Глава 23.
Странно, что я вообще очнулся. Зофир, не исполнил угрозы, что однако не искупало всех его грехов и преступлений.
Из дальнейшего рассказа я решил, что старик свихнулся на почве непризнанности величия. Страшно подумать, какой силой
в течении почти полувека, обладал скромный лавочник... О злодейских убийствах шептались на базарах и во Дворце, в
чайхане, и дома. Апсудиан никто не видел, но они были у всех на устах. Как ликовал Зофир, когда очередной покупатель,
выбирая обветшалый манускрипт, рассказывал о вездесущих поклонниках Апсу Первородного! Зофир сочувственно кивал,
поддакивал, закатывал глаза к небесам, а в душе упивался неслыханным счастьем. Упивался, зная, что и этот покупатель,
и любой обитатель Пальмиры, может распрощаться c жизнью из одной его прихоти. Вы косо взглянули на меня? Зря...
Как он возвышался в собственных глазах, как уважал себя, но однако, однако и как он мучался? Незаметный торговец книгами
был истинным властителем города и никто, абсолютно никто, не подозревал об этом. Возможно друзья подшучивали над ранней его лысиной. Да знали бы вы?.. Но никто не знал, а цену реальной власти, не сопровождаемой почётом и славой, торговец не ощущал.
Хотелось почестей, шёпота вслед... А приходилось удовольствоваться величественным презрением. Он терзался своей
безвестностью и восторгался своей силой. Восторгался до тех пор пока не оказался посмешищем в организации которую
искренне считал своей. Он придумал её, он создал её, он возвеличил всех этих "молодых"... А они? Они предпочли не игры в
в ритуальные заговоры, а заговоры самые, что ни на есть реальные. И вот, непризнанный палач замкнулся в личине слобоумного.
Только в "доценьке" своей, да в набегах на дворцовую купальню, Зофир отныне находил отраду. Презираемый даже былыми
соратниками, даже женой презираемый, Зофир презирал всех их в ответ, считая себя великим и непонятым, исполненным мощи,
которую он исключительно из великодушия не желал обрушивать на головы ничтожных насмешников. Думаю, о визитах престарелого апсудианина в девичью мыльню, Великий Евнух знал давно. Знал и поджидал нужного момента. Когда же этот момент настал,
он в мгновение растоптал остатки самоуважения старца.
Зофир, как выяснилось, не только выдал своих собратьев. Спустившись к Дому Апсу, он заколол постоянно дежурившего
там часового, выкрал талисман и вручил его евнуху с описанием страшной тайны. Но и этим не исчерпывался список его низостей.
Утром он собрал не задействованных шефом янычар апсудиан, на совет. Здесь-то и застали их люди Великого Евнуха. За минуту до нападения Второй Раб предложил собравшимся сложить кинжалы в пирамиду, чтобы благословить их именем Апсу. Собратья
ухмыляясь про себя и тихонечко посмеиваясь, выполнили просьбу "слабоумного". Из-за чего тут спорить? Спорить и действительно
не из-за чего, а через несколько минут, и некому. Трупы апсудиан уволокли в дальние ходы выработок, смыли кровь и избранные
Великим Евнухом тринадцать его бойцов, под видом апсудиан принялись поджидать Багура с его людьми. Это были смертники
приносимые главой гарема в жертву и знавшие об этом. Ни один из них не дрогнул в бою. Не дрогнули они вскрывая собственные
вены. Из троих взятых Багуром в плен, одному надлежало вынести все пытки , для правдоподобия утверждения двух других,
что ни трона, ни малахитового гада из пещеры никто не выносил. Преданность слуг Великого Евнуха поражала и наводила на мысль
о магической своей основе. Да я и сам видел, как стражники бросившиеся на меня в его покоях падают не издав и звука.
Зофир, кажется всерьёз надеялся, что его отпустят. А может, и не важно уже для него это было. Жизнь для тайного властителя потеряла цену. Похоже, он глубоко презирал себя и только крохи былой гордости заставили его рассказать всё первому
подвернувшемуся слушателю. Может ему даже хотелось, чтобы о жутких его преступлениях знал ещё хоть кто-то. Пусть
он не смог быть великим, зато, он самый презренный из людей. Самый... Хоть самый ничтожный, но самый...
