Черный огонь. Церковь о коммунист. идеологии

К сожалению, по техн-условиям портала примечания и ссылки здесь опущены.
            


           Диакон Георгий Малков



                ЧЕРНЫЙ ОГОНЬ

ЦЕРКОВЬ О РЕВОЛЮЦИИ, КОММУНО-СОВЕТСКОЙ ИДЕОЛОГИИ
И СОВРЕМЕННЫХ ЗАДАЧАХ ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА
ХРИСТИАНСКОЙ РОССИИ



                МОСКВА
                2009
               
               


Рекомендовано к печати
Отделом религиозного образования и катехизации
Русской Православной Церкви






Настоящий текст представляет собой переработанный (частью значительно сокращенный, а частью, наоборот, несколько расширенный) вариант предыдущего — 2-го издания книги «Контрреволюция духа. Святая Русь и возрождение России. (Церковно-политические очерки)». М.: Изд-во «Белый берег», 2006.
Указанное  2-ое, исправленное и дополненное автором, издание книги было подготовлено в 2008 г. и опубликовано ранее — уже в электронном виде — на сайте: vozrozhdenie-rossii.narod.ru. а также и на данном сайте "Проза РУ"


Георгий (Юрий) Григорьевич Малк;в (род. 26 июня 1941 г. в Москве) — историк культуры и искусства Древней Руси, кандидат искусствоведения (МГУ), церковный писатель, поэт и гимнограф, составивший ряд богослужебных текстов, утвержденных Священноначалием к употреблению в Русской Православной Церкви.
Автор книг: «Русские иконы ХII—ХIХ веков», «Летопись Псково-Печерского монастыря», «У “пещер Богом зданных”. Псково-печерские подвижники благочестия XX века» (совместно с П.Ю. Малковым), «Русь Святая: Очерк истории Православия в России», «Тебе кланятися Солнцу Правды…» и др., поэтических сборников: «Мера», «В Страстную субботу», «Ангел Хранитель», а также многочисленных статей искусствоведческого, церковно-исторического и богословского характера, печатавшихся как в России, так и в зарубежных церковных и научных изданиях.
С 2003 г. — диакон Русской Православной Церкви.




                © Диакон Георгий (Ю.Г.) Малк;в, 2009.
   




               

 † Блаженной памяти
 моих духовных  наставников:
 архимандрита Иоанна (Крестьянкина),
 протоиерея Владимира Смирнова,
 протоиерея Николая Ситникова
















«…Мы могли бы описать эту стихию [революции], как “черный огонь”; или определить ее как вечную зависть, как неутомимую ненависть, как воинствующую пошлость, как беззастенчивую ложь, как абсолютное бесстыдство и абсолютное властолюбие, как попрание духовной свободы, как жажду всеобщего унижения, как радость от погубления лучших людей, как антихристианство. Человек, поддавшийся этой стихии, теряет духовность, любовь и совесть; в нем начинается разложение и разнуздание, он предается сознательной порочности и жажде разрушения; он кончает вызывающим кощунством и человекомучительством.
Простое восприятие этой диавольской стихии вызывает в здоровой душе отвращение и ужас...»

                Ив. Ильин. К истории дьявола




                ОТ АВТОРА

«…Вся эта разруха и недостаток оттого, что без Бога строится ныне Русское Государство» — именно эти слова были сказаны святителем и исповедником веры Христовой, Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Тихоном в январе 1918 года в московском храме Христа Спасителя — в обличение деяний богоборческой и антинародной коммунистической власти.
Однако многочисленные патриаршие увещания той страшной поры в равной степени относились и к обманутой большевиками значительной части русского народа.
Это были те, кто соблазнился тогда бредовыми посулами грядущего фантастического вселенского счастья — в обмен на вполне реальное участие в революционных грабежах, братоубийственной гражданской войне, в попытке уничтожения коммунистами Церкви и в их безбожном зверском насилии над Россией.
Все впадавшие в этот дьявольский соблазн, изменяя Христу и отеческой вере, все помогавшие разжигать сатанинский «черный огонь» революции (по точному определению великого сына нашего Отечества, философа и публициста Ив. Ильина), все поддерживавшие это бесовское «пламя» большевизма, тем самым в одночасье переставали быть православными христианами, а значит, и подлинно русскими по духу, образовав со временем из значительной части населения России некую искусственную псевдообщность так называемых «советских людей», продолжающую фрагментарно существовать и поныне.
В результате коммунистического «красного» эксперимента у такого нового типа «советского человека» не оставалось ни подлинно духовно-осмысленной жизни, ни религиозных корней, ни истинной веры, ни фундаментальных общественных традиций, ни былого разнообразия национального быта, ни многих основных элементов прежней русской культуры, ни даже подлинной русской письменности предшествующих поколений, уничтоженной большевицкой реформой правописания.
Как правило, для большинства представителей этой странной «советской» псевдонации история их, с позволения сказать, «России» начиналась — по вполне искреннему их мнению, не ранее октября 1917 года.
В их душах и в их головах Русская земля постепенно теряла не только свой «возраст», но отсюда, естественно, — и свою историческую судьбу и даже свое имя! И вот на месте России появилась страна с нелепым для норм русского языка названием «СССР» (от которого недалеко ушли: и фальшивое в духовном смысле самоназвание «Советская Россия», и казенное, ничего не говорящее сердцу нынешнее «РФ», вполне закономерно и превратившееся в повседневной речи в «Эрэфию»).
А до этой страны, на месте ее, — в сознании «рожденного Октябрем» «нового», «советского человека» — ранее якобы не было ничего, кроме постоянного голода, вопиющей нищеты, средневекового мрака, поповского засилья, всеобщего невежества, несправедливости, да и, вообще, существовала лишь одна сплошная (тысячелетняя!) «тюрьма народов» — Российская Империя.
На общем прискорбном фоне подобного исторического беспамятства долгое время лишь сравнительно небольшая часть граждан тогдашнего СССР продолжала мыслить иначе — то есть, несмотря ни на что, все еще по-русски, а не «по-советски» …
И сколько же мук, сколько разочарований нужно было перенести, сколько должно было раскрыться обманов и сколько — погибнуть надежд, чтобы все-таки немалое число представителей и «коммуно-советской» формации начало постепенно понимать всю ложность выбранного в 1917 году их отцами и дедами пути!
А сколько еще предпочитает и сегодня жить в этом застарелом безбожном обмане!
И сколько еще лукавых сирен продолжает заманивать на свой коммунистический «остров смерти» очередные поколения нынешних жителей Русской земли — в первую очередь тех, кто так и не научился русской духовной свободе…
Вот уже и «духовные» потомки прежних распинателей России бесстыдно объявляют себя ее «патриотами»; вот уже и сегодняшние «верные ленинцы» начинают говорить (послушаем хотя бы очередного их глашатая — тов. Г. Зюганова) о своей, мол, кондовой «православности», тут же лживо умалчивая о заповеданной им «дедушкой Лениным» лютой ненависти ко Христу и Его Святой Церкви!
И как девяносто лет назад — когда святитель Тихон обращался со своими увещеваниями к строителям «новой жизни» — так, по сути, и сегодня страна наша продолжает в целом оставаться не просвещенной Божиим Евангельским Светом, не живет по евангельским законам и не жаждет всею душой благодатной помощи Божией — а потому вполне заслуженно и не получает ее.
«Без Бога строится Русское Государство» — во многом, увы, и ныне…
Его нет в безбожном, бесчеловечном шабаше нынешней «российской» «экономики»; Его нет и в основных направлениях всё еще остающейся в корне асоциальной, по сути, государственной политики; Бога нет, по большей части, в детских садах и школах (а если где-то изредка и встречается  — то, так сказать, почти «прикровенно»); без Него пока обходится и значительная часть студенчества, всё еще воспитываемая в традициях якобы «научного» атеизма; Его, как правило, всё еще нет в до сих пор полусоветской (и духовно, и идеологически) армии…
Чувства Живого Бога нет в общественной и — в значительной мере — также и в повседневной частной жизни: ну многие ли наши сограждане начинают и заканчивают свой день с молитвы; хотя бы крестятся перед едой, благодарно поминая ее истинного «подателя — Бога», или творят, как положено православному христианину, крестное зн;мение, проходя или проезжая — мимо Божия храма?
Конечно же, Он есть и там, и тут, и везде, ибо Бог — вездесущ.
Но у нас Он и поныне есть не столько Защитник, Помощник и Благоподатель, сколько порой Свидетель равнодушия и духовной слепоты сегодняшних граждан «Эрэфии», вольного и невольного отторжения Его ими, или же Свидетель — что также нередко бывает — в значительной мере полуязыческих форм поклонения Ему и Его Пречистой Матери.
В последнем случае и Его, и Ее пытаются приспособить к своим повседневным грешкам и делишкам (на уровне чуть ли не языческих «оберегов»!) все кому не лень: и простой обыватель, который и свечку на всякий случай поставит и, пожалуй, к экстрасенсу зайдет, и бандюган, надеющийся, что Бог поможет ему решить проблемы его «теневого бизнеса», и чиновник — в попытках «душевного самообеления» и якобы «очищения» своей коррумпированной совести.
И притом все подобные «страдальцы» и «молитвенники» являют Богу самые разнообразные внешние «акты поклонения», объединяемые одной типичнейшей чертой: акты эти во многом внеположны, если не сказать — чужды — внутреннему смыслу подлинной христианской традиции Богопочитания и свидетельствуют об отсутствии у таких «богомольцев» даже самых общих православных понятий об этом — особенно об истинном благоговении пред Богом и честности с Ним.
Так, например, на те же «богоугодные заведения» и всякую благотворительность надо давать деньги, заработанные честно, а не уворованные у страны, или, тем более, награбленные на большой дороге…
Бога ведь не обманешь, ибо Он смотрит на суть, а не только на внешние проявления наших отношений с Ним — тем более, что последние нередко принимают чуть ли не язычески-магический характер или же порой смахивают на торговлю по принципу «я — Тебе, Ты — мне»: заводик ли обанкротим и хапнем задаром — а церковную «десятинку» Тебе дадим, преступника ли «отмажем», «откат» ли возьмем — а на храмик Тебе уж скинемся…
Но Бог — не небесный покровитель «эрэфовского» коррупционного общака!
И можно сколько угодно ставить часовни, церкви и даже соборы на главнейших перекрестках страны, у ее важнейших ведомств и «государственных подъездов», однако, если в кабинетах Лубянки продолжают висеть большевицкие «иконы» богоненавистника и палача России (в первую очередь ее христиан) — Ф. Дзержинского (и каждый сохраняющий его портрет на стене над своим рабочим столом не отправляется автоматически в отставку за проповедь коммуно-фашизма в государственном российском учреждении); если в армии продолжают приносить присягу только Отечеству, а не Богу и Родине, как следовало бы; если на Красной площади продолжают возлежать в языческом мавзолейном зиккурате остатки трупа другого палача Русской Земли, одного из провозвестников антихриста и гнуснейшего врага Божия — а по стране повсюду еще торчат его «болваны»! — то всем президентам и премьерам, всем председателям и всем генералам сегодняшней «Эрэфии» совершенно бесполезно коптить потолки православных соборов своими представительски-«государственными» VIP-овскими свечками.
Бог на это никак не откликнется и такой вот двоедушной «элите» — ничем не поможет, ибо сказано в Новом Завете: «Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих» (Иак. 1, 7–8)…
Что толку от этих свечек, если сказано там же: «…и бесы веруют, и трепещут. Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва?.. как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва» (Иак. 2, 19–20, 26).
Поскольку же последовательно истинных дел «по Богу» у нас на властном верху пока что-то не видно, да и Самого Бога там все еще явно предпочитают (почти по советской старинке) «держать на поводке», то, значит, — скажем помягче, — и вера их еще под большим вопросом!
А неверам, известно, и Бог не верит, а потому и, слыша, — не слышит… Свечками и колядками тут никак не отделаться: Бог — не этнография и не фольклор. Он принимает не лукавые слова и, зачастую, столь же лукавые «приношения», а только наши добрые дела  и наше раскаянье — в злых: «очистите руки, грешники, исправьте сердца, двоедушные» (Иак. 4, 8)…
Однако и в сегодняшней России как же всё еще мало — и христианских дел, и раскаянья!
И если мы, верующие, получили ныне благую возможность восстанавливать разрушенные и строить новые храмы и за саму веру нас не расстреливают, то все же в целом страна — «по Христу» еще не живет… И это есть не только отзвук у нас общемирового ныне процесса вселенской апост;сии (отречения, отступления от Христа), предсказанной еще Им Самим, но, в первую очередь, — вполне закономерное следствие того, что Россия так и не искоренила в себе целиком самого страшного ненавистника и супротивника Божия — революцию!
Ядовитыми испарениями ее сатанинского духа продолжают еще изо дня в день дышать миллионы наших сограждан; ее отвратительные символы и рабские клейма (в памятниках, в названиях улиц и газет, станций метро, общественных зданий), продолжают, как и в прежние десятилетия на корню изолгавшейся коммуно-советской нашей жизни, осквернять и отравлять наше зрение — и, прежде всего, — духовное, «очи сердца»…
И пока мы, все русские люди, не поймем протрезвевшим окончательно разумом внутренней антихристовой сути — пусть и вяло, но всё еще текущей у нас «посткоммунистической» революции, пока не ужаснемся бездонной бездне ее то потаенного, то вполне откровенного зла, пока не проклянем ее и не расстанемся с нею навеки, до тех пор Россия как единый организм — не друг Богу, и Он — ей не помощник!
Только противопоставив всей страной, всем народом — сознательно, безоглядно и бесповоротно — злобесному духу лжи и кровавой материи революции — контрреволюцию веры Христовой, контрреволюцию, преисполненную духовной благодати и силы Божией, всеобщую контрреволюцию духа Истины, только тогда мы сможем, как воскрешенный Христом Его друг Лазарь, восстать из уже почти векового нашего гроба, в который обрушила Россию смерть-революция, — и выйти наконец в Подлинную Жизнь …
Сегодня же — несмотря на, слава Богу, все более возрастающее у нас число и храмов Божиих, и христианских душ, — всё равно как далеки мы, как далеки еще от этого!
Как скверна наша российская жизнь! Как скверна — сейчас, а будет, если всё так и останется в наших душах по-прежнему, гораздо хуже — ибо история, похоже, так и не учит ничему или же учит кого-то другого, но только не нас…
«Вся эта разруха и недостаток оттого, что без Бога строится ныне Русское Государство…»
«Имеяй ухо слышати да слышит…» (Откр 2, 17).
Именно об этом — и эта книга.


                27 января 2009 г.
               
















                ВВЕДЕНИЕ

                …Великая Россия не может навсегда остаться
                домом умалишенных; ей уготованы другие судьбы.
                Их надо предвидеть и понимать.
                Н. Тальберг


Не будет преувеличением сказать, что все мы ныне — от миллиардера-олигарха до последнего нищенствующего «бомжа» — живем, по сути, в непонятно какой стране… Вернее даже не живем, а лишь существуем — причем настолько же эфемерно и неопределенно, насколько эфемерна и вопиюще неопределенна степень нынешней подлинной самоидентичности нашей российской государственности.
Старая власть — прежняя «парт-номенклатура» — объявивши себя ушедшей, продолжает, однако, (всё в том же качестве пост-советского госчиновничества) «рулить» нами под легким флёром «общечеловеческих ценностей» и «европейской демократии», «капитализировав» при этом — естественно, для себя! — львиную долю общенародного хозяйственного и природного достояния…
Никакого полноценного развития общественных институтов за прошедшее после распада СССР время так и не произошло, и сколько-нибудь сознательная самоорганизация нации практически отсутствует напрочь.
Основная часть народа как жила ранее преимущественно природно-растительным образом — точно так же пытается жить (или, точнее, теперь уже — выживать) и сегодня.
И тем не менее у нас — вроде бы «капитализм» и вроде бы «демократия».
Положение весьма двусмысленное и, безусловно, крайне нездоровое… Нация всё еще продолжает болеть глубоко застарелой болезнью безынициативного и во многом бездуховного советизма.
А потому и все те, кто после «перестроечного» трагического (вполне, впрочем, закономерного) крушения СССР стремятся хоть как-то уяснить сложившуюся в нашей стране жизненную ситуацию и наконец определиться в своем — абсолютно пока неопределимом! — бытии, внутренне ощущают себя как бы живущими на чемоданах — в ожидании непонятно еще куда намеревающегося отправиться эшелона…
Прежняя жизнь кончилась; новая — всё как-то не начинается…
Оттого и к нынешнему нашему положению оказываются вполне приложимы слова, которыми острейший политический публицист 1930—1940-х гг., патриот-антикоммунист Иван Солоневич в свое время так характеризовал душевное состояние русских людей, спасшихся от большевизма в эмиграции: сейчас «господствует… психология вокзала. Революционный поезд ушел. Контрреволюционный еще не пришел» .
По сути, на таком, постепенно все более разрушающемся вокзале живем сегодня и мы.
И, увы, как мало еще тех, кто действительно чувствуют и вполне осознанно понимают, что с крушением коммунистической системы в СССР и мгновенной гибелью его самого мы вступили в совершенно новый для нас жизненный период: постепенного воссоздания на обломках изначально фальшивого (и духовно, и политически) Союза — нашей подлинной российской государственности, с превращением так называемой «Российской Федерации» в традиционно-православную Россию, в Русскую землю.
Однако тысячелетнее наше прошлое, еще недавно казавшееся все более и более уходящим в историческую даль, напротив, теперь все решительней начинает вновь довлеть над народной памятью, ставя перед всеми нами основной, мучительный и во многом еще безответный вопрос: как соотнести с благими сторонами досоветской, российской жизни наше тяжелое, духовно всё ещё чрезвычайно аморфное, всё ещё полусоветское настоящее — и что же нам делать дальше?

Что значит сегодня для нас, православных русских людей, великий нравственный идеал Святой Руси — этого истинного сердца подлинной России? В каком состоянии духа пребывает ныне русская нация? И почему мы пришли к тому, к чему пришли? Что думает Церковь о приведших всех нас в такое трагическое положение революционных переворотах 1917 года и о всех их страшных последствиях? Что делать нам с висящими на нас — как многопудовые гири — обломками коммуно-советизма: с почти вековым наследием большевизма в душах современных граждан нашей страны? Куда зовет Православная Церковь их — сегодняшних, в значительной части своей ставших теперь в духовном отношении безродными люмпенами, порой даже не знающими и не понимающими: в каком собственно государстве они живут, почему и зачем?
И понять это, действительно, бывает весьма нелегко: даже делая скидку на переходный период всего бытия современной России, нельзя не видеть местами абсолютной бессмыслицы, внутренней алогичности и юридической нелепицы даже в важнейших статьях нашего Основного Закона — нынешней Конституции: и в самом осмыслении и определении государственного строя, и в правовой неясности утвержденных законом руководящих структур, и в вопросе о правопреемстве по отношению как к изначально фактически нелегитимному, незаконному государственному образованию, возникшему в результате преступного переворота 1917 года на территории Российской Империи, — к СССР, так и, что не менее важно, к добольшевицкой законной России.
Подобные юридические несуразности теперешней нашей Конституции никак не позволяют ей обеспечить законные права нормального бытия непосредственно сам;й русской нации!
Так, в Основном Законе полностью отсутствует, например, какая-либо логика и в определении внешних границ так называемой «РФ» (неясен и самый принцип этого определения); нет здесь и юридически бесспорной подосновы, исходного принципа существующего ныне административного (в первую очередь — федеративного) государственного устройства, что приводит лишь к фундаментализации местного потенциального сепаратизма (показательно, что именно усилиями подспудных сепаратистов мы лишены сегодня даже исторического названия собственной страны: вместо того, чтобы жить в России, мы живем сегодня в некой «РФ»).
Конституцией же утверждается и известная дискриминация русских в области управления собственной страной: так, например, совершенно непропорционально численности национальных меньшинств (около 12 % населения РФ) их представительство в Совете Федерации, где они представлены примерно 36 % от общего числа членов этой верхней парламентской палаты.
Все эти проблемы — вопиющи, и несть им числа.
Однако для деятельности «постпартийных» олигархически-лоббистских структур, правящих ныне на руинах (вот уже почти столетних!) исторической российской государственности, все эти «конституционные сумерки», все эти юридические нелепости, правовые неувязки и умолчания Основного Закона представляют собой замечательное подспорье, как бы юридически-легитимное и как бы ответственно-правовое, но в действительности создающее — под сенью такой, граждански как бы ответственной законности — самое широчайшее поле для проявления полнейшей государственной безответственности и дальнейшего поддержания прежнего, вполне «советского», бесправия гражданина (в том числе, как это ни парадоксально, и бизнесменов) перед чиновником .
Конституция эта, конечно же, не российская (тем более — не русская), а все еще полусоветская,  представляющая собой невнятную смесь из остатков большевицких людоедских «понятий» о государстве и из якобы демократических, по сути же, антигосударственных — во всей их внутренней направленности — представлений о законности и свободе (увы, как известно из исторического опыта, демократия в России всегда имеет  тенденцию к анархии).
За всеми этими, вкратце упомянутыми здесь, нелепостями Основного Закона стоит, прежде всего, полная невыясненность самой сути (в том числе — сути духовной!) нашей сегодняшней государственности.
И вот, в связи с этим фундаментальнейшим пробелом в современной российской правовой базе, изначально и «конституирующим» полную внутреннюю алогичность и глубинную правовую несостоятельность Конституции «РФ», позволительно задать первостепенной важности вопрос: а имеется ли в государственном существовании теперешней России вообще хоть какой-то духовный, тем более — сколько-нибудь религиозно-положительный (важнейший для любого нормально существующего социума) смысл, причем не только на сегодняшний день, но и на дальнейшую историческую перспективу (!), и в чем этот смысл вообще должен состоять?
Подобные вопросы, естественные для каждого здравомыслящего православного русского человека, требуют ныне — с особой настоятельностью! — по-христиански осмысленных и стратегически выверенных оценок и ответов.
Именно выяснению того, что же говорит обо всем этом Российская Церковь, и посвящена эта книга.

Попытаемся далее хотя бы вкратце определить — какова в целом позиция Церкви по основным духовным проблемам нашей государственности и нашей народной жизни, выражаемая рядом наиболее трезво и точно мыслящих ее представителей (как членов клира, так и мирян — церковных историков, писателей, православных богословов).
Указанной задачей и объясняется самый характер текста, предлагаемого ныне вниманию читателей, представляющего собой в значительной мере антологию высказываний тех наших соотечественников, которым оказались не безразличны судьбы христианской России и пути ее возрождения.
Именно поэтому автор настоящей книги довольно часто вполне сознательно уходит в ней в тень, предоставляя слово или известнейшим в русской истории представителям православной государственности (и церковным, и светским), или же нашим современникам — преимущественно тем, кто идентифицирует себя в качестве членов Русской Православной Церкви. И именно потому здесь так много цитат: пусть сама подлинная Россия — через своих верных чад, «людей Церкви», их живым и правдивым словом — скажет, как нам быть ныне и что нам с нею, некогда великой христианской страной, сегодня делать.
Таким образом, этот текст оказывается и своеобразной «церковно-политической» «хрестоматией», способной, быть может, хотя бы в будущем послужить первостепенному грядущему общему делу — возрождению и утверждению христианской общественно-политической идеологии в новой России.

Разумеется (и это следует подчеркнуть), всё изложенное автором на последующих страницах отнюдь не является официальным выражением позиции Русской Православной Церкви по рассматриваемым здесь проблемам.
Высказать эту позицию наиболее откровенным и подробным образом ей придется, по-видимому, лишь в дальнейшем, когда все затронутые в настоящем тексте вопросы встанут перед обществом с окончательной, предельно трагической своей остротой и когда Церковь наконец решится возвысить свой — должный стать наконец твердым и ясным, а потому и полностью общественно-авторитетным — голос в защиту самой России.
Впрочем, как увидит читатель из ряда приводимых автором фрагментов официальных церковных документов и выступлений наших высших иерархов, на многое Церковь самым определенным и однозначным образом откликается и теперь.
И всё-таки основную часть текста занимает не изложение общей официальной церковной позиции в отношении прошлой и нынешней жизни России, а зачастую гораздо более конкретные личные высказывания и оценки, принадлежащие многим известным «людям Церкви» (в том числе — архиереям, священникам, православным богословам, религиозным философам и политологам).
Привлечение того или иного мнения, того или иного прогноза, естественно, определялось волей автора этих строк — со стремлением дать по возможности наиболее адекватное изложение существующих в церковной среде взглядов на духовную и историческую судьбу нашей страны.
Всё сказанное здесь автором тем более соответствует и соприродно внутрицерковным взглядам на христианскую историософию России хотя бы в силу того, что сам он практически «живет в Церкви» и хорошо знаком с основным спектром мнений такого рода, присущих самым различным ее слоям, — в том числе и по важнейшим вопросам нашего государственного бытия. Из всего этого, как можно надеяться, в итоге складывается достаточно целостное изложение как главенствующей общецерковной позиции в отношении последующего сохранения и возрождения Российской государственности, так и сегодняшних ответов Церкви на самые острые вопросы нашей современной общественной жизни.

Как свидетельствовал в своем выступлении на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви, проходившем в Москве 13—16 августа 2000 года, Святейший Патриарх Алексий II: «Русская Церковь пережила беспрецедентные гонения, воздвигнутые богоборцами на веру Христову. Многие тысячи иерархов, священнослужителей, монашествующих, мирян прославили Господа мученической кончиной, безропотным перенесением страданий и лишений в лагерях, тюрьмах, ссылках. Удар, последствия которого ощущаются и поныне, был нанесен по храмам и святыням, по системе церковного образования, миссионерства, благотворительности, издательского дела. Политика государственного атеизма была направлена на то, чтобы отторгнуть Церковь от жизни народа, возвести средостение между верой и всеми сферами общественной жизни: наукой, культурой, образованием, воспитанием молодежи и воинства.
Однако «Бог поругаем не бывает» (Гал. 6, 7). Подвиг мучеников и исповедников укрепил Церковь, став ее твердым основанием. Огонь репрессий не только не смог уничтожить Православие, но, наоборот, стал тем горнилом, в котором Церковь Русская очистилась от греховной расслабленности, закалились сердца верных ее чад, непоколебимым и твердым стало их упование на Единого Бога, победившего смерть и даровавшего всем надежду Воскресения» .
Церковь, живя всегда в обществе, страдая вместе с ним, принимая от него то поддержку, то предательские удары, точно так же и сегодня является неотъемлемой его частью, стремясь внести в него дух примирения и положительные нравственные евангельские начала.
Но и поныне совершается это ею с великим трудом и нередко в условиях встречного непонимания, порой — отвержения, хулы и неприкрытой ненависти. Мир, как и прежде, «во зле лежит», и для него церковное слово правды и духовного обличения бывает тяжко, «неудобоносимо», а порой — и ненавистно. Ибо в духовном смысле слишком немногое еще изменилось в современной России: наследие большевизма и до сих пор затемняет своими ядовитыми испарениями самосознание русской нации. Ведь, увы, революция у нас, судя по всё ещё повсеместно сохраняющимся в нашей жизни её страшным плодам — и открыто, и исподволь разрушающим Россию — продолжается! Смертельное дыхание Октября и поныне во многом еще отравляет страну, пакостит русскую душу.
И потому даже сегодня остаются, к общероссийскому нашему несчастью, не только совершенно справедливыми, но и столь же животрепещущими, слова уже упоминавшегося политолога-публициста И. Солоневича о большевицкой революции, которыми он завершил (обращаясь и к России, и к «левацкому» Западу) одну из своих книг и которыми, пожалуй, стоит сегодня начать эту: «Она (революция) вечной угрозой висит над всеми нами. Она требует от нас вечной бдительности, и она требует от нас вечной честности — простой общечеловеческой честности, не стоящей по ту сторону добра и зла и не пытающейся заменить “реакционные” десять заповедей революционными суррогатами философии… не флиртуйте ни с какой революцией. Не щеголяйте ни в каких гостиных никакими фейерверками революционного красноречия. Сгорит ваша гостиная — это бы еще полбеды. Но сгорит и ваша детская. Во имя вас самих, ваших жен и мужей, во имя ваших детей и ваших внуков — забудьте о Платоне, Конте и Марксе. Не забудьте о Робеспьере, Сталине и Гитлере. И постарайтесь вспомнить тихого и забытого Автора: берегитесь волков в овечьих шкурах: по делам их узнаете их » .
Кто-нибудь в духовной своей наивности, пожалуй, скажет, что «евангельская мораль», вовсе не приемлющая нигде и никогда какую бы то ни было революцию, — это одно, а историческая жизнь общества — совсем другое, и что последняя обычно самим своим ходом отвергает любые, для внерелигиозного сознания — более или менее временные, относительные формы «морали прошлого». К чему, впрочем, это приводит, мы можем наблюдать и на опыте революции в России, и на опыте нынешнего кризиса российской государственности, и на вопиющем уже факте того социально-политического тупика, в который забрело ныне, по сути, всё человечество.
Однако христианская мораль есть мораль высшего рода, неподвластная ни времени, ни истории, ни греховной человеческой воле, — это та мораль и та Истина, которую принес человечеству Сам его Творец. И неподчинение законам этой морали и этой Истины приводит нас к полному крушению общественного бытия: без следования Божественным законам, всегда дарующим нам Божественную благодать, или, иначе говоря, творческую энергию Духа Божия, укрепляющую нас на путях жизни, любые дальнейшие попытки нашего земного устроения обречены на провал — будь то на уровне существования личности, существования ли человеческих сообществ и даже всего мира. В истории это всегда завершалось и всегда будет завершаться полным крахом — и идеологий, и государств, и каждого отдельного человека, но более того — закончится столь же последовательным крахом и на последнем Суде Божием, от которого (не будем наивны и слепы) не уйти никому…
Вот уже двухтысячелетнее знание Церковью этих аксиом самой возможности и сущности человеческого существования и заставляет её неукоснительно призывать мир к следованию путям Господним, возвещая всем слово Правды Божией, — вне зависимости от того, слушает ли её мир или же временно утратил свой духовный слух и остается равнодушен к её увещаниям. Соответственно, и автор этой книги руководствовался при ее написании лишь одной задачей: ознакомить граждан России с церковной оценкой нашего общего тяжелейшего положения, оценкой, вновь утверждающей и ныне, в XXI веке, христианские нравственные ценности, кажущиеся многим теперь столь несовременными. Первостепенная цель автора — ясно и однозначно сказать сегодняшнему русскому человеку, что без веры, без Православия, без жизни в Церкви и Церковью, то есть в конечном итоге — без помощи Божией, у России, у всех нас, нет и не будет никакого достойного будущего, и только своими силами никакого благого и подлинно человечного общества (равно и государства) мы никогда не построим!
В современных условиях нарастающей вселенской глобализации — с одной стороны — и разрастающегося противостояния основных мировых цивилизаций — с другой — единственное, что поможет нам выстоять перед лицом всего, так или иначе стремящегося поглотить нас мира, это вера и традиция! Только они созидают и поддерживают любые нации на всех их исторических — чаще всего, к сожалению, трагических — жизненных путях.
Нация же есть в первую очередь то, что объединено одной верой, одним понятием о добре и зле, одной духовно-культурной традиционной парадигмой: нация — это прежде всего полное духовное единство.
Но вот это-то всё — и определяющее самый феномен конкретной нации, глубоко чуждо и ненавистно нынешним нашим либералам всех мастей, любым либертариям, ставящим во главу угла своих системных ценностей последовательно эгоистичный и весьма воинствующий индивидуализм — то есть не единение, а разъединение, не нацию, а гражданство, не общий, единый для всех «Символ веры», а единую для всех казенную отметку в паспорте, которой, по сути, и начинается, и кончается их лицо гражданина (где уж тут говорить о сыновнем чувстве к Отечеству) . И в этом своем шкурном неприятии самого понятия нации все российские либертарии-«демократы» — суть вполне западники-«марксисты»; ведь как раз по фантастическому учению последних, например, «самый передовой класс» человечества — «пролетарии» — никакого отечества не имеют вовсе, а отсюда и основной тезис такого «отечестволюбия»— что «марксистов» прошлого, что современных «демократов» «РФ»: где хорошо —  там и отечество!
Поэтому-то нашим либертарианцам, при полном их признании именно этого тезиса и в силу их природного космополитизма, всегда так ненавистен патриотизм и — чаще всего — ненавистны неизменно требующие общественной ответственности вера и Церковь (тем более — Православная!): ведь никаких духовных обязанностей и никакого «долга» (кроме как перед самими собой) они ни перед кем и ни перед чем иметь не хотят.
Изредка «демократы», правда, могут что-то пролукавить об «обязанностях перед обществом». Однако поскольку само это общество, по их понятиям, состоит (и должно состоять) из полностью автономных индивидуумов, «объединенных» в первую очередь — и преимущественно! — не любовью и совестью (а значит, и ответственностью всех перед всеми и за всех), но лишь параграфами «прав», охраняющих человеческую особь в узаконенном ими ее эгоизме, то всерьез о какой-либо гражданской ответственной позиции и отечестволюбии либертарианского типа говорить не приходится. В «прогрессивном» обществе подобного рода подавляющему большинству «друг на друга» полностью наплевать. Для того же, чтобы плевки эти были распределены более или менее равномерно и «политкорректно», как раз и существует либертарианская система «прав и свобод», опирающихся в первую очередь не на совесть и честь, а на полицейские участки. В таком понимании права воплощен не живой дух национальной жизни, а дух разделения, порождающий псевдообщественый правовой рационализм, исподволь омертвляющий всё вокруг.
Это тот, всё более глупеющий и оскотинивающийся, поверхностно «цивилизованный» мир, о котором известнейший европейский поэт прошлого века произнес такие простые и скорбные слова:

Мужчины! Чистите зубы с утра и на ночь;
Женщины! Делайте маникюр:
Вы чистите зубы пса и кошачие когти.
За что людям любить Церковь и ее законы?
Она твердит о Жизни и Смерти: они бы охотно
                о них забыли.
Она нежная там, где им хочется твердости,
                и твердая там, где им хочется мягкости.
Она твердит о Зле и Грехе и других неприятных
                вещах.
Они же все время стараются убежать
От мрака внутреннего и внешнего,
Изобретая системы столь совершенные, что при
                них никому не надо быть добрым…
         
В итоге же (вспомним не такой уж давний пример!) — расцерковлённые, духовно расслабленные, давно уже забывшие о Боге и о своей Жанне д’Арк парижане, с выпученными от удивления глазами и с жалкой растерянностью разбуженных вдруг лунатиков, бессильно наблюдают, как наглая арабо-африканская шпана, наплевав на всяческие там «права», столь «негуманно» и недемократично жжет тысячами их автомобили: ах, конечно же, им, бедным детям окраин, следует сказать, что это — совсем «нехорошо»…
И ведь здесь это уже не впервой: разве не с таким же точно выражением духовного бессилия, со слезами скорби и стыда предстают перед нами те же парижане в кинохронике 1940 года, запечатлевшей несчастные безвольные лица тех, кто наблюдал тогда за торжественным входом во французскую столицу оккупантов-гитлеровцев — у ее былой Триумфальной арки?
Но именно к подобным печальным результатам — с неизменной закономерностью — всегда будет приводить либертарианская идея сугубо индивидуалистичного, безрелигиозного, безверного и безнационального, то есть почти полностью утратившего свой духовный становой хребет, общества. И тысячу раз был прав К. Леонтьев, еще более века назад настаивавший на заповедной для него мысли о том, что «дальнейшее развитие всемирной истории» требует «какого-то славянского или неславянского — всё равно, но во всяком случае нового, не либерально-европейского культурного типа» !
Или же и мы хотим вот так же в будущем оплакивать нашу Россию — у нашей собственной, некогда, действительно, Триумфальной арки?

Возможно, кто-то из нынешних «просвещенцев», либерал-«демократов» назовет эту книгу образцом воинствующего мракобесия, кому-то она покажется преисполненной излишнего русофильства, едва ли не граничащего с агрессивным национализмом, кто-то посчитает ее всего лишь эссеистской фантазией чуть ли не свалившегося с луны замшелого православного христианина, ортодокса-романтика…
Впрочем, чт; взять с наших полуграмотных, духовно-кастрированных, постоянно хлестаковствующих «западников», для которых религиозные основы национального бытия — темный лес, фантом, явление почти что-то мифически, сказочно потустороннее. Иного, пожалуй, и быть не может, поскольку народной жизни они не знают, никогда в реальной ее гуще сами не жили и общее представление о «русских» и «русскости» — как таковой — имеют преимущественно лишь по бритоголовым «новым русским», которые в основной жуликоватой массе своей, по сути, всем духом своим пока (дай Бог, конечно, и им покаяния и желания приобщиться к вере своих предков) не более «русские», чем наблюдающие за ними — с опаской и брезгливостью — «демократы».
Более того — в силу как полной своей оторванности от религиозной составляющей нашего природного, народного бытия (вполне сохранившейся в самой его сердцевине), так и от какого бы то ни было практического знания о ней, большинство ныне активно действующих политиков подобного «прогрессивно-демократического» рода, конечно же, вовсе не учитывают ни реальной роли церковного начала в сегодняшней российской жизни, ни колоссального, таящегося в этой системе религиозно-национальных духовных ценностей, творческого, созидательного потенциала.
Священный «белый» огонь православной России, огонь «Третьего Рима» (понимаемого не в примитивно-экспансионистском аспекте внешней только «государственности», а как духовного организма, хранителя Вселенского Православия) и сегодня неугасимо сохраняется в народной душе, — пусть она, в своей временной ослабленности былым большевизмом, еще с недостаточной полнотой и ясностью порой осознает это сама.
Однако любопытно, что даже западные идеологи-историки прекрасно понимают, какой мощный духовный потенциал сохраняется в сердце России, хранимый ее тысячелетней православной традицией.
Так, известный британский историк А. Тойнби, связывая эту традицию православного универсализма (в русле которой собственно и создалась, и возросла Россия) непосредственно с понятием унаследованной ею «византийской цивилизации», утверждал (еще в 1961 году!), что эта «византийская цивилизация всё ещё жива в душе России и что лежащая под спудом структура византийского государства может всплыть из-под напластований успешно импортированных западных режимов: сперва просвещенной автократии, заимствованной с Запада Петром Великим, а затем коммунистического режима, импортированного Лениным и его соратниками. <…> опыт государства, оставшегося к 1461 году [подразумевается — после окончательного угасания в период 1453—1461 годов Восточной Византийской Империи. — Г. М.] единственным независимым поборником Православия, вселил в русских убеждение, что Россия — святая страна с уникальной судьбой, и Россия действительно стала такой, превратившись в сердце и цитадель православного христианства вместо отдаленной провинции, какой она была изначально. <…> что бы ни случилось, кажется очевидным, что и в далеком будущем российские дух и взгляды останутся мессианскими» .
Слава Богу, ведущие представители современных наших «демократствующих» властных и «околовластных» структур не понимают, по-видимому, — в силу их восприятия подспудной православной составляющей российского национального менталитета как чего-то маргинального, как некоего средневекового реликта, давно якобы изжитого «культурными, современными людьми», — не понимают всей опасности, таящейся для них в этой,  и поныне остающейся незыблемой, исторической основе национального русского самосознания: и вполне вероятно, что именно она в конечном счете и окажется их духовным могильщиком.
Наши записные «демократы» (все эти Гайдары—Чубайсы—Хакамады—Зюгановы и им подобные) вполне искренне считают, что вера, Церковь — это всего лишь редкие, дежурные телевизионные сюжеты с помпезными архиерейскими службами, нечто вроде «культурно-природного заповедника» — с березками, золотыми куполами, пасхальными яичками и веселым трезвоном. Но так ведь — на уровне и в качестве неких странных гетто «не от мира сего» — их и приучали рассматривать и воспринимать религиозные сообщества на протяжении как их нежного пионерского возраста, так и всей их комсомольской молодежной поры. С такими «духовно» убогими представлениями о христианской Церкви (не говоря уж о знании религиозной конкретики) они живут и сейчас…
К сожалению, и немалое число из взращенной тогда же плеяды сов-управленцев, которых можно порой видеть теперь со свечками в руках на клиросах праздничных храмов, хотя и воспринимают положительно православную российскую традицию и саму Церковь, то пока всё-таки зачастую — лишь как дополнительную, полезную сервировку их политического стола. Бог им судья… Но таковые — и это следует подчеркнуть — хотя бы потенциально открыты и способны к диалогу с Церковью в лице ее наиболее адекватно (подлинно евангельски, канонически-традиционно, но притом и творчески-современно) мыслящих представителей. И, безусловно, немалая уже часть «госаппаратчиков», промышленников и предпринимателей вполне искренне религиозно вменяемы и хотя бы инстинктивно тянутся к национальной религиозной доминанте — и благодать Божия, конечно же, не проходит и мимо них, обращающихся вновь к тысячелетней вере предков и пытающихся соотнести себя с христианским образом подлинно русского человека.
Ведь и им, и всем нам следует хотя бы попытаться понять, что все наши исторические перспективы, в том числе и религиозно-«реставрационные», представляют собой еще огромное поле российской жизни в ее грядущем. Судьба нашей страны вовсе не кончается трагическими итогами XX века, и в дальнейшем — во всё ещё пишущейся книге русского бытия — «большевицкая» ее страница будет восприниматься потомками лишь как свидетельство временного страшного помрачения изначально христианской души России.
С недоумением и отвращением будут смотреть они на эту страницу из своего «далёка» — как на ужасное и (в лице многих своих сограждан XX века) позорное и страшное предупреждение всему творению Божию о неизбежных самоубийственных последствиях Богоотступничества.
И, действительно, какое еще другое чувство, кроме естественного чувства духовного неприятия, может вызывать в каждом нормальном человеке предательство тех вечных задач, что поставлены перед нами Самим нашим Творцом?
Однако подобное доброе душевное устроение Россия обретет только в том случае, если в конце концов поймет две весьма простые истины: что подлинная гражданственность всегда выше любых форм рабства (в том числе — и коммунистического) и что подлинно духовная, христианская жизнь всегда выше любых форм гражданственности, единственно и определяя собой положительный смысл последней.
На пути к такому просветлению русской души и к прояснению общенационального русского разума немало еще придется перенести нам «вразумлений» Божиих, немало — вызванных косностью и падшестью нашей же воли — бед, спасение от которых может принести лишь общенациональное, общерусское возвращение на путь веры, в лоно Церкви Христовой, которой, по евангельскому слову,  «вратам адовым» — сколько бы ни  пытались — не одолеть никогда!
В этом спасительном церковном лоне — наш вечный дом, наша вечная духовная родина, наша необоримая защита; в нем — единственное разрешение всех наших мучительных жизненных проблем, и только в нем — наше чаемое грядущее возрождение.
Пора уже нам начать понимать всю смертельную для нас — пошлую и банальнейшую — лживость атеизма и практически самое важное: что нынешней, вот уже почти столетие пишущейся нами, отвратительной страницы российской истории мы не сможем перечеркнуть и перевернуть без Божией помощи, не сможем без этой помощи возродить и самой России, ибо духовные болезни и лечатся только духовными средствами…

Еще в годы революционного развала С. Булгаков, уже отошедший ранее от марксизма религиозный философ и будущий священник, видел единственное спасение русского народа в его возвращении к отеческим церковным истокам. Тогда он призывал (и слова его вполне соотносятся с нашим нынешним развалом — закономерным наследием всё той же, так до конца еще нами не завершенной и не изжитой революции): «Надо возрождать церковную жизнь, — это сейчас самая важная патриотическая, культурная, даже политическая задача в России… В России имеет культурную будущность только то, что церковно, конечно, в самом обширном смысле этого понятия. И с оцерковлением русской жизни только и могут быть связаны надежды на культурное возрождение России. Ведь вот теперь производится в грандиозных размерах эксперимент безбожной, “социалистической” культуры. И посмотрите, как бессильна и бесплодна оказывается она по всей линии, и прежде всего в самом жизненном для нее вопросе — дисциплины труда. Всё развалилось, рабочая “годность” упала, и для восстановления ее не остается ничего, кроме социалистических скорпионов. Без воспитания церковного нам не восстановить ни народного хозяйства, ни государственности. Но мои-то пожелания идут дальше: мне мечтается духовное завоевание русской школы, ее внутренняя, так сказать, “клерикализация”, чтобы была, наконец, засыпана эта пропасть между церковью и светским просвещением» .
Прошел вот уже почти век со времени написания этих слов, а мечты Булгакова все еще остаются мечтами…
Более того, даже те, еще явно недостаточные, ростки возрождения христианской духовности в российском обществе встречаются либеральными кругами в штыки, а сама Церковь всячески обвиняется в попытке клерикализации России.
Однако о какой клерикализации может идти речь, если Церковь и по сию пору остается, по сути, гонимой — фактически остающейся лишенной и прежнего своего имущества, и даже реальной свободы слова, ибо почти все ведущие СМИ находятся от нее за семью печатями?
Как пишет известный протоиерей, член Союза писателей России Михаил Ходанов: «…о какой клерикализации может идти речь, если в обществе сегодня в плане нравственном царит совершенный ш;баш?! Эзотерика, оккультизм, шаманство, ясновидение, “третий глаз”… Православные программы по телевидению составляют по сравнению с ними ничтожный процент и уже совершенно тонут в массмедийном океане “новых ценностей”: эстетизации зла, половой переориентации и нравственной вседозволенности, безудержной развлекаловки, пофигизма, карьеризма, экстрима и эротического разгула» . В результате религиозное чувство «в народе и особенно в молодежной среде стремительно падает… Ведь ничто так не убивает религию, как культ плоти, силы и мамоны. А все эти три слагаемых в жизни общества налицо. Их постоянное и навязчивое присутствие в качестве духовной альтернативы прежней “архаике” зашкаливает. А если что-то все время без конца повторяется, то это — идеология, не так ли?... Долго ли протянет молодежь при такой идеологии? Страшно представить, что произойдет уже в ближайшем будущем с ее психикой после такой обработки» . Именно поэтому о. Михаил (думается, с глубочайшей внутренней скорбью) и оказывается вынужденным воскликнуть: «Клерикализация — миф!»
Да! Скажем прямо: Церковь существует для предельно всеобщего воцерковления мира, то есть именно для того самого, что либералы, ненавистники ответственного христианского отношения к смыслу человеческой жизни, и называют «клерикализацией». Однако «клерикализация» в церковном понимании есть не охват (или даже абсолютный «захват») всех сторон общественной жизни священнослужителями и Церковью в целом, а освящение всего человечества благодатью Христовой.
К сожалению, такое освящение «многих званных» (Ср. Мф 20, 16), стремящихся стать «участниками в небесном звании» (Ср. Евр. 3, 1) сможет с наибольшей всеохватностью осуществиться только после Второго пришествия Господня и Страшного Суда Его — то есть в «будущем веке». Но стремление просветить и освятить Животворящим Духом Святым как можно большее число своих сограждан, помогать им становиться не только «званными», но и «избранными» (Ср. Мф. 20, 16) чадами Божиими, и есть самая прямая и самая первостепенная задача Русской Православной Церкви (как равно и любой другой национальной Поместной Церкви).
И потому недаром о. Михаил свою отповедь либералам-атеистам продолжает следующими словами: «…общественные пороки, как показывает многовековой опыт, не вытравливаются ничем — ни нотациями, ни атеистическим “просвещением”, ни дубиной с электрическим стулом. Они преодолеваются только помощью свыше и личным свободным волевым усилием человека. Иными словами, тем же христианством» .
И вот когда всё общество, весь народ с духовным покаянием устремляется своей волей к правде Божией и с помощью Церкви старается искоренить все свои личные и общенародные грехи, а сама Церковь наконец становится Матерью большинства нации, — вот это-то и есть тогда настоящая клерикализация!
К сожалению, ничего этого — как и самой клерикализации! — в России пока еще что-то не видно…
По поводу же того, к чему может привести доселе процветающая у нас «антиклерикализация», тот же о. Михаил пишет так: «Когда читаешь дореволюционных церковных писателей, узнаёшь: в стране в период так называемой реакции (после поражения революции 1905 года) начались беспорядки, упала нравственность среди деревенских жителей, особенно среди молодежи. Повсюду — густой мат, жестокие игры, в которых зачастую кого-то убивают. К Церкви — полное охлаждение, в семье — отсутствие элементарного уважения к родителям. Среди населения активно распространяется порнография, чтобы окончательно добить нравственность.
Знакомый сценарий, не так ли? Кстати, вполне атеистический. То есть происходило всё то, что происходит и сейчас. Чем это закончилось, — тоже известно — реками крови.
Так что нет у нас никакой клерикализации. Утверждение о ее “существовании” — просто миф» . 
Но, несмотря на все преграды, Церковь совершала и будет совершать свой труднический подвиг христианского просвещения нации ради вечного спасения всех воцерковляющихся, то есть всех тех граждан России, что искренне хотят стать чадами Божиими и подлинно русскими людьми.
Просвещение же это, естественно, лучше всего начинать с раннего возраста, влагая веру Христову в еще не слишком затронутые грехом детские сердца. И потому не пора ли, убедившись за это время в кошмаре нашей обезбоженной жизни, постараться, например, убрать, засыпать наконец пропасть между верой и наукой, между религией и образованием — особенно школьным?
Об этом в который раз шла вновь речь и в марте 2005 года на Всемирном Русском Соборе в Москве, на заседании которого Владыка Кирилл (Гундяев), ныне Святейший Патриарх Московский и всея Руси, озвучил принципиально-важную позицию Церкви, заявив о преподавании основ религии в школе следующим образом: «Речь должна идти не о «теплохладном» религиоведении, сводящем сведения о разных религиях в один учебник и развивающем у детей скептически-релятивистское отношение к религии. Такое религиоведческое преподавание, усиленно предлагаемое некоторыми представителями власти, полностью исключает достижение воспитательных целей. Более того, в случае реализации этих планов мы, скорее всего, получим в школах уроки, весьма напоминающие преподавание научного атеизма в советское время, со всеми вытекающими из этого хорошо известными последствиями» . И воплощение в жизнь этого чрезвычайно разумного утверждения Владыки есть самая насущная задача подлинного духовно-нравственного и национально-культурного воспитания наших детей. Но кто, кроме самого общества, может поддержать это доброе и мудрое предложение Церкви? А наше русское общество пока всё еще полуспит…
Но есть здесь, соответственно, и другая сторона медали — а именно: ведь в первую очередь именно Церковь, как никто иной, и обязана прервать этот сон нации, если она желает помочь и народу, и самой себе — в получении возможности делании добра. Ответная же благодарная помощь народа стократно усилит эту возможность.
Именно теперь, в тяжкую годину российской жизни, Церковь должна самым окончательным и бесповоротным образом — реально весомо, всей возможной активизацией своих практических действий — не только на уровне душепопечительства прихожан, но и в государственно-общественной сфере — выйти наконец из давнего своего социального «затвора», из архиерейских «мерседесов», на страшный сегодня простор во многом обезбоженной и почти повсюду обездоленной русской жизни.

…Из истории Церкви мы знаем о миссионерском подвиге непосредственных учеников Христа — Апостолов, шедших с проповедью Его божественного учения по землям Европы, Африки, Азии, из города в город, из села в село, к рыбакам и крестьянам, торговцам и ремесленникам, к царям и нищим… Благодаря их подвигу, ценой их жизней, положенных, вослед Христу, за Жизнь всего мира — человечество узнало о Правде Божией, встало на путь духовного спасения в вечности, на Небесах, и в то же время создало великую христианскую цивилизацию здесь, на земле. Но кто сегодня призван непосредственно продолжить их учительское евангельское дело христианского просвещения мира? Нынешние пастыри и, в первую очередь, архипастыри: епископы, архиепископы, митрополиты, патриархи — вот кто должны являться сегодня и по рангу, и по самым прямым своим обязанностям всё теми же Апостолами, просветителями человечества!
Разумеется, все они ныне зачастую весьма заняты делами епархий — исполняя теперь, увы, функции не только молитвенников и предстоятелей за свою паству перед Богом, но, наряду с этим, обязанности и высших церковных администраторов, и духовных судей, и хозяйственников и, Бог знает, кого еще… И тем не менее и сегодня для них главным, конечно же, должен оставаться сам народ Божий, а также и те, кто им еще только может стать…
Апостолы, не затворяясь в кругу своих — уже просвещенных Светом Христовым — единоверцев, шли и шли к язычникам, чтобы поделиться с ними явленной им Спасителем вечной жизнью! Ныне же стало самым обычным и естественным, что архиерей в собственно духовной сфере своей деятельности является преимущественно возглавителем торжественных богослужений и «вещателем» христианских истин с высоты церковной кафедры — причем, главным образом, для уже воцерковленной паствы.
Разве видит кто-нибудь — как самое обычное дело! — из пусть зачастую даже и нецерковных пока, «внешних» пока для Церкви, но потенциально русских (не по крови, а в духовном смысле) людей, — у себя в заводских цехах, на фабрике, в поле, в больнице, в научном институте, в порту, в шахте, в военной казарме — «живого» архиерея, обязанного быть современным апостолом, пришедшего, но, главное, нередко (а не в виде какого-то «экзотического» исключения) приходящего туда без какого-либо официального повода и без пышной свиты, причем с действительно живой, доходчивой, современной по мысли и слову, православной проповедью — не на темы «христианской духовности», «христианского патриотизма» и «христианства вообще», а о Сам;м Живом Христе?
Увы, ведь всё еще нет этого — или почти нет!
И разве много среди наших нынешних «наследников апостолов» тех подлинных глашатаев Правды Божией, способных — хотя бы на время сходящих со своих позолоченных кафедр — смиренно идти в лежащий во зле мир, дабы обратиться к миллионам еще непросвещенных соотечественников, евангельски образумить и «просветить» их, и поныне всё ещё остающихся без Христа, во «тьме и тени смертной» (Лк. 1, 79)?
Но разве нужны Христу и Его Церкви архипастыри — не апостолы?
И снова — «увы», ибо, если и есть у нас сегодня такого, подлинно апостольского типа, архиереи, то их буквально единицы… А ведь первейшее повеление Самого Господа требует от них не замыкания в среде уже Богопросвещенной паствы, а христианизации всего окружающего, продолжающего пребывать во грехе, мира: «идите, научите все народы» (Мф. 28, 19), — что, естественно, подразумевает и самые широкие круги своего собственного народа.
Однако, несмотря на, казалось бы, огромное число крещеных православных христиан, каковыми (в известной степени, к сожалению, только формально) считает себя значительная, если не основная часть граждан России, — подобные пассивно «верующие» по большому счету остаются совершенно не «воцерковленными», не соотносящими свою повседневную жизнь с евангельскими принципами! И именно этой основной частью «полухристиан», а не только теми фактически примерно 5-6 % православных, которые уже сейчас живут относительно активной, сознательной христианской жизнью, и должны заниматься сегодня наши архипастыри и пастыри!
Ведь именно к ним и обращено слово Господне, требующее от них идти к своим соотечественникам, не только «крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа», но обязательно и «уча их соблюдать всё, что Я повелел вам» (Мф. 28, 20).
Но идут — мало, мало, преимущественно вращаясь в кругу лишь традиционной епархиальной и приходской жизни, оставляя остальные, потенциально христианские, души, весь окружающий внутрироссийский «мир» (чуть ли не 90—95 % населения) без отеческого церковного просвещения!
Столь необходимая ныне — как никогда, быть может, прежде (и для спасения душ, и для спасения самой России!) — миссионерская деятельность Церкви почти что и не начиналась…

Та же, по сути, картина в отношении весьма робкого участия Церкви в государственной и общественной жизни России, а ведь и эта сторона нашего бытия также требует максимально возможного воцерковления.
Недаром сетует на всё еще продолжающуюся определенную (и явно болезненную) отстраненность, отчужденность Церкви от глубочайших социально-политических процессов, происходящих в России, известный политолог-журналист: «Нам надо создавать общественные структуры, которые смогут стать нравственной силой. Здесь важна роль Православной церкви. Мой единственный упрек ей — она действует в этом плане недостаточно. Она боится общественной жизни» .
О том же самом говорит в своей статье и преподаватель Российского государственного социального университета Е. Калинин, с прискорбием отмечая, что «миссионерская пассивность РПЦ за последние годы, особенно на фоне активности, скажем, протестантских проповедников, сформировала в обществе образ Церкви, отделенной от государства, причем высокой и глухой стеной. Безусловно, любые несоответствия этому стереотипу воспринимаются как аномалия. Хотя аномальными стоило бы считать скорее вялость и пассивность Православной Церкви в области миссионерства» .
Неизжитый до сих пор и столь характерный для многих представителей Церкви (в том числе — и довольно «высокого» ранга) страх деятельности за ее стенами до некоторой степени понятен: ведь «выход» их в жизнь «мира» и поныне преимущественно ассоциируется у большинства ведущих церковных деятелей не только с неизбежностью сотрудничества с порой совершенно атеистически настроенными представителями власти (прагматически — важной частью постсоветского «мира»), но и с необходимостью порой твердого противопоставления принципиально христианской позиции, занимаемой иерархией Церкви, — позиции той или иной «мирской» администрации: ведь с политическим опытом и «ресурсами» последней нашим современным «апостолам» бывает порой заведомо тягаться и трудно, и непривычно, да вроде бы как-то и «не к лицу»…
Однако истинный «выход» христианства и конкретно российской Церкви в этот  по большей части «лежащий во зле мир», духовное соприкосновение, а иногда и вынужденно-неизбежное, ради правды дела Христова, столкновение с ним (даже и с «миром государственным»!) — есть не явление «меж-административного» характера, не более или менее удачные попытки заключения каких-либо церковных конкордатов с «властями предержащими» (хотя нужно и это), а самое настоящее поле духовной битвы ради спасения души каждого человека (в том числе и человека «государственного»), активное творческое преображение бытия, совершаемое Церковью Духом Божиим., «вся немощн;я врачующим».
Притом совершенно ясно, — особенно если мы вспомним слова Спасителя, цитировавшего в Назаретской синагоге поговорку: «врач, исцели самого себя» (ср: Лк. 4, 23), — что при действительно трезвом подходе к делу христианского возрождения пасомых чад (тем более — нации!) любой архипастырь должен быть врачом, который прежде всего постоянно старается исцелиться сам: именно тогда он и будет иметь благодатные силы для духовного оздоровления всей своей богоспасаемой паствы и (лишь во вторую очередь!) станет, возможно, и добросовестным епархиальным «администратором».
Главное же ныне, как, впрочем, и всегда, — евангельское слово в его же евангельской простоте, осуществляемое нашими церковными учителями-архипастырями в жизни. Особенно при нынешней искушенности и недоверчивости общества, нередко граничащими с известным цинизмом, уже мало кого могут привести в умиление одни только сверкающие митры, пышные позолоченные ризы и торжественные хоры на архиерейских богослужениях — этим духовную коросту многих никак не пробьешь…
Народу нужна искренняя, открытая архипастырская любовь, доброе чувство и мудрое слово, а отнюдь не те — нередко казенно-однотипные — проповеди и официозные послания «по случаю», что порой вообще составляются, чего греха таить, штатными, весьма оглядчивыми на застарелые штампы, «спичрайтерами») — вполне в духе почти средневекового «плетения словес». А ведь подобные «послания» и поныне встречаются у нас постоянно, хотя, по сути, мало что говорят сердцу современного христианина…
Это — на церовных «службах»…
В каждодневной же жизни архиерей тем более может завоевать общенародное уважение, авторитет и любовь вовсе не митрами, а только своей «нищетой духа», то есть — в церковном понимании этих слов — смирением перед своим архипастырским долгом, неподдельной любовью к пастве и к каждому человеку, сознанием того, что всё, что он имеет, есть только дар Божий, а лишь потом — благодаря указам Патриархии; и всё это он должен передать, отдать своей пастве — не которая  обязана служить ему, а которой обязан служить он сам!
И показательно, что об этом всё чаще раздаются голоса уже и в самой Церкви.
Так, на состоявшейся в ноябре 2005 года в Москве Международной Богословской конференции, посвященной проблемам эсхатологии, весьма знаменательные слова произнес архиепископ Львовский и Галицкий Августин (Маркевич), с абсолютно обоснованной тревогой заявивший: «Мало научить священников и мирян, поднять их духовный и культурный уровень. Иерархия Церкви должна сегодня, пока еще не поздно, также позаботиться о том, как возродить свой авторитет, возвратить себе, в первую очередь, образ Литургического предстоятеля и духовного руководителя, а уже затем — администратора. Иначе, когда мы будем уделять слишком много внимания и времени чиновникам и заниматься бумагами,  то нашей паствой, душами верующих займутся сектанты и лжестарцы.
Церковная жизнь сегодня с очевидностью требует исцеления и возвращения именно к семейности, соборности, церковности, как таковой. Подумаем также о том, что “время начаться Суду с Дома Божия” (1 Петр. 4, 17). Паства часто хочет видеть лицом к лицу своих иерархов, которые сегодня иногда слишком далеки от своего церковного народа. Нам, епископам, нужно всегда помнить, что мы хоть и “архи”, но всё же “пастыри”, а не администраторы, которые обязаны лишь изредка, по большим праздникам, нисходить до своей паствы, да и то не дальше амвона. Народ нуждается в живом и простом слове, обращенном к нему, в слове Жизни, причем не торжественным слогом, излагаемом и с высоты кафедры преподаваемом, а в слове, которое проповедуется всегда, “во время и не во время” (2 Тим. 4, 2), в слове, отвечающем на живые и трепещущие вопросы современности. И главное, в слове, которое не расходится с делом, а значит — с житием того, кто его произносит. Очевидно, тогда-то и прислушаются… к слову истинного пастыря, а не какого-нибудь самопровозглашенного духовного лидера…
Церкви сегодня необходимо учиться не только защищаться от духа мира, но и переходить в наступление, ибо “оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь” (2 Кор. 10, 4)» .

Ныне именно на Церковь ложится священная, но и тяжкая обязанность осуществлять духовное руководство нацией (больше ведь и некому!) — причем не путем тех или иных официозных (не слишком, к тому же, частых) встреч архиереев с отдельными представителями власти, не преимущественно благолепно-репрезентативно, но осуществляя постоянное практическое сотрудничество — участливым советом, трезвой критикой, помощью в разработке общенациональных планов нашего бытия, наконец, своим благословением на все добрые дела — со всеми важнейшими государствообразующими и государствосохраняющими структурами.
Ведь Вселенская Церковь (пусть даже многие члены ее — порой и весьма «облечённые» — бывают весьма далеки от христианского идеала) есть, по евангельскому учению, Само Тело Христово, призванное соединить в Любви Божией всех православных чад, а потому и Церковь в России, как и века назад, неизменно выражает собой самую духовно опытную, житейски мудрую и любовно-добрую сторону души православных (или же потенциально православных) граждан России — то есть, по сути, не менее трех четвертей всего нашего населения! Отсюда вполне естественным является ее право на духовное сотрудничество в общегосударственном деле укрепления и дальнейшего развития многонародного российского сообщества, сердцевину которого составляет русская державообразующая нация.
При этом следует подчеркнуть, что сама Церковь не нуждается ни в соучастии в «мирской власти», ни в каких-либо политического характера «выгодах», ибо стремясь максимально христианизировать, воцерковить «мир», то есть, попросту говоря, человеческое сообщество, сама она не преследует никаких «мирских» целей.
Как весьма определенно заявил по этому поводу в свое время Святейший Патриарх Алексий II: «…пребывая в мире и выполняя свое призвание освящения и свидетельства, Церковь и каждый отдельный христианин должны духовно пребывать в состоянии “не от мира сего” (Ин. 18, 36). “Неотмирность” в данном случае означает причастность Царству Божию — духовной реальности, которая уже явлена в мире благодаря действию Духа Святого, но во всей полноте откроется в “будущем веке”. Зн;мением и таинством этой реальности и является Церковь, пребывающая “в веке сем”.
Как социальный же институт Церковь существует для того, чтобы служить восхождению от дольнего к горнему.
Церковь не имеет в этом мире «земных» интересов. Она объемлет весь мир, всё творение, ибо Ее Главой является Иисус Христос, Господь и Промыслитель всей твари. Мир — это объект миссии и заботы Церікви. А ее миссия заключается в том, чтобы являть, то есть делать присутствующим в “этом мире” Царство, которое “не от мира сего”» . «Сейчас, — не уставал раз за разом повторять Святейший Патриарх Алексий, — когда атеистические убеждения стали содержанием веры немногочисленной социальной группы, Церковь должна стремиться к более активному влиянию на общество, ибо ей принадлежит исключительное свойство жизни в Духе истины (ср.: Ин. 16, 13) [выделено мной. — Г. М.] — никакое иное учение не может приобщить человека к познанию истины и даровать ему праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим. 14, 17)» .

Но в чем же конкретно должно заключаться такое «служение», такая «миссия», такое «делание» Церкви и такое «активное влияние» ее на общество — в качестве непосредственно, так сказать, «социального института»?
В чём состоит сегодня ее основная задача в приложении к конкретной, поистине трагической ныне жизни России — как христианской по ее историческому (и даже метаисторическому!) призванию страны, то есть как страны непосредственно, «практически» православных верующих (или же, как сейчас, русских людей, во всяком случае идентифицирующих себя с православной духовно-культурной традицией) — без чего Россия как государство долго не протянет? Понимает ли, наконец, конкретно сама ведущая церковная среда и высшая церковная власть, всю, — как утверждал еще в самом начале 1990-х гг. известный, искреннейший наш литературный критик и публицист Валентин Курбатов, — «страшную меру ответственности Церкви, которая одна теперь еще может удержать Россию на краю пропасти» ?
И здесь ответные высказывания многих активных православных российских граждан — представителей как пастырей, так и их паствы, — сводятся к одной простой и вполне однозначной мысли церковно-общественного характера. Суть ее достаточно традиционна, и именно этой мыслью всегда старались руководствоваться все живые силы Православия на Руси, которые и созидали веками ее духовное сердце — «Святую Русь».
Вкратце эту духовно-практическую, вполне «святорусскую» идею можно определить следующим образом: не принимая участия в откровенно политических играх дня, Церковь, однако, может и даже обязана через свою паству, просвещаемую, воспитываемую и направляемую ею в духе евангельских заветов Христовых, через миллионы православных граждан России непременно ясно и четко выражать свою социально-нравственную, христиански императивную позицию — в том числе и по вопросам степени соотношения задач и форм государственного строительства с христианскими идеалами. При этом важнейшая собственная задача Церкви: правильно ориентировать верующих среди существующего спектра идеологий и общественно-политических программ — в единственно для нее приемлемом направлении, — в направлении, по выражению одного из наших архипастырей, осуществления «программы» Святого Духа.
Именно эта «программа» и есть единственная основа для воссоздания былого духовного единства Святой Руси на сегодняшней Русской земле, для возрождения в России единящей всех и единственно мощной ее народно-государственной скрепы — религиозно-общинного евангельского начала. И перед лицом ожидающих нас ныне беспрецедентных трагических вызовов мирового бытия мы — без восстановления у нас в стране этого христианского «веро-общинного» принципа жизни — обречены на полное поражение. Только заново осуществляемый всенародной жизнью евангельский императив: «будьте единодушны и единомысленны» (Фил. 2, 2), только исполняемый всеми нами, всею Россией завет и вечный призыв Христа: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Иоанн. 17, 21) могут остановить нас на самом краю последнего, уже смертельного крушения!
Но давно уже этот единящий призыв стал звучать в России как «глас вопиющего в пустыне» (Мф. 3, 3)… Скреплявший прежде русский народ и Русскую государственность общинный, именно религиозный, христианский дух сначала исподволь, а затем всё решительней и решительней покидал страну на протяжении всего XIX века, что, по сути, и привело нас к Богоборческой революции.
В чисто же внешне-гражданском,  внешне «общественном», «мирском» измерении крестьянская, например, община была во многом уже разрушена в начале XX века, а насильственно насаждавшаяся в дальнейшем сельская «общинность» большевицких колхозов была откровенно рабской и профанирующей — и потому неспособной к какому-либо реальному единению народа. Безбожный же в основной своей массе город постепенно и вовсе подвергся практически полной атомизации (в лучшем случае сохранив только отдельные ячейки чисто семейных связей), лишь изображая — по условиям всеобщей коммуно-советской политической игры — «единство масс» на основе фальшивой и столь же «изображаемой» коммунистической идеологии.
В итоге российское «общество» разобщено сегодня — как никогда прежде, и русский народ является ныне одним, быть может, из самых во всем мире индивидуалистически распавшихся народов — когда у большинства «дорогих россиян» почти уже нет «ближних», но все вокруг стали, так сказать (используя компьютерную терминологию), «по умолчанию» — чуждыми «дальними», т. е. изначально, заранее всегда подозрительными и таящими в себе ту или иную степень угрозы. И такое положение — давно уже не только в городе, но точно так же и в ранее более «общинной» по своему характеру деревне, которой, впрочем, почти и не осталось теперь на Русской земле…
Ядовитый же корень всего этого — апостасия, Богоотступничество: ибо без веры никакая подлинная общинность и подлинное единство нации невозможны. И именно поэтому духовно-объединяющая роль Церкви ныне столь огромна и, можно утверждать, всеопределяюща!
От воссоздания и укрепления подлинно общинного евангельского духа в приходах (как призванных быть воистину сердечными, христианскими, литургически утверждаемыми «семьями», а не просто центрами религиозных требосовершений, как это, увы, бывает порой) к постепенному превращению в единую христианскую семью всего общества, всего русского народа (ради спасения во Христе Иисусе каждой отдельной человеческой личности и потому — всей страны!) — вот единственная ныне великая цель и оттого единственная огромная задача Православной Церкви России.
Именно в этом, в первую очередь, и должны проявиться как собственно христианская миссия, всеобщая евангелизация общества, так и церковное «служение и делание» в сфере непосредственно социальных отношений — как практическая духовная поддержка всех положительных сил в общенародном деле возрождения христианской России, обязанной (для своего же выживания!) восстановить всю систему прежних ее многовековых, исконно православных, религиозно-национальных традиционных духовных ценностей.
В противном случае — если всё останется по-старому, если Церковь, прежде всего в лице ее архипастырей и «просто» пастырей, не обратится к действительно активному «деланию», ко всеобщему христианскому просвещению нации (и государственных «мужей», и самых «простых» российских граждан, особенно — молодежи), то, действительно, оправдаются горькие слова одного из наиболее известных сегодня православных миссионеров — диакона Андрея Кураева, который в своей статье, посвященной проблеме вымирания русского народа, с болью сердца буквально прокричал: в Церкви так жить больше нельзя, и если пастыри не выйдут наконец на всероссийскую проповедь Христову, «то будущие авторы “Заката и падения Российской империи” будут иметь право сказать о преступлении русской церкви перед русским народом. ”Не поняли русские священники боли своего умирающего народа. Не заметили  его умирания. Не смогли найти ни слов, ни аргументов. Не пожелали выйти из привычных и потому комфортных образцов и клише”.
И немногочисленные русские священники той поры (ещё и нерождённые ныне), читая такие слова историков (тоже ещё ныне нерождённых), будут недоумевать: “А что, разве могло быть иначе?” Да, могло. Было время, когда у русских ещё были дети. Было время, когда хотя бы некоторые священники пробовали говорить с детьми не на “церковно-китайском” языке. Было время, когда патриарх Русской Церкви призывал к тому, чтобы Церковь стала многоязыкой и могла находить общий язык и с бабушками, и с их внуками. Но что-то не сработало… Государство отошло в сторонку. Организационные и финансовые ресурсы Церкви обошли своими потоками те делянки, где работали миссионеры. Епископы не прикрикнули на сплетников, косящихся на миссионеров… В итоге всё осталось по-прежнему. Парус не поменяли. И прямой курс привёл к рифам, которые нельзя было не заметить, но лень было обходить…»
Безусловно, по существу диакон Андрей совершенно прав: одно из самых великих и важных церковных дел — духовное просвещение, а значит, и потенциальное христианское спасение каждого русского человека, всей нации (в основной своей массе всё ещё продолжающей оставаться невоцерковлённой),— увы, толком так до сих пор и не ведётся. Разве можно и сегодня назвать частичные, спорадические, осуществляемые отдельными энтузиастами (и преимущественно в собственной же церковной среде) попытки духовно-углубленной и подлинно неформальной проповеди — всеобщим христианским просвещением нации? Где же это горящее живым Духом Божиим евангельское просвещение, которое должно вестись со всероссийской всеохватностью, от младенца до старца, — сеянием Правды Христовой в каждом сердце: и при дороге, и на камнях, и на доброй почве, и на «злой» особенно?
Большая часть церковной проповеди звучит, как правило, только под сводами храмов; не менее же великое дело христианской миссии в окружающей нас языческой среде, по сути, зачастую оказывается пущенным на самотёк, и редко-редко, когда Христу позволяют выйти за церковные стены, когда воскрешающее душу слово Его вдруг звучит и на «стогнах мира» — среди всё усиливающихся слепоты и глухоты, а зачастую и полностью обезбоженного маразма современной жизни…
Единственно, что необходимо поправить в словах диакона Андрея о прискорбном современном состоянии православной миссии, православного свидетельства в России, так это то, что умозрительно возможное (не дай Бог в реальности!) духовное преступление перед русским народом позволительно будет, однако, вменить не собственно самой Церкви (ибо она есть «столп и утверждение истины», воздвигнутый Самим Христом, и свята всегда), а лишь её, так сказать, духовно-административному «генералитету», то есть тем из архипастырей и наиболее официально-ответственных «просто» пастырей, что или сознательно (в своем брезгливо-надменном фарисействе) поныне отгораживаются от окружающего их несчастного языческого мира, или просто равнодушны к нему, или же (что чаще всего) до сих пор попросту толком так и не пробудились от прежнего всеобщего коммуно-советского обморока — в частности, и в отношении возможности и самой безотлагательной необходимости всенародной проповеди на всём огромном, столь ответственном и порой столь страшном просторе нынешней российской жизни.
Но если они и теперь не оправдают ожиданий трех четвертей жителей России, считающих себя духовно-генетически связанных с Православием, если и теперь не найдут в себе сил и воли обратиться к ним в самое ближайшее время с подлинно живым современным словом о Правде Божией, прожигающим душу (а не почти механически списанным с проповедей двухсотлетней давности), — со словом, говорящим истину не только о жизни будущей, Небесной, но и о жизни сегодняшней, о ее изменах, падениях, проблемах, скорбях и бедах, — вот тогда это преступление, действительно, совершится, и будет оно преступлением, в первую очередь, против самой Церкви, и затем уже и против русского народа, брошенного пастырями на полный произвол стихий «мира сего»!

…Впрочем, не одни только пастыри обязаны, наконец, проснуться от застарелого нашего общероссийского сна. Сегодня православные верующие России и сами уже должны переходить к повсеместному и активному противостоянию антирелигиозным и антирусским силам. Не оборона от вовсе, по сути, незначительного в нашем обществе числа сознательных атеистов, демагогически прикрывающихся демократическими правами и фактически захватившими ныне власть над СМИ (отнюдь поэтому не выражающими подлинного российского общественного мнения), а самое решительное и последовательное наступление на атеизм, равно на любые безбожные и любые сектантские группировки, наступление на всю их, подрывную по отношению к общенародному духовному развитию, антинациональную политику — вот наша первостепенная задача!
И в этом смысле хорошим примером религиозного активизма для нас может служить деятельность, например,  христиан в США. Сейчас, несмотря на все имеющие там место назойливые разговоры о «политкорректности» — необходимой, мол, и в области верований, в Штатах действует более 1300 религиозных радиостанций и порядка 170 телестанций, в 7 тысячах магазинов религиозной книги за год продаётся 17 миллионов книг, построены 600 огромных церквей — до 20 тысяч человек вместительностью каждая. А, например, протестантская «Христианская коалиция» самым непосредственным образом влияет на американскую политику: тот же Дж. Буш на выборах 2000 года получил 84 % голосов протестантов-евангелистов, централизованно выразивших тем самым свою гражданскую позицию, причем их голоса составили не менее 40 % всех тех, кто за него проголосовал!
В критические моменты национальной истории и мы, христиане России, должны столь же единодушно выражать свою гражданскую, религиозно осмысленную, волю — в том числе и на выборах, спрашивая при этом мнения своих духовных пастырей. Наша религиозно-политическая линия, линия (нравится это кому-либо или нет) исторически-объективно являющаяся православно-русской, должна четко выражать наше же неприятие и политико-экономического развала в стране, и  самого содержания — по большей части  антихристианского — которое вкладывают в свою политику правящие сейчас у нас антинациональные на поверку (по всей своей глубинной идеологии), с житейской же, практической точки зрения абсолютно антинародные и хищнические силы, притом всячески пытающиеся изо дня в день прикрываться абсолютно лживой ура-патриотической фразеологией.
Сам православный русский народ, чтобы сохранить самого же себя — и в духовном, и в буквально физическом смысле — среди охватившей нас всех разрухи, должен начать более последовательно и решительно пресекать все антирелигиозные, антицерковные выступления и провокации как со стороны безбожников, так и порой фальшиво «христианствующих» некоторых «демократов», прямо изменяющих Христу самим фактом плюралистического признания ими не первоосновности и не всеобщности евангельской Истины.
Втайне сидящая в их душах заноза эгоистичной «самости» и вовсе не христианского понимания личности постоянно заставляет их требовать религиозности только на уровне индивидуалистичном, а потому и полностью религиозно-безответственном по отношению к обществу. Отсюда и их, по сути, вполне обывательский анархизм, и нелюбовь к церковности (то есть к религиозности сугубо «общественного» типа — как общецерковного дела спасения каждого христианина), вообще к Церкви как к единому организму веры; отсюда же и их пресловутый безответственный «плюрализм» в вероисповедных делах, отсюда же и их постоянное требование неучастия как отдельных верующих, так и Церкви в целом, в реальной повседневной жизни всего нашего общества.
Пусть мусульмане, иудаисты и прочие занимают свои, преимущественно этнические, религиозные «ниши» и свободно исповедуют то, что для них традиционно и что им дорого — и в духовном, и в культурном отношениях.
Более того — Церковь, стремясь к миру и установлению духа общего благочестия в России, никогда не откажет им в своей разумной, человеколюбивой и государственнически осознанной поддержке, если только они будут проявлять полную лояльность по отношению к общей для всех нас Русской державе и если самой Церкви не придется поступаться при этом своими истинами и святынями.
Но безбожники должны почувствовать (не будучи, впрочем, ныне никак ущемляемы в своих гражданских правах!) моральное осуждение их позиции со стороны нации.
Тем более, всякое сопротивление общенациональному духовному просвещению — со стороны отдельных ли лиц, общественных ли организаций или тех СМИ, что ангажированы либертарианскими, на поверку псевдодемократическими и почти всегда антирусски настроенными (и, чаще всего, безбожными) силами, — должно встречать неукоснительный и самый жесткий отпор со стороны самых широких слоев патриотической общественности, со стороны всего подлинно русского народа, русского «мира».
Любые антицерковные выступления, любые попытки ущемления духовного права Церкви на традиционно-религиозное просвещение русского человека и на ее активное, самое всестороннее участие в русской общественной жизни должны восприниматься каждым православным, любящим Россию, — о христианском спасении которой в Господе и заботится Русская Православная Церковь, — как преступление против нации, против общенародной нравственности и как плевок в себя лично, в свою собственную душу!
Мы обязаны защищать нашу Церковь как сердце России — и за нас это не сделает никто.
Случающимся же ныне выступлениям отдельных «миротворцев»-плюралистов (некоторые из которых порой смеют называть себя христианами и даже пребывают в церковной среде) — с осуждением твердой православной позиции в отношении Богоборцев (как якобы нарушающей «демократические нормы» общественной жизни) можно противопоставить совершенно ясные в своей бескомпромиссности призывные слова великого святителя Иоанна Златоуста: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутьи или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд, иди. И если судья пред судилищем потребует ответа, смело скажи, что он похулил Царя ангелов, ибо если следует наказывать хулящих земного царя, то гораздо больше оскорбляющего Того (Царя)… Пусть узнают и иудеи и эллины [т. е. противники Христа и язычники. — Г. М ], что христиане — хранители, защитники, правители и учители города; и пусть то же самое узнают распутники и развратники, что — именно — им следует бояться рабов Божиих, дабы, если и захотят когда сказать что-либо подобное, оглядывались всюду кругом и трепетали даже теней, опасаясь, как бы христианин не услышал, не напал и сильно не побил… исправляй по крайней мере хоть сораба, хоть равного себе, и если даже надо будет умереть, не переставай вразумлять… это будет для тебя мученичеством… до смерти борись за истину» .
Отвечает он здесь же и тем, кто пытается утверждать, что демократический «цивилизованный» плюрализм требует, мол, равнодушия (ныне его называют толерантностью!) даже к чужим заблуждениям и что нам, верующим, нужно заниматься только самими собой, своими проблемами и в своей лишь «социально-культурной нише».
Ответ святителя на подобную позицию звучит следующим образом: «И не говори мне таких бессердечных слов: что мне заботиться? У меня нет с ним ничего общего. У нас нет ничего общего только с диаволом, со всеми же людьми мы имеем много общего. Они имеют одну и ту же с нами природу, населяют одну и ту же землю, питаются одной и той же пищей, имеют одного и того же Владыку, получили одни и те же законы, призываются к тому же самому добру, что и мы. Не будем поэтому говорить, что у нас с ними нет ничего общего, потому что это голос сатанинский, диавольское бесчеловечие» .
И потому христианин не должен безразлично проходить мимо заблудшего и даже закосневшего в свой Богопротивности человека, ибо как можно пройти мимо гибнущего? Ведь, — продолжает святитель Иоанн, — даже «если увидим, что упал осел, то все спешим протянуть руку и поставить его на ноги; а о гибнущих братьях не заботимся? Богохульник — тот же осел, не вынесший тяжести гнева и упавший. Подойди же и подними его и словом и делом, и кротостью и силой; пусть разнообразно будет лекарство. И если мы устроим так свои дела, будем искать спасения и ближних, то вскоре станем желанными и любимыми и для самих тех, кто получает исправление…» 
Слова эти были сказаны более тысячи шестисот лет назад, но остаются точно так же жизненно актуальными и евангельски справедливыми и сегодня. Православный человек не имеет права и не может быть равнодушным к духовному состоянию окружающего его мира. И только православная традиция — веры, мирочувствия, норм человеческого общения, культуры — лишь только она и способна являться определяющей доминантой всей духовной жизни общества, стремящегося к обретению и сохранению своего положительного бытия.
Именно поэтому все те, кто стремятся ныне вновь стать из «постсоветских» подлинно русскими людьми, должны вновь занять религиозно-ответственную и религиозно-осмысленную позицию, столь свойственную во многом прежним, дореволюционным поколениям российских граждан.
Народ, если только он хочет продолжить своё историческое существование, не превратившись при этом в «Иванов, не помнящих родства» и дебиллизированных — до степени скотства — охотников за фальшивыми «радостями жизни» (сколько таких среди сегодняшних «новых» — якобы «русских»!), должен вновь почувствовать такую сердечную нужду в Боге (без Чьей помощи вообще нельзя добиться ничего подлинного), должен проявить такую преданность Его Церкви и так ее выражать, чтобы само по себе, самым естественным образом, в нашем обществе стало бы попросту неудобным, неприличным и даже небезопасным бесстыдно и нагло противопоставлять общенациональной системе духовных ценностей, русской христианской культурной традиции, — иные, чуждые ей и нам, ее носителям (тем более — враждебные), жизненные установки и понятия.

Однако для последовательного возвращения к этой традиции и твердого укоренения в ней — ее нужно хорошо знать. Именно поэтому на сегодня одной из важнейших для русского общества фундаментальных наук становится история и духовно-историческая политология. Причем важно подчеркнуть, что Церковь должна и здесь стать в первых рядах учителей — в стремлении помочь своим чадам, всем русским людям, узнать, понять и покаянно осознать темные духовные истоки многих наших прежних исторических грехов, в том числе российского соблазна атеизма и сатанинского большевизма, дьявольской фальши коммунистической идеологии и продолжающегося даже доныне общественного равнодушия к их ядовитым реликтовым обломкам в окружающей нас сегодняшней жизни.
К сожалению, до сих пор Церковь как раз относительно этого своего духовного долга перед нацией и, добавим, — перед памятью миллионов замученных православных своих чад и, особенно, мучеников за веру, пребывает в явно уже излишне затянувшейся молчаливой задумчивости, если даже не опасной для страны нерешительности…
Да, Русская Церковь прославила и прославляет сотни и сотни (переходя уже ныне на тысячи) мучеников и исповедников, палачами которых были ленинско-троцкистская, а затем и сталинская свора безбожников-коммунистов. На крови Христовой созидалась Его Церковь, на крови Его святых мучеников она стояла в веках, на их же крови она устояла и бесовском коммунистическом шабаше XX века, вновь начав свое возрождение ныне.
Но кровь их продолжает вопиять к Небесам и сегодня — когда бессмертные их души видят неубранными с площадей и из скверов российских городов памятники-истуканы их главнейшего палача — Ленина, видят, что главная площадь нашей столицы осквернена прахом растлителей и убийц России, но — главное! — мученики наши и до сих пор не слышат, по сути, ни слова от нынешних представителей Церкви, из верности которой и погибли, — не слышат ни с амвонов, ни в миру — ни суровой церковной отповеди сегодняшним последышам палаческого «ленинского дела», ни мудрых разъяснений богоборческой сущности большевизма своей же пастве, ни совместного с нею же справедливого — отнюдь не политического, а последовательно духовного! — требования очистить нашу страну от всей этой прежней, откровенно бесовской скверны.
Вряд ли на подобную «чистку» пойдут нынешние государственные властные структуры, чей «патриотизм» остается в глубине своей коммуно-советским и абсолютно безбожным, совершенно лишенным подлинной религиозно-исторической перспективы христианского в;дения России: сегодня и у них, и у нас буквально «под носом» стоят всевозможные каменно-гипсовые болваны — «дедушки Ленины», но завтра, если это станет политически почему-либо «выгодным» и если Россия в целом так и не проснется от своего векового безбожного сна, то такая власть окажется вполне способной попытаться вновь поставить рядом с мавзолейным «дедушкой» не менее кровавого (и вполне при том живого) «отца народов» — нового Сталина!
И тогда, в ответ на продолжающуюся нашу измену Богу, Он — самым справедливым Промыслом Своим — вновь позволит получить нам то, чего мы в таком случае и окажемся в очередной раз достойны: еще одного сатанински кровавого Хозяина...

Однако, вся эта остаточная гранитно-бетонная коммунистическая пропаганда ничуть не вызывает у современных «хозяев» России ни нравственной тошноты, ни обиды за нашу распятую этими «дедушками» и «отцами» Родину. И это ничуть не удивительно, поскольку и для большинства представителей современной власти их «отечество наше свободное» — вовсе не Россия русских людей, но «великий» СССР некоего «советского населения»… Ибо воспитанные такой — в самой основе своей нерусской — родиной, никогда не требовавшей от подданных ни подлинной гражданской правды, ни христианской любви и совестливости, ни верности духовным традициям наших предков, родиной, лишь временами притворявшейся Россией, — нынешние представители всех уровней власти в «Эрэфии» (а как еще можно именовать страну с таким диким канцелярским названием: «РФ»?) и поныне остаются реликтовыми «совками»… И именно поэтому, как правило, предел их счастья, оплот их душевного комфорта и их любимая «родина» — всего лишь «родная» нефтяная или газовая труба, втихую и втемную утащенная ими у народа. Именно потому, что и страна наша, и народ наш, по большому счету, глубоко им безразличны, они и могут более-менее спокойно спать на своих псевдо-капиталистических виллах, якобы «заработанных непосильным трудом» (а не откровенным воровством) —  причем спать без всяких там «угрызений»! Нет, никогда не решатся они на духовное очищение России — и не нужно оно их сердцам, и, к тому же, не выгодно, и страшно…
Такова ныне — увы, банальнейшая, но оттого не менее жестокая «правда жизни»…
И получается, что сегодня призвать всю эту публику к хотя бы относительному духовному «порядку», кроме Церкви, — пожалуй, что и некому!
Однако, как видим, пока что привычно молчит и она — а с нею молчим и мы.
Да, конечно, мы прославляем наших мучеников за Христа (это еще нам пока позволяют), но станет ли помогать нам Он Сам — при такой нашей духовной раздвоенности и нерешительности, — остается, увы, под большим и большим вопросом.
Не развязав же этого, отнюдь не политического, а напрямую духовного, религиозного, самого жизненного узла, не уяснив всех прежних путей падения страны в коммунистическую пропасть и не найдя в тысячелетней отечественной истории благой точки опоры для восстановления подлинной России, мы ни на шаг не продвинемся вперед в попытках ее доброго устроения в будущем.
И именно поэтому разделам настоящей книги, посвященной в целом церковной оценке развития и кровавого осуществления в России революционно-коммунистической идеологии (продолжающейся в ней теплиться и поныне), предшествуют страницы о нашем прошлом — как времени христианского созидания и христианского же спасения русской нации, постепенно образовывавшейся и собиравшейся вокруг своей единственно подлинной и единственно необходимой духовной сердцевины, — той, что вот уже много веков определяется всеохватывающим религиозно-нравственным понятием: Святая Русь.
Значительная часть книги посвящена также истории постепенного падения и разложения исторической России — с началом принятия частью высшего ведущего ее слоя (еще на рубеже XVII—XVIII столетий) идей западного «прогрессизма», с постепенной изменой многих из этих «прогрессистов» отеческой вере, с усвоением частью дворянства и разночинцами ядовитых плодов псевдо-«Просвещения» и сложения у нас специфического слоя «интеллигенции», склонной, как правило, к политической демагогии либерализма, болезненному индивидуализму и  слепотствующей безрелигиозности.
Именно подобные разрушительные личностные качества и стали со временем чрезвычайно типичными для этой, по большей части полуобразованной публики, всегда легко и бездумно увлекавшейся духовно-мертвящим соблазном «революционерства» и недалёким, а потому и особенно опасным, антигосударственным политиканством — с той убогой и примитивной в социально-экономическом отношении общественной теорией, предельным выражением которой стал пресловутый и вопиюще циничный «марксизм-ленинизм».
Следует подчеркнуть, что церковная оценка феномена революции в России и последующего почти векового духовного разрушения страны псевдо-религиозной идеологией коммунизма, всегда и везде остававшегося лишь кровавой фантазией и дикой социально-искусительной ложью, занимает в книге особо важное место, так как именно от правильного восприятия коммунистической идеологии и практики — как прямых источников всех наших исторических бед и нынешнего очередного обвала страны — и зависит наше будущее возрождение.
Именно для того, чтобы до конца понять, как нам вернее и основательнее построить крепкое здание современной России, мы должны как можно яснее представлять себе то, почему мы рухнули в нашу нынешнюю бездну, какими духовными ядами самоотравлялась целое столетие страна, соблазненная бесами революции, и от чего мы — как от огня — должны бежать сегодня, если хотим, наконец, вновь стать подобными прежней великой тысячелетней России. Именно об этом и говорят многие люди Церкви, чьи духовные оценки различных сторон нашей жизни широко представлены на страницах предлагаемой вниманию читателей книги.
Вообще оценочные ретроспективы нашей истории (особенно с религиозной, православной точки зрения) ныне весьма важны для выработки противоядия по отношению как к идеологии коммуно-советского типа, десятилетиями вбивавшейся в головы миллионов граждан СССР, так и к современным влияниям антидуховной и не менее разрушительной идеологии Запада.
Как замечает в одной из своих книг известный наш публицист-политолог и теоретик-математик, академик И. Шафаревич: «В нашем катастрофическом положении — когда реальным является гибель народа — стоит ли тратить силы на размышления об истории, о том, что всё равно уже в прошлом? Мне кажется это необходимым», ибо, продолжает он, «из образов прошлого, из исторического материала создаются идеологические концепции, являющиеся орудиями современной идеологической борьбы и влияющие на наше будущее» .
Образ подлинной России — тот, что встаёт перед нами на страницах подлинной истории и каким его всегда видел и видит православный человек, особенно важен для нас теперь, когда мы ищем реальных (и религиозно-культурных, и социально-политических) ориентиров на нашем будущем пути. А путь этот всё еще завален горами фальшивых идеологем и обломками прежней, деструктивной в самой своей основе и антирусской  в своей глубинной сути, советской псевдо-государственности прежних десятилетий. И сейчас мы — в своем длительном распаде — всего лишь испытываем вполне закономерные последствия духовно разрушительной большевицкой революции, и даже прежняя бесконечная Гражданская война, перешедшая постепенно в социальную, — между самими гражданами и государством, между разными слоями населения, между представителями различных национальностей, между противостоящими финансовыми группами и мафиозными кланами, — война, в масштабах страны, слава Богу, пока остающаяся «холодной», — всё еще продолжается в России вот уже почти девять десятилетий; продолжается она и сегодня!
И не на пустом месте рождаются те скорбные строки о сохраняющемся у нас вопиющем общенациональном расколе, какие мы читаем в одном из писем упомянутого выше критика В. Курбатова к замечательному нашему писателю В. Астафьеву — и хотя пишет он в данном случае о духовном разладе между писателями России, это в точно такой же мере приложимо и ко всему российскому обществу: «…у всех у нас теперь свои заботы — все врассыпную. И так по всему народу и даже порой по семье через всю державу — бескровная, но оттого едва ли не более смертельная гражданская война. Души пошли в расход при здоровых телах — этого матушка Россия еще не знала. Боюсь, что виноваты мы в этом все поровну своим безлюбовным, не знающим снисхождения ожесточением. Виноваты не тем, что сейчас пошл; (теперь уже не склеишь, да и не надо — понаделано уже много неизвиняемого), а тем, что позволили втянуть себя в это, что не были достаточно крепки душой, чтобы не поддаться общему безумию… Глупо и горько. Только и утешения, что это говорит о молодости русского народа и вполне отроческой его глупости» .
Но как же быстрей и всеохватней закончить эту войну, особенно учитывая, что в противном случае вполне возможен переход ее в новую фазу, гораздо более «горячую»? Ведь если всё будет идти в стране и далее — как идет сегодня — то это вовсе не исключено! Однако даже и на нынешних заржавевших, но всё еще острых и колючих обломках советизма мы всё так же по-прежнему продолжаем пребывать в неопределенной политической дрёме. Революция всё ещё продолжается — пусть и в новом, теперь якобы «капиталистическом» обличье…
Как высказался по этому поводу директор Института политического и военного анализа, академик Академии военных наук, полковник Александр Шаравин: «Революция — это не всегда бунт. Революция — это коренная ломка каких-то социальных устоев. Так у нас в принципе эта революция идет с конца 80-х годов…. У нас это всё-таки революция, а не реформы. Беда как раз в том, что в начале 90-х понятие “строить новую Россию” было заменено понятием “реформировать”. Это абсолютно неверно. Реформировать можно то, что подлежит неким изменениям. А мы начали ломать прежнюю социально-экономическую и политическую системы. Однако из того государства автоматически взяли государственные институты в новое. Наши так называемые реформаторы не поняли, что этого делать было нельзя. Надо было строить совершенно новую Россию (выделено мной. — Г. М.)… В тот момент нам был дан исторический шанс — запрос «снизу» на создание нового общества. А наши друзья демократы создали правительство на базе ЦК КПСС, даже “поселились” в том же здании. Гайдар и его правительство сидели сверху и думали, что они управляют страной. На самом деле аппарат оказался сильнее их. Даже в сегодняшнем правительстве сотрудников не оправдавшего себя ЦК КПСС остаётся предостаточно. И живут и правят они по тем же советским законам. Хотя делают вид, что подчиняются воле премьер-министра и президента. Поэтому машина и пробуксовывает… Вот чего не поняли наши реформаторы — что нужно было создавать новую систему (выделено мной. — Г. М.)» .

…Что же в такой ситуации может ожидать нас в дальнейшем, учитывая повсеместно царящую у нас ныне «антисистему» полного смешения, двойственности всех основ современного российского бытия — этой невообразимой смеси «коммуно-советского капитализма» с всеподавляющим тоталитаризмом изворовавшегося и непомерно разбухшего чиновничества (чиновников сегодня раза в два, если не в три, больше, чем при Брежневе), с во многом еще шкурной, получастнической и продолжающей быть, по большому счету, всё так же антирусской внешнеполитической «программой»-однодневкой и «прогрессистскими сказками» политиканов-«нефтяников», политиканов-«газовиков» и политиканов-«электриков»?
Что будет дальше с Россией в нынешней нашей атмосфере всеобщего идеологического обмана и экономического грабежа всех и вся, тем более, когда и по сию пору продолжается ограбление сам;й русской души — то под изуверские истерические вопли «верных ленинцев», с их дьявольским шабашем вокруг полимерной куклы «Ильича», то под откровенно антирусские лозунги бывших комсомольских трибунов и вожаков, ставших вдруг необыкновенно принципиальными «демократами», то под липовые «суверенные» лозунги новоявленных постсоветских «патриотов»?
Тот же И. Шафаревич так, например, отвечает на этот вопрос: в дальнейшем у нас «произойдет одно из двух: либо “язык” коммунистических понятий и символов будет заменен и осознан как требование социальной справедливости, стремление возродить великую страну, а марксистская “нерусскость” — как тенденция слоя, чуждого основной части народа (ничем не лучшего вэ том смысле, чем “новые русские”), — это и был бы конец эпохи революции гражданской войны, тогда можно будет сказать, что “Россия переварила коммунизм” (по выражению В.Г. Распутина); либо русские надолго останутся расколотыми, большая их часть останется в стороне от борьбы за Россию.
Конечно, надежду сулит только первый выход» .
Здесь же И. Шафаревич дает и один из возможных ответов (отличающийся весьма прагматичной простотой) на вековечный для нас вопрос — «что делать?»: «Кто сомневается в том, что необходимо прекратить воровство в общенациональном масштабе и судить главных воров; что нужно остановить выкачку последних ценностей из разграбленной страны; что нужно всеми оставшимися силами противостоять хищнику, пытающемуся поработить весь мир? Нужна власть, которая на деле показала бы, что она народу — не враг, что ее главный интерес не снабжение Запада дешевым газом и нефтью, не тщательная охрана американского посольства в Москве, не заседания в Совете Европы, не квартиры в Москве и особняки под Москвой — а обеспечение народу хоть самого скромного прожиточного уровня и хоть надежды на устойчивую жизнь» . (Кстати, относительно уровня жизни в той же Москве заметим попутно, что, например, еще в 2006 году наша столица находилась не на 1-м и не на 10-м, а на 170-м месте в мире, а по уровню личной безопасности — на 198-м . Сейчас, естественно, лучше не стало…) «И, — продолжает И. Шафаревич по поводу обеспечения нормальной жизни народа, — для этого сейчас никаких открытий не нужно. Нужны самая обычная честность и (это, вероятно, нужнее всего) политическая воля. Она же дается широкой народной поддержкой, доверием… А чтобы была народная поддержка, нужен народ, ощущающий себя единым организмом» .
Для ощущения же подобного рода нужна общая мысль и общее живое чувство нации — нужна русская идеология, не философски отстраненная, а реально-жизненная и понятная всему народу. Сердце этой многовековой общенародной идеологии есть религиозно-национальная., традиционалистская идея устроения нашего бытия на православно-русских началах: свободного честного труда, русского хозяйствования, русской власти и государственной ответственности,  русской крепкой, обеспеченной семьи и всеобщего единения на основе единой веры и единой русской культурной традиции.
Уже упоминавшийся выше острейший и разумнейший русский публицист И. Солоневич совершенно верно отмечал, что:
«1. Ни одна великая культура не строилась на основах философии — все они строились на основе религии.
2. Ни одна государственность, кроме якобинской, большевицкой и нацистской, не строилась на основах философии — она строилась на основах традиции.
3. Ни одна из тысяч попыток построить любое человеческое общежитие на любых философских началах не кончилось ничем — кроме уголовных скандалов… от платоновских коммун до толстовских общежитий… Всё это — от Платона до Толстого — кончилось с истинно унылой закономерностью: скандалы, уголовщина, террор и “иностранная интервенция”: приходила просто полиция и разгоняла банду философски настроенных импотентов, психопатов, утопистов и просто жуликов. Точно так же кончились и две попытки философски обоснованной государственности: якобинская и нацистская. Так же, — предрек Солоневич в этой цитируемой статье еще 1949 года, — кончится и третья — большевицкая» !
И вот теперь, на пути к неизбежному в будущем окончательному уничтожению у нас в России любых фантомов коммуно-советской идеологии, вновь становятся предельным образом необходимы две отмеченные выше составляющие любой нормальной государственности, ее созидающие и укрепляющие, — религия, то есть православная вера, и национальная культурная традиция.
«Русская идея», вбирающая в себя эти две основные, потенциально мощнейшие духовные скрепы той российской государственности, что должна быть построена в дальнейшем на руинах СССР, — есть единственное, что может действительно стать реальным двигателем будущего возрождения Русской земли: только эта идея и есть та реально-творческая идея общенационального масштаба, что способна вытянуть нас из нынешнего нашего постсоветского болота. Только национальное русское единение,  с призывом включиться в него и всем живущим с нами малым коренным народам (как и вообще всем подлинным гражданам России — безотносительно к их национальности) — вот что может положить конец вековой антирусской смуте!
О необходимости такой «русской идеи» и ее главных чертах давно уже было сказано одним из выдающихся представителей отечественной религиозной общественной мысли первой половины XX века — философом и политологом Ив. А. Ильиным, предельно ясно и четко заявившим, что России нужна «ответственная идея, — на десятилетия, на века… Идея не отрицательная, а положительная; государственная созидательная; но не формальная, т. е. не ограничивающаяся простым указанием на голую форму правления, т. е., например, на “монархию” или “республику”, так, как если бы этим разрешались важнейшие и глубочайшие проблемы… Эта идея должна быть государственно-историческая, государственно-национальная, государственно-патриотическая, государственно-религиозная» .
Силы, которые должны воплотить в нашей политической реальности идею русского национального всеобщего объединения, пока еще только формируются, но становящаяся всё более страшной и внутренне бесперспективной  наша жизнь  в конце концов своё возьмет: эти национальные силы на нашей политической арене скоро будут просто вынуждены появиться — и они появятся… Ибо к чему еще могут привести липовые «реформы» и копеечные «национальные проекты» — при реальной годовой инфляции по отдельным показателям от 30 до 40 % , вместо 10—12 % объявляемых во всеуслышание?
Без этой «русской идеи» и этих «русских сил» мы не сможем ни создать собственного мирного, духовно и материально процветающего дома, ни устоять на политических «стогнах мира», ибо, как точно выразилась уже цитировавшаяся выше историк Н. Нарочницкая, «без положительного идеала невозможно ощутить ни целей, ни ценностей исторического бытия, и без духовного задания нация не может быть державотворящим субъектом мировой истории» . Нам поэтому сегодня нужны даже не столько демократические свободы, самодостаточное применение которых зачастую оказывается лишь выражением разрушительных — и для государства, и в целом для общества — тенденций индивидуализма, сколько гражданская ответственность и любовь к нашей несчастной стране, которой давно уже пора избрать иную участь, вернувшись наконец к алтарям своих православных предков и к подлинным святыням национального русского духа.
Главное же — нужно ясно наконец понять, что ни на принципах прогнившего коммуно-советизма (повсеместные и пока никак не умирающие рецидивы которого составляют, по сути, основную атмосферу существования всех властных структур РФ и значительной части общества), ни на принципах «западно-демократического» капитализма нам Россию не возродить: её путь, хотим мы этого или не хотим, — совершенно особый…

Когда, как и насколько быстро вся нация придет наконец к осознанию необходимости кардинальных перемен в России — как единственного средства спасения страны не только от внутренних предателей (самых разнообразных политических мастей), но и от удесятеряемых ими внешних угроз для нее — сегодня сказать нельзя. Однако, в чем уж совершенно твердо можно быть уверенным, так это в том, что для нашего всеобщего пробуждения окажутся необходимыми немалые скорби и немалые потрясения, которые, к несчастью, уже не за горами.
К сожалению, русский народ, издавна уже отученный — особенно десятилетиями большевизма! — от всякой собственной инициативы, ныне еще более ослаблен в своем национальном самосознании. От этой его душевной (соответственно — и политической) вялости процесс, так сказать, накопления критической массы, всегда предшествующий взрыву, самым непозволительным образом растягивается.
И тем не менее, учитывая складывающуюся и вполне возможную реализоваться в будущем смертоубийственную (а для иных — и самоубийственную) ситуацию в России — при условии, что и в ближайшем будущем власть не пойдет на решительное изменение ситуации в стране, можно с достаточным основанием утверждать: вряд ли этот самоохранительный взрыв всей страны можно будет предотвратить, ибо сама нация в конце концов просто не даст уничтожить себя. Вероятно, многие социально-экономические противоречия и можно было бы со временем как-то утрясти и разрешить более или менее мирным путем — если бы у нас было это время. Но его у нас, и дальнейшее промедление — смерти подобно.
Если же власть не образумится и среди нее не найдется никого, кто мог бы с ясной и трезвой головой в самое ближайшее время полностью увидеть разверзающуюся перед нами геополитическую и экономически-финансовую пропасть и сделать соответствующие «оргвыводы», произойдет самое худшее (причем внешний повод может оказаться самым ничтожным и достаточно неожиданным — как в теории домино)…
В этом случае, однако, окажется единственно важным — на что будет направлен взрыв: только лишь на окончательное разрушение того (всё еще остающегося по существу своему «старым», реликтово-постсоветским) государства, что оказалось ныне, в повседневной реальности, чуждым собственному народу (с какой политической платформы на это ни посмотреть) и во многом предательским — сколько бы оно ни пыталось строить «хорошие мины» при своей весьма «плохой игре»?
Или же этот взрыв окажется в итоге направленным на воссоздание подлинно российского государства — как формы существования действительно ответственно-свободной и процветающей русской нации, объединенной общей верой и общей жизненной традицией нашей тысячелетней религиозно-национальной  православной цивилизации.
Способен ли сегодня на это второе — творческое и духовно осмысленное — деяние сам русский народ?
Несмотря на общие наши нравственные падения за последний век, несмотря на утрату многими из нас ясных религиозно-национальных ориентиров, надежда на такое радикальнейшее действие (в случае возникшей его необходимости) — несмотря ни на что! — всё-таки остается. На глубинном генетическом уровне «русская традиция» и — как выражение ее на уровне программном — «русская идея», безусловно, продолжают и поныне жить в душе народа, как внутреннее (порой почти что в подсознании) знание его о себе самом. И сегодня, как никогда прежде, нужно лишь чтобы знание это вновь пробудилось в народной душе, укрепив ее новой энергией и новой волей!
И тут стоит вспомнить обнадеживающие и весьма знаменательные слова мудрого нашего сердцеведца и весьма трезвого исследователя народной души — Ф. Достоевского — о неистребимом духовном потенциале («великодушии», то есть, по сути, сокровенной «великой душе») русского народа: «Чтобы судить о нравственной силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своем может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придет тому срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он всё-таки уцелеет неповрежденный, в сердце этого народа…народ наш любит… правду для правды, а не для красы. И пусть он груб, и безграмотен, и грешен, и неприметен, но приди его срок и начнись дело всеобщей всенародной пользы, и вас изумит та степень свободы духа, которую он проявит перед гнетом материализма, страстей, денежной и имущественной похоти и даже перед страхом самой жесточайшей мученической смерти. И всё это он сделает и проявит просто, твердо, не требуя ни наград, ни похвал, собою не красуясь: “Во что верую, то и исповедую”» .
«Вера» прежнего государства фальшивой «диктатуры пролетариата» — той политической системы, что незаконно существовала долгое время на территории России, заключалась в коммунистических химерах, в насаждении классовой ненависти, всеобщего страха и в создании постоянной атмосферы столь же всеобщего лицемерия и предательства. Именно это и есть внутренняя суть и злобесная «вера» революции — а отнюдь не та справедливость, правда, законность и честь, о которой старались из десятилетия в десятилетия лгать русскому человеку коммунистические «проповедники» этой «веры».
И именно поэтому самая насущнейшая и самая для всех нас спасительная задача, стоящая ныне перед Россией, — это бесповоротно и окончательно противопоставить непозволительно затянувшейся у нас большевицкой революции всенародную духовную контрреволюцию, — как выступающую против убогого и обманного революционного «материализма» контрреволюцию духа Православной Святой Руси, контрреволюцию, которую и должна — по возможности в исторически самое ближайшее время — осуществить русская нация для своего выживания и последующего истинного возрождения!
Скорее всего, подобно революции, которая фактически продолжается у нас в стране вот уже целое столетие, лишь сегодня постепенно переходя в предлетальную, но все еще неистово цепляющуюся за жизнь и весьма еще заразную для окружающих стадию, — точно так же и проведение столь необходимой для спасения России «духовной котрреволюции» займет еще немало исторического времени.
Как предупреждал незадолго до своей кончины псково-печерский, блаженной памяти старец, архимандрит Иоанн (Крестьянкин): «если, по милости Божией, Россия, все мы, и станем подлинной Русской землей, то только очень постепенно, и полное выздоровление сможет наступить лишь через три поколения».
Однако за дело духовного своего возрождения приниматься нам нужно — и самым скорейшим образом — уже теперь, ибо каждый упущенный ныне час лишь усиливает возможность расчленения и окончательной нашей гибели в будущем. Именно поэтому все мы — Церковь, Государство, всё Общество — должны начать становиться всё более духовно точными в наших сегодняшних действиях и всё острее ощущать грозящее нам дуновение смерти в грядущем!
Именно поэтому и предлагаемая вниманию читателей книга — суть книга не только для сегодняшнего дня, но, быть может, в еще большей степени — для дня завтрашнего (и даже послезавтрашнего?).
Сама жизнь покажет, как быстро пойдет дальнейшая деградация нынешней России (которую — по ее нынешней, духовно всё еще аморфной сущности — вполне позволительно называть пока еще «псевдо-Россией») и, соответственно, насколько быстро возникнет необходимость глобального всенародного отклика на эту деградацию и — как итог — жажда возрождения России подлинной и полноценной.
В любом случае цель настоящего текста: по возможности способствовать прежде всего верной общей религиозно-государственной ориентации на ожидающих всех нас в дальнейшем трагических путях грядущей российской духовной и политической истории.
Чтобы не быть захваченными окончательно врасплох, нам уже сегодня необходимо готовить свое сознание, свою душу, свое сердце к будущим колоссальным катастрофам и сдвигам на всём политическом и экономическом пространстве не только России, но и всей Евразии. Ибо, как всё чаще говорят ныне православные духовные наставники об общем, «вселенском» состоянии окружающего, прежде христианского, но для многих теперь (особенно для либертарианцев, представителей «европейской цивилизации») — уже «постхристианского» мира:  «сегодня гораздо позже, чем кажется»…
Именно сугубо человеческий аспект — личного духовно-нравственного выбора: «за» или «против» Христа, «за» или «против» национальной религиозно-культурной традиции — окажется всего важнее в процессе будущего решения нации о судьбе России, то есть о своей собственной грядущей судьбе — и в земной истории и в небесной вечности. Ибо, наряду с волей Божией о нас, при дальнейшем определении нашей исторической и сверх-исторической судьбы безусловно потребуются активнейшие проявления таких человеческих начал, как твердые дух и воля, сознательно выбирающие подлинное «добро»: единственно это и способно явиться внутренней основой для решения тех грандиозных общенациональных задач спасения нашего Отечества, что скоро встанут и уже встают сегодня перед всеми нами.
К полному и ответственному осознанию столь, казалось бы, вековечной и столь простой истины и призывает эта книга.
Вглядываясь в наш внешний исторический путь и, в то же время, явно улавливая (и принимая во внимание) подспудный, пусть нами пока и едва-едва еще ощутимый путь нашей внутренней метаистории, можно уже сегодня утверждать: на былом вр;менном и уже канувшем в Лету якобы «российском» советизме и всей его системе коммуно-советских ценностей реальная жизнь уже поставила жирный черный крест!
Нужны ли поэтому книги, подобные этой, столь бередящие совсем еще недавние наши раны?
Кто-то может сказать: ну, уйдут одно-два поколения бывших «советских людей» — и со всероссийским соблазном большевизма будет, надеемся, полностью уже покончено…
Однако повседневная наша жизнь продолжается, и немало еще среди нас тех, кто готов и далее приносить свои души (чужие — тем более) в очередные жертвы этому трупу.
И именно для того, чтобы предостеречь от этого некрофильства еще значительное число не до конца прозревших наших сограждан, ускорить духовное самоочищение нации, предостеречь лишний раз русского человека также и от всей пошлости, убожества и внутренней конечной бессмысленности дешевых соблазнов «Запада», в итоге же — помочь строительству нового по форме, но традиционного по духу, Российского государства, — книги такого рода остаются все еще настоятельно необходимы.
Ведь, увы, пока еще не слишком многим понятен тот важнейший вывод, который можно сделать, оглядываясь на всю нашу недавнюю — по большей части или преступную, или довольно бездарную — коммуно-советскую государственность, — вывод о том, что на уровне общенародной идеологии русскому человеку, всей России сегодня необходимо и полезно только национально-консервативное мировоззрение! Ибо, взяв, естественно, с собой в дальнейший путь всё лучшее, всё душевно чистое и честное, что было сотворено нашим народом даже в годы большевицкого ига и советского безвременья, мы сможем выстроить подлинную — будущую! — Россию, только если полноценно восстановим ее прежнюю, досоветскую духовно-культурную традицию.
Право каждого: прислушаться к этим словам, восприняв их как ничем неотменяемую и единственно полезную истину Церкви о грядущем пути Русской земли, или же отвергнуть, посчитав их лишь данью «пресловутому» православному патриотизму и архаической традиции морализма — абсолютно, мол, теперь несовременным. Впрочем, и здесь всё та же жизнь еще покажет нам: что является однодневным, наносным в нашем духовном опыте, а что — на века…
Автор же, написав эту книгу, надеется, что как непосредственно свой общецерковный нравственный долг, так и гражданский долг православного русского человека он, насколько мог, до конца исполнил.
Единственный же ныне всеобщий долг каждого из нас — если мы только хотим быть верными Богу и Отечеству и тем спасти от гибели и себя, и нашу страну — это постараться исполнить известный завет уже упоминавшегося здесь мудрейшего старца Иоанна Псково-Печерского: «Россия, будь такой, какой ты нужна Христу…»









                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                СВЯТАЯ РУСЬ — РОССИЯ — СССР





                I. СВЯТАЯ РУСЬ И РОССИЯ
             


                Святая Русь требует святого дела.
                В. С. Соловьев


                О  религиозно-национальном смысле понятия
                «Святая Русь»

Еще Ф. Достоевский в своем «Дневнике писателя» заметил: «…Все народные начала у нас сплошь вышли из православия».
Это отнюдь не преувеличение, более того — это вполне естественно, поскольку Российская Церковь, Россия и российский народ — с киевского Крещения роси-русов — вот уже более десяти веков неотделимы друг от друга. И потому явно усматриваемый непредубежденным взглядом глубокий религиозно-духовный смысл всего исторического бытия Российской державы как православного государства — есть факт бесспорный и, по сути, для нее жизненно определяющий. Ибо без Православия, без христианской веры и сложившейся на ее основе культуры — самой России как таковой просто бы не существовало. И если земля наша стала Россией, лишь приняв Православие, то точно так же она перестанет быть ею, как только откажется от веры своих отцов. Ясное и недвусмысленное понимание этого русским народом нашло свое отражение не только в давнем собственном его именовании себя «крестьянами» (то есть христианами), но в еще большей степени в таком дерзновенном самоназвании Древней Руси, как «Святая Русь».
Что и говорить — имя духовно-возвышенное, но и ко многому обязывающее! Отсюда и вся история православной России есть, по существу, непрекращающаяся борьба за жизненное оправдание этого имени, за утверждение и поныне неотменяемой его внутренней правды в реальном бытии и во всей целостной судьбе русской нации.
Как справедливо писал известный церковный историк А.В. Карташев, «семя христианской мечты, призывающей весь мир и все человечество к небесному идеалу святости, пало здесь на добрую восприимчивую почву. Ни “старая Англия”, ни “прекрасная Франция”, ни “ученая Германия”, ни “благородная Испания” — никто из христианских наций не пленился самым существенным призывом Церкви — ни более ни менее как именно к святости, свойству Божественному. А вот неученая, бедная, смиренная, грустная северная страна не обольстилась гордыми и тщеславными эпитетами и вдруг дерзнула претендовать, если хотите, на сверхгордый эпитет “святой”, посвятила себя сверхземному идеалу святости, отдала ему свое сердце... Русь выбрала себе “святость” как высшее задание своей истории, своего государства, своей культуры. И поняла его цельно и наивно, как святость конкретного православия с его учением, культом, благоуханной красотой, с его аскезой, суровой правдой и жалостливым милосердием» .
Выполнение этого «высшего задания», стремление к истинному одухотворению, «освящению» — на основе евангельских понятий любви, добра и справедливости — не только тех или иных сторон российской государственности, но самой души народной! — на протяжении долгих веков оставалось, как остается и поныне, единственной достойной и непреходящей целью всего исторического пути России.
И потому совершенно прав был Ив. Ильин, подчеркивавший как раз эту сторону внутреннего смысла самого существования русского народа и утверждавший, что лишь «из глубины нашего Православия родился у нас этот верный опыт, эта уверенность, что священное есть главное в жизни и что без священного жизнь становится унижением и пошлостью» ; поэтому вполне закономерно и естественно, что Русь-Россия на всех путях своих в конце концов приходила и приходит к одному: она «всегда стремится религиозно принять и религиозно осмыслить мир» , ибо дарованное нам свыше Православие (как залог духовно оправданного самого существования нашего) «научило нас желанию быть святою Русью» . И если мы стремимся хоть в какой-то доступной для нас мере руководствоваться этим желанием в своем реальном историческом бытии, то «должны научиться видеть Россию в Боге — ее сердце, ее государственность, ее историю. Мы должны по-новому — духовно и религиозно осмыслить всю историю русской культуры.
И, когда мы осмыслим ее так, тогда нам откроется, что русский народ всю свою жизнь предстоял Богу, искал, домогался [Его] и подвизался, что он знал свои страсти и свои грехи, но всегда мерил себя Божьими мерилами; что через все его уклонения и падения, несмотря на них и вопреки им, душа его всегда молилась и молитва всегда составляла живое естество его духа.
Верить в Россию — значит видеть и признавать, что душа ее укоренена в Боге и что ее история есть возрастание ее от этих корней» . А потому и всякий сердечно любящий ее и в полноте своего духовного христианского самосознания понимающий глубинную и вековечную Богоустремленность ее души (несмотря на все наши нравственные провалы и измены Богу) руководствуется в своем сыновнем отношении к ней единственным чувством: только Святая Русь — есть подлинная Русь. Русь же не святая, тем более Русь безбожная — не есть истинная Русь, и даже — не Русь вовсе! Это — другая страна, с другим и вовсе уже не русским народом — сколько бы сам он и не пытался считать себя таковым…
Без живого осознания этой простой (и в общем столь исторически очевидной истины) никогда не могло быть — и не будет! — действительной, духовно-реальной России.

Символическое понятие «Святая Русь», как бы вбирающее в эти два простых слова всю Правду божественного замысла о Русской земле, отражает в себе и являет нам, словно в живом иконном образе, духовный лик ее «внутреннего» — христианского — исторического бытия. И сегодня в памяти и душах всех тех, кто еще верен православной России, хранится ее ничем неистребимая жажда Правды Божией, глубина и трезвость ее православной мысли, благоговение перед национальными святынями и ее неразрывная молитвенная связь с великим сонмом своих святых.
Можно сказать, что понятием «Святая Русь» (не только религиозно-историософским, но одновременно и вполне жизненно-практическим!) покрываются и охватываются все ее положительные достижения государственного, церковного и общекультурного характера.
Но как и лики на древних иконах нередко становились едва видны из-под оседавших на них слоев копоти и все искажавших позднейших «поновлений», напрочь скрывавших изначальную красоту, точно так же и светлый лик Святой Руси порой едва-едва проступал сквозь темные напластования внешней исторической жизни российского общества. И тогда являлись, подобно неким духовным художникам-реставраторам, целители народной души — самоотверженные «стоятели за Правду», просветители, святые и подвижники благочестия, заново раскрывавшие миру прекрасные черты истинного, «сокровенного в Боге» образа христианской Руси.
И ныне многие из нас обращаются — пусть и с разной степенью осознанности — к своим естественным религиозным истокам.
Вновь и вновь ищем мы в православном лике нашего древнего Отечества непреходящие путеводные знаки Духа, указывающие нам единственно твердую и ясную, праведную и мирную дорогу в будущее. Вновь и вновь стремимся мы, православные русские люди, вернуть свою Родину на путь исполнения ею Божьего замысла о самой себе — как единственный путь ее не к смерти, но к жизни. И в устремлении к этой истинной жизни, укорененной в Боге, духовным маяком нам служит тысячелетняя идея «Святой Руси». Это та идея, о которой — как единственно «великой основе России» — предельно ясно, точно и трезво сказал в своей статье, посвященной творчеству известного писателя И. Шмелева, его духовный содруг Ив. Ильин: «Только немногие, совсем немногие люди на земле могут стать праведными, до глубины переродиться, целостно преобразиться. Остальные могут лишь отдаленно приближаться к этому. И когда мы говорим о “Святой Руси”, то не для того, чтобы закрыть себе глаза на эти пределы человеческого естества и наивно и горделиво идеализировать свой народ; но для того, чтобы утвердить, что рядом с несвятою Русью (и даже в той же самой душе!) всегда стояла и Святая Русь, молитвенно домогавшаяся ко Господу и достигавшая его лицезрения, — то в совершении совершенных дел, то в слезном покаянии, то в “томлении духовной жаждою” (Пушкин), то в молитвенном богомолье. И Россия жила, росла и цвела потому, что Святая Русь учила и вела несвятую Русь — воспитывая в ней те качества и доблести, которые были необходимы для создания великой, имперской России» .

Жизненная правда исторического пути нашего христианского в своей первооснове государства заставляет нас с полной несомненностью признать, что во времена самых тяжких испытаний, выпадавших на русскую долю: междоусобных распрей, монголо-татарского ига, войн с интервентами и гражданских потрясений, наконец, в эпоху последнего (антихристиански — жесточайшего!) большевицкого ига — Россия всегда сохраняла самостояние, лишь собираясь вокруг своих национальных святынь и лишь благодаря несокрушимой святости народного религиозного духа. Святость же эта черпалась из неизбывного источника евангельски просветленной церковной духовности — из традиционной и в то же время всегда живой веры наших предков, из веками складывавшейся в ее недрах системы нравственных ценностей, из бездонного кладезя православной мудрости и культуры.
В этом смысле христиански просветлённый образ «Святой Руси» есть выражение духовно-нравственной соборной (употребим здесь это древнее понятие религиозно-общественного единения) «личности нации», утвержденной на своей святоотеческой православной вере, или, иначе говоря, есть выражение того духовно-«идеального» смысла России, с которым всегда и связывалось само понятие «святорусскости».
Об этом еще в начале XX века очень точно сказал известнейший наш культуролог, поэт и публицист Вяч. Ив;нов: «Святая Русь есть Русь святынь, народом воспринятых и взлелеянных в сердце, и Русь святых, в которых эти святыни стали плотию и обитали с нами, далее же — широкая округа, этой святости причастная, ее положившая во главу угла, в ней видящая высшее на земле сокровище, соборно объединяющаяся со своим богоносным средоточием внутреннею верностью ему в глубинах духа, неотделимая от него, при условии этой верности, и самим грехом, — всё, одним словом, что нелицемерно именуется Христовою православною Русью. К этой связующей народ духовной соборности относил и свои слова Достоевский, говоря: “Русский народ весь в православии. Более в нем и у него ничего нет, да и не надо, потому что православие все... Кто не понимает православия, тот никогда и ничего не поймет в народе. Мало того: тот не может и любить русского народа”» . И здесь — отнюдь не романтическая идеализация, а трезвая оценка метаисторической и метафизической сущности «русскости» как таковой, сложившейся и закрепившейся при создании Русской государственности, — то есть тех духовных начал (в первую очередь христианства, православия), что и сформировали русский народ в его истинном мета-, сверх-этническом понимании как особого, христиански ориентированного, национального организма. Соответственно и в самосознании народа постепенно закрепилось определение самого себя (и что не менее важно — стало со временем и элементом почти родового подсознания, проявляясь на всех исторических путях этого национального организма), почти тысячелетняя самоидентификация в качестве именно православного народа, который без веры перестает быть самим собой. Собственно именно это и утверждает Достоевский, называя русский народ — как таковой, как говорится, «по определению», — православным.
Прекрасно зная отнюдь о нередких уклонениях его от этого идентификационного признака (православной веры и ее системы ценностей), а в молодые годы и сам впадая в искушения революционности, становясь, по сути, богоотступником, Достоевский тем не менее, несмотря на все отдельные отрицательные проявления русской ментальности (в связи с чем он и заявлял, что без Православия русский человек — дрянь!), не уставал повторять, что подлинно русский человек всегда несет в себе закваску Православия — без нее теряя и свою «русскость». Пусть отдельный гражданин России может быть не только не православным, но и вообще безбожником, выпадая тем самым из традиционного, так или иначе богоустановленного в своей идентичности народного русского организма, но сам народ, сам этот организм на высшем своем уровне всегда остается в надвременной цельности своей православным и без этой своей животворящей духовной основы попросту погибнет.
Христианская вера есть духовное сердце подлинной России — в самых глубинах ее, остающихся неотменяемыми, даже несмотря на все ее исторические грехи. Путь веры — единственный для нее путь благой и достойной жизни во Христе Иисусе. Как пишет один из замечательных подвижников XIX века — святитель Феофан Затворник: «...вера наша... есть единственный образ спасения, общий всем временам и всем спасаемым. Мы веруем так, как приняли от отцов наших: отцы наши уверовали так, как предал им Православный Восток; Восток верует, как научен от Апостолов; а Апостолы научены Господом и говорили Духом Святым... вера наша... есть великое спасительное древо, коего корень еще в раю земном, а вершина на небе... Предки наши, благоговейно приняв, благодарно хранили дар св<ятой> веры и, как лучшее наследие, передавали детям «родящимся, да поведают» о нем «сыновьям своим» (Пс. 77, 4)... Слышали или не слышали мы подобный завет, но тем не менее он священным должен быть и для нас, потому что всегда был простираем ко всем последующим родам» .
Человек безрелигиозный, тем более воинствующий атеист — пусть и живущий в России и искренне считающий себя русским — всегда будет чужд ей, ее духовному над-историческому (впрочем — и историческому тоже) смыслу и ее тысячелетнему трудническому христианскому пути; он навсегда останется равнодушен к подвигам, молитвенным слезам и душевному трепету пред Богом многих поколений своих православных предков. Но, как точно заметил И.С. Аксаков, «русская народность немыслима вне православной стихии» .
Это же утверждал и Ф. Достоевский, одновременно подчеркивая особый характер восприятия христианства в России, где «православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех  основных живых сил, без которых не живут нации» .
То, что вообще само понятие «русскости», как уже говорилось выше, непременно и естественно связывалось в сознании всех предыдущих поколений с понятием «православность», православная «воцерковлённость» (и, более того, во многом даже определялось этим понятием), как и то, что оно было основополагающей этнокультурной традицией общенародного сознания, хорошо видно из целого ряда подобных же высказываний самых различных деятелей нашей отечественной культуры. Приведем здесь только два из них.
Так, еще А.С. Грибоедов говорил: «В русской церкви я в отечестве, в России. Мы русские только в церкви, — а я хочу быть русским» . И уже в XX столетии один из наших духовных писателей ту же мысль об изначальной связи идеальной «русскости» с Православием высказал еще определеннее: «Русскость есть духовная качественность. Духовно-полинявший человек, утративший православную церковность, не может считаться русским» .
И отнюдь не только об иноплеменниках по крови и гражданству, но и о подобном псевдорусском самозванце, бездумно попирающем священную землю праотцев, говорит Ф. Тютчев в своих известных строках о России, обращаясь к ней:

Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Чт; сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.

Уже упоминавшийся Вяч. Иванов, процитировав как-то в одной из статей эти тютчевские стихи, так высказался затем об истоках подлинной любви к России — через любовь к ее душе, к Святой Руси: «Вот это сквозящее и тайно светящее и есть святая Русь, и, кто любит ее, кто ее взыскует, необходимо будет любить и то, через что она, сквозя, светится и светит, кроме греха, не дающего ей светиться и светить.
Полюбит он ее и в ее “скудной природе”, и “бедных селениях”, и в ее женственно-благоухающей нежности, и в ее мужественной царственности, — не в одних только духовных лучах ее, но и в ее сиротливой тоске и материнской ласке. Полюбит он всю ее самобытность, все ее своеобразие и загадочную, несравненную единственность; ибо так хочет любовь, знающая и утверждающая в любимом его единственность, и такова тайна любви, что в единственном и через единственное открывается для нее всеобщее и вселенское» .
Но тот же философ-культуролог предупреждает: любовь эта возможна только для тех, кто способен прозревать сквозь все немалые грехи нашей исторической жизни вековечно родной и священный лик подлинной Руси — прозревать Русь Святую сквозь Нерусь безбожия и дьявольской лжи. Эту Нерусь он называл «Аримановой Русью» (по имени Аримана, или Ахримана, — «Злого Духа», зороастрийского бога зла, лжи и нравственного разложения), говоря о ней так: «…“Русь святая” необходимо предполагает, как свет свою тень, Ариманову Русь… Русь тления, противоположную Руси воскресения, — Русь “мертвых душ”.., надругательства над святынею человеческого лика и человеческой совести... И потому, когда произносится родное словосочетание “святая Русь”, выражающее веру в Русь Христову, в душе маловерных (а таковы у нас почти все, вкусившие плода от того древа познания, каким представляется нам доныне западное просвещение…) — тотчас встает огромный, черный призрак Аримановой Руси и злой спутник наш так заслоняет собою тот нежно брезжущий свет сокровенной родимой матери, что она уже и не “сквозит”, и не “светит тайно”, как говорил поэт, из-за смертоносного морока» .
Этот величайший соблазн духовного ослепления, неспособности узреть истинный лик России за «м;роками» ее «личин» и сегодня остается особенно характерен для значительной части нашей интеллигенции, нередко отличающейся полнейшей духовной беспочвенностью, безответственным религиозным индифферентизмом и почти патологическим эгоизмом — при полном отсутствии понятия жертвенного служения Отечеству. И все это лицемерно выдается ею за любовь к свободе — якобы во имя защиты прав человеческой личности!.
Выявлению глубинного «святорусского» образа, таящегося в недрах тысячелетней России, особенно мешает и такая объективная сторона общероссийского исторического процесса, как реальное присутствие в нем злой человеческой воли. Порожденное ею воинствующее безбожие, восстание против Христа и Его Церкви и привели в конце концов в XX столетии страну, обманутую и испоганенную «бесами революции», на самый порог духовного разложения и гибели.
Действительно, не каждый — и порой отнюдь не сразу — может почувствовать сердцем и понять им же, сердечным своим разумом, что среди моря братской крови, под хруст костоломной тоталитарной машины коммунизма, во тьме огромной большевицкой лжи и мелкой лжи псевдогуманистического диссидентства, среди всего этого сатанинского искажения самой души российского народа, даже и в наш страшный век продолжал сиять над нами «тайный свет» Божественного Креста Святой Руси.
Более того, только этим благодатным сиянием, верой в него бесчисленного сонма христианских новомучеников, их молитвами за распинаемую «строителями светлого будущего» Россию она и оказалась ныне на пути ко спасению. Только вера в Бога и в Его заступничество за Святую Русь и дала нам — как все же остающейся христианской в самой своей сердцевине нации — силы выдержать новое, обрушившееся на нас по грехам нашим, большевицкое иго. Только вера даст нам и возможность окончательно смыть с себя его позорное клеймо и полностью выкорчевать гнилые ростки «большевизма» из народной души.
Поэтому истинная любовь русского к России — это всегда (и даже прежде всего) любовь к ее (к своей!) христианской вере. Только через нее мы неложно постигаем саму Россию, только так мы можем видеть подлинный ее лик, и только пребывая в этой вере Христовой мы обретаем Родину не как лишь физическое — на время — отечество наше, но как Священный Дом, как поставленный среди истории Храм Божий, освященный подвигом наших святых, в котором мы, будучи верными их пути, рождаемся в Вечную Жизнь.
И в духовном смысле совершенно точно заметил цитировавшийся уже здесь Ив. Ильин, что те, кто (это, в частности, напрямую относится ко всем исповедующим безбожную и, более того, богоборческую «красную» идеологию), «перестанут видеть Россию в Боге и любить ее духом... ее потеряют, выйдут из ее духовного лона и перестанут быть русскими» . Ибо «быть русским значит не только говорить по-русски. Но значит — воспринимать Россию сердцем, видеть любовью ее драгоценную самобытность и ее во всей вселенской истории неповторимое своеобразие, понимать, что это своеобразие есть Дар Божий, данный самим русским людям, и в то же время — указание Божие, имеющее оградить Россию от посягательства других народов и требовать для этого дара — свободы и самостоятельности на земле. Быть русским — значит созерцать Россию в Божьем луче, в ее вечной ткани, ее непреходящей субстанции и любовью принимать ее как одну из главных и заветных святынь своей личной жизни» .


                Святая Русь как духовный смысл
                исторического существования России

Промыслом Божиим, соединенным с доброй волей русского человека, наша историческая жизнь сложилась так, что именно Православие стало основной определяющей и движущей силой всего нашего национального бытия. Естественно поэтому, что и весь былой жизненный строй Русской земли — от быта беднейшего пахаря до быта Самодержца — всегда имел религиозную основу и общепринятый церковный уклад. Православная вера неизменно оказывала самое непосредственное и всестороннее влияние на многие стороны жизни русского и многих других соседних народов, издавна населявших огромные пространства российского государства.
Приняв Святое Крещение более тысячелетия назад, Россия тем самым обрела духовное основание всей своей жизни — христианскую веру. Эта вера столетиями созидала нравственный облик русского народа, укрепляла российскую государственность и вс общество в целом, формировала его национальную культуру. Благодаря христианству Русская земля стала также одним из ведущих центров европейской цивилизации.
Именно Православная Церковь — как средоточие и носительница единой веры — главным образом и способствовала сплочению разрозненных славянских племен в единый русский народ. Век за веком собирала она вокруг Богопросвещенной Руси и соседние неславянские племена, занимаясь среди них православным миссионерством, обучая их языку и христианским обычаям русских. Православие сохраняло нашу народность, освящало законы и гражданское благоустроение общества, призывая его жить в согласии с духом евангельской любви и милосердия. Сама Святая Русь создана христианством: православная вера множества предшествующих поколений и стала духовной основой единства всей Русской земли.
Как писал об этом уже упоминавшийся историк А. Карташев, «…Православие и Россия — это для нас священная нераздельная двоица. Не просто исторический факт в смысле случайной комбинации… И связь России с Православием и Православия с Россией, при всех исторических, то есть относительных, сторонах этого факта, на глубине вскрывается и остается не случайной, а провиденциальной, нормативной… Православие могло обойтись без России. Но обратное соотношение исключено: России нет без Православия. Мыслимо исторически, что Россия могла стать и мусульманской, и буддийской. Но это была бы какая-то иная Россия, с другой душой, с другой историей. Равно, если бы Россия была действительно навсегда переделана, например, нынешними интернационалистами-марксистами и, утратив свою прежнюю христианскую душу, душу “Святой Руси”, заменила бы ее атеистической душой, она перестала бы по существу быть Россией [выделено мной. — Г. М.] . Как отмечал далее А. Карташев, признаком этой коренной переделки нашей былой государственности, признаком страшных подмен ее духовной сути и исторического смысла, совершенных по воле богоборцев-большевиков (под прикрытием так называемой «советской власти»), и стал их отказ от священного имени “Россия” — с последующим присвоением созданному ими государственному образованию дикого наименования в виде буквенной абракадабры: «СССР» .
Другое дело, что даже в условиях примитивного и исподволь гнетущего советизма душа России в нас, русских людях, окончательно никогда не умирала: мы продолжали по зову совести, этого гласа Божия в нас, исполнять свой долг перед Отечеством, многие из нас продолжали любить и сохранять, вопреки безродному большевизму, русскую культуру, помнить подлинную российскую историю, а главное — оберегать как зеницу ока (в первую очередь это оставалось характерным для церковной, православной среды) их подлинный, христианский смысл, то есть — самый смысл России как таковой.

