник, продырявил баночку с соком и выпил за наступивший Новый год. Вот она романтика... Новогодняя ночь - ночь настоящего кошмара. Лег одетым прямо в спальный мешок, постелив бушлат под себя, чтоб не примерзнуть к ткани спальника. Проклятый холод, дрожь бьет все части тела ночь напролет. Минутное забытье - и снова пробуждение. Как в бреду. Время от времени издаешь окрик: "Часовой!" Бойцы с постов тебе отвечают. Если нет ответа, приходится превозмогать лень и холод, надевать полусапожки, выбираться из мешка и идти на пост и пинать спящего бойца. Рычать ему в лицо, стучать по башке, натирать снегом грязную от сажи физиономию, грубо материть. Возвращаться на лежбище еще противнее. Надо разуваться, снимать бушлат, застегивать спальник, пытаться принять удобную позу, чтобы в спину впивалось как можно меньше камней.
     Среди ночи приказ - усилить посты. Приходится выставлять еще один пост. Утром все бойцы разбиты и измучены. После восхода солнца только и начинается отдых. Завтрак, а затем легкая дремота, переходящая в сон с громким храпом измученных бойцов.

  Вечером роты спускаются вниз на броню, и полк передвигается обратно в Баграм. Не понятно. Ну, загнали нас на Новый год в горы, а зачем? Поиздеваться? А, может, спасти от потерь? Кто знает?

***

     Утром вновь входим со стрельбой в кишлак и возвращаемся на оставленные посты. Проверили - мин нет. Осматривая развалины, заметили четверых "духов". Они нас тоже. Постреляли друг в друга. Враги убежали, унося раненого, словно растворились в винограднике. Кровь на тропе дорожкой уходила в глубокий кяриз. Приказал Владимирову понаставить больше растяжек. Ночью сработали две из четырех. Бах, бах!!!
     Утром на тропинке - капли запекшейся крови. Кто это был? "Духи"? Жители вылезли из кяризов? Тел нет. Мимо нас все время проходят машины под конвоем бронегруппы. Доставляют продукты, боеприпасы, вывозят солдат из "зеленки" в дивизию на дембель, вместо них едет молодежь. Бедняги будут сидеть в этой дыре два года, не высовывая носа. Если "повезет" и заболеют, побывают в госпитале.

     Дурацкое сидение в кишлаке заканчивается через неделю. Сбитнев вызывает к себе, и мы, собрав пожитки, взвод за взводом, пробираемся к его посту.
     - Ну что, замполит! Как тебе не скучно быть взводным?
     - Да нет, командир! Счастлив не видеть тебя целую неделю, а также рожи прочих взводных.
     - Что ж, предоставляю тебе возможность не видеть нас еще какое-то время. Твой взвод и ГПВ идут во главе роты. Двигаемся вдоль канала до дороги на Чарикар. Вести огонь можно и вправо, и влево. Наших там нет, и наверное, никогда еще не было. Пробьемся этим путем на пост их второго взвода, завезем боеприпасы и уходим!
     - Приказ понял, командир! Мы "разорвем" всех "духов", прорвемся к заставе. Чего бы нам это не стоило!
     - Ну-ну, шути-шути! Давай двигай, рейнджер. Посмотрим, как будешь шутить на дороге у канала.
     Сапер, пулеметчик Зибоев и прапорщик Голубев шли впереди, за ними четыре БМП. Время от времени наши лупили из пушек и пулеметов вправо и влево. "Зеленка" молчала, но было очень неуютно, и в животе от страха крутило.
     "Духи" внезапно вышли из-за дувала лоб в лоб на Голубева. Прапорщик первым выпустил длинную очередь и завалил пару мятежников. Бойцы залегли за стеной, и началась перестрелка. Пули и осколки свистели над головами, но, к счастью, не цепляли никого. К нам добрался первый взвод. Острогин упал возле меня и обрадовано хлопнул меня по плечу.
     - Что, жив, курилка? "Духов" много?
     - А хрен их знает! Головы не поднять, чтоб их пересчитать.
     - Так политдонесение и пошлем без точных данных?
    - Главное, что листовки никак не раскидать обманутым дехканам! Ха-ха! Контрпропаганда срывается! Ну ничего, на винограднике развесим. А ну, Серега, подай снаряженный магазин!
     И я, ухмыляясь, всадил длинную очередь в стреляющие развалины.
     Внезапно вокруг начали рваться мины. Минометы! Фонтаны земли взметнулись вокруг нас. Ужасный свист осколков. Комья земли забарабанили по броне.
     - Бойцы, отходим, - заорали мы с Серегой одновременно.
Осколи со свистом плюхались вокруг, и стало по настоящему страшно.
     - Быстрее к броне! - проорал Острогин. - Уходим к ротному вон в тот дом, он там. Сергей показал на большой дом с высоким забором, разбитым осколками.
     Мы метнулись к броне, и тут же были засыпаны вокруг новой партией мин. Черт! Дьявол! Солдаты метались по арыкам между виноградниками и заборами. "Духи" минометным огнем отрезали наше отступление. Разрывы вздымались плотными рядами. Чудом без потерь мы отползли к бронемашинам и, скрываясь за ними, попятились дальше в укрытие.
     Во дворе дома на поваленном бревне сидел старший лейтенант Сбитнев и по радиостанции докладывал обстановку.
     - Ну что, герои! Бежали от превосходящих сил противника? – ухмыльнулся Вовка.
     - Командир! - усмехнулся я. - Мы бились как львы, но шакалов много! Временное отступление, но сейчас отдышимся и прорвемся в "Сталинград".
     - Сейчас поработает артиллерия вокруг нас, а затем идем на прорыв. Все ясно?
     - Да, ясно. Володя добавь нам еще пулеметчика для интенсивности огня в "зеленке".
     - Бери, Ник, для группы прорыва и для тебя лично ничего не жалко! Шутки в сторону: как только артиллерия стихнет, короткими перебежками возвращайтесь на позиции, откуда отошли, за вами пойдет техника. Вперед, удачи!

     Едва-едва два взвода выскочили из двора в виноградник, как по нам сразу раздались выстрелы из развалин. Виноградник наполнился пороховой гарью от разорвавшихся мин, свистом пуль и осколков. Мы лежали лицами в землю, и грязь падала сверху нам на спины. Серия взрывов прозвучала за высоким дувалом, оттуда послышались вопли солдат. Мина разорвалась прямо возле меня, и Хайтбаеву разнесло щеку и бок. Он рухнул мне на руки, а кровь хлестала из ран сержанта мне на нагрудник. Я был весь в крови, но эта кровь была не моя. При помощи другого солдата я заволок раненого за ворота и положил у тыльной стены. Во дворе был хаос. Множество солдат корчились от боли, а те, кого не зацепило, перевязывали раненых.
     - Где ротный? Сбитнев!!! - заорал я. - Володя!
     Сквозь пелену дыма увидел, что санинструктор склонился над бревном, а на его коленях лежала голова ротного, вся в крови. Ротный что-то хрипел.
     - Что с ним, Степа?
     - Челюсть разбита осколками и посекло руку. Будэ житы. Не страшно, но лицо может измениться.
     Я склонился над ротным:
     - Вова, как ты? Сбитень, держись!
     - Дай сигаретку, закурить хочу.
     - Я ж не курю.
     - Найди! Все у тебя не как у людей. Не куришь, не пьешь, наверное, и баб не любишь - прохрипел ротный.
     - Томилин, сигарету ротному, - заорал я.
     - Да и я ведь не курю! - ответил сержант, перевязывая уже Хайтбаева.
     - Дубино! Сигарету ротному!  Вечно у тебя, Томилин, не как у людей! – рявкнул я на санитара.
     Дубино сунул сигарету в окровавленный рот Сбитнева, прикурил ее. Ротный поманил меня рукой, чтоб я к нему наклонился.
     - Давайте прорываться. Как хочешь, но "духов" надо отбросить! - прохрипел он мне в ухо и закашлялся, при этом кровь захлюпала во рту, и капли брызнули мне в лицо.
     - Я выдернул окурок из его зубов.
     - Вовка, похоже, с сегодняшнего дня курить ты уже бросил. Без зубов вообще курить неудобно. Ну, у тебя и рожа.  Теперь тебе будет очень удобно и легко свистеть.
     - Ты, сволочь, мне и так больно, а ты смеешься, издеваешься.
     - Не смеюсь, а сочувствую. Подбадриваю.
     - Когда тебе яйца оторвут, я тоже посочувствую, что тебе теперь будет легко плясать и танцевать.
     - Со мной учился один парень в училище, у него было полмизинца. Очень удобно в носу ковырять. А у тебя тоже будут плюсы: легко и быстро по утрам чистить поредевшие зубы.
     - С глаз уйди моих, - зашипел командир. - Вперед! Под пули, марш! Может, тебе тоже скоро будет больно, и чего-нибудь будет не хватать. Ник, надо вырваться!
В его глазах застыли слезы. Я погладил его по голове. В русых волосах набилось много мелких комочков глины и пыль. Он протянул мне ладонь, и мы пожали друг другу руки. Сбитнев махнул рукой и закрыл глаза.
     - Томилин! Степан! Всем вколи промидола, не жмись, и перевязывай, - приказал я, убегая к винограднику.
     Из-за "Урала" вышел зам. комбата - Бронежилет Ходячий. Про него мы совсем забыли, а ведь он тут нами рулит! Где-то отсиживался? Я побежал быстрее вперед, чтоб не объясняться с этим контролирующим. Два взвода ползли по арыкам между виноградными лозами к высокому дувалу. В небе появились четыре "крокодила". Лишь бы по нам не бабахнули. Я перевернулся на спину и пустил красную ракету в сторону "духов", может, заметят целеуказания.
     Заметили! Отстрелялись очень точно, и после ракетного залпа мятежники за дувалами взвыли. Рота короткими перебежками достигла вражеских позиций. Трупов нет, только кровь и бинты. Враги ушли. За нашей спиной послышался лязг техники: танки и БМП вовремя пришли на помощь. Танкисты принялись расстреливать все подозрительное вокруг. Рота вытянулась в колонну и двинулась к посту под прикрытием танков.
     Сергей оглянулся на уходящую технику и подбежал ко мне, громко крича из-за контузии.
     - Надо отступать скорей, пока "духи" из кяризов не повылазили опять!
     - Согласен, сажаем пехоту - на танки, и уходим!
     Танками командовал новый комбат танкового батальона Ахматов.
     - Романыч, привет, спасибо за помощь! - прокричал я, наклонившись к нему. - Надо сваливать быстрее, сейчас они очухаются и дадут жару.
     Развернув пушки влево и ведя огонь на ходу, танки двинулись на прорыв. Пехота вцепилась в поручни, привязанные к башне шины и ящики, и стреляла во все стороны. Десять минут показались часом. Вот и пост - скорее под его защиту. С его позиций велся ураганный огонь по кишлаку и за канал, душманы отвечали тем же.
    