Рассказ Зофира уже давно не волновал меня, а он всё говорил и говорил, и не мог остановиться. Он упивался собственной
низостью, своею грязной, пропащей жизнью. Жизнью наполненной мечтой о силе... Но именно в момент, когда мечта эта
окончательно распалась в прах, Зофир приобщился к страшному сиянию Великого Евнуха. Пусть он лишь жалкое орудие в чужих
руках, но зато, в каких руках. И пусть он погибнет, но при этом, пусть погибнет и весь мир...
И тут, сквозь докучливое поцокивание, до сознания моего добралась нежданная мысль. Котан, Великий Софист, Великий бог
мудрости, Логос Вселенной... Что заставило его направиться в далёкую Галлу? Зачем ему нужен был мой прадед? Что за службу он
хотел от него, а затем от меня? Что за служба, для исполнения которой, понадобилось проводить жестокое испытание в
Картагенской тюрьме? Град!.. Неужели же он был заодно с Хтоном? Неужели, он по обыкновению своему, притворялся?
Неужели вся эта сцена с дыбой была лишь крючком для наивного Улисса?..
Боги узнавшие о страшном оружии пропавшем из храма Лах-ме, искали средство обезвредить его. Искали и нашли.
Вот оно, это средство, валяющееся без сил в грязной конуре и не способное даже, заткнуть рот старому выродку. Вот он,
могучий воин - спаситель мира и богов...
Я вспомнил, как висящий на дыбе, весь в кровавой испарине Котан, жалобно сказал про меня Хтону: " Он не сможет.
Он ещё маленький". Что заставило старого хитреца усомнится во мне? Только ли желание подстегнуть моё самолюбие?
Или же, он искренне привязался ко мне, и жалел, что втянул в эту роковую попытку?
- В нём есть сила, - возразил тогда Хтон.
О, это крайне польстило мне. Однако же, прав оказался мудрый Котан. Я не смог. Я оказался слаб...
Правда, благодаря повязкам и заклинаниям Зофира, кровь остановилась, но потерял я, её слишком много. Я не сумел совладать
даже с проржавевшей решёткой. Где уж тягаться с великим кастратом ищущим во власти, навеки утерянное мужское достоинство?
Однако, боги милостивы. Когда они чувствуют, что подвиг нам не по плечу, то могут и избавить от его свершения. Так
случилось и на этот раз. Мир обошёлся без меня. Мир был спасён другими. И клянусь, я не чувствовал себя униженным.
Где-то невдалике, послышался тяжёлый топот и звон металла. Дальняя стена Дома Апсу поползла в сторону и,
бесчисленные огни осветили пещеру. О, боги... Впереди, с обнажённым ятаганом шёл Багур. Вот он истинный спаситель мира.
А рядом... Рядом, тоже с оружием в руках, гордо шагала Лахаме. Град... - вяло подумал я, - вот, отличная пара.
Три десятка янычар осторожно озираясь, приближались к моей камере. А между ними, я с ликованием увидел того,
кто недавно совсем, был так грозен. Тяжёлые цепи соединяли массивные наручники с широким ошейником. Кандалы
болтались и на ногах. Что ж? Хоть кто-то с ним справился. Глупо улыбаясь, я кое-как добрался до решётки. Багур радостно
замахал мне ятаганом. Даже Лахаме, и та, вежливо улыбалась несчастному пленнику. А обгоняя всех, к моему узилищу,
уже мчался Али,
- Улисс, мы схватили его! Да ещё, десятка два его слуг, уложили. Ну и дельце было! Багур дрался как лев. Да и твоя, ну тоже, ничего девчонка...
- Но, как вы?..
- Ты же сам привязал партьеру к подоконнику. По ней я забрался, и всё видел: и как ты сражался, и как подсёк ноги, тому,
эдоровому, и как сломалась твоя сабля, и как тебя, сзади огрели... Я уж, подумал, - ну всё, сбылось предсказание халдея...
- Я же запретил тебе?!
- Запретил, - легко согласился отделённый от меня решёткой, а главное ореолом победителя, Али, - Скажи спасибо, что я
не послушался.
- Да, это Али мы обязаны спасением Набатеи, - вступилась за нахалёнка Лахаме. Улыбка её, подаренная Али, краешком
перепала и мне и тут же исчезла, сменившись грозой обращённой на евнуха, - Мерзавец, немедленно открой решётку!
Оказывается ты измываешься не только над доблестным послом Горной Галлы, но и над почтенным старцем.
