Май! Милый, московский май! Свежая зелень кудрявится над стенами Кремля и у их подножия, весело сверкают волны Москвы-реки, подгоняя речной трамвайчик. Солнце успело высушить асфальт и парапеты набережной после весеннего ливня. Свежеумытая Москва еще наполнена влажным теплым воздухом, тихо струящимся в небеса…
Старое здание Румянцевки с зеленым куполом снова в лесах, ярко-зеленый склон под ним снова украшен пестрым цветочным бордюром – май!!!
Мои каблучки бойко цокают по крепкому асфальту, сумка приятно оттягивает плечо, словно лямка рюкзака, полуденное солнце, тысячу раз отраженное московскими улицами, проливается во все уголки, не оставляя места тени.
Свобода! Трепетное непонятное предвкушение новых событий наполняет сознание и увеличивает скорость – вперед!!!
Волхонка, залитая солнцем, встречает пастелью уютных особнячков, за которыми открывается зеленый, засаженный елями скверик перед входом в музей.
Пушкинский! Обожаю!!! Ни в один музей Москвы меня не тянет так, как сюда!
Где еще встретишь такое чудесное соцветие скульптуры и живописи разных веков! Синие таинственные сумерки египетского зала, лепные изображения богов, амфоры, саркофаги, мумии людей и животных… Останки павшей Византии – портреты смуглых кудрявых юношей с жгучим дышащим взглядом из-под сросшихся бровей, фрагменты истлевших ковров, украшения…
Парадная мраморная лестница, устланная багровым ковром, ведет к выставочному залу, остальное пространство особняка занимает общая экспозиция, где представлена всего пятидесятая часть сокровищницы Пушкинского музея…
А если нырнуть вправо, то попадаешь в уютный итальянский дворик, где можно расположиться на банкетке и набросать в блокноте сразу трех Давидов: красавца-исполина работы Микеланджело, и отливающих черным глянцем изнеженных мальчиков - Донателло и Андреа Вероккио…
Ника! Она парит над греческими статуями среди разыгравшейся над Элладой бури! Тончайшая ткань ее одежды, намокнув, многочисленными складками прилипает к ее телу, обрисовывая совершенные формы…
Внизу застыли белоснежные гипсовые слепки статуй Афродиты, Гермеса, Аполлона. Их безукоризненно правильные черты почти идентичны. И, переводя взгляд на Нику, я невольно пытаюсь представить ее лицо…
О ужас! Очередной клоновый профиль-совершенство, приставленный к торсу - немедленно остановил стремительный полет богини! К тому же результату привела моя попытка мысленно «дорисовать» ее ноги.
Я смотрела на статую широко раскрытыми глазами и в голове плыли строчки: «…и Время сжалилось над ним, и отмело тяжелый профиль суровых греческих богинь… Неизмеримо многомерны ее ступни и голова… Она летит через века сквозь паутину измерений из Ниоткуда в Никуда…»
Казалось, что был запечатлен тот миг, когда богиня «ныряет» из одного измерения в другое, и ее тело случайно промелькнуло в пространстве Земли…
Движение! Полет! Стремление! Вот, что мы видим, глядя на Нику!
Не отрывая взгляда от статуи, я опустилась на банкетку и нащупала в сумке блокнот… Но меня вдруг словно толкнули – я увидела улыбающегося мужчину, который направлялся прямо ко мне. Присев рядом, он попытался завязать разговор. Раздосадованная непрошеным вниманием, я поднялась и перешла в другой зал. Впечатление было нарушено, стихотворный поток иссяк… Я бездумно брела по залам импрессионистов, опустошенная и усталая…
Хотя Роден неизменно радовал меня в каждом зале!
Ева… Первый поцелуй… Жалко, что не мрамор!
Вспомнилась «Вечная весна» Родена… Здесь, к несчастью ее нет… Какая восхитительная работа! Фигуры влюбленных как бы растворяются в мраморе…
Помню, когда я в первый раз ее увидела, не могла оторваться: смотрела и плакала…
«На волю вырвалась фантазией Родена сама Весна из мраморного плена…
Заря Любви, совсем еще дитя, пришла из камня, в камень уходя…»
Стихи вернулись!!! И я поспешила к Нике через залы итальянской скульптуры.
Но стоило мне опуститься на банкетку, как рядом со мной немедленно сел другой посетитель музея и заговорил со мной. Мой ответный взгляд был мрачен. Я вышла на лестницу и спустилась в картинные галереи первого этажа. С трудом отвязавшись от преследователя, я взлетела по мраморной лестнице, огибающей исполинского Давида, чтобы снова вернуться в греческий зал.