Все успокоилось через два часа, "духи" сделали свое черное дело и ушли, а артиллерия и авиация для профилактики отстреляла запланированный боезапас. Вскоре над постом установилась тишина. Не шумел никто. Технику заглушили, а бойцы приходили в себя от горячки боя.   Бронежилет (Лонгинов) сидел за радиостанцией и переговаривался с комбатом.
     - Офицеры, ко мне, бегом! - вдруг дико закричал Лонгинов.
     - Что случилось? - спросил Острогин, который стал исполнять обязанности командира роты.
     - Сейчас прилетят два "Ми-8" эвакуировать раненых. Срочно занять оборону за дувалами, открыть огонь по всему подозрительному. Обеспечить посадку вертолета. Будет два захода, у нас девять раненых, у танкистов – один, и на заставе - один. Всему личному составу выдвинуться из заставы в окопы на выносные посты. Вперед, выполнять приказ.
     Вертолеты под нашим прикрытием увезли раненых, "духи" даже не стреляли в ответ на наш огонь. Может, ушли в кяризы? Артиллерия хорошо обработала "зеленку", а кому захочется с автоматом под снарядами бегать.
     - Ну, вот мы опять без командира, - вздохнул Острогин.
     - Ненадолго Вована хватило, - ответил я так же грустно. – Всего на один бой! Принимай командование, Серега!
     - А почему я? Может, ты покомандуешь? Ты ведь зам. командира роты, - попытался свалить все на меня Острогин.
     - Нет, я исполняю обязанности замполита батальона, да и ты - старший по званию, уже месяц как старший лейтенант!
     - О, а старший по званию Недорозий, он у нас целый капитан!
     - Ага, он капитан, но одной ногой уже в Забайкалье, а здесь присутствует только его тень, - сострил я.
     - Какая тень? Вон стоит и улыбается, живой здоровый опытный десантник, капитан спецназа.
     - Нет-нет, ребята, спасибо, командуйте сами, а то что-нибудь не так, и вовсе под трибунал попаду. Лучше я спокойно поеду домой в Забайкалье!
     - О! А может, Ветишина сразу с поста заберем, и пусть он командует? - высказал новую идею Острогин.
     - Серега! Ты чего дурака валяешь? Командуй, дел-то - выйти из "зеленки" и домой.
     Наши разговоры услышал капитан Лонгинов.
     - Вы что анархию устраиваете? Бардак какой-то в роте. Острогин! Вы тут ерундой не занимайтесь. Принимайте руководство, а в батальоне разберемся, кто из вас будет новым командиром роты!
     - Ну, вот, Серега, ты на пути к командованию батальоном. Жду распоряжений!
     - Вот мой первый приказ: перекур двадцать минут и обед! – изрек  Острогин  две мудрых фразы.
     - Хороший приказ, - обрадовался я. - Умираю от голода.
     Вот закончился год, тяжелый год. Первые потери при мне в роте, что-то будет дальше?.. Кончилось везение?..
     А может, еще осталось чуть-чуть. В бога не верю, в черта-дьявола - тоже. Кого просить о поддержке? Инопланетян? Кто-нибудь, спаси меня и сохрани!


Глава 11. Верить и надеяться

     Дверь в комнату почему-то была приоткрыта. От легкого пинка она распахнулась, и я зашел в "кубрик", бросил нагрудник на тумбочку и упал на кровать, свесив ноги. Закрыл глаза, хотелось выть. Кажется, удача кончилась, можно сказать, отвернулась от роты. Сколько было потерь за полгода в третьей роте, во второй, в минбатарее, в АГСе, в разведвзводе, в "обозе", в других батальонах. Все-таки "рыжий" был прав: ушел из роты и увел удачу. Вот теперь он в Союзе жизнью наслаждается, а мы тут будем кровью захлебываться. Упали две минометные мины - и скосило девять человек...


  Что было дальше?  Погрузив в вертушку всех раненых, рота сделала рывок к заставе и укрылась за ее высокими стенами. Броня ощетинилась пушками и пулеметами, и стреляли по всему подозрительному в соседнем кишлаке.
     Время от времени танкисты стреляли за канал, но редко, экономили снаряды: предстояло еще к "бетонке" пробиваться. Авиация вела беспрерывную штурмовку "зеленки". Штурмовики пара за парой пикировали, нанося ракетно-бомбовые удары, штурмовиков меняли "крокодилы". Когда авиация улетела для загрузки, на "зеленку" навалилась артиллерия группировки. Фонтаны разрывов вырастали среди домов и садов один за другим. Над кишлаками висела сплошная пелена дыма и пыли вперемешку с туманом и моросящим дождем.
     Острогин предложил зайти погреться к начальнику заставы. Голубев решил пострелять напоследок из тяжелого оружия по "зеленке". Это был его последний, вернее как принято говорить, крайний рейд.  Пришла ему замена! Дома он будет начальником склада,  эта должность его уже ожидает.  Пулемет на себе носить больше никогда в жизни не придется…
     - Хочу проститься с "духами", с солдатами поговорить, Лебедкова и Юревича потренировать, - пояснил Голубев. - Сержанты они молодые, толком еще ничего не умеют. Вся старая гвардия - Гудков, Погонов, Стрекалов, мои первые помощники - уходят следом за мной через месяц. Пойду постреляю, потренирую молодых сержантов!
     - Давай, старый, учи уму-разуму, а мы на заставе погреемся! – Сергей похлопал одобрительно прапорщика по плечу.
     Втроем вломились в комнату отдыха, где начальник заставы пил чай с минометчиками и командиром танковой роты.
     - О, пехота пожаловала! - заулыбался лейтенант Барашков. - Замерзли?
     - С вами замерзнешь! Минами забросают, а потом сочувствуют. Вот признайся, Барашков, по твоей наводке нас отбомбили? Ощущение было такое, что это били "Васильками". Случайно не наша минометная батарея по твоей наводке стреляла? Признавайся Андрей!
     Дверь распахнулась, и в комнату вбежал командир минометной батареи белобрысый капитан Степушкин.
     - Вот! На ловца и зверь бежит! Василий, это ты нас накрыл? Скажи честно!
     - Да что вы заладили! Комбат, комполка, все болтаете, что попало. Мы вместе с начартом полка стреляли, он подтвердит.
     - Вместе были, вместе и били, - вздохнул Острогин.
     - Ну, честное благородное, не виноват. Не стрелял я по вам. - И капитан быстро перекрестился.
     - Нас там так зажали, прямо обложили со всех сторон!  Мы с Никифором, как зайцы, метались по арыкам и виноградникам. Куда не прыгнешь, всюду разрывы. Вперед - не пускают, назад - отсекают, прямо - огненный мешок. Но самый удачный залп был по дому,  отличная кучность.
     - Нет-нет! Мы открыли огонь из "Васильков", когда вы заверещали об обстреле.
     - Не знаю, не знаю! – гнул свою линию Острогин. - Вся пехота считает, что надо бить физиономии минометчикам.
     - Пошли к черту, все настроение перебили чайку попить! Василий вышел, громко хлопнув дверью. За ним, бочком-бочком, следом подался Барашков.
     - Обидели мужиков, может, и зря? - вздохнул танкист капитан Скворцов.
     - Зря не зря, а ты на рожу Сбитнева бы посмотрел. В одну щеку осколок вошел - в другую вышел. Язык будет двойной, как у змея. Он зубов половину челюсти выплюнул. А солдат сколько покалечило? Довезут ли всех живыми до госпиталя? Его счастье, что нам Васька под горячую руку раньше не попал, и основную часть злобы мы на "духов" выплеснули! Я своими руками, желательно тупым ножом, яйца бы отрезал тому, кто по нам стрелял.
     - И я тоже. Вопрос кому именно? - поддержал  Сергея.
     - Ребята, угомонитесь. По сто грамм будете? - примирительно встрял в разговор лейтенант, хозяин дома. - Меня зовут Эльдар, я начальник заставы. Будьте как дома. Давайте выпьем за знакомство! Спасибо, что пришли и помогли, "духов" в округе распугали.
     Мы назвали себя, пожали руки, но от выпивки отказались.
     - Ну, вот и познакомились! Очень рад вам, ребята! Тут так тяжело нам было в последний месяц! И мне, и Сережке Ветишину головы не поднять! За водой не выйти, не проехать, но теперь притихнут на полгода, до лета.
     - Ну, Серегу Ветишина мы у вас уже забрали, будем его сами мучить. Раз такое дело и здесь теперь курорт начнется, а он парень молодой, то пусть пашет в полку, - огорчил я лейтенанта новой вестью.
     - Почему это забираете? По какому праву, а как же мы?
     - Это наш парень, - заулыбался Острогин, - мы его воспитывали, а его у нас на "большую дорогу" забрали. Не дадим испортить парнишку! Приказ командира полка.
     - Это точно! Не дадим, сами съедим, - завершил я тираду.
     - Ну, узурпаторы! Им гостеприимно по сто грамм предлагаю, тушенкой угощаю, а они кореша уводят. Я с ним учился в одном батальоне и вместе жили в учебном центре в Келите. Такая подлянка с вашей стороны. Удружили...
     Танкист громко рассмеялся тому, как мы обрадовали хозяина, забрал наши стаканы и перелил самогонку в свою кружку. Выпил залпом, закусил куском сала и, продолжая весело хихикать, Скворцов ушел прочь.
     - Ребята, я вам больше самогонки не предложу за такую пакость. Сережку у меня увели. Ну, спасибо, удружили!
     - Не за что, - ответил Острогин. - Нам в рейды ходить не с кем. Офицеры заменщики, раненые или больные! Вот такая у нас веселая жизнь!
 - С боевых вернемся, и этого вот капитана заберут, в Союз в ссылку отправят! – ткнул я пальцем в задремавшего Недорозтя. - Не удивляйся, Эльдар, это длинная история.
     - Так что, если командир полка в начале рейда еще думал, возвращать Серегу или нет обратно к нам в роту, то теперь он сам приказал ему быстро шмотки собрать! – ухмыльнулся Острогин. - Сейчас Ветишка со второй ротой выбирается к Баграму, а в полку мы на него навалимся, запашем как молодого.
     Недорозий слушал нас борясь со сном. Он тяжело кряхтел и сопел из своего угла, куда он тихонько забился. Начальника заставы позвал какой-то прапорщик, а Сергей еще сильнее принялся вздыхать и бормотать.
     - Серега, ты чего там? - спросил Острогин. – Уснул?
     - Мужики, разве нельзя было выпить за знакомство, а потом байки про нашу "черную неблагодарность" рассказывать.
     - Сергей! Ты что? - строго воскликнул я. - Забыл, трезвость - норма жизни в сороковой армии?! Не дай бог, потеряешься тут на заставе! Тогда зависнешь в Афгане еще на полгода, а нас за тебя будут дрючить. А может, махнуть тебя на Ветишина? Хочешь?
     Сергей с тоской оглядел глиняные стены кубрика, задумчиво посмотрел в самодельное окно, и нервно передернул плечами.
     - Нет, ребята, спасибо. В Союз так в Союз. Хватит приключений на старости лет! Чем в тридцать шесть сидеть взводным в кишлаке и выть на луну по ночам, я лучше в Забайкалье вернусь! Там, в магазинах, такой отличный, вкусный питьевой спирт продают! Домой! Пора домой.
     Вернулся чем-то рассерженный Эльдар. Матюгнулся и пнул табурет, налил самогонку во все стаканы.
     - Парни! Хлопнем понемногу с грусти?
     - А что случилось? - поинтересовался Острогин.
     - Комбат, гад, в отпуск отправляет. Я всего то семь месяцев в Афгане! Мне потом полтора года в "зеленке" безвылазно гнить? Что я в январе-феврале дома буду делать?
     - Снеговиков лепить, снегурочек любить! - засмеялся Острогин.
     - Я планировал в июне, денег на счету совсем мало. К Хидиятуннину в гости, что ли съездить?
     - К кому? - ошалел я.
     - К футболисту! Я с ним в одной роте служил в Закарпатье.
     - Да я знаю, что к футболисту, с детства болельщик. А как ты с ним в одной роте оказался?
     - Это он в моей роте оказался. Он перед чемпионатом ногу сломал, его из ЦСКА отчислили, и по разным спортклубам военных округов начали гонять. Прибыл во Львов местный клуб, по приказу поднимать на ноги команду округа. А командующий был чудила, говорит: "Выведешь клуб из первой лиги в высшую, я тебе старшего лейтенанта присвою - досрочно!". Ну, а он в ответ: "В жопу ваше звание - я футболист сборной страны и играть буду только в Москве". Тогда его, как младшего лейтенанта, в нашу орденоносную "Железную дивизию" - взводным. Игорек - так мы его называли - офонарел: вместо сборной - взводным в Закарпатье!
     - Я слышал про "дурдом" в той дивизии, - заулыбался я.
     - Это очень мягко сказано - за год столько здоровья и нервов потерял. Рота сокращенного состава, взводных двое - я да Игорек. Он то в Москву, то в Киев в спорткомитеты ездил, добивался увольнения из армии, а мне через сутки начальником караула. За себя и за того парня. Правда, мячик хороший подарил, бутсы, майку с эмблемой ЦСКА, гетры, спортивный костюм.
     Командир полка бесился, а сделать ничего не могли, вот всю злость на мне и ротном срывали. Потом, когда Игорь уволился, я к нему в Москву звонил, он меня в гости приглашал. Я собирался съездить, а меня - в Афган, как только разнарядка пришла. Комполка отомстил за дружбу с футболистом. Скотина!
     В помещение ворвался испуганный Голубев.
     - Ребята, там Бронежилет Ходячий рвет и мечет, офицеров требует.
     - Эльдар, спасибо за предложение, пей сам, а наши стаканы спрячь - Лонгинов сожрет! - забеспокоился я.
     - А, Семен! Знаю, знаю. Это "подарок" второго батальона вам. Бывший мой ротный. Хорошая кличка - Бронежилет Ходячий. Надо рассказать ребятам. Гнус, каких свет мало создал.
     - А теперь, когда он эту должность получил, стал гнус - в квадрате! Ну, прощай, может, свидимся! - попрощался Сергей и потянул за рукав окончательно разомлевшего и задремавшего Недорозия.
     - Подъем, по коням! - заорал я, и мы с гиканьем и свистом побежали на вздрючку.

