Ближе к вечеру в гости заявляется соседка, Марья Ильинична. Тихая такая, приятная старушка. Всегда чистенькая, с гостинцами, улыбается, присюсюкивает. Оно и понятно. Собственная внучка далеко, в Америке, а хочется и поиграть с ребятёночком, и потискать его, и внимание получить, - скучает, одним словом. Стоит ей только лишь Настеньку увидеть – трясется вся, на нет исходит. Антонина Егоровна, в свою очередь, очень её по-стариковски понимает и оттого не препятствует - пускай, мол.
Опять же от визитов этих – прямая польза. То куколку какую притащит, то конфетину, а бывает, что и бугристых мандаринов целую сетку: красота. Так что улыбается ей наша вертихвостка по-полной. И на коленках сидит, и приобнять позволяет, и ямочки свои трогательные на щеках демонстрирует во всех ракурсах. Марья Ильинична, конечно же, все ахает да умиляется, а Егоровна только головой качает: уймись, хитрюга, не доводи пожилого человека до сердечного приступа.
Все перетекают за стол. Старухи ударяют по сладкому белому, краснеют и начинают разговоры «за жизнь». Настенька – тут же, рядышком, невинно шелестит фантиками, не пропускает ни единого слова.
- По радио сегодня сказали, будет еврейский новый год, - начинает Антонина Егоровна. – Надо же какая несуразица: на дворе осень, а у них – новогодние гулянья. Чудно….
- Ничего удивительного, - перехватывает эстафету Марья Ильинична. – Для всех нас, православных, странно, конечно. А для ихних пейсатых батюшек - в самый раз. Потому как все у них не так, как у других людей. Вместо светлого праздника Пасхи – Песах. Одно название чего стоит, не говоря о содержании. У всех цивилизованный народов празднуется, к примеру, Воскресение Господа нашего, Иисуса Христа, у них же - исход из Египта. У всех на дворе давным-давно стоит год две тысячи девятый, у них же – мало того, что 5770-й, так и тот – наступает только. Где это видано?
Марья Ильинична шумно вздыхает, затем подливает себе портвейну.
– Вместо букв – закорючки. Вместо благочестивого обряда крещения – публичное подрезание пиписек – кровавое да бесстыжее. Вместо сокровенной молитвы – волчий вой да визгливые стенания, тьфу!
- А мне другое удивительно, - негодует Егоровна. - Погляди, чего получается. Про сионистский праздник я, между прочим, с самого утра слышала, даже по телевизору объявили. А про святых мучениц Веру, Надежду, Любовь и мать их, благочестивую вдову Софью - ни словечка. Как только людям не совестно….
- Ба-аушка, а ба-аушка, почему они называются мученицы? - не выдерживает Настенька. - Потому что умерли?
Старухи напряженно переглядываются.
- Святая София и дочери ее не скрывали своей веры во Иисуса Христа, - решается Антонина Егоровна. – За это их казнил нехороший римский император Адриан. Девочке Вере было 12 лет, девочке Надежде – 10, а маленькой Любочке – только 9.
- Знаю, знаю про Любочку, – радуется Настенька. – Синенькая юбочка, ленточка в косе, мне про неё мама читала!
- Так было только в начале…
Марья Ильинична утирает рот салфеткой и приходит на выручку подруге.
– А потом их жгли на железной решетке и бросали в раскаленную печь с кипящей смолой. Однако Господь, Своей Невидимой Силой, хранил их. Тогда император схватил маленькую Любочку, привязал к колесу и бил палками, пока тело ее не превратилось в сплошную кровавую рану….
- Ты не очень-то, не очень, - озабоченно шипит ей Антонина Егоровна. – Не увлекайся. Знаешь, какая она впечатлительная? Даже мультиков боится. Это просто такая сказка, - поясняет она, обращаясь к внучке напрямую. - Святые девы прославляли своего Небесного Жениха и оставались непоколебимыми в вере. Император велел накрыть во дворце огромные столы и устроить пир на весь мир…
- Все три красавицы-девицы с радостью встретили свою мученическую кончину, - вторит ей раскрасневшаяся Марья Ильинична. – Тут и сказке конец, а кто слушал – молодец.
Чайник на плите окончательно закипает. На окна споро надвигаются ранние осенние сумерки. Над миром нависает мягкий прозрачный покой. Старухи закуривают. Жадные сполохи сигарет будят воспоминания о свечах и молениях.
- А еще у них положено, чтобы на столе в новый год обязательно была рыбья или баранья голова…
Гостья допивает вино и тихо возвращается к главному, наболевшему.
– Чтобы, мол, всегда находиться в голове, а не в хвосте. Как вам это понравится, Антонина Егоровна?