И вот, блокнот и ручка - у меня в руках, я вожделенно гляжу на Нику, словно погружаясь в гиперпространство… И… массивная мужская фигура опускается рядом со мной!!!
Я чуть не застонала вслух! Настроение было испорчено окончательно, и я обреченно взглянула на пришедшего. Он, не глядя на меня, как-то отвлеченно спросил: «Я смотрю, Вы что-то пишете?» И, заторопившись, добавил: «Просто я тоже пишу, меня пригласили сделать обзор новой экспозиции».
В отличие от двух других кандидатов на общение, он не осматривал меня оценивающим взглядом, не пытался заигрывать. Взгляд его рассеянно скользил по барельефам греческих баталий. Было видно, что он, словно Ника… словно я… витает между небом и землей… И я ответила. Рассказала, что пишу уже давно, и сейчас складывается стихотворение, но я никак не могу его закончить.
Мы разговорились. Валера сказал, что ждет своего старого учителя, которому восемьдесят шесть лет, живет он рядом и должен уже прийти, и Валеру уже беспокоит его отсутствие.
«Я схожу, позвоню ему! Вдруг что-то случилось, возраст все-таки… Вы только не уходите, подождите меня здесь!»
Предчувствие Валеру не обмануло: учитель упал у порога своего дома, ударился головой и разбил лицо. Прийти он уже не сможет, но старика обязательно надо навестить.
«Пойдемте со мной!» - неожиданно предложил Валера. «Мой учитель живет совершенно один в целом доме. Знаете Кривоарбатский переулок? Пойдемте, это очень интересное место, Вы не пожалеете!»
Совершенно незнакомый человек… Зовет меня в дом на Арбате, где живет другой, совсем незнакомый человек… Совершенно один! В целом доме!!!
Перед глазами сразу возник огромный темный зал в полуразрушенном здании… Бр-р-р-р-р!
В сумке у меня – зарплата и отпускные… А если дадут по голове, отнимут сумку…
И никто не узнает…
И тут я вспомнила случайно услышанный гороскоп для Дев – для меня, значит: «В этот год Девам можно пускаться в любые авантюры – им ничего не грозит!»
Гороскопы, как правило, не предвещают «девам» ничего хорошего. Прозерпина у нас ущербная – с предвидением туговато… Поэтому, в кои веки раз, я порадовалась предсказанию и запомнила его…
Пожалуй, это было единственной причиной, объяснившей несвойственную мне неосторожность. Кроме того Валера совершенно не походил на ищущего приключений ловеласа.
Он был явно старше меня. Длинные, с проседью, волосы, кустистая нестриженая борода, вид он имел несколько мешковатый. Одежда его, не новая, но чисто выстиранная, была пропитана тонким запахом старинной московской квартиры, обстановка которой не менялась по меньшей мере столетие…
По дороге Валера мне рассказал, что живет вдвоем с мамой, которой уже за восемьдесят. У старушки отказывает память, уход за ней ложится на единственного сына…
Вечернее солнце согревало улицы, свежую зелень, чистый сухой асфальт… Было спокойно и приятно идти, и я забыла о своих опасениях.
Скоро мы оказываемся на Арбате и сворачиваем в переулок Кривоарбатский. Оказывается, я здесь никогда не была.
Странный, веселый переулок: он начинается и заканчивается на Арбате, огибая с десяток строений, словно приделанная к Арбату ручка-скобка. В самом его центре я вижу старый дощатый забор, из-за которого виднеется крохотный садик со скамеечкой, позади которого находится серый трехэтажный дом цилиндрической формы. Множество небольших вертикально вытянутых шестиугольных окон, словно ячейки пчелиных сот встроены в его стены.
Валера привел меня в знаменитый дом Мельникова – памятник архитектуры 20-х годов, в стиле модерн. Сюда специально приезжают экскурсии, но хозяин пускает к себе домой далеко не всех…
Под широким балконом – длинное крыльцо с застекленными дверями. Оттуда к нам легким шагом спешит радушный седой старичок с несовременным открытым лицом.
Действительно, поперек носа у него – свежий рубец. Валера не солгал мне.
Виктор Константинович – сын известного архитектора Константина Мельникова, который в начале века проектировал строения оригинальных конструкций. Среди них - гараж гигантских размеров, расположенный на мосту (заказ Парижа), поющий фонтан в Центральном парке имени Горького. Эскизы, выполненные на огромных ватманских листах, висят в коридоре, на первом этаже. С изумлением я замечаю, что фонтан, который я видела тысячу раз, должен был выглядеть совершенно по-другому! Маленькие рыбки по углам фонтана, из которых сейчас бьют струи в его центр, на эскизе – огромны и расположены за пределами фонтана – по углам самой площади! И гигантские струи из их ртов должны были бить прямо над прохожими, сходясь в центре фонтана!
