На фото: Студентки медучилища на практике селе Абай, июнь 1943 года. В первом ряду вторая слева Лида Колоскова
Пешком из Ташкента в Чимкент.
Август 1943 года.(Мамины рассказы)
В конце августа 1943 года поехала на поезде в Ташкент. Поезд шел больше шести часов через Арысь. Остановилась у Лизы Шуваловой – давней маминой подруги. Они познакомились еще в 20-е годы в Туркестане, где работали телефонистками на телеграфе и были очень дружны. Лиза с двумя дочками жила на улице Пролетарской в деревянном жактовском доме, муж ее был на фронте. Девочки тоже учились в ТашМИ.
Выяснив в институте, что в списках я числюсь и смогу продолжать учебу, отправилась домой за теплыми вещами.
Однако во время войны из Ташкента уехать оказалось непросто. Железнодорожные билеты продавались только по специальным пропускам милиции, а для этого необходимо ещё и разрешение деканата. В деканате и милиции огромные очереди на несколько дней. Выяснив это, решила воспользоваться другим путём, т.к. ни денег, ни времени столько ждать, у меня не было.
На станции Кызыл-Ту в 30 км от Ташкента у мамы была знакомая по почтовой службе Тося. Она была спецкурьером, отправляла с поездами спецпочту, и могла посадить меня на проходящий поезд, так она уже отправляла маму весной 1942 года. Рассчитывая на это, решила ехать к Тосе.
Не предупредив Шуваловых, так как ни их, ни соседей не было дома, я поспешила на пригородный поезд. Доехала до станции Кызыл-Ту, там узнала, что Тося два дня как в отпуске. Просить кого-то, чтобы мне помогли, не могла, боясь подвести Тосю. Пошла в совхоз Капламбек, где она жила, это 3 км от станции, там сообщили, что Тося уехала в Чимкент.
У меня все внутри оборвалось. Как же быть, что делать дальше? Спросив у хозяев, где можно переночевать, побрела в гостиницу. Это был знаменитый винный совхоз, поэтому и гостиница там была.
Возвращаться в Ташкент не было смысла: хлебной карточки нет. Денег на проходящие машины (полуторки) тоже. Если железнодорожный билет стоил 15 рублей, то на попутку надо было целых 150. Я понимала, что таких денег у мамы нет, даже если б и нашлась попутка до самого дома, мы не сможем за нее рассчитаться.
Вспомнила, что весной неподалеку проходила практику от медучилища, и нам не заплатили, но обещали, решила сначала пойти в райцентр Абай за заработком.
С утра отправилась в Абай, проделав 15 км. На месте в райисполкоме денег не дали, вытолкав, что называется взашей.
Я вернулась очень расстроенной к хозяйке-казашке, у которой в июне жили группой, а сегодня оставила свои вещи. Она в это время пекла во дворе в тандыре лепёшки, посочувствовав мне (она говорила по-русски) и, напоив чаем, дала на дорогу две лепёшки, чем я была очень растрогана, это же был 1943 год. Добрая женщина спасла меня от голода, т.к. эти лепешки оказались единственной едой в моем путешествии.
Пошла назад в Капланбек. Дорога пыльная, пустынная, ни души впереди и позади.
Вдруг вижу, навстречу мне едет на ишаке старый казах. Я очень испугалась: «мало ли что, вокруг ни души». Всадник приближался, тыкая в шею ишака своей камчой и, напевая извечную степную песню, проехал мимо. Услышав слово «кызым» (девушка) в его непрекращающейся песне, я поняла, что это обо мне и как-то сразу успокоилась, как будто степь признала мое право на существование и приняла меня.
Вернувшись в Капламбек, то есть, пройдя 30 км за день, заснула в гостинице с тяжелыми мыслями. Проснувшись утром и, осознав свое безвыходное положение, приняла отчаянное решение идти в Чимкент пешком.
Пройти предстояло больше 90 километров, имея полторы лепешки и бутылку воды. Немного денег не в счет, на них далеко не уедешь. Очень боялась всяких историй, которые могли приключиться с молодой одинокой девушкой в пути, поэтому, чтобы не привлекать к себе внимания, дорогу ни у кого не спрашивала.
Географию знала хорошо и по солнцу ориентировалась, зная, что Чимкент находится на север от Ташкента.