- На счёт доблести посла, Звезда Пальмиры, спорить не могу, - всё тем же, ровным голосом высокого вельможи, ответил
Великий Евнух, - А вот старец-то, совсем не почтенный... Впрочем, я повинуюсь.
Внезапно, он плавно развёл руки в стороны, и сковывающие их цепи, со звоном лопнули. Град на град, даже в лучшей
своей форме, я не был способен разорвать железные звенья без всякого напряжения. Евнух же, по- прежнему мило улыбался.
Даже шейные, даже лобные его мышцы, оставались совершенно расслабленными. Град, нашёл о чём переживать?!
Что же, это будет? Что?..
Мгновенье лишь прошло. Даже и опытные бойцы не успели коснуться своих ятаганов, а чародей уже воздел руки
ввысь. Воздел руки, запрокинул голову и бросил в воздух короткое заклинание. Чёрный вихрь обрушился на пещеру.
Факела и светильники тут же потухли и, воющая, кромешная темнота поглотила всё. Это была подлинная темнота, ибо
даже и я, не в силах был разглядеть, что-либо. Обжигающе холодные струи мечущегося воздуха были так сильны, что
я с трудом удерживался за решётку. Светоприставление...
Вихрь завершился так же внезапно, как и возник. Семь золотых светильников, взявшихся невесть откуда, освещали
всю пещеру. Посреди ее, с поднятыми руками, стоял грозный маг, а все остальные были размётаны по стенам.
Я не понаслышке знаком был с гневом Лахаме, но взгляд, которым она жгла евнуха не шёл ни в какое сравнение со всем
ранее мною виданным. Жгучая ненависть и яростный вызов светились в нём. Но лишь глаза жили в её окаменевшем теле.
Окаменели все. Все кроме чародея. Окаменел и я.
Вот это и есть конец. Конец ужасный. Ужасный, осознанием собственного бессилия. Бессилия бороться, бессилия
спасти друзей, спасти любимую... И тут я вновь увидел её. Изумрудная голова лежала у ног мага и чёрный туман клубился в ней.
Моро!.. Мой друг уже был там. Он служит изумруду. Он служит новому хозяину. И он, так же бессилен как и все мы.
Значит евнух успел. Значит, талисман всевластия уже ожил...
Евнух заговорил. Он пытался сохранить видимое спокойствие, но сила светившаяся в его глазах рвалась на волю, отчего
ровный баритон прерывался иногда львиным рыком,
- Бедные подобия. Подобия человеков. Подобия властителей, командиров и храбрецов... Одни подобия. Одни оболочки.
Пустышки одни... Я долго пытался спасти вас. Спасти от вас самих. Спасти от вашего тщеславия, от вашей жадности... От зависти
неистребимой всех и ко всем. Бедные обманки, вас не переделаешь... Как бы вы не страдали от
собственных пороков, их не отделишь от вас. Не отделишь, потому, что вы все, все без остатка, всего лишь и есть, обиталище
пороков. Вы мучаетесь от них, но кроме их, в вас ничего нет. Бедные подобия..
Сколько ночей я провёл мучимый вашими бедами? Как я хотел сделать счастливыми всех? Всех вас! Но к чему?
К чему благо несуществующему? Вас нет! Вы все, герои и храбрецы, воины и властители, всего-то ничтожный морок, игрушки
природы и богов. Марионетки судьбы... Разве способны вы бороться против неё? Желанье богов, рок , фатум,
предопределение, как только не именовали вы свою не способность бороться... Свою не способность жить по собственной
воле. Так зачем же вам жить? Зачем, обманывать себя и других? Зачем, страдать фигурам на чьей-то шейхматной доске?
Зачем страдать пешкам, командирам и мнящих себя шейхами, из-за неверного движения руки неопытного шейхматиста?
Зачем алкать, любить и ненавидеть тем, кто не властен в себе, кого под лёгкий зевок играющего, смахнут с доски в ящик?
Увы, бедные пустышки, но спасти вас возможно лишь прервав бесконечную череду сменяющих друг друга страданий,
заменив его покоем небытия. Впрочем, вам ли тужить о бытие? Вам ли, никогда не испытавшем его? Вам ли не способным
провозгласить свою самость и восстать против судьбы? И какой судьбы! Знаете ли вы, подобия человеков, каково
лишиться мужеского естества в самом расцвете лет? Лишиться большей половины чувств, лишиться счастья отцовства.