Что же делать нам ныне для возвращения нашему историческому существованию этого подлинного смысла?
Многим — при сегодняшнем духовно разложенном состоянии российского общества — может показаться чем-то давно забытым, почти средневековым реликтом основной «духовно-политический» церковный тезис (остающийся неизменно актуальным) о единственном для России пути выхода ее из сегодняшнего кризиса государственности, кризиса самой нации: тезис о необходимости, по сути, ее Нового Крещения как Русской земли в целом!
Однако Господь ведь во все века остается Самим Собой, и Промысл Его о каждом народе, и Воля, и Завет неотменяемы вовек и равно присутствуют и действуют во всей человеческой истории — и тысячи лет назад, и в наше, искусственно обезбоженное время, и завтра. Промысл Божий и Его духовные законы будут точно так же действовать и через тысячи лет, если они еще будут дарованы нам Творцом. Трудно «переть» против такого «рожна», и только слепые в своей безбожной злобе безумцы идут на это! Скверные результаты их потуг — и здесь, и во всем остальном мире — налицо: так что пора бы уже нам и одуматься…
Только Христос Господь и Его Церковь есть, — как ни странно это может звучать для слуха современного невоцерковленного жителя Русской земли,  — есть единственные гаранты самог; существования народов и государств, в том числе и существования России! Только оперевшись на вовеки неуничтожимую Святую Церковь Христову, сохранит свой достойный лик, доколе это будет угодно Богу, и наша Россия.
Недаром даже в большевицком СССР Церковь осталась несокрушима, и, как восклицал всё тот же А. Карташев: «Сила и правда Церкви… в неведомой врагам неистребимой силе апостольства. Даже лишенные своего прежнего блеска, сосланные на Соловки, иерархи босыми пошли и всегда пойдут по пути Апостолов. Церковь родилась в гонениях, окрепла в гонениях, и до сих пор мужает в гонениях, и никогда не умрет, а воскреснет от гонений. Воочию видно, как врата адовы ее не одолеют. Она победила СССР и явным мученичеством, и катакомбным своим ликом. Победила в некотором смысле даже и своим рабским уничижением, показала ее неистребимость!.. подвиг Церкви, как души России, продолжается» .
И тем не менее такого рода утверждения, — а это, собственно, и есть основное, столь же животрепещущее, как и прежде, слово Церкви, обращенное и сегодня к гражданам России, — зачастую воспринимаются ими чуть ли не как музейная церковная риторика, как своего рода ретроградный средневеково-религиозный романтизм, — что ж, почти столетнее иго большевизма и давно уже расползающаяся по всему «цивилизованному» миру болезнь антихристианской апост;сии (отступления от веры, богоотступничества) не могли в значительной мере не извратить российского народного сознания; и именно это лишает его ныне многих жизненных инстинктов (в том числе и инстинкта духовного самосохранения, а вслед за ним — и самосохранения физического!) На самом же деле это есть отнюдь не православно-ностальгирующий романтизм, а самый что ни на есть духовно-трезвый и практически-жесткий реализм нашего общественно-исторического бытия.
И вчера, и сегодня, и особенно завтра единственным реально действующим и практичным принципом несокрушимости сложившейся на основе православного христианства нации остается и останется ее духовно-религиозное органическое единство, ее почти семейно-общинное внутреннее родство «по Христу», когда все становятся, по сути, духовными родственниками: ведь именно благодаря всеобщему участию в Таинстве Причащения, все мы мистически-реально становимся действительными, предельно (ибо — неумираемо-духовно, вечно) близкими друг другу «братьями» и «сестрами» во Христе, во всех нас бежит одна и та же превечная Его Кровь, все мы равно питаемся одним и тем же превечным Его Телом! Все мы становимся детьми Одного Отца! Именно этим и укрепляется общенародная воля к благому и мощнейшему при этом жизненному активизму. Искаженная же национальная воля, направленная к преимущественной «физиологии» бытия, народ, безбожно единящийся только вокруг собственного своего зеркального идола (как это видели мы на примере фашистской Германии или же к чему пытались приучить нас коммунисты в России), неизбежно оказывается в конце концов «колоссом на глиняных ногах» и обрушивается в уготованную ему Божественным Промыслом и Его Справедливостью — вполне конкретную историческую пропасть… И не то же самое — как закономерное наказание Божие — есть и крушение СССР?
Обо всем этом Церковь знала всегда и, когда могла, — откровенно заявляла на всех жизненных путях тысячелетней России. Об этом же — о необходимости скорейшего христианского оздоровления всего нашего бытия — она говорит и сегодня, призывая русских людей перестать наконец быть «духовными бомжами», в значительной мере утратившими на протяжении XX века (с утратой истинной России) самые основы нормального духовного (да и материального) человеческого существования.
Или Россия вновь вернется на пути Господни, оставленные ею в начале XX века, заново осмыслив и приняв (как единственно способствующую ее возрождению) Истину Православия — и тогда  возродится в прежней силе и достойном христианском образе, или же, не согласившись на это и не оказавшись к этому способной, — разложится полностью и погибнет окончательно! Что ж, такое в мировой истории бывало уже не раз…
Давнее поручение Божие Русской земле быть хранительницей и защитницей Православия перед лицом чуть ли не всего мира — вряд ли отменяемо; исполнение нами этого задания Божия — для нас, безусловно, спасительно, а пути к этому — жизненны и конкретны.
Только лишь следование этому обетованию всегда и давало традиционно-православной России прежде, и может точно так же дать ей и в будущем — силы и энергию исторического бытия. В противном случае мы, не подкрепляемые более нашим Творцом и Промыслителем, а потому — в богооставленности своей — и не способные к сопротивлению грядущим мировым (во многом вновь становящимся религиозно-цивилизационными по характеру) вызовам, будем попросту сметены с лица земли! Оттого-то Церковь и не устает говорить миру — в своей печали и заботе о нем, что только Христос и она, Его Церковь, поныне остаются единственными гарантами самого существования любых народов и государств, в том числе — и существования России. Слышащие — да разумеют…
Лучшие наши умы всегда предупреждали о необходимости сохранения русским человеком верности Православию — как духовной, реально-жизненной основе самог; нашего бытия. Так, еще в середине XIX столетия И.В. Киреевский утверждал в письме Кошелеву: «Если же, сохрани Бог, в России когда-нибудь сделается что-нибудь противное Православию, то всё так и будет враждебно России столько же, сколько и вере ее. Всё, что препятствует правильному и полному развитию Православия, всё то препятствует развитию и благоденствию народа русского; всё, что дает ложное и не чисто православное направление народному духу и образованности, всё то искажает душу России и убивает ее здоровье нравственное, гражданское и политическое. Потому чем более будет проникаться духом Православия государственность России и ее правительство, тем здоровее будет развитие народное, тем благополучнее народ и тем крепче его правительство»
Конечно, и в старину на Руси было немало неправды, немало скверного, а порой и страшного... Распри князей, их коварство и жестокость по отношению к противнику, политические заговоры и предательства, различные ереси и бесстыдные проявления наглого безбожия — все это имело место в исторических судьбах России, как и любого другого государства. Но, как трезво заметил И.А. Ильин, «…“Святая Русь” не есть “нравственно праведная” или “совершенная в своей добродетели” Россия: это есть правоверная Россия, признающая свою веру главным делом и отличительной особенностью своего земного естества» .
В то же время обе эти Руси — «небесная» и земная — неразрывно связаны друг с другом; и всегда «огромное большинство твердо верило, что, хотя бы на Руси грехов было, “что на сосне смолы”, тем не менее Русь святая и Церковь невидимая неотделимы от видимой и грехом оскверненной Руси: они — ее душа, корень, глубь, и никогда не переводящиеся на лице земли русской, хоть и неведомые миру, святые служат живою связью между этими глубинами и наружною поверхностью, живым залогом, что внутренний лик земли нашей просияет из глуби сквозь искаженные грехом черты обличья тленного» .
Поэтому и среди самых бесчеловечных проявлений стихии «мира сего» всегда звучало — для одних грозно-обличительно, для других матерински-милосердно — живое слово Русской Церкви. Проповедуя вечную Истину, она в то же время никогда не отказывалась от самого непосредственного участия в естественном историческом процессе российского бытия.
В эпоху феодальной раздробленности лишь Православная Церковь явилась единственным неколебимым оплотом общенационального единства. И во времена татаро-монгольского ига, и в период Смутного времени, а позднее — и в годы наполеоновского нашествия, и в грозную страду Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. — Церковь всегда благословляла российского воина на защиту Отечества, а воинский подвиг на Руси всегда приравнивался к подвигу христианского мученичества. Такому возвышенному пониманию истинного патриотизма из века в век учила нас наша Православная Церковь. Именно об этом и говорил в своем слове, посвященном св. равноапостольному князю Владимиру, известный проповедник третьей четверти XIX в. архиепископ Херсонский Димитрий (Муретов): «Кто соблюл и сохранил нашу народность в течение стольких веков, после стольких переворотов, посреди стольких врагов, посягавших на нее? Святая вера православная. Она очистила, освятила и укрепила в нас любовь к отечеству, сообщив ей высшее значение и силу в любви к вере и Церкви. Она одушевляла героев Донских и Невских, воздвигала Авраамиев и Гермогенов, Мининых и Пожарских… И поле Куликовское, и поле Бородинское… оглашались пением священных гимнов церковных. С пением псалма: Бог нам прибежище и сила — ринулся в битву герой Донской; молебным пением к Матери Божией начал битву свою князь Смоленский [Кутузов. — Г. М.]. Зн;мение Креста Христова есть такой панцирь и щит русского воина, с которым, по сознанию самих врагов наших, его можно только умертвить, а не победить» .
В мирные же годы, неустанно священнодействуя в Таинствах и проповедуя евангельское слово, Церковь стремилась утверждать своих верных чад в христианском «добротолюбии», стараясь, чтобы в сердце нации не затмился вконец житейской суетой непреходящий образ Святой Руси.
Полнота истины, добра и красоты, хранимая Церковью в этом идеальном священном образе, придавала и придает — как ничто иное! — внутренний смысл всему историческому пути России. Низводя Небо на землю, укореняя христианские нравственные ценности в народном сознании, Православная Церковь век за веком утверждала их в качестве основного духовного ориентира на всех наших путях: в государственном строительстве и культурном развитии, в личностном религиозном самоопределении по отношению к добру и злу, в уяснении конкретных национально-религиозных задач российского общества, причем (и это обязательно!) в широчайшем русле Вселенского Православия.
На основе всего этого русский человек по мере сил и стремился творить  свою страну, свое общество, свое хозяйство и свою культуру.
Действительно, и религиозно-художественное, и историко-культурное значение Церкви для России невозможно переоценить: вера Святой Христовой Руси заложила основы национального русского искусства и всемирно известной русской литературы; без христианства не было бы у нас ни богословия, ни философии, ни поэзии. Православная вера принесла нам письменность и посеяла семена истинного духовного просвещения, взрастив на Русской земле немало талантливейших художников и зодчих, писателей и поэтов, композиторов и музыкантов, ученых и общественных деятелей. Поэтому и само понятие «Святая Русь» вбирает в себя не только высшие проявления религиозного гения России, но и самобытнейшего гения культурно-творческого.
Вяч. Ив;нов в свое время верно заметил, размышляя о характере русской религиозности и ее связи с развитием наших национальных форм богопочитания и культуры вообще, что «русское чувствование Христа являет какую-то бесценную особенность, как будто наша народная душа схватилась за край Его одежды и непосредственно ощущает силу, от Него исходящую. Долгое пребывание мое на Западе не ослабило, а укрепило... уверенность, что богоявление Христа отдельным народам таинственно разнствует, как по-разному видели Его и ближайшие Его ученики. <...> Я отнюдь не утверждаю, что русская душа — “христианнейшая” из народных душ; <...> памятно всем и то, что величайшая преданность не предохраняет от соблазнов отречения в годину испытаний тяжких, отречения всеобщего. Но кажется мне, что русская душа уже столько отдала лучших своих сил на опыт Христовой веры, так много вложила из своего духовного достояния на приобретение единственной жемчужины, что ничего истинно творческого и совершить более не может, кроме того, что родится из той же веры и обращается, как прирост, в ту же сокровищницу» . Исходя же из этого многовекового опыта России, необходимо, по мнению того же философа, признать, что «провозглашенная Достоевским “самостоятельная русская идея” — идея преображения всего нашего общественного и государственного союза в Церковь (курсив мой. — Г. М.) — есть единственный нам открытый творческий путь. И эта единственность и предопределенность пути — не теснота и не скудость, а признак творчества истинного, в котором воочию предстоит тайна совпадения свободы с необходимостью» .
О внутренней глубине православного миросозерцания и присущем ему творческом даре Святого Духа свидетельствуют, в частности, дошедшие до нас древние памятники восточно-христианской церковной культуры: живописные монастырские ансамбли и величественные храмы, великолепные иконы и стенные храмовые росписи, тысячи уникальнейших образцов декоративно-прикладного искусства, драгоценные книжные миниатюры.
Неисчислимые историко-художественные сокровища создавались и хранились в российских монастырях — этих школах высшей христианской мудрости, где изначально закладывались основы народного понимания Правды о Божием мире и его красоте. Отсюда — из гармонично-целостного древнего строя монашеской жизни, из намоленности монастырских храмов, из сиявших благодатью икон, из хранившихся в обителях книжных сводов летописных сказаний — веками черпала Россия силы для сохранения своего нравственного чувства; на подобных памятниках «дедовской старины» воспитывалось и национально-культурное самосознание все новых и новых поколений истинно русских людей. Об этом проникновенно сказал еще В.О. Ключевский: «Нравственное богатство народа наглядно исчисляется памятниками деяний на общее благо, памятями деятелей, внесших наибольшее количество добра в свое общество. С этими памятниками и памятями срастается нравственное чувство народа; они — его питательная почва; в них его корни; оторвите его от них — оно завянет, как скошенная трава. Они питают не народное самомнение, а мысль об ответственности потомков перед великими предками, ибо нравственное чувство есть чувство долга» .
Сея по-настоящему «разумное, доброе, вечное», Православная Церковь — как показывает сама жизнь — вносила и продолжает вносить в нее укрепляющую благодатную силу: духовно врачует немощные и поднимает падшие души, утверждает незыблемость и священность семейных уз, прививает евангельский взгляд на суть и нормы человеческих отношений, поверяет (а нередко и обличает) христианской системой ценностей самые смысл и содержание современной — во многом бездуховной и попросту безнравственной — «массовой культуры». Церковное обличение последней тем более естественно, что, как мы знаем, все наивысшие достижения российской литературы и искусства, всё прекрасное, созданное ее поэтами, музыкантами и художниками, возникало в недрах личного христианского мировидения их творцов, а не некоей биологической «человеческой массы».
Ныне довольно часто, кстати и некстати, современные «деятели культуры», писатели, журналисты, а за ними и политики — по большей части, увы, мало сведущие в собственно российской духовности — приводят (что называется, «для красного словца») слова Ф.М. Достоевского о красоте, которая «спасет мир». Однако они при этом совершенно не понимают внутреннего авторского смысла давно уже ставшего столь популярным выражения. Ведь слова эти относятся отнюдь не к эстетике, а — прежде всего! — к христианской этике. Гениальный писатель и верный сын родной Православной Церкви подразумевал здесь лишь то, что извечно понималось под словом «красота» самою Церковью... Вспомним в связи с этим хотя бы известный рассказ о выборе веры киевским князем Владимиром и слова, сказанные его послами по их возвращении из Царьграда-Константинополя — о той поистине неземной красоте, что поразила их при посещении храма Святой Софии.
Эта красота была воспринята ими не как нечто, лишь внешним образом воздействующее на человеческие чувства и связанное только с художественной стороной богатого храмового убранства (чему в древнерусском языке соответствовали определения типа «искусное», «ухищренное», «художное»), но именно как «красота несказанная», то есть духовно-возвышенное и нравственно-положительное явление, определявшееся тогда замечательно емким словом «добр;та».
Такое понимание красоты и красивого, прекрасного оставалось традиционным для Руси во все времена, и, например, гораздо уже позже, в XVI веке известный инок-богослов, старец Троице-Сергиева монастыря Артемий призывал «помышлять» окружающие нас «видимые добр;ты» (т. е. зримую нами красоту) — как «невидимаго благолепиа изображениа». При таком подходе к эстетическому душа русского народа — на протяжении столетий после Крещения — неизменно воспринимала прекрасное прежде всего как «хорошее», «доброе», «благое», подобное христианской Благой Вести Святого Евангелия. Именно поэтому стремление к духовно прекрасному всегда оставалось характернейшей чертой и русской церковной жизни, и русского церковного искусства. И недаром именно такую Красоту — как отражение божественного доброго начала во вселенском бытии, Красоту как по-христиански понимаемое Добро — и провозглашал еще в XIX в. «спасительницей» мира точнейший выразитель национального самосознания России Ф. Достоевский.
Однако еще важнее здесь то, что для него за этой Красотой-Добром всегда стоял образ еще более прекрасный: Сам источник ее, Христос Спаситель, — как единственная подлинно нравственная и святая основа всего нашего бытия. Об этом тот же Достоевский с полной определенностью говорит в одном из своих писем, призывая и нас к подобному же осмыслению всеопределяющего христианского начала — как в жизни отдельного человека, так и человеческого общества в целом: «Нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но, с ревнивой любовью говорю себе, что и не может быть...
Гуманность, отрицающая Бога, логически приводит к бесчеловечности; цивилизация без просвещения Христова — к одичанию; прогресс без Христа — к регрессу, где нет Духа Божия — к деспотизму и тирании» .

…Прежняя естественность для России во многом именно подобного святорусского православного мирочувствия определялась неразрывной связью Церкви с жизнью целиком воцерковленного общества. Никто иной, как Церковь, всегда являлась единственной устроительницей и хранительницей положительного общественного бытия России. Ведь православная церковность сопутствовала русскому человеку, по народному присловью, «от рожденья — до успенья», т. е. до самых последних минут его земной жизни. Потому-то и существовала издавна в народе еще одна поговорка: «Без Бога — ни до порога!», иначе говоря: Без Бога — никуда, без Него — пути нет, и не будет!..
С глубокой древности формирование личности русского начиналось — еще в младенчестве — Таинствами Крещения и Миропомазания, делавшими его живым членом Церкви как Тела Христова и даровавшими ему благодатную энергию Святого Духа.
Церковь, как любящая мать, буквально нянчила и пестовала каждого православного с первых мгновений его земного существования: очищала от грехов в Таинстве Исповеди, вливала жизненные силы и даровала саму возможность участия в жизни Царства Божия — через Таинство Причащения Святого Тела и Святой Крови Господних, освящала венчанием брак. Все это она совершает и ныне, все это она будет совершать и до скончания «века сего»!
Подобно Самому Христу Богу, Его Церковь призвана быть “светом миру”, дабы “тьма не объяла его” (Ин. 1, 5). В меру приобщения  к этому свету Русская земля, Русь — в наивысших точках своего исторического пути — и становилась Русью Святой. В православной вере обретала она, по сути, самый дух жизни своей!
И недаром, подчеркивая изначальную глубочайшую укорененность российской жизни в христианской вере, один из наших архиереев начала XX века — Никон (Рождественский), скорбя о современном уже ему падении общественных нравов, восклицал: «...душа ищет опоры, ободрения, нравственной поддержки, и мысль невольно обращается к векам минувшим, и хочется раскрыть летописания церковные или жития святых, даже — наши русские летописи, чтобы перенестись хоть на несколько минут в иной мир, совсем на современный нам мир непохожий. Какая была тогда горячая, младенчески простая, но могущая и горы переставлять вера! Наши предки, не говорим уже о Божьих угодниках, были — это чувствуется как непреложная истина — были как бы в непосредственном общении с Небом: для всего у них была одна мерка — согласно или несогласно известное деяние, даже намерение, с волею Божией; грех они грехом и называли, правда, грешили, и тяжко иногда грешили, но и каялись в своих грехах от всего сердца сокрушенного и духа смиренного: приходила беда — к Богу и Его угодникам обращались; Матерь Божия всегда была первым прибежищем русского человека; Церковь являлась всемощною заступницей, руководительницей в жизни, которой слушались и властители, и смиренные земл;; история нашего народа была историей Церкви, а так как Церковь в своей сущности есть живой, неумирающий организм, части коего находятся в живом непрестающем общении друг с другом, и люди, живущие на земле, присно пребывают в общении с отшедшими к Богу, то и народ наш возрастал, как единый цельный организм, для которого прошлое было столь же жизненно, как и настоящее. Он черпал силы и жизненную мощь из прошлого не в уроках только истории, как у других народов, а в живом общении с святыми предками своими посредством молитвы, посредством божественной Евхаристии, посредством дел любви, творимых от имени тех, кого уже нет на земле. — Да, то была настоящая христианская жизнь! Никто, может быть, не сознавал так глубоко свою греховность, как русский человек. И в этом было заветное сокровище его души... Народ наш жил чувством покаяния... он был в постоянном... благодатном общении с небесною Церковию, на небесах торжествующею, и в ней черпал ту животворящую силу, которая дала ему возможность возрасти в древо велие на земном шаре.
То ли теперь? Тем ли живет ныне русская душа?”
…Прошло менее десятилетия со времени написания этих строк Владыкой — и грянул большевицкий октябрьский переворот: в немалой мере уже зараженное тогда безбожием (или лишь формально считавшее себя христианами) подавляющее число граждан России приняли революцию или равнодушно, или же как неотвратимое стихийное бедствие, вовсе не сознавая своей личной духовной ответственности за случившееся. «Ариманова» Нерусь, давно уже таившаяся в глубине все более обмирщавшейся Русской земли, вырвалась, наконец, на поверхность российской истории — и страна почти мгновенно рухнула в апокалипсическую бездну революции. И вскоре же стало ясно, что христианская православная вера была до того единственным духовно-организующим началом в российской жизни: оказалось, что, как достаточно исторически-трезво отмечает известный московский протоиерей Владислав Свешников, «без православия Россия и русский народ гораздо быстрее и страшнее, чем народы западные, превращаются в чудовищную и огромную шайку разбойников» .
Другими словами, самой жизнью нам было доказано, что без христианской системы духовно-нравственных ценностей, без евангельских ориентиров на нашем историческом пути — России (ни как здоровому государственному организму, ни как цивилизованному гражданскому обществу) не быть! Это хорошо знали и чувствовали наши далекие предки, этому же учит нас и вся история подлинной России — Святой Руси.
И действительно, при всех своих исторических грехах, всё же именно таким мировидением и определялась в целом российская государственная и общественная жизнь на протяжении многих столетий.
«Святорусской» своей душой жил и сам народ; на нее во многом ориентировались и формы его государственности — как освященной самой Церковью православной монархии, которую Церковь в глубине своей признает фактически единственно духовно-легитимной, Самим Богом установленной и дарованной человечеству церковно-правовой нормой государственной власти!
При этом и российское Самодержавие несло в себе — по крайней мере в XIX-ом и начале XX-го столетий — немыслимый для сегодняшних «духовно-свободных цивилизаций» заряд христианского, вполне реального идеализма и кажущегося сегодня столь наивным совестливого милосердия. Многие лучшие и умнейшие люди России, подлинные ее патриоты, были глубоко преданными идее Самодержавия последовательными монархистами.
О духовном смысле монархии весьма точно в свое время высказался еще поэт В.А. Жуковский, отмечавший, что идеальная, предельная суть Самодержавия есть «Правда, правда, Божия правда — и более ничего. Вот тайна верховной власти и самое легкое средство властвовать: умей только во время, не обманывая себя никакими софизмами, верующим, полным страха Божия сердцем применять Божию правду к делам человека. Самодержец неограничен в исполнении Божией правды; монарх более или менее ограничен постановлениями, которых сохранение, раз признанное, принадлежит уже Божией правде; республиканское правительство так же точно подчинено закону Божией правды, как и самодержец. Никто не говори: моя воля; все должны говорить: воля высшая, и в ней видеть свою. Итак, ни самодержец, ни монарх, ни демократия не могут следовать одной собственной воле. И если свою волю кто из них признает главным источником власти, то из законного владыки он обращается в беззаконного деспота. Воля самодержца так же ограничена, как воля толпы, с тою только разницею, что на нем лежит наибольшая ответственность, ибо на одном его лице лежит все, тогда как монарх имеет своею подпорою и ограничением воли своей постановления, тогда как демократия не лицо, а масса, и ответственность лежит на всех вместе, а не на каждом особенно. Самодержец не имеет права быть самовластным; когда он говорит: я так хочу, он должен в то же время присоединять к этому слову: потому что Бог или Божия правда так хочет. Принимать свою волю за высшую волю есть святотатство; произвол есть нарушение Божией правды и самый опасный враг власти самодержавной, которая в своей чистоте есть высочайшее достоинство, какое только может иметь на земле человек смертный. Смирение христианское есть венец самодержавия; оно должно быть святейшею добродетелью самодержца, понеже между христианами он должен занимать ближайшее место к Богу Спасителю. Но, представляя Бога, он не есть Бог, а только самый могущественный исполнитель Божией воли, то есть Божией правды… Самодержец есть источник земного закона, но он сам не есть закон, а только выразитель закона Божия, который один закон, один верховная правда» .
Замечательна и совместная пушкинско-гоголевская оценка духовно-государственного института монархии. Так, Н. Гоголь, касаясь монархического устроения России и приводя трезвое мнение по этому поводу Пушкина, отмечал: «Как умно определял Пушкин значение полномощнаго Монарха! И как он вообще был умен во всем, что ни говорил в последнее время своей жизни! “Зачем нужно, говорил он, чтобы один из нас стал выше всех и даже выше самого закона? Затем, что закон — дерево; в законе слышит человек что-то жесткое и не братское. С одним буквальным исполнением закона не далеко уйдешь, нарушить же или не исполнить его — никто из нас не должен; для этого-то и нужна высшая милость, умягчающая закон, которая может явиться людям только в одной полномощной власти… Государство без полномощного Монарха то же, что оркестр без капельмейстера: как ни хороши будь все музыканты, но, если нет среди них одного такого, который бы движением  палочки всему подавал знак, никуда не пойдет концерт… блюдет он общий строй, всего оживитель, верховодец верховного согласия!”…»
И далее Гоголь продолжает, излагая уже и собственный взгляд на монархию как таковую — в лице Российского Самодержца: «…страницы нашей истории слишком явно говорят о воле Промысла: да образуется в России эта власть в ее полном и совершенном виде. Все события в нашем отечестве, начиная от порабощения татарского, видимо клонятся к тому, чтобы собрать могущество в руки одного; дабы один был в силах произвесть этот знаменитый переворот в государстве, всё потрясти и, всех разбудивши, вооружить каждого из нас тем высшим взглядом на самого себя, без которого невозможно человеку разобрать, осудить самого себя и воздвигнуть в самом себе ту же брань всему невежественному и темному, какую воздвигнул Царь в своем государстве; чтобы потом, когда загорится уже каждый этой святой бранью и всё придет в сознание сил своих, мог бы также один, всех впереди, с светильником в руке, устремить, как одну душу, весь народ свой к тому верховному свету, к которому просится Россия» .
С искренним уважением и любовью пишет о России — как именно о великой Самодержавной Российской Империи — и А. Карташев, которому довелось самому прожить в ней значительную часть жизни (до последовавшей затем вынужденной эмиграции после большевицкого переворота). Он особенно подчеркивает (говоря о России как, прежде всего, христианской стране), что это была — «не голая зоологическая сила, не чужеядная “акула” бесцельно, эгоистически поглощающего “империализма”, а мощный многонародный организм, носящий в себе благородное и святое призвание — явить собою лик христианского по духу и православного по стилю государства, т. е. максимально воплотить в человеческом общежитии правду Христову, которой всегда алчет и жаждет русская совесть. Достичь внутри мирного сожительства всех классов, племен, народов с их культурами и сообщить блага этого святорусского мира и миру внешнему, человечеству... Достичь силами, излучаемыми Православием, не стесняющим мирской, научной, хозяйственной, материальной культуры, но призывающим ее вдохновляться вечными заветами Евангелия, заветами правды и святости» .
Неуничтожимость евангельского ориентира в душе России особенно ярко проявилась в страшную эпоху богоборчества XX века. Засвидетельствованное кровью тысяч и тысяч новомучеников «стояние за веру» православных русских людей стало духовным залогом будущего очищения страны от скверны безбожия и порожденного им тоталитарного режима бесчеловечного большевизма.
Оставаясь все последние тяжкие десятилетия нашего бытия хранительницей внутренних святынь национального духа — и религиозных, и истинно культурных, — Церковь и поныне продолжает противостоять любым центробежным бездуховным тенденциям в современном российском обществе, предлагая ему испытанные вот уже двумя тысячелетиями евангельские ценности: Жизнь — вместо пустой житейской суеты, Вечную Истину — вместо псевдоистин-однодневок, Высшую Нравственность Живой Христианской Любви — вместо мертворожденных «моральных кодексов» различных демагогов-строителей обезбоженных «новых обществ».


                Святая Русь
                как духовная основа национального самоопределения

Понятие «Святая Русь» вобрало в себя и общенациональную мысль о единой и крепкой России — но без какого бы то ни было вульгарного шовинизма (а он вульгарен всегда!), и столь присущее подлинно русскому человеку, этому вековечному «идеалисту», чувство поистине вселенской отзывчивости на всякое столкновение добра и зла в мире — как в сфере социально-личностных отношений, так и в политике, науке, культуре, и, наконец, неизменное требование живого сотворчества и соработничества с Божественным Началом — в духе христианских идеалов Истины и Свободы, по сказанному почти два тысячелетия назад евангельскому слову: «…где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17).
Слава Богу, в целом для русского человека шовинизм чисто зоологического типа не слишком характерен — любой русский, во-первых, привык к давнему взаимному соседству на своей земле самых различных национальностей: в том числе и непосредственно  русский по крови житель России издавна традиционно был вполне положительно и естественно связан с представителями самых различных национальных образований и групп, изначально проживавших во всевозможных губерниях и наместничествах прежней Российской Империи («был бы человек хороший!»); во-вторых, русский наш человек (исключая нравственных уродов, существующих в каждом народе) в массе своей, при всех порой случающихся в нем проявлениях озлобленности — из-за частой неправды и нелепости его жизни, издавна более все же склонен к национальной терпимости и вообще к человеческой душевной отзывчивости. Основательно подпортили в нас эти качества за последнее столетие лишь столь озлобившая многих «революционная пропаганда» с ее культивированием разбойничьих инстинктов (вспомним призыв: «грабь награбленное!») и вся «расчеловечивавшая» большевицкая практика в целом.
И все-таки, несмотря на стремление коммунистов повязать часть нации общим революционным преступлением — неправедным пролитием крови  другой ее части, предельно при этом озвероподобив многих и развратив их чувством ненависти даже к «своим» (вспомним здесь хотя бы пресловутого «героя» периода коллективизации — юного Павлика Морозова, отдавшего на растерзание коммунистам родного отца), — несмотря на все это, русский человек в большинстве своем не утратил окончательно ни человечности, ни тяги к людскому братству, ни потенциальной благорасположенности к свои давним соседям — инородцам и иноверцам .
Исключение здесь составляют, как правило, лишь представители наиболее люмпенизированной части населения, обычно формирующейся вследствие разрыва ее с прежней своей социальной средой и в результате утраты прежних природно-положительных, естественно-гуманных социокультурных корней и подлинно народных традиций (типа былых «лимитчиков», отдельных переселенцев из деревень и провинции в крупные города, различных деклассированных элементов, функционеров «совковой», по сути, во многом «безродной» парт-номенклатуры и т. п.). Сюда следует добавить также и представителей полуинтеллигенции «советского типа» — поверхностных знаний и понятий, то есть всех тех, кого  в свое время А. Солженицын назвал типично советской «образованщиной».
Эти — хуже всего; обычно они — узкие «спецы»-технари или же полузнайки-«гуманитарии», утратившие изначальные черты российской, подлинно народной в своей традиционно православной естественности, душевной доброжелательности и, в то же время, не приобретшие подлинной духовной образованности, то есть люди сугубо внешнего, весьма «приблизительного» знания — и религии, и культуры, и истории, и политологии… В итоге, если они начинают задумываться над бестолковостью и низким уровнем своей жизни, им проще всего бывает обвинить во всем этом кого-то другого, но не самих себя и не родственную им же духовно убогую — все еще внутренне «советизированную» — значительную часть  российского общества.
Такие люди «узкой» души, к тому же нередко тайно снедаемые подсознательными комплексами неполноценности (порожденными, как правило, бездуховностью, внутренней бездумностью и безрелигиозностью собственной их жизни), легко зачастую превращаются сами и превращают своих детей в озлобленных шовинистов, обвиняя во всех бедах — и  лично своих, и всей страны — всевозможных «нацменов», «чичмеков», «черных», «евреев» и кого угодно, но только не самих себя! При этом они даже и не подумают взглянуть в зеркало или, тем более, вспомнить: а не их ли ближайшие предки предавали в Коммунистических Интернационалах Россию, прославляя ее предателя Ульянова — с шайкой его подельников-большевиков, наобещавших всем золотые горы и потом пустившие в распыл всю страну: сначала в 1917 году, а в лице их наследников — под конец обветшавшего советизма — в 1990-х?
Но разве не сами ли эти наши «советские патриоты» десятилетиями поддерживали основанное на крови, жесточайшее — и столь прогнившее, столь ослабевшее в результате своей всеобъемлющей лжи — большевицкое нашествие, с годами превратившее и Россию в руины? И во всем этом виноваты не мы, сами русские люди, а кто-то другой? И если ленинско-сталинскими лагерями смерти заведовали частенько начальнички с явно нерусскими фамилиями, то ведь по их приказам были пытаны и убиты миллионы Ивановых да Сидоровых другими — своими же! — послушными на зло Ивановыми да Сидоровыми… Этих — наших собственных «русских» «Иуд» — было явно поболе…
И сегодня: разве только «жиды» и «черные», презрительно называемые так подобными «патриотами», идут на избирательные участки и выбирают себе в правители заведомых — или бездарных властолюбцев-демагогов, или ненавистников России, или прислужников-лоббистов безродных мафиози, или же просто, наконец, проходимцев средней руки? Разве во всем этом в первую очередь виноваты не сами русские люди?
Но, вместо того, чтобы навести порядок в своем собственном народе, в самих себе, в своей голове и в своей душе, гораздо проще «выпустить пар» недовольства и озлобленности, обвинив во всех наших бедах «черного» и натравив на него воспитанных в явно люмпенской среде невежественно-наивных «скинхедов».
И хотя русский человек еще не полностью утратил присущий ему некогда Божий дар доброты и отзывчивости, все-таки не видеть явного оскудения этих христианских свойств в его душе нельзя: десятилетия отравы обманной коммунистической идеологией, а главное, вся лживая суть «двойной» — для всех почти нас — жизни при большевиках не прошла даром для русского человека… И потому сегодня можно только мечтать о достижении нами того уровня духовной благорасположенности к другим народам России, что отличал нас ранее и что тоже был всеян в нас прежде христианской добротой благодатной Святой Руси!
Доброта эта, некогда соединенная со здоровым смиренным чувством собственной слабости в вере и греховности в деяниях, не давала русскому человеку (нередко нутром чувствовавшему «святорусскую» и вообще христианскую — правду о любви к ближнему) превращать вполне естественное чувство здорового национализма в вульгарный, безбожный по существу, шовинизм. Христианин, осмысленно верящий новозаветному евангельскому слову, всегда знает, что для  Христа и Его Церкви нет ни эллина, ни иудея в едином православном сообществе, но все — Христовы! Этот основополагающий принцип христианского человеколюбия самым естественным положительным образом всегда сказывался и на давних отношениях православных русских к соседствовавшим национальным меньшинствам… Такое жизненное решение «национального вопроса» в прежней Российской Империи в значительной мере и способствовало укреплению российского государственности — при необычайно пестром, помимо большинства собственно русских, многонациональном составе нашего населения.
Недаром еще Ф. Достоевский, отмечая в целом отсутствие в русском народе примитивного псевдопатриотического национализма, совершенно справедливо утверждал, что «узкая национальность не в духе русском. Народ наш с беспощадной силой выставляет на вид свои недостатки и пред целым светом готов толковать о своих язвах, беспощадно бичевать самого себя; иногда даже он несправедлив к самому себе, — во имя негодующей любви к правде, истине… С какой, например, силой эта способность осуждения, самобичевания проявилась в Гоголе, Щедрине <…> И неужели это сознание человеком болезни не есть уже залог его выздоровления, его способности оправиться от болезни… Сила самоосуждения прежде всего  — сила: она указывает на то, что в обществе есть еще силы. В осуждении зла непременно кроется любовь к добру: негодование на общественные язвы, болезни — предполагает страстную тоску о здоровье» .
Уже в наше время на то же указывал и известнейший историк русской культуры — академик Д. Лихачев: «Существуют совершенно неправильные представления о том, что, подчеркивая национальные особенности, пытаясь определить национальный характер, мы способствуем разъединению народов, потакаем шовинистическим инстинктам.
Великий русский историк С.М. Соловьев в начале седьмой книги своей  “Истории России с древнейших времен” писал: “Неприятное восхваление своей национальности… не может увлечь русских…” Это совершенно верно. Восхвалением самих себя по-настоящему русские никогда не “хворали”. Напротив, русские очень часто, а особенно в XIX и начале XX века были склонны к самоуничижению — преувеличивали отсталость своей культуры» .
Главенство русских как державообразующей нации России — при законном признании общегражданских прав (но и обязанностей!) национальных меньшинств (то есть около 20% всего населения страны), при повседневном самом доброжелательном к ним отношении, но и самом жестком, принципиальнейшем противостоянии государственного центра малейшим проявлениям местечкового сепаратизма, — вот подлинно «святорусский» и истинно «имперский» путь к общенародной организации будущего российского общества, если мы хотим устоять в дальнейшем — при всех ожидающих нас грядущих геополитических бурях и переделах.


                Возвращение к Святой Руси —
                творческий путь возвращения России к Богу

…Ныне, с так называемым крушением коммунистического режима (точнее — пока лишь с постепенным его гниением и размыванием) обретая известную меру внешней свободы (в том числе и в церковно-общественной сфере), мы должны спросить себя: а есть ли в нас самих, сохранилась ли столь необходимая для правильного, православного устроения жизни внутренняя духовная «свобода во Христе» — свобода от греховных пристрастий, от душевной слепоты и лени, от лжи безбожных (и потому для многих реально смертельных) человеческих отношений — то есть от всего того, что на протяжении XX века насаждалось страшной «Аримановой Русью» на испоганенной ею Земле Святой Руси?
Понимаем ли мы, что свобода в Духе Святом и ныне, как и всегда, призывает нас не к угождению плоти, не к достижению душевного и физического комфорта, не к зоологически удобоприятным формам равно общественного и личного бытия, но к оживотворению нас самих благодатными силами Духа, к усвоению нами даруемой Им божественной свободы от «ариманова» духа зла?
Только так и только в такой свободе мы сможем вернуть себе богоподобный образ — как образ вновь возрождающейся христианской нации. Только это и может стать основой истинно творческого нашего отношения к великому делу возвращения святорусского начала в жизнь новой России. Без этого нам никогда не подняться с колен: не подняться ни над собственными равнодушием и эгоизмом, ни над зловещими и все еще отравляющими многих обломками возникшей в 1917 году на территории России ее духовного антипода — «Страны Советов», ни над общей духовной деградацией все более обезбоживающегося мира вокруг нас — а ведь деградация эта давно и во многом пришла и к нам...
Но, говоря сегодня о необходимости скорейшего возвращения России к попиравшемуся ею десятилетиями Богу, мы с особой ясностью должны понимать, что представляет собой подлинное возвращение к Нему, подлинное исповедание веры в Него и Ему — не на словах только, а на самом живом и реальном деле. И в этом смысле стоит особенно прислушаться к мнению уже цитировавшегося выше игумена Петра (Мещеринова), весьма, увы, нелицеприятно (но вполне справедливо) характеризующего современную нашу церковную жизнь.
Так, касаясь проблемы сегодняшнего возвращения граждан России в Церковь и нередко их чисто внешнего восприятия церковности, он пишет: «Возвращаться к Богу — это вовсе не значит заменить коммунистические демонстрации крестными ходами и освящать офисы или воинское оружие, а значит делать жизнь, личную и общественную, более нравственной. Этого совершенно не происходит. Пастырей Церкви мы видим на официальных мероприятиях, а перелома продолжающегося нравственного неблагополучия нации, увы, нет. И вполне можно усмотреть руку Божию в том, что вместе с нравственным происходит и количественное вырождение русского народа — по миллиону человек в год…. Проблема здесь не столько демографическая, сколько религиозная… истинный патриотизм невозможен без самоотречения, которое, наряду с созидательной деятельностью, подразумевает покаяние, то есть осознание того, что мешает подлинному благу общества. Оно должно выражаться не в декларациях о “вере отцов”, а в осознании ошибок перед Христом и, главное, исправлении их. Но нет, мы, похоже, ничего такого делать не будем — да кто такой Христос, и зачем Он нам нужен? Зато будем кричать: а мы все равно великая, великая, великая Россия, а кто в этом сомневается, тот враг» .
Что можно сказать в ответ на этот вопль сердца? Столь скорбящий о своем Отечестве пастырь, увы, в данном случае совершенно, совершенно прав! Обладая, казалось бы, огромным творческим, духовным, в том числе и собственно религиозным потенциалом, Россия сегодня, конечно же, страна отнюдь не великая, отнюдь не праведная, отнюдь не предстоящая трепетно — во всенародном единении — пред Богом, с покаянием и любовью, а страна, пребывающая до сих пор в духовно-нравственном отношении во многом слепой, по количеству же атеистов или, что чаще, равнодушных к вере, —  всё еще падшей, всё еще существующей почти в вековом богоотступничестве и почти так же, как и прежде, в значительной массе своих граждан остающейся всё еще духовно растленной!
Недаром Святейший Патриарх Алексий II в своем выступлении на заседании Архиерейского Собора в августе 2000 года с прискорбием отметил, что нередко современная «…иерархия ценностей определяется принципом пользы при нарастающем равнодушии к духовной истине. Все эти процессы сопровождаются глубоким моральным кризисом, разрушительно влияющим на личность и общество, забвением и даже совершенным отвержением богоданных нравственных норм. Нельзя не замечать роста потребительских настроений, рождающих грубый эгоизм, бездушие, несправедливость, жестокость, помрачающих образ Божий в человеке.
Церковь не остается равнодушной к происходящим в обществе процессам. Всегда пребывая со своим народом, она тем более не может покинуть его в это сложнейшее лукавое время. Своим пророческим гласом Святая Церковь возвещает и власть имущим, и простым людям, и всему человеческому роду: без духовного обновления, без Бога, без исполнения Его заповедей никакие знания и умения, никакие деньги и товары, никакая сила и никакая власть не принесут человеку подлинного счастья, полноты и гармонии бытия (выделено мной. — Г. М.). Преодоление греховных влечений человека становится сегодня одной из самых важных задач духовного воспитания» .
В этом смысле перед Церковью — непочатый край повседневной работы и самое широкое поле творческой деятельности, поиска живых методов миссионерства, христианской проповеди, возглавления дел евангельского просвещения, социальной помощи, дел любви и милосердия во имя Христово! Только на такой подход Церкви к современному обществу и к попыткам решить его жизненные проблемы отзовется оно всей душой, только такой тип церковной проповеди — не словами, а делом и жизнью, — будет обществом понят, принят и по достоинству оценен, только такой — живой, деятельной, творческой, бесстрашной в стоянии за правду, мудрой и милосердной — и нужна ему Церковь Христова.
Наблюдаемое же порою отсутствие в нас, христианах (от церковного сторожа — до архиерея!), всех этих черт, нередко погоня даже непосредственных служителей Церкви или представителей ее старостата за внешними благами, излишнее радение о строительстве церковных домов, трапезных, о приобретении современнейших видов автотранспорта — вместо создания и развития сети церковных приютов для детей-сирот, для престарелых и немощных, вместо строительства катехизаторских и воскресных детских школ — есть самое прямое предательство Христа и завещанного Им Своей Церкви великого дела вечного спасения человечества! Именно об этом говорит и сам Святейший Патриарх, заявивший в том же выступлении: «Если это будет продолжаться, у пастырей возникнет опасность остаться одинокими среди великолепных стен и оград» . Не говорит ли это и о жесточайшей необходимости скорейшего внутреннего глубинного самоочищения самой нашей Церкви и все большего возгревания в ее ведущих представителях христиански активного, подлинно евангельского духа — чтобы она действительно стала первенствующей, благой и предельно ответственной созидетельной силой в современной и будущей России?
Примечательно, что понимание особой необходимости — в складывающихся новых исторических условиях — творческого и абсолютно бескорыстного отношения церковных деятелей к своему христианскому (тем более — пастырскому!) долгу было присуще православному сознанию уже на самом раннем этапе установления в России атеистического большевицкого режима СССР.
Так, еще в самом начале 1920-х годов историк, будущий известный богослов и священник Георгий Флоровский утверждал в одной из статей, связанной, в частности, с темой дальнейшего развития церковной жизни: «Перед нами стоит задача творческая и созидательная — задача строительства религиозной культуры на твердой почве церковности православной и в неуклонном следовании преданным заветам отеческим... Нам надлежит теперь именно творчество, искание новых форм для того внутреннего содержания, которое ни на йоту не менялось в продолжении веков в непосредственном опыте церковного общения, несмотря на то, что “формы”, действительно, менялись. Для того, кто “живет в Церкви” и изнутри созерцает историю ее догматических движений, историю ее богослужебного и дисциплинарно-организационного действования, совершенно ясно, что от дней апостольских и до наших дней одна и та же “истина, и путь, и жизнь” раскрывались в живом опыте веры; и он не усмотрит в смене догматических формулировок процесса “саморазвития догмата”, в эволюции обряда и канонических норм — глубинного перерождения самого существа христианского общения. Он не примет эмпирической изменчивости исторических проявлений церковной жизни за онтологическое (т. е. сущностное. — Г. М.) превращение ее вечного бытия. И именно поэтому для него открыта свобода творчества, и творчества именно церковного: ибо не новое откровение ему предстоит творить, не открытие новых истин, не созидание “новых заветов” предстоит ему, а — искание новых, полнозвучных и действенных слов для выражения того же незыблемого содержания, которое древле столь мощно выявляли “старые” слова. И, быть может, новых слов ему не потребуется: быть может, в его просветленной и обновленной душе “старые” слова зазвучат с тою же призывностью и силой, с какой звучали они некогда в сердцах званных и избранных. Важно одно — исходить из церковного опыта, в нем искать вдохновенного указания для решения тех вопросов, которые перед нашим сознанием ставит текущая жизнь» .
Этот церковный опыт — как конкретно-бытийное познание Церковью подлинной жизни во Христе — и есть собственно то, что для православного русского сознания воплотилось в образе Святой Руси — как духовном смысле всей подосновы российской истории, российской религиозности и российской христианской культуры.
И действительно: Святая Русь — это одновременно земное и небесное братство великих христианских подвижников, это воинский и монашеский подвиг, это здоровые формы народной религиозности и национальной государственности. Но в не меньшей степени — это и вдохновенное «Слово о полку Игореве», и «Святая Троица» преподобного Андрея Рублева, это и наиболее просветленные стихи А. Пушкина, М. Лермонтова, Ф. Тютчева, книги Ф. Достоевского и А. Солженицына, древнерусские «зн;менные» богослужебные распевы и «Всенощная» С. Рахманинова…
Все эти драгоценные сокровища России могли быть созданы и накоплены лишь в условиях гармоничного состояния народного духа, которое веками обеспечивалось внутренним равновесием в нем «земного» и «небесного», то есть постоянной сверкой форм «внешнего действования» нации — с религиозно-нравственными ее устоями. И во всём этом также хранится, всем этим также доносится и поныне до нас неистребимый, вечно живой лик Святой Руси — тот образ святости, воплотить который в себе (пусть хотя бы в какой-то своей части) и обязан народ России.
Сама история показывает, что в этом собственно и состоит врученная нам Самим Богом задача нашего и общегосударственного, и общецерковного, и духовно-культурного существования.
Более того — устроение вселенского человеческого жития на евангельской основе остается, несмотря ни на что, неотменяемой духовной задачей всего человечества, перед которым всегда стоит единственный всеопределяющий вопрос: со Христом ли оно или против Него? И многое для положительного решения этой задачи зависит именно от того, в какой степени в грядущем лике России прояснится и проступит образ ее «небесного задания» — лик Святой Руси.
Как совершенно верно заметил в свое время А. Карташев, жизненный ответ мира Христу есть «проблема не наша только, частная, русская, а проблема всемирная. Всем народам придется на нее ответить решительно и окончательно. И не словами, а делами. Вопрос идет о жизни или смерти всего периода христианской цивилизации, хотя бы и лишенной силы и ослабившей себя безбожием. Вопрос идет не о данном, а о должном, не о том, что случилось и что есть, а что должно быть и что мы должны делать, несмотря ни на что. Стало быть, это вопрос нашей веры и верности слову Христову. А Он сказал: “Сын Человеческий, прийдя, найдет ли веру на земле?” (Лк. 18, 8). Открыто это нам  не для отчаяния и фатализма, как описание неизбежной гибели, а как призыв к спасению через веру и верность, хотя бы и немногих, “претерпевших до конца” (Мк. 13, 13; Мф. 24, 13). Предположим, что мы уже помещены в эсхатологические времена, и безверие все время стихийно расширяется, а вера идет на умаление. Тем более тревожно мы призываемся к крепчайшему стоянию со знаменем Христовым даже в арьергардных боях. Но это крайнее, необязательное предположение. Нам не открыты “времена и сроки”, и мы обязаны вести себя активно, как воины Христовы, в длящемся историческом процессе. Цели “в;инствующей Церкви” на земле остаются прежними, независимо от исторических перемен. И избранные органы строительства Царства Божия, как Россия, если они не отступили в основном, остаются на своих духовных местах. Вот глубинный смысл пророческого стиха Тютчева: “В Россию можно только верить”. То есть, несмотря на колебания, измены, разрухи, извращения, уничижения России в ее нынешнем безымянном, неузнаваемом виде, она для очей веры продолжает существовать как призванная быть неизменно “Святой Русью”, державной хранительницей Святого Православия до второго пришествия» .
И, как мы знаем, единственным водителем русского человека на его пути к «горнему» святорусскому первообразу своего «дольнего», земного Отечества всегда оставалась и остается Православная Церковь — это поистине «Небо на земле»!









                II. РОССИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ
          


                …сейчас праздник празднуют демоны. Все думают,
                что счастья достигли, а обратите внимание, какие у
                всех глаза: тоска в них, пустая тоска… А оттого, что
                без Бога только геенна может быть, только ад.

                Протоиерей Сергий Сидоров.
                Из воспоминаний об октябре 1917 г.


                Факт изнасилования и  убийства великой
                страны — налицо… Он останется  голым и гнусным
                актом  глупости  и  безволия  того  слоя  российской
                интеллигенции, который несет ярлык, отныне роковой
                и жгучий ярлык — интеллигентский демократизм.

                И. Шмелев


                1. НА ПУТИ К ПРЕДАТЕЛЬСТВУ ЗАВЕТОВ
                СВЯТОЙ РУСИ


                «Начало болезней»

Более девяти веков Русская земля жила как земля христианская и всё-таки впала к началу XX столетия в тяжкую греховную болезнь богоотступничества, оказавшись по своей же воле ввергнутой в пучину революционного разорения, убийства миллионов граждан, в духовном же отношении — во многом бессмысленного, а то и просто гибельного для человеческой души существования.
И вполне закономерно, что мы и поныне пожинаем плоды всё того же прошлого революционного беснования, итоги которого грозят нам теперь чуть ли не прямым развалом государства и вполне возможным в будущем (если мы так и не возьмёмся за ум) рассеянием нас по лицу земли, подобно евреям, не принявшим Христа, — а то и постепенным полным вымиранием…
Откуда всё это, почему и как это произошло? Когда и как начали определяться наши беды? В чем суть искажений исторического пути России, в чем наши измены, в чем наша болезнь? Ведь лишь уяснение сути последней и может дать возможность определить необходимое нам лекарство… И здесь незаменимой для нас помощью в первую очередь оказывается четко выраженная позиция Церкви, дающей справедливую и духовно трезвую оценку как самому феномену октябрьского переворота 1917 года — с его изначально богоборческими устремлениями, так и всей коммунистической идеологии, всем ее псевдорелигиозным идейным соблазнам, всей безбожной и бесчеловечной практике большевизма.
Обратимся же к этой церковной оценочной характеристике истоков и мучительного течения коммунистической болезни в России.

…Поворот российской государственности (в лице представителей ее высших кругов) к искушению «прогрессизмом» западного типа явно наблюдается уже на завершающей стадии исторического пути собственно Древней Руси — в эпоху позднего Средневековья.
Первоначальные корни измены со стороны части русских людей своему религиозно-национальному пути, измены христианскому образу «Святой Руси», уходят, по крайней мере, в XVII век: первые открыто прозябшие ростки этого искажения самого смысла православной жизни мы видим уже в эпоху Царя Алексея Михайловича (впрочем, исподволь они прорастали даже и при Иване Грозном и Годунове); пышным же цветом ядовитое древо государственной казенной «религиозности» (в полупротестантском обличии) расцвело уже при Петре I.
Подтачивание «святорусских» начал российской жизни в период правления Царя Алексея выразилось главным образом в трех жизненных явлениях той поры.
Первое: начавшееся поверхностное, практически преимущественно «обывательское» увлечение сугубо секулярными достижениями мира культуры Западной Европы (причем — скорее на уровне «цивилизационном» или даже «цивильно-бытовом», чем на уровне подлинно ценностно-культурном), увлечение, исподволь разрушавшее всю прежнюю многовековую систему православного мировидения и саму религиозную доминанту как национальной российской государственности, так и самой нации.
Второе: разрушение единства церковной жизни, появление «раскола» и, безусловно, — при всей необходимости утверждения единообразия и большей осмысленности, а также искоренения ошибок в богослужебной и вероучительной жизни Церкви, — проявившееся при этом небратское, церковно же и общественно разрушительное отношение к противившимся реформам «старообрядцам», внесшее дополнительное взаимоотчуждение и поляризацию в русское общество; при этом, естественно, во многом был не только подточен нравственный авторитет Церкви, но стала зарождаться и критическая (пока подспудная) рефлексия в отношении самих нравственных императивов церковной жизни, а порой уже — и сам;й православной веры (что и выливалось со временем то в религиозный индифферентизм, то в вероисповедный релятивизм: уже и протестантизм некоторым казался не столь соблазнительной и опасной вещью, как прежде).
И, наконец, третье: в процессе «раскола» оказался во многом расколотым и традиционный для классической Древней Руси «симфонизм» между властью, условно говоря, светской и властью церковной — Царство уже и при Алексии «Тишайшем» значительно подмяло под себя Церковь, но особенно процесс этот (по существу — начинающейся секуляризации государственных структур, а затем и постепенного обмирщения всей государственной жизни) усилился при Императоре Петре.
Корни нашего духовного падения в значительной мере уходят в активно воспринятую на рубеже XVII—XVIII столетий русскими верхами ценностную шкалу западно-европейского хозяйствования и государственности — в том виде, в каком они сформировались именно под религиозным влиянием самого по себе уже весьма секулярного Протестантизма.
Свойственные протестантскому обществу деловитость, практицизм, ориентированность на земные блага (Царство Небесное — и так уже наше!), регламентированность и государственной, и «церковной» жизни — все эти, «удобные» для полусекулярного государства (а Россия им исподволь и становилась) свойства, особенно привлекавшие Петра, применяясь на практике, оставляли весьма малое жизненное пространство для существования в Русской Империи — былой «Святой Руси».
Начавший совершаться государством уход от живой веры в религиозную казенщину, насаждавшуюся Петром (в церковном отношении человеком вообще весьма недалеким, хотя и не безбожником), естественно, способствовал внутреннему духовному расслаблению страны.
Преимущественно и все прочие царствования XVIII века лишь упрочивали в стране условия, постепенно ведшие к духовной коррозии нации, а в итоге — к отходу от живого чувства Бога, от веры, от самой Церкви, что еще через столетие, будучи усугубляемо новыми историческими обстоятельствами антихристианского и антицерковного характера, вполне закономерно и привело к революции.
Хотя отдельная христианская личность, из которых непосредственно и состоит Церковь, могла вполне свободно жить в Боге и по Богу даже и в не слишком каноничных «синодальных» рамках церковной жизни — достигая притом нередко замечательных высот личной святости, сама Церковь — как целое — этой свободой в рамках государственного регламента, сохранявшегося со времен Петра  и вплоть до революции, не обладала.
В результате исподволь обезбоживалось, обмирщалось, а далее, естественно, и революционизировалось всё общество, соблазняемое первым революционером — сатаной; более того — зараза религиозно-индифферентного либерализма проникала даже и в саму уже Церковь (особенно в ее управленческую синодальную верхушку), обессиливая ее, «приземляя» и лишая всякой серьезной инициативы.
Поэтому вовсе не удивительно и даже чрезвычайно показательно, что когда Государь Николай II еще в начале революционного века, по некоторым сведениям, сам предложил восстановить патриаршество и даже предложил себя в качестве патриарха (с принятием монашества и им самим, и его любимой супругой), то есть был готов пожертвовать собственным семейным счастьем ради укрепления Церкви, ради восстановления канонических норм в ее жизни и ради общего «умирения» всё более разцерковлявшегося общества, ответом ему было полное недоумение, глухое замешательство и безотзывная немота (причем главное — не физическая, а, конечно же, духовная) всего Священного Синода! Впрочем, подобные же результаты секуляризации и духовного оскудения российского общества имели место уже в период бунтов 1905 года, до которых мы шли (медленно, но верно) в течение двух столетий.
Начальной же эпохой непосредственного зарождения будущей предреволюционной ситуации в России с полным основанием можно считать время царствования Петра I.

XVIII век — эпоха коренного изменения всей жизни Российского государства.
Безусловно в некоторых отношениях необходимая и неизбежная дальнейшая европеизация внешних, мирских сторон исторического бытия страны, явно тогда отстававшей от экономического и социального развития Западной Европы, должна была бы, однако, зиждиться на уважении и сохранении глубинных православных основ национального самосознания русского народа — чего, к сожалению, не произошло.
И здесь, конечно, имелось изначальное внутреннее противоречие: вряд ли можно было в достаточной мере гармонично примирить с традиционным восточно-христианским мировидением ту совершенно иную шкалу духовных и нравственных ценностей, что привносилась в Россию Западом — параллельно с усвоением ею новейших его достижений в технике, культуре, в системах администрирования, хозяйствования и даже быта. Смягчить это противоречие императорская власть и ее исполнительные структуры были обязаны, но, к несчастью, сделать этого они поначалу вовсе и не желали, а затем — уже и не смогли: трещина непонимания между ними и нацией превратилась за последующие полтора-два столетия — при активном посредничестве раскольников-революционеров — в почти непереходимую пропасть…
К началу XVIII века власть, первой соблазнившись житейскими «благами» европейской цивилизации и будучи готова заплатить за приобщение к ним любую цену, вполне искренне, однако, все еще считая себя защитницей Православия, в действительности духовно все более и более изолировалась от своего же православного народа: его глубинные сомнения, его внутреннее отрицание становящегося всё более откровенно «западническим» государственного пафоса в строительстве «новой России» были чужды российской властной верхушке, объединявшейся вокруг Царя Петра I, и, по сути, нисколько ее не интересовали. Не прислушивалась она и к голосу Церкви, призывавшей к необходимой здесь осторожности, — ибо желательная, еще византийского типа, церковно-государственная «симфония» (и прежде никогда не достигавшая необходимой полноты) самой же властью была в одностороннем порядке отныне почти разрушена.
Многое уже издавна (пожалуй, с XVI века) менялось во внутренней политике государства — и в ее основных векторах, и в системе не прокламируемых, а реальных государственных ценностей, — системе, явно становившейся все более мирской, секулярной. Особенно это проявлялось в выборе духовно-цивилизационных приоритетов самими Самодержцами и близкими к ним придворными кругами: постепенно все более притягательными для них становились элементы подчеркнуто-индивидуалистичного западного мироощущения, внешние «блага» европейского быта, и лишь для некоторых — весьма, к сожалению, немногих — элементы действительной культуры. Временами, как мы знаем, соблазны эти совершали целый переворот в душах отдельных представителей высших слоев России, что, однако, оставалось на первых порах всё же сугубо частным их делом.
Процессы подобного рода стали довольно резко ускоряться приблизительно с середины XVII века, когда через влияние таких, условно говоря, «западников» и началось искажение собственно духовной сферы российской общественной жизни — в первую очередь внутригосударственного бытия Церкви.
Пусть в каждодневной, так сказать «бытовой» стороне своего «частного», «личностного» существования русский Царь и оставался еще вполне верным, порой даже достаточно, как ему казалось, смиренным прихожанином соборного кремлевского храма, но сколько-нибудь послушным духовным сыном церковного главы страны — первосвятителя всей России (в сане ли московского митрополита, в сане ли, позже, патриарха), Государь уже себя не чувствовал — по крайней мере начиная с Ивана Грозного.
По-видимому, в этом, наконец, честно и со свойственной ему прямолинейностью признался себе Петр I... и отказался от патриаршества вовсе (как ему представлялось — раз и навсегда), посчитав непозволительной роскошью сохранение духовной «автономии» Церкви в условиях все более утверждавшегося абсолютизма власти.
Решиться уничтожить институт патриаршества в России Петру было тем более не трудно, поскольку православная «дедовская старина», при всей личной бытовой религиозности Царя, была ему глубоко чужда, а национальные культурные традиции не вызывали у него зачастую ничего, кроме раздражения и даже презрения.
Церковь же Петр вообще рассматривал лишь с точки зрения государственной пользы. Как заметил о нем один из наших славянофилов XIX века Ю. Самарин: «К несчастью Петр Великий понял религию только с ее нравственной стороны, насколько она нужна для государства. И в этом выразилась его протестантская односторонность. С своей точки зрения он не понимал, что такое Церковь. Ибо сфера ее выше сферы практической, и потому он поступал, как будто бы ее не было, отрицал ее не злоумышленно, а скорее по неведению… В факте Церкви Петр Великий видел несколько различных явлений, никак не неразрывных между собою: доктрину, к которой он был довольно равнодушен; обряды, над которыми он смеялся, как над пищей для бесплодного суеверия; и духовенство, которое он понимал как особый класс государственных чиновников, которым государство поручало нравственное воспитание народа. Но, так как духовное сословие имело назначение трудиться для государства и более никакого, то, следовательно, его устройство, управление, деятельность должны были условливаться государством, как частный орган целым» .
Что ж, поэтому и все проводившиеся Царем преобразования в сфере духовной и культурной жизни общества, особенно — в жизни церковной, во многом обретали черты протестантской Реформации; и как протестанты некогда выступили против римского «папства», так и Петр в конце концов (вполне закономерно) выступил против российского патриаршества. Второй «Государь», пусть и «духовный», ему был вовсе не нужен. Гораздо более удобен, по его понятиям, был бы личный секретарь по «религиозным вопросам»: такого он в результате своей «Реформы» и получил — в лице обер-прокурора Святейшего Синода.
После кончины в 1700 году Патриарха Адриана Царь отложил избрание нового первосвятителя, назначив временно исполняющим его обязанности — в качестве Экзарха (Местоблюстителя патриаршего престола) — Стефана (Яворского) , весьма образованного украинца, тогдашнего митрополита Рязанского.
Однако Стефан и находившийся под его началом «Освященный Собор» (недолго существовавший тогда архиерейский совет) оказались лишенными реальной церковной власти: отныне они ведали только делами «о расколе, противностях [т. е. выступлениях против. — Г. М.] Церкви и ересях» ; даже всеми назначениями на внутрицерковные должности распоряжался сам Царь и его приближенные.
Кроме того, и административно-хозяйственными делами Церкви с 1701 года ведал государственный «монастырский приказ» во главе с боярином И. Мусиным-Пушкиным. Приказ этот привел за два последующих десятилетия своей деятельности общероссийское церковное хозяйство к почти полному упадку.
В 1718 году Петр, решив учредить в целом «коллегиальную» (коллегии — своего рода министерства) форму управления государством, распорядился создать вместо «Освященного Собора» «Духовную Коллегию». Таким образом, патриаршее управление Русской Церковью окончательно заменилось по воле Царя управлением государственным, а по сути — светски-авторитарным. По свидетельству одного из близких сподвижников Петра — Андрея Нартова, тот выражался весьма решительно: «Богу изволившу исправлять мне гражданство и духовенство, я им обое — Государь и Патриарх» .
Тогда же по поручению Петра епископ Псковский, затем архиепископ Новгородский, Феофан (Прокопович) составил так называемый «Духовный Регламент» , в котором указывались права и обязанности Коллегии, ее устройство и состав. Все члены ее назначались самим Государем (ставшим тогда уже Императором), причем только трое из них являлись епископами.
Освященный Собор, превратившийся в Духовную Коллегию, по мысли Петра, необходимо становился обычным государственным, казенным учреждением, полностью подчиненным интересам секулярного имперского абсолютизма, что и не скрывалось Духовным Регламентом: «Сие же наипаче сильно есть, когда Коллегиум — правительское под Державным Монархом есть и от Монарха установлено» (Ч. III, стат. 3).
О чуждом каноническому Православию западно-протестантском характере церковной реформы Петра, «идеологически» полностью проявившемся в Духовном Регламенте, кратко и точно говорит профессор-протоиерей Георгий Флоровский: «Смысл “Регламента” очень прост и ясен. Это есть программа Русской Реформации» .
14 (27) февраля 1721 года состоялось торжественное открытие Духовной Коллегии, получившей по просьбе ее членов наименование Святейшего Правительствующего Синода.
Следует, однако, справедливости ради заметить, что в этом переименовании Коллегии в Синод нашла свое выражение все же некоторая (и весьма принципиальная) трансформация самой сущности новосоздаваемого церковного ведомства — произошедшая уже в самый момент его возникновения. Как считают некоторые церковные историки, Промыслом Божиим даже такой имперский, протестантский по форме, «коллегиум» тогда же приобрел некоторое подобие «соборного» правления Церкви (пусть даже непосредственно архиереев среди членов Синода поначалу было не более трети, а все остальные — государственные чиновники!). И, несмотря на то, что Синод был создан Петром с целью лишить Церковь всякой автономии, указав ей на вполне подчиненное отныне ее место в Российской Империи,  сама церковная жизнь никак не могла уместиться в жестких рамках государственных установлений: Дух Божий всегда оставался в ней свободным!
В своих священных духовных недрах Церковь в целом все так же продолжала жить «по Христу», а не «по Империи»: Православие в России и после церковной реформы Петра, совершенно «неканонической по ее замыслу, по ее принципам и способу проведения в жизнь» , оставалось самим собой.
Святой митрополит Московский Филарет (Дроздов) писал впоследствии по этому поводу, что «Петр... прельстился проектом Лейбница [тот был лютеранином. — Г. М.] о коллегиях, в том числе и о Духовной Коллегии, которую у протестанта перенял Петр, но которую Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод...» . При этом источник петровской реформы святитель усматривает прежде всего в обмирщении самой власти, а отсюда и в ее недостаточном почитании Церкви. Как продолжает митрополит Филарет: «…светская власть начала тяготеть над духовною... Было время, когда в России не было ни патриарха, ни Синода, а только митрополит. Но власть светская искренне чтила духовную власть и ее правила (установления); и сия имела более удобства действовать с ревностью и одушевлением. Вот в чем дело!»
По сути, можно сказать, что петровской реформой само бытие Царства Божия, являемого и осуществляемого Церковью в нашей земной жизни, оказалось в значительной мере ограниченным и закованным в ц;пи секулярных законов Царства Кесаря.
В итоге, «несмотря на личное благочестие отдельных носителей короны, постепенно слагавшиеся новые основные законы почти с грубостью и с жестокостью формулировали создавшееся новое положение Церкви в абсолютистском государстве. Исчез сидящий рядом с царем православным патриарх, исчезла и идея особого автономного канонического законодательства. Источник всего права, в том числе и для Церкви, — единственный: власть светского монарха. Церковь в подчиненном ему аппарате министерств и ведомств есть лишь одно из министерств или ведомств, а именно «Ведомство Православного Исповедания», сокращенно: «В. П. И.», — классический штемпель на всех официальных бумагах всего церковного управления синодального периода» .
Около двухсот лет продолжалось подобное пленение внешних сторон жизни Русской Православной Церкви Империей, осознававшей и осуществлявшей себя, к сожалению, преимущественно (особенно в XVIII столетии) в западноевропейских формах государственного бытия. Формы же эти, как правило, оставались весьма чуждыми национальной (природной) органике российского общества, всего российского народа, ибо новое имперское самодержавие далеко уже отстояло от прежнего (с той или иной степенью смирения, но всегда подлинно воцерковлённого — по самому своему внутреннему православному духу) «самодержавства» — сначала великокняжеского, а затем в известной мере и царского.
Происходившее затем на протяжении всего XVIII столетия полное реформирование государственных, церковных и общественных институтов России, практически не учитывавшее православного духовного менталитета нации, привело в результате к внутреннему расколу последней — на фоне во многом поверхностного заимствования не слишком органичных для Руси западных форм ее последующего существования.
Но, пожалуй, главное, — это способствовало началу все более затем ускорявшегося разрушения религиозно-нравственных основ сам;й российской государственности, что со временем самым непосредственным образом и привело к появлению в России возможности революции.
«Западнически» ориентированные российские либералы XIX века, однако, вовсе — по самой умственно-однобокой настроенности своей — не осознавали духовно-исторической ответственности Петра за все дальнейшие не только успехи, но и беды России, рассматривая и те, и другие (особенно — наступивший духовный раскол русского общества) именно как естественный и во многом благой и исторически закономерный итог того переворота, что совершил в стране первый ее Император.
Лишь немногие тогда представители духовно трезвой и подлинно отечественной мысли давали уже тогда столь здравую и объективную оценку его деятельности, какую дал ей, например, Н. Гоголь, писавший (в силу внутренней важности его размышлений по этому поводу дадим здесь довольно развернутую цитату): «Петр открыл ход русским в Европу просвещенную, развитую, получившую гражданственность. Он сделал пользу: бери и забирай все лучшее, что там ни есть готовое, пополняй чего недостает. Но русский народ невоздержан. Он перешел границы всего и впал в крайность. Жадно он схватился за все, что нужно и не нужно. Втянувшись в разветвления роскоши и бесчисленную мелочь, позабыл совершенно то, что есть в своей земле; восхитившись оригинальностью и странностью европейского быта, задумал перенести его к себе, точно как будто возможно позабыть, что Европа развилась оттого так, что развилась из своих начал [подчеркнуто мной. — Г. М.]. На Европу нужно было глядеть не породнившись, не обессилев [в смысле: «не обессилев» в своих собственных духовно-жизненных началах. —  Г. М. ]. Если дом уже состроен по одному плану, нельзя ломать его.  Можно [прежние] украшения убрать, отлично отделать всякий уголок по-европейски. Но ломать капитальные стены строенья — это нелепость, это почти то же, что поправлять дело рук Божиих. От этого произошло, что собственно русское в России мало подвинулось, несмотря на 100 лет беспрерывных подправок, переделок, хлопот и возни. В науках, искусствах, в образе жизни, а пуще всего в голове русского человека произошло хаотическое смешение всего. Все пробы заведений, чем далее, тем более становились неудачны, оттого русский, чем более входил в европейскую жизнь, тем более позабывал свою землю и тем менее мог знать, что ей более прилично [т. е. приличествует, соответствует. — Г. М.]. От этого все прививки были неудачны, не принимались.
…Каждый переломал, перековеркал всё у себя и ничего не установил нового…»  И — как итог всему сказанному: «Страсть к обезьянству стала так велика… приучили к строенью воздушных замков и сделали людей неспособными к практическому делу…»
И вновь повторим: не эта ли утрата способности к творческой, практической  труднической эволюции и замена ее жаждой «воздушных замков» и стали со временем движущей силой революции — в соблазненной еще Петром России?
К сожалению, многие наши даже и современные «либерал-патриоты», так сказать, прогрессистского направления, исходя из исторически наивных (целиком, естественно, апологетических — их «так учили» в советской школе) представлений о роли Петра в становлении имперской России (а роль эта, конечно же, была весьма двойственной) всё еще продолжают воздвигать ему очередные, порой весьма монструозного характера, монументы, не осознавая весьма простой истины: насколько Петр был созидателем, настолько же, если не больше, он был и разрушителем русской жизни как таковой!
Следует, впрочем, заметить, что необходимая общая характеристика этого сложнейшего периода российской истории со временем становится все трезвей и объективней. На смену наивно-восторженным панегирикам Петру, столь типичным для историософски недалеких «просвещенческих» кругов российского общества XIX века, равно как и в противовес искусственно и фальшиво раздувавшемуся большевицкой пропагандой культу «прогрессивного» Императора-преобразователя (в параллель к образу «великого преобразователя» всех времен и народов — самого Сталина), постепенно приходят более разумные и многогранные оценки «петровской» эпохи.
Так, касаясь духовно-государственной роли Петра I и его преемников на Российском Престоле в XVIII столетии (во многом, действительно, замечательно созидательной, но и в огромной же мере — разрушительной!), талантливый публицист-политолог, убежденный монархист И.Л. Солоневич (1891—1953) отмечал в одной из статей, что современная национально мыслящая интеллигенция России все ясней и ясней сознает важнейшую для русской истории мысль: именно в эпохе Петра и следует видеть исподволь прораставшие «корни революции» .
И здесь он безусловно прав.
Ведь во многом именно вследствие начатой Петром ломки страны, стремления уложить ее в прокрустово ложе протестантского европеизма и началось постепенное духовное искривление российского пути: именно это резкое нарушение естественного хода исторической жизни Руси весьма способствовало впоследствии большевицкой попытке переломить вовсе становой хребет нации, уничтожив православную по своим истокам национальную российскую духовность — через уничтожение самой Церкви в России.
Результат петровских реформ по ограничению православных начал в русской жизни и русской культуре известен: полная в дальнейшем беспомощность страны Александра Невского и Сергия Радонежского перед натиском апокалиптического зверя безбожного большевизма!
И потому с полным правом И. Солоневич утверждал в той же статье: напрасно некоторые «искренне полагают, что если русская монархия есть лучшая форма правления, то вышеуказанная аксиома применима для всех носителей верховной власти, от Рюрика до Николая II, и что за тысячу лет не было ни одного провала. Провалы были. И самым страшным из них был петровский провал» . При этом он особо подчеркивал: «…моя оценка “достижений” XVIII века, Петра и его преемниц, есть не моя или не только моя оценка — эта оценка есть оценка… новой русской национальной интеллигенции» .
Здесь же И. Солоневич весьма трезво характеризует и последствия петровских преобразований, определивших самый путь развития эпохи послепетровской, — буквально в нескольких строках и в столь типичной для него несколько резковатой, но всегда смыслово-точной манере: «Лет двести — двести пятьдесят Россия жила ненормальной жизнью. Ее образованный, правящий, привилегированный слой “оторвался от народа”, от его традиций, верований и прочего и прочего. Вследствие этого то, что у нас было от “культуры”, было сперто с Запада. То, что у нас было “от души”, от нации, от народа и прочего, всё это как-то застряло на уровне эпохи царя Алексея Михайловича.
“Царство на ся [т. е. в самом себе. — Г. М.] разделися” . Революции 1905 и 1917 годов… наше нынешнее положение — все это в конечном счете заложено в реформах Петра» .
И в самом деле: не учитывая всей мощи глубинного воздействия «святорусского» начала на многовековую жизнь Русского государства, пренебрегая духовным запасом Святой Руси, невозможно было создать внутренне бесконфликтную и органичную «новую» Россию — да еще по голландско-немецкому образцу! Ведь все те, немалые в общем достижения российской государственности, ее технического прогресса, ее секулярной культуры и дворянского быта — не были устойчивым результатом необходимо трезвого духовного отбора, попутной естественной выбраковки и последующей затем аккуратной прививки отдельных, положительных элементов западной цивилизации к восточно-славянскому древу Святой Руси. Нет, они стали итогом весьма скоропалительных, в основе своей зачастую лишь внешне-копийных, то есть, по сути, только околокультурных и, чаще всего, — лишь «тактического» рода (хотя и вполне решительных) революционных действий Петра и ближайших его помощников.
Эта явная копийность, лишь видимость «культурности» западноевропейского образца еще долгое время — по крайней мере не менее века — оставалась постоянной родовой чертой большинства петровских и послепетровских «прогрессистов»: через прорубленное Петром окно в Европу ее можно было относительно неплохо видеть, наблюдать, но проходить сквозь него туда — вместо двери — было не слишком удобно.
И результаты вот этих-то внешних наблюдений, приложенных к внутренним реалиям российской жизни (в значительной мере искусственно и вполне варварскими методами, без необходимого уважения к самим себе), и стали видимостью «преобразования» России в XVIII веке, ибо последнее на самом деле еще долгое время оставалось «преобразованием» сугубо внешним — только отдельных элементов «мира сего», будучи отторгаемым внутренней, более религиозно восчувствованной сущностью русской народной жизни.
Органика же нашего отечественного исторического процесса была при этом нарушена в корне. Постепенно само общество все более и более разъедалось ядовитыми испарениями западного псевдопросвещения: Россия все более и более теряла свой неповторимо русский облик… Троянский конь поверхностного европеизма, завезенный к нам Петром, простояв посреди России два столетия, в конце концов совершил свое черное дело, взорвав былое духовное единство нации изнутри: одни в массе своей так и не научились цивилизованно пользоваться многовековой европейской культурой (их «сиюминутный» французский язык, десертный нож и накрахмаленные салфетки — не в счет), другие, ознакомившиеся с нею более основательно, — ухитрились при том во многом, если не полностью, подзабыть свою.
Петровские и послепетровские преобразовательные действия (и до сих пор кажущиеся некоторым вполне глобальными, общероссийскими) на самом деле почти никак не затронули самой души народа, совершаясь как бы в ином, параллельном ему измерении (так, дурь, — «баре тешатся!»); более того — они шли вразрез со всей многовековой прежней жизнью России (потому и «петровским»-то у нас всегда оставался один только Петербург), шли вопреки всему ее специфически православному мирочувствию, укладу и быту (усложненным к тому же элементами неизжитого протославянского язычества).
Отсюда все эти преобразования — ломающие страну «через колено», преимущественно эмоционально-подогреваемые, а не сколько-нибудь глубоко продуманные, внутренне довольно безответственные, — не находили необходимого положительного отклика и понимания в народе, оставаясь, как правило, вполне чуждыми ему (такое же положение сохранялось и в XIX веке, и даже позже!), а потому и несли в себе глубочайшие внутренние противоречия «стратегического» порядка: дальнейшим результатом их «родовой» неорганичности мог стать только духовный раскол, внутренний разлад нации, что и произошло.
То, что это было именно так, и то, к;к сработала эта бомба замедленного сверхстратегического действия, подложенная под Русь-Россию ее недалекими и во многом «цивилизационно» наивными радетелями-«западопоклонниками», мы увидели в грянувших наконец антироссийских переворотах 1917 года — сначала в предательском Феврале, а затем, вполне закономерно, — и в откровенно разбойничьем Октябре.
Таким образом, глубинный результат начатых Петром преобразований оказался весьма трагичным. Подсознательно отторгаемый народом прозападническая поверхностная «культурная революция» верхов и, в то же время, параллельно происходившая постепенная утрата им самим прежней его «святорусской» первоосновы, долгое бесперспективное противостояние этих непримиримых позиций, разлагавшее своей неопределенностью единую некогда нацию, привели в конце концов Россию в духовную пустыню, а затем — значительную часть ее граждан — и к полному нравственному одичанию. И многое из этого есть прямой результат не слишком дальновидных «прогрессистских» устремлений Петра.
Петр, конечно же, мечтал, пусть и на костях «непросвещенных» пока российских мужиков, о будущем благоденствии России… Но вместо этого мы получили цивилизационно, на основополагающе-фундаментальном уровне, внутренне разобщенное общество, с абсолютно чуждыми друг другу социальными слоями, говорившими на совершенно разных — в духовно-культурном отношении — языках. Постепенно возрастал (уже начиная с ранних масонов и «декабристов») и ядовитый «просвещенчески»-бунтарский плод этого раскола, особенно быстро ставший созревать в условиях богоотступнической и поверхностной, разночинной «образованщины» второй половины XIX века: плод этот — революция, со всеми ее миллионами ни в чем не повинных граждан, замученных новейшими благодетелями человечества — «прогрессистами»-«большевиками».
…В принципе уже давно существующий критический взгляд на суть петровских преобразований, — несмотря на продолжающееся у нас усилиями некоторых наших историософски недалеких «либерал-патриотов» воздвижение памятников самому Петру — становится постепенно все более распространенной в кругах объективных и трезво мыслящих историков России.
В приложении к нашей духовной истории и к ее неразрывной двоице «Церковь—Государство» весьма жесткая оценка неуемных прогрессистских устремлений Петра дается, например, и таким известным современным культурологом и историком, как В. Махнач.
Вот что говорит он, в частности, об изначальной потенциальной угрозе православным основам российской жизни, содержавшейся в реформах Петра (а значит — и угрозе самой этой жизни в дальнейшем): «Вспомним, что предложил Петр России. Он предложил поменять свою великую культуру, перестать быть страной восточного христианства и стать одной из стран западного мира, перейти в другой культурный регион, в другой суперэтнос. Это не прямая измена Вселенскому Православию, но ситуация, делающая для человека сохранение Православия затруднительным. Последовав за Петром, русский человек оставался бы православным только по вероисповеданию, перестав быть православным по культуре (последнее в конечном счете ведет к перемене веры). <…> Между тем следует помнить, что Россию как империю, Православное Царство создала Вселенская Церковь, создала в качестве преемницы погибающей Византии» .
Действительно: если Петр желал как можно скорее растворить душу России в Западной Европе, а, например, раскольники-старообрядцы, напротив, жаждали абсолютно нетворческого, косного изоляционизма, то именно только трезвая и живая суть Вселенского Православия, сохранявшаяся в нашей «никонианской» Церкви, продолжала поддерживать святорусское начало в дальнейшей жизни России, а отсюда и саму подлинную российскую государственность — даже в ее послепетровском, «пореформенном» состоянии. И, как заключает тот же историк: «лишь никонианство (пора это обозначение культурной принадлежности произносить с достоинством!) сохраняло Россию не только страной православного вероисповедания, но и православной империей, лидирующей страной православной культуры» , то есть страной, не растворявшейся в западно-европеизме, но авторитетно возглавлявшей Европу Восточную, а потому и не нуждавшейся ни в каком изоляционизме, — страной, всегда готовой ко «всемирной отзывчивости» — но только на условиях постоянной своей верности Вселенскому Православию.
Сегодня же именно это и продолжает быть самым ненавистным для всех современных «реформаторов»; именно это и пытаются заставить русского человека забыть «нынешние западники, потомки революционеров-цареубийц, наследники петровских реформ, лишающие Россию ее исторических земель, предающие балканских православных, выдающие за Россию бывшую коммунистическую РСФСР» .
…В результате реформ Петра религиозная жизнь самой гущи народа — с одной стороны, и его верхов — с другой, начинает протекать как бы в разных пластах общественного бытия. Отсюда — все более усугублявшееся непонимание друг друга, все более ширившаяся пропасть между ними, духовный раскол нации.
Падение государственного авторитета Церкви, естественно, отнюдь не способствовало росту ее влияния на общество. Связывавшие Церковь государственные узы во многом лишали ее возможности реально (а не символически — как того по существу требовала «христианнейшая» власть) исполнять свой важнейший долг — быть Матерью и Путеводительницей православного русского народа.
В свое время известный публицист-славянофил И.С. Аксаков так писал  о трагических последствиях синодального строя для церковной жизни: «...убыла душа; подменен идеал, т. е. на месте идеала Церкви очутился идеал государственный, и правда внутренняя заменена правдой формальной, внешней... Церковь со стороны своего управления представляется теперь у нас какой-то колоссальной канцелярией, прилагающей с неизбежной, увы, канцелярской ложью порядки немецкого канцеляризма к спасению стада Христова» .
Но только лишь с начала XX века власть — сначала с запоздалым сожалением, а вскоре и с ужасом, — смогла увидеть наконец, к чему привело Россию насилие Империи над Священством.
Однако было уже поздно что-либо исправить и изменить... Нация, не имевшая в необходимой мере и с необходимой широтой (более чем в течение двух столетий!) свободного, живого и творческого духовного «окормления» — иначе говоря, духовного водительства Церкви , с тем большей легкостью рухнула в революционную бездну. И одной из важнейших причин такого смертоубийственного пути России следует признать именно начавшуюся при Петре I насильственную государственную секуляризацию самой Церкви!
Как весьма образно выразился по поводу уничтожения Царем патриаршего возглавления Церкви известный православный деятель и талантливый богослов, святой новомученик, архимандрит (впоследствии архиепископ) Иларион (Троицкий) в своей речи осенью 1917 года на церковном Поместном Соборе, восстановившем наконец в России патриаршество: «Орел Петровского, на западный образец устроенного, самодержавия выклевал это русское православное сердце. Святотатственная рука нечестивого Петра свела первосвятителя Российского с его векового места в Успенском соборе» .

Вполне естественно, что все более усиливавшаяся протестантская направленность петровских преобразований в религиозной области определяла тогда и саму церковную жизнь России, а отсюда — и всю российскую жизнь в целом, в которой животворящему духу Церкви постепенно оставалось места все меньше и меньше…
Начиная уже с первой четверти XVIII века, внутри самой Церкви, среди ее священноначалия — в лице ее архипастырей, зачастую уже не было прежнего необходимого единства: одни архиереи, продолжая предшествующую линию Патриарха Адриана, пытались хоть как-то сопротивляться новым реформаторским веяниям, считая Петра чуть ли не «антихристом»; другие (порой достаточно беспринципно) способствовали Царю в его огосударствлении Церкви.
Впрочем, любое сопротивление петровской программе частичной «реформации» Российской Церкви не могло быть сколько-нибудь серьезным и последовательным. Даже и такие, поставленные поначалу Петром во главе «церковного дела», относительные традиционалисты, как знаменитый составитель «Четий Миней» (Житий святых) святитель Димитрий, митрополит Ростовский, как святитель Митрофан, первый епископ Воронежский, или даже сам Стефан Яворский, митрополит Рязанский, глава Освященного Собора, фактически не имели никакой власти в Церкви. И хотя тот же Владыка Стефан, будучи, по сути, тогдашним неформальным возглавителем Российской Церкви и воспринимая притом значительную часть реформ Петра безусловно отрицательно, ничего не мог изменить, поскольку сам Собор полностью находился во власти Государя, «под Державным Монархом»!
Лагерь же сторонников Петра среди российских архиереев возглавил весьма талантливый, но достаточно циничный и осторожный интриган Феофан (Прокопович), чье православие вообще было весьма сомнительным и в ком властолюбие и гибкая совесть сочетались с явной увлеченностью протестантизмом.
Несмотря на сопротивление Владыки Стефана, Петр велел посвятить Феофана в сан епископа Псковского, превратив его вскоре в своего рода бессменного «министра духовных дел» России; таковым тот оставался еще немалое время и после смерти Петра — в последующую пору немецкого засилья при императорском дворе.
Какой поддержки Православия можно было ожидать от архиерея, о котором известный церковный писатель начала XX века Е. Поселянин (расстрелянный впоследствии большевиками) с сожалением замечал: «страшно подумать, сколько великих сил его израсходовано на подпольную борьбу, на доносы, шпионство, на широко раскинувшуюся деятельность политического интригана, в которой ему можно приискать одно лишь извинение: чувство самосохранения. Наконец, невольно приходится жалеть, что великий ум Феофана не был озарен тем пламенем веры, которое бы осветило в его глазах иначе многие из явлений в церковной жизни того времени и сроднило бы его с тем русским народом, духу которого так чужд Феофан-европеец» .
Не намного лучшим и не менее приниженным оставалось положение Церкви и при двух российских Императрицах — Елисавете и Екатерине II (до замужества — принцессе Софии Августе Анхальт-Цербстской).
Если Елисавета, по крайней мере, отличалась самым искренним личным благочестием, способствовала поддержанию храмов и монастырей, а также учредила ряд новых епархий (хотя так и не пошла на отмену антицерковного законодательства Петра и не восстановила Патриаршества), то Екатерина положение Церкви только ухудшила — хотя порой и не прочь была сыграть роль «просвещенной христианки». Внутренне же она оставалась более всего язычницей, почти не чувствовавшей живого духа сердечного и искреннего Православия.
Не удивительно поэтому, что парадоксальным образом некоторые из обер-прокуроров Синода, назначавшихся Екатериной, оказывались или безбожниками, или ворами-растратчиками, или теми и другими одновременно. Вспомним хотя бы П. Чебышева, отставного военного, не стеснявшегося при толпе народа вообще заявлять, что «Никакого Бога нет!», а на заседаниях Синода сопровождать свои выступления нецензурной бранью; в довершение же всего он попросту украл 10 тысяч синодских денег!
К тому же Екатерина навеки опозорила свое имя конфискацией части церковных земель (в основном — монастырских) и закрытием в 1763—1764 годах множества древних русских обителей. В результате в Великороссии сохранилось из 732 монастырей — 161, из 232 женских — всего 39 !
На такое насилие государства Церковь могла ответить лишь глухим ропотом недовольства.
Открытыми противниками секуляризации церковного имущества выступили только два святителя: один из них — уволенный Екатериной за противление ей митрополит Тобольский Павел (Конюшкевич), замечательный подвижник, у гроба которого впоследствии совершались многочисленные исцеления (Московским Собором 1917—1918 годов даже ставился вопрос о его канонизации); другой — знаменитый митрополит Ростовский, истинный мученик, святитель Арсений (Мацеевич, или Мациевич), канонизированный Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в 2000 году — именно как защитник свободы Церкви от  посягательств государства (в данном конкретном случае — от самой Императрицы, лишившей его сана и протаскавшей долгое время по ссылкам и тюрьмам, где он и скончался «в узах» в Ревеле — в 1772 году) .
Вполне естественно, что в результате такой неуважительной имперской политики по отношению к Церкви ее прежнее мощное духовное влияние и авторитет начали исподволь терять свою прежнюю силу. В то же время в весьма поверхностно «образованной» части общества  (особенно в высших его слоях) всё большую популярность стали приобретать лукавые идеи западноевропейского «Просвещения», нередко сдобренные изрядной дозой дешевого и довольно примитивного атеизма — в духе Вольтера и Дидро.
Тем не менее русский народ в целом продолжал жить своими религиозными традициями: тысячи и тысячи православных продолжали спасать свои души в монастырях; в глубине России возгорались великие светильники духа — святители Иоасаф Белгородский и Тихон Воронежский, блаженная Ксения Петербургская, преподобный Паисий Величковский и преподобный Серафим Саровский; уже готовился к святительскому подвигу будущий митрополит Московский,  премудрый Филарет (Дроздов); сочинял исполненные религиозного пафоса оды Державин, а Суворов — традиционные акафисты и просился в монастырь (но его посылали в альпийские походы) .
В то же время в столичных кругах потихоньку распространялась безбожная «просвещенческая» зараза, возникали (в качестве западноевропейских филиалов в России) масонские ложи, появлялись уже и первые псевдохристианские секты.
Тягостное влияние западных атеистических идей на русское общество в эту эпоху церковный историк середины XIX века архиепископ Филарет (Гумилевский) охарактеризовал следующим образом: «Злостными клеветами энциклопедистов на религию увлекались до того, что не только забыли думать о религии как об основе гражданского благоустройства, но боялись ее. Под фирмой гуманизма отворяли дверь настежь неверию, распутству и суеверию, как будто все это не унижение человечеству. Писали и хлопотали о человечности, о свободе и правде, а не понимали, что без христианской основы все это — хуже, чем мечты, так как на практике оказывается деспотизмом эгоизма. Философская мораль их наплодила ловких грабителей казны и таких же душителей слабого, от которых государственный организм доходил до крайнего расстройства; педагогия их воспитала жажду тщеславия, развила вкус к светскому легкомыслию, праздной потере времени и распущенной жизни» .
В такой разлагающей атмосфере легкомысленной бездуховности, а порой и подспудного неверия, уже проникавшего при Екатерине II в высшие государственные круги, естественно, не могло быть и речи о каком-либо уважении исконных прав Церкви (тем более, что в послепетровскую эпоху неоднократно попирались и права самих российских монархов — вспомним о дворцовых переворотах XVIII века!)
Соблазны западноевропейского просвещенческого безбожия, обмирщение российского сознания, утрата национальных духовных корней в высших кругах общества — всё это накладывало свою тяжкую печать на порой искажавшийся теперь до неузнаваемости древний лик христианской Руси. И многое отныне говорит нам о том, что кризис, наступивший в жизни страны с утратой былой полноты ее православного миросозерцания, в этот период отечественной истории еще более усилился.
Лишь Церковь, как и прежде, оставалась единственной реальной духовной опорой, единственной скрепой общества, раздираемого внутренними противоречиями. Однако животворное влияние Православной Церкви все более ограничивалось не только враждебным ей эгоистичным и своевольным «самостным миром», но, как мы знаем, даже и самим государством — хотя и претендовавшим на именование себя православным, но, по сути, становившимся все более безрелигиозным, а порой и вовсе языческим — в новейших своих гражданских основах «разумного эгоизма».
Только христианская вера народа, только смиренный подвиг российского иночества в его молитвенной брани с губительным безбожием упорно продолжали хранить заветы Святой Руси — и «врата адовы» не одолели ее, и «тьма не объяла» ее «до конца».
Борьба с религиозным равнодушием, тем более с наступающим исподволь бесчеловечным атеизмом, — становится теперь для России поистине делом жизни и смерти: под знаком этой борьбы, особенно обострившейся во второй половине XIX века, и проходит отныне всё её дальнейшее историческое бытие.


                «В преддвериях развязки всему»

Два века — XVIII и XIX — в истории российского Православия принято называть «синодальным периодом» — временем, когда, как уже говорилось выше, Государство пыталось превратить Церковь лишь в некое казенное «Ведомство Православного Исповедания», придавая ей (даже, казалось бы, само того не желая) оттенок какого-то анахронизма, чуть ли не остатка «благочестивой древности».
Но, как совершенно справедливо отмечал известный богослов и церковный писатель, священник Александр Шмеман, «и под этим, ставшим до конца чуждым, государственным прессом — жизнь Церкви не замирает, и “синодальный период”, вопреки очень распространенному убеждению, никак нельзя считать временем упадка, оскудения духовных сил, какого-то вырождения. <...> За официальной, сложной, трагической историей Петербургской России мы видим снова и снова другую, никогда не прекращавшуюся: историю медленного собирания духа, “стяжания благодати”, просветления почерневшего человеческого образа — неизреченной славой Первообраза. Свести историю России к истории ее культуры, к политической борьбе, к общественному движению, к экономическому развитию и забыть этот “полюс” святости — притягивающий к себе столько людей — и совсем не из одного “простонародья”, это постепенное, но такое вдохновляющее внутреннее освобождение Православия от своей “казенной” судьбы, значит проглядеть что-то самое существенное в духовном пути России и всего Православия — в “судьбоносном” девятнадцатом веке, когда уже поднимался занавес над “свершениями” двадцатого» .
Важнейшее достижение Российской Церкви в XIX веке — начало возрождения в ней монашества и новый, удивительный расцвет православной русской святости, высшим проявлением которой в этот период стали такие духоносные старцы, как  преподобный Серафим Саровский и ряд иноков Оптиной пустыни, или же такие замечательные архипастыри, проповедники и церковные писатели, как митрополит Московский Филарет, епископ Игнатий (Брянчанинов), епископ и затворник Вышенский Феофан (Говоров).
С именем преподобного Серафима связаны одни из самых благодатных и духовно-глубоких страниц истории Православия в России . Это был воистину русский апостол христианской любви. Как никто более у нас, — пожалуй, кроме преподобного Сергия Радонежского, — Серафим Саровский смог воплотить в себе идеальный образ удивительно доброго, мирного и как-то особенно радостного святого. Недаром он порой так поучал духовных детей: «Веселость не грех, она отгоняет усталость, а от усталости ведь уныние бывает, и хуже его — нет. Оно все приводит с собою. Сказать слово ласковое, приветливое да веселое, чтобы у всех пред лицом Господа дух всегда весел, а не уныл был — вовсе не грешно... Нет нам дороги унывать, потому что Христос все победил, Адама воскресил, Еву освободил, смерть умертвил...» И завершал он эту проповедь важнейшим своим (по сути — Христовым!) заветом: «Радость моя, стяжи себе мирный дух, и тысячи вокруг тебя спасутся» . Преподобный Серафим, естественно, и сам пребывал в полноте Духа Божия, и даже мог показать другим — к;к эта полнота изливается на нас, грешных людей…
Свидетельство тому — замечательный рассказ его ученика Н.А. Мотовилова (среди найденных в 1902 году «Записок» последнего), где он поведал нам о беседе со старцем Серафимом в зимнем лесу во время снегопада — при котором он, однако, не ощущал никакого холода, объятый блеском и теплом окружавшего их пренебесного света .
Как пишет Мотовилов: «Я взглянул... в лицо его... Представьте себе, в середине солнца, в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека с вами разговаривающего. Вы видите движение уст его, меняющееся выражение его глаз, слышите его голос, чувствуете, что кто-то вас руками держит за плечи, но не только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет ослепительный, простирающийся далеко, на несколько сажен кругом, и озаряющий ярким блеском своим и снежную пелену, покрывающую поляну, и снежную крупу, осыпающую сверху и меня, и великого старца. <...>
— Что же чувствуете вы теперь? — спросил меня о. Серафим.
— Необыкновенно хорошо! — сказал я.
— Да как же хорошо? Что именно?
Я отвечал:
— Чувствую я такую тишину и мир в душе моей, что никакими словами выразить не могу!..»
О путях достижения подобного духовного просветления преподобный Серафим тогда же сказал ему так: «Молитва, пост, бдения и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божьего. Пост же и бдение, и молитва, и милостыня, и всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святого Духа Божьего... Заметьте... что лишь только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа. <...> Добро, ради Него делаемое, не только в жизни будущего века венец правды ходатайствует, но и в здешней жизни преисполняет человека благодати Духа Святого…»
Духовная высота, на которую поднимались подобные христианские подвижники, способствовала проявлению в них особого Божиего дара прозрения будущих судеб — и отдельного человека, и народов, — дара провидческого. Замечательно, что все они, как один, видели впереди и предрекали русскому народу страшные беды и кары Божии — за возможное грядущее, почти всенародное богоотступничество-«апостасию» и возникновение страшного безбожного «Царство хама» на месте великой России!
Тот же преп. Серафим Саровский, предсказывая будущие торжества в местах его духовных подвигов — в знаменитых ныне Сарове и Дивееве (торжества эти оказались связанными с его церковным прославлением в 1903 году — через семьдесят лет после кончины), предрек в то же время и и страшные бедствия, которые в будущем должны будут обрушиться на Россию, предсказал ужасные гонения на Церковь, неисчислимое число мучеников за веру и полное разорение монастырей. «Будет, — говорил он, — такая скорбь, чего от начала мира не было... Настанет такое время, что ангелы не будут поспевать принимать души... Когда век-то кончится, начнет антихрист кресты с церквей снимать, да монастыри разорять, и все до единого разорит» . И действительно, столетие спустя, в 1930-х годах, в России не осталось ни одного открытого монастыря — все они были разорены большевиками!
В то же время преподобный Серафим говорил и о будущем восстановлении, по его выражению, «Русско-Славянского Царства»…
Конкретное воплощение той начальной стадии охватившей впоследствии всю Россию небывалой прежде «скорби» (ибо прежние бунты типа Пугачевского не пытались сокрушать самых основ российской государственности), — скорби, о которой  не раз предупреждал преп. Серафим, можно видеть уже в известном восстании «декабристов» 1825 года: именно они впервые посягнули непосредственно на наш государственный имперский строй; и будущие основополагающие задачи большевиков — цареубийство и безбожное, «просвещенчески»-республиканское устройство — были уже вполне открыто заявлены «декабристами» в их политической программе.
Как никогда ранее, Запад смог оказать тогда свое разлагающее воздействие на оторвавшуюся от здоровых народных истоков жизни часть российского дворянства. Особенно способствовало этому состоявшееся во время Отечественной войны 1812 года близкое соприкосновение русских людей со значительно революционизированным и расцерковленным уже в ту пору западноевропейским обществом — с его лукавой и соблазнительной для многих либеральной идеей антихристианской псевдосвободы.
Поначалу идеи декабристов находили известную поддержку у части общества — недаром им одно время симпатизировал, например, молодой А.С. Пушкин (1799—1837). Однако для дворянской среды, в отличие от разночинцев, подобные настроения были не слишком характерны.
У того же Пушкина с ростом жизненного опыта достаточно скоро наступило полное духовное отрезвение. Он стал убежденным государственником-монархистом, последовательным «панславистом» (вопрошавшим в известном стихотворении «Клеветникам России»: «Славянские ль ручьи сольются в русском море?»); и со все более нараставшей душевной брезгливостью отзывался он о демократических началах в обществе, замешанных по большей части на эгоистическом индивидуализме — причем, как правило, с подспудной атеистической подоплекой.
Показательно, что уже незадолго до смерти, поэт, касаясь в одной из своих литературно-критических статей 1836 года сущности демократического «уложения» (то есть правления) в Америке, весьма резко утверждал, что среди «глубоких умов» прежнее, мало осмысленное уважение к этому «уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество... родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму... такова картина...» .

Церковь уже в это время почувствовала всю опасность начинающегося тайного подкопа со стороны доморощенных «просвещенцев»-«демократов», то обличая их устами святителя Тихона Воронежского, то разъясняя основы разумной, христиански-нравственной государственности — например, в проповедях и трактатах выдающегося церковного и государственного деятеля, святителя Филарета (Дроздова; 1782—1867), митрополита Московского.
Так Филарету принадлежит известное «Рассуждение о нравственных причинах неимоверных успехов наших в настоящей войне. 1813 г.» — посвященное, в частности, изложению взглядов святителя на внутренние основы православной государственности, на смысл государства как такового и на условия незыблемости последнего. Поскольку это вообще один из наиболее ранних трудов подобного аналитического характера в России, полезным представляется привести здесь хотя бы несколько отрывков, так сказать, принципиального характера — как своего рода пример «нравственно-политического» взгляда Церкви на проблему государства в целом.
В этом трактате Филарет пишет: «Что есть государство? Некоторый участок во всеобщем владычестве Вседержителя, отделенный по наружности, но невидимой властью сопряженный с единством всецелого. Итак, чем постояннее оно удерживает себя в союзе верховного Правителя мира соблюдением Его закона, благочестием и добродетелью, тем точнее входит во всеобщий порядок Его правления, тем несомненнее покровительствуется Им, тем обильнее приемлет от Него силы к своему сохранению и совершенствованию. Оставив Бога, оно может быть на некоторое время оставлено самому себе, по закону долготерпения, или в ожидании его исправления, или в орудие наказания для других, или до исполнения меры его беззаконий, но вскоре поражается правосудием, как возмутительная область Божией державы. <...>
Что есть государство? Союз свободных нравственных существ, соединяющихся между собою, с пожертвованием частью своей свободы для охранения и утверждения общими силами закона нравственности, который составляет необходимость их бытия. Законы гражданские суть не что иное, как примененные к особым случаям истолкования сего закона, и ограды, поставленные против его нарушения. Итак, где священный закон нравственности непоколебимо утвержден в сердцах воспитанием, верою, здравым, неискаженным учением и уважаемыми примерами предков, там сохраняют верность к отечеству и тогда, когда никто не стережет ее, жертвуют ему собственностью и собой без побуждений воздаяния или славы, там умирают за законы тогда, как не опасаются умереть от законов и когда могли бы сохранить жизнь их нарушением. Если же закон, живущий в сердцах, изгоняется ложным просвещением и необузданной чувственностью, нет жизни в законах писаных, повеления не имеют уважения, исполнение — доверия; своеволие идет рядом с угнетением, и оба приближают общество к падению» .
Все сказанное здесь, безусловно, имеет самое непосредственное отношение и ко всей последующей истории России, являясь особенно актуальным как раз в наше время — на путях поисков ею будущих путей своего государственного возрождения.
…Митрополит Филарет одним из первых в России предощутил надвигающуюся на нее страшную волну Бого- и человеконенавистнического атеизма. Уже в середине века он прекрасно чувствовал и понимал, что так называемое просвещенное общество, а за ним и «простой» народ начинают все более разлагаться в нравственном отношении — под влиянием идущих с Запада нигилистических идей, основанных на языческом поклонении благам «мира сего». Все это Владыка видел, скорбел, не раз говорил о грядущей опасности, но мало кто всерьез воспринимал тогда подобные предупреждения.
Предчувствуя возможность дальнейшего революционного развития событий в России, святитель Филарет однажды заметил — используя библейский образ «прогрессистского», богоборческого по своей сути, «вавилонского столпотворения»: «Кажется, уже и мы живем в предместьях Вавилона, если не в нем самом» .
Всё чаще и чаще, особенно с середины века, строки его многочисленных заметок и писем оказываются преисполнены тревогой о грядущих судьбах России: «…Мне и вечерняя заря нынешнего, и утренняя наступающего года не покажется светлой. Облака темнеют, наносится дальний гул грома, громоотводов или нет, или их ломают. Волны восходят. <…> Шатаются языцы. Людие поучаются тщетным. Из христианских обществ исходят мужие, глаголющии развращенная. Безрассудные хуления провозглашаются как мудрость. Соблазн и беззаконие открывают себе широкие пути. <…> Если хотя за один год взять все худое из светских журналов и соединить, то будет такой смрад, против которого трудно найти довольно ладана, чтобы заглушить оный. <…> Как наше время походит на последнее! Соль обуявает. Камни святилища падают в грязь на улицу. С горем и страхом смотрю я на изобилие людей, заслуживающих лишения сана…»
В известном смысле он был почти уверен в грядущих бедах, постепенно надвигавшихся на страну. Сохранился ряд свидетельств современников о такой прозорливости мудрого святителя.
«…Однажды, — вспоминал епископ Леонид (Краснопевков), — я сказал митрополиту Филарету (1865 г.), что было бы желательно закрепить письменно его взгляды, касающиеся до расхождения со старообрядцами. Филарет ответил: “Для чего?” — “Для будущего”, — был мой ответ. Митрополит ответствовал горячо и волнуясь, что он чувствует, что будущее покрыто темным облаком и что когда буря разразится, люди, потрясенные громовыми ударами, забудут обо всем, что было до этой бури» . Тот же епископ Леонид при этом добавил: «А.Н. Муравьев говорил, что печален взгляд владыки на будущее и передал его подлинные слова: “Когда я смотрю на малолетних детей, я не могу остаться равнодушным от мысли, чт; они должны будут, бедные, вытерпеть в сию пору”, — и при этих словах заплакал» .
Другое пророчество, подобное этому, встречается в письмах преподобного Амвросия Оптинского: «Запомнил я слова митрополита Филарета, который не советовал делать ризы на иконы, потому что приближается время, когда неблагонамеренные люди будут снимать ризы с икон» .
Одновременно с Владыкой Филаретом раздавался тогда в России еще один проникновенный голос, предупреждавший о постепенно развивавшемся духовном разложении общества, — голос другого замечательного святителя и церковного писателя, бывшего офицера и инженера, епископа Кавказского и Черноморского (Ставропольского) Игнатия (Брянчанинова; 1807—1867).
Обладая, как истинный подвижник, высокой мерой духовной трезвости и прекрасно ориентируясь в общественно-политической ситуации в России, начавшей постепенно сползать в пропасть безбожного нигилизма и воинствующего материализма, святитель Игнатий, подобно митрополиту Московскому Филарету, с большой тревогой взирал на российское будущее. Уже тогда он со скорбью отмечал в одном из писем: «Судя по духу времени и по брожению умов, должно полагать, что здание Церкви, которое колеблется уже давно, поколеблется страшно и быстро....» ; «…Очевидно, что христианство — этот таинственный духовный дар человекам — удаляется неприметным образом для невнимающих своему спасению из общества человеческого, пренебрегшего этим даром» .
Происходит же это, как утверждает Владыка в письме 1864 года, вследствие того, что, по словам Спасителя, «…Мир любит свое», а потому и пребывает ныне сей «мир — в прелести [то есть в духовной лжи и ложном самообольщении. — Г. М.] и сочувствует одним тем, которые находятся в прелести. Служителей истины он отвергает и ненавидит.
Наступают времена трудные в духовном отношении; они наступили уже давно… но затруднительность постоянно увеличивается, отступничество принимает огромные размеры. Это — попущение Божие, предсказанное в слове  Божием. Пред непостижимыми судьбами Божиими должно благоговеть. Что — мы пред Богом?..»
В другом же письме он сетовал: «Сбывается слово Христово: в последние времена обрящет ли Сын Божий веру на земле!»
В первую очередь именно с безбожием, постепенно все более охватывавшим Европу, святитель и связывал развитие в ней социалистических настроений.
В качестве весьма яркой иллюстрации того, как отдельные, наиболее тонко чувствовавшие тогдашнюю европейскую духовную ситуацию церковные деятели воспринимали известия о революционных событиях 1848 года (и с чем связывали саму их суть), приведем здесь еще одну основательную выдержку из письма святителя Игнатия, где он, в частности, пишет: «Когда я услышал об этих происшествиях — я как бы услышал о смерти человека, давно-давно страдавшего и изможденного неисцельным недугом, заживо умерщвленного прежде умерщвления смертию. Такой всегда мне казалась образованная Европа или так называемый просвещенный мир. Мое неудивление показалось странным мне самому. В то время, как я размышлял о моей холодности, — внезапно вспомнились мне слова Спасителя: “Егда услышите брани, и слышания бранем, не ужасайтеся: подобает бо быти: но не у кончина. Возстанет бо язык на язык, и царство на царство: и будут труси по местом, и будут глади и мятежи, начало болезнем сия” (Мк. 13, 7—8). Здесь особенно замечательно то, и на этом слове Евангелия я всегда останавливался, что последним признаком начальных болезней, долженствующих предшествовать окончательной болезни — антихристу, Писание выставляет “мятежи”. Рационализм с своими постановлениями не может остановиться в движении своем, как имеющий основанием непрестанно изменяющийся разум человеческий. Надо ожидать большего и большего развития болезни. Она начала потрясать спокойствие народов с конца прошлого столетия; чем далее, тем действие ее обширнее, разрушительнее. Из окончательного всемирного действия этой болезни должен возникнуть “беззаконник”, гений из гениев, как из французской революции родился его предызображение — колоссальный гений, Наполеон. — Что меня поражало больше, нежели нынешние обстоятельства? Меня поражали причины этих обстоятельств: общее стремление всех исключительно к одному вещественному, будто бы оно вечно, — забвение вечного, как бы несуществующего, — насмешки и ругательства над христианством, — утонченное и лютое гонение на Церковь, гонение на жизнь ее, на Святого Духа — заменение Бога и Его уставов лжеименным разумом и уставами, исходящими от миродержца [т. е. сатаны. — Г. М.], — общая, всесветная молва, как бы при столпотворении, — повсеместное устройство железных дорог — работа, подобная столпотворению. Надо заметить, что Бог, как говорит Писание, с тою целию смесил языки и разделил народ на народы, чтоб лишить людей возможности все греховные предприятия приводить в исполнение общими силами всего соединенного человечества: паровозы возвращают людям эту возможность» ; но, завершает письмо владыка Игнатий: «По непостижимой милости Божией нам дано туне величайшее благодеяние Божие: “познание Христа, православная вера во Христа”. Народ, и в частности — душа человеческая, неприступны для безбожного рационализма и его последствий, доколе они ограждены святою верою...»
Тем не менее и в своей историософской характеристике особого значения непосредственно самой России для судеб мира, и в духовной оценке ее собственной будущей судьбы святитель Игнатий не был пессимистом.
В 1863 году он писал уже упоминавшемуся Н.Н. Муравьеву-Карскому: «Усилия человеческие судеб Божиих уничтожить и изменить не могут. России предназначено огромное значение. <...> Нападение завистливых врагов заставит ее развить силы и понять свое положение, которое уже будет постоянно возбуждать зависть и козни. Это потребует огромного труда, подвига, самоотвержения; но что делать, когда приводит к ним рука непостижимой Судьбы! Единственное средство к исправлению упавших сил, [силы] нравственной и [силы] духовной, — положение, требующее труда, приводящее к самоотвержению. В 38-ой и 39-ой главах пророка Иезекииля описаны могущество, многочисленность северного народа, названного Россом; этот народ должен достичь огромного вещественного развития пред концом мира и заключить концом своим историю странствования на земле человеческого рода. На упомянутые главы Иезекииля делается ссылка в 20-ой главе Апокалипсиса; многочисленность войска, которое будет в Государстве, уподоблена песку морскому. Святый Андрей Критский, церковный писатель 7-го века, объясняя 20-ую главу Апокалипсиса и находя пророчество ея тождественным с пророчеством Иезекииля, говорит: “Есть на севере народ, скрываемый от прочих народов рукою Божиею, народ самый многочисленный и воинственный. Пред концом мира он внезапно откроется и преодолеет все народы”. Точно! Европа узнала Россию после Америки, почти только со времен Петра I-го. Петр I-ый пожаловал в Париж гостем в 1714-м году, а в 1814-м пожаловала туда русская армия. Какая быстрота событий! Нынче, навстречу грозящимся на нас врагам, можно сказать словами 2-го псалма: Вскую [напрасно. — Г. М.] шаташася языцы, и людие поучишася тщетным. Враги разбудят, потрясут Россию, произведут в ней невольное развитие силы, но не унизят России: они возвысят ее, таково ее предопределение» .
Судя по приведенным выше высказываниям митрополита Филарета и епископа Игнатия (Брянчанинова), приближение будущей всероссийской (и даже более того — всемирной) революционно-атеистической катастрофы ощущалось Церковью самым живейшим образом уже в 40—60-х годах XIX века.
Но мало кто внимал тогда предупреждениям российских иерархов, и втуне оказались предупреждения этих прозорливцев, безответно вопрошавших Россию — подобно, например, епископу Выборгскому, впоследствии Смоленскому, Иоанну (Соколову), еще в 1866 году задававшему (вероятно, уже и для него риторически звучавший) вопрос: «Не кажется ли вам, не может ли прийти мысль всякому строгому наблюдателю, если посмотреть вокруг себя серьезно, что жизнь наша как будто сдвинулась с вековых религиозных и нравственных оснований и в разладе с народною верою и совестью, с отечественной любовью и правдою, при нашей внутренней несостоятельности идет будто невесть куда без разумных убеждений и сознательно верных стремлений? Но это было бы ужасно. Народ! Помни Бога» .
Однако только обличений печального уже тогда духовного состояния России было, конечно же, недостаточно для исправления народной жизни и, в первую очередь, — жизни самой Церкви: нужно было что-то реально (причем — как можно решительней и как можно скорее) делать для этого.
Всё, к сожалению, оставалось без изменений: официальные синодальные структуры, во многом казенная синодская неподвижность — сдерживали любые устремления к пробуждению подлинно христианского церковного делания; государственное законодательство продолжало всячески ограничивать жизненную свободу Церкви.
Вообще «наверху» не было никакого серьезного желания хоть как-то исправить это тягостное положение; не было там также ни серьезных деятелей для этого, ни сколько-нибудь благоприятных общественно-политических условий, которые способствовали бы их трудам на благо Церкви; не было ни ясных идей, ни церковно-государственных программ!
В этом смысле единственным замечательным — действительно программным по существу, подлинно святоотеческим и «святорусским» по всему своему характеру — документом той эпохи, в котором были четко указаны как причины сложившегося положения в церковной жизни России (с весьма жесткой его характеристикой), так и пути его исправления, являются особые «записки» (еще 1862—1866 годов!!!) того же епископа Игнатия «О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской Православной Церкви. Действия, существенно нужные для Российской Церкви».
Основная мысль святителя в его «записках о Соборе» предельно ясна: спасение каждого человека в отдельности и всего общества в целом (в данном случае — Православной России) зависит от состояния их христианского самосознания и внутреннего духовного устроения; положительным же все это может быть только при их соответствии духу евангельского учения, чего, увы, ныне не наблюдается; напротив, налицо — значительный развал жизни и церковной, и общественно-мирской, все усиливающееся и все ускоряющееся удаление от былых идеалов Святой Руси.
Святитель Игнатий называет и причины нестроений в обеих сферах христианского бытия России.
Касаясь первой из них — собственно церковной, он пишет: «Главная причина нестроения Церкви заключается в том, что правила Святых Апостолов, Соборов и Отцов оставлены без внимания, даже забыты, а заменены они выдумками, чуждыми духа Церкви, заимствованными из духа враждебного Православной Церкви, уничтожающими самый дух Церкви при оставлении одного наружного благоприличия в некоторой степени и форме» .
Все эти противоцерковные выдумки особенно зримо начали разлагать тело Церкви со времени синодальной реформы Петра I (голландско-немецкого типа), и определившей дальнейшее развитие всей церковной жизни в значительной мере по пути прозападного «обновленчества» протестантского толка (продолжая мысль святителя, именно Петра и можно назвать первым церковным «обновленцем» в России). Как пишет Владыка Игнатий: «С последних годов XVII-го столетия “западным ветром” нанесено много грязной пыли в недра Церкви и в недра государства ко вреду для веры, нравственности и народности. Неведение православной веры, взгляды на нее и на Церковь из идей, доставленных развратом, протестантизмом и атеизмом, были причиною, что вкрались и насильно внесены в Православную Церковь посторонние, чуждые и враждебные духу Церкви постановления, противные [то есть противоположные. — Г. М.] правилам и учению Православной Церкви» ; «Россия со времен Петра I часто и много принесла пожертвований в ущерб веры, в ущерб Истины и Духа, для пустых и ложных соображений политических, которыми прикрывало развращенное сердце ненависть и презрение к правилам Церкви и к закону Божию. Все эти соображения, поколебав страшно Православную веру, оказались решительно вредными для государства и администрации» .
Поэтому, по мнению святителя, прежде всего и следует вернуться к Церковному Преданию, отказавшись наконец от разлагающих элементов западноевропейского модернизма, искажающих православную жизнь России, тем более — не идя по этому пути впредь. Как призывал тогда Владыка: «Не будем вводить ничего нового! Последуем с точностью поучению», которое передано нам «Святой Церковью… Святыми Апостолами и Святыми Отцами! Таков возглас, повторенный почти на всех Вселенских и поместных Соборах святыми святителями и святыми Отцами, присутствовавшими на этих Соборах» . И, восстанавливая православный — в действительном смысле — дух Церкви, «с сознанием ошибки, с самоотвержением должно отказаться от всех уклонений человекоугодливых, преступных в отношении к Богу. В противном случае, без этой решимости, лучше не созывать Собора» .
Катастрофическим видит святитель и состояние современного ему общества, все менее становящегося христианским (вспомним, как об этом же скорбел гораздо ранее и святитель Тихон Задонский!), — вот страшные, но правдивые слова Владыки Игнатия (заметим, в еще большей степени соответствующие сегодняшней жизни России): «Христос соделался невидим для иудеев и невидимый ими удалился из среды их, когда они хотели убить Его (см.: Ин 8, 59): христианство соделывается невидимым для нас, удаляется от нас, когда мы покушаемся убить его распутною жизнью, принятием разных лжеучений, когда мы покушаемся смесить христианство со служением миру… Ныне все всею душою устремились к разврату, назвали его “наслаждением жизнью”, — и пребывание в христианстве, возвращение к христианству сделалось невозможным для человечества [пока оно будет оставаться в подобном антихристианском состоянии. — Г. М.]. Для того и другого необходимо всецелое оставление разврата, всецелое подчинение себя строгой христианской нравственности. Она воспрещает не только блуд, но и все, что приводит к блуду, чем внедряется в душу сладострастие, как то театры, плясания, карты и прочие игры сатанинские, языческую литературу; оно требует полного отречения от ветхого естества (см.: Лк 14, 26)» .
В итоге же Владыка заключает: «По настоящему затруднительному положению Всероссийской Церкви созвание Собора сделалось решительной необходимостью»  — причем Собор этот должен прежде всего послужить делу «значительного возвращения от уклонений, возвращения, необходимого для восстановления во Всероссийской Церкви духа Церкви Вселенской, от которого она уклонилась преимущественно в своем Синоде, тщетно именуемом Святейшим, и в своих духовных училищах, производящих почти наиболее протестантов и атеистов » . Возвращение к Православию тем более назрело, что обвинения в уклонении от него Российской Церкви слышатся уже «и из уст первых святителей православного Востока» ; также и «между чадами Православной Российской Церкви, знакомыми с учением и преданием Православия, слышится ропот, выражается неудовольствие на настоящее положение Церкви, недоверенность к нему» .
Владыка Игнатий отнюдь не был наивным религиозным романтиком и отличался порой даже, быть может, слишком трагически-ясным видением окружавшей его церковной действительности. И потому все написанное им было не кабинетной фантазией аскета-мистика, далекого от реальной жизни весьма уже подгнившего тогда российского общества, а лишь выражением его до конца принципиальной позиции православного архиерея: каким бы ни предстоял перед ним искреннее считавший себя христианским мир — он считал своим долгом высказать ему всю правду о подлинном благом устроении православного бытия и, в первую очередь, сам;й Церкви! Предлагал он и пути к достижению такого устроения; прислушаются же к его советам или нет — было делом совести уже других…
Появление этих записок говорит о необычайной духовной высоте, на которой находился святитель Игнатий, — равно как и о глубочайшей его общественной интуиции, аналитической трезвости и вдумчиво-сознательной любви к Церкви Христовой. Показательно притом, что документ этот (из-за содержащейся в нем нелицеприятной критики состояния российской церковной жизни и самог; — фактически государством же и духовно униженного — положения Церкви в России) был запрещен к публикации синодальной цензурой и впервые увидел свет лишь в 1915 году. Таким образом, он оказался напечатан уже почти накануне непосредственной гибели России как Православного Государства — в адском пламени революции.
А ведь 1917 год и стал результатом той самой религиозно-общественной катастрофы, о неизбежности которой — в случае дальнейшего бездействия и светских, и церковных властей —  более чем еще за полвека до того предупреждал святитель Игнатий. Однако в течение и последующих десятилетий, до самого конца Империи, всё оставалось по-старому, и даже Поместный Собор, за который так ратовал Владыка, состоялся только через два года после публикации его записок — хотя в них говорилось о неотложнейшей необходимости Собора; впрочем и тогда его проведение оказалось спровоцировано лишь уже грянувшей в стране революцией — хотя именно ее он (если бы его провели гораздо ранее) в известной мере и должен  был, и, вероятно, в какой-то степени помог бы предотвратить!
В нужный же момент — для предотвращения утраты христианских заветов русским обществом и падения страны в безбожную революционную бездну — в России ни государством, ни скованной им Церковью, по сути, так и не было сделано ничего.
И потому трагически прав оказался святитель Игнатий, пророчески утверждавший в одном из своих писем: «Живем в ужасное время: в преддвериях развязки всему» .

С окончанием «филаретовской» эпохи завершился целый период в жизни Русской Церкви, начало которому было положено преобразованиями Петра I. С уходом святителей Филарета и Игнатия вскоре же окончательно ушел в прошлое и период своеобразного «русского классицизма» — как в церковном, так и в общекультурном бытии России.
Повсеместно, с начавшимся разорением «дворянских гнезд» и постепенным исчезновением самог; во многом дворянского духа страны, началось ее быстрое превращение в тот торгово-промышленный, купеческий и разночинно-(псевдо)интеллигентский, все более — только внешне религиозный, «Новый Вавилон», о близком пришествии которого предупреждал великий московский святитель.
Последние отзвуки классической («ампирной»), действительно имперской, «самодержавной» культуры можно усмотреть в середине — третьей четверти XIX века лишь уже в немногих творческих проявлениях религиозного русского гения. Таковы, например, известные патрологические, исторические и богословские труды архиепископа Черниговского Филарета (Гумилевского; 1805—1866) , такова поэзия П.А. Вяземского (1792—1878) и Ф.И. Тютчева (1803—1873), хотя в творчестве последнего сильны и черты своеобразного психологического, во многом глубоко духовного, романтизма. Но для нас он особенно интересен как яркий политический публицист панславистского, последовательно антиреволюционного направления.
Замечательно, что, как и Пушкин, Тютчев не оставался в стороне от общественно-политических процессов своего времени, ясно выражая свою осознанно-прагматичную панславистскую идеологию — как идеологию творческого будущего России.
Известный писатель-славянофил И.С. Аксаков так говорит об этой стороне деятельности поэта в биографическом очерке «Федор Иванович Тютчев»: «Немало удивятся многие, когда узнают, что в бумагах Тютчева, уже после его смерти, отыскана черновая Французская рукопись, содержащая план целого обширного сочинения, преимущественно о политическом призвании России… Еще в 1844 году, еще пребывая в Германии, ни мало не стыдясь Европейского общественного мнения, Тютчев смело исповедует пред Немцами свою заветную думу. Он, не обинуясь, раскрывает пред ними идею и значение России, называет ее Восточной Европой, — целым миром, к которому очевидно причисляет и все западное Славянское племя, потому что обвиняет Запад в присвоении себе частей этого «мира» и в подавлении их национальности. Он называет расширение России только восстановлением, еще неполным, еще только на три четверти совершившимся. Но восстановлением чего?.. Такой Восточной Империи, которой Византийская служила только первоначальным, недостаточным абрисом… Нельзя не признать, что с появлением этой статьи Тютчева [«Россия и Германия». — Г. М.] впервые раздался в Европе твердый и мужественный голос Русского общественного мнения. Никто никогда из частных лиц в России еще не осмеливался говорить прямо с Европою таким тоном, с таким достоинством и свободой… Он на чужбине явился передовым Русским — даже для Русских в самой России… его политические статьи… нисколько не утрачивают значения современности… время не упразднило самих вопросов, а многие из них поставило еще резче…»
Сказанное особенно касается вопроса европейской революционной заразы, — вопроса, который Тютчев уже тогда считал роковым для будущего бытия и России, и Европы, и всего мира в целом.
Заметим, что проблема эта вполне «ампирная», иначе говоря — имперская, нашедшая свое отражение, между прочим, и в стихах замечательного поэта.
Стоит особо отметить, что в 8-ой главе трактата («Россия и революция»), написанной в связи с Февральским мятежом 1848 года во Франции, Тютчев произнес весьма знаменательные, можно сказать, пророческие в отношении всего трагического будущего нашей страны слова: «Давно уже в Европе существуют только две действительные силы — Революция и Россия» .

Обращаясь к непосредственному бытию самой Церкви в эту эпоху, не будет преувеличением сказать, что подлинно живая религиозная жизнь наиболее активной части православных русских людей на всем протяжении XIX века преимущественно сосредоточивалась в монастырях, п;стынях и скитах, и тогда — несмотря на порой проявлявшееся и в их жизни общее для всей страны духовное оскудение — остававшихся единственными, по сути, «врачебницами душ», куда всё чаще (особенно со второй четверти столетия) устремлялись многие христиане, не на словах, а на деле жаждавшие духовного спасения, в том числе и часть нарождавшейся национальной интеллигенции.
Именно монастыри стали в тот период самыми последовательными и упорными хранителями прежнего христианского духа России, постепенно изгонявшегося из «мира»; именно в них тогда (и так — до самого переворота 1917 года) вновь и вновь стремилась обрести свой евангельский источник «воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4, 14) жаждавшая Христа Православная Русь.
Одной из наиболее замечательных обителей XIX века, где душе каждого инока и каждого пришедшего паломника дышалось удивительно глубоко и свободно, была Козельская Введенская Оптина пустынь .
В история отечественной религиозной мысли ее роль особенно заметна не только тем, что в ней — практически впервые в России — стало широко осуществляться издание духовно-аскетической и святоотеческой литературы, но и тем, что эта обитель оказалась центром притяжения и духовной руководительницей  многих православных писателей, богословов и религиозных философов. С нею самым ближайшим образом связана творческая деятельность Н. Гоголя, И. Киреевского, А. Хомякова, Ф. Достоевского, К. Леонтьева, С. Нилуса как христианских писателей и последовательных монархистов, активно проповедовавших православную систему ценностей и выступавших с неизменным обличением любых революционных настроений в обществе.
Так, например, ученик оптинского старца, преп. Макария — И.В. Киреевский (1806—1856), занимаясь, в частности, проблемами христианской гносеологии (теории познания) оставил нам одни из самых ранних в России образцов критики западного рационалистического «просвещения».
В частности, весьма интересной работой Киреевского является статья «О характере просвещения Европы по его отношению к просвещению России», напечатанная в 1852 году в славянофильском «Московском Сборнике».
Показательно, что статья тут же навлекла цензурное запрещение на весь сборник — удивительно, но именно подобным образом сама российская власть подкапывалась под собственные же национальные духовные устои, ибо весь пафос статьи как раз и заключался в объективной авторской критике давней духовной болезни Запада — торжества в его культуре (да и в жизни в целом) мертвящих идей безрелигиозного рационализма, то есть болезни, начинавшей уже тогда грозить и России.
О подобном состоянии Западной Европы И. Киреевский писал тогда так: «Европейское просвещение достигло ныне полноты развития: ...но результатом этой полноты было — почти всеобщее чувство недовольства и обманутой надежды... Это чувство недовольства и безотрадной пустоты легло на сердце людей потому, что самое торжество европейского ума обнаружило односторонность коренных его стремлений... что при всех удобствах наружных усовершенствований жизни самая жизнь была лишена своего существенного смысла. Многовековой холодный анализ разрушил все те основы, на которых стояло европейское просвещение от самого начала своего развития, так что его собственные коренные начала, их которых оно выросло (т. е. христианство), сделались для него посторонними и чужими… а прямой его собственностью оказался этот самый, разрушивший его корни, анализ, этот самодвижущийся нож разума, не признающего ничего, кроме себя и личного опыта, — этот самовластвующий рассудок — эта логическая деятельность, отрешенная от всех других познавательных сил человека» . В результате происходит постепенный распад духовной цельности человеческой личности и самого разума. Как пишет И. Киреевский там же, «...Западный человек раздробляет свою жизнь на отдельные стремления: в одном углу его сердца живет религиозное чувство... в другом — отдельно силы разума... в третьем — стремления к чувственным утехам и т. д. Разум обращается легко в умную хитрость, сердечное чувство в слепую страсть, красота — в мечту, истина — в мнение, существенность — в предлог к воображению, добродетель — в самодовольство, а театральность является неотвязной спутницей жизни... как мечтательность служит ей внутренней маской...» . И окончательным итогом подобного характера «просвещения Европы» (под последним, естественно, подразумевается прежде всего сама философия Запада с ее отходом от истинного христианства или даже полной безрелигиозностью) становятся «раздвоение и рассудочность — последнее выражение западной культуры» .
Под непосредственным впечатлением от встреч с другим оптинским старцем — преподобным Амвросием — Ф. Достоевский (о котором о. Амвросий говорил: «Это — кающийся») написал ряд страниц в романе «Братья Карамазовы» — в частности, и такие проникновенные строки (в «записках» одного из главных персонажей этой религиозно-художественной эпопеи инока-старца Зосимы): «На земле... воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа пред нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий пред потопом. Многое на земле от нас сокрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущность вещей нельзя постичь на земле. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад Свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе...»
Подобно Киреевскому, Достоевский скорбел о наступавшем духовном разложении Европы и повсеместной секуляризации западноевропейского общества, противопоставляя этому процессу идею будущей окончательной победы христианства над миром зла. Так, на страницах романа «Братья Карамазовы» он утверждал: «…по иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, Церковь должна перерождаться в государство [то есть постепенно обмирщаться и становиться лишь одним из государственных институтов. — Г. М.]… чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации. Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый угол, да и то под надзором, — и это повсеместно в наше время в современных европейских землях. По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не Церковь перерождалась в государство… а напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь Церковью и ничем иным более...»  И далее продолжал: «Правда... теперь общество пока еще само не готово и стоит лишь на семи праведниках; но так как они не оскудевают, то и пребывает все же незыблемо, в ожидании своего полного преображения из общества, как союза почти еще языческого, во единую вселенскую и владычествующую церковь. Сие и б;ди, б;ди, хотя бы и в конце веков, ибо лишь сему предназначено совершиться! И нечего смущать себя временами и сроками, ибо тайна времен и сроков в мудрости Божией, в предвидении Его и в любви Его. И что по расчету человеческому может быть еще и весьма отдаленно, то по предопределению Божьему, может быть, уже стоит накануне своего появления, при дверях. Сие последнее б;ди, б;ди» .
...Неоднократно посещал Оптину пустынь и Л.Н. Толстой, все более запутывавшийся тогда в кругу непримиримых противоречий — между своим индивидуалистическим «богоискательством» и православной евангельской Истиной.
О пребывании его здесь в 1881 году и встрече со старцем Амвросием один из спутников писателя записал следующее: «Выйдя от него довольный и радостный, он сказал: “Этот о. Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним, и как-то легко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога”» .
Другой весьма известный писатель и публицист — К.Н. Леонтьев (1831—1891) , однажды встретившись с преподобным Амвросием, уже не смог с ним расстаться: в 1887 году он вышел в отставку и снял двухэтажный дом в Оптиной пустыни, перевезя туда всю свою библиотеку. Уже в самом конце жизни — 23 августа 1891 года — он принял по благословению старца тайный монашеский постриг (с именем — Климент) и тут же был направлен им в Троице-Сергиеву Лавру.
Леонтьев, как и Достоевский, особенно мучительно размышлял над проблемами дальнейшего развития человеческого общества — прежде всего, европейской цивилизации. Наиболее известны его работы: «Византизм и славянство» и «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения».
Буквально  несколькими словами, но очень точно оценил характер основной леонтьевской мысли известный русский философ Н. Бердяев: «Он острее и яснее других почувствовал антихристову природу революционного гуманизма с его истребляющей жаждой равенства» .
Одной из основополагающих идей Леонтьева была идея о гибельности для человечества идущих в нем процессов по утверждению мещански-демократической (в основе своей — безверной и бездуховной) общественно-политической системы, основанной на якобы всеобщем и справедливом — на самом же деле безответственном, нетворческом, всегда внутренне застойном и завистливо-эгоистичном — «равенстве». Как отмечал он в одной из последних своих статей, «...Европа идет все быстрее и быстрее теперь к осуществлению того идеала всеобщей “мещанской”  республики, о котором многие только мечтали и писали полвека назад. <...>
Религия играет теперь везде на Западе второстепенную и служебную роль; серьезные привилегии сословий и общин почти все давно уничтожены; еще держится кой-как монархия<...>
 Вот почему я говорю, что мещанскую всеобщую и, быть может, и федеративную (т. е. международную) республику придется Западу скоро переживать» .
Что ж, прошло более столетия — и вот он, перед нами, предсказанный Леонтьевым «мещанский» Евросоюз!
В другой своей статье он прямо отмечал лживый, внутренне абсолютно антихристианский характер «демократического» понятия равенства, утверждая: «Истинное христианство есть… сильнейший противник того рационалистического (но ничуть не рационального, не умного) мещанского индивидуализма, который, всех в одинаковой мере освобождая и всякого всем подчиняя, желает всех сделать одинаково достойными и одинаково счастливыми.
Истинное христианство (не выдуманное, а церковное) признает одно только равенство — равенство всех перед судом Божиим, одну только свободу — свободу воли личной в избрании добра и зла.
И на небе нет и не будет равенства ни в наградах, ни в наказаниях, — и на земле всеобщая равноправная свобода (даже и в той неполной форме, в которой она доступна теперь) есть не что иное, как уготовление пути антихристу» .
Временами Леонтьев надеялся, «что после того, как человечеством будет испытана “горечь социалистического устройства”, в нем начнется глубокая духовная, религиозная реакция, и тогда в самой науке явится “чувство своего практического бессилия, мужественное покаяние и смирение перед правотой сердечной мистики и веры”» .
Однако совсем незадолго до смерти он выразил уже весьма пессимистический взгляд на будущее, говоря: «Без строгих и стройных ограничений, без нового и твердого расслоения общества, без всех возможных настойчивых и неустанных попыток к восстановлению расшатанного, сословного строя нашего, — русское общество и без того довольно эгалитарное по привычкам [т. е. склонное к социальной «уравниловке». — Г. М.], помчится еще быстрее всякого другого по смертному пути всесмешения и — кто знает? — подобно евреям, не ожидавшим, что из недр их выйдет Учитель Новой Веры, — и мы, неожиданно, лет через 100 каких-нибудь, из наших государственных недр, сперва бессословных, а потом бесцерковных, или уже слабо церковных, — родим... антихриста» . Поэтому, продолжает Леонтьев (и здесь он приводит мнение святого епископа Феофана Затворника), именно «замедление всеобщего предсмертного анархического и безбожного уравнения... необходимо для задержания прихода антихриста.
Для замедления всеобщего уравнения и всеобщей анархии необходим могучий Царь. Для того, чтобы Царь был силен, то есть и страшен, и любим, — необходима прочность строя, меньшая переменчивость и подвижность его; необходима устойчивость психических навыков у миллионов подданных его. Для устойчивости этих психических навыков необходимы сословия и крепкие общины» , в основе которых, по мнению Леонтьева, всегда лежало и должно лежать подлинно справедливое (личностное, интеллектуальное, социальное и т. п.), изначально заложенное в человеке от природы, от Бога — а потому фундаментально необходимое для нормального существования и развития социума — всеобщее неравенство!
К сожалению, как замечает здесь же Леонтьев, «народ наш пьян, лжив, нечестен и успел уже привыкнуть [после отмены крепостного права. — Г. М.]... к ненужному своеволию и вредным претензиям. Сами мы в большинстве случаев некстати мягки и жалостливы и невпопад сухи и жестки. Мы не смеем ударить и выпороть мерзавца и даем легально и спокойно десяткам добрых и честных людей умирать в нужде и отчаянии. Из начальников наших слишком многие робки, легально церемонны и лишены горячих и ясных убеждений. Духовенство наше пробуждается от своего векового сна уж слишком нерешительно и медленно. Приверженцев истинно церковного, богобоязненного, прямого, догматического христианства еще слишком мало в среде нашего образованного общества; число их, правда, растет и растет... Но желательно видеть нечто большее. Писатели наши, за немногими исключениями, фарисействуют и лгут. Пишут одно, а думают и делают другое.
Но сила Божия и в немощах наших может проявиться!»
Увы, надеждам писателя-философа не суждено было оправдаться... Разрушительная стихия социального, мещански-демократического всесмешения вскоре — всего лишь через четверть века после написания этих строк — обрушилась на Россию, и до сих пор мы не можем вырваться из сферы ее всеразрушительного (духовно-тлетворного и физически-убийственного) воздействия...
Яркая, лично глубоко заинтересованная, общественно-оправданная и в фундаментальных основах своих строго христианская мысль Леонтьева была прокалена и во многом очищена в горниле православной оптинской духовности: как православный христианин Леонтьев полностью доверял мудрым и всегда «деловым» советам старца Амвросия , учившего его истинному благоговению перед святыней и утверждавшего в спасительном страхе Божием.
О путях развития в писателе-послушнике этого чувства мы узнаем из одного письма Леонтьева, в котором он пишет предельно искренние и очень мудрые в своей простоте слова: «...пришла, наконец, неожиданная минута, когда я, до сих пор вообще смелый, почувствовал незнакомый мне дотоле ужас, а не просто страх. Этот ужас был в одно и то же время и ужас греха и ужас смерти. А до той поры я ни того, ни другого не чувствовал. Черта заветная была пройдена. Я стал бояться [естественно, не в отрицательном, а в уважительно-благоговейном смысле этого слова. — Г. М.] Бога и Церкви. С течением времени физический страх прошел, духовный остался и все возрастал» . А как мы знаем, страх Божий обязателен и естествен для всех христиан, и только у великих подвижников «совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин. 4, 18).
Весьма важную роль в сохранении христианского миросозерцания в России и в отповеди антироссийскому западническому безбожию сыграл известный епископ-подвижник середины — второй половины XIX века — святитель Феофан (Говоров; 1815—1894), затворник Вышенский .
Однако, Владыка Феофан, даже став в 1871 году затворником, трудился для Церкви ничуть не меньше, чем на епископской кафедре, — особенно в писательской области, а именно в области христианской проповеди. И сейчас его книги ничуть не устарели — благодаря не только важности рассматриваемых в них тем, но и живости авторского чувства, яркой выразительности его простого, добротного и всегда ясного великорусского языка .
Основной пафос всех его сочинений — провозглашение двух идей: первая — спасение человека и всего человечества заключается лишь в следовании евангельскому духу Христову и в сохранении Православия, вторая — возможная гибель России и всего нашего бытия будет результатом приверженности к материалистическим и революционным учениям, все более распространяющимся на Западе и уже начинающим охватывать Русскую землю.
И в своих проповедях, и в письмах он неустанно предупреждал соотечественников: «Зло растет: зловерие и неверие поднимают голову; вера и Православие слабеют. Ужели же мы не образумимся? И будет, наконец, то же и у нас, что, например, у французов... Нас увлекает просвещенная Европа. Да, там впервые восстановлены изгнанные было из мира мерзости языческие; оттуда уже перешли они и переходят к нам. Вдохнув в себя этот адский угар, мы кружимся, как помешанные, сами себя не помня... Если у нас все пойдет таким путем, то что дивного, если и между нами повторится конец осмнадцатого века со всеми его ужасами [т. е. с ужасами «Великой» французской революции. — Г. М.]? Ибо от подобных причин подобные бывают следствия» .
Особенно же он скорбел о бездействии самой Церкви в деле сохранения святорусских начал — и в ней, и в народе, говоря: «Вот мы часто хвалим себя: святая Русь, православная Русь. О когда бы навсегда остаться нам святыми и православными, — по крайней мере любящими святость и Православие! — Какой верный залог несокрушимости имели б мы в титлах сих! Но осмотритесь кругом! Скорбно не одно развращение нравов, но и отступничество от образа исповедания, предписываемого Православием» ; «…Того и гляди, что вера испарится…», «попы всюду спят…» и «…Через поколение, много через два иссякнет наше Православие» .
И основания к такому историческому пессимизму  у него безусловно были — Россия всё более осквернялась сатанинским духом революционерства. 1 (14) марта 1881 года бомбой, брошенной террористом И. Гриневицким, был злодейски убит Александр II Освободитель, давший «волю» крепостным крестьянам.
…Хотя и слишком медленно, но всё же трезвое понимание тяжелейшего духовного состояния, в которое все более и более погружалось тогда российское общество, постепенно приходило и к «властям предержащим».
В самом конце 1881 года (первого года своего царствования) Государь Александр III со скорбью писал К.П. Победоносцеву, тогдашнему обер-прокурору Синода (одному из лучших на этом ответственном посту, верному сыну Церкви, осторожному, но достаточно последовательному политику и незаурядному церковному писателю-публицисту ): «...так отчаянно тяжело бывает по временам, что если бы не верить в Бога и в Его неограниченную милость, конечно, не оставалось бы ничего другого, как пустить себе пулю в лоб. Но я не малодушен, а главное, верю в Бога и верю, что настанут, наконец, счастливые дни для нашей дорогой России... Часто, очень часто вспоминаю я слова Святого Евангелия: “да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в Мя веруйте” (Ин. 14, 1. — Г. М.). Эти могучие слова действуют на меня благотворно. С полным упованием на милость Божию, кончаю это письмо. Да будет воля Твоя, Господи» .
Однако для настоящей борьбы с исподволь наглевшей революционной стихией требовалась и предельно твердая государственная воля, но ее-то как раз и не доставало!
Не способствовало искоренению революционных настроений в обществе и то, что всё меньше живой святорусской веры оставалось в искушаемом соблазнами «светлого будущего» российском народе.
Немало представителей «просвещенных кругов» к тому времени наивно уверовали в бесчеловечную во всей своей внутренней сути и лишь «гуманоидно» выглядевшую звериную коммунистическую идеологию, давно уже предлагавшуюся Западом. Слепо увлекшись её социально-рационалистической, духовно мертвой «революционной программой» (грозившей всему миру вполне материальной, физической смертью), тогдашняя русская «образованщина», зачастую претендовавшая на звание якобы подлинной интеллигенции, вступила на рубеже XIX—XX столетий на путь предательства религиозных и национально-государственных идеалов Святой Руси.
Один из профессоров Казанской Духовной академии еще в конце XIX века так описывал современное ему состояние российской общественной жизни: «В последнее время охлаждение интеллигентного европейского общества и уклонение от христианства уже произвело и у нас на Руси тот духовный чад, в котором смертно угорело много молодых и цветущих сил России. Мрак религиозного индифферентизма, туман всевозможных мистических и вздорных лжеучений, расшатанность нравственных основ жизни, неудовлетворенность и тоска человека в самом себе, недовольство и скука даже жизнью, драгоценнейшим даром небес, — вот печальные зн;мения истекающего теперь, усталого и разочарованного XIX века. К рубежу нового века современный человек приступает в томительном ожидании какого-то обновления, с безотчетным желанием духовного подъема... Для русского человека не может быть ни загадки, ни недоумений относительно того, где и в чем искать это обновление. Православие — вот единственный и ничем незаменимый источник обновления в сгущающемся мраке современности, вот верный исход от наслоения разных вредных начал, уже немало изнуривших и изнуряющих теперь благодатную почву духовную России» .
Однако понимали это тогда совсем немногие: общество все более разделялось на два враждебных лагеря — на православных «государственников» и на растлителей русского народа, революционеров. Последние поднимали на щит примитивные утопии Добролюбова и Чернышевского; их духовные последователи — «народовольцы» — совершали террористические акты; даже деятели культуры нередко уже вполне откровенно прославляли «отца лжи» (например, один из выпусков известного в начале XX века художественного журнала символистов «Золотое руно» был почти целиком посвящен образу дьявола в литературе и искусстве), а ницшеанец М. Горький, лукаво играя роль «народолюбца», призывал к революционной буре и воспевал ее «буревестника»-антихриста.
Основополагающее же значение для подобного духовного распада общества безусловно имело все большее (происходившее в течение более чем двух столетий) проникновение в национальное сознание чуждых ему этических и политических устремлений уже во многом безрелигиозной Западной Европы.
Еще за полвека до октябрьской катастрофы в России Ф. Достоевский — как подлинно христианский мыслитель и во многом поистине пророчески — так оценивал постепенно складывающуюся в ней ситуацию: «Посмотрите... во всем превозносящемся над народом Божиим мире, не исказился ли в нем лик Божий и правда Его? У них наука, а в науке лишь то, что подвержено чувствам. Мир же духовный, высшая половина существа человеческого отвергнута вовсе, изгнана с некиим торжеством, даже с ненавистью. Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство! Ибо мир говорит: “Имеешь потребности, а потому насыщай их, ибо имеешь права такие же, как и у знатнейших и богатейших людей. Не бойся насыщать их, но даже приумножай” — вот нынешнее учение мира. В этом и видят свободу. И что же выходит из сего права на приумножение потребностей? У богатых уединение и духовное самоубийство, а у бедных — зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще не указали. Уверяют, что мир чем далее, тем более единится, слагается в братское общение тем, что сокращает расстояния, передает по воздуху мысли. Увы, не верьте таковому единению людей. Понимая свободу, как приумножение и скорое утоление потребностей, искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок. Живут лишь для зависти друг к другу, для плотоугодия и чванства. Иметь обеды, выезды, экипажи, чины и рабов-прислужников считается уже такою необходимостью, для которой жертвуют даже жизнью, честью и человеколюбием, чтобы утолить эту необходимость... У тех, которые небогаты, то же самое видим, а у бедных неутоление потребностей и зависть пока заглушаются пьянством. Но вскоре вместо вина упьются и кровью, к тому их ведут. Спрашиваю я вас: свободен ли такой человек?.. Мыслят устроиться справедливо, но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь, а извлекший меч погибнет мечом. И если бы не обетование Христово, то так и истребили бы друг друга...»
И вот всё то, о чем со скорбью и гневом писал Достоевский, о чем предупреждали святители Игнатий (Брянчанинов) и Феофан Затворник, грянуло наконец в России!