Вышла из Капламбека и пошла себе по шоссе, предположительно в сторону Чимкента.
Августовское утреннее солнышко стало пригревать сильнее, когда я вошла в село Степное. Село основано еще в XIX веке немцами и всегда славилось своей чистотой и порядком.
Даже в те годы, оно отличалось аккуратностью: побелённые домики, у каждого дома - забор и ухоженные дворы и сады.
Очень хотелось пить. Опасаясь привлекать к себе внимание лихих людей, я всё же остановилась у одной калитки, увидев, что хозяйка набирает воду из колодца. Я окликнула ее и протянула бутылку.
Она наполнила бутылку и, не задавая вопросов, ушла, а я, довольная этим, отправилась своей дорогой.
Шла как-то весело, все попавшиеся мне по дороге люди были не опасны, а наоборот, даже помогали, чем могли. Появилась уверенность, что я правильно сделала, решив идти пешком.
Где-то вычитала, что оптимизм это признак детства, а я в свои 19 лет была совсем ребенком. Выросла в большой семье дедушки, была единственным ребенком среди взрослых, всегда занятых трудом. До меня никому не было дела, мама меня оберегала от всего, боясь потерять, как потеряла моего отца. Поэтому мой поступок был очень отчаянным и рискованным. Как будто проверка на мою способность принимать решения и выполнять их.
Утолив жажду и вдохновившись, я покинула село Степное.
В голове всё время звучал «Марш энтузиастов», который был гимном нашего в 10 «Б»:
«Нам ли стоять на месте
В своих дерзаниях всегда мы правы
Труд наш есть дело чести
Есть подвиг доблести и подвиг славы…
Пламя души своей, знамя страны своей
Мы пронесём через века…»
И ещё одна песенка, из кинофильма «Девушка с характером»:
«Если я ушла из дома,
Нелегко меня найти,
Я одна могу полсвета,
Легким шагом обойти…».
Правда я домой шла, а не из дома.
Шоссейная дорога в те годы была вымощена булыжником, идти по ней трудно, особенно в босоножках. Из-за грузовиков, которые иногда проезжали то в одну, то в другую сторону, приходилось переходить на обочину, а там пыли по колено. Параллельно мощеной дороге шла грунтовая, но на ней пыли было еще больше.
Больше всего боялась, вдруг остановятся, предложат подвезти, а денег у меня нет. Завидев машину издали - уходила от дороги в сторону. Каждый раз, продираясь через колючку и сухую траву, царапала уже сбитые ноги.
Потом возвращалась на дорогу в пыльную завесу, оставшуюся после машины.
Дорога была пустынная, никто не обгонял и не попадался навстречу. Горячий воздух, палящее солнце, сухая степь вокруг, ни тени, ни кустика, чтобы передохнуть, чуть-чуть остыть.
Неожиданно увидела, что дорогу пересекает река. Это был Келес. Я спустилась с дороги, отошла от моста подальше. Вода в реке была мутноватая, но с каким наслаждением я умылась, помыла свои саднящие ноги, сгоревшие руки и плечи. Купаться побоялась, не умея плавать. Какая же радость встретить в степи воду!
Так дошагала до села Ленинское. Это село находится в низине, и, когда поднимаешься на пригорок, то с него хорошо видно всё село.
Вдали я увидела сухую сгорбленную женщину, идущую по шоссе, она несла за спиной большую охапку верблюжьей колючки – единственного топлива для печки.
Ускорив шаг, вскоре поравнялась с ней, поздоровавшись, я спросила, есть ли тут гостиница, она ответила с сильным немецким акцентом: «Гостиницы нет, есть чайхана, где можно переночевать».
Спросила, куда я иду (тут уж я перестала бояться) и, поговорив немного, она добавила: «Если вы не устроитесь, то приходите ко мне», - и показала на домик в переулке с маленьким окошечком, она ушла.
Уже темнело. Вскоре я подошла к одноэтажному зданию с надписью «Чайхана».
Дверь открыта настежь. Шагнув через высокий порог, я увидела большую комнату около 30 м2 , узбекского типа: во всё помещение глинобитное возвышение (канн), на нём можно сидеть, принимать пищу и спать, полностью покрытое кошмами и одеялами. Подойти к этому сооружению можно было с двух сторон. В левом углу комнаты было такое же возвышение, только меньших размеров.
