Серые потёки на стекле от дождей прошедших и мелкие капли на стекле от дождя идущего. Раму белую когда-то, но теперь покрытую густой жирной копотью от машин. Тёмную комнату и неверный свет двух свечей, бледные тени, дрожашие на стенах и потолке. И женщину, стоящую перед окном, курящую третью или четвёртую сигарету; красивую женщину, лицо которой казалось то совсем юным, то равнодушно зрелым.
Это была очень красивая женщина. Ботинкам сразу захотелось узнать, какие на ней туфли. Почему-то казалось им, что именно туфли, а не домашние тапочки, которые никак не может носить такая женщина. А оказалось - она совсем босиком. Пол был холодным, и ноги её застыли, но она, не обращая внимания, продолжала тянуть дым и свои невесёлые мысли.
"Зачем я это сделала? - думала женщина. - Зачем так с ним разговаривала? Я его больше не увижу." И тут же: "Да куда он денется! Вернётся, точно вернётся. И я звонить первой не буду." И вспоминались ей почему-то осенний парк, листья с непрестанным шелестом кружащиеся в полёте, поднимавшиеся со случайным потоком воздуха, переворачивающиеся и всё равно падавшие вниз, всегда вниз, закономерно и ожидаемо только вниз.
"У него было такое каменное лицо. Он уже принял решение. Всё кончено. Всё кончено" - женщина нервно взбила пальцами волосы, поёжлась, переступила босыми ногами и прижалась к батарее, спрятанной под подоконником. Батарея была горячей и почти обжигала нежную кожу. И такое удовольствие было ощущать этот жар, который не мог ни согреть, ни обжечь по-настоящему, странное удовольствие, граничащее с болью.
Раздался звонок. Женщина бросилась было к столику, но вдруг остановилась и пошла медленно. Телефон продолжал звонить. Она вздохнула, нехотя взяла трубку и нехотя сказала:
- Алло? А, это ты... Да, я спала, а ты меня разбудил. Что, не мог до утра подождать, что ли?