Знаете ли вы это? И, чтобы сделали вы? Смиренно благодарили судьбу? Плакались бы на злую звезду? Пеняли бы на
тяжкий жребий? Это ваш вечный выбор. Что ж, лебезите перед судьбой, скулите на фатум, восхваляйте неизбежное...
А я? Я буду бороться! И исход борьбы определится лишь моей решимостью победить. Я растопчу судьбу. Я уничтожу
рок. Я вновь обрету утраченные способности. Я буду любить!
Но вы, жалкие обманки, вы не увидите этого. Ибо нет вас. Бедные подобия...
Он на миг остановился, толи набирая побольше воздуха, толи решаясь перед выбором, и обратился к изумруду,
- Сила во мне. Но не вся сила. Ты, дашь мне недостающее. И что с того, если для этого нескольким фигуркам придётся покинуть
игровую доску? Здесь, в этой пещере, есть всё, что нужно. Есть храбрые мужи, один из которых отдаст тебе о, сила
моей силы, свою кровь. Есть мерзкий старик, в извилинах гнусного мозга которого, ты обретёшь жизненный опыт. Есть
даже девственница. Здесь есть всё... Ликуйте счастливцы первыми приобщившиеся к Великому Я Единственносущему!..
Я слышал всё. Слышал, и даже временами жалел собиравшегося сделать то, что нуждалось в таких оправданиях.
Жалел правда, до того лишь момента, пока одна из замерших фигур не оторвалась от стены и совершенно механически
ступая, не направилась к колдуну. Глаза Лахаме по-прежнему, сверкали ненавистью, но шаг за шагом она приближалась к
жертвеннику.
Остановись! Не ходи! Не надо, туда идти. Ну пожалуйста, не ходи! Что же ты?..
Медленно, словно заведённая, какая-то, по- особенному хрупкая, она всё же шла. Внезапно, сквозь заволакивающую глаза
ненависть мелькнула мольба. Но не к мучителю была обращена она. В последний миг жизни, Лахаме прощалась со мной.
Прощалась и прощала меня...
Не надо меня прощать! Нельзя прощать такое... Нельзя прощать молодого, полного сил, бурлящего богатырским
здоровьем парня, стоящего на месте только лишь из-за того, что кто-то желает, чтобы он стоял... Не собирая никаких
сил, ни к кому не взывая, я рванул прутья. Даже и удивиления я не ощутил: один прут сильно изогнулся, а второй выскочил
из потрескавшегося каменного гнезда. Да и некогда, мне было удивляться, поскольку я уже выбрался из камеры и легко
двигался к Великому Евнуху. Я не чувствовал давящей силы магии державшей в плену моё тело. Я и самого тела,
израненного и обессиленного, не чувствовал.
Во взгляде чародея, только- что не было ничего человеческого. Одна слепая мощь, царила там. Дикая. Божественная.
Зверинная. А сейчас? Сейчас, я разглядел в глазах его крупицу тепла. Крупицу уважения. Правда, тут же почти, она исчезла.
- Что ж, - спокойно проговорил Великий Евнух, - оставим девушку на потом. Пусть вначале чашу судьбы испьёт храбрый
воин. Настоящий муж: смелый и сильный. И чем больше будет кипеть в нём силы, тем больше вольётся её в Мой талисман.
Иди ко мне Улиссандр, боец чужой земли. Иди навстречу борьбе и гибели.
Он вскинул мощные руки к небу и тут же, два страшных секача появились в них. Колдун радостно засмеялся и швырнул мне
оружие. Тяжёлый, серповидный меч так и влился в руки. Это было то самое оружие, которым слуги Великого Евнуха пытались
отправить меня к отцу Тюррена. Теперь и мне представилась возможность позабавиться с ним.
Пару раз рубанув воздух я почувствовал баланс и возможности стального серпа на крепкой дубовой рукояти.
От этого поединка многое зависело. Даже слишком многое. Слишком многое для меня. Но евнух? Он-то был уверен в исходе.
Медленно, продумывая каждый шаг, я двинулся вкруг мага. Он спокойно ожидал, крепко сжимая опущенный секач.
Прыжок... прыжок и резкий удар сверху. Чуть согнув могучие руки он с лёгкостью отразил мой удар... Ещё удар... Теперь
слева. И вновь секира евнуха опередила мою.