Напротив двери спиной сидели пожилые узбеки - аксакалы. Возле самовара старик-чайханщик разливал чай, на подносах стояли чайники и маленькие пиалы.
Старики мирно беседовали, не обращая никакого внимания на меня. Я поздоровалась с ними. Старики ничего не ответили.
По узбекскому обычаю женщине в чайхане было не место. И только придорожное расположение этой чайханы, одновременно служившей гостиницей, и военное время позволили мне зайти в нее.
Для стариков я просто не существовала.
Справа в дальнем углу я заметила русскую женщину с грудным ребёнком, подошла к ней и поинтересовалась, можно ли здесь переночевать. Она сказала, что можно, только надо заплатить за ночлег чайханщику. «Я здесь ночую третий день», - добавила она.
Подумав немного, я решила все же пойти к той старушке (видимо она была немка из ссыльных).Найдя её домик с маленьким окошечком, закрытым газетой, я постучала, никто не отвечал, постояв немного, вернулась в чайхану.
А женщина с грудным ребёнком и говорит: «Приходила старушка и спрашивала о вас».
Пожалев, что мы со старушкой где-то разошлись, я всё же решила остаться в чайхане, чему и женщина была рада: «Так будет веселее», - сказала она. К тому же на улице совсем стемнело.
Купив у чайханщика чайник чая, и расплатившись заранее за ночлег, я ела свою лепешку, приглашала женщину, она отказалась, так как уже пила чай, и сказала: «Ложитесь к стенке», - я очень обрадовалась, что буду защищена ею.
Я улеглась к стенке, подложив под голову авоську, и тут же уснула.
Проснувшись на рассвете оттого, что замёрзла, я встала. В дальнем от нас углу на отдельном канне спали вчерашние старики. Спавшая рядом со мной женщина с ребенком проснулась и сказала: «Ещё рано, куда же вы собрались?».
Но я решила, чем мёрзнуть - лучше пойду, уже светло.
Двери чайханы были открыты, и я снова отправилась в путь.
Солнце ещё не взошло. Конец августа уже сказывался, ночью степь сильно охлаждалась, и был резким переход от ночи ко дню. Когда я вышла из чайханы, охватило холодом. За ночь успели остыть и булыжник на дороге, и пыль на обочине. Босым ногам холодно было идти, а босоножки жалела.
Успокаивало то, что село Ленинское – это почти полпути до Чимкента.
От быстрой ходьбы согрелась, и снова как-то радостно стало, что уже скоро буду дома.
Тут и солнышко пригрело. Опять стало жарко.
А вообще-то я фантазёрка, иду по дороге, летит на небольшой высоте самолёт «кукурузник» в Ташкент, через некоторое время летит обратно в Чимкент, а я думаю, наверное, летчик смотрит сверху и себе думает: «Откуда в степи девушка и почему она здесь?», - а я была в комбинированном платье, которое мне шло и в шляпке с полями. И на всю огромную степь одна-одинешенька.
Я это не придумала. До войны один раз дядя Саша взял меня с собой на аэродром и я впервые оказалась в небе. Мы летели над городом, дядя Саша разбрасывал листовки к 1 Мая, а я восторженно разглядывала улицы, людей в праздничной одежде, знамена. Удивлялась, как хорошо было все видно.
А степь-то наша южно-казахстанская за лето выжжена жарким солнцем и повсюду только верблюжья колючка, высохшая трава да перекати-поле и кругом никого и никаких селений. И только иногда промчится мимо меня, громыхая и поднимая клубы пыли, полуторка.
Рельеф степи стал неспокойный, холмистый, а потому шоссейная дорога местами извилистая, порою то подъём, то спуск.
И вот на одном из поворотов на спуске, прямо у обочины дороги, я увидела столы, скамейки к ним, а под навесом играющую ребятню. Несколько женщин хлопотали у котлов, готовили обед, рядом со столом горка арбузов и дыней. Ну, прямо как в сказке! Кругом огромная степь, а тут такое чудо.
Я подошла ближе и, не сходя с дороги, попросила у них воды. Женщины очень удивились моему появлению.
Пригласив к столу, расспросили, куда я иду, угостили арбузом, дали небольшую дыню. Это был полевой стан, а поле, где работали люди, было далеко, отсюда их видно не было.