     Вздрючка не удалась. На пороге столкнулись со Свекольниковым, спешащим с радиостанцией в руках.
     - Комбат!
     Острогин взял наушники и выслушав нам сообщил весть:
     - Выходим. Через пять минут - прорыв. Сейчас артиллерия долбит по дороге вдоль канала. Как только она умолкает, мы быстро проскакиваем этот опасный участок до бетонки. Танкисты впереди, затем минометчики, пехота в промежутках. Ник! Ты, как всегда, в замыкании, на последней машине.
     - Спасибо, удружил!
     - Не за что. Зато я возьму на себя Бронежилета.
     Огрызаясь во все стороны огнем из пушек пулеметов и автоматов, колонна выдвинулась от заставы. Кишлак несколько раз ответил автоматными очередями, выстрел из гранатомета разбил привязанный к башне танка деревянный ящик. Ранило танкиста, слегка зацепило одного солдата-минометчика. Но прорыв прошел более-менее удачно, без жертв. Могло быть и хуже. Ненавижу Баграмскую "зеленку".

                ***

     В полку было много новостей. Ваня прислал письмо из Союза. А еще говорят, что рыжим не везет. Жив, здоров и зовет всех в гости. Грошиков прямо из санчасти уехал на Суруби в третий батальон, принимать под командование роту. Очень переживал, что замена может затянуться из-за повышения в должности. Сменщика у Голубева "украли" в штабе дивизии, и перебросили куда-то в тылы.
     Голубь сизокрылый орал и матерился, бегал по казарме, пинал двери, швырялся табуретками.
     - Больше не пойду. Никуда не пойду! У меня был заменщик. Куда его дели? Суки! Я не собираюсь подыхать в этой дыре, в этом долбаном средневековье! Где мой заменщик! Крысы штабные! Сволочи тыловые! Перекупили, украли. Гады-ы-ы.
     Сизый заплакал, слезы потекли по испещренным глубокими морщинами щекам.
     - Сизый! Успокойся! - схватил я его за руку и потянул в каптерку. - Старшина, пузырь есть?
     - Есть, - ответил Веранян, - для замены готовил, на стол поставить - водка, коньяк.
     - Доставай водку, будем его в чувство приводить, - попросил я старшину и добавил:
     - Гога, пожалуйста, не жадничай. У Голубева нервный срыв. Не выпьет - инсульт может случиться. Налей ему грамм двести и составь компанию. Но только чуть-чуть, тебе сегодня работать. Семен, посиди, расслабься, все будет хорошо. Разберемся, обещаю: найду тебе замену. Найду!

     Солдат помыли, вещи разгрузили, сдали донесения в штаб, и наконец-то я добрался до своей конуры. Еще в октябре нас переселили, собрали весь батальон в одном модуле. Штабным построили новое общежитие, но они туда не перебрались. Многие свои комнаты сохранили как и прежде.
     Комбат и управление батальона заняли две комнаты, а для прочих офицеров выделили только три помещения. Теснота! Но в тесноте, да не в обиде. Прапорщикам батальона тоже досталось два кубрика, но старшины отказались покидать каптерки, а минометчики затаились в общежитии артдивизиона. В нашей каморке стояли шесть кроватей. Два громадных шкафа создавали тамбур, остальное имущество - стол, заваленный тарелками, ложками, кружками, тумбочки и табуретки. Ничего лишнего. Светомаскировка из фольги закрывала окна, в комнате был полумрак и легкий сквозняк.
     Сейчас что-то в комнатенке не так. Но что?
     В помещение ворвался Габулов и сразу заорал:
     - Замполит! Чего валяешься? Балдеешь? Кайфуешь, плесень?
     - Кайфую. Эдуард, чего ты орешь?
     - Чего ору? Ограбили нас, вот чего ору!
     - Кого нас? Тебя?
     - Меня, меня! Может, и тебя, чемодан проверь!
     - А с чего ты взял?
     - Старшина доложил, что кто-то замок дверной отжал, а потом испугался и через окно вылез. У меня в чемодане две получки лежали - 500 чеков! Украли! Я уже прибегал, проверял. Ты что, не заметил, что дверь не закрыта?
     - Да, как-то даже не обратил внимания!
     - Вот то и не так, поимели нас в наше отсутствие, пидо... сы! Убил бы, гниду.
     Я встал, вытащил свой огромный чемодан из-под кровати. Замки были взломаны и открыты. Брать в них было нечего, но пропала коллекция монет. В Джелалабадской операции в хибаре бойцы нашли большую шкатулку с мелочью. Монеты афганские, индийские, иранские, пакистанские, арабские - всякие-всякие. Я выбрал для коллекции по паре одинаковых, не больше. Набралось штук триста. Теперь их нет. Еще пропала новая тельняшка.
     В кубрик ввалились Мелещенко и капитан третьей роты Женька Жилин. Ребята о чем-то оживленно переговаривались.
     - Парни, пойдем мыться, душ свободен, бойцы все помылись!
     - Помылись, помылись! Смотрите, что у вас пропало! Мне тут не до мытья, все чеки украли, скоты!
     Ребята переглянулись, открыли тумбочки, закрыли.
     - У нас чемоданы - в каптерке, - ухмыльнулся Мелещенко - Пойдем, Женя, в душ, мы за мылом и полотенцами вообще-то зашли, да и шмотки забрать. Комбат приказал всем офицерам жить в казарме.
     - Когда приказал? - удивился я.
     - Сейчас встретился в коридоре и распорядился: всем офицерам и прапорщикам переселяться.
     - Да у меня каптерка забита под завязку! Куда размещаться?
     - В расположении спать. В какой каптерке? В расположении возле солдат. У входа ротный, у ленкомнаты замполит, взводные с взводами, - грустно улыбнулся Евгений.
     - Скоты, сволочи! – завизжал Габулов. - Совсем решили в грязь втоптать. Если я солдат, я буду спать в коридоре, в казарме, а если я командир роты, я буду спать в своем кубрике! Пошли все на х..!
     - Пока что идем туда все мы, - засмеялся Микола.
     - А комбат где будет спать, с разведвзводом? – спросил я.
     - Нет, комбата это не касается, только ротное звено.
     - Ну, жизнь, унижают на каждом шагу. Мудаки! – продолжал бушевать Габулов.
     - Ник! Ты идешь? - спросил Мелещенко.
     - Пойдем, ополоснемся без строя, - вздохнул я, - может, в следующий раз по команде, офицерской колонной с песнями придется идти.

     Душевая представляла собой морской контейнер, внутри которого были проведены трубы, накручены краны и раструбы для мытья, на пол брошены сколоченные в виде решетки доски.
     Навстречу нам вышли Афонасий Александров и Юра Луковкин. По простому: Афоня и Лука.
     - Мужики, опоздали, вода только для моржей, чуть теплая. Зам. по тылу пришел и сказал, что не будет ждать, пока офицеры соизволят собраться, - сказал Афоня. – Сука этот Ломако!
     - Вот сволота тыловая! Знает ведь, что пока рапорта и донесения не сдашь, из казармы не уйти. Гад! - завозмущался Микола.
     - Ну что, рискнем, поморжуем? - спросил я приятелей и пошел в контейнер.
     Ругаясь, на чем свет стоит, мы разделись и принялись быстро смывать с себя грязь, пыль и пот под прохладными и тонкими струйками воды.
     В душевую вошел краснощекий зам. по тылу полка Ломако.
     - Здравствуйте, товарищи офицеры! Как душ?
     - Пошел в жопу, - раздалось из темноты.
     - Но-но, кто это хамит?
     - Конь в пальто, иди сюда, копытом в грудь лягну! - продолжал тот же слегка пьяный голос. - Тебя бы в холодную воду после двух недель ползанья в "зеленке" засунуть, я бы послушал с удовольствием маты!
     Из полумрака выдвинулся зампотех танкового батальона.
     - А, подследственный, - смущенно забормотал тыловик, - ну-ну, поговори, пока на свободе. - Майор проходил по делу о хищении дизельного топлива. Он попался на мелочи, на продаже нескольких тонн. Но особисты взяли с поличным, и требовалось списать на кого-то все грехи.
     - Вот эти молодые лейтенанты промолчат, а я тебе скажу, уж кто жулик, так это ты: сколько спирта ушло, сколько тушенки?
     Мы дружно засмеялись, а Ломако, прошипев что-то под нос, выскочил из контейнера. Вода становилась все холоднее.
     Смыв грязь и при этом сильно замерзнув, мы побрели в казарму. Настроение было паршивейшее.

     В канцелярии, к моему удивлению, сидел сияющий Эдуард Грымов, живой и здоровый.
     - О-о-о! - вырвалось у меня. - Взводных - полный комплект!
     - Да нет, - перебил меня Острогин, - лейтенант Грымов назначен уже заместителем командира роты, а пока исполняет обязанности ротного. Пока!
     - Да, пока! - пожимая мне руку, многозначительно произнес Грымов.
     Я посмотрел ему в глаза и задумался. Он был ужаснейший карьерист и Эдуард этого и не скрывал.  И характер у Грымова гнуснейший! Ох, и хлебнем с ним лиха… Видно, Сбитнева он уже списал со счетов, перешагнул через него, как через преграду, и чувствует себя почти ротным.
     - Я сейчас из штаба, от командира полка. Решил за пять минут почти все вопросы, которые Сбитнев полмесяца не решал или не мог решить. Хромоногого Корнилова вместо Ветишина отправляют на дорогу, хватит у нас за штатом висеть, как хомут на шее. Из госпиталя сразу отправится туда, раз по горам ходить не способен. Назначение Грошикова в роту состоялось позавчера, как и моя с ним рокировка. Недорозий уже выведен за штат. Окончательно. Теперь будем ждать нового взводного. Наконец-то роту офицерами укомплектуем.
     Эдуард по-хозяйски принялся распоряжаться всем, как будто он уже стал командиром роты. Очевидно, возвращение Володи из госпиталя в его планы, действительно, не входило. Он поставил на нем жирный крест.
     - Тебе, замполит, нужно побольше с людьми работать, на полигон почаще с ротой выходить, хватит бумагу марать, - это Грымов в конце совещания принялся за меня.
     - Товарищ лейтенант, - ответил я ему официально, - мне приходится эту "бумагу марать" и за себя, и за замполита батальона. Уже второй замполит с батальона при мне ушел, а нового пока нет.
     - Уже есть. Твой старый знакомый - старший лейтенант Артюхин. Два капитана не удержались - сбежали, теперь старший лейтенант попытается. Хотя, говорят, он уже почти капитан и недели через две появится. Но я не позволю тебе  прикрываться батальонными делами, заруби на носу. Будешь получать взыскания за роту от меня, если в роте не будешь работать.
     И он выразительно посмотрел на всех. Вот, мол, я какой!