Походило на то, что маг избрал любимую мною пассивную тактику. Он только отражал выпады. Жёсткая оборона
рассчитанная на прощупывание сил противника, а заодно и лишение его таковых. Мне не особенно хотелось помогать
магу в осуществление его планов. Кружась и атакуя, я наносил довольно однообразные удары, изображая
отсутствие фантазии и закрепляя в колдуне нужные мне рефлексы обороны. Пусть увидит мою силу, пусть почувствует мой гнев,
но пусть убедится и в монотонности моих атак, и в отсутствии воображения в отличии от массы штампов. С резким вздохом
я вздымал секиру над головой и быстро опускал её на противника. Удар... удар,.. удар... и колдуну, наконец-то надоело
моё лидерство. Теперь уже в круг меня мелькало его голубоватое лезвие. Он казался вездесущим. Его атаки были стремительны
и непредсказуемы. Вздымая секач над правым плечом он неожиданно наносил горизонтальный удар в грудь. Он был сверху.
сбоку, даже снизу. Он атаковал яростно и изобретательно. Мне оставалась лишь защита. И защищался я с трудом. Я
прыгал и уклонялся. Я крутил мельницу. Я парировал и... мечтал. Мечтал, об одной лишь ошибке. Один неверный взмах.
Один неточный шаг влекущий потерю равновесия. Один просчёт, пусть самый незначительный...
Евнух не допускал ошибок. С точностью механизма он вскидывал смертоносное острие, разил, отбивал мои контрвыпады
и вновь разил. Он был великолепен. Он был неподражаеи. Он был бог боя. Кто же тогда был я? Несмотря на всю мощь и
разнообразие стремительных атак, ни разу его секач не задел меня. И похоже, "забава" ему приелась. Колдун молниеносно
отпрыгнул и поднял руки. В тоже мгновение, его оружие исчезло. Я с удивлением смотрел на свой секач, ожидая, что испарится
и он, но мои руки попрежнему сжимали отполированную рукоять увесистого меча. Что он задумал? Сразиться со мной голыми
руками? Как бы там нибыло, и как бы я не мечтал убить его, всё одно, моя рука не поднимется на безоружного. Опершись на
тяжёлый секач, я размазал пот по лбу. Повязка на ключице пропиталась кровью. Кажется, открылась и рана на груди. Может
колдун решил особо не мудрствуя, дождаться пока я истеку кровью?
Но нет, он шагнул вперёд, и как-то странно взмахнул руками. Что это значит? Какие-то магические пассы? О, Ю` Патер, тень...
Тень отбрасываемая его телом на пол, тень эта, по-прежнему сжимала в руках искривлённый силуэт секача. Я отскочил и,
судя по свистящему звуку, оказался прав. Град, противник сжимал, невидимое оружие. Вдобавок, заметив, что тень предала его,
колдун обернулся к светильнику, и тот сразу погас. Что ж? Его руки будут служить подсказкой.
Наверное, со стороны, смешно было смотреть за манипуляцией пустых рук? Мне не было смешно. Удары невидимого
оружия, не стали легче. Искры сыпались, когда мой серповидный тесак сталкивался с пустотой. Удар... Замах... Ложный выпад...
Неуловимое движение "пустых" рук... С какой страшной силой, "пустота" давит на на мой секач...
Я чувствовал, что кровь теперь, не просто сочиться из открывшихся ран. Она толчками вырывается из разрубленных и
напряжённых мышц. Проклятье! Словно пятеро закалённых бойцов жмут моё оружие. Я даже попятился... Давление не ослабевало.
Напрягая последние силы, я сопротивлялся. Сопротивлялся, но мой секач, хоть на сотую долю дюйма, но всё же, неуклонно
поддавался яростному и мощному напору. Град! Изогнувшись, я бешенно выкинул мысок сапога в живот евнуха. Он отлетел
назад, но на ногах удержался. И тут же гордо выпрямился и улыбнулся. Я же, постыдно упав на колено, пытался перевести
дыхание. Какая тяжёлая секира! Как дрожат руки! Им никогда не сдвинуть с места этот неподьёмный секач. Я обернулся.
Лахаме с печалью взирала на меня. Она не сомневалась в исходе поединка. В участи всех нас и в своей участи тоже.