Спросила у них, далеко ли ещё до какого-нибудь селения, и отправилась дальше. Усталости, как ни странно не чувствовала, только было больно подошвам ног, идти по булыжнику, разогретому от солнца и горячей пыли.
Была одна цель - скорее дойти до Чимкента.
На подходе к следующему селению Шарап-Хана, я заметила слева вдали от дороги в ложбине цыганский табор. И вдруг, отделившись от табора, идут двое, причём торопятся, стараются идти мне наперерез.
Вот тут-то я испугалась. Цыган мы боялись, в детстве нас пугали, что цыгане увезут в табор.
Цыган с цыганкой подходят, а цыганка и говорит: «Давай погадаю». Тут уж деваться некуда. Отошли от дороги, присели на корточки, погадала, пожелала хорошей дороги, и за то спасибо. Выманила кофточку украинскую и вроде бы часы, точно не помню, посмотрела на босоножки, которые я держала в руках, не понравились, совсем разбитые, и потребовала денег, отдала ей копеек 20, и отстали.
Вскоре дошла до села Шарап-Хана, расположенного вблизи Казгуртского перевала. В чайхане много народу, все мужчины. Взяла чайник чая, доела остаток лепёшки и дыньку. В этом селе водители отдыхали, преодолев затяжной подъем, если ехали из Чимкента или, наоборот, перед спуском, если ехали из Ташкента. Зимой Казгуртский перевал был очень опасным, машины так и летели в кювет при гололеде.
Не помню у кого, выяснила, как далеко до Фоголевки, и пошла дальше.
Оказалось, это село располагается сразу после спуска. С перевала было хорошо видно всё село. Идти под гору было легче, скорее хотелось дойти до Фоголевки. Справа красовался Казгурт, и казалось, что до дома рукой подать. От Фоголевки до Чимкента всего 30 километров.
Издали я заметила, что на дороге у домов скопилось много машин, около них толпились,
очевидно, водители. Осторожно обойдя их стороной, остановилась недалеко от двухэтажного здания гостиницы. Услышала разговор, что в гостинице мест нет. Да если б и были места, денег-то все равно нет. Стала паниковать, еда закончилась, денег нет, ночь скоро. Надеялась только на свои ноги.
Что делать дальше, не знаю. Темнеет. Стою, разглядываю всё вокруг.
Увидела табличку на одном из домов – медпункт. Сейчас вспомнила об этом. Почему было не зайти, не попросить помощи у медиков, помогли бы как-то, хоть ночлегом. Но тогда и мысли об этом не было, стеснялась всех.
Вдруг подходит ко мне тёмноволосая, загорелая женщина, очень энергичная, я её сразу узнала, это была Ася - подруга детства моей тёти Вали.
Когда тетя Валя еще училась в школе, она часто к нам приходила. Они всё писали какие-то альбомчики с примитивными стишками и рисунками вроде сердца, пронзенного стрелой. От этого мещанства мне было противно и тошно. Эта тетя Ася ко мне почему-то приставала, а я её терпеть не могла.
Жила она в большой бедной семье бухарских евреев. Тётя Валя её всегда кормила и с собой давала овощи и виноград. И вот эта тётя Ася подходит ко мне и спрашивает: «Ты откуда взялась тут и куда собираешься?».
Я всё ей рассказала и добавила, со смущением, что денег у меня нет, а надо ехать домой. Она и говорит: «Я работаю экспедитором, сейчас, правда, в Чимкент не еду, а тебя отправлю».
Тут же договорилась с первым попавшимся водителем, ехавшим в Чимкент, посадила меня в полуторку, в которой в ящиках везли яйца.
Место нашлось в самом конце кузова, между ящиками и бортом. Ася подсадила меня, и я еле пристроилась в этой щели, поджав ноги. Я ещё раз повторила, что денег у меня нет. Она махнула рукой, и больше я ее никогда не видела.
Около кабины в кузове уже сидели несколько человек.
Машина тронулась. Пылища, на любом ухабе меня подбрасывало и полностью обсыпало пылью.
Быстро стемнело, как это бывает у нас на юге.
Но тут вдруг начали собирать деньги. Сборщик кричит мне, давай деньги, я отвечаю, что с вами же договаривались об этом. Сборщик даже не захотел слушать постучал по крыше кабины, машина остановилась.