     Неделя началась хуже некуда. Наконец-то отправили в Союз нашего капитана-десантника: и смех, и грех. Перед завтраком Ветишин подошел ко мне и доложил:
     - Проводил Серегу Недорозия, с подъема проводил в штаб, пожал руку, помахал вслед автобусу. Сопровождать к самолету поехал лично особист батальона  Растяжкин.
     - Вот это да! Особист? Не может быть!
     - В общем, тот в командировку едет, ну и взялся присмотреть за ним до Ташкента. Но я со вчерашнего вечера хожу под впечатлением от этого Забайкальского "монстра".
     - Кого?
     - Сереги! Он мне после отбоя одеколон пить предложил.
     - Вот дает!
     - Вот-вот! Взял он бутылек "Тройного" у старшины и предложил распить в канцелярии. Я отказался, а "спецназовец" налил себе в кружку и содержимое залпом выжрал. Сигаретку закурил, песню мурлычет. Меня чуть не вывернуло, на крылечке подышал, минут пятнадцать - полегчало. Возвращаюсь, а он собрал пакетиков двадцать чайных из сухпая и чифир сварил на плитке - смакует. Выставил его под предлогом, что свет спать мешает, лег на сейф на матрас и думаю: "Не капитан, а бич какой-то!". И вроде чего-то не хватает, что-то пропало. Утром побрился, а одеколона нет. На полочке "Миф" стоял и французский "О'Жен". А сегодня их нет. Заглянул в ленкомнату: в столе -  кружка и пустые флаконы. Я еще думал, провожая, чего от него так морем пахнет, а это мой одеколон "Миф" на водорослях.
     - Хороший коктейль он себе приготовил, - засмеялся Острогин. - Мой "Миф", твой "О'Жен" - классно погулял капитан. "Бумеранг" вернули в Забайкалье, пусть радуются, а то думали сбагрить такого кадра!
     - Хотел бы я увидеть физиономию комбрига, который выслал его к нам на два года, а он через два месяца возвращается. Ха-ха-ха, - я рассмеялся, и все офицеры засмеялись, представляя живую картину "Не ждали!".
     Из штаба примчался свирепый Грымов.
     - Острогин! Быстро собирай взвод, получить оружие, гранаты, патроны, снаряжение, шмотки. Вот список всего, выноси на плац, через два часа проверит начштаба батальона.
     - Куда меня? В Забайкалье, как капитана Недорозия?
     - Нет, на гору Курук пост создавать. С каждой роты выделяем по взводу на три новых поста. С тобой расчет миномета из трех бойцов и даю Зибоева с пулеметом. Сколько у тебя своей пехоты?
     - Вместе с писарем роты шесть солдат и сержантов.
     - Без писаря! Ему и тут работы до боевых невпроворот. Итого: ты, сержант и восемь солдат. Хватит вполне!
     - Вполне хватит, что бы что? Геройски погибнуть? – рассердился Острогин.
     - Нет, для строительства заставы и двух выносных постов. Через неделю тебе замполит довезет продуктов, воду и все остальное. Сейчас тебя проверят и на аэродром. Крутись сам, нам нужно на полигон на занятия, старшина всем снабдит.     Вскоре завязалась ожесточенная схватка между Сергеем и Вероняном. Гога старался сплавить все старое, подозревая, что ничего в роту обратно не вернется, а Острогин хотел все новое или хотя бы целое. Шум-гам, крик, визг старшины.
     - Чертов "ара", сейчас будет Серого обжуливать, - вздохнул Ветишин, - а он как на горку без замены?
     - На месяц. Потом ты его заменишь, затем замполит, - ответил Эдик. - Если разрешат, я слетаю, думаю: там будет как в доме отдыха.

     Механики отправились в парк, а вся оставшаяся рота двинулась на стрельбище. До полигона два километра,  по плану пристрелка, так начиналась десятидневная программа боевой подготовки. Эти планы все время меняются: то недельные, то восьмидневные, то десятидневные, то двухнедельные. Расписание под копирку писать не получается, каждый раз что-то новое.
     Не успели мишени расставить, примчался посыльный за мной и за Грымовым. Срочно на плац!
     Быстрым шагом вернулись. Целая толпа тыловых и штабных вокруг трех групп пехоты.
     - Вы где болтаетесь? Все брошено на старшину и этого лейтенанта! Полный развал! - орал заместитель командира полка.
     - Не лейтенанта, а старшего лейтенанта! - огрызнулся Сергей.
     - Как, старшего лейтенанта? - сбился с мысли майор Губин.
     - А так, приказ пришел два месяца назад, а ни зачитать, ни погоны вручить! Ни в полку, ни в батальоне не соизволили. Строевик сказал номер приказа, вот и все.
     Слегка смутившись, майор тут же вновь перейдя на крик, "перевел стрелки" на меня.
      - Замполит, эта ваша вина!
     - Да нет, я два раза напоминал в батальоне, а от себя лично Острогина поздравил!
     - А где приемник для заставы, где боевые листки, где походная лен-комната? – вновь напал майор Губин. - Бездельничаете?
     - Мы на стрельбище были, занятия проводили, - вступился Грымов. - Я лично его забрал работать с людьми, занятия плановые, Ростовцев на учебном месте по гранатометанию руководит.
     - Обоим будет взыскание сейчас за пререкания. Быстро устранять недостатки!
     Пришлось отдать единственный приемник роты "Маяк". Вручил сержанту целую пачку листовок, газет, брошюр, боевых листков и ящик с походной ленинской комнатой. Пишите ребята!
     Уф-ф-ф! Улетели...

     Рота совсем обезлюдела. Голубев, так как его заменщик на должности в дивизии пристроился, решал вопрос об отъезде домой самостоятельно. Комбат согласился Сизого отпустить, если мы найдем ему в полку замену. Эх-ма, где ж его найти, балбеса, на такой взвод! Перед обедом мы повели со старшиной солдат наполнять фляжки отваром из верблюжьей колючки. Профилактика от гепатита и дизентерии!  У котла орудовал черпаком здоровенный прапорщик. Я знал, что он недавно прибыл и служит в нашем батальоне, зовут Игорем, а какую должность занимает, не знал.
     - Игорь, ты чего тут черпаком в котле мешаешь?
     - Да вот, бурду варю, всем раздаю.
     - Игорек! Ты кто по должности? – ласково спросил я богатыря.
     - Техник взвода обеспечения, а вообще, "куда пошлют" и "что изволите". Надоело, хуже некуда! Еще по пьянке комбату нагрубил, теперь живым съест.
     - Старшина! Возьми черпак, я с человеком одно дело обсудить хочу, пожалуйста!
     - Вах! Возьми черпак! Он больше меня, мне делать нечего что лы? Сэржант! Дубино! Разливай чай!
     - Игорь! Пойдешь к нам в первую роту командовать гранатометным взводным? Голубева мы домой отпустили, а где замену найти, не знаем. Выручай! В рейд скоро идти некому будет, - сказал я.
     - А из АГСа пострелять дашь?
     - Настреляешься вволю, хоть завтра стреляй!
     - А из ПК и "Утеса"?
     - Из всего, что стреляет!
     - Но мне их в горы таскать придется?
     - Игорь! Для тебя это ведь как автомат или пистолет, ты такой здоровый!
     - Я потомственный шахтер, из Донбасса! Кайло, кувалда, отбойный молоток - все знакомо! Уговорил! Только забери меня быстрей от комбата, ради бога!
     - Сейчас же пойду решать вопрос, только извини, как твоя фамилия, а то все Игорь да Игорь.
     - Бодунов - моя фамилия, Игорь Владимирович.
     - Бодунов от слова "бодаться" или от "бодуна".
     - Нет-нет. Я к пьянству не то чтобы равнодушен, но все в меру.
Понятие "мера" впоследствии оказалось у каждого свое. Но это выяснилось позднее…

     Капитан Головской, зам. по тылу батальона не возражал, а комбат сморщил нос, и  скривился, как от зубной боли.
     - Что, одного пьяницу решили поменять на другого?
     - А есть варианты? Есть другие кандидатуры пулеметы таскать на себе? – вопросом на вопрос ответил я ему. - Он, можно сказать, добровольно, с желанием идет.
     - Ну, что ж, бери-бери. Потом не жалуйся, на полную катушку будешь получать за него. Забирай, а в штабе полка я все утрясу.
     - Игорь, бросай черпак, марш в роту, - заорал я, подбегая к полевой кухне, - обрадовал я через полчаса Бодунова.
     - Что, все? Так быстро? Я думал: шутка и треп.
     - Мужчины шутят всерьез, особенно распоряжаясь чужой жизнью.
     - Сержант, бери черпак! – воскликнул прапорщик весело. - Моей жизнью уже распорядись! Колесо фортуны крутанули в неизвестном направлении. Может, к счастью и удаче.
     Полегчало. Из четырех взводов командирами укомплектовали три. Осталось решить вопрос с командиром роты. Не хотелось, чтобы Эдик стал ротным. Злопамятный и недобрый, самовлюбленный человек.

***

     На совещании офицеров батальона нас ошарашил нововведением комбат и зачитал приказ командира полка:
     - Всем офицерам и прапорщикам перейти на казарменное положение, чтоб за личным составом следили, были ближе к людям. Поставить койки в расположении и спать рядом со своими взводами! Новое веяние эпохи. Перестройка! Всем перестраиваться!
     - А зачем эта глупость, - заорал командир второй роты, - совсем втоптали в грязь офицеров! За сержантов работаем, везде ответственные, солдат яму копает, рядом - офицер. Ответственные, старшие, надсматривающие, проверяющие. Надоело!
     - Надоело, пишите рапорт, что вам тяжело с личным составом, и поможем перейти на должность с меньшим объемом работы, - парировал Подорожник.

   Началось великое переселение из общага. В минометной батарее, второй и третьей ротах офицеры поселились в бытовках, а в нашей бытовке организовали показуху для проверяющих. Жилья нам не нашлось. В итоге Ветишин так и спал на длинном металлическом ящике, сворачивая на день матрас, старшина жил в каптерке, технику и Бодунову поставили койки в расположении. Эдик Грымов промолчал, он ночевать уходил то в свою комнату, то к танкистам. Я же надувал резиновый матрас и стелил поверх его спальный мешок. Свинство - жить в полку и спать в спальнике. Правда, ночи были прохладными, поэтому в спальном мешке даже  лучше, чем в кровати.


      Острогин голодал на горке. Получив продукты и воду на взвод, я вылетел к нему на пост. Вертолет перебросил нас через ущелье на плоский хребет. Внизу под брюхом садящегося вертолета скакали и кричали радостные чумазые солдаты.
     - Ура!!! Ура!!!
     - Ник, что привез? - закричал радостный Острогин. - Чем обрадуешь, дорогой?
     - Привез все, что просил! Воду, еду, патроны, мины, - ответил я, улыбаясь. - Сергей, как я рад тебя видеть, наглая морда!
     - А уж как я рад!
     - Сережка, какова жизнь отшельника? Уже одичал?
     - Да, почти. Что в полку нового?
     - Дурдом, как всегда. Боевых не предвидится недели две. Как тремя взводами воевать дальше будем - ума не приложу. Ободрали батальон, словно липку. Я у тебя отдохну дня три, устал как собака, выпускали агитацию, документацию снова и снова делал и переделывал. Только напишешь, заставляют переделывать, а еще и за батальонное начальство кручусь. Нет ведь ни замполита, ни "комсомольца" батальона. Эдик бирки в оружкомнате переделывает в третий раз за неделю, представляешь? В третий раз! Старшина газоны перекопал, все, что можно, покрасил: табуретки, кровати, двери. Обои собирается клеить и казарму снаружи красить.
     - А что случилось, что такое?
     - А-а-а! Ты же не в курсе! Комиссия Министерства Обороны едет, смотреть быт и все остальное, а что именно - никто не знает. Вот все переделываем и обновляем полк. В очередной раз наводим марафет!
     - Ну, почему опять мы? Почему! Мало что ли войск в сороковой армии?
     - Войск-то много, но туда же надо ехать, рисковать, а тут сразу из штаба армии - в войска.
     - Точно, и без риска, и кайф на всю катушку - поиметь вояк боевых.
     - Инспектирующие, наверное, становятся участниками боевых действий. Ладно, Серега, меня будут иметь через неделю, дай душу отвести, поиметь тебя. Я ведь какой-никакой, а проверяющий! Показывай позиции, район обороны, секторы обстрела, жилье.
     Острогин с бойцами за неделю поработал на славу! Вырыл и построил два блиндажа: в одном - жилое помещение, во втором - столовая, штаб, склад.
     Солдаты выложили на каждого по укрытию, капонир миномету, отрыли окоп для установки ДШК.
     - Сергей, предлагаю проделать ходы сообщений к СПСам, а то под огнем не пройти, ну и стенку возвести по периметру из камней, все лишнее укрытие. Сделаем два рубежа обороны.
     - Давай, как раз твоих рук рабочих не хватало.