Первый этаж разбит на несколько помещений. Есть кухня с печкой, раковиной и настоящей газовой плитой. В соседней комнатке-каморке стоит никелированная кровать, покрытая старым шерстяным одеялом.
В миниатюрной гостиной – множество картин, портретов, натюрмортов, пейзажей. Это работы Виктора Константиновича. Он – художник.
Мы поднимаемся по легкой винтовой лестнице на второй этаж и попадаем в зал, залитый солнцем! Лучи света льются из окон-сот со всех сторон!
Это мастерская Виктора Константиновича. На мольберте – последняя его работа, автопортрет. Я долго смотрю на него. Портрет написан на белом фоне – белой краской с легкими добавлениями оттенков темно-медового, небесного, золотистого и розового. Лицо старика словно растворяется в холсте, и невольно слышатся слова: «Я ухожу…»
В этом же стиле выполнен весенний пейзаж, исчезающий в густом белом тумане…
Мы спускаемся вниз – пить чай. Виктор Константинович мне очень нравится. У него восхищенный взгляд, видно, что он любит жизнь. Одет он просто, но опрятно. Я помогаю ему хлопотать по хозяйству.
В это время приходит знакомая Виктора Константиновича – Галина. Скорее всего, они с хозяином дома – ровесники. Черная копна волос с низкой челкой обрамляет выразительное лицо, резкие черты которого подчеркнуты яркой косметикой, прическа тридцатых годов, цветное платье под легким жакетом, на шее - крупные бусы. Галина – журналистка. Она принесла первую клубнику и кулич со свечкой – идут пасхальные дни. Видно, что Виктору Константиновичу она очень нравится. Он радостно суетится вокруг нее, усаживая рядом с собой, взгляд его полон нежности и я, в последнее время чересчур избалованная вниманием в обществе, невольно чувствую укол ревности.
Где ты, мой старый шестиструнный «Орфей»? Будь ты со мной, я знаю, кто бы стал центром внимания. Но гитары нет. В доме нет даже пианино, хотя оно так и просится в солнечный улей второго этажа! «Христос Воскресе!» - звучит за столом. Все встают и начинают петь какую-то праздничную молитву. Я ее не знаю, поэтому только слушаю нестройный хор надтреснутых голосов и ужасно жалею, что не могу присоединиться.
Чай был ароматным, кулич – объедением, клубника – божественной!
У Галины сверкали глаза, когда она рассказывала, как пыталась прорваться на митинг на Лубянской площади. Как она упрашивала омоновцев разрешить ей посидеть за заграждением в тени деревьев и послушать, что происходит на митинге. Всей душой она была вместе с собравшимися!
Хрупкое тело Галины все напряглось, излучая знакомую энергию…
Ника! Одно стремительное пике – и все закончится… Так и случилось. Разговор переходит в другое русло.
Солнце уже садится, скоро стемнеет, мы прощаемся с хозяином дома. Он провожает нас с Валерой до калитки. «Как она говорила!» - восхищенно смотрит он на задержавшуюся в прихожей Галину. «Только говорила…» - мелькает в голове у меня. «Сколько таких, сотрясающих воздух вокруг… А дела – нет…»
А с другой стороны, график существования человеческого общества сродни кардиограмме - череда трехфазных периодов: революция, террор, спад… И – в цикл… Стоит ли копья ломать? Оставим наши стремления непостижимой скорости мысли… Божеству… Нике!
Виктор Константинович приглашает нас снова, и я обещаю в следующий раз прийти с гитарой и спеть ему старинные романсы, и наконец, ловлю его обожающий взгляд: «А Вы умеете?» Я ласково киваю и мы прощаемся. Калитка закрывается навсегда.
Следующего раза не было… Я не стала встречаться с Валерой. Стремительный водоворот жизни заставил меня поменять и работу и жилье… Но сколько раз мне хотелось заглянуть на огонек в домик-улей в Кривоарбатском переулке!
Однажды, когда мы с племянницей шли в Пушкинский музей, я рассказала ей эту историю. Мы бродили по залам, постепенно пропитываясь жизнью древних веков и зашли в зал греческой скульптуры, но только присели отдохнуть на банкетку у подножия Ники… Как в зал вошел мужчина, и радостно улыбаясь, направился прямо к нам!!!
Не сговариваясь, мы с Лизой поднялись…
Кто знает, может быть, мы ошиблись, убегая, и богиня нам готовила не менее интересную встречу, созывая в пространственный омут своего проявления творческие родственные души?