                2. «МЕРЗОСТЬ ПРЕД  БОГОМ И ЛЮДЬМИ»:
                РЕВОЛЮЦИЯ  КАК ДУХОВНЫЙ ВРАГ
                И РАЗРУШИТЕЛЬНИЦА РОССИИ

К началу XX века внешние экономические условия для мирного сожительства всех классов и вообще всего населения России складывались, пусть и несколько замедленно, но все основательнее и определеннее: рост национального валового дохода был весьма значительным, а распределение его — довольно равномерным. И с этой позиции следует четко заявить: утверждения большевицкой пропаганды о якобы нищете царской России есть злостный миф, и истоки и причины революции находились не в сфере материальной, а в сфере духовной, — в 1917 году в России восстали преимущественно не против законов экономических, а против законов Божиих; не социальное творчество, и не забота о страждущих и обездоленных, а ненависть к Православной Руси — была движущей силой тогдашних богоборческих переворотов и большевизма как такового.
То, что источником и движущей силой любых революций всегда остается именно темное духовное начало, а не те или иные искажения (чаще всего— временные) экономической ситуации, и то, что как раз так и случилось в России, показала сама жизнь: ведь сегодня «средний» русский человек живет чуть ли не в полтора-два (а порой — и раза в три) хуже, чем его предки в начале прошлого столетия, — но ведь никто из здравомыслящих граждан, несмотря на затянутые пояса, и не помышляет пока о какой-либо революции («красные» маргиналы в духе национал-большевиков — не в счет!) .
Вообще же наивным и невежественным современным «красным» защитникам «славного социалистического прошлого» и представления о революции как результате «угнетения масс» при «царизме» (а не как о заговоре антироссийских сил) следовало бы получше разобраться в реальных фактах отечественной истории.
Но кто из таких «советских граждан», «помнит сегодня, — по словам митрополита Иоанна (Снычева), — после многих десятилетий одуряющей пропаганды, что еще до начала первой мировой войны налоги в России были самыми низкими в мире? Что в 1913-м году урожай зерна у нас был на треть больше, чем в Соединенных Штатах, Канаде и Аргентине, вместе взятых? (А теперь мы и них закупаем миллионы тонн…). Что Россия поставляла 50 % мирового импорта яиц; 80 % мирового производства льна? Что именно в императорской России — притом еще в XVIII веке — впервые в мире были приняты законы, защищающие условия труда (был запрещен ночной труд женщин и детей, ограничена продолжительность рабочего дня и т. п.)? Смешно сказать — кодекс императрицы Екатерины, регулирующий условия труда, был запрещен к обнародованию в “цивилизованных” Англии и Франции как “крамольный”!
Социальное законодательство России было самым совершенным в мире…»
Другое дело, что Россия к рубежу XIX—XX столетий страшно запоздала в целом со своим внутриобщественным развитием: запоздала с делом образования и развития культуры нации, с делом ее духовного просвещения, запоздала, что было особенно опасно, и с экономическим развитием (необходимой тогда капитализацией и модернизацией) сельского хозяйства, тем самым с должной быстротой не укрепляя и не расширяя в крестьянстве рядов «середняка».
Несмотря на набиравшуюся уже тогда Россией основательную экономическую мощь, слишком многое в жизни страны оставалось еще в неопределенном, порой достаточно аморфном, а во многом и в реликтовом состоянии — и система межсословных связей, и излишняя «скособоченность» общегосударственного производства в сторону аграрного сектора, и известная архаичность политической системы, и отсутствие у власти твердой воли в деле воспитания граждански-ответственного общества, и сложившаяся за последние два столетия явная сервильность части духовенства по отношению к государству, и, наконец, нередкий поверхностно-интеллигентский, безответственный либерализм самой власти, не решавшейся на серьезное, государственно-ответственное, последовательное и предельно жесткое противостояние революционной заразе.
За всем этим, конечно же, стояли давние исторические грехи российских верхов.
Так, безусловно, следует указать на прискорбную неспособность власти (и светской, и церковной) сохранить единство нации в условиях необходимых исправлений церковной жизни в последней трети XVII века (неспособность же эта фактически лишила русский народ значительной части наиболее деятельных и духовно твердых его представителей, ушедших в итоге в «раскол», в «старообрядчество») — в результате и самому единству народа был нанесен весьма ощутимый удар, отзывающийся в нас еще и по сегодняшний день.
Другой государственный «грех», усилившийся при Петре I и достигший поры полного своего ядовитого цветения при Екатерине II, — это еще один схожий «раскол», но уже между «западнически» настроенной властью и основной массой населения, придерживавшейся исконных народно-религиозных традиций, совершенно чуждых культуре имперского двора, да и значительной части дворянства.
В итоге же в стране оказались как бы два пласта жизни, совершенно чужие друг другу; причем это противостояние было в конце концов той же Екатериной еще более усилено  реформами по укреплению крепостничества: исходя из чисто эгоистических своих интересов, дворянство само подложило под себя  мину замедленного действия, расширив, укрепив (и всячески сопротивляясь впоследствии его отмене) совершенно нехристианское по самому духу своему «крепостное право»!
Вызванная крепостнической системой малоземельность крестьянства, неспособность его к модернизации и быстрому техническому прогрессу, самая его непросвещенность, а зачастую и попросту дикость, застарелая человеческая обида, чисто формальная или сугубо бытовая у многих религиозность, — всё это и сыграло свою разрушительную роль в 1917 году, когда крестьянство  легко поддалось политическому обману со стороны в общем ненавидевших его — как нереволюционный класс — большевиков, лживо посуливших, однако, ему и землю, и право на дальнейшее (начатое еще в феврале) разграбление помещичьих хозяйств, и вожделенный мир.
К несчастью, русское крестьянство — при свойственном ему тогда весьма часто духовно-ограниченном и малообразованном состоянии — не было способно почувствовать и понять, где же находится подлинная правда, и что, поддержав большевиков, оно поддержит своих же будущих могильщиков?
Впрочем, следует заметить, что многие из отмеченных противоречий начали всё же постепенно стираться после мятежей 1905—1907 годов; однако государственная (и политическая, и экономическая) жизнь в этот период пребывала еще в чрезвычайно неустойчивом равновесии. Поэтому начавшееся в 1914 году противостояние России и Германии в первой мировой войне (то есть еще лет за пять-семь до завершения во всю пошедшей тогда очередной основательной модернизации страны) вскоре же и нарушило это шаткое равновесие. Раскачиваемая к тому же предательской пропагандой псевдогуманистов-либералов и откровенных ненавистников Империи — большевиков, не «вздернутая» мягким по характеру Николаем II вовремя «на дыбы» (подобно тому, как это умел делать некогда Петр I) страна, находившаяся уже на самом пороге победы, рухнула в одночасье в апокалипсическую бездну революции…
Для России в особенности — как государства с традиционно религиозным общественным менталитетом — любые социальные противостояния не могли не затронуть самых коренных основ национального мировидения: общенародной христианской веры и самоопределения каждой отдельной личности в ее отношении к Богу, Церкви, Православию, а отсюда — и к Родине.
Любым революционным движениям всегда сопутствовали богоборческие тенденции, и бесчеловечный дьявольский тоталитаризм как неизбежный результат всякой революции — якобы во имя «всех»! — неизменно приводил к немыслимому насилию над каждым, когда «всё позволено». Но, как писал Ф. Достоевский, это становится возможным, только «если Бога нет», то есть при сознательно провозглашаемом богоотступничестве.
Достоевскому же принадлежит весьма образная и точная оценка состояния души русского человека в последней трети XIX века, которое он охарактеризовал как страшную битву между Богом и дьяволом, — битву, происходящую в человеческих сердцах. И в этом сражении, ставшем вскоре повсеместным и, по сути, всенародным, именно Российская Церковь, утверждавшая высшую ценность — духовную свободу человека, обретаемую им лишь в Духе Святом, приняла на себя, с октябрьским коммунистическим переворотом 1917 года, самый жестокий удар со стороны революционного тоталитаризма, лицемерно рядившегося в одежды «социальной свободы».
Последуя Христу, Православная Церковь России взошла в XX веке на свою Голгофу — день за днем, год за годом распинаемая новой богопротивной властью.
Как сказал об этом Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II: «Беспощадное революционное время поставило Православную Церковь — нравственную опору закона — вне закона и обрекло ее на бесправное положение, угнетение и уничтожение. Распоряжениями советской власти были закрыты все духовные учебные заведения, ликвидированы церковные издательства, запрещено религиозное образование, прекращены все виды общественного служения Церкви и ее участие в народной и государственной жизни.
Наступление большевиков на Церковь было ознаменовано ее полным ограблением (в том числе и так называемым «изъятием» ее ценностей), закрытием и разрушением святых храмов, разорением и поруганием русских национальных святынь, гибелью бесчисленных и ценнейших памятников  церковного творчества...
Но, пожалуй, самым трагическим явлением в жизни Русского Отечества и его Церкви после 1917 года следует считать обрушившуюся на церковную иерархию и верующий народ волну массовых жестоких репрессий, унесших жизнь миллионов наших соотечественников. В условиях беспрецедентных в истории притеснений, преследований и открытых гонений многочисленные сонмы святителей, священников, монашествующих и простых русских людей явили высоту, величие и благородство христианского религиозного духа и запечатлели свою верность Христу праведной мученической кровью» .
Чт; было разорено коммунистами в сфере церковной жизни России только приблизительно за первую четверть века их владычества, хорошо видно из следующей статистической сводки: «Россия времени Николая II, по последней переписи 1915 г., числила в себе 182 миллиона, из них 115 миллионов православных. В патриаршем периоде [здесь имеется ввиду первый патриарший период, т. е. до Петра I. — Г. М.] Россия имела 20 епархий с двадцатью епископами. Кончила свой императорский период Русская Церковь при 64 епархиях и приблизительно 40 викариатствах, возглавляемая более чем 100 епископами. Числилось в ней: свыше 50 тысяч церквей, — 100 000 духовенства, до 1000 монастырей с 50 000 монашествующих. Она обладала четырьмя Духовными Академиями, 55 Семинариями со 100 Духовными Училищами, 100 Епархиальными училищами, с 75 000 ежегодно учащихся” .
Перед самым коммунистическим переворотом монастырей было 1253 (в их число входили, помимо собственно монастырей, еще и «архиерейские дома» — 82 монастырские «подворья» в более крупных городах — 50, мелкие скиты — 75) .
А уже к началу 1930-х годов в СССР не осталось ни одного (!) действующего монастыря; а из более 50 тысяч церквей и около 25 тысяч часовен, существовавших в 1917 году, сохранялось в качестве действующих всего лишь порядка 400 церквей и часовен.
Эти сведения можно дополнить. По недавно опубликованным более точным данным в России на 1914 г. числилось: 1025 монастырей, 54174 церквей и 23593 часовни и молитвенных дома. В приходских храмах служили: 3603 протоиерея, 49631 иерей, 15694 диакона, 48987 причетников — всего 117915 (плюс от 3-х до 7 тыс. «заштатных»), то есть общее число одного только приходского духовенства составляло более 120 тысяч. В монастырях тогда было 29128 монашествующих и 65111 послушников, и, таким образом,. всего число монастырских насельников составляло 94629…  За последующие же три предреволюционных года эти цифры, естественно, несколько увеличились.
И все это было коммунистами безжалостно разорено, а многое разрушено вовсе; духовенство же и монашество в большинстве своем уничтожено или же распределено по концентрационным лагерям смерти, которые В. Ленин начал создавать уже в 1918 г.
Такая ненависть со стороны коммунистической власти к Российской Церкви была вызвана двумя основными причинами — изначальным богоборчеством большевицкой идеологии «марксизма-ленинизма» (как новой ложной псевдорелигии) и тем, что именно Церковь и до 1917 года, и после него всегда оставалась главным противником коммунистической идеологии, а когда оказывалось возможным — то и гневной ее обличительницей.

…Еще в самом конце XIX-го и в начале XX-го века с суровыми предостережениями против увлечения русского народа ложными, революционными идеями выступали многие известные церковные деятели: «всероссийский батюшка», как любовно называли его в народе, великий чудотворец и проповедник, священник, святой праведный Иоанн Кронштадтский (Сергиев; 1829—1908) , оптинский старец Варсонофий (Плиханков; 1845—1912)  и два таких замечательных наших архипастыря, как будущий Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей Антоний (Храповицкий; 1863—1936)  и архиепископ Вологодский Никон (Рождественский; 1851—1918) .
Так, известный оптинский старец — преп. Варсонофий — еще задолго до революции говорил своему ученику Николаю (будущему священноисповеднику Никону, скончавшемуся впоследствии от туберкулеза в ссылке в 1931 году): «Вот я смотрю на вас, зеленую молодежь, и думаю, что я не доживу до страшных дней, а вы доживете… Монастыри будут в великом гонении и притеснении… Придет время, когда в Оптиной будет тяжело… Истинные христиане будут ютиться в маленьких церковочках… Пожалуй, вы доживете до тех дней, когда опять будут мучить христиан. Я говорю про мучения, подобные древним… Гонения и мучения древних христиан, возможно, повторятся… Вы доживете до этих времен. Попомните мое слово. Тогда вы скажете: “Да, помню, все это говорил мне батюшка Варсонофий… Сколько этому прошло лет!” Помяните мое слово, что увидите “день лют”. И опять повторяю, что бояться вам нечего…»
Уже в самом конце XIX столетия даже довольно мягкий по характеру Владыка Антоний (Храповицкий) в гневном отчаянии взывал тогда к российскому обществу с мольбой: понять и увидеть наконец, что с отходом нации от Православия в итоге полностью лишается всякого разумного смысла само «государственное существование», раз оно превращается в существование, «основанное на народном себялюбии и чуждое религиозной идее» , и что народ, теряющий в своем, всё более развивающемся безрелигиозном эгоизме, «образ Божий», не то что перестает быть хранителем заветов Святой Руси (хранителем хотя бы в идеале!), но вообще уже не имеет права называться российским народом.
Как восклицал он в 1899 году в одной из своих статей, при подобном духовном состоянии «это уже не народ, но гниющий труп, который гниение свое принимает за жизнь, а живут на нем и в нем лишь кроты, черви и поганые насекомые, радующиеся тому, что тело умерло и гниет, ибо в живом теле не было бы удовлетворения их жадности, не было бы для них жизни» .
Через несколько лет, в проповеди, произнесенной в Исаакиевском соборе в Петербурге (20 февраля 1905 года), Владыка Антоний призывал всех умножить молитвенные воздыхания ко Господу о том, «чтобы Он не попустил простому русскому народу заразиться общественным омрачением, — чтобы народ продолжал ясно сознавать, кто его враги, а кто его друзья; чтобы он всегда хранил свою преданность Самодержавию, как единственной дружеской ему высшей власти; чтобы народ помнил, что в случае ее колебания он будет несчастливейший из народов, порабощенный… врагами всех священных и дорогих ему устоев его тысячелетней жизни, — врагами упорными и жестокими, которые начнут с того, что отнимут у него возможность изучать в школах Закон Божий, а кончат тем, что будут разрушать святые храмы и извергать мощи святых угодников Божиих…»
В проповеди Владыки явственно звучали уже и пророчества о том, что Россия в конце концов не сможет пережить отказ от многовековой монархии: в итоге после отмены Самодержавия, пусть даже и через какое-то длительное время, но всё равно возникнет угроза самому существованию России как целостного государства, «ибо, лишенная своей единственной нравственно-объединяющей силы» она станет распадаться «на множество частей, начиная от окраины и почти до центра, и притом даже от руки таких народностей, о которых наши газетные писаки даже ничего не знают, каковы, например, татары казанские, крымские и кавказские… Такого распадения нетерпеливо желают наши западные враги, вдохновляющие мятежников, чтобы затем, подобно коршунам, броситься на разъединенные пределы нашего Отечества, на враждующие его племена и обречь их на положение... западноевропейских колоний.
Вот то печальное будущее, которое ожидает Россию, если бы она доверилась внутренним врагам своим, желающим сдвинуть ее с вековых устоев» .
О необходимости сохранения монархической системы правления в России (в связи с ростом требований со стороны «демократов» всевозможных «конституций» и вообще полного уничтожения самодержавия) говорил — в проповеди 14 мая 1905 года в православном храме в Нью-Йорке — и будущий Патриарх-исповедник Тихон (Белавин), являвшийся тогда правящим архиереем приходов Российской Церкви на территории США: «Власть самодержавная означает то, что власть эта не зависит от другой человеческой власти, не черпается от нее, не ограничивается ею, а в себе самой носит источник бытия и силы своей. Ибо для чего существует она? Евреи просили себе у пророка Самуила царя для того, чтобы он судил и защищал их (см.: 1 Цар. 8, 5, 20)… Значит, царская власть должна стоять на страже права и справедливости, защищая от насилия подданных и особенно сирых и убогих, у которых нет других помощников, защиты. А для этого она и должна быть самодержавна и не зависима и не ограничена ни от сильных, ни от богатых. Иначе она не могла бы выполнить своего назначения, так как ей приходилось бы постоянно трепетать за свою участь и, чтобы не быть низвергнутою, угождать богатым, сильным и влиятельным, служить правде, как понимают ее последние, творить суд человеческий, а не Божий…»
Относительно же демократической формы правления как таковой Владыка Тихон, отмечая глубокую внутреннюю ложь ее и лицемерие, справедливо, со свойственной ему всегда спокойной трезвостью мысли, утверждал в той же проповеди (опираясь на увиденное им в США): «Что касается… народоправительства, то это одно заблуждение, будто сам народ правит государством. Предполагается, что весь народ в народных собраниях вырабатывает законы и избирает должностных лиц, но это только так по теории и возможно было бы в самом маленьком государстве, состоящем из одного небольшого города. А на деле не так. Народные массы, угнетаемые заботами о средствах к жизни и не знакомые с высшими целями государственными, не пользуются своим «самодержавием», а права свои передают нескольким избранным людям. Как производятся выборы, какие средства практикуются, чтобы попасть в число избранных, нет нужды говорить вам, сами видели здесь. Итак, народ не правит, а правят выборные, и так как избраны они не всем народом, а частью его (большинством?), партией, то и управляя они выражают не волю всего народа, а лишь своей партии (а иногда даже чисто свою волю, т. к. забывают даже и об обещаниях, которые они расточали перед своими избирателями), и заботятся о благе и интересах своей партии, а к противной относятся деспотически, всячески ее утесняя и оттирая от власти.
И вот такой несовершенный строй некоторые желают ввести и в нашем государстве… Забывают однако, что каждый народ имеет свои особенности и свою историю, и что может быть хорошо для одного, для другого оказывается непригодным. Прочны и действительны только те учреждения, корни которых глубоко утвердились в прошедшем известного народа и возникли из свойства его духа. Правовой порядок (конституции, парламентаризм) имеет корни у некоторых западных народов, а у нас в России из недр народного духа возникло самодержавие, и оно наиболее сродно ему. С этим необходимо считаться всякому, и производить опыты по перемене государственного строя дело далеко не шуточное: оно может поколебать самые основы государства, вместо того чтобы помочь делу и исправить некоторые недочеты. Имеяй уши слышати, да слышит!»
Увы, народ все-таки доверился тем своим «внутренним врагам», о которых говорили им и владыка Антоний, и владыка Тихон…
О полной же истинности геополитических пророчеств епископа Антония свидетельствуют ныне результаты всей последующей, почти столетие медленно, но верно разлагавшейся, российской жизни, в том числе и недавние непосредственно территориальные изменения в судьбе российской земли — в результате антигосударственной предательской политики коммунистических последышей (как в сам;м центре, так и местных правителей полуфеодального характера в национальных «республиках»).
При этом показательно, что, как и теперь, так и столетием ранее ослаблению российской государственности в значительной мере — и преимущественно! — способствовали политически недалекие нувориши (предприниматели, банкиры)  и коррумпированное чиновничество (так было и в царской России, так было и в СССР), исходившие, как правило, из временных своих эгоистических (сугубо экономических) интересов и фактически, в слепоте своей, сами рубившие сук на котором они все сидели! Именно им не нужна была твердая власть в государстве, которым каждый из них стремился попользоваться на свой лад.
О ясном понимании всего этого лучшими умами России свидетельствуют многие дошедшие до нас документы начала XX века — например, связанные с кризисом власти в эпоху мятежей 1904—1905 годов.
Так, известный московский священник, расстрелянный в 1918 году большевиками, известнейший бесстрашный их обличитель, прославленный Церковью в 2000 году как новомученик Российский, протоиерей Иоанн Восторгов в проповеди, произнесенной им военном соборе в Тифлисе 1 января 1904 года, особенно отмечал всеобщее нравственное падение — практически всех слоев общества, с тревогой обращаясь к присутствовавшим на богослужении: «В каком нравственном всеоружии мы можем встретить испытания, если Господь пошлет их России? Прочны ли наши нравственные силы? Крепок ли дух нашего народа? Царство наше стремится ли стать царством Божиим? Государственность наша является ли орудием нравственного восхождения народа к вершинам христианства и вечного спасения?
Мрачным пессимизмом веет со страниц нашей периодической печати, этого зеркала общественной жизни. Прежде только верхние слои общества были заражены неверием и быстро неслись в каком-то безумном вихре увлечений от одной крайности к другой. Чего только, в самом деле, мы не пережили в области духовно-нравственной последние десятилетия!  Каким только кумирам не поклонялись! Материализм, дарвинизм, борьба за существование, социализм, призывы к революции, потом — с  легким сердцем — непротивление злу, возрождение идеализма, интеллигентское сектантство, агностицизм, потом опять марксизм, экономический материализм, сверхчеловечность Ницше, декадентство и, как последнее страшное знамение дней наших, так называемый аморализм, полное нравственное идиотство, — целое наводнение идей и фактов, а в результате: усталость духа и уныние, беспочвенность и духовная беспомощность!… Но в прежнее время, по крайней мере, простой народ наш жил вне этой тревожной жизни: он был младенцем веры, послушным сыном Церкви; в вековом предании и в освященном верою строе жизни он находил для себя устои быта и существования. Ныне не то. Худые нравственные соки как бы просочились сверху в народ, до самого дна русской жизни, и если в образованных слоях унаследованная воспитанность и умственное развитие давали хоть какой-нибудь противовес нравственному упадку жизни и предохраняли ее от роковых крайностей, то в народе, если он развратится, не будет и этого сдерживающего начала. И видим мы в изображении печати: брожение религиозной мысли в народе, мужицкий нигилизм, грубый и беспощадный; босячество и отвратительное хулиганство, разврат, дурные болезни, падение семьи, падение авторитетов и уважения к власти; растущую эпидемию дерзостей, грабежей, уличных оскорблений, необъяснимых убийств. Среда дает своих прорицателей, новых пророков Ваала и бесстыдной Астарты. И вот, пред нами в книгах современных писателей возглашается проповедь, что не нужно бояться греха, что разнузданный босяк — господин положения и даже обновитель общественности; пред нами идеализация разврата и преступления и возведение порока в признак силы и сверхчеловечности. Ко всему этому — широко разлитое всюду недовольство, праздность мужиков, мотовство; тунеядство, попрошайничанье и обнищание; волнения рабочих, политическое брожение в инородцах, революционная и сепаратистическая пропаганда, убийства и кровавые покушения на представителей власти. Молодое поколение — носитель надежды будущего… Но оно измельчало даже в своих волнениях и беспорядках, обратившихся в какую-то дикую моду и пагубное поветрие; оно оторвано от национального самосознания, оторвано от преданий веры. Из молодых людей, получивших высшее образование, ныне уже выходят босяки и хулиганы…  Так изображает нашу действительность ежедневная пресса…
Всё сказанное, взятое нами со страниц прессы, без сомнения, слишком мрачно, слишком преувеличено, в дурных целях сеяния смуты и уныния, из ненависти к русской жизни, ради клеветы на нее. Но, несомненно, много во всем сказанном, много и горькой правды…»

В самом конце 1904 года и глава Синода К.П. Победоносцев так писал председателю Комитета Министров С.Ю. Витте о причинах русских нестроений того периода (в частности — об ослаблении поддающейся натиску либерализма царской власти): «Вы сами указываете рану — “отсутствие определенной, знающей, что хочу, власти”. Эту власть мы не в силах восстановить — она лежит бессильная, без сознания и без опоры, и представитель ее — министр — сидит теперь в Комитете без слов и без движения. Но, будучи бессильны в этом, мы все-таки должны охранять самую идею и самый принцип власти, — ибо без этого нет спасения нигде и тем паче в России…
Всё направлено к проложению путей к критике власти со стороны всех и каждого, и не иллюзия ли это — искать какой-то опоры порядка в Сенате, якобы по идее Петра? Но то был Петр, — и Сенат был орудием крепкой власти. Он устранился после него и воскрес(ал) в смысле орудия при монархах с властию. А теперь что такое Сенат? Собрание судебных чиновников, переворачивающих на все лады буквы законов, не приведенных ни к какому единству, а двигателем всего — присяжный поверенный» .
Именно сохранения такого положения в стране — с параллельным проведением всероссийской кампании по всё большей дискредитации монархического строя — и добивались пробиравшиеся во властные структуры недалекие често- и сребролюбцы.
Как записал в своем дневнике 5 января 1904 года бывший революционер-народоволец, ставший к тому времени убежденным монархистом-патриотом, Лев Тихомиров: «За такой строй стоят интересы могущественного чиновничества, которое не допустит до царя ничего способного воскресить монархию, ни — подорвать господство бюрократии. Эта сила необорима» . И в том же дневнике (в сентябре 1905 года) он так характеризует положение в России: «Никто не может подвести общего итога, ибо его нет в сознании. В сознаниях есть только множество недовольств, есть общее неверие в существующее… Бог покидает на ее собственные силы изменившую Ему страну, и вот собственные силы ее оказываются гнилыми, никуда не годными»
Причем измена эта не была естественным уделом только революционеров, разночинцев-недоучек, пропагандистов-атеистов из интеллигенции и циников-марксистов — измена эта пронизывала уже всю Россию, все ее социальные слои.
Весьма точно характеризовал это время уже упоминавшийся ранее И.А. Ильин: «…правые верхи хотят Бога без справедливости, а левые низы хотят справедливости без Бога. Но это еще лучшая ситуация. Кризис обостряется и ведет к катастрофе, когда правые верхи не хотят ни Бога, ни справедливости, — а хотят только неравенства в СВОЮ пользу; тогда их поражает идейный и вслед за тем волевой паралич; и дни их оказываются сочтенными. А левые низы (массы), со своей стороны, отводя Бога, начинают искать не справедливости, а неравенства в СВОЮ пользу; тогда их поражает слепота к духу и реальности, — ими овладевает одержимость, ненависть к духовной культуре и вера в противоестественную утопию. И их путь оказывается тоже предначертанным» .
Все это мы и можем наблюдать на протяжении уже исходной революционной поры в России — с начала XX века и до идейно-волевого паралича либерального Временного правительства, завершившегося его падением и приходом к власти большевицкой уголовщины, когда «бандит, уверовав в противоестественную утопию, стал садистически экспериментировать»  над Россией.

Министр финансов С. Витте предложил в тот период Государю два пути выхода из сложившегося кризиса: первый — «облечь неограниченной властью доверенное лицо», то есть установить временную военную диктатуру (что было бы, конечно же, наиболее практически-действенным, а в стратегическом отношении и наиболее полезным для последующего мирного и экономически-прогрессивного — уже намечавшегося тогда — развития страны), второй — «предначертать будущему кабинету указания вступить на путь конституционный». На этом втором варианте разрешения революционно-кризисной ситуации преимущественно и настаивали министры правительства.
Как и большая часть бюрократически-чиновничьих кругов России, а также в силу своей, все более определявшейся ангажированности российской промышленно-финансовой олигархией (равно и вследствие устанавливавшихся, нередко лоббистских, связей их с зарубежным капиталом), многие члены правительства втайне желали — насколько возможно — ограничить самодержавную власть Царя.
Фактически именно высшее российское чиновничество, коррупционно сраставшееся и подталкивавшееся активно формировавшимися на рубеже XIX—XX столетий, чрезвычайно напористыми, но социально и, главное, духовно недальновидными олигархическими кругами, — и есть та питательная среда и даже непосредственно сама политическая «кухня», где постепенно готовилось ядовитое варево предательской и ставшей, по сути, предсмертной для России Февральской революции 1917 года. Немногое уже было нужно затем — всего лишь несколько месяцев «демократической» безответственности, безбожного политиканства, мелкого человеческого эгоизма и парламентской либеральной демагогии, чтобы эта духовная слепота привела Россию на порог ее гибели — к большевицкому октябрьскомуоктябрьскому перевороту…
Николай II, в силу прирожденной своей гуманности не решившись на активное военное подавление бунтовщиков, не устоял, по благородной мягкости характера, и перед натиском министров. Манифестом от 17 (30) октября 1905 года «Об усовершенствовании государственного порядка» Царь фактически даровал стране начала конституции: отныне — с ограничением Самодержавия и стремлением правящей верхушки постепенно превратить его в декоративную конституционную монархию (при активном содействии разрешенной тогда Царем демагогической Государственной Думы) — падение тысячелетней православной России стало неизбежным.
Уже гораздо позже, анализируя разрушительные итоги либеральной «демократизации» России и конкретной роли в гибели страны возникшей тогда Государственной Думы, И. Солоневич, справедливо напишет, в частности: «Первый же, упаси Господи, парламент, который мы получили за всю свою многострадальную историю: а) срывал всячески вооружение армии и флота; б) когда армия и флот оказались недостаточно вооруженными, свалил вину на Государя и его правительство; в) когда Государь и его правительство армию и флот все-таки вооружили: г) устроил революцию; д) проиграл войну; е) исчез бесследно. Так исчез, что даже здесь, в эмиграции, где, как известно, всякая болонка, оказывается, была в России сенбернаром, я не помню, чтобы кто-нибудь хвастался званием члена Государственной Думы или, тем более, Учредительного собрания.
Хвастаться действительно вовсе нечем» .

В отличие от былых путей развития западно-европейских стран, Российской Империи в ее продвижении к ожидавшемуся «прогрессу» XX века необходимо было вынести натиск не только либерально-демократических кругов, но и невиданной прежде никем чумы этого столетия — «большевиков»-коммунистов.
Необходимо жесткая, традиционная, духовно-осмысленная и ничем, кроме Промысла Божия, не ограниченная монархия (если бы таковая поддерживалась российским обществом в целом) большевицкий грядущий натиск выдержала бы (и в дальнейшем можно было бы постепенно усовершенствовать формы общественного, «земского» самоуправления — при сохраняющемся приоритете российского Самодержавия).
Конституционного же типа монархия, какой она фактически начала становиться в России с Манифеста 17 октября, не выдержала даже и не слишком напористой Февральской революции 1917 года! Что уж тут говорить о большевицком перевороте, изначально готовом на любые зверства и жесточайшее противостояние традиционной российской православной государственности?
Вынужденное провозглашение Манифеста 1905 года политически как бы перебило стране хребет.
Ведь именно Самодержавие всегда оставалось единственно естественной для нее, веками определявшей как путь, так и самый строй жизни России, основной ее народно-государственной осью — во многом религиозно-сакраментальной, на которую постепенно и нанизывались пласты российского исторического бытия. И вот эта-то, освященная Церковью и потому всегда в той или иной мере духовно-ориентированная ось, вокруг которой шел самый процесс национально-политического созидания России, складывался характер ее национально-образующей государственнической психологии и утверждалась необходимая, почти метафизическая осмысленность сути и формы имперского правления, — именно этот державный стержень и оказался теперь поколебленным и сдвинутым со своего места.
Пройдет чуть больше десятилетия — и древняя, традиционная русская государственность окончательно рухнет в образовавшуюся под нею бездуховную пустоту нового российского бытия.
Сначала либертарианский самообман февральского заговора 1917 года, а затем и октябрьский большевицкий соблазн столкнут в смертельную революционную пропасть подлинно легитимную самодержавную власть (причем единственно легитимную для России, ибо русский народ поклялся в верности Царю «на вечные времена» еще в период завершения Смуты начала XVII века), а вслед за этой русской властью в ту же бездну гражданской войны, голодоморов и ленинско-сталинских концентрационных лагерей самым закономерным образом провалится и сам русский народ!
В феврале 1917 года место прежней, национально-природной формы власти в России заняла абсолютно чуждая русскому духу и разрушительная для российской органичной государственности западная, чисто либертариански-буржуазная система республиканского правления, в принципе не способная решить стоявшие тогда перед страной задачи. И то, что это было именно так, вполне подтвердилось тем жалким крушением этого нового строя, которое — всего через несколько месяцев от начала его существования — и состоялось под натиском отнюдь не либеральничавших ни с кем большевиков.
Вообще же относительно абсолютной неорганичности для России «парламентаризма» как формы государственной власти (что не раз уже подтверждалось нашей историей) тот же И. Солоневич в свое время заметил (касаясь, в частности, двурушнической позиции и двуличной политики Североамериканских Штатов и Англии в отношениях с Германией перед началом как первой, так и второй мировых войн): «…эта политика возможна только в тех условиях, когда страна защищена океанами или хотя бы проливами и когда на “востоке” есть тюрьма народов [имеется в виду сначала Россия, а потом СССР. — Г. М.], принимающая на себя первые удары и наносящая последние . Что было бы с Англией в Первую и во Вторую мировую войну, если бы не было ни проливов, ни тюрьмы народов?
Что было бы с Европой вообще, если бы монгольские орды не завязли бы в страшных войнах к востоку от Вислы? Что было бы со всякими там свободами, если бы не Аустерлиц, Смоленск, Бородино и Березина, и даже Сталинград? Но если Россия из последних 200 лет своего бытия воевала 160 лет, то совершенно ясно, что роскоши парламентаризма она себе позволить не могла: парламентаризм означал бы гибель. И парламентаризм оказался гибелью. Нож в спину русской истории вонзил не кто иной, как наша, извините за выражение, Государственная, извините за выражение, Дума. Раз попробовали — может быть, хватит.
Говоря иначе, демократия, как парламентаризм, возможна только в тех странах, которым или не приходилось вести вооруженной борьбы за свое существование, как Англии или САСШ, или этой борьбы вести не стоило по ее безнадежности, как капитулировали без боя голландская, датская, чешская и прочие демократии. Там, где, как в России, народ веками и веками был вынужден с оружием в руках отстаивать не только национальное, но и индивидуальное бытие, он был вынужден строить свою государственность по военному образцу. Это не есть вопрос “рабства” и “деспотии”, это есть вопрос самосохранения» .
Увы, всё сказанное здесь по поводу полной неприложимости форм и институтов буржуазной демократии к проблеме внутреннего управления в России остается и доныне для нее (для нас!), — как весьма ярко показывает и сегодняшнее наше государственное бытие, — столь же справедливым и жизненно актуальным!

Естественно, что и Российская Церковь в целом, и правящие ее круги, в частности, в период революционных волнений начала XX века также жили интересами всего русского общества, в силу чего происходившие тогда события не могли не сказываться и на внутрицерковной ситуации — в первую очередь в «политическом», как тогда казалось многим, отношении.
Наиболее активные представители Церкви — и епископат, и ведущее священство крупных городов — с разной степенью внутреннего понимания, но вполне открытым образом выражали свое восприятие антигосударственного духовно-политического процесса, шедшего в стране в 1904—1908 годах. Процесс этот следует называть именно так — поскольку в основе каждой революции лежит прежде всего проблема духовного самоопределения личности. Человеку здесь изначально приходится выбирать: с кем он связывает свою жизнь и свою общественную борьбу — с Богом ли, Который всегда «эволюционер», или же с дьяволом, который всегда «революционер»?
Каждому революционно-политическому акту, совершаемому тем или иным человеком, неизменно предшествует (а затем и постоянно сопутствует) судьбоносный для него вопрос, на который приходится отвечать затем всей последующей жизнью — причем не только земной, временной, но и вечной: остается ли он со Христом, с Его непреходящей Истиной, или же идет за «отцом лжи», предлагающим неизменно обманчивые социальные соблазны?
А как известно, соблазны эти всегда кончаются лишь большой кровью (а отнюдь не их всенародным «удовлетворением» в итоге революций — такого еще никогда не бывало!) и в перспективе приводят ко всё большему и большему падению как самих революционеров, так и всего пошедшего за ними общества, — причем к падению в сфере отнюдь не политической, а непосредственно духовно-нравственной. Зная об этом, лучшие, наиболее христиански последовательно чувствовавшие и мыслившие архипастыри и пастыри России (увы — их было совсем немного) всегда четко сознавали: внешние войны, международные союзы и договоры, внутренние межпартийные склоки, экономические реформы, полемика в прессе — все эти обычные составляющие общественной жизни, в их самых разнообразнейших проявлениях, есть преимущественно акты политические; революционные же мятежи, основанные на изначально кровавых (всегда богоборческих) идеях, есть — по внутреннему глубинному существу своему — прежде всего акты духовные, акты конкретно религиозного порядка, в логическом своем завершении обязательно требующие человеческих жертвоприношений и даже собственного революционного (по сути — бесовского) «культа»!
И в этом смысле любое противостояние революциям и связанным с ними политическим реалиям, фальшивым «прогрессистским» идеям и внутренне лживым революционным государственно-политическим устройствам, — всякое такое противостояние неизменно было и навсегда останется актом отнюдь не политическим, актом, не так или иначе социально пристрастным, но, прежде всего, деянием напрямую и абсолютно религиозным, требуемым Самим Христом — через звучащий в человеке голос христианской совести, не искаженной никакими привходящими политическими обстоятельствами.
Это ясно понимали такие замечательные православные подвижники (не шедшие ни на какие духовные компромиссы ни с либерал-предателями России, ни, тем более, с революционерами), как представители епископата — Антоний (Храповицкий), святитель Японский Николай (Касаткин), Никон (Рождественский), священномученик Владимир (Богоявленский), священномученик Гермоген (Долганев), духовник Царской семьи Феофан (Быстров), или же как цитировавшийся выше «простой» протоиерей, священномученик Иоанн (Восторгов).

Становившееся всё более обезбоженным, в духовном смысле глубоко больное, всё чаще соблазнявшееся посулами о «светлом будущем» со стороны то «просвещенных» либералов, то просто разбойников-террористов, российское общество решительно вставало на путь собственной гибели. И хотя надежды на благополучный исход грядущей национальной трагедии даже и у Церкви оставалось все меньше и меньше, она — устами своих великих подвижников-прозорливцев продолжала призывать граждан России наконец одуматься.
Громогласно предупреждал русский народ о возможных грядущих бедах петербургский пастырь, святой праведный Иоанн Кронштадский, писавший: «Если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и беззакония... Спасение наше в Церкви и нигде больше» .
К духовному горению, к живой  — и словом, и делом — всеобщей проповеди евангельских истин, к христианскому просвещению душ особенно призывал отец Иоанн самих служителей Церкви, обязанных всегда помнить о своей ответственности пред Богом за каждый день и час своей пастырской жизни, ибо «Господь преимущественно назирает за поведением архиереев и священников, за их деятельностью просветительною, священнодейственною, пастырскою… Нынешний страшный упадок веры и нравов весьма много зависит от холодности к своим паствам многих иерархов и вообще священнического чина» .
И здесь он был абсолютно прав. Именно казенно-синодальный стиль жизни, властвовавший тогда в Церкви, — с его, становившимся в то время всё более робким, в принципе не наступательным, а лишь охранительным, духом, смешивавшийся при том с элементами мирского либерализма, и не позволил церковным силам сколько-нибудь активно проявиться в их противостоянии революции.
И «синодские», и влиятельный тогда (первенствующий член Синода) петербургский митрополит Антоний (Вадковский; 1846—1912) — сами в известной степени уже затронутые болезнью либерализма, позволяли себе порой даже явно заигрывать с леволиберальными кругами прозападной российской интеллигенции, постоянно оглядываясь на ее, якобы подлинно «общественное», мнение и всячески уклоняясь от исполнения своего прямого православного долга — обличения и увещевания впадавшей тогда в революционное беснование России.
Вообще церковные деятели типа Вадковского как огня боялись выражения сколько-нибудь принципиальной позиции Церкви в отношении революционных событий, прикрываясь при этом идеей якобы ее полной аполитичности.
Но именно такая позиция и способствовала дальнейшему росту разрушительных для страны и самой Церкви социалистических (а затем и прямо коммунистических) тенденций, со временем и приведших Россию к большевицкой оккупации.
Что, интересно, сталось бы с нашей страной еще веками прежде, если бы подобной позиции («Церковь — вне политики!») придерживались, например, преп. Сергий Радонежский или священномученик Патриарх Гермоген (Ермоген) — вместо того, чтобы вполне «политически» призывать народ к столь же «политической» борьбе с врагами Самой Церкви и нашего православного Отечества? Не оставались бы мы, может быть, и сегодня татаро-монгольской или польской колонией?
О подобной либерально-капитулянтской позиции митрополита Антония достаточно резко отзывался другой известный Владыка Антоний — Храповицкий, в одном из своих писем (к Б. Никольскому) отмечавший, что столичный архипастырь «ведет себя двулично до позора», «совсем сбился с толку», и, поскольку твердых убеждений у него никогда не было (к тому же митрополит, судя по воспоминаниям о нем, лично весьма боялся «демократов» с бомбами — террористов), то он безотказно и «отдает Церковь в лапы пьяным дьячкам-нигилистам, изображающим из себя академические корпорации» .
Увы, в столь ответственное для страны время в Синоде и Петербурге правящим архиереем (по назначению власти) оказался человек, о котором Победоносцев в сердцах говаривал: «Кто нашего митрополита [как метлу] в руки возьмет, тот [им] и метет» .
В русле такой позиции Синодом и было издано особое послание к народу — с полным одобрением фактического лишения Государя прав подлинного Самодержца (в соответствии с основными положениями Манифеста 17 октября 1905 года о даровании Царем Конституции). Однако, как и самый вынужденный манифест этот, так и поддержка его либеральным Синодом, стали еще одним шагом к гибели подлинно христианской России — сначала в угаре февральской революции, а затем уже и под пятой большевизма.
Философ и публицист Лев Тихомиров записывал об этом в своем дневнике — с гневом и душевной горечью: «Церковь разлагается… На старости лет приходится искать себе даже Церковь… Всё рухнуло»; «Синод, молчащий при действиях революционеров, выпустил послание, призывающее к порядку, к тому, чтобы никто не защищал царя самовольно, ибо “царь велик и могущественен” и может сам себя защитить. Замечательные наши архипастыри и пастыри!»
Чрезвычайно показательны в этой ситуации: и безусловное потакание значительной части членов Синода разрушительной для страны деятельности либеральных кругов, и та полнейшая его духовная слепота (как и вообще многих «демократично» и «прогрессивно» настроенных тогдашних пастырей) в отношении революционного процесса в России.
Это особенно ярко проявилось, например, в отрицательной реакции «синодских» на подлинно патриотический, принципиально православный и, по сути, пророческий по своим духовным интуициям документ, скрепленный подписями двух архиереев — митрополита Московского (будущего священномученика) Владимира и викарного епископа Серпуховского Никона (Рождественского), — так называемое «Поучение».
Его предписывалось прочитать во всех московских храмах во время литургии 16 октября — накануне опубликования царского Манифеста о «даровании свободы», а затем предполагалось ознакомить с ним и всю Россию. Однако болезнь прореволюционного либерализма зашла уже при  всеобщем (и государственном, и синодально-церковном) попустительстве слишком далеко. Не только в самой Москве многие священники отказались прочитать «Поучение» в своих храмах (и даже подали протестную записку, в которой заявили «о своей полной несолидарности с тем возмутительным и по содержанию, и по тону речи поучением, которое их обязывали читать» ), но и Святейший Синод в «Определении» от 22 октября 1905 года отказался поддержать этот документ.
При этом Синод обосновывал такую свою позицию тем, что, мол, это «Поучение» может стать «причиной междоусобного раздора среди населения, проявившегося даже в храмах» ! Как будто страна уже не раздиралась предельными «раздорами» — со стороны тех же бомбистов-революционеров?
Раздоры же эти нужно было гасить не сладкозвучными синодскими призывами к миру, что было заведомо бесполезно, а лишь, увы, вынужденно-суровыми силовыми методами да быстрейшим решением наболевших социальных задач, причем не в рамках бесполезных и разрушительных по духу конституций, а в границах традиционной национальной власти.
Именно этим, например, занялся тогда великий Столыпин, к несчастью, вскоре же, при попустительстве той самой власти, которую он защищал, и убитый.
Именно всемерному укреплению традиций российской государственности и должна была бы содействовать тогда Церковь (в том числе и ее Синод), а не смущенно подыгрывать уже тогда духовно слепотствовавшим либералам!
Но, возвращаясь к «Определению» (от 22 октября), следует сказать, что такой же мертвенностью духа веяло тогда не только от синодских документов. Не менее печальной была и вся общая картина духовного просветительства в целом — казёнщина царила во многих сторонах церковной жизни, а если в духовных учебных заведениях и пытались порой проводить какие-то реформы, то они, наоборот, как правило, еще более ухудшали дело, внося и в эти церковные структуры вездесущий дух вульгарного либерализма.
Лишний раз убеждаешься в том, насколько закономерным следствием антидуховного распада «просвещенного» общества явилась революция в России, — когда читаешь страшные, но, увы, правдивейшие строки воспоминаний одного из известных священников Русской Церкви — Протопресвитера российской армии и флота о. Георгия Шавельского — о состоянии дел, например, в духовных академиях.
Как пишет он о Петербургской академии начала 1900-х гг.: «Студенты перестали посещать академическую церковь и лекции. Дело дошло до того, что среди студентов велась очередь по посещению лекций. Очередные два человека от курса обязаны были в свой день просидеть на лекциях. Не желающие вынести этот труд, нанимали за себя других» , а например, «1 мая 1907 г… они явочным порядком бойкотировали проверочные экзамены» . «Со всех сторон раздавались жалобы, что научная подготовка академических студентов, в сравнении с прежним временем, весьма упала, как упали и религиозная настроенность, и дисциплина… академии стали разлагаться. <…> Академии последнего времени, при установившихся в них порядках и создавшемся настроении студентов, не могли не плодить “научных недоучек”, расхлябанных, не приученных ни к порядку, ни, тем более, к беззаветному исполнению долга “деятелей”.
Думаем, что, не разразись революция, скоро для всех стала бы очевидною невозможность дальнейшего в таком виде их существования и неминуемо последовала бы их радикальная реформа» .
Впрочем, чего можно было требовать от академического студенчества, если либерально-равнодушно относились к своему делу и сами ректоры академий. Например, как вспоминает тот же Шавельский, «при несомненно блестящих качествах своего глубокого и тонкого богословского ума, чистого и чуткого сердца, еп.[ископ] Сергий (Страгородский, ставший ректором Петербургской академии в 1901 г.) отличался одной, прямо необъяснимою, для администратора убийственною, особенностью: он, кажется, ко всему относился с наплевательской точки зрения. Посещали или не посещали студенты академическую церковь, присутствовали или почти in corpore отсутствовали они на лекциях, держали или не держали экзамены, подавали своевременно или не подавали установленные сочинения, вели себя благочинно или бесчинствовали — это для него было как будто безразлично. <…> “Был у меня этим летом, рассказывал в 1903 г. еп. Сергий, — Полоцкий еп. Серафим. Не успел он переступить моего порога, как начал разглагольствовать о том, как надо поставить в академии науку — Основное богословие. А мне наплевать: как хочешь, так и ставь”. Таких примеров можно было бы привести множество» .
В это время и православное просветительство хирело почти уже повсюду: даже евангельское слово нередко теряло свою соль в безжизненных проповедях сословного духовенства; все мертвенней, без подлинного христианского духа становилась лишь по форме остававшаяся «православной», «душеполезная» литература.
О том, что в России становилось все меньше и меньше духовно-горящих проповедников Христовых, что и духовный уровень самих церковных деятелей оказывался все ниже и ниже, а дело просвещения христианского все более и более коснело в поверхностных штампах — как в самой Империи, так и за ее пределами, постоянно писал на страницах своего дневника великий апостол Страны Восходящего Солнца, архиепископ Японский, святитель Николай (Касаткин; 1836—1912), — например: «3/15 Марта 1896… впал в отчаяние: когда же Господь даст мне помощников и даст ли?  Ужели моя беспрерывная молитва о сем, и почти о сем одном, — тщетна? Вот и академистов сколько воспитал, чая в них помощников себе, и ни единого! Хоть бы кто близко принял к сердцу дело Церкви, дело церковной школы, дело воспитания служителей Церкви! <...> Господи, когда же воспрянет Россия к делу Православия? Когда же явятся православные миссионеры? Или Россия и вечно будет производить все таких же самодуров и нравственных недорослей, какими полна доселе… вечно, пока так и не погибнет в своем нравственном и религиозном ничтожестве к страшному своему осуждению на Суде Божием за то, что зарыла талант?»  Или же другая запись: «5/18 Апреля 1900… Грустно думалось: бредет-то к нам народ все больше ленивый, [а] кто поживее и поумнее, и не думает заглянуть к нам — идут на другие службы… Оттого и духовенство у нас плохо, духовная литература мелочна, духовенство… такое, что до сих пор в 30 лет ни одного доброго миссионера не выслало сюда Отечество. … Э-эх, грусть-тоска глубокая!»
Еще горестнее становятся дневниковые записи святителя Николая в период русско-японской войны 1904—1905 годов, где мы читаем правдиво-скорбные строки о становившейся уже тогда все менее христианской России: «18/31 Июля 1904… Бьют нас японцы, ненавидят все народы. Господь Бог, по-видимому, гнев Свой изливает на нас. Да и как иначе? За что бы нас любить и жаловать? Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и сделалось развратным до мозга костей. Простой народ веками угнетался тем же крепостным состоянием и сделался невежественен и груб до последней степени; служилый класс и чиновничество жили взяточничеством и казнокрадством, и ныне во всех степенях служения — поголовное самое беспросветное казнокрадство везде, где только можно украсть. Верхний класс — коллекция обезьян [выделено мной. — Г. М.] — подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии и всего прочего заграничного; духовенство, гнетомое бедностью, еле содержит катехизис — до развития ли ему христианских идеалов и освящения ими себя и других? <…> И при всем том мы — самого высокого мнения о себе: мы только истинные христиане, у нас только настоящее просвещение, а там — мрак и гнилость; а сильны мы так, что шапками всех забросаем… Нет, недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию — сама она привлекла их на себя. Только сотвори, Господи Боже, чтобы это было наказующим жезлом Любви Твоей! Не дай, Господи, вконец расстроиться моему бедному Отечеству! Пощади и сохрани его!»
Как поражение России в войне с Японией, так и революционные события 1905 года, Владыка связывал непосредственно с духовным разорением страны, с исподволь наступавшим в ней равнодушием к былой отеческой святорусской вере, с воочию творимым тогда русским народом предательством Самого Христа.
Именно на эту причину всех российских бед прямо и указывал в своем дневнике святитель Николай: «3/16 Июля 1905… Наказывает Бог Россию, то есть отступил от нее, потому что она отступила от Него. Что за дикое неистовство атеизма, злейшей вражды на Православие и всякой умственной и нравственной мерзости теперь в русской литературе и в русской жизни! Адский мрак окутал Россию, и отчаяние берет, настанет ли когда просвет? Способны ли мы к исторической жизни? Без Бога, без нравственности, без патриотизма народ не может самостоятельно существовать. А в России, судя по ее мерзкой — не только светской, но и духовной [выделено мной. — Г. М.] — литературе, совсем гаснет вера в Личного Бога, в бессмертие души. Гнилой труп она по нравственности, в грязного скота почти вся превратилась, не только над патриотизмом, но над всяким напоминанием о нем издевается. Мерзкая, проклятая, оскотинившаяся, озверевшая интеллигенция в ад тянет и простой, грубый и невежественный народ. Бичуется ныне Россия, опозорена, обесславлена, ограблена. Но, — ужасается святитель, —  разве же это отрезвляет ее? Сатанинский хохот радости этому из конца в конец раздается по ней. Коли собственному позору и гибели смеется, то уже не в когтях ли злого демона она вся? Неистовое безумие обуяло ее, и нет помогающего ей, потому что самое злое неистовство ее — против Бога, Самое Имя Которого она топчет в грязь. Богохульством дышат уста ее. Конечно, есть малый остаток добра, но он, видно, до того мал, что не о нем сказано: “Семя Свято — стояние его” (Ис. 6, 13). Душа стонет, сердце разорваться готово» .
И все эти, жестокие в своей правде слова не есть выражение только личного, сугубо субъективного (излишне мрачного или хотя бы излишне сгущающего темные краски) взгляда на российскую действительность той поры — как, быть может, хотелось бы кому-то думать в стремлении идеализировать религиозную жизнь дореволюционной России! Нет, ведь и сама февральская революция (с последующим октябрьским переворотом) 1917 года стала возможна в ней только в силу того, что в духовном отношении значительная часть русских людей фактически уже жила в революционном распаде и разложении задолго до событий февраля-октября: трагические события эти всего лишь выразили и оформили более определенным социально-политическим образом — явив большевицкое атеистическое государство — то внутреннее, уже реально падшее (и религиозно, и чисто граждански) состояние российского общества, в котором оно пребывало в основной массе своей, по крайней мере, с конца XIX — начала XX века. И то, что оценка, данная Владыкой Николаем состоянию России на тот период, не была ни злопыхательски-субъективной, ни отнюдь одиночной, подтверждают высказывания подобного же рода и других известных, патриотически настроенных церковных деятелей.
Так, отзываясь на сложившееся в результате революционных событий 1905—1907 гг. общее положение в стране и, главное, на всё усиливавшееся тогда критическое состояние Церкви, известный в дальнейшем религиозный философ, ученый (физик, математик) и священник, тогда еще молодой П. Флоренский со всем основанием утверждал в одной из статей (1909 года): «…революция усилила тот упадок и разложение православного быта, а значит — и православия, которое давно уже совершается капитализмом, городами и фабриками. Как ни медленно движется культурная (не политическая) история, всё же православие близко к какому-то рубежу, где оно должно или совсем разложиться, или, изменившись, возродиться. Мы говорим “изменившись”, потому что православие своим бытом тесно связано с жизнью, а жизнь меняется и ломает этот быт, ломая и православие. С другой стороны, православие крепко и внутренне связано даже с политической историей — через самодержавие. Вера в царское самодержавие, мистическое к нему отношение — это один из непременных элементов православия, и поэтому изменения в способах управления страной (имеются ввиду последствия манифеста 17 октября 1905 г. о некотором ограничении монархии. — Г. М.) наносят православию новый удар… трещиной в православии надо считать всё более и более открывающееся неустройство церкви, неканоничность ее, нарушение ею основных церковных же канонов (в первую очередь здесь подразумевается, конечно же, давнее ее согласие на само «синодальное», а не патриаршее ее устроение. — Г. М.). Открывается вопиющее противоречие между консерватизмом православия и его фактическим отступлением от консерватизма и притом в сторону разорения церковного устройства [вспомним хотя бы о «либеральствующих» архиереях того времени. — Г. М.]. Это противоречие уже сознано и готово стать движущей силой в православии…»
О том же самом, но с гораздо большей открытостью в выражении своих одновременно скорбных и гневных чувств относительно постепенно шедшего тогда духовного падения России говорил и писал весьма известный архиепископ Никон (Рождественский): «Не злодействуют ли злодейски злодеи у нас? Не находится и среди нас немало людей, которые добро уже называют злом, а зло добром, тьму безбожных учений — светом, а свет Христова учения — тьмою? Страшно подумать, больно говорить о том, сколько зла творится среди нас! Никогда, с самого начала Руси, не было слышно на нашей земле такого богохульства, такого кощунства, какое слышали и слышат уши наши. Никогда не было такого отступничества  от святой веры православной, как в дни наши. Самые ужасные пороки ныне возводят чуть ли не в добродетели... Убить, отравить, развратить, загубить душу — да об этом мы читаем в газетах каждый день. И это творится во всех слоях общества: и среди простого народа, и среди образованных людей. Полная распущенность нравов, уподобляются люди скотам несмысленным!.. И вот гремят над нами громы небесные. Потрясается земля в основаниях своих!»
И, действительно: уже тогда начались и прямые убийства священников, ставших первыми жертвами великих грядущих гонений на Церковь.
Так, «в Ялте, в 1905 г., за бесстрашные обличения царивших тогда в городе революционных настроений, в своем доме, на глазах у жены и трех малолетних сыновей, был заколот кинжалами о. Владимир Троепольский. Его последние слова, обращенные к убийцам, были: “Бог простит!” В селе Городищи Царицынской обл. 30 ноября 1906 г., также в своем доме, был убит священник о. Константин Хитров. Убийцы не пощадили никого из его домашних: о. Константин, его матушка, пятилетний сын Сергей и малолетний Николай, все были найдены с проломленными черепами. В 1910 г. в Тифлисе был убит экзарх Грузии архиепископ Никон» .
Но не менее ужасным было тогда, например, и духовное состояние даже некоторых православных семинарий!
Как отмечал в своих воспоминаниях (с приведением ссылок на газетные корреспонденции с мест) уже упоминавшийся выше протопресвитер Г. Шавельский, в Воронежской семинарии «инспекторов… в их собственных квартирах подстреливают прямо в лицо 17-летние семинаристы по постановлению революционного кружка (21 февраля 1907 г. в 6 ч. в.)», а порой и ректорам «предательски пускают пули в спину (в Тамбовской семинарии, где из-за этого многосемейный инспектор безнадежно сошел с ума), или обливают лицо кислотою, когда несчастно погибший сын их начальника лежит на столе (в Харьковской семинарии)…» .
Как видим, гнев архиепископа Никона по поводу наступавшего духовного кризиса в России на пороге революции был совершенно оправдан.
Но особенно острым становится у владыки Никона предчувствие надвигающейся на страну катастрофы — в связи с началом первой мировой войны.
Уже в 1914 году он пророчески взывал к верным Богу соотечественникам: «Готовьтесь к исповедничеству, готовьтесь к мученичеству. И тем горше будет чаша наших испытаний, что нам поднесут ее не язычники, не римские воины, а изменники Христу. О, они злее всех язычников, ибо они суть “сборище сатаны” [выделено мной. — Г. М.], о котором говорит Тайновидец. Чт; все нынешние поношения, кои нам приходится терпеть, пред теми, какие ждут нас впереди, если попустит Господь! Грозы Божии ходят вокруг нас» .
Хотя некоторому укреплению религиозности общества в немалой степени и способствовала личная активная православная позиция Императора Николая II (1868—1918)  (при его поддержке в начале века произошли, в частности, новые канонизации давно уже почитавшихся в народе святых — преподобного Серафима Саровского и святителя Иоасафа Белгородского), все-таки основная проблема дальнейшего развития церковной жизни в России — излишняя зависимость религиозных институтов от государственной, отныне все более становившейся «казенной» и все менее христианскою, власти — продолжала оставаться нерешенной. Во многом определяемое именно этим секуляризованное, граждански-формальное восприятие значительной частью общества сам;й православной веры приводило ко многим извращениям и болезням общественного российского сознания, порой уже едва-едва вспоминавшего о былых своих «святорусских» религиозных корнях.
Как подчеркивал позднее профессор-протоиерей Г. Флоровский: «Грех петербургской России — в том искажении культурно-религиозной перспективы, которым поражено было общее умонастроение: в утрате живого ощущения святости и самодовлеющей значимости Церкви, не имущей ни пятна, ни порока, — в психологическом подчинении учительной и пастырской деятельности церковной — целям здешним, целям устроения земного благополучия и благоденствия... “Паралич” относится не к внутренней действительности церковной жизни, а к ее внешним проявлениям... Можно ли говорить о “параличном” состоянии той поместной Церкви, которая имела среди своих предстоятелей святителей Митрофана и Тихона, Воронежских чудотворцев; Церкви, в которой просиял преподобный Серафим Саровский, в которой жила и учительствовала Оптина пустынь с ее духоносными старцами... Можно ли говорить об упадке церковного творчества, когда именно в это время создались такие перлы религиозного лиризма, как проповеди того же святителя Тихона и, в особенности, его акафист Всемилостивейшему Спасу... такая вдохновенная религиозная проза, как писания Преосв<ященного> Игнатия (Брянчанинова) и Феофана (Говорова), как Проповеди архиеп<ископа> Димитрия (Муретова)... Нет, Православная Церковь Российская и в это внешне бесславное время была полна и обильна Божественною благодатью, всегда немощн;я врачующей и оскудевающая восполняющей...»

Первые полтора десятилетия XX века прошли в России под знаком полного идейного разброда: социалисты сеяли смуту, консерваторы призывали к уже мало реальному тогда «охранительству» былых духовных и политических устоев страны.
Сознательно и последовательно подрывала устои российской государственности и леволиберальная (не говоря уж о леворадикальной!) печать, предельно точную характеристику которой (увы, остающуюся столь же справедливой и для сегодняшней России!) дал обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев в письме к С.Ю. Витте (в декабре 1904 года): «…наша печать — не что иное как гнусный сброд людей без культуры, без убеждения, без чести…» .
…Увы, как мы видели, шатания и внутренняя расколотость всего общества не обошли стороной и жизнь Церкви.
Начиная со времени бунтов 1905 года и дарованной Государем конституции, наиболее творческая часть церковных деятелей требовала от Царя — для объединения всего православного народа вокруг законного духовного главы — проведения Поместного Собора с целью восстановления Патриаршества, упраздненного Петром I.
Однако как привычная более к чиновничье-административному управлению Церковью и, в общем, достаточно инертная в подлинно духовном отношении «синодальная» группа иерархов, так и часть придворных чиновных политиков боялись такого радикального изменения привычно-казенного хода церковной жизни и неизменно откладывали решение этого наболевшего вопроса. Леворадикальная же часть Церкви (поначалу незначительное, но все более возраставшее число священников и мирян), постепенно переходила на позиции «христианского социализма».
Немногие, впрочем, более или менее ясно понимали истинный внутренний смысл восстановления патриаршества — не как акта возвращения к отеческому «древлему благочестию» в духе старообрядчества, а как важнейшего дела на пути к «самостоянию» Церкви, к оживотворению всей российской церковной жизни, но без фальшивой ее «демократизации». Именно в связи с этим генерал А.А. Киреев, последовательный славянофил, секретарь Общества любителей духовного просвещения, подчеркивал в своей статье в «Новом времени» (о необходимости скорейшего реформирования системы церковного управления): «Важна не замена синода патриархом: это дело лишь показное, это может быть лишь переменою декораций. Великая и благодатная сила реформы в том, чтобы возвратиться к древнему соборному началу, к истинной церковной организации “тела Христова”, начав с воссоздания прихода. Без этого фундамента Церкви обойтись невозможно, без правильно организованного прихода и патриарх и синод будут висеть на воздухе, будут без корней, и стало быть и без влияния на народную жизнь» .
Однако следует подчеркнуть, что вокруг идеи восстановления канонического строя церковной жизни в России в ее общественной атмосфере носилось немало и духовно непрояснённого и даже духовно соблазнительного…
Известный внутрицерковный трагизм ситуации заключался в том, что сама идея возрождения патриаршества постоянно имела тогда весьма двусмысленный характер. И недаром Победоносцев — как деятель своей эпохи — категорически выступал против этой идеи, боясь возникновения собственно церковного цезарепапизма и возможного отсюда в будущем противопоставления института патриаршества институту монархии (а это представлялось ему особенно опасным ввиду имевшейся тогда налицо определенной либерализации части Церкви). За такой охранительной его позицией, впрочем, стояла только человеческая мудрость: будущего хода исторических (революционно--большевицких) событий в России и возникшей в связи с этим особой роли патриарха предугадать он, конечно же, не мог... При этом Победоносцев, естественно, не мог предположить и того, что именно ответственное и авторитетное патриаршее возглавление Церкви в период спровоцированного ОГПУ псевдоцерковного «обновленчества» будет способствовать крушению последнего, чего уж никак нельзя было бы ожидать, например, от Синода — с постоянной разноголосицей и идейным разбродом среди его членов, столь характерными для синодской деятельности на всем протяжении начала XX века.
Впрочем и тогда имелся ряд церковных деятелей, более оптимистично и вполне по-православному смотревших на возможное возрождение в России патриаршего канонического строя жизни.
В то же время были и совершенно по-другому настроенные прокламаторы идеи патриаршества (именно их и считал наиболее опасными Победоносцев).
Так, выступавшие, казалось бы, за вполне благое дело восстановления патриаршества митрополит Антоний (Вадковский) и Витте вовсе не предполагали его консервативного, укрепляющего равно Церковь и Российскую Империю, характера, но понимали его весьма по-либертариански (к ним примыкало  и немало представителей околоцерковной интеллигенции — в духе, например, известного религиозно-философствовавшего публициста, князя Е. Трубецкого). Они питали надежду, что в условиях Патриаршества Церковь, независимая от государственной опеки, проведет внутри себя, противопоставив себя якобы «косной» монархии, ряд последовательных демократических преобразований (как представлялось им в их политической наивности — весьма полезных для страны) и станет фактически оплотом как бы уже вполне канонического «обновленчества»! Их позиция в целом внутренне определялась так: не столько за крепкую патриаршую власть, сколько против возможной большей «прирученности» государством власти Синода. Именно в русле этой программы и такого недалекого (вполне «мирского») подхода к проблемам социально-политической жизни России либеральствующая часть самого Синода и занималась постоянным его духовно-политическим разложением на протяжении полутора предреволюционных десятилетий.

Самых противоположных мнений по вопросу очередной церковной реформы имелось тогда предостаточно — но мало среди них было действительно созидательных. И, как справедливо утверждает современный церковный историк, характеризуя этот период общего духовного разброда (с духовной же точки зрения) жизнь России начала все активнее разрушаться уже на рубеже XIX—XX столетий, то есть еще задолго до переворота 1917 года. Особенно же быстро пошел процесс духовного падения и разрушения страны в период после мятежей 1905—1907 годов: «почва уже ходила ходуном под ногами… Государство лежит в развалинах…Россия уже на краю пропасти… Спутано всё безнадежно: монархия и бюрократизм, дела и слова, мечтания и реальная жизнь, реформы и революция. Беда, когда Господь оставляет людей…»
Действительно, такой раскол в обществе и даже в самой Церкви не мог продолжаться долго, не вызвав полного крушения всех прежних форм российской государственности. И следует признать, что к началу революционной страды слишком многое из духовно-нравственного наследия Святой Руси было утрачено. На смену мало уже жизненной консервативной «правой» утопии в стране приходила теперь утопия «левая» — со всей ее лживой и невежественной демагогией построения социалистического «рая на земле». Но только на собственном трагическом опыте, только ценой собственной крови Россия смогла постепенно хотя бы приблизиться (увы, и поныне — не более того!) к пониманию истинного и страшного смысла всех своих духовных заблуждений и падений на протяжении XX века.
К голосу же лучших представителей Церкви, давно предупреждавших страну о надвигающейся на нее смертельной революционной угрозе, большинство тогдашних общественно-политических сил прислушиваться не желало... Поэтому в России и стал возможен октябрьский переворот — как один из тех очередных трагических опытов земной истории, о полной бессмысленности которого (еще лет за восемьдесят до революционных событий) предупреждал великий московский святитель Филарет, философически как-то заметив в одной из проповедей: «Поистине, довольно [имеется] печальных опытов для удостоверения, что самоспасение человечества естественными средствами и усилиями разума есть не более как мечтание и болезненный бред духовно недугующего человечества» .
Постепенное духовное разложение, расцерковление сам;й российской государственности, недальновидно заложенная еще Петром I в ее основу идея секулярного и по сути своей внерелигиозного абсолютизма — привели Россию к общенациональной революционной катастрофе. Именно такую, все более становившуюся светской, государственность «мощно поддержало, — как замечает в одной из статей А. Карташов, — эмансипированное от религии общее просвещение и его огромная активная армия — русская интеллигенция. Народ поддался духовной стерилизации и с примитивной резкостью и грубостью усвоил соблазнительные для примитивов пропагандные псевдоистины: “Всё зло — в старых устоях, в царе и Церкви, в установившихся классовых разделениях. Спасение —  в замене всего до основания народоправием и уравнительным переделом”. Померкло, затмилось на время сознание православной души России, и Россия провалилась в черную бездну большевицкого ада…» .
Рассматривая позднее причины, рост и начальные итоги революционной ситуации в России, прекрасный знаток большевизма Ив. Ильин дал в свое время (еще в 1920-х годах.) весьма продуманную и трезвую оценку этому, оказавшемуся столь губительным для страны, историческому процессу. И теперь, переходя к краткой характеристике эпохи антирусской революции 1917 года, представляется весьма полезным привести здесь его, как всегда историософски мудрые слова, разъясняющие, в частности, и глубинные причины тогдашнего российского кризиса, и столь разрушительную для некогда мощнейшей российской государственности роль коммунистов.
В своих заметках «О революции» (1921—1931 годов) Ив. Ильин писал: «Проблема России состояла в том, что она, задержанная своей историей... нуждалась в быстром темпе хозяйственного и культурного подъема, еще большем, чем тот, который она уже переживала в царствование Императора Николая II. При этом надо было, чтобы этот подъем не просто “происходил” или “совершался” сам собой, но был государственно руководим и поощряем; правительство должно было идти ему волевым образом навстречу… В революции Россия не только не нуждалась, но революция оставалась ее главной опасностью (война  — была второй опасностью). Но в новой социальной дифференциации Россия нуждалась: в новом, творчески более благоприятном распределении собственности (развязание крестьянского хозяйства, интенсификация земледелия, отмирание экстенсивного хозяйства, отход экстенсивных земледельцев и землевладельцев от земли; наряду с этим — вливание капитала в крупную и мелкую промышленность, торговлю и транспорт); и в новом творчески предметном распределении прав (новое гражданское уравнение и нахождение нового, государственного зиждительного политического неравенства — новый избирательный закон, с отбором и вовлечением в политику волевых людей из государственно мыслящих классов и слоев).
Словом: нужна была не революция, а новая творческая социальная дифференциация.
История принесла нам — именно войну и именно революцию.
Революция оказалась попыткой насильственно создать новую социальную дифференциацию, но не ту, которая была нужна и которая была бы спасительна для России, а другую — химерически-противоестественную, коммунистическую и притом по характеру своему — исключительную. Это есть попытка ликвидировать культуру во имя хозяйства; ликвидировать частное хозяйство во имя государственного; искоренить традиционное имущественное неравенство во имя всеобщей нищеты и создания нового… тайно-имущего класса. Это есть попытка свести все прежние классы — к двум основным: пролетариату, нанимающемуся у государства-монополиста на работу, и коммунистам, ведущим диктатуру, наем и надзор, монопольно организующим хозяйственное производство, распределение и потребление.
Эта новая социальная дифференциация есть в хозяйственном отношении — провал в новый, исторически неслыханный и экономически-противоестественный примитив. Ни духовные, ни хозяйственные силы общества, а в особенности современного общества, в такие два класса уложиться не могут; не могут и творчески расти в этой схеме… Для инстинкта собственности остается единственный исход — кража и взятка: наказуемая для низших слоев и ненаказуемая для высших. Накопление переносится в подполье, становится делом тайным и уголовным, доступным только ловкачам наверху и сверх-ловкачам внизу. Остальная масса живет и работает с жизненно кастрированным инстинктом самосохранения под бичом рабовладеющих коммунистов. <…> Выделяются люди волевые, — но со злою, хищною и беспринципною волей… Это новый тип — психологически напористый, цепкий, жадный, жесткий, часто до свирепости, и в то же время — или умственно, или нравственно, или и умственно, и нравственно дефективный… Это новый тип рабовладельца, и притом рабовладельца, выходящего и, вот, вышедшего — из рабов» .
Касаясь собственно характеристики «большевиков»-коммунистов, Ильин особенно подчеркивает антидуховное значение коммунистической партии в послереволюционном обществе, которая выступает в нем — «как квинтэссенция нового рабовладельческого класса. Это орденский состав новой элиты», который «в духовно-религиозном отношении… есть орден нигилистов… “сам не имею Бога — и готов все сделать, чтобы и другие его не имели; другие — везде, во всем мире”» . Причем, как замечает философ, в духовной области «этот орден занят прежде всего и больше всего своеобразным миссионерством: насильственным обращением в безбожие… Это не религия, ибо религия не есть одержимость отрицанием, или пафос противорелигиозности. Их одержимость скорее напоминает одержимость сумасшедшего, решившего обрить всех людей и вот гоняющегося за всеми с бритвою в руках и зарезывающего всех, кто ему попадается: в бреду своем он решил, что лучше всех зарезать в процессе обривания, чем хоть одного оставить небритым… К тому же коммунистам всегда снится страшный сон — их скорого конца, их свержения, их обреченности, провала и гибели; они всегда в глубине души предчувствуют эфемерность своего существования и своей власти — и потому торопятся наделать дел поскорее, порадикальнее, как можно более непоправимых…
Поэтому их проповедь не убеждает, а, совращая, растлевая, загоняет угрозою…
Жизнь не укладывается и не уложится в их бредовые схемы. Но политические, хозяйственные и культурные разрушения и трудности в России будут после этого эксперимента необычайны. Бедная наша Россия!»
Всю скорбную правоту слов этого мудрого ее сына подтвердила наша последующая трагическая история на протяжении всего XX века — и, увы, вплоть до сегодняшнего дня.

…Наступил 1917 год. Грянула Февральская революция. Государь Николай II, глубоко порядочный человек и искренне верующий христианин, будучи горячим патриотом России, тем не менее отрекся от Российского престола.
Сделал он это с великой душевной скорбью и, как ему представлялось, лишь ради внутреннего умиротворения все более и более раскалывавшегося под влиянием разрушительных революционных идей общества. В принятии Царем такого судьбоносного — и для него самого, и для страны — решения (о котором он сам впоследствии порой сожалел) не последнюю роль, конечно же, сыграло и непосредственное чувство духовного отвращения, вызывавшееся в нем анархически-безбожными, «демократическими» устремлениями и требованиями той немалой части «просвещенной публики», что всё определенней склонялась к предательству нравственных ценностей христианства и православных идеалов Святой Руси. Недаром Николай записал в своем дневнике перед отречением: «Кругом измена, и трусость, и обман» .
В акте отречения сказался, конечно же, довольно трезвый взгляд Государя на общее состояние российского общества в тот момент.
Как совершенно верно отметил в одной из своих бесед с И. Шафаревичем М. Назаров: «Состояние русского общества — включая даже верхи Церкви! — было таким, что революцию уже невозможно было предотвратить царскими решениями или физическими средствами (учтем также, что против русской монархии объединились все ее враги в мировом масштабе). Государь это почувствовал, как и то, что оказался не нужен своему народу в качестве Помазанника Божия, но не считал возможным принудить к этому свой народ силой — тем самым монархия лишилась бы своего духовного смысла. Вот в чем главная причина его отречения… То есть не Царь предал свой народ, как всё ещё кто-то считает, а сам оказался предан, и поэтому его действия всё же нельзя считать причиной революции и ставить в один ряд с разрушительной активностью интеллигенции…»
Безусловно, немалое значение в выборе Государем такого завершения своего царствования имело также и сознательное его стремление следовать пути тех христиан-страстотерпцев, что смиренно принимали, подобно святым братьям-князьям Борису и Глебу, мученические венцы во имя Христово и не желали (даже ради собственного земного спасения) проливать кровь своих соотечественников.
Эту черту его столь мирного духовного устроения он неоднократно проявлял и ранее — например, в период мятежей 1905 года, когда его действия против революционеров были, конечно же, излишне мягкими и слишком гуманными: бунты того времени уже тогда вполне могли перерасти в более серьезный революционный процесс, если бы не трезво-жесткая и политически абсолютно адекватная позиция Столыпина (с которой был в конце концов вынужден согласиться и Николай II) — с его быстрыми военно-полевыми судами над разбойниками, поджигателями имений, и со вполне их достойными столыпинскими «галстуками» — виселицами.
Как известно, Николай II не мог даже решиться навести порядок в самом Петербурге (поскольку для этого нужно было применить силу, чего он не желал), когда там в январе 1905 года начались революционные демонстрации с участием революционеров-«боевиков» и провокаторов типа Гапона.
И тем не менее, когда солдатам Петербургского военного округа непосредственным их военачальником был отдан приказ рассеять толпу, то в «злодейском расстреле» якобы совершенно «мирной демонстрации» обвинили Самого Государя! Однако факты говорят совсем о другом.
Когда несколько лет назад встал вопрос о причислении Царя и Царской Семьи к лику святых мучеников, убитых большевиками, то специальной Комиссией Московской Патриархии по канонизации было подготовлено (на основании изученных архивных материалов по событиям известного  «9 января») следующее квалифицированное заключение: «Одним из наиболее распространенных аргументов против канонизации Императора Николая II являются события 9 января 1905 года в Санкт-Петербурге. В исторической справке Комиссии по данному вопросу мы указываем: познакомившись вечером 8 января с содержанием гапоновской петиции, носившей характер революционного ультиматума, не позволявшей вступить в конструктивные переговоры с представителями рабочих, Государь проигнорировал этот документ, незаконный по форме и подрывающий престиж без того колеблемой в условиях войны государственной власти. В течение всего 9 января 1905 года Государь не принял ни одного решения, определившего действия властей в Петербурге по подавлению массовых выступлений рабочих. Приказ войскам об открытии огня отдал не Император, а Командующий Санкт-Петербургским военным округом [Государю, находившемуся тогда с семьей под Петербургом, 9 января даже не соизволили доложить о начавшейся в столице эсеровской революционной провокации! — Г. М.]. Исторические данные не позволяют обнаружить в действиях Государя в январские дни 1905 года сознательной злой воли, обращенной против народа и воплощенной в конкретных греховных решениях и поступках» .
Вообще относительно характера Николая II совершенно верно замечено: «Он был человеком мягким, но не слабым, а скорее даже непоколебимым — там, где ему не позволяли поступить иначе христианские принципы. Он не был способен на расчетливый компромисс и интригу. В политике, как и в жизни, он руководствовался чистой совестью. <…> Даже сдержанный историк Г. Катков, проводя верную параллель с образом князя Мышкина [известного персонажа романа Ф. Достоевского «Идиот». — Г. М.], отметил в личности Императора “некий элемент святости”, веру “в некую как бы волшебную и неизбежную победу справедливых решений просто в силу их справедливости. А это ошибка, так же, как ошибочно верить, что правда восторжествует среди людей просто потому, что она — правда. Это ложное толкование христианской этики есть корень нравственного разоружения…”. Отсюда, по мнению Каткова, — и общественные беды России (Катков Г. Февральская революция. Париж, 1984. С. 349—352). Но такой упрек в “разоружении” можно сделать многим святым (и Самому Христу)… Вряд ли это уместно, ибо победное значение святости действует на духовном, а не на политическом уровне. И оно становится очевидным не сразу. Возможно, на этом уровне для России было бы гораздо хуже не иметь такого Государя» .
Однако именно в такой личной (в том числе — и государственно-политической!) искренности Николая тем более «можно видеть, — как продолжает тот же автор, — роковую неизбежность революции: честные политические шаги русского Царя, продиктованные побуждениями его христианской совести, вели к ускорению катастрофы» .
Всё сказанное здесь, конечно же, верно и справедливо, но это все-таки лишь одна сторона правды…
В состоявшемся тогда крушении России (именно крушение монархии и привело к обрушению самой России в большевицкую пропасть) значительную роль все-таки сыграло и отсутствие в Николае II несгибаемой монархической воли и чувства неотменяемой никем и  ничем государственной ответственности — как монарха, чья власть освящена Церковью. Иначе говоря, власть Государя — как помазанника Божия — дается ему Самим Господом и не может быть отдана никому! По сути, Николай не имел не только духовного, но даже и юридического права (согласно своду Основных Законов Российской Империи) на отречение от Престола — тем более всего лишь личным своим решением !
Проникновенные, умные и скорбные строки посвятил этой, постигшей тогда Россию, исторической трагедии принципиальный, но очень трезвый монархист Ив. Ильин, чьи высказывания на данную тему вновь будет весьма полезным процитировать здесь — как образец предельно трезвой оценки всего случившегося. Вот, что пишет он по поводу, так сказать, объективных причин принятия Государем решения об отречении: «Почему тысячелетняя форма государственного спасения и национально-политического самоутверждения могла исчезнуть с такой катастрофической легкостью от первого же порыва народного, уличного и солдатского бунта?
Ответим: России не хватало крепкого и верного монархического правосознания. Правосознания — не в смысле “рассуждения” только и “понимания” только, но в том глубоком и целостном значении, о котором теперь должна быть наша главная забота: правосознания — чувства, правосознания — доверия, правосознания — ответственности, правосознания — действенной воли, правосознания — дисциплины, правосознания — характера, правосознания — религиозной веры.
Монархическое правосознание было поколеблено во всей России. Оно было затемнено или вытеснено в широких кругах русской интеллигенции, отчасти и русского чиновничества и даже русского генералитета, — анархо-демократическими иллюзиями и республиканским образом мыслей, насаждавшимися и распространявшимися мировою закулисою с самой французской революции. Оно имело в простонародной душе своего вечного конкурента — тягу к анархии и к самочинному устроению… Вследствие этого оно, по-видимому, поколебало и властную уверенность в самой царствующей Династии» .
Кроме того, что Государь явно испытывал чувства сомнения в народной его поддержке и глубокого разочарования в собственном народе, он также жаждал хоть какого-то умиротворения в стране — пусть даже ценой утраты им российского трона.
В отречении Николая от престола «было столько живого патриотизма, опасения вызвать гражданскую войну на фронте и в тылу, столько царственного бескорыстия, скромности в учете своих личных сил и христианского приятия своей трагической судьбы (“день Иова многострадального” — был днем рождения Государя, о чем Государь часто вспоминал), что язык не повертывается сказать слово суда или упрека. И тем не менее, — продолжает Ив. Ильин, — историческая правда должна быть выговорена — во имя будущего» .
Печальная же правда эта заключается в том, что «и Государь и Великий Князь [Михаил, также отказавшийся, вслед за Николаем, от престола. — Г. М.] отреклись не просто от “права” на престол, но от своей религиозно освященной, монархической и династической обязанности блюсти престол, властно править, спасать свой народ в час величайшей опасности и возвращать его на путь верности, ответственности и повиновения своему законному Государю. <…> Быть членом династии значит иметь не только субъективное право на трон (в законном порядке), а священную обязанность спасать и вести свой народ и для этого приводить его к чувству ответственности, к чувству ранга, к законному повиновению. Династическое звание есть призвание к власти и обязательство служить властью. <…> Вспомним Императора Николая I, шествующего по улицам Петербурга навстречу восставшим декабристам… Отрекся ли бы от власти Царь Алексей Михайлович во время разинского восстания? Отрекся ли бы Петр Великий, уступая бунту стрельцов? Императрица Екатерина — во время пугачевского восстания? Император Александр III — при каких бы то ни было обстоятельствах?..»
К сожалению, как представляется, революционный напор извне и постепенный, переход самого Николая II на, так сказать, более личностно-интеллигентские позиции, психологически всегда весьма расслабляющие и разъедающие в государственном человеке высшие требования его «государственнического» долга, ослабил и у него, а вслед за ним — и у всей династии Романовых, «веру в свое призвание, поколебал в ней волю к власти и веру в силу царского звания, как будто бы ослабело чувство, что Престол обязывает, что Престол и верность ему суть начала национально-спасительные и что каждый член Династии может стать однажды органом этого спасения и должен готовить себя к этому судьбоносному часу, спасая свою жизнь не из робости, а в уверенности, что законное преемство трона должно быть во что бы то ни стало обеспечено» ; однако «…Династия в лице двух Государей не стала напрягать энергию своей воли и власти, отошла от престола и решила не бороться за него. Она выбрала путь непротивления и, страшно сказать, пошла на смерть для того, чтобы не вызвать гражданской войны, которую пришлось вести одному народу без Царя и не за Царя…
Когда созерцаешь эту живую трагедию нашей Династии, то сердце останавливается и говорить о ней становится трудно. Только молча, про себя вспоминаешь слова Писания: “яко овча на заклание ведеся и яко агнец непорочен прямо стригущаго его безгласен”…
Все это есть не осуждение и не обвинение, но лишь признание юридической, исторической и религиозной правды» . Большевики же, со своей стороны, будучи преисполнены дьявольского активизма, «готовы были проиграть великую войну, править террором, ограбить всех и истребить правящую Династию не за какую-либо вину, а для того чтобы погасить в стране окончательно всякое монархическое правосознание.
Грядущая история покажет, удалось им это или нет» .
И все-таки оценка Ив. Ильиным акта отречения Государя имеет в своей основе преимущественно государственнически-правовую сторону этого трагического события — так сказать, непосредственно связанную преимущественно с внешней, политической «злобой дня».
О более же внутренних, идейно-глубинных, сугубо духовных и вневременных основаниях этого акта весьма точно высказался известный московский протоиерей, глубоко убежденный монархист о. Александр Шаргунов: «Смысл отречения Государя — спасение идеи христианской власти. И потому в нем надежда на спасение России, через отделение тех, кто верен данным Богом принципам жизни, от тех, кто неверен, через очищение, которое наступает в последующих событиях.
Подвигом Царя в отречении развенчиваются все ложные устремления тогдашних и нынешних устроителей земного царства, отвергающих Царство Небесное. Утверждается высшая духовная реальность, определяющая все сферы жизни: первое должно стать на первом месте, и только тогда всё остальное замет свое должное место. На первом месте Бог и правда Его, на втором — всё остальное, в том числе монархия, даже если она именуется православной» …

В принятии Государем решения пойти на отречение немаловажную роль сыграло и всеобщее предательство генералитета, также соблазненного тогда «демократической» демагогией революционно настроенной интеллигенции (в том числе и «думцев»); и чрезвычайно, в частности, показательно, что из всех тогдашних генералов верность воинской присяге Царю сохранил только один — благороднейший, подло убитый впоследствии петлюровцами, генерал-лейтенант, граф Ф. Келлер .
Вскоре, однако, многим из этих генералов самим пришлось вкусить все те прелести «свободы», ради которой (и ради якобы спасения России) они подталкивали Царя к отречению.
Уже через четыре с половиной года после большевицкого переворота церковный историк Н. Тальберг писал о некоторых из них: «Алексеев бесславно умер, убедившись в падении России, у которой отняли Царя, и  развале армии, лишенной Верховного Главнокомандующего. Брусилов, пройдя через унижения перед Керенским, раненный во время восстания большевиков, в мирной обстановке кабинета, влетевшим в комнату снарядом, вынужден теперь служить у них. Эверт умер. Адмирал Непенин погиб в первые же дни бунта. Рузский был замучен большевиками. Родзянко, пользующийся всеобщим презрением, блуждает по  Сербии.
И невольно вспоминаются слова из молитвы за Царя: “Господь гневом Своим смятет я [то есть «их» (церк.-славянск.). — Г. М.], и снесть их огнь” (Пс. 20)» .
О слишком поздно пришедшем понимании всей страшной сути переворотов 1917 года ярко свидетельствуют, например, исполненные горького раскаяния строки из дневника знаменитого героя первой мировой войны, генерала Брусилова (написанные им в России уже на закате дней): «Я… глубоко верую и твердо знаю, что не сатанинским пигмеям (красным ораторам) вытравить веру Христову из нас…
У меня были завязаны глаза, я считал долго русскую революцию народной, выражением недовольства масс против старого порядка… Теперь я прозрел. Это… вопрос, поставленный ребром о всей христианской культуре всего человечества! Гонение на Церковь, на лучших духовных лиц, развращение детей и юношества, искусственная прививка им пороков, приучение детей к шпионажу (в школах выспрашивание у малолетних, есть ли дома иконы, ходят ли родители в церковь, вспоминают ли старину?), разрушение семьи — это всё русскому рабоче-крестьянскому народу не нужно. (Как не нужно и разрушение старинных кладбищ и памятников, стоящих там на могилах более сотни лет…) Это необходимо антихристовым детям, каковы и есть большевики-коммунисты, руководимые ещё более высокой инстанцией черной силы врагов Христа…. Одна у меня мольба к Богу: избавить нас от антихристовых детей, одна надежда, что Христос не может быть побеждён сатаною, и этого не будет!.. Но наказаны мы сильно по грехам нашим и должны еще много претерпеть» .

О разрушении России в конце жизни — удивительно, но факт! — сокрушался даже «герой революции» Буденный, о чем свидетельствует сегодня один из священнослужителей Церкви, участник Великой Отечественной войны, диакон Николай Попович, сообщающий о том, что «…Внучка маршала Буденного, моя крестница, рассказывала, что в конце жизни ее дед надевал мундир хорунжего с четырьмя Георгиевскими крестами (он был полный Георгиевский кавалер!), читал Библию (а не «Капитал» Маркса!), плакал и сокрушался: “Что мы наделали?” Очевидно, оплакивал свои заблуждения…»

Не может, конечно же, быть случайностью то, что именно в самый день отречения Государя — 2 (15) марта 1917 года в селе Коломенском, тогдашнем ближайшем Подмосковье, в подвале известной древней Вознесенской церкви был обретена весьма известная ныне икона Божией Матери «Державной». Обретение ее состоялось после того, как крестьянке Евдокии Адриановой дважды являлась во сне Богоматерь, сказавшая ей: «Есть в селе Коломенском большая черная икона. Ее нужно взять и сделать “красной” [церк.-славянск. — красивой: то есть освободить из-под вековой копоти красоту святых ликов Марии и Богомладенца Христа. — Г. М.]. Пусть молятся».
Как удалось впоследствии установить, первоначально эта икона принадлежала московскому женскому Вознесенскому монастырю, но во время нашествия Наполеона в 1812 году была спрятана в Коломенском, где затем и осталась.
Царственный образ Богородицы, восседающей на престоле, держава и скипетр в Ее руках — все эти знаки власти и притом нетрадиционный для богородичных икон алый цвет одежд (скорее царской порфиры, чем традиционного мафория) как бы особо указывали на то, что отныне, с уничтожением монархии в России, Сама Матерь Божия становится Царственной Возглавительницей Святой Руси, — страны, отныне вступившей на путь мученичества за веру .

15 (28) августа 1917 года в Москве открылся долгожданный Поместный Собор Православной Российской Церкви, работавший с перерывами более года — до 7 (20) сентября 1918 года . Соборные заседания продолжались и под гром артиллерийской канонады во время октябрьского расстрела Кремля большевиками, для которых национальные святыни Руси не значили ровным счетом ничего или даже вызывали отвращение.
Заседание 28 октября (10 ноября) ознаменовалось вынесением исторического постановления о восстановлении патриаршества в России, а именно было провозглашено:
«1. В Православной Российской Церкви высшая власть — законодательная, административная, судебная и контролирующая — принадлежит Поместному Собору, периодически, в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян.
2. Восстанавливается патриаршество, и управление церковное возглавляется Патриархом.
3. Патриарх является первым между равными ему епископами.
4. Патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору» .
Уже через неделю — 5 (18) ноября 1917 года Собором был избран Патриарх. Им стал митрополит Московский Тихон (Белавин; 1865—1925) , отличавшийся спокойной трезвой рассудительностью и душевной добротой.
В заседаниях Поместного Собора приняли участие представители всех православных кругов России: среди 564 членов его было 80 архиереев, 129 священников, 10 диаконов, 26 псаломщиков, 20 монашествующих (архимандритов, игуменов и иеромонахов) и 299 представителей мирян.
Миряне впервые получили полное право участия как в обсуждении всех вопросов, рассматривавшихся на Соборе, так и в непосредственной выработке соответствующих постановлений. В то же время права епископата при этом ничуть не ущемлялись, поскольку все соборные решения — и догматического, и канонического характера — признавались вступившими в силу только после ответственного их утверждения на совещании епископов.
Впрочем, прямо скажем, участие мирян не всегда способствовало выработке Собором действительно православных и церковно-мудрых решений — и это неудивительно: если даже часть епископата была тогда внутренне затронута болезнью,  по существу, абсолютно недуховного, вульгарного либерализма, то что уж говорить о тех из мирян, чье гражданское «свободолюбие» порой не имело ничего общего с истинным понятием свободы — в Духе Святом! И вполне естественно, что именно эти псевдохристианские либералы составили впоследствии основную питательную среду для всех раскольников и отступников от Царя-Христа, а также и сами стали ядром просоветской «пятой колонны» церковных деятелей, выступивших в дальнейшем против Патриарха Тихона и образовавших параллельную неканоническую, так называемую «обновленческую Церковь».
Как восприняла думающая Россия все эти церковные события?
Характеризуя самый факт окончания синодального периода в 1918 году, историк, будущий протоиерей Георгий Флоровский писал всего лишь через несколько лет после этого: «В судорожном водовороте революционного процесса незаметно совершился великий сдвиг: восстановился патриарший престол... возродилось соборное начало в поместной Церкви российской. Этого события нельзя укладывать единственно в рамки публичного и канонического права, нельзя воспринимать его в категориях социально-политических, как “освобождение Церкви от пленения государством, от казенщины этой убийственной”, как восстановления “нормальных отношений между Церковью и государством”. Глубинным существом своим оно лежит в плоскости совершенно иной» ; и, вспоминая великих святых, сиявших своим благочестием в Русской Церкви и в ее беспатриарший период пленения государством, историк затем продолжает: «...бесспорно — что-то роковое и тягостно-тревожное было в том, что эти яркие светильники церкви учащей поспешно уходили в затвор, что сияние угодников и подвижников в туманной атмосфере повседневности распылялось в какое-то неясное, хотя и светлое, млечное облако. — В тиши монастырских келий переводились — а “около стен церковных” изучались — творения святоотеческие, а “официальная” богословская наука питалась не ими, а “научным опытом” инославного запада, стараясь приспособить его достижения к текущим нуждам жизни. Догматические и нравственные системы переводились с католических и протестантских образцов, причем часто проскальзывали мимо внимания вопиющие отклонения от церковного правомыслия (вроде “юридического” истолкования Искупительной Жертвы Спасителя); по тем же образцам, а не по отеческим заветам толковалось священное писание. На место жизненного предания церковного становилась школьная мудрость, отравленная ересью и расколом. Замирало учительное слово ad extra, ибо искало себе вдохновения в мертвенной риторике Массильона и Боссюэта, Арндта и Берсье... Как и во всей цельности народной жизни, так и в области церковной, сверху был наложен отяготительный пласт “европейской” техники, который, как инородное тело, мутил и коверкал органический рост.
И это тяжелое испытание кончилось: кончился “западнический” период русской церковной истории. И на наших глазах поместная русская церковь, не выступая ни на шаг из самим временем освященных форм и одеяний, стала действенной, горящей, властною и учительной, — снова, как древле, сделалась церковью торжествующей — в силе Духа, с какою бы давно не являющеюся силой натиска ни бушевали вокруг нее богоборческие стихии злого, сатанинского начала, какие бы исключительные соблазны ни терзали теперь христианскую совесть, сколько бы ни было отступничеств и падений... Надо с верою идти в церковную ограду, под сень храма... чтобы, соревнуя пути преп. Сергия и святителя Филиппа, первосвятителя Московского и мученика, с новою силою дерзновения смиренного выходить в бушующую жизнь и в ней творить не дело свое, а дело Христово, созидать по кирпичикам в душах человеческих обетованную и взыскуемую — Господню Весь» .

Новоизбранному Патриарху Тихону сразу же пришлось действовать в совершенно новых политических условиях, наступивших после возглавленного В. Лениным (Ульяновым) и Л. Троцким (Бронштейном) большевицкого переворота 1917 года, — среди того полнейшего революционного беззакония и бесчеловечного цинизма власти, что стали основой новой — коммунистической, богопротивной (а значит, отныне и псевдороссийской) — «государственности» «страны Советов».
Показательно, что о принципиальной изначальной беззаконности власти «диктатуры пролетариата» сам В. Ленин высказывался весьма определенно, давая (как «юрист» по образованию) следующее четкое определение большевицкой власти: «Понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть». Иными словами, вся сущность коммунистической власти заключается в том, что это есть «власть, осуществляемая партией, опирающейся на насилие и не связанной никакими законами» . И недаром, разъясняя эту ленинскую разбойничью позицию, близкий соратник «великого вождя революции» Пятаков подчеркивал, что «главное — в “несвязанности никакими законами”. Он пишет: “Все, на чем лежит печать человеческой воли, не должно, не может считаться неприкосновенным, связанным с какими-то непреодолимыми законами”, и “…Тогда область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, до нуля”. Это и есть та идеология, в которой политический террор был лишь одной из деталей» . Ему вторил и «растленный пес Бухарин», который «в своей “Азбуке коммунизма” так и написал: “морально всё, что служит целям мировой революции”…» .
Наконец, не менее откровенен в своих высказываниях относительно сути «революционной законности» был и руководитель аппарата ВЧК М. Лацис, заявлявший: «Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора» .
Октябрьский переворот, однако, был не только беззаконным, но и предательским — по отношению уже не к прежней власти, а к русскому народу, ко всей стране в целом, ведшей тогда кровопролитнейшую войну с Германией, — войну, вступавшую тогда как раз уже в стадию своего завершения (причем — победного для России). Такая предательская позиция большевиков-ленинцев, еще ранее всячески старавшихся разложить русскую армию, была на руку немцам, которые, как известно и перебросили Ленина с целой группой революционеров из Швейцарии в Россию для проведения здесь подрывной работы — на всё те же немецкие деньги!
Ныне уже хорошо известно и документально подтверждено постоянное предательское сотрудничество большевиков с немцами в период первой мировой войны — через посредничество Гельфанда-Парвуса, финансиста революции и одного из авторов антироссийской большевицкой программы.
«Уже в 1914 году Гельфанд составил подробный план организации и оплаты антивоенной и антиправительственной, антисамодержавной истерии в прессе, финансирования газеты “Правда” и листовок, организации забастовок на важнейших для жизнеобеспечения во время войны направлениях и предприятиях… Проект “революционной технологии” со списком партий, которые должны были стать движущими силами революции, с планом сфер действий и расписанием на 20 страницах был положен на стол внешнеполитическому ведомству в Берлине (в архиве которого этот документ до сих пор хранится) и после утверждения передан Ленину. На это регулярно переводились колоссальные средства… Уже в 1915 году Гельфанд-Парвус сам зафиксировал получение “миллиона рублей в банкнотах на ускорение революционных процессов в России через ведомство немецкого посольства в Копенгагене”. Эта его запись хранится в ГАРФ» .
По просьбе Ленина, с помощью Парвуса в Россию для подрывной деятельности из политической эмиграции весной 1917 г. было отправлено более 400 большевиков. Группу из 30 человек во главе с Лениным (в экстерриториальном вагоне, проходившем через Германию из Швейцарии) сопровождали два немецких офицера. В германских архивах сохранилось письмо, от 8 апреля 1917 года, зам. начальника Генштаба генерала Э. Людендорфа к начальнику военной разведки полковнику Николаи, в котором он поздравлял последнего за отличную работу по Ленину и подчеркивал, что «возвращение Ленина в Россию — самый большой успех операции» .  Согласно архивным документам — «большевики получили от германского правительства в общей сложности 50 млн. марок на революцию в России» .
Значительную роль в финансировании революции в России — для подрыва мощи возможного будущего конкурента на мировой арене — сыграли тогда и банки США .

…Естественно, что коммунистическое правительство, применяя — в природной его ненависти как ко Христу, так и к Его стране, православной, истинной России, — любые формы беззакония, сочло необходимым прежде всего лишить всякой государственной легитимности своего основного обличителя и духовного противника — Церковь.
Уже в декабре 1917 года так называемый «Совет народных комиссаров (Совнарком)» создал комиссию по подготовке декрета об отделении Церкви от большевицкого государства, в состав которой вошли: нарком юстиции П. Стучка, нарком просвещения А. Луначарский, член коллегии комиссариата юстиции П.Красиков, профессор права М. Рейснер (отец комиссара Ларисы Рейснер) и священник-расстрига М. Галкин. В газете партии эсеров «Дело народа» от 31 декабря был опубликован проект этого декрета.
В ответ на это Патриарх Тихон 19 января (1 февраля) 1918 года обратился с посланием к нации, известное как «послание с анафемой», в котором он открыто проклял («анафематствовал») большевиков, их «советскую власть» и всех их пособников — на все времена. Тем самым через это послание Церковь бесстрашно выступила тогда с обличением антинародной и антироссийской, но главное и прежде всего, в основе своей — антихристианской, «злобесной» сущности коммунистического учения и коммунистической власти как таковых.
Обращаясь к новой власти, Патриарх, естественно, взывал и ко всем русским людям — ведь в первую очередь именно для них и было составлено это послание, ибо цену самим большевикам Тихон знал, и ему было ясно, что они останутся глухи к его обличениям.
В этом замечательном документе Патриарх, надеясь еще тогда на поддержку русского народа, четко высказал свое непримиримое отношение к богоборцам, заявив: «... то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной… Властью, данною Нам от Бога... анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной» . При этом Патриарх обратился и ко всем православным верующим России с церковным запретом на какое-либо духовное общение с большевиками и с призывом к религиозному противостоянию им: «Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение... Противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют даже прямо противно совести народной» .
В связи со сказанным заметим, что из текста этого документа становится тем более понятным, почему многие архипастыри и пастыри Православной Церкви неустанно предупреждали (как предупреждают и ныне!) каждого верующего: христианин, хоть в чем-то поддерживающий (пусть и по недомыслию) коммунистическую идеологию и ее служителей-богоборцев, тем самым совершает грех против Бога и Его Святой Церкви! Такой пробольшевицки настроенный «коллаборационист» естественным образом перестает быть членом Православной Церкви и духовным гражданином Святой Руси — иначе говоря, перестает быть подлинным русским и становится в духовном же смысле Иудой по отношению к подлинной России.
При этом каждый коммунист (и функционер, и рядовой член партии) должен понимать, что с точки зрения Церкви он — как только пытается считать себя русским человеком — оказывается государственным изменником, предателем священного Отечества своих православных предков и клятвопреступником, ибо в свое время (на исходе периода Смуты) русский народ принес клятву верности «на вечные времена» самой системе Самодержавного, освященного Церковью, управления Россией — при посредстве ее законного Православного Царя.
Так, в постановлении Великого Московского Собора 1613 года — от лица Церкви и всего российского народа — об этом недвусмысленно было сказано следующим образом: «…Заповедано, чтобы избранник Божий, Царь Михаил Феодорович Романов был родоначальником Правителей на Руси из рода в род с ответственностью в своих делах перед Единым Небесным Царем, а кто же пойдет против сего соборного постановления: сам ли Царь, Патриарх ли, вельможа ли и всяк человек, да проклянется таковой в сем веке и в будущем отлучен бо он будет от Святыя Троицы» .

…На следующий же день после появления патриаршего «послания с анафемой», 20 января (2 февраля) 1918 года, в Москве открылись заседания второй сессии Поместного Собора, где текст послания сразу же был оглашен и начато его обсуждение.
Но большевики, естественно, тоже не дремали.
Уже к вечеру того дня о патриаршем послании и поддержке его Собором стало известно в правительственном Петрограде. Ближе к ночи было срочно созвано заседание Совнаркома, утвердившее бессовестнейший по своему содержанию антицерковный декрет, названный его составителями (левым эсером, наркомом юстиции И. Штейнбергом и зав. Отделом Наркомюста М. Рейснером) Декретом «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (21 января он был опубликован).
По сути своей этот документ свидетельствовал о насильственном отделении Российской Церкви от государства — которое в силу этого само переставало быть российским, становясь большевицки-советским. 23 января (5 февраля) 1918 года коммунистами был также издан еще один Декрет — «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви». Отныне официальной государственной политикой страны в области религии стал воинствующий атеизм. «Доселе Русь была святой, а теперь хотят сделать ее поганою» — так ответил на все эти большевицкие декреты Священный Синод .
…Антибольшевицкое послание Патриарха Тихона Собор полностью поддержал. Общее мнение его об этом документе ясно высказал московский протоиерей Н. Цветков: «…самое сильное место в послании Патриарха — анафематствование врагов родины и Церкви и запрещение входить с ними в общение. Хотя это место, при всей его краткости, очень выразительно, но все-таки оно требует объяснений… Собор должен бы выяснить, кого же анафематствует Святейший Патриарх. Я высказался бы, как высказывался и ранее, за то, что анафематствованию подлежат власти, ныне существующие, которые замыслили предательски погубить родину и Церковь. Но нужно иметь в виду, что в составе правительства есть лица, которых, по их вере и национальности, анафематствование не может касаться. Собору следует выразить свое отношение к этим нехристианским лицам, играющим большую и пагубную роль. Затем анафематствованию должны подлежать сознательные исполнители велений правительства и бессознательные элементы, которые по злой воле и трусости исполняют повеление этой власти» .
Тогда же С.Н. Булгаков  (упоминавшийся выше известный философ и общественный деятель, вскоре затем принявший священнический сан) предложил «объявить народных комиссаров врагами Церкви и народа, и нужно сами действия объявить противохристианскими, сознательные исполнители коих подлежат отлучению» .
22 января (4 февраля) на заседании Собора было принято постановление, в котором он одобрил содержание патриаршего послания и тем самым придал ему статус официального соборного документа, который затем уже никогда официально же, соборно, не отменялся! Тем самым канонически утвержденное это прещение Российской Церкви, начиная с 4 февраля 1918 года, и по сей день остается в полной силе: иначе говоря, и сегодня все коммунисты пребывают под церковным проклятием, сколько бы отдельные представители Церкви, находясь как бы в «духовном забвении» прежнего соборного постановления и нарушая его, ни общались с нынешними «большевиками» — на якобы «общегуманитарной» основе.
Наконец 25 января (7 февраля) Собор высказался и по поводу только что утвержденного большевиками Декрета «О свободе совести», приняв особое постановление, где декрет этот был определен участниками Собора как «злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения. Всякое участие как в издании сего, враждебного Церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары, вплоть до отлучения от Церкви» .
Начавшиеся тогда же повсеместные гонения на верующих стали поводом к принятию Церковью еще одного Постановления — от 28 февраля (н. ст.) 1918 года, начинавшегося словами: «Святейший Патриарх и Священный Синод имели суждение о преподании духовным пастырям и всем верным чадам Православной Христовой Церкви указаний в отношении к обстоятельствам нынешнего времени» . Среди указаний этих имелись и принципиального порядка требования ко всем христианам — и пастырям, и пасомым — неизменно соотносить свои действия с духом евангельской правды и верности Самому Христу.
В «Постановлении», в частности, говорилось:
«1. Пастырям надлежит крепко стоять на страже Святой Церкви в тяжкую годину гонений, ободрять, укреплять и объединять верующих в защите попираемой свободы веры Православной и усилить молитвы о вразумлении заблудших. <…>
16. Все восстающие на святую Церковь, причиняющие поругание святой православной вере и захватывающие церковное достояние, подлежат, невзирая на лица, отлучению церковному. <…>
21. Ко всем лицам, совершившим деяния, влекущие отлучение от Церкви, а также ко всем лицам, поименно подвергнутым сему наказанию, должны быть применены все прещения, налагаемые Церковью на отлученных.
22. Отлученные от Церкви не могут быть допущены лично ни к святым Таинствам, ни к церковным молитвословиям и требам. Они не допускаются к Св. Причастию, для них не может быть совершаемо таинство брака, не может быть совершаема и домашняя молитва священника. Они лишаются всех вообще церковных прав, не должны быть допускаемы ни в церковь, ни на какие бы то ни было церковные и религиозные собрания. В случае нераскаянной смерти они лишаются и христианского погребения .
23. Верующие не должны входить в общение с отлученными от Церкви, за исключением случаев крайней необходимости и неведения.
24. В отношении лиц, отлученных от Церкви, священники ни в каком случае не должны ослаблять наложенных церковною властию прещений, памятуя, что за послабление и нерадение сами подпадают церковному наказанию…»
Но все подобные попытки архипастырей Церкви поднять народ на ее защиту не имели сколько-нибудь серьезного успеха: значительная часть его была уже духовно разложена.
Отныне Россию стремятся полностью захлестнуть волны — по выражению неоднократно уже цитировавшегося здесь Ив. Ильина — «исконно-завершенного зла», подлинно «диавольской стихии». Позже он так писал об этом явлении большевиками миру их беспредельного зла: «Наши поколения поставлены перед ужасными, таинственными проявлениями этой стихии и доселе не решаются выговорить свой жизненный опыт в верных словах.
Мы могли бы описать эту стихию, как “черный огонь”; или определить ее как вечную зависть, как неутомимую ненависть, как воинствующую пошлость, как беззастенчивую ложь, как абсолютное бесстыдство и абсолютное властолюбие, как попрание духовной свободы, как жажду всеобщего унижения, как радость от погубления лучших людей, как антихристианство. Человек, поддавшийся этой стихии, теряет духовность, любовь и совесть; в нем начинается разложение и разнуздание, он предается сознательной порочности и жажде разрушения; он кончает вызывающим кощунством и человекомучительством.
Простое восприятие этой диавольской стихии вызывает в здоровой душе отвращение и ужас...»
И действительно, только такие чувства и могут вызывать в каждом духовно полноценном и душевно нормальном человеке все последующие шаги большевиков на пути полного порабощения ими России.

Принятые в начале 1918 года советские антицерковные декреты положили начало не только дикой травле и зверским казням верующих граждан России, но и варварскому разграблению или уничтожению ее святынь, ее многовекового культурного наследия и просто законного ее имущества всех родов.
В связи с этим в одном из соборных документов тогда отмечалось: «Лица, власть имеющие, дерзновенно покушаются на самое существование Православной Церкви. Во исполнение этого сатанинского умысла ныне Советом народных комиссаров издан декрет об отделении Церкви от государства, коим узаконяется открытое гонение как против Церкви Православной, так и против всех религиозных обществ христианских и не христианских» . А в особом «Воззвании Священного Собора к православному народу» говорилось: «От века неслыханное творится у нас на Руси Святой... все храмы Божии и святые обители с их святынями и достоянием могут быть у нас отняты... Эти святыни — ваше достояние. Ваши благочестивые предки и вы создали и украсили храмы Божии и святые обители и посвятили это имущество Богу. Оберегайте же и защищайте веками созданное лучшее украшение земли Русской — храмы Божии, не попустите перейти им в дерзкие и нечистые руки неверующих, не попустите совершиться этому страшному святотатству. Если бы это совершилось, то ведь Русь Святая Православная обратилась бы в землю антихристову, в пустыню духовную, в которой смерть лучше жизни... Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную на поругание.
Мужайся же, Русь Святая! Иди на свою Голгофу! С тобою Крест Святой, оружие непобедимое...»
Большевицкий декрет «О свободе совести» официально санкционировал полное разграбление имущества Церкви, а в ее лице — и всего верующего русского народа. В последних параграфах декрета, в частности, говорилось: «Никакие церкви и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. Все имущества существующих в России церквей и религиозных обществ объявляются народным достоянием» . Таким образом, всё ранее дарованное Церкви прихожанами имущество, всё благоприобретенное ею собственным многовековым трудом (в том числе и вся принадлежавшая ей недвижимость) в мгновение ока оказалось у нее беззаконно и хищнически отнятым.
…Еще с самого начала Октябрьского переворота участники Всероссийского Поместного Собора оказались поставлены перед необходимостью обсудить складывавшееся новое правовое (они тогда еще не предполагали, что оно станет полностью бесправным) положение Церкви в государстве: желательно было наиболее четко и последовательно определить церковную позицию по этому вопросу — без измены Христу и самой Церкви.
Так, уже в конце ноября 1917 года профессор С.Н. Булгаков составил проект Декларации об отношениях Церкви и государства, в которой «требование о полном отделении Церкви от государства сравнивается с пожеланием, “чтобы солнце не светило, а огонь не согревал. Церковь, по внутреннему закону своего бытия, не может отказаться от призвания просветлять, преображать всю жизнь человечества, пронизывать ее своими лучами”. <...> При этом Церковь не связывала себя с определенной формой правления и исходила всегда из того, что власть должна быть христианской. “И ныне, — сказано в документе, — когда волею Провидения рушится в России царское самодержавие, а на замену его идут новые государственные формы, Православная Церковь не имеет определения об этих формах со стороны их политической целесообразности, но она неизменно стоит на таком понимании власти, по которому всякая власть должна быть христианским служением”» . В то же время «меры внешнего принуждения, насилующие религиозную совесть иноверцев, признаны были несовместимыми с достоинством Церкви» .
После острых споров вокруг текста проекта соборного документа по этому, прямо скажем, религиозно-политическому вопросу было, наконец, выработано особое «Определение о правовом положении Церкви в государстве».
Рамочных требований этого «Определения…» в целом и сегодня должна придерживаться наша церковная власть, добиваясь, естественно, их признания со стороны государства, — разумеется, если мы сами хотим жить в соответствии с канонами собственных Соборов, а государство — иметь право считать себя национально легитимным и действительно защищающим интересы России. По сути, этот документ есть четко выраженная, остающаяся и поныне неизменной в своей духовной основе (более того, обязательная — в силу утверждения Собором — к исполнению всею Церковью) ее общественно-политическая (точнее: церковно-«государственническая») программа.
«Определение…» провозгласило, в частности, следующие, абсолютно органичные для сам;й природы Церкви истины (с естественно вытекающими из них требованиями!) о ее месте в государстве — истины сколько духовно-религиозные, столько же и «политические»:
«1. Православная Российская Церковь, составляя часть Единой Вселенской Христовой Церкви, занимает в Российском государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение, подобающее ей как величайшей святыне огромного большинства населения и как величайшей исторической силе, созидавшей Российское государство.
2. Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней церковной дисциплине и сношениях с другими автокефальными Церквами независима от государственной власти...
3. Постановления и указания, издаваемые для себя Православной Церковью, равно как и акты церковного управления и суда, признаются государством имеющими юридическую силу и значение, поскольку ими не нарушаются государственные законы...
4. Государственные законы, касающиеся Православной Церкви, издаются не иначе, как по соглашению с церковной властью.<…>
7. Глава Российского государства, министр исповеданий и министр народного просвещения и товарищи [заместители. — Г. М.] их должны быть православными.<…>
22. Имущество, принадлежащее установлениям Православной Церкви, не подлежит конфискации и отобранию...»
Само собой разумеется, что 7-ой пункт «Определения» (о требовании принадлежности к Православию главы государства Российского государства и двух его министров), не стремясь к какой-либо дискриминации иных религиозных образований, лишь признает приоритетность для России Вселенского Православия как преимущественной общенародной религии православных русских людей (т. е. настоящих — и этнически, и духовно — русских, являющихся «титульной нацией» страны в целом) и, соответственно, как основной духовной опоры самой ее государственности.
В связи с этим уместно будет вновь процитировать здесь Г. Флоровского — об изначальном и столь характерном для России внутреннем единстве в ней национального и религиозного начал, подобно тому, как это имело место, например, и в древнем Израиле: «Православие есть нечто большее, чем только “вероисповедание”, — оно есть целостный жизненный идеал, сложная совокупность оценок и целей; и хотя в жизнь народом оно претворялось и претворяется весьма несовершенно, в той или иной мере печать его лежит на всех народных созданиях. И чтобы стать "русским”, действительно необходимо “быть православным”» .
Все указанные выше отдельные пункты «Определения…» отражают вполне последовательную и неизменную гражданскую позицию Российской Церкви, осознающей себя не только частью Вселенской Православной Церкви — этого мистического Тела Христова, но и духовным стержнем российского народа, извечной основой сам;й российской государственности.
Причем следует подчеркнуть, что поскольку требования эти никогда не отменялись последующими церковными Соборами, то они и поныне сохраняют полную свою каноническую законность и обязательность для Православной России. Тем самым предполагается, что основные положения «Определения…» и сегодня остаются стратегически программными для Церкви, ожидающими своего дальнейшего воплощения, если будет на то воля Божия, в общественно-политической жизни грядущего — подлинно Российского — государства.
Единственное, чего не сказали тогда «соборяне», так это то, что церковное Предание признает, с сугубо духовной точки зрения, единственно законной и приемлемой для всякого сознательного христианина только монархическую форму правления — как установленную для мира Самим Богом и что Церковь лишь склоняется пока перед силой большевицких узурпаторов российской власти.
Человеческий страх перед их сатанинской жестокостью и тот демократический угар, что был привнесен в душу России предшествовавшей февральской революцией и в котором, увы, пребывали еще тогда многие участники Собора, не позволил высказать «соборянам» твердое православное слово в защиту богоустановленной на века православной монархии…

Пока участники Поместного Собора пытались наметить дальнейшие пути укрепления Церкви и усиления ее роли в процессе противостояния Совдепам и спасении от них Российской государственности, большевики-богоборцы продолжали дело ее разрушения. Так, 5 (18) января 1918 года ими было силой разогнано первое демократически выбранное представительское (от всех слоев населения и всех партий) Учредительное собрание (фактически — парламент), где в процентном отношении — по числу избранных депутатов — коммунисты потерпели сокрушительное поражение (из 520 депутатских мандатов они получили всего лишь 161!). Столь же нагло и столь же предательски по отношению к русскому народу — ибо ради сохранения своей власти эта кучка заговорщиков была готова на всё! — они действовали и в области внешней политики: 3 марта 1918 года Л. Троцкий подписал по требованию В. Ленина сепаратный мир с Германией, чтобы получить возможность начать Гражданскую войну внутри самой России.
Эта война окончательно расколола русский народ на два враждебных лагеря — «красных» и «белых», в душевной глубине своей не примирившихся друг с другом и по сей день (какие бы успокоительные заявления по этому поводу ни делались сегодня отдельными политиками-демагогами!). Иначе говоря, коммунистической верхушке было необходимо самым скорейшим образом и без лишних помех завершить войну, развязанную ими против страны в целом; по неизбежной логике революции они ввергли в братоубийственное противостояние значительную массу тогда уже частью деморализованного и совершенно растерянного, частью же соблазненного лживой большевицкой пропагандой, народа: в итоге же он заплатил за свое духовное падение миллионами жизней.
По заключенному мирному договору большевики отказались от всяких притязаний на Литву, Польшу, Латвию и Эстонию, признали независимость Украины и Финляндии; в результате и Прибалтика, и Украина оказались оккупированы немецкими войсками.
После нескольких лет военного напряжения и гибели стольких солдат, после положительного наконец решения стольких экономических проблем — когда победа была уже так близка! — Россия, вследствие изменнической ленинской политики, оказалась лишенной всех, ожидавших ее тогда, геополитических и экономических выгод военного поражения Германии (выгод, которые и получили союзники России — в первую очередь Англия и Франция — после состоявшейся вскоре немецкой капитуляции). Росский народ вместо этого обрел еще больший экономический кризис, всеобщую нищету, голод и разорение, а самое главное — новую, теперь уже гражданскую — войну, продолжавшуюся фактически еще почти пять лет и унесшую дополнительные миллионы жизней наших соотечественников (заметим, что если за первых три года мировой войны потери России, включая население оккупированных территорий, составили порядка 5 миллионов человек, то за три года же гражданской войны, с вызванными ею голодом и эпидемиями, мы потеряли, благодаря коммунистам, по подсчетам разных историков, от 13 до 17 миллионов человек!)
Весьма ярко характеризует этот страшный период российской истории, — когда действительные интересы Русского государства были принесены в жертву политическим амбициям большевиков (единственно из стремления сохранить преступно захваченную ими власть), — известный политический деятель и талантливый историк-аналитик У. Черчилль, тогдашний военный министр Великобритании. В книге, посвященной событиям первой мировой войны, он не без горечи отмечал (даже не будучи слишком уж большим поклонником Российской Империи): «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления кончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт… Кроме того — никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии… иными словами — держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы… фронт был обеспечен и победа бесспорна.
Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна» .
Здесь же, воздавая дань глубочайшего уважения памяти Государя Николая II и признавая его истинным творцом близкой уже тогда победы, У. Черчилль пишет далее: «В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и прославляется за успехи. Дело не в том, кто проделывал работу, кто начертывал план борьбы: порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет верховной ответственности. Почему отказывать Николаю II в этом суровом испытании?.. Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где события превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось ему. Стрелкою компаса был он. Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо? Уйти или устоять? Вот — поля сражений Николая II. Почему не воздать ему за это честь? Самоотверженный порыв русских армий, спасший Париж в 1914 г.; преодоление мучительного бесснарядного отступления; медленное восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 г. непобедимой, более сильной, чем когда-либо; разве во всем этом не было его доли? Несмотря на ошибки большие и страшные, тот строй, который в нем воплощался, которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную искру — к этому моменту выиграл войну для России (курсив мой. — Г. М.)» . Но «вот, — продолжает он, — его сейчас сразят… Царь сходит со сцены… Его усилия преуменьшают, его действия осуждают, его память порочат… Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных — недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо… пожираемая червями» .
Непосредственно о сам;м сепаратном мире с Германией, по которому немцам были преступно отданы этими большевицкими «червями» значительные территории Российской Империи, вскоре же высказался Святейший Патриарх Тихон — в особом своем Послании от 5 (18) марта 1918 года.
В нем он пророчески оценил содержание «ленинского» мирного договора следующим образом: «Заключенный ныне мир, по которому отторгаются от нас целые области, населенные православным народом, и отдаются на волю чужого по вере врага, а десятки миллионов православных людей попадают в условия великого духовного соблазна для их веры, мир, по которому даже искони Православная Украйна отделяется от братской России, и стольный град Киев, мать городов русских, колыбель нашего крещения, хранилище святынь, перестает быть городом державы Российской, мир, отдающий наш народ и Русскую землю в тяжкую кабалу, такой мир не даст народу желанного отдыха и успокоения. Церкви же Православной принесет великий урон и горе, а Отечеству неисчислимые потери. <…> Этот мир, принужденно подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нем посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нем зародыши новых войн и зол для всего человечества» .
Дальнейшая история XX века полностью подтвердила сказанное Патриархом: неразрешенные окончательно и загнанные тогда вглубь противоречия России (а отсюда в немалой степени — и Европы в целом) с Германией привели в конце концов ко второй мировой войне и связанным с нею безмерным страданиям российского народа; более того — итоги Брестского мира сказались (пусть уже гораздо позже и весьма опосредованным образом) на развитии и усилении внутренних противоречий РСФСР с ранее утерянными, а затем возвращенными силой прибалтийскими республиками, Белоруссией, Украиной и Молдавией.
Искажение большевиками политического пути России Брестским миром отозвалось в конце концов на судьбах наших народов самым страшным образом, в значительной степени содействовав (через семь десятилетий!) крушению самого СССР — с нынешним отпадением от него всех указанных выше территорий: давние условия предательского Брестского мира оказались вторично выполнены очередным поколением безродных коммунистов, совершившим свое черное дело — как и в 1918 году — обманно и тайно, нисколько не интересуясь мнением самих русских людей!

Большевицкая диктатура, всегда несшая беззаконие и смерть тем народам, что выбирали (или были принуждаемы выбрать) на какое-то время для себя «светлый путь» «строителей коммунизма», залила и саму Россию кровью ее христиан. Уже с конца 1917 года вся Церковь в целом приняла на себя невиданный доселе удар: небесный полк мучеников-страстотерпцев начал пополняться отныне тысячами и тысячами «воинов Христовых». Русская земля отныне становится для Церкви поистине ее Голгофой.
Так, 8 (21) декабря 1917 года во время крестного хода, шедшего с молитвой о скорейшем умиротворении России, был схвачен и после жестоких истязаний убит протоиерей Екатерининского собора в Царском Селе под Петроградом Иоанн Коч;ров (причислен к лику святых в 1994 году) — один из самых первых страстотерпцев, замученных за веру Христову большевиками; чуть  ранее, в дни октябрьского переворота, он бесстрашно обличал взбунтовавшихся матросов в творимых ими беззакониях.
Вскоре, 25 января (7 февраля) 1918 года, в Киеве погиб и первый безвинный святитель-мученик — митрополит Киевский Владимир (Богоявленский; прославлен Церковью в 1992 году) .
Как напомнил в своей проповеди в Успенском соборе Московского Кремля в 1993 году Святейший Патриарх Алексий II, Собор Русской Православной Церкви, узнав о его убиении, «постановил совершать в этот день память всех новомучеников Российских, причисленных к лику святых ... В этот же день мы совершаем молитвенное повиновение тех, кто пострадал за веру и правду: были расстреляны, замучены, убиты, умерли от болезней и холода в лагерях, приняли мученическую кончину за веру Христову. Сегодня они, имена которых знает один Бог, являются нашими молитвенниками и предстателями пред Господом Богом» .
Волна невиданных коммунистических зверств по отношению к представителям Церкви — прокатилась по всей России в 1918—1922 годах. И волна эта, безусловно, была сознательно инспирирована самими главарями большевизма. Сохранились документы, подтверждающие это.
Например, 1 мая 1919 года Лениным было дано секретное председателю ВЧК Дзержинскому указание с таким требованием «великого гуманиста»: «попов… арестовывать, как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше» .
Следуя подобной «линии партии», органы ВЧК только в 1918 году и за 7 месяцев 1919 года расстреляли 8389 человек! И это — по явно еще  заниженным данным, приведенным ведущим чекистом Лацисом .
Нравственное одичание «революционных масс» достигло тогда немыслимых форм; причем архиереев и священников чаще всего убивали свои же бывшие российские сограждане, соблазненные и оболваненные безбожной большевицкой пропагандой.
В Воронеже в 1919 году одновременно было казнено 160 священников во главе с архиепископом Тихоном (Никаноровым), повешенным большевиками на Царских вратах в храме монастыря св. Митрофана; при этом семь бывших с ним монахинь были брошены злодеями в котел с кипящей смолой. В Харькове с декабря 1918 года по июнь 1919 года расстреляли 70 иереев Харьковской епархии, в Перми в 1919 году, после занятия ее Белой армией, были обнаружены тела 42-х замученных священнослужителей; в Тобольске в 1921 году большевики убили около ста священнослужителей.
Жестокость коммунистических расправ в эпоху Гражданской войны не имела границ: архиепископа Тобольского Гермогена (Долганева) утопили в р. Туре — притом дьявольски изощренным способом: он «был привязан к лопастям колесного парохода... епископа Свияжского Амвросия [Гудко. — Г. М.] замучили, привязав к хвосту лошади. Посаженный на кол, в Самаре погиб епископ Михайловский Исидор (Колоколов)... Епископа Платона [Кульбуша. — Г. М.] Ревельского, обливая водой на морозе, обратили в ледяной столб. Епископ Соликамский Феофан (Ильминский) [вместе с двумя священниками и пятью мирянами. — Г. М.]… был спущен ночью вниз головой в прорубь, причем замерзшие края прорубной ямы палачи пробивали плечами и телом епископа» .
Христиан варили в котлах с кипящей смолой, распинали (три священника, например, были распяты на крестах в 1918 году в Херсоне), топили с привязанными к ногам камнями, снимали с несчастных скальпы, тела их рубили топорами на куски. Таких злодейств Русь не знала даже в нашествие Мамая!  Причем это не было «излишествами революционного процесса», а закономерным проявлением всей его богоборческой и бесчеловечной сути, проявлением политики, сознательно направлявшейся и поддерживавшейся коммунистами из центра: непосредственно сами главари большевизма и возглавляли весь зверский процесс расправы с христианами Православной России. Так, например, в августе 1918 года епископ Амвросий (Гудко) был убит по специальному указанию Троцкого, неожиданно нагрянувшего в Свияжск со всем своим штабом…
Но и становясь невинными жертвами своих палачей-богоборцев, многие из этих святых новомучеников Российских встречали собственную смерть за Христа, молясь за убийц и уподобляясь тем самым своему Небесному Искупителю.
Так, по рассказам свидетелей, первомученик митрополит Киевский Владимир, перед расстрелом воздев руки, «...молился: Богу: “Господи! Прости моя согрешения — вольная и невольная, и приими дух мой с миром”. Потом он благословил обеими руками своих убийц и сказал: “Господь вас благословляет и прощает”. И после этого, когда митрополит не успел еще опустить рук, он был убит тремя выстрелами.
Иеромонах Афанасий монастыря «Спасов скит», выведенный на казнь, стал на колени, помолился, перекрестился, поднявшись с колен, благословил стоявшего против него с ружьем большевика и поднял руки вверх. Палач хладнокровно застрелил только что благословившего его пастыря.
Архиепископ Астраханский Митрофан перед расстрелом благословил своих мучителей, за что один из них начал бить его рукояткой револьвера по рукам, затем схватив святителя за бороду, с силой пригнул его голову к земле, так что порвал ему рот, и после подобных издевательств застрелил мученика в висок.
Протоиерей Иоанн Восторгов, известный на всю Россию проповедник, настоятель собора Василия Блаженного в Москве, перед расстрелом благословил всех приговоренных вместе с ним и первым подошел к вырытой яме.
Епископ Балахнинский Лаврентий (Князев) во время расстрела призывал солдат к покаянию, проповедовал им, стоя под прицелом, о будущем спасении России. Русские солдаты расстреливать его отказались, был расстрелян китайцами.
Епископ Никодим Белгородский перед расстрелом, помолившись, благословил солдат-китайцев, и те отказались стрелять. Тогда их сменили новыми и Владыку вывели к ним, переодетого в солдатскую шинель» .
Убийства священнослужителей почти неизменно сопровождались циничными издевательствами над ними. Так, по преданию, настоятеля Казанского собора в Санкт-Петербурге протоиерея Филос;фа Орнатского (1860—1918) привели на расстрел с двумя сыновьями и спросили: «Кого сначала убить — вас или сыновей?» Отец Орнатский ответил: «Сыновей». Пока их расстреливали, он, став на колени, читал «отходную» молитву, после чего убили и его . Сохранились и многие другие свидетельства о подобных же зверских казнях христиан, характеризующих всю меру нравственного падения новоявленных «борцов за счастье всего человечества»; приведем здесь лишь еще несколько таких страшных свидетельств (особенно — для тех немногих, кто до сих пор способен еще верить в «гуманизм» коммунистический идеи): «...Священника Никольского вывели из женского монастыря Марии Магдалины, заставили раскрыть рот, вложили в него дуло маузера и со словами “Вот мы тебя причастим” выстрелили. Священнику Дмитриевскому, которого поставили на колени, сначала отрубили нос, потом уши и наконец голову... В городе Богодухове всех монахинь, не пожелавших уйти из монастыря, привели на кладбище к раскрытой могиле, отр;зали им сосцы и живых побросали в яму, а сверху бросили еще дышащего старого монаха и, засыпая всех землей, кричали, что справляется монашеская свадьба» .
Помимо проявленной в период этих гонений многими христианами удивительной стойкости духа и твердого стояния за Христа и Его Церковь, немало было дано тогда и примеров высшей человеческой самоотверженности — принесения себя в жертву за своих ближних. Так поступил, например, петроградский протоиерей Алексий Ставровский, арестованный и вывезенный в Кронштадт в качестве заложника — после убийства Председателя Петроградского ЧеКа Урицкого. «Заложников выстроили на плацу и объявили: “Каждый десятый будет расстрелян в возмездие за Моисея Соломоновича Урицкого, а остальных отпустят”. Рядом с протоиереем Алексием Ставровским стоял совсем молодой священник, на которого выпал жребий, и отец Алексий предложил ему: “Я уже стар, мне недолго осталось жить…, иди себе с Богом, а я стану на твое место”. После расстрела тело мученика было брошено в воды Финского залива» .