     Целый день солдаты прокапывали траншею к своим укрытиям. Мы с Сергеем складывали стену дугой вдоль блиндажей. С одной стороны пост стоял на обрыве глубиной метров тридцать, а вот к югу склон был более пологий и хорошо просматриваемый. Над постом возвышалась небольшая высотка, и хребет делился посередине: одна половина уходила все выше, другая - сходила на ноль к дороге.
     - Сергей, как быть с высоткой? Займут, гады, ее и перестреляют твой пост. Чего там не расположился? Куда смотрел?
     - Смотрел туда, куда сказали! А приказ был разместиться именно тут, ну, а выше сядешь - сверху другая высота, а за той - следующая.
     Мы сидели, пили чай, думали, что же делать. Сегодня - все нормально, а завтра - вдруг сверху ударят...
     - Серый, предлагаю заминировать ее, к черту! У тебя есть две "Мон-50" и пара противопехоток. Поставим и "сигналки" растянем!
     - Хорошо, сейчас начнет смеркаться, я пойду с сапером, и в сумерках все оборудуем.

***

     Ночью сработали "сигналки" сразу в двух местах. Часовые с постов открыли огонь, и все отдыхавшие выскочили из блиндажей и, укрывшись за стеной, принялись обстреливать округу.
     - Миномет! Три мины на вершину, затем три мины по склону. Пулеметчики, огонь по долине! - заорал Острогин, не переставая стрелять в район, откуда летели сигнальные ракеты.
     - Сергей! Вызывай артиллерию, пусть "факел" повесят и немного постреляют, попугают, только подальше, а то нас же и накроют.
     - Сейчас пугнем!
     От дороги раздалось несколько очередей и одиночных выстрелов. По этим огневым точкам вел огонь пулемет и автоматчики. Попали или нет, но только через полчаса огонь прекратился, бросили стрелять и мы. Артиллерия засветила "факел", и как только стало светло, Хафизов заметил в ущелье какое-то движение.
     - "Духи"!
     - "Духи"! "Духи" с тылу! - заорал Колесников.
     - Не ори, кидай гранаты - в ущелье! - рявкнул я.
     Штук пять гранат разорвалось внизу, послышались какие-то крики, шум. Но все быстро стихло. Выпущенные осветительные ракеты обзору не помогли, никого не было видно.
     - Наверное, ушли, мы их вовремя заметили, - предположил, шмыгая носом, Колесников.
     - Я заметил, а ты смотрел неизвестно куда, - возразил Хафизов.
     - А Хафизов без Хайтбаева, стал  настоящим воякой, - улыбнулся я. - Сергей, его наградить уже пора!
     - Я ему Бамиан еще долго не прощу. Бросили меня, шкуры трусливые, - возразил Острогин. - Но вообще-то молодец!
     - Благодарность заработал, объявляю от своего имени, - закончил я обсуждение трусости солдата в давней истории.
     Затихла стрельба, и к нам подбежал минометчик.
     - Товарищ старший лейтенант!  Зацепило.
     - Кого, куда? - вскричал я.
     - Меня! Пулей! В руку возле плеча. Снизу, гады, стреляли и в самом конце попали, когда я миномет разворачивал.
     - Вот, черт, зараза! Перевязывайся быстро, сейчас йодом рану обработаю.
     Ничего страшного не произошло, зацепило чуть-чуть, но нужно эвакуировать на всякий случай.
     Доложили. Обещали утром вертолет.
     - Черт, хороший минометчик! Жалко остаться без путевого солдата! Когда еще замену ему пришлют, - вздохнул взводный.
     - Сергей! Давай дежурить всю ночь по очереди, на всякий случай.
     - Давай. А то уснут, черти, а нас вырежут! Не хочется умирать.
 Больше "сигналки" не срабатывали, наступила тишина. Может, "духи" явились прощупать оборону, может, пришлые приехали из эРэСов по городу пострелять, а мы на пути оказались.

     Рано утром прилетел "Ми-8" и разгрузил еще боеприпасы, воду, забрали раненого, но пришлось улететь и мне. Прямо перед его прилетом начальник штаба батальона вышел на связь и приказал возвращаться.
     - Вот тебе и отдохнул, расслабился. Весь выходной строили стену, а ночью стрелял, - огорчился я.
     - Если бы не стена, раненый мог быть не один! Да и не только раненый, - ответил Сергей. - Придется стенку поднять повыше, хорошо защищает при обстреле.
     Мы пожали друг другу руки на прощание, и я заскочил в вертолет.
     Острогин просидел на посту еще две недели, а затем командование приняло решение разбросать по трем постам вторую роту, а остальных людей вернуть в роты для боевых действий.
    
  В полку комиссию Министерства Обороны сменила комиссия из ГлавПУРа. Перед их приездом весь полк превратился в сплошной агитационный центр. Стенды вдоль дорожек, фотоаллея героев, переделанные ленкомнаты и прочее, прочее, прочее... Уф-ф-ф!
     ГлавПУР сменила комиссия генштаба - проверка мобилизационных документов.
     Мобилизационных документов в Афгане... Это что-то! Кого мы тут будем мобилизовывать? Афганских дехкан? Но все принялись составлять планы, рисовать на картах схемы, районы сосредоточения, таблицы со всеми степенями готовности.
     Затем приехала еще какая-то комиссия, вскоре еще, и они уже работали одновременно.
     Командир полка кипел от возмущения и злости, был готов взорваться, а весь гнев выливал на наш первый батальон. А на кого же еще? Танкистов в полку - одна рота, артиллеристов - одна батарея. Все остальные на дорогах вместе с другими батальонами. Разведрота ушла по-
     Скорей в "зеленку" вместе с разведбатом, чтоб не доставали. Счастливчики. Встали где-то на отшибе Баграма и чаи гоняют. А нас тут как "Сидоровых коз" все дерут. Проверяющие все умничают и совсем не чувствуют разницы между Таманской дивизией и нашим полком.

***

     Однажды серым январским днем вбежал в канцелярию радостный старшина.
     - Новый взводный прибыл!
     - Ура!!! - закричали мы в четыре глотки.
     - Наконец-то, будет, кому в караул ходить, не только мне одному, - высказался Ветишин.
     - Не Недорозий случайно вернулся? - спросил я и посмотрел на хитрую физиономию "ары".
     - Нет, но похож на него.
     - Алкаш? - охнул я.
     - Нет, тоже спецназовец!
     - Ой, - ойкнул Ветишин и уставился на дверь.
     В дверном проеме стоял усатый старший лейтенант, в полевой форме, высокого роста, улыбался приятной улыбкой.
     - Старший лейтенант Марасканов! Игорь! Прибыл для окончания прохождения службы в Афганистане.
     - В смысле, для окончания? - удивился Эдуард. - Не из Забайкалья ли?
     - Нет, из Кандагара из спецназа. Сослан к вам.
     - Опять ссыльный! Ну, почему все ссыльные - к нам? С триппером - к нам, с мениском - к нам, с больной головой - к нам, любителей одеколона - к нам. Доколе! - простонал я. - За что сослали?
     - За то, что не сошелся с начальником политотдела во взглядах на комсомольскую работу.
     - Политический, вах-вах! - заохал и заулыбался старшина.
     - Вот это хорошо! Политических я люблю, сам диссидент и вечный оппозиционер, - обрадовался я и принялся жать руку старлею. Все здоровались, знакомились.
 - Игорь,  обязанности ротного исполняет лейтенант Грымов.
При этих моих словах Эдик скривился.
     - Сколько в Афгане? - поинтересовался Грымов.
     - Полтора года!
     - Фью... - присвистнули все.
     - Ребята, я за прошлый год еще в отпуске не был, завтра убываю домой! Ждите меня к марту.
     - Черт! А караулы? Опять я! - завыл  Ветишин.
     - Вай! Один, совсем один!  - передразнил старшина.
     - Кстати, Сергей, иди готовь караул! - усмехнулся Грымов.
     - Игорь, ну почему ты не отгулял отпуск? - воскликнул я.
     - Не дали, я был секретарем комитета комсомола, поссорился с руководством - не переизбрали. Пока переводили с места на место - в пехоту, в дивизию, в полк, - год новый начался. Полтора года в Союзе не был!
     - Ну что ж, сегодня принимай взвод, а завтра можешь отправляться. Жили без одного взводного и еще поживем, -  подытожил разговор Эдуард.
     - Игорь, пойдем, буду твоим гидом, - улыбнулся я.
     Вечером мы надули два матраса и легли спать на пол. Как уже надоела эта не половая, а напольная жизнь!
     - Давно так маетесь? Это какой-то протест? - спросил Игорь.
     - Да, в принципе, протест, но о нем никто не знает. В казарме курсантом и солдатом спал пять лет - хватит. Лучше буду упрямо спать на полу, чем позволю себя уравнять с солдатом. Ветишин спит на сейфе, тоже неудобно. Через неделю рейд - мучиться осталось немного
.
 Когда Острогин сняли с горы, то принялся громко возмущаться:
     - Полк не узнать, роту не узнать, все раскрашено, все обновлено. Так и заблудиться можно.
     - Не заблудишься, у тебя всего три маршрута: караул, столовая, полигон. Действуй! - усмехнулся Грымов. - Товарищ старший лейтенант, только не расслабляйтесь, а сразу за дело. Жизнь меняется.
     Раньше до своего назначения Эдик и Сергей были приятелями, а тут Грымов сразу начал общаться с ним официально. На следующий день Острогин получил от Грымова первый выговор за подготовку караула, через неделю - строгий выговор за беспорядок во взводе.
     - Топчет и топит Сережку, как конкурента, не топит потенциального претендента на командование ротой. Эдуард-то лейтенант, а Острога старлей! - высказал предположение Ветишин.
     - Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, - зло ответил я.
     - Он просто бездушный карьерист! - согласился Ветишин.
     - Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, - подытожил я.
     - Набить бы морду ему, да и дело с концом! - рявкнул Бодунов.
     - Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, - закончил я разговор.

***

     Батальон мучили строевыми смотрами пять дней, и все время было что-то не так. Строились, укомплектовывались, расходились, снова строились. Наконец-то вырвались на простор большой дороги. Йя-ха-ха-а-а!
     Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в Баграмскую "зеленку". Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, "почистили" округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ДШК. Забросали все кяризы дымовыми минами, и столбы дыма распространились по ходам сообщений. Укрытия под землей превратились в ад.
     Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.
    
 Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем - плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры "умерли от страха" при виде "шурави", как объяснил начальнику штаба батальона Гурбон Якубов-старший. Этот  новоиспеченный сержант любил повторять, что на гражданке работал поваром в ресторане. Спору нет, он умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов - Махмуд, потому что был маленький. Братья они не были,  просто однофамильцы, и даже из разных областей.
     Якубовы что-то резали, подсыпали в плов и суп, напевали и почти приплясывали вокруг костров.
     - Гурбонище! Что ты там подсыпаешь? Отраву?
     - Что вы, товарищ лейтенант! Эта спэции, спэции! Понимаете?
     - Понимаю! То ты книгу пишешь, а на самом деле донос на нас, то ты гадостью какой-то всех отравить хочешь, а говоришь "специи".
     - Шутите или, правда, думаете так на меня?
     - Шучу-шучу. Где специи взял?
     - Земляк-повар в полку дал, где тут в кишлаке возьмешь? Гурбон продолжал приплясывать и что-то петь:
     - Э-э-э. Тулук-кыс. Аших-пыс.
     - Что ты там поешь? Что вижу, о том пою?
     - Опять смеетесь! Нет, о девушке пою.
     - О девушке петь, конечно, интереснее, чем о пригоревшем плове.
     - Пачиму пригоревшем? Пачиму обижаете?
     - Да вари, вари, шучу. Гурбонище, объясни, как тебя шеф-повара крупнейшего ресторана Бухары загребли в Афган? Откупиться  не мог?
     - Мог! Но хотел посмотреть, как тут люди живут, что такое война.
     - Гурбон, ты - третий романтик в роте.
     - А кто второй, вы?
     - Нет, первый! Второй -  Свекольников!.
     - Почему Свекольников?
     - Потому, как и ты, доброволец, тоже на людей посмотреть решил. Страну изучить. Путешественники - первооткрыватели!
     - А вас послали сюда, да?
     - Меня - нет, сам захотел!
     - Вот видите, а надо мной все время смеетесь!
     - Я не смеюсь, я подшучиваю.
     У-у-ф - бабах! Разорвалась мина прямо посреди двора, за ней - вторая, за дувалом - третья.
     - Ложись! Всем к стенам, - заорал я. - Раненые есть? Ни раненых, ни убитых не оказалось - повезло.
     На крыше интенсивно заработал "Утес". Бодунов сидел за станком и посылал очередь за очередью.
     - Игорь! Ты что-нибудь видишь или просто так, для профилактики?
     - Вон в тех развалинах  какой-то дымок.
     - Сейчас сориентирую минометчиков!
 Я доложил Грымову обстановку и дал координаты, куда требуется  ударить. Минометчики "Васильками" обработали квадрат и всю полосу виноградников перед позициями.
     Нас в кишлаке очень мало: разведрота и наш батальон из двух рот. Задача, конечно, минимальная: потрепать "духов" в кишлаке, если получится, найти склады с оружием и боеприпасами. Совсем обнаглели: прямо из виноградника били по заставе и подожгли три "наливняка". Обгорелые остовы машин валялись на обочине дороги и за неделю - три обстрела колонн. И посты вдоль трассы каждую ночь обстреливают.
     Помочь им хочется, только силенок не хватает, очень мало людей, чтоб прочесать всю территорию. Мы вклинились на триста метров от дороги. Завтра-послезавтра саперы поставят ловушки, заминируем выходы из кяризов и домой. Прочесывая развалины, мы нашли пятьдесят-шестьдесят цинков с патронами к пулемету, несколько выстрелов к гранатомету, несколько мин противопехотных и противотанковых. Сколько-то "духов" погибло в перестрелках и артобстрелах, сколько-то завалено в подземных ходах и задохнулось. Может быть, на месяц - другой заставам станет полегче.
     - Гурбон, как плов и шурпа? Готовы? - окликнул я  младшего сержанта, отрывая взгляд от бинокля.
     - Плов готов, а шурпа разлилась. Шайтан! Осколком казан пробило и перевернуло все. - Сержант почти плакал. Толстые мясистые щеки подергивались, лицо раскраснелось, в глазах стояла боль. Подвязать фартук, надеть белый колпак - повар-лагманщик.
     - Эй, бешбармак ходячий, плов готов, лагман сварил? – окликнул его настрелявшийся из пулемета Бодунов.
     - Опять обижаете, товарищ прапорщик! Какой бешбармак, вы что меня бараном обозвать хотите?
     - Нет-нет! Что ты, Якубов! Я просто неудачно пошутил. Еда готова? Драгоценный ты наш!
     - Готова! - расплылся в улыбке Гурбон. - Плов, чай, обед из двух блюд.
     - Всего из двух? Я настрелял из пулемета на пять блюд. Протестую!
     - Якубов, у тебя сало в банках есть? Из сухпайка? Если есть, выдели его прапорщику - будет вместо салата!
     - А почему мое сало?
     - Потому что ты - мусульманин, тебе салом питаться нельзя. Вот и пожертвуй шахтеру из Донбасса.
     - Нет, товарищ лейтенант! Сало я и сам съем. Оно в баночке, мелко нарезано: Аллах ночью не поймет, что это такое.
     - Ага! Сало кушать из банки - это то же самое, наверное, как водку пить пиалой и наливать из чайника!
     - Откуда знаете?
     - В ТуркВО год служил. Я когда с узбеками и туркменами пьянствовал, то только таким образом пили.
     - Пожалуйста, кушайте на здоровье, положил самые вкусные куски мяса, самый лучший рис, - улыбаясь широкой доброй улыбкой, приговаривал Гурбон, протягивая насыпанный с горкой плов в широкой тарелке.
     Плов был сказочный, прямо таял во рту.
     - Ну, Гурбон, не плов, а сказка! Настоящий праздник желудку!
     - В следующий раз, если барашек будет, то приготовлю бешбармак и лагман, - обрадованно затараторил сержант, продолжая раздавать тарелки с едой солдатам.
     - Эх, не повезло нам, Игорь! Если бы не проклятый "духовской" осколок от мины, мы бы еще и шурпы отведали сказочной!
     Игорь почесал вздувшийся живот, задумался.
     - Ник, пойду, постреляю еще немного, нет возражений?
     - "Утес" оставь в покое на сегодня, постреляй из ПК, ладно?
     - Хорошо, как прикажите. Эй, Зибоев! Сейчас я сменю тебя на крыше, готовься к обеду!
     Солдат радостно заулыбался и принялся рыться в мешке в поисках кружки и ложки, а Бодунов полез наверх. Вскоре раздались короткие очереди по кишлаку. Из глубины виноградников время от времени кто-то стрелял по нему в ответ.

***

     Ночь прошла спокойно, а днем - вновь бой. Так пролетела неделя, затем другая. Боезапас сокращался, БМП каждый день расстреливали снаряды и патроны, топливо подходило к концу. Пора было выходить к тылам.
    Офицеры управление батальона сидели на заставе и успокаивали роты. А чего успокаивать? Сижу в своем закутке с тремя бронемашинами, наблюдаю бегающих в развалинах "духов", веду перестрелки, отбиваюсь от обстрелов по ночам. От взвода до взвода расстояние - двести метров, и каждый сам за себя. Можно поддержать огнем, но реально помочь в случае ночного штурма - вряд ли.
     Игорь Бодунов целыми днями сидел за пулеметом и, глядя в прицел, искал цель. Находя ее, стрелял. Совсем оглушил, черт деятельный. Я забрался на крышу и смотрел  по сторонам в бинокль. Легкая дымка, пасмурно, сыро.
     - Игорь, какие успехи сегодня?
     - Да кто его знает. Вроде попал в двоих, они куда-то бежали, что-то тащили. Вчера я хоть наверняка видел, что автоматчика срезал. А эти сегодня, кажется, уползли.
     - Растешь на глазах! Из кашевара в снайпера превратился за месяц! За полгода на орден настреляешь!
     - С нашим Грымовым не получится. Он меня почему-то сразу невзлюбил.
     - А ты меньше огрызайся, не груби, он хотя и временно, но ротный.
     - Временно! Он себя уже мысленно назначил на должность.
Мимо дувала прошла группа саперов во главе с моим старым приятелем  Шипиловым.
     - Игорек! Ты куда идешь? Там же "духи"? - заорал я.
     - О, Никифор! Привет! Чего орешь? У меня приказ.
     - Приказ приказом, а сначала спроси умных людей, куда идти.
     - Ну, и куда идти прикажешь?
     - А никуда, дуй к нам! Чайку попьем, пловом угощу. Меня от него уже тошнит. Каждый день на завтрак, обед и ужин. Скоро узбеком стану. Повар отличный, но очень любит плов. Я ему говорю, чтоб сделал что-нибудь другое, а он в ответ: "Но ведь вкусно!". Я ему: "Вкусно". "Тогда ешьте. Будет невкусно - стану делать что-нибудь другое, если продукты будут".
     - Повар толстый?
     - Толстый!  И от жирного плова у него даже  щеки трещат!
     - Сделай из него шашлык - вот тебе смена блюда, да и продукты искать не надо. Ха-ха-ха.
     Саперы засмеялись и начали заходить во двор дома, видно было, что обрадовались возможности увильнуть от минирования "зеленки".
     - Игорек! Повар - очень хороший сержант, поэтому жалко, пусть живет. Слышишь, Гурбон, я дарую тебе жизнь!
     - Вах, спасибо, товарищ лейтенант! За это всю жизнь готов вас кормить. Приедете в Бухару, я таким пловом угощу! Язык проглотите.
     - О-о! Вот видишь, и тут плов, и там плов обещает. А язык проглочу, как работать буду? Он неисправим. Угощай саперов, покажи чудеса восточного гостеприимства.
     - Много не дам, их семь человек, сейчас весь казан опустошат.
     - Не жмись, мы с Бодуновым от своей доли отказываемся, лучше айву пожуем.
     Мы присели у костра.
     - Ник! Когда к девчонкам на торговую базу пойдем? Хочу любви, прямо зубы скрипят.
     - Эх, Игорь! В полку целыми днями меня в роте и батальоне так имеют, что скоро забудешь, что сам мужчина. Не женщины ли мы уже? Через КПП не выйти, как туда выберемся?
     - Я все продумал! Через позиции зенитно-ракетного полка! Там идет тропинка, через колючку и паутину проходы сделаны. Я все точно узнал, даже один раз прошел и познакомился с продавщицей в магазине. Она как на мое лицо все в шрамах взглянула, сразу была сражена моим героическим видом.
     - Наверное, быстренько магазин заминировал, карту минных полей проглотил и проход известен только тебе?
     - Там столько девчонок, там столько этих "ягодок", что у меня мин не хватит. А глаза у всех - жгучие, голодные! Я чуть не сгорел. Обещал на следующий вечер заскочить, а тут боевые действия в этой проклятой долине. Она, ласточка, наверное, все глаза проглядела.
     - Ну-ну. Привираешь…
     - Ребята, возьмите меня с собой! - облизнулся Бодунов. - Прапорщик компанию не испортит?
     - Тезка! Такие, как ты, никакую компанию не испортят. Берем! Только бы из этой дыры выбраться, да из полка улизнуть.
     - Игорь, только ротному ни слова. Он чокнутый, женщин ненавидит, презирает. Больной какой-то.
     - Это точно, - зло усмехнулся Шипилов. - Какие ребята великолепные вашей ротой командовали! А этот... Он еще всех вас подставит! Неприятный тип.
     Мы с Бодуновым переглянулись.
     - А ты когда свое мнение о нем составил? - удивился я.
     - С первого дня, как в полку с ним познакомился. Заносчивый, самовлюбленный и высокомерный. И злой.
Игорь покушал и стал прощаться.
 -  Спасибо за обед! Отличный ты парень, сержант! Адресок оставь замполиту, после войны обязательно приедем, покушаем твой плов!
     - Вот видите, товарищ лейтенант, гостям понравилось.
     - Гостей не фаршируют вареным рисом, как утку.
     - Как можно так о плове - "вареный рис". Пло-о-ов!
     - Плов, плов... Гурбон,  хватит харю наедать у котла, потом в горах треснешь под собственным весом!
     Только я это сказал, как на связь вышел комбат. Подорожник был чем-то раздражен, налетел с претензиями, а в конце брюзжания приказал поддержать саперов:
     - Вы там сами решите, где и сколько ловушек поставить. Главное – быстрее. Не задерживайтесь.
     Я с грустью посмотрел на своих солдат, они все прислушивались.
     - Саперы, радуйтесь! Приказано вам помочь, - молвил я солидным басом. - Что ж поможем, чем сможем. Бодунов, лезь на крышу и наблюдай, если нападут, не жалей патронов!
Собрал группу прикрытия:  Гурбон, Зибоев, Якубов-маленький и Васинян.
     Солдаты нехотя принялись собираться. Патроны, гранаты, "Мухи", ПК.
     - Операторам сесть в БМП и наблюдать, и если что, огнь! Нас, главное, не зацепите.
     Еще один старый знакомый, сержант-сапер Аристархов, шел первым, затем Шипилов и остальные саперы следом за взводным. Пехота следом. Отошли на сто метров и принялись за работу. Мины-сюрпризы, растяжки.
     - Игорь! Ты почему не командуешь до сих пор ротой? Тебе уже на второй орден послали, опыта - на троих!
     Шипилов скривился, и все шрамы побагровели.
     - Знаешь, замполит, не хочу менять обстановку. В полку мне не вырасти: саперная рота всего одна, ротный капитан рост только по трупам, сам понимаешь! Мне этого даром не надо. А куда-то ехать не хочу. Да и к бабам мы с тобой еще не прогулялись. Ха-ха-ха…
     "Пах-х!!!" - щелкнул одиночный выстрел, и впереди метрах в пяти упал со стоном сапер.
     - Евлохов! Евлохов!!! - заорал Игорь и бросился к солдату.
     - Зибоев, огонь по развалинам! Всем, всем - огонь! - скомандовал я.
 Все принялись стрелять по кустарнику и развалинам. Сзади поддержала огнем БМП, с крыши заработал пулемет. "Духи" дали несколько очередей и затихли. Сделали свое черное дело и ушли. Комбат матерился по связи, пообещал накрыть квадрат, как только уползем.
     Бойцы подхватили под руки и за ноги раненого, ползком принялись отходить за разрушенный дувал.
     К нам устремилась БМП. Евлохов хрипел, лицо быстро становилось серо-зеленым, на глазах выступили слезы. Игорь разрезал ему гимнастерку на груди, из раны сочилась кровь тонкой струйкой. Такой же тонкой струйкой уходила из солдата жизнь.
     - Игореха, возьми мой бинт, подложи под спину. Рана, наверное, сквозная, скорее, а то кровью истечет, перематывай грудь потуже.
     Открыли задний десантный люк, и с трудом втащили раненого на сидение. Перебегая от кочки к кочке, от куста к кусту, отстреливаясь на ходу, добрались до взвода.
     Бодунов уже вколол раненому свой шприц промидола из аптечки и ошалело взглянул на меня.
     - Видели стрелявшего духа?
     - Нет. Бахнул откуда-то из кустарника и все.
     - Я заметил одного, убегал, гаденыш, по арыку, но теперь отбегался и валяется теперь в канаве. Может, схожу за его автоматом? - спросил прапорщик.
     - Сходишь, а потом всем батальоном вытаскивать придется. Лезь-ка на крышу и смотри за трупом, они сейчас приползут забирать.
     Игорь сорвался с места и через минуту злобно орал с крыши и стрелял из пулемета. Комбат приказал срочно везти раненого к дороге: там скоро сядет вертолет. Бойцы бросили матрас на броню, положили сверху Евлохова и, поддерживая его со всех сторон, уехали.
     Шипилов махнул на прощание и отвернулся, склонившись над раненым. Прилетел вертолет, сел на дороге и быстро улетел в Баграм.
     - Если повезет, выживет, - грустно сказал Бодунов.
     - Игорь,  надо верить и надеяться до последнего момента.