Водитель выругался и сказал: «Нашёл место, где останавливать машину, теперь я её не заведу, это же на подъёме», - и пошёл крутить ручку. Сборщик снова заорал на меня и сказал, матерясь: «Слезай!».
Я спрыгнула с машины и пошла, думая, пусть отъедут, сойду потом с дороги и где-то под кустом отсижусь, дождусь рассвета и продолжу путь, так как от села отъехали далеко и возвращаться нет смысла.
Но тут же в голове промелькнуло: «А вдруг нападут бродячие собаки? Решила вернуться к машине, которая еще стояла. Пойду-ка впереди машины - пусть видят, кого они бросили в степи». Обошла машину и пошла по дороге вперед.
Вдруг из кабины женский голос: «Что случилось? Почему девушка идёт по дороге?» Пассажиры объяснили, в чём дело. Она возмущенно крикнула, чтобы я вернулась. От обиды я упрямо продолжала идти по дороге. Тогда женщина (видимо экспедитор) вышла из кабины и приказала: «Вернитесь сейчас же в машину». Тут я послушалась, пробормотала спасибо, кое-как подтянулась, уцепившись за борт, закинула одну ногу, потом вторую, и буквально завалилась в кузов в свое прежнее местечко, обливаясь слезами, так жалко себя стало от ее участия.
Водитель завел, наконец, машину, сел и мы поехали. Примерно через час были в Чимкенте.
Остановились на Таштракте, еще на старом, ближе к нынешнему автовокзалу. Водитель вышёл из машины и сказал, как бы извиняясь: «Кому в город, сходите, мне на «свинцовый». Он ехал в продснаб свинцового завода, то есть налево, а в город - направо.
Спрыгнув с машины, я подошла к кабине, поблагодарила еще раз женщину и спросила, как их найти, чтобы отдать деньги.
Она очень удивилась и сказала: «Этим проходимцам ещё и платить? Не выдумывайте».
Я, окрылённая, что уже в Чимкенте, пошла с попутчиками. Это были два узбека – старик и молодой парень. В старом городе они, дойдя до зелёного базара, свернули налево на улицу Амангельды. Я осталась одна, ничуть не испугавшись, хотя было уже около полуночи.
Быстрым шагом дошла до площади Ленина, затем свернула на Советскую улицу. Город спал, ни одного огонька, хотя это глубокий тыл, затемнение было обязательным.
Стояла оглушительная тишина. Только по булыжной мостовой гулко раздавались шаги моих ног в босоножках.
Взошла огромная круглая луна, ее свет сказочно освещал высокие тополя и одноэтажные домики нашего города, весьма отличавшиеся от большого шумного Ташкента.
Всю дорогу мне казалось, что кто-то витает надо мной и охраняет. Оказавшись на родных улицах, я почувствовала себя в полной безопасности.
Почти бегом достигла улицы Сталина и через некоторое время я уже стучала в нашу калитку. Открыла тётя Валя, спросонья, от удивления она попятилась назад и чуть не упала.
- Э, э,ты откуда, что случилось? – воскликнула она.
И не удивительно, я стояла в калитке вся с ног до головы в пыли, вокруг глаз «очки», разводы грязи от слёз, при лунном свете вид у меня был действительно ужасный.
В доме все проснулись, спрашивают:
- Валя, кто там?
- Да, Лида приехала.
Все всполошились. Бабушка, дедушка, мама, из своего дома пришла тётя Оля, собрались во дворе за обеденным столом и стали расспрашивать, что произошло, почему так поздно приехала, и почему в таком виде.
Я кратко рассказала, как шла из Ташкента пешком.
Удивлению родных не было предела. Все заохали. Дедушка сказал: «Хиба ж так можно?». «Тебя в дороге могли и обидеть», - сказала тётя Оля, строго покачав головой и поджав губы. «А как же Шуваловы, они же тебя потеряли, завтра же надо дать им телеграмму или позвонить с телеграфа» - добавила мама.
Одним словом, все отнеслись к моему «подвигу» предосудительно. Конечно же, никто не одобрял. Потрясение было сильным, такое впечатление, что, когда расходились спать, я для них все еще находилась в пути. Так им страшно было за меня.