К сожалению, обо всех этих страшных событиях, с самого начала выявивших духовную сущность советской эпохи, до сравнительно еще недавнего времени не было принято говорить достаточно громко, да, впрочем, и сейчас преступления большевизма никакой должной — ни правовой (официально-государственной), ни сугубо нравственной (общественно-всероссийской) оценки так и не получили: какие-либо осуждающие коммунистическую идеологию юридические акты в России до сих пор отсутствуют.
Однако требование исторической — пусть и ужасной — правды о преступлениях части российского народа пред Богом и людьми — своими же собратьями, заставляет свидетельствовать о том, до какой степени богоотступничества (а отсюда, естественно, и бесчеловечности) дошла тогда страна под названием «революционная Россия».
И потому ныне каждый из наших сограждан старшего и среднего поколения (многие из которых еще и сегодня скорбят о былом своем якобы «благополучии» под сенью коммуно-советского строя!) — каждый, в ком есть хоть капля человечности и высшей справедливости духа, должен ясно осознавать, что любой прежний кусок «советского хлеба», прежний кусок «советской колбасы» — даже несмотря на то, что он был добыт, возможно, вполне честным его личным трудом — волей-неволей был изначально и навсегда обильно полит кровью и слезами миллионов жертв коммунизма, столько десятилетий владычествовавшего в России.
И так оно и останется до тех пор, пока сам коммунизм не будет сознательно и бесповоротно, с внутренним духовным омерзением, осужден и проклят всем русским народом!
При этом будем всё же уповать на то, что еще не до конца русский человек утратил чувство греха — в какую бы духовную слепоту и сон души ни впадал он за последиий почти век революционного, а затем и долгого советского соблазна.
Тем более Церковь надеется, что рано или поздно, но во всех нас проснется и возобладает наконец то свойство национального русского характера, о котором говорил еще Достоевский, утверждая: «Пусть в нашем народе зверство и грех, но вот что в нем неоспоримо: это именно то, что он, в своем целом, по крайней мере (и не в идеале только, а в самой заправской действительности), никогда не принимает, не примет и не захочет принять своего греха за правду!»
Однако временное помрачение души и разума охватило в революционные годы немалую часть русского народа — изменившую в акте духовного падения и от-падения от вековых первооснов национального бытия и Традиции русской жизни себе же самой — как, прежде всего, православной общности. Ведь подобного рода «революционно падший» человек фактически уже переставал быть русским, начиная носить лишь одну личину русского человека…
Как характеризовал позднее эту историческую революционную катастрофу Ив. Ильин, «крушение монархии было крушением самой России, отпала тысячелетняя государственная форма, но водворилась не “российская республика”, как о том мечтала революционная полуинтеллигенция левых партий, а развернулось всероссийское бесчестие, предсказанное Достоевским, и оскудение духа, а на этом духовном оскудении, на этом бесчестии и разложении вырос государственный Анчар большевизма, пророчески предвиденный Пушкиным, — больное и противоестественное древо зла, рассылающее по ветру свой яд всему миру на гибель» .
В связи с этим Ив. Ильин делает и более общий вывод о том, что в 1917 году часть русского народа впала «в состояние черни, а история человечества показывает, что чернь всегда обуздывается деспотами и тиранами. В этом году... русский народ развязался, рассыпался, перестал служить великому национальному делу — и проснулся под владычеством интернационалистов. История как бы вслух произнесла некий закон: в России возможны или единовластие, или хаос; к республиканскому строю Россия неспособна [курсив мой. — Г. М.]. Или еще точнее: бытие России требует единовластия — или религиозно и национально укрепленного единовластия чести, верности и служения, т. е. монархии, или же единовластия безбожного, бессовестного, бесчестного, и притом антинационального и интернационального, т. е. тирании» .

…В июле 1918 года вопиющие преступления были совершены большевицкой властью (по указанию В. Ленина и Я. Свердлова) на Урале. В Екатеринбурге тайно, даже без видимости суда, в подвальном помещении так называемого «дома Ипатьева», в ночь с 16 на 17 июля, расстреляли находившихся там в ссылке Романовых: Царя Николая II вместе с женой, детьми и членами свиты — всего 18 человек. В Перми тогда же убили Великого Князя Михаила Александровича, а под Алапаевском сбросили в шахту Великую Княгиню Елизавету Феодоровну с еще несколькими членами Царской Фамилии.
Елизавета Феодоровна (1864—1918), замечательная инокиня-благотворительница , основавшая в 1908 году московскую Марфо-Мариинскую общину милосердия, даже в самый момент кончины продолжала заботиться о ближних. Судя по найденным спустя три месяца телам убитых, она в те мгновенья, когда их, еще полуживых, забрасывали сверху гранатами, пыталась перевязывать раны другим (и как тут не вспомнить о пресловутом «гуманизме» коммунистов, лицемерно провозглашаемом ими до сих пор). Впоследствии останки алапаевских страдальцев переправили в Русскую Духовную миссию в Пекине, а уже оттуда мощи святых мучениц Елизаветы и помощницы ее (келейницы), инокини Варвары, попали в Иерусалим, где и покоятся ныне в храме Святой Марии Магдалины (в 1992 году обе они были прославлены Церковью — как преподобномученицы).
О том, с каким подлинно евангельским терпением и всепрощением принимали члены Царской Семьи все выпадавшие на их долю страдания — на пути к екатеринбургскому подвалу, где «гуманисты» расстреливали царских детей, добивая их штыками, говорит, например, хранившееся Великой Княжной Ольгой стихотворение С.С. Бехтеева (1879—1954), присланное ей автором в конце 1917 года. Стихи эти были особенно дороги для царственных узников глубоким духовным взглядом поэта-христианина на их положение, — взглядом, который они полностью разделяли. Вот эти простые, но замечательные в своей молитвенной искренности строки:

Пошли нам, Господи, терпенье
В годину бурных, мрачных дней
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о, Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И Крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать...
<…>
Владыка мира, Бог вселенной!
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый страшный час...
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы —
Молиться кротко за врагов!

История донесла до нас воспоминания и письменные свидетельства о всех обстоятельствах самого убийства Царской Семьи, после которого председатель Уралсовета Белобородов (Янкель Вайсбарт) тут же телеграфировал секретарю большевицкого Совнаркома Горбунову: «Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу, официально семья погибнет при эвакуации» .
Обратимся же к теперь к краткому рассказу об этой страшной ночи, составленному на основании показаний участников и очевидцев убийства:
«Ночью находившийся в Ипатьевском доме (или прибывший туда) отряд латышей, заменивший прежнюю стражу, набранную из жителей Сысертского завода, получил предписание Юровского  расстрелять всех заключенных.
Отрекшийся Император, его жена, сын, дочери и фрейлина были вызваны из спален под предлогом немедленной эвакуации из Екатеринбурга. Когда все они вышли к латышам, им объявили, что все немедленно будут расстреляны…
В комнате, длиной в 8 и шириной в 6 аршин, жертвам некуда было податься: убийцы стояли в двух шагах. Подойдя к Государю, Юровский холодно произнес: “Ваши родные хотели вас спасти, но это им не удалось. Мы вас сейчас убьем”.
Государь не успел ответить. Изумленный, он прошептал: “Что? что?” Двенадцать револьверов выстрелили почти одновременно. Залпы следовали один за другим.
Все жертвы упали. Смерть Государя, Государыни, трех детей и лакея Труппа была мгновенна. Цесаревич Алексей был при последнем издыхании; младшая Великая Княжна была жива: Юровский несколькими выстрелами своего револьвера добил Цесаревича; палачи штыками прикончили Анастасию Николаевну, которая кричала и отбивалась…
Когда все стихло, Юровский, Войков  и двое латышей осмотрели расстрелянных, выпустив в некоторых из них еще по несколько пуль или протыкая штыками.
Войков рассказывал, что это была ужасная картина. Трупы лежали на полу в кошмарных позах, с обезображенными от ужаса и крови лицами. Пол сделался совершенно скользкий… Спокоен был один Юровский. Он хладнокровно осматривал трупы, снимая с них все драгоценности…
Установив смерть всех, приступили к уборке… Помещение, в котором происходило избиение, спешно привели в порядок, стараясь, главным образом, скрыть следы крови, которую, по буквальному выражению рассказчика, “мели метлами”…
Не менее страшен и рассказ о последующих действиях коммунистических убийц. По рассказу Войкова, после уборки помещения, к утру, «Юровский распорядился, и латыши стали выносить трупы через двор к грузовому автомобилю, стоявшему у подъезда.
…Тронулись за город в заранее приготовленное место у одной из шахт. Юровский уехал с автомобилем. Войков же остался в городе, так как должен был приготовить все необходимое для уничтожения трупов.
Для этой работы было выделено 15 ответственных членов Екатеринбургской и Верхне-Исетской партийных организаций. Все были снабжены новыми остро отточенными топорами такого типа, какими пользуются в мясных лавках для разрубания туш. Войков вспоминает эту картину с невольной дрожью. Он говорил, что когда эта работа была закончена, возле шахты лежала громадная кровавая масса человеческих обрубков, рук, ног, туловищ, голов.
Эту кровавую массу полили бензином и серной кислотой и тут же жгли. Жгли двое суток. Не хватало взятых запасов бензина и серной кислоты. Пришлось несколько раз подвозить из Екатеринбурга ночью запасы…
Это была ужасная картина, — закончил Войков. — Даже Юровский, и тот под конец не вытерпел и сказал, что еще таких несколько дней, и он сошел бы с ума.
Под конец мы стали торопиться. Сгребли в кучу все, что осталось от сожженных останков расстрелянных, бросили в шахту несколько ручных гранат, чтобы пробить в ней никогда не тающий лед, и побросали в образовавшееся отверстие кучу обожженных костей…
Наверху, на площадке возле шахты, перекопали землю и забросали ее листьями и мхом, чтобы скрыть следы костра…
Юровский уехал сейчас же после 6 (19) июля, увезя с собой семь больших сундуков, полных романовским добром» .
…Только сердечное и глубоко осознанное покаяние русского народа может смыть с его души позорное кровавое пятно екатеринбургского убийства...
Оценивая духовно это ужасное событие российской истории и по-христиански обличая злую волю тех граждан России, что творили подобные преступления, сама Святая Русь, эта подлинная страна великих святых и вовсе безвестных христолюбцев, словами проповеди св. блаженного архиепископа-чудотворца Иоанна (Максим;вича; 1896—1966) так подвела печальный итог всему содеянному: «Убийство Императора Николая II и Его Семьи является исключительным, как по виновности в нем Русского и других народов, так и по его последствиям. Не сразу оно совершилось, подготавливалось постепенно.
Гнусная клевета поколебала преданность Царю и даже доверие к Нему значительной части русской общественности. В связи с тем наступившему, искусно вызванному, мятежу не было дано должного отпора ни властями, ни обществом. Малодушие, трусость, предательство и измена во всей полноте были проявлены ими. Многие поспешили искать доверия и милостей от преступников, пришедших к власти. “Народ безмолствовал” сначала, а потом быстро начал пользоваться создавшимися новыми условиями. Каждый старался о своей выгоде, попирая Божественные заповеди и человеческие законы. Открыто не было ничего сделано в защиту Государя и Престола. Молчаливо принято было известие о лишении Царя и Его Семьи свободы. Втайне лишь возносились молитвы и воздыхания теми многими, кто не поддался общему искушению и понимал преступность тех деяний. Посему Государь оказался всецело в руках своих тюремщиков и новой власти, знавшей, что может сделать все, что хочет.
Убийство легло на совесть и душу всего народа. Виноваты все в той или иной степени: кто прямым мятежом, кто его подготовкой, кто изменой и предательством, кто оправдыванием совершившегося или использованием его в выгоде себе. Убийство Царя-Мученика есть прямое следствие их.
Кровь его на нас и на чадах наших. Не только на современном поколении, но и на новом, поскольку оно будет воспитано в сочувствии к преступлениям и настроениям, приведшим к цареубийству.
Лишь полный духовный разрыв с ними, сознание их преступности и греховности и покаяние за себя и своих предков освободят Русь от лежащего на ней греха» .

Очередное жесточайшее наступление на Церковь власти предприняли в 1922 году, объявив о так называемом «изъятии церковных ценностей» — под предлогом якобы помощи голодающим Поволжья.
Церковь изначально с пониманием отнеслась к самой идее такого благотворительного акта, оговорив лишь необходимость уважительного отношения к православным святыням. Тогдашний митрополит Петроградский Вениамин (Казанский; 1874—1922) даже сам предложил сотрудничество со стороны Церкви в этом непростом вопросе.
В одном из своих воззваний к петроградской православной пастве он заявлял: «...Великое волнение, происшедшее по поводу распоряжения гражданской власти об изъятии церковных ценностей для голодающих, охватило умы всех...
Святая Церковь, верная заветам Христа, следуя примеру великих святителей, во время народных бедствий шла на помощь погибающим, жертвуя для спасения их от смерти и свои священные ценности.
Так поступала и наша Русская Православная Церковь...
Но добровольные пожертвования Церкви и церковных людей признаются недостаточными. Все церковные ценности изымаются распоряжением гражданской власти на голодающих.
Я своей архипастырской властью разрешаю общинам верующих жертвовать на нужды голодающих и другие церковные ценности, даже и ризы со святых икон, но не касаясь святынь храма, к числу которых относятся: св. престолы и что на них (священные сосуды, дарохранительницы, кресты, Евангелия), вместилища святых мощей и особо чтимые иконы.
К пожертвованиям призываю приступить немедленно...»
Однако властям было нужно совсем не это. Изъятые (и с немалой кровью) ценности до голодающих, конечно же, не дошли: вымиравшая тогда, в значительной степени «контрреволюционная», по большевицким понятиям, «крестьянская масса» коммунистов вовсе не интересовала.
Известно, что после завершения «изъятия» церковных ценностей часть этой добычи была разворована государственными чиновниками, часть ушла на выплату Германии репараций после заключенного большевиками Брестского мира с немцами, часть — на поддержку движения Кемаля Ататюрка в Турции, часть — на развитие подрывного коммунистического движения в Европе и т. п.
Главное, что в тот момент действительно интересовало коммунистов, — это спровоцировать противостояние верующих нарочито кощунственному изъятию церковных святынь и окончательно расправиться с Церковью под благовидным предлогом спасения голодающих. И события в отдельных случаях, естественно, развивались по вполне устраивавшему ЦК и ЧК сценарию.
Особенно острым оказалось столкновение православного народа с комиссарами в марте 1922 года в городе Шуе Иваново-Вознесенской губернии, где верующие даже ударили на колокольне в набат. Собравшиеся горожане пытались защитить храм от налетчиков, но вскоре прибыли чекистские автомобили с пулеметами. Чекисты открыли огонь прямо по толпе (всего тогда было убито 5 и ранено 15 человек мирных граждан). Через несколько дней многих из прихожан во главе со священником Павлом Светозаровым осудили и расстреляли  (все эти шуйские мученики прославлены Церковью в 2000 году).
В связи с событиями в Шуе В.И. Ленин со свойственным ему злобным цинизмом указывал в секретной записке для ЦК: «...именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (а поэтому и должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления... Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый кратчайший срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут... изъятие ценностей, в особенности, самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше» .
Во исполнение именно такой «программы», — после недолгого судебного фарса, — в ночь с 12 на 13 августа 1922 года были расстреляны петроградские мученики: митрополит Вениамин (Казанский), архимандрит Сергий (Шеин) и миряне — профессор Юрий Новицкий и Иоанн Ковшаров.
Замечательно то, с каким христианским достоинством и внутренним глубочайшим смирением перед волей Божией выступал в суде владыка Вениамин, большая часть последнего слова которого вообще была посвящена защите других подсудимых. После того как председатель суда заметил ему: «Вы все говорили о других, трибуналу желательно знать, что вы скажете о себе», митрополит-мученик «с некоторым недоумением посмотрел на председателя и тихо, но отчетливо сказал: “О себе. Что же я могу вам о себе еще сказать. Разве лишь одно... Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре — жизнь или смерть, — но что бы вы в нем ни провозгласили, — я с одинаковым благоговением обращу свои очи гор;, возложу на себя крестное зн;мение (при этом митрополит широко перекрестился) и скажу: слава Тебе, Господи Боже, за все”…»
В 1992 году владыка Вениамин и трое других расстрелянных с ним исповедников веры Христовой были канонизированы Церковью как новомученики Российские.
На основании неполных архивных данных ранее считалось, что в результате компании по изъятию церковных ценностей к концу 1922 года большевицкими «судами» были приговорены к смерти или просто «в явочном порядке» уничтожены: 2601 человек из белого духовенства, 1962 — из черного (т. е. иноков), 1447 монахинь и послушниц (и это — еще по неполным данным!) . Последние же итоги изысканий государственной реабилитационной комиссии (памяти жертв коммунистических репрессий в России) таковы: «…Только за 1922 год было уничтожено более 8 000 священнослужителей, то есть почти столько же, сколько было уничтожено за всю  гражданскую войну» .
Между прочим, из современных публикаций ряда секретных документов Политбюро ЦК и ГПУ, связанных с геноцидом Церкви (в частности и с процессом изъятия ценностей и сопутствовавшими репрессиями) , хорошо видно, что отдельные попытки членов Политбюро (Рыкова, Томского, Каменева и Калинина) хоть как-то уменьшить большевицкие зверства неизменно наталкивались на буквально людоедскую непримиримость ведущих членов ЦК — Ленина, Троцкого и Сталина.
Ничуть не менее первых двух лютовал Сталин (которого некоторые «компатриоты» ныне пытаются изобразить чуть ли не тайным православным в рядах  безбожного Политбюро).
Примером здесь может послужить краткая записка, лично подписанная Сталиным и направленная членам Политбюро ЦК РКП (большевиков), о голосовании опросом — для утверждения приговора Московского Трибунала о расстреле 11 человек: «[8 мая 1922 г.] СПЕШНО. СЕКРЕТНО. ВСЕМ ЧЛЕНАМ ПОЛИТБЮРО. Московский суд приговорил к расстрелу 11 человек, из них большинство попы: (8 попов, 1 дровокол, агитаторша, торговец мясной лавки). Каменев предлагает ограничиться расстрелом 2-х попов. Прошу голосовать “за” или “против” предложения т. Каменева. Я лично голосую против отмены решения суда. СЕКРЕТАРЬ ЦК СТАЛИН» (Архив президента России, ф. 3, оп. 60, д. 24, л. 9).
В итоге за убийство одиннадцати человек, в том числе восьми священников, проголосовали Ленин, Троцкий, Сталин, Зиновьев, против же (то есть за убийство «только» двух человек) — Томский и Рыков .

Все подобные злодеяния большевиков по отношению к верующим и массовые убийства священства явились отнюдь не революционными «излишествами» в политике новой власти или ее тактическими ошибками (как тогда говорили — «перегибами»), но сознательными преступлениями, вполне логично и естественно вытекавшими из сатанинской идеологии коммунизма.
Ведь тогда казнили не только служителей Бога, но готовы были казнить и Его Самого (хотя бы и в виде «идеи»): как известно, 30 января 1923 года состоялся один из самых вопиющих трагикомических фарсов воинствующего безбожия — по инициативе и в присутствии коммунистических «наркомов» Троцкого и Луначарского было инсценировано заседание революционного трибунала для вынесения смертного приговора Самому Богу!
На этом фоне кажутся уже «мелочами» даже такие знаменательные факты духовной дикости большевизма, как нередкие тогда установки в России памятников разбойникам и государственным преступникам — Стеньке Разину, Пугачеву (которого привезли некогда в Москву — как дикого зверя — причем не без помощи самого Суворова!) или даже величайшему предателю всех времен и народов Иуде, выдавшему Христа на казнь (такой памятник был водружен в г. Свияжске). Присутствовавший при открытии памятника «датский писатель Хенниг Келер сообщал: “Местный совдеп долго обсуждал, кому поставить статую. Люцифер был признан не вполне разделяющим идеи коммунизма, Каин — слишком легендарной личностью, поэтому и остановились на Иуде Искариотском как вполне исторической личности, представив его во весь рост с поднятым кулаком к небу”» .
…Повсеместным арестам и убийствам представителей монашества сопутствовало и разорение обителей, многие из которых вскоре же начали насильно закрывать. Хранившиеся в них мощи русских святых подвергались невиданным надругательствам или даже уничтожались.
То и дело арестовывались правящие епархиальные архиереи. В результате такого атеистического геноцида коммунистов по отношению к верующей, то есть к большей части русского народа, к концу 1924 года в тюрьмах и ссылках находились 66 его архипастырей — епископов, а в 1927 году их было там уже 117 . В это тяжелейшее для Церкви время, как никогда прежде, верующие жаждали пастырского руководства, но ряды духовных наставников редели: приходские священники, иноки-старцы смиренно принимали мученические венцы — истинно духоносных водителей России становилось всё меньше и меньше.

Новая власть, исподволь отравляя сознание постепенно порабощаемого ею народа, лукавством и насилием заглушая саму его совесть, всё более стремилась предстать в ореоле якобы легитимной — законной и всенародно признанной — «власти Советов».
Но уже вскоре истинную оценку ей опять же дала сама Церковь — в лице одного из своих Соборов, участники которого заявили: «Какая же логика может признать право народного представительства за теми, кто поставил себе целью совершенно уничтожить народную культуру, то есть прежде всего то, чем народ жил почти тысячу лет — его религию, чем продолжает жить и теперь, перенося жестокое гонение на свою, родную веру... Завоеватели-большевики казнили сотнями тысяч русских людей, а теперь миллионами морят их голодом и холодом: где было слышно, чтобы интересы овечьего стада представляли собою его истребители — волки? Если бы спросить еще не растерзанных волками овец, что бы они желали для своего благополучия, то в ответ послышался бы один дружный вопль: уберите от нас волков» .
Из десятилетиями лелеявшегося большевизмом, — воспользуемся здесь вновь словами святого Патриарха Тихона, — «ядовитого источника греха» приверженцы коммунистической идеи вновь и вновь пытались напоить, одурманить Россию, предлагая ей «великий соблазн чувственных земных благ», дабы «прельстился наш народ, забыв о едином на потребу» — жизни в согласии с Богом и друг с другом .
Трезво мысливший Патриарх всегда достаточно ясно указывал и неизменный источник разрушения России — безбожие. Так, в одной из проповедей он справедливо утверждал: «…разве слышали мы из уст наших правителей святое имя Господне в наших многочисленных советах, парламентах, предпарламентах? Нет, они полагаются только на свои силы, желают сделать имя себе, а не так, как наши благочестивые предки, которые не себе, а имени Господню воздавали славу» .
Патриарх Тихон, с самого начала Октябрьского переворота выступая с бесстрашным обличением революционных злодеяний и призывом к примирению всех враждующих сторон, в значительной степени способствовал подъему религиозных настроений в народе.
Это, естественно, весьма беспокоило большевиков. В результате — и личной своей проповедью, и твердым исповеданием христианской истины, неустанной борьбой с внешними врагами Церкви и с пытавшимися разложить ее изнутри (при прямом покровительстве ЧК–ОГПУ) честолюбцами и авантюристами — Святейший Патриарх Тихон вызвал лютую ненависть со стороны новых властей. Его то заключали в тюрьму, то содержали под домашним арестом в московском Донском монастыре…
Однако достаточно трезвый в своей церковной политике Патриарх со временем пришел к печальному выводу о необходимости занять, увы, более прагматичную позицию духовного невмешательства в дела возникшего на территории России большевицкого государства. Учитывая его абсолютную нравственную невменяемость и политические реалии дня, в значительной мере уже устав как от давления ОГПУ, так и от бесконечных предательств многих бывших своих сопастырей, а также, главное, воочию все более и более убеждаясь в наступающей духовной инертности русского народа, он постепенно начал склоняться к выражению вынужденной потенциальной лояльности Церкви — по отношению к уже утвердившемуся, причем явно надолго, «советскому» режиму.
О внутренних предпосылках принятия Патриархом такого решения один из современных вдумчивых историков Российской Церкви и ее пастырей говорит следующее: «…можно представить, что происходило в душе Патриарха. Ведь он в этот момент трагически осознавал, что основная масса церковного народа не собирается его защищать… Он понимал, что число его активных сторонников очень мало. И это было страшное прозрение того, что основная часть церковного православного народа не собирается поддерживать своего Патриарха, свою Церковь, что Церковь им в данный момент стала не нужна, они сняли с себя всю ответственность за то, что происходит с Церковью.
И значит, Церковь вступает в совершенно особый этап своей истории, когда она будет не только гонима властью, но будет предаваема, оставляема на произвол судьбы основной частью своей паствы. Жить с этим сознанием Патриарху, выросшему в совершенно иной среде, когда казалось, что Православие — это незыблемая основа бытия русского народа, было, конечно, очень тяжело. И он шел на компромисс не столько, может быть, из-за тех, кто жил рядом с ним в это время: он прекрасно понимал, что то, что произошло в России, это действительно надолго. Патриарх должен был думать о том, чтобы сохранить церковную иерархию для будущих поколений: для детей, внуков, правнуков тех, кто сейчас бросил церковную иерархию, бросил своих пастырей и из паствы превратился в стадо баранов, которое помчалось в “светлое будущее” с “молочными реками и кисельными берегами”. После пяти лет он понимал, что народ пребывает в страшном соблазне, и, наверное, с этим поколением уже невозможно отстоять Церковь» .
Что ж, как показало время, Сам Господь и все те, кто остались до конца верными ему — Его Святая Русь, весь сонм пострадавших за Христа новомучеников, — отстояли (а в этом-то Патриарх никогда не сомневался) Российскую Церковь от всех внешних и внутренних ее врагов.
Но тогда до этого было еще далеко: Россия лежала, увы, не столько в физических, сколько в духовных развалинах! И именно поэтому Патриарх решил все-таки взять для Церкви на время хоть какую-то передышку, попытаться приобрести для ее существования в окружающем атеистическом государстве хоть какие-то если не права (ибо их здесь не было фактически ни у кого!), то хотя бы подобие прав. И только поэтому он в конце концов начал постепенно соглашаться пойти на временный компромисс с большевицкой властью — заплатив столь страшную цену за весьма  сомнительную и весьма условную легализацию Церкви.
Но, несмотря даже на то, что действия Патриарха на протяжении последних месяцев его жизни все явственнее свидетельствовали о пересмотре им прежней, более жесткой, антибольшевицкой духовной позиции в сторону определенной лояльности по отношению к ним, он все же был, вероятно, физически устранен чекистами: Патриарх Тихон неожиданно скончался в 1925 году в самый праздник Благовещения (25 марта / 7 апреля) в 23 ч. 45 мин. — во время лечения от стенокардии в частной московской клинике Бакуниных на Остоженке (причем еще за два дня до кончины Святейший служил свою последнюю Литургию в церкви Вознесения «Большого» на Никитской).
В церковной памяти сохранились последние слова Патриарха: «Теперь я усну... крепко и надолго. Ночь будет длинная, темная, темная, — и затем, крестясь, добавил, как во время благодарственных, по причащении молитв, — слава Тебе, Боже... слава Тебе, Боже... слава Тебе...» Он не успел произнести в третий раз «Боже», не успел и перекреститься в третий раз — душа его отошла ко Господу .
Лишившись с кончиной Патриарха Тихона законного своего возглавителя, Церковь оказалась — особенно перед лицом непрекращавшихся большевицких провокаций и репрессий — в весьма сложном положении.
Назначенные ранее Патриархом (на случай его заключения или смерти) возможные преемники первосвятительской власти («Местоблюстители» Патриаршего престола) находились в середине 1920-х годов в заключении; это были будущие прославленные Церковью священномученики: всего несколько месяцев возглавлявший Церковь митрополит Крутицкий Петр (Полянский, род. в 1862 г., арестован в декабре 1925 г., расстрелян в 1937 г.) , митрополит Казанский Кирилл (Смирнов; род. в 1863 г., расстрелян в 1937 г.; его даже прочили после смерти Патриарха Тихона на место очередного российского Патриарха — и он безусловно был вполне достоин этого)  и митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский; 1854—1928). Большевики всячески старались исполнить, как мы знаем, сколь заветную, столь же и неосуществимую свою мечту — стереть Церковь с лица земли!

В это же время, в 1920-х годах, не менее опасными для Церкви, чем «нападения внешние», явились различные внутренние ее расколы.
Многие епископы пребывали тогда в разномыслии. Так, например, часть клира (во главе с авантюристами и предателями Церкви — священниками А. Введенским и В. Красницким), при участии «заштатного» епископа Антонина (Грановского), ушла — кто из страха перед большевиками, кто из нецерковного пристрастия к так называемой «свободе» (то есть желая жить не «по духу Божию», а по своим «демократическим» страстям) — в раскол «обновленчества». «Обновленцы» создали, в частности, пресловутую «революционную» «Живую церковь», устраивая по указке ЧК свои разбойничьи «Соборы» и пытаясь разрушить каноническую Православную Церковь изнутри (иногда их действия доходили до полной дикости: так, в пылу «революционности», некоторые обновленцы, преимущественно в провинции, даже вывешивали в алтарях вместо иконы Спасителя портрет коммунистического «божка» — сатаниста Карла Маркса ).
Начинали сбываться слова пророчества преподобного Серафима, записанные его учеником, о грядущем в самом ближайшем времени духовном падении самих христиан, но самое страшное — их пастырей, когда уже и «архиереи русские так онечестивятся, что нечестием своим превзойдут архиереев греческих во времена Феодосия Юнейшего, так что даже и важнейшему догмату Христовой Веры —  Воскресению Христову и всеобщему Воскресению веровать уже не будут» .
Недаром и преподобный оптинский старец Нектарий (Тихонов), касаясь темы постепенного духовного оскудения мира и наступления эпохи всеобщей апостасии» — отвечая на вопрос об исполнении признаков второго пришествия Господня, говорил в 1922 году: «…конечно, даже простому взору видно, что многое исполняется, а духовному открыто: раньше Церковь была обширным кругом во весь горизонт, а теперь он как колечко… как колечко» .
Внутрицерковные «расколы» имели тогда место не только «слева», но и «справа» (хотя последний был вызван — политически вынужденно — состоянием церковных дел внутри самой, ставшей тогда большевицкой, России); выражал он, однако, в отличие от «живоцерковников»-обновленцев, стремление православных русских людей как раз сохранить верность отеческой вере и христианским принципам устроения российской государственности.
Эмигрировавшие во время гражданской войны из России, монархически настроенные епископы фактически создали еще осенью 1921 года на съезде членов так называемой Русской Церкви Заграницей (в г. Сремски Карловцы — тогдашней резиденции Сербского Патриарха), эмигрантскую Русскую Зарубежную Церковь во главе с уже существовавшим ранее Высшим Церковным Управлением (ВЦУ). Последнее считало себя естественным правопреемником прежнего Временного ВЦУ Юга России (действовавшего в 1918—1920 годах при Белой армии), которое тогда признавалось Патриархом Тихоном как относительно каноничное. Позже южное ВЦУ было возрождено русскими эмигрантами в Константинополе (после эвакуации врангелевской армии из Крыма) — как временное Высшее Церковное Управление Заграницей, чья деятельность была разрешена Вселенской Константинопольской Патриархией и благословлена Патриархом Тихоном. И лишь в 1921 году ВЦУ наконец переехало со множеством беженцев в Сербию.
Приходы Русской Церкви в Западной Европе тогда (по указу Патриарха Тихона от 26 марта / 8 апреля 1921 года) возглавил архиепископ Волынский, потом митрополит, Евлогий (Георгиевский; 1868—1946). И можно утверждать, что самим изданием такого указа подтверждается (пусть и косвенным образом) тот факт, что заграничное объединение православных приходов во главе с ВЦУ оценивалось в то время Патриархом как вполне каноничное церковное образование.
Указ этот был ответом на запрос: кого поминать за богослужениями? — и в нем Патриарх подтверждал не только дальнейшее право на существование ВЦУ, но и явно признавал сами конкретные его решения: «Ввиду состоявшегося постановления Высшего Церковного Управления за границей, считать православные русские церкви в Западной Европе находящимися временно, впредь до восстановления правильных и беспрепятственных сношений означенных церквей с Петроградом, под управлением Преосвященного Волынского Евлогия, имя которого должно возноситься за богослужением в названных храмах…»
На основании такого признания прав ВЦУ Патриархом в делах руководства зарубежными русскими приходами поздней осенью 1921 года в сербских Сремских Карловцах состоялось общее организационное собрание (Собор) представителей Русской Заграничной Церкви (и членов клира, и мирян — в полном соответствии с постановлениями Всероссийского Поместного Собора 1917—1918 годов).
Собрание это узаконило создание Русской Православной Церкви Заграницей. Определенную каноническую легитимность ему изначально придало то, что оно было организовано и проведено в согласии с основными принципами «Положения о созыве заграничного собрания русских церквей», одобренного ВЦУ еще в Константинополе в июле 1921 года, то есть когда это эмигрантское Управление однозначно признавалось Святейшим Патриархом Тихоном (пусть и временно) как вполне каноничное. Следует притом подчеркнуть, что, в соответствии с «Положением», участниками Собрания-Собора подтверждалось: и впредь подобные «Собрания признают над собой полную и всестороннюю архипастырскую власть Московского Патриарха» и все постановления Собраний «идут на утверждение Святейшему Патриарху, а до утверждения в нужных случаях осуществляются как временная мера решением Высшего Церковного Управления» . Тем самым было ясно показано, что никаких «сепаратистских» (собственно духовных ли, административных ли) целей зарубежное объединение русских православных приходов не имеет, считая себя неотъемлемой частью Российской Православной Церкви.
Однако в новом своем указе — от 5 мая 1922 года, Патриарх, вновь подтвердив полномочия Владыки Евлогия, в то же время был вынужден дать распоряжение Зарубежному «карловацкому» ВЦУ прекратить свое существование, поскольку оно, естественно, в силу свойственного ему принципиального монархизма и неприятия большевиков постоянно ставило Патриарха в неловкое положение перед советскими властями: что мог ответить Святейший представителям ОГПУ, свирепевшим всякий раз, когда очередной Карловацкий Собор издавал новый антибольшевицкий документ с призывом в духе: «Народы Европы! Народы мира! Помогите честным русским гражданам… помогите изгнать большевизм — этот культ убийства, грабежа и богохульства — из России и всего мира!»? Патриарх по этому поводу вздыхал, писал владыке-«карловчанину» Антонию (Храповицкому): «Опричники расстреливают нас, как куропаток… может быть, их [убитых большевиками. — Г. М.] участь лучше, чем нас оставшихся. Теперь многие из нас бегут к вам, но вы к нам погодите…» — и, однако, подписывал (в попытке сохранения Церкви в России) нужные ОГПУ бумаги; в то время как оно все более и более давило на него, считая ответственным за зарубежную антисоветскую церковную деятельность.
Впрочем, уже на следующий день после издания Патриархом майского указа 1922 года (с прещениями Собранию в Карловцах) он все равно был арестован — обвиненный, в частности, именно за связь с «карловчанами» в Сербии.
Показательно, однако, что ранее — когда Патриарх еще призывал Русь, всех русских людей, пойти за веру «на Голгофу» (увы, они в основной массе своей так и не откликнулись!) — он отнюдь не запрещал ВЦУ, активно действовавшее тогда в южной России: он верил тогда еще в поддержку Церкви народом и считал, что, искоренив силами всех православных верующих богоборческий большевизм, можно будет восстановить и нормальную единую каноническую систему церковного управления.
В сентябре 1922 года епископский Собор в Карловцах формальным образом исполнил патриаршее повеление о ликвидации ВЦУ, но тут же создал новое управление — Синод епископов Русской Церкви Заграницей во главе с митрополитом Антонием (Храповицким), взявшим на себя еще в октябре 1921 года, на основании Постановления Архиерейского Собора Сербской Церкви, управление всеми русскими православными общинами в Сербии. При этом, однако, было официально заявлено, что для законности заседаний Синода в них обязательно должен принимать участие митрополит Евлогий — как единственный из зарубежных архиереев, обладающий каноническими полномочиями от Патриарха Тихона (в качестве возглавителя всех европейских эмигрантских приходов).
Разумеется, для членов заграничного Синода было вовсе не безразлично: имеются или нет у них канонические основания к дальнейшему его существованию — как и вообще всей Зарубежной Церкви.
И действительно, некоторые документы, издававшиеся ранее Патриархом, а также сама необычность бытия эмигрантской Церкви — вдали от митрополии, захваченной откровенно антицерковными темными силами, придавали все же определенную и вполне достаточную каноничность «карловчанам».
Они всегда считали, что устройство Зарубежной Церкви вполне отвечает указу Патриарха Тихона от 20 ноября 1920 года о праве местных архиереев создавать временные автокефалии или какие-либо независимо управляемые округа, если связь с Москвой окажется невозможной.
Фактически (в политическом аспекте) так ведь и было, да и захваченную большевиками столицу «карловчане» в духовном смысле «Москвой» теперь и не признавали: для них, в их собственной духовной жизни, она в принципе была уже не православным градом, а, по сути, «городом красного дьявола», где «в горьких узах» находился отныне плененный ОГПУ Патриарх!
Кстати, постановление о возможности существования временных независимых автокефалий в связи с политическим развалом России повторил летом 1922 года и митрополит Ярославский Агафангел — уже после ареста Патриарха, который просил тогда Агафангела принять на себя управление всей Российской Церковью.
По этому поводу даже известный критик «карловчан» (впоследствии — когда он уже вернулся из эмиграции в СССР) профессор С.В. Троицкий был все же вынужден признать, что «…вытекает право Заграничной Церкви на самоуправление, пока сношения с Москвой затруднены, из других актов Московской Церковной Власти, например, из Послания митрополита Агафангела от 18. 06. 1922 года, адресованного вообще  “к архипастырям и всем чадам Православной Русской Церкви”. “Возлюбленные о Господе, преосвященные архипастыри, — гласит Послание, — лишенные на время высшего руководства, Вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием и со Священными канонами. Впредь до восстановления Высшей Церковной Власти окончательно решайте дела, по которым раньше испрашивали разрешение Св. Синода”» .
Имел ли, к тому же, Патриарх при издании ноябрьского указа 1920 года о временном самоуправлении церковных объединений в виду только собственно российские (в «географическом» смысле) епархии или же указ носил в принципе более общий («сверх-географический») характер? —  никому не было известно, и потому по условиям того трагического времени желающие могли трактовать действие указа в пределах достаточно широкого канонического поля .
Отсюда и неудивительно, что — при все более осложнявшейся тогда политической ситуации вокруг Церкви в России — Синод, а за ним и Третий Карловацкий Собор 1924 года, пришли к полному неприятию патриарших указов запретительного свойства (с требованиями его самороспуска).
В итоге же Синодом вообще было принято вполне закономерное постановление, в котором говорилось, что поскольку Патриарх теперь сам несвободен, постольку и указы его о прещениях, налагаемых на Зарубежную Церковь, столь же несвободны и не отражают в себе его истинных намерений, а отсюда: «В случае и в будущем времени каких-либо распоряжений Его Святейшества, касающихся Заграничной Православной Церкви, роняющих ее достоинство и при этом носящих столь же явные следы насильственного давления на совесть Св<ятейшего> Патриарха со стороны врагов Христовых, таковых распоряжений не исполнять, как исходящих не от Его Святительской воли, а от воли чуждой; но в то же время сохранять полное уважение и преданность к личности невинного страдальца — Святейшего Патриарха…» .
…С постепенным укреплением Советов — людоедские аппетиты большевиков в отношении Церкви росли, и в перспективе они мечтали о полном ее уничтожении. Сама же она, всегда зная о том, что «врата адовы» ее не одолеют никогда, искала — через смиренных своих служителей — путей самосохранения.
Продолжавшее оставаться неимоверно тяжелым положение верующих в СССР привело в результате наиболее трезво и, так сказать, прагматически (иногда, пожалуй, даже слишком) мыслившую часть российского епископата к осознанию необходимости выработать хоть сколько-нибудь реалистичную (вынужденную, увы, быть во многом примиренческой с Молохом коммунизма) линию в отношениях Церкви с государством, подвести хоть какую-нибудь юридическую платформу под возможность относительно «законного» своего существования.
Дело это, по сути, уже было начато Патриархом Тихоном. Под конец жизни он все активнее пытался добиться от властей хотя бы относительно приемлемого для Церкви гражданского статуса ее дальнейшего пребывания в новой социально-политической ситуации. Прежние гневные обличения со стороны Патриарха коммунистических преступлений и его анафематствования большевиков остались в далеком прошлом — теперь подобные послания были немыслимы, да с ними, в общем, и не к кому было теперь обращаться...
Попытки Святейшего Тихона продолжил (ставший вскоре после его кончины фактическим главой Московского Патриархата) Заместитель Местоблюстителя Патриаршего престола, митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский; 1867—1944) , пошедший в конце концов на, естественно, нелегкий для него в нравственном отношении шаг.
Ради, как ему представлялось, самой возможности сохранения церковной жизни в плену у того атеистического государства, что возникло тогда на территории России, митрополит Сергий в итоге согласился — по жесткому требованию властей — на публикацию так называемой «Декларации» от 16 (29) июля 1927 года (о лояльности Церкви по отношению к большевицкому режиму) .
Начался долгий период мучительного и, по большей части, не слишком плодотворного (в духовном же отношении, увы, тем более, весьма сомнительного и прискорбного) компромисса части церковной иерархии с богоборческой властью.
Важно, однако, подчеркнуть, что вынужденный компромисс этот явился результатом отнюдь не какой-либо особой личной слабости митрополита Сергия или же сугубо капитулянтскими тенденциями его окружения. Элементы всего этого в какой-то мере (хотя вовсе и не определяющей) здесь, конечно же, присутствовали — слишком уж жестока была окружающая жизнь. Но в целом всё было гораздо сложнее и гораздо страшнее: главное, чт; стало тогда ясным для Владыки Сергия (а ранее начало проясняться уже и для Патриарха Тихона) — это то, что сам российский народ в основной массе своей оказался не на должной нравственно-христианской высоте, поддавшись богоборческой пропаганде коммунистов, а потому и стать защитником родной Церкви он в целом оказался уже не способен.
Не имея же за собой необходимой поддержки хотя бы относительно единой народной воли в противоборстве с врагами веры и отечества (как это проявилось, например, в эпоху Смутного времени), — ни часть иерархов, ни митрополит Сергий не усматривали никакого духовно оправданного смысла в своем личном противостоянии «народной» власти: ведь ее «законность» признала, будучи тогда вполне достойной подобного преступного правительства, значительная, если не б;льшая часть российского народа, впавшая в грех богоотступничества и беззаконного цареубийства.
Другое дело, что сами эти иерархи должны были в гораздо большей мере как раз лично быть озабоченными тем, насколько такая их позиция согласуется с подлинно христианским упованием во всех скорбях не на церковную дипломатию, не на «Декларации» и всевозможные конкордаты с разбойниками, а единственно на помощь Божию и христианскую аксиому о несокрушимости Церкви силами ада…
Пытаясь легализовать существование Церкви в условиях атеистического государства, Владыка Сергий тем самым стремился хоть как-то сохранить открытый церковный доступ (особенно литургический — пусть и несколько внешне-формально понимаемый) ко Христу — для все еще верной Ему части российской паствы, для тайной Святой Руси, в надежде на то, что когда-нибудь в будущем Господь все же милостиво примет покаяние временно предавшей Его всей остальной России...
 «Декларация», в которой митрополитом Сергием говорилось о признании безбожного СССР православными верующими и всей Церковью своей родиной и — даже в политическом отношении! — своим государством, вызвала немало новых внутренних расколов и, конечно же, в дальнейшем нисколько не послужила спасению от гибели (на что, в частности, рассчитывал Владыка Сергий) ни отдельных епископов, ни священства, ни мирян, отправляемых целыми вагонами в большевицкие лагеря смерти.
Весьма прискорбным было и то, что тезис Сергия о признании принципиально безбожного СССР своей родиной хотя и трактовался им и его последователями в чисто внешнем, так сказать, физическом смысле, на поверку всё же, в реалиях советской жизни, воспринимался всеми как акт духовного признания коммунистического режима. А это для подлинно последовательных христиан было, конечно же, невозможным — и тут митрополит Сергий пусть и вполне дипломатически, но, по существу, явно лукавил.
Тем не менее документ этот создал хотя бы некое — пусть и насквозь фальшивое — подобие официального как бы признания («регистрации») Православной Церкви со стороны государства, — признания ее как относительно законно существующего религиозного сообщества. Однако многие православные верующие «Декларацию» категорически отвергли, справедливо сомневаясь и в степени ее каноничности (поскольку в церковно-юридическом смысле она выражала мнение отнюдь не церковно-соборное, то есть более или менее соборной Полноты Церкви), а лишь, по существу, только одного — Нижегородского — митрополита (хотя и в качестве Заместителя Патриаршего Местоблюстителя) да еще нескольких епископов — членов его Временного Патриаршего Священного Синода.
Значительная же часть тогдашних архипастырей не приняла ни текста, ни самого духа Сергиевой «Декларации», ибо руководствовалась теми принципами, что были изложены, например, в известном «Соловецком послании» (Обращении православных епископов из концентрационного Соловецкого лагеря особого назначения к правительству СССР).
В конце Послания заключенные архиереи, в частности, утверждали, что Церковь ради сохранения правды и истинности своего пути и в дальнейшем «готова на материальные лишения, которым подвергается, встретит это спокойно, памятуя, что не в целости внешней организации заключается Ее сила, а в единении веры и любви преданных Ей чад Ее, наипаче же возлагает Свое упование на непреоборимую мощь Ее Божественного Основателя и на Его обетование неодолимости Его Создания» .
Следует к тому же заметить, что и церковно-канонические права самого Владыки Сергия — как фактически стремившегося уже в то время являться Патриархом (при еще живом тогда, но пребывавшем в заключении подлинно первенствующем возглавителе Церкви — Местоблюстителе митрополите Петре) — не только в отношении данного документа, но и вообще в целом, всегда оставались довольно сомнительными и многими архиереями (сегодня прославленными Церковью в качестве святых мучеников и исповедников) вовсе — и с их принципиальной точки зрения совершенно справедливо — тогда не признавались!

Особенно острую внутрицерковную критику и полное неприятие «Декларация» митрополита Сергия вызвала в Зарубежной Церкви.
При этом, заметим, противостояния в оценке этого документа обострили имевшиеся и прежде внутренние нестроения среди «карловчан» (они проявлялись уже в 1925—1926 годах — например, из-за споров по организации епископий «зарубежников» и из-за напряженных отношений между Синодом и Владыкой Евлогием, чьи права, как ему казалось, слишком ущемлялись более активными «карловчанами»).
Теперь же, в 1927 году, среди «зарубежников» произошел уже значительный раскол.
Основная их часть не приняла Сергиевой «Декларации», и это, в общем, можно понять: она ведь и от них требовала — в случае их подчиненности Московской Патриархии — последовательной лояльности по отношению к ненавистным им большевикам. Естественно, что отрицание «Декларации» с их стороны (то есть зачастую со стороны сознательных участников антибольшевицкого «белого движения», преимущественно — монархистов) было актом вполне последовательным и духовно совершенно оправданным: если они еще могли как-то понять вынужденную необходимость «Декларации» для внутреннего ее использования Церковью в СССР, то к ним этот, во многом сознательно соглашательский и духовно фальшивый, документ относиться уж никак не мог!
В результате же параллельно стали существовать две церковные группы православных русских беженцев — Западно-Европейский Патриарший Экзархат (его приходы признали полное свое подчинение Московской Патриархии) и собственно Зарубежная Церковь (или РПЦЗ: Русская Православная Церковь Заграницей). При этом в РПЦЗ остались наиболее непримиримые отрицатели всякого соприкосновения как с большевизмом, так и с внешне фактически «плененной», по их мнению, большевиками Церковью.
Члены Зарубежной Церкви и впоследствии никогда не подчинялись указам Московской Патриархии, считая ее полностью зависимой от большевиков во всех своих решениях. И такая их позиция по отношению к Патриархии постоянно сохранялась, утверждая «зарубежников» в необходимости столь же постоянной и абсолютной дальнейшей их автономии.
Однако замечательно, что такое временное положение Церкви Заграницей по существу признал всегда сугубо практически мысливший митрополит Сергий, который еще до опубликования «Декларации» писал 12 сентября 1926 года двум епископам-эмигрантам (причем, с достаточным тактом и явно искренней любовью) — в ответ на их просьбу разрешить очередной спор между митрополитом Евлогием и Карловацким Синодом: «Дорогие мои святители… Ваше письмо дает мне повод поставить общий вопрос: может ли вообще Московская Патриархия быть руководительницей церковной жизни православных эмигрантов, когда между нами фактически нет отношений. Думаю, что польза самого церковного дела требует, чтобы вы по общему согласию создали для себя центральный орган церковного управления настолько авторитетный, чтобы он мог решать несогласия и недоразумения и настолько сильный, чтобы он мог пресечь всякое непослушание, не прибегая к нашей поддержке (всегда найдется основание усомниться в подлинности наших распоряжений или объяснить их слабой осведомленностью. Одни их признают, а другие не признают. <...> если невозможно создать такой орган, общепризнанный со стороны всей эмиграции, тогда лучше подчиниться воле Божией; признать, что эмигрантская Церковь не может создать для себя отдельного существования и потому, что для всех вас пришло время стать на каноническую почву и подчиниться (временно) местной православной власти, например, в Сербии — Сербскому Патриарху, и работать на пользу той церкви, которая вас приняла…. Такой образ действий, очевидно, наиболее отвечает нынешнему положению и нашей здешней церкви.
Желаю обнять всех вас и лично с вами беседовать. Но, кажется, это для нас возможно только вне условий нашей земной весьма скорбной жизни. Простите и помолитесь.
Пусть Бог поможет вам нести крест изгнанничества и сохранит от всякой беды.
Во Христе преданный и братски любящий вас митрополит Сергий» .
Это письмо — по самой сути своей — есть прикровенное благословение Владыки Сергия (а через него — и всей Российской Церкви), данное Русской Православной Церкви Заграницей на подвиг ее стояния в вере Христовой за пределами Отечества — в мучительной разлуке с родной Русской землей.
Если в официальных «патриархийных» бумагах, чуть ли не клещами вытягивавшихся большевиками из Патриархов Тихона и Сергия, и звучали прещения и осуждения по-своему несчастных православных беженцев и заграничной Церкви, то в самих патриарших сердцах, можно думать, всегда горела (пусть и глубоко сокровенно) горестная, «печалующая» любовь о своих православных соплеменниках, «в разсеянии сущих», о братской Русской Зарубежной Церкви!
И сколько десятилетий пришлось скрывать православной России эту любовь (неизменно сохранявшуюся, несмотря на все человеческие препоны и разногласия) ко всем нашим братьям за рубежом!
Но, слава Богу, долгие мечты наши о воссоединении друг с другом наконец осуществились в 2007 году — благодаря проявленной доброй воле с обеих сторон. Особенно много сил для этого со стороны Зарубежной Церкви приложили архиепископ Берлинско-Германский и Великобританский Марк и первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей, митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский Лавр (Шкурла), ныне уже почивший — причем, не знаменательно ли: в праздничный день Торжества Православия, 16 марта 2008 г.?!
Еще недавно, казалось бы, немыслимое и чаемое лишь в более или менее отдаленном будущем — целостное духовное собрание и единство всех православных русских людей у общей Чаши Господней — свершилось, и, причем, как бы во мгновение ока. Однако мало еще кто полностью осознал, какими кардинальными благими переменами в общецерковной и общегосударственной нашей жизни чревато в грядущем это поистине святое воссоединение во Господе всех чад Российской Церкви — во славу Его!

…И по сию пору в церковных (и особенно — в «околоцерковных») кругах нет полного церковного единомыслия при попытке дать оценочную характеристику той политики церковной лояльности, что проводилась митрополитом Сергием по отношению к безбожной большевицкой власти: одни полностью и безоговорочно его оправдывают, другие — столь же радикально и бесповоротно осуждают. Однако, здесь, по-видимому, самой разумной и подлинно церковной (по крайней мере, на уровне живого сердечного чувства) будет в некотором смысле прагматически-«усредненная» оценка деятельности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, с учетом всех «за» и «против» — при трезвом понимании всей немыслимости политической ситуации, в которою попала тогда Церковь: ведь, во-первых, сколько-нибудь твердо противостать безбожному большевизму русский народ в массе своей уже никак не был способен, ибо духовное падение значительной его части было слишком велико, и, во-вторых, та часть иерархии, которая оставалась к тому времени еще в живых и на свободе, представляла собой прошедшую «большевицкий отбор» и преимущественно наиболее духовно расслабленную — всегда и ранее склонную к известному либертарианству — прослойку российского епископата! Недаром преподобный оптинский старец Нектарий говорил о Владыке Сергии, будущем Патриархе, когда тот вернулся в Церковь из временного своего пребывания в прореволюционном «обновленчестве»: «Покаялся-то он, покаялся, да только яд обновленчества в нем всё равно сидит».
Печально и то, что выбранная в дальнейшем митрополитом Сергием система отношений с советской властью неизбежно требовала от него немалых «нравственных издержек» — необходимости постоянно скрывать правду (в том числе и от мировой общественности) о преследовании христиан в СССР, а иногда и официально отрицать это, то есть уже попросту лгать, ибо одна ложь неизменно порождает собой и следующую...
По указанию большевиков им также был создан Временный Патриарший Священный Синод, что, по существу, размывало самый принцип церковного патриаршего единовластия и позволяло ОГПУ манипулировать в своих интересах отдельными членами этого коллегиального органа церковной власти (недаром избрание нового Патриарха долго не дозволялось). При этом на изменение подобным образом самой системы церковного управления митрополит Сергий, конечно же, в каноническом смысле не имел никакого права, поскольку он был лишь Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, то есть митрополита Крутицкого Петра, который на проведение таких реформ своего благословения ему не давал. Сомнительным было и присвоение себе титула «Блаженнейший» (как якобы уже «первоиерарху») при живом еще Главе Церкви — Местоблюстителе Петре, пусть и находившемся тогда в тюрьме.
Критическое отношение ряда епископов к подобным инициативам владыки Сергия привела к новым расколам внутри Церкви и отходу от него части приходов и даже епархий, где переставали поминать его имя за богослужениями, а поминали только Местоблюстителя Петра. В ответ со стороны Сергия и Синода имели место частые запреты «непоминальщиков» —  те в ответ прекращали с «сергианами» всякое литургическое общение.
Таким образом, появлялись группы, в разной степени оппозиционные по отношению к митрополиту Сергию: «кирилловцы», «иосифляне», «даниловцы» и некоторые другие.
Наиболее трезвую и нравственно достойную позицию среди них занял замечательный архипастырь-священномученик — митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), которого даже сам Сергий не обвинял в расколе, а лишь во «вступление в общение с обществом, отделившимся от законного церковного священноначалия» .
Как отмечает современный историк Церкви: «Митрополит Кирилл прекратил церковное общение с митрополитом Сергием в результате несогласия с его администрированием, которое воспринималось как узурпация не принадлежащих ему прав и как “спорный эксперимент”, особенно в области церковно-административного управления (подразумевалось учреждение Временного Патриаршего Священного Синода без согласования с Патриаршим Местоблюстителем, поспешные прещения на оппонентов… и пр.)» .
К сожалению, упомянутая «Декларация» не могла не привести к очередному разделению не только внутри епископата, но также и среди рядового священства (причем порой вместе с их паствой): некоторые православные весьма тем более решительно отказались принять курс митрополита Сергия на вынужденное временное примирение Церкви с большевицкой властью ; даже предполагая заранее, что это обернется для них личным мученичеством.
Но, справедливости ради, следует сказать, что многие и из поддержавших тогда компромиссную позицию владыки Сергия впоследствии точно так же ; с не меньшим смирением и внутренней готовностью ; пошли на мученичество ради Христа. И тех, и других соединила в конце концов общая для всех них любовь ко Господу и к Его Святой Церкви.
…И всё-таки что, кроме глубочайшего сожаления, может вызывать становившаяся постепенно все менее принципиально церковной позиция самого митрополита Сергия (писем в духе письма 1926 г. к архипастырям Зарубежной Церкви он уже никогда более не посылал!), надеявшего, увы, скорее на умиротворительную по отношению к большевикам «церковную» дипломатию, чем на помощь Божию, «вся оскудеваемая восполняющую»… Закономерным же итогом этого стало издание митрополитом Сергием 22 июня 1934 г. — с подачи большевицких надсмотрщиков над Церковью — указа о запрещении в священнослужении митрополита Антония (Храповицкого) и всех его архиеерев-сподвижников за рубежом!
Однако, думается, вполне логически естественными, в нравственном отношении подлинно христианскими и духовно абсолютно оправданными явились ответные слова Владыки Антония, с которыми он обратился тогда по поводу этого постановления к митрополиту Виленскому Елевферию — как к официальному представителю Московской Патриархии в Западной Европе: «Отрицая всякую силу за постановлениями митрополита Сергия и его “Синода”, я глубоко скорблю, что мой бывший ученик и друг находится в таком не только физическом, но и нравственном пленении у безбожников. Признаю деяния его преступными и подлежащими суду будущего свободного Всероссийского Собора… Вам же, — обращался он непосредственно к митрополиту Елевферию, — удивляюсь, что, будучи на свободе, вы принимаете участие в разрушительных для Церкви актах наравне с плененными иерархами, для которых самое пленение их служит некоторым извинением» …
Особо трагическая внутренняя ситуация, сложившаяся внутри Церкви в послереволюционные годы, была достаточно объективно охарактеризована в уже упоминавшемся ранее сборнике документов, связанных с правопреемством церковной власти и с жизнью Церкви в период 1917—1943 годов (см.: «Акты Святейшего Патриарха Тихона...»).
Учитывая же принципиальную важность как самой этой темы для истории Православия в России Нового времени, так и для сложения наиболее верного представления о сути вопроса у современных православных русских людей, будет небесполезным привести здесь обширный фрагмент редакционного текста, включенного в указанный сборник архивных материалов ; в качестве комментария к публикуемым в «Актах» документам:
«…Как и во времена Вселенских Соборов и потрясавших православную жизнь ересей, в описываемый период поборники Истины церковной познаются по побуждениям, руководившим ими, по поступкам, методам и средствам, к которым они прибегали, по жертвам, на которые они шли, и, самое главное — по духу их сердечного устроения, который рано или поздно в веках будет узнан, прославлен или отвергнут Церковью, ее таинственной, благодатной памятью, ее неотмирным знанием. <...>
В пылу борьбы за правду, в трагических обстоятельствах подпольной полемики использовались аргументы, значимость которых меняется в исторической перспективе, но со временем часто между строк прочитывается истина, для выражения которой в тот момент еще не было нужных слов.
В дальнейшем принятие или непринятие “Декларации” митрополита Сергия и его позиции стало критерием политической лояльности духовенства в отношении советской власти. Всех оппозиционеров арестовывали и многих расстреляли. “Борьба” митрополита Сергия за единство Церкви в силу трагической логики компромисса с гонителями стала совпадать с уничтожением инакомыслящих и несогласившихся на государственный диктат исповедников [выделено мной. — Г. М.]...
Рассматривая по прошествии уже многих десятилетий минувшие события русской церковной истории, необходимо различать расколы, начатые и развивавшиеся по конъюнктурным, властолюбивым, политическим, националистическим и другим подобным соображениям, такие как живоцерковный, обновленческий, григорианский, — от разделений, возникавших по мотивам исповеднического стояния за духовную неповрежденность Истины и жизни церковной. В отличие от действительных раскольников такие оппозиционеры очень скоро были поставлены перед необходимостью пролить кровь, отдать свою свободу и жизнь за исповедуемые взгляды. Сам их мученический подвиг с большой силой свидетельствует о том, что разногласия и разделения их были поиском Истины, имели временный, тактический характер и не повреждали их принадлежности к Полноте Русской Церкви.
Среди противников курса митрополита Сергия было множество замечательных мучеников и исповедников, епископов, монахов, священников, таких как митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский), митрополит Крутицкий Петр (Полянский), митрополит Петроградский Иосиф (Петровых), архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеевский) с братией Данилова монастыря, архиепископ Воронежский Петр (Зверев), архиепископ Угличский Серафим (Самойлович), епископ Глуховский Дамаскин (Цедрик), епископ Серпуховской Арсений (Жадановский), епископ Дмитровский Серафим (Звездинский), епископ Ковровский Афанасий (Сахаров), старец Оптиной пустыни иеросхимонах Нектарий, старец Зосимовой пустыни иеросхимонах Алексий-Затворник, тянувший жребий на патриаршество св. Патриарху Тихону, священники Сергий Мечев, Владимир Амбарцумов, Михаил Шик, Сергий Никитин (будущий епископ Стефан) и многие-многие другие. Большинство из них погибли в ссылках, лагерях или были расстреляны.
В том же духе стояния за Истину до смерти подвизались многие мученики и исповедники, не отделившиеся [выделено мной ; Г. М.] от митрополита Сергия. Митрополит Серафим (Чичагов), митрополит Анатолий (Грисюк), знаменитый архиепископ Иларион (Троицкий), архиепископ Ювеналий (Масловский), исповедник архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) и множество монахов, священников, отдавших свои жизни за Христову Церковь [многие из всех вышеперечисленных священнослужителей ныне уже прославлены Церковью как страдальцы за веру. ; Г. М.].
Несомненно, что тех и других соединил их мученический подвиг.
“Канонические” же прещения митрополита Сергия (Страгородского) и его Синода [против ослушников вообще, в том числе и противников “Декларации”. — Г. М.] никем всерьез не воспринимались ни в то, ни в последующее время в силу в общем недостаточной каноничности положения самого митрополита Сергия [выделено мной. — Г. М.], церковная власть которого, в связи с экстремальными обстоятельствами времени, опиралась не на канонические определения, а на фактическое принятие его достаточно большой частью Русской Православной Церкви. Характерно, что Святейший Патриарх Алексий I [наследовавший Сергию. — Г. М.] не усумнился совершить панихиду на могиле митрополита Антония (Храповицкого), запрещенного митрополитом Сергием, принять в евхаристическое общение без требования покаяния епископа Афанасия (Сахарова), бывшего в оппозиции к митрополиту Сергию. Подобно этому принимались потом в общение многие отошедшие от митрополита Сергия, также признавались совершенные ими в разделении таинства... Исторический опыт однозначно свидетельствует, что со временем Церковь умеет воздать должное мученичеству и исповедничеству своих подвижников веры, покрыть любовию многие неизбежные споры и разделения, а иногда и ошибки» .
Впрочем уже после падения большевизма в России Церковью была все же сделана почти официально-соборная предварительная попытка оценки Сергиевой «Декларации».
Так, еще в 1991 году Святейший Патриарх Алексий II заявил: «Сегодня мы можем сказать, что неправда замешана в Декларации. Декларация ставила своей целью поставить Церковь в правильное отношение к советскому правительству. Но эти отношения — а в Декларации они ясно обрисовываются как подчинение Церкви интересам государственной политики — как раз не являются правильными с точки зрения Церкви» .
Приводя эти слова Патриарха, новейший церковный документ затем комментирует их следующим образом: «…для безбожной власти православные христиане и после издания “Декларации” остались неблагонадежными и чуждыми… Она явилась и все еще является соблазном для многих чад Русской Православной Церкви» . И далее вновь цитируются слова Патриарха Алексия: «Трагедия митрополита Сергия заключается в том, что он пытался “под честное слово” договориться с преступниками, дорвавшимися до власти» .
Впоследствии и митрополит Смоленский Кирилл (Гундяев) — ныне Патриарх Московский и всея Руси — на Архиерейском  Соборе в октябре 2004 года совершенно однозначно  подтвердил мнение Патриарха Алексия: «Свободный голос Церкви, дает возможность взглянуть по-новому на “Декларацию”. При всем понимании того, что курс отношения к государству, который был избран в 1927 году, обосновывался побуждениями сохранить возможность легального существования Церкви, — этот курс Собором Русской Православной Церкви авторитетно был признан не соответствующим подлинной норме церковно-государственных отношений. Эпохе церковной несвободы пришел конец» .
Весьма трезвую оценку «сергианского» периода в жизни Церкви дают ныне и известные наши священники.
Так, уже упоминавшийся выше профессор-протоиерей Владислав Свешников справедливо пишет о том, что «Декларация» 1927 года «привела к глубокому расколу в церковной жизни… “Декларация” не спасла согласившихся с направлением Местоблюстителя Сергия. Людоед не может остановиться в своем людоедстве. Скушав сначала всех противников митрополита Сергия, советская власть, никогда не насыщаемая, принялась и за наиболее живых и нравственно чистых его сторонников. К 1938 году из десятков тысяч храмов на территории России открытыми остались чуть больше ста, на свободе находились всего четверо архиереев… Таким образом, цели своей — выжить любым путем — сергианство не достигло; нельзя же, глядя на эти цифры, не понимать, что это никакое не выживание.
Но главное даже не в этом. Согласиться с духом “Декларации” могли преимущественно наиболее незрелые, духовно нестойкие. Они-то и определили ту “новую” церковную культуру, к которой стали приобщаться (в основном — во время войны) новые члены Церкви… Храмы наполнились женщинами, ищущими утешения и в массе своей безразличными к главному в христианском вероучении. Их более всего интересовали требы — молебны за живых, панихиды за усопших. И едва ли кто осмелится бросить в них за это камень. Но в церковной жизни сместились центры и ориентиры; во многих отношениях она стала другой по сравнению с той, что была до 1925 года. Социальный заказ исполнялся, и требоисполнительство надолго стало знамением Церкви, а место подлинного Священного Предания в сознании церковных людей заняли местные предания мелко-законнического характера.
Едва ли не самым тяжелым последствием новой церковной политики стало чрезвычайное искажение церковного сознания…
Ложь, обширная ложь вошла в жизнь церковного общества после легализации Церкви. Лукавство прежде всего заключалось в том, что научились говорить одно, а за этим стояли совершенно другие смыслы. Думаем “лояльность”, а пишем: “Мы всенародно выражаем благодарность советскому правительству за внимание к духовным нуждам православного населения”. И это в те самые дни, когда советское правительство толпами отправляло в свои убийственные лагеря лучших представителей православного населения, грабило церковное имущество, закрывало храмы, издевалось над христианством в послушной, как всегда, советской печати. И если в словах авторов первых посланий можно уловить боль и горечь, то впоследствии ложь уже перестала ощущаться как ложь… Всеохватывающая ложь пронизала всю советскую жизнь, включая и жизнь Церкви» .
Таким образом, занятая митрополитом Сергием позиция «лояльности», заранее полностью бесперспективная, ни физически, ни, тем более, духовно отнюдь не сберегавшая саму Церковь, обернулась для церковной жизни, как и следовало ожидать, сплошным кошмаром вынужденной лжи и постоянного лицемерия. И могла ли такая позиция (в предельных духовных глубинах своих безусловно достаточно непоследовательная и беспринципная, не доверяющая Богу и явно отдающая прагматично-житейским маккиавелизмом) привести к чему-либо иному — если лжи «во спасение» всё-таки не бывает?!
Самое же страшное, что при таком подходе к делу «спасения» самой Церкви неизменно «совершается утрата собственно христианства как нравственной религии» . И потому, как со всем основанием заключает свою оценку «сергианства» и ее психологических истоков протоиерей Владислав, «Русская Православная Церковь выжила и выстояла… не благодаря, а вопреки изображенной здесь психологии. Мы, жившие в этой стране, опытно знаем, что Церковь устояла любовью» .

…Взяв на себя управление Церковью, митрополит Сергий, при поддержке значительной части иерархов, был вынужден положить немало сил на необходимое укрепление внутреннего строя церковной жизни.
Вспоминая в 1942 году о той тяжелой поре своей деятельности, он писал: «В нашей Церкви воцарился невообразимый хаос... Мы могли рассчитывать только на нравственную силу канонической правды, которая и в былые времена не раз сохраняла Церковь от конечного распада. И в своем уповании мы не посрамились. Наша Православная Церковь не была увлечена и сокрушена вихрем всего происходящего. Она сохранила ясным свое каноническое сознание, а вместе с этим и каноническое законное возглавление, то есть благодатную преемственность Вселенской Церкви и свое законное место в хоре автокефальных Церквей” .
Но волны репрессий со стороны государства не прекращались и после издания «Декларации». Особенно страшные из них пришлись на 1929—1931 и 1937 годы, когда бесчеловечной машиной коммунистической власти были уничтожены десятки тысяч священнослужителей и сотни тысяч православных мирян, а миллионы всех их (те, которым «повезло») томились и постепенно погибали в лагерях.
Как свидетельствовал впоследствии о том времени митрополит Сергий (Воскресенский), «…Работая в Патриархии, мы сравнивали свое положение с положением кур в сарае, из которых повар выхватывает свою очередную жертву — одну сегодня, другую завтра, но не всех сразу. Но ради Церкви мы всё же мирились со своим унизительным положением, веря в ее конечную непобедимость и стараясь посильно охранить ее до лучших времен, до крушения большевизма» .
Ужасают масштабы творимых коммунистами (в течение десятилетий!) зверств, подтверждаемых ныне официальными архивными документами.
Новейшие данные, обнародованные государственной комиссией по реабилитации жертв советского строя, непререкаемо свидетельствуют как о вопиющей внутренней антигуманности коммунистической идеологии в целом, так и о безусловной преступности большевицкого режима в России ; в частности.
Об этом ясно говорит и следующая официальная статистика, приводимая в одном из современных исследований по истории геноцида Церкви и православных христиан в СССР: «Широкомасштабная политика гонений на Русскую Православную Церковь с 1924 по 1936 год привела к репрессиям по отношению почти к 50 000 представителей духовенства. Среди них было расстреляно от 5 000 до 7 000 представителей духовенства.
Совершенно особый характер репрессии против Православной Церкви приобретают в 1937 году. За один только этот год было расстреляно наибольшее количество православного духовенства ; 85 300 человек [это — по новейшим, более полным архивным данным; ранее же считалось, что в этом году было убито «всего только» порядка 20 000 священнослужителей. — Г. М.]. Причем расстреливали не только тех, которых в это время арестовывали, но и тех, кто находился в заключении .
С 1938 по 1941 год, когда количество жертв несколько уменьшилось, было расстреляно 25 400 представителей православного духовенства…
Для справки сообщим следующее. К 1915 году русское православное духовенство насчитывало в своих рядах 140 епископов, 112 629 священников, диаконов, псаломщиков и 29 128 монахов и монахинь, что составляло в целом 141 757 служителей и служительниц Русской Православной Церкви. А к 1941 году только расстреляно 130 000 представителей православного духовенства. Конечно, кого-то рукополагали и в 1920-е годы, но если учесть, что система духовного образования была полностью ликвидирована в 1918 году и количество священнических и диаконских хиротоний было незначительно, мы можем констатировать, что в эти два десятилетия проводилась политика полной физической ликвидации православного духовенства.
В 1941 году русское православное духовенство насчитывало 4 правящих архиерея и около 500 служащих священнослужителей… Отметим, что в число православного духовенства, ликвидированного в этом году, не входят православные священнослужители, умершие в тюрьмах и концлагерях от голода и болезней, и те православные миряне ; а это многие сотни тысяч ; которые были репрессированы за исповедание православной веры» .
Арестам и массовым расстрелам верующих сопутствовали повсеместные закрытия монастырей и приходских храмов: к 1939 году в стране из существовавших, по данным Синода, до революции более 54 тысяч церквей оставалось действующими лишь около сотни храмов. В Киевской епархии, где в 1917 году имелось 1710 церквей и 23 монастыря, к 1939 году сохранились только два прихода с тремя священниками и одним диаконом .
В некоторых же епархиях не оставалось ни одного действующего храма, да и сами епархии зачастую большевиками ликвидировались. Так, например, архиерейская кафедра в Пскове была вовсе упразднена в 1936 году, а в 1939—1940 годах были закрыты последние церкви в самом Пскове и в соседних Порхове и Острове (в Святых Горах) — «так что к моменту прихода германской армии в этой области не было ни одной церкви и ни одного священника, который совершал бы богослужения» . В результате: немцы во время оккупации — в противовес большевикам — позволяли открывать храмы повсеместно, что в известной мере и послужило дополнительным толчком к заключению Сталиным в период Отечественной войны временного альянса с Церковью; это же вынудило его не закрывать сразу храмы вновь — при возвращении советской власти в освобожденные от немцев города и села (этим МГБ вновь стало заниматься уже после окончания войны).
…Кроме упомянутого повсеместного предвоенного закрытия храмов, в СССР десятилетиями — в условиях, так сказать, «мирной» жизни — тысячи храмов коммунистами попросту уничтожались при помощи динамита. Так, в конце 20-х — начале 30-х годов множество ценнейших памятников древнерусского зодчества оказались разрушенными и в Москве, где апофеозом этого варварства стала гибель Храма Христа Спасителя, взорванного в декабре 1931 года.  Святыни Руси — монастыри — осквернялись, и в них, как правило, размещались тюрьмы и концентрационные лагеря ; как истинное воплощение коммунистической «духовности». Одним из наиболее страшных лагерей стала территория упраздненной тогда Соловецкой обители, где погибли десятки епископов и многие-многие тысячи русских людей.
Но не менее отвратительным было растление и убийство коммунистами человеческих душ, совершавшееся ими точно так же и теми же самыми пропагандистскими методами, как это делалось и в нацистской Германии.
Методы же и там, и в СССР были самые простые: социальная демагогия, наигранный, постоянно «накачиваемый» фальшивый оптимизм, одна-единственная, предельно материалистическая, во многом языческая, военизированная и, по сути, подобная фашистской человеконенавистническая дьявольская идеология (с преследованием христианства как такового), насильственная власть лишь одной монструозной партии, власть чисто крепостнического, если даже не рабского, типа, ее жесточайше карательная внутренняя политика и постоянная ложь во всем…
Узаконенное шпионство друг за другом, повсеместное доносительство, страх и ненависть, предательство своих родных, друзей и близких становятся в это время обычными атрибутами жизни подсоветского общества.
Подобные же проявления падения человеческого духа имели, увы, место порой и в церковной жизни, хотя в целом православным верующим в СССР было присуще, конечно же, гораздо более высокое и нравственно в целом не сломленное состояние души — чем основной части отступившего от Христа и Его Церкви населения страны.

Некоторое изменение положения Церкви в России принесла грянувшая всенародная беда — Великая Отечественная война, заставшая страну, — в силу предыдущей довольно бездарной и стратегически однобокой политики большевицкого правительства во главе со Сталиным, — в значительной мере врасплох .
Многие православные подвижники и духовно опытные старцы расценили это страшное для страны испытание как наказание Божие за грехи революции и братоубийственные внутренние войны, за все то зло, которое творил тогда в России народ против самого же себя, но главное — за грех Богоотступничества, за преступления (или же равнодушное отношение к ним со стороны большинства) против Бога и Его Церкви, за взорванные или закрытые храмы (которых скоро в СССР не должно было уже остаться ни одного!).
Что еще, кроме гнева Господня, могло привести в чувство закосневшие в коммунистической лжи сердца, что еще могло пробудить богоподобную человечность в людях, все более превращавшихся в бездушные винтики советской государственной машины и требовавших на своих митингах и собраниях все новых и новых расстрелов и тюрем? И, по сути, уже не слишком многие сознательно и последовательно стремились сохранить тогда в себе образ Божий.
О подобном наказании свыше, о том, что Бог бесконечно поругаем не бывает, не раз предупреждали народ  молитвенники-старцы — но кто слушал их?
…Задолго до начала второй мировой войны, 6 августа 1918 года, за 10 дней перед смертью, известный (недавно причисленный к лику святых) старец, отец Аристоклий, подвизавшийся тогда на Афонском подворье в Москве, предсказывал, не объявляя, однако, никаких сроков, дальнейшую судьбу России: «Все бросят Россию, откажутся от нее другие державы, предоставив ее себе самой, — это чтобы на помощь Господню уповали русские люди…», и далее: «Услышите, что в других странах начнутся беспорядки — и подобные тому, что и в России, и о войне услышите, и будут войны, — но ждите, пока вот немцы не возьмутся за оружие, ибо они избраны Божиим орудием наказания России…»; тогда же говорил он и о значительно более отдаленном будущем, утверждая: «Крест Христов засияет над всеми мирами, и возвеличится наша Родина и будет как маяк во тьме для всех» .
И, в самом деле, война способствовала значительному духовному пробуждению нации. Несколько улучшилось — но какой дорогой ценой! — и положение Церкви в государстве.
Коммунистическая власть, как обычно — со свойственным ей политическим цинизмом, решила использовать ту огромную потенциальную силу, что всегда заключалась в национально-патриотической традиции Русской Церкви.
И, действительно, что было делать Сталину? Как можно было продолжать уничтожать русские православные храмы и измываться над русским православным человеком, если, например, оккупанты, захватывая наши города, тут же (пусть и из чисто пропагандистских политических целей) закрывали музеи атеизма и разрешали вновь открывать храмы?
Так, уже в июле 1941 году немецкими оккупационными властями были «закрыты антирелигиозные музеи, находившиеся в кафедральном Успенском соборе Смоленска и Троицком соборе Псковского кремля. Эти древние храмы были переданы Русской Православной Церкви, и в них возобновились регулярные богослужения» , причем «10 августа в Смоленске в день памяти Смоленской иконы Божией Матери, именуемой «Одигитрия», в возвращенном Церкви соборе отслужен молебен перед найденным накануне немецкими солдатами чудотворным списком этой иконы» .
В ответ и Сталин решил использовать в чисто политических целях «церковный фактор», хотя и это было сделано им не сразу и с большим, так сказать, скрипом (даже патриотическое воззвание Патриаршего Местоблюстителя, митрополита Сергия, от 22 июня 1941 года, было разрешено огласить в храмах только 6 июля!).
Что оставалось Сталину, этому лукавому политикану, — как не позволить и в России открытие храмов и уж во всяком случае не закрывать их вновь — при освобождении русских территорий от оккупантов — в тех местах, где они были открыты немцами?
Ведь, например, в одной только Псковской области, где, благодаря усилиям большевиков, перед войной практически не осталось ни одной (!) действующей церкви, при немцах к началу 1944 года было открыто более 400 приходов, где служило около 200 священников. Но этого мало — там же «активно использовались такие формы просветительского, миссионерского и социального служения, как преподавание Закона Божия в приходских и общеобразовательных школах, создание детских садов и детских приютов, катехизация взрослых, просветительская работа духовенства с учителями, миссионерская деятельность духовенства на радио. Ничего подобного не допускалось коммунистическим режимом в СССР не только в довоенное время, но и в течение всего послевоенного периода вплоть до 1989 года» . Там же,  в Пскове, священство так называемой Псковской миссии всячески старалось помогать — и духовной поддержкой, и собранными продуктами — русским военнопленным в здешних лагерях .
К началу 1943 года «на территории, занятой немецкими войсками, было открыто около 10 тысяч храмов» . В то же время оккупанты оставались оккупантами: и они точно так же, как и коммунисты (эти — особенно в 1941—1942 годах, в советских концентрационных лагерях), расстреливали священство в военные годы! Так, за чтение в храмах первого послания митрополита Сергия (Страгородского) «в Киеве были расстреляны настоятель Николо-Набережной церкви архимандрит Александр (Вишняков) и протоиерей Павел Остренский, в Симферополе — протоиерей Николай Швец, дьякон Александр Бондаренко, старец Викентий» .
Показательна именно чисто пропагандистская направленность временного заигрывания Сталина с Церковью: если в том же Пскове Православной миссией было издано к декабрю 1942 года 100 тысяч молитвенников, то Московскую Патриархию в августе того же года обязали выступить якобы в качестве издателя полиграфически роскошной по тем временам книги (с 50-тысячным тиражом) «Правда о религии в СССР», «которое распространялось преимущественно за границей» и где лживо «указывалось на отсутствие серьезных проблем в церковной жизни СССР довоенного времени и подчеркивалось, что главные исторические невзгоды Церкви в СССР пришлось пережить лишь в результате немецко-фашистской агрессии» .
О том, каково было положение Церкви на самом деле, свидетельствуют хотя бы такие разнородные, но равно дискриминационного характера факты: например, только с марта 1944 года были разрешены и состоялись несколько встреч православного духовенства с командирами и бойцами Красной армии; или другое: несмотря на то, что прихожане осажденного Ленинграда «собрали в помощь фронту почти 17, 5 миллионов рублей, городские власти не передали в этот период Русской Православной Церкви ни одного храма, за исключением вернувшихся в юрисдикцию Московской Патриархии бывших обновленческих Спасо-Преображенского собора и кладбищенской Серафимовской церкви» ; и, наконец: когда, после встречи митрополита Сергия со Сталиным 4 сентября 1943 года, Церковь была как бы вновь «разрешена» в СССР и в октябре того же года новоизбранный Патриарх Сергий передал властям «заявление об освобождении находившихся в советских лагерях и считавшихся живыми 24 архиереев, одного архимандрита и одного протоиерея», то оказалось, что «все упомянутые в списке священнослужители, кроме одного, к этому времени были либо расстреляны, либо умерли в лагерях» . Вот вам и якобы великий «церковолюбец», «раб Божий» Иосиф!
Показательно также, что даже ради собственной временной политической выгоды советская казенная машина работала с удивительным скрипом: так, даже документ о последующем разрешении на открытие храмов в России (с предоставлением минимальных прав верующим) — так называемое постановление Совнаркома СССР за № 1325 «О порядке открытия церквей» — власти приняли только 28 ноября 1943 года!
Об истинном характере отношения коммунистической власти к Церкви в период Отечественной войны неоднократно уже цитировавшийся здесь протоиерей Василий Ермаков весьма недвусмысленно и трезво высказался, например, один их наиболее уважаемых и достойнейших российских пастырей — петербургский протоиерей, настоятель храма на Серафимовском кладбище: «О той войне говорят сейчас очень много, но не всегда правдиво. Сегодня, через 60 лет после окончания войны, некоторые говорят, например, что во время войны было повальное обращение к Богу, повсеместное служение молебнов в частях, даже причащение солдат перед боем. На самом деле, у православных в Красной армии всю войну оставалось лишь право на тайную молитву между кровавыми боями и безбожными речами политруков. Оставшиеся в живых ветераны, если они верили в Бога, вспомнят, как они обращались к Богу в глубине своего сердца… Мне хотелось бы обратить внимание всех россиян на то, что многие говорят сейчас, в начале XXI века, о том, что во время войны Бог был в сердцах всех советских воинов и даже в сердцах советских военачальников. Но почему же тогда в день Победы — а Пасха была 6 мая — командный состав не приветствовал победителей пасхальным приветствием «Христос воскресе!»? Хотя тогда в армии почти все были крещеными. Почему было не обратиться и не поздравить не только с днем Победы, но и с Пасхой? Не было тогда веры в Бога, боялись упоминать Бога. И только одна Матерь-Церковь в те пасхальные дни поздравляла русский народ с Пасхой и Победой. Именно Церковь уже 22 июня 1941 года в послании митрополита Сергия впервые высказала великую мысль о том, что «победа будет за нами». Несмотря на то, что нас гнали, нас унижали, нас убивали, мы, православные христиане, своих обид не вспомнили.
Ветераны, помните этот день — день Победы и Пасхи! Это был день Победы жизни над смертью. Пасхальный канон возвещает нам: «Смертью смерть поправ». Пора понять, что мы победили не [одними только] нашими сыновьями и дочерьми, павшими на полях войны, но силой духа русского народа.
Русские люди XXI века! Подумайте о нас, ветеранах,.. какие мы есть, и не повторяйте наших ошибок. Не отходите от Бога. Если русский человек не ходит в храм, он перестает быть русским. Это главный завет Вам от меня, священника, прослужившего у Престола Божьего 52 года» .
В годы войны Церковь неизменно способствовала укреплению народного духа. На деньги, собранные ею среди верующих, создавались танковые колонны и боевые эскадрильи; некоторые священники даже совершали богослужения в партизанских отрядах.
В результате всего этого 4 сентября 1943 года в Кремле состоялась историческая встреча трех архипастырей: Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола, митрополита Сергия (Страгородского), митрополита Ленинградского Алексия (Симанского) и митрополита Крутицкого Николая (Ярушевича) — с главой правительства И.В. Сталиным, который, окончательно рассудив, что в сложившихся политических условиях будет гораздо выгодней преследование Церкви на время отложить, выразил своим собеседникам намерение возвратить ей (до известной, разумеется, степени) полностью попранные ранее ее гражданские права .
Тогда же Сталиным было принято решение о проведении Поместного Архиерейского Собора — он состоялся уже через четыре дня! И тогда же, 8 сентября, Собор избрал митрополита Сергия Патриархом.
В последующие месяцы лишь весьма небольшое число архиереев и священников было выпущено из лагерей на свободу. Началась подготовка к открытию Богословского института, возобновилось издание «Журнала Московской Патриархии».

Патриарху Сергию довелось управлять Церковью в первосвятительском сане совсем недолго: 15 мая 1944 года он скончался. Очередной Поместный Собор утвердил 2 февраля 1945 года нового Патриарха — им стал «блокадник», перенесший вместе со своей паствой тяготы многомесячной осады северной столицы, митрополит Ленинградский Алексий (Симанский; 1877—1970).
В первые годы его патриаршества в стране еще открывались семинарии и академии, действовало немало монастырей и приходских храмов, но радость верующих от казавшегося им теперь возможным дальнейшего развития церковной жизни была недолгой. Сталин вскоре в известной мере разочаровался в способности Церкви подыгрывать ему на международной арене в его коммунистических агрессивных планах (а именно таким образом он поначалу пытался ее использовать), хотя отдельные представительные функции за рубежом ей и были навязаны и она их несла. Не было более необходимости и в ее укрепляющей единство нации исторической традиции, а как неизменно последовательному марксисту-ленинцу — Церковь вообще была ему чужда и в целом неприятна.
Поэтому уже вскоре после завершения войны Сталин опять стал постепенно сворачивать деятельность Церкви (особенно внутреннюю). Вновь начал он отправлять священство в лагеря — хотя, конечно же, уже не в таких количествах, как ранее. Начали, не слишком торопясь, но вполне сознательно и направленно, вновь закрывать духовные учебные заведения и, главное, монастыри и храмы. Так, «согласно докладу, представленному Сталину Советом по делам Русской Православной Церкви, к 1 октября 1949 года «изъято 1150 молитвенных зданий» (на бывшей оккупированной немцами территории)» . А в докладной министра МГБ Абакумова Сталину (1948 г.) приведены, например, такие данные о числе арестованных верующих: «В результате работы органов МГБ по выявлению и аресту антисоветского элемента среди церковников и сектантов за время с 1 января 1947 года по 1 июня 1948 года по Советскому Союзу за активную подрывную деятельность арестовано 1968 человек, из них православных церковников — 679 человек» .
Прискорбную лагерную статистику этого времени приводит и протоиерей Михаил Ходанов. Отмечая вновь начатую Сталиным вскоре же после окончания войны «политику удушения Церкви», о. Михаил пишет в одной из статей: «В 1949 году по сводному отчету ГУЛАГа в советских лагерях каторжного режима сидели 3523 священнослужителя… К слову сказать, те священники, которые не подписали известную Декларацию митрополита Сергия, Сталиным из лагерей вообще не выпускались. Оставшиеся в живых неподписанты вышли на свободу только после 1953 года» .
И всё-таки в целом — в силу определенной политической инерции властей — первое десятилетие правления Патриарха Алексия I оказалось хотя бы относительно благоприятным для жизни Церкви. В стране существовали Духовные академии и семинарии, готовившие достаточное пока число клириков. К тому же после смерти Сталина и в связи с последовавшей затем постепенной ликвидацией лагерей на свободу начали выходить немногие уцелевшие еще представители старого епископата и священства. Всего тогда в епархиях открылось и действовало около 14 тысяч храмов.
Впрочем, за все это церковной иерархии приходилось платить слишком дорогую и духовном смысле слишком отвратительную цену, становясь волей-неволей нередко соучастницей антихристианской в своей глубочайшей внутренней сущности политики советской государственности.
Касаясь временного пересмотра соввластью ее взаимоотношений с Церковью в годы войны — при сохранявшейся между ними подспудной непримиримости, чреватой в будущем неизбежным духовно-революционным столкновением, один из ведущих православных историков так характеризовал (в сборнике статей разных православных авторов, изданном в 1953 году в США) сложившееся тогда положение: «кремлевские властители в горькую минуту вынуждены были, во имя собственного шкурного спасения, признать свободу проконтролированных культов, включая и русскую православную Церковь, при условии оскопления ее народно-учительных, общественно-воспитательных, вообще миссионерских в широком смысле функций. В оскопленном виде, как жалкая карикатура на полное, свободное, а стало быть и теократическое Православие, современная русская иерархия обращена в течение некоторого времени на службу коммунизму и как аппарат духовного укрощения угнетенных масс, и как орудие международной псевдопацифистской пропаганды . Но… все-таки этот кошмарный маскарад Православия есть факт, не дающий спокойно спать господам над бескрестным Кремлем. Это напоминание о наличии неостывшей подземной клокочущей лавы, способной взорвать и перевернуть все. И это относится не только к религии, но и ко всей человеческой природе, искаженной и закованной в кандалы противоестественной доктриной и тиранией коммунизма. Вся свободная природа человека страждет, клокочет, томится жаждой освобождения и… вся взорвется, возвращаясь к самой себе через какую придется катастрофу. Во всяком случае, через переворот по существу революционный. Мирная эволюция тут исключена, как исключен компромисс между раем и адом, где непереходимая пропасть велика утвердися (Лк. 16, 26). И это… проблема не наша только, частная, русская, а проблема всемирная. Всем народам придется на нее ответить решительно и окончательно. И не словами, а делами» .
Это постоянно чувствовавшееся большевицкой властью внутреннее духовное неприятие ее со стороны Церкви столь же постоянно заставляло коммунистическую верхушку бояться ее — а потому так или иначе пытаться уничтожить!
Поэтому  и не удивительно, что постепенно о важной роли веры и Церкви в победе над германским фашизмом было забыто, хрупкий временный конкордат власти с церковными кругами ликвидирован, и религия снова стала восприниматься коммуно-советским начальством лишь как чрезвычайно опасный идеологический враг.
В результате соответствующей политики Кремля и тогдашнего главы государства Н.С. Хрущева (политики чрезвычайно низкой в культурном отношении, волюнтаристской, неумной и недальновидной) положение Церкви на рубеже 1950—1960-х годов вновь резко ухудшилось. Около половины церквей коммунисты вновь насильственно закрыли. На верующих обрушилась очередная волна репрессий. И хотя внешне власть соблюдала минимальное подобие приличия (времена были уже не столь «волчьими», как в довоенные годы), наиболее строптивые священники опять попали во все те же лагеря.
Со временем, однако, давление коммунистического режима на Церковь несколько ослабело — главным образом, в силу повсеместно наступившей в стране общественно-политической стагнации. Тем не менее государство, остававшееся и в эти годы принципиально атеистическим (в силу сам;й — неизменно богоборческой — коммунистической идеологии), лишь вынужденно терпело Церковь, не будучи в силах, как показала история, уничтожить ее.
В который раз жизнь подтвердила сказанные некогда Самим Богочеловеком Христом слова: “…Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее” (Мф. 16, 18).

…Завершающий этап почти полностью бесправного (а временами — и мученического) положения Церкви в России при большевицком режиме совпал с периодом первосвятительства Патриарха Пимена (Извекова; 1910—1990).
И при Патриархе Пимене Церковь все также продолжала находиться под мощным прессом государственного атеизма. Исподволь власть, как и прежде, закрывала храмы: с 1971 по 1981 год прекратили существование приблизительно 270 приходов; всего же в России к 1981 году сохранялось 7007 действующих храмов. Сокращалась и численность духовенства, постоянно подвергавшегося надзору и травле со стороны так называемых «уполномоченных по делам религии» (фактически — негласных сотрудников Комитета Госбезопасности).
Но с середины 1980-х годов — в результате постепенного размывания коммунистической идеологии, приведшей к полной ее моральной деградации и фактическому обесценению даже в верхах страны — по отношению к Церкви в СССР начали проявляться некоторые послабления…
Определенное оживление церковной деятельности в Москве наступило (поскольку была позволено) с приближением важной юбилейной даты — 1000-летия Крещения Руси.
С наступившим ослаблением гнета государства и открытием новых храмов явно возросло и число молящихся в них — значительная часть русских людей вновь стала ощущать себя православной нацией. В этом смысле показательно (хотя это и факт, так сказать, внешнего порядка): только с 1980 по 1988 год Софринские художественные мастерские Патриархии изготовили и реализовали 63 миллиона нательных крестов!
После последовавшей 3 мая 1990 года кончины Святейшего Патриарха Пимена преемником его на первосвятительском Московском Престоле стал Святейший Патриарх Алексий II (Ридигер; род. 23 февраля 1929 года в Таллине).
Вскоре наступили важнейшие перемены и в отношениях Церкви с государством: 25 октября 1990 года Верховный Совет РСФСР принял закон «О свободе вероисповеданий», положивший начало освобождению Церкви от более чем семидесятилетнего коммунистического ига.

...Прошло всего лишь чуть более года с начала первосвятительства Святейшего Патриарха Алексия II, как грянули тягостные и нелепые события псевдопатриотического коммунистического августовского путча 1991 года.
Нравственная победа граждан начавшей возрождаться России над горе-заговорщиками (увы, использованная Б. Ельциным преимущественно в личных политических целях) была, однако, воспринята Церковью как переломный момент в истории страны — как начало крушения безбожной коммунистической идеологии, более семидесяти лет насаждавшейся в России ее внешними и внутренними врагами, как завершение долгого и мучительного пленения ее народов бесчеловечной атеистической властью.
В связи с этим Святейший Патриарх обратился 23 августа с особым Посланием к народу. Слова Его Святейшества могут служить своеобразной итоговой оценкой всего долгого пути противостояния православной России и ее Святой Церкви рухнувшему наконец большевицкому режиму: «Коммунистическая идеология, как мы убеждены, никогда  более уже не будет государственной в России. Она попыталась вновь силой навязать себя народу, но народом же была ненасильственно отвергнута» .
Будем верить, что ушли в прошлое и уже не вернутся (во всяком случае до эпохи грядущего Апокалипсиса — ибо слово Божие непреложно!) времена гонений на Церковь, времена воинствующего атеизма. Но прежде чем возрождающаяся ныне Русь вновь окажется способной обрести былую свою духовность и жажду святости, ей предстоит пройти нелегкий путь, где от каждого потребуется не только глубоко осмысленное и внутренне пережитое личное покаяние — за долгое уклонение от путей Христовых, но и большая нравственно-созидательная работа.
Именно это и подчеркнул в том же Послании 1991 года Святейший Патриарх Алексий II: «Должен наконец закончиться бесплодный и горький труд разрушения: больной, чье безумие долгие годы внушало ужас всем сопредельным, присел у ног Христовых в здравом уме (Лк. 9, 35) и покаянии. Россия начинает труд и подвиг исцеления!
Этот труд, все мы знаем, не будет ни коротким, ни легким, но молитвами святых мучеников и угодников Божиих, просиявших в земле Русской, верю, он не будет бесплодным.
Мы должны знать: труднейшей для каждого из нас будет работа не внешняя, а внутренняя. Нелегко вернуть Отечеству благосостояние, но многократно трудней очистить свое сердце от злобы, подозрений и рождающей их безумной богоборческой гордыни...
Поистине, на долгие годы для всех нас должна стать общей смиренная молитва мытаря: Боже, милостив буди нам, грешным (Лк. 18, 13). Кто из нас сможет сказать, что не нуждается в милосердии и прощении Божием? Простим же друг другу, чтобы и Господь простил нам!
Дорогие мои! С радостью освобождения вас!»




                III. ЦЕРКОВЬ О КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ИДЕЕ
                КАК СОБЛАЗНЕ БЕЗБОЖНОГО ПСЕВДОГУМАНИЗМА
            


                По плодам их узнаете их...
                Мф. 7. 16

                Массовые расстрелы и принудительный труд —
                вот инструменты нашей политики.
                Н. Бухарин


                Революция и мы:
                примирение невозможно!

Сегодня каждый здравомыслящий русский человек должен понимать одну чрезвычайно важную, исторически подтвержденную истину — причем истину одновременно и духовную, и общественно-политическую: революция в России, как и всякая вообще революция, есть, с церковной точки зрения, дело, безусловно, сатанинское.
Да, нашей России в начале XX века были совершенно необходимы кардинальные перемены — но эволюционного, а отнюдь не революционного характера!
Социальная насущность, безотлагательная потребность таких перемен, наряду с полной разрегулировкой тогда государственного аппарата и глубоким духовным, нравственным кризисом и даже расколом во всём обществе, — являлись в тот период печальной действительностью российской жизни. И было бы абсолютно неразумным спорить с тем, что в стране к тому времени действительно накопилось множество социально-экономических противоречий, как и с тем, что они особенно обострились именно в период крутой ломки всего бытия страны — на начавшемся тогда сверхскоростном переходе ее чуть ли не от позднего феодализма к развитому капитализму.
Несчастье же России и главная вина самодержавия состоит в том, что на всем протяжении предшествовавшего столетия — от Александра I до Александра III — ни народ, ни образованный класс не были своевременно привлечены к более-менее совместному участию в государственной жизни.
Усиливая долгие десятилетия греховный по своей сути крепостной режим и абсолютно неразумно подавляя в стране ростки необходимого минимума политической и духовной свободы (в частности, института земского самоуправления), в течение долгого времени откладывая также решение промышленно-капиталистического развития страны и — параллельно — ряда социальных проблем, самодержавная власть сама же и лишала общество возможности нерадикального переустройства государства .
Грянувшая же, совершенно несвоевременная первая мировая война ухудшила экономическое положение народа, обострила взаимную межклассовую отчужденность и породила огромное количество новых проблем, которых ни консервативные, ни либеральные силы равно не смогли решить, в итоге так и не сумев в своей разобщенности противостать разрушительным тенденциям большевизма.
Если у либералов не было сколько-нибудь приемлемого для традиционалистской России трезвого духовно-положительного социального миросозерцания (большинство из них смотрело на Россию сквозь бинокль «западничества», знало ее плохо и порой было преисполнено либертарианского неделового романтизма, совершенно чуждого национальному русскому чувству), то ведь и «охранительные» силы оставались верными пусть и традиционным ценностям, но в столь уже устаревшей «упаковке», что оказывались почти полностью оторванными от окружавших эти силы новых жизненных реалий.
Утратила тогда в значительной мере своё духовное влияние и Церковь, будучи, с одной стороны, издавна излишне подчиненной самодержавной власти, с другой же — сама исподволь начавшая (в лице отдельных ее представителей — и «синодских» архиереев, и простых священников) либеральничать в духе и стиле будущих «живоцерковников-обновленцев» (причем — уже с самого начала XX века).
Как, в общем, вполне справедливо отмечал вскоре после большевицкого переворота Н. Бердяев: «русская революция есть тяжелая расплата за грехи и болезни прошлого, за накопившуюся ложь, за неисполнение своего долга русской властью и господствующими классами, за столетний путь русской интеллигенции, вдохновлявшейся отрицательными идеалами и обманчивыми ложными призраками»
В то же время был в этом страшном и фальшивом периоде русской истории и некий положительный смысл, которым и сегодня мы можем и должны воспользоваться.
Об этом, в частности, высказался сравнительно недавно историк М. Назаров, так отметивший провиденциально-положительную сторону нашего скорбного исторического опыта революции и последующих десятилетий: «Уникальное призвание России в человеческой истории, то есть замысел Божий о ней, заключается в создании наиболее совершенной христианской государственности. В силу этого России было суждено стать тем Удерживающим мир от разгула сил зла, о котором сказал апостол Павел. Только с этой точки зрения становятся понятны и русофобия глобальных антихристианских сил, и подлинный смысл коммунизма как их инструмента. Поскольку Россия была уникальным духовным образованием, против нее, в отличие от Запада, понадобился и специальный, почти что апокалипсический инструмент тотального уничтожения православной цивилизации. По замыслу наших врагов, это должно было совершенно уничтожить ее, но по Промыслу Божию дало и некую спасительную “прививку” для части народа, опыт познания апокалипсической раскладки сил в мире.
Так, в нашей двухэтапной революции, от Февраля к Октябрю, с одной стороны, проявился общемировой процесс духовной деградации и апостасии, отречения от Бога.
Но, с другой стороны, этим России был дан Богом и последний шанс преодолеть свое падение через осознание происшедшего, вынеся уроки из своих страданий и явив всему миру Истину для последнего его выбора.
Для этого осознания и был “нужен” нашему народу кровавый коммунизм, предохранивший Россию от присоединения к западному пути свободной деградации… За это осознание сейчас, по большому счёту, и идет борьба в России — иначе наступит конец истории. И лишь поскольку должных уроков на государственном уровне из этого нами не вынесено — страдания продолжаются, чтобы изжить от обратного уже и соблазн демократии» .
Замечательно, что при историософских оценках духовной ситуации, сложившейся у нас в результате обоих переворотов 1917 года и существовавшей затем долгие десятилетия, даже христиане зачастую занимали совершенно противоположные позиции — в зависимости от их приверженности или российским традиционалистским государственническим ценностям или же либертарианским, эгоистично-индивидуалистским.
Если первая позиция достаточно хорошо иллюстрируется только что приведенным высказыванием современного историка, за которым стоит духовно-выверенный, трезво-православный взгляд на мир и на его бессмысленно-революционные соблазны (причем — взгляд, отнюдь не теряющий христианского оптимизма), а также и ясный разум, продолжающий верить в жизнеутверждающие силы нации, то вторая позиция абсолютно пессимистична и внутренне исполнена самого страшного для христиан греха — греха уныния (и главное — уныния в отношении степени сохранения православного смысла самой России).
Особенно ярким свидетельством этого второго взгляда на российскую судьбу могут служить высказывания того же Н. Бердяева, и до революционных событий катастрофически не понимавшего ни глубинного смысла христианской свободы, ни православного общественного содержания Церкви в ее конкретной церковно-практической жизни.
Этот философствовавший «пленник свободы», в духовном своем ослеплении воспринимавший ее как фундамент почти болезненного эгоцентризма, постоянно обличавший в молодые годы — либертариански, порой даже как-то неумно, по-ребячески и взахлёб — «гнёт царизма» (который ему это «обличение» прекрасно позволял!), оценил неожиданное явление большевицкого «царства свободы» (когда и само небо, как говорится, показалось этому эгоцентрику «с овчинку») лишь как полное крушение и России, и ее Церкви, и всей православной общенародной сути российской жизни.
И не будет преувеличением сказать, что глубинной подосновой такой трактовки революции во многом был просто дикий, так сказать, «метафизический» испуг этого публициста-либертарианца, которому, как ему представлялось, сама Россия «показала кузькину мать», навеки обманув и его, и его «свободу», и прекраснодушные мотивы его «демократического» философствования — когда для него уже не стало (да и была ли она вообще?) ни Святой Руси, ни правды народа, ни правды Достоевского и русских патриотов, когда сама Россия оказалась вдруг для него иллюзией!
Об этом он так прямо и пишет: «…Гоголь видел в России звериные морды и потом каялся в этом. Ныне гоголевские морды торжествуют. Славянофильство же убито во всех своих видах и формах. Вера в “святую Русь” ныне звучит нестерпимой фальшью и ложью. …Многие идеи великих русских писателей потерпели страшное крушение. Достоевский пророчески предвидел бесовство русской революции в “Бесах”, приоткрыл демоническую метафизику революции в “Братьях Карамазовых”… Но все положительные идеи Достоевского о русском народе оказались иллюзией, ныне они звучат ложью… Наступил конец всем основным линиям интеллигентской мысли и настроенности, как линии, идущей от Киреевского, так и линии, идущей от Герцена. Славянофильство, народничество, толстовство, русское религиозное самомнение — кончены, трагически изжиты. Дальше нет движения на этих путях, дальше разверзается бездна небытия» .
Подобные грозные инвективы в отношении революционной России не помешали ему, впрочем, со временем даже заигрывать с большевизмом — на, так сказать, «патриотической» основе, на гребне нашей победы во второй мировой войне. И уж, тем более, тогда «Святая Русь» его нисколько не интересовала .
Как оправдались «духовные» прогнозы этого вечно мятущегося, буквально захлёбывавшегося пафосом «самостной», типично либертариански-интеллигентской «свободы», мы видим сегодня, когда вновь речь идет о религиозно-национальном смысле нашей страны, когда вновь русский народ постепенно возвращается к вере своих предков, к прежней вере «Святой Руси», когда в 132 епархиях Русской Церкви вновь действуют «688 монастырей, в том числе: в России — 207 мужских и 226 женских обителей; на Украине — 85 мужских и 80 женских; в других странах СНГ — 35 мужских и 50 женских; в странах дальнего зарубежья — 2 мужских и 3 женских» ; в общей же сложности в епархиях на всей территории СНГ, юрисдикционно подчиненных РПЦ, имеется более 26 тысяч храмов!
А ведь, например, в 1986 году существовало всего 6794 прихода, да и в начале 1990-х их было лишь около 7,5 тысяч… В самой же России  на сегодня числится 12665 храмов, из которых только в одной Москве православных церквей и часовен к Патриархии приписано 724 (в 585 из которых постоянно совершаются богослужения)!
Ныне — вот уже в течение 15 лет — в Русской Православной Церкви в среднем каждый день освящаются три новых храма!
Правда, еще прекраснее было бы — если бы в подобных же духовных масштабах у нас каждый день освящались еще и сами русские души…

Несмотря на сложившиеся к началу XX века и вскоре же предельно обострившиеся социально-политические и экономические проблемы развития капиталистической России, все они, конечно же, могли быть полностью решены и все тогдашние общественные перекосы могли быть исправлены — постепенно и относительно мирным путем, если бы не нарочитое подталкивание страны — сначала политически полуслепыми либералами, а затем очень даже зрячими большевиками — в пропасть анархии и деструкции российской государственности, мифических прав и свобод и вдвойне мифической экономической справедливости и вселенского «прогресса».
И, как показала сама жизнь, ни один из этих лозунгов не осуществился! Россию же мы в 1917 году потеряли, взамен получив лагерного, с полунищим и запуганным населением, СССР-овского монстра «на глиняных ногах», каковое его качество и проявилось полтора десятилетия назад в полном обвале советского государства, сохраняющемся и поныне .
Вынужденное и, в конце концов, залитое собственной кровью согласие значительной части граждан России пойти за лукавцами-большевиками стало духовным падением нашей страны, закономерно и приведшим нас к сегодняшнему нашему положению. Но именно поэтому и восстановление Русского государства должно начаться, прежде всего, с восстановления  традиционного православного русского духа нации.
Отсюда важнейшей, первостепеннейшей задачей на путях возрождения России, — задачей, без решения которой оно в принципе не может состояться, является скорейшее взаимное реальное восстановление единства Церкви и всего русского народа, который в значительной мере именно Церкви и обязан своим рождением и дальнейшим развитием.
Однако для успешного завершения такого процесса единения должна параллельно выполниться — как можно целенаправленней, быстрей и решительней — еще одна задача, а именно: полное искоренение в нашей жизни, по сути, глубоко антинародного идеологического наследия большевизма, самого духа октябрьского переворота 1917 года и вызванного им последующего смертоубийственного раскола российского общества, который сохраняется в нем, на нашу беду, во многом, увы, и по сей день!
Чем дольше будет проявляться нерешительность государства окончательно расстаться с обломками коммунистической идеологии, остающимися еще в душах немалого числа граждан современной России, как и со всеми богомерзкими символами большевицкого ига, тем возрождение страны будет откладываться на всё более неопределенный срок, а период духовной смуты и бессмысленного топтания на месте при попытке уяснить державообразующую здравую русскую идею — будет продолжаться и продолжаться.
К несчастью, пока никаких сознательных, целеустремленных действий со стороны государственных структур в этом направлении не наблюдается.
Но лишь только разрушив — полностью и навсегда! — медленно дотлевающее ныне здание коммуно-советизма, мы сможем двинуться дальше.
Только когда коммунизм — как ложное социально-политическое учение и как преступная большевицкая «практика» (признанная всеми нами постыдной страницей в истории России) — будет вызывать у духовно прозревшего русского человека чувство глубоко осознанного отвращения, когда каждый гражданин, исповедующий подобную антирусскую идеологию, будет восприниматься как нравственный урод и когда в новой, Православной России приверженность кого-либо лживой и фактически подрывной коммунистической идеологии будет рассматриваться как уголовное и антигосударственное преступление, — лишь тогда мы сможем наконец подняться с колен и начать строить подлинно русскую, мощную и духовно единую Российскую Державу.
И пусть не обижаются на сказанное здесь некоторые «постсоветские патриоты», еще ностальгически вспоминающие порой прежние годы коммунистического безвременья — как якобы сплошной рог изобилия с колбасой за три рубля и как эпоху великих (но, как неумолимо проявило время, во многом «пирровых») побед под знаменем «красного» советизма.
Ибо только из-за полного незнания — вследствие «железного занавеса» — высокого экономического уровня жизни и системы социального обеспечения в нормально развитых капиталистических странах (какой без большевиков была бы и Россия) «советскому человеку» дешевые колбаса и легко доступные пол-литра могли казаться вполне достойным эквивалентом его, как правило, плохо организованного, малопроизводительного и дурно оплачиваемого труда, — но ведь все эти его наивные представления о своем убогом «благополучии» неизменно являлись величайшей ложью, а иногда и самообманом.
И точно такая же ложь под видом совпатриотической правды с детства вбивалась ему в голову — когда дело касалось «побед и свершений».
Ибо те действительные подвиги, порождаемые сам;й жизнью, предельно тогда непредсказуемой, нередко тяжелой, а то и попросту страшной, — подвиги, на которые нередко шли граждане нашей страны и в труде и на войне, совершались не во имя «светлых идей коммунизма», не ради «единственно верных идей» Маркса-Ленина-Сталина, не благодаря красному знамени и лживым большевицким лозунгам, а, как правило, вопреки всему этому, — только лишь из одной, самой простой и самой естественной, любви к своей Русской земле, к своей родной семье, дому; и совершались эти подвиги вовсе не казенным гражданином — для многих и тогда им ненавистного — СССР, а обыкновенным нормальным совестливым человеком, частично всё ещё остававшимся принадлежать нравственной Русской Традиции.
Доводя эту мысль до ее логического завершения, вообще можно утверждать, что и сама революция творилась, по сути, не основной частью подлинно русского народа — в полноте его религиозно-национального сознания, а лишь при его слепом попустительстве (и в этом его самый прямой и страшный грех!).
Совершалась же эта революция либо обманутой и соблазненной фальшивыми большевицкими лозунгами, нравственно «поисшатавшейся» его частью, купившейся на лживые коммунистические посулы (особенно — обещанием крестьянам земли), либо откровенным (изначально!) его отребьем — люмпенами-маргиналами и откровенными «отморозками», теми, кто ради призрачных земных благ отказался от своего христианского русского имени и, став слепым орудием безродного большевизма, принял условия его дьявольской игры: то расстреливая, зверски распиная на крестах или сажая на кол российское священство, то помогая травить газами тамбовское крестьянство, то взрывая храмы, то пытаясь обезбожить и растлить саму душу России.
Истинно же русский человек или пытался — с его верностью вере, национальной культуре, собственно русскому мировидению и русской совести — бороться с наступающим большевицким игом, участвуя в «Белом движении», или смиренно нёс все жестокие тяготы этого ига, вскоре же и наступившего, платя за прежнее свое потворство врагам России миллионами собственных жизней и влача при этом довольно убогое существование в условиях насквозь обманного и политически лицемерного «общества строителей коммунизма».
И лишь только заявив во всеуслышание обо всём этом, подведя черту под всеми прежними «бедами и победами» России, лишь прокляв все искушения большевизма, мы сможем двинуться вперед.
Вместо же этого мы до сих пор всё вяло топчемся на месте, стыдливо стараясь не глядеть вовсе в сторону 1917 или 1937 года…
Однако именно поэтому нам и пришлось пережить позорные 1990-ые годы, и сколько еще придется пережить подобных! — особенно если и впредь у нас всё будут продолжать звучать голоса, призывающие «не ворошить старое», «забыть», «пересмотреть» якобы излишне критичные обвинения коммунистической практики в беспредельном порой геноциде — и русского народа, и значительной части человечества (сколько, мол, можно говорить о преступлениях большевизма, и вообще они несколько, пожалуй преувеличены и т. д. и т. п.)…
Но разве донесена страшная правда о коммунофашизме до всех русских людей, до любого гражданина России — как это, сделано, например, в отношении нацистского фашизма в Германии?
Особенно прискорбно, что и воли к широкому просвещении нации относительно истинной сути нашего советского периода, к кардинальному мировоззренческому перевороту в сознании народа у нынешней власти явно нет — и по нескольким причинам.
Во-первых, это — продолжающееся полное непонимание властью антихристианской, бесовской сути самих истоков коммуно-советизма и во многом их сохранение ею, в силу чего развитие всякого серьезного, последовательного и долговременного творческого начала в нашей, постоянно лишавшейся большевиками Духа Божия, жизни и по сей день изначально исключено.
Во-вторых — то, что у кормила власти остаются, по существу, преимущественно всё те же воспитанники советской системы, вполне привычные к свому, языческому «мавзолею» (не слишком даже их и раздражающему) и к своему, помпезно-фальшиво и абсолютно бездуховно звучащему «госгимну», — а потому и не стремящиеся к обновлению и активному пересмотру как своих личных жизненных позиций, так и общественной «русской идеи».
В-третьих — то, что сохранение нынешних, весьма мутных идеологических вод и отсутствие пока столь необходимого, творчески-мощного религиозно-национального самосознания у русского народа — наиболее удобны для проведения полного его ограбления: ведь духовно расколотой нацией гораздо удобнее манипулировать, и остающаяся поныне проолигархической по всей своей глубинной внутренней сути власть это прекрасно понимает.
И, наконец, в-четвертых — власть эта, не имея реальной воли к подлинному возрождению России (несмотря на все свои «патриотические» лозунги, за которыми никакого решительно реального дела нет), сохраняет сегодняшнее двусмысленное идеологическое состояние общества еще и из-за элементарной трусости. Ведь для проведения принципиальной до конца антипосткоммунистической линии во внутренней российской политике нужно иметь немало личной смелости. Смелость эта нужна и на, так сказать, «идеологическом фронте» — чтобы пойти наконец на массированное, всеохватное духовно-политическое просвещение народа, а затем, в итоге, на пресечение антигосударственной деятельности коммунистических провокаторов и на принятие юридических актов общественной изоляции партий и движений левацкого типа.
Но еще более нужно смелости на то, чтобы решиться на противостояние всем формам олигархизма и внутренней коррупции, губящим Россию на корню.
И на всё это нужно, к тому же, много энергии, времени и денег — зачем же нынешним приказчикам «новорусской» олигархии столько хлопот, когда им самим их сегодняшней доли от временного нефте-газового «навара» и так вполне (и даже с верхом!) хватает?
И, скорее всего, лишь понимание будущего неизбежного углубления распада и гниения России (если нынешнее положение ее анабиоза сохранится и далее), заставит всё-таки, будем надеяться, и их наконец хоть как-то взяться за ум.
Однако надежда на это слишком слаба…
Сегодняшняя же государственная идеология «Эрэфии» абсолютно невнятна, и вообще власть — как огня! — боится подведения каких-либо итогов нашего исторического бытия, тем более, если выявление этих прискорбных итогов необходимо будет проводить именно в русле четко заявленных подлинно русских верований и соответствующей русской общественной идеологии.
Именно нежеланием однозначно, честно (пусть для некоторых политических ретроградов и болезненно), самым определенным образом решить проблему объективной оценки как всего нашего «октябрьского», так и «послеоктябрьского» коммунистического прошлого — как преимущественно трагического и во многом постыдного, изначально зиждившегося на государственных изменах, кровавых преступлениях и лжи, — именно этим и объясняются порой подбрасываемые нам до сих пор кремлевскими пиарщиками лозунги «всепрощения» и якобы возможного «примирения» палачей и жертв, грабителей и ограбленных, обманщиков и обманутых, «красных» и «белых», наконец, олигархии и остальной, фактически «бомжующей» сегодня, по многим жизненным параметрам, России.
О каком примирении может идти речь, когда, как говорил один из участников «Круглого стола» на эту тему, проведенного «Литературной газетой», А. Зубов: «…По тому, как относятся одни люди к коммунистическим символам, а другие — к тем иногда появляющимся символам противоположного рода — от статуи государя-императора Николая II до реабилитации Колчака, — совершенно ясно, что накал непримиримости, унаследованный от Гражданской войны, в обществе есть [выделено мной. — Г. М.]. Да и как может его не быть, если XX век оставил нам такую гекатомбу жертв, по сравнению с которой еврейский холокост, наверное, одна десятая ее часть? Разумеется, общество не может об этом забыть. Для этого необходимо наконец-то оправдать погибших, оправдать не перед советским или постсоветским законом, который, с их точки зрения, беззаконие, а оправдать перед обществом и назвать вещи своими именами: борцов за Россию в стане белых назвать борцами за Россию, а их противников назвать разрушителями Отечества, веры и национального государства. Это магма, где-то прорывающаяся на поверхность, но повсюду кипящая скрыто под корой твердой породы…
Сами белые и эмигранты не называли свое движение «белым», но называли его «русское национальное движение», «добровольческое национальное движение». Они считали его просто продолжением национального пути России.
Противоположная сила, которая уничтожила национальную Россию, поставив своей целью строительство чего-то нового на месте национальной России, исходила из целого ряда принципов, каждый из которых однозначно негативен, однозначно должен быть оценен и с точки зрения религиозной, и с точки зрения нравственной как зло, как рафинированный сатанизм. Это была война с Богом и святынями, это не была война с Русской православной церковью, тем паче не с ее эксцессами и реальными недостатками, это была война с самим божественным принципом жизни» .
Внутреннюю фальшь подбрасываемого нам ныне пиарщиками властных проолигархических структур тезиса о якобы возможном «примирении» духовно антагонистических сторон политического процесса, идущего в России с 1917 года («красных» и «белых»), подчеркнул и участвовавший в том же «Круглом столе» С. Кара-Мурза.
Соглашаясь в целом с мнением А. Зубова, он обратил внимание собеседников на то, что «русское “держимордство” по принципу “держать и не пущать”, — о, сладкая мечта олигархов! — «это ведь и есть банализация тезиса о национальном примирении. Держимордовская идеология “примирения с бюрократией” — один из источников бессмысленного и беспощадного русского бунта. И так и качается русский маятник — от бессмысленного примирения к беспощадному бунту. А потом в другую сторону: от бессмысленного бунта к беспощадному примирению» .
Именно поэтому сегодня, когда уже достаточно полно вскрыты и уяснены вполне объективные причины внутреннего, духовного и социального развала дореволюционной России, мы, ее православные граждане, должны с такой же ясностью осознать и все внутренние, также вполне объективно усматриваемые, злобесные устремления разрушительного большевизма — и как богоборческой коммунистической идеологии, и как зверской реальной коммунистической политики (иначе говоря, как лживой теории большевизма, так и его повсеместной кровавой практики).
При таком христианском, церковном понимании смысла и сущности революционных событий 1917 года — как и всего последующего периода коммуно-советизма — ни один православный русский человек не имеет ни морального, ни религиозно-национального права оправдывать самый феномен коммунистического октябрьского переворота, не может оправдывать и замешанного — особенно на русской крови! — «советского» строя, не смеет — попросту из церковного послушания и верности Христу — поддерживать современных посткоммунистов (во многом теперь фальшивых вдвойне) и, тем более, идти на какое-либо «примирение» с антихристианской сущностью коммунизма, со всей его богоборческой и человеконенавистнической (в том числе и антинациональной, антирусской) исторической практикой.
Примирения никогда не было, нет и не будет!
Ничего, кроме церковной анафемы (как известно давно уже состоявшейся) и всенародного проклятия (при последующем всеобщем духовном просвещении нации), коммунистическая (даже и теперь — всё еще полукоммунистическая!) эпоха, длящаяся вот уже почти целый век в России, не заслуживает и не заслужит. С ними она навсегда и останется в будущей скорбной народной памяти …


                О тлетворном духе большевизма
            и раздвоении сознания современного российского общества

Приступая к возрождению нашей страны, мы должны прежде всего уяснить одну простую истину — ее и можно назвать самой современной, самой практичной и самой ценной на сегодня «русской идеей»: лишь полностью извергнув из себя яд коммуно-советской безбожной идеологии, осознанно вернувшись ко Христу, Россия вновь сможет обрести столь присущий ей прежде подлинно человечный, христианский лик; только так, с Божьей помощью, ей удастся действительно, а не мнимо, утвердить свою государственность и органично воссоздаться во всей своей полноте — духовно и материально. Ибо не будет преувеличением утверждать, что любой из нас, отрицающий своими действиями и духовными устремлениями присутствие в себе «очеловечивающего» Божественного начала, «образа Божия» (как животворящей сердцевины нашей личности), является тем самым личностью, по сути, духовно «недовочеловечившейся» !
Однако, как мы хорошо это знаем, и до сих пор тлетворный дух большевизма, почти столетие разрушавшего Россию, изжит в ней (в нас!) еще далеко не полностью. Мысль о необходимости очищающего покаяния — за страшный грех установления на Православной Русской земле коммунистического рабства — пока остается чужда и нынешним государственным мужам «Эрэфии», и основной части (все еще в недостаточной мере религиозно-просвещенной) нашего народа.
Как пишет известный публицист и историк Нового времени М.В. Назаров, «...ведущий слой России этого еще не осознал и, даже признав коммунизм катастрофой, — не лишил действенности те грехи, которые лежат в ее начале. Поэтому нам, видимо, суждено еще немало страданий — как дальнейшая расплата и за старый грех, и за продолжающееся его непонимание.
Пока сатанинские пентаграммы облучают Россию своим светом с кремлевских башен и остаются символом нашей армии, пока в центре страны круглосуточно отдаются языческие почести мумии человека, упражнявшегося в кощунственных ругательствах по отношению к Богу, пока на страницах газет и телеэкранах живет щедро посеянная всеми участниками революции ложь о “темном” российском прошлом — катастрофа продолжается [выделено мной. — Г. М.]…»
Сохранению коммунистических штампов и отзвуков прокоммунистической ментальности в народном сознании всячески способствуют и многие другие пропагандистские элементы большевицкого прошлого: неубранные до сих пор памятники ранее героизировавшимся преступникам-революционерам, названия в их «честь» улиц, театров, школ, связанные с ними музеи и т. п.
Например, печально и забавно одновременно, что в московском метрополитене до сих пор сохраняется наименование станции: «Библиотека им. Ленина», хотя самой библиотеки с таким названием вовсе и не существует — она давно переименована в Российскую Государственную Библиотеку (РГБ)! Здесь же в метро еще повсеместно попадаются и нелепые надписи: «Метрополитен им. В.И. Ленина». А сколько в России населенных пунктов, площадей, улиц, носящих имена ее предателей и разрушителей, а то прямых палачей русского народа?
Зачем, например, москвичам (уже, казалось бы, живущим вне системы прежних революционно-большевицких «ценностей»!) сохранение наименования улицы в память Бакунина, так прямо и учившего: «Все нежные чувства родства, любви, дружбы, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в революционере. Он не революционер, если ему чего-либо жалко в этом мире. Он знает только одну науку — науку разрушения… В этой революции нам придется разбудить диавола, чтобы возбудить самые низкие страсти», — зачем это нам?
Зачем нам улица памяти человека, о котором еще Ф. Достоевский сказал: «Бакунин — старый, гнилой мешок бредней. Ему легко детей хоть в нужнике топить» . Недаром и сам Бакунин говорил: «Нам [революционерам. — Г. М.] надо войти в союз со всеми ворами и разбойниками русской земли» .
И вот в честь такого, попросту говоря, мерзавца у нас была названа столичная улица! И название это сохраняется и сегодня.
Другой пример: зачем тем же москвичам улица имени «26 бакинских комиссаров» — этой «социально близкой» большевизму бакинско-совнаркомовской банды из 12 русских, 6 армян, 2 грузин, 2 греков, 3 евреев и 1 татарина, устроивших 18 марта 1918 г. в Баку массовую резню мусульман, когда было убито около 10 тысяч азербайджанцев — преимущественно по чисто этнически-религиозному признаку — причем с помощью посланных тогда Лениным этим «комиссарам» 7 броневиков, 13 самолетов, 80 орудий, 160 пулеметов и 10 тысяч винтовок с боеприпасами?! Недаром на расстрел эти «комиссары» были выданы эсерам командой того же корабля, на котором они пытались бежать в «красную» Астрахань. Зачем нам улица памяти 26 бандитов? Уж если так, то почему бы нам не назвать соседний проспект Вернадского проспектом 26 героев-эсэсовцев? Ведь разницы-то — никакой!..
Или еще: зачем сегодня нормальному русскому человеку и такое явно нелепое наименование, как «Ленинградская область», когда административный центр ее — давно уже называется не Ленинградом, а Санкт-Петербургом?!
И примеры подобного рода можно умножать до бесконечности…
То же самое можно сказать и о возвышающихся по сей день повсюду бесчисленных монументах большевицкой эпохи — памятниках всенародному душегубу Ленину, демонически злобному Марксу, яростному русофобу Энгельсу, а также многим другим террористам и разбойникам «славного революционного прошлого».
Особенно замечательно — как наивной глупостью, так и невежеством в области истории своего же марксизма, — стремление коммунистов обязательно сохранить в России памятники «Марксу-Энгельсу», которых они считают своими революционными пророками, якобы преисполненными пиетета по отношению к угнетенному и страстно любимому ими «пролетариату».
Однако реальность далека от  этого: Маркс зачастую называл (в своих письмах Энгельсу) пролетариев попросту «болванами», демократов — «демократическими собаками» и «демократической сволочью», упоминая при этом и о «той бешеной ненависти, которую питают ко мне рабочие». Не отставал от него и Энгельс, писавший Марксу относительно тогдашних своих коллег-коммунистов: «Любить нас никогда не будет демократическая, красная или коммунистическая чернь» или «Какое значение имеет партия, то есть банда ослов, слепо верящих в нас? Воистину, мы ничего не потеряем оттого, что нас перестанут считать адекватным выражением тех ограниченных собак, с которыми нас свели вместе последние годы» .
Как вам, товарищи-господа Зюгановы, такие эпитеты? Ведь это именно вас награждают ими ваши же революционные пророки…
Не лучше эти «пророки» относились и к России, и к славянам как таковым: и бездумно проходящий ныне мимо памятника Марксу (например, где-нибудь на Театральной площади в Москве) русский человек, как правило, вовсе и не знает о том, что реальный прототип этого каменного болвана считал его предков и славян вообще — всего лишь «славянской сволочью»!
Псевдогуманная и псевдопатриотическая демагогия коммунизма все еще продолжает соблазнять немалое число наиболее наивных и наименее образованных наших соотечественников.
И поныне (судя по статистическим опросам и результатам выборных компаний) около четверти граждан России (не слишком задумывающихся над разделяемой ими при этом нравственной ответственностью за преступления большевизма против человечности и против Российского государства) продолжают столь же бездумно поддерживать коммунистических политиканов в нашем общественном политическом процессе.
Что ж, их продолжает поддерживать тот самый «советский человек», который и воспитывался большевиками в России, начиная с 1917 года… Вырабатывался же такой тип человека и гражданина в полном соответствии с тем методом воспитания, сущность которого ясно определил еще ленинский соратник Н. Бухарин, вполне откровенно заявляя: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов… является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи»  и «Массовые расстрелы и принудительный труд — вот инструменты нашей политики» . «…Ленин,.читая бухаринскую книгу, восторженно написал на полях: “Архиверно!”» .
О подобных же проявлениях нравственной слепоты со стороны сочувствующих коммунистам еще давным-давно весьма ярко высказался замечательный русский писатель-патриот Иван Бунин: «Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурой… Планетарный же злодей, осененный знаменем с издевательским призывом к свободе, братству, равенству, высоко сидел на шее русского “дикаря” и призывал в грязь топтать совесть, стыд, любовь, милосердие… Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее; он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей, а среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?»
И прискорбно, что подобные споры (и о значении Ленина, и о сути революции, и о государственном смысле СССР, и о Сталине) всё ещё продолжаются.

…Конечно, русских людей, ясно и трезво представляющих себе подлинный страшный совокупный смысл всего этого, всю отвратительную богоненавистническую природу коммунистической идеологии, — становится постепенно всё больше, но процесс общенародного духовного прозрения в отношении подлинной сути коммуно-советизма идет еще слишком, слишком медленно.
Людям, которые с детства лишались своей подлинной исторической памяти, своей тысячелетней веры, воспитывались на фальшивых коммунистических лозунгах, примитивных, поддельно-оптимистичных книгах и кинофильмах, вовсе и не ведавшим о том, как на самом деле жилось их предкам при «проклятом царизме», людям, которые незаметно, но постоянно привыкали лгать (почти во всём — за исключением только сугубо внутренних, личных сторон бытия) не только другим, но, самое страшное, самим себе, — им теперь порой трудно вместить всю жестокую правду об окружавшей их, в целом не слишком благополучной, довольно бедной и совершенно несвободной — но уже ставшей для них давно так привычною — жизни.
За эти долгие десятилетия их столько мучили, столько пугали, их души столько «опускали» и травили коммунистическими ядами, что в результате многие из них утратили и чувство личного достоинства «великоросса», и твердую шкалу подлинных духовных ценностей, и (что самое тяжкое и опасное для страны) чувство подлинной национальной принадлежности, идентичности, национального единства и национальной чести.
В результате многие наши соотечественники действительно превратились из собственно русских людей в людей «советских», почти полностью утративших истинно-русскую религиозную, духовно-нравственную, историко-государственную и культурную традицию, почти не знающих многовековой жизни прежней великой России, ее святынь, ее вековечных идей, ее былых подвигов и свершений .
В итоге чуть ли не для большинства граждан даже и сегодняшней России история их страны есть только история рухнувшего СССР и имеет историческую давность — не более века! И потому в сознании многих Ленин все ещё пребывает не как преступник и жестокий, циничный убийца, а как «выдающийся политический деятель» эпохи революции, и точно так же кровавый Сталин — воспринимается ими (их, еще во многом остающимся рабским, мировидением) не как наказание, назначенное России за ее богоотступничество, не как промыслительно карающий «бич Божий», а как «гениальный вождь и учитель»…
В связи со сказанным представляется полезным привести здесь, так сказать, метафизическую оценку феномена Сталина, принадлежащую современному публицисту и культурологу А.В. Воронцову, — как вполне закономерного, не только исторического, но и метаисторического явления в жизни России, ею притом вполне заслуженного, а именно: «Приход Сталина к власти совпал с концом самоубийственного, разрушительного периода в нашей истории, который прежде называли “революционно-освободительным” (1825—1922)... Сталин не сам по себе пришел ниоткуда и ушел в никуда. Он пришел из страны, которую сам же и разрушал, и, быстрым умом простолюдина смекнув, что без империи нет России, повел народ по разрушенной, гибельной дороге обратно. Закон существования для России — империя. Православная империя. Россия или будет разрушена окончательно, или разрушителей ее ждет неотвратимое возмездие. Сталин не был главой Православной империи. Он был — Возмездием. О нем невозможно сказать: добрый, злой. Это все равно, что назвать добрым или злым государственный герб… Он был человек-государство.
Религиозные мыслители говорят, что Господь попускает лишь то зло, что содержит в себе пусть страшный, но необходимый нравственный урок. Может быть, это и есть та истина, без знания которой мы никак не можем понять сталинскую эпоху?.. неужели без попущенья Божьего большевики смогли бы превратить хоть один монастырь в концлагерь? Русский народ, поддавшийся кровавому разврату революции, забыл свои монастыри и церкви, и Высшим промыслом был выбран из легиона богоборцев человек, наложивший на Россию тяжкую эпитимью. Кровавой дорогой, под конвоем, он снова привел народ в разрушенные и оскверненные стены и заставил жить по уставу, напоминавшему монастырский, но лишенному благодати. Обрести благодать предстояло страданиями. Или — погибнуть без благодати.
В сущности, тот же выбор стоит перед нами и сегодня» ...