***

     Фортуна отвернулась от старшего лейтенанта Шипилова. В полку по возвращению из рейда ему стало совсем плохо. Зашевелились осколки в лице, заныли шрамы, неделю Игорь провалялся в медпункте.
     Однажды начальник инженерной службы полка послал его старшим машины, на склад за инженерными боеприпасами. Когда "Урал" подъезжал к полку, прямо напротив торговой базы грузовик взлетел на воздух. Солдату-водителю оторвало руку выше локтя, правую, но он выжил. Шипилова очень тяжело ранило: осколки в голове, шее, спине, разорвана почка, перебит позвоночник. Осколки по всему телу. Три дня мучений - скончался.

     Эх, Игорь, Игорь... Так и погиб возле заветного магазина, а веселенькая знойная продавщица никогда об этом не узнает.
     Взорванный "Урал" притащили в парк, провели расследование. Сначала домыслы пошли, что они заезжали в дуканы что-то покупать, а "духи" магнитную мину прицепили. Потом другая версия - выстрелили из гранатомета из-за дувалов. Все оказалось гораздо грустнее и нелепее. Армейские саперы, любопытные мудаки, вскрыли кассетную мину. Мина новая, экспериментальная – интересно посмотреть. Она взвелась в боевое положение. Закрыли снова в упаковку и загрузили в машину. Игоря не предупредили, а тот, может, и сообразил бы, что вести ее нельзя. А от сотрясения в дороге она сработала. Гораздо хуже было бы, взорвись мины на полковом складе. Весь полк могло разнести! Жаль, такого парня потеряли! Он был единственный сын у родителей. Оборвался род Шипиловых…

Глава 12. Предсказание

     Нервная обстановка совершенно вымотала меня, я был на грани нервного срыва. Сил уже нет совершенно, особенно я опустошен морально. Нервы совсем стали ни к черту. В роте постоянно давит на психику Эдуард, в батальоне комбат своими придирками извел. От майора Золотарева и прочих проверяющих жизни нет никакой. Замучила эта дурь несусветная. Перестройка, перестройка, все в духе нового времени. А на самом деле, все по-старому. Новая тупость:"Доложить сколько офицеров и прапорщиков перестроились!"
     Мы на боевых действиях, а в Москве прошел пленум ЦК. Возвращаемся, а очередной проверяющий брызгает слюной: "Почему нет материалов на стендах, почему фотографии нового командного состава отсутствуют?" Полный бред.
     Старшина в третий раз за полгода переклеивает все обои на стенах казармы, перекрашивает двери и окна. Перед каждой проверкой обновляется документация роты, а после проверки переделывается все опять! И так вновь и вновь.
     Однажды рано утром комбат примчался в роту и принялся орать прямо с порога: "Почему территория не убрана, внешний вид наряда зачуханный, замполит роты - не брит?" Подумайте, какой кошмар - не брит в 6.30 утра! И сразу выговор! Вот это да! Выговор за тельняшку, легкую щетинку на лице и ободранные ботинки. А как я живу, где сплю, на мой быт конечно, наплевать.
     Досталось не только мне, но и Мелещенко. Опять Коля во время зарядки жевал бутерброд и попался на глаза Подорожнику. Василий Иванович с ходу выговор объявил - ответственный по подразделению должен проводить зарядку. А где это сказано? Зарядку должен проводить старшина, он ее и проводит. А Николай просто нарвался на плохое настроение комбата. Третий, получивший выговор, - Ветишин. Сережка слишком поздно выходил утром из женского модуля - не успел спрятаться. А комбат возвращался выпить чашечку кофе к подруге.
     Серега прибежал словно ошпаренный, весь красный, руки и губы трясутся.
     - Серж, что с тобой? - ужаснулся я.
     - Да, Иваныч сказал, что оставит во время следующего рейда в полку начальником караула. Говорит, хорошо обжился, сиди и дальше в полку возле девочек. Что это с ним сегодня? Орал как ненормальный.
     - Сергей, он в казармах погром устроил, перевернул половину кроватей и тумбочек. Что было...
     - Вон, Луковкин идет, может, он что знает. Юрик! Что с комбатом?
     - Да бог его знает, а может, черт, - ответил Лука. - Как с цепи сорвался. Наверное, подруга давно не дает. Пойдемте быстрее на завтрак, через двадцать минут начинается построение офицеров батальона.
     В столовой от паршивой еды настроение еще больше ухудшилось. Злая официантка не желала нести завтрак на наши столы.
     - Точно, поругался с Наташей, вот комбат и бесится. А она по столовой бегает, словно злая фурия. Крайние мы. Ну и дела…

***

     - Товарищ лейтенант, вы способны почистить туфли? - язвительно поинтересовался у меня комбат.
     - Способен. Я их сегодня утром чистил, но без крема, потому что крем в комнате, в модуле. А я туда уже третьи сутки попасть из казармы не могу. Сплю в роте и из нее никак не выбраться.
     - Прекратите болтать. Не брит до сих пор, даже после выговора.
     - А чего ему бриться, выговор-то уже объявлен, теперь неделю будет так ходить, - съязвил замполит батальона Артюхин.
     Ох уж этот Гриша Артюхин! Каждый день гонит меня в отпуск, и каждый же день кидает задачи, которые пока не выполню, в отпуск не поеду. Но я этому рад, потому что в феврале отпуск - не отдых.
     - Будет получать взыскания каждый день, пока карточка не кончится, а как закончится, вкладыш примусь заполнять. И все записи будут одинаковые: "За неопрятный вид". Всем, кто попался мне под горячую руку, выйти из строя!
     Мы с Миколой шагнули вперед, за мной вышел Ветишин и встал рядом, грустно вздохнул, затем к нам пристроился Лука.
     - Начальник штаба! Запиши всем четверым по выговору, а также Острогину.
     - За что мне? - возмущенно взвизгнул Сергей. - Я сегодня вас вижу в первый раз. Я вас, товарищ майор, со вчерашнего дня не встречал и вы меня тоже. За что выговор? Молчим?
     - Где Ваши носки, товарищ старший лейтенант?
     - Носки?
     - Да, носки, или будете утверждать, что вы их надели, а я слеп? Будем пререкаться?
     - Нет, не будем. Просто чистые носки кончились, а личного времени, чтобы постирать нет. У солдат есть, а у меня, у командира взвода, нет. Я живу в казарме, там стоит моя койка, все туалетные принадлежности украли бойцы, одеколон выпил Недорозий, носки тоже пропали. Какая-то скотина последние вчера увела! Даже зубную щетку и пасту сперли. Я вот-вот взорвусь от возмущения, и мне плевать на ваши взыскания, я устал от унижения, устал от уравниловки. Я четыре года  курсантом жил в казарме, почему это тут должно продолжаться?
     - Всем выговор, Острогину - строгий выговор.
     Офицеры загудели, а Сергей вполголоса сказал: "Да пошел ты!" Но начальник штаба крикнул: "Разойдись!" - и заглушил высказывание Острогина.
     Я уже закипал и хотел поддержать "бунт на корабле", но не успел.