С неимоверным трудом я поднялся на ноги и выпрямляясь поднял секач. Евнух лёгкой, чуть пританцовывающей
походкой, приближался ко мне. Лёгкой? Но как же трудно было уловить смысл его действий. Он попеременно приближал
одну руку к другой, сжимая кулаки, в такт этих странных манипуляций. Видимо, запутывая беднягу Улисса, негодяй перекидывал
невидимое оружие из руки в руку. Град! Где его секач? В правой? Нет в левой. Проклятье, только сейчас в левой. Он
резко качнул корпус вперёд и обе руки его, по широкой дуге двинулись ко мне. Град, ну же? Где секач? Оба кулака плотно
сжаты... Вены выпирают из налитых мышц как правого, так и левого запястья... Где секач? Ага, движение левой руки,
чуть медленнее. Она чуть больше напряжена. Проклятый колдун пытается меня провести? Значит смерть, в правой?
Булатная полоса моей секиры, рванулась влево. О, боги, я угадал!.. Звон и скрежет столкнувшихся лезвий... Я угадал!
Но тут же, боль ожгла распоротый правый бицепс. Рука моментально одервенела и покрылась кровью... Две!..
Две секиры сжимал мерзкий колдун.
Он хохотал воздев голову к потолку и сквозь пелену застилавшую глаза, я видел, как острый кадык прыгает в жировых
складках. Моя голова была пуста. Даже ненависти не осталось. Я просто рванулся вперёд и евнух опоздал. Секачи были тяжелы
для свободного действия одной рукой. Тяжелы, даже для него. Нет, он конечно вскинул оружие, но чуть медленнее чем следовало.
Мой клинок врезался в невидимую сталь зажатую в правой руке евнуха и она мотнувшись в сторону, столкнулась с собственым секачем в другой руке. Растерянный звон металла... А моя секира уже занесена и уже летит навстречу его телу. Колдун не
успел стереть улыбку с губ, но в глазах мелькнула тревога. Поздно! Стальной серп, описав в воздухе кривую, упал на излишне
полную шею чародея. Упал и... бессильно, словно натолкнувшись на невидимую преграду, отскочил в сторону. Ну, что за
порядки? Увы, но хотя его власть над талисманом ещё не была полной, хотя сам камень ещё не ожил, он уже вовсю
помогал Великому Евнуху.
Маг хохотал. Снова хохотал. Хохотал, забыв о недавней тревоге. Он был неуязвим. А я? Да кто я такой? Сейчас я грохнулся бы
оземь даже от лёгкого толчка Али. Но и Али не способен на него. Он замерев взирал на моё поражение, и ужас перемежался в его
взгляде с тоской и отчаяньем.
Сил для прыжка не было. Да я не смог бы и просто шагнуть. Да и стоял-то я, чудом. А потому, я не стоял. Прыжок и, подняв
изумруд над головой, я впервые упился страхом в глазах евнуха.
Чёрный туман переливался в золотисто-зеленоватых гранях. Я знал, что это Моро и, ему тоже конец, как и всем нам. Всем
нам конец. А может и всему миру. Или... Или конец дочери Хтона.
Изумруд врезался в гранитный пол, но не разбился. Лишь крохотная трещина, пробежала по граням, да ещё отвалилось
кристаллическое ухо львиной головы. Крохотное отверстие, но я видел, как чёрной струйкой вытекает из камня дух Моро.
Оба секача, в руках евнуха, теперь стали видны. Один был залит кровью. Моей кровью. Но похоже колдун жаждал большего.
Он потерял всю величественность. Рыхлые щёки его тряслись и он шагнул вперёд, чтобы наказать дерзкого. В то же мгновение,
тонкая красная черта проступила на его теле. Она начиналась на шее и под углом уходила вправо вниз, исчезая под одеждой.
Секунду ещё красная полоса набухала, а затем... Затем кожа треснула и фонтан крови, заливая всё вокруг, ударил из переренной
шейной артерии. Евнух ещё стоял, но в следующий миг, его голова вместе с левой рукой и частью грудной клетки отделилась
от тела.
Град и глад, я не верил. Не верил, град и глад. Не верил...
Итак, мой удар, всё же достиг цели. Хоть и запоздало, но месть свершилась. Куски разрубленного тела "единственносущего"
лежали у моих ног. Янычары, побросав оружие целовались и плакали. Али и Багур уже бежали ко мне. Но ближе всех была
Лахаме. Она шла, не отрывая взгляд от моего лица и слёзы смешиваясь с сурьмой чертили зелёные узоры на её щеках.
Все остановились глядя на нас. Даже Али скромно почесал нос. Лахаме дотронулась пальчиком до липкой от крови моей
руки,
- Только не умирай...
- Хорошо, - сказал я и упал на пол.
.