…Если измены исконным ценностям русской государственности, русской духовно-культурной традиции со стороны граждан коммунистического государства, временно возникшего на территории России, проходили и совершались в первые два-три десятилетия после 1917 года в «страхе и трепете», в условиях повальных расстрелов и ленинско-сталинских концлагерей, то приблизительно с середины 1950-х годов столь жестокие меры уже и не требовались.
За предыдущие смертельные годы дьявольской коммунистической селекции большевикам и многочисленным коллаборационистам вполне удалось вывести немалое число представителей новой породы «советского человека», вполне уже привыкшего и к скудости жизни, и к скудости свободы, и к скудости правды. В результате в течение, скажем, послереволюционного полувека (пусть этот временной отрезок и достаточно условен), то есть за два поколения, у нас сложилось чрезвычайно атомизированное общество индивидов-«сограждан», часто недоверяющих или даже враждебных друг другу и почти напрочь лишенных серьезной общественной, в том числе и национальной, творческой инициативы, — поскольку, как правило, о подлинных исторических и религиозно-духовных устоях сам;й своей национальности они до сих пор так почти ничего и не знают!
Именно такие несчастные, духовно окраденные, бывшие «советские люди» и ходят сегодня с красными знаменами и портретами Ленина-Сталина на нынешние свое ностальгические «маевки» и митинги, наивно отзываясь (иногда, впрочем, весьма зло) на призывы своих вожаков-трибунов, которые уже давно ловко «отревизовали» и свою идеологию, и свою жизнь, и нередко являются одновременно якобы идейными коммунистами и вполне капитальными капиталистами. И потому сегодня использование коммунистической идеологии фактически стало одним из видов политической проституции…
Конечно же, «красным» демонстрантам и митингующим вовсе не интересны проблемы мировой революции, и, естественно, большинству из них совершенно безразличны «светлые идеалы» коммунизма… Просто они привыкли к этим флагам, к этим нелепым и диким лозунгам, к которым их приучали всю жизнь как раз те, кто и разграбил ныне опять нашу (в том числе — и их!) страну и лишил многих из ее жителей хоть как-то гарантированного прежде куска хлеба (и даже с колбасой!).
Но беда их в том, что они и теперь искренне не понимают того, что стали лишь жертвой неумолимых законов экономики и политики мирового масштаба, которые рано или поздно и должны были сокрушить страну, агонию которой они поддерживали в течение столь долгих десятилетий. Они не понимают и того, что те, кто их ограбил, просто хорошо знал об этой надвигающейся неизбежной гибели коммуно-советской государственности и, прекрасно подготовившись к ее закономерному (и идеологическому, и экономическому) концу, успел во время использовать его в своих интересах.
Но кто же в конце концов виноват в этом — разве не сами те же старики с красными флагами, которые (или их деды и отцы), начиная еще с 1917 года, всячески или даже пусть худо-бедно, но поддерживали эту власть, считали большевицких и постбольшевицких проходимцев вполне законной и вполне своей властью, смиренно получая от нее небольшие подачки, — да так и думали, тихо-мирно скоротав свой век, отойти в мир иной?
И Ленин для них — не злобный и бессовестный политикан, которым он был на самом деле (вспомним его жажду «вселенского расстрела»), а «когда был Ленин маленький, с кудрявой головой, он тоже бегал в валенках по горке снеговой», потом, подросши, — «отец» первого в мире социалистического государства (и какое нам дело до миллионов вымерших крестьян и повешенных на храмовых Царских вратах священников?)
И Сталин для них не кровавый палач и уничтожитель российского крестьянства, а «генералиссимус», олицетворяющий выигранную (хотя вовсе не им, а ими самими, ценой их же собственных бесчисленных жертв) великую войну.
И все подобные «верные ленинцы-товарищи» самым искренним образом не понимают того, что и сейчас-то они стоят на митингах — с красными тряпицами и пустыми нищенскими кастрюлями, а не живут, как «нормальные люди», только потому, что десятилетиями ходили раньше (причем, многие со вполне искренней верой в «истину» социализма) с теми же флагами на оболванивавшие их коммуно-советские демонстрации, где они своими попугайскими криками и поддерживали своих же будущих — открытых и окончательных! — грабителей, ранее, однако, приворовывавших у народа всё-таки потихоньку.
И в этом смысле таких (и бывших, и нынешних демонстрантов) можно понять и вполне даже им посочувствовать — с учетом воспитанной в них духовной слепоты и их неподдельной политической наивности.
Но в чем никак нельзя их оправдать, так это в продолжающейся их приверженности к давней и застарелой болезни, от которой они никак не хотят и не пытаются излечиться; и болезнь эта, во многом остающаяся и поныне болезнью чуть ли не большей части нашего общества, — отсутствие прежних, еще дореволюционных, национально-осмысленных традиционных основ бытия.
И потому в их душах пока — не вековые идеи российской державности, а убогие идеи-поденки приказавшего долго жить советизма, не тысячелетняя русская вера в Бога, а советская же полузоологическая вера в партию, тов. Сталина, тов. Зюганова и т. д., и т. п… Даже деятели нашей современной культуры по большей части всё еще опираются не на прежнюю, подлинно великую национально-культурную традицию России, а на порой весьма сомнительные «достижения социалистической культуры», в рамках которой вынуждены были развивать свой русский талант многие наши (настроенные внутренне вполне по-российски, а отнюдь не по-советски) писатели, поэты, художники, композиторы, артисты или научные деятели, которыми так богаты мы были и в XX столетии.
И, к сожалению и к несчастью, многие из граждан нынешней «Эрэфии» — и ходящие с красными флагами, и не ходящие — даже и до сего дня так и не знают, что же есть, что же представляет собой их настоящая Родина! Не знают они ни Древней Руси, ни Великого Московского княжества, ни Царства Московского, ни славной Российской Империи, которую свято любили и Ломоносов, и Суворов, и Пушкин, и Глинка, и Тютчев, и Достоевский, и Менделеев, и многие-многие известные сыны России. И что уж тогда удивляться, когда очередной поместный временщик —например, губернатор (!) Россель — предлагает вообще отменить понятие «русский», всех превратив в каких-то «россиянцев»…
И именно по причине явной до сих пор непрояснённости для многих наших соотечественников самой идеи русской национальной традиции — как основы Российской государственности, именно вследствие того, что процесс осознания этой традиции (как единственно возможного будущего фундамента и первейшего двигателя всего хода возрождения России) еще только-только набирает силу, — так опасны для нас сегодня любые попытки проявления в общественных движениях потенциально антирусской, застарелой тяги к обломкам коммунистической идеологии.
Особую же опасность для русской России все еще представляют и до сих пор неумолкаемые отзвуки «красного патриотизма», нередко — в псевдодержавной обертке рабского сталинизма.
Подобную «державность» страны — как расстрельного полигона с «великим» «ворошиловским стрелком» во главе, в лице душегуба и насильника над Церковью, «дорогого товарища Сталина», — могут, естественно, поддерживать лишь или очень недалекие, или же идеологически зомбированные, или же душевно огбманутые, а чаще — просто внутренне недобрые люди (зачастую глубоко и озлобившиеся-то именно в силу всей своей тяжелой и нередко бесчеловечной по отношению к ним жизни «по Ленину-Сталину»).
И проблема эта еще остается весьма серьезной, ибо «недобрых» в России за три четверти века «отэволюционировало» и наросло предостаточно — особенно если учесть, что важнейшей задачей антирусского государства, все время называвшего себя коммунистическим, советским, и было превратить русского человека в человека «советского», обязанного забыть о своих предках, своей вере, своей истории и своей национальной, христиански воцерковлённой духовности, — человека, уверенного, что его родина возникла только в 1917 году.
Без особого преувеличения можно сказать, что, например, в 1930-х годах равно и в национал-социалистической Германии, и в большевицко-социалистическом СССР значительную часть граждан стремились попросту запугать, насильственно пытаясь при этом лишить их антитоталитарной христианской опоры, а другую — полностью прозомбировав, превратить в верных цепных псов столь, в общем, схожих режимов: там — нацизма, здесь — большевизма…
Но, слава Богу, в конечном итоге, укрепить эти режимы навеки, как мечталось их «вдохновителям и организаторам», ни там, ни здесь так и не удалось!
Не последнюю роль в продлении уже теперь посткоммунистической (и потому вдвойне фальшивой) традиции «сталинизма» играет и ущемленное государственническое чувство более пожилой части общества, привыкшей основываться в сфере своих, так сказать, социально-политических чувств на примитивных стереотипах бездуховного и бездумного (по сути, мазохистского, а иногда и садо-мазохистского типа), «красно-советского» мирочувствия.
К тому же все эти полусознательные и подсознательные тенденции и комплексы, болезненно-возбуждающие ощущения и отрицательно-раздражающие рефлексы, почти всегда замешанные на неотменяемо кровожадном сталинизме, вполне сознательно подогревались и подогреваются некоторыми  ушлыми политиканами, желающими получить свой общественно-политический (и не только политический) процент с залежалого товара сталинизма.
Разумеется, они способны всучить его под видом доброкачественной — якобы суперпатриотической и супертрадиционной — продукции лишь наиболее невежественным в области истории, наиболее «матрично» мыслящим и наименее духовно просвещенным нашим согражданам. Но, к сожалению, таковых все еще остается не мало — если пока, увы, даже не большинство…
Самая же большая ложь такого «патриотизма» советского типа — это то, что в лице Сталина компартия якобы совершила эпохальный поворот к национальному, чуть ли не действительно уже «русскому» направлению.
На такого рода грядущую духовную фальсификацию подлинного русского патриотизма почти пророчески указывал еще в конце 1930-х годов — когда Сталин и Гитлер пытались вместе разбойнически делить Европу — уже упоминавшийся выше И. Солоневич . Он предупреждал тогда: «На краю своей гибели большевики будут делать отчаянные усилия… Мы должны быть готовы и к тому, что перед окончательной гибелью большевизма многие, очень многие из нас струсят и под лозунгом защиты Родины станут на защиту Сталина… Мне страшно думать о том лжепатриотическом словоблудии, которое яркими лозунгами прикрывает самое страшное, что было в нашей истории, — попытки убить и тело и душу нашего народа. В рядах коммунистической партии всегда боролись, борются и сейчас две тенденции. Первая — это мировая революция, и вторая — это социализм в одной стране. Победа или поражение одной из этих тенденций не мотивируются и не вызываются никакими принципиальными соображениями. Здесь спор идет только о технической возможности. Возможно или невозможно нести в мир знамена мировой коммунистической революции. Сталин выбрал компромиссную линию — укреплять на базе крепостного труда и беспримерного обнищания массы военную мощь отечества трудящихся и в то же время делать все, что только было технически возможно, для мировой революции. С лозунгами мировой революции или без лозунгов мировой революции, большевицкая власть в совершенно одинаковой степени является врагом русского народа» .
Сталин всегда оставался ориентированным на мировую революцию, на возможный захват под нее как можно большей части мира, и многим казалось, что этот его марксистско-ленинский коммунистический экспансионизм, порой венчавшийся временным успехом (как это имело место, например, в итоге второй мировой войны) есть выражение его личного, нахрапистого и якобы вполне  «российского» патриотизма. Однако, на Россию ему, непосредственно на русских людей, как и Ленину, было наплевать. На что ему было не наплевать, так это на СССР — как на исходную базу и оплот возможной всемирной коммунистической системы, которую он и пытался строить в первую очередь именно на русских костях!
До самого конца жизни Сталин стремился к укреплению и развитию отнюдь не русского, а именно советского, коммунистического государства, оставаясь в этом верным продолжателем ленинской революционно-захватнической идеологии, так ярко выразившейся в подготовленной в свое время еще самим Лениным преамбуле «Конституции СССР» 1924 года, где им провозглашалось: «Новое советское государство явится… новым решительным шагом по пути объединения трудящихся масс в Мировую Советскую Социалистическую Республику»
Впрочем, из чисто тактических соображений Сталин порой изображал, когда это было выгодно, свой пиетет перед русской исторической — государственной, военной и даже культурной — традицией. Вспомним хотя бы как он, незадолго до войны провозгласивший тезис об опасности «русского великодержавного шовинизма», с наступлением ее тут же уцепился за имена Минина, Пожарского или Св. князя Александра Невского, чьи мощи он когда-то вместе с Лениным вышвыривал из петербургской Лавры, требуя расстрелов всей русской «поповской братии».
Более того, как уже говорилось выше, когда ему на время — в период той же Отечественной войны — представилась полезной помощь Церкви, он тут же и воспользовался ею. Однако как только этот ресурс русского патриотизма был им использован, он вновь начал «завинчивание» церковных «гаек», в известной мере терпя церковную верхушку (для него — лишь «бюрократию» Церкви) за ее вынужденное тогда постоянное выражение сервилизма и за представительную («рекламную» для коммунистической системы) деятельность на Западе, которой Церковь, хоть и вздыхая, но занималась со сталинских времен  и практически до самого начала «перестройки».
А затем вновь началось постепенное закрытие храмов и преследование священства и верующих, некоторые их которых вновь отправлялись в сталинские концентрационные лагеря и тюрьмы.
И как крестьянство вымаривалось Сталиным в начале 1930-х годов, оно точно так же продолжало умирать от голода, при полном его равнодушии, и после войны: например, в южнорусских регионах в 1946 году — и это при том, что в то же самое время осуществлялся значительный экспорт зерна.
Так что ничего патриотически-русского в сознании и политике Сталина не было: русский народ был для него только строительным материалом при большевицкой бредовой попытке воздвигнуть — народными же слезами, кровью и потом — фантастическое здание всемирного коммунистического общества.
Однако, увы, и поныне немало представителей советской и постсоветской «образованщины» — с характерной для них во многом постбольшевицкой же рабской психологией и полной духовной слепотой — продолжают свои восхваления этому злобесному кумиру!
И хотя трезвомыслящих иереев, подобных о. Василию Тарасиеву, — у нас, слава Богу, подавляющее большинство, порой угаром дьявольского неосталинизма соблазняются даже и отдельные священники (как говорится, в семье не без урода!) — наименее знающие, наименее думающие, в духовном же смысле — с явной злобной внутренней гнильцой, от которых в результате можно услышать, что Сталин, оказывается, не новейший «Царь Ирод», а уже чуть ли не великий святой Земли Русской! Для таковых не существует и гласа Церкви, предавшей в свое время всех «исповедников» большевизма, всех активных коммунистов (естественно, и Ленина, и Сталина — «иже с ним») на веки вечные церковной анафеме; чужд им и голос Святейшего Патриарха, ясно осудившего кровавое сталинское прошлое нашего Отечества; равнодушны они своими окаменевшими сердцами и к мученическим судьбам сотен и сотен тысяч неповинно убиенных христиан, обреченных на это по-большевицки бесчеловечной волей «великого Сталина».
И потому вовсе не удивительно, что, например, в храме одного из подобных «служителей Божиих» (даже игумена!) — в церкви Святой Равноапостольной княгини Российской Ольги, что за Стрельной, под Петербургом, — можно было еще совсем недавно видеть вполне сатанинскую «икону»: изображение бодро шагающего Сталина, благословляемого блаженной Матроной Московской!
Но чему удивляться?
Ведь и до сих пор неразъясненность в общегосударственном и общенациональном масштабе сути и смысла антинародной и античеловечной в целом «ленинско-сталинской» коммунистической идеологии, отсутствие ясных и честных, объективных оценок ее со стороны как новых государственных структур, так и со стороны наиболее духовно просвещенных представителей российской общественности, — вопиющий факт нашей и политической, и духовной жизни!
Отсюда — почти полное незнание народом и поныне всей страшной правды о коммуно-советском периоде нашей истории и даже возникающие попытки регенерации остаточных элементов большевизма, все еще чреватые непредсказуемыми общественными катаклизмами.
При этом все «спят», надеясь, как всегда, на российское «авось»: глядишь, как-нибудь само рассосётся — уж лучше не трогать... И в такой позиции политических страусов, спрятавших головы в песок (а там вон уже снова пытаются поднять свои недорубленные головы — покрепче будут! — и памятники «великим Сталиным», и «железным Феликсам»!), — в такой, причем явно уже излишне затянувшейся, птичьей позиции пребывают и все наши временные правительства, и президенты, и проституирующие СМИ, и «творческая интеллигенция», подзабывшая, как пускали ее в расход герои-большевички — эти, всё еще прячущиеся за углом нашей безалаберной жизни, «комиссары в пыльных шлемах»…

Следует заметить, что немалую дополнительно отрицательную роль в издавна сохраняющемся у нас своеобразном раздвоении и как бы духовном размывании патриотического сознания (если смотреть на вещи объективно и духовно последовательно) сыграли представители той особой группы советских интеллигентов (особенно четко выкристаллизовавшейся в период второй половины 1960—1970-х гг.), что пытались тогда отыскать в себе прежние «русские корни». Так сказать, «природно» и душевно-психологически являясь вполне органичной частью советского общества — со всеми его «бедами и победами», они стремились, однако, ко всё более активному усвоению и собственно русской духовной, исторической и историко-культурной  традиции, стараясь совместить абсолютно порой несовместимое: а именно ценности, стоящие по эту и ту стороны Евангелия, а значит, и кардинально отстоящие друг от друга и даже зачастую друг другу противостоящие!
Аппелируя к чувству якобы исторического реализма, они — без каких-либо внутренних рефлексий и сомнений — равноценно соединяли в своем образе России и путь христианского строительства Российской Империи, и антихристово дело построения последовательно атеистического СССР. Они равно положительно принимали и благородную политику князя Горчакова и разбойничью политику Молотова (лишь бы были «…и танки наши быстры»); для них духовно равноценными оказывались и творческие устремления христианина Гоголя и фактического сатаниста Горького, подлинно народное «Славься» Глинки и фальшивые музыкальные оратории Прокофьева — в честь того же Сталина. Неудивительно поэтому, что они равно приветствовали в своей «сверх-патриотической», якобы исторически объективной и реалистичной всеядности,  и православную Россию, вошедшую в итоге войны 1812 г. в Париж — как освободительницу Европы от Наполеона, и большевицкий СССР — сам отхвативший в итоге победы над гитлеровским фашизмом затем добрую ее половину!
Именно «реалисты» подобного рода (ряд историков, философов, публицистов, писателей, журналистов), пусть и глубоко неравнодушные к тысячелетнему пути России, но в собственно религиозно-духовном смысле или весьма индифферентные (смотревшие и продолжающие смотреть на Православие в России лишь как на элемент «русской идеологии»), или же практически недостаточно «воцерковленные», — именно они в свое время и укрепляли и до сего дня продолжают укреплять идеологическую базу для дальнейшего малопродуктивного в духовном смысле топтания России на месте. Итог же такой их деятельности — всё еще сохраняющаяся полная внутренне-государственническая аморфность и неопределенность в выборе властью наших дальнейших целей и задач.
«Историзм» и «объективность» общей оценки нашего многовекового пути, вроде бы присущие патриотам такого рода, — в значительной мере кажущиеся: точно так же, как, например, существование Гоголя и Горького (как, так сказать, «образцового» совписателя) только кажется совмещенным в границах единой литературы России — на самом же деле это представители разных литератур, разных стран и даже разных, абсолютно несовместимых и непримиримых миров в духовном божественном космосе!
Подобные «историзм» и «объективность» лишены, как правило, на самом своем «дне» — даже если это кем-то искренне отрицалось и отрицается — живого, воцерковленного чувства Бога и божественного смысла нашего исторического бытия; причем лишены как раз в силу долгого воспитания и «вживленности» в «советское» носителей такого, подспудно вполне «по-советски» же и идеологизированного, историзма.
В итоге это и не дает им до конца действительно объективно оценить всю, в духовном смысле ядовитую, всеотравляющую двусмысленность нашей жизни на протяжении последнего столетия.
Именно это не давало им прежде, как не дает и сейчас, увидеть истинный — в итоге преимущественно черный — духовный смысл «красной» советской истории. И это — не только их личная духовная беда, но и беда целого поколения, а в итоге — и всей страны.
Ведь еще и при «Советах» именно такая их, казалось бы, во многом вполне достойная (особенно по тогдашним меркам) патриотическая позиция (например — ряда писателей и историков-«русистов») и позволяла тогда продолжать держаться коммуно-советскому строю и, что гораздо страшнее, и сегодня пытается убеждать Россию оставаться как бы находящейся меж двух стульев: им вроде бы дорога и Россия Пушкина, Тютчева, Достоевского, Чайковского и Столыпина, но — в то же самое время — и их полный духовный антипод, «Россия» Советская!
Но нельзя одновременно служить сразу двум «господам» — Богу и дьяволу, но ведь именно идеологией последнего всегда и оставалась последовательная «программа построения коммунизма», а отсюда — и вся идеология, и вся политика (и внутренняя, и внешняя) государственного образования под названием СССР.
Другое дело, что не менее реальная внутренняя, подспудно добрая и во многом всё еще остающаяся христианской воля русского народа столь же неизменно оказывалась той несокрушимой скалой, о которую и при советском режиме десятилетиями разбивались жесточайшие волны безбожного большевицкого атеизма.И тем не менее — меж двух стульев не усидишь!
Нужно выбирать более естественную жизненную «позицию», способную дать стране возможность подлинно реально-практически действовать, и выбор такого единственно живого пути есть выбор только духовно-религиозный, и это — прежде всего! Ибо еще Христос сказал: «…не заботьтесь и не говорите: “чт; нам есть?” или: “чт; пить?” или: “во что одеться?”. Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мф. 6, 31—33).
И пока мы не решим этой тяжелейшей задачи выбора нашего истинного, евангельского, православного и именно поэтому подлинно русского, а не реликтово-советского пути, мы не решим ничего!

Всем должно быть ясно: строить новую Россию при существующем и поныне раздвоении общественного сознания и при двойной системе национально-государственных ценностей невозможно!
Ибо каждый из наших сограждан, остающийся настроенным все еще «по старинке» прокоммунистически, а отсюда — постоянно пребывающий в неверии и злочестии, «сам, — по словам Ив. Ильина, — опустошает свою душу от всех Божественных зовов, желаний и побуждений» , в нем «смолкает голос совести, и люди становятся бессовестными» ; и, как следствие, во многих «исчезает воля к качеству на всех путях жизни, и люди предаются всем порокам, скверно работают и создают одно плохое (плохое искусство, плохую жизнь, плохие дома, плохой хозяйственный продукт)» . При этом параллельно «отмирает чувство ранга, и все начинают посягать на все. Любовь уступает место ненависти, знание подменяется и снижается, воспитание становится развращением. В душах не остается чувства ответственности. И вся жизнь наполняется жестокостью, страхом, бесстыдством и нуждою... Классовая, расовая (национальная) и партийная ненависть должны быть преодолены. Сделать это мы должны, потому что мы христиане. Великую и сильную Россию невозможно построить на ненависти — ни на классовой (социал-демократы, коммунисты, анархисты), ни на расовой (расисты, антисемиты), ни на политически-партийной...» .
Однако — кто же пытается ныне помочь русскому человеку понять эти, казалось бы, самые простые истины, доказанные к тому же всей несчастной судьбой нашей страны на протяжении последнего века? Кто стремится рассеять остаточный коммунистический морок в душе русского народа?
Всё еще почти не слышно их голосов.
Молчит и интеллигенция, претендовавшая некогда на то, чтобы быть народной совестью и первейшей народолюбицей. И это весьма показательно: исчезновение чувства духовной ответственности характерно ныне не только для, так сказать, «рядовых» наших граждан — менее образованных и вовсе неискушенных в перипетиях политической истории.
О высшей степени духовного неблагополучия нашего общества весьма свидетельствует и тот факт, что даже в относительно, казалось бы, «свободомыслящей» среде деятелей культуры точно так же сохраняется удивительное нравственное равнодушие к присутствующему пока в нашей жизни «культурному наследию» коммунистического прошлого (настолько, видимо, крепко въелся в них дух постоянно сопутствовавшего им прежде — день изо дня, десятилетие за десятилетием — их подсоветского коллаборационизма, постоянной полуправды всего их творчества и бытия в целом) .
От подпевания тоталитарному сталинизму — к сегодняшней давке у кормушек в меру «демократствующих» (на потребу дня) «властей предержащих»! Именно таков и поднесь всё еще остающийся естественным, без каких-либо совестливых рефлексий, жизненный путь для немалого числа представителей российской интеллигенции (в том числе и для «представителей культуры»).
Недаром, вспоминая в связи с этим о временах сталинизма, «о любви к Сталину» и ее тяжких последствиях для душ многих прежних граждан СССР, начинавший именно в ту пору свой нелегкий литературный путь Виктор Астафьев как-то заметил (еще в 1983 году): «…Богу вам всем надо молиться, что время и мы избавили вас от этой любви, которая страшнее проказы, но что-то наш унизительный и подлый пример мало на кого подействовал и мало кого отвратил от земных богов: так [и] “жадные толпы у трона” не поредели, так и не перевелась омерзительная привычка получать, точнее, подымать хлеб из придорожной пыли, брошенный туда земными творцами…»
Но разве и сегодня не наблюдаем мы порой той же «омерзительной привычки» — и даже в той же «культурной среде»?


                О рабстве большевицкой «свободы»

Как известно, духовная позиция Церкви при оценке ею лживой коммунистической идеологии всегда оставалась — неизменно и последовательно — отрицательной. Именно прекрасно зная об этом, большевики и пытались любыми способами уничтожить эту, обличавшую их самим своим существованием и столь ненавистную им Церковь — как единственно истинную наследницу Святой Руси в современной России.
Ныне же, пытаясь использовать «патриотические» лозунги (в том числе и собственно церковно-патриотические идеи), они порой готовы объявить себя чуть ли не друзьями Православия, если даже не «православными», не останавливаясь при этом перед тем, чтобы идти на измену своей же, непосредственно и изначально атеистической идеологии.
Полное отмежевание России от коммунистической антихристианской лжи — вопрос, остающийся, к сожалению, все еще до конца не решенным и поистине животрепещущим. Ведь и до сих пор, как с горечью пишет протоиерей Владислав Свешников, «несмотря на множество уроков, полученных нашим народом за столетие, по-видимому, время... полного осознания еще не наступило, уроки не пошли впрок, кроме некоторых, и то отчасти, и то не для всех...
Самое поразительное, что до сих пор ни миром, ни нами не усвоены уроки векового большевизма, и не только не усвоены, но даже не до конца названы. Еще не обозначены во всей полноте ни его идеологическая отвратительность... ни его государственно (противо-государственно)-демагогическая практика... ни его фальшивый патриотизм, на наживки которого ловились многие простые души, любящие родину» . Ибо, по сути, «русский коммунист — русский только по анкете. Не омывший слезами покаяния свой партбилет и не сжегший его потом в печке, он продолжает оставаться в рядах цареубийц, а тем самым — и нерусским» . Дальнейшее же «изжитие социализма и коммунизма означает, прежде всего, преодоление обществом идеологического типа сознания, которое по своей нравственной природе является рабски-холуйским, с нежеланием истинной свободы» .
В основе подобного типа холуйского сознания всегда лежит наглое отвержение единственно подлинного нашего Господина — нашего Бога и Творца, лишь по отношению к Которому и позволительном человеку быть «рабом»! Только такое «рабство» и признается дозволенным (и даже обязательным) в христианской системе ценностей, ибо истинное человеческое достоинство проявляется, прежде всего, в нашей способности становиться «рабами Божьими» — никогда при том, как учит Церковь, не становясь “рабами человеков” (1 Кор. 7, 23)!
Однако долгие десятилетия Россия жила духом совсем иного — исподволь разлагающего общественную нравственность богопротивного рабства коммунистической системы. Овладевший частью русского народа дух богоборчества — вот самая главная, если не единственная, причина всех долгих — и прошлых, и нынешних — разрух и нестроений в России. И потому цитировавшийся чуть выше пастырь с полным правом заключает о разрушительной для страны роли большевицкого антихристианства: «...все наши развалы (экономический, политический, социальный кризис самосознания и другие) имеют своим источником нравственный развал, который, в свою очередь, вызван страшным духовным кризисом — безбожием» .
За коммунистического типа безбожием неизменно — всегда и повсюду — стоит, как точно заметил Ив. Ильин: «соблазн большевицкой “свободы”, — “свободы” от Бога, от Духа, от совести, от чести, от национальной культуры, от Родины» , то есть совершенно ложного понимания свободы как таковой, основанного, в свою очередь, на рабском ощущении бытия, на рабском жизнечувствии.
По сути, известный большевицкий лозунг с призывом к революционному объединению «трудящихся масс» обращен отнюдь не к  человеку-гражданину, призванному самим процессом бытия не только к труду, но и ко вполне при том положительному духовному самоопределению, духовно ответственной и сознательной причастности к системе общественных нравственных ценностей… Нет! Лозунг этот на самом деле провокационно взывает только к асоциальному люмпену, примитивно мыслящему и столь же примитивно чувствующему, безудержно завистливому и безбожно озлобленному, а потому легко отзывающемуся на демагогические призывы большевизма к якобы «справедливому» грабежу и легко сбивающемуся в разбойничьи стаи — так называемые «революционные массы».
По сути, гораздо точнее лозунг этот звучал бы как «Рабы всех стран, объединяйтесь!»
Прекрасным образцом такого рабского сознания предстает перед нами сам главарь большевизма — Ленин, чье, например, последнее крупное сочинение 1917 года «О государстве» поражает своей бесплодностью, практически — полной беспредметностью и мертвенным «марксистским» (то есть абсолютно нереалистичным) начетничеством. И потому с полным правом все тот же Ив. Ильин говорил о ней, что «эта книга написана умственным рабом, о котором пророчески сказано у Аристотеля: “раб от природы тот, кто приобщен разуму лишь настолько, чтобы понимать чужие мысли, но не настолько, чтобы иметь свои”… И вот Ленин, раб от природы… готовя русскому народу и всему миру невиданное в истории нападение и государственное порабощение, является нам как одержимый волевым зарядом и жаждою власти политический разбойник…
Ленин много читал, но “многознание не научает иметь ум” (Гераклит)… Он был типичный полуинтеллигент, усвоивший себе уклад сектанта-начетчика… “Мир”, с которым он считался, был его бредовый мир, выкроенный по Марксу. В этом мире не было ни добра, ни чести, ни благородства.  И сам он жил звериным чутьем, волевым властолюбием и выдумками Карла Маркса. И нужна была вся духовная слепота наших дней, чтобы объявить его “планетарным гением”…» .
Рабство духа — непременное условие для принятия человеком любого разрушительного (и для общества, и для отдельной человеческой личности) революционного учения типа коммунистической утопии; причем такое учение тем более оказывается соблазнительным, что оно всегда предпочитает поначалу рядиться в одежды «ангела светла», прикрываясь идеями социальной справедливости и социального прогресса.
Истинно же — духовно — свободный человек, обладающей хоть малейшей долей самоуважения, никогда не примет ни заложенного в основе коммунистической идеологии начетнического догматизма, ни безбожного нигилизма, ни злобной зависти, ни всеподавляющего тоталитаризма; не примет он ни всеобщей мертвящей уравниловки — под видом справедливости, ни всеобщей стадности — под видом коллективизма.
И, однако, много десятилетий наша страна жила именно в таком рабском состоянии! Что же способствовало утверждению коммунистической власти в России?
Обратимся вновь к конкретным и емким определениям Ив. Ильина, отвечающего на этот вопрос так: «…для этого первым и основным условием было сложившееся и окаменевшее безбожие в душах людей, вера в Бога угасла, вера осталась пустою и ждала нового “откровения”, и это новое “откровение” пришло в виде дедуктивной человеческой выдумки, подброшенной ослепшим народам в образе “научного марксизма”, “диамата”, “истмата” (т. е. большевицких псевдонаучных понятий «диалектического» и «исторического» материализма), “ленинизма”, “сталинизма” и прочих противоестественных и гибельных изобретений, — сущее торжество глупости над мудростью…
Понятно, что веровать во все эти выдумки ни один человек с живым духом и образованием не мог. Это есть вера для полуинтеллигента или почти не интеллигента, для “раба от природы”» . Логическое же завершение этих размышлений над феноменом коммунистической идеологии звучит следующим образом: «Итак, вот общая и основная черта, свойственная коммунистам в России и на Западе: это люди, утратившие веру в Бога и неспособные к самостоятельному мышлению, исследованию и миросозерцанию. Их мышление авторитарно, полуобразованные или почти необразованные, эти люди раз и навсегда заполнили свою умственную пустоту чужими трафаретными формулами. …
Вторая, общая и основная черта всех коммунистов: это люди, чувствующие себя обойденными, неустроенными, подавленными и не прощающие этого никому; они предрасположены к зависти, ненависти и мести и ждут только, чтобы им указали, кого им ненавидеть, преследовать, истреблять и замучивать…
Третья общая черта всех коммунистов: это люди, жаждущие власти, господства, командования, социального и политического первенства. Эта потребность в них настолько сильна, что они освобождают себя от всяких законов и удержей… И государственное правление их, построенное на терроре, попирает все законы совести, чести и человечности» .
И вот окончательная итоговая оценка сущности коммунистического феномена, — сущности никогда не меняющейся и не могущей никогда и никак измениться (о чем порой наивно забывают сегодня некоторые наши, патриотически настроенные, граждане — даже, случается, и в церковной среде! — готовые порой, из тактических соображений, на объединение с коммунистами в противостоянии нынешнему распаду страны): «Все это можно было бы выразить так: это люди, инстинктивно разнузданные и дерзающие, душевно ожесточившиеся, а духовно омертвевшие. Или иначе: биологически это индивидуализированные люди, а духовно — полулюди, опустившиеся на низшую ступень первобытного всесмешения» ...
А из этого проистекает и сама форма организуемой коммунистами социально-политической жизни в каждой захваченной ими стране — в виде безбожного тоталитарного государства; оно всегда  и везде «становится для них основной формой политического бытия. Оно дает им сразу: плен мысли, порабощение воли; развязание зависти, ненависти и мести; упоение грабежом и произволом; санкцию безбожия и всяческое первенство. Оно дает им иллюзию всемогущества, за которою скрывается подлинное рабство — рабство вверх и рабовладение вниз» .

   
                Церковь о большевизме: «предтечи антихриста»

Казалось бы, сегодня Россия во многом уже распрощалась со всеподавляющей идеологией коммунизма, постепенно переходя к «демократическим» формам политического бытия, якобы исключающим любые формы недавнего большевицкого «рабства» и обкомовско-райкомовского «рабовладения». Однако сама реальная российская жизнь — и духовная ее сторона, и равно материальная — не дают нам никаких оснований к подобному прекраснодушному оптимизму; и это в равной степени относится как к наблюдаемым в сознании части граждан реликтам коммунистического прошлого, так и к той сути и даже формам нынешнего общественного строя, который лишь с весьма большой натяжкой можно назвать «демократическим», а уж антирусским-то — с полным правом!
Ведь, наряду с состоянием государственной экономики, не менее сегодня прискорбно и духовно-идеологическое состояние российского общества… И состоянием этим «государство» (в лице соответствующих государственных структур) явно не интересуется — как обществу фактически пока чуждое, если вообще не враждебное.
При этом чрезвычайно показательно полное равнодушие власти и к былому, но все еще продолжающему оставаться чрезвычайно цепким и ядовитым, наследию коммунистической идеологии.
Явное нежелание ведущих представителей нынешних властных структур России расстаться с фантомами антироссийского большевизма (порой даже представленными в псевдодемократической упаковке) объясняется, конечно же, как генетической родовой связью нынешних «сильных мира сего» со столь удобной для них его бездуховностью, так и — главным образом — тем, что (как уже не раз здесь говорилось) рыночные реформы были нужны ей вовсе не для преодоления «красного» марксистского наследия и отнюдь не для строительства принципиально «антикоммунистической» экономики, а только для того, чтобы еще больше расширить власть правящей номенклатуры КПСС, «конвертировав» ее из политической в экономическую… И вот, как замечает современный российский историк, «когда это разграбление удалось, то остается лишь сохранять “статус кво”, примирить — и в государственной символике… “белых” с “красными” и ограбленных с грабителями. <…> Потому что символы… это не безобидная вещь: это точки приложения духовных сил, добрых и злых, которые через эти символы — как через окна, двери, форточку, — входят в нашу жизнь и, соответственно, влияют на нее. И, конечно же, это продолжение нашей национальной катастрофы во многом, если не в первую очередь, объясняется тем, что работа тех злых сил не была большей частью нашего народа осознана и преодолена. И поэтому эти силы действуют в нашей жизни и сегодня» .
Отрава догнивающего большевицкого советизма все еще бродит в крови многих, обманутых им и духовно изнасилованных русских людей; и именно многим наследникам КПСС, остающимся и поныне во власти, нынешний, все еще продолжающийся посткоммунистический сон значительной части нации — на руку в первую очередь!
Именно поэтому первостепенной же задачей при начале возрождения подлинной России остается христианское просвещение российского народа и всемерная помощь ему в уяснении антинародной идеологии коммунизма.
При этом всемерно следует предостеречь граждан России и от соблазна «псевдосвободы» в виде идейных, не менее демагогичных и не менее лживых, побрякушек так называемой «демократии» — рядится ли она в нагло-шутовские одежды ельцинского типа или же в «классические» (более внешне-корректные) западные — в духе своего рода «просвещенного эгоизма»: и в том, и в другом случае она остается — чаще всего — в основе своей столь же безбожной (в масштабах общегосударственного бездуховного «плюрализма») и столь же опасной для любой православной страны!
И в этом смысле, как и раньше, именно живое слово православных пастырей остается естественным нашим руководством при оценке и прошлого, и сегодняшнего характера коммунистической идеологии и практики в целом.
Но что же говорят представители православного российского священства по этому поводу сейчас? Каков, окончательный, по сути, приговор большевицко-советской идее, который Церковь и может, и должна громогласно заявлять как «в миру», так и с амвона храма, — тем более, в условиях нынешнего постепенного освобождения России от коммунистической лжи?
Послушаем, например, петербургского, вполне «народного» протоиерея Василия Ермакова, обращавшегося к своим прихожанам в одной из проповедей, произнесенных им в 1994 г. — и именно на эту тему, так: «При власти большевиков церковь в течение семидесяти лет подвергалась гонениям; особенно это относится к первым десятилетиям преступной власти, когда священнослужителей и просто глубоковерующих топили в баржах, расстреливали, истязали. А в священном для каждого русского месте, в Кремлевской стене замуровывали прах умерших бандитов, повинных в смерти сотен тысяч православных людей, как бы в назидание народу: вот, мол, какая им честь…
А как сегодня мы относимся к тем «сильным мира сего»?.. Людской суд над ними, над их памятью свершился уже, но впереди еще — Страшный суд. В сущности, они уже получили воздаяние: даже земля их не приняла и только пепел их замурован… И придет время, вырвут оттуда прах и рассеют по ветру» .
В другой своей проповеди этого же времени отец Василий подчеркивал сознательный антихристианский характер большевизма, то есть попросту его бесовскую сущность: «…на священников в разные времена направляются силы зла. По священникам наносят первый удар. Так было в революцию 17 года.  Главная революционная власть ежедневно требовала отчета, сколько уничтожено священнослужителей. До революции священников было 160 тысяч, осталось 40 тысяч. А где же 120 тысяч:? <…> И в двадцатые, и в тридцатые годы нашего XX века казалось, что нет уже Святой Руси. На глазах, казалось бы, равнодушной публики продолжали закрывать те немногие, еще оставшиеся храмы; популярные писатели высмеивали образ священнослужителя, а отмеченные славой поэты клеветали на Христа. <…>
Казалось, дьявол празднует тризну, и уже не осталось больше верующих, но вот грянул трагический 41-й год. Началась война. Ее тотчас нарекли Отечественной… Вслед за Отечеством заговорили о патриотизме, затем и о русских людях, — вспомнили и о таком понятии! Затем, когда уже совсем до беды дошло и немцы вышли к Волге, — “вспомнили” о Церкви, о Православии, позволили избрать Патриарха. Так все ожесточенные планы большевиков оказались перечеркнуты Крестом Господним — теми неимоверными страданиями русских людей, вынесших войну на своих плечах… Кто-то с верой принимал эти мучения, видя в них искупительный подвиг русского человека; кто-то с проклятиями, с ожесточением, с ненавистью в душе. Но поворот в духовной жизни народа начался…»
Отец Василий нередко особо подчеркивал, что преследование Церкви осуществляли в ту пору отнюдь не только иноверцы или атеисты-безбожники, но и бывшие русские, переставшие, однако, быть ими после отречения от веры отцов; известнейший ныне священник так и говорит: это были те, кто «отреклись от веры отцов и дедов, точнее, — предков своих и пошли за красным знаменем. И ныне идут и орут под тем же кровавым знаменем красным», с которым они раньше «громили Церковь, Православие и вековые устои. И чт; кричат, — слышим, это не ушло. Эти люди не осознали правды искупления, а именно — во имя чего все это совершалось» .
Завершает же свою проповедь петербургский протоиерей вполне закономерным и справедливым утверждением: «Спросим теперь, а кто виновен в нынешнем развале? Себя они виновными не признают. То, что они явились этой разрушительной силой, не хотят считать, ибо бесчестие, унижения и трагедия прошлого еще не коснулись их ожесточенных сердец. Они хотят не искупления, а демонизма…. Они снова хотят утопить русский народ в потоках крови. <…> И вновь нападки на священников и священство. Но помните, русские люди, что Православие и Россия — неотделимы! Нет России без Православия!»
В дополнение ко всем этим гневным, но совершенно справедливым обличениям дьявольской сущности коммунистической идеологии и политической практики большевизма, а также отвечая на вполне резонный вопрос протоиерея Василия: куда же пропали 120 тысяч российских священников? — стоит привести здесь несколько цифр, процитировав всего лишь одну фразу из вполне официального документа. Вот этот текст: «По данным Правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, в 1937 году было арестовано 136. 900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85. 300; в 1938 году арестовано 28. 300, расстреляно 21. 500» . И это — краткая сводка итогов большевицких преступлений (то есть преступлений «великого и славного» «советского строя» во главе с «дорогим и любимым товарищем Сталиным») всего лишь за два страшных палаческих года! А сколько их было на протяжении  прошлого века…
Так что ответ здесь оказывается самый простой и обычный: все эти 120 тысяч священников, как и миллионы других граждан России, были убиты духовными отцами нынешних продолжателей их коммунистического «дела» — всяких Зюгановых, Купцовых, Анпиловых, Лимоновых (впрочем для последнего «красная», «большевицкая» идеология есть всего лишь одна из игровых, хотя и во многом вполне искренних, форм его, во многом декадентского, бытия) и всех, иже с ними…
Относительно же общего числа репрессированных коммунистами-сталинистами граждан СССР за период только, например, 1930-х — начала 1950-х годов можно привести следующие уточненные за последнее время данные (впрочем тут учтены лишь «официально» засвидетельствованные органами НКВД цифры жертв, а сколько русских людей умучено большевиками без всяких «документальных свидетельств» — известно одному только Богу) — как пишет современный историк: «Согласно архивам НКВД, за период самых жестоких репрессий 1937—1938 гг. было арестовано 1,6 миллиона человек, из них 87 процентов по политическим мотивам, а общее население тюрем, трудовых лагерей и трудовых колоний… выросло с одного миллиона в начале 1937 г. почти до двух миллионов в начале 1939 г. А если к ним добавить людей, отправленных в ссылку и проживавших в специальных поселениях, то общее количество репрессированных приблизится к 3, 5 миллиона человек… За этот же период времени более 680 тысяч человек были приговорены к смертной казни за так называемую “контрреволюционную и антигосударственную деятельность”. А за весь период 1930—1952 гг. число казненных составило 786 тысяч человек … Если учесть общее количество населения, приведенное в засекреченных в свое время данных переписи 1937 г., то окажется вполне вероятным, что только за период самого острого голода 1932—1933 гг. погибло около 5—6 миллионов человек, в основном крестьян. А вместе с жертвами репрессий 1930-х гг. общее количество жертв приближается к 10—11 миллионам человек… общее количество заключенных в советских лагерях и тюрьмах на январь 1941 г. составляло приблизительно 3, 3 миллиона человек, а к январю 1953 г. оно увеличилось до 5, 5 миллиона.
Эти цифры меньше оценок, сделанных западными историками во времена, когда архивные материалы были недоступны. Но они не становятся от этого менее ужасными… если представить себе все горе, все те беды и физические страдания, выпавшие на долю этих несчастных и скрытые за указанными цифрами, то можно без труда увидеть, что эти два с половиной десятилетия были для советских народов периодом невиданных мучений» .
Всю эту скорбную статистику человеческих мук и смертей можно пополнить также данными, имеющимися в уникальном большевицком документе сугубо «внутреннего пользования» — в секретной справке Берии о числе расстрелянных «врагов народа» из всех слоев населения, специально подготовленной им для Сталина: с 1919  по 1930 год коммунистами было расстреляно 2,5 миллиона, а с 1930 по 1940 год — 892 тысяч 985 человек!
И только, вероятно, житейской усталостью, прискорбным нравственным равнодушием, а также зачастую незнанием всех подобных преступных фактов прежней большевицкой истории, нарочито культивируемым госаппаратом и продажными СМИ (почти  все, все они так или иначе в прошлом были связаны с правящей посткоммунистической средой!), можно объяснить, что основоположники советского коммунизма до сих пор не преданы нами окончательному проклятию и что памятники им — убийцам миллионов русских, прибалтов, поляков, чехов (список этот можно продолжать и продолжать!) все еще оскверняют площади российских городов.
Только все еще длящимся духовным сном нации следует объяснять и тот факт, что современные исповедники насквозь лживой коммунистической идеологии (всегда, неизменно  приводившей всех только к мукам и крови), — идеологии, обрекшей страну за последнее столетие уже на двукратное полное разорению, продолжают, как ни в чем не бывало, свою лукавую политическую деятельность — вместо того, чтобы находиться на известных «нюрнбергских скамьях», но не Германии, а России, — как нынешние проповедники всё той же своей антироссийской (в стратегическом плане) и античеловечной, преступной — по своей практике, залитой кровью миллионов жертв, политической доктрины.
А ведь именно такова общая христианская православная оценка феномена коммунизма, данная, в частности, в сборнике преимущественно церковных текстов историко-политического характера, изданном в 2004 году по благословению Святейшего Патриарха Алексия II.
На страницах этого, санкционированного высшей церковной властью России сборника приводятся, в частности, такие весьма жесткие слова осуждения мирового коммунистического соблазна: «Хотя одна из мировых сатанинских идеологий — фашизм — была осуждена мировым сообществом на Нюрнбергском процессе в 1946 году, и на сегодняшний день как партия и идеология ни в одной стране мира официально не регистрируется и голоса не имеет, коммунизм, будучи разновидностью фашизма, проявивший себя главной античеловеческой антихристианской силой, вставшей на путь уничтожения не только собственного народа (т. е. русского), но и всего человечества, унесший десятки миллионов жизней ни в чем неповинных людей, по сей день рядится в личину патриотизма и праведности.
И Россия должна выдвинуть главную оценку всей деятельности коммунизма как вселенского зла для международного осуждения» .
И поныне вопиюще недостаточная степень общественного осуждения у нас коммунистической идеологии констатируется также еще в одном историко-аналитическом издании, где указываются и некоторые причины такого положения: «…В Германии немцы, узнав всю правду о преступлениях гитлеризма, в ужасе отшатнулись от нацистской идеологии, покаялись… в соучастии, равнодушии и неведении (нежелании ведать!) И сразу же сделали редких неонацистов маргиналами…
В России этого не произошло. Последние десять лет мы имеем красный парламент… коммунистические лидеры… славословят Ленина, чтят память Сталина; труп большевицкого вождя до сих пор не предан земле, покоится в мавзолее, словно ждет своего часа; среди толп, шатающихся с портретами лысого и усатого учителей-основателей, всё чаще встречаются молодые лица. Многих людей страшат перемены, пугают реформы… необходимость проявлять инициативу, побеждать в конкуренции. Происходит бегство от свободы с ее неизбежной спутницей — ответственностью. Такая ситуация в сочетании с амнезией — утратой памяти у старшего поколения… и историческим невежеством, отсутствием знаний у молодого поколения создает благодатную почву для мифов о былом величии страны, порядке и справедливости при коммуно-советском режиме… Следовательно, социальная “рецептура” по необходимости должна включать в себя память об искалечившем судьбы и души нескольких поколений соотечественников большевицком тоталитаризме — страна не может позволить себе забыть об историческом тупике, в котором она оказалась на долгих семь десятилетий.
Не осудив со всей определенностью коммунистический режим от Ленина до Андропова-Черненко включительно как преступный, палаческий, не испытав очистительного воздействия собственного Нюрнберга, Россия упускает свой шанс — возможность покаяния...»
То, что коммунисты, с их изначально революционной практикой чисто фашистского толка, смеют порой еще обижаться на подобные определения, неудивительно — трудно найти в человеческой истории партию более бессовестного и лицемерного типа. Удивительно другое: как до сих пор русский народ не поставил ееее идеологию вне закона — как человеконенавистническую и предельно кровавую (и в теории, и ина практике), сразу же показывающую всем свой смертельный оскал, тут же неизменно и проявляющую себя таковой, когда для этого предоставляются подходящие исторические условия.
Даже порой напротив — как только кто-то начинает вновь обращать внимание общества на прежние преступления советского государства против его граждан, тут же начинают раздаваться голоса, призывающие забыть, умалить или даже поставить под сомнение всю правду о коммунистических зверствах, стремясь их к тому же порой списать на необратимость и «издержки» исторического процесса — вне приложения к нему каких-либо нравственных категорий. «Сколько можно вспоминать… зачем бередить… да и вообще в других странах убивали не меньше… это не способствует единению народа…» — и т. д. и т. п. …
Как пишет по этому же поводу один из современных историков преступлений коммунистической власти, «современная пропаганда набирает силу, действуя гораздо изощреннее, более тонко, пытаясь оправдать и обелить коммунистов и большевицкую систему в целом. Она уже не может отрицать многих преступных, кровавых страниц нашего советского прошлого. Сегодняшние политические пропагандисты, показывая на первый взгляд вроде бы правдивую историю, умело жонглируют фактами, смещают акценты, преуменьшая преступную роль того или иного лидера великой большевицкой авантюры. Делается все для того, чтобы повлиять на живую память старшего поколения и снова увлечь молодежь в коммунистический водоворот смерти» .
И поэтому пока на месте ленинского мавзолея или на бывшем месте памятника «железному Феликсу» (или пусть где-нибудь в другом месте) нами, всем народом, не будет воздвигнуто памятника «Жертвам коммунизма» — как итога общенародного же окончательного осмысления всей отвратительной сути коммунистической идеологии и как явного свидетельства духовного прозрения всей России, до тех пор добиться серьезных перемен в нашей жизни нам не удастся…
Именно потому ныне и следует еще и еще раз свидетельствовать о всех фактах бесчеловечной большевицкой практики в истории захваченной ими России — с необходимой полнотой и фактологической достоверностью, в то же время с исторической объективностью отмечая, что в условиях развязанной ими братоубийственной гражданской войны и противоположная сторона не всегда оставалась достаточно гуманной.
Впрочем, таких вопиющих зверств и такого попрания самого духа Божия в человеке «белое движение» никогда не знало, ибо как присущая его представителям естественная человеческая порядочность (воспитанная в них и давней традицией российского патриотизма, и Церковью, и русской культурой), так и свойственные подлинно русскому гражданину понятия чести и совести, его вера в Бога и вполне осмысленная любовь к своему Отечеству (при живом чувстве христианского долга перед ним) — всё это, как правило, не позволяло «белым» переходить черту обычной естественной человечности. И в целом таких повсеместных эксцессов страшных, запредельных для нормального человеческого сознания злодеяний, подобных тем, что творили в России оккупировавшие ее большевики, «белое движение» не знало...
Чтобы не показаться голословным, здесь можно предложить читательскому вниманию несколько свидетельств того, как проходил, в частности, начальный этап большевицкой борьбы местных ВЧК за «революционную правду», а также какими методами осуществлялись в период Гражданской войны «защита прав трудового народа» и его движение к «мировой революции» — как к «счастью всего человечества».
Свидетельства эти собраны в хорошо известной (по крайней мере — историкам) книге С. Мельгунова о коммунистическом «красном» терроре и о его поистине обычном «классическом» стиле — вполне в духе Гестапо, Освенцима или Майданека, а  в чем-то, пожалуй, и похлеще!
Тем, кто еще не излечился от наивной веры в насквозь лживую «правду» и в якобы духовное благородство ВКП(б)—КПСС—КПРФ, можно рекомендовать поподробнее ознакомиться с этим историческим источником (хотя особо нервным читать эту книгу не советуем); вообще же было бы весьма полезным прочитать ее каждому современному гражданину России, чтобы у него не осталось сомнений в полном духовном братстве коммунистов той поры и нацистов — поры чуть более поздней...
Вот, например, что застала Добровольческая армия в Киеве, временно выбив оттуда большевиков в августе 1919 года (данные эти были тогда же собраны официальной комиссией по расследованию зверств коммунистических «чрезвычаек», или так называемой «комиссией Рерберга»), — коснемся хотя бы описания одного из мест расправы большевиков с «враждебными элементами».
«…Весь цементный пол большого гаража (дело идет о «бойне» губернской Ч.К.) был залит уже не бежавшей вследствие жары, а стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками. Все стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи. Из середины гаража в соседнее помещение, где был подземный сток, вёл жёлоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины. Этот жёлоб был на всём протяжении до верху наполнен кровью… Рядом с этим местом ужасов в саду того же дома лежали наспех поверхностно зарытые 127 трупов последней бойни… Тут нам особенно бросилось в глаза, что у всех трупов размозжены черепа, у многих даже совсем расплющены головы. Вероятно они были убиты посредством размозжения головы каким-нибудь блоком. Некоторые были совсем без головы, но головы не отрубались, а… отрывались… Все трупы были совсем голы.
В обычное время трупы скоро после бойни вывозились на фурах и грузовиках за город и там зарывались. Около упомянутой могилы мы натолкнулись в углу сада на другую более старую могилу, в которой было приблизительно 80 трупов. Здесь мы обнаружили на телах разнообразнейшие повреждения и изуродования, какие трудно себе представить. Тут лежали трупы с распоротыми животами, у других не было членов, некоторые были вообще совершенно изрублены. У некоторых были выколоты глаза и в то же время их головы, лица, шеи и туловища были покрыты колотыми ранами. Далее мы нашли труп с вбитым в грудь клином. У нескольких не было языков. В одном углу могилы мы нашли некоторое количество только рук и ног. В стороне от могилы у забора сада мы нашли несколько трупов, на которых не было следов насильственной смерти. Когда через несколько дней их вскрыли врачи, то оказалось, что их рты, дыхательные и глотательные пути были заполнены землей. Следовательно, несчастные были погребены заживо и, стараясь дышать, глотали землю. В этой могиле лежали люди разных возрастов и полов. Тут были старики, мужчины, женщины и дети. Одна женщина была связана веревкой со своей дочкой, девочкой лет восьми. У обеих были огнестрельные раны…
Тут же во дворе среди могил зарытых нашли мы крест, на котором за неделю приблизительно до занятия Киева распяли поручика Сорокина…
В уездной Чека было то же самое, такой же покрытый кровью с костями и мозгом пол и пр. В этом помещении особенно бросилась в глаза колода, на которую клалась голова жертвы и разбивалась ломом, непосредственно рядом с колодой была яма, вроде люка, наполненная до верху человеческим мозгом, куда при размозжении черепа мозг тут же падал…» .
А вот не менее истинное свидетельство о «прогресивной» революционной деятельности большевизма (во имя грядущего «счастья всего человечества»), оставленное нам киевлянином той поры — будущим замечательным писателем Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, опубликованное им в газете «Киевское эхо» после ухода в 1919 году (увы, временного) «красных» из Киева: «…Последнее, заключительное злодейство, совершенное палачами из ЧК, расстрел в один прием 500 человек, как-то заслонило собою ту длинную серию преступлений, которыми изобиловала в Киеве работа чекистов в течение 6-7 месяцев.
Сообщения в большевицкой печати дают в Киеве цифру, не превышающую 800-900 расстрелов. Но помимо имен, попавших в кровавые списки, ежедневно расстреливались десятки и сотни людей. Большинство этих жертв остались безвестными, безымянными… Имена их Ты, Господи, веси…
Кроме привлекшего уже общественное мнение застенка на Садовой, 5, — большинство убийств производилось в темном подвале под особняком князя Урусова на Екатерининской, 16.
Несчастные жертвы сводились по одиночке в подвал, где им приказывали раздеться догола и ложиться на холодный каменный пол, весь залитый лужами человеческой крови, забрызганный мозгами, раздавленной сапогами человеческой печенью и желчью. В лежащих голыми на полу стреляли разрывными пулями, которые целиком сносили черепную коробку и обезображивали до неузнаваемости…
…Отсылка в ужасный подвал также часто практиковалась как особый вид утонченной пытки. Пытаемого держали голым на холодном и скользком полу под прицелом и “неудачными” выстрелами час и более… И как часто бывало, что после этого молодые и цветущие люди возвращались в камеру поседевшими стариками, с трясущимися лицами и помутневшими глазами…
…В “работе” чекистов поражает всеобщая исключительная бесцеремонность с живым человеческим материалом. В глазах заплечных дел мастеров из ЧК не было ничего дешевле человеческой жизни… Нередки бывали случаи, когда людей расстреливали просто для округления общей цифры за день, для получения четного числа и т.д.
В канцеляриях ЧК постоянно велось две книги, из которых одна называлась “книгой прихода”, а другая — “книгой расхода”. В первую вносились фамилии арестованных по мере их прибытия, а во вторую — фамилии лиц расстрелянных…» .
Следует при этом заметить, что в отношении вопиющих зверств коммунистов Киев отнюдь не представлял собой какого-либо исключения. По данным упомянутой «комиссии Рерберга», «…явления эти наблюдались повсеместно. Каждая Че-ка как бы имела свою специальность.
Специальность Харьковской Чека, где действовал Саенко, было, например, скальпирование и снимание перчаток с кистей рук…
В Воронеже пытаемых сажали голыми в бочки, утыканные гвоздями, и катали… священникам надевали на голову венок из колючей проволоки…
В Царицыне и Камышине — пилили кости. В Полтаве и Кременчуге всех священников сажали на кол... В Полтаве, где царил “Гришка проститутка” в один день посадили на кол 18 монахов… Жители утверждали, что здесь (на обгорелых столбах) Гришка-проститутка сжигал особенно бунтовавших крестьян, а сам… сидя на стуле, потешался зрелищем…
В Екатеринославе предпочитали и распятие и побивание камнями. В Одессе офицеров истязали, привязывая цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колёсами лебёдок, третьих опускали по очереди в котел с кипятком и в море, а потом бросали в топку.
Формы издевательств и пыток неисчислимы… »
И наконец еще одно свидетельство — из Жития св. новомученика, архиепископа Омского и Павлодарского Сильвестра (Ольшевского): после захвата Омска большевиками в ноябре 1919 года духовный содруг адмирала Колчака «Архиепископ Сильвестр был заключен в тюрьму, где в течение двух месяцев его истязали, требуя от него покаяния. Ничего не добившись, безбожники подвергли святителя жестокой и мучительной смерти. Прибив его руки гвоздями к полу и таким образом распяв, они раскаленными шомполами прижигали его тело, а затем раскаленным докрасна шомполом пронзили сердце» .
Но не это ли «дело Ленина» — как неизменного их коммунистического божка — и сегодня защищают тов. Зюганов и его компания «верных марксистов-ленинцев» на своих краснотряпочных митинговых шабашах? И как всегда, чт;, кроме ненависти, царит на этих сборищах, и чт; принесут они нам вновь, если, не дай Бог, позволить им хоть на секунду вырваться на политические просторы России? А ведь только об этом они продолжают мечтать и сегодня.
Недаром, как пишется в «передовой» статье очередного ноябрьского номера большевицкой газеты «Правда», посвященного «Немеркнущему свету» переворота 1917 года: «…Призыв к борьбе: «Даешь новый Октябрь!» — звучал лейтмотивом всех выступлений на митинге» . Или еще не всех «врагов мировой революции» успели они распять? Или всё те же раскаленные шомпола еще зудят им руки?
И что, кроме миллионов замученных и расстрелянных в их очередных «ЧК», принесут нам сразу же (после такого их «нового Октября») современные поклонники и «верные продолжатели дела» первейшего злодея и палача России В. Ульянова — все эти Зюгановы, Купцовы и прочие митингующие «кровавотряпочники»?
Ведь и сегодня только зло, ложь и только полное неприятие Православной России господствуют в их омертвевших душах — сколько бы они ни пытались ради сомнительных политических дивидендов заигрывать ныне с религиозными чувствами нормальных русских людей и изображать свою терпимость по отношению к ненавидимой ими втайне Церкви.
Но сама жизнь показала нам, и давно уже было сказано, что «коммунизм бесчеловечен и жесток во всех своих начинаниях. Деликатный человек не сможет выбрасывать людей из квартир, экспроприировать чужую собственность, осуждать невинных, расстреливать женщин и стариков.
Коммунисты нуждаются в разнузданных и безнравственных людях, настроенных на ненависть… Вот почему коммунизм как таковой проистекает из безбожия, из безбожных воззрений; вот почему коммунисты всегда склонны к вызывающему богохульству и радикальному антихристианству… Они ненавидят Бога, Иисуса Христа и христианство. Они видят в Боге своего самого большого врага, против которого они должны вести постоянную борьбу… коммунизм есть безбожие на практике, последовательное и беспощадное безбожие. Ему нужен человек без Бога» .
Замечательный в своем роде пример сути «нравственного» состояния большевиков (на глубинном и самом откровенном его уровне, особенно ярко и нагло выступавшем в начальную пору становления советской государственности) зафиксировал в своем дневнике известный автор «Мухи-Цокотухи» К. Чуковский (заметим: то же самое сохранялось в подспудном коммунистическом цинизме — особенно среди властной верхушки —  в СССР и позднее).
Среди записей Чуковского в канун Рождества 1921 года имеется, в частности, и такая (которую, несмотря на ее обширность, всё же стоит здесь привести — в силу замечательной ее показательности духовного уровня одного из самых типичных для того времени большевицких функционеров-«комиссаров»): «3 января. Вчера черт меня дернул к Белицким. Там… был Борис Каплун… Он бренчал на пьянино, скучал и жаждал развлечений. “Не поехать ли в крематорий?” — сказал он, как прежде говорили: “не поехать ли к “Кюба” или в “Виллу Родэ”? — А покойники есть? — спросил кто-то. — Сейчас узнаю. — Созвонились с крематорием и оказалось, что, на наше счастье, есть девять покойников. “Едем!” — крикнул Каплун… Через 20 минут мы были в бывших банях, преобразованных по мановению Каплуна в крематорий… Каплун ехал туда, как в театр, и с аппетитом стал водить нас по этим исковерканным залам. К досаде пикникующего комиссара, печь оказалась не в порядке: соскочила какая-то гайка… Мы стоим у печи… и смеемся, никакого пиетета. Торжественности ни малейшей. Всё голо и откровенно. Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скрашивает места сожжения. Революция отняла прежние обряды и декорумы и не дала своих. Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах. Я пошел со Спесивцевой в мертвецкую. Мы открыли один гроб (всех гробов было девять). Там лежал — пятками к нам — какой-то оранжевого цвета мужчина, совершенно голый, без малейшей тряпочки, только на ноге его белела записка “Попов, умер тогда-то”. — Странно, что записка! — говорил впоследствии Каплун. — Обыкновенно делают проще: плюнут на пятку и пишут чернильным карандашом фамилию.
В самом деле: что за церемонии! У меня все время было чувство, что церемоний вообще никаких не осталось, всё начистоту, откровенно. Какое кому дело, как зовут ту ненужную падаль, которую сунут сейчас в печь. Сгорела бы поскорее — вот и всё. Но падаль, как назло, не горела. Печь была советская, инженеры были советские, покойники были советские — всё в разладе, кое-как, еле-еле. Печь была холодная, комиссар торопился уехать… Но для развлечения гроб приволокли раньше времени. В гробу лежал коричневый, как индус, хорошенький юноша-красноармеец, с обнаженными зубами, как будто смеющийся, с распоротым животом, по фамилии Грачёв… Наконец, молодой строитель печи крикнул — накладывай! — похоронщики в белых балахонах схватились за огромные железные щипцы, висящие с потолка на цепи, и, неуклюже ворочая ими и чуть не съездив по физиономиям всех присутствующих, возложили на них вихляющийся гроб и сунули в печь, разобрав предварительно кирпичи у заслонки. Смеющийся Грачёв очутился в огне. Сквозь отверстие было видно, как горит его гроб — медленно (печь совсем холодная), как весело и гостеприимно встретило его пламя. Пустили газу — и дело пошло ещё веселее. Комиссар был вполне доволен: особенно понравилось всем, что из гроба вдруг высунулась рука мертвеца и поднялась вверх — “рука! рука! смотрите, рука!”, — потом сжигаемый весь почернел, из индуса сделался негром, и из его глаз поднялись хорошенькие голубые огоньки. “Горит мозг!” — сказал архитектор. Рабочие толпились вокруг. Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: “раскололся череп”, “загорелись легкие”, вежливо уступая дамам первое место. Гуляя по окрестным комнатам, я со Спесивцевой незадолго до того нашел в углу… свалку человеческих костей. Такими костями набито несколько запасных гробов, но гробов недостаточно, и кости валяются вокруг… “Всё равно весь прах не помещается”. “Летом мы устроим удобрение!” — потирал инженер руки…
Инженер рассказывал, что его дети играют в крематорий. Стул это — печь, девочка — покойник. А мальчик подлетит к печи и бубубу! — Это — Каплун, который мчится на автомобиле» .
К несчастью для нашей страны и к ее позору, как и прежде, современные коммуно-фашисты — все эти защитники и потенциальные наследники подобного уровня безнравственности и, — как источника последнего, — всего страшного «дела Ленина», с его безбожной идеологией коммунизма, до сих пор имеют право (в отличие, например, от откровенных приверженцев национал-социализма в Германии) принимать участие в общественно-политической жизни ими же ранее расстрелянной, распятой, испоганенной и разрушенной России...

Ныне некоторые коммунисты — не прежней, старой еще выделки (то есть уж вовсе безродные циники-ленинцы), а их гораздо более хилые последыши (так сказать, позднейшего набора) — чрезвычайно любят изображать и чувствовать себя «патриотами», причем — чуть ли не русскими даже патриотами.
Однако патриотизм их, конечно же, не относится к собственно подлинной России, которую они вовсе не знают — как в силу их внеисторичного, убогого, советского «политпросвета», так и в силу вообще столь типичного для большевицкой среды всегдашнего вопиющего невежества): объектом их псевдопатриотической демагогии является полный антипод Русского государства, а именно — коммунистический СССР, который многие из его бывших законопослушных граждан в искреннем заблуждении считали и поныне продолжают считать своей якобы «русской» Родиной!
Что ж, и относительно различия между подлинным российским патриотизмом и патриотизмом «советского типа» у Церкви имеется духовно обоснованное и достаточно ясно выраженное мнение.
Так, касаясь, в частности, «патриотизма» современных коммунистов, один из старейших московских священников несколько лет назад высказался следующим образом: и ныне для привлечения простецов ведущие коммунистические идеологи «под видом “патриотов”... употребляют все средства, всё свое искусительное красноречие — в обещании будущих благ. Но что дали они нам — эти “провозвестники светлого будущего” — кроме разорения и духовного падения страны в большевицкую пропасть? Не они ли столько лет уничтожали истинное наше отечество — Россию, подменяя ее бесчеловечным Молохом — государством Советов? А ведь этого Молоха они и пытаются вновь и вновь выдавать за оскверненную ими истинную нашу родину — Православную Святую Русь. Но не они ли почти вконец уже и уничтожили ее? Кто расстреливал, топил, сжигал, распинал, сажал на кол и четвертовал наших пастырей и архипастырей в революционные годы?»  Это они, — продолжает священник, — «и поныне остаются духовными наследниками прежних мучителей Церкви и цареубийц... Это они — растлители и сокрушители подлинной, православной России — пытаются вновь лицемерно выступать от ее имени, называя себя “патриотами”. Чьи они патриоты? Что общего у Христа с сатаной и что общего может быть у нравственно-здорового православного россиянина с советскими безбожниками? У нас с ними разные пути и разные родины!»
Подводя затем итог коммунистической эпохи в России, тот же многоопытный пастырь свидетельствует со скорбью: «Это — кровь сонма мучеников, вопиющая к Богу, это — обездоленные дети, жены и старики, это — опустошенные души, это — и астрономическое число уничтоженных ценностей всякого рода, это — порушенные памятники народной святыни. И наше нынешнее разорение возникло не в последние только годы, но готовилось на протяжении почти восьмидесяти лет теми, кто и прежде стремились — как пытаются и ныне — выдавать себя за патриотов ими же уничтожавшейся и растлевавшейся все эти годы Руси-России... разве нам, христианам, нужно “их” государство, возможно, с более — на время — дешевой снедью (хотя откуда им взять ее?), но, как и встарь, полученной ценою крови и слез своих же сограждан? Созиждется  ли... общими усилиями с такими “подельщиками” Святая Русь? Нет и еще раз нет!. Как всегда, принесут они только междоусобные брани, зависть и злобу, классовую ненависть и еще большую нищету — вплоть до полного нашего духовного и физического распада» .
Не менее ясно высказался о большевизме как политическом оборотне еще один столичный священник: «Стремясь к захвату власти, коммунисты и в 1917 году рядились в тогу защитников Отечества. Но октябрьский переворот они совершили на немецкие деньги и тут же развязали гражданскую войну, вылившуюся в войну против собственного народа и Православной Церкви. В первую очередь уничтожались епископы, священники, монахи... Был подло убит царь, уже отрекшийся от престола. Вспомним деятелей “красной обновленческой церкви”, которые убеждали, что коммунизм и христианство — близнецы-братья. Они вскоре разделили участь православных иерархов и оказались в одной камере, а вскоре в одной безымянной могиле. Таков почерк коммунистов во всех странах. Придя к власти, они восстановят не Российскую империю, а прежний концлагерь. Коммунизм несовместим ни с патриотизмом, ни тем более с Православием...
Я священник, не мое дело давать политические рекомендации. Речь идет о духовном противостоянии [выделено мной. — Г. М.]. Невозможно поклоняться дьяволу и его слугам и одновременно считать себя патриотом и православным человеком» .
Наконец о том же самом говорил в своих проповедях и один из известнейших и почитаемых иноков-старцев России XX века — архимандрит Псково-Печерского монастыря Иоанн (Крестьянкин; 1910—2006).
Называя коммунистическую идеологию апокалипсической «тайной беззакония», он прямо и открыто призывал к духовной борьбе с нею, ибо она сама «объявила... беспощадную — не на жизнь, а на смерть — войну против всего Божественного, в чем бы и как бы оно ни проявлялось» , идя этой войной «на христианское государство, хранящее нравственный уклад народной жизни; на Христианскую Церковь, несущую слово Божественной истины; на христианскую душу... “Предтечи антихриста” уничтожили Православную Россию. Они исказили, одурачили чуждыми сатанинскими идеями народ, насаждая их возможными неправдами, лестью, обманом, кровью, вытравливая правду Божию из сознания народного... Народ Божий — православные христиане... должны повести “брань” с богоборцами и лжеучителями, принадлежащими царству тьмы» .
Глас истинных пастырей наших, стремящихся жить по заветам великого сонма Святых Новомучеников Российских, обличает все еще продолжающуюся у нас большевицкую ложь . И такое церковное обличение — отнюдь не политика, а слово, утвержденное на незыблемой Правде Божией.
Чрезвычайно показательно, что именно с таким правдивым христианским словом о предательской сути большевизма обратился к русскому народу вскоре же после Октябрьского переворота — уже 11 ноября 1917 года — Всероссийский Поместный Собор, выступивший с особым посланием в связи с обстрелом бунтовщиками Московского Кремля. Скорбя о «великой междоусобице», начавшей охватывать всю страну, члены Собора со всей определенностью заявили тогда: «Вместе с кремлевскими храмами начинает рушиться все мирское строение державы Российской… Для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует Родины и ее святыни. Они становятся изменниками Родины, которые чинят неслыханное предательство России и верных союзников наших. К нашему несчастью, доселе не народилось еще власти воистину народной, достойной получить благословение Церкви Православной» .
И, как это ни прискорбно, но все, сказанное здесь, и поныне остается столь же справедливым и столь же, по существу, актуальным…
Указывая на неизменную богоборческую сущность коммунистической псевдорелигии, Церковь лишь исполняет свой христианский — учительный и нравственный — долг. Она никогда напрямую не вмешивается в те или иные политические процессы, не имеет и не выражает какого-либо пристрастия к тем или иным, в той или иной степени духовно и нравственно легитимным, политическим и социальным движениям, партиям и их доктринам — здесь Церковь всегда вне политики и всегда «не от мира сего».
Но коммунистическое учение и его проповедники есть явление отнюдь не политическое, а откровенно духовно-отрицательное, — явление страшное, бесовское, антихристианское!
И тут Церковь не может молчать, тут — область ее христианского противостояния силам ада, тут — поле ее духовной битвы за человеческие души! Всегда отделяя грех от его носителя — человека, она при этом обличает даже не столько самих коммунистов (со скорбью молясь об их духовном прозрении и призывая их, несчастных, пр;клятых Церковью, к покаянию), сколько в первую очередь обличает и «анафематствует» саму неправду их богоборческого, а отсюда — судя по проявившимся за последнее столетие реальным результатам — и человеконенавистнического, учения в целом. Страшные же результаты эти известны: по приблизительным подсчетам историков, на кровавый алтарь «самой передовой» коммунистической идеи всего в мире было положено около 95 миллионов человеческих жизней, из которых чуть ли не две трети приходятся на убитых в России!
Так, только с 1918 по 1922 года население страны уменьшилось на 15,1 млн. человек. Колоссальные жертвы понесли народы России от большевицкой политики «коллективизации» в деревне, чего не скрывали и сами большевики: «В 1942 году, во время Сталинградской битвы, Сталин, беседуя с Черчиллем, сказал, что сравнительно с войной коллективизация была “чудовищна”, т. е. более страшна, чем война с Гитлером. И число жертв, “кулаков”, он определил как 10 миллионов — так Черчиллю руками и показал… Колхоз был несравненно более мощным средством для выжимания всего хлеба из деревни, даже если деревня при этом обрекалась на голод. И голод действительно возник в 1933 году… Население страны за несколько лет уменьшилось, по крайней мере, на 7 миллионов человек » .
Заметим при этом, что о жертвах подобного рода чаще всего говорят, обращая преимущественно внимание на европейскую часть России, а ведь  данные демографии дают не менее печальную картину и в отношении, например, среднеазиатского региона. Так, та же сталинская коллективизация, пожалуй, оказалась не менее убийственной для народов Средней Азии, чем для крестьянства Поволжья или Украины.
Как свидетельствовал в свое время московский чиновник Лев Васильев, служивший в 1930-х годах в Ташкенте: «По улицам бродят голодные матери с детьми и с мольбой во взоре протягивают руки за подаянием. Трупы, бесконечные груды трупов, как дрова, наваливают на грузовики и отвозят на свалку, где кое-как зарывают в общих ямах. Голодные уцелевшие собаки разрывают ямы и дерутся за добычу. Не раз я видел эти страшные грузовики — катафалки смерти» . Недаром данные переписи сообщают, что, если в Средней Азии в 1923 году проживало 30 миллионов человек, то в 1959 году цифра эта составляет (вместо, казалось бы, естественного прироста) только 24 миллиона!  Такова, в частности, цена устроения «самого светлого общества», заплаченная и среднеазиатскими народами «в историческую эпоху строительства коммунизма»…
А несколько миллионов эмигрантов, покинувших Россию в революционные годы из-за зверств большевиков (или же насильно высланных ими), — в значительной степени цвета нации: ученых, деятелей культуры, историков, философов, представителей русского офицерства и просто добропорядочных граждан?
А расстрелянные по указке Сталина и его подручных такие замечательные ученые-патриоты, как Н. Вавилов, Кондратьев, Устрялов, Чаянов?
А исковерканные жизни томившихся в сталинских лагерях и «шарашках» Туполева, Королева и тысяч, тысяч других верных сынов России?
На совести большевиков также: государственная измена (вооруженный переворот — да еще во время ведения военных действий!) в 1917 году, подрывная деятельность в пользу Германии в период первой мировой войны, ограбление Церкви, равно как и вообще большей части населения страны (особенно трудового крестьянства и интеллигенции), геноцид по отношению ко всем народам России (казни, голод, тюрьмы и лагеря, унесшие миллионы жизней наших сограждан) и бесчисленные вопиющие преступления против человечности — как в самой нашей стране, так и за ее пределами, продолжавшиеся все время существования СССР.
И только люди, или навсегда духовно ослепшие за годы большевицкой пропаганды, или же давно сжегшие свою совесть в коридорах партийной власти циничные политиканы, или же просто полностью безграмотные в области российской истории, могут продолжать исповедовать (и даже проповедовать — вспомним, например, о трагически наивной молодежи, вступающей сегодня в ряды «национал-большевиков»!) уголовную коммунистическую идеологию, с ее вечно ускользающим «светлым будущим», но весьма показательным кровавым прошлым.
К сожалению, история нас ничему не учит, и вся эта, продолжающаяся до сих пор посткоммунистическая пропаганда, оскорбительная для национальной памяти русского народа — соблазненного в начале XX века большевиками и затем насиловавшегося ими на протяжении чуть ли не всего этого столетия, оказывается возможной и вполне дозволяемой — даже при современном уровне знаний о бесчисленных злодействах коммунистов в отношении России и ее народов.
И главное, в этом виноваты не столько искренне зачастую заблуждающиеся «патриоты СССР», чаще всего малограмотные в области политической истории, давно и уже почти бесповоротно обманутые большевицкими байками… Нет,  сохраняющееся и сегодня молчание о подлинном, гораздо более человечном — чем нынешний — образе дореволюционной России, о самом настоящем убийстве нашей Родины заговорщиками-ленинцами, о варварской, антинациональной и антидуховной, предательской сути переворотов 1917 года, — есть результат продолжающейся «государственной» (по сути же — антигосударственной, остающейся антироссийской по своему глубинному содержанию) политики сокрытия правды обо всем этом, политики, проводящейся властью, состоящей и сейчас в большинстве своем из бывших коммунистов и комсомольцев-активистов! А, как говорит народная пословица, «черного кобеля не отмоешь добела»…
И пока у власти в России остается все та же перекрасившаяся «под капиталистов» чиновничья парт-номенклатура, не знающая и не любящая ни Русской земли, ни ее граждан, иной политики  у нас в стране проводиться не будет.
Она была мафиозной по отношению к русскому и другим народам все годы сов-власти, и точно такой же остается она и сейчас…
Знание русскими людьми страшной правды о духовных предках всех этих Гайдаров и Зюгановых и иже с ними (сегодняшнее их кажущееся противостояние — только видимость, ибо все они выпестованы в одном змеином гнезде большевизма!) — такое знание не входит в планы этих, в той или иной степени, разрушителей России, а зачастую — и прямых поденщиков антироссийской мировой закулисы.
Но, увы, во многом виноваты перед памятью замученных и убитых коммунистами миллионов наших соотечественников и мы сами!
Нередко все еще остающиеся равнодушными к вот уже почти вековому злу коммунистической идеологии, продолжающему жить в душах еще немалого числа наших сограждан, все мы, все русские люди, продолжаем тем самым нести духовную ответственность за преступления, совершенные в период большевицкого пленения России.
И снята с нас эта ответственность может быть только после всенародного и глубоко осознанного осуждения большевизма — как растлевающей человека идеологии и жесточайшей практики, ничем (ни целями, ни методами) не отличавшихся от подобных им же и характерных для всех прочих фашистских режимов XX века!
До тех же пор, пока этого не произошло, остается только, увы, соглашаться с весьма жесткими, но совершенно справедливыми словами, сказанными одним из современных православных деятелей, проректором Санкт-Петербургского Института Богословия и Философии. О. Иванова: «Современная постсовдепия вообще не Россия. Россию нужно собирать, и первыми шагами к объединению могут быть взаимные шаги христиан друг к другу. Поначалу Россия способна стать крохотным оазисом в бесконечной пустыни. Но капля жизни побеждает бездну небытия» .
Соответственно, в перспективе здравой долгосрочной национально-государственной политики представляется совершенно необходимым активное просвещение российских граждан относительно всех сторон преступной деятельности большевизма в нашей стране — в том числе и по отношению к Церкви.
Естественно, что в дальнейшем должен быть юридически оформлен инициированный и утвержденный самим русским народом полный запрет на существование каких бы то ни было коммунистических и прокоммунистических политических организаций в России — как безусловно (и в прошлом, и потенциально) преступных, неизменно подрывных и в духовно-нравственном плане разлагающих нацию своим безбожием.
Миллионы жертв большевицкой идеологии вопиют не только к Небу, но — с полным правом мучеников большевизма — взывают ныне и к русскому народу, требуя от него справедливой кары хотя бы по отношению к памяти его же предателей и палачей в прошлом — как равно и законодательного запрещения всякой пропаганды коммунистического смертоносного мифа сегодня.
Россия должна наконец понять, если не хочет погибнуть окончательно: к наиболее фанатичным и последовательным приверженцам этой подрывной для России идеологии можно всегда применять только презумпцию виновности!
Как обращается ко всем нам один из ветеранов Великой Отечественной войны, деятель культуры и историк, писатель и правозащитник, прошедший сквозь адские круги Лубянки, Бутырок, Крестов и сталинских лагерей в годы оккупации нашей страны богоборцами-коммунистами: «Большевизм не должен, в конечном итоге, уйти от ответственности за установление диктатуры, направленной против человека, его чести и достоинства, его свободы. В результате преступных действий большевицкой власти погублено более 60 миллионов человек, разрушена Россия. Большевизм, будучи разновидностью фашизма, проявил себя главной антипатриотической силой, вставшей на путь уничтожения собственного народа. Эта неудержимо злобная сила нанесла немыслимый ущерб генофонду народа, его физическому и духовному здоровью.
Во имя спасения страны и всего мира необходима последовательная и решительная дебольшевизация государства и общества…
Новое нашествие большевизма должно быть предотвращено, чтобы коммунистические оккупанты навсегда остались на помойке истории, как это сделал Запад в отношении гитлеризма» .
Неужели же мы менее разумны и духовно менее зрячи, чем немцы, сумевшие совершить все это в отношении, казалось бы, некогда всем народом поддерживавшейся — в его языческом ослеплении — их нацистской партии?
И неужели мы навсегда удовлетворимся тем судебным фарсом, что был разыгран  Ельциным осенью 1992 года в отношении «осуждения» деятельности КПСС? Ядовитые плевелы большевизма должны быть наконец с корнем вырваны из души каждого человека, желающего быть подлинно русским, и осознанно объявлены и поставлены всеми нами — как губительные и предательские по отношению к России — вне закона!
Помочь же всему народу осмыслить и понять всю антирусскую сущность коммунистической идеологии — как не столько политической, сколько духовной отравы нашей нации, — остается насущнейшей и первостепеннейшей задачей не только непосредственно самой Церкви, но и всё более теперь воцерковляющейся и религиозно развивающейся православной русской интеллигенции...
В то же время Церковь всегда готова принять осознанное раскаяние коммунистов и всех тех, кто сочувствовал им прежде и сочувствует ныне, в принадлежности к столь бесчеловечной и — в самых глубинах своих — дьявольской идеологии большевизма. Церковь России, преисполненная Любовью Христовой, всегда готова пастырски простить и прежнее их безбожие, и совершенные ими грешные деяния против самой Церкви и веры нашей, если только они искренне, не лукавствуя, восплачут о своем духовном падении, принеся и требуемое Правдой Божией, и единственно спасительное для них покаяние.
Как высказался не так давно по этому поводу один из служителей Божиих: «...Судить людей мы не можем. Когда в 1956 году известный московский священник отец Николай Голубцов крестил дочь Сталина Светлану Аллилуеву, он сказал ей: “Отца не суди, он уже осужден Богом”. Но осудить коммунистическую идеологию, вернуть названия городам и улицам необходимо. Нельзя одновременно чтить убиенного Государя Императора с семейством как страстотерпцев и мириться с тем, что область под Екатеринбургом носит имя Свердлова, который дал указание об их убиении. И почему область под Петербургом до сих пор называется в честь ненавистника Церкви Ленина? Недопустимо увековечивать в названиях память о людях, намеренно разрушавших духовные основы России. Суд над ними принадлежит Богу, но осудить их действия мы обязаны… Христианин может и должен прощать своих обидчиков… Коммунистов простили и молились за них претерпевшие от них новомученики и исповедники российские. Мы же должны осудить их сатанинскую идеологию и пожалеть людей за их грехи» …
О том же самом не так давно заявил в интервью порталу «Интерфакс-религия» исполняющий обязанности секретаря по взаимоотношениям Церкви и общества Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата священник Георгий Рябых, по мнению которого Россия явно застряла на пороге своего полного очищения (даже хотя бы еще и только «внешнего»!) от духовного наследия большевизма, — как высказался он по этому поводу: «Осуждение коммунизма было начато в 1990-е годы, но так и не было доведено до конца» — и потому, продолжает о. Георгий, необходимо «почтить память жертв репрессий и их гражданскую стойкость, открыть мемориальные комплексы, вернуть названия городам и улицам, избавиться от советской символики на государственных зданиях, убрать памятники кровавым вождям с центральных площадей городов России, кладбище у Кремлевской стены… мы медлим с осуждением свержения законной власти…» .
Что ж, действительно, ответственно мыслящим христианам необходимо категорически отвергнуть идею какого бы то ни было примиренчества с недавним атеистическим прошлым «советской государственности», равно как и идею того — до сих пор искусительного для многих! — его восприятия, при котором отдельные защитники «общественного мира» сетуют ныне на то, что, мол, исполнение подобной антикоммунистической «программы вынудит нас вырвать и сжечь десятки страниц из “Журнала Московской Патриархии” выпуска 40—50-х годов, наполненных приветствиями, поздравлениями и заверениями в гражданской верности “кровавым вождям” . Ведь, — как считают и до сих пор подобные «миротворцы», — «и языческим императорам-гонителям христианские святые мученики не раз адресовали заверения в гражданской верности» , да и, к тому же, вообще — такое «осуждение свержения законной власти» неизбежно выльется в новое проклятие мертвым людям…»
Во-первых, почему бы и не вырвать эти зачастую, действительно, довольно постыдные и вдвойне фальшивые страницы — коль они таковы (ведь им не верили ни писавшие, ни те, для кого они писались!)?
Ведь это горе и беда не Церкви, а тех, кто пытался выступать от ее лица перед властью в искреннем своем (но достаточно недалеком) желании сохранить-«спасти» саму Церковь подобной духовной неискренностью (т. е. чисто «человеческими» способами) — вместо того, чтобы спасаться в ней самим и самое спасение предоставить, прежде всего, Всемогущему Богу!
Во-вторых, «заверения в гражданской верности» «языческим императорам-гонителям» (о чем мы читаем в подобных утверждениях) касались только гражданской же сферы, а отнюдь не христианской веры и ее духовно-нравственных ценностей (заведомо ненавистных и большевикам — и «ленинцам», и «сталинистам»), ибо первохристианам и предъявлялись обвинения вовсе не за их веру (в Древнем Риме разрешались любые верования), а за их якобы чисто гражданские преступления, совершаемые ими в связи с их верой.
Коммунистическая же государственность подразумевала и провозглашала единственно законной «верой» большевицкий атеизм, требуя от ведущих представителей Церкви признания, а порой и поклонения, именно такой государственности, на что, увы, нередко они, скрепя сердце, и соглашались, будучи приведенными к этому своей постепенной (и для многих как бы незаметно происходившей) сдачей собственно церковной, христианской позиции.
Именно в результате этого тот же палач Церкви Сталин и провозглашался ее высшими функционерами (конечно же, неискренне и вынужденно, но притом вполне закономерно), подобно прочей коммуно-советской массе, великим светочем всех времен и народов, «Отцом и Учителем» и чуть ли не спасителем всего человечества! Это вспоминать сегодня весьма неприятно, и эти факты, увы, нередко печальны, но связаны лишь с человеческой слабостью веры, а не с самими основами веры…
Грех даже и «людей Церкви» — в итоге всегда против Церкви Христовой, но никогда не совершается самой Его Церковью!
Большевицкая же «вера», коммунистическая «антицерковь» — с ее ленинскими «мощами» — и были, и есть изначально враги Христовы и потому ничего, кроме осуждения со стороны христиан, вызывать не могут. 
И потому «осуждение свержения законной власти» — иначе говоря, осуждение свержения христианской власти безбожниками-большевиками — есть духовно закономерная позиция всегда столь же духовно здорового христианства… Возможное же при этом «новое проклятие мертвым людям» (о чем так волнуется автор цитируемых строк) вряд ли существенно отрицательно может воздействовать на духовную атмосферу сегодняшей «Эрэфии» — как и на посмертную судьбу проклинаемых: моральное осуждение нами (в свете евангельских истин) ушедших в «мир иной» большевиков — всего лишь духовный акт справедливости по отношению к их преступно-безбожной жизни, однако, важный для здешнего мира. И если Господь счел нужным наказать их за все их злобесные деяния, то он сделал это давно — и без нас, ибо последний суд принадлежит не нам, а Богу…
Другое дело — коммунистическая идеология, равно как и сохраняющиеся после нее памятники ее материального существования. Эту духовную отраву (ком.-идеологию) и эти ее реликты (монументы и именования) страна, если хочет подлинно и как можно скорее восстать из мертвых, должна решительно и беповоротно выкорчевать напрочь, поистине предав их «новому» (а на самом деле еще и не начинавшемуся) «проклятию»! Ведь, увы, яд большевизма так еще и не вышел из народного организма… И то, что духовно-просвещающих христианских «проклятий» в адрес коммунизма еще катастрофически мало, как раз и свидетельствует тот факт (приводимый, кстати, автором, столь сожалеющим о возможности подобных «проклятий»), что, как он пишет: «сразу же под интервью о. Георгия на портале “Интерфакс-религия” долго находилось другое выдающееся сообщение — вполне в заданном русле: “Коммунисты Петербурга попросят канонизировать Сталина в случае его победы в рейтинге “Имя России”…» .
Как видим, большевицкая «антицерковь» еще не сгинула в нашем Отечестве — она продолжает жаждать новых кровавых «святых», и «заданное русло» подобных желаний инспирировано отнюдь не «проклятиями о. Георгия», а всей антихристианской сущностью коммунистической дьявольской идеологии.
Напомним притом, что именно Церковь и осуществила уже давным-давно и полное свое право, и прямую обязанность пред Богом — проклясть коммунистическую идеологию, предав ее анафеме на Поместном Соборе еще в 1918 году и распространив это свое проклятие на всех общающихся и намеревающихся общаться в дальнейшем с представителями сей Богоненавистнической идеологии!
К сожалению, мало кто всем сердцем и всей душой откликнулся и тогда, и откликается даже сегодня на этот суд и призыв Церкви, а многие об этом даже уже и не помнят. Бог им судья...
Кающихся же, в том числе и коммунистов, Церковь неизменно принимает в свои объятия — как всегда скорбящая о своих заблуждших детях и всегда любящая их, милостивая любовью Христовой Мать…










































                ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 
                ОТ «ЭРЭФИИ» — К РОССИИ!

















                I. О НАШЕМ ПОЛОЖЕНИИ
          


                …из серебра своего и золота своего
                сделали для себя идолов: оттуда гибель.

                Ветхий Завет: Ос. 8. 4

                Что есть государство без справедливости?
                Шайка разбойников.
                Блаженный Августин, епископ Иппонийский



Ныне наша страна всё еще принадлежит эпохе посткоммунизма — со всеми родовыми пятнами так и не искорененного у нас большевизма… И потому надеяться на сколько-нибудь конструктивную и последовательную политику духовного, нравственного, исторического (в том числе и политического) просвещения постсоветского общества со стороны большинства представителей современных государственных структур России пока явно не приходится. Ведь и до сих пор все эти структуры остаются подспудно пронизаны прежним антихристианским, а отсюда нередко, по сути, и попросту антирусским пробольшевицким духом (всегда в пределе своем цинично-безнравственным), который всё никак не выветрится из начальственных голов — как им кажется, вполне якобы «русских» и вполне патриотичных… Однако не с такими ли «патриотами» Россия и вылетает ныне буквально «в трубу» — что в газовую, что в нефтяную?
Совершенно ясно, что при таком постсоветском характере нынешнего нашего начальства никакой реальной капитализации страны в целом, то есть капитализации собственно самой России  — произойти не могло, не происходит и произойти не сможет, поскольку у нас нет к этому на сегодняшний день никаких экономически-правовых предпосылок. Ведь и по сей день у нас фактически нет реального общегосударственного, общенародного — в масштабах всей страны, для всех «рядовых» граждан, — подлинного института частной собственности, твердо гарантированного (!) законом (как нет и свободного в своей творческой «капиталистической» инициативе «класса производящих собственников», независимого и полностью защищенного от чиновничьего беззакония — ибо нет и никаких реальных судебно-правовых средств защиты самого закона).
«Простой» гражданин сегодняшней России не обеспечен в необходимой полноте реальным, повсеместным и ежесекундным, жестко регулируемым, но и жестко охраняемым в соответствии с законом, основополагающим созидающим правом частной собственности — правом защищенного свободного предпринимательства, причем, в первую очередь, как производства реального товара!
Именно такой предприниматель, такой капиталист и нужен экономике России, но он вовсе не нужен олигархической экономике нынешней «Эрэфии». «Послеперестроечную» экономику вообще с очень большим трудом можно хотя бы назвать капитализмом, а уж признать ее таковым на самом деле — никак нельзя. Всё наблюдаемое ныне в «Эрэфии», условно говоря, «хозяйствование» (как, впрочем, и формы поитической жизни) есть всего лишь внешне капитализированный феодализм : для внутреннего пользования — феодализм, для внешнего — капиталистическая «упаковка».
Подобный, условно говоря, «капитализм» ни секунды не потерпела бы ни одна развитая настоящая капиталистическая страна — как за его хищнические методы накопления (по определению присущие российским олигархам), так и за их подрывные по отношению к государству и обществу сверхприбыли и полное нежелание всерьез развивать отечественную экономику и отечественное производство.
Разумеется, подобное положение не будет бесконечно долго терпеть и русский народ: со временем ему придется выдвинуть нынешнему олигархическому псевдокапитализму, продолжающему давнюю (вполне большевицкого типа) традицию беззакония, не только свои обвинения в государственном преступлении, но, главное, и альтернативу социального, предельно акционированного «народного капитализма».
В будущем — в любом случае и любыми способами — в новой России должно быть государственно обеспечено право каждого гражданина на свободу и равенство в процессе производства, в сфере обмена товаров и финансов, в сфере сохранения — не на словах, а на деле, — всех форм частной собственности, что в итоге единственно и сможет стать гарантией общего социально-экономического благополучия всех русских людей.
Рассматривая вопрос о справедливом и экономически выгодном народу, государству распределении совокупного национального дохода, например, известный экономист, академик Д. Львов указал — хотя бы обращаясь к сфере использования природных ресурсов — самый простой и разумный способ обеспечить такое распределение (причем сказанное им может относиться даже и к частному собственнику, когда государство остается лишь гарантом и контролером в области изымания сверх-доходов — для распределения их среди населения): «этого можно достигнуть… при условии, что собственник земли и природных ресурсов будет выплачивать ренту обществу, а не присваивать себе то, что ему никогда не принадлежало и принципиально принадлежать не может. Да, он имеет непререкаемое право на доход, являющийся результатом его предпринимательской деятельности, вложения капитала на свой, так сказать, страх и риск. Но также закономерно, что та часть дохода, которая остаётся сверх того и не является “делом рук человеческих”, результатом труда и предпринимательской активности, должна принадлежать всем!»
Наиболее же справедливого распределения доходов в области использования «природного» капитала можно добиться, как утверждает далее Д. Львов, «только одним путем — конституционным признанием за обществом прав на верховное владение территориально-природными ресурсами страны и, как следствие, на присвоение рентного дохода.
Такое признание меняет отношения общества с государством. Они переводятся на правовую основу. Государство становится тем, чем ему надлежит быть, — агентом, действующим от имени и по поручению общества. Точно так же члены общества из фактического состояния подданных государства переходят в состояние его реальных граждан, волю которых государство обязано исполнять» .
К сожалению, как говорят уже ныне многие политологи и экономисты, вряд ли все перечисленное здесь будет вменено в обязанность нынешним олигархическим властным структурам мирным эволюционным путем, а не грядущими общественно-политическими переворотами — причем с откровенно государственнически и традиционалистски-национально выраженной окраской, что неизбежно и приведет к созданию принципиально иных институтов государственной и, как можно надеяться, подлинно народной, граждански-ответственной русской власти.
Разумеется, подвигнуть страну на подобные кардинальные решения способен только раскручивающийся с постоянным ускорением маховик всеобщего экономического и техногенного кризиса — но, по сути, именно подготовкой его, как мы хорошо это видим, и занимается из года в год сегодняшняя наша олигархия вместе с его, так называемым, «правительством» (реально же, ко всеобщему прискорбию, ничем серьезным и всерьез не управляющим).
Вместо выработки и осуществления национальной экономической стратегии, вместо организации реального развития различных сфер промышленного и сельскохозяйственного производства (здесь всё кончается только разговорами на сию «очень интересную» тему — вот уже двадцатилетними!), — вместо всего этого правительство занято одним лишь бесконечным латанием бюджетных дыр, ставя в принципе давно уже бессмысленные заплатки на полурасползшийся кафтан «остаточной» российской экономики и российского производства…
О чем тут еще говорить, если — при почти уже полностью загубленном отечественном сельском хозяйстве — чуть ли не до 80% сельскохозяйственной продукции, то есть жизненно необходимого для страны продовольствия, закупается ныне заграницей; плюс почти средневековые «сотки» с картошкой, которую сажают, чтобы «выжить», пенсионеры уже обезлюдевшей в значительной степени «глубинки», — вот и все стратегические объемы «питания всей страны»!
Но если хочет «выжить» вся Россия, то последующая судьба всего нашего общенародного. хозяйства должна будет решаться (когда жизнь окончательно возьмет нас за горло и необходимые резкие политические перемены окажутся неизбежны) уже на основе непосредственно русского законодательства, с привлечением воли народов России, с учетом экономических свобод и прав всех представителей многонародной нашей страны на личную долю общероссийских богатств. При этом параллельно с возвращением части последних в ведение государства, разумеется, потребуется и подтверждение прав представителей частного предпринимательства на их — отныне законно признаваемую неотъемлемой — собственность (в любых ее формах), но лишь при подтверждении строго национально-государственнической их ориентации: России, Русской земле нужны духовно русские же промышленники, предприниматели, финансисты.
У нас — и в политике, и в экономике, и в культуре, и в науке, и на заводах, и на полях, и у газово-нефтяных кранов — должен править и действовать, умножая общенародное национальное добро, Русский Хозяин!
При этом, осознавая себя именно так: по-русски думающим и по-русски самоопределившимся, каждый конкретный деятель — предприниматель, промышленник, банкир, конечно же, может быть любой национальности, ибо речь здесь идет не о каких-либо шовинистических предпочтениях и претензиях, а о государственнически-общенародных приоритетах общей для всех наших граждан Русской земли…
Сегодня класс таких крепких «Русских Хозяев» еще только нарождается, их буквально еще только единицы, но они уже есть, и им вскоре придется заговорить во весь голос о спасении нашего отечественного хозяйства — причем неизбежно жестким и непримиримым голосом — с окружающим нас продажным миром антироссийской коррупции и повсеместного каждодневного предательства национальных интересов России!
Скорее всего (если прогнозы специалистов-политологов в конце концов воплотятся в жизнь), возможные и необходимые экономические преобразования подобного рода окажутся  — вслед за политическими — схожими по своей радикальности с изменениями в государственной системы, имевшими место в 1917 году... Однако — с той принципиальной разницей, что вместо прежней революции (по сути, и сегодня в духовном смысле всё еще незавершенной у нас — той, «октябрьской») и вместо нынешнего типа псевдореволюций — «оранжевых», «роз», «гвоздик», каких-нибудь «ромашек» и прочей политизированной флоры, у нас тогда должна состояться самая прямая, самая суровая и самая последовательная контрреволюция — не коммунистическая, не либертарианская — по заграничным политшпаргалкам, а социально ориентированная, подлинно народно-капиталистическая (с государственно-патерналистского типа социал-капитализмом, а не тем нынешним воровским, номенклатурно-олигархическим, что лишь грубо и цинично, вполне по-большевицки, всего лишь подделывается под «рыночный» капитализм классического типа).
Кстати, относительно «презумпции виновности» многих наших современных, наиболее крупных псевдокапиталистов (как и всей системы породившей их «капитализации»), самым определенным образом пишет и уже упоминавшийся выше А. Бунич: «…Чудовищная социальная несправедливость, фарс ваучеризации, явный обман привели к очень сомнительной легитимности крупнейших собственников (речь идет именно о крупных предприятиях, так как приватизация остальных признана обществом). Возникло усеченное, чисто формальное право, не обеспеченное социально» , право, которое (и это можно утверждать со всей определенностью) у общества никогда не найдет ни признания, ни защиты. «Всё это породило чудовищное отторжение людей, духовный кризис» .
Ведь мало того, что почти все граждане России оказались полностью отстраненными от участия в справедливом распределении всенародного общественного достояния — их же общероссийской собственности; в довершение всех мытарств и полного ограбления населения выяснилось, что олигархи приватизировали, по сути, только доходы, в то время как «государству» (то есть фактически основной массе населения) остались только расходы! Но, раздав всё общенациональное достояние (к тому же — задаром) своим «шестеркам» — новоиспеченным «капиталистам», бывшая парт- и сов-номенклатура лишила государство, то есть нас, большинства источников дохода, которые и позволяли ему прежде оплачивать необходимые социальные программы.
Само собой разумеется, что в сложившихся политико-экономических условиях подлинные, настоящие «механизмы внутриотраслевой и межотраслевой конкуренции не работают, не существует реального ценообразования путем соотнесения спроса с предложением, не соответствуют экономическим законам макроэкономические параметры, доминирует административный диктат, а не свободный рынок» .
И вот, наконец, обобщающий, вполне логичный и абсолютно адекватный рассматриваемой ситуации вывод: «Произошла подмена понятий, социальная мимикрия, когда под новой, уже капиталистической оболочкой воссоздаются иногда либо элементы советско-номенклатурной системы, либо даже феодальные элементы [выделено мной. — Г. М.]…
Подобная смена вывесок в политике и экономике привела к полному отчуждению населения от экономической, предпринимательской деятельности, сделав большинство людей, причем как просто наемных работников, так и менеджеров, а также малых предпринимателей, лишь винтиками в гигантской бюрократически-олигархической машине, лишенными возможности реализовать свой личностный, творческий, предпринимательский потенциал» .
В итоге всё сказанное ранее позволяет автору статьи с полной уверенностью утверждать: «Пока сложившаяся в нашей экономике олигархическая, бюрократическая, криминальная структура не поменялась, кризис не только возможен, он неизбежен [выделено мной. — Г. М.]. Олигархическая структура неконкурентноспособна, не в состоянии обеспечить рост ВВП» .
Заметим попутно: ничуть не удивительно, что о том же самом сегодня открыто говорит уже и Церковь.
Так, в одном из своих выступлений тогдашний митрополит Смоленский и Калининградский, а ныне Святейший Патриарх Кирилл, — прямо заявил: «главной препоной на пути нормального экономического развития и, следовательно, совершенствования социальной сферы является криминализированность хозяйственной жизни. Все понимают, что наша экономика объективно не сможет развиваться нормальным и естественным путем до тех пор, пока она будет вынуждена работать во имя приобретения неправедного богатства немногими за счет многих, пока она будет находиться в плену криминальных финансовых схем, всевозможных уводов прибыли от налогооблажения, бегства капиталов за границу, разнообразных “откатов”, повсеместной коррупции» .
Столь же трезво Святейший Патриарх Кирилл еще ранее высказывал сугубо отрицательную позицию Церкви как по отношению к неправедным истокам нынешней «псевдокапитализации» страны, так и к продолжающемуся и поныне явно провальному курсу ее правительственных кругов. В данном им (в связи с известным кризисом 1998 года) интервью газете «Сегодня» он со всей откровенностью утверждал: «Нынешние проблемы российской экономики возникли не две недели назад, они — закономерный итог экономического курса, проводившегося в течение последних лет. Он начался несправедливой приватизацией и был продолжен  такими мерами, как сворачивание перспективных наукоемких производств, удушение  среднего и мелкого предпринимателя, спекуляция правительства государственными долговыми обязательствами, неэффективная налоговая политика. Правительство, убаюканное  собственными заявлениями о стабилизации, оказалось неспособным к четким и быстрым действиям. В итоге случилось то, что должно было случиться. Однако за всеми комментариями политологов и экономистов скрывается главный порок ныне обанкротившегося курса — стремление решать проблемы государства за счет народа, за счет людей» . И всё сказанное сегодняшним Патрирахом тогда — точно также остается, увы, справедливым и ныне!













                II. ОБ ОТРИЦАТЕЛЬНОЙ ДУХОВНОЙ СУЩНОСТИ
                ПОСТСОВЕТСКОГО «КАПИТАЛИЗМА» В «ЭРЭФИИ»
                И ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЗАДАЧАХ РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ
       


    Возвратитесь, дети-отступники, говорит Господь…
И дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут
пасти вас с знанием и благоразумием… Возвратитесь,
мятежные дети: Я исцелю вашу непокорность…
 
                Ветхий Завет: Иер. 3,14,15,22



                1. РЕЛИКТ КОММУНО–СОВЕТИЗМА КАК ДУХОВНАЯ  БАЗА
            СОВРЕМЕННОГО ОЛИГАРХИЧЕСКОГО «КАПИТАЛИЗМА» В «РФ»

Восстановлению общероссийского государственно-мощного потенциала во всех сферах нашей жизни, разумеется, максимально должна способствовать жажда общества к кардинальным переменам в самих его духовных первоосновах.
Но, по существу дела, на глубинном онтологическом уровне, ни в результате «перестройки», ни в итоге как событий 1991 года, так и всех последующих, сколько-нибудь кардинальных социально-политических, тем более — духовных, изменений в России не произошло! Необходимость их, равно как и требуемый положительный их характер, не были ни разъяснены народу, ни востребованы им самим в сколько-нибудь осмысленной полноте.
В государственном масштабе весь кровавый шабаш октябрьского переворота, как и вся антироссийская коммунистическая деятельность последующих семи десятилетий — не прокляты и фактически не осуждены, а некоторые элементы критики этого прошлого со стороны ряда представителей власти, произнесенные ими «сквозь зубы» и как бы с воровской оглядкой (знает кошка — чье мясо съела!), — конечно же, не в счет.
Значительная часть «красного» идеологического наследия и по сию пору занимает отнюдь не маргинальное место в общественно-политической жизни страны: «совковые», зачастую нарочито коммунистического характера именования улиц, станций, «предприятий», городов, повсеместные памятники преступникам-«революционерам» — каждодневно продолжают осквернять слух и взор подлинно русского человека. Всё еще во многом коммунистически-советской остается и шкала общественных ценностей; государственного уровня подлинное духовно-политическое просвещение нации отсутствует.
Вообще можно утверждать, что никакого цивилизованного, социально и политически ориентированного на благоденствие нации, а не на самих олигархов, демократического и по сути, и по внешним своим формам, «капитализма» (даже и в зачатке!) — у нас нет и следа…
На всех ключевых местах во власти и в экономической сфере находится всё та же прежняя коммунистическая номенклатура или ее комсомолистские выкормышы; даже нынешние губернаторы — зачастую те же прежние «обкомовцы» или их «младшие товарищи», новейшей формации их же воспитанники и, так сказать, «духовные» наследники: неудивительно поэтому, что, несмотря на полученные ими новые, якобы «капиталистические», кормушки, их зрение, их слух, их речь, их мысли, их души остаются, как и прежде, в основном ориентированными (ибо давно так натренированными) на  идейно-житейские матричные понятия и представления былого, духовно убогого советизма.
По сути, ценностная шкала октябрьского переворота, большевицкой государственности — и сегодня в значительной мере остается внутренней духовной (точнее — антидуховной!) основой сегодняшней общественной идеологии и государственной политики в России.
Ядовитые, тлетворные миазмы революции всё еще витают над страной, отравляют атмосферу её государственных кабинетов, исходят от гнусных памятников её растлителям и убийцам — на российских улицах и площадях. С этим же сатанинским духом всё никак полностью не расстанутся наши армия и флот (особенно — из-за духовной и политической косности выпестованного в основном еще при большевиках генералитета, где всё еще мало подлинно русских патриотов).
Даже из-под звуков современного гимна «Эрэфии» проступает вульгарный рык советского тоталитаризма — с его фальшивым «надуванием щек» и безвкусным, духовно лукавым псевдовеличием, к которому исподволь и приучали российский народ его партийные хозяева. Русский же человек, душевно, естественно, нуждавшийся в какой-либо государственной атрибутике, наивно покупался на все эти тупо-громогласные «Нас вырастил и озарил…», порой и вовсе забывая о миллионах тех трупов, которыми обильно удобрили русскую землю кровавые «растители» октябрьского переворота. В любом случае и сегодня — это, безусловно, не гимн христианской Православной России (несмотря даже на упоминание в его новом тексте Бога!), а гимн всё тех же затаившихся прежних тотальных её разорителей, в конце концов и приведших страну к состоянию пресловутого «колосса на глиняных ногах», рухнувшего у нас на глазах в пропасть, из которой нам — с так звучащими гимнами — никогда не выбраться!
Ментальность нынешней власти, как во многом и ментальность никем не просвещаемого, все более нищающего и все более озлобляющегося общества, практически все еще сохраняют в себе основополагающие черты коммунистического прошлого.
А ведь основой роста и укрепления любой национальной экономики и государственности в целом (это давно уже ясно из всей мировой политико-экономической практики!) является отнюдь не характер пресловутых «производительных сил», а самый тип национально-осмысленных и национально-традиционных государственно-строительных устремлений того или иного народа, тысячелетиями выковывавшийся (для России — общественно- и даже общинно-ориентированный и православно-созидательный) характер его воли к развитию и процветанию!
И потому со всей определенностью можно утверждать, что Россия пока так и не находит в себе решимости окончательно отказаться от страшного наследия большевизма, и по сию пору продолжающего подтачивать силы нации, — другими словами, позволительно утверждать, что дело октябрьского переворота, прежнее преступное «дело Ленина-Сталина» в ней все еще живет и продолжается: революция все еще поднимает Россию на дыбу!
Но если страна не желает печального завершения своего существования — с застарелой антидуховной болезнью революции пора кончать, ответив на нее (повторим здесь вновь основополагающий тезис всей этой книги) осознанной духовной контрреволюцией… Особенно об этом следует думать (в первую очередь — о духовном возрождении нации на основе мощнейшего импульса религиозного единения) в связи со все приближающимися к нам катастрофическими угрозами на уровне глобальных политических процессов, должных, увы, потрясти мир в самые ближайшие десятилетия.
Для скорейшего спасения страны от все еще продолжающейся затяжной болезни коммунистической революции нужны грандиознейшие политические, социальные и экономические положительные преобразования, достигаемые преимущественно не пулеметами, а христианским преобразованием самого духа нации.
Иначе говоря — переводя идею внутреннего духовного самоочищения России и положительного осмысления всей нашей жизни на язык конкретной политической прозы, скажем так: если мы действительно хотим спасти нашу страну от полного застоя и гибели, если мы хотим обеспечить достойную жизнь себе и своим детям, если мы стремимся к воссозданию и утверждению подлинно российских политики и экономики, действующих в интересах всей нации, то нам необходимо осуществить — в мирных ли условиях, в условиях ли вполне возможного грядущего обострения политической ситуации в стране (не дай Бог, впрочем, чтобы оно наступило!) — не очередную разрушительную и в итоге, мета-исторически, как всегда  бессмысленную с христианской точки зрения революцию (вдобавок к так и не искорененной до конца — октябрьской), а фундаментально-творческую, в экономическом отношении народно-капиталистическую и глубоко социализированную, в отношении же духовном сугубо национально-религиозную — освободительно-патриотическую контрреволюцию духа! Именно только на обломках должной наконец завершиться, но всё еще продолжающей пока мучить нашу страну, коммунистической революции и можно начать созидание совершенно новой России.



                2. О ГОСУДАРСТВЕННЫХ
                ДУХОВНО–ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИХ ЗАДАЧАХ ЦЕРКВИ

Подобно тому, как, например, в начале XIX века в Греции Церковь духовно возглавила освободительное движение эллинов от долгого турецкого ига, так и в России именно Церковь (если она не хочет постепенно превратиться в глазах российского общества в некую маргинальную клерикальную структуру официозного типа) может и должна принять — так же своим духовным авторитетом — самое активное участие в созидании русскими людьми своей подлинной Российской государственности. Не уклоняясь от своего религиозного и национального долга, не прячась за спины своих православных соотечественников, Церковь должна возглавить и помочь осмыслить — через евангельское просвещение всей нации и ее всеобщее реальное воцерковление, врастание в жизнь Христову — сугубо духовную сторону процесса подобной, подлинно патриотической, нравственной русской контрреволюции.
И это — отнюдь не политическая, а самая непосредственная религиозная миссия Церкви: приведение России вновь к некогда преданному ею — во всяком случае, по сути, большей частью российских граждан — Христу!
Сегодня уже всё явственней звучит прямой призыв к Церкви вступить наконец самым непосредственным образом в процесс восстановления православно ориентированной, а значит и национально, и социально оправданной, подлинной российской государственности.
Более того — речь идет о том, чтобы именно Церкви этот процесс — в нравственной его составляющей — и возглавить. Даже если у нее — а в ней и у нас — на это еще нет пока в необходимой мере (не будем здесь заблуждаться) ни сил, ни опыта, всё равно нужны всеобщая, всецерковная и всенародная решимость, духовно осмысленная воля к действию, нужен, наконец, общенациональный стыд, буквально жалящий православные сердца за наше недавнее советское богоборческое прошлое, но и не меньший — за сегодняшнее наше настоящее, а главное — необходимо чувство духовной ответственности за наш христианский Российский Дом: и тогда нам будут посланы свыше и силы, и разум, и научение, и долгожданный свет в конце нашего проклятого, вот уже почти векового большевицкого и постбольшевицкого «тоннеля».
Именно для всего этого Русская Православная Церковь и должна самым решительным образом повернуться к общегосударственной, общенациональной российской политике, но не «партийно», не политикански, а по мере сил — как духовно-просвещающая, евангельски-направляющая и нравственно-обязывающая хранительница и умножительница христианского духа в душе нации.
Лишь в этом случае — при религиозно-«политической» своей активнейшей «симфонии» с просветляемым ею обществом, с народом (об истинной же «симфонии» с властью говорить пока рано, и для этого нужно полностью не только сменить ее саму, но даже и самую ее форму!), — лишь только при укреплении живейшей связи с народом Церковь (рассматриваемая в данном общественном контексте как духовно-социальный институт) и сможет наиболее эффективно придать христианский глубинный смысл делу политиков и, соответственно, через них (как и через всех нас, ее духовных чад) — придать ускорение политическому процессу безотлагательной реанимации тихо (и пока — безмолвно!) умирающей у нас на глазах России!
Для выполнения же такого ее воскрешения совершенно необходимы новейшие церковно-социальные концепции общенационального, общегосударственного стратегического характера, кардинальное расширение горизонтов церковного в;дения окружающего трагического мира, совершенно новые координаты практического церковного (всё того же — неизменно христианского) «делания» на благо всего общества, наконец  — и это, пожалуй, важнейшее — нужны по-новому чувствующие и по-новому (то есть тоже подлинно по-христиански) думающие архипастыри и пастыри, извечно призываемые к такой своей позиции непреходящими словами Христа: «се, творю всё новое» (Откр. 21, 5).
Церковь должна поставить перед собой и решить первостепеннейшую задачу — буквально пронизать христиански-ответственно мыслящими гражданами все важнейшие, все определяющие нашу жизнь структуры и подразделения общества, в том числе: и политические, и хозяйственно-экономические, и властные — дабы все они работали одновременно и на духовное, и на материальное благо всех граждан России.
Разумеется, Церковь может осуществить свое благое возрождающее воздействие на государство не «на прямую», что для нее в истинно екклезиологическом смысле, то есть собственно церковно-сущностном (как Церкви, пребывающей в «мире», но остающейся «не от мира сего»), немыслимо, — а через  неустанное посредничество наиболее активных своих членов.
В свое время мудрый Ив. Ильин особо подчеркивал в одной из своих статей: «…тоталитарное тяготение совсем не должно иметь места в сердцах духовенства и в делах Церкви. Ибо цельность веры и  религии, — эта высшая драгоценность духа, — должна распускаться как цветок в душе человека, а не навязываться ему в качестве авторитарных велений, сопровождаемых угрозами и страхом: религиозная цельность не может быть предписана и навязана, она может быть только свободно выношена человеком под влиянием свободно воспринятой Благодати…
Именно поэтому невынудимо и самое “оцерковление” жизни… Естественно, что Церкви есть до всего дело в жизни людей, но это “дело” не есть дело принудительной власти, все равно — открыто выступающей с угрозами и казнями или прикровенно организуемой интригами и закулисным нажимом. Церковь призвана молиться, совершать таинства, очищать души, беречь откровение и возжигать сердца. Но она отнюдь не призвана отнимать у людей свободу самостоятельного созерцания, выбора, решения и творчества.
Мало того, она призвана отпускть людей в мир для мирского и мирового труда, излучать живую религиозность в этот труд, осмысливать его перед лицом Божиим и, предоставляя людям свободу вдохновения, наполнять это вдохновение духом христианской Благодати… Церковь призвана излучать благодать в сердца верующих, а не участвовать в земных расчетах земной толкотни…
Именно в этом обнаруживается, что «оцерковление жизни» имеет более глубокий и таинственный смысл, чем это многие думают. “Оцерковление” не сводимо к “ритуализации”. Оно есть больше всего и прежде всего христианское одухотворение человеческого сердца, а потом уже — всё остальное. Церковь… есть зов, а не приказ. Она не призвана отвращать людей от мира, как в буддизме, но, напротив, отпускать их в мир, как носителей преподанного им Духа, для того, чтобы не мир “обмирщал” их, а чтобы они его одухотворяли.
И в этом главное» .
В «гражданском» же отношении, очищая сердца своей паствы от напластаваний явно антидуховной мирской грязи — и житейской, и мировоззренчески богоборческой, то есть в итоге своем зачастую неизбежно оказывающейся идеологизированно-«политической» (тех же дьявольских коммунистических «идей»!), Церковь должна являть миру подлинную, отнюдь не ограниченно «политизированную», а всечеловеческую «надполитическую» сердечную евангельскую Правду.
При этом православные верующие России, научаемые таким образом Церковью Духу Божию, должны самым определенным образом, с естественным христианским отвращением, отмежёвываться от богопротивного «зла мира» — в том числе и от любых общественных действий, и от любых общественно-политических движений безбожного толка.
Церковь и сегодня иногда делает попытки утвердить  в своих членах именно такой твердо-принципиальный подход к нашим духовно-политическим реалиям, но столь ныне необходимая здесь церковная проповедь — как широкая волна христианского просвещения всех граждан России относительно именно духовных истоков падения страны в коммунистическую бездну — всё еще почти полностью отсутствует!
И не является ли самой прямой церковной виной то, что многие номинальные члены Русской Православной Церкви продолжают голосовать на выборах — вовсе «не ради Иисуса, а ради хлеба куса»! — за прожженных врагов христианской веры,  за коммунистов?
Разумеется, православные граждане вполне могут занимать самые разные в общественном смысле позиции, но чего ни один из них не смеет делать, так это поддерживать партии и движения, явно враждебные по всей своей духовной сути Христу.
Как говорит известный историк и публицист, протоиерей Георгий Митрофанов, настоятель храма Свв. Апостолов Петра и Павла при Академии постдипломного педагогического образования г. Санкт-Петербурга и профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии (в интервью, данном им одному из православных молодежных журналов): «существуют политические мировоззрения и партии, в которых присутствие христианина немыслимо: это те политические партии и теории, которые сами претендуют на то, чтобы занять место религии, являясь своеобразными формами лжерелигиозного сознания. Например, нацизм, коммунизм. Однако если мы вынесем за рамки политических теорий и политической деятельности подобного рода тоталитарные идеологии и движения, я могу представить себе христиан, в том числе православных христиан, участвующих в политических движениях, занимающих различные политические позиции» . Неизменным остается лишь одно: православный не может быть коммунистом, и Церковь такового своим членом не признаёт.
Более того, именно сегодняшние попытки представителей коммуно-советского антихристианского мировидения приспособить ради своих ложных общественно-политических целей «православие» — представляют одну из первостепенных опасностей для Православной России.
Как продолжает протоиерей Георгий Митрофанов: «Повторю, что существуют некоторые политические идеологии, движение, участие христиан в которых немыслимо. Коммунизм является одним из таких движений. Не случайно история коммунизма красноречиво показывает, что там, где утверждается коммунизм, не остаётся места ни для какой другой формы религиозной жизни. Любая религия при коммунизме подвергается гонению, прежде всего христианство. Поэтому для коммуниста, ставшего христианином, пребывание в коммунистической партии, исповедание полноты коммунистической доктрины… оказывается невозможным. К сожалению, опыт нашей жизни показывает это жуткое сочетание коммунизма и православия, и в этом я вижу колоссальную опасность для развития нашей страны. Убежден, что коммунизм в нашей стране уже не сможет победить как политическое движение. Но как идеология, оказавшаяся способной преобразиться в другую форму неоязыческого тоталитарного мировоззрения, в частности, евразийство — коммунизм может продлить свое существование. Он может дезориентировать христиан в политической жизни и дискредитировать Церковь как институт, который, с одной стороны, подвергался постоянным гонениям со стороны коммунизма, а с другой, оказался способным вбирать коммунизм в своё мировоззрение, а коммунистов — в число своих верных людей, которые, в общем и целом, исповедуют свою сатанинскую идеологию. Это очень опасно» .
К сожалению, наши высшие церковные круги обо всём этом упорно молчат!
Разве читал кто-нибудь из нас необходимо трезвые (в том числе и в политическом смысле!), духовно выверенные послания наших иерархов о тех сторонах российских общественных процессов, где политиканы (например, «евразийцы» и коммунисты оппортунистического толка — в духе Зюганова) спекулируют на имени Церкви?
Разве читал кто-нибудь в церковных документах, обращенных ко всему народу, например, о полузабытом ныне всеми патриаршем и соборном анафематствовании 1918 года коммунистической идеологии и ее приверженцев, никогда Церковью не отменявшемся и поныне ведь распространяющемся на того же Зюганова и его сотоварищей?
И потому не удивительно, что в период избирательных компаний, пытаясь в явно рекламных целях использовать «православный» бренд, сей посткоммунист не стесняется посещать и монастыри, в которых местное монастырское начальство — вместо того, чтобы закрыть ему туда дорогу (поскольку он появляется там не как частное лицо, исполненное покаяния и веры, а как именно «партайгеноссе» безбожников-ленинцев) — буквально духовно проституируя, поит его святой водичкой и позволяет ему запускать подобные «христиански»-большевицкие (прямо-таки сатанинские — от самого «отца лжи») сюжеты в телеэфир!  Но разве изгнан со своего настоятельского поста ( тем более —  попал под анафему!) сей изменник (или потворщик вышестоящим изменникам) дела Божия и «гостеприимец» очередного «большевика» — любой из которых всегда есть верный в своем лукавстве сын «отца лжи»?
…Нелепо предполагать, что сокрытие слова Правды Божией о духовных преступлениях большевизма может способствовать какому-либо умиротворению нашего общества, продолжающего во многом все еще болеть застарелыми болезнями коммуно-советизма.
Напротив, продолжающееся молчание (или, скажем, дипломатичное полу-умолчание) Церкви о прежде всего именно антихристианских основах большевицкого строя СССР и всей сути коммунистической идеологии лишь способствует подспудному латентному сохранению у нас и даже порой рецидивам этой духовной чумы XX века.
Однако разве слышал  кто-нибудь из нас под сводами, например, московского храма Христа Спасителя (один раз уже уничтожавшегося большевиками!) от кого-либо из высших наших архипастырей горящее слово (в духе того же протоиерея Иоанна Восторгова, известного антиреволюционного проповедника и новопрославленного мученика, убитого коммунистами) — с не политическим, а именно духовным обличением «верных ленинцев», пытающихся и сегодня соблазнять своей богоборческой мерзостью души немалого числа наивных и духовно еще неопытных русских людей?
И разве стыдит кто-нибудь из наших архипастырей и пастырей в своих проповедях, разве лишает Св. Причастия — как за страшный, смертный грех против Самого Духа Святого — тех из наших соотечественников, кто, считая себя православными, то есть чадами Церкви, продолжают (пусть и из справедливых протестных соображений) предательски голосовать на выборах в различные властные стуктуры — как частные граждане — за врагов Божиих, коммунистов, этих палачей и наследников палачей той самой Русской Церкви Христовой, к которой такие граждане считают себя принадлежащими?
И при чем тут политика, когда это есть всего лишь заповеданная пастырям обязанность обличения врагов Божиих и долг предупреждения своей паствы о духовной опасности всяких связей с ними? Разве это политика, а не прямое лишь свидетельство веры и самая прямая обязанность Церкви — возглашать правду о тысячах и тысячах мучеников и исповедников, пострадавших от безбожников-коммунистов, и тем самым предупреждать от предательства их мученической крови, фактически и совершаемого теми из церковных чад, что бездумно и духовно безответственно дерзают порой поддерживать коммунистов на выборах? 

Одновременно с решением задачи повсеместного расширения духовной проповеди о наших общественных болезнях, перед Церковью, безусловно, стоит и важнейшая задача делегирования наиболее способных, опытных и любящих свое Отечество представителей паствы во все сферы государственной жизни. Именно для того, чтобы наша политика стала мудрой и действенной — особенно перед повсеместными вызовами становящегося, по сути, всё более языческим мира, она и должна по необходимости стать христианской. Такая политика нужна и народу, и его Церкви — иначе нам скоро вовсе уже не понадобится никакая политика: проводить ее будет и не для кого и некому…. Нынешнюю же, пока еще существующую «политику» нелепо отдавать полностью в руки тех, кто равнодушен к самой душе России — к ее христианской вере.
Об этом как раз и говорит далее в своем интервью протоиерей Георгий, утверждая: «Русская история даёт нам немало примеров выдающихся государственных деятелей, которым удавалось сочетать в своей политической деятельности следование принципам христианской веры с высоким политическим и государственным профессионализмом. Поэтому, когда христиане пытаются избавить себя от труда проявлять свою веру в тех или иных сферах жизни, они всегда отдают эти сферы жизни на откуп безбожникам. Христианская политика должна существовать, она может существовать, она периодически себя проявляет… только сложившиеся в нашей стране в последние десятилетия исторические комплексы, обусловленные тоталитарным государством… приучают православных дистанцироваться от политики в любых её проявлениях. Если христиане не придут в политику, их место в ней займут безбожники [выделено мной. — Г. М.]…
Лоббированием итересов РПЦ должна заниматься сама Православная Церковь в лице, прежде всего, своей иерархии и в лице своих мирян, которые занимают [пусть и] разные должности и [политические] позиции в обществе и государстве. Любые политически активные христиане должны заниматься, в первую очередь, решением тех задач, которые ставит перед ними текущая политика, возможно, в рамках программ тех политических партий, членами которых они  состоят» ; впрочем, как предполагает протоиерей Георгий, «…В дальнейшем возможно было бы поставить вопрос о создании христианского движения», хотя «Церковь должна быть заинтересована в том, чтобы во всех нравственно-вменяемых и действующих в рамках конституции политических партиях присутствовали христиане» .
Думается, что завтрашние нелегкие дни России и настоятельнейшая — вследствие этого — необходимость полного духовного переворота в ней потребуют от Церкви самого активного участия именно в создании общенародного православного движения, которым необходимо охватить всю нацию (если ее еще интересует проблема собственного выживания). Только такая активная позиция Церкви и поможет со временем создать в России необходимые условия для целостной, религиозно и национально осмысленной, духовно и материально достойной народной жизни.






                III. ВРЕМЯ СТРОИТЬ НОВУЮ, РУССКУЮ РОССИЮ!
    


                Ныне главной задачей для всех, кто болеет душой
                за поруганную Россию, должно стать восстановление
                исторической преемственности русской жизни.