***

     - Серега, пойдем попьем лимонада, - предложил я. - Нужно немного охладиться, а то взорвемся от избытка отрицательной энергии. В магазин "SI-SI" завезли.
     - Пойдем, угощаю, - вздохнул взводный, и мы зашагали к магазину.
     - Ребята, ребята, постойте, а я? А меня угостить, я ведь тоже пострадал сегодня, - заорал нам вслед Ветишин.
     - Ладно, иди, сегодня хвосты не обрубаю. Если после покупки носков останутся деньги, угощу и тебя.
     - Парни! Ну почему у ваших родителей такая убогая фантазия? Каждый второй или Серега, или Саша? Это что коллективная мания шестидесятых годов?
     - Зато тебя так обозвали, что и не запомнишь, не выговоришь.
     - Я - сибирский старовер.
     - Понятно, - улыбнулся Острогин, - это те, которые замороженные в тайге живут.
     Я обнял за плечи взводных и воскликнул:
     - Иду между двух Сергеев - к удаче!
     - Ник, я приглашаю тебя на гадание, хочешь узнать свою судьбу? - предложил Ветишин.
     - Глупость, конечно, но я совсем не против, если это будет сопровождаться чаепитием. А кто будет ворожить?
     - Ник, гадать и предсказывать будет библиотекарша.
     - Это кто, Наташка? Блондинка крашеная? - удивился Острогин.
     - Балда, ту в октябре выслали домой! Ты что не знал? - хмыкнул я.
     - Нет. А за что выгнали?
     - За невнимательность, увлеченность и самоотдачу!
     - Ну, ты загнул, Ник, как это?
     - За частую самоотдачу! Девица, если помнишь, была довольно занятная и симпатичная. Артюхин тогда еще в штабе дивизии служил и к нам зачастил. В библиотеке часами просиживал и все вздыхал. О поэзии, о смысле жизни и еще черт знает о чем разговаривали. А чеченец, сержант Коздоев из разведки, был гораздо шустрее Гриши. Помните его?
     - Помню, а как же, отменнейшая сволочь!
     - Так вот, он подошел к делу гораздо прогматичнее, перевел все на материальную основу - подарил часики и предложил пять тысяч "афошек", на том и сговорились. Видимо, позже проболтался, а может, сам друзьям предложил поучаствовать в "скачках", но только Артюхин что-то пронюхал. Явился в читальный зал, дверь оказалась запертой, но изнутри слышался подозрительный шум. Гриша бегом к Золотареву, тот кликнул Цехмиструка, вместе вызвали начальника клуба. В окошко заглянули, но ничего не разглядели, тогда открыли замок запасным ключом. Дружной компанией зашли внутрь, и чуть было не рухнули в проходе. На столе, задрав ноги, лежала полуголая Наташка, стонущая и пищащая, а потный Коздоев сверху "кочегарит, дровец подбрасывает".
     - Гы-гы, - захохотал Острогин. - Представляю физиономию секретаря парткома! Старый анонист, наверное, дар речи потерял!
     - Они все онемели. Начальник клуба, Серега, как самый тактичный, тихонько вышел, а остальные остались. Шум страшный, стол трещит и шатается, стучит о стену, милая парочка так увлеклись, никого не замечают! Минуты две так стояли, смотрели: бесплатная порнуха! Цехмиструк покраснел, вспотел, смутился и тоже выбежал на улицу, а замполит и Гриша наблюдали весь процесс. Больше всего их взбесило то, что не остановились, не прервались! Все расценили это как цинизм и обоюдную наглость! Сержант глаза скосил и продолжил, пыхтя, свое дело, а Наталья сделала вид, что ничего не слышит, не видит, и вообще, ее ничто не касается.
     - Может, подруга, и правда, вся отдалась любимому занятию и увлеклась. Видно, была, заводная штучка? - ухмыльнулся Ветишин. - Я ее не застал в полку, наверное, позже приехал.
     - Не знаю, не опробовал ее. Золотарев их согнал со стола, не оценив "шоу". Коздоева, на ходу одевающегося, потащили к начальнику штаба, он его какой-то дальний родственник. Они там. в горах все меж собой родня. А Наталью в партком. Библиотекарь - работник идеологического фронта!
     - Ах-ха-ха! Девчонка-то на другой фронт приехала! - зашелся хохотом Серж. - Ты-то откуда все знаешь, под столом сидел? В полку вместе в это время были, но я ни ухом, ни рылом?
     - Начклуба рассказывал, мы с ним в один день приехали, из одного училища, поэтому приятельствуем.
     - В партком, говоришь, повели, гы-гы! - продолжал смеяться Ветишин.
     - Серега, не для того повели, о чем ты думаешь, а как с членом партии беседовать. Пришили аморалку, а она заговорила о пылкой и страстной любви, потребовала даже извинений. Но Коздоев рассказал о деньгах, и все стало на свои места. Наташке дали двадцать четыре часа на сборы - и с треском в Союз. А характеристику ей Артюхин лично написал, за растоптанные чувства.
     - Ой, как неласково и строго! За что так? Полезным делом человек занимался! - произнес Острогин.
     - Полезным, очень, если бы не за деньги. А еще лучше с Золотаревым. Или если бы просто так с солдатом по согласию, а то за "бабки"! Проституция! Коздоев все в подробностях выложил, что дело было поставлено уже на конвейер, но сорвалось, - закончил я рассказ о той гнусной истории.
     - Сержант - сволочь! И так хорошеньких мордашек почти нет, одни "крокодайлы"! Последних куколок выгоняют! Извращенцы проклятые! Педики! - согласился молодой летеха.
     - Раньше я был постоянным читателем библиотеки, Наташа всегда находилась на боевом посту, а старую Вальку днем с огнем не найти. Где она шатается?
     - Ха! Был постоянным читателем библиотеки или библиотекарши?
     - Без двусмысленных намеков! Коздоеву на столе я конкуренцию не составлял!
     - А на чем?
     - Да пошел ты... - выругался я.
     - Ну ладно, продолжай! - взмолился Острогин.
     - Не составлял нигде, да и "пайсы" - столько не соберешь, тариф большой. Артюхин всех офицеров отшивал, мне намекал, что много читаю, а Мелещенко и Шерстнева открытым текстом на ... послал. Они с Олегом Шерстневым друг друга перед клубом за грудки трясли. А опасность от сержанта исходила: этот с материальным предложением подошел, "дверочка-щелочка" и открылась безо всякой лирики... Эх! Всего два месяца девчонка продержалась в полку! Но гонору поначалу было много! Я думал недотрога!
     - Хм, еще какая дотрога, - хмыкнул летеха.
     - Продолжай треп, как события развивались, - потребовал Острогин. - Какое взыскание ей вынес Цехмиструк? По партийной или по половой линии?
     - Нет, парткому ничего не обломилось. Вмешался в процесс Иван Грозный. Филатов рявкнул, что не допустит больше борделя в клубе, а то офицеры и солдаты в одной очереди окажутся. Пожадничала Натаха, сглупила, надо было на Артюхина запасть. До сих пор бы с книжек афганскую пыль сдувала. А так, где-то в Центральной России страдает, ее, бедолагу, такой характеристикой в дорогу снабдили, что только по прямому назначению работать. Хрен, куда примут с такой характеристикой и резолюцией: "Выслана из Афганистана за разврат и аморальное поведение".
     - Вечно ваши политорганы ни себе, ни людям. Все потому, что органы без органов! Закрутила бы с любым из замполитов полка или обоими сразу. Какие орлы-то пропадают! Один "Борман", а другой "Муссолини". Осталась бы тогда служить, работать и подрабатывать, - хмыкнул Острога.
     - Эх, хорошая штука любовь... - вздохнул Ветишин.
     - А народ, и правда, говорил, что Золотарев был в списке желающих, но что-то обломилось ему. После всей этой истории командир приказал выбрать на пересылке самую страшную из библиотекарей и привезти в полк. Цехмиструк поехал, выбрал. Старше, сказал, не было! Смеется, гад! Так и появилась в полку гадалка-ворожея…
     - Эта старая карга ворожея? - воскликнул Острогин.
     - Какая старая, какая карга? Ей всего-то лет сорок пять - сорок семь от роду, - засмеялся я. – Просто выглядит неважно.
     - Сережка! Веди нас на ведьмин шабаш, я согласен. Хоть в вертеп, хоть к черту в пасть! Все надоело! Хочу хотя бы чай попить в компании женщин, - заорал Серж. - На большее не претендую.
Вечером Острогина загнали в наряд - помощником дежурного по полку, вместо заболевшего Афони. Поэтому пить чай пошли только мы вдвоем с Ветишиным. Но с конфетами купленными Острогиным…


     Валентина, раскинув карты по столу, что-то бормотала, перекладывала, перетасовывала. Затем взяла мою руку и принялась рассматривать ладонь. Внимательно посмотрела в глаза и вынесла приговор:
     - Парень! Тебе повезло. Очень повезло, у тебя длинная-длинная линия жизни. Жить будешь очень долго, все будет очень хорошо.
     - Я останусь жив?
     - Судя по всему - да. Только одно беспокоит - тут есть маленькая-маленькая прерывистая черточка на линии жизни. Если в молодости ты избежишь смерти, то жить будешь до девяносто семи лет!
     - Избегу смерти в Афгане?
     - Да нет, угроза твоей жизни, после войны. Тут тебя даже не зацепят. Постарайся выжить после войны. А здесь у тебя не будет и царапины.
     В комнате стоял полумрак, на столе горела свеча, и все было очень таинственно, чарующе, завораживающе и впечатляюще. Четыре женщины хихикали в сторонке и явно посмеивались над нами.
     - А почему девяносто семь, а не сто? Почему?
     - Потому что, если скажу сто - не поверишь. Круглые даты называть - это ложь. Девяносто лет - это я тебе гарантирую. Главное, берегись в молодости, после войны. Верь мне - это обязательное условие! Я только наполовину хохлушка, а наполовину - настоящая цыганка! Все секреты и таинства мне известны!
     - Да, ты, всем, наверное, по девяносто семь - девяносто восемь лет обещаешь? - усмехнулся Сергей.
     Валентина резко взяла ладонь лейтенанта, взглянула и так же резко отвела в сторону.
     - Тебе я этого не скажу Сережа!
Даже в полумраке было заметно, как лейтенант стал резко бледнеть, и его руки задрожали.
     - Сережа, не дрожи! Тебя на войне не убьют, успокойся. Не убьют! Но линия жизни у тебя не длинная. Вот так-то. Не всем везет. Но и тебя в Афганистане не убьют! Только ранят…
     - Ты всем говоришь, наверное, не убьют, а ребят все убивают и убивают! - заорал вдруг Сережка.
     - Нет, я в этом случае ничего не говорю, я никогда не вру и не обещаю лишнего, - вздохнула гадалка. - Карты обещают вам успех, удачу, карьеру, звания. Но жизнь у обоих будет не одинаковая по продолжительности. Но оба вернетесь домой! А всех кто ко мне приходил, и кого должны были убить - уже убили. Я пока больше ни одной руки с печатью смерти не видела из тех, кто приходил сюда.
     - О-ах! И командир полка приходил? И замполиты были тут? - удивился я, шумно выдохнув.
     - Нет. Тут не были. По пьянке как-то вызвали к себе, и я им гадала и предсказала судьбу. Все трое рыдали от счастья, а потом упились до полусмерти. Я даже испугалась, что ошиблась, и они умрут от слоновьей дозы спирта. Но обошлось,  как видите, живы по прежнему.
     Валентина говорила и говорила завораживающим голосом, а сама тем временем все раскладывала и раскладывала карты. Собирала, перекладывала и вновь собирала. Осмотрела мою голову и продолжила гадание.
     - Судя по форме макушки, быть тебе много раз женатым.
     - Сколько раз? - удивился я.
     - Больше, чем два раза! Макушка очень запутанная.
… Ну да, все верно, до девяносто семи лет времени очень много, - подумал я про себя.
   - Ну, вот и все. Пьем чай, а больше сказать интересного мне вам нечего, - завершила гадание колдунья.

     …Быстро проглотив чашку ароматного чая, я задумчиво побрел в казарму. Если ведьма не врет, значит, все будет хорошо...

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

ПОЯСНЕНИЯ

     Кяризы - разветвленная ирригационная система колодцев для орошения полей
     БРДМ - боевая разведывательно-дозорная машина
     СПС - стрелково-пулеметное сооружение из камней
     "Утес НСВ", ДШК - крупнокалиберные 12,7 мм пулеметы
     "Ураган", "Град" - реактивные системы залпового огня
     "Крокодил" - вертолет огневой поддержки "МИ-24"
     "Лепестки" - противопехотные мины в форме листка "Зеленые",
     "сарбосы" - солдаты афганской армии
     МОН-100, МОН-50 - противопехотные мины направленного действия
     АГС - автоматический станковый гранатомет
     Подствольник - подствольный гранатомет
     "Итальянка" - противотанковая мина
     "Охота" - противопехотная мина
     Безоткатка - безоткатное орудие
     "Грачи" - штурмовики
     Ханумка - афганская женщина
     Дувал - стена дома или забора
     БМП - боевая машина пехоты
     Дукан - афганский магазин
     Бача - афганский мужчина
     БТР - бронетранспортер
     "Муха" - одноразовый гранатомет РПГ-18, РПГ-22
     "Василек" - 82-мм автоматический миномет, транспортируемый на автомобиле или МТЛБ