Я считаю, что меня берёг Господь и Ангел-хранитель. Столько людей встретилось, и все помогали.
И ещё. Путешествие своё я начала в тех краях (станция Кызыл-Ту, поселок Сары-Агач, село Капламбек), где в 1927 году работал, болел и страдал мой папа, в этом тоже есть какая-то связь. Письма его из Сары-Агача мама сохранила для меня.
Больше разговоров о моём возвращении из Ташкента не было. Мама меня покормила, нагрела на печке под дубом воды, поставила около куста сирени оцинкованную ванну. Посадив меня в ванну, стала поливать из ковша, вода стекала грязными потоками, мои косички тоже были забиты пылью.Кожу лица, рук, ободранных ног, обгоревшую до багрового цвета, сильно пекло.
Кое-как, отмывшись, я отправилась спать. Я буквально завалилась в свою пушистую, пахнущую ароматом чистоты, накрахмаленную постель, и тут же уснула.
Моя мама и все наши очень любили чистоту. Ежегодно к Пасхе белили стены и потолок известкой во всех комнатах. Постельное бельё она стирала особым способом, сначала на стиральной доске вручную, а затем заливала кипятком с нашатырным спиртом. Оставляла на несколько часов, после чего в любую погоду, порой в мороз, на улице полоскала в 3-х водах, а в четвёртой - с синькой и крахмалом. От колодезной воды шёл пар, так как она была теплее наружного воздуха, бельё тут же вывешивалось на мороз, и получалось оно кипенно-белым.
Проснувшись от боя часов, я не могла понять, где я? В комнате темно, присмотревшись, я увидела наши старинные настенные часы, они пробили одиннадцать!
И тут поняла, что я дома!
В щёлку занавески пробивался лучик солнца. Быстро поднявшись с кровати, подошла к окну, открыв занавеску, увидела, тетя Валя достаёт воду из колодца, переливает в ведро и несёт, наверное, бабушке на кухню.
Наконец, я вышла во двор, яркое солнце освещало всё вокруг.
Бабушка во дворе уже готовила обед на печке, дедушка, по-видимому, уехал по своим делам на базар, так как ишачка с телегой не было видно. Тётя Оля, закончив работу на огороде, пошла к себе в дом. Мамы дома, конечно, не было, рано, не разбудив меня, ушла на работу. Мне сразу стало грустно и тоскливо. Очень хотелось побыть с мамой после такого испытания.
Все были при деле, только не помню, где были в этот момент Галя и Женя, мои двоюродные сестрички.
Через несколько дней к 1 сентября, я вновь отправилась в Ташкент. Мама, снабдив меня продуктами и тёплыми вещами, проводила на поезд Новосибирск-Ташкент. Учиться мне предстояло еще 5 долгих лет, т.к. зачислили меня вместо 3 курса снова на 1-й, но тогда этого никто не знал.
Три дня путешествия изменили меня. Я почувствовала, что смогу преодолевать трудности. А было их впереди еще немало: годы жизни вдали от дома, скитания по чужим углам и общежитиям, бесконечные «хвосты» из-за пропущенного года учебы, постоянное чувство голода и вины перед мамой, работавшей внеурочно машинисткой, чтобы я могла выучиться и стать врачом.
Много лет спустя, работая госсанинспектором, я часто ездила в командировки в Ташкент, Сары-Агач, Келес и обратно по этой же дороге на автобусах, на мотоцикле, на служебной «Волге».
Асфальтированное шоссе мало напоминало ту покрытую пылью булыжную и ухабистую бесконечную тропу. Но долгий двухчасовой путь в нагретой машине утомлял, сухой горячий пыльный ветер надоедал, а при закрытых окнах ехать было еще хуже. Хотелось скорее доехать и оказаться на месте.
И каждый раз, глядя на эту степь и вспоминая свое путешествие, меня охватывало чувство страха, как я могла одна пройти по этому длинному пути! Никогда и никому об этом не рассказывала, помня, какую неодобрительную реакцию вызвала у своих родных, да и не хотела хвастаться.
Но в душе всегда знала, что поступила правильно, найдя именно такой выход. Это путешествие стало для меня ориентиром на всю дальнейшую жизнь, когда приходилось во многих ситуациях надеяться только на себя, а теперь понимаю, что на Господа Бога.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/02/21/6