                Иоанн (Снычев), митрополит
                Санкт-Петербургский и Ладожский



                1. О «СОВЕТСКОМ» И РУССКОМ ПОНИМАНИИ РОССИИ

Вся «послеоктябрьская» идеология большевицкого государства дышала сначала открытой, потом в известной мере потаенной ненавистью к русскому: к «русской» православной вере (коммунистами травившейся и расстреливавшейся), к прежней русской культуре (жестко «прореживавшейся» и цензурировавшейся), к чистому русскому языку (вскоре же исковеркованному уродливой языковой реформой), русским житейским обычаям (порой даже откровенно запрещавшимся),  к самому духу подлинной России.
Всё живое и благое русское постепенно заменялось в сознании нации искусственно-безжизненным и насквозь фальшивым советским. Коммунистические идеологи (что «ленинской», что «сталинской» формации) делали особенную ставку на утверждение и укоренение безрелигиозных (а чаще всего — последовательно антихристианских) форм «советского патриотизма», исподволь внедряя в народное сознание (при Сталине это делалось прикровеннее) идею «великой Советской России», уже изначально отравленную ядом безбожия или же — в лучшем случае — слепого равнодушия к Богу и Церкви.
При этом большевицкие лидеры и их пропагандистские службы, прекрасно понимая, что человеческие души — как и в целом душа всего народа — нуждаются в столь естественном чувстве любви к родной земле, к родному дому (соответственно — и в объекте выражения этого чувства), проводили поистине дьявольскую подмену: на место Святой Руси ставилась «Русь Ариманова», на место Ангела-Хранителя прежней православной страны — бесовский дух ненависти и лжи. Самый образ благословенной России постепенно заменялся в сердце русского человека лукавым образом «СССР», утвержденным на предательстве и государственной измене большевиков в период первой мировой войны, — образом государства, воздвигнутого на крови и слезах миллионов; но его-то и предлагалось им считать и почитать своей единственной настоящей родиной.
И ведь на этой подмене России Советским Союзом выросло и воспиталось несколько поколений!
О психологическом механизме происшедшей в русском человеке в условиях большевизма постепенной подмены всех основных его духовных понятий (в том числе и связанных с чувством Родины) один из современных православных священников высказался следующим образом (и сказанное весьма приложимо к зомбированному характеру чувства именно «советского» патриотизма): «Функционализм тоталитарных фикций использует слова не для обозначения реальности, а иносказательно… с целью вызвать рефлекс-реакцию, уже отторженную от критического осмысления эмоций. Сознанию личности остаются скрыты корни порождаемых словом эмоций (это составная часть тоталитарного “воспитания”), но тем более связующее действие они имеют на человека, поражаемого в самом ядре личности. Личность — ее способность осмысления — парализуется в области чувства и мышления. С духовной точки зрения эти корни можно ясно обозначить: страх, порождаемый грехом. Именно вследствие этого человек, слышащий слово-сигнал, реагирует на “магию” его.
Реальность употребляемых в этом контексте слов — мнима. За ней стоит иная реальность, чаще всего прямо противоположного рода (например, сталинские “демократия”, “свобода”, “счастье”, “жить стало лучше, жить стало веселей”, “я другой такой страны не знаю…” — многолетние позывные). Всеобъемлющую систематическую ложь, десятилетиями сковывавшую сознание, до конца разоблачить безмерно трудно [выделено мной. — Г. М.]. На первых порах [коммунистического] строительства “об этом” не только не следовало говорить, человек не должен был позволять себе об этом даже и помыслить… Тем не менее этот тоталитарный “идеал” никогда не был достигнут, оставались семья, дружба, общение — личность. Однако тоталитарному началу удалось через подмену смысла в значительной степени разрушить связи на уровне общества и его исторического и, тем более, духовного сознания. Стереотипы глубоко врезались в общественное сознание. Это сказывается до сего дня. <…>
Можно сказать: “величайший страх рождает подобие любви”. В тоталитаризме XX века мы с этим имеем дело… забывая об этом, т. е. без духовного осмысления этих основных вопросов, легко остаться в тех категориях, которые коварно и кроваво определили прошлый век и рассчитаны на определение нашей жизни и в дальнейшем» .
Примечательно, что как нарочитое искажение в сознании общества самого образа подлинной, дореволюционной России, так и постоянное замещение его образом советской государственности, культивировались не только внутри страны — для духовного обольщения большевиками подвластного им ее населения, но и за пределами СССР, в мировом общественном мнении, — причем и этот второй обман, и это шельмование истинной России также осуществлялись антироссийскими силами, хотя и несколько иного рода. В результате — и коммунисты Совдепии, и Запад объективно оказывались, начиная с революционной поры, союзниками в их общем противостоянии настоящей, христианской Российской Империи (которую Западная Европа, как и большевики, всегда не любила, которой боялась и чьему экономическому расцвету в начале XX века стремилась всячески помешать).
В общем, такая большевицкая позиция вполне понятна: клевета на дореволюционную Россию и ее всяческое принижение в сознании граждан СССР были программной установкой коммунистов, желавших убедить нового «советского человека» в том, что они, мол, подарили ему свой «ленинско-сталинский рай» вместо прежнего царистского ада!
Духовной основой такой лживой и, по существу, глубинно русофобской позиции была еще давняя коммуно-интернационалистская позиция Ленина, Троцкого и их революционных приспешников, отрицавших само понятие патриотизма. Недаром одну из своих речей (после Февральской революции) Троцкий закончил пламенным лозунгом «Будь проклят патриотизм!», а сам Ленин мог вполне откровенно сказать так: «…Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции» , или, пожалуйста, еще один пример (большевицкий аргумент в пользу предательского Брестского мира 1918 года): «…интересы мирового социализма выше интересов национальных, выше интересов государства» .
Именно о таком предательском отношении к России коммунистов-«ленинцев», как и вообще о сути февральских и октябрьских революционных событий, о гибели подлинной России и ее будущем воскресении, замечательно ярко высказался еще в 1924 году (когда последующие бездны преступлений коммунистов были еще впереди) талантливый писатель И.С. Шмелев (1873—1950), этот благороднейший русский человек, не чета — по ясности духовного взгляда — многим нынешним нашим «розовым патриотам» еще «советского производства».
Вот строки, говорящие много сердцу каждого истинно русского человека, — из статьи, знаменательно названной Шмелевым «Убийство»: «…Для большинства из активных политиков того исторического позора, который еще и до сего дня торжественно именуется Великой Революцией, Россия не существовала, как родина, как итог, живой и прекрасный, тысячелетнего творчества крови и духа поколений; не естественное чувство любви и народной гордости двигали ими (над сентиментальностями Карамзина только бы посмеялись, а об органическом и планомерном развитии государственности российской, Ключевского, и не думали): им Россия была нужна, как удачное место для проведения в жизнь своих идеалов-планов, наскоро и часто рабски призанятых из брошюрного обихода (что за историки и государственного опыта люди они были — это они доказали ярко!) и… как место для пряно-острых переживаний в почете, и власти и сытости…
Факт изнасилования и убийства великой страны — налицо. Факт десятков миллионов слепо и зверски отнятых человеческих жизней, — лучших молодых жизней — и миллиардных богатств имущества и культуры, собранных тысячелетним трудом России, не может быть возмещен ничем. Он останется голым и гнусным актом глупости и безволия того слоя российской интеллигенции, который несет ярлык, отныне роковой и жгучий ярлык — интеллигентский демократизм. Он, этот факт растления и убийства России, станет отныне памятником, поставленным героям от социализма, памятником из человеческих трупов, позора и нищеты, что навеки поставлен глашатаям “новой веры”. Его не закроют ни ссылки на народную темноту, ни оправдания в ошибках и преступлениях, ни упреки и взаимные обвинения боровшихся групп. Этот чудовищный памятник все накроет собой, этот постыднейший крах демократических и социалистических устремлений живой подоплекой народа будет усвоен, и никогда не забудет его народ, уцелевший еще от гибели. <…> Но Россия живет — в могиле. И придет время — воскреснет…Гной течет и течет, буровит и разлагает кровь русскую, и Великие Инквизиторы Человечества пытаются разложить и духовный оплот народа — Православную Церковь. Расстреляв на Руси и в подвалах тысячи священнослужителей и вождей церковных, они пытаются самую Церковь сгноить и этим окончательно отравить душу России.
И все же — жива Россия, потусторонней, посмертной жизнью. В мучениях жива, пронесших ее заветы. В сердцах и душах жива, жива в тайниках народного сердца».
Увы, исторические гены предательского большевизма, как показывает жизнь, не только исполнены опасного для окружающих яда, но и очень живучи. Поэтому, заметим, нисколько и не удивительно, что именно прежние коммунистические функционеры, всегда жившие лишь своими кулуарно-партийными номенклатурными интригами и предельно личными интересами, всегда по большому счету абсолютно безразличные к судьбе русского народа, легко предали нас вновь (как предавали некогда Россию немцам в годы первой мировой войны) в период пресловутой «перестройки», в очередной раз расколов страну — тайным принятием в декабре 1991 года преступных Беловежских соглашений.
…Однако вернемся к нашей теме. Показательно, что Россия издавна шельмовалась не только коммунистами первого поколения, то есть наиболее принципиальными и последовательными большевиками-космополитами, этими, равно ненавидевшими нашу Родину, «ленинцами» и «троцкистами», фальшивыми «борцами за права» выдуманного ими вненационального «класса» якобы сознательно-революционного «пролетариата».
Не менее знаменательно, что точно так же издавна шельмовали Россию и западные марксисты и западная «демократия» ; и точно так же предреволюционная Российская Империя Западом (по сути, в дуэте с ленинско-троцкистским большевизмом) была повсеместно, по точному выражению Ив. Ильина, «клеветнически ославлена на весь мир как оплот реакции, как гнездо деспотизма и рабства… Движимая враждебными побуждениями Европа была заинтересована в военном и революционном крушении России и помогала русским революционерам укрывательством, советом и деньгами. Она не скрывала этого. Она делала все возможное, чтобы это осуществилось. А когда это совершилось, то Европа под всякими предлогами и видами делала все, чтобы помочь главному врагу России — советской власти, выдавая ее за законную представительницу русских державных прав и интересов» .
В подтверждение слов Ив. Ильина по поводу лживости давних западноевропейских сказок о деспотизме, рабстве и реакционном невежестве дореволюционной России стоит привести и совершенно сторонние, западные же мнения того времени, приводимые, в частности, в одной из своих книг митрополитом Санкт-Петербургским Иоанном, — например: «…за два года до первой мировой войны Президент Соединенных Штатов Тафт заявил представителям России: “Ваш император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвастаться не может!” К 1923-му году, согласно программе народного образования, принятой задолго до революции, Россия должна была стать страной всеобщей грамотности…
Известный экономист-аналитик Эдмонд Тей утверждал в начале 1900-х годов, что “к середине настоящего века Россия станет выше всех в Европе как в отношении политическом, так и в области финансово-экономической”. Не это ли объясняет неистребимое стремление Запада подорвать русскую мощь, ослабить, а если можно, то и поработить Россию?»
Касаясь далее проблемы современного, во многом неосознанно фальшивого, хотя порой и вполне искреннего, характера «патриотизма» бывшего советского гражданина, отметим еще одну прискорбнейшую черту этого патриотического чувства — как важный дополнительный штрих к портрету современного российского общества.
Глубоко (во многом — уже на подсознательном уровне) зомбированные за прошлые десятилетия псевдопатриотической коммунистической пропагандой (кто — с самого детства, кто — с юности), многие граждане нашей страны, чаще всего никогда вовсе и не задумывавшиеся о клятвопреступных и кровавых истоках новой «советской» государственности, увы, и сегодня не чувствуют и, тем более, не сознают всей страшной подмены истинного образа своей Родины.
Что уж тут говорить о самых «простых советских людях», если этой заразы не смогли избежать даже и такие безусловно талантливые и вполне искренние в своих заблуждениях люди, как, например, писатель А. Проханов или же социолог А. Зиновьев, — причем до такой степени, что их любовь к коммуно-советизму временами производит впечатление застарелого политического «мазохистского» комплекса.
А. Зиновьев так вспоминает о своем советском детстве: «В нашей семье было девять детей, на полатях все валялись. Потом жили в Москве — восемь человек на десяти квадратных метрах. Можете себе это представить?» . Что ж, с соболезнованием, но можем. А можем также и припомнить, что семьи из провинции обычно попадали в Москву в 1930-х гг. только для того, чтобы не умереть с голоду в разоренной замечательными строителями светлого коммунистического будущего родной деревне — где до революции вполне терпимо жили, отнюдь не умирая от голода, семьи и с б;льшим количеством детей. Не так ли оказался в столице и наш философ? В этом же своем интервью он мимоходом замечает: «Не скажу, что советское время было хорошим, был и остаюсь его критиком. Но “на болоте и кочка высота”… » . Оттого-то, верно, и любит эту «высоту» — пусть и кочка, а хоть что-то всё-таки есть! Впрочем и прошлую Россию он тоже, мягко говоря, недолюбливает.
Вот замечательный образчик зомбированного большевизмом сознания — оценка им великой Имперской России (переходя к ней от оценки России нынешней): «Сейчас, как и в прошлом, государства — социальные ублюдки вполне “жизнеспособны”. Например, таким ублюдком была романовская империя, которая, как известно, прожила 300 лет» .
Вряд ли будет преувеличением сказать, что подобные А. Зиновьеву личности (а граждан со схожей системой мышления, свидетельствующей о какой-то вопиющей кастрации или, что еще хуже, самокастрации их духа, у нас пока остается немало), конечно же, духовно неполноценны, находясь, впрочем, порой даже и душевно в состоянии как бы постоянного раздвоения.
Пусть и на крови, пусть и на лжи, пусть и на собственных мучениях — но лишь бы (по выражению замечательно талантливого в поэтическом отношении, но совершенно бездарного в духовном, В. Маяковского) «саду цвесть», лишь бы пугающий монстр советизма упирался в небеса своей безбожной и беззаконной, но на время все-таки мощной главой.
Это — своего рода муравьиная психология, никакой духовно-осмысленной нравственностью реально не укрепляемая и даже не подозревающая о том, что такая — подлинная (как христианский, евангельский императив) — нравственность на самом деле существует. Отсюда параллельно — при такой внутренней слепоте души — почти всегда болезненная озлобленность, в итоге и не дающая душе, обладающей такой муравьиной ментальностью, никакого покоя.
И всё-таки — удивительная привязанность к своим же собственным мучителям, которым сам же и не веришь!
Так, в одном месте своего интервью А. Зиновьев говорит: «В довоенных советских фильмах видим: молодые люди живут в относительно благоустроенных общежитиях, идут гулять, культурно отдыхать куда-нибудь, галстук кто-то надевает. А мы-то воспринимали всё это тогда как вранье, потому что в действительности никакие подобные атрибуты безбедной жизни нас не окружали. Для нас они символизировали коммунизм отдаленный…»
Что ж, хоть и ложь, а приятно — поживем хоть светлой надеждой!
Но Зиновьеву не нравятся, по сути, и достижения социализма, ибо здесь же он замечает: «Первостепенным обстоятельством краха советского коммунизма и гибели СССР стали… достижения. Квартиры, — не об одной ли из них мечтал на заре социализма в своей десятиметровой комнатушке наш философ? — отдельные телефоны, возможности путешествовать, поездки за границу — всё это в совокупности вылилось в едва ли не основной фактор развала…» .
Конечно, всякий трезво мыслящий, даже и бывший «советский человек» (пусть он уж и не помнит о фундаментальном экономическом проигрыше в «холодной войне» и последующем нашем разорении из-за неэффективности советской экономики), и тот, верно, тут только руками разведет: и то Зиновьеву — плохо, и это ему — не так, и былую кинематографическую ложь, живя в нищете, никогда не принимал, и дождались наконец хоть чего-то — так тоже не годится…
Но совершенно замечательно иллюстрирует двойственность подобного сознания такой  итоговый пассаж (в том же интервью), который мы разобьем на две половины. Вот первая часть: «Для меня, — утверждает А. Зиновьев, — и моих сверстников великое значение и смысл имело освобождение от многовекового рабства — далеко не пустые слова для тех, кто это пережил» .
Ну, насчет рабства это уж он, пожалуй, всё же хватил чересчур. Мы-то — например, пишущий эти строки и многие думающие его сверстники, пошедшие в школу в 48-ом, — от таких штампов убогого «комбедовского» (напомним о послереволюционных сельских прокоммунистических «комитетах бедноты») «политпросвета» освобождались уже — как максимум — годам к двенадцати-тринадцати.
Нам многое нравилось в жизни страны, а многое — не нравилось.
Мы, скажем, в любом случае искренне гордились нашей победой в Отечественной, будучи в значительной мере на этой победе воспитанными. Но насчет рабства в великой России — пусть и до Октября — нам было дико слышать и тогда, да, слава Богу, никто из разумных людей в то время, даже в начале 1950-х годов, нам этого как-то уже и не говорил… Помнится, и чуть позже, при «прохождении» в школе того же Радищева, он воспринимался нами как какой-то чудаковатый маньяк-«обличитель» (или кто-то уж очень его чем-то обидел, что ли?) и особой симпатии отнюдь не вызывал...
И где была уже тогда — эта пресловутая советская идейность?
Старое поколение рассказывало о прошлой, дореволюционной жизни так, что она скорее порой походила на сказку, а вовсе не на вечное томление в «тюрьме народов». Сами вещи, книги, мебель, которые порой попадались нам, — сделанные «до того» — выглядели, как правило, замечательно и свидетельствовали о какой-то вовсе иной жизни — как бы на порядок выше и добротней. А обычные старики, пусть и весьма еще молодыми жившие «до революции», — даже, казалось бы, в малокультурной деревне — были как-то серьезней, основательней и зачастую гораздо искренней и человечней представителей поколения помоложе.
И всего этого нельзя было заглушить, забить крикливыми лозунгами октябрьских демонстраций.
Итог: помнится, школьный приятель, — когда нас, школьников пятого класса выстроили на линейке по случаю кончины незабвенного товарища Сталина, — только и прошептал (или даже скорее вполголоса произнес — так, что слышали и ребята по соседству): «Сдох таракан!» Вот вам и вся наша тогдашняя идейность — разумеется, существовавшая на фоне нестерпимо фальшивых пионерско-комсомольских собраний.
…Но в указанном выше пассаже А. Зиновьева самое интересное то, что вслед за процитированной обличительной фразой сразу же следует ее продолжение; и что же он может противопоставить проклятому «романовскому рабству» — из «светлой жизни» СССР, из жизни его собственного рода, освободившегося от былого царистско-капиталистического рабства?
Увы, он только и способен здесь вспомнить: «Всякое было: кошмарные материальные условия, аресты, тяготы, связанные с войной. И (воскликнем с самым искренним соболезнованием: о, неистребимый ничем оптимизм подлинно советского человека!) всё равно свою тогдашнюю тяжелую жизнь я не променял бы ни на какую другую» .
Но, спрашивается, ради чего же пережиты были и им, и его согражданами все эти муки, весь этот голод, эти горы убитых — ради какого такого сверхзамечательного «завтра»?
Пусть там, в проклятом-то, предположим, прошлом — «рабство», но ведь и здесь — «аресты» да «Лубянка»; пусть там  — столь же проклятая ложь поповщины и царизма, но ведь и здесь — «вранье»; и при этом «там» за столетие — «всего» несколько сот казненных (за государственные, между прочим, вопиющие преступления!), а здесь убитых только в застенках ЧК да в ленинско-сталинских лагерях — как минимум, сотни тысяч, если не миллионы. И сколько при том убиенных совершенно безвинно (не говоря уж о прочих десятках миллионов, тем или иным путем загубленных большевизмом ради коммунистического «светлого завтра» тов. А. Зиновьева).
Но уж самое замечательное — следующая фраза, которой мумифицировавшийся в своем мазохистском большевизме совфилософ подводит итог упомянутым им ранее «кошмарам» и «арестам», — ею и можно завершить описание этого весьма яркого клинического случая коммунистического оптимизма: «Многие миллионы наших соотечественников в то время себя почувствовали свободными, осознали настоящими гражданами, людьми с большой буквы…» .
О, сколь удивительна бывает духовная слепота! И не есть ли выражение чувств подобного рода — чистейший пример психологии истинного раба большевизма?
Как говорится в Евангелии: «своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся» (Мк. 4, 12).
О механизме выработки такой духовной слепоты у «советского человека» и злобесном коверкании его души в свое время весьма точно высказался известный культуролог Г.П. Федотов: «Сам большевизм не хочет быть только политикой. Он ведет войну не за тело, а за душу. Не социализм он хочет построить, а нового человека, новую жизнь, новую этику, новый быт, новую личность. Этого человека в России большевизм строит по своему образу и подобию. Партия Ленина, партия старых подпольщиков стала давно живым образом святости, на котором воспитываются, в формы которого отливаются миллионы новых существ. Эти юноши определяют собою сегодняшний и завтрашний день России. Вот почему основной наш вопрос о большевизме: не что (он делает), а кто (он есть). <…> большевицкая идеократия есть сатанократия по самому содержанию ее идеи» .
И именно такое «новое существо» коммунистическая сатанократия и «отлила» из только что выслушанного нами писателя-социолога. Бедный, бедный Зиновьев…
Но он-то хоть — как кряжистый, никаким живым веянием не колеблемый дуб — стоит твердо под ветрами эпохи, будучи упорен в своей духовной слепоте честно и вполне открыто. С ним всё ясно...
А ведь, к сожалению, даже и многие из тех, кто чувствуют и понимают всю проклятую ложь, всё духовное изуверство нашего коммуно-советского прошлого, даже порой и «абличая» (кажется, словечко Достоевского?) таковое, являют собой тем не менее гораздо более сложную картину раздвоения, чем это мы могли видеть на примере товарища Зиновьева.
При всем их «абличительстве», они на поверку всё равно остаются, по сути, все теми же большевиками — только, так сказать, не откровенно «красными», а даже порой уже и кажущимися «белыми».
Подобные современные общественно-политические деятели — типа Гайдара-внука и его сподвижников — пытаются, прикрываясь демократической фразеологией, как правило, выдавать себя за «либералов». Однако они точно так же, как и коммунисты, ненавидят требующую духовной ответственности, подлинную Русь и, якобы защищая «общечеловеческие ценности» (на самом же деле исходя из обычных индивидуалистически-шкурных и всегда личных своих эгоистических интересов, в принципе отрицающих любые общегражданские обязанности), стараются ныне не допустить возрождения христианской России на обломках СССР — чьим властителям многие из них, этих нынешних либералов и демократов, «страха ради» или же неправедной мзды, служили прежде.
Впрочем это и не удивительно: ведь вся их внутренняя психология по большей части зиждется на матрицах той марксистско-ленинской вульгарной «диалектики», того «диамата», коими им забивали головы в советских (зачастую весьма привилегированных вузах), а затем в партшколах для партийного молодежного комсостава.
Пусть они и не слишком забивали себе головы «фактурой», но общая методология партбытия и принципы партийной практики, вся примитивность их моделей оседали в них прочно.
Параллельно же с этим — и столь же естественно — уступали они и соблазнам западного либерализма, не менее ядовитого (по степени таящегося и в нем потенциального обесчеловечивания), чем марксизм, ибо в глубине своей и тот, и другой суть родные — по их безбожному, «прометеевскому духу» — братья.
В результате — навязывание России совершенно чуждых ей экономических моделей (ибо ее они не знают и не любят и, к тому же, об иных моделях и не ведают), жесточайшее и совершенно равнодушное обращение с ее населением, наплевательское отношение к подлинной, небольшевицкой Русской земле, жажда, вполне по Достоевскому, «заголиться и слиться» с Западом и — как естественное следствие их марксистски-либертарианского (одновременно и посткоммунистического, и недокапиталистического) кавалерийского наскока — полный развал и разграбление страны. Разграбление — поскольку в любых обстоятельствах себя-то они не забывают никогда…
И здесь хочется обратить особое внимание на замечательный в своем (чисто духовном!) роде феномен: именно западническая подоснова сознания, слепая и абсолютно ложная, внутренне очень недалекая, вера в «свет с Запада», в ценности богоборческого «Просвещения» (опять же внутренне ограниченные атеизмом и потому тупиковые) — характерны не только для современных губителей России, но порой и для их, казалось бы, непримиримых критиков… Ибо духовная мертвенность их на поверку оказывается абсолютно одинакова. Перефразируя Гоголя — все они вышли из-под одной долгополой шинели: что тов. Дзержинского, что тов. Сталина. Как говорится — «хрен редьки не слаще».
Ведь чисто западническая по своим онтологическим, сущностным интенциям идеология атеистического псевдогуманизма равным образом типична не только для «гайдаровщины», но и для ее, казалось бы, «обличителей» (коммунистов, русофобствующих «советизанов» — этих псевдопатриотов, «не помнящих родства» с настоящей Россией-Русью, и тому подобной же публики), чей мировоззренческий — прежде всего, пан-антропоидный, антропософный, абсолютно безбожный замес и багаж сознания так же примитивен, плоск и убог, как и у чистых либертариев-западников.
Замечательный пример тому (именно в силу его яркости и, так сказать, идейной «выпуклости» на нем стоит остановиться чуть подробнее) представляют психология и мировоззренческие установки упоминавшегося выше А. Зиновьева, который, несмотря на весь свой кажущийся «гуманистическим» «советизм» и свое «СССР-ство», остается «западником» и врагом собственно российской государственности до мозга костей, абсолютно не знающим и не любящим (причем предельно невежественно и предельно эгоистично) подлинной многовековой России: узнать он о ней не мог, да, верно, и не желал в дни молодости, а позже — уже «осовеченным» своим сознанием и не был способен к этому вовсе.
Показательно, что он и сам отнюдь не скрывает такой — большевицки чисто прозападнической — подосновы своего душевного устроения: вся его идеология типичного интеллигентствующего «совка» представляет собой буквально апофеоз советской «образованщины» и вненациональной беспочвенности!
О своем принципиально отрицательном отношении и к России, и к ее трагическому положению сегодня (над которым он способен только насмехаться) сам А. Зиновьев весьма цинично пишет так (и, увы, всеядная «Литературка», похоже, не без удовольствия все эти гнусности печатает!): «…почти все значительные события, как-то еще связанные с обломками русской истории, выглядят больше как достойные презрения и насмешки, чем сожаления и сочувствия… Я вообще сейчас не могу назвать никакую другую эпоху в истории человечества, которую по степени краха и низости падения мог бы сопоставить с крахом советской социальной системы…» . Да и что ему до несчастий России, если, как он отмечает: «я фактически сформировался и прожил почти всю жизнь человеком, до мозга принадлежащим к западноевропейской цивилизации… всё прочее стало делом производным и второстепенным» .
Ничего, по сути, и не ведая о подлинной свободе в российском дореволюционном обществе, А. Зиновьев, с молодых лет воспринявший — как истину — большевицкие байки о «проклятом царизме» и о наступлении в СССР «царства свободы и справедливости», и в СССР-то принимал только то, что казалось ему положительным и полезным — но опять же (вполне по-либертариански) только для самого себя!
С этой же, сугубо «самостной» и чисто эгоистической, точки зрения он воспринимал впоследствии и свою временную жизнь на Западе. И сам об этом так прямо и пишет: «Я в нем (Советском. Союзе) принимал лишь то, что принесла русская революция в отношении человеческих свобод, образования, свободы от религии, свободы духовного творчества [откуда, интересно, он взял последнюю? — Г. М.]. С этой точки зрения я воспринимал и свою жизнь на Западе, оценивая ее исключительно высоко именно в плане западноевропейских свобод» .
И, наконец, вот чрезвычайно показательное и откровенное признание типичнейшего представителя подобных «патриотов СССР» — об их духовных истоках: «Многие представители моего поколения вырастали в Советском Союзе, но в неизмеримо большей степени как люди западноевропейские, а не национально русские, — я в этом отношении ушел дальше многих других…
Для моего поколения свет разума приходил именно из Западной Европы и лишь постольку и в той мере, в какой он шел благодаря влиянию западноевропейской цивилизации на Россию» .
И такого рода глубинная, безусловно в пределе своем космополитичная и вполне, как это ни парадоксально, «советская» психология одинаково характерна как для Зиновьева, так точно же и для Гайдара, и для Чубайса с Абрамовичем, и для, казалось бы, их противников — «большевиков», «верных ленинцев» Зюгановых и Купцовых, и немалого еще, к сожалению, числа им подобных.
Замечательное духовное родство проявляют, как это ни покажется кому-то парадоксальным, и большевики, и «демократы» — известно, что зачастую диаметрально противоположные мировоззренческие позиции, доведенные до крайности, сходятся (особенно, если эти позиции в равной степени безбожны). Так, например, и коммунисты-ленинцы, и вроде бы их враги — наиболее «продвинутые» псевдоинтеллигенты, «свободолюбивые» демократы-«гуманисты» — удивительно солидарны в своей общей для них ненависти к Церкви.
Смотрите: если большевики с сатанинским наслаждением взрывали храмы, в том числе и Храм Христа Спасителя в Москве, то ведь и демократ-журналист Олег Кашин (публиковавшийся в журнале «Эксперт», в газетах «Коммерсантъ» и «Известия») в одной из своих статей отпускает такую мечтательную «шуточку»: «(может быть уже при следующем мэре) позолоченная бетонная копилка нынешнего ХХС [так в либертарианских кругах любят называть Храм Христа Спасителя. — Г. М.] будет снесена в рамках очередной большой реконструкции Москвы»; при этом он попутно отдается и сладким мечтам о том, что со временем и для «ненавистного всем толстопузого попа», и для «чиновника со свечкой в храме в пасхальную ночь», и вообще для всех православных, как для «редких и исчезающих животных» организуют «заповедники» .   
Явно не с большей любовью относится к Церкви и другой журналист, в свое время верно служивший КПСС на ниве политпропаганды, а ныне демократический труженик Первого телевизионного канала, печально небезызвестный своей жаждой легализации в России всех наркотиков В. Познер. В одном из своих интервью он так прямо и заявил: «Российские беды вовсе не в дураках и дорогах, а в вещах более серьезных»; «В России проблемы — исторические, — это пагубная роль Русской Православной Церкви» .
Это еще цветочки, а вот и ягодки — так сказать «оргвыводы», с которыми выступает журналист-пиарщик Максим Кононенко, работающий в программе Глеба Павловского на НТВ под псевдонимом «Mr. Parker». В статье «Зомби патриарха» он определяет — как страшно заразную болезнь! — такое, например, естественное проявление христианского самосознания русского человека, как утверждение того, имеющего уже тысячелетнюю историю, факта, что «Россия — это православие» и «Православие — это Россия» (именно так совершенно верно, но с тем большей ненавистью определяет нашу позицию сам М. Кононенко). При этом он требует, чтобы Патриарх в связи с этим одернул бы наконец «свою тупеющую паству», заключая сказанное «программным заявлением»: «Пока патриарх Русской православной церкви не выскажет своего четкого мнения по поводу происходящего в стране зловонного гниения [именно так Кононенко определяет принципиальную позицию православных раждан России. — Г. М.], я буду закрывать эту Церковь. Буду закрывать ее до тех пор, пока она не закроется…» . Хотя как это ему удастся — непонятно, ибо он (как это и сам признает), чувствует, что «остался один среди ста сорока пяти миллионов зомби», поголовно болеющих к тому же, по его выражению, «ортодоксальным гриппом» .
Вообще же сей представитель смердяковствующей части «эрэфовских» СМИ, выпестованный примитивнейшим и, по сути, вполне «животного» уровня, либертарианством, ярый защитник гомосексуализма и педофилии, так выразил —предельно адекватно! — свои «духовные» идеалы и всю свою ненависть к Церкви (как и вообще к религиозному началу человеческой жизни): «По моему глубокому убеждению, христианство — это тоталитарная секта, ничем не отличимая от любой другой тоталитарной секты (как то ислам или иудаизм)… Лучше быть пидарасом, чем православным» ; «…Современная Россия на полном ходу катится в новый архипелаг. Кровавый путинский режим тут ни при чем — он кажется невинным дитя рядом с организацией, загоняющей нас в монастыри. Архипелаг РПЦ — вот имя той страницы русской истории, которая вполне может стать черной… я лучше перейду [интересно —  откуда?. — Г. М.] в секту Грабового. Она, по крайней мере… не нападает на гомосексуалистов. И в этом смысле — гораздо нравственнее и моральнее, чем РПЦ» . Здесь уже не удивляешься и такому замечательно циничному образчику его высказываний в процессе «борьбы за права человека»: «Право человека хотеть смотреть детскую порнографию кажется мне вполне нормальным правом… То есть, я не вижу ничего ужасного в педофилии…» .
А другой «творческий» идеолог «эрэфовского» либертарианства — Илья Кормильцев, некогда писавший тексты для рок-группы «Наутилус Помпилиус», на своем интернет-сайте идет гораздо дальше предыдущих «свободолюбцев» и борцов с «христианским гриппом», уже вообще отказывая русскому народу в самом праве на жизнь. Он так — попросту, без всяких там гуманистических затей — и пишет: «Господи, какие же вы все, русские, крутая сволочь… Пороть вас до крови, сжечь вас в печах — и то мало будет, — вы миру не даете просто жить… Вы все — одна большая русская сволочь! Чтобы вам сдохнуть…». Из этого далее следуют и закономерные, по его мнению, предложения (вспомним здесь классический образ российского либертария в романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы», лакея Смердякова — с его классическим: «Я всю Россию ненавижу!»): «уже лет 20 надесь, что наконец кто-нибудь придет и запретит [русских]. Как класс… Этот кусок говна надо пустить под нож бульдозера, а нам нужна Другая Россия и другие русские… ну, короче говоря, надо и освобождать физически данную территорию, чтобы она стала пригодна для жизни людей… я действительно за то, чтобы ее [Россию] уничтожить» . Вот так.
За всем этим, конечно же, стоят не высокие идеалы духовной человеческой свободы, а самая элементарная безнравственность и убогое «мурло мещанина». Что им — Россия? Но зачем и они — России? Что делают они в ней?
Сначала большевички со своим «до основанья мы разрушим», а тут на подмогу уже и демократствующие любители «интеллектуальной свободы», предлагающие все Отечество наше сначала перепороть «до крови» (и Смердяков ведь точно так же заявлял, что «Русский народ надо пороть-с…»), а потом и вовсе ликвидировать — за демократической ненадобностью…
Но было бы еще полбеды, если бы подобная смердяковщина оставалась уделом только лишь чуждых Церкви и православной России безродных постсоветских «образованцев».
Гораздо страшнее то, что такого рода «демократы» гнездятся порой ведь и в самой Церкви и даже продолжают до сих пор, как ни в чем ни бывало, вполне процветать в ней.
Прекрасным образчиком этого может служить, например, московский священник Владимир Лапшин, ничтоже сумняшеся заявляющий: «У той Церкви, которая сама себя уже называет православной, возникает сомнение в ее подлинном православии… Когда Церковь начинает называть себя православной… — тут такой гордыней прет, гордыня из ушей лезет! И за эту Церковь становится страшно!» .
Клеймя подобным образом «эту Церковь», отец Владимир, по-видимому, точно также готов клеймить за «православность» и «эту страну», которая ему совершенно чужда и которой ему совершенно не жаль — что он недвусмысленно и подтверждает следующим, также вполне смердяковским, заявлением на радиостанции «София»: «У нас сегодня охают и ахают по поводу того, что развалится Россия. Да Бог с ней, пусть развалится — ничего страшного не произойдет!»  И этому он ведь учит не только радиослушателей, но и свою паству с церковного амвона…
Либертарианское, индивидуалистически развращенное лукавое «западничество» (как богоборческая в сердцевине своей «идеология») и предельный, антихристианский в своих страшных истоках эгоизм — вот та непосредственная основа и та питательная среда, где вырастают больные грехом «самости», духовно абсолютно слепые не только атеисты-циники, но теперь порой уже и отдельные церковные «иуды» в лице некоторых представителей священства, — все, подобные тем, что только что цитировались здесь выше.
И именно такое устроение человеческих душ — страшное наследие бездуховного коммуно-советизма — и есть на сегодня, пожалуй, самое вредное и самое опасное на путях возрождения православной Руси-России!

…Однако и сегодня многие наши сограждане так и не понимают, что без Бога, без Его всеукрепляющей благодати — ничего благого в жизни совершить и не возможно.
И если что-то из такого благого в нашем государственном бытии порой появлялось и продолжает появляться, то только за счет хотя бы остаточного, но хранимого до сих пор в подсознании, в самом душевном генофонде русского человека «Божия образа», ранее дарованного всем нашим предкам, всей нашей земле в акте постепенного всеобщего Крещения Руси, а сегодня обретаемого в таинстве личного крещения каждым из нас. И этот «образ Божий» — как духовный маяк — светит нам среди тьмы и «сени смертной» мира, действуя как в отношении отдельной человеческой личности, так, в известном смысле, и всего общества в целом.
Но, как ни прискорбно это признавать, значительная часть наших граждан (в том числе даже считающих себя христианами) и поныне остается далека от признания единственной реальной правды нашей новейшей истории, а именно того, что всё, что совершалось у нас временами доброго, а иногда и, действительно, исторически великого, — даже в условиях коммунистической России (например, та же священная победа наша над Германией во второй мировой войне!), происходило вовсе не благодаря, а вопреки (!) неизменно царившему у нас насквозь лживому и лицемерному духу дьявольского большевизма.
Ведь всё благое, всё, исполненное подлинного, искреннего патриотизма, имело место в нашей жизни периода коммунистического безвременья только тогда, когда из-под фальшивых форм «советскости» пробивалась порой истинная душа нашей Родины — не «душевные потемки» СССР, а светлая душа России, Святой Руси (пусть даже сам тогдашний российский житель чаще всего и не сознавал этого — при его оскопленной советской пропагандой системе восприятии мира).
Но если для многих окончательное понимание всей обманной сущности псевдорусского «советизма» становится гораздо доступней и легче лишь теперь — по прошествии долгих десятилетий постепенного догнивания советчины, то для лучших российских умов предельная лживость СССР (как страны, якобы продолжавшей хранить в себе — причем чуть ли не на законных преемственно-государственных основаниях! — образ великой Руси-России) была совершенно ясна уже изначально, фактически сразу же после временной победы над русским народом интернациональных заговорщиков-большевиков.
О неуничтожимости духа истинной России — даже в условиях антироссийского по своим «духовным» целям СССР — хорошо сказал еще в 1925 году Г. Флоровский: «…нельзя отождествлять всю современную Россию с коммунистическим замыслом о ней. Конечно, в СССР есть и Россия [выделено мной. —  Г. М.]. Она не умерла под коммунистической маской, и, более того, она настолько еще жива и дееспособна, что нередко сквозь личину проступают светлые черты живого лица. И можно сказать, СССР существует доселе именно потому, что еще есть Россия. <…> В прежнее время рассуждали так, что раз есть царь, то все монархисты, за исключением немногих “врагов внутренних”, а стало быть, все благополучно, — и из-за этой близорукости проглядели умирание русского царства, проглядели свою собственную работу на его погибель. А теперь рассуждают по-прежнему: раз в Москве ВЦИК и Совнарком, то значит все уже в России злодеи, а потому “любовь к Отечеству” требует, дескать, злобы ко всей теперешней России… Вряд ли нужно подробно разъяснять, что вера в неистощенность русской силы не включает в себя признание большевицкого дела за доброе дело… Конечно, много злых посевов взошло в России, многое придется выкорчевывать и посекать. Не следует ни в коем случае преуменьшать одичания, вырождения, разврата… Однако нет никаких оснований утверждать, что всё в России подлежит искоренению. Растут и там благодатные побеги. Русская душа еще не истощилась. Более того, сами того не ведая, большевики во многом работают на своих противников… своим чрезмерным нажимом готовят себе противодействие… многие их мероприятия приводят к итогам, прямо обратным их умыслу. Нельзя радоваться гонениям на Святую Церковь, но надо признать, что в горниле мученичества просветлела русская душа и закалилась русская вера. Конечно, большевики вовсе не хотели торжества Церкви, и тем не менее в СССР русская Церковь процвела, как жезл Ааронов, вряд ли не больше, чем в Петербургской России. — Все это очень сложно… Россию надо еще освобождать, завоевывать и отбивать в духе [выделено мной. — Г. М.]. Но эта битва только тогда будет успешна, если это будет битва за Святую Русь, если удары мы направим под самый корень [выделено мной. — Г. М.]. Надо понять, что СССР начинается не с октября, но гораздо раньше, — и выкорчевывать его последние корни» .
Затрагивая — приблизительно в этом же ключе — одну из коренных на сегодня тем общественного сознания — тему истинного патриотизма,  столичный игумен-миссионер  Петр (Мещеринов) задает в своей статье, опубликованной в официальном печатном органе Московской Патриархии, совершенно справедливый с духовной точки зрения вопрос о подлинном русском патриотизме: а «что такое патриотизм? Конечно, любовь к отечеству, но что именно любить? Место, где я родился, где живут мои родственники и жили мои предки?.. Родной язык? Отечественную культуру?.. Правительство, которое не заботится о моем народе? Милицию, которая не защищает? Скинхедов? Армию, в которую страшно отдавать своих детей? Какую Россию нам любить — Россию преподобного Сергия Радонежского и патриарха Тихона, Россию Пушкина, Менделеева и Шостаковича — или Россию Малюты Скуратова, Ленина и Демьяна Бедного?»
И ответить правильно на него, с точки зрения православной церковности, можно, только выстроив правильную шкалу духовно-религиозных ценностей, шкалу христианскую, — когда за основу ее (соответственно, и за основу патриотизма) берётся прежде всего любовь к Самому Богу, к Церкви Христовой, а значит — и абсолютная верность проповедуемым Церковью библейским нравственным принципам.
Первый же из них гласит: «Я Господь, Бог Твой… да не будет у тебя других богов перед лицем Моим» (Втор. 5, 6—7). И вот эта-то заповедь — первейшая для христианина: именно в свете её оценивая всё свое бытие (в том числе и национально-общественную его сторону), подлинно православный человек и вырабатывает личное отношение как к собственному Отечеству — определяя для себя его положительный образ, так и к тем или иным представителям своей нации!
В противном же случае за Родину можно принять не лик ее, а временную мрачную ее «личину» — что и случилось, например, в Германии, когда большинство немцев на полтора десятилетия связали понятие Отечества с совершенно ложными по своему содержанию общественными и государственными представлениями, равно как и с политически ангажированной «культурой» фашизма: их родиной тогда стала «страна зла», временно оказавшаяся под пятой гитлеризма, а не «страна добра», явившая некогда миру культуру Баха, Шиллера, Гофмана и Гете…
Но ведь точно так же многие и у нас — кто в итоге многолетнего обмана, кто в самообмане души — за Родину принимали (а иные принимают и сейчас) не страну, веками созидавшуюся благодатным и единящим духом нашей Русской Матери-Церкви, верностью и честью русского воина-христианина и великим народным трудом — с его былой православной этикой, не страну предельно человечной христианской культуры, а страну, государственной установкой всей жизни которой (более семи десятилетий!) являлась как раз ненависть к духовным основам и нравственному содержанию прежней России, страну, лишь со временем начавшую — причем как бы с черного хода и отнюдь не по духовному праву — претендовать на часть нашего добольшевицкого драгоценного культурного русского наследия.
Иначе говоря, многие жители прежней исконно русской территории, временно и вопиющим обманом захваченной большевиками, начинали нередко считать (по причине культивировавшегося государством всеобщего духовного невежества) истинной своей Родиной уже не Россию, а ее смертельного врага — управляемый безбожной ВКП(б)-КПСС и густо замешанный на крови русского народа СССР! А некоторые как считали, так и считают его своей «великой» Родиной и поныне...
Но безбожное никогда не может ни быть, ни оставаться подлинно великим — ни в сколько-нибудь долгой человеческой истории, ни, тем более, «в очах Божиих», ибо, как говорится в Евангелии: “что высоко у людей, то мерзость пред Богом” (Лк. 16, 15)» .
Однако именно к такой мерзости и приучали большевицкие идеологи русского человека на протяжении долгих десятилетий, оболванивая его, лишая и веры, и настоящей Родины — России, которая лишь прикровенно продолжала неизменно жить внутри коммунистического СССР, враждебного и ей, и ее подлинному строителю — Самому Господу нашему Иисусу Христу, равно как и Его Церкви, этой подлинной созидательницы Русской земли!
Притом самое печальное то, что многие «советские люди» — в неизбывном для всякого нормального человека стремлении любить свою Родину — действительно, в наивности своей, а порой и в сознательной слепоте (ибо так жить было удобнее) любили Советский Союз или, по крайней мере, вполне «привыкли к нему».  А некоторые в простоте своей «верили» в него — чуть ли не как в Бога — или не зная о его бесчисленных преступлениях, или же вовсе и не желая ничего о них знать!
И потому неудивительно, что даже такие простые истины, как необходимость духовного различения между Россией и СССР, — казалось бы, естественные для незашоренного ныне былым советским «политпросветом» природного разума русского человека — остаются для многих и сегодня все еще тайной за семью печатями!
Где уж тут человеку с таким воспитанием принять разумное пастырское слово о том, что «единственный путь к величию нашего отечества — это созидание его во Христе» ?!

…Насколько и сегодня еще отравленность вот уже почти вековым «советизмом» присуща историческому сознанию значительной части даже потенциально патриотически настроенных нынешних наших сограждан — хорошо иллюстрирует, например, фрагмент беседы политологов и журналистов, состоявшейся (в формате «круглого стола») летом 2004 года в редакции московской «Литературной газеты».
В частности, высказывания принявшей участие в этой беседе отнюдь незаурядной журналистки-политолога Кс. Мяло, вполне справедливо критиковавшей нынешнее состояние российской государственности, весьма ярко выявляют характер одного из видов современного патриотического мышления — а именно полусоветского, не до конца «красного», а, так сказать, «розового» типа.
Чрезвычайно показательно, что, указывая на отрицательные стороны переживаемого нами ныне процесса государственного бытия, Кс. Мяло явно забывает (или не хочет вспоминать?) о вполне сознательно проводившейся в свое время бесчеловечной политике большевизма и его зверствах (или, если так приятней подобным специалистам, «трудностях» и «ошибках») в процессе развития и существования СССР. В итоге, при таком избирательном подходе к фактам истории, — она вполне соглашается с мнением о том, «что никогда у русского народа не было такого угнетателя, как нынешнее государство» .
Не желая смотреть правде в глаза, и не стремясь в ее свете видеть подлинный, во многом страшный, лик подсоветской жизни, Кс. Мяло вообще высказывает явное неудовольствие относительно самой необходимости этой правды и даже считает ее признание вредным и тяжким для народного сознания «поношением», заявляя: «ведь сознание народа и так чудовищно травмировано поношением 70 лет отечественной истории, в которой было всякое, но, несомненно, и великое» .
Да, безусловно, совершалось, по милости Божией, даже в так называемой «Советской России» нашим народом и великое — как и полагается народу, еще не полностью забывшему о своих великих христианских истоках, но основным и каждодневным на протяжении этих «70 лет» было вовсе не туманное «всякое», а ужаснейшие последствия отступничества страны от Бога и евангельских нравственных ценностей. Это было не «всякое», а загубленные судьбы и жизни ни в чем не повинных русских людей; это было — разрушенное безродными большевиками-предателями социальное и экономическое (потенциально колоссальное) развитие России, обозначившееся в первых полутора десятилетиях XX века ; это было не «всякое» — а погубленное дворянство, три миллиона эмигрантов (а по некоторым данным, число оказавшись за пределами России ее бывших граждан доходит даже до девяти миллионов!), уничтоженное трудолюбивое крестьянство, полупогибшая национальная культура, сожженные усадьбы и хозяйства, расстрелы десятков, если не сотен тысяч, заложников, лагеря смерти и сами миллионы смертников. Это было, наконец, во многом разрушение самой души народной, а не нечто «всякое», процеженное сквозь зубы политологом «розового» «патриотического направления». И в итоге поневоле приходишь к выводу, что, вот, у нас, у русских людей (причем вовсе не демократов!), вдруг оказываются совершенно разные Родины и что нам нужны совершенно разные возрожденные России!
Одним нужна — только и просто некая «великая» страна (пусть и с «великими стройками коммунизма» на костях лагерного Беломорканала!), где за «святых» сойдут: и душегуб Иван Грозный, и «красный комдив» Чапаев (сам Л. Троцкий воспринимал его не иначе как атамана разбойников и потому ездил к нему только под охраной личного бронепоезда), и воспевавший беломорканальские кровавые успехи лицемер и насквозь фальшивый, но так любивший пустить «гуманистическую слезу» лицедей М. Горький. Впрочем, радетели «Советской Руси» считают возможным включить в свои «святцы», наряду с безбожниками, например, и преподобного Сергия Радонежского — тоже ведь был, хоть и поп, но всё-таки «куликовский» патриот…
Нам же, православным русским людям, нужна вовсе не такая страна, нам нужна — Россия! Как взывал к русским людям еще в 1880 году Константин Леонтьев: «Избави Боже большинству русских дойти до того, до чего, шаг за шагом, дошли уже многие французы, то есть до привычки служить всякой Франции и всякую Францию любить!.. На что нам Россия не Самодержавная и не Православная? На что нам такая Россия, в которой бы в самых глухих селах утратились бы последние остатки национальных преданий?.. Такой России служить или такой России подчиняться можно разве что по нужде и дурному страху…»
Нам, православным, — нужна Россия, проснувшаяся наконец от векового своего безбожного сна-наваждения, Россия мощная, великая, но, в то же время, и искренне стремящаяся к смиренному своему покаянию пред Богом.
Нам нужна такая Россия, где, например, заблудшие в дебрях западного Просвещения и псевдоромантического масонства «декабристы», эти неудавшиеся цареубийцы, почитаются не романтиками-героями и свободолюбивыми «прогрессистами», впоследствии же — чуть ли не просветителями ссыльной сибирской глуши, а бесчестными нарушителями воинской присяги и позором российского офицерства, — несчастными, о которых можно только молиться, чтобы им были прощены их преступления перед Богом и Родиной.
Нам нужна такая Россия, где террористы-«народовольцы» воспринимаются не как рыцари свободы, а как бесноватые маньяки-убийцы, где бандиты-революционеры так и считаются бандитами, а не «защитниками угнетенного человечества» и борцами за якобы «народную» Россию (и где немыслимы музеи и памятники, им посвященные), где, наконец, писатели-богоотступники числятся именно богоотступниками и нравственными уродами, а не «инженерами человеческих душ».
И в этом смысле, например, только полной духовной слепотой можно объяснить возвращение в 2004 году редакцией «Литературной газеты» (стремящейся быть общероссийским патриотическим печатным органом) на первый лист — рядом с газетным названием и знаковым профилем А. Пушкина — столь же знакового профиля «демократа-гуманиста» М. Горького (А. Пешкова).
Действие это само по себе в духовном смысле абсурдно и бескультурно, ибо величины это несоизмеримые. Более того, по отношению к бедному Пушкину такое действие, можно сказать, совершенно даже и неприлично.
Во-первых, Пушкин как потомственный дворянин, в отличие от Горького, глубоко презирал вульгарную демократию и демократическую форму правления как таковую. Во-вторых, он был великим поэтом, а Горький — всего лишь посредственным беллетристом-демагогом.
К тому же Пушкин был весьма образованным и порядочным человеком — истинной чести, а Горький — всегда оставался малокультурен, фальшив и двуличен, а со временем и попросту стал лицемерной сталинской «шестеркой»…
Разве не Горький призывал к массовому уничтожению наших сограждан, заявляя с кровавых большевицких трибун: «Если враг не сдается, его уничтожают!»?
Не он ли, этот страстный любитель философов вполне антихристианской направленности — Шопенгауэра и Ницше — и сам последовательный антихристианин, увлекавшийся сектантством и посещавший радения «хлыстов», восклицал (устами дьякона-расстриги  — персонажа романа «Жизнь Клима Самгина»): «Не Христос — не Авель нужен людям, людям нужен Прометей — Антихрист» ?
И не этот ли «любитель человечества» призывал «создать» нового «бога», заявляя: «Ныне быт ускользает от мещан… А когда от холода и голода внутреннего издохнут — мы для себя создадим бога великого, прекрасного, радостного, всё и всех любящего покровителя жизни» ?
И не он ли сетовал на то, что «бог Библии» — «страшный и подлый бог жив до сего дня… как это утверждается реставраторами агонизирующего капитализма» ?
А его политическая проституция? Не он ли — этот лукавый панегирист советской власти — трусливо выполнял сталинские заказы по восхвалению большевицкого (вполне по-ленински) рабовладения «трудовыми массами» в СССР и чуть ли не со слезами умиления славил огромный сталинский концентрационный лагерь, строивший Беломорканал?
Но, вспомним — не он ли ранее говорил о коммунистах совсем другое?
Вот как, например, выражал Горький подлинное свое восприятие революционных событий 1917 года, в тот самый момент, когда они происходили: «Многие люди считают революционным поведение, которое на самом деле является лишь проявлением азиатской ярости неконтролируемой толпы…» ; или: «… Люди всё более и более ленивые и трусливые, все самые низкие и криминальные инстинкты, с которыми я всегда боролся, кажется, вылезли наружу. Это азиатская революция, которая сейчас бушует и разрушает Россию…»
И потому вовсе уж не удивительно прочитать затем у этого якобы «буревестника революции» такие строки (по случаю имевших место репрессий Временного правительства в отношении коммунистов в июле 1917 года): «Большевизм, который играет на самых темных инстинктах масс, смертельно ранен, и это хорошо» .
По поводу же непосредственно большевицкого путча и устанавливавшегося тогда коммунистического режима Горький — всего через две недели после октябрьского переворота! — не нашел других слов, кроме следующих: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме прав, за торжество которых боролась демократия» .
О террористической же сущности революционного «ленинизма» он писал и чуть позже, в 1918 году: «Поголовное истребление инакомыслящих — старый, испытанный прием… почему же Владимиру Ленину отказываться от такого упрощенного приема? Он и не отказывается, откровенно заявляя, что не побрезгует ничем для искоренения врагов» .
Однако уже через полтора десятилетия Горький самым лицемерным и бессовестным образом восхвалял «гнилой яд» лагерного «советизма» — того строя, где вообще никогда не существовало никакой свободы: ни свободы слова, ни свободы личности, ни свободы элементарных человеческих прав.
И вот — графический портрет столь беспринципного политического маятника предлагает ныне читателям «Литературной газеты» ее редакция в качестве знакового образа отечественной литературы, наравне с Пушкиным!
Тем самым этот ницшеанец-безбожник прокламируется здесь чуть ли не как продолжатель пушкинской литературной традиции и настойчиво навязывается нам вновь — как якобы еще один светоч (прямо чуть ли не «вслед» за Пушкиным) российской культуры!
Однако возвращение изображения Горького на заглавный лист «Литературной газеты», оскорбляя уже одним своим соседством память поэта — благородного человека и русского христианина, лишний раз говорит о неистребимо дурном вкусе ее издателей и весьма невысоком уровне (как и общей спутанности) всей системы их духовных ценностей!
Поэтому и неудивительно, что «Максим Горький», этот по-человечески глубоко несчастный литератор-хамелеон, «великий пролетарский писатель» — в действительности же ходульно-пошлый, довольно примитивный в творчестве и эгоцентрически-безбожный в жизни — все еще дорог любителям «творческого наследия» Союза советских писателей, или ССП (по сути — былого филиала ОГПУ-КГБ).
Недаром в значительной степени именно с подачи М. Горького и была создана эта сугубо сервильная писательская организации, время от времени покорно травившая по приказу начальства своих наиболее талантливых и наименее послушных членов.
Разумеется, добавим, что такие замечательнейшие деятели российской словесности, вынужденно жившие и работавшие в условиях советизма, как, например, Платонов, Булгаков, Мандельштам, Ахматова, Пастернак, Шукшин, Вампилов, Бродский и ряд других, имели к советской литературе весьма косвенное отношение или даже, по сути, не имели никакого.
Жаль, что «Литературная газета», которая могла бы стать выразительницей подлинного русского патриотизма, продолжает и поныне оставаться в значительной мере рупором безбожного и по всему внутреннему духовномк содержанию своему безродного «патриотизма» чисто советского типа.
Весьма ярко об этом свидетельствуют и нередко продолжающиеся встречаться в «Литературной газете» (в мемориальном разделе «SMS-календарь»), по сути, панегирики таким большевицким палачам русской литературы и, шире, культуры в целом, как, например, А. Жданов, о котором в одном из газетных номеров было самым бесстыдным образом сказано следующее, причем — с явно положительной оценкой его «коммуно-советского лица»: «60 лет назад умер Андрей Александрович Жданов (1896—1948), советский государственный и партийный деятель, участник Октябрьской революции, Гражданской и Великой Отечественной войн. Будучи талантливой личностью, он содействовал идейному и духовному обогащению советской литературы и искусства [не своей ли оголтелой травлей замечательного писателя и порядочнейшего человека — М. Зощенко или же прекрасной поэтессы — А. Ахматовой? — Г. М.]. И по сей день спекулируют на его резких оценках некоторых работ Зощенко и Ахматовой, хотя он всего лишь выступал против клеветы на советских людей, против «безыдейных и аполитичных» произведений» . И далее — с сожалением чекистского «сексота» или некоего современного его наследника автор заметки пишет: «Жданова уже давно нет, как нет города, улиц и площадей, названных в его честь, социалистический реализм уничтожен, безыдейность и аполитичность приветствуются…» .   
Что ж, глубоко въевшийся в сознание многих наших граждан более чем семидесятилетний «советизм» порой лишает выпестованных им «деятелей культуры» необходимого трезвого представления о подлинных культурных ценностях.
В свете же всего сказанного следует заметить, что А. Пушкин вряд ли был бы рад и непосредственно литературному своему «соседству» с Горьким, которое ему так навязывает упомянутая газета (а не только по причине совершенно разного понимания обоими российского патриотизма и, тем более, совершенно противоположного их отношения к Богу). Уж слишком несоизмеримы также и их творческие дарования! .
Увы, такое, «советизированное» сознание, присущее упомянутого рода «розовым» патриотам (воспитанным, как правило, в безбожной и отнюдь не традиционно русской среде), пока никак не воспринимает, казалось бы, прописных — и общеполитических и, главное, духовных — истин о российской истории XX века. И потому уже совершенно не удивляешься, когда слышишь далее от упомянутой выше К. Мяло свидетельство ее явного раздражения по поводу той духовно проницательной и евангельски принципиальной оценки антихристианских и во многом попросту античеловечных основ былого «государства Советов», что порой высказывается Русской Православной Церковью.
При этом Кс. Мяло явно не отделяет друг от друга понятий: «советское» и «национальное» (читай даже — «русское»), замечая — чуть ли не с обидой — по поводу не только мирской, но и церковной критики коммуно-советизма: «Представляете… человек прожил жизнь, а ему сказали, что… надо начинать заново!.. Церковь тоже добавляет к этому удару по национальному самосознанию» .
Вполне представляем! Прожили многие из нас жизнь и вправду нередко нелепо, мучительно, безбожно и бездумно, порой в духовном отношении и нечестно, а иногда и попросту подло, обманутые и обманывающие, причем зачастую — самих же себя… И недаром уже цитировавшийся здесь честнейший наш писатель В. Астафьев порой с такой горечью и такими страшными (но во многом справедливыми) словами позволял себе характеризовать нынешнее духовное состояние граждан «Эрэфии», ставшее итогом более чем семидесятилетнего ига большевицкой орды, — ига, которое сами же русские люди и взвалили на себя в былом своем прокоммунистическом ослеплении, оттого постепенно и превращаясь из многовековых «русских» в сиюминутных «советских»…
Как буквально вопиял Астафьев от боли за русского человека в одном из своих писем начала 1992 года, касаясь трагической темы утраты нами своей идентичности и обвала в черную яму «советизма»!
Задаваясь вопросом: где же ныне сей, пусть и во многом идеализированный, народ — тот, «что нарисован на картинках Нестерова, изображен на иконах российских богомазов, да трясет шароварами и подолами в разных ансамблях и хорах»? — он, сам же и терзаясь этим, веря и не веря своим же скорбным словам, отвечал: «На самом же деле его давно нет, и большевицкий обман постепенно приобрел окраску голубого цвета, а дурман пролетарской демагогии и атеистической пропаганды таким ладаном густым закадил, что уже самих кадильщиков в здании на Старой площади (здесь в Москве ранее находилось здание ЦК КПСС. — Г. М.) сделалось не видно. Зато понукаемые ими “защитники народа”… заприпрыгивали, закривлялись, завизжали на площадях, в редакциях, в курных и злачных помещениях, и всюду задребезжало: “Народ! Народ! Народ!” А это самый подлый обман и есть, самый страшный грех против Бога и своего народа, ибо его уже нет, а есть общество полудиких людей, щипачей, лжецов, богоотступников, предавших не только Господа, но и брата своего, родителей своих, детей предавших, землю и волю свою за дешевые посулы продавших.
Среди этого сброда отдельные личности, редкие святые, себя забывшие труженики… Мы все изменились…» .
И не о том ли же самом говорил в свое время и другой известный наш писатель — В. Солоухин, так излагая свое, постепенно (начиная еще с 60-х годов прошлого века) прозревшее, видение собственной страны: «Видел ли я разрушенные храмы, колхозные поля, заросшие сорняками, очереди в магазинах, сидел ли на каком-нибудь нелепом собрании, разворачивал ли газету — обмануть меня уже было нельзя. Во всем я видел теперь поруганную, оскудевшую, полуразоренную бывшую Россию. Я уже знал, в чем тут дело, куда что делось и что откуда взялось. Я стал ощущать, что живу не в России, а в чужой, вернее, захваченной чужими людьми, исковерканной, приспособленной ими к своему господству стране» . И, действительно, разве не Ленин утверждал с поистине людоедским удовлетворением откровенного врага Русской земли — вот его прямые слова: «Россия завоевана большевиками»?
Но вернемся вновь к горестным словам В. Астафьева. Соответственно, по его мнению, даже и всевозможные «патриотические союзы», сохраняющие корневую лживую советскую ментальность, ныне вполне закономерно принимают порой «форму банд или шайки шпаны, исходящих словесным поносом и брызжущих патриотической слюной» . И здесь же писатель добавляет о чисто коммуно-советских, а вовсе не «русских», истоках такого «народо- и отечестволюбия» (вспоминая о собственной газетной «советской» работе в начальный, еще «сталинский» период своего писательства): «Знаю я этот патриотизм, сам его сочинял и тискал на страницах незабываемой газеты “Чусовской рабочий”» .
Однако, конечно же, не всегда и не во всём, а главное — не весь же таков наш народ. Это в общем прекрасно внутренне чувствовал и сам В. Астафьев — как верный его сын и как поистине плоть от плоти его, что, собственно, и давало ему право так скорбеть о его нынешнем состоянии и так обличать его…
К сожалению, он — сам в определенной степени воспитанник своего атеистического века — только на самом закате жизни начал подходить к относительно сознательному  христианскому ее измерению, не имея к тому же глубокой связи с жизнью Церкви и с ее лучшими представителями...
Равняясь же на них, оглянемся наконец не на коммуно-советских «отморозков» и их последышей, не на морок последнего безбожно-одичалого столетия — перестав цепляться за него — а на весь наш предыдущий тысячелетний путь действительно великой христианской нации. И скажем: «Слава Богу!» — если мы, грешные, всё же успеем хотя бы сегодня начать новую жизнь, гораздо более осмысленную и достойную: не как «совки», а как настоящие русские люди, всерьез наконец задумавшись над всей лживостью и лицемерием нашей — и прошлой советской, и теперешней послесоветской — судьбы.
Тысячелетний путь труда, самоотречения, мук, но и — веры, роста, могучего, нередко ведь и радостного, строительства, душевной твердости и великих достижений — таков путь нашего Российского Отечества…
Однако и поныне многие из современных наших сограждан (если не большинство) чаще всего даже и не знают своей многовековой, подлинно русской «досоветской» истории (или знают о ней в лживой советской интерпретации — что еще хуже). Весьма мало ориентируются они и в вере своих предков (этой глубинной основе самоидентичности русского народа), и в возросшей на ней христианской русской культуре.
Думается, именно поэтому так часто и сегодня цитируют чрезвычайно показательное своей духовной слепотой высказывание уже упоминавшегося А. Зиновьева по поводу крушения СССР: «Целили в коммунизм, а попали в Россию». Целили, действительно, в коммунизм и потому совершенно закономерным образом попали — но отнюдь не в Россию, а в ее подделку: в коммунистический СССР, который с нею — подлинной! — всегда имел весьма мало общего!
Процитированные выше слова мог сказать только человек (а за ним повторяют и ему подобные), для которого Россия, действительно, началась лишь в 1917 году!
Истинную же Россию приговорили именно тогда к революционной казни ее коммунистические ненавистники, стремясь затем путем многолетнего геноцида русского народа и полного попрания его веры, его святынь и традиций, путем введения его в соблазн своими фальшивыми посулами вечного благоденствия выстроить полный духовный антипод истинной нашей Родины, Русской земли, антихристианского урода (с точки зрения элементарной человеческой нравственности) — СССР. И неудивительно поэтому, что он вполне духовно же закономерно и оказался ныне разрушенным по воле Божией — при полном, кстати, в тот момент равнодушии выпестованного большевиками в свое время лагерями и каждодневной «промывкой мозгов» «нового сообщества советских людей».
Но разве не предсказывали такого позорного конца «советской» псевдо-России св. Патриарх Тихон и весь сонм российских новомучеников, прославленных ныне Церковью? И потому-то сегодняшняя единственная задача русского, а отнюдь не «советского», народа — воскресить, возродить из пепла, на обломках СССР, свое истинное тысячелетнее Отечество, Святую Русь, Россию…
Однако в значительной части наших сограждан — в той, что духовно отравлена всеми искажениями их предшествующей коммуно-советской жизни, — подобных элементов собственно национального (а не «совкового») самоосмысления, к несчастью, пока еще очень мало. И именно обретение всеми нами действительно настоящего национального самосознания и самостояния, истинного осознания своей былой, но выхолощенной большевизмом, «русскости» — есть первостепеннейшая задача всей нашей народной жизни! Однако задача эта чрезвычайно сложна, ибо такого понимания нашего сегодняшнего бытия и нашей единственно спасительной цели — как возрождения великой подлинной Православной России — у людей с атеистической формой сознания нет. А ведь таковых у нас еще немалое число!
И потому, читая авторов, подобных Кс. Мяло, можно подумать, что такой задачи и не существует вовсе, и что у нас в реальности, действительно, имеется некая особая «советская» чуть ли не национальность, ежечасно оскорбляемая в лучших своих чувствах «нехорошей» — несправедливо критиканской и антипатриотичной Церковью…
Как известно, большевики особенно любили лгать о постепенном выращивании ими в коммунистической пробирке некоего «советского народа», «новой общности советских людей». Со временем, впрочем, сама жизнь показала, что эта искусственная временная общность явилась результатом всего лишь поверхностной «идеологизированности» масс, будучи общностью почти виртуальной и, разумеется, антинациональной.
В свое время писатель и историк литературы Георгий Давыдов в беседе с литературным критиком Львом Аннинским весьма точно заметил: «Никакого “советского народа” никогда не было и быть не могло. “Советский народ” — это канцелярский предшественник нынешнего канцелярского “многонациональеого народа Российской Федерации”. Слово “советский” вообще нужно изгнать из употребления. Подобное словоупотребление бессмысленно и с грамматической, и с семантической точек зрения. Единственно возможное словоупотребление — “советская власть”, то есть определенный тип власти, которая к тому же никогда не существовала, так как известно, что власть была у коммунистической партии. Говорить “советский народ” это все равно что вместо “французы” говорить “республиканский народ”, вместо “англичане” или “британцы” — “королевский народ” либо “парламентский народ” и так далее.
Был — и есть — русский народ и дружественные ему народы…» .
Однако авторам, подобным Кс. Мяло, подобные увещания нормальных русских людей бесполезны: духовные и подсознательно-психологические стереотипы мышления таких «советских людей» наглухо закрывают от них нравственную трагическую правду о многолетней богоборческой жизни нашей страны, по сути, и приведшей в конце концов к сегодняшнему очередному ее краху. Им кажется, что не по коммуно-советизму, а по самому народу и по его самосознанию наносит очередной немилосердный удар наша Церковь!
Христиане говорят страшную правду о бесчеловечной природе коммунизма, большевиках, всех этих Лениных, Троцких, Сталиных, Кагановичах, Бериях с несколькими миллионами их уголовно-партийных «товарищей»-прислужников, говорят как о захватчиках, палачах и растлителях остальной России, — Кс. Мяло же утверждает, что это говорится о русском народе…
И когда так смешивают и даже сливают воедино понятия: «советское» и «национальное», уже вовсе не удивляешься, читая дальнейшие сетования того же автора: «Каждый раз, когда я слышу послание патриарха по случаю любого праздника, то встречаю чудовищно отрицательные оценки советского прошлого, хотя с тех пор уже прошло много времени. Всё бьют и бьют безжалостно и беспощадно. А после этого предлагают народу подняться» .
Вот уже и Патриарх для таких патриотов — чудовищен и жесток в своих речах и увещаниях!
Но сколько бы ни прошло времени — оценки эти измениться уже не смогут (если только не станут — хорошо бы! — еще более глубинно и трагично осмысленными, а потому и еще более последовательно жесткими и сущностно-аналитичными).
Другое дело, что духовная подоснова подобных оценок навсегда, по-видимому, останется совершенно чуждой и непонятной патриотам того фактически незаконного государственного образования, что — вопреки слову Церкви, а потому, как естественное следствие, и на ее крови тоже — возникло и существовало долгие десятилетия на территории России . И, конечно же, при таких правдивых и нелицеприятных церковных обличениях былого подсоветского бытия вряд ли «поднимется» (по выражению Кс. Мяло) гражданин «советского прошлого»; но человек, стремящийся к своей русской подлинности и просвещаемый Церковью, постепенно все более освобождающийся от духовных пут большевизма и отметающий всю иезуитскую ложь этого прошлого, — такой человек, будем верить и надеяться, с колен наконец встанет!
Важно лишь не позволить занять образующуюся ныне порой пустоту в душах, десятилетиями не знавших ни подлинной тысячелетней истории своего Отечества, ни веры своих предков, — тем безбожным идолам, что вновь наступают на нас со всех сторон. Идолы эти: жажда наживы и мещанское накопительство, равнодушие к Богу и к ближнему, неуклонный распад нравственности (неизменно притом прикрываемые абсолютно фальшивыми в духовном отношении демократическими лозунгами) — то есть всё то, на чем в основном и зиждится вся современная цивилизация общемирового буржуазного эгоизма.
Увы, к сожалению, и ряды многих наших нынешних записных «патриотов» строят свою систему ценностей, если разобраться, на не меньшей безнравственности и на не меньшем, хотя и глубоко запрятанном в общественном «подсознании», определенно антихристианском эгоизме. И бесконечно жаль, что значительная часть сограждан — «розовых патриотов» (не говоря уж о «красных»!), искренне считающих себя наследниками тысячелетней России, никак не могут исцелиться от привычной своей нравственной глухоты: мало кому из них приходит на ум и на душу простейшая, но от того не менее страшная истина — что все те якобы основательные блага (в общем-то довольно убогие, хотя и более-менее стабильные), которыми они пользовались в предыдущие десятилетия, всё то относительное равенство в материальной и нравственной нищете, в которой пребывало общество в СССР и которая воспринималась многими как вполне приемлемая норма повседневного бытия, — всё это есть результат вопиющих преступлений и безмерного человеческого греха!
Все пресловутые «достижения советского строя» покоятся на былых изощренных зверствах большевизма, на крушениях бесчисленных человеческих судеб, на разрушении семей и слезах сирот, на миллионах лишенных родины и на десятках миллионов загубленных жизней, на духовном отравлении лжтво-искусительной коммунистической идеологией большой части наших сограждан.
В конечном же итоге все эти прежние «народные блага» есть трагический и одновременно жалкий (как показала жизнь последних лет) результат уничтожения и разграбления большевиками (под видом якобы освободительной и справедливой революции) единственно истинного нашего Отечества — Православной Руси, на костях которой и было построено всё временное и на самом деле достаточно жалкое благополучие нынешних постсоветских горе-патриотов!
Чтобы не быть голословным, вот небольшой пример (из миллионов!) — бесхитростный рассказ из времен так называемого раскулачивания российского крестьянства — одной из тех страниц нашей прошлой жизни, которые так требует забыть Кс. Мяло и прочие любители «великих пролетарских писателей».
«Было мне четыре года, когда пришли раскулачивать моих родителей. Со двора выгнали всю скотину и очистили все амбары и житницы. В доме выкинули все из сундуков, отобрали все подушки и одеяла. Активисты тут же стали примерять отцовские пиджаки и рубашки. Вскрыли в доме все половицы, искали припрятанные деньги. С бабушки (она мне приходилась прабабушкой, ей было больше 90 лет, и она всегда мерзла) стали стаскивать тулупчик. Бабушка, не понимая, чего от нее хотят активисты, побежала к двери, но ей один из них подставил подножку, и когда она упала, с нее стащили тулупчик. Она тут же и умерла. Ограбив нас и убив бабушку, пьяные уполномоченные с активистами, хохоча, переступили через мертвое тело бабушки и двинулись к нашим соседям, предварительно опрокинув в печи чугуны со щами и картошкой, чтобы мы оставались голодными. За те три дня, пока покойница лежала в доме, к нам еще не раз приходили уполномоченные, всякий раз унося с собой то, что не взяли ранее, будь то кочерга или лопата. В день, когда должны были хоронить бабушку, в наш дом ввалилась пьяная орава комсомольцев. Они стали всюду шарить, требуя у отца денег. Отец им пояснил, что у нас уже все отняли. Из съестного в доме оставалось всего килограмма два проса, которое мама собрала в амбаре на полу. Его рассыпали в первый день раскулачивания из прорвавшегося мешка… Пока они рылись в доме, мама незаметно сунула в гроб, под голову мертвой бабушки, наш последний мешочек с просом. Активисты, не найдя в доме денег, стали их искать в гробу у покойницы. Они нашли мешочек с просом и забрали его с собой» .
Вот такая незатейливая история, которая, верно, по мнению Кс. Мяло, очень обидит всех этих бывших уполномоченных и комсомольцев (или их светлую память); не в их ли именно славную комсомольскую честь и выходит в Москве весьма распространенная бульварная газетенка?
После такого рода воспоминаний лишний раз хочется спросить некоторых наших «розовых» патриотов-публицистов, защитников столь милого им советского прошлого: задумывались ли они когда-либо вообще над тем, сколько крови и слез было замешано в самой основе каждого съедаемого ими куска хлеба — из славных «закромов социалистической родины», воздвигнутых на могилах российского крестьянства? Понимают ли они, что все те преступления, что были совершены коммунистами за три четверти столетия их владычества над Россией (подобные — и по духовной сущности, и по масштабам — таким же, совершенным фашистами во временно соблазненной ими и оболваненной Германии), — ни в правовом, ни в нравственном смысле не имеют срока давности? Способны ли их души почувствовать сегодня, пусть даже почти столетие спустя после гибели подлинной родины их предков (в большинстве своем — христиан), стыд и боль за все те преступления против Бога и человека, против Российского их Отечества, которые творили от лица русского и других народов России ее предатели — большевики? Понимают ли такие «патриоты», какое духовное преступление было совершено коммунистами в России, когда они постепенно вовлекали в свои разбойничьи деяния самих русских людей, связывая многих из них своей кровавой порукой и предлагая им насквозь обманную «новую родину», эту «страну победившего (всех и вся, в том числе и сам русский народ!) социализма», — СССР?
Знают ли, помнят ли, и желают ли знать и помнить все эти бывшие «добропорядочные» граждане Советского Союза о том геноциде, которым подвергались ежедневно (ежечасно!)  миллионы русских людей по всей стране в революционные годы, а сколько раз — и потом! Помнят ли они, например, о покрывавших карагандинскую степь до горизонта, по сторонам железной дороги, трупах высланных сюда крестьян-«кулаков» (с женщинами и детьми), где на погибель этих несчастных (порядка двух миллионов) был устроен — так дорогой для нынешних коммунопатриотов их «Советской Родиной» —  Карагандинский концентрационный лагерь? Почти все (!) дети умерли здесь в первую же зиму. Чем это лучше Освенцима?
Или, быть может, эти, по сути, патриоты ГУЛАГ-а спишут на «исторический процесс» само становление их былой замечательной государственности — становление тем зверским чекистским путем, о котором вспоминал, говоря о Харьковской «ЧК», А.И. Деникин: «Наконец — эти могилы мертвых и живых — каторжная тюрьма, чрезвычайка и концентрационный лагерь, где в невыносимых мучениях гибли тысячи жертв, где люди-звери — Саенко, Бондаренко, Иванович и многие другие били, пытали, убивали и так называемых врагов народа, и самый неподдельный “безвинный народ”! “Сегодня расстрелял 15 человек. Как жить приятно и легко!” — такими внутренними эмоциями своими делился с очередной партией обреченных жертв знаменитый садист Саенко. По ремеслу столяр, потом последовательно городовой, военный дезертир, милиционер и наконец почетный палач советского застенка. Ему вторил другой палач — беглый каторжник Иванович: “Бывало, раньше совесть во мне заговорит, да теперь прошло — научил товарищ стакан крови человеческой выпить: выпил — сердце каменным стало”» .
А как с сердцами у нынешних «розовых патриотов»?
«Стучит» ли в их сердца пепел не только Треблинки, Майданека или Ревенсбрюка, но и столь же фашистских — «их» собственных лагерей смерти —  упомянутого Карлага и таких же «всесоюзных» лагерей Воркуты, Соловков и Магадана?
Знают ли эти любители советизма, что если нацисты уничтожили на оккупированных территориях 2 миллиона наших сограждан, то за время принудительной депортации крестьян большевиками с 1930 по 1940 год были высланы 4 миллиона человек, из которых в местах спецпоселений и на коммунистической каторге умерли 1, 8 миллиона?
Известно ли нынешним умиротворителям российского общества, предлагающим забыть о преступлениях большевизма, что по директивам ЦК ВКП(б), готовившимся лично Сталиным и Молотовым для «ликвидации кулачества как класса» (путем специально организованного голода), в 1932—1933 годах, по новейшим данным, умерло не менее 7, 5 миллионов крестьян . И что «к 1935 году число заключенных ГУЛАГа составило 1 млн. человек, а к 1 апреля 1938 года превысило 2 млн.» ? При этом напомним, что ежегодно в лагерях погибали от 7 до 10 % заключенных…
А уничтожение казачества?
О репрессиях против казаков Кубани, Дона говорилось уже немало. Так, небезызвестный М. Шолохов, живший в станице Вешенской, «беспристрастно описал, как при насильственном изъятии хлеба зимой 1932—33 гг. уполномоченные Вешенского райкома ВКП(б) ломали донцам пальцы, зажимая между ними карандаши, подвешивали за шею к потолку, инсценировали расстрел, семьями выгоняли на лютый мороз, сажали на раскаленную плиту и пытали огнем, зарывали по пояс в яму… 19 февраля 1930 г. командующий Северо-Кавказским военным округом И.П. Белов подписал особую инструкцию № 01042, в которой разрешил использовать артиллерию и авиацию против сел и станиц, сопротивлявшихся коллективизации и депортациям» .
Поэтому вполне естественно, что казаки России воспринимали коммунистов как бесовское отродье. И потому вовсе не удивительно, что, воспользовавшись началом немецкой оккупации, они сами — пойдя на прямой контакт с немцами — стали воевать с большевиками, захватившими их землю ранее Гитлера и принесшими им неисчислимые беды и муки: коммунистов они считали еще хуже фашистов, поскольку последние были хотя бы оккупантами, в то время как убивавшие и грабившие казаков верные «ленинцы-сталинцы» вроде бы являлись своими же российскими согражданами…
Именно тогда казачьими атаманами были созданы многотысячные военные антибольшевицкие формирования, в чьих песнях звучали такие слова:

Не за власть кремлевской клики,
Тунеядцев-подлецов,
За народ казачьи пики
Будут бить большевиков!
За поруганную Церковь,
За расстрелянных отцов,
За погибших в 33-м
Всех кубанцев и донцов!

И подобное неприятие большевизма, подчеркнем, было среди казаков весьма распространенным явлением! На это указывают беспристрастные цифры: в кубанских и донских казачьих частях, помогавших в 1941—1943 гг. нацистам, служило порядка 100 тысяч (!) казаков, а позже, в 1943 году, при отступлении немцев, с ними добровольно ушло не менее 70 тысяч (казаки уходили вместе с семьями)! И этот альянс казачества с нацизмом был (в массе своей) явлением, конечно же, вовсе не примитивно предательским (как это старалась изобразить коммунистическая пропаганда), а социально-политическим!
Для казаков, как и для многих других народов и социальных групп, пострадавших от коммунистов, подобный выбор был продолжением гражданской войны с большевизмом, не прекращавшейся внутри российского общества никогда и нашедшей свое реальное продолжение (безусловно — в предельно двусмысленной и трагической форме) в начальный период Отечественной войны, когда многие в первые ее дни и даже месяцы воспринимали германские войска как потенциальных освободителей от оккупации большевицкой!
Именно поэтому, не желая воевать с немецким фашизмом как с возможным своим «избавителем» от коммуно-фашистов собственных, именно поэтому и сдавались летом и осенью 1941 года многие наши солдаты — всего, как минимум, в плен тогда попали 4 миллиона 600 тысяч!
Трусов бывают единицы, сотни, пусть — даже десятки тысяч, но не бывает — миллионов…
За подобной массовой сдачей стояло вовсе не неожиданное окружение, а совершенно иное: внутреннее непризнание и неприятие советской власти, реально насчитывавшей тогда всего около 20 лет существования — но уже успевшей за этот период своими преступлениями вызвать лютую ненависть огромного числа русских людей, на своем печальном опыте испытавших и понявших всю бесчеловечную суть коммунистического режима... И именно поэтому многие и не желали его защищать! Они не желали гибнуть за СССР, который был для них не родиной-матерью, а страшной мачехой.
Более того — даже в начале 1945 года порядка 1,2 миллиона граждан СССР (среди них — около 360 тысяч русских и четверть миллиона украинцев) всё еще участвовали (и многие наверняка без каких-либо угрызений совести и патриотических сомнений!) в войне на стороне фашистского вермахта. Ведь многих из них «Советы» лишили по существу всего: христианской (для иных — мусульманской) родины и национальных традиций, родных, расстрелянных или замученных в лагерях, земли, имущества и даже полноценного права на жизнь… Но главное — у них отняли человеческую свободу!
При этом подобные «лишенцы» вовсе не питали к гитлеровской Германии сколько-нибудь теплых чувств, но лишь ненавидели свое прежнее коммунистическое рабство, которое считали ничем не лучше германского нацизма, — ненавидели отнюдь не Россию, а изначально и неизменно враждебное им большевицкое государство, возникшее на ее территории!
Ведь приблизительно до середины прошлого века, то есть до резкой смены поколений, СССР отнюдь не был духовной родиной для многих еще миллионов жителей Русской земли. И такая их позиция являлась естественным продолжением всё той же прежней гражданской войны, которая, по сути, для них внутренне продолжалась до самого конца их, исковерканной революцией, жизни (а для многих еще отнюдь не завершена и сегодня!) .
…Лишь гитлеровский расистский фанатизм и спровоцированная им безумная политика Германии в Восточной Европе, выразившаяся в бессмысленных и абсолютно неконструктивных немецких зверствах в России, произвели вскоре кардинальный перелом в сознании граждан СССР, понявших, что это коричневая чума отнюдь не собирается освобождать их от чумы красной… И что в итоге можно остаться вовсе без Родины — пусть даже пока не русской, а советской…
«Родная» же советская власть, как подтверждают прямые факты подлинной истории (а не пропагандистская большевицкая белиберда), во все предвоенные годы отнюдь не способствовала пробуждению искренних патриотических чувств в подлинно широких кругах российских граждан: из года в год, из десятилетия в десятилетие миллионы их продолжали находиться в тюрьмах и лагерях, миллионы же и погибали в них — в той стране, о которой лживо тогда пелось: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек»… Бесчисленные жертвы, бесконечные — чаще всего тайные для внешнего мира — человеческие жертвоприношения…
О том, как, например, образцовый советский человек Сталин уничтожал человека русского — как, впрочем, и представителей всех других российских народов (и это тоже можно вписать во всё то «всякое», о котором сквозь зубы говорит нехотя та же К. Мяло), дает весьма яркое представление один из многочисленных документов 1937 года с указаниями относительно очередных репрессий против русского крестьянства.
Вот хотя бы фрагменты этого, деловито, по-сталински составленного, замечательно характеризующего ту эпоху, текста:


«Строго секретно.
                Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков)
                Центральный Комитет
     № П 51/94                3 июля 1937 года.
 
                Тов. Ежову,
                секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий.
                Выписка из протокола № 51 заседания Политбюро ЦК.

                Решение от 2. VII. 37 г.

<…> Об антисоветских элементах.
Послать секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий следующую телеграмму: «Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников [так называлась тогда значительная часть добросовестно трудившегося крестьянства, еще не окончательно уничтоженная соввластью — «как класс» — за предыдущий период. — Г. М.], высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, потом по истечении срока вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности. ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет возвратившихся кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки [т. е. в большевицком «междусобойчике», так сказать «соображая на троих», без всякого следствия и суда — пусть даже и «самого гуманного», советского. — Г. М.], а остальные, менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке.

  Секретарь ЦК                И. Сталин»


И сколько было таких коммуно-советских циркуляров, и сколько — смертей!
Тогда же была подготовлена и особая плановая «разнарядка» на смерти — с привычными принципами коммунистических методов «социалистического хозяйствования». Она была определена тогда в приказе наркома внутренних дел Ежова и давала такие установочные цифры: по первой категории (расстрел) — 72 тысячи, по второй (заключение в концентрационном трудовом лагере на 8—10 лет) — 186. 500, всего же — как минимум 259. 450 человек.
Архивные материалы, разобранные впоследствии, показывают, что все эти контрольные цифры были значительно превышены советскими палачами («выполняй и перевыполняй сталинские пятилетки!»): так выслано было раза в 3 больше первоначально указанного числа, а расстреляно — в 5 раз больше «нужного» .
А ведь без всех этих безвинных жертв, товарищи «патриоты СССР», — самого этого вашего «Союза», поднявшегося и стоявшего на костях десятков миллионов загубленных коммунистической властью наших сограждан, — этой советской псевдо-России, о которой вы так скорбите, и быть не могло!
И это что — лучше гитлеровского фашизма?

Величайшая и опаснейшая искусительная сила «советской» идеологии неизменно проявлялась в претензии последней на якобы законное обладание такими святынями человеческого духа, как понятие патриотизма, народной государственности, всенародного единства, что было, конечно же, узурпацией того, что большевизму изначально, по определению, никогда не принадлежало.
Все эти черты нормального человеческого сообщества, естественно, нередко проявлялись и в жизни «советского народа», но всегда были результатом отнюдь не «советской», а попросту естественной людской нравственности, которую и эксплуатировал большевизм, пытаясь, к тому же, выдавать и её, и связанные с нею духовные достижения человечества (в том числе и русского народа), — за якобы собственные нравственные ценности.
И что было при этом особенно прискорбно, так это то, что постоянно навязываемая коммунистической пропагандой (особенно позднего периода) идея о естественной присущности, свойственности именно советскому обществу любых нравственных ценностей — воспринималась в качестве как бы само собой разумеющейся не только зачастую духовно ослепленным «простым» «советским человеком», но также нередко и основной частью интеллигенции!
А ведь она-то, казалось бы, самим опытом общечеловеческой культуры (который должна была впитать, претендуя на внутреннюю подлинную интеллигентность) обязана всегда отличать черное от белого! Увы, большинство советизированной интеллигенции также оказывалась чаще всего не способной отделить и защитить русскую, человечную нравственность от претензии на нее со стороны и безнравственного,  и бесчеловечного в самой сердцевине своей коммуно-советизма.
Причиной этого обычно служила (а порой продолжает служить и сегодня) практическая «невоцерковленность» даже той части интеллигенции, которая считала себя ориентированной на христианскую систему ценностей, на православную национальную традицию.
Даже для многих такого рода «православствующих» интеллигентов (философов, историков, писателей) Церковь всегда имела несколько «музейную» окраску: для них и ранее, а для многих и сегодня, жизнь Церкви не есть жизнь Духа, бескомпромиссного в Своей Чистоте и Правде, а лишь своего рода необходимый элемент природно-растительного «органического» развития того или иного общества, развития, детерминированного преимущественно человеческим, а не божественным началом, — пусть даже это «человеческое» и имеет определенный «христианский подтекст».
Такие — «как бы православные» — интеллигенты всегда на деле равнодушны к той составляющей части российской истории, которая определяется христианской мета-историей; они — и при всём своем пиетете по отношению к христианским истокам и содержанию отечественного исторического бытия — внутренне остаются «марксистами истории» (настолько въелся в их подсознание советизм, в котором они были обречены провести б;льшую часть жизни). Такие интеллигенты (вполне «по-мирски», если даже не «по-марксистски») гораздо более учитывают лежащий на поверхности бытия прагматизм более или менее церковно окрашенной истории, чем ее глубинный, онтологический провиденциализм, коренящийся в синергии, соотнесённости (если уж не в полном сотрудничестве) свободной человеческой воли.с над-историческим Божественным Промыслом.
И это определенно так — сколько бы ни открещивались от этого наши либерал-националисты: в первую очередь именно ими они и являются, и лишь только во вторую очередь они христиане — в той или иной степени жизненно руководствующиеся евангельскими заветами, запретами и предупреждающими пророчествами. Талант здесь не спасает...
Таковы, например, почти гениальные, но во многом еще остававшиеся верными духу материалистического позитивизма XIX века полухристиане, полупантеисты Флоренский и Вернадский (отсюда и духовно-политические путаники, способные радоваться, например, временным победам большевиков в Польше — только потому что они из России! — пока те не были полностью разбиты Пилсудским).
А ведь и им прекрасно было известно, что Красная армия, во главе с Тухачевским, этим душегубом русского крестьянства, шла туда отнюдь не ради возвращения Польши в лоно псевдоимперской РСФСР, а только для того, чтобы распространить заразу коммунизма и на Венгрию, и на Германию, и на всю Европу .
Таковы же и издавна, еще с 1920-х годов, прокоммунистические евразийцы; таковы и их позднейшие (уже вполне вне-коммунистические) духовные наследники — патриоты якобы «русского» СССР: весьма незаурядный литературовед, историк общественной мысли России и даже политолог В. Кожинов (лично не питавший никаких добрых чувств к марксистско-ленинской идеологии) или же нынешний ново- или неоевразиец А. Дугин и ему подобные. Таков, наконец, и талантливейший философ А.Панарин, попытавшийся в искреннейшей, но слепой своей преданности иделизированному им Советскому Союзу, скрестить императивы христианской нравственности с советским патриотизмом .
Все они, однако, — кто в большей, кто в меньшей степени, — оказались исподволь отравлены ядовитыми испарениями так сказать «природного» большевизма, вылившегося в соблазн советско-российской «великодержавности»  (пусть даже — на поверку ее Евангелием — и оказывающейся безбожной, но для них всё-таки, в их понимании, обладающей безусловной ценностью).
В отношении, кстати, того же В. Кожинова это тем более печально, что он был безусловно выдающимся российским культурологом — отличавшимся замечательной интуицией и способностью к точнейшему, глубинному духовному анализу самых разнообразных явлений русской культуры!
Впрочем, тогдашнее время — из десятилетия в десятилетие — обламывало в своих советских лживых условиях чуть ли не всех подряд из пишущей братии. Как сравнительно недавно заметил литературный критик В. Курбатов, упоминая о заразе советской фальши в писательских кругах — которой зачастую отравлялись отнюдь не худшие ее представители: «…дело даже не в прямой лжи, а в том, что и сами по себе честные и блестящие художники, как работавшие тогда Ю. Нагибин и В. Катаев, Ю. Бондарев и Ю. Трифонов, все-таки будто на какой-то живоносной глубине разрушены, и в их честных и высоко ценимых тогда сочинениях проступала мимо их воли искренняя ложь, рожденная забвением древнего своего кровообращения, побуждая и нас разделить эту ложь» .
Сказанного, разумеется, никак нельзя во всей полноте отнести к В. Кожинову, но некоторая внутренняя, как бы подсознательная «под-отравленность» советизмом была, увы, присуща точно так же и ему, несмотря даже на весь его пиетет перед православной системой духовных ценностей.
Именно в силу своего явного неравнодушия к вере и Церкви он нередко с такой горечью констатировал якобы вполне однозначный факт почти полной дехристианизации и вообще безрелигиозности русских людей, основанной на «кардинальном изменении самой “структуры” человеческого сознания в условиях современной цивилизации» , утверждая, что ныне у нас, в связи с общим цивилизационным разрушением христанской души современного человечества, «для решения на высшем уровне вопроса о бытии Бога и тем более о бессмертии их собственных душ… нет ни особенного дара, ни высшей развитости разума…»
Отсюда он, соответственно, приходил и к печальному выводу о том, что «…Исходя из этого едва ли можно полагать, что православие и всё неразрывно с ним связанное — в том числе идея истинной монархии — способно возродиться и стать основной опорой бытия страны…» .
Что ж, в известной мере положение на сегодня действительно таково. Но только — в известной... Недаром и сам В. Кожинов при том подчеркивал, что «…Утверждая это, я имею в виду современное положение вещей; нельзя исключить, что в более или менее отдаленном будущем положение в силу каких-либо исторических сдвигов и событий преобразуется» .
Автор же этой книги не только солидарен именно с таким кожиновским прогнозом, но, более того, уверен, что, учитывая общее направление сегодняшнего общемирового развития (особенно евроазиатской его составляющей) и углубляющееся кризисное состояние нашей страны, при сохранении в то же время за Россией возложенного на нее свыше задания быть, по сути, «удерживающим», по слову Св. Апостола Павла (2 Фес. 2, 7), мир от окончательного обезбоживания, «исторические сдвиги», предполагаемые В. Кожиновым, произойдут непременно.
Причем, думается, это очередное испытание России на духовную прочность состоится — при все убыстряющемся течении мирового времени — отнюдь не «в более», а «в менее отдаленном будущем» (навряд ли превысив срок в одно-два десятилетия), достигнув столь жесточайшей (и пока что даже непредставимой нами степени) трагизма, что мы просто не сможем вынести всего этого без помощи Божией — как и дописать эту очередную горестную страницу своей истории без единого для всех духовного и национально-государственного лидера. Когда же будет нужно — Господь явит и его.
Сегодня же мы должны запастись терпением,  мужеством и надеждой. Подобно древним иудеям,.и мы в конце концов будем выведены, по милости Божией (если окажемся верными Ему), нашим православным «Моисеем» из нынешнего «египетского плена» олигархической «Эрэфии» — на простор «обетованной» святой Русской земли!
Именно об этом один из наших историков-культурологов весьма ясно и духовно трезво высказался так (слова его прозвучали около десяти лет назад, но, отбросывая столь свойственное многим из нас желание выдавать желаемое за действительное, признаем, что и сегодня мало что изменилось в самом духе и принципиальной сущности власти в РФ): «Нынешнему моменту, несомненно, родственны личности Смутного времени… Совершенно очевидно, что возможность пребывания у власти подобных личностей — показатель состояния народного сознания. Это есть персональное проявление глубокой всенародной болезни. Но нынешнему моменту если не родственна, то очевидно потребна личность небывалого для русской истории масштаба. Русской истории нужен Моисей. России нужна личность, в которой соединится все могущество русской и мировой истории, сойдутся все чаяния духоносных старцев, идеи русских любомудров, опыт русских царей и бесстрашие русских патриархов, личность, “власть имеющая”. В которой возгорится пламя мировой воли. Которая придет не вследствие анекдотических мешков с выборными лоскутками, но по прямой воле истории, [личность,] в которой история обретет подлинный смысл, идею вечности [выделено мной. — Г. М.]» .

…Но вернемся, однако, к высказываниям В. Кожинова и к некоторым особенностям идеологии подобного типа.
В значительной степени кожиновский «общественно-церковный» пессимизм объясняется тем вообще нередким псевдоидеалистическим искажением религиозного сознания (преимущественно характерным для интеллигентских кругов), когда миссия Церкви воспринимается только лишь как миссия духовного, полностью «иноприродного» сообщества, фактически чуждого реальной исторической (в том числе и государственно-политической) жизни мира.  Естественно, прямо об этом никто из подобных «идеалистов» никогда не заявлял и не заявит, но дело здесь в значительной мере обстоит именно так.
Однако почему тогда Сам Христос утверждал, что вера в Него и верность Ему в итоге неизбежно оборачивается «не миром, но мечом», ибо, как сказал Он, «не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10, 34)? Почему «меч» этот — как образ разделения человеческого бытия на «правое» и «левое», на его добро и зло, остается неизменно актуальным и для единой человеческой личности, и в семейно-родовых отношениях, и в отношениях между странами, между народами, даже между цивилизациями (и тут, в общем, можно назвать все формы человеческих общностей)?
Разумеется, здесь чаще всего и даже преимущественно подразумевается всерассекающий «меч духовный» — между божественным и дьявольским, между праведностью и грехом, между истиной и ложью, — меч, который порой рассекает и душу самого человека! Но — не только это! Ведь в значительной мере это евангельское выражение самой жизнью связывается, увы, и с мечом вполне реальным, не метафизическим, а «стальным», когда, например, пользуясь им, христианин справедливо защищает слабого и невинного, когда «кладет свою душу» за «други своя», за своих единоверцев, за единоплеменников, за свое Отечество, за свою национально существующую Церковь — как Тело Христово, в абсолютной Полноте присутствующее в каждой «поместной» Церкви.
К сожалению, при упомянутой и весьма часто еще встречающейся в малоцерковной среде упомянутой духовно-исторической аберрации взгляда на смысл и содержание Полноты жизни Церкви в «мире, лежащем во зле», сама Церковь как бы загоняется в некое «духовное гетто», уводится из страдающей мирской жизни в такие заоблачные выси, что, по существу, лишается собственной необходимо-глобальной жизненной конкретики…
При таком восприятии и оценке церковности — как таковой — каждая поместная Церковь (неизменно также являющаяся частью Вселенского Православия) лишается всякого права осуществлять, наряду с мистериальной и нравственно-просветительной деятельностью, — деятельность подлинно общепастырскую: и религиозно-общественную, и в целом путеводную для своей страны и своего народа в его конкретном историческом существовании.
Но ведь Христос, спасая мир, не только читал ему проповеди, не только очищал души от проказы  безнравственности и бездуховности, но и созидал вполне конкретную Церковь, и исцелял вполне конкретных больных и даже воскрешал мертвых (которых он мог бы предоставить погребать другим потенциальным мертвецам). Христос никогда не был только проповедником или всего лишь нравственным резонером-обличителем — так сказать «теоретиком духовности», констатирующим тот или иной факт человеческого падения, но активным и последовательным — вплоть до собственного Креста! — восстановителем человечества и всего человеческого мира.
И не менее при том важно, что Христос еще и восстанавливал, кардинально при том преобразовывая, подлинную традицию ветхозаветного благочестия, заявляя, в частности, что Он пришел не для того, чтобы ее разрушить, но для того, чтобы преисполнить новым духовным содержанием и истинно спасительным смыслом… Христос Спаситель был активен во всех сферах человеческого бытия, тем самым завещая точно такую же позицию и Своей Церкви!
К сожалению, длительная насильственная вычлененность Церкви из общественной народной жизни, ее своего рода вынужденная духовная «катакомбность» во времена коммунистического режима — порой способствовали сложению у сторонних наблюдателей впечатлению о некоей особой ее «неотмирности». Отсюда, соответственно, рождались и совершенно ложные представления о значительной якобы узости ее целей и задач, ограничиваемых только нравственной проповедью.
К сожалению, такой «идеал церковности» порой находит известную поддержку и среди отдельных церковных «функционеров», поскольку обеспечивает достаточно удобную для них идейную платформу конформизма, а отсюда — и известной «комфортности» такого псевдоцерковного бытия.
Потому — в силу всего сказанного — вовсе и не удивительно, что тот же В. Кожинов сомневался, например, в способности Церкви восстановить связь русского народа «с прадедовским бытием и сознанием… ибо для исполнения такой задачи Церковь, в сущности, — как представлялось ему, — должна была бы отказаться от своей истинной миссии»  (ибо и в его сознании глубоко сидела некая туманная идея о преимущественно «неотмирной» роли Церкви» — мысль, которая, однако, лишь частично определяет характер того социального церковного статуса, что был навязан Российской Церкви длительным ее пленением — равно как в послепетровский синодальный период, так и в эпоху большевицкой оккупации).
При этом В. Кожинов, исходя из такой, внутренне во многом демобилизующей, но кажущейся очень «возвышенной», идеи, был даже склонен критически — как к некоторым исключениям — относиться вообще к любым проявлениям церковной активности и в прежней исторической жизни России, утверждая, что «…Конечно, за более чем тысячелетнюю историю нашей Церкви те или иные ее деятели неоднократно “вмешивались” в “мирские” дела, но это были проявления именно их воли, но не воля Церкви как таковой. Ибо Церковь может и должна благоустраивать отношения между людьми, воплощая в себе связь людей с Богом, а не воздействуя непосредственно на их мирские отношения»  (но, заметим, ведь именно о таком положении Церкви в былом советском обществе постоянно и заботились кагэбэшники — «уполномоченные по делам Церкви»! именно такова и была их программа изоляции Церкви от советского «мира»).
Вполне в русле той же, вполне ложной, мысли В. Кожинов считал, что Церковь, занявшись делом восстановления нашей связи с дореволюционной Россией, то есть возрождением у нации чувства и знания тысячелетней христианской Традиции, украденных у русского народа или же выхолощенных в них более чем семидесятилетней эпохой большевизма, «утратила бы свою истинную сущность» !
Однако при таком подходе к роли Церкви что нам тогда делать с преп. Сергием Радонежским или же со священномучеником Патриархом Гермогеном, «непосредственно воздействовавшими на мирские отношения»?
Или эти христианские «деятели», признанные Церковью ее великими святыми, действовали вопреки задачам и «истинной сущности» Церкви?
И разве сегодня нам не нужны подобные же неравнодушные к «мирским» делам представители Церкви — когда сам наш русский мир вновь стоит на пороге гибели?
И — более того — разве нужна будет России, ее христианам (особенно же — и ее еще возможным христианам!), ни во что «не вмешивающаяся» Церковь, стоящая в стороне от общего нашего земного Отечества, от его бед и ран, — при полном параде, в сияющих ризах и в позе «неземного» наблюдателя — только и заботящаяся о том, как бы «не утратить своей истинной сущности»?
Впрочем, к чести В. Кожинова следует сказать, что в самый последний период жизни его церковные и чувства и мысли стали гораздо более глубокими и в общем более оптимистичными, что и позволило ему в конце концов заявить: «Мы все должны возвыситься до религии. 80 лет жизни без веры не могли переиначить природу русской души. Но обратить ее снова к Богу — задача невероятно трудная»  и другое: «Церковь — единственный институт у нас, который существует уже тысячу лет, всё остальное сметено историческим ураганом. И если Церковь существует, априори ясно, что она оказывает влияние на самое существо национального мироощущения, определяет самые глубинные отношения человека к природе, отношения людей друг к другу, их систему ценностей и т. д. Я думаю, что сформировано в нас под влиянием православия, никуда не ушло» .
И, действительно, удивительным образом, несмотря на всю столь мощную современную, почти  повсеместную (в СМИ, в рекламе, в «искусстве» и «культуре» новейшего времени) пропаганду греха и вседозволенности, хамской глупости и наглого цинизма, страна шатко-валко, порой довольно поверхностно, почти что еще «полуязычески», но всё-таки постепенно поворачивается к Церкви как хранительнице самой души подлинной России, к ее вере в Божию Правду и вечное спасение — то есть, как надеялся в свое время тот же В. Кожинов, отечество наше «в силу… исторических сдвигов и событий преобразуется».
Однако мы видим, что и политическое, и духовное время России ныне с каждым днем катастрофически убыстряется… И вот уже сегодня сама жизнь всё определеннее заставляет нас склоняться — ради прямого самосохранения нации — именно к такому давно чаемому «преображению»: либо мы поймем, что наше общероссийское трагическое будущее приближается к нам семимильными шагами, и что на него нация уже должна готовить христианский, воцерковленный ответ (для кого-то на уровне глубинной веры, для кого-то пока пусть только еще на уровне традиционалистской идеологии) — и наконец-то необходимый положительный ответ этот на зов Церкви будет нами дан, либо все мы погибнем под обломками окончательно обезбоженной — нами же самими — России!
И чем дольше мы  будем тянуть с нашим ответом, тем лишь ужаснее окажутся для нас «прещения Божии», — но неужели так необходимо, чтобы на нас обрушились в дальнейшем еще горы бед, несчастий и смертей, дабы мы наконец образумились и поняли Правду Божию о смысле нашей жизни и всего мира?
Ибо недаром еще на самой заре коммуно-советизма, еще в самом начале провала России в эту и метафизическую, и социально-историческую яму, нашим Патриархом-священноисповедником Тихоном  было твердо и ясно, вполне пророчески определено в одном из его обращений к русскому народу: «Вся эта разруха и недостаток оттого, что без Бога строится ныне Русское Государство».
И эти его слова, увы, остаются столь же справедливы и актуальны для сегодняшнего дня России. Пока нация не прислушается к ним, всей душой не согласится с ними и, главное, не начнет по ним жить — наше спасение и возрождение в принципе остается невозможным!

…В связи со всем только что сказанным понятно, что подлинно целостная и мощная Российская державность может быть только державностью, христианизированной в самой своей основе. Державность же, например, евразийского, постсоветского типа в духовном отношении, несмотря на все заигрывания евразийцев с Православием, на самом деле абсолютно антицерковна, чужда Вселенскому Православию и глубоко ложна — в своей сокровенной внеэтической сущности.
И потому понятно, что не только евразийцы, но и все прочие подобного рода современные «патриоты» — все эти почитатели душегуба Ивана Грозного, блудника и «религиозного» авантюриста Григория Распутина, бандита Чапаева, расстрельщика и создателя особого «колхозного рабовладения» Сталина и прочих, им подобных, «героев», — все они, еще с детских лет бездумно напитавшиеся духом большевизма, но выдающие себя ныне за православных, есть безусловные еретики в области христианской нравственности и граждане отнюдь не «Небесного Иерусалима», не «Святой Руси» и даже не «Третьего Рима», а самой настоящей их сатанинской подделки — «Руси Аримановой».
Подчеркнем при этом: все они неизбежно оказываются — при такой своей позиции «органики истории», то есть оценки жизни как почти  естественно-исторического процесса (вовсе не обязанного руководствоваться  евангельскими божественными нормами), — все они оказываются явными релятивистами касательно роли совершенно уникального христианского нравственного начала в истории.
Все они в закономерном для них итоге приемлют — просто как факт — любую Россию: преп. Сергия Радонежского и Ленина, преподобного Серафима Саровского и Сталина, страну убиенного Государя Николая II и страну его убийц — этих «комиссаров в пыльных шлемах»: они равно готовы славить и Суворова, и Тухачевского, которого тот же Суворов — как воин-христианин и патриот подлинной Христовой России — повесил бы на первом же суку как государственного преступника, ничуть не интересуясь якобы «новым величием Русской земли» — в ее фальшивом облике СССР.
И эта внутренняя духовная ложь «страны победившего социализма», как гангрена разъедавшая Союз десятилетиями, и привела к печальному для многих, но вполне закономерному его концу: он, действительно, в конце концов оказался «колоссом на глиняных ногах» — уж слишком много в эту глину (вполне самоубийственно) было подмешано российской крови! И любая попытка возродить Россию на подобном же «советском» основании приведет рано или поздно к подобному же очередному нашему самоубийству… Возрождение ее возможно только через покаяние и всеобщее возвращение к отвергнутому ею ранее Богу, без Которого, как нам уже две тысячи лет твердит Евангелие, невозможно «творить ничего» (Иоан. 9, 33) — тем более невозможно «творить» духовно устроенную и просветленную страну.
А зачем Богу и нам, нормальным православным русским людям, а не постсоветским духовным слепцам, — иная?
Более того: нам нужна Русь не просто «русская», а Русь христианская, Русь не просто сильная, а сильная духовным светом!
Только такая сила и спасительна для России, и нужна русскому народу, «потому что, — как пишет уже не раз упоминавшийся В. Курбатов (в письме к В. Астафьеву), — без этого света и силы — земля ему пустыня, а он — сирота» . И далее он же, стремясь ответить на вопрос, в чем состоит сущность такой светлой исторической силы прежнего русского народа, продолжает: «Откуда же сила-то? Это понятно всякому человеку, отстоявшему любую литургию, хоть в самой крошечной церкви и при самом беспутном попе из тех, которых так любил рисовать разоблачительный Перов. Сила эта в том, что в церкви человек стоит посреди истории, что он не безроден и не вчера родился, а с ним идет всё прошлое, как живое и сегодняшнее. И не только в том, что русский человек записывает в поминальник и тех родных, которые ушли из мира еще в Крымскую кампанию, но в том в особенности, что сама литургия поминает и Александра Невского, и Сергия Радонежского, и тьму преподобных, замученных татарами за отчую землю.
Человек стоит в сегодняшнем дне, где нет прошлого, а один долгий день, за который ему тоже надо отвечать. А молится он не за одного себя, но за всех страждущих в этот час от болезни, одиночества, скорби, гнева и нужды, за всех “труждающихся и обремененных”, потому что на земле нет ему чужих людей, а все — семья (братья и сестры). Человек в церкви (разумеется, заметим, если он в ней — всей душой, а не только телом. — Г. М.) не может быть сиротой и не может быть поражен беспомощностью и цинизмом — ему и душа не даст.
А шире — он стоит и в истории Вселенной, так что ему и первые века — свои. Когда однажды почувствуешь этот мощный ствол, этот световой поток, то тут уж будет не до себя, не до мелочей своих. Это впечатление незабываемое, словно и правда мечешься по свету один-одинешенек, а тут тебя ждал весь родной мир. В этом нет ни мистики московских умников, ни кликушества провинциальных недоумков, ни партийности объевшихся интеллигентов, а только — спокойное сознание родства и знание места, где это родство не забыто и история не переписывается в угоду сменяющимся поколениям, не тасуется и не передергивает дат и имен, а помнит только самое существенное — страдание за отчую землю» .
Сказанное только лишний раз подтверждает ту основную мысль нашей русской мета-историософии — не только наиболее разумную, но и оттого наиболее практичную, что нам нужна Россия (если только мы не хотим окончательно обрушиться в уже разверзающуюся перед ними историческую бездну) — сверхисторическая, живущая давним, вечным светом веры, освещавшим многие и века ее, и ее — духовно подлинные — пути, благодаря чему Русская земля некогда и стояла твердо в своей конкретной, подлинной, то есть христианской, истории…
К сожалению, вовсе не понимая, казалось бы, такой простой истины, представители указанного выше рода «органического» патриотизма (публикациями с подобного типа идеологическим подтекстом и поныне заполнена, к сожалению, например, та же «Литературная газета»), как правило, всегда готовы поверить в любую «Россию», всегда готовы так или иначе оправдать любые ее — даже и антихристианские — деяния (лишь бы они вытекали из очередного этапа ее «естественно-природной» жизни).
Для них и Православие — всего  лишь довесок к «русскости» как таковой, то есть, по большому счету, только атрибут последней, только элемент национальной, чуть ли не этнографической, идентификации (сколько бы при этом они ни вещали о своей якобы истинной «православности»!).
Такой патриотизм и ранее был, и сегодня остается довольно опасным на путях возрождения новой России, не являясь подлинно и последовательно христианским, а зачастую, напротив, попросту полуязыческим, но ряженым в одежды внутренне выхолощенного «византизма», хотя и сдобренным порой обильной фразеологией о Москве-«Третьем Риме».
Как совершенно верно пишет о подобном «патриотизме» уже цитировавшийся выше А.В. Воронцов: «Многие из писателей-патриотов считают себя верующими или на самом деле являются таковыми. Но, похоже, они не понимают, что для верующего понятие “народ” значит не более чем, скажем, понятие “пролетариат”. И пролетариат, и народ объективно существуют, но обожествление этих групп людей — атеистический обман. Для Отцов Церкви народ прежде всего был паствой, которую надо приводить к Богу.
А наши патриоты без конца курили народу фимиам, как идолу какому-то, и дождались благодарности: народ, когда они стали, начиная с 1990 года, писать воззвания к нему, удивленно выпучился на них. Какие “идеалы”? Какая “Родина”? Какая “духовность”?... люди живут угрюмой свинцовой жизнью без Бога, оживляемой лишь звоном нелегко достающихся рублей…
Нельзя славное прошлое народа, его культуру и традиции автоматически переносить на нынешний народ, наделять его чертами, которых он уже лишен, и называть это любовью…Народ как абстрактную категорию любить не нужно. Это, как писал Достоевский, все равно, что любить не отдельного человека, а все человечество… Мне искренне жаль наших слепых “народолюбцев”… они сочинили для самих себя фантом — прекраснодушный народ…»  В действительности же мы, — продолжает писатель, — «приблизились к той роковой черте, когда можем идентифицировать себя как народ только в прошлом. От нашей былой мощи — государства, армии, науки, образования, промышленности — остались слабые воспоминания. Так, наверное, римляне под властью гуннов и вестготов смутно помнили о своем величии, но в настоящем у них были только развалины» . И потому нужно «не фантазировать относительно “еще таящихся в народе сил”, а често признать существующий в народе моральный статус-кво. Русофобствующие публицисты, утверждавшие в годы горбачевщины, что у нас теперь не народ, а население, были не так уж не правы… Давайте прямо смотреть горькой правде в глаза: если бы русофобы-демократы клеветали относительно “населения”, они бы не победили. Ведь они даже не скрывали, что не любят русский народ…
Между тем правду о народе надо было говорить самим. А то отважились на это в свое время Абрамов и Крупин [добавим сюда же и В. Астафьева. — Г. М.], а их давай клевать, в том числе и свои…
Мы… видим, с одной стороны, у народа все признаки массовой деморализации, а с другой — отсутствие духовных и политических вождей…
Я не призываю людей толпой бежать записываться в вожди и пророки… Но кто сказал нам, что безмолствовать на пороге гибели — мудро?»
О, как же обижаются на подобную трезвую оценку духовного состояния нации «патриоты» типа Кс. Мяло! Но тот же автор отвечает им: «Мало, конечно, удовольствия в том, чтобы раздавать оплеухи своему же народу…»  — но «…Не те времена, чтобы думать о том, как бы кого не обидеть. Велика ли беда, что на тебя обидятся, если впереди ждет беда большая! В жизни каждой нации бывают моменты, когда немота тех, кому есть, что сказать, просто преступна. Мне скажут: ты обвиняешь весь народ в своих собственных грехах. Отлично-с! Я тоже часть народа. И кто знает, где сегодня начинается личный грех и кончается коллективный? Пусть лучше люди вздрагивают от резких слов, чем от приклада оккупанта, занесенного над их головой» .
…«Розовые» наши «патриоты» в качестве имперского подлинного «Третьего Рима» способны воспринимать даже сталинский СССР, отдельные успехи которого они расценивали как проявление исконной «российской державности» вообще, а не как конкретный результат мученичества, порой — страха, порой — самоотверженности и ежедневного подвига замордованных, запуганных или оболваненных большевизмом, но, как верится, так всё еще и не потерявших полностью своей человечности, народов России.
Однако, сознавая, в частности, духовную опасность подмен и соблазнов, присутствующую, например, в якобы «патриотической» доктрине неоевразийства, Церковь дает ныне весьма трезвую и глубоко осуждающую характеристику этой, по существу, враждебной ей идеологии большевицкого толка.
Вот как оценивает евразийское движение уже упоминавшийся здесь ранее известный православный историк, специально занимающийся вопросами идеологии, становления и практики большевизма в России, протоиерей Г. Митрофанов: «…поднятая на щит современными сторонниками “геополитически обновленного” коммунизма, евразийская идеологема выдвигается сейчас в качестве главной мировоззренческой альтернативы номенклатурно-рыночному космополитизму безыдейной постперестроечной государственной бюрократии. Весьма вульгаризованная, якобы “православная” евразийская версия новой тоталитарной идеологии, в которой доминируют богословски кощунственные и теоретически примитивные мифологемы… находит значительный отзвук в душах не столько религиозно уверовавших, сколько социально-идеологически перепуганных постсоветских неофитов, прибившихся к церковной ограде в последнее десятилетие.
Примитивизация религиозного менталитета народных масс, ставшая одним из важнейших духовных результатов коммунистического периода российской истории, забвение целыми поколениями русских людей элементарных вероучительных истин православного мировоззрения создают в России духовно-историческую парадоксальную ситуацию, когда даже многие из обращающихся к православной вере представителей постсоветского общества пытаются сочетать ее со многими стереотипами коммунистической идеологии, еще недавно подвергавшей эту веру гонениям» .
В итоге же перед нами, в зарождающейся новой российской политической парадигме, встают: не только очередной постбольшевицкий духовный нонсенс — сегодня, но и потенциальный следующий кровавый виток вновь жаждущего власти над человеческими душами (теперь уже под прикрытием «веры») большевизма — завтра, поскольку «…Евразийски мутирующее коммунистическое обновленчество пытается убедить современных православных христиан в спасительности для России и Православной Церкви нового, на этот раз уже не просто коммунистического, но коммуно-“православного” евразийского тоталитарного государства и тем самым рискует обречь Церковь на новые, “могущие убить не только тело, но и душу” русских христиан исторические испытания» .
По этому же поводу, обличая еще евразийство 1920-х годов, весьма резко, но совершенно точно высказался известный православный философ-публицист Г.П. Федотов — и слова его полностью можно отнести также и к нынешнему евразийству: «Как ни гнусен большевизм, можно мыслить нечто еще более гнусное — большевизм во имя Христа. Методы ГПУ на службе церкви были бы в тысячу раз отвратительнее тех же методов на службе у безбожия, потому что есть внутреннее сродство между целью и средством, между верой и жизнью, между идеей и политикой. Оттого мы относимся с таким ужасом к увлечению большевицкими методами в христианском стане. Евразийство у власти, управляющее по большевицкой системе, могло бы реабилитировать даже большевизм» .
Но, разумеется, было бы совершенно неразумным — особенно сегодня, перед вызовами нынешнего всеохватного в этнокультурном отношении времени — отказывать России (как потенциально всё еще остающейся стране преимущественно православной христианской цивилизации) в ее давней «всемирной отзывчивости», о которой не уставал говорить еще Достоевский.  И в этом смысле мы просто-напросто обязаны осознавать себя страной, равно открытой (давно, неизменно и бесповоротно!) и Западу, и Востоку. Тем более это является и неизбежным, и настоятельно необходимым, если мы всерьез хотим возродить и укрепить Россию как уже давнюю полиэтническую, полирелигиозную и поликультурную общность.
Однако такая наша позиция не станет опасной для нас, основного ядра населения России, лишь только в том случае, если мы не утратим своей, по сути уже тысячелетней, русскости! А она всегда определялась верностью самым ее основам — христианской православной вере, православной государственности, православной ментальности и православной культуре. И лишь при сохранении нами этих духовных первооснов и принципиальных составляющих Традиции русского мира (а для многих — и при настоятельно требуемом возрождении таких первооснов в себе) мы и сможем безболезненно, без духовного саморазрушения равно контактировать как с Западом, так и с Востоком — пусть зачастую и оказываясь то Азией для Европы, то Европой для Азии! Но что нам с того? Только бы мы оставались самими собой: и нам ли при этом оправдываться — что перед теми, что перед другими — в нашей уникальной, практически порой полиморфной, «полиэкранной», но национально остающейся монолитной и, главное, духовно целостной и именно на этой основе народно и государственно незыблемой позиции?

…В свете только что сказанного не меньшую опасность для патриотического российского движения представляют сегодня, наряду с пост«совками» евразийцами, и отдельные маргиналы-неоязычники — с их фальшивыми «Велесовыми книгами» и направленными на размывание национальной русской идентичности антихристианскими, пантеистическими (считай — попросту сатанинскими) культами всевозможных языческих божеств .
Наконец, в том же самом смысле являются безусловно антигосударственными и подрывными для подлинного русского национального самосознания также и бредовые сочинения «известных» дилетантов в области исторической науки Н. Фоменко или же В. Макаренко (отметим здесь в качестве классического примера псевдопатриотический книжный опус последнего под названием «Откуда пошла Русь»).
Что это за патриотизм, хорошо видно хотя бы из последней книги, согласно которой наша  страна, по фантастическим измышлениям автора, и есть чуть ли не Древний Израиль (или вариант: Русь — это древняя Сирия), с Новгородом, основанным якобы еще в 2396 году до нашей эры!
По сути, подобного рода антинаучные инсинуации, эти примитивно-обывательские дешевки в яркой рекламной обертке псевдонаучности, — отнюдь не возвеличивают Древнюю Русь, а являют собой поистине нравственное преступление и перед исторической наукой, и перед подлинным христианским смыслом, самой сутью русского народа и его истории, отравляя душу нации антиправославной проповедью неоязычества.
Более того, в чисто политическом смысле идеи указанного рода, как и вся деятельность таких фальшивых «историков», являются откровенно подрывными в отношении российской государственности и духовной составляющей русского народа! И не трудно представить, кому именно выгодно сегодня такое наступление на православную русскую — и историческую, и народно-государственную — Традицию!
С точки зрения же Церкви всё это есть предельно циничная продукция известного «отца лжи». По существу — это лишь псевдоинтеллектуальный корпус морально грязных в своей первооснове и полностью антиисторичных фикций. Спровоцированы же они той ядовитейшей и разрушительной энергией большевизма, что издавна была свойственна многим представителям безбожной и полуграмотной советской образованщины.
Потому вовсе и не удивительно, что многие из них рядятся ныне в одежды предельно ложного (с неизменно антицерковной направленностью!), полностью антидуховного и во многом чуть ли не биологизированного, вульгарного «национал-патриотизма». При этом, что весьма показательно, они не останавливаются перед любыми формами самой безстыдной фальсификации.
Подобные попытки выдать желаемое за реальные факты — например, той же истории — достаточно характерны для внутренне ущемленных, исполненных историко-культурных и социальных комплексов, отечественных полуинтеллигентов XX века.
Яркий пример здесь — псевдонаучная, так называемая «новейшая хронология» математика А.Т. Фоменко, при желании охарактеризовать которую оказываешься даже в некоторой растерянности, не решаясь сказать, чего же в фоменковских опусах больше: обывательски-«совкового» невежества, фальшивой романтики якобы «первооткрывателя» и «основоположника» новой «сверх-исторической методологии», сознательного ли авантюризма или глубинно-маниакальных устремлений к вульгаризации науки, всегда столь свойственных общественным психозам на разломах эпох?

…Но вернемся к проблеме подлинного историзма — как одной из опор сегодняшнего политического процесса в России.
До конца воцерковлённое, давнее, но отнюдь не преходящее, чуждое нравственной глухоты, православное по духу, а потому и неложное, учение о российской государственности — как основа истинного патриотизма — не имеет ничего общего ни с лжеисторией фоменковского образца, ни с историческими концепциями как давних, так и современных бойких говорунов-евразийцев.
Оно вовсе не утопично, духовно целенаправленно и покоится на твердейшем основании вот уже двухтысячелетнего, нравственно здравого понимания любого православного (а значит — и попросту подлинно человечного) сообщества вообще.
В соответствии с этим евангельским учением современные российские граждане должны наконец, отбросив прежнее, чуть ли не целый век искажавшееся коммунистической пропагандой представление о своем Отечестве, понять: наша Родина — это, прежде всего, христианская страна; это Русь св. Александра Невского (который боролся бы до последней капли крови и с безбожниками-большевиками, появись они в его время, — как боролся он с немецкими рыцарями); это Русь св. Сергия Радонежского (святые мощи которого коммунисты осквернили в апреле 1919 года, а будь их воля, сгноили бы и его самого в своих лагерях — как сгноили миллионы его духовных последователей); это Россия Александра Суворова, сажавшего бунтовщика Пугачева в клетку и искренне жаждавшего принять монашество; это Россия Федора Тютчева, слагавшего строки: «Удрученный ношей крестной, / Всю тебя, земля родная, / В рабском виде Царь Небесный / Исходил, благословляя».
Именно благодаря им, их подвигу, их христианской вере, их святости, и созидалась подлинная Русь — в первую очередь утверждаясь не на силе Божией, а на Его правде, о чем говорил еще святой князь Александр Невский.
Так в чем же состоит наша христианская правда о России?
«Ответ, — как пишет один из наших пастырей, — есть. Посмотрим, как созидалась Российская держава. Святой князь Владимир, святой князь Александр Невский, святой князь Даниил Московский; святые митрополиты Петр и Алексий — вот кто основа нашего отечества. Они святые не потому, что созидали и защищали державу… а наоборот, Россия созидалась и покрывалась Богом потому, что они — святые. Вот в чем единственное истинное величие нашего отечества: в пусть плохо воплощавшемся, но стремлении к идеалу святости» .
Именно эта, созданная христианской святостью, Святая Русь и есть наша вечная Родина, Православная Россия, а не та ленинско-сталинская РСФСР, опозорившая нас преступлениями своих безбожных властителей, — опозорившая перед благородной памятью всех наших благочестивых предков и перед всем миром, десятилетиями уничтожавшая нашу христианскую культуру, вконец разорившая наше крестьянство, тысячами и тысячами расстреливавшая (зачастую — руками наших же «русских» Иуд) священников и просто обычных, совестливых русских людей, еще сохранявших в себе понятия веры, правды и чести!
Разумеется, и в условиях такой, изначально бесчеловечной, государственности многие, многие сохраняли свой человеческий облик — иначе говоря, «образ Божий» в себе; многие честно (чаще всего — почти задаром) трудились, были способны на самопожертвование, на искренние и глубокие добрые чувства: как и прежде в людских душах было неистребимо влечение к вере, чести, к благородному и столь естественному (зачастую, увы, искаженно или даже совершенно ложно понимаемому) чувству патриотизма.
Как замечает петербургский митрополит Иоанн (Снычев) по поводу добрых начал, сохранявшихся в жизни русского человека даже и послереволюционного периода (естественной человечности, искреннего подвижничества, порой — даже героизма), известный положительный итог этого времени заключается «не в том, что мы стреляли друг в друга на фронтах Гражданской войны, не в том, что поверили лукавым вождям, разорили коллективизацией крестьянство, под корень вывели казачество, допустили вакханалию массового антирусского террора, разгул святотатства, безбожия и богоборчества! Нет, героизм в том, что, несмотря на все это, мы — ценой невероятных жертв и ужасающих лишений — сохранили в душе народа искру веры, горячую любовь к Родине, что мы дважды (после революции и Великой Отечественной войны) отстраивали обращенную в пепелище страну…» .
Но следует подчеркнуть: всё это имело место и воплощалось в исторической жизни страны отнюдь не благодаря, а вопреки коммуно-советской государственно-идеологической основе ее бытия!
И на полях мира, и на полях войны всегда в конце концов побеждал не мифический «советский человек», а просто русский, украинец, грузин, белорус — равно как и представитель любой другой национальности. «Советизм» же только ввергал всех их во всё новые и новые беды, выходя из которых народ должен был предельно напрягать свои силы и платить притом за всё огромной ценой собственной крови!
В итоге же (и он не мог быть иным!) мы получили насквозь прогнившую (и духовно — в силу насаждавшегося государственного атеизма, и материально — в силу непроизводительного социалистического метода производства) страну, в одночасье, по воле Божией, переставшую быть той псевдодержавой, которой она все время силилась казаться после переворота 1917 года.
Время это подошло — духовно-исторически вполне закономерно — к своему печальному логическому завершению и наконец… всё вышло. В очередной раз права оказалась многовековая народная мудрость: «Господь долго ждет, да больно бьет!».
Та «длинная, темная, темная» ночь коммунизма, которую предрекал еще святой Патриарх Тихон, закончилась… Но, проснувшись, все мы обнаружили, что оказались наследниками одних лишь обломков нашей государственности: и той давней — российской, дореволюционной, и последующей — псевдороссийской, «советской»…
Время — строить новую! Строить, учась на собственных трагических ошибках, совершавшихся на протяжении всего XX века, каясь в своем предательстве подлинно державной, христианской России, возвращаясь к святыням наших праотцев и остерегаясь новых соблазнов постепенно все более обезбоживающегося Запада: неужели забудем мы о том, как он уже раз заразил русский народ коммуно-фашистской марксовой «философией» грабежа и примитивной жажды одних только материальных благ, как ввергнул всех в братоубийственные (наподобие «Великой» французской революции) «междоусобные брани»?
Именно оттуда пришли к нам в Россию все мировоззренческие заблуждения двух последних столетий; именно фантомами этих общественно-политических бредней продолжает и сегодня питаться российская интеллигенция — равно и прозападно-либертарианского типа, и типа «розово-патриотического», также, в общем, подспудно неравнодушного к лукавым идеям европейского «прогрессизма»!
И именно от этих разрушительных заблуждений нам, как можно скорее, следует освободиться и очиститься сегодня. Особенно же — тем представителям советской и постсоветской интеллигентской «образованщины», что порой вполне искренне претендуют ныне на звание «русских патриотов».
Обо всём этом замечательно точно говорил еще более полувека назад, с присущей ему практической духовно-политической трезвостью, вновь цитируемый нами И. Солоневич: «Вопрос заключается в том, под влиянием каких галлюцинаций жила, действовала, писала книги и бросала бомбы русская революционная книжная философская интеллигенция последних ста лет. Это вовсе не теоретический вопрос. Это есть вопрос непосредственного, чисто практического значения, вопрос жизни и смерти всех нас, и для России тоже. Ибо если русская общественная мысль сто лет подряд питалась галлюцинациями о невыразимом будущем, то какие есть шансы на то, чтобы эти же галлюцинации или, по крайней мере, остатки этих галлюцинаций не маячили бы еще и перед вашими глазами и перед вашим сознанием? Нам в течение по меньшей мере ста лет подряд сообщали заведомо подтасованные факты… нас кормили заведомо завиральными теориями… для услаждения нашего умственного взора перед нами строили… идиотскую конструкцию о великолепном революционном будущем, какую французские энциклопедисты строили на потребу французским якобинцам, немецкие философы — на потребу расе, а Карл Маркс — на потребу высшему классу, то есть пролетариату. Какие есть шансы на то, чтобы мы с вами остались бы совершенно иммунны против всего этого великого поветрия? Или чтобы у нас хватило мозгов, знания, времени и желания взять тряпку, мыло, щетку и скребницу и, по крайней мере, очистить наше собственное сознание, по крайней мере, от совершенно заведомого вздора? Русская общественная мысль в течение ста лет действовала под влиянием вздора о великой и бескровной. Что будет, если мы в какой-то степени продолжим эту философскую традицию?..
Мы с вами, хотим ли мы этого или не хотим, напиханы теми представлениями о России, о мире, о человечестве, о науке, об искусстве, о философии и прочем, которые нам преподносились в старых гимназиях и новых семилетках, в старых университетах и новых комакадемиях, в новой советской литературе, но также и в старой интеллигентской.
История философии утверждает, что каждый человек есть “дитя своей эпохи”. В какой именно степени мы, дети нашей безмозглой эпохи, мы, “дети страшных лет России”, можем уйти, бежать, отмыться от того несусветимого вздора, которым засорили наши мозги и замазали нашу душу сеятели того “разумного, доброго, вечного”, которое сейчас восходит кровавым урожаем в России, в Европе и во всем мире?..
Это есть основной вопрос» .



                2. ВОССТАНОВЛЕНИЕ «СВЯТОРУССКОГО» НАЧАЛА
                В ДУШЕ НАРОДА —
                ОСНОВА ВОССТАНОВЛЕНИЯ
                ПОДЛИННОГО РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА

Ныне, уже на трагических, но вполне закономерных развалинах безбожного СССР, Промыслом Божиим вновь дается русской нации (не в последний ли раз?) возможность восстановления подлинной ее российской государственности.
И перед нами во весь рост стоит сегодня, повторим это еще и еще, единственно важный для будущего России вопрос: чт; же станет основой ее дальнейшего общественного и государственного строительства — органическая, человечная система нравственно-религиозных (в первую очередь христианских) ценностей или же мещански-животная идеология бездушного потребительства? Другими словами: чт; ляжет в основу грядущего существования русского народа — благодатное духовное наследие его святых предков, Правда Святой Руси или же богоборческая ложь псевдо-Руси «Аримановой», бесовской?
Не решив правильно, «по Богу», этой задачи — непосредственно в самом сердце своем! — Россия никогда не сможет обрести ни действительно достойных форм, ни положительного содержания своей государственности. Иначе говоря, не подведя трагического итога разрушительной для нашей страны деятельности большевиков, не дав ей ясной и окончательной самообличительной духовной оценки в русле тысячелетнего самосознания родной для нас, православных русских людей, но совершенно чуждой им, Святой Руси, — мы никогда не сможем построить — по благим и вековечным ее заветам! — подлинно осмысленной и по-настоящему доброй жизни.
Нам наконец необходимо понять, что лишь в «Свете истинном» — Свете-Христе, «Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1, 9), — единственно живой залог действительно светлого будущего России.
Только так она и сможет существовать в дальнейшем единственно достойным и духовно оправданным образом — как, по точному определению А. Карташева: «Россия с душой Святой Руси», как «государство, высветленное изнутри православным духом, христианизированное или, прямо сказать, христианское государство» .
При этом он обращает внимание на особую, первостепенную роль Церкви в воссоздании (или, если угодно, — «пересоздании») истинно российской национальной государственности, говоря так: «…издевательства над нашей уснувшей христианской совестью, учиненные антихристианским большевизмом, пробудили сознание, что легкомысленное сбрасывание со счетов государственного строительства роли Церкви открывает дорогу интернациональным подкапывателям цинически использовать нашу толерантность и наш индифферентизм. Мы джентльменски играли в гуманность и равноправие, а они грабительски вошли в наш дом и растлили душу народа. Чтобы защититься от этого откровенного погромничества, мы должны воссоздать наш национальный дом на основе конституционно заявляемой и тонко воплощаемой в формах государственного права идеологии Православной Церкви» ; одновременно важно утверждать, что вполне возможен (и на деле это неоднократно доказано) «синтез правового свободного государства с его христианской идеологией», так что «христианское государство может удовлетворять самое требовательное современное правосознание, может иметь самые разнообразные и технически новейшие правовые свободные формы. Дело не в форме, а в духе и содержании» .
Но как добиться нам этого при строительстве будущей России?
И здесь полезным представляется напомнить замечательные слова, некогда сказанные Ив. Ильиным: «Чтобы возродить Россию, русский человек должен жизненно укоренить свою душу в Боге и принять эту укорененность — сердцем, волею и разумом. Тогда в его душе расцветет цельная и огненная вера, двигающая горами... Она углубит и окрылит созерцающее воображение, чтобы сердце узрело Бога и все Его лучи в мире» .
Не менее ясно и последовательно он развивает ту же мысль далее: «Путь к возрождению России ведет через одухотворение и благодатное оживление русского национального инстинкта. Именно последняя глубина души может и должна возродить Россию: искренняя и цельная жажда Бога и божественного в жизни. Испытания и лишения, унижения и муки должны поднять со дна наш затонувший “Град Китеж”, должны возродить “Святую Русь” в душе русского народа» .
При этом сам народ должен наконец проснуться от своего, затянувшегося почти на столетие, духовного сна, сбросить с себя путы притупляющего его сознание бездушного материализма и того беспросветного мещанства «плоти», что надвинулось ныне на весь окружающий нас мир. Ибо это безблагодатное мещанство, как заметил известный философ и культуролог, князь Е. Трубецкой (видевший в нем, вслед за К. Леонтьевым) один из источников возможной гибели России), «вовсе не так нейтрально, как это кажется с первого взгляда: из недр его рождаются кровавые преступления и войны. Комфорт родит предателя. Продажа собственной души и родины за тридцать сребреников, явные сделки с сатаной из-за выгод, явное поклонение сатане... — вот куда, в конце концов, ведет сытый идеал мещанского довольства» .
На это же еще раньше указывал и К. Леонтьев, не постеснявшийся открыто и прямо заявить, что в результате все более ширящегося политико-экономического процесса постепенного «демократического» обмещанивания европейских стран рождается «средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения», что вполне и подтвердилось полувеком позже всей практикой двух европейских братьев по духу — фашизма и коммунизма.
Не без явной духовной брезгливости К. Леонтьев говорил о вопиющей пошлости наступающего на мир мещанства — причем в самой основе своей неизменно безрелигиозного, пошло-буржуазного толка: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арабеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы “индивидуально” или “коллективно” на развалинах всего этого прошлого величия?»
Но как раз играя на самых низменных, завистливых чувствах человека-мещанина, прикрывая — оказавшимися на поверку насквозь фальшивыми — идеалами «равенства» и «материального благополучия», «довольства» собственную воровскую и даже, более того, грабительскую сущность, коммунистическая идеология и смогла в начале XX века свить на долгое время свое вредоносное гнездо в душах значительной части русского народа.
Как отмечал в одном из своих религиозно-исторических очерков архимандрит Константин (Зайцев) — со свойственной ему последовательно «фундаменталистской»  православной позицией: «К началу этого столетия из сознания русского общества, да и народа, изгладилось то, что наше отечество не Великая Россия [в смысле: не просто некое огромное, мощное, но безразлично — религиозное или нет — государство. — Г. М.], а облеченная в национально-государственное могущество Святая Русь, на плечи которой Промыслом Божиим возложено безмерно-великое служение: быть последним оплотом вселенского Православия, быть Удерживающим мировое зло [имеется ввиду уже упоминавшееся ранее понятие об “удерживающем”, присутствующее в одном из Посланий Св. Апостола Павла. — Г. М.]» .
Вновь воскрешенная в душе русского народа эта идея, идея освященного традиционного смысла существования нации, воплощенная нами — при будущем воссоздании Российской государственности — во всём содержании нашей жизни, единственно и может придать подлинную силу, духовную крепость и внутреннюю осмысленность всем ожидающим еще нас великим трудам по собственному самоочищению и общенациональному восстановлению России.



                3. ЦЕРКОВЬ О ПРАВОСЛАВНОМ ВОЗРОЖДЕНИИ  РОССИИ:
                ЧУДО ВОЗМОЖНО!

В значительной части своей пойдя за коммунистическим соблазном, Россия XX-го века — и это надо сказать прямо — изменила заветам Святой Руси, совершив тем самым акт ее духовного предательства и отказавшись от заповеданного русскому народу христианского призвания: нести евангельский свет всему миру...
Такова оказалась оборотная сторона великого, но и страшного Божественного дара — свободы. Потому что, как указывал ещё А. Карташев, «человек... и коллективы человеческие... погруженные в загадку духовной свободы, не могут уйти от критерия ответственности за свою жизнь и судьбу в той мере, в какой они могут свободно развивать данный им талант или зарывать его в землю. Много званных, но мало избранных... Призванием легче всего пренебречь: прежде всего — не угадать и не осознать его, соблазниться чужим путем, заблудиться, или, узнав, зазнаться, залениться, возмечтать получить все даром, без усилий и — пропасть исторически... Свободная ответственность народа определяет его судьбу — к славе или позору. Духовный лик России, самосознание русского народа уже ясно определились в истории. Но хочет ли он идти этим путем в сознательном подвиге — это уже дело его свободы» .
По существу, речь сегодня идет о том, захочет ли сам русский народ вернуть себе свой прежний, но во многом утраченный за последнее столетие христианский лик, захочет ли вновь поклониться Правде и Истине: не апокалипсическому Зверю сиюминутного, преходящего «века сего», но вечным святыням своих Богопросвещенных предков, Единому Богу Святой Руси.
Об этом же — необходимейшем на сегодня и ответственнейшем перед будущими поколениями — окончательном положительном выборе Россией своего духовного лика, а также об особой роли и неизбежности присутствия национально-исторической православной составляющей в грядущем религиозном самоопределении русского народа, тот же А. Карташев говорит и в другой своей историософской работе, справедливо утверждая, что «в самом зарождении своего национального, культурного и государственного самосознания, в самой купели своего крещения и колыбельных пеленах своих Русь обрела в себе православную, а не иную какую душу и нашла в ней откровение своего исторического пути раз и навсегда. Собирательная душа наций не фантазия, а реальность. Если индивидуальная душа человека — одна на всю жизнь, то и собирательная душа по аналогии с ней — также одна на все тысячелетия исторической жизни и творчества нации. Как глубокая и нормальная индивидуальная душа однолюбива, однобрачна, так и творческие таланты нации раскрываются при условии верности ее первой любви к своему идеалу. Полигамически, легкомысленно, революционно меняющая свои идеалы, коллективная национальная душа обезличивает народ, обеспложивает его творчество и просто обращает его в потерявшие смысл своего существования обломки бывшей нации, приводит его к истинной смерти. Исторический опыт не знает ни одной нации, которая прожила бы свои века и тысячелетия, так сказать, на разные темы, меняя свои души, свои идеалы, свое творчество. Был один пример творческого разрушения. Это пришествие христианства» .
Другими словами: если русский народ намерен вообще продолжить свое историческое существование, он прежде всего должен вспомнить о своей православной душе и перестать самоидентифицировать себя с безбожными и религиозно индифферентными «советскими людьми», с «совками» последних десятилетий, с застарелой «совковостью» внутри самого себя. Он  должен наконец начать возрождать себя как многовековую великую русскую нацию, опираясь не на пресловутые псевдочеловечные «общечеловеческие ценности», не на, как правило, оскопленный в подлинно духовном отношении «патриотизм» былого советизма, а на свою загнанную пока в подполье подсознания православную душу — эту единственно истинную патриотку истинной, христианской России.
В противном случае ожидающее нас будущее — лишь постепенное полное наше разложение как национального образования, окончательный распад России в результате все более наглеющего сепаратизма всевозможных местных князьков и — в итоге — самоубийственная война всех против всех!
Не будет преувеличением сказать, что именно уже теперь подспудно совершается нами выбор нашего будущего.
Подобно эпохе Смутного времени, и сегодня судьба страны будет положительно решена лишь при христианском покаянии ее народа за грех обольщения безбожным большевизмом и только в том случае, если она сможет вновь явить нам в результате этого глубоко осмысленного покаянного чувства настоящих русских патриотов — современных Гермогенов, Мининых и Пожарских.
Нас не спасет ни естественно-природный, почти что этнически-бытовой национализм, так часто рядящийся в псевдопатриотические одежды, ни упование на одну только «твердую руку», ни самые изощренные экономические рецепты всевозможных «перестройщиков». Ибо единственно важным ныне остается решение основного вопроса: что мы хотим воздвигнуть на обломках прежней безбожной жизни? Будет ли с нами при строительстве нашего нового российского бытия Божие благословение?
Что. собственно, мы хотим в дальнейшем воздвигнуть: еще одного «цивилизованного», хозяйственно относительно процветающего (да и это — откуда? какими очередными неимоверными жертвами?), но бездушного государственного монстра — по «западному» образцу, лишь только снаружи напоминающего былую православную Великую Россию, или же подлинно христианскую и потому подлинно народную — Российскую державу?
И тут представляется полезным привести слова уже упоминавшегося ранее о. Константина (Зайцева): «За что боролось белое движение: за Великую Россию или за Святую Русь? Великая Россия, завершая путь России исторической, явилась лишь футляром, хранящим в себе Святую Русь. По мере того, как Святая Русь все более переставала быть сердцевиной и стержнем императорской России, Великая Россия все более слабела и, наконец, пала. Поэтому восстановление России не есть реставрация империи, опрокинутой “февралем” и растоптанной “октябрем”, а прежде всего поднятие русского народа на ту высоту духовной качественности, — православной церковной Святой Руси, — которая только и могла на протяжении всей истории выносить историческую Россию из самых страшных падений» .
Только при возвращении нации к религиозному, христианскому осмыслению бытия и возможно будущее воссоздание действительно духовно крепкой и государственно мощной России, вынуждаемой (хотим мы этого или не хотим) и всей своей историей, и Божиим замыслом о ней — встать лицом к лицу со все более оказывающемся апостасийным, обезбоживающимся миром вокруг нее, имея при этом необходимые — чтобы устоять! — единство и твердость духа.
Основой же этой твердости может быть только, как неоднократно уже показывала вся история России, ее святоотеческая, подлинно пережитая и осмысленная вера. Только она, только православная сердечная традиция подлинной российской жизни и может стать гарантом нового возрождения и укрепления настоящей России.
Именно на это в свое время неустанно указывал и такой искренний патриот ее, как митрополит Петербургский Иоанн, утверждавший, исходя из опыта всей своей жизни, что «Церковная основа русского бытия сокрыта в самом сердце России, в самых глубоких корнях народного мироощущения. Говорю об этом столь подробно, дабы стало ясно: то, что хотят “возродить” люди, отвергающие православную духовность и Церковь, не есть Россия. Вполне допуская их личную благонамеренность и честность, надо все же ясно понимать — такой путь ведет в тупик. Лишенное религиозно-нравственных опор, национальное самосознание либо рухнет под напором космополитической нечисти, либо выродится в неоправданную национальную спесь. И то и другое для России — гибель. Не видеть этой опасности может лишь слепой.
“Патриоты”, клянущиеся в любви к России-матушке и одновременно отвергающие Православие, — любят какую-то другую страну, которую они сами себе выдумали. “Патриотическая” печать, призывающая к русскому возрождению и одновременно рекламирующая на своих страницах “целителей” и экстрасенсов, астрологов и колдунов, оставляет впечатление отсутствия простейшего национального чутья.
В этой ситуации все мы похожи на человека, который разрушает левой рукой то, что с великим трудом созидает правой. Лишь признание той очевидной истины, что вопросы русского возрождения — это вопросы религиозные, позволит нам вернуться на столбовую дорогу державной российской государственности. Здесь — ключ к решению всех наших проблем» .
Соответственно, по слову митрополита Иоанна, на первое место во всех сферах нашей жизни — в духовно-культурной, политической, экономической, социально-охранной — должно быть поставлено решение важнейшей для всего российского общества задачи, которую Владыка определил следующим образом: «Ныне главной задачей для всех, кто болеет душой за поруганную Россию, должно стать восстановление исторической преемственности русской жизни» .
Это есть на сегодня самое главное и самое определяющее в социально-политической доктрине современной Российской Православной Церкви.
Духовную же подоснову этой церковно-политической идеи прекрасно выразил в свое время замечательный архипастырь, святитель Иоанн (Максимович): «Тяжкие страдания русского народа есть следствие измены России самой себе, своему пути, своему призванию… Россия восстанет так же, как она восставала и раньше. Восстанет, когда разгорится вера. Когда люди духовно восстанут, когда снова им будет дорог; ясная, твердая вера в правду слов Спасителя: “Ищите прежде Царствия Божия и правды его, и вся сия приложатся вам”. Россия восстанет, когда полюбит Веру и исповедание Православия, когда увидит и полюбит православных праведников и исповедников… Россия восстанет, когда поднимет взор свой и увидит, что все святые, в земле Российской просиявшие, живы в Божием Царстве, что в них дух вечной жизни, и что нам надо быть с ними и духовно коснуться и приобщиться к их вечной жизни. В этом спасение России и всего мира» .
Однако о необходимости приобщении русского человека к духовной силе Царства Божия говорят нам не только великие архипастыри, подобные святителю Иоанну, но и исполненные точно такого же сущностного понимания задач, стоящих ныне перед Россией, лучшие приходские священники.
Вот как от всего сердца взывает к нам один из уважаемых иереев Божиих, более пятидесяти лет прослуживший у престола Господня: «…сегодня у нас, россиян, идет страшная битва. Битва критическая. Не с автоматами, не с танками, не с ракетами — битва духовная. В этой битве должны принимать участие все россияне — те, кому дорог Русский Дом, кто любит Россию, кто должен вычистить, вымести всю нечисть из нашего дома, а именно: наркотики, дискотеки, похабные песни, похабную одежду, похабные статьи, от которых все это идет. А мы, как свиньи, валяемся в этой грязи, тем самым расшатывая внутреннее “я” русского человека…
Так что же делать? А вот — душу поднять, россияне, душу поднять надо русского человека, его духовный мир, мужество жизни. Это может сделать только Церковь и безвестные герои наших дней — мы, священники» .
И вот, если мы прислушаемся к подобным призывам наших пастырей и станем подлинно, реально жизненно следовать их наставлениям, то, естественно, первостепеннейшую и поистине всеопределяющую роль в будущем процессе возрождения нашей страны должно будет сыграть — и в первую, в первую очередь! —  именно восстановление православного смысла самой жизни всех тех, кто желает быть настоящим русским и настоящим гражданином России.

Следует особо подчеркнуть, что воссоздание образа Святой Руси в нашей душе — как основы новой российской государственности в целом — отнюдь не означает всеобщей внешней клерикализации народной жизни, но предполагает восстановление духовного здоровья самог; народного организма и начало нового, духовно осмысленного существования русского народа — не по «диктатуре закона», но по «диктатуре христианской совести», не по внешнему закону (напомним здесь почти тысячу лет назад сказанные слова Киевского митрополита Илариона), но по благодати!
Иначе говоря, самой непосредственной, по возможности ближайшей задачей нации должно стать возрождение идеала Святой Руси в собственном сознании, в национальной нашей душе, реальное, осмысленное возвращение его в нашу жизнь.
При этом нужно ясно «осознавать, что этот идеал — вовсе не в том, что все стройно ходят крестными ходами, круглосуточно читая акафисты, но в понуждении себя на исполнение заповедей Христовых. Это основа всякого действия для христианина [выделено мной. — Г. М.]» .
Непосредственное преображение всей потенциальной религиозной основы России — по Христу и по Его Евангелию, по Его Благой Вести о единственно достойной, подлинно духовной человеческой жизни, —  вот цель, вот задача, что стоит сегодня (как первостепенная и самая важная) перед всем русским народом, значительная часть которого около века назад отказалась от ее положительного решения.
Как с горечью говорит о временном духовном помрачении России в период большевизма известный иерарх Зарубежной Церкви архиепископ Аверкий (Аушев): «Русский народ виновен в том, что он проявил себя слишком наивным и доверчивым к обольстившим его врагам своим, поддался их лукавой пропаганде и не оказал достаточно сильного сопротивления. Обо всем этом его пророчески предостерегали, предрекая надвигающуюся страшную катастрофу, многие великие духовные мужи и праведники, а особенно сильно и ярко епископ Феофан Затворник и св. праведный Иоанн Кронштадский. С их прозрениями и предупреждениями следовало бы хорошо познакомиться всем русским людям, вместо того, чтобы впустую бесплодно тратить время на взаимные споры и раздоры, выясняя причины постигшего нашу Россию бедствия. Ведь всё предсказанное ими в точности исполнилось, а это, казалось бы, должно было бы убеждать нас в их безусловной правоте и побуждать с полным доверием отнестись к их указаниям и советам, что надо делать, дабы изжить последствия этой страшной кровавой катастрофы» .
И сегодня Церковь вновь должна последовать примеру этих великих проповедников веры Христовой, неся голос Его правды многим, запутавшимся в своих духовных противоречиях, русским людям.
Одновременно же именно Церковь должна стремиться в значительной мере возглавить не только процесс их духовного освобождения, но и параллельный процесс освобождения самой страны от тлетворного духа атеизма вообще и большевицкого атеизма в частности, что и является единственным залогом подлинного возрождения России.
Церковь должна наконец призвать общество к тотальному наступлению на безбожие — как, не будем лукавить, на всё ещё одну из составляющих реальной политики существующей пока у нас, в основе своей абсолютно чуждой национальным интересам, либеральной власти, которой столь же чужда и многовековая религиозная традиция исторической России.
Более того — именно Церковь и обязана возглавить это наступление!
Как, например, смеют несколько процентов безбожников из нынешних постсоветских властных структур, лицемерно прикрываясь побрякушками плюрализма, запрещать 80-ти процентам населения, относящим себя к православной традиции, обучать своих детей — даже не вере, а всего лишь христианским основам высших достижений отечественной культуры, которой та буквально пронизана?
Сегодняшнюю политику государства в отношении духовного просвещения наших граждан можно в целом оценить как абсолютно непоследовательную и неконструктивную, в пределе же — как вообще продолжающую угрожать национальной (духовной!) безопасности России.
Прежнее последовательное злобное преследование всякой религии, вообще характерное для совбольшевизма, сегодня сменилось, на самом деле, известным равнодушием к ней и к ее проблемам. Ведь не будем же мы принимать всерьез «показушные» заигрывания центральной власти с Церковью — для попытки придания себе с ее помощью большей легитимации. Более того: именно из этого равнодушия (и даже из некоторой опаски усиления авторитета Церкви) власть ныне фактически нередко потакает тем антирелигиозным тенденциям,  что присущи совершенно ничтожной доле российских граждан — этих духовно развращенных эгоистическим нигилизмом отщепенцев.
Развращенность же эта (причем никак не окорачиваемая высшей властью «РФ») достаточно ярко проявилась в противостоянии СМИ самой идее церковного образования нации. Недаром даже не так давно предпринятая робкая попытка Министерства образования ввести в школах факультативный (то есть вовсе не обязательный для всех) курс истории основ православной культуры России вызвал дикое озлобление в СМИ, начавших — и «от души» (чаще всего погрязшей в вульгарном безбожии), и за хорошие деньги, — травить инициаторов этого предложения.
Но что «подрывного» для общества в данном проекте? Именно на этом, кстати (и, в частности, на отдельных — везде положительных! — примерах воплощениях его в жизнь в школах отдельных регионов), заострил внимание Патриарх Кирилл в подготовленном им (еще в качестве митрополита) в ноябре 2005 года  документе Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата «О религиозной свободе в России», утверждая, что: «там, где такая практика существует, это не привело к межнациональным или межрелигиозным конфликтам» . И это вполне естественно, поскольку, как продолжал тогда Владыка Кирилл: «Данный предмет носит культурологический характер. Его введение имеет целью донести до детей правдивую информацию о роли Православия в истории нашего народа, которая преднамеренно замалчивалась в советской школе, построенной на основе диктата материализма. К сожалению, школьная программа не сильно изменилась с тех пор. Мы считаем, что преподавание школьных предметов с позиций материализма является нарушением права родителей на обучение детей в соответствии с их мировоззренческими взгдядами. Кроме того, очевидно: дети, получившие знания о православной культуре в школе, в соответствии с желанием большинства родителей, получат возможность бесконфликтно жить в современном поликультурном обществе» .
Но, слава Богу, жизнь не стоит на месте. И вот уже нередко сама российская общественность собственными волевыми актами, в чисто явочном порядке, начинает осуществлять программу религиозно-культурного воспитания подрастающего поколения.
Примеры такого живого подхода к делу привел на «XIV-х Рождественских образовательных чтениях» архимандрит Иоанн (Экономцев), сославшийся в своем докладе «на успешный опыт введения “Основ православной культуры” в целом ряде регионов России: Московской, Белгородской, Смоленской, Кемеровской, Новосибирской, Волгоградской и других областях. Особо следует отметить опыт Курской области, где курс “Основы православной культуры” был введен уже в 1997 году, а в 2005 году была принята областная целевая программа “Духовно-нравственное воспитание детей и молодежи на 2006—2010 годы”. В ее реализации участвуют Епархиальное управление, почти все комитеты исполнительной власти Курской области, общественные организации.» . Здесь же он обратился и с конкретным предложением к президенту В. Путину, сказав следующее: «Реальной помощь всем регионам России могло бы стать создание при Президенте Российской Федерации Общественного совета по духовно-нравственному воспитанию, куда могли бы войти представители государственной власти, образования, общественных организаций, традиционных религиозных конфессий, деятели науки и культуры» .
Думается, что незамедлительный конкретный положительный ответ адресата и показал бы нам меру действительной заинтересованности нынешней российской власти в духовном укреплении подрастающего поколения… Однако власть и до сих пор никак не отзвалась на горестные сетования Церкви, высказанные вышеупомянутым архимандритом Иоанном и так им прокомментированные: «Не нужно обольщаться наличествующей ныне определенной общественной стабилизацией, хотя безусловно и этот фактор, отводящий наше общество от возможных гражданских потрясений, немаловажен. Однако до сих пор нынешнее Российское государство не обладает ни должным нравственным авторитетом, ни продуманной стратегией выхода из кризиса… Общество в целом продолжает относиться даже к благим его начинаниям недоверчиво.
Нужна внятная стратегия, способная сплоить всех людей, дорожащих человеческим достоинством, помнящих о прошлом, не забывающих о настоящем и будущем. Если мы хотим остановить культурную и духовную деградацию… следует обратиться к созидательным, а не разрушительным началам жизни. Нам может помочь только подлинное обращение к тем ценностям, коими на протяжении тысячелетия жили люди, благодаря которым они перемогали все трудности и нескладицы исторического пути и построили крепкую государственность, объединившую в своем доме множество разных народов, мирно, духовно богато и плодотворно уживавшихся друг с другом, создавших всемирно признанное великое культурное наследие» .
Весьма показательно, что на тех же «Чтениях» с совершенно подобной же аргументацией относительно путей выхода страны из ее современного духовного обвала выступил и один из тогдашних высших правовых защитников Российской государственности — В. Устинов, самым определенным образом заявивший: «Для меня как генерального прокурора и как мирянина Русской Православной Церкви, а равно для миллионов моих единоверных соотечественников, далеко не безразлична судьба нашей России, которая в моем сознании отождествляется с православной верой. Мы понимаем, что только обращение к вечным и непреложным христианским истинам способно предоставить подлинные перспективы возрождения народу России, помочь людям обрести подлинный смысл своего бытия и вечное спасение…
Политики, депутаты, ученые много говорят о необходимости консолидации здоровых сил общества, о единстве. Призывают к единству многие, если не все. Но, как часто бывает, каждый мнит центром только себя. А ведь требуется иное — объединить вокруг имени Божьего, чтобы с верой делать добрые дела для России, для людей, для самих себя. Вот почему для меня своеобразным девизом являются слова из второй главы Соборного Послания апостола Иакова: “Вера без дел мертва” (Иак. 2, 20).
В этой чеканной формуле Священного Писания — немалое поприще для приложения сил всякого основательного российского гражданина, всякого православного человека» .
И всё же духовной энергии, столь необходимой для решения подобных вопросов религиозно-культурной переориентации не только государственных мужей, но и всего российского общества, пока явно недостаточно! И разве не должно само общество приступить наконец к созданию такой нравственной атмосферы в стране, где всякое проявление дискриминации народной религиозной традиции воспринималось бы как реальное служение темным силам зла, угрожающее самому существованию России?
Разве каждый здравомыслящий русский человек, идентифицирующий себя православным, не должен заботиться о духовном здоровье нации и своих же родных детей?
Нам, всем тем, кто считают себя подлинно русскими, тем более следовало бы занять такую твердую позицию в защите наших духовных традиций, чтобы те, кто равнодушны к ним (не говоря уж о не приемлющих их в принципе), не смели лишать наших детей общекультурного религиозного воспитания, не смели издеваться над Богом и верой в средствах СМИ или на художественных выставках; более того —чтобы они со временем (пусть и защищаемые законом — даже в качестве атеистов) начали восприниматься самим обществом как духовные уроды, как нравственно ущербные люди, потенциально не менее опасные для России, чем прежние коммунисты-безбожники: ведь именно атеизм и есть злодуховная, реальная основа всех наших революций и подрывов российской государственности — как прошлых, так, возможно (при нашем равнодушии к вере), и будущих!
Мы должны занять самую активную религиозно-гражданскую позицию — не обороняться от незначительного числа атеистов, захвативших власть в нашей стране и демагогически прикрывающихся в своей ненависти к вере и Церкви «демократическими свободами», но сами переходить в повсеместное наступление на их — подрывную по отношению к общенародному положительному духовному развитию — политику.
Православием — не как мертвой, сухой идеологией и не как лишь историческим наследием Средневековья или культурно-философским «памятником старины», а как самым живым чувством Божественного, как живым горением сердца, с естественной благодарностью воспринимающего само дыхание Божие в нем, как хранителем и всеобщим источником евангельской, столь человечной нравственности, — должна буквально пронизаться, пропитаться вся наша жизнь: политика и экономика, армия и оборона, наука и культура, литература и искусство, труд и отдых, любовь и семья, благотворительность и меценатство, образование, здравоохранение и даже спорт, всё наше целостное творчество жизни!
Без веры — общество не имеет практически-здорового, всеобъемлющего и подлинно содержательного мировоззрения, а без ясной мировоззренческой позиции, утвержденной на тысячелетней российской православной традиции, утвержденной в Самом Боге, нашем Помощнике и Покровителе, никакое патриотическое движение не будет у нас иметь (и это следует особо подчеркнуть) никакой реальной силы, никакой связующей, непререкаемой системы непреходящих духовных ценностей, а потому никогда и не приведет такое движение к положительному результату.
На одной только политической платформе патриотическое движение до конца объединиться не сможет никогда и добиться окончательной победы над антироссийскими силами оно также не сможет. Только в Боге наша победа!
Не одухотворенное же верой такое движение всегда будет и квазинациональным, и квазипатриотическим. Как известно — вспомним слова св. князя Александра Невского — «не в силе Бог, а в правде». Вот этой-то правдой и должны жить сегодня подлинные российские патриоты! Вот этой-то правде Божией и обязана учить Церковь Христова — и с храмовых амвонов, и на стогнах градов, и в еле-еле уже живущих наших деревнях — если она действительно хочет исполнить свой долг перед Богом и Его Россией, перед продолжающей и сегодня жить в ней Его Святой Русью.

…За прошедшие столетия изменился самый тип общественной жизни, неузнаваемо переменился и сам мир — и евангельское, вечно «молодое вино» нет нужды «вливать в мехи ветхие» (Ср. Мф. 9, 17). Да это и практически невозможно... Поэтому, безусловно, в сегодняшней России немыслимы никакие поверхностные, формальные реставрации тех или иных основополагающих элементов ее прежнего государственного бытия. По-христиански же благое общественное устроение — еще нужно и заслужить! А на это, даже при постепенном духовном отрезвении большинства граждан России (и при сколько-нибудь отпущенном нам еще на это времени), потребуются, вероятно, годы и годы, если не десятилетия, и, быть может, не одно еще поколение... И здесь позволим себе вновь процитировать А. Карташева: «...недостаток ясной мысли об этом зависит не только от безрелигиозности среднего большинства соотечественников, но еще чаще от ленивых маниловских реставрационных мечтаний. Знают только лик прошлой Св<ятой> Руси и не в силах представить лика иной, новой, грядущей. Рухнули царства, династии, государства, границы, народы, классы, установления... Думать о механическом возврате старой формы политических и церковных взаимоотношений значит заранее готовить себе жестокое разочарование. Небываемое не бывает! Прошлогодний снег растаял. И не в нем дело, не в истлевшей плоти старой Руси, а в ее бессмертном духе, имеющем вновь воплотиться в соответственную ему в новых условиях новую форму... Мы живем в мире секуляризовавшейся культуры, новых правовых и авторитарных государств, многонародных, многоверных, разноверных и безверных. Есть ли тут место монолиту Святой Руси? Не бред ли это старых романтиков? Да, бред, если думать только реставрационно. Думать так, значит опять оказаться застигнутыми врасплох новой непредвиденной и уже окончательной погребальной катастрофой для Святой Руси.
Верую и исповедую, что мы вступили уже в эпоху... восстановления вновь Православной России, но в совершенно новых формах свободы и права. Вне свободы вообще не может быть христианской качественности. Христианство по принуждению есть абсурд... мертвый и кощунственный ярлык.
Святая Русь в арматуре новейшей общественности и государственности — это не парадокс, а единственно реальная возможность. Или только так, или никак, — одно благочестивое пустословие... Но само собой это не случится, самотеком, от одних елейных мечтаний... надо уметь, так сказать, “сделать Святую Русь”. При Божьей помощи, но, конечно, нашими методическими, планомерными усилиями, в процессе великой духовной, идейной и политической борьбы» .
О подобном же творческом развитии всего лучшего, обретенного российской государственностью на ее историческом пути, постоянно говорил и такой известнейший наш архипастырь, как митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), считавший, что естественной для нас может быть только монархическая форма правления [выделено мной. — Г. М.] — как православная соборная государственная власть, но при этом особо подчеркивавший, что «…Монархия в России может быть восстановлена только как творческое развитие механизмов русской государственности при сохранении в неприкосновенности ее основополагающих, традиционных ценностей и святынь. Это значит, что никакой примитивной реставрации, никакого буквального возврата к тому, что было до революции 1917 года — быть не может ни в коем случае! Из нашего дореволюционного прошлого, так же, как и из трагического «советского» периода русской судьбы, мы должны будем взять лишь самое ценное, практически применимое и жизнеспособное, решительно отбросив все то, что история отвергла самим ходом своей эволюции» .
Понятно, что архиерей-традиционалист — в силу своего личного (но и общецерковного) духовного опыта и, можно сказать, в силу литургически осмысленного им опыта истории — не может не высказывать естественных симпатий к институту монархии, издавна и признававшейся Церковью единственно духовно-легитимной формой государственного правления (в отличие от всевозможных квазиправославных «обновленцев»). Но вот и человек вполне современный, чуждый, казалось бы, архаическому, чуть ли не средневековому мировидению церковного иерарха (как зачастую воспринимают православный епископат многие нынешние, духовно кастрированные большевизмом нашисограждане), современный известный математик, академик И. Шафаревич также выступает с последовательно монархических позиций — относительно наилучшего будущего политического устроения России.
В одном из данных им интервью он в частности высказывается по этому поводу следующим образом:
«…Сейчас многие блуждают около Православной Церкви…
— А как Вы думаете, в будущем есть надежда, что русский народ станет церковным и произойдет возрождение?
— Откуда мне знать? Я думаю: или, или. Или произойдет, или народ исчезнет. Может быть, народ исчезнет как более или менее значительное явление мировой жизни. Конечно, я уверен, что сильный русский народ может существовать только по принципу: “Один народ, одна страна, и один Бог, и одна Церковь”.
И я думаю, что если бы была полная, укорененная, спокойная, как окончательный выход для себя найденная церковность, вера, пронизывающая всю жизнь народа, то это решило бы и проблему монархического государственного устройства, без которого я тоже себе никак не представляю устойчивой и сильной России. Потому что как Россия может существовать? При демократии она представляет такой жалкий вид, что даже сердце щемит. Даже не трагичный — хуже…
В итоге я представляю себе только монархию, которая основана, как на фундаменте, на религиозном мироощущении. Потому что иначе непонятно, как народ может доверять свою судьбу одному человеку, если эта уверенность откуда-то свыше не подтверждена. Но мне кажется, это возможно в каком-то далеком будущем, которое я-то уж точно никак не надеюсь увидеть. Хотя часто все происходит гораздо быстрее, чем мы можем себе это представить.
— …Вы считаете, что мы сейчас стоим в точке перелома?
— Даже хуже, чем в точке перелома. Россия сейчас, конечно, является покоренной страной, побежденной. И либо она найдет в себе силы преодолеть иго — духовное и физическое, сбросить его с себя, либо не устоит…»
Что ж, время сегодня, действительно, летит быстро… События готовятся нагромоздиться — в не слишком уж и отдаленном будущем — одно на другое…
Впереди явно проступают грозные черты всевозможных противостояний и расколов; национальное хозяйство постепенно катится в бездну; высшее «начальство» продолжает лелеять всеобщую чиновничью коррупцию и лишь время от времени делает картинно-патриотические, но на поверку абсолютно фальшивые заявления; рабочим порой продолжают не выплачивать зарплату, пенсионерам изредка бросают жалкие, вынужденно «инфляционные» подачки (в то время как их пенсии, для относительно нормальной жизни, необходимо увеличить хотя бы в три раза!), а продажно-гламурные СМИ распространяют повсюду пиаровское зловоние политического публичного дома…
И с каждым годом народ всё более убеждается: так называемая «демократическая» власть — для России смерти подобна! И потому всё большее и большее число наших граждан обращаются к идее единственно положительно приемлемых для нашей страны   преобразований в системе власти: через временную жесткую пророссийскую диктатуру — к постоянной и стабильной народной монархии!
Показательно, что по данным выборочного опроса населения, проведенного ВЦИОМ-ом в первой половине 2008 года, 30 % опрошенных жителей Москвы и Петербурга приветствовали идею восстановления в России монархической формы правления. Медленно, но верно идея эта прорастает в народной душе. И, действительно, почему бы и нет?
Как правило, нежелание всерьез задуматься над проблемой монархии — есть или следствие внушавшегося в течение многих десятилетий коммунистической пропагандой злобного отрицания прежней имперской России в целом, или наивного представления о монархии как о чем-то реликтовом и устаревшем, или же результат обыкновенного «совкового» «пофигизма», без желания разобраться в сути вопроса..
Как писал по этому поводу в свое время Ив. Ильин: «Люди отворачиваются от монархии потому, что утрачивают верное понимание ее» ; «Когда прислушиваешься к современным политическим мнения и толкам, то незаметно приходишь к выводу, что наши радикальные современники внушают сами себе и друг другу, будто эпоха монархии безвозвратно “минула” и наступила “окончательно” эпоха республики, и будто монархист есть тем самым реакционер, а республиканец есть друг всего “высокого и прекрасного”, всякого света, свободы и просвещения. Воззрение это прививается и распространяется искусственно, из-за кулисы и притом в расчете на политическую наивность и слепоту массового “гражданина”…» .
Однако, как неизменно показывает жизнь, «заговорщическое и революционное свержение монархического строя быстро приводит совсем не к республиканским свободам и “радостям”, а к персональной тирании очередного авантюриста или к партийной диктатуре», при которых «произвол заменяет собою право и возникает новое неравенство, открывающее двери всем сомнительным или худшим элементам страны. И вот лягушки, добивавшиеся республики, “от дел своих казнятся” (И. Крылов) и медленно, туго, с неискренними оговорками, начинают всё же постигать назначение и благо монархического строя» .
Ибо чт; такое, по мнению Ив. Ильина, «современная демократия», в отличие, например, от первоначальной, древнегреческой, «полисной»?
Это — чисто «формальная демократия, не требующая от гражданина силы суждения; это развязывающие человека “права”, не связанные с правосознанием; это “самоопределение” и “самоуправление”, не обеспеченные духовной самостоятельностью человека; это “глава государства”, ничего не возглавляющий и никуда не ведущий, — иллюзия права и государства и реальность лукавого карьеризма и закулисной интриги» .
Всё сказанное здесь характерно — в предельной степени! — для «эрэфовской» «демократии» в целом, и для так называемой «демократической» власти «Эрэфии», в частности… Соответственны и результаты: политиканский цинизм, коррупция, повальное воровство, «правовой» беспредел, продажные СМИ, полунищета, а порой и полная нищета русского человека, вымирание нации, последовательное духовное ее оскопление — и беспредельное народное чувство вопиющей несправедливости такой «демократии».
Как заметил по этому поводу не так давно петербургский писатель Д. Каралис: «Три основные причины терзают коллективную душу современного российского общества, не дают спать спокойно: массовое чувство социальной несправедливости, физическая незащищенность и неуверенность в завтрашнем дне. И нет ничего удивительного — по индексу Джини, который показывает концентрацию доходов в руках отдельных лиц, наша страна вышла на первое место в мире среди стран с развитой и переходной экономикой. И на последнее по ожидаемой продолжительности жизни при рождении нового человека» .
Таковыми были уже итоги президентства Б. Ельцина, — но эти итоги, скажем прямо, по сути, лишь преимущественно укрепилялись и расширялись во все последующие годы. И сегодняшняя государственная политика в РФ фактически является всего лишь продолжением и даже развитием все той же политики Ельцина, который, пытаясь, прежде всего, сохранить личную власть, в свое время предпочел опереться не на нацию, а на ее отщепенцев — кучку функционеров ЦК, обкомов, комитетов ВЛКСМ, — ставших ворами «в законе» и присосавшихся при его попустительстве своими партийно-советскими щупальцами к достоянию всей страны.
Но при таком, продолжающемся у нас вот уже почти двадцатилетие и всё более приближающем национальную катастрофу, положении не придет ли в трагическом итоге время — когда всё у нас с треском и с немалою кровью окончательно обрушится и когда теснимая со всех сторон, разбитая, истерзанная, голодная и холодная страна, исстрадавшись, поймет наконец, что ей нужны в качестве ее возглавителей не какие-либо временщики-приказчики той или иной шайки нефтегазовых «вампиров», а подлинный и ответственный перед нею и Богом Самодержавный Хозяин?
Экономисты-футурологи, пользуясь компьютерными расчетами, пророчат нам эти прискорбные результаты уже в ближайшие 5—10—15 лет (в зависимости от общемировой экономической и политической ситуации… При сохранении в России и в дальнейшем сегодняшней экономической практики и самих принципов непосредственно финансово-экономического развития страны — крах нашей страны неизбежен!
Это, в общем, естественно, внутренне чувствуют (а некоторые даже и понимают) — там, наверху… Но, увы, основной жизненный принцип большинства нынешних «сильных мира сего» достаточно хищен, примитивен и, конечно же, предельно вульгарен: это всё то же «после нас — хоть потоп»…
Что ж, именно это вкупе и приведет в дальнейшем — вполне закономерно — к тому невозможному более положению в стране, когда из уст грядущих ее защитников и спасителей — всех ее верных сыновей и дочерей, представителей общественных патриотических движений, будущих «народных ополченцев», монархистов, «земцев» — прозвучит, быть может, наконец над неумирающей в своей имперскости Россией долгожданное слово: «РЕСТАВРАЦИЯ», — слово, практически знаменующее возрождение нами нашего нового, хотя внутренне издавна, столетиями, столь привычного  для нас РОССИЙСКОГО САМОДЕРЖАВИЯ?!

…На путях созидания нами обновленной, нравственно ответственной в своей духовной свободе, боголюбивой, а потому и человеколюбивой России основной силой, укрепляющей наш дух и нашу волю, просветляющей наше сердце и наш разум, вновь должна стать (и другой альтернативы здесь нет и не будет) христианская вера Святой Руси; только она одна может подлинным образом соединить нас всех с Богом, а через Него и друг с другом, со всеми детьми Божиими и исповедниками Его Истины — где бы они ни жили...
Поэтому, естественно, ведущую роль в этом будущем историческом (и даже — что вполне прогнозируется религиозным сознанием — мета-историческом) процессе суждено будет вновь сыграть Православной Российской Церкви. Разумеется — если мы хотим, чтобы процесс этот вообще имел последовательно благое свое продолжение.
Именно Церковь есть навсегда единственный в своем роде Богочеловеческий организм, всем своим существом утверждающий непреходящие принципы духовно-органического развития человеческого общества.
Для нас же особенно важно и то, что ныне в российском обществе, как уже бывало, вновь не существует никакой другой объединяющей и возрождающей силы, и это — несмотря даже на нынешнюю явную, все еще продолжающуюся внутреннюю «дезорганизованность» самой Церкви и ее недостаточную практическую адекватность огромным масштабам проблем, стоящих перед Россией. И тем не менее лишь в постепенном собирании духовно твердых и трезвых, живых, творческих сил внутри самой Церкви, в постоянно ширящемся религиозно-общественном сплочении русских людей вокруг нее — как сердца Святой Руси — и заключается начальный этап воссоздания святорусского духа в душе современной России.
Причем, в связи со сказанным, следует подчеркнуть, что самой Церкви сегодня особенно необходимо стремиться к постоянному внутреннему самоочищению своих рядов — тем более, что она ныне имеет к этому все возможности, ни от кого ни внешне, ни внутренне не завися.
К неизбежности такого самоочищения Церковь подводит сама жизнь, ибо в церковное Тело Христово время от времени пытается порой проникнуть весьма вредоносная, явно мирская, но «мимикрирующая» под Православие, инфекция.
Это и порой явно еретичествующие, анархически, обновленчески настроенные группки полусектантского (полупротестантского) типа; это и всевозможные невежественные изуверы; это и псевдонационалисты «патриоты»-политиканы, и различные псевдотрадиционалисты, в собственно церковном смысле духовно малограмотные — еще  вполне «советской выделки». Последние, именно в силу этого своего невежества и неизжитых элементов коммунистического — разрушительного и всегда недоброго — подсознания, порой то жаждут немедленной канонизации якобы оболганного Церковью «старца» (а на самом деле — хлыста и развратника) Григория Распутина , то готовы провозгласить святыми таких убийц тысяч и тысяч христиан, как Иван Грозный или же как активный расстрельщик священства в 1920—1930-х годах И. Сталин (в отравленных советизмом головах таких лжепатриотов он нередко превращается в тайного «хорошего» большевика и чуть ли не спасителя Церкви от большевиков «нехороших», «иудействующих»).
Именно о подобного рода некоторых псевдохристианах, заблудившихся в дебрях абсолютно неправославного, полусоветского и в основе своей — по ментальности и духу — вполне «постбольшевицкого», ложного «патриотизма», весьма ясно (как о предельно «неприятном явлении») высказался Святейший Патриарх Алексий II — заявивший на ежегодном Епархиальном собрании духовенства г. Москвы в декабре 2001 года: «…В последнее время появилось довольно много, с позволения сказать, икон царя Иоанна Грозного, печально известного Григория Распутина и других темных исторических личностей… Им составляются молитвы, тропари, величания, акафисты и службы. Какая-то группа псевдоревнителей православия и самодержавия пытается самочинно, с «черного хода» канонизировать тиранов и авантюристов, приучить не очень осведомленных людей к их почитанию. Неизвестно, действуют ли эти люди осмысленно или несознательно. Если осмысленно, то это провокаторы и враги Церкви, которые пытаются скомпрометировать Церковь, подорвать ее моральный авторитет. Если признать святыми царя Иоанна Грозного и Григория Распутина, то, чтобы быть последовательными, надо деканонизировать, например, митрополита Московского Филиппа и преподобного Корнилия Псково-Печерского. Нельзя же поклоняться убийцам и их жертвам. Это безумие. Кто из нормальных верующих захочет оставаться в Церкви, которая одинаково почитает убийц и мучеников, развратников и святых?»
Отнюдь не секрет, что дух лежащего во грехе мира, повинуясь самому «духу зла», «князю мира сего», всегда стремился и стремится свить свое гнездо даже под церковным кровом: и как Христа когда-то предал Иуда, так и современные «иуды» неоднократно уже пытались разрушить Церковь изнутри — вспомним хотя бы «обновленцев» 1920—1930-х годов.
О подобных же сегодняшних попытках духовного искажения жизни внутри самой Церкви, например, свидетельствовал — одновременно предупреждая, предостерегая от излишнего церковного «оптимизма» — уже цитировавшийся здесь ранее известный старец Псково-Печерского монастыря, архимандрит Иоанн (Крестьянкин;): «Теперь наступают такие дни, что имя христианское слышится повсюду, храмов открывается даже больше, чем можно найти молящихся. Но не будем спешить радоваться. Ведь как часто это только видимость, ибо внутри уже нет духа христианского, духа любви, духа Божия, творящего и дающего жизнь, но царит там дух века сего — дух подозрительности, злобы, раздора. Духи-обольстители и учения бесовские уже давно проникли в церковную среду. Священнослужители, народ церковный, попуская себе ходить в жизни в похотях сердец своих, одновременно молясь Богу и работая греху, получают за это должное вознаграждение. Бог их не слышит, а диавол, не связанный силой Божией, творит через обольщенных свои непотребные дела» .
Архимандрит Иоанн также особо обращал внимание православных на то, что «если прежде во все времена еретики обнаруживали себя явно, то ныне Церковь наполнена еретиками скрытыми. Это все те, кто приходит в Церковь, но неправо мыслит о ней, о вере, о Боге. <…> В наше духовно смутное время восстают пастыри — волки, лжеучителя, не щадящие стада Христова — православный народ… И пусть не туне для всех нас звучат слова с церковного амвона: “Умоляю Вас, братия, остерегайтесь производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому вы научились, и уклоняйтесь от них»” (Рим 16, 17)» .
Тем более поэтому, осознавая все те духовные трудности и проблемы, что возникают сегодня перед Церковью, и в противовес усилиям всех тех, кто пытается (порой —  «в ревности не по разуму» и без церковного «рассуждения») исказить и, по сути, внутренне разрушить подлинное Православие, все православные христиане обязаны теснее сплотиться вокруг своих Богом установленных архипастырей — всех тех, кто нелицемерно служат Ему!

Сегодня возможность христианского возрождения русского народа (тем более — возможного восстановления традиционной для России формы монархического правления) многим представляется почти немыслимым чудом...
Но ведь именно так и говорили об этом в свое время наши великие подвижники-прозорливцы.
Как предупреждал еще в феврале 1917 года святой старец Оптиной Пустыни Анатолий (Потапов): «Будет шторм и русский корабль будет разбит. Но ведь и на щепках и обломках люди спасаются. И всё же не все погибнут... явлено будет великое чудо Божие, да... И все щепки и обломки, волею Божией и силой Его, соберутся и соединятся и воссоздастся корабль [Россия. — Г. М.] в своей красе и пойдет своим путем, Богом предназначенным. Так это и будет явное всем чудо» .
Другой святой старец — Варнава Гефсиманский, предсказывая еще в начале XX века будущее порабощение России безбожниками, заметил, что «когда уже невмоготу станет терпеть, то тогда наступит освобождение. И настанет время расцвета...» .
О грядущем возрождении страны после коммунистического пленения говорил (еще в 1920 году) и оптинский преподобный старец Нектарий (Тихонов): «Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом богата... Если в России сохранится хоть немного верных православных, Бог ее помилует… А у нас такие праведники есть» .
Что ж, для Бога возможно любое чудо... Другое дело — готовы ли мы сами к его принятию?
В отношении же возрождения у нас конкретно монархии уже упоминавшийся выше историк М. Назаров также вполне трезво отмечает, что вообще «весь мир сейчас в таком состоянии, что воссоздание российской монархии возможно лишь в виде чуда…
Однако чудо как помощь Божия еще не исключается из нашей истории, если будет кому помогать. В Священном Писании сказано: “В руке Господа власть над землею, и человека потребного Он вовремя воздвигнет на ней” (Сир. 10, 4). В этом и состоит смысл “подвига русскости перед лицом зреющей апостасии”, который в наше время порою близок к подвигу юродства. Существование все это время в русской эмиграции, а теперь и в России пусть даже небольших групп, ставящих себе задачей — несмотря ни на что! — восстановление монархической государственности, это еще один пример существования в русском народе его неуничтожимого первообраза, который может исчезнуть лишь с физической гибелью самой страны. Только в этом случае можно будет сказать, что воссоздание российской православной монархии больше невозможно» …



                IV. О ВОССОЗДАНИИ РОССИЙСКОЙ
                ИМПЕРСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
                И СОВРЕМЕННЫХ СЕПАРАТИСТСКИХ ТЕНДЕНЦИЯХ
      



           …братия мои, укрепляйтесь Господом и
  могуществом силы Его… примите всеоружие
  Божие, дабы вы могли противостать в день
  злый и, все преодолевши, устоять…
                Еф. 6, 10, 13



                1. СЕПАРАТИЗМ
                И ЦИВИЛИЗАЦИОННОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ ИСЛАМА
    

                Об опасности «биологического» национализма
                для единства Русской земли

Одним из важнейших вопросов, возникающих при решении проблемы нового «воцерковления» России и укрепления православной основы российской государственности, — «воцерковления» как реально единственной духовной опоры в деле возрождения нашей страны, является вопрос о межнациональных отношениях внутри всего нашего многонародного общества. Поскольку отношения эти одновременно затрагивают и религиозную составляющую российской общественной жизни в целом, на них следует остановиться особо.
Как для духовно-справедливого и исторически-оправданного, так и для практически-трезвого подхода к выработке всероссийской государственной политики в этой области, совершенно необходимо — и общественно-политическим деятелям, и основной массе российских граждан — окончательно осознать, что государство-образующей основой России, как и основой всей ее последующей государство-сберегающей системы является (нравится это кому-либо или нет) православная по своим корням и, главное (на сегодняшний день, в конкретно-практическом смысле), по своим духовным заданиям (и в собственно религиозном и, естественно, в культурно-традиционалистском отношении) преобладающая изначальная часть всего нашего населения — этнические русские, составляющие ныне порядка не менее восьмидесяти процентов граждан России!
Только взяв за основу такое основополагающее понимание роли русского народа в прошлом созидании и в будущем сохранении российской государственности, мы и сможем уберечь нашу страну от гибели.
И в таком утверждении, в таком государственнически осмысленном, положительно «фундаменталистском» религиозно-политическом тезисе нет ничего правоограничивающего или унизительного для иных, также населяющих Россию народов.
Знаменательно, что именно подобным образом в январе 2003 г. высказалось и лицо сугубо церковно-официальное — будущий Патриарх Кирилл — в интервью по поводу открытия в Москве нарочито издевательской, унижающей христианство выставки «Осторожно, религия»: «Нет ничего оскорбительного в утверждении, что Россия является государством русских православных людей, в котором живут также национальные и религиозные меньшинства» .
Каждое из последних лишь должно ясно осознавать, что их духовно и материально благополучная и мирная жизнь в общей для всех нас России  зависит единственно от того, насколько их интересы будут увязаны с интересами основной государственно-образующей нации Русской земли — русских — и насколько национальные меньшинства будут учитывать эти интересы в собственном своем развитии в границах Русского государства (справедливо, впрочем, требуя от него удовлетворения и собственных разумных, без втайне лелеемого сепаратизма, национальных запросов — для сохранения в той или иной степени религиозно-культурной самоидентичности всех меньшинств). Как в другом своем выступлении весьма точно высказался на эту тему всё тот же Кирилл: «Россия как великое государство может быть либо единой семьей многих народов, либо она не будет великим государством. Именно поэтому ксенофобия и национализм несовместимы с самой природой России» .
Но важно при этом иметь в виду взаимную обязательность выполнения этого требования — не одной только русской нацией (и сложившейся-то в результате органичного единения собственно русского суперэтноса со многими другими соседними народами), но и всеми прочими малыми народностями, — хотя и объединенными вокруг русских нашей общей российской многовековой историей, но пока еще не вросшими в состав единой, всеопределяющей для России русской нации («великороссов»).
Пример же того, какими муками оборачиваются для всех необоснованные сепаратистские устремления отдельных авантюристически и эгоистически настроенных представителей именно второй стороны, хорошо показывает пример и до сих пор, по сути, «незамиренной» Чечни.
Как подчеркивает в одной из своих статей современный активный деятель православного общественного движения, председатель Союза православных граждан В. Лебедев: «Любой национализм, противопоставляющий между собой народы, проповедующий особенные права «титульных наций», смертельно опасен для России. Это касается и тех русских националистов, которые, радея о «расовой чистоте», рассматривают русский народ как некий особый биологический вид, чуть ли не породу — как у животных. Такого рода деятели воображают, что они служат России, занимаясь на самом деле многолетним пережевыванием одних и тех же ксенофобских тезисов.
По существу, биологический национализм отрицает самый смысл существования России как страны — потенциальной носительницы высших ценностей, открытых любому, кто способен и готов их принять, отрицает саму возможность для нашего Отечества быть не замкнутой самодостаточной системой, но страной, которая может и должна дать миру многое. Национализм (точнее вульгарный и абсолютно антидуховный шовинизм. — Г. М.) опровергается самой историей России, органически вбиравшей в себя на протяжении веков различные, разнородные этносы…
Быть русским — это значит прежде всего принадлежать к великой общерусской культуре, истоки и корни которой в Православии» . Сказано предельно точно!
Поэтому главным для нас остается, конечно же, возрождение не столько, так сказать, естественно-природного национального духа России (без чего, впрочем, дальнейшее ее существование представляется также весьма проблематичным), сколько, прежде всего, возрождение духа христианского — как единственно несокрушимого залога ее исторического будущего.
Недаром Церковь учит нас, что всякая человеческая душа — уже по самому происхождению своему — изначально суть христианка. И именно поэтому над-исторической религиозной сверхнациональной задачей русского народа остается постепенное восстановление прежнего своего (многовекового!) православного духа — на пути чаемого созидания себя как в первую очередь сознательно христианского православного сообщества. Другого пути у России нет — и это пора, наконец, понять всем нам! А к чему, соответственно, приводит уклонение страны от этого, единственно возможного для ее дальнейшего сохранения и достойного существования пути, к чему приводит государственно провозглашенный «штурм Небес» — показывает вся страшная физически и трагическая в духовном отношении жизнь (в итоге — всех граждан нашей страны, а не только православных) на протяжении последнего столетия.
Особой принципиальной строгости и законности в многонациональной России требует поддержание в ней подлинного межэтнического равновесия, то есть проведение такой соответствующей внутренней и внешней политики (одновременно!), при которой единение всех коренных народов страны неизбежно (ибо только так и возможно) будет происходить вокруг основной — в 80 % — части ее населения, отнюдь не ущемляя при этом каких-либо иных  религиозных и культурных традиций остальных граждан (не православных и не русских), проживающих на территории исторически сложившейся Русской земли.
Строжайшее равновесие прав и обязанностей, одинаково обязательное для всех российских граждан, должно быть единственным — политически разумным и жизненно оправданным принципом существования целостного Русского государства. Только такая твердая позиция центра может предотвратить — пока не поздно — внутренний раскол России по национально-религиозному принципу.


       О сепаратизме и религиозно-цивилизационном противостоянии
                у нас и на «постхристианском» Западе

Для сохранения общенародного (и межнационального — в том числе) государственного единства России необходимо проявить (причем, пока не поздно, уже в самое ближайшее время!) параллельным образом и мудрую доброжелательность, и вполне определенную общегосударственную духовно-политическую жесткость, ибо и сейчас уже можно наблюдать явную дискриминацию тех же русских в ряде наших национальных автономий и попытки местных правящих элит, по мере возможности, дистанцироваться от центральной власти, превратив «свои» федеративные субъекты в своего рода полуроссийские анклавы удельно-княжеского типа! И это даже при том, что, например, те же татарские или башкирские мусульмане представляют собой наиболее традиционно мирные и достаточно лояльные группы исламского населения в России.
Сегодня центральная власть в большинстве случаев старается закрывать глаза на отмеченные здесь, пока тихо идущие (но потенциально в достаточно всё же сепаратистском направлении) процессы — и в силу слабости своего государственнического сознания, и в силу отравленности его политическими штампами еще коммунистической эпохи (в значительной мере как раз и подтвердившими свою полную несостоятельность самим фактом крушения СССР).
В других же случаях власть даже прямо поддерживает и приветствует проявления местнического эгоизма автономий, становящих порой прямыми «коллаборационистами» в процессе разрушения российской государственности ведущими представителями российских же (но, по сути, вполне по-антироссийски настроенных) олигархов. И здесь, естественно, немаловажное значение имеет уже взаимная коррупционность и закулисный экономический (преимущественно осуществляемый в личных целях) сговор между центральным начальством и начальством автономий.
Вопиющий пример здесь — хотя бы губернаторство Абрамовича на Чукотке, пример, прекрасно показывающий то, как — с одобрения верховной власти — используются региональные шкурнические интересы, как идет подкуп и подпитка сепаратизма, используемого по принципу «разделяй и властвуй» .
На отнятые и продолжаемые отниматься у всего народа России деньги, получаемые за использование ее природных ресурсов, Абрамовичем здесь изображается строительство маленького «чукотского рая» типа арабских нефтяных эмиратов (конечно — в соответствии с достаточно скромными запросами полуцивилизованного местного населения Севера). В результате всё, пусть и небольшое, национальное чукотское сообщество оказывается вполне по-коллаборационистски весьма довольно подачками добывающей компании (этих, по сути, ресурсных оккупантов, получающих, в свою очередь, немалую при этом налоговую выгоду), а уж от последней можно что-нибудь, пожалуй, отщипнуть и для здешних аборигенов.
При этом таким, фактически весьма дешево подкупленным местным этническим группам вовсе безразличны социально-экономические невзгоды жителя какого-нибудь Сахалина или, Бог весть, где находящегося «Скотопригоньевска». У них ведь теперь есть — хоть и не на много — но всё же увеличивающийся достаток, а прикармливаемая олигархом «местная элита» тем более единогласно голосует за его «губернаторство». И даже непосредственный здешний «представитель президента» К. Пуликовский (теперь уже бывший) пребывал весь срок своего «представительства» чуть ли не в полном восторге (судя по телерепортажам) от такой подрывной для России и откровенно эгоистичной, безнравственной по отношению ко всему русскому народу, политики!
Но и система подкупа местных автономий — в первую очередь потворством растущему экономическому аппетиту их «элит» — может сдерживать подспудные центробежные тенденции лишь до поры, до времени.
Неудивительно поэтому, что особенно опасная критическая масса постепенно всё более накапливается в отношении первостепенной важности вопроса, — вопроса о сохранении единства и твердой мощи России перед лицом исподволь усиливающихся настроений подчеркнуто религиозно-идеологизированного сепаратизма мусульманской части ее населения в отдельных регионах.
Именно тут «национальные страсти» вполне сознательно подогреваются — в собственных эгоистических интересах — местными верхами, и именно тут подобные тенденции находят достаточно активных приверженцев в части «среднего класса» (более политизированного и более амбициозного, чем остальные слои населения подобных автономий).
Основная же часть «титульного» местного населения, как это обычно и бывает, мало интересуется политическими разборками, почти ничего не имеет от них экономически и спокойно готова жить и далее в рамках единого Русского государства — без излишних сепаратистских амбиций, как это имело место и в досоветский да и в советский периоды, если бы и ее порой не соблазнял мелкопоместный националистический угар региональной элиты.
Центральная власть, заявляя порой нечто невразумительное о ее нынешних якобы достижениях по «восстановлению федеральной законности в национальных образованиях», всячески старается, дабы «не будить зверя» сепаратизма, делать хорошую мину при явно нехорошей игре, не заостряя внимания на этой проблеме вообще. Но шила в мешке не утаишь… И нездоровые антироссийские тенденции указанного типа, похоже, начинают (пусть и пока с трусливой оглядкой) всё более и более укрепляться, грозя в перспективе многими бедами и русским, и местным коренным народам в их возможном будущем противостоянии единому Российскому государству — в духе Чечни…
Учитывая всё это (в том числе и полное отсутствие у правительства Эрэфии социально-политической и экономической концепции «умиротворения» мусульман-горцев), следует ожидать в ближайшем будущем на Северном Кавказе нового, причем еще более мощного, всплеска антироссийской сепаратистской борьбы: понимать это и заранее готовиться к этому России следует уже сегодня.

Вообще тему сепаратизма в нашей стране можно было бы, пожалуй, здесь и не затрагивать, если бы, к сожалению, за нею не стоял особо взрывной элемент всей российской жизни — вполне вероятная сугубо религиозная (причем отнюдь не по форме, а по всей духовно-цивилизационной своей сути) межэтническая конфронтация (и даже, возможно, в самом географическом центре России)!
Как мы знаем, смертоубийственная для всех зараза межцивилизационного противостоянии расползается ныне уже по всему миру. И было бы непростительной глупостью закрывать глаза на вполне очевидный факт современной международной жизни: в мире уже сейчас в глобальном масштабе существует сразу несколько фронтов или «театров военных действий», которые в любой момент могут разразиться буквально общепланетарным кризисом, катастрофическим для большей части человечества. И одна из важнейших составляющих этой новой мировой войны есть, безусловно, война между всегда и ранее противоборствовавшими, религиозно несовместимыми в своей основе, принципиально антагонистичными на глубинном духовном уровне, вполне явственно полярными цивилизациями — то есть, говоря прямо, между «Западом» и «Востоком» (пока еще только в мусульманской его модификации, хотя о «Востоке» — в перспективе будущих возможных его гегемонистских устремлений — уже сейчас следует говорить в гораздо более расширительном смысле).
Подогреваемые собственными религиозно-экстремистскими лидерами, а зачастую и провоцируемые некоторыми кругами Запада, ведущими в этом вопросе двойную и порой весьма двуличную политику, исламистские силы, по сути, уже вышли на арену третьей мировой войны! Это: и повседневный терроризм, и войны — на Балканах, на Ближнем Востоке и в Азии, и фактически уже начавшаяся, пока относительно еще «мирная», интервенция мусульманами многих стран Западной Европы и ряда важнейших регионов США .
То, что исламисты собираются последовательно развивать свою интервенцию и далее, постепенно переходя ко всё более нахрапистым действиям, подтверждают, например, сравнительно недавние события в Париже, где мусульманский бунт (который некоторые, недалекие в своем полудетском либертарианстве, политики предпочитают связывать с социально-экономической проблематикой) является первой ласточкой явно начинающейся теперь «горячей фазы» цивилизационного (в первую очередь в основе своей именно национально-религиозного!) — в самом прямом смысле «не на жизнь, а на смерть» — противостояния ислама «постхристианской» Европе.
Только люди с самосознанием, ограниченным фикциями наивного «просвещенческого» либертарианства, могут так растерянно лепетать по поводу недавних французских событий о каких-то якобы социальных их истоках (и подобных твердолобых «гуманистов» с избытком можно было наблюдать в телерепортажах из Парижа).
На самом деле — это противостояние, конечно же, преимущественно именно религиозно-цивилизационного характера. Социально-экономические же проблемы оккупированных ныне мусульманами ряда окраин французской столицы — всего лишь подпитывающая «энергетика» для антиевропейских настроений и действий со стороны чуждых и глубоко враждебных Европе этносов. И показательно, что точно такую же враждебность мы наблюдаем сегодня и в Вене, и в Лондоне, и в Мадриде, и в Бельгии, и в Германии, да и не только в Европе, ибо подобные же события начинают разыгрываться уже и в далекой Австралии…
Особенно, увы, богатые перспективы в этом отношении — вплоть до возникновения этнически-«гражданской» войны — имеют США, до сих пор не имеющие государственной воли остановить огромную и опаснейшую иммиграционную волну.
Совершенно ясно, что с подобными рода эксцессами вскоре особенно жестко придется встретиться и многим коренным жителям Европы. Более того — при нынешнем либертарианском попустительстве европейских правительств — процесс этого противостояния будет только расширяться, захватывая всё новые и новые страны и оборачиваясь для них большой кровью.
При этом можно смело утверждать: пусть завтра Западная Европа буквально озолотит воинствующих исламистов — положение не улучшится ни на йоту!
Западноевропейскому сознанию, привыкшему всё мерить степенью своей социальной обеспеченности, никак пока не понять, что есть общества, где существуют совсем иные шкалы цивилизационных (в первую очередь — именно национально-религиозных, для всякой более или менее духовно-ответственной личности наиболее драгоценных) ценностей и где есть совсем иные алтари, в жертву которым те же исламисты всегда готовы приносить свои жизни (не говоря уж о чужих!) — точно так же, как они делали это и сотни лет назад, — в отличие от нынешней «постхристианской» Западной Европы, в основной массе своей ставшей глубоко равнодушной к вере своих предков.
Но Бог поругаем не бывает — и вот уже горят окраины (пока еще только!) Парижа…
Впрочем, при этом весьма показательно, что, хотя мы постоянно слышим о мусульманах-смертниках, взрывающих вокзалы, кафе, магазины и автобусы с детьми не только в Израиле, но вот уже — убивающих и европейских «неверных», никто еще пока вовсе и не слыхивал ни об одном европейце, согласившемся совершить в подобной же стилистике «религиозного камикадзе» свой акт возмездия — за погибших в Лондоне, Мадриде или в той же Москве! Однако было бы вполне понятным и естественным, если бы это являлось следствием сознательного христианского неприятия терроризма — как явления внутренне негуманного, в нравственном отношении зачастую граничащего с откровенной подлостью, бесчеловечностью и варварством…
Но — нет, даже и за этим «беззлобием» явно стоит всего лишь общеевропейская расслабленность, лень и развращенность души, ибо как ветхозаветный принцип «око за око», так и христианский гуманизм умиротворения, — равно от этой, ныне вообще во многом уже попросту внерелигиозной, духовно кастрированной (атеизмом, гуманизмом, демократизмом, плюрализмом, прогрессизмом  и т. д. и т. п.) души весьма и весьма далеки.
«Стопроцентному» французу, и поныне, увы, не стыдящемуся своей, также весьма варварской, «Великой Июльской революции», омытой кровью бесчисленных жертв (в том числе — точно так же, как и «Великая Октябрьская», кровью множества священников) , — такому французу-«вольтерьянцу» трудно, почти невозможно понять, что человек иной цивилизации может бунтовать вовсе не из-за лишней тарелки супа или даже какого-нибудь «Ситроена», а только из-за природного неприятия «чужих», то есть христианского в своих истоках европейского сообщества, — из сознательной или же подсознательной (у кого как, но результат всегда один и тот же) ненависти в «христианским собакам», в пределе же —  к Самому Господу нашему Иисусу Христу как подлинному Сыну Божию!
И никакой демократический псевдохристианский гуманизм, никакие социальные программы здесь не помогут… Помогут же только: возвращение европейцев к единственному своему жизненному истоку — вселенскому христианству и религиозно-цивилизационно осмысленные адекватные силовые ответы на объявленный Европе террор (фактически же — религиозную войну!), ответы неизбежно суровые — с параллельным массовым лишением гражданства явно нелояльных элементов и последующей неумолимой их депортацией (не говоря уж о решительном полном и жесточайшем пресечении иммиграции незаконной).
Отсутствие же всяких дальнейших мирных перспектив в этом, неумолимо развивающемся, фактически этно-«биологическом» (ибо религиозные идеологемы здесь всё-таки вторичны, хотя и подчеркнуто программны!) противостоянии цивилизаций позволяет с прискорбием заранее утверждать, что всё в итоге сведется (выразимся чрезвычайно неполиткорректно!) только к соревнованию геноцидов — например, политизированного мусульманства и не менее же политизированного в таком случае  «постхристианства». Такова жестокая логика истории…
Европейская идеология, однако, в данном случае (причем равно как «христианизированных», так и вне-религиозных общественных групп) должна быть предельно простой и ясной, говорящей всем: мы этого не хотели! Однако поскольку враждебные элементы «Востока» имеют долговременную программу именно антизападной, именно антиевропейской агрессии, то, увы, столь же последовательно непримиримо-агрессивным — для защиты своего цивилизационно-культурного типа бытия — должен стать и безотлагательнейший ответ Европы, если только она хочет выжить как цивилизация в целом.
Жаль, конечно, что, хотя исламисты воспринимают европейцев как, так сказать, «природных» христиан, сами современные европейцы в массе своей таковыми вовсе не являются, и подчеркнуто религиозно-цивилизационным свое противостояние ощущают, и мыслят, и артикулируют пока только мусульмане!
Но, заметим, если у них есть мощное психологическое оружие — вера в Бога, в Аллаха, то у «среднего» европейца сегодня, чаще всего, за душой нет ничего, кроме веры в личную и, как ему представляется, подлинную «свободу» (в частности, например, в «свободу слова», «свободу печати», «свободу совести»). А на такой «вере», к тому же расслабленной сопутствующим ей беспринципным плюрализмом — далеко не уедешь!
Здесь необходима осознанная и вновь восчувствованная массовая ре-христианизация Европы, ее возврат на путь продолжающейся ведь и теперь евангельской истории, ибо явно требуемая ныне от европейцев необходимо мощная пассионарность может зиждиться только на религиозно-традиционном фундаменте.
Или Европа в целом вновь ощутит себя, по выражению Ф. Достоевского, «страной святых чудес», вернувшись из своего языческого сибаритства к великим источникам Духа Христова, или, по всем человеческим меркам, гибель ее окажется вполне вероятной! При этом стоит подчеркнуть, что в значительной мере похожие же проблемы могут в дальнейшем самым непосредственным образом коснуться и нас, сегодняшних российских граждан…
Подводя итог сказанному, можно утверждать, что ныне на повестку европейского дня вполне реально ставится — конечно же, в первую очередь духовно, а затем и политически, — вопрос о полном переосмыслении ее нынешних идеологических ценностей и о новом ее христианском воцерковлении.
Только это и сможет (учитывая колоссальную энергетическую мощь современного исламизма) обеспечить в дальнейшем возникновение очередного (для всех людей доброй евангельской воли, — только ответного и только вынужденного!), всеевропейского, религиозно и цивилизационно осмысленного, движения превентивной Реконкисты.
Вновь, как столетия назад, во времена давней мавритано-арабской угрозы, в Европе должен прозвучать пассионарно мобилизующий всех призыв: «Христиане всех стран, соединяйтесь!»

…Скоро вслед за Францией исламский натиск придётся испытать, конечно же, и другим западноевропейским странам. Но, увы, расслабленная ныне — в местечковом, предельно индивидуалистичном своем разобщении, основанном на эгоистических принципах либерализма (на Западе эта система шкурнических принципов саморазрушения общества изящно именуется «этическим индивидуализмом»), размагниченная Европа — в уже наступающем для неё сейчас ужасе и самой смертельной опасности! — всё ещё не проснулась и пока ничего не может противопоставить органичному религиозному напору иммигрантов,  преимущественно выходцев с мусульманского Ближнего Востока и из Северной Африки.
Недаром такой воинствующий «западник» левого толка, издавна пишущий в жанре философической публицистики (по вопросам равно и советологии, и западничества), как А. Зиновьев, скорбя над развалом западноевропейской цивилизации, охарактеризовал сегодняшнюю общую позицию европейцев следующими словами: «…западноевропейский мир почти без боя сдает все величайшие завоевания своей цивилизации… не эпидемия, а скорее, пандемия феноменальной глупости, трусости, подлости, предательства, гадкой слизи» .
И потому будет вполне логичным и ничуть не удивительным, если исламисты, видя такое состояние европейского общества, вполне реально будут стремиться — и, пожалуй, уже в не слишком отдаленном будущем — попросту захватить все бывшие христианские (теперь — «постхристианские») европейские государства.
В этом случае единственный, полностью адекватный ответ очередному мусульманскому нашествию на мир европейской цивилизации — это, повторим,  немедленное возвращение народов Запада к традиционной вере своих предков: если Европа не хочет погибнуть в противостоянии с исламским сепаратизмом на собственной своей исконной территории, она вновь (и как можно скорее) должна стать вновь христианской.
Параллельно с этим Европа заново должна стать и подлинно национально-европейской, начав наконец процесс постепенной, но последовательной раскассировки (частью через расселение, а частью и через прямую депортацию нежелательных элементов) образовавшихся внутри нее сепаратистских по существу, становящихся постепенно всё более опасно централизованными и автономными, исламистских анклавов . И это тем более естественно, что многие их представители начинают всё чаще и чаще вполне открыто и нагло противостоять самой типологии, самим принципам «западной» государственности как таковой, во множестве являясь при этом лишь номинальными, фальшивыми и лицемерными «гражданами» различных европейских стран.
Достойным же и единственно спасительным для Европы действием, вызываемым мусульманской, уже полностью определившейся по отношению к ней и начавшей реализовываться агрессией, может быть и должна стать (повторим): одна только — пока не поздно — решительная и всеобщая подготовка к оборонительной Реконкисте XXI века!
Подобные же мнения порой высказываются ныне и достаточно трезво мыслящими вполне официальными представителями нашей Церкви. Так, например, на одном из проводившихся в Москве в 2004 году «круглых столов» заместитель главы Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата протоиерей Всеволод Чаплин прямо заявил: «…сегодня очевидно, что идея поликультурного общества потерпела крах…Будущее христианства в Европе сегодня зависит от того, насколько оно снова сможет научить жителей Старого света сражаться и умирать…» .
Ныне же вместо общеевропейского христианского объединения мы видим, как чиновники Евросоюза, эти наемные пастухи европейских народов, духовно окрадываемых дешевым либертарианством «общества потребления», вымарывают из европейской Конституции — как современные наследники библейского Хама — любые упоминания о Своем Творце и христианских корнях европейской цивилизации!
И кто посмеет удивиться, когда и над Европой в конце концов вновь прогремят не раз уже исполнявшиеся в мире слова Господни: «Се, оставляется вам дом ваш пуст…» (Мф. 23, 38)?
Ибо что может дать западноевропейскому обществу — становящемуся, действительно, всё более «постхристианским» — предельно индивидуалистичная (а не граждански-ответственная) либертарианская, то есть самодостаточная, свобода?
Что может она дать, кроме свободы не «от», а «для» греха «самости», иначе говоря, для рабства самому себе, своим эгоистичным, сиюминутным и, в общем-то, довольно примитивным страстям? Ведь весь предыдущий многовековой опыт общеевропейской истории учит нас тому, что только верность христианским идеалам, только «духовный путь следования Богу есть единственное средство обретения личностью свободы» .
И потому неудивительно, что именно Предстоятель Православной Церкви России — Святейший Патриарх Алексий II — недавно весьма критично высказался по поводу современного духовного одичания так называемого «Совета Европы», заявив: «Несмотря на игнорирование или даже открытое отвержение современным миром христианского мировоззрения, для всякого непредвзято мыслящего человека очевидно, что именно благодаря влиянию Церкви на жизнь государства и общества появилась европейская цивилизация, не желающая сегодня видеть своих христианских корней.
Совсем недавно принималась Европейская конституция, в проекте преамбулы которой говорилось, что вся европейская культура имеет христианские корни. И несмотря на то, что Римско-Католическая Церковь выступала за сохранение этого положения, что мы обращались в Совет Европы, к сожалению, это место из преамбулы Европейской конституции всё-таки было изъято. <…>
И отвержение христианства, в конечном счете, неминуемо приведет к торжеству иных антропологических принципов, не обремененных представлениями о Богоподобном достоинстве и Богодарованной свободе человека» .
Впрочем, отвержение это уже и сегодня приводит, как мы видим, к весьма прискорбным для Европы результатам — в том числе и в сфере начавшегося ее цивилизационного конфликта с исламистами, заставшего ее (именно в силу ее Богоотступничества) вполне закономерно врасплох! Что ж, она пожинает, увы, достойные ее плоды…
Ну, скажите, разве посмел бы кто-нибудь в каком-нибудь, например «Совете Ближнего Востока» выбросить из соответствующей «конституции» преамбулу об основополагающем значении ислама? Думается, что дни такого безумца были бы сочтены!
Или относительно недавняя история с публикацией известных карикатур в Дании: какой шум и какая волна прямых антиевропейских погромов прокатилась по значительной части мусульманского мира — из-за юмористических перехлестов «либертарианской» свободы печати, выразившейся в дешевых газетных карикатурах.
И что же мы наблюдаем? С одной стороны — вполне, подчеркнем, вполне правые в своем религиозном гневе исламисты, с другой — вполне жалкие в своем запечном либертарианстве, не имеющие никакого духовного стержня и никакого духовного компаса европейцы…
И ведь, заметим, — как никто из них и ранее не осуждал исламистов за антихристианские их кощунства (например — в Югославии), так же точно не напомнил им об этом и теперь — когда это было бы вполне уместно и справедливо: не напомнил о тех сотнях! (в отличие от, кажется, двух бестактно-карикатурных газетных  картинок) оскверненных или даже сожженных, полностью разрушенных албанскими мусульманами христианских храмов в Сербском Косово, многие из которых издавна признаваемы одновременно и как великие святыни православного мира, и как культурные памятники европейской цивилизации (занесенные в охранные списки ЮНЕСКО)!
Не менее страшными явились и те проявления кровавого исламского фундаментализма, что оказались связанными с упомянутой публикацией в Дании антимусульманских карикатур (перепечатанных затем — на волне поднятого мусульманами скандала — и в ряде других европейских газетных изданий).
В связи с этим следует подчеркнуть, что, безусловно, эти кощунственные для ислама карикатуры вышли отнюдь не из христианской, а из чисто либертарианской, попросту вообще безбожной среды, которой равно чужды духовные ценности и ислама, и христианства. Но весьма показательно, что исламистами эти рисунки были восприняты именно как христианский вызов, поскольку сама Европа, пусть в значительной мере уже и вовсе безрелигиозная, ими всё еще продолжает восприниматься как цивилизация, полностью отличная от исламской, ибо средоточие ее — не пророк Аллаха Магомет, а Сам Сын Божий, Христос.
И, несмотря на все призывы обезбоженной в своей массе Европы к мусульманам положительно воспринять ее либеральную плюралистическую «ценностную систему», те остаются последовательно глухи к подобным наивным призывам, проявляя свое неприятие европеизма именно на уровне противостояния откровенно цивилизационного типа, Такова жизненная правда, сколько бы ни пытались прятать от нее в песок свои наивные головы современные либертарианские страусы — эти прекраснодушные и межеумочные европейские «гуманисты».
И имевшие место предельно жестокие акции исламских фундаменталистов по поводу датского скандала только лишний раз подтверждают сказанное. Вот хотя бы несколько примеров.
Только в одной мусульманской Нигерии из-за «датских карикатур» сожжена 31 церковь; там же убито немало христиан (более пятидесяти) — в том числе три ребенка и католический священник, которого сожгли в собственном доме! Там же сожжена и резиденция епископа г. Майдугури. На одну из жертв натянули автомобильную покрышку, а затем облили бензином и подожгли… Католический священник убит и в турецком Трабзоне. Уже официально и имам Пешавара в Пакистане, а вслед за ним и шариатский суд индийского штата Уттар Прадеш предлагают крупное вознаграждение тому, кто убьет и датского художника — автора карикатур на пророка Мухаммеда.
Вот вам и глубоко мирная суть ислама, на которой и поныне пытаются настаивать близорукие либералы Европы.
И глядя на всё это, право, задумаешься: уж не нам ли, не дай Бог, в конце концов придется остаться последним христианами Европы и последними защитниками некогда общеевропейской веры Христовой?
Ведь если, например, «Организация Исламская конференция» (ОИК) призвала Евросоюз принять закон, привлекающий к уголовной ответственности за разжигание исламофобии, то что-то никто из нас ни разу не слышал ничего о подобных же инициативах Всемирного Совета Церквей относительно христианофобии… И требовал ли кто-нибудь из просвещенных европейцев в ООН или в Европейском суде привлечь к уголовной ответственности исламистов, взрывающих и по сей день православные храмы в сербском Косове?
Слава Богу, у нас в России мало кто всерьез воспринимает либертарианские сказки об «общечеловеческих ценностях»  — как мало и тех нравственных уродов, что называют все вышеотмеченные исламистские эксцессы элементами якобы справедливой социальной или религиозной борьбы «угнетенных граждан Востока», а не попросту экстремизмом бандитского толка, с которым у нас не может быть примирения.
И, действительно, что, например, общего в христианском и мусульманском типах последовательно религиозно (а потому и весьма различно) трактуемой нравственности?
Другое дело, что житейская бытовая традиция нередко достаточно длительного совместного, относительно мирного проживания христиан и мусульман (за рубежом, например, в Сирии и в какой-то мере в Палестине; у нас — в Поволжье) порой смягчает и — из чисто прагматических соображений — затушевывает религиозно-мировоззренческие коренные различия между христианской и исламской цивилизациями. Но внутренне они от этого не перестают быть кардинально противоположными, не перерастая в потенциально возможные конфликты лишь из-за пока сохраняющейся более или менее традиционной взаимной лояльности соответствующих групп населения.
Впрочем в любом случае события парижского рода у нас невозможны — ибо еще в самом зачатке их будут русской нацией предельно суровым образом пресечены: слишком много раздражения, обиды, гнева «против всех!» накопилось в русском человеке за последнее столетие вообще, чтобы он стал, подобно значительной части французов, проповедовать «спецгуманизм» по отношению к представителям любых иных цивилизационных групп, если они вздумают заняться — как в Париже — откровенным разбоем.
И если такого рода силы попытаются спровоцировать нечто похожее в России, то это кончится для них (в том числе, к сожалению, и для абсолютно даже невинных их представителей) всеобщей и полной катастрофой: русские в подобных ситуациях всё же становятся «пассионариями» — впрочем, как известно из нашей истории, только тогда, когда их вконец уж берут за горло! Но, повторим, не дай Бог, чтобы это случилось у нас... Слишком много тогда греха придется взять на себя нации ради собственного самосохранения и выживания — перед лицом безумной, не идущей  ни на какие компромиссы  (как это можно было наблюдать и в Париже) агрессии враждебных общеевропейской цивилизации, порой стремящихся к подрывной автономии, в культурном отношении также всегда антиевропейских, в итоге же — попросту антихристианских сил.
Но, однако, Москва — не Париж, и Россия — не Франция. Именно поэтому для любого, решившегося выступить против нас в каком-либо глобальном цивилизационном противостоянии (безразлично — внешнем ли, внутреннем ли), то есть на уровне религиозно-этнической самоидентификации, такой шаг будет безусловно смертелен для сделавших его: новая Куликовская битва — причем с тем же результатом — будет нами и здесь обеспечена!

…Тем не менее опасность именно такого развития события не только в Западной Европе, но и в России вполне реальна. Ведь типологически и там, и там провоцирующие отмеченный цивилизационный конфликт силы, по сути, абсолютно одинаковы.
Поэтому стоит и нам присмотреться к тем факторам, что способствуют всё большему разрастанию межцивилизационного противостояния в Европе, чреватого попросту новой мировой войной — к тому же почти религиозного типа.
Наиболее активно споспешествуют такому печальному развитию событий в Западной Европе два внутриевропейских фактора.
Первый из них — это увлеченность, буквально порабощенность «просвещенных» европейцев идеями либерализма, сулящими им временные условия относительно гедонистического существования, но в итоге приводящими к нравственной, личной и гражданской безответственности, к разобщению человеческого европейского единства и, в конце концов, к полной потере воли к жизни вообще!
Но, разумеется, такое возможно лишь в том случае, если человек полностью меняет свои прежние евангельские нравственные императивы и тем самым разрушает прежние многовековые христианские скрепы общества.
В основе же такого процесса всегда лежит примитивный отказ от религиозной осмысленности и от религиозно окрашенного целеполагания жизни. При этом человек перестает быть достойным «рабом Божиим», приобщенным к Божественной свободе Святого Духа, и оказывается «рабом свободы», то есть самого себя,  — своей собственной, постепенно всё более дичающей «воли».
И естественным результатом такого разрушительного религиозно-политического процесса становится не только постепенно всё усиливающаяся духовная расслабленность европейцев в целом, но и почти полный духовный паралич отдельных «постхристианских» государств.
В основе их прежней крепости ранее всегда лежала — при всех земных искажениях любого государственного бытия греховными устремлениями человека — более или менее выраженная ориентация на объективные нравственные ценности, на богоустановленные истины и заповеданные нам нормы человеческого существования. И потому о каком единстве и внутренней силе стран «европейской цивилизации» (причем не обязательно только в Европе) можно говорить сегодня, когда современный либерализм отрицает уже и само понятие истинной нравственности, утверждая относительность ее норм и полагая единственной истиной и целью индивидуалистическую «свободу» личности? При таком целеполагании человеку, естественно, становится (в пределе) безразлично или даже ненавистно всякое государство (как в той или иной степени ограничивающий личность общественный организм) — в том числе и свое собственное!
Как может далее существовать государство западного типа вообще, если нынешние идеологи такой «свободы» утверждают и проповедуют сознательное и последовательное безразличие человека к заповедям человеческой морали (как естественной основы любого общества и любого государственного устройства), заявляя, например, что либерального типа государство вообще «должно быть нейтральным в… вопросе о том, какая жизнь считается правильной… [и] политические решения должны, насколько это возможно, быть независимыми от каких бы то ни было концепций правильности жизни или того, что придает жизни ценность» ?
То же самое в принципе декларирует и один из столпов современного либертарианства — известный социолог и историк Ф. Фукуяма, так прямо и заявляющий: «Собственные интересы индивида — это менее благородная, но более стабильная основа для общества, чем добродетели» !
Достаточно цинично, но, как искренне представляется автору, — вполне трезво и, главное, практично. Что ж, дальше уж идти, пожалуй, некуда…
Но жизнь всегда показывала и еще покажет, что государство, где большинство граждан начинает думать и жить именно так, обречено лишь на гибель!
И потому вполне естественно, что сначала измена самому христианству, а затем уж и измена всем ценностям общеевропейской христианской традиции, лишающая современных ее «потомков» истинного понимания, в частности, и института государства (приводящая также и к измене ему), имеет своим результатом постепенную утрату прежних государство-сберегающих сил.
Но все эти сознательно совершаемые измены вполне закономерно требуют наказания Божия — причем наказания Им не только отдельной личности, нагло предающей Его заповеди, но и целых сообществ, самой сферы предательского по отношению к Нему общественного бытия: так не явятся ли орудием Его гнева именно новые орды с исламского Востока?
Европа сегодня представляет собой потенциальное (и все более актуализирующееся) поле повсеместного крушения «западного» общества — как становящегося всё более религиозно-индифферентным. И в нем ныне нет абсолютно никаких сил, противостоящих этому процессу духовно-цивилизационной элиминации Европы — а за ней и всего «цивилизованного» мира! Что такое, например, этот политически рахитичный «Евросоюз», эта федерация европейских государств, которую, как источник (она же — и завершитель) крушения Европы, предсказывал еще более века назад К. Леонтьев?
Евросоюз — объединение, конечно же, скорее экономическое, чем политическое, причем вполне олигархического характера. И потому такое «единство» европейских стран (внутренне, духовно ничем не обоснованное) предельно эфемерно: они, по существу, ничем и не объединены — кроме «еврика»… Это есть корпорация европейских «верхов», то есть группки наиболее богатых, наиболее «раскрутившихся» европейских обывателей вполне мафиозного склада (пусть и внешне как бы «цивилизованных» — на своей душевной «поверхности»), сколотивших свой «общак» для проведения приятного во всех отношениях пикника на каком-нибудь швейцарском озерке.
Каких-либо иных (тем более — «высоких») принципов в «евросоюзнической» идеологии местных магнатов и их приказчиков (в правительственных сферах) явно не наблюдается. Но те же самые принципы «цивилизации всеобщего потребления» пронизывают и всё европейское общество — до самого низа. Именно такая идеология интереса только к сытой жизни и к сообща увеличиваемому количеству порой уже откровенно зоологических «удовольствий» и есть на сегодня основная идеология всех стран «постхристианской» Европы (а за нею — и многих стран в других частях мира, где так или иначе ориентируются на подобную же «философию бытия»).
Но основанная на такой идеологии жизнь, будучи в принципе глубоко «самостной» (по православному определению) — то есть эгоцентричной и эгоистичной, исполнена, естественно, столь же глубочайших внутренних противоречий, недопонимания, давних фобий и недоверия между странами и народами Евросоюза, а главное — внутреннего полного равнодушия их друг к другу. Случись завтра всеобщий мировой пожар, сход политической или экономической лавины, неведомый еще нам ураган межцивилизационных столкновений, — и все нынешние члены этого союза (оставаясь в нынешнем своем духовно-разобщенном состоянии!) разбегутся во все стороны: все будут только искать свою собственную щель, свою нору, свою, уводящую от всеобщей беды тропу, где можно было бы попытаться переждать, спрятаться, пережить; куда можно было бы убежать от беды, от самой жизни, требующей праведности, твердости, чести и жертвы! И при этом все они — при своем, «демократически» воспитанном эгоистическом индивидуализме,   совершенно — в пять минут! — наплюют на своих же соседей и нынешних «союзников». И подтверждающий этот прогноз прецедент у всех еще на почти живой нашей памяти: ведь именно всё это уже и можно было видеть в период германского аншлюса и последующей капитуляции большей части Европы перед Гитлером!
Евросоюз жив — только до первых хотя бы относительно глобальных трудностей, до первых серьезных политических противостояний, до первых экономических кризисов...
За этим искусственным космополитичным объединением не стоит никакого реального международного, межнационального единства, потому что такое единение, увы, в принципе, в силу религиозно-осмысленной всеобщей «падшести» человечества, абсолютно невозможно на путях внерелигиозных, тем более — безбожных (а разве думает о Боге «объединенная» Европа?) Вообще такого рода «союзы», основанные преимущественно на чисто экономических, «животных» интересах, спровоцированные и национальными, и транснациональными олигархиями, уже изначально чреваты расколами и внутренними противостояниями, фантасмагоричны и рушатся при первой же буре.
Возможно, пока — ради дальнейшего роста «благ цивилизации», а в ближайшем будущем и из, так сказать, «страха иудейска» перед лицом ползучей экспансии исламской иммиграции, — Евросоюз некоторое время еще сможет как-то сохранять фундамент своего единства, но надолго европейских духовных ценностей (уже слишком убогих) явно не хватит.
Ведь вряд ли можно сомневаться в том, что мусульманская иммиграция, при сегодняшнем всеевропейском попустительстве и сладкой демократической «политкорректной» дреме, в недалеком будущем придет к мысли о необходимости и, главное, полной возможности окончательного своего «религиозного освобождения» от постхристиан-европейцев, этих «неверных собак», — на территории самой Европы… И что она сможет противопоставить им тогда — при своем духовном, религиозном, этическом, государственническом и всеобщем пассионарном кризисе?
Сегодня Евросоюз — это нечто вроде политической пародии на «Четвертый Рим», но только без самого «Рима» — как «столицы народов» и как метафизического средоточия имперской государственности: «Империя» в Европе везде, а центра — нигде! Ну не Брюссель же сойдет теперь за Рим августейших цезарей?
И, учитывая всё это, заметим: только проолигархическим проституированием нынешней российской власти можно объяснить такое ее желание оглядываться на мнение Евросоюза и его структур (Совета безопасности, ВТО, Европейского суда и т. п.) и подыгрывать им в своей повседневной антинациональной политике, не имея притом за это ни необходимых выгод для страны (о себе-то уж наши функционеры тут позаботятся), ни хотя бы элементарной благожелательности со стороны Европы.
Безбожное, насквозь эгоистично-шкурное и абсолютно безответственное, потакающее человеческим страстям и потому повсюду проникающее либертарианство, ведущее к духовному, а также и ко все убыстряющемуся физическому вырождению и демографическому кризису западноевропейских народов , иначе говоря, воинствующее либертарианство, — таков первый фактор полнейшей внутренней нестабильности Европы И становящиеся всё более трагичными последствия именно этого, смертельного для любой нации фактора лишний раз показывают нам, чего мы должны избегать, как огня, на будущих наших путях строительства единого и неделимого, а отнюдь не «союзного» или же федеративного характера, Российского государства.
Отслеживая на примере западноевропейских соседей наиболее опасные для дальнейшего хода укрепления и развития России политические тенденции, мы неизбежно приходим ко вполне однозначному выводу: именно сепаратизм (у нас особо осложненный религиозным фактором) является на сегодня чрезвычайно опасной силой, исподволь уже разрушающей целостность либерально-европейского типа государственности и общественного «толерантного» принципа бытия в целом — на Западе, но точно так же потенциально способной на это и у нас..
Сепаратизм как глубинная тенденция внутриполитической жизни ряда стран Европы, несмотря на образование их чисто «внешнего» Евросоюза, постепенно охватывает всё большее и большее число стран, разъедая их изнутри.
Как пишет Ж. Барзун в книге, посвященной истории Запада: «Основной тенденцией минувшего (XX-го. — Г. М.] века был сепаратизм, повлиявший на все формы общественной деятельности. Идеал плюрализма был развенчан и уступил место сепаратизму; как выразился один из партизан нового времени, «салатница лучше плавильного тигля» … При внимательном рассмотрении не замедлит выясниться, что величайшее политическое образование Запада, национальное государство, находится на краю гибели. В Великобритании бывшие королевства Шотландии и Уэльса имеют автономные парламенты; во Франции бретонцы, баски и эльзасцы требуют права на самоопределение; Корсика настаивает на своей независимости и праве говорить на своем языке; в Италии существует Лига, жаждущая отделить Север от Юга; в Венеции образована партия, мечтающая об отделении этого города от государства…» .
Вообще ныне можно повсеместно наблюдать фактически уже идущее крушение прежнего европейски ориентированного цивилизационного порядка, поскольку из-под самог; общеевропейского дома уходит былая твердая его почва — фундамент христианства. А «без Меня, — говорит Христос, — не можете сотворить, не можете построить ничего»! Но точно так же — без Него, в конце концов, ничто не сможет и устоять…


                К вопросу о «духовных» подосновах
                исламского фундаментализма

Постепенно, но явно всё более ускоряющийся крах прежнего мира с необходимой ясностью воспринимается не только религиозным, христианским зрением. Это признается как уже непреложный факт и современными политологами, экономистами, культурологами — всеми теми, чьё трезво-критическое зрение не искажено влиянием всевозможных прогрессистски-либертарианских химер, кто не предпочитает, подобно страусу, прятать голову в песок от буквально вопиющей со всех сторон опасности европейским (христианским!) началам жизни.
В целом же катастрофизм становится реальнейшим фактом жизни всего мирового сообщества.
Но ни там, ни, тем более, в России — почти никто не воспринимает всерьез неумолимо надвигающиеся на мир угрозы, о чем так, например, с сожалением пишет один из российских современных политологов: «Мир вступил в новую фазу глобального противостояния. Сейчас, за порогом третьего тысячелетия, начинает разворачиваться трагедия, которая по масштабам своим может превзойти всё до сих пор известное человечеству. Признаки этой трагедии уже налицо. Дым от пожаров в Нью-Йорке застилает не только Европу и США, но и самые отдаленные регионы планеты. Вероятно, ни одна страна в мире не может считать себя в стороне от разгорающегося конфликта, и никакое правительство, насколько бы ни было оно озабочено своими внутренними проблемами, не может строить политику, в том числе и экономическую, без учета этой новой реальности.
И вместе с тем, если судить по интегральной реакции мирового сообщества на нынешнюю ситуацию, возникает странное ощущение танцев на поверхности огромного оползня. Никто как будто даже не подозревает об истинных размерах надвигающейся катастрофы, и никто как будто не видит, что сроки мирового обвала уже близки.
Это — слепота пассажиров тонущего “Титаника”, и она может иметь те же самые роковые последствия» .
И, действительно, сегодня только слепцы (чаще всего политики-«либертарианцы») не видят уже вполне откровенно происходящих событий.
Мир западной (пусть для него во многом теперь — «постхристианской») цивилизации стоит перед буквально вселенским по своим масштабам вызовом исламского мира, продолжая тем не менее порой заигрывать с ним, наивно и недальновидно надеясь хоть как-то использовать его отдельные части в своих интересах. Дав ему на протяжении XX века возможность чисто внешнего восприятия достижений западных технологий и своеобразной поверхностной «образованщины», дав ему оружие и умение им пользоваться, но не сумев «цивилизовать» его на свой лад, Запад, с крушением системы колоний и протекторатов,  выпустил из бутылки поистине потенциального своего могильщика — джина «джихада», или священной войны против «неверных», который вовсе не собирается оставаться послушным слугой своего неосторожного освободителя и учителя.
Этому тем более способствует то, что мусульманский мир, вне всякого сомнения, вовсе не признаёт — пусть хотя бы и относительных — «общечеловеческих» ценностей европейского «гуманизма», и потому никаких совестных ограничений от него ожидать не приходится.
И вот, когда сказка о всеобщем мире и благоденствии, якобы обеспечиваемых европейской верностью «правам человека», эта мифологема мещански-обывательского Запада, всё более забывающего о своих христианских истоках, подойдет в конце концов к неизбежному завершению, вот тогда джин ислама встанет во весь свой угрожающий рост перед поздно прозревшей Европой и перед всеми нами. И хотим мы того или не хотим, всем нам тогда придется понять, что отступать уже некуда: или мы — или они!
Ибо сами исламисты откровенно провозглашают абсолютную несовместимость своей цивилизации с западноевропейской.
В этом отношении весьма показательны, например, слова главы мусульман Боснии Изетбеговича, заявившего в своей «Исламской декларации»: «Первое и главное… это несомненная невозможность для ислама иметь какие-либо связи с другими, неисламскими системами. Нет ни мира, ни сосуществования «религии ислама» с неисламскими социальными и политическими институтами… Ислам ни в коем случае не дает чуждым идеологиям право существовать на своей территории… В современных условиях естественной задачей для установления исламского порядка является сближение всех мусульман, всех мусульманских общин мира. Эта тенденция означает, что необходимо бороться за создание великой Исламской Федерации от Марокко до Индонезии, от Тропической Африки до Центральной Азии» .
Что ж, не подтверждение ли этих слов мы находим и в почти уже всемирном терроризме наиболее активных представителей исламизма, в палестино-израильском противоборстве, в позиции Ирана, ныне открыто грозящего стереть израильтян с лица земли? И не откровенный ли это со стороны боснийского мусульманского лидера призыв к геноциду чисто национал-фашистского, но главное — и религиозного! — типа?
И разве мятеж в Чечне, мусульманский джихад, добравшийся теперь и до России, тихая оккупация значительной части западноевропейских стран выходцами с арабского Востока, готовыми пока притворяться гражданами этих «наивно-демократических» и расслабленных своим материальным изобилием государств, — не свидетельство ли всё это уже начавшейся и постепенно расползающейся по миру третьей мировой?
И если ранее такие войны провоцировались только материальными интересами противоборствующих стран преимущественно западного мира (хотя бы их борьбой за рынки или источники энергии) и, тем самым, были всего лишь внутренними разборками европейской или хотя бы «европоцентристской» в целом цивилизации, то нынешнее разгорающееся противостояние есть борьба не за больший экономический или национально-психологический комфорт для той или иной страны — здесь речь идет не о выгодах тех или иных финансово-промышленных групп, но уже о сам;м нашем историческом бытии!
И потому именно эта, всё более подступающая к нам, реальная и страшная правда жизни, именно ее новые, не мыслимые ранее катастрофические обстоятельства, скорее всего, и заставят нас объединиться в процессе почти наверняка грядущего нашего противоборства с пожелавшей быть враждебной нам цивилизацией — причем объединиться именно на основе духовных ценностей, как минимум равных по масштабу уже начавшейся исламистской экспансии, то есть на основе ценностей христианских.
С иной — той же, например, либертарианской системой ценностей — Европе против грядущего нашествия (с его исламистским энтузиазмом) не устоять!
Явный, ничуть не скрываемый религиозный пафос воинственных устремлений исламского мира должен заставить и Западную Европу, и нас, хотим мы этого или не хотим, осмыслить и наше противостояние — как противостояние в основе своей также безусловно религиозное!
И это именно так — сколько бы Европа не убеждала себя (и даже не пыталась убедить самих мусульман-террористов) в том, что это они шалят «просто так», по давней своей социально-исторической средневековой разбойничьей привычке или же из-за «проклятой политики» и даже «экономики», но уж никак из-за активной их верности Аллаху, хотя именно в этой смертоубийственной верности и заключается вся их полуторатысячелетняя политическая доктрина, и другой они не знают и знать не хотят!
Сегодня Иран бросает угрозы Израилю, и можно, конечно, посчитать, что это — их, восточные разборки, к нам особого отношения не имеющие. Но послезавтра те же угрозы услышат и Германия, и Австрия, и Франция, и Англия, жаждущие притока более дешёвой рабочей силы и в жадности своей принимающие тысячи и тысячи приезжих с Востока, пиля сук собственной внутренней государственно-этнической целостности: пусть европейцы на нем пока еще и сидят, но всё более, похоже, уже как-то «боком». И если исламский терроризм говорит с ними еще только угрожающим шепотом, то, взорвав в сентябре 2001 года два нью-йоркских небоскреба с тысячами ни в чем не повинных людей, он крикнул американцам о своей ненависти (причем не только как к проклятым империалистам, но и как к представителям именно иной, «христианизированной» цивилизации) — прямо в лицо и во весь голос!
Сегодня взрывают американские небоскребы, а завтра будут взрывать всё, что угодно и где угодно, продолжив эти исламистские «шахидские» подвиги в том числе и у нас. И поскольку никто из нас не додумался и, похоже, не собирается «по-христиански» взрывать жилые дома, кафе, детские школы, вокзалы, поезда и автобусы в каких-либо странах ислама (как это делают с нами их граждане «по-мусульмански»), то со временем не будет ничего удивительного в том, что нам могут вновь понадобиться былые Сергии Радонежские, посылающие своих иноков на Куликовские битвы, — ибо с голым, «растительным», бездуховным национал-патриотизмом в межрелигиозно-цивилизационных столкновениях еще никто никогда не побеждал…
И если сейчас большинство из нас с искренним недоумением воспринимает явные сигналы (тем более — предупреждения) о подобного рода грядущих событиях, а о церковных патриотах типа преподобного Сергия, иноков-воинов Пересвета и Осляби или же старца-инока Иринарха (Смутного времени) мы, при нашем духовном оскудении, пока можем только мечтать, то сама жизнь выдвинет и необходимых в таких случаях святых воинов и их святых наставников. И не мы ли вновь (в который раз!) окажемся тогда — как и во времена Чингисхана и Батыя или того же неоязычника Гитлера — спасителями Европы?
Перед надвигающимся на европейскую цивилизацию мусульманским тайфуном мы, безусловно, будем вынуждены в общегосударственном, общенациональном масштабе — желаем того или нет — самим ходом событий именно религиозно осмыслить (если только хотим победить) наши задачи и пути сопротивления: наше вынужденное противостояние, наши оборонительные Куликовские битвы…
Однако не мы выбираем такой будущий исторический путь вселенской беды и всемирных кровавых боен, одной из которых может не избежать и Россия. Но это вполне может случиться, если ее правительственные верхи и впредь будут проводить свою нынешнюю слепую, бездарную и бездеятельную политику в отношении «проблемы ислама» на территории нашей страны — особенно с учетом компактного проживания в отдельных регионах Русской земли мусульманских «национальных меньшинств». Ведь не секрет (и это показывает не только чеченский мятеж), что немало наиболее агрессивных неформальных исламистских лидеров этих «меньшинств» призывает их к противостоянию Москве и к религиозно оправданному сепаратизму, угрожая великороссам даже прямой войной!
В этом смысле чрезвычайно показательна изданная в Киеве (издательством «Наука»!) книга одного из самых последовательных врагов России, идеолога исламизма и мятежника, дагестанца Магомеда Тагаева, осужденного (за свои «литературные» и иные подвиги) в 2006 году на десять лет заключения. Книга эта была написана им в 1993–1994 гг. и называется: «Наша борьба».
Страницы ее буквально пропитаны ядом ненависти к России и хорошо иллюстрируют тайные чувства немалого числа сочувствующих автору «немирного» типа мусульман.
О том, что «идеи» Тагаева находят среди них известную поддержку, сам он свидетельствует так: «Мой труд… прошел экспертизу самых, на мой взыскательный взгляд, честнейших людей, а также алимов Дагестана. Все, кто прочитал эту рукопись, подтвердили, что она не противоречит Корану» .
Вот, к чему, в частности, призывает в своей книге М. Тагаев и что вовсе не противоречит, по мнению ряда «честнейших» мусульман Дагестана, идеям Корана: «К ружью, господа дагестанцы!..
Мы будем сражаться на полях, в городах и на море. Вдоль и поперек, в Поволжье, на Урале и в Сибири, на Север и Дальнем Востоке. Мы создадим… отряды особого назначения… Хорошо обученные и мобильные для ведения малых войн, эти отряды будут в состоянии поднять угнетенные татарские народы, народы Южного Урала, Сибири и Дальнего Востока в нашей борьбе против империи… мы будем вынуждены взорвать несколько ваших атомных электростанций…
Мы перевернем море и землю, дорожные и надводные мосты, аэродромы, аэропорты и авто- и железнодорожные вокзалы, как гражданские, так и военные, автопарки и элеваторы, электроэнергетические системы всей вашей империи… мы не нарушим данное нами обещание сражаться за полное освобождение родной земли от русских варваров. Кровь за кровь, смерть за смерть… Мы уже никогда не сможем жить с русскими вместе… Все на войну с империей. Все на войну с русскими… Смерть русским захватчикам и оккупантам. Смерть, смерть и еще раз смерть!!!..
Земля под русскими ногами будет гореть на Кавказе и на всех других территориях, вплоть до окраин Москвы… Русские всегда будут чувствовать наше дыхание за своей спиной.
Мы постараемся увеличить цифру убитых русских, воюя на русской территории с мирным населением… мы поднимем все народы на борьбу с кровопийцами. Мы будем зимой и летом, осенью и весной, ночью и днем, утром и вечером жечь, взрывать, резать и убивать, чтобы у вас кровь стыла в ваших жилах от ужаса нашего возмездия… убить кровопийцу — значит совершить благое, святое дело здесь и на том свете… мечом и огнем сжечь все дотла и дорезать, кто остался жив, чтобы ни один не уполз… Такой должна быть позиция каждого кавказца, войти в его кровь и плоть, должна быть приоритетной во всех направлениях нашей деятельности и жизни.
Мы призываем всех к войне против кучки обормотов и голодранцев, пьяниц и прелюбодеев, у которых хзаканчивается спиртное и съестное, сужается их берлога… Будем разрушать все от Дагестана до самой Москвы, включая Кремль. Что нам история, мы напишем несколько новых кровавых страниц в новую историю нашего народа, мы сами будем делать свою историю, даже если при этом придется погибнуть всем на земле…» .
Вот такие дела… И читая подобные мусульманские откровения с программой тотального уничтожения, увы, не существующей пока в действительности «русской империи» (а если понадобится, то и всего мира!), лишний раз убеждаешься в необходимости самого скорейшего ее создания, дабы подобным исламским отморозкам неповадно стало не то что с пулеметом «идти на Русь», а даже и лопотать-то подобные бредовые речи.
Хорошо было бы, конечно, если бы разум и человеческое милосердие взяли верх над политической глупостью и псевдорелигиозной озлобленностью, но, надеясь на лучшее, всегда надо быть готовым к худшему, ибо в своей греховной слепоте человечество до самого своего конца будет неизменно выбирать последнее. Ибо если это не так, то как совершится предреченный Господом апокалипсис будущих времен и суд над всеми нами? Слово же Господне нерушимо.
Однако и сегодня, и до самого конца общечеловеческой истории мы должны жить, а потому — и бороться!
Межцивилизационные же битвы всё определённее начинают вырисовываться на мировом политическом горизонте, и к ним нужно готовиться уже теперь . Ибо потом будет слишком поздно. И нам, церковным людям, следует, конечно же, как можно скорее отказаться от нередко нами же прокламируемых взглядов на Церковь как на только некий нравственный эталон внецерковного, секулярного, «мирского» общества. Теперь это становится для нас уже всё более и более непозволительной роскошью!
Однако показательно, что, например, именно с такой трактовкой роли Церкви в современном обществе мы встречаемся, читая интервью, данное несколько лет назад известным политологом А. Пушковым, с полной уверенностью заявившим тогда (увы, и он не избежал влияния навязываемых всюду штампов мышления чисто западного либерализма): «В современных обществах Церковь нигде не является официальной частью государства — это уже пройденный этап человечества… Я думаю, что Церковь должна быть рядом с государством, рядом с властью. При этом активно вмешиваться в культурно-этические процессы, происходящие в стране, давать собственную оценку вещам общественного значения… Речь идет не о политической позиции, а о моральной оценке произошедшего… Моральную оценку по вопросам, затрагивающим интересы всего нашего общества, может давать Церковь, находясь рядом с властью в качестве силы, содействующей ей в вопросах, в которых деятельность государства затрагивает мораль и базовые нравственные ценности» .
Разумеется, такую важнейшую роль Церкви в нашем обществе никто из здравомыслящих людей не ставит под сомнение. Однако, если мировые события будут в дальнейшем развиваться по самым пессимистическим прогнозам многих нынешних политологов, то только такой ролью этического судьи — Церкви не обойтись. И ей, хочет она того или нет, всё же придется взять на себя тяжкий крест духовной защиты нашей веры и христианской идентичности — как европейской цивилизации в целом, так непосредственно и российской государственности, и всей русской нации, — даже в нынешнем ее, полувоцерковленном виде.
Для выполнения же этой миссии «удерживающего» Россию, а за нею и весь мир, от падения в адскую бездну, нашей Церкви нужно готовиться уже сейчас и как можно скорее.
Пока же она для ответственного, осознанного и бескомпромиссного выполнения этой великой миссии готова явно еще недостаточно.
Уж слишком много перенесла наша Церковь потрясений и духовных соблазнов за прошедшее столетие — что в известной мере и лишило ее (как продолжает лишать и поныне) столь необходимой ей и всей нашей России предельной активности ее религиозно-общественной позиции. Слишком много еще и в программах, и в действиях официального церковного истеблишмента реликтов маргинализированного в общественно-политическом отношении сознания, складывавшегося в верхних эшелонах Церкви за годы коммунистической оккупации нашей страны.
Среди таких реликтов, в частности, — излишняя корпоративная закрытость, недостаточная на сегодня проясненность канонического сознания и верность ему, совершенно недопустимая ныне робость перед вызовами мира и явно выраженная безынициативность в сфере государственного строительства.
Скажем прямо, Церковь наша — как религиозно-общественный институт — еще в весьма недостаточной мере сосредоточилась внутренне, чтобы сознательно и последовательно начать проводить в жизнь (ясно заявив об этом русскому народу) четкую, недвусмысленную и принципиальную, православно-государственническую (антикоммунистическую и антилибертарианскую) духовную свою политику в деле возрождения России.
Увы, сегодня еще Церковь в чисто человеческом аспекте бывает порой не достаточно «тверда во всех путях своих» (Ср.: Иак. 1, 8).
Но сама жизнь ставит ныне и еще неотвратимей поставит перед Церковью, кроме вечной, метаисторической задачи вечного же спасения ее паствы во Христе Иисусе и приведения всех верных в Царство Небесное, еще и временную, историческую задачу — христианское возрождение России! И российской Церкви нужно к этому активно готовиться, помня о том, что она — как Тело Христово — Христу же и подобна. И как, по слову Св. Апостола Павла, Господь был «распят в немощи, но жив силою Божиею», точно так же и мы, Его Церковь Христова, «хотя и немощны в Нем, но будем живы с Ним силою Божиею» (2 Кор. 13, 4)!
Футурологические прогнозы нашего вполне реального нелегкого будущего уже сегодня ясно говорят нам, что места для сколько-нибудь демобилизующего и ограничительного понимания роли Православной Церкви в России не остается.
А потому совершенно естественно, что и соответствующая ее общенациональная, общегосударственная роль — как духовной руководительницы противостояния русского народа современным (и в еще большей степени грядущим) самого разного рода экспансиям (и западным, и восточным, и южным, в том числе и исламистским) — со временем только усилится: в опаснейшей для нас уже ныне ситуации не будет преувеличением сказать, что в самой ближайшей исторической перспективе Всероссийский Патриарх окажется перед необходимостью стать не только Главой Церкви и Отцом своей паствы, но духовным отцом всей нации, всего русского народа, всей Русской земли!
Причем следует самым решительным образом подчеркнуть, что только от четко проявленной и принципиальной, религиозно и национально осмысленной, твердой позиции Церкви в грядущих противостояниях и будет зависеть ее дальнейший авторитет в душе православного русского человека.
Именно к полному пониманию и принятию на себя столь серьезной и столь обязывающей роли Церкви в становлении и защите новой имперской России (и в не слишком уж отдаленном будущем) она и должна готовиться уже сегодня — от самого смиренного рядового прихожанина и до самых высоких ее архипастырей!
В то же время и само русское общество должно ныне ясно осознать, принять и поддержать — и разумом, и сердцем — мысль о том, что значение Церкви как духовной скрепы нации и хранительницы Русской земли будет (и обязано) в дальнейшем возрастать не только в чисто религиозном плане, но (вынужденно!) и в сфере наисекулярнейшей политики — должной рассматриваться самою Церковью как «духовное делание» во имя спасения Православной Христовой Руси, духовного и физического спасения русского народа, а затем, возможно, и ради свидетельства о Господе нашем перед лицом всего, ныне отрекающегося от Него, мира.
Не в последнюю очередь роль эта должна будет усиливаться именно с ростом развивающейся угрозы цивилизационных противостояний (вбирающих в себя противостояния и геополитические, и экономические), в том числе и угрозы со стороны исламизма, ибо пора уж оставить либеральные сказки о его якобы изначальном миролюбии. Если ислам и бывает порой относительно «мирным», то только до тех пор, пока он сдерживаем политическими реалиями и не может в силу этого быть полностью адекватным самому себе, то есть до тех пор, пока не почует всю свою силу и явную слабость «неверных»!
Скажем прямо: в варианте последовательного и до конца принципиального ислама христиане для него всегда есть лишь «неверные собаки», «многобожники», ибо веруют они не в одного только «Аллаха» (которому, в понимании монотеистов-мусульман, «соответствует» христианский Бог Отец), но и в Пресвятую Троицу, и в Сына Божия Иисуса Христа), что неприемлемо для последователей Магомета, а потому — в исламистском идеале — все христиане обязаны или принять ислам, или умереть!
В Коране об этом так прямо и говорится: «А когда вы встретите тех, которые не уверовали, — удар мечом по шее» (Коран, 47, 4) . Относительно же применения времени и места этой благочестивой меры дается следующая рекомендация: «И убивайте их, где встретите» (Коран, 9,5) — без каких-либо угрызений совести и сомнений в собственной правоте, поскольку «…Не вы их убивали их, но Аллах убивал их» (Коран, 8, 17)!
И всё это отнюдь не исключение в тексте Корана, но почти рефрен — то же самое в отношении «неверных», «многобожников» сказано и в главе 4-ой: «Если они отворотятся, то берите их, убивайте их, где ни найдете их» (стих 91) или «…берите их, убивайте их, где ни застигнете их» (стих 93), и в главе 8-ой: «Воюйте с ними до тех пор, покуда не будет никакого искушения [от них]» (стих 40), и далее: «Пророк! Поощряй верующих к битве» (стих 66). Не забыто об этом же и в главе 9-ой, где мы читаем: «убивайте многобожников, где ни найдете их; старайтесь захватить их, осаждайте их, делайте вокруг них засады на всяком месте, где можно подстеречь их» (стих 5), «воюйте с ними: Бог накажет их руками вашими» (стих 14), «ревностно воюй с неверными» (стих 74)!
И подобных же примеров якобы «миролюбивого» (в своей глубинной, мол, основе) духа ислама, судя по его священной книге — Корану, можно привести еще весьма и весьма большое число.
Однако не менее откровенные призывы призывы к повсеместному именно насильственному насаждению ислама в мире — как прямой завет Аллаха — содержит и Сунна (сборник «хадисов» юридического характера).
Здесь, в также священных для мусульманина текстах, можно, например, прочитать: «Пророк сказал: “Мне приказано воевать с людьми, пока они не засвидетельствуют, что нет Бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед Его слуга и Его Посланник, пока они не повернутся в направлении нашей киблы (направление для молитвы), не будут есть то, что мы убиваем, и не будут молиться, как мы. Когда они станут делать так, мы будем не вправе отнять их жизнь и собственность [а до того можно и даже нужно! — Г. М.], кроме того, что причитается от них”» (Абу Дауд, хадис 2635); или: «Пророк сказал: “Сражаться на пути Аллаха (джихад) — обязательно для каждого из вас наравне со всеми другими правилами”» (Абу Дауд, хадис 2527) .
И в подобных текстах нет ничего исключительного для ислама — таков самый принцип утверждения этой религии в человеческом сообществе, ибо уже изначально в Коране мы читаем: «Пусть сражаются во имя Аллаха те, которые покупают будущую жизнь ценой жизни в этом мире. Тому, кто будет сражаться во имя Аллаха и будет убит или победит, Мы даруем великое вознаграждение» (Коран, 4, 74); и Сунна лишь вторит ему, когда обещает погибающему на джихаде, что тот «будет возвеличиваем за свои дела до Дня Воскресения, и будет свободен от загробного Суда» (Муслим, 2494).
И, по-видимому, — как чаемый в грядущем результат именно такого боевого подхода к своему делу со стороны исламистов конкретно у нас в России — мы уже сегодня можем наблюдать на одном из российских интернет-сайтов изображение московского Храма Христа Спасителя с мусульманским полумесяцем на куполе вместо православного креста, а вверху — бегущую строку со вполне соответствующим откровенным призывом: «Русские люди! Принимайте ислам!»
В живой — и мистической, и исторической реальности, а не в отвлеченно-умозрительных оценках отдельных либеральствующих «миротворцев»-политологов и востоковедов-«плюралистов» (частью просто слепотствующих, частью же в той или иной степени ангажированных исламистскими кругами и потому явно лукавящих), реальный дух «фундаменталистского», то есть подлинного, исламизма чрезвычайно и планомерно-последовательно агрессивен, нетерпим к иноверным и в итоге почти всегда достаточно жесток. В результате же мы и видим сегодня, как приверженцы и последователи его уже «делают засады на всяком месте» — и в Лондоне, и в Мадриде, и в Грозном, и даже в самой Москве, и уже «осаждают» Париж, выполняя завет основателя ислама: «Верующие! Воюйте с теми из неверных, которые близки к вам: знали бы они в вас вашу жестокость» (Коран, 9, 124 ).
Если же мы уподобимся современным «постхристианским» парижанам — с порождаемыми «демократическим» эгоизмом расслабленной толерантностью и наивным плюрализмом, столь свойственными им, то нас будут ожидать события гораздо страшные парижских!
Об этом ныне прямо и неустанно предупреждают нас пастыри Русской Церкви.
Вот один из таких трезвых голосов — московского иерея Даниила Сысоева, преподавателя Перервинской Духовной семинарии и секретаря Миссионерского центра «Шестоднев»: исламисты, пишет он, «считают своим величайшим врагом иудео-христианскую цивилизацию, которую они отождествляют с Америкой. Не случайно, что многие патриоты симпатизируют исламу , хотя он и поставил перед собой задачу уничтожения России и превращения ее в Московский Халифат. Именно среди русских мусульман [имеются ввиду новообращенные ренегаты. — Г. М.] возникла эта идея. Обычно называется 2032 год как дата окончательного превращения России в шариатское государство. Если это произойдет, то Православие в России испытает гонения, по суровости сравнимые с коммунистическими. Думаю, что всякий, кто пропагандирует союз с исламом, должен быть готов ответить за кровь тех, кого убьют агаряне» . При этом отец Даниил подчеркивает, что «уже сейчас именно русские мусульмане отличаются необычайной ненавистью ко Христу, апостолам, Евангелию и Церкви… Особую же ненависть вызывает у них, как и у евреев, апостол Павел, которого они обзывают самыми отвратительными словами. Особо отличается этим бывший протоиерей Али Полосин.
Какова православная оценка русского ислама? Это гнусное предательство Христа Спасителя. Если совращенные были крещеными, то они подпадают церковной анафеме. За их беззаконие они будут наказаны вечным огнем» .

Такова реальная ситуация в явно обостряющемся сегодня цивилизационном противостоянии мира ислама и мира европейской культуры; такова печальная, но действительная суровая суть вещей — сколько бы ни старались ныне усыпить и себя, и европейскую бдительность «глубинным гуманизмом» исламистов (с их лишь якобы обостренной жаждой социальной справедливости) всевозможные «миротворцы» и за рубежом, и у нас в России… А ведь к подобным недалеким «страусам»-«гуманистам», ко всё еще никак не желающим мыслить стратегически нашим отечественным «миротворцам» можно отнести, к сожалению, и некоторых наших деятелей науки и культуры, и политиков (в том числе и в МИД-е), и даже порой отдельных ведущих представителей религиозных кругов России, продолжающих весьма и весьма недальновидно (вполне еще в духе и стилистике прежней советской внутренней дипломатии) политиканствовать в этом всё более и более назревающем и болезненном вопросе.
Недаром известный религиовед Ю. Максимов обращает ныне особенное внимание на тот весьма тревожный факт, что «реальная пропаганда ислама среди русских продолжается и даже набирает обороты. Издаются книги. Публикуются статьи. Крутятся по ТВ ролики. Строятся мечети. Гибнут души наших сродников по крови. А что же православные?
По-прежнему на страницах православных изданий люди, для которых вопрос о спасении от американской глобализации является куда более насущным, чем вопрос о спасении от греха, продолжают словоблудить о необходимости “объединения Православия с исламом”, измышляют мифы об “исторической дружбе и добрососедстве русских с мусульманскими народами”.
И тут же, видимо, в качестве “укрепления дружбы” неизменно подается преклонение перед арабско-мусульманским Востоком, льстивые именования Мухаммеда “пророком” и утверждения, что нас-де объединяет поклонение одному Богу. Хотя таковые мнения Церковью официально и недвусмысленно осуждены как ересь (см. чин приема из ислама, а также решения Константинопольского Собора 1180 г. — в журнале «Благодатный огонь» № 13)» .
Ту же тревогу выражает и священник Даниил Сысоев, отмечающий весьма прискорбный факт проникновения (ради абсолютно бесперспективного «замирения» с воинствующими исламистами) вполне апостасийных настроений и в саму Православную Церковь России, — по этому поводу он, в частности, пишет: «К сожалению, сейчас произошло то, чего не бывало все века в Церкви: не только власти, но и некоторые церковные люди утверждают мусульман в их заблуждении, говоря, будто бы мы верим в одного Бога. Это утверждение является ересью и обманом по отношению к мусульманам» .
Что ж, тревога эта представляется вполне обоснованной. Вот уже нередко и наши иерархи духовно уравнивают христианство и с исламом, и даже с буддизмом: чего стоит только сравнительно недавнее присутствие православного архиерея на освящении буддийского центра в Калмыкии — с воздвигнутой там огромной статуей Будды.
Известно, что, например, святитель Митрофаний Воронежский и ради страха смертного не согласился освящать здание, украшенное языческими статуями, — а именно это требовал от него Царь Петр I… Точно так же отказался быть и на освящении ворот, украшенных подобным же образом, другой наш святой архиерей — митрополит Московский Филарет, несмотря на недовольство Императора Николая I…
 Но, к сожалению, такого рода прежний церковный опыт иной раз бывает уже абсолютно чужд отдельным нашим современным архипастырям, явно излишне «толерантным» по отношению к местным властным структурам и кланам, чаще всего вполне мафиозного типа.
В результате же мы видим (сюжет прошел в новостях ТВ) соблазнительные действия и слышим вопиюще недопустимые для христианина слова калмыцкого архиерея о том, что он чувствует себя на данном торжестве язычников «Как дома!»…
Разумеется, можно и нужно уважать иноверческих граждан России, подтверждая тем самым их полное право исповедовать любую религию, но ценой ли неуважения к своей собственной, чьи каноны безусловно запрещают православным (тем более — пастырям!) участвовать в торжествах нехристиан-язычников? «Как дома»…
И ведь подобный «плюралист» — у нас не один!
Но «…Горе тем, которые зло называют добром… тьму почитают светом, и… горькое почитают сладким» (Ис. 5, 20)!
К сожалению, порой даже и самые высшие эшелоны нашей церковной власти всё еще никак не могут отказаться от следования псевдогуманистическим принципам в своих церковных отношениях с иноверцами, то есть с практически отрицающими единую Истину (в приложении ее ко вселенскому  человеческому бытию) – Истину Самого Христа и Его евангельского учения!
Однако, возводя подобную систему отношений, например, с теми же мусульманами — на уровень межрелигиозного общения (против чисто человеческого доброго отношения пусть и к заблудшему творению Божию кто бы стал возражать?) и даже призывая к религиозному диалогу с ними, не лишаем ли мы сами себя Истины Христовой и не игнорируем ли мы, мягко говоря, святоотеческой вековечной правды о духовной неправде любых нехристианских вер?
Но — вместо такой четко определенной православной позиции — мы всё еще нередко слышим от некоторых наших православных архипастырей призывы чуть ли не к «поверх-христианскому» обсуждению с иноверцами истин (чуть ли не общих с Кораном!) православной святоотеческой веры. Но Христовой ли тогда остается эта вера?
И какое может быть собеседование с непризнающими Богосыновства, Богочеловечества Самого Иисуса Христа? О чем? Зачем?
Неужели нам, христианам, до сих пор так и не стало понятно, что сама единственность сверхбытия Христова как Сына Божия полностью, в принципе, на уровне Вечной нашей жизни в Нем, напрочь исключает какие-либо, даже самые духовно-микроскопические дозы любой идейной толерантности, пресловутого плюрализма и — в итоге — беспринципного релятивизма в делах нашей (единственно подлинно вселенской, обнимающей собой весь тварный космос!) христианской веры?!
Разумеется, исходная толерантность необходима по отношению к любому человеку — даже и к искренне заблуждающемуся, но она полностью исключена по отношению к его заблуждениям, если мы действительно признаем нашу веру единственно истинной и спасительной — и честно, ни на йоту и ни на секунду ее не предавая, духовно порядочно и совестливо ей следуем, не покупаясь на фальшивые обертки мирского внерелигиозного «гуманизма».
Или ложь и, с плюралистической позиции, вопиющая бестактность — слова великого византийского православного богослова XIV века, святителя Фессалоникийского Григория Паламы, прямо заявлявшего, что весь ислам изначально «порожден войной, мечом, убийством и грабежом; из всего этого ничто не исходит от Бога, Который истинно Благ»?! Или наши современные богословы уже не доверяют мнению своих же прославленных святых и знают какую-то, открывшуюся им ныне, совершенно иную и более истинную и более теперь важную истину?
К сожалению, ныне порой даже и в православной среде случаются попытки отнестись к святоотеческому наследию Церкви — в угоду стихиям «мира сего» — как уже к чему-то устаревшему, как к излишнему в настоящее время «средневековому» ригоризму слишком якобы  косных в своей вере, а потому уже и вовсе «не современных» христиан «темного» прошлого.
Но разве сегодня у нас уже нет никаких «отличий» от других вероисповеданий и «размежевываться» с ними нам вовсе не нужно?
Но нет, совершенно, совершенно прав был святитель Григорий, утверждавший, что нет Полноты Истинного Бога в той вере, которая порождается «войной и мечом»! И как прав он был тогда — шесть с половиной веков назад — точно так же прав он и сегодня .
И разве не весьма показательно то, что каждый раз, как только ислам оказывается способен воплотить в жизнь описанные выше заветнейшие религиозно-дискриминационные, отнюдь не «толерантные» постулаты своей веры, — он их неизменно воплощает, лишний раз подтверждая тем самым «средневековую» правоту Святых Отцов. Ибо оставь надежду — всяк под ним ходящий (и не желающий стать мусульманином)…
И это как раз — одно из вопиющих его «отличий» от Православия великого фессалоникийского святителя Григория, а равно и многих ему подобных святых Отцов Церкви Христовой.
Исламу в принципе непонятны, чужды (и абсолютно им не приемлются) западноевропейский «гуманизм» и его веротерпимость — как и любые иные формы мировоззренческого плюрализма! И только духовно-расслабленные и религиозно-безответственные жители современного Запада могут удивляться нахрапистости и агрессивному упорству выходцев с мусульманского Востока: у первых, у сегодняшних европейцев, нет чаще всего никакого Бога, никакой духовной оси и никаких заветов, а только одни «права и свободы», в то время как у вторых — и вера с Кораном, и «иджма» толкований, и «шариат» с жесточайшими законами охранения веры.
Ну как обычному либеральному парижанину, давно забывшему все Библии на свете, выстоять против твердо упертого на камне своей веры араба, который шариатом с пеленок научен: «Хула на ислам или на его основателя карается смертной казнью. Проповедь [христианства] среди мусульман… карается… смертной казнью… перешедший в иную веру должен быть казнен» ?
И всё это никакое не Средневековье и никакие не передержки «воинствующих», «нехороших» исламистов — в отличие от якобы добрых и мирных, «хороших»… Всё это — и сегодняшняя предельная, внутренне абсолютно целостная программа ислама, всё это и сегодня существует — как самая наиреальнейшая и вполне обыденная реальность! — в целом ряде мусульманских государств.
Так, например, 306-ая статья Конституции Мавритании прямо гласит: «Всякому мусульманину, виновному в отступничестве от веры словом или делом, надлежит принести покаяние в течение трех дней, в противном случае он приговаривается к смертной казни как вероотступник, а его имущество подлежит конфискации и передаче в доход государства» …
Подобное мусульманское законодательство находит реальное воплощение на практике: так, «в 1991 году в Иране за обращение в христианство был повещен Хусейн Судманд. В 2000 году в Йемене был приговорен к смертной казни за то же самое Муххамед Омер Али Хаджи. В 1995 г. в Саудовской Аравии были отрублены головы филиппинским христианам, которые тайно собрались на молитву перед Рождеством (в этой стране запрещены также любые немусульманские религиозные собрания)» .
Все упомянутые конкретные факты приведены здесь, разумеется, не для пресловутого «разжигания религиозной ненависти» (тем более, что у нас в России мы, например, спокойно обходились без нее в приволжских районах со значительной долей татарского населения на протяжении периода XVIII —  начала XX в.), но только для того, чтобы лишний раз показать, какую подспудную угрозу для целостности России в современных кризисных условиях таит фундаменталистский, а не тот, пока полусонный, «местечково»-обывательский, «тихий», то есть идеологически облегченный, вариант ислама, что всё еще в основном наличествует в том же «Татарстане».
Особая ныне для России опасность как раз и заключается в том, что этот, вынужденно зауженный вариант ислама многие и у нас, а не только на Западе, пытаются принять (а некоторые и выдать — из сугубо временных, тактических соображений) за реальный образ ислама. На самом же деле панисламизм в своих собственных стратегических устремлениях не имеет ничего общего с его «толерантным» образом, сочиненным фантазерами-«плюралистами», и подспудно уже сегодня готовится к дальнейшему практическому осуществлению своих глобальных религиозных идеи. Непонимание этого и русской нацией, и сегодняшней российской властью как раз и может привести нас к смертельно опасным стратегическим ошибкам.
Недаром известный лидер американских консерваторов П. Бьюкенен (отнюдь не приветствующий нарочито агрессивную военную политику США на Ближнем и Среднем Востоке) констатирует: «Ислам делит земной шар на дар ал-ислам (мир ислама) и дар ал-харб, территорию войны, обитель неверных. Почти повсеместно сегодня исламский мир соприкасается с дар ал-харб… вдоль того, что гарвардский профессор Сэмюель Хантингтон назвал “кровавыми границами”. Воины ислама сходятся с индийцами, китайцами, русскими, сербами, израильтянами и западными христианами в джихаде, главным оружием которого является террор.
“Как следует из мировой истории, распространение ислама никогда не шло мирным путем, — пишет специалист по международным отношениям Уильям Линд. — Сегодня мученической смертью погибают больше христиан, чем во времена Римской империи, и большинство лишается жизни от рук воинов ислама” [выделено мной. — Г. М.].
Чтобы победить веру, нужна иная вера» .
Где уж тут безбожным, безверным парижским или лондонским голубым гуманистам тягаться с ассасинами XXI-го века?
Увы, как продолжает Бьюкенен, «Запад, судя по всему, остается равнодушен к избиениям христиан в мусульманской среде… Мы восхваляем равенство всех вероисповеданий. Там, где ислам доминирует, он отвергает равенство, ибо по его канонам существует лишь одна истинная вера. Ислам позитивен и агрессивен, а Запад политкорректен и готов извиняться по любому поводу…» .
Однако извиняйся не извиняйся — прощения не получишь…


                О некоторых источниках и чертах
                национально-религиозного сепаратизма
                в «СССР» и в «РФ»

…Слава Богу, вера в Него в душе русского народа, в отличие от расслабленного западного общества, еще не угасла и, более того, постепенно ныне явно разгорается и яснеет: немало уже наших сограждан, всё менее ощущая себя бывшими «советскими», исподволь становятся постепенно подлинно русскими — возвращаясь к вере Святой Руси… Именно наша вера, наша Церковь Христова — единственный подлинный духовный щит России перед лицом любых цивилизационных угроз. Только с Церковью — мы устоим!
Но, однако, было бы странно, если бы развивающееся повсюду в мире противостояние основных его цивилизаций — христиано-европейской, еврейской, исламской, индуистской и синской (преимущественно китайской) — не имело бы уже сегодня некоторых отзвуков и в нашей, внутренне столь нестабильной, стране.
И, действительно, все эти затронутые выше проблемы переживаемого нами, столь трагического времени в той или иной степени имеют место и в русской России: и ныне она уже захлестывается волной незаконной эмиграции, раздирается на Кавказе войнами с сепаратистами, в самой уже столице и в других русских городах гремят взрывы исламских террористов-самоубийц; с возрастающей тревогой наблюдаем мы и за подспудным прорастанием сепаратистских плевел вдоль части Волги и восточнее ее.
И здесь в первых рядах тех, кто без страха и паники должны стоять  и стоят лицом к лицу с врагом (что не всегда, однако, получается, поскольку враг этот предпочитает лицо свое чаще всего скрывать), находятся именно российские христиане — например, многие воины в Чечне — как наиболее искренние и последовательные исповедники религии основной, государство-образующей нации страны.
И нет худа без добра: именно благодаря жесточайшей чеченской войне немалое число совершенно индифферентных ранее в религиозном отношении офицеров и солдат, участвуя в ней, вновь обретали и обретают веру своих предков, ибо трудно оставаться безвером, когда на столкновение с тобой — в явном агрессивном противоборстве — идут предельные исповедники религии, считающей себя (в представителях наиболее радикальных ее кругов) смертельно враждебной христианству, — исламисты-шахиды. А с ними конструктивные разговоры возможны, к сожалению, как показал и чеченский, и частично дагестанский опыт, единственно только с позиции силы…
Итак, воинствующий сепаратизм пришел, по примеру некоторых западноевропейских стран, и в ослабленную пока распадом СССР нынешнюю Россию.
И это вполне закономерно.
Внутренняя национальная политика коммунистов заложила мину не только под самый Союз, но и непосредственно под саму Русскую землю, насадив в ней потенциально опасные своим местным национализмом автономии.
«Национально-кровные» автономии  (то есть, как правило, образующиеся и существующие на основе национально-религиозных и порой еще вполне феодально-родовых традиций), — в принципе, естественно, возможны и встречаются в самых разных государствах со смешанным по составу населением. Но следует констатировать (причем — с весьма оправданной тревогой за нас самих), что почти везде в мире такие автономии всё чаще переходят, особенно начиная со второй половины XX века, к развитию в сторону самого кровавого сепаратизма — «вплоть до отделения». Это — неумолимая, жесткая, а порой становящаяся и зверски жестокой (вспомним хотя бы о трагедии в Беслане), реальность национально-общественной жизни любого полиэтнического государственного образования.
Подобное происходит, в частности, потому, что такая автономия, с постепенным нарождением собственной элиты (точнее — даже на сама автономия, а именно эта развивающаяся элита), всегда начинает исподволь жаждать самодостаточности (при этом парадоксальным образом во многом как раз теряя свою прежнюю национальную, этнически-культурную самобытность). И в любом случае движущие и руководящие силы такого процесса естественно и неизменно оказываются абсолютно равнодушными к гуманистическому романтизму либералов и всегда потенциально (!) враждебны любым формам федерализма.
Вообще, пресловутое «единство народов» на территории России (особенно — в форме подменившего ее СССР) всегда было достаточно эфемерным и весьма искусственным. Просто в те давние времена местные центробежные тенденции не только не имели необходимых экономических и интеллектуальных возможностей, чтобы превратиться в сепаратистские движения, но и жестко пресекались соответствующими превентивными силовыми «органами».
В известной мере первый из этих сдерживающих факторов имеет место и сегодня, и потому мы видим, что любая нынешняя активизация сепаратистских настроений неизменно обеспечивается вмешательством извне — в первую очередь финансовой их подпиткой, находя затем, увы, предателей и в столичной чиновничьей митрополии (опять же только ради предательских преступных прибылей).
Чаемое единство внутрироссийских народов, безусловно имея отдельные яркие проявления на уровне добрых межличностных отношений (то есть вне социально-политической проблематики отношений между отдельными, исторически отнюдь не всегда дружественными этносами), никогда не было духовно обеспеченным и реальным на уровне сосуществования этих целостных этносов между собой непосредственно.
Наши имперские «окраины» или мало  контактировали друг с другом, или —  при «встрече» — порой даже жестко конфликтовали в своих межплеменных распрях.
Все они при этом единились не непосредственно между собой, а вокруг русской России, все «держались» ею, а когда это было выгодно местным феодалам — то и активно за неё. Осуществлялось же всё это на чисто прагматической политико-административной основе и ради опять же соответствующей выгоды: местные князьки платили России дань своей относительной политической  и военной верностью, а она способствовала стабильности их родового существования своею центральною властью и полным — на тот период и возможным, и очень тогда разумным — невмешательством во внутреннюю жизнь всех этих достаточно примитивных наместничеств, эмиратов и княжеств.
Но всё это было возможным лишь в период, по сути, во многом доцивилизованного существования окраин Юга и Востока — как и еще вполне сонного, зачаточного состояния «демократий» российских западных окраин, то есть до создания местных прибалтийских национальных «элит» (в том числе — и за счет получения ими образования в императорских университетах Петербурга, Дерпта-Юрьева, Москвы, Киева и в подобных же военных училищах и академиях).
Развиваясь же с помощью самой России, эти «элиты» начинали, однако, соответственно развивать и возгревать в своих регионах сепаратистские тенденции, тайно лелея до поры до времени свои личные властные амбиции.
Во многом именно поэтому с разрушением большевиками в 1917—1918 гг. мощи России, ее Центра, с утратой ею своей экономической и цивилизационной притягательности для окраин (как равно и благоразумного страха перед нею с их стороны) — все эти окраины мгновенно от России и отделились…
И, что греха таить, воссоединены они были в рамках отнюдь не дававшего им поблажки, как это делала ранее Россия, СССР — причем самым обычным для большевиков методом: штыками, расстрелами активных националистов, подбором коллаборационистов среди местных люмпенов-активистов и назначением своих комиссаров во всех рангах — во всех властных структурах на местах.
Никакого всеобщего искреннего «братства» народов в СССР никогда и не было (хотя добрые братские отношения могли, конечно же, иметь место между отдельными лицами самых разных национальностей).
Напротив: национальная политика соввласти еще более отчуждала население окраин от Центра и вообще от русских, которые зачастую и ассоциировались в сознании местных «титульных» народов именно с московскими крепостниками-коммунистами… Более того, своей недалекой, примитивной и негибкой политикой коммунистическая власть всячески способствовала возникновению сепаратистских тенденций даже и в автономиях внутри самой центральной России (которые до «Советов» не существовали вовсе, были совершенно не нужны и потенциально опасны для целостности страны).
И то, чем это было чревато и к чему привело, показала сама жизнь, предъявив СССР свой страшный счет за бездарную межнациональную политику коммунистических бонз на протяжении всей их власти и в период ее крушения: Россия в одночасье лишилась огромных своих традиционных территорий, а отсюда — и прежних важнейших стратегических преимуществ!
Вообще сам федеральный принцип неизменно чреват и почти неизбежно в итоге — рано или поздно — приводит к опасной нестабильности любые федерации. Будучи же недальновидно допущенным в империях, принцип этот, позволяя сепаратистам постепенно возрастать и развиваться (на политической, культурной и религиозной основе) до степени «пятой колонны» (обязательно подпитываемой из этнически и духовно близкого им зарубежья), способствует временной деструкции или даже окончательному крушению подобных государств.
Именно это показал нам пример октябрьского переворота, и именно это же наблюдали мы и в перевороте 1990—1991 годов, сокрушившем СССР: сепаратизм, долго лелеемый недальновидностью и внутренним предательством главарей КПСС на всех уровнях (и в центре, и особенно «на местах»), и стал, по сути, технической формой разрушения Союза, — разрушения, преимущественно и осуществленного именно местными национальными (прежними «обкомовскими») коммунистическими князьками.
Постоянно хранившие потенциальную антигосударственную опасность, грозные подводные рифы не достаточно разумной и последовательной, недостаточно активно-наступательной национальной политики (начисто лишенной исподволь и постепенно, но постоянно проводимой в жизнь ассимиляционной программы) в значительной мере способствовали крушению обоих имперских — и дореволюционного, и, тем более, послереволюционного — государственных образований.
Увы, для умных и идеологически незашоренных, государственнически проницательных русских интеллектуалов еще революционной поры будущая гибель коммунистического монстра — СССР — в том числе и в силу неверной национальной политики большевиков (а не только по духовным основаниям) была совершенно ясна: они предупреждали об этом, но кто слушал их, если основой этой политики изначально стал прокламируемый самим Лениным геноцид русского народа?
Как известно, именно Ленин, сознательно стремясь понизить государствообразующий статус русских, потребовал, при создании Союза, не только признать «формальное равенство» в нем всех народов, но и перейти к активнейшей политике всевозможных «уступок» со стороны русских (великороссов) в отношении «инородцев». С подобной, присущей Ленину позиции, «интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства нации, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически» .
В результате такой политики именно русский народ и оказался наиболее унижен и обесправлен (как политически, так и экономически), в то время как окраинные республики приобрели своего рода «национальные ренты» во всех практически областях жизни. Более или менее скрытый национализм во внутреннем бытии отдельных республик сохранялся постоянно, будучи, по сути, изначально активизирован ленинско-большевицкой национальной политикой: так, например, еще до начала 1930-х гг. украинский или же татарский национализмы были всячески возгреваемы самими большевиками, собственно и создавшими в республиках СССР местные элиты, до поры до времени послушные Центру — перед лицом ОГПУ-НКВД, но глубоко втайне уже преисполненные сепаратистских чувств и идей.
О будущем развале СССР в итоге такой политики в свое время предупреждал еще проф. Н. Алексеев.
Как пишет по этому поводу с запоздалой грустью А. Ципко: «то, что не было видно нам, гражданам коммунистической России, было не просто предсказано, а с математической точностью описано юристами, историками и философами старой России почти за семьдесят лет до драмы 1991 года, то есть сразу же после объявления о создании Союза Советских Социалистических Республик 30 декабря 1922 года. Они видели, что ленинская идея союза социалистических республик на самом деле создает не здание государства, а времянку, могущую на время укрыть от бурь истории, но ненадолго. Вскоре после создания СССР, в середине двадцатых, профессор права Николай Алексеев (он жил и работал тогда в Париже) написал, что “созданные советской политикой национальные духи” рано или поздно вступят в конфликт и с ”советским интернационализмом” и с ”советской системой, и в результате этой борьбы отдельные входящие в состав России народы разрушат и Россию и интернационализм”. Более того, Алексеев предвидел, что значительная часть этих народов сама по себе ”едва ли будет способна к самостоятельному государственному бытию”, а потому сюда, на земли советской России, ”придет некто третий, не русский и не интернационалист, и превратит эту землю в свою колонию”.
Правда, профессор Николай Алексеев не смог предвидеть, что инициаторами разрушения России станут сами русские и что этим третьим хозяином на бывших землях России станут американцы» .

…Как известно, относительную крепость государствам имперского типа придает только длительная и последовательная политика доброжелательного прогосударственного («государственнического») — политико-экономического, культурного и религиозного — миссионерства. Такая политика и приводит в итоге к максимально возможной постепенной ассимиляции меньшинств (политически и экономически выгодной им) и приведению их к общегражданскому статусу, утверждаемому всем государство-образующим историческим бытием «титульной» нации (как это происходило, например, на протяжении первых полутора столетий существования США).
В отдельных же случаях — при излишне активной отрицательной реакции ассимилируемой стороны — необходимым порой, как показывает история, оказывалось даже и применение самых жестких мер к тем из ее представителей, которые не желали становиться полноценными гражданами той или иной страны, гражданами, равными — как в своих правах, так и в обязанностях, — с представителями всех остальных этнических групп полиэтнического государственного образования.
Однако, скажем прямо, время таких педагогических ассимиляционных процессов в России — давно упущено.
Их осуществление было возможным на самой заре становления местных национальных полуинтеллигентных элит, которые и следовало воспитывать в традициях мононациональной государственности, в первую очередь — в традициях государство-образующей нации . Но, повторим, этот исторический момент не был должным образом использован, и некогда лишь только потенциальная угроза возникновения местных этнических элит (всегда в жажде личной власти настроенных внутренне сепаратистски) и их соответствующей активизации стала со временем постоянной реальностью нашего политического бытия.
И сколько в ожидании дня «Х» уже таится и еще рождается у нас Дудаевых-Басаевых — под обманчивой мирной оболочкой наших сегодняшних автономий, при полном отсутствии сколько-нибудь здравой, творческой и последовательной государственной политики в отношении их? И сколько уже перемещается их в центральные районы России — при постоянной, фактически подрывной, миграционной политике постсоветского коррумпированного чиновничества, хищнически вступающего нередко в прямой сговор с этническими мафиозными кланами инородцев?!



                2. ЕВРАЗИЙСТВО В КОНТЕКСТЕ
               СОВРЕМЕННОГО ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ПРОТИВОСТОЯНИЯ


                Искушение неоевразийства

Так называемая «евразийская», или чуть более современная «новоевразийская» (или «неоевразийская») идея, о которой здесь упоминалось уже не раз, с последовательно православной точки зрения представляется, безусловно, историософски достаточно примитивной, в духовном же отношении — псевдорелигиозной (в пределе своем — практически индифферентной к христианству) и по глубинным своим интенциям даже вполне большевицкой.
В целом идеология евразийства, выдаваемая его сторонниками за прогрессистски благую для будущего развития нашей страны, на самом деле весьма недалека — по своим подчеркнуто «географически-этнологическим», почти «биологическим» корням — от идеологии еще догитлеровского западноевропейского фашизма (на самой ранней стадии его развития — 1910–1920-х гг.).
Вообще — это товар уже не первой свежести.
Конкретно же в геополитическом отношении сегодняшнее евразийство — в силу некоторых характерных для него полуязыческих «духовных» акцентов — оказывается достаточно подрывным в деле строительства «новой старой» России, и это — несмотря на все неоевразийские антиглобалистские лозунги и все проклятия «атлантизму» США.
На внутрироссийском уровне эта идея предполагает и обещает нам в будущем  якобы равноправный, неразрывный, экономически взаимовыгодный, чуть ли не любовный союз всех губерний — с одной стороны, и всех национальных автономий Европейской и Азиатской частей страны — с другой. На уровне же внешнем, межгосударственном, евразийство прокламирует союз независимых азиатских стран с Россией — как одновременно являющейся частью и Европы, и Азии.
Но совершенно однозначно, что такая «географическая» идеология безусловно грозит нам в перспективе еще большей внутренней национальной неустойчивостью России, будучи совершенно неорганичной для русской государственности и, к тому же, явно не «по-русски» преимущественно и выдвигаемой.
При этом, помимо всего, евразийский проект предполагает в итоге явную дерусификацию русского народа, оказывающегося в таком случае участником всеобщего процесса становления некоего нового полуславянского, полуазиатского сверхэтноса — без глубинных национальных традиций, без общенациональной веры, без чувства реальной родины.
В свое время в России уже состоялся вполне духовно оправданный и весьма творческий процесс слияния русского суперэтноса с местными народами, что собственно и привело к сложению русской нации.
Однако и сам этот процесс, и его результаты в основных, коренных своих нациообразующих параметрах давно устоялись и являются достоянием вполне уже итогового прошлого, хотя качественный рост нашей нации (всё еще остающейся довольно молодой), а отсюда и рост ее биологической и духовной глобальности на исконных российских территориях, — вполне возможен в дальнейшем. В какой-то мере, процессы подобного рода, пожалуй, исподволь продолжаются даже и сегодня, нося, впрочем, лишь сугубо корректирующий характер.
Новое же жертвенное служение русских — для сложения на их основе еще какой-то очередной новейшей евразийской нации — невозможно: для этого у нас нет ни реальных избыточных сил, ни усматриваемого здесь какого-либо духовного смысла и целеполагания, ни сколько-нибудь реально чувствуемого желания.
Но, главное, это невозможно по двум основным причинам.
Первая из них — то, что это вовсе не нужно нам как нации, образовавшейся по воле Божией ради выполнения доверенного нам Творцом единственного «проекта»: стать и быть православным христианским народом, творческим хранителем православной веры вплоть до Второго Его Пришествия, — а не всего лишь экономическим партнером «Западной» Европы или «Восточной» Азии.
И лишь верно исполняя это «задание» Божие, данное России, всей русской нации, мы получим Его помощь на всех наших исторических путях и сможем сохраниться — причем именно как «народ Божий», выполняя при этом и все соответствующие подобной нации положительные органически-природные функции (государство-укрепляющие, политические, экономические, духовно-просветительские, равно как и все необходимые прочие).
Вторая причина невозможности сложения евразийской нации на основе русского народа — это то, что подобное самоотречение русских вовсе не нужно другим. Евразийство России для этих «других» (местных олигархов СНГ) — всего лишь «проект», в той или иной степени выгодный им экономически или политически, но не более того.
В отличие от эпохи Средневековья, многие сегодняшние сообщества Азии на новейшем этапе их развития вступили уже во вполне цивилизационно осмысленную и политически последовательную фазу утверждения своей собственной религиозно-национальной идентичности.
В этой фазе их системы вер (прежде всего — ислама и буддизма) стали в значительной мере политическими идеологемами и идейной основой их глубинного противостояния христианской (или, если угодно, «постхристианской» — в приложении к секулярному Западу) цивилизационной парадигме. Парадигма же христианского мирочувствия всё еще наиболее полно представлена в лице России и в духовном опыте русской нации.
И даже если Европа (и «Запад» вообще) будет уверять Азию (и «Восток» вообще) в нынешнем своем либертарианском, «политкорректном» отходе от прежних христианских корней и в теперешнем своем всего лишь «постхристианстве», Азия и «Восток» Европе (да и России) не поверят и всё равно превратят нас — в нынешнем, чрезвычайно ослабленном нашем состоянии — от края и до края (если, конечно, мы это им позволим)! — в недавние парижские окраины.
Причем результат всего этого будет гораздо более страшным и, главное, окончательно убийственным…
В общем контексте разрастающегося ныне общемирового цивилизационного противостояния какая-либо речь о дальнейшем спокойном и мирном органическом процессе создания Россией новой евразийской псевдороссийской нации на просторах Евразии есть или духовно-политическая прекраснодушная наивность, помноженная на духовное бескультурье и отсутствие подлинного церковного самосознания, или полное безумие, или же сознательная и притом хорошо финансируемая определенными силами пиар-акция!
Конечно же, можно и нужно надеяться в будущем на восстановление основной части прежней Российской государственности — при воссоединении с Россией не только традиционно славянских земель, но, вероятно, даже и части земель среднеазиатских (когда  все их народы основательно хлебнут без нее лиха и на опыте убедятся в бесперспективности сепаратистских устремлений сегодняшних своих князьков-политиканов). Тем более можно и нужно проводить в связи с такой братской русской надеждой и соответствующую российскую политику.
Но быть абсолютно уверенным в столь удачном результате этой политики никак нельзя, а значит, необходимо, как никогда прежде, крепить нынешние силы русской нации перед, возможно, невиданными еще ею ранее историческими испытаниями — причем пока, к сожалению, в полном национальном одиночестве!
Да, пожалуй, всё еще остаются вполне  возможными: и позитивный для нас поворот событий, и осознанно-добровольное возрождение России (с участием давних наших соседей) как государства нового многонародного имперского типа.
Но не менее возможен и исход чисто отрицательного свойства. И если та же Украина в конце концов захочет соединиться не с нами, а с Польшей, Молдавия —с Румынией, Казахстан — также не с нами, а, например, с Китаем и т. д. и т. п. (что сегодня может присниться нам только в страшном сне и показаться цивилизационно неосуществимой дикостью и вопиющей политической химерой!), то нам, русским, придется, хотим мы этого или не хотим, остаться один на один с вызовом всего окружающего нас и (в таком химерическом случае) преимущественно активно противостоящего нам мира.
Именно к этому, самому худшему варианту нам и нужно готовиться сегодня. А там — посмотрим…
И насколько мы уже сейчас будем последовательны и едины в такой подготовке (и в духовной ее составляющей, и во всей внутренней, как и во всей внешней нашей русской политике), настолько подобный трагический вариант дальнейшего развития российской истории окажется наименее вероятным!
Современная неоевразийская доктрина заявила о себе в непосредственной связи с объективным ходом российской истории — с развалом СССР, образованием независимых азиатских республик и трагическим разделением русского народа — причем на территориях его же собственной давней исторической государственности.
С политической точки зрения совершенно верную критическую оценку евразийского проекта нового объединения обломков СССР дает Н. Нарочницкая, пишущая по этому поводу так: «За истекшие 10 лет не было выдвинуто ни одной реально осуществимой и при этом разрешающей проблему русского народа доктрины. Что касается идеи восстановления СССР, то вряд ли ее адепты сами верят в успех. К тому же “обновленный союз” обладал бы всеми теми же пороками национально-территориального деления многонационального государства, который и привел к драме. Однако и реанимированная… идея “евро-азийского союза”, выдвинутая однажды в новой форме казахским президентом Н. Назарбаевым, также лишь означала признание и косвенное закрепление двух незаконных разделов [подразумеваются разделы страны и нации, состоявшиеся: первый — в 1917 году, второй — в результате известных ельцинских Беловежских соглашений. — Г. М.]» . Заложенное в этом проекте, — продолжает Н. Нарочницкая, — «…Разрушение исторической России и превращение православного русского народа с его национальным самосознанием в “народонаселение евразийского пространства” или в некий “славяно-евразийский суперэтнос” лишь возвратили бы эру противоборства Европы и Азии, уже приступивших к переделу русского наследства между собой… конечные неизбежные результаты подобного передела — устранение России как важнейшего культурно-исторического и геополитического субъекта на евразийском пространстве…»
Не в романтических устремлениях, а в реальности нынешнего всеобщего геополитического противостояния, евразийский проект (казалось бы, на поверхностный взгляд, имеющий целью восстановление «империи») есть, по существу, проект погребения России под обломками прежнего СССР!
По сути же этот «проект» уже изначально нес на себе (как, впрочем, несет и сейчас) досточно явный отблеск всё того же «черного» — и в закономерном своем итоге вполне антирусского и антиправославного— «огня» большевизма (какие бы при этом «патриотические» лозунги и эвфемизмы не исходили из круга евразийцев, пытающихся ныне время от времени «историко-философствовать» на темы опасного для всего мира «глобализма»). Но для подлинной, Христианской России и их идеи не менее ведь опасны…
Напротив, нашей русской доктриной может быть только концепция постепенного восстановления общенародной, религиозно осмысленной, имперской Российской государственности — с возрождаемой в нас верностью собственным уникальным традициям.
Среди них же первостепенными должны вновь стать: религиозно-духовно и этно-культурно осмысленное содержание жизни, единство веры, общественно и государственно ориентированная гражданская и воинская этика, любовь к труду и творчеству, русское национальное единство, стремление к геополитической устойчивости, совестливая, но твердая и решительная международная политика.
Причем в основе всего этого обязаны лежать отнюдь не безродные фантазии евразийцев, а четкая и ясная идеи правопреемства сегодняшней (тем более — будущей!) России от Российской Империи до 1917 года.
Нам вовсе не нужны «союзы», фактически полностью стирающие нашу нацию  уничтожающие наш православный «русский взгляд» на мир (кстати, именно евразийцы всегда отказывали русскому народу в статусе сформировавшейся единой нации). Нам не нужны такого рода «союзы» и потому, что мы прекрасно можем жить и развиваться (отнюдь не впадая при этом в болезненную самоизоляцию) в границах своей собственной истории и духовной традиции, с активным использованием только своих собственных человеческих и природных ресурсов — без какой бы то ни было оглядки: ни на Европу, ни на Азию!
У нас есть практически абсолютно все необходимые природные ресурсы, наша реанимированная экономика сможет вполне обходиться без каких-либо внешних поставок, у нас есть свои собственные научные кадры и потенциальная возможность любых научных исследований самого высокого уровня, у нас есть огромная территория и достаточно хорошие условия для ведения самых различных форм хозяйствования, наконец, у нас есть в достаточной мере  духовно твердый народ, не избалованный и не изнеженный эгоистичным западным «демократизмом», неоднократно переносивший тяжелейшие лишения и весьма скромный в своих запросах, — народ, не развращенный западным изобилием и сопутствующим меркантилизмом, народ, который никогда не видел смысла жизни в одном только потребительстве и которого в целом вполне устраивает пусть и скромный, но достаточно приличный достаток.
Другой подобной страны — с такой же возможностью полной самообеспеченности — в мире нигде больше нет!
И тем не менее составители неоевразийского проекта, которые не хуже нас с вами знают о всех этих потенциальных способностях автономного плавания России, будируют ныне общественное мнение якобы суперпрогрессивностью своего проекта, являющегося на самом деле еще одним камнем преткновения на историческом пути России..
Впрочем некоторое оживление этой идеи является одновременно и еще дополнительным сигналом общего неблагополучия нашей государственной жизни в том смысле, что лишний раз указывает на вопиющую необходимость скорейшего глобального (социально-экономического, правового и властно-утверждающего) укрепления сам;й российской государственности среди не только населения европейской части страны, но и части азиатской (особенно среди тамошних местных коренных национальных образований).
Но евразийство такому укреплению никак не поможет!
Ибо изначальный основной изъян евразийства как раз и заключается в том, что оно не есть творческая идеология государственности именно Русской. Это есть проект государственности некоей, как говорится, «Азиопы», объединенной внедуховно, внерелигиозно и вненационально (то есть в некотором роде только географически и этно-«биологически»), поскольку евразийская идеология отнюдь не собирается проводить себя в жизнь (и политически, и социально-экономически) в качестве непосредственно идеологии русской и по-русски!
Согласно этой доктрине, должной определять и внутреннюю, и всю внешнюю российскую политику, современные энтузиасты евразийства, возникшего еще в 1920-х годах в среде послереволюционных эмигрантов (наиболее «советизированной» их части) в Западной Европе, выдвигают сегодня, по сути, вполне подрывной для Православной России тезис о необходимости глобального смешения ее со всей прилагающей к ней Азией.
Иначе говоря, по евразийскому «проекту», население преимущественно европейской части Русского государства должно поддержать идею признания подчеркнутой специфической паритетности и чуть ли не особых «союзнических» отношений с «азиатскими» внутрироссийскими автономиями. Тем самым, русский народ, в значительной степени обуживая свои собственные общенациональные интересы должен максимально совместить их с «частными» (в евразийской же аранжировке, по сути, сепаратистскими) интересами всех прочих малых этносов на территории России (преимущественно и проживающих в азиатской части Русской земли).
Но такая евразийская паритетная позиция России, естественно, начнет приводить ее лишь к утрате собственного государственного суверенитета, а ее система внутригосударственных отношений с собственными автономиями фактически начнет превращаться в систему отношений уже чуть ли не межгосударственных! В дальнейшем же в евразийский союз предполагается включить и соседние азиатские независимые ныне государства.
При этом, надо полагать, сам процесс последующего постепенного взаиморастворения всех субъектов евразийского союза (на основе отнюдь не духовного, а лишь экономического и военно-политического единения) должен будет контролироваться объединенными военными силами — некими новыми монголо-большевицкими ордами…
Тем самым, согласно евразийской концепции, русский народ уже в начале осуществления их «проекта» вновь оказывается (вполне по-большевицки же) отодвинутым в тень наших соседей — малых «коренных народов».
За что и почему?
Ведь издавна, столетиями народы эти жили — без какой-либо программной государственной дискриминации, вне всяких резерваций, — под крылом сам;й российской государственности, сохраняя все свои традиционные этнокультурные и религиозные ценности, на которые русские никогда и не посягали .
Однако в контексте евразийской идеологии Россия вовсе и не есть преимущественно русское, преимущественно моноконфессиональное, православное государство, а всего лишь федеративный (или даже «союзнический») конгломерат европейско-азиатских народов!
Но как можно не признавать нас в духовно-традиционном отношении сообществом, издавна, веками государственно оформленным именно в качестве сообщества православного, если статистика показывает, что, по крайней мере, считают себя православными (то есть ассоциируют себя именно с православной религиозно-культурной традицией) у нас порядка 80 % российских граждан?
Недвусмысленное признание Церковью России как православной страны (с православной нацией)  нашло отражение и в официальном документе Русской Православной Церкви —  в ее так называемых «Основах социальной концепции», где прямо записано: «Когда нация, гражданская или этническая, является полностью или по преимуществу моноконфессиональным православным сообществом, она в некотором смысле может восприниматься как единая община веры — православный народ» .
Святейший Патриарх Кирилл (тогда еще митрополит Смоленский), коснувшись на одной из пресс-конференций вопроса о «православности России», выразил церковную позицию по нему весьма определенно, заявив, что нужно «…раз и навсегда, положить конец всем этим спекуляциям о многоконфессиональности. Если у нас 4—5 % мусульман (вот какая статистика), так это же не многоконфессиональность, — это меньшинство . Если у нас меньше 1 % людей неправославных христиан — это меньшинство; другой разговор, что меньшинство нельзя дискриминировать. Меньшинство должно так же хорошо себя чувствовать, как и большинство… но на основании самого факта присутствия меньшинства в нашем обществе, невозможно дискриминировать большинство» .
В евразийской же концепции все «малые народы» России (и буддисты, и представители авраамических религий) и цивилизационно, и в государственном отношении вообще отрываются от собственно «российского начала», образуя более близкие отношения между собой и соседними народами (и даже государствами Азии — например, Казахстаном), хотя, так и быть, признавая некую союзническую вассальность по отношению к России — но не более того!
Однако при этом местные «коренные народы» определяются евразийцами — наравне с русским — в качестве также самых непосредственных государство-образующих элементов Русского государства, а потому, по евразийским понятиям, и имеют право претендовать именно на союзнические (желательно, конечно же, «дружественные», «добрососедские») отношения между собой и русскими, включая в систему этих отношений также и тяготеющие к «коренным» нерусским народам России те народы и государства, что расположены в Азии по соседству.
Несомненно, что такой принцип устроения российской государственности нереален и особо опасен для нее, так как он не усиливает центростремительных тенденций, а напротив, укрепляет тенденции центробежные, ибо предполагает еще большее развитие автономизма — и в политическом мышлении, и в экономическом усилении местных этнических олигархий.
При такой политической идеологии завтра мы получим потенциальных Назарбаевых и Туркмен-баши во всех наших, так сказать, «азиатских» автономиях и сплошные Нью-Васюки в духе илюмжиновской Калмыкии (этой «страны в стране»), а послезавтра  в них уже везде будет «Чечня» (а там, глядишь, именно в эту же сторону потихоньку продолжат свой дрейф уже и иные — и прикавказские, и приволжские, и заволжские, и вообще любые автономии).
Вместо того, чтобы укреплять русское начало в России, нынешняя власть нередко предпочитает в своих и внутренних, и внешних политических «играх» частично использовать губительные сценарии евразийцев и их покровителей — настроенных вполне «вненационально» и «внерелигиозно», а потому и «внерусски», несмотря на всю их якобы прорусскую и проимперскую фразеологию!
Соответствующие факты нашей нынешней политической жизни свидетельствуют лишь о продолжающейся недальновидности сегодняшней российской власти, фактически по большому счету отнюдь всё еще не решающей, а лишь «замазывающей» существующие реальные проблемы между  Грузией и Россией, Молдавией и Россией, Украиной и Россией...
Власть явно не может вырваться из политической «текучки дня» на стратегический российский простор. При этом наверняка здесь замешаны и чьи-то закулисные экономические интересы — как это изначально явно присутствовало, например, в бесконечном, вялотекущем и поныне, чеченском кризисе.
В свете всего сказанного следует особо подчеркнуть, что любая идея типа неоевразийства, если она хоть как-то начнет претворяться в русскую жизнь, окажется совершенно бесперспективной, политически неоправданно соблазняющей — особенно местные национальные, до сих пор феодального склада, элиты — и даже может стать еще одной миной замедленного действия, подложенной под общегосударственный суверенитет и территориальную целостность России в целом!
Ведь, в отличие от некоторых романтически настроенных русских авторов всевозможных панегириков на эту тему, местные сепаратисты мыслят гораздо более низкими, предельно земными (и гораздо более прагматичными) государственническими категориями. Вот только если Россия, став крепкой и богатой, — окажет им свое покровительство и благоволение, то они, возможно, в значительной мере и поумерят свой националистический пыл.
Однако, если рассматривать современную всемирную вспышку сепаратизма и, в частности, исламистские (чаще всего террористические) его формы в России, — как антидуховный пример повсеместно наступающего вселенского катастрофизма, то ближе к финалу противостояния цивилизаций религиозно-националистический экстремизм ислама на Русской земле, разумеется,  отнюдь не уменьшится, а возрастет еще больше. И именно поэтому русские — как непосредственно державо-образующая нация, опирающаяся на свои собственные религиозные и культурные традиции, — должны быть сегодня, как никогда, начеку!


              Неоевразийство как постбольшевицкая разновидность
                псевдорусской идеологии

Роль русского народа в сохранении самой России ныне становится особенно ответственной. Иначе мы можем потерять свою страну, не сумев должным образом ответить на вызовы, в частности, и современного внутрироссийского сепаратизма.
Как совершенно справедливо пишет по этому поводу политолог М. Смолин: «Действительно, Россия страна, в которой существует много религий, но это не значит, что Россия может разменивать свои православные традиции на униональные, секулярные религиозные проекты. В России действительно живет более ста народов, народностей и племен, но это не значит, что Россия должна реализовывать интернациональные идеалы в своей национальной политике. Российское государство действительно является общим домом для многих народов, не только для русских, но Россия не должна устраиваться и развиваться не по-русски. В противном случае такая Россия неизбежно мутирует и переродится в анти-Россию, мачеху для русского народа, и неизбежно рассыплется в исторический прах. Русские не только создали нашу Родину как историческое сообщество, но и принесли на алтарь своего Отечества столько жертв во имя его свободы и самостоятельности, что вопрос об их особом уважаемом положении не должен ставиться под сомнение. Напротив, необходимо воспитывать уважение к такой роли русского народа в нашем Отечестве у граждан других национальностей. Россия принадлежит русским по праву рождения, по праву особой исторической ответственности, которая рождает и определенные права на свое творение. Русские никогда не дарили эти свои особые права первородства никому другому. Хотя бы потому, что Россия до сих пор существует…»
С достаточным основанием можно предположить, что предлагаемая ныне к реализации на нашем политическом рынке давняя евразийская идеология пытается служить сегодня — в силу ее явной нереалистичности — лишь своеобразной ширмой для тех же сепаратистских тенденций (пока — преимущественно экономического характера), будучи в известной мере искусственно реанимируемой на общероссийском уровне азиатской «местной элитой» как внутри России, так и в юго-восточных странах ареала так называемого СНГ.
Нынешняя попытка неоевразийцев вновь привлечь внимание общества к затхлым идеям былого эмигрантского евразийства есть, по-видимому, не только выражение внутренних амбиций представителей одного из видов внутрироссийских реликтовых национал-большевицких «патриотических» организаций, но, что вполне вероятно, является также и заказным (со стороны внешних по отношению к подлинной России сил) очередным вариантом так называемого «Большого проекта» евразийцев.
В этом случае данный «проект», естественно, даже помимо воли его авторов и популяризаторов, вовсе не призван способствовать укреплению единства внутри России или воссоединению с нею отрезанных сепаратизмом азиатских народов, а совсем напротив — «проект» этот направлен на содействие попыткам наивозможного повышения рейтинга элит наших сегодняшних автономий и наших бывших союзных азиатских республик в процессе политико-экономического партнерства (а чаще — обычного торга) местных олигархов с «нашими» — еще недавними их полноправными суверенами.
Не евразийская, а имперская, в основе своей первоопределяюще русская идеология нужна нам сегодня. Только на ее основе можно сохранить нам свою национально-государственную идентичность равно и на просторах Европы, и на просторах Азии. Только использование «Большой» государственной «Русской идеи» при решении всех политических вопросов на территории исторической России может и привести нас к ее решительному и полному восстановлению.
Как совершенно справедливо утверждает уже цитировавшийся выше М. Смолин: «В геополитическом плане, если Россия хочет продолжить свое государственное бытие и стать мощным и самобытным лидером православного мира, она должна подтвердить свои возможности и права на господство в Северной и Восточной Евразии. Россия как государственная общность родилась на евразийской равнине и в своем историческом развитии-экспансии овладела всей территорией этой равнины, достигнув таким образом своих естественных границ — границ, указанных самой природой. На евразийской равнине, как показывает история, может быть либо один геополитический хозяин, либо всеобщий хаос политических притязаний. Геополитическая миссия России в Евразии… состоит в обуздании этого хаоса, подчинении себе всей евразийской равнины и обеспечении безопасности этой территории от своих соседей, населяющих окрестные горы и пустыни.
Подобное имперское будущее России как Срединного мира евразийского континента способна обеспечить только большая идеология» .
Ведь, заметим, идеология евразийства в качестве действенного возможного идеологического инструмента «возрожденческого» характера уже тем более не имеет сегодня под собой никакой реально-практической почвы — когда на всем пространстве СНГ существуют отнюдь не пассионарного характера, вполне частные, удельно-княжеские «режимчики» с общим принципом бытия, характеризуемым словами известной басни: «однажды лебедь, рак да щука», и когда единственно способный вновь объединить все свои прежние имперские окраины русский народ еще к этому явно не готов…
Европейская часть России пока спит тяжелым сном с большевицкого похмелья, а нашим (и нынешним, и «бывшим») азиатам на их политических горизонтах мерещатся новые тюркские империи и халифаты — от Лондона до Владивостока. Такова наша «евразийская» картина бытия…
Вообще же евразийская проблематика может нами ныне рассматриваться только в единственном — причем, в самом прагматическом — аспекте, который как-то в одном из своих интервью простыми и ясными словами озвучил достаточно трезвый политолог А. Пушков: «…наша национальная идея: обновленная Россия как самостоятельный центр силы. И если это удастся, то она станет и центром притяжения для многих стран. Несмотря на могучее присутствие Соединенных Штатов, локомотивом развития экономики и культуры для многих государств СНГ всё ещё остаётся Россия.
И не надо принижать нашу силу. Мы — могучая страна. Мы находимся в центре Евразии — континента, где решаются все мировые проблемы. Россия — ключевое государство в современном мире, и это хорошо понимают на Западе. Мы не должны отказываться от этой роли. Эта и есть та национальная идея, которая, на самом деле, уже вызревает. Россия не должна противостоять Западу или Востоку, но должна быть способной именно с собственной системой ценностей существовать в этом мире и играть в нем одну из ведущих ролей» .
Абсолютно самостоятельная христианская Россия как центральная ведущая ось мировой политики Европы и Азии — вот тот единственный реальный смысл, который мы можем стараться ныне (тем более — в будущем) вкладывать в понятие евразийской доктрины, всячески стремясь воплотить именно такое ее понимание в нашей государственной жизни.

Помимо неприемлемой для подлинной российской государственности политической составляющей «евразийского проекта», в нем еще изначально была заложена и столь же чуждая русской национальной традиции, явно духовно-соблазнительная (и существующая весьма прикровенно) полная религиозная индифферентность.
Как известно, евразийство возникло в русской послереволюционной эмигрантской среде (будучи рассматриваемым поначалу иногда и в религиозном аспекте) как реакция на крушение Российской империи и как попытка осмыслить это крушение — частью с либеральных, частью с национал-большевицких и преимущественно всё же неправославных или даже вообще нецерковных позиций.
Явление большевизма казалось тогда некоторым, изначально духовно некрепким или же надломленным революционными событиями, испуганным русским интеллигентам проявлением безудержной творческой стихии России, расплескавшейся по просторам Европы и Азии, — стихии, которую следует лишь со временем переплавить в более положительные формы и снабдить новой общегосударственной идеей строительства великой, «евразийской» по духу России.
Всё это было, конечно же, лишь интеллигентскими эмигрантскими фантазиями психологически-компенсационного характера, став, к тому же, в дальнейшем еще и идеологической приманкой ГПУ.
Как пишет по этому поводу протоиерей Георгий Митрофанов, приверженцы этой искусительной «большевизанской» доктрины, объединившись тогда в эмиграции вокруг газеты «Евразия» (фактически занимавшейся просоветской пропагандой), оказались вполне послушным орудием агентуры ГПУ за рубежом, «продемонстрировав тем самым зловещую сущность евразийства, которое мировоззренчески дезориентировало и нравственно развращало даже искренних русских патриотов, примыкавших к этому идеологическому течению» .
Евразийцы той послеоктябрьской эпохи, не чувствуя непосредственно духовной подосновы всего внутри-российского революционного противостояния («где дьявол с Богом в сердце борются»), соглашались — на платформе чисто этно-державнических, фактически безрелигиозных, но, как им притом казалось, сугубо патриотических представлений, — с новым, коммунистическим строем.
При этом Православие они хотя и признавали (так сказать, «сквозь зубы»), однако, как существующее лишь на «бытовом» уровне и только преимущественно среди русского этноса. Однако что же это за страна, тем более Россия, — без Бога?
По тогдашним евразийским понятиям, большевизм волей-неволей со временем будет вынужден вновь восстановить мощное российское государство (кровь русских людей они при этом «списывали» на некий «объективный» исторический процесс и вовсе не понимали, что Господь попросту не даст подлинным образом и надолго возродить нашу страну на такой сатанинской основе). Возрождение по-евразийски ими вполне искренне приветствовалось; более того — они даже призывали (как им представлялось, из высшей, бескорыстной «патриотической» идейности) к непосредственному сотрудничеству с коммунистами (за что им особенно были благодарны ГПУ и большевицкая разведка в Зарубежье; недаром чекисты и оплачивали евразийские зарубежные периодические издания).
Сам же, по понятиям евразийцев, естественный, почти что «природный» процесс обоих переворотов 1917 года безусловно признавался ими в итогах своих положительным, хотя и прошедшим в несколько нецивилизованной и слишком уж кровавой  форме; в будущем же большевиков, мол, можно перевоспитать или они даже сами преобразуются в «хороших» под влиянием своего якобы вполне русского национал-большевицкого стихийного патриотизма и вновь построят пусть и коммунистическую, но могучую, распростершуюся на всю Европу и Азию, «красную» Империю!
Это был своего рода почти «биологический патриотизм»: и пусть Россия — пока кровавый большевицкий Молох, но со временем ведь это пройдет… А жертвы? — что ж жертвы… так всегда бывает в истории… Лишь бы Россия осталась державнически «великой»! А хоть бы и без Христа…  Насчет Бога — там видно будет!
Кроме того, в идеях евразийцев безусловно превалировало понятие об абсолютной самоценности государства как такового, причем неважно — праведного или неправедного.
Как подчеркивал уже после отхода от искушения евразийством один из начальных его активистов — протоиерей Георгий Флоровский: «В евразийском “государственном максимализме” заложен острый и кощунственный соблазн. В евразийском толковании всё время остается неясным, что есть культура (или “культур-субъект”), — становящаяся церковь или становящееся государство… Не приходится ли, по силе евразийской последовательности, признать, (что) именно в государстве и только в нем и народы, и составляющие их низшие “соборные личности” приобщаются и соединяются Христу? Такое допущение зловещим, но действительным призраком встает над евразийством, как тень Великого Зверя… В последнем счете, для евразийцев Церковь в государстве, не государство в Церкви…»
Печально, но приблизительно на той же позиции, так сказать, «всеядного» патриотизма первых евразийцев, родоначальников этой достаточно искусственной, но уже тогда явственно прокоммунистической идеологии, еще совсем недавно находились даже такие талантливые и искренние деятели нашей культуры, как, например, В. Кожинов и ему подобные (увы, и ныне среди нас существует немало последователей такой же идеологии принятия ими почти любой «России» — лишь бы относительно крепкой и стабильной: «Мы за ценой не постоим!»). Единственное, что изменилось в подобного рода патриотизме, так это то, что он несколько видоизменил свою окраску, став постепенно из ярко красного блекло розовым.
Разумеется, красный цвет в патриотической идеологии и в то время (начиная уже с рубежа 60-х — 70-х годов прошлого века) весьма померк, но известная «розоватость» ей всегда сопутствовала: сам же этот «полусоветский цвет» тогдашнего патриотизма такими патриотами воспринимался как некоторая дань «объективному» ходу российского исторического процесса. Но даже и подобный полурусский, полусоветский патриотизм воспринимался коммунистической властью как потенциальная угроза: функционеры КПСС совершенно правильно чувствовали и понимали, что в надклассовой национальной «русской идее» тех, кто в первую очередь осознают себя русскими (а не советскими) людьми и таится окончательная гибель всей их собственной партийной — космополитичной и антинациональной — идеологии.
Именно поэтому даже и тогда, в период явно уже начавшегося гниения коммуно-советизма, его, например, верный охранник, глава КГБ Андропов (ставший в самом конце жизни ненадолго даже «начальником СССР»), пытаясь продлить агонию совершенно уже становящегося бесперспективным советского строя, пытался активно преследовать начальные ростки только еще оформлявшейся тогда на советской почве «русской идеологии». При этом и он, будучи в общем неглупым человеком, абсолютно не понимал — в силу косности своего коммуно-советского сознания (так сказать, на генетически примитивном большевицком уровне «по определению»), что, только оперевшись на именно эту идеологию, как раз и можно попытаться перейти от застойной гнили СССР ко вновь твердой державности России! Однако показательно, что и сейчас отдельные лжепатриоты, особенно связанные с тогдашними «органами», пытаются порой представить его (дезинформируя и нынешних, более молодых сотрудников ФСБ) этаким тайным прогрессистом-русофилом.
В этом смысле прекрасным примером истинного отношения коммунистической власти к русскому народу и к его культурной традиции может служить особая записка, поданная Андроповым в ЦК КПСС в 1981 году.
В приводимом ниже документе предельно ясно выступает звериный оскал русофобского большевизма, всё еще сохранявшийся в СССР даже и в самые последние годы перед «перестройкой».
Вот текст этого «послания»:
«В последнее время в Москве и ряде других городов страны появилась новая тенденция в настроениях некоторой части научной и творческой интеллигенции, именующей себя “русистами”. Под лозунгом защиты русских национальных традиций они, по существу, занимаются активной антисоветской деятельностью. Указанная деятельность имеет место в иной, более важной среде, нежели потерпевшие разгром и дискредитировавшие себя в глазах общественного мнения так называемые “правозащитники”. Изучение обстановки среди “русистов” показывает, что круг их сторонников расширяется и, несмотря на неоднородность, обретает организационную форму. В связи с изложенным представляется необходимым пресечь указанные враждебные проявления…»
Трудись Андропов на ниве родных «органов» в 1937-ом или 1946-ом (вспомним травлю в это время Зощенко, Ахматовой и др.), вот уж поизголялся бы он над «русскими заговорщиками» — этот КГБ-шный «патриот-прогрессист»!

Касаясь подобных фактов преследования коммунистами русского национал-патриотизма, стоит, пожалуй, обратить внимание на издавна бросавшуюся в глаза особенность такого — казавшегося некоторым тогда абсолютным — противостояния обеих сторон.
Если пристальнее присмотреться к характеру мировидения их представителей, то становится вполне ясным, что и преследовавшие тогдашних, вполне еще просоветских, патриотов-«русистов», и сами эти патриоты — как на уровне основополагающей, фундаментальнейшей системы своих ценностей, так и по самому характеру их общественной психологии — во многом являлись на самом деле почти что родными братьями, лишь находившимися в несколько натянутых политических отношениях.
Ведь духовная ущербность страны, десятилетиями остававшейся из-за присущего ей коммунистически-тоталитарного идеологизма — при всей ее кажущейся незыблемой державности — внутренне безбожно гнилой, невоцерковленной и даже государственно-антицерковной, по большому счету вовсе не интересовала, как не интересует и сейчас, патриотов советского (национал-большевиков) или полусоветского типа (евразийцев и «розовых» либералов). Все они в этом недалеко ушли от большевиков.
Ущербность эта даже и в кругу наиболее традиционно-процерковно настроенных подобных патриотов никогда живо ими не воспринималась, поскольку годы длительного советского воспитания отравляюще сказались даже и на их сознании. Для такого рода «русофилов» церковность, Православие есть всего лишь один из элементов внешней самоидентификации нации (и не более того), какой-либо особо самодовлеющей, духовно-запредельной и жизненно-определяющей ценностью не обладающий. Иными словами, даже и христианство для большей части из них — это преимущественно лишь только черта русскости. Оно для них — прежде всего, именно русское и достаточно приземленное христианство, а отнюдь не христианство вселенское, с его подлинно надмирным метафизическим полетом духа. Отсюда в их «русском традиционализме» и само это христианство оказывалось (а для некоторых и поныне оказывается) религиозным явлением вполне «от мира сего».
Говорить же здесь о степени отравленности еще более глубинных слоев подсознания части подобных якобы русских патриотов постоянным безбожным влиянием советского бытия — смысла, пожалуй, уже и не имеет… Но недаром некоторых из такого типа лжепатриотов мы можем встретить даже и сегодня — в качестве «постсоветских», духовно иудствующих по отношению к подлинным святыням тысячелетней Руси-России, неоязычествующих «русичей», всех этих «исповедников» Велесов и Перунов, богомерзкие идолы которых топил в Днепре еще Святой Равноапостольный Князь Владимир, одним из первых крестившийся на Руси, а потому и ставший тогда уже подлинно русским человеком
…Сегодня, заметим, многие застарелые «совпатриоты» объединяются, как читатель уже мог убедиться из предыдущего изложения, в частности, вокруг довольно беспринципной в духовном смысле «Литературной газеты».
Еще более лево-радикальное их крыло (на поверхностный взгляд кажущееся чуть ли не «прокоммунистическим», хотя это для них — скорее элемент романтического самообмана) в значительной степени группируется вокруг газеты «Завтра», общую, пусть и «державническую», но откровенно просоветскую направленность которой никак не может поддерживать последовательно русский человек — православный христианин: ибо нельзя одновременно исповедовать две веры — в богоборческую коммунистическую «империю» Ленина-Сталина и в Царство Небесное, как нельзя и служить сразу «двум господам» – сатане и Богу!
О таких же печатных реликтах духовно ущербного советского сознания, как газеты «Правда» и «Советская Россия», умолчим здесь и вовсе…

Для того, чтобы будущая Россия стала действительно крепким государством, единым и «по духу» — по общей для большинства ее граждан религиозно-культурной традиции, по общим религиозным и национально-государственным святыням, единым и «по телу» — в частности, по единой для всех политико-экономической парадигме и правовому общероссийскому гражданскому полю, — нам необходимо полностью освободиться от всех мертвящих пережитков равно как коммуно-советского, так и «демократического»  сознания, отойти не только от мертвящего атеизма, но и вообще от всякого равнодушия в религиозной сфере.
Добиться этого — есть воистину тяжелейший, но подлинно великий подвиг для российской нации, к которому она и призывается сегодня, если хочет продолжить свою жизнь завтра!
Осуществление этой неимоверно трудной и во многом предельно жертвенной задачи возможно только при условии единого общенародного осмысления нами того факта, что нам нужно государство не только, разумеется, русское, но преимущественно русское (поскольку нас, русских, повторим. 80 % всего населения нашей страны) — причем, конечно же, в целом не «по крови» (ибо сколько было русских, начавших предательски проливать русскую же кровь!), а по духу, по вере, опять же и по культурной традиции, по почитаемым святыням, по любви к Русской земле.
Нужно государство, осознаваемое нами, в силу самой сути нашей тысячелетней истории, как преимущественно монорелигиозное и монокультурное; нужно государство, действительно правовое и по возможности предельно социально ориентированное. И, наконец, нам нужно государство, которое в то же время максимально обеспечило бы все общероссийские и все общечеловеческие (в первую очередь религиозные и культурно-традиционные) права малым народам России, издавна связавшим с русскими свои исторические судьбы.
Утвердить нас в стремлении к возрождению именно такой России и дать неимоверные силы для такого подвижнического труда может, помимо прямой помощи Божией, «от Которого всё», только понимание нами того страшного факта, что — вот он, край, а за ним пропасть, за ним окончательная гибель России, наша всеобщая гибель!
Отсидеться же — нигде и никому не удастся…
Именно такое понимание — а ему уже пора наступить! —  и придает человеку в критические моменты истории колоссальные силы, рождая волевой взрыв нации, который сдвигает горы.
Ив. Ильин как-то сказал о национальной глубинной мощи русского народа следующие замечательные и, будем надеяться, пророческие слова: «…национальное чувство есть духовный огонь, ведущий человека к служению и жертвам, а народ — к духовному расцвету» ; именно национальная творческая идея «должна светить целым поколениям русских людей, осмысливая их жизнь и вливая в них бодрость…. Это есть идея воспитания в русском народе национального духовного характера. Это — главное. Это — творческое. Это — на века. Без этого России не быть. Отсюда придет ее возрождение... Этим Россия строилась и творилась в прошлом. Это было упущено и растеряно в 19 веке. Россия рухнула в революцию от недостатка духовного характера — в интеллигенции и в массах. Россия встанет во весь свой рост и окрепнет только через воспитание в народе такого характера… Враги России были как бы призваны, чтобы духовно пробудить нас…» .
Однако, говоря о колоссальной силе национальной идеи, тот же Ильин, как и многие другие разумные русские люди, всегда подчеркивал, что под последней следует подразумевать не как лишь внешнюю, «национально» высказанную в этой идее «физиологию» нации, но как выражение непременно религиозно осмысленной, всегда духовно уникальной христианской задачи, выполнение которой собственно и приводит то или иное становящееся человеческое сообщество к образованию нации.
Эту основополагающую для понимания подлинного национализма мысль (особенно — в прямом приложении к России) один из самых мудрых и смотревших далеко вперед русских людей — К. Леонтьев — выразил так: если мы действительно «великая и зиждительная нация», то все наши грядущие исторические шаги на фоне ожидающих нас «последующих потрясений» в любом случае и в любых условиях «неизбежно должны быть… сделаны… на почве церковного домостроительства», то есть устроения всей жизни и всей нашей деятельности на христианской религиозной основе, когда всё скрепляет «дух единоверия, церковности, а не дух племени, не дух… голой национальности… Церковность — культурна, созидательна, голый племенной национализм разрушительно плоск…что-нибудь одно: или церковность или быстрое, очень быстрое нигилистическое разложение…» .
Вот к такому воцерковлению, к такой христианизации своего природного национального чувства — а отсюда и к подлинному его пробуждению, и к подлинной его качественности — мы все сегодня и призываемся.



                3. СЕПАРАТИСТСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ В «РФ»
                И ПРОБЛЕМА СОЗДАНИЯ
                ОБЩЕРОССИЙСКОГО ИМПЕРСКОГО ПРАВОВОГО ПОЛЯ

Возвращаясь вновь к затронутой выше проблеме общемировой тенденции к сепаратизму и подводя более или менее практический итог всему сказанному здесь по этому поводу (а также о провокации евразийства), можно со всей определенностью утверждать, что нынешние наши автономии уже давно (пожалуй, более столетия) являются потенциально самыми опасными хранилищами и проводниками противороссийской антигосударственной идеологии разрушительного типа — в духе той, что питала обычно все местечковые средневековые междоусобицы.
Именно поэтому в последнее время всё чаще выражается мнение о необходимости скорейшего изменения самого характера нашего нынешнего государственного устройства — то есть об отказе от самого принципа федерализма, постоянно являющегося опаснейшей ахиллесовой пятой России.
Оставляя различным местным коренным народам Русской земли известные права религиозно-культурной автономии (так сказать на этнографическом уровне), даже государственно поддерживая сохранение местных национально-культурных и бытовых традиций, необходимо, однако, в чисто административном общегосударственном плане действительно уравнять права и обязанности всех регионов страны — с тем, чтобы ликвидировать то недопустимое в принципе положение, когда, например, казалось бы, равные со всеми права автономий оказываются порой «равнее» и многообразнее прав (и в социально-политическом отношении, и в культурном, и в экономическом) неавтономных субъектов федерации (то есть остальных «обычных» областей России), как это явно происходит сейчас.
Причем речь здесь идет, конечно же, не о правах населения этих автономий, их конкретных граждан (они везде в России одинаковы), а о правах самих автономных субъектов в целом — как административных единиц федерации. Ведь зачастую общероссийские правовые нормы конкретных их граждан как раз местной, сплошь коррумпированной национальной «элитой» и нарушаются еще чаще, чем где-либо, превращая такие автономии в средневековые удельные княжества.
Дальнейшее развитие и укрепление более целостной административно-государственной общероссийской системы с растворением в ней (подчеркнем — не религиозно-культурным, а сугубо политическим) нынешних автономий в возможных обще-типовых, общих для всей России, административных образованиях — например, в губерниях, явится отнюдь не ущемлением прав представителей различных коренных народов, но, напротив, станет реальным укреплением этих прав и элементом защиты от беззакония местных князьков.
При этом элиты упраздненных автономных образований перестанут быть своеобразным двойным прессом по отношению к собственному населению (в качестве представителей одновременно и центральной власти, и власти автономии).
Ведь сейчас они, соответственно, не только получают, с благословения центра, свою порцию политико-экономических общефедеральных благ, но, по аналогии, взимают, естественно, и другую порцию — всего, что им угодно! — с местных «подданных». В первую же очередь они, разумеется, требуют на местах признания своей беспрекословной, неограниченной феодальной власти и столь же неограниченных экономических аппетитов.
И потому, как совершенно верно пишет юрист-политолог А. Величко: «Уже давно возникла настоятельная потребность в преобразовании государственного устройства России, включая изменение административно-территориального устройства государства. Это касается и укрупнения территорий, без чего их управляемость останется крайне низкой, и — в перспективе — постепенный отказ от федеративного устройства России как традиционно унитарного политического союза» .
Схожее мнение высказывает по этому поводу и руководитель Православного центра имперских политических исследований М. Смолин, также утверждающий, что «сегодняшнее Российское государство несет в своем федеративном устройстве взрывоопасное деление страны на национальные республики, каждая из которых более или менее стремится встать на путь советских республик СССР — отделения от русского центра и разрушения единства государства. Российской Федерации срочно нужна радикальная реформа государственного устройства, направленная на унификацию разношерстного федерального деления (национальные республики и автономии, края, губернии, мегаполисы Москва и С.-Петербург) в строгие рамки единообразного губернского деления» .
Пора, пора уже кончать с продолжающимся правовым беспределом местных князьков-автономистов, последовательно и целенаправленно искореняя все те перегибы «местных суверенитетов», которые пышно рацвели после известного ельцинского лозунга: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить»!
Уже совершенно нетерпимой более становится та ситуация, что сложилась в период развала бывшего СССР: Союза более нет, но Россия всё еще пожинает плоды ельцинской политической демагогии и, по сути, глубоко антироссийского, антигосударственного политиканства его окружения, прямым заложником которого он в конце концов и оказался.
Как пишет экономист-политолог А. Бунич, «лидеры регионов вошли во вкус, они уже привыкли жить в условиях противостояния Горбачева и Ельцина, им это понравилось… Они взяли прежде всего суверенитет в части свободы от выплаты налогов в бюджет. Поэтому некоторые регионы полностью вышли из-под финансового контроля Центра, в первую очередь такие, как Татария и Башкирия. Какие-то процессы дезинтеграции начались на Северном Кавказе… Совместно с олигархами региональные группировки составили ядро ельцинской системы, они получили мощные рычаги влияния, и в конечном счете совместное творчество олигархов и представителей регионов привело к появлению такого нарыва на теле российского общества, как Чечня, в чем в принципе были заинтересованы как те, так и другие…
Естественно, расставаться с этой региональной вольницей многим не хочется… региональные “бароны”… не хотят терять контроль над своими территориями и заинтересованы в сохранении былой вольницы; им нужен слабый президент» .
Поэтому своего рода новый процесс «собирания российских земель» (то есть, фактически — укреплению российской государственности), начатый еще Путиным, естественно, не может не осложняться потенциальным противостоянием представителям центральной российской власти со стороны практически всех сегодняшних  лидеров автономий и поддерживающих их амбиции кланов. Таково всегда достаточно сложное, если не прискорбное, положение правительства страны с федеративным устройством — «по определению».
Но ведь для того и существует общероссийская и общерусская гражданская ответственность нации и ее воля к самосохранению, равно как и ответственность общероссийской власти, чтобы разумной политикой предотвращать подобного рода потенциальные разрушительные тенденции. Если же они начинают приобретать явно расширяющийся и столь же явно антироссийский характер, то прямая обязанность центральной власти — пресекать их самым решительным и бескомпромиссным образом. И, как подводит итог рассмотрению всей этой проблемы А. Бунич — «другого пути у России нет» .
Сегодня же прежняя, абсолютно нетворческая, ленивая и пассивная политика российского центра в столь необходимой (еще издавна!) ассимиляционной сфере привела в конце концов к единственно возможным при таком положении дел сдерживающим элементам подобной горе-стратегии: во-первых, к поддержанию в представителях местных элит известного, хотя пока и не очень значительного страха перед силой центра и, во-вторых, к их банальному подкупу всё тем же центром — зачастую на уровне элементарной делёжки совместно «приватизируемых» богатств России!
Ныне, когда первый фактор значительно ослабел, а общерусский глубинный пассионарный активизм в деле сохранения свой же Русской земли еще не проснулся (ибо те величайшие для страны б;ды, что заставят каждого из нас пробудиться наконец от векового сна — еще впереди), то наиболее действенным остается именно подкуп, что мы и наблюдаем повсеместно по отношению к автономным образованиям: об этом свидетельствуют хотя бы вопиюще несправедливые бюджетные федеральные отчисления в пользу автономий, превышающие стандартные отчисления в пользу собственно русских городов и губерний порой на порядок!
Благодарности тем не менее ожидать от подобным образом существующих автономий не приходится. И стоит центру дать хотя бы относительно небольшую, но все же явную слабину, стоит только в какой-то степени проявиться дестабилизирующим процессам на центральных территориях традиционно монорусского характера, как мы тут же получим удар в спину — от экстремистов (преимущественно — религиозных фанатиков) именно автономий! На этом и закончится вся столь романтическая любовь к Азии со стороны наших (преимущественно русских же — ах, эта вселенская наша отзывчивость!) евразийцев…
Но уже и сегодня мы имеем возможность наблюдать «игры патриотов»-сепаратистов, например, так называемого «Татарстана», где в последние годы проявлялись порой явно антихристианские настроения: вспомним хотя бы факт преследования Православной Церкви  в Набережных Челнах, где 2 октября 2002 года была варварски разрушена православная часовня Св. Татьяны?
А строительство новой мечети в значительной близости от древнего православного храма — в Казанском кремле (памятнике русского зодчества), причем в явное нарушение  всех принципов сохранения  памятников старины и их охранных музейных зон?
Чему тут было радоваться российскому президенту при посещении им Казанского кремля — когда при строительстве татарской мечети здесь были откровенно нарушены общероссийские законы охраны памятников, законы, которые президентская власть и обязана защищать?
А приостановка в том же году строительства в Казани Христорождественского кафедрального собора?
Неужели же русские люди должны начать принимать соответствующие адекватные меры? Мы на это, несмотря на подобные мусульманские провокации, основываясь на нашей — христианской — нравственности, всё-таки вряд ли пойдем, но со временем к закону призовем непременно!
В той же Татарской автономии сепаратистские тенденции (самым определенным образом и подчеркнуто — на уровне религиозно-цивилизационого противостояния!) проявляются также и в сфере восприятия символической атрибутики российской государственности. Пример этого — обращение в государственный же суд с иском местных провокаторов-исламистов к самой России, потребовавших внести изменения в ее герб, убрав из него изображения христианских крестов (с последующей заменой и самих паспортов с этим гербом). Сюжеты на эту тему активно муссировались телевидением — причем без необходимой государственнической оценки происходящего.
Между тем, подобные тенденции должны были бы быть немедленно пресечены государством самым жестким образом в судебном порядке (дабы провокационное сутяжничество антироссийской направленности не стало бы повадно и другим!). Причем соответствующее судебное решение должно было быть принято отнюдь не на уровне местного судопроизводстава, а на уровне Конституционного суда, ибо дело идет об отрицании существующей ныне государственной символики и — фактически — идеологическом подрыве сегодняшней нашей государственности как таковой.
Явно же виновные в этом лица должны были бы понести соответствующее наказание за оскорбление государственной символики: если и не тюремный срок, то — хотя бы крупные штрафы (например, в виде удовлетворения морального ущерба государства), а в случае продолжения подобного рода подрывной деятельности — попросту лишение гражданства со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Однако ничего этого мы, к сожалению, не наблюдаем. И тот же президент, вроде бы являющийся гарантом-защитником российской государственности, так и не счел необходимым выступить с отповедью подобным «правозащитникам», вновь в очередной раз дипломатично отмолчавшись…
А ведь здесь имела место чисто антигосударственная провокация, в итоге же — самый активный подкоп под российский суверенитет (пусть и в «символических» формах!), прикрываемый требованиями плюрализма и демократии.
Однако — без политического лицемерия: и то, и другое для России (тем более в нынешнем нашем катастрофическом положении) могут способствовать лишь дальнейшему ее разрушению и абсолютно гибельны для нее по своим последствиям...

Таковы хорошо ныне просматриваемые черты (соответственно — и результаты) нашей современной политики — как внешней, так и внутренней; таковы и всё более проявляющиеся реальные последствия (и уже ясно предупреждающие сигналы о них) почти полного отсутствия на сегодня у нас российской общенациональной государственной воли.
Отмеченное выше нынешнее поведение постпартийных «элит» автономий тем более должно убедить русский народ — пока еще не поздно: нам необходимо для собственного же своего сохранения в будущем уже сейчас, не медля, пробудить в себе вновь дух активизма, государственнического пафоса, отнюдь не по-ницшеански злую, а творчески добрую «волю к власти»; нам нужно, наконец, осознать свою государство-образующую роль и первенствующий, ведущий характер Русской Традиции на пространстве всей России — и европейской, и азиатской ее частей.
При этом залогом нашей силы и нашего успеха в решении сложнейшей проблемы межнациональных отношений должно служить четкое осознание того, что в своем лице русский народ являет воплощенное единение не столько по крови, сколько по духу, культуре, вере и языку, которые и должны стать единственно утверждающими душу и тело всей возрождаемой ныне, православной, подлинно русской нации.
Вообще же любые представители иной, а не одной только русской национальности, признающие приоритетность на территории России именно этой традиционной великорусской системы ценностей, фактически также являются полноценными и полноправными русскими.
Не принимающие же этой системы ценностей русской нации всегда останутся в лучшем случае только более или менее лояльными нашими попутчиками, что вполне, однако, в целом терпимо, в худшем же — могут стать потенциальными приверженцами сепаратизма и участниками антирусской, антиправославной «пятой колонны», тенденции к чему сегодня налицо в некоторых кругах отдельных субъектов нашей федерации.
Вот это уже, естественно, терпимо быть никак не может, и такие тенденции, и такой стиль политической жизни подобных субъектов (точнее — преимущественно их феодальных «верхушек») должны быть по мере необходимости предотвращаемы государство-сберегающими, органичными, всегда только вынужденными и обязательно предельно справедливыми, хотя, вполне возможно, и самыми строжайшими действиями центральной власти (а отнюдь не сегодняшними методами фактического подкупа феодального начальства — за счет государственного бюджета, то есть за счет ограбления других исконных областей России).
В противном случае развал Русской земли не за горами!
Малейшее поползновение ко внутрироссийскому сепаратизму должно быть строжайше наказуемо, квалифицируясь как государственная измена, со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до применения законов военного времени, ибо любые возможные антироссийские действия сепаратистов и есть уже реальная война (одновременно межэтнического, межрелигиозного и общегражданского характера). И не мы, русские, и все вообще законопослушные представители других наших народов начинают подобные войны. Но оканчивать любые из них должны только мы — причем с победным лишь результатом!
Без такой принципиальной, а если необходимо, то и безоглядно самой жесткой государственной позиции страна будет обречена на полный развал, и в не слишком отдаленном будущем мы окажемся рассеянными по евразийским просторам, утратив собственную идентичность даже в пределах центральных регионов страны. У нас сегодня есть (пока) только одно-два десятилетия для восстановления имперской России: потом наверняка станет уже необратимо поздно.
Причем всем нам окончательно следует понять, что вне такой — естественно, во многом творчески обновленной — политической формы своего бытия наша страна существовать далее не сможет! Весь опыт нашей тысячелетней жизни лишь однозначно подтверждает это, и заявляющие противоположное есть или недальновидные и попросту неумные и «государственнически» невежественные, не понимающие русской специфики политики, экономисты, общественные деятели, или же заведомые предатели и враги Российского государства, вполне сознательные враги  Русской земли.
Вообще же — отнюдь не в регионах нужно наводить порядок в первую очередь и прежде всего!
Региональный сепаратизм будет представлять самую реальнейшую угрозу целостности России только до тех пор, пока не начнут решаться духовно- утверждающие и социально-политические проблемы непосредственно самог; русского народа!
Можно тянуть еще весьма долго абсолютно бессмысленную волынку умиротворения, например, той же Чечни — и это останется совершенно невыполнимой задачей до тех пор, пока положительным образом не будут решены задачи «умиротворения» жизни в самом центре, в срединной России.
Иначе говоря, весь наш общероссийский развал будет продолжаться до тех пор, пока не будет нормально устроено национальное (в первую очередь — как фундамент всего — религиозное, христианское) бытие самог; русского человека. Лишь в этом случае всеми нами будут обретены: духовно — спасительное, благодатное содержание жизни и помощь Божия во всех наших добрых делах; психологически — чувство национального самоуважения и душевной крепости; физически — мудрая, по православному положительно осмысленная сила.к действию .Всё это тогда мы и сможем целеустремленно направить на государственное строительство единого и  мощного многонародного Русского государства.
Если, как и сегодня — с молчаливого согласия верховной власти «Эрэфии», всё в ней будет продолжать разворовываться; если фактически единственным правящим классом в ней будет оставаться антинационально действующий легион шкурного и насквозь продажного постсоветского чиновничества всех ведомств и всех рангов (практически — снизу и почти что до самого верха); если, наконец, у руля страны не встанет по-русски мыслящий и по-русски — духовно свободно и последовательно государственнически — действующий  новый «ведущий слой» Православной России, то и в преимущественно русских, и в инородческих регионах сохранится прежняя же прискорбная картина.
Всё будет точно так же расхищаться, всё точно так же будет основываться на единственном ныне жизненном (на самом деле — самом смертельном для всех) принципе: «ты мне — я тебе», и точно так же всё будет подчинено всеобщему обману, политической проституции и антигосударственному, антироссийскому предательству, причем так же — снизу и уже до самого верха!
Пока мы, русские, не поймем наконец, что же мы собой представляем сами, пока не зададим себе основополагающего вопроса: «Так кто же — мы в своей духовной основе?» и не найдем на него ответа, до тех пор Россия будет оставаться находящейся на волосок от собственной гибели,  и мы всё так же не сможем разрешить ни одной проблемы — в том числе и проблемы умиротворения очагов сепаратизма (как уже вставшего на тропу войны, так и только еще посматривающего в ту сторону). Неужели мы позволим довести свою страну, самих себя до такого момента, когда задавать этот вопрос уже будет некому?

Ныне всю нашу политическую жизнь пронизало предательство.
Оно является нередко предательством самым прямым — ради денег (очень и очень больших), но еще чаще — косвенным: как следствие равнодушия к нашей стране, как следствие духовной лени, трусости, невежества, некомпетентности, примитивности и тупой стереотипности политического и национально-государственного мышления, как выражение все той же прежней оглупляюще-осоветченной психологии и абсолютно бездуховной системы «ценностей» — всего того, что было впитано и унаследовано большинством нынешнего российского чиновничества в период его пресмыкания перед недавней еще коммуно-советской системой.
А ведь система эта, будучи порой внешне не лишенной даже некоторой «хитрости», внутренне, интеллектуально была совершенной «дубовой» и, притом, абсолютно безродной и, по сути, антирусской системой.
Именно ею и был воспитан за долгие десятилетия существования СССР (как в духовном смысле «анти-России») типичный советский, предельно циничный и нахрапистый чиновник, о профессиональной среде которого в целом и тогда уже можно было сказать: «Вор на воре сидит и вором погоняет», — только тогда крали и брали «взятки» относительно «по мелочи», а теперь дорвались и «по крупному»…
Этому повсеместному предательству со стороны «прихватизаторов», по сути своей подлинных «воров в законе», составляющих максимум не более одной десятой доли процента всего нашего населения (!), предательству ими интересов России — и в центре, и в регионах, в том числе и в автономиях (со стороны олигархических главарей местного сепаратизма), как, впрочем, и постоянному давлению внешних антироссийских глобалистских сил — необходимо, и в самом скорейшем времени, противопоставить, если мы только хотим сохраниться как нация и страна, всю имперскую мощь русского народа, которая потенциально и сегодня остается чрезвычайно огромной.
Однако актуализировать ее, обрести эту мощь в себе реально, а не на уровне лирических фантазий, мы сможем, только достигнув предельного своего единства.
Единение же это может состояться, лишь если мы вновь осознаем, определим тот наш духовный, сверх-исторический религиозно-национальный стержень, вокруг которого всегда и собирались русские люди, вокруг которого росла и ширилась сила нации. Именно лишившись этого стержня в период революционных переворотов, мы уже тогда, согласившись с большевицким «октябрем», и оказались неизбежно обречены покатиться под откос и мировой, но, главное, и своей собственной истории.
Сегодня объединяющим всех нас началом может быть только национальная идея, причем неразрывно связанная с идеей религиозной, православной, и потому понятая не как идея узко шовинистическая, местечковая, а как идея глобального, поистине вселенского масштаба, ибо и все враждебные ей идеологемы имеют ныне именно такой масштаб, — равно как и силы, противостоящие России почти со всех сторон, носят сегодня столь же абсолютно-глобальный характер.
Нас не могут объединить идеи классовые, социально-разрушительные или всегда разъединяющие идеи меркантилизма; нас не могут объединить и сугубо индивидуалистические идеи либерализма западного, «просвещенческого» типа; нас не могут объединить и идеи — всегда, в большей или меньшей степени, — надмевающего, спекулятивного кабинетного интеллектуализма вполне виртуального типа; наконец, нас не могут объединить и различные «партийные» идеологии. Ибо всё это элементы дифференцирующие, разделяющие и отталкивающие, антиорганичные и противоборствующие, а главное — неизменно эгоистичные в самой своей основе и потому столь же неизменно разрушающие и разобщающие, а не единящие!
Всех нас может предельно объединить лишь единая шкала духовных ценностей, а она заключается только в единой вере и в той единственно истинной мере всех вещей, которой является отнюдь не «тварь»-человек, а Его Творец-Бог, всегда готовый придти на помощь России, если она позовет Его!
Сама катастрофичность современного мирового бытия, замешанная как раз на отказе от этой аксиомы самой возможности нормального людского существования; всеобщее, уже явно становящееся всемирным, нравственное одичание человечества и явно начинающееся прямое крушение Европы — всё это показывает нам, каков реальный результат обезбоживания человеческой жизни.
последствиях всеобщего «правового» эгоизма).
Не пора ли наконец понять всем нам, что это — не русский путь, не путь России, и что в отсутствии прямой помощи Божией (а не этим ли отсутствием как раз и чревато наше, всё ещё столь нередкое равнодушие к родной земле?) мы придем именно к таким же смертельным итогам и, быть может, еще раньше других! Но ведь, по существу, мы уже и сегодня находимся на самом прямом пути к подобным печальным результатам — к постепенно разверзающейся перед нами пропастью общенациональной гибели.

В нынешней ситуации тем более опасно для нас продолжающееся заигрывание российской власти с международным либертарианством, постоянная оглядка правительственных чиновников на «мировую» либеральную общественность, которая так любит покритиковать Россию за якобы недостаточную ее приверженность демократическим принципам.
Однако, к чему приводит подобная безоглядная приверженность ценностям либерализма, особенно хорошо видно на примере тех тысяч трупов в Нью-Йорке, Мадриде, Лондоне, которые появились там уже в новом столетии (и еще безусловно, к несчастью, появятся в самом недалеком будущем) — как результат поклонения «демократов» идолу равноправия и политике «толерантного» невмешательства в дела исламистов, захватывающих Европу.
Сегодня нам в России, в ответственейший и опаснейший период нашей истории тем более не пристало и абсолютно непозволительно заниматься подобными же играми в «свободу», понимаемую фактически как гражданскую безответственность.
В отличие от свойственной Западной Европе тенденции ко всерасслабляющему псевдогуманизму, печальные результаты которого хорошо видны уже сейчас, России придется уже в исторически ближайшем будущем выработать систему довольно жестких превентивных законных мер в отношении всех видов противоправных деяний, угрожающих как внутренней стабильности нашей общественной жизни, так и сохранению целостности и суверенитета Русской земли (в том числе и мер в отношении любых видов потенциального сепаратизма).
Нам нужно думать о сохранении жизней и о хотя бы сносном существовании всех наших сограждан — и в центральных регионах, и в местных, так называемых, «автономиях».
Ради этого мы должны будем, хотим этого или не хотим, создать достаточно уникальную собственную систему общегражданского российского права (равно и собственных принципов правоприменения) — без оглядки на западные, разрушающе «толерантные» модели и, прежде всего, с учетом существующего уже давно особого «чрезвычайного положения» в стране (или гибель российских солдат в Чечне и миллион умирающих у нас в год — не достаточное тому свидетельство?).
Однако именно система фальшивых и всегда демобилизующих общество в самые критические моменты его существования «либеральных ценностей» остается весьма действенным соблазнительным средством политической демагогии для российской правящей олигархической «элиты», способствуя ей в сохранении и приумножении своей власти и своих богатств.
Защита этих «ценностей» помогает ей иметь хотя бы относительно респектабельный вид в глазах Запада, с которым она постоянно заигрывает ради вящщего сохранения своего «статус кво» и возможности прокручивать там свои темные финансовые делишки.
Но не менее вредна для нашей страны и другая функция либерализма, а именно — нарочитое выпячивание им либертариански-прекраснодушного, «самого-самого» подлинного «гуманизма», который выступает в их речах как «ценностно-правовая» подоснова для шельмования любых решительных и конструктивных программ возрождения не желающей более идти по «демократическому пути» России.
Однако редко-редко еще можно услышать аналитически достаточно точную и духовно-трезвую оценку якобы искренней приверженности российской чиновничьей плутократии к «демократическим ценностям» — подобную той, какую мы читаем, например, в статье политолога и публициста Андрея Савельева: «Нам вовсе не обязательно иметь прецеденты в чужих правовых системах. А международное право вполне может формироваться и с участием прецедентов, создаваемых Россией» . Если же, продолжает он, — «бесконечно топтаться вокруг рассуждений о необходимости защиты прав человека и забывать о защите жизнеспособности нации и составивших ее народов, о соотечественниках можно забыть. Именно это и делает российская бюрократия — паразитический слой, беспрерывно грабящий Россию. Именно ей выгодны либеральные концепции права и либеральная антропология, загоняющая нас в тупик. Нам ничего другого не остается, кроме отбрасывания этих негодных, — особенно, добавим от себя, для России, — концепций» .
И, действительно, что нам дает сегодня, например, пресловутый, якобы сверх-гуманный мораторий на смертную казнь — нам, находящимся сейчас фактически уже в вялотекущей (пока!) стадии общероссийской «гражданской войны» (на самых разных ее уровнях: организованной преступности, группировок всевозможных «оборотней», сепаратизма на Кавказе, терроризма — почти что уже везде, наконец — подрывных для государства экономических суперпреступлений)?
Если уж мы вынужденно живем, по сути, в «обстоятельствах» военного времени (но, к сожалению, еще не по его «законам»), то нам необходимы и соответственные правовые коррективы и соответствующая система наказаний: за военные мятежи, за терроризм, убийства, похищения, грабежи, педофилию, распространение наркотиков, за особо тяжкие экономические преступления — как за опаснейшие противогосударственные деяния — должна применяться заслуженно неотвратимая, без нарочитых судебных затягиваний, предельная по тюремным срокам, если не вообще временно вынужденная высшая мера наказания! Это есть и акт устрашения, и психологическая превентивная мера для других потенциальных преступников, и вполне заслуженная кара со стороны общества — тем более оправданная в один из тяжелейших периодов его существования, и, наконец, быть может, самое главное: это есть единственно действенный способ предотвращения возможных повторений подобных же преступлений.
И если эти акты справедливости не желает исполнять власть, то не следует удивляться, если, вероятно, уже вскоре за это будут вынуждены приняться сами граждане — кто из прямого чувства личной мести, кто из оскорбленного чувства общественной справедливости…
По поводу сказанного кто-то может заметить, что, вот, мол, и одна из заповедей Божиих говорит нам: «Не убий!»
Для демагогов и либертарианцев-«демократов», более всего неизменно заботящихся прежде всего о самих себе, своих удовольствиях и своей сохранности (в этом, собственно, и состоит предельный внутренний пафос любой «демократической» идеологии: «пусть весь мир провалится, а мне бы чай пить»), такой тезис по религиозному их невежеству представляется несокрушимым.
Однако из всего контекста евангельского учения и церковного предания ясно следует, что слова указанной заповеди обращены отнюдь не к защищающему интересы жертвы судье — пусть и к справедливому, но недостаточно якобы (по мнению «гуманистов») милосердному, а к потенциальному преступнику-убийце, и имеют сугубо предупредительный и строго увещательный, а отнюдь не слащаво-елейный и фальшиво-«гуманный» «всепрощающий» смысл. Недаром и Господь говорит нам, имея ввиду отнюдь не отвлеченные этические символы, а вполне конкретных грешников: «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают…» (Мф. 7, 19).
Даже в сам;м Ветхом Завете существовало два совершенно разных слова для выражения понятия убийства: одно — для преступного, разбойного, греховного, и другое — для справедливого наказания и воинского подвига. Именно первый вариант и употреблен в ветхозаветной заповеди — как запрещение именно злобесного убийства, а отнюдь не в смысле отказа от справедливой кары или же совершения насилия над противником и даже его убийства на поле справедливой брани.
И не Сам ли Христос, рассказав известную евангельскую притчу о злых виноградарях, нанятых на работу хозяином виноградника и убивших его сына, завершает ее словами: «Чт; же сделает хозяин виноградника? Придет и предаст смерти виноградарей, и отдаст виноградник другим» (Мр. 12, 9). Как видим, неоправданное демократически-«гуманное» прекраснодушие не было свойственно даже Ему (трезво понимавшему, в каком мире мы живем — где добро приходится порой защищать от зла), но не остановившемуся, однако, перед тем, чтобы отдать на Кресте Свою собственную жизнь ради всех нас!
Вообще подлинно церковное, православное отношение к необходимости наказания общественно-значимого зла всегда было, в отличие от либеральных фантазий безответственных «гуманистов», весьма трезвым и духовно четким.
Ту церковную позицию, в силу которой, например, преподобный Сергий Радонежский вполне сознательно послал на Куликово поле своих иноков — именно для наказания смертью (!) пришедших на Русь ордынцев-оккупантов, в свое время предельно ясно изложил Ив. Ильин.
Поскольку же эта тема есть часть более широкой и порой почти до абсурда доводившейся и заострявшейся проблемы — вопроса о так называемом «непротивления злу насилием» (как якобы наиболее «христианской» нравственной позиции), и поскольку именно отказ Церкви от слепого следования «теории непротивления» и ставят ей зачастую в вину либералы-«гуманисты», рассмотрим — хотя бы вкратце, как разрешал эту проблему мудрый Ив. Ильин. Именно такая позиция и представляет собой духовно выверенное Церковью нравственное руководство к христианскому активному действию в борьбе с любым злом мира.
Изложенная им церковная позиция в известной мере касается как вообще защиты добра от зла, так и более конкретных ее целей: защиты Родины — от оккупантов, государства — от изменников, общества — от убийц и насильников (что, в частности, ныне напрямую связано и с вопросом об отмене упомянутого моратория).
Одно из наиболее известных сочинений Ив. Ильина на «непротивленческую» тему — «О сопротивлении злу силою» (1925 г.).
В свое время высказанные здесь идеи вызвали яростные нападки со стороны ряда представителей эмигрантской интеллигенции, продолжавших и после революционной катастрофы прекраснодушествовать в духе псевдохристианского учения Л. Толстого «о непротивлении злу насилием».
Касаясь в этой работе псевдогуманной сущности «толстовства» — совершенно капитулянтской перед лицом мирового зла, Ив. Ильин писал: «Придавая себе соблазнительную видимость единственно-верного истолкования Христова откровения, это учение долгое время внушало и незаметно внушило слишком многим, что любовь есть гуманная жалостливость; что любовь исключает меч; что всякое сопротивление злодею силою есть озлобленное и преступное насилие; что любит не тот, кто борется, а тот, кто бежит от борьбы; что жизненное... дезертирство есть проявление святости; что можно и должно предавать дело Божие ради собственной моральной праведности» .
На самом же деле за всем этим стоит всего лишь моральная (в лучшем случае) трусость, в силу которой «большинство людей оказывается растерянным перед лицом злодеяния, и растерянность эта бывает тем большею, чем дерзновеннее и самоувереннее злодей. И какие только благовидные мотивы не приходят здесь на помощь тому, кто тянется к “безопасной” пассивности: и “отвращение к насилию”; и “жалость” к злодею; и ложное смирение (“я и сам грешный человек”); и ссылка на свою “неуполномоченность”; и обязанность сохранить себя “для семьи”; и нежелание “стать доносчиком”; и мудрое правило “в сомнении воздержись”; и многое другое. И все это служит одной цели: оправдать и приукрасить свое религиозное и нравственное дезертирство» .
В противовес ложно-интеллигентскому толстовству Ив. Ильин трезво, в духе вполне евангельского реализма, следующим образом разъяснял известные слова Апостола «не противься злому» (Мф. 26, 53): слова эти неизменно понимались Церковью и всем православным народом «в смысле кроткого перенесения личных обид, а также щедрой отдачи личного имущества и личных услуг. Истолковывать этот  призыв к кротости и щедрости в личных делах — как призыв к безвольному созерцанию насилий и несправедливостей или к подчинению злодеям в вопросах добра и духа было бы противосмысленно и противоестественно. Разве предать слабого злодею — значит проявить кротость? Или человек волен подставлять нападающему и чужую щеку?  Разве щедрость не распространяется только на свое, личное? Или растративший общественное достояние и отдавший своего брата в рабство тоже проявил “щедрость”? Или предоставлять злодеям свободу надругиваться над храмами, насаждать безбожие и губить родину — значит быть кротким и щедрым? И Христос призывал к такой кротости и к такой щедрости, которые равносильны лицемерной праведности и соучастию со злодеями? Учение Апостолов и Отцов Церкви выдвинуло, конечно, совершенно иное понимание. “Божии слуги” нуждаются в мече и “не напрасно носят его” (Римл. 13, 4); они — гроза злодеям. И именно в духе этого понимания учил св. Феодосий Печерский, говоря: “...живите мирно не только с друзьями, но и с врагами; однако только со своими врагами, а не с врагами Божьими”» .
Считая в целом сентиментально-моралистические «непротивленческие» идеи Л. Толстого проявлением фальшивого в самом корне своем, недалекого и безответственного псевдогуманизма, Ив. Ильин как раз и ставил первостепенной задачей издаваемой книги «перевернуть раз и навсегда эту “толстовскую” страницу русской нигилистической морали и восстановить древнее русское православное учение о мече во всей его силе и славе...» , ибо «меч», сопротивление злодеям силою отнюдь не противоречит евангельской нравственности, и подобное вынужденное сопротивление всегда останется для православного христианина (пусть и творящего его не без совестливой душевной скорби) тем не менее в основе своей «делом благим, праведным и должным» .
Разумеется, сам философ при этом не отрицал того, что меч, карающий злодея, всегда есть «жизненно- и духовно-необходимое, но нравственно не идеальное средство» и «приходится вести им борьбу, отнюдь не закрывая себе глаза на его нравственное несовершенство» . Более того, он так прямо и утверждал: «Да, путь силы и меча не есть праведный путь. Но разве есть другой, праведный? Не тот ли путь сентиментального непротивления... путь предательства слабых, соучастия со злодеем... и, в довершение, — наивно-лицемерного самодовольства? Конечно, этот путь имеет более “спокойную”, более “приличную”, менее кровавую внешнюю видимость, но только легкомыслие и злая тупость могут не чувствовать, какою ценою оплачены это “спокойствие” и это “приличие”...» .
Действительно же нравственно-ответственный гражданин и чувствует, и мыслит иначе, предпочитая безвольному, трусливому, предательскому и лицемерному компромиссу компромисс волевой, мужественный, самоотверженный и честный — понимая при этом, что «меч, как символ человеческого разъединения на жизнь и смерть, не есть, конечно, “нравственно лучшее” в отношении человека к человеку. Но это “нравственно нелучшее” — духовно необходимо в жизни людей» .
Притом особенно важно понимать, что «не всякий способен взяться за меч, и бороться им, и остаться в этой борьбе на духовной высоте. Для этого нужны не худшие люди, а лучшие, люди, сочетающие в себе благородство и силу; ибо слабые не вынесут этого бремени, а злые изменят самому призванию меча» . И тот, «кто сопротивляется  злодеям силою и мечом, — тот должен быть чище и выше своей борьбы...» .
В ответ же на имевшее тогда место нападки ряда толстовствовавших оппонентов (таких «религиозных декадентов», как Н.А. Бердяев, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковский), Ив. Ильин с искренним возмущением восклицал: «Подумайте только, русская интеллигенция девятнадцатого века гуманнее Апостола Павла и Преподобного Сергия, милосерднее Апостола Петра и любвеобильнее Патриарха Гермогена... И традиция наших великих святых, ныне мною выдвинутая, оказывается традициею “злого добра”» .
Однако и поныне необыкновенно человеколюбивые — чуть ли не более Самого Христа! — наши «плюралисты» и «толерантщики» продолжают талдычить о христианском «милосердии» и «всепрощении»…
К чему уже раз привела подобная излишняя душевная размягченность общества, показал процесс пришествия к власти большевиков в России.
Как пишет по этому поводу Заместитель Председателя Отдела внешних церковных связей Русской Православной Церкви, протоиерей Всеволод Чаплин: «Почему же хранители российских традиций потерпели поражение? Почему две-три сотни красноармейцев легко брали власть в городах, совершенно не настроенных их поддерживать? Выскажу парадоксальную мысль: так произошло из-за православного воспитания большинства народа. Люди, приученные любить, уступать и прощать, были попросту неспособны стрелять сразу, без разбора и по всякому поводу, как это делали красные.
В годы революции и Гражданской войны победили не народная воля, а наглость и дикая жестокость. Хорошо это или плохо? Пусть Господь судит. Духовная, а в конце концов и историческая победа оказались на нашей стороне. Но нам дан урок на будущее: защищать ближних нужно бесстрашно и безжалостно к врагам. Так же решительно, как нужно подставлять вторую щеку личному недругу» .
Да, каждый человек имеет право простить преступника, совершившего или же пытавшегося совершить преступление (даже убийство!) по отношению к нему самому — это дело его личной совести и его личных мировоззренческих установок. Однако, он не имеет права требовать того же самого и от общества, если оно в подавляющем своем большинстве считает необходимым руководствоваться иными принципами и иными,  более жестко превентивными судебными законами!
Тем не менее законы о наказаниях остаются у нас все еще излишне мягкими, и добиться их ужесточения от Государственной Думы пока бесперспективно, ибо более суровой Фемиды (даже потенциально!) сами депутаты явно пугаются! Интересно бы узнать — почему? Или они тоже достигли у нас заоблачных высот гуманности и «демократического милосердия»?
В результате же такой их позиции, а также из-за болтунов-«гуманистов» и нынешних правительственных «отцов-основателей» «Эрэфии», не желающих (в случае отмены ими «смертельного» моратория) терять свои копеечные политические дивиденты в глазах «просвещенной» Европы, — в результате всего этого убийцы и насильники-педофилы зачастую получают смехотворные 5–7–10-летние «сроки» и уже готовятся приняться за старое…
Но не из-за таких ли демагогов и разрушителей законного российского порядка остаётся у нас всё меньше надежды на то, что не придется нам вспомнить в конце концов и других слов Христа, сказавшего: «теперь… продай одежду свою и купи меч» (Лк. 22, 36)?!
В свое время еще Св. Равноапостольный Князь Владимир, креститель Руси, по искренней наивности неофита восприняв упомянутые выше слова шестой заповеди Божией как повод к гуманизированному попустительству разбойникам, потерял чувство гражданской меры в своем милосердии. Как говорится в летописи: «Жил Владимир в страхе Божием. И умножились сильно разбои, и сказали епископы Владимиру: “Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?” Он же ответил им: “Боюсь греха”. Они же сказали ему: “Ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но по проверке”. Владимир же отверг виры [штрафы, которыми облагались преступники. — Г. М.] и начал казнить разбойников» .
Лучше проявить наконец разумную жесткость сегодня, чем вынужденную жестокость завтра, а именно к ней в результате и будет приведен русский народ — неизбежно и необходимо — сегодняшней антироссийской, в первую очередь антирусской политикой без руля и ветрил, которую проводит хотя бы та же лоббистская (с лоббированием чего угодно и кого угодно!) Государственная Дума.
И эта ее политика такой же, по-видимому, пока и останется — не до грядущих ли бед?! — ибо наша Дума пусть и хитра, но в целом не слишком умна, во многом необразованна, национально, то есть историко-политически и цивилизационно-широко не мыслит и мыслить так в массе своей не умеет и не желает… В значительной мере она остается совершенно равнодушной к народным бедам, то есть до сих пор и живет, и действует по отношению к русскому народу — по большому счету — вполне социал-предательски (да не обманет нас ее эпизодическое, якобы предельно-патриотичное, «надувание щек» и мелкое копошение в «социальной корзинке»).
В итоге политику Думы вполне справедливым образом следует определять как преимущественно чистейшей воды политиканство — и, притом, нередко попросту шкурное.
Неудивительно поэтому, что основная масса нынешних депутатов — «единороссов» — занята главным образом закулисным лоббированием всевозможных — и частных, и корпоративных — экономических интересов (как говорится, «пилит бабло»), занимаясь притом того же типа подрывным (по всей своей глубинной сути) политиканством, что было так характерно и для былой Думы еще столетней давности, со всей политической закономерностью и приведшей Россию к гибели в 1917 году!
Да и что можно ожидать от сегодняшней Думы, если более двухсот ее членов являются миллионерами, весьма далекими от народных проблем выживания!
Исключение среди думских депутатов до недавней поры некоторое время составляли лишь несколько оппозиционеров, действительно способных к интеллектуальной патриотической рефлексии: в частности — историк Н. Нарочницкая , А. Савельев и еще буквально два-три человека. Все они представляли собой группу «Родина», пытавшуюся отстаивать интересы России в современном «Верховном Совете» «Эрэфии», что, по вполне объективным условиям нашего политического безвременья, представляется делом пока практически безнадежным. Но и такой группы сегодня в Думе нет.
Однако время начала активного создания и расширения влияния подобных общественных движений с постепенным ростом их главенствующей роли в будущем общероссийском политическом процессе — не за горами… И тогда конец думских игр окажется весьма печальным.

При разработке основ прагматичной национально-государственнической политики власти в деле сохранения общенародного (в том числе и межнационального) единства России в первую очередь, конечно же, необходимо определить правовое и внутригосударственное положение самих русских. И, как пишет уже упомянутый выше А. Савельев, здесь должно быть обязательно учтено — в качестве важнейшего и фундаментальнейшего фактора, что: «Россия не может отказываться от ассоциации с пространством и культурой “русского мира”, с русской культурно-исторической доминантой. Возвращение к собственному историческому “замыслу” было бы для России самым решительным шагом к возрождению и самым естественным основанием для продуктивной национальной политики…
Чтобы строить приемлемое для существования России право, мы должны перейти к консервативному пониманию справедливости, которое коренным образом отличается от либерального» . Тут же он приводит и весьма разумное рассуждение по этому поводу известного философа-публициста начала XX века Льва Тихомирова, которое представляется столь же уместным процитировать и здесь: «Справедливость требует не уравнительности, а соответственности прав с обязанностями, награды или наказания — с заслугой или виной. Можно давать права поляку или еврею, если они их стоят. Но дать в России равные права русской национальности и польской или еврейской национальности, в смысле коллективного целого, было бы актом величайшей несправедливости. Это значило бы отнять у русских их достояние и отдать тем, кто его не только не собирал, но и возьмет только для того, чтобы разрушить или эксплуатировать в своих особых целях. <…> Русская империя создана и держится русским племенем. Все остальные племена, добровольно к ней присоединившиеся или введенные в ее состав невольными историческими условиями, не имеют значения основной опоры. В лучшем случае это друзья и помощники. В худших случаях — прямо враги. Все эти племена и национальности, разбросанные от Карпат до Тихого океана, только русским племенем объединены в одно величественное целое, которое так благодетельно для них самих даже и тогда, когда они этого не понимают, когда они в своем мелком патриотизме стараются подорвать великое целое, их охраняющее» . И, «исходя из консервативной позиции, — продолжает затем А. Савельев, — следует требовать иерархии отношений к этническим общностям на территории России и за ее пределами… “русский вопрос” остается основным и определяющим судьбу России. “Ибо, вникая в идею нашей государственной власти, мы, несомненно, убеждаемся, с одной стороны, в том, что она существует не для одних русских, с другой же стороны — что даже в интересах нерусских племен должна сохранять русский характер и, стало быть, остаться русской властью” (Л.А. Тихомиров).
Если Россия останется русской, она будет пригодной для жизни других коренных народов. Если она перестанет быть таковой, другим народам здесь придется не жить, а умирать» .

Желательно, конечно, повсеместно смягчать существующие и возможные в дальнейшем межнациональные противоречия внутри России, но всегда следует трезво понимать: политическое, общегосударственное единство народов в России может быть обеспечено только двумя имперскими факторами — равномерно распределенным по всей стране экономическим благополучием и твердой государственной военно-политической волей: только это окоротит местные «элиты» «автономий» в их сепаратистских устремлениях, только это и не даст им как возможности, так и поводов к разогреванию подобных тенденций среди местных суб-этносов России — особенно при уравнении прав и обязанностей «автономий» с общегосударственными правами и обязанностями всех остальных (неавтономных) регионов, что представляется совершенно необходимым.
Вообще же полностью снять раз и навсегда проблему местнического сепаратизма  сможет лишь введение предельно унифицированной во всех отношениях и равноправной во всех смыслах — для всех российских народностей — системы единообразного административного (губернского?) деления страны (с обязательной постепенной статусной ликвидацией, как уже говорилось, автономных образований, совершенно неприемлемых (отнюдь, причем, не по вине русских!) для сохранения государственного общероссийского единства в будущем.
Сегодня мысль об административной унификации России может показаться многим несвоевременной и почти что невыполнимой.. Однако, если в относительно ближайший период не начать этого процесса,  то пройдет некоторое время, и жизнь заставит решать эту проблему из-за неизбежного обострения ситуации на местах — хотя бы в силу сохранении нынешнего бессмысленного и преимущественно частно-хищнического правительственного «эрэфовского» курса (неизвестно куда) и при грядущем неотвратимом развитии общей внешнеполитической нестабильности.
Тогда России для своего спасения придется, хочет она того или не хочет, обрести свойства единого государственного имперского монолита, а для этого окажется необходимым — при мобилизации всех духовных и физических сил русского народа — пресечь, вырвав с корнем, любые потенциальные угрозы местных сепаратизмов. Ныне же делать это еще рано да и некому. Завтра, будем надеяться,  решить эту проблему будет можно — причем еще достаточно мирным путем. Послезавтра же — последнее станет сомнительным… Но в любом случае нерешение этой проблемы так или иначе — для нас смерти подобно!

В XXI веке наивно уповать на некий голый межнациональный «гуманизм», никак не подкрепленный системой политических и экономических выгод для всех сторон межэтнических процессов взаимодействия, — как и равно наивно мечтать о якобы утерянном единстве внутрироссийских этносов, которого у нас на реальной политической глубине никогда и не было, и нет.
Но его, по возможности, нужно создавать!
Достичь же этого можно лишь будущим последовательным и решительным государственным протекционизмом в отношении нарождающихся общественных (а отнюдь не партийных или же сугубо националистически акцентированных) местных институтов, разумеется, не само- , а со-управления, помогающих, в сфере своей компетенции, представителям верховной власти на местах (в том числе — и этнически более или менее ярко окрашенных).
Причем в региональных «земствах» и «управах» последнего типа должен безусловно превалировать общегражданский, общероссийский их статус — хотя и с учетом в этнически смешанных регионах интересов проживающих в них «малых народностей».
Упоминание о недопустимости каких-либо партийных или потенциально сепаратистских националистических фракций здесь не случайно, поскольку в будущей новой России любые партии, кроме «государственной», как и этнически окрашенные политические сообщества (исключая положительно конструктивные и созидательные «движения») должны быть вообще законодательно запрещены (с презумпцией виновности в «государственной измене»!) — как подрывные для единства страны.
Для чего на первых порах нужен упомянутый выше политико-правовой государственно-общественный протекционизм? Чтобы приуготовить для развития народной, постоянно единящей всех, созидательной инициативы атмосферу всенародного, всегражданского доверия к самой власти; потом это доверие будет возрастать с развитием сам;й общественной системы местного «соуправления», и активный протекционизм может быть заменен всего лишь обычным государственным контролем за теми или иными проявлениями местной созидательной активности…
Самый испытанный и самый конструктивный стратегический путь укрепления общегосударственного единства народов любой империи — это банальный «путь сдержек и противовесов», когда всех объединяют, прежде всего, единая имперская идеология (для русских — единая вера, а затем уже и идеология), единая экономика, единое производство, единая образовательная система, единое трудовое и пенсионное законодательство, объединенная торговля, единая общегосударственная полицейская структура, жестко недоступная для ангажированности ее какими-либо местными национальными кланами. Точно также необходимы и единые для всех суды, поначалу жестко контролируемые на всех уровнях (для предупреждения коррупции) общероссийским судебным центром.
В то же время важно, чтобы каждодневная «местная» жизнь всех губерний постепенно начала бы непременно регулироваться самими гражданами — например, через местные же избираемые Земства (с двухступенчатой системой выборов, с коллегией «выборщиков», и с весьма жесткой системой избирательных цензов!) — причем через Земства, пользующиеся реальным доверием народа!
Если всё это будет у нас в конце концов организовано и начнет безотказно действовать, будучи твердо защищенным справедливой по отношению ко всем Русской Властью, тогда для реального, то есть взаимовыгодного единства всей страны, в том числе и государство-сберегающего единства ее различных этносов (практически складывающегося вокруг русского народа), не понадобится никаких романтических воздыханий, никакого гражданского идеализма и, Боже, упаси! — никаких экспедиционных корпусов…
Другое дело, что для реального осуществления всего этого в российской жизни, а в итоге — для спокойного бытия наших детей, или даже, скорее, внуков и правнуков, русский человек вынужден будет в уже, по-видимому, не слишком отдаленном будущем пройти через новое горнило тяжелейших испытаний, должен будет вновь проявить присущие ему особое мужество, особую волю и особое упование на помощь Божию. На грядущем пути России каждый истинно русский человек, если только он хочет сохранить себя и свою нацию, будет призван заново отстраивать свой общероссийский дом, духовно укрепляясь верой наших православных предков, в течение веков кровью и тяжким трудовым потом созидавших Православную Русь.
И здесь, вероятно, полезно напомнить всем нашим соотечественникам, что одним их самых торжественных молитвословий Церкви и многих поколений христиан России всегда была величественная песнь: «С нами Бог, разумейте, языцы, и покоряйтеся. Яко с нами Бог!»





























                V. ОТ «СВЯТОРУССКОЙ» ИДЕИ —
                К РУССКОМУ ДЕЙСТВИЮ



      …сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи?
Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь…

                Ветхий Завет: Ис. 21,  11—12



                1. О РЕЛИГИОЗНО–ПАТРИОТИЧЕСКОМ ПРОСВЕЩЕНИИ
                РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА

Несчастья, которые в силу временного духовного ослепления и отпадения от отеческой веры обрушил на свою голову российский народ, — участвуя в революционной бойне, в грехе цареубийства и государственной измене, — в целом вполне закономерны, и затянувшаяся историческая его трагедия естественна. Недаром еще в начале 1900-х годов святой праведный Иоанн Кронштадский, оценивая современное ему духовное состояние России, предрекал, что беды и скорби, посылаемые нам Богом, нужны «народу, погрязшему в нечестии и пороках. Русский народ и другие населяющие Россию племена глубоко развращены, горнило искушения и бедствий для всех необходимо, и Господь, не хотящий никому погибнуть, всех пережигает в этом горниле» .
Но и тогда великий праведник и чудотворец не уставал призывать: «Обратись к Богу, Россия, согрешившая пред Ним больше, тягчае всех народов земных — обратись в плаче и слезах, в вере и добродетели! Больше всех ты согрешила, ибо имела и имеешь у себя неоцененное жизненное сокровище — Веру Православную с Церковью спасающею, и попрала, оплевала ее в лице твоих гордых и лукавых сынов и дщерей, мнящих себя образованными, но истинное образование, то есть по образу Божию, без Церкви быть не может... Возвратись, Россия, к святой, непорочной, спасительной, победоносной вере своей и к Святой Церкви — матери своей — и будешь победоносна и славна, как в старое верующее время» .
К сожалению, голос св. праведного Иоанна остался гласом, вопиющим в пустыне, и вот уже полтора десятилетия спустя — в самый разгар большевицких бесчинств — вновь о том же (и прежде всего — о покаянии!) пришлось говорить новоизбранному российскому Патриарху-исповеднику Тихону, чьи слова мы должны воспринимать сегодня как драгоценнейший его завет всем нам:
«Грех, тяжелый, нераскаянный грех вызвал сатану из бездны, извергающего ныне хулу на Господа и Христа Его и воздвигающего открытое гонение на Церковь.
О, кто даст очам нашим источники слез, чтобы оплакать все бедствия, порожденные нашими всенародными грехами и беззакониями — помрачение славы и красоты нашего отечества, обнищание земли, оскудение духа, разорение градов, поругание храмов и святынь и все это потрясающее самоистребление великого народа, которое сделало его ужасом и позором для всего мира. Где же ты, некогда могучий и державный русский Православный народ? Неужели ты совсем изжил свою силу? Как исполин, ты великодушный и радостный, совершал свой великий, указанный тебе свыше путь, благовествуя всем мир, любовь и правду.
И вот, ныне ты лежишь, поверженный в прах, попираемый твоими врагами, сгорая в пламени греха, страстей и братоубийственной злобы.
Неужели ты не возродишься духовно и не восстанешь снова в силе и славе своей?
Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источники жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как бесплодную смоковницу?
О, да не будет сего. Одна мысль об этом повергает нас в трепет.
Плачьте же, дорогие братья и чада, оставшиеся верными Церкви и родине, плачьте о великих грехах нашего отечества, пока оно не погибло до конца. Плачьте о себе самих и о тех, кто по ожесточению сердца не имеет благодати слез. Богатые и бедные, ученые и простецы, старцы и юноши, девы и младенцы, соединитесь все вместе… и умоляйте милосердие Божие о помиловании и спасении России…
Да омоется вся русская земля как живительной росой, слезами покаяния, и да процветет снова плодами духа. Господи Человеколюбче! Приими очистительную жертву кающихся пред Тобой людей Твоих, отыми от нас дух малодушия и уныния и духом владычным, духом силы и крепости утверди нас… Аминь» .
Однако и поныне многие из наших сограждан (если пока — не большинство!) остаются далеки от осознания состоявшихся в 1917 году обеих революций в России именно как всенародной катастрофы и как измены тогдашней страны (будем надеяться, всё-таки временной) ее же «святорусскому», в духовном отношении сверх-историческому, пути — и как самых черных страниц ее общественно-политической истории.
Безусловно, проблемы — и экономического порядка, и социального — в России тогда существовали. Особенно же они обострились в начале XX века из-за резкого контраста между активно развивавшимся новейшим капитализмом и остатками прежних, традиционных крепостнически-общинных отношений в аграрной сфере да и во всей российской жизни, в самой психологии значительной части населения (поскольку отмена крепостного права у нас непозволительно задержалась) . Но все эти противоречия могли и должны были решиться мирным путем, без революционных потрясений.
Увы, великий обман и, что еще печальнее, самообман народов имперской России, начавшийся в 1917 году, вверг их в духовное рабство похлеще крепостничества, обрек их на бесчисленные жертвы, и не снившиеся «царям и крепостникам», о которых с такой ненавистью кричали большевики, якобы радея о свободе и счастливой жизни «народных масс».
Как сказал об этом в своем выступлении на последнем — IX Всемирном Русском Народном Соборе Святейший Патриарх Алексий: «Помраченные люди строили “рай” для одних и ад для других. В результате были принесены десятки миллионов человеческих жертв» .
И чуть ли не целый век безбожно и бессмысленно потраченных сил и самой жизни России потребовался нам для того, чтобы сама же жизнь и заставила нас понять и осознать то, что путь, избранный страной в Феврале и Октябре, оказался путем, приведшим нашу страну в никуда, путем изначально ложным, предательским и в самой своей глубине — и нравственно, и в правовом отношении, и социально-практически (по реальным своим результатам), и в очах Божиих, и в глазах несчастных жертв большевизма — с последовательно христианской точки зрения преступным!
Но сколь же еще трудно многим гражданам нашей страны, десятилетиями лишавшихся знания правдивой истории своего Отечества, воспитанным на слепом и бездумном восприятии строя, временно воздвигнутого коммунистами на обломках тысячелетней России, понять — где же правда о Русской земле, где ее изначальная, собственная, не навязанная ей большевиками, правда, и кто же был ее истинным патриотом и защитником от бед: так называемые «красные» или «белые»?
И до тех пор, пока все мы не поймем всей меры того несчастья, что принесла России лживо-соблазнительная коммунистическая идея, будущее наше возможное общенациональное возрождение не имеет никаких перспектив!
К сожалению, и сейчас немного у нас в стране тех, кто смогли бы — как истинные, а не «розовые» или, тем более, «красные» патриоты, — подписаться под строками известного писателя и поэта Владимира Солоухина, с искренней скорбью так выражавшего позицию подлинного русского человека в отношении революции и ее трагических последствий:

Когда, вселяя тень надежды,
Наперевес неся штыки,
В почти сияющих одеждах
Шли Белой гвардии полки,
А пулеметы их косили,
И кровь хлестала, как вода,
Я мог погибнуть за Россию,
Но не было меня тогда!

Но такие выступления, к сожалению, пока единичны.
Разве доходят до сердец многих наших, казалось бы, патриотов — до немалой части, например, защитников бывшего Сталинграда — вся жестокая правда о зверствах самого Сталина по отношению к российскому народу, — того «генералиссимуса», которого они привыкли почитать спасителем, а не палачом России, каковым он в действительности был?
Разве и нынешние-то большевички содрогнутся душой, читая, например, свидетельства их же давних «героев» — коммунистических убийц-уголовников — о зверском расстреле Царя Николая, его жены и ни в чем уж неповинных детей, обреченных на гибель злодейской волей большевицкого ЦК?
Разве призовут они после этого снести всё еще торчащую по местам российскую стыдобу: все эти бесчисленные памятники палачу «царственных мучеников»-детей — «великому Ленину» и его кровавым приспешникам, громоздящиеся и в Москве, и в Петербурге, и по всей России, которую они же и залили обильно народной кровью?
И разве слышали мы когда-либо от ведущих нынешних политиков обличительное, пусть суровое, но давно известное всем нравственно нормальным людям, правдивое, а не уклончиво «дипломатичное» слово о бесовской и непосредственно антироссийской сущности «ленинизма»? Слышали ли мы от них хоть раз решительное заявление о необходимости убрать (причем не «в тихую», а с позором) с Красной площади оскорбительную для памяти миллионов замученных наших сограждан мерзкую мумию их палача — этого сознательного, циничного ненавистника и предателя России?
Более того, разве возжелал и осмелился потребовать этого во всей своей полноте сам российский народ? Разве проходят прозревшие наконец-то духом и сердцем русские люди мимо всех этих статуй и мумий — со вполне осознанным и потому столь закономерным душевным омерзением? Но разве прозрели они все до конца — хотя бы уже сегодня?
Однако можно спросить здесь и так: а разве научили их высшей правде Христовой и правде о подлинной России — нынешние наши правители? И разве достаточно учит их (упорно и повсеместно — и с церковных амвонов, и «на стогнах градов») сама первомученица большевизма — Церковь?
Увы, ничего этого мы пока почти не слышали и не видели — и никто не взывает с необходимой настойчивостью к совести России: спят до сих пор и правители наши, спят и интеллигенты, спят и якобы «демократические» СМИ, спят, к сожалению, в большинстве своем и архиереи (а за ними — и иереи…), и — вполне закономерно отсюда — по большей части спит и пребывающий всё еще в постсоветском одуряющее-гипнотическом сне народ…
Однако как бы сей нынешний наш — почти летаргический! — сон не перешел в результате для России в сон вечный!
Ведь и теперь — лишь отдельные, лишь единичные представители Церкви только-только начинают великое дело духовно-национального пробуждения русского человека…
И лишь, по сути, впервые за последние полтора десятилетия с резкой отповедью большевизму, с обвинением в предательстве России Лениным, его кликой и его последышами, с духовным приговором сталинизму решились выступить наконец Святейший Патриарх Алексий и митрополит Смоленский Кирилл — что особенно ярко проявилось, например, в их речах на уже упоминавшемся IX Всемирном Русском Народном Соборе!  Но сколько времени уже потеряно…

Пока страшная правда о нас самих не прозвучит громогласно и покаянно в масштабе всей страны, пока не начнет эта правда — понятая и прочувствованная — жить в сердце всего народа, Россия всё так же и будет пребывать в состоянии вялотекущего гниения, нищеты, раздоров, в мутном потоке безбожного, бессмысленного и духовно жалкого существования!
Правда же это очень проста: народ, страна в целом забыли о Боге и вот уже почти целое столетие никак не могут вспомнить о Нем…
Непонимание — и до сих пор! — значительной, если не большей частью нации духовного проклятия, наложенного на нас Богом за измену Ему и Его Церкви, совершенного в период революции и в последующие десятилетия, проклятия, так и не снятого с нас всеобщим покаянием в этом грехе России, — вот что остается единственной причиной всех сегодняшних наших бед.
Как сказано было еще в ветхозаветные времена Ангелом Господним в поучающем откровении священнику Ездре: «Погибают многие в этой жизни, потому что нерадят о предложенном им законе Божием. Они не послушались, и воспротивились Ему, утвердили в себе помышление суетное. Увлеклись греховными обольщениями, сказали о Всевышнем, что Его нет, не познали путей Его, презрели закон Его, отвергли обетования Его, не имели веры к обрядовым установлениям Его, не совершали дел Его. И потому… пустым — пустое, а полным — полное» (3 Езд. 7, 20—25).
Сколько, однако, еще наших сограждан пребывает и поныне в том духовном помрачении «пустоты» и в том поистине глубочайшем сне разума, которые иначе как продолжающимся затяжным социальным сумасшествием не назовешь!
Именно так, ссылаясь на Священное Писание, характеризует состояние любого общества, впавшего в грех революции и продолжающего жить по его «заветам», митрополит Минский и Слуцкий Филарет (Вахромеев), утверждающий, что, «анализируя состояние обществ, потрясенных революциями, можно обнаружить закономерности, свойственные им всем без исключения» (в том числе и России), которые собственно и приводят «к революциям и братоубийственным, кровопролитным войнам.
Это… абсолютная закономерность, определенная законом мироздания: “Если же не будешь слушать голоса Господа, Бога Твоего, и не будешь стараться исполнять все заповеди Его и постановления Его… поразит тебя Господь сумасшествием, слепотою и оцепенением сердца. И ты будешь ощупью ходить в полдень, как слепой… и не будешь иметь успеха в путях твоих, и будут тебя теснить и обижать тебя всякий день, и никто не защитит тебя… и сойдешь с ума от того, чт; будут видеть глаза твои… и будешь ужасом, притчею и посмешищем у всех народов” (Втор. 28, 15, 28, 34, 37)» .
И сколь многое из всего перечисленного здесь как раз и является сегодняшним нашим уделом! Не пора ли уже России и образумиться?
И все-таки… И все-таки: какие-то — пусть и чрезвычайно небольшие — но положительные сдвиги в народной душе уже видны!
Будем справедливы: с началом разложения коммуно-советизма в России, которое мы сегодня наблюдаем, наступает, слава Богу! — пусть  во многом еще медленно и нерешительно — постепенное наше пробуждение от почти вековой летаргии безбожия и духовной лени.
И хотя дикие искажения, накопившиеся за предыдущий век в сознании значительной части граждан СССР, остаются пока огромны, жизнь все-таки показывает, что даже и к полузрячей пока душе современной России оказываются вполне приложимы слова Ф. Достоевского о том, что, несмотря ни на что, «народ русский остается [пусть и на почти пока бессознательном, так сказать, «генетическом» духовном уровне, подспудно сохраняющемся в нем. — Г. М.] в огромном большинстве своем — православен и живет идеей православия... хотя и не разумеет эту идею отчетливо и научно. В сущности в народе нашем кроме этой “идеи” и нет никакой, и все из нее одной и исходят, по крайней мере, народ наш так хочет, всем сердцем своим и глубоким убеждением своим. Он именно хочет, чтоб всё, что есть у него и что дают ему, из этой лишь одной идеи и исходило. И это несмотря на то, что многое у самого же народа является и выходит до нелепости не из этой идеи, а (из) смрадного, гадкого, преступного, варварского и греховного. Но и самые преступник и варвар, хотя и грешат, а всё-таки молят Бога, в высшие минуты духовной жизни своей, чтоб пресёкся грех их и смрад и всё бы выходило опять из той излюбленной “идеи” их» ; «все народные начала у нас сплошь вышли из православия»  и «вера… православие есть всё, что... русский народ считает за свою святыню; в ней его идеалы, вся правда и истина жизни» .
Сказанное, конечно, не означает, что и ныне, после всех своих нравственных падений, русский народ в целом способен сегодня во всей полноте почитать свои же собственные святыни — речь сегодня идет лишь о том, что как только хоть какая-то часть народа порывает с прежним своим бездуховным сном, с безрелигиозным беспамятством, то все такие, вновь просыпающиеся души, как правило, обращаются к вере Святой Христовой Руси. И, подчеркнем, таких просыпающихся душ, слава Богу, становится все больше и больше. Что ж, это вполне естественно: ведь и в тяжких условиях более чем семидесятилетнего «египетского плена» большевизма русский народ являл не только великих подвижников духа и бесстрашных мучеников за Христа — особенно в первые десятилетия коммунистического нашествия, но даже и позже, пусть и в как бы порой полусонной, отягощенной повседневным грехом советского бытия, глубине души продолжал он сохранять неугасимый огонек христианской веры.
Об этом в свое время, со столь свойственной ему любовью к каждому человеку, свидетельствовал, например, в одном из писем 1971 года замечательный московский священник, отец Владимир Смирнов, причащавший тогда последних дивеевских монахинь, живших неподалеку от закрытой большевиками обители, а также и некоторых местных «мирских».
В письме своем он передал и впечатление об одном из здешних крестьян, пригласивших о. Владимира причастить умирающую жену, — Степане. Вот, как описал он — без каких-либо прикрас — эту, весьма показательную для того времени, встречу, и какое впечатление вынес он от нее.
«…“Ты, батюшка, — обратился ко мне Степан Андреевич, — не думай, я хотя и очень грешный, вот видишь, вино пью, а креста с себя никогда не снимал. Вот он у меня, всегда со мной”. И он вынул из-под рубашки на грязном, как и сама рубашка, шнурке, небольшой крестик. “Он на войне со мною был. Я с ним никогда не расставался. Как можно быть без креста крестьянину”.
Эта неожиданная речь Степана, который сам про себя утверждал, что он грешный, пьет вино, который сознает себя недостойным того, чтобы Бог услышал его молитву, ошеломила меня. Вот она где, Святая-то Русь, подумал я. Сюда бы Достоевского. Он бы, наверное, был рад увидеть в действительности нашего антихристианского общества подтверждение своего прогноза: в глубине своей натуры, подчас скрывающейся под грязной и грубой внешностью, душою русский человек, — не тот, что нахватался верхушек современной “культуры” и заразился скепсисом, — хранит свою веру и любовь к Богу. И пусть он сегодня живет без Церкви, потому что ее у него отняли, она закрыта, пусть за житейскими заботами, за обыденной суетой к нему, может быть, редко приходит мысль о Боге. Пусть неудачи порой вынуждают его искать утешения в зеленом зелье, — но всё это наружное и не достигает глубин его души. Где-то там в уголке теплится вера, там хранится запас непобедимой преданности делу, за которое предал Свою жизнь Христос Спаситель, там, под спудом, как святыня, сохраняется любовь к Богу. Это и есть Святая Русь…»
Сегодня, конечно же, положение верующих изменилось кардинальнейшим образом: есть теперь и открывающиеся повсюду храмы, и немалое уже число добрых, преданных делу Христову пастырей. Сегодняшние Степаны могут свободно исповедовать свою веру, и огонь ее уже не вынужден лишь теплиться втайне, под большевистским насильственным спудом. Ширится и христианская проповедь, постепенно пробуждая от духовного забытья всё большее и большее число граждан России. И потому ряды православных у нас, безусловно, растут.
Совершенно очевидная тенденция к этому явно просматривается при проведении специальных опросов населения на религиозные темы. Каково же положение в этом отношении ныне?
Так, по сообщению Regions. ru, исследовательский холдинг ROMIR Monitoring опубликовал данные состоявшегося в 2004 году опроса 1500 человек в 102 городских и сельских населенных пунктах России — на предмет выяснения степени религиозности сегодняшних наших сограждан. Результаты опроса таковы: 80 % опрошенных назвали себя православными верующими!  Добавим, что и по данным других опросов подобного типа эта цифра хотя и бывает порой чуть ниже, но также колеблется в пределах не менее 70—75  %  .
К сожалению, однако, «вера» современных православных в России пока оказывается нередко (и даже еще преимущественно!) лишь элементом их национально-культурной самоидентификации, поскольку, судя по ответам, ежедневной молитвой реальную веру выражают только около 20—25 % опрошенных, изредка молятся около трети, а 37 % не молятся вообще (!), являясь, по сути «верующими» еще только, так сказать, по названию.
Увы, сложению такой печальной ситуации в свое время активно способствовало постепенное искоренение в народе — за долгие десятилетия владычества государственного атеизма в СССР — самой традиции сознательного православного бытия.
Но в не меньшей степени причиной сегодняшней «невоцерковленности» многих, если не большинства, верующих является и продолжающееся отсутствие в стране (в общенациональном государственном масштабе!) программы какого-либо, хотя бы элементарного, религиозного просвещения и, главное, живой каждодневной церковной миссии среди тех, кто объявляет себя православным, но реально остается весьма мало сведущим в самом Православии.
Тем не менее основная общая цифра — порядка 75—80 % опрошенных, считающих себя верующими, показывает, какой огромный потенциал нуждающихся в Боге душ существует в России. Но одновременно цифра эта  и свидетельствует о том, какая огромная миссионерская работа должна быть проведена Русской Православной Церковью для их воцерковления, то есть для превращения жителей России в подлинных христиан, а значит, — и в сознательных граждан не только общего небесного нашего Отечества, но и настоящей, духовно истинной России — нашей Святой Руси.
Однако до такого духовного изменения русского человека еще весьма далеко — какие же беды нам еще нужны, чтобы мы наконец возопили к Богу: веруем, Господи, помоги нам — при нашей столь слабой вере, отведи от нас справедливо движимый Тобою гнев!
Ведь, — взглянем трезво на современное состояние российского общества, — по большому счету русский народ сегодня в основном невоцерковлён, нецерковен. Естественно, столь же нецерковна и власть, которую и русской-то (по основным ее устремлениям и весьма слабой степени национально-ориентированного сознания) можно назвать лишь с большою натяжкой.
Результат же этого, разумеется, плачевен — как характеризует эту ситуацию московский игумен Петр (Мещеринов), «власть к Церкви порой склонна относиться “начальственно”, Церковь к власти — нередко потребительски. Но главное — что во всем этом нет Христа. Он и Его заповеди реально никому не нужны. Ни власти, которой нужна от Церкви лишь некая сдерживающая народ идеологическая узда, а вовсе не проповедь о Христе и христианском образе жизни и не равноправное сотрудничество в социальной, образовательной и культурной сфере. Ни обществу — ибо оно уже перестает ассоциировать Христа и христианство с православием» , поскольку последнее зачастую для многих оказывается теперь лишь элементом национальной самоидентификации, «ну и плюс “белая магия” конечно» .
Думается, подобная, достаточно грустная оценка состояния внутренних отношений Церкви со властью, в целом относительно справедлива, хотя некоторая доля перебора здесь, пожалуй, все же присутствует.
Тем не менее, действительно: о положительно-активном восприятии властью самих идей христианства говорить пока не приходится.
Разумеется, не все ее представители оказываются, по точному народному выражению, всего лишь, как пишет тот же игумен Петр, «подсвечниками» (то есть чисто формально, но со свечками в руках, присутствующими за некоторыми церковными службами). Однако, если меру религиозной искренности каждого из подобных госчиновников знает только Господь, то государственные структуры в целом всё же предпочитают рассматривать сегодня Православие преимущественно лишь «как некий инструмент для патриотического воспитания населения, как замену ушедшей коммунистической идеологии. Для этого используется, как правило, внешний пласт русской церковной истории, и ничего больше, — то есть то, что для Христовой Церкви является вовсе не главным» .
Подобным же образом и в собственно церковной среде нередко встречается такое же, чисто внешнее, восприятие Православия в его русском обличье…
И здесь лишний раз становится ясным, что особенно радоваться по поводу упомянутой выше «положительной» статистики, отмечающей большое число потенциально православных российских граждан, пока не приходится. Ведь многие из них заявляют о себе — как о православных — на совершенно ложной основе, преимущественно национальной (то есть, по существу, на основе, весьма схожей с принципами вероисповедной самоидентификации иудаизма!).
Об этой своеобразной религиозно-националистической аберрации православного сознания ряда верующих упоминает и игумен Петр, совершенно справедливо отмечая тот факт, что «…В церковной среде… очень распространенным является… мнение, что все русские в силу своей национальной принадлежности» пребывают «на некоей «метафизической глубине» православными, несмотря ни на что. В основе такого подхода и такого образа мыслей лежит ошибочная идеология — отождествление пространства Церкви с пространством всего русского народа» .
Но разве среди русских было мало «Иуд», убивавших своих же русских архиереев и священников?
И в революционные годы их расстреливали, и сажали на кол, и топили в прорубях, и распинали — только евреи, латыши или военнопленные чехи?
А кто взрывал тысячи храмов в СССР — в 1930-х годах и даже позже: тоже какие-то инородцы, а не местные коммуняки «из народа» — все эти обкомовцы, райкомовцы и все их городские прихлебатели, а в селах — «председатели» уж вроде бы вовсе «народных» сельсоветов и даже обычных колхозов?
И кто трусливо снес расстрельный дом Царской семьи, «Дом Ипатьевых» — тоже «еврей» Ельцин? Или и он — если «русак», то уже сразу и «православный»?
Чем же такой подход к православной вере отличается от подчеркнуто национально окрашенного иудейского мессианизма, приведшего еврейский народ к отказу от Христа, Сына Божия, и от единственно спасительных, даров Духа Святого?
О полнейшей духовной недопустимости того, что многие православные России воспринимают свою Церковь не как Православную Церковь Вселенскую и затем только Российскую, но в первую очередь именно как национальную, Русскую (скажем достаточно резко — привнося в ее восприятие какой-то местнически-этнографический, почти «местечковый» дух), ясно высказался, например, один из самых уважаемых и авторитетнейших наших пастырей, ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, протоиерей Владимир Воробьев: «В ходе истории вселенское восприятие и переживание Православия в значительной мере заменилось национальным… Сама по себе национальная идея, будучи правильно воцерковлённой, вполне естественна для исторически сложившейся национальной православной жизни. Оплодотворенная православной верой жизнь народа создает национальную церковную культуру, национальный характер святости, могучие государства. Но как только преувеличивается значение национальной принадлежности, сразу является противоречие с апостольским принципом “нет ни эллина, ни иудея… но всё и во всём Христос” (Кол. 3, 11), и такое сознание уже не поддается подлинному воцерковлению. Национализм, завладевший сердцем человека, быстро находит себе врагов и Христово единство приносит в жертву национальной идее… Сейчас более чем когда-либо необходимо возвысить свой голос и звать к подлинному единству в любви Христовой, которая создала Богу новый народ, единый не по плоти и крови, но по вере и духу» .
По сути, для верующих, болезненно зацикленных на сугубо националистическом восприятии Церкви и потому фактически подверженных ереси так называемого «филетизма» (обостренно «местнической» церковности), естественным образом зачастую оказываются вовсе и не нужны заповеди Христовы о вселенской христианской любви, — им, воспринимающим Православие преимущественно в контексте национальной идеи, лишь «нужно руками государства выгнать протестантов, получить спонсорскую помощь и рассуждать о патриотизме и Великой России, ругая Запад и мировую закулису. Таким людям уже не интересно заниматься ни церковной благотворительностью, ни социальными программами, ни с молодежью, ни катехизацией, ни миссионерством…» .
Церковная же точка зрения, по самой сердцевинной сути своей, совершенно иная. «Не с Запада, — вновь процитируем игумена Петра, — а “из сердца человеческого исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления — это оскверняет человека”, — говорит Господь (Мф. 15, 19—20). А из сердца современной русской нации исходит сейчас такое, что начинаешь с тревогой думать о ее возможной деградации и даже исчезновении в будущем с исторической арены. При всей своей резкости это вполне православный взгляд на вещи. И Священное Писание, и сам ход истории с очевидностью уверяют нас, что народы, “не слушающие гласа Господа Бога и не старающиеся исполнять все заповеди Его” (Втор. 28, 15), вырождаются и исчезают» .
В силу всего сказанного именно миссионерский труд по очередному Богопросвещению наших сограждан, растерявших на протяжении XX столетия, — столетия антироссийской революции и последующей эпохи то фальшиво-бодряческого, то затхло-мертвящего советизма, — свой прежний многовековой духовный багаж, есть самая настоятельная на сегодня — и церковная, и государственная — задача.
Несмотря на все духовные утраты, значительная часть общества в целом (и в столице, и особенно — за ее пределами, во многих, менее отравленных поверхностным «западничеством» городах русской «провинции») ныне вполне способна к доброжелательному восприятию «спасительного сеяния» в России Церковью подлинно «евангельских зёрен», иначе говоря, к живому восприятию христианских основ бытия, — были бы лишь сами «сеятели» живыми, горячими, бескорыстными,  нелицемерными…
И, действительно, стоит обратить внимание на такой факт. Если раньше, в богоборчески воспитывавшейся Совдепии, часто говорили: «Он же верующий — темнота! Отсталый элемент…», то теперь уже нередко (если — не чаще) бывает как раз наоборот — и думают, и даже говорят: «Он же неверующий — темнота! Пожалуй, не совсем и полноценный человек».
Однако при этом показательно, что столь сознательно-критично воспринимают и характеризуют заскорузлых «безверов» значительно реже как раз в кругах, наименее образованных, — например, в современной, постсоветской, во многом уже порастратившей свои былые религиозные запасы, деревне. И с отрицательной позиции гораздо активней безбожие воспринимается теперь (в качестве явно духовной болезни или даже некоей духовной неполноценности) в городах — среди населения, более образованного и развитого, которое на дешевые атеистические «штучки» легко уже не покупается.
Теперь нередко и сам атеизм воспринимается немалой частью общества как что-то глубоко отсталое и в интеллектуальном отношении примитивно-вульгарное, а иногда даже оценивается и как проявление некоей душевной «невоспитанности» — как что-то, для многих, пожалуй, и попросту уже «неприличное»…
Поэтому, повторим, Русской Православной Церкви предстоит в дальнейшем стать (и это — первостепеннейшая государственно-восстановительная ее задача на сегодня и в ближайшем будущем!) основной духовной возглавительницей возрождения отеческих святынь в самой гуще российского народа — то есть возрождения, исцеления самой его души.
Ведь именно духовное искажение человеческой личности, ее дикая нравственная болезнь — и есть основа всякой революции!
Как подчеркивал еще в 1922 году не раз уже здесь цитировавшийся Георгий Флоровский: «В основании “приятия революции” лежит больная душа, и понять эту болезнь и искать ей исцеления в напряжении религиозного устремления — единственный путь восстания и создания из себя подлинного строителя грядущей России.
Родится она только в духе, собирающем на небесах сокровища свои. И о Духе молиться надо нам в этот час сеянья соблазнов и душевредной смуты» .
Именно восстановление христианского образа в каждой отдельной человеческой личности, а отсюда и восстановление всего православного целокупного христианского лика России — и есть сегодня самая важная и первостепенная задача, напрямую стоящая и сейчас уже перед Церковью, но которая в особой своей грандиозной — почти пугающей — широте должна будет встать перед нею со временем, если только она беззаветно пожелает помочь спасению нашей страны и сохранению в ней духовного авторитета как христианства, так и своего собственного, — в глазах всей нации.
И хотя на сегодня Российская Церковь, в чисто человеческом измерении своем, пока к такому подвигу явно не готова, Господь, конечно же, поможет ей исцелить все свои внешние немощи и явить нам еще сонмы великих подвижников веры, славных устроителей русской христианской души и созидателей — дарованной им Силою Божией — подлинного нашего Отечества, Новой Святой Руси!

…Давно уже стало банально-привычным, но не менее от этого верным, утверждение, что «среднему» западному человеку общецивилизационный «прогресс» мира всегда представлялся и представляется более важным, чем собственно христианское духовное его устроение: для стандартного европейца (чаще всего — бездумного «демократа» и «плюралиста») великие святые мистики Западной Европы уже давно остались в глубоком Средневековье. И некогда христианская часть ее редко теперь — лишь в лице отдельных сохранившихся доныне романтиков-христиан (преимущественно в Италии, Испании, Португалии, Польше) — вспоминает о былых своих прославленных святых-христолюбцах: недаром сегодня чуть ли не большинство представителей «Запада» считают себя живущими уже в «постхристианскую» эпоху.
В отличие же от «стопроцентного» европейца и даже от более благочестивого в своей массе американца, для подлинно русского человека, то есть не желающего быть лишь «стандартным» потребителем-налогоплательщиком, не утратившего еще духовной связи с исконной своей национально-религиозной ментальностью и не полностью еще растерявшего свой христианский душевный багаж, — безрелигиозный идеал прогресса (да еще в свете туманных «общечеловеческих ценностей») никогда не представлял и не представляет особого интереса.
Об этом в свое время хорошо сказал святитель-мученик, архиепископ Иларион (Троицкий): «Идеал православия есть не прогресс, но преображение. <…> Новый Завет не знает прогресса в европейском смысле этого слова, в смысле движения вперед в одной и той же плоскости. Новый Завет говорит о преображении естества и о движении вследствие этого не вперед, а вверх, к небу, к Богу. В своем кратком итоге Новый Завет гласит: будьте совершенны, как совершенен Отец наш небесный (Мф. 5, 48).
Идеалом преображения жило древнее христианство… Мы — новый народ! — смело говорят христиане даже перед лицом языческого мира. Христианин — новый, как бы только что родившийся человек…. Так повсюду эта идея нового человека, не прогрессивного, а нового; всюду идеал внутреннего преображения, а не внешнего прогресса… Всеобщее исцеление во всеобщем преображении…» .
Движение же — и к тому, и к другому — возможно только на путях собственного приведения человека, с помощью Церкви Божией, в духовное соответствие Богу, в «подобие», уподобление заложенному во всех нас «образу Божию». Как взывал еще Ф. Достоевский: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость… Не вне тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой, и узришь правду. Не в вещах эта правда, не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоем собственном труде над собою» .
Вот этот-то поиск правды Христовой как внутренняя основа жизни каждого из нас — ради духовного выявления, высветления в себе самом Его, Господня Образа! — и есть, по сути, жизнь, единственно достойная духовно здорового и полноценного человека.
Прямая же задача Церкви — помочь всем нам обрести это достоинство, помочь каждому русскому человеку вновь вспомнить о том, что он явился в мир не просто для временной «растительной» жизни, а для обретения в жизненном итоге обещанного всем нам Господом вечного Царства Божия, в которое входят только «употребляющие усилие» (Мф. 11, 12) и о котором сказаны столь живительные для наших душ слова: «…не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, чт; приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9)!



                2. ЦЕРКОВЬ И ПОЛИТИКА.
               О РОЛИ ЦЕРКВИ В ГОСУДАРСТВЕННОМ СТРОИТЕЛЬСТВЕ

Никогда не уклоняясь от живейшего участия в общественной всенародной жизни в целом, Церковь, естественно, в то же время всегда стремилась уйти от какого-либо втягивания ее в сугубо мирскую повседневную суету преходящего «века сего», и это, естественно, останется ее духовно-трезвой позицией и в дальнейшем. В этом — один из залогов подлинной вечности Церкви, поднимающей ее над сиюминутными «злобами дня», одно из условий неизменно проявляющейся в веках ее сверх-исторической истинности. Ибо истинность эта утверждена на единственно бесспорной и окончательной для каждого христианина Истине — Самом Сыне Божием Иисусе Христе. И именно поэтому всегда следует помнить о том, что, — как совершенно верно отметил в свое время В.О. Ключевский: «Церковь действует на особом поприще, отличном от поля деятельности государства. У нее своя территория — это верующая совесть, своя политика — оборона этой совести от греховных влечений. Но, воспитывая верующего для грядущего града, она постоянно обновляет и перестраивает и град, зде пребывающий. Эта перестройка гражданского общежития под действием Церкви — таинственный и поучительный процесс в жизни христианских обществ» .
В этом смысле каждая местная («национальная») Церковь, желает она того или нет, всегда является важнейшей составляющей в политической жизни любой христианской страны — настолько, насколько принимает участие в общественной жизни последней; тем более это естественно для России, где подчеркнуто соборный характер Православной Церкви особенно соответствует не утраченной до сих пор русским народом его глубинной общинной ментальности. И потому Церковь здесь всегда будет реально связана с проблематикой общественно-политической жизни — постоянно исподволь способствуя духовному просветлению нации, а в отдельные, судьбоносные для страны, периоды не уклоняясь и от исполнения ею государствосберегающего национально-религиозного подвига, не боясь притом, что ее обвинят в политизированном «обмирщении». Так в прежней подлинной России бывало всегда; при помощи Церкви она зачастую и спасалась как государственное образование, тем и держалась — до той поры пока крылья Церкви не оказались в начале Нового времени связаны столь неблагодарной по отношению к ней российской государственностью.
Активизация роли Православной Церкви в общественной жизни страны — плохо это или хорошо для России?
Плохо — если православие, православность останется для русского народа только полурелигиозным, полуэтнографическим элементом в системе осознания им своей «самоидентичности»; хорошо — если православная вера станет вновь духовным стержнем всей его жизни. Плохо — если «церковность» окажется только бутафорской ширмой для политиков; хорошо — если сама российская политика начнет постепенно (через рост личной религиозности основных ее действующих лиц) «идеологически» христианизироваться, тем более — практически «воцерковляться».
Но прийти к этому непросто — как для самих политиков (ибо для этого им нужно полностью перевернуть свое сугубо мирское сознание и понять свою общественную деятельность как служение Богу и людям), так и, к сожалению, для правящих структур сам;й Русской Церкви, за последние полтора-два столетия активнейшей секуляризации страны в значительной мере растерявшей свой былой опыт религиозно-государственного строительства.
Пока, к сожалению, наша Церковь, как сказочная спящая красавица, всё еще во многом пребывает в полусне…
У нас, людей Церкви, пока всё еще недостаточно и духовной энергии, и широты общественно-церковного и общественно-государственного взгляда, и четкого понимания того, что мы не имеем никакого права ограничивать свою духовно-просветительскую деятельность только примерно шестипроцентной частью православных России, молитвенно, так сказать, «постоянно практикующих» в храмах, оставляя в стороне миллионы остальных потенциально православных русских людей, идентифицирующих себя с традицией отеческой христианской веры, но практически остающихся «невоцерковленными».
А ведь именно они-то и должны быть наконец — в самое ближайшее время! — возвращены Церковью в ее спасительное лоно…
Но где необходимые для этого общероссийские церковные программы просвещения и воцерковления «мира»? Где не отдельные пастыри-энтузиасты, а мощные отряды современных «делателей» на этой бескрайней «ниве Христовой»? Где всероссийская православная проповедь, выходящая и «на стогны» цветущих ныне грехом «градов», и в глухие умирающие деревни, — проповедь, действительно обжигающая людские души? Где попытки не достижения отдельных договоренностей Церкви с госчиновниками по тем или иным частным вопросам, но всеохватывающего диалога ее по самым животрепещущим вопросам российской жизни — с обществом, властными структурами и государством в целом?
Как с тревогой пишет обо всём этом уже неоднократно цитировавшийся здесь ранее московский игумен Петр (Мещеринов): «Люди государственные хотят от нас реальных действий, проработанных планов, обдуманных программ — но их нет…
Отсутствие четких социальных программ высвечивает, в свою очередь, еще более важный вопрос — отсутствие системной деятельности внутри самой Церкви. Недавно я перечитывал материалы Архиерейского Собора 2000 года. Святейший Патриарх Алексий говорил о необходимости создания литургической комиссии, об упорядочении богослужения, о том, что молодежная и катехизаторская работа должна быть приоритетной… На исходе уже 2005 год — а воз и ныне там. Соответствующие церковные структуры работают более чем недостаточно. Я говорю об этом без всякого осуждения: понятно, что нет сил, нет средств, нет кадров… Но это видят и люди внешние, и чиновники, которые вполне закономерно удивляются: как это так, требуют от нас, чтобы их всюду “пустили”, говорят, что они решат все наши проблемы, — а у самих, в их собственном, так сказать, доме, “конь не валялся”?»
И действительно: разве могут справиться со всем огромным  объемом, со всем гигантским грузом российских — и собственно церковных, и общественно-государственных проблем — только различные меж-архиерейские и протоиерейские советы, совещания и совещаньица (в «постсинодальном» стиле чуть ли не «времен очаковских и покоренья Крыма?») — за глухими стенами церковно-административных особняков?
Где столь необходимый нам сегодня всеохватный и непрерывный церковный надзор за всей нашей российской жизнью? Где обязанное быть также «всевидящим» и далеко прозревающим всю подноготную этой, во многом пока столь обезбоженной, жизни Око Церковное?
И разве встречал кто-нибудь в офисных коридорах РПЦ таблички на дверях: «Отдел по связям с наукой», «Отдел по связям со СМИ», «Отдел проблем высшего образования», «Школьный отдел», «Отдел семьи и социального строительства», «Отдел детских учреждений», «Отдел национального здравоохранения и биоэтики», «Отдел культуры, музеев, реставрации и охраны памятников», «Молодежный отдел» и т. д. и т. п.?
Но ведь даже и нынешним «мирским» чиновникам-управленцам совершенно ясно (и от них не раз уже можно было об этом слышать), что в современных условиях сама Московская Патриархия должна стать, если она хочет иметь действительно серьезный государственно-общественный вес, не только и не столько административно-техническим церковным центром (пока, увы, со средневековой еще, по сути, технологией, а порой — и представлениями о самом поле христианской деятельности), сколько мощнейшим, технически современно организованным и оборудованным, а главное, современно мыслящим духовным бастионом Российской Церкви, более того, всей России, то есть в идеале — фактически ее духовно-нравственным «Советом министров», или (если брать более старые и традиционные имперские формулировки), ее православным «Государственным Советом»!
Разумеется, для этого необходимо подобрать соответствующие высокообразованные, творчески и в хорошем смысле по-современному мыслящие кадры; причем высшей церковной властью в первую очередь должны быть отбираемы и пестуемы именно такого рода архипастыри — те, кто равно хорошо разбираются и в проблемах Церкви, и в проблемах окружающего мира, равно высоко образованны и церковно, и даже «мирски»… Ведь в нынешнее время для церковного руководителя весьма непросто реально обладать достаточным общественным весом — без образования не только церковного, но нередко также и мирского, светского, ибо обретение соответствующего необходимого авторитета «в миру» (а ведь этот «мир» архипастырь непосредственно и собирается, и обязан евангелизировать!), требует от него способности оперировать необходимым на сегодняшний день культурным опытом и интеллектуальной компетентностью во многих сферах современного бытия.
Любой высший церковный деятель, любой архипастырь, как и «просто» пастырь — приходской священник, поскольку каждый из них обращен не только к Церкви, но и к просвещаемому ею миру, тем более должен быть — учитывая достаточно отличающиеся специфики Церкви и «мира» — как бы вдвойне духовен, вдвойне умен, вдвойне образован, вдвойне культурен, вдвойне этичен, вдвойне добр, милостив и любвеобилен!
К сожалению, прямо скажем, и сегодня, как и прежде, состав епископата в большинстве своем не отличается ни необходимой достаточной ученостью (мало кто из архиереев получили, например, высшее нецерковное образование, а поэтому и имеют, как правило, весьма туманные представления о научном и культурном содержании как мировой, так и собственной же русской цивилизации).
А как, увы, мало среди наших архипастырей и просто смиренномудрых, повседневно добрых и сердечных христиан, какими были, как мы знаем, тот же святой Патриарх Тихон, святитель Иоанн (Макимович) или же первоиерарх Зарубежной Церкви, митрополит Лавр!
Вот как, например, вспоминала о последнем Милица Холодная, главный редактор журнала «Русское возрождение».
Приехав однажды «в монастырь, когда владыка Лавр был его настоятелем в сане епископа», она, «случайно забредя на кухню… увидела на стене расписание дежурств по посудомойке. Имя епископа Лавра значилось в списке. «Он был полновластным хозяином в монастыре, говорит Холодная. — Что он внес себя в список посудомоев — это о многом говорит. Это всегда очень его отличало от большинства людей, которые высокие посты занимают. К нему всегда можно было приехать с любым личным горем, не назначая предварительно приема. Ну, подождешь немного, но он обязательно с тобой поговорит так, что ты понимаешь — ты ему небезразличен. И так с любым человеком» .
Современный архиерей сегодня особенно должен быть мудрым, образованным и преисполненным христианской любви — которой так мало в окружающем нас, по большей части вновь языческом мире. Но где преизобилует грех, там должна и преизобиловать благодать Христова — благодать мудрости, знания и доброты! Именно этого в первую очередь и ожидает от Церкви, от ее архипастырей и пастырей страждущий от своего же собственного зла и духовной заброшенности мир. Именно только такими мир и может воспринять своих духовных учителей. Иначе он (тем более мир современный — становящийся всё более искушенным,  циничным, прагматичным и недоверчивым) просто не пожелает их слушать и равнодушно пройдет мимо — навстречу собственной же гибели.
И не становится ли недостаточно полноценной сама спасительно-просветительная деятельность Церкви, если в каждодневной церковной жизни порой не находится места постоянному диалогу пастыря не только со своей уже «Богоспасаемою» паствой (это — естественно!), но и с «лежащим во зле» миром, — ради его спасения во Христе? Разве не призывал Он оставлять всё и идти искать даже одну потерявшуюся овцу — из ста, поучая на примере этой евангельской притчи тому, что «на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк. 15, 7)? И разве не заповедовал Он ученикам Своим: «Чт; говорю вам в темноте, говорите при свете; и чт; на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (Мф. 10, 26)?
И если российский «мир» так и не услышит горячей, в предельной полноте, христианской проповеди или пройдет мимо холодной, казенно-поверхностной и мало что говорящей человеческому — пусть даже еще и духовно малоопытному — сердцу, то тогда здесь и впрямь окажутся виноваты многие наши нынешние пастыри, зачастую ещё так далекие от этого «грешного мира»: ведь значительная часть их всё ещё не желает знать ни его сегодняшнего языка, ни его сегодняшней системы мышления, ни его культуры (чаще, увы, псевдокультуры!), ни его порой больших творческих, научных и художественных достижений или же, напротив, его же нынешних — нередко дичайших и нелепейших — «систем ценностей» и представлений, как и всех его страшных искушений, бед и скорбей … А без знания всего этого и точной его церковной оценки разве можно быть апостолом-миссионером?
Кроме того, как справедливо подчеркивает в одной из статей игумен Петр (Мещеринов), чтобы быть услышанным «миром», «…в наше время недостаточно просто принадлежать к Православию и только лишь на этом основании что-то требовать от других. Сегодня нужно делами доказывать достоинство своего исповедания и соответствовать ему… мы должны… посмотреть на себя со стороны и постараться сначала сделаться просто адекватными людьми, четко осознавая пределы своей компетенции, затем — являть христианское учение в себе самих, быть образцом порядочности и культуры, и только потом — и только если это будет уместно — апеллировать к “духовности”: цитировать Библию, призывать к жертвенности и определять для людей, что грех, а что не грех…
Завоевать авторитет и уважение и реально влиять на общество мы можем только реализуя себя как Православную Церковь во всем богатстве ее духовной и социальной жизни, — а это невозможно без решения вышеназванных церковных проблем. Если мы не начнем их решать, то скоро наши намерения не будут никем восприниматься, потому что они останутся на уровне уже изрядно надоевших всем слов, но не реальных дел» .

Дальнейшее более активное вхождение Православия в духовно-политический процесс возрождения и укрепления российской, религиозно осмысленной, государственности (чем Церковь до коммунистического безвременья собственно всегда и занималась) — насущнейшая задача нашего времени! И пусть не говорят — ни «снаружи», ни внутри Церкви — что это, мол, не сфера церковной деятельности, а сфера гражданской политики.
Те, кто «снаружи», говорят это из вполне понятного лукавства и жажды ничем не ограниченных (в том числе — и Самим Христом!) политиканства, власти и возможности безоглядного удовлетворения своих личных безответственных амбиций, а те, кто «внутри» — вследствие зачастую застарелой духовной лени, страха ответственности (увы — не столько перед Богом, сколько перед людьми), довольно примитивного прагматизма и давней привычки «не возникать», утвердившейся в период коммунистического владычества…
Но такая позиция никогда не способствовала укреплению церковного авторитета в глазах общества — тем более общества, до сих пор, не смотря ни на что, потенциально остающегося в основной массе своей, как свидетельствует статистика, прохристианским. Именно эта, вынужденная тогда, в годы большевицкого беспредела, позиция Церкви в известной степени и маргинализировала ее в сознании тогдашних «советских» граждан  — к тому же постоянно склонявшихся безбожной вражеской пропагандой к бездумному атеизму и антицерковности.
Однако, если мы не хотим, чтобы угроза последующей медленной ползучей церковной маргинализации все еще продолжала довлеть над нами или даже усиливаться — уже в эпоху относительной свободы, то с продолжающейся робостью пастырей при попытках их участия в общественной жизни страны пора кончать.
Не на официозных «тусовках» (хотя и это, конечно же, тоже не без пользы) — ныне преимущественно необходимое место наших церковных предстоятелей.
Пора уже, пора Церкви, архипастырям и пастырям ее, подобно первым Апостолам, подобно нашим великим святым проповедникам — священникам Иоанну Кронштадскому и Иоанну Восторгову, митрополиту Антонию Храповицкому, выходить «на стогны мира» и «на кровли» его, на широкий простор разорившей себя России, духовно во многом падшей, погрязшей в почти вековом богоотступничестве, поистине требующей ныне чуть ли не «второго крещения». Пора выходить — без страха и боязни, не замыкаясь только в стенах храмов, под их золочеными куполами, но повсюду проповедуя Слово Божие и Правду Его!
И такой выход Церкви в «мир» вполне оправдан непосредственным смыслом и основной задачей православной евангельской веры: христианин в силу ее всеобъемлющей духовной устремленности, следуя заветам Самого Христа, не может (будем повторять это снова и снова) не стремиться к глобальной христианизации жизни — и личной, и общественной, в том числе государственной. Не может Церковь в идеале не желать полного воцерковления своего Отечества и самого государства (обратные же утверждения есть либо дань духу века сего и измена делу Христову, либо недостойная в этом случае «дипломатия» — с вовсе излишней здесь оглядкой на антицерковные либеральные и якобы «толерантные» СМИ).
Государственно осмысленный «активизм» Церкви — есть многовековая традиция нормальной российской жизни, и лишь в эпоху повсеместной секуляризации, обмирщения человеческого бытия, столь усилились голоса ненавистников дела Христова и христианского характера государственности вообще (и российской — в частности), требующие неучастия Церкви в общественно-политической жизни страны.
Особенно крикливыми, как мы знаем, они становятся, когда деятельность Церкви вынужденно оказывается связанной с самим сохранением государства. Но ведь это — самое прямое дело ее, поскольку гражданами этого государства непосредственно являются у нас и наши православные пастыри, и мы — их православная паства.
К сожалению, нередко и теперь можно — с самых разных сторон — слышать голоса, подпевающие подобным безбожным лукавцам-«демократам», как огня боящимся усиления государствосберегающей роли Церкви (причем порой голоса эти исходят даже и из церковной среды!)
И это, увы, вовсе не ново…
Еще в 1922 году известный церковный историк Русского Зарубежья Н. Тальберг, отвечая на подобные же укоры либеральной прессы относительно последовательного и самого близкого участия Церкви прежде в государственном строительстве, призывал: «…необходимо открыть глаза тем честным русским людям, которые, питаясь часто вредной газетной пищей… не всегда могут разобраться в обстановке и склонны делать неверные заключения.
“Церковь должна быть вне политики” — доказывают им доброжелатели, эти волки в овечьих шкурах. Под политикой же разумеют участие Церкви в обсуждении и разрешении государственных вопросов.
Если решиться разделить эту точку зрения, то придется отнестись с полным осуждением ко всей тысячелетней высокоисторической работе нашей Православной Церкви, которая неразрывно связала себя с монархической государственностью.
Святая Русь сложилась единой мудрой работой ее Великих Князей и Царей с Российскими митрополитами и патриархами» .
К сожалению, сегодня даже и в сам;й церковной среде нередки заявления совсем противоположного рода — причем заявления якобы высоко духовного порядка — призывающие к изоляции Церкви от участия в решении и общественных проблем, и даже своих собственных!
Как сетует, например, по этому поводу уже цитировавшийся выше протоиерей Всеволод Чаплин в своих «Записках священника»: «Одна знакомая сказала мне: “Ну что же вы всё занимаетесь какой-то политикой, информацией? Главное — строить храмы”. Да, строить их нужно. Но если не просвещать народ, если не ограждать Церковь от творцов смут и расколов — не получится ли так, что самые великолепные храмы окажутся в чужих руках при полном равнодушии общества? Не так ли было во времена обновленчества? Не так ли сейчас на Украине? Не пускает ли с молотка свои храмы в Америке Католическая Церковь, проигрывая прекрасно оркестрованные судебные дела? Вот почему нам так важно тратить максимум и сил, и средств на миссию, просвещение, катехизацию, поддержку Церкви — правовую, социальную, информационную» . Именно упомянутая отцом Всеволодом отстраненная от окружающего нас мира позиция и способна загнать Церковь вновь в изолирующее ее напрочь гетто, с той лишь только разницей от прежнего — большевицкого, что оно будет украшено вполне «разрешенными» теперь «демократической» властью золочеными куполами!
Разумеется, Церковь может  плечом к плечу трудиться над укреплением Отечества только с властью, выражающей подлинные интересы народа и пользующейся всенародным доверием, — властью, каковой мы пока у себя, увы, не имеем. Именно поэтому и разрешение ею сегодня сколько-нибудь активной общественной деятельности Церкви — лишь видимое и глубоко лицемерное в своих духовных основах… И если в действиях или даже только в словах Церкви представителям властных структур что-либо оказывается не по вкусу — сразу же с их стороны проявляются попытки «одернуть» ее. Но это мы уже проходили…
Однако ныне защитником Церкви постепенно становится сам народ, ожидающий от Церкви не только полноты евангельской истины самой по себе, но и научения способам ее приложения к своим государственно-общественным формам бытия, к решению насущнейших задач его исправления. Народ наш есть, как и всегда, основное поле просветительной деятельности Церкви, ибо единственно для спасения его она и существует.
Но и на самый властный «верх» (ведь и там — всё те же души человеческие!) Русская Церковь обязана бесстрашно нести свое слово просвещения и увещания, а если нужно — то и строгого обличения и укора.
О необходимости ныне самого активного участия Церкви в общественных процессах — в первую очередь своей нравственной оценкой нашего современного политического состояния — говорят теперь уже и многие священники.
Так, московский протоиерей Владислав Свешников в одной из своих статей вполне резонно пишет об очевидной связи «нравственного и политического устройства общества. Более того, не просто нравственного, но и церковно ориентированного» . И потому вполне естественно, что «…Вся история Церкви, начиная со святого Иоанна Предтечи, представляет огромное число примеров нравственных оценок церковными людьми политических поступков и реальностей, заинтересованности этими реальностями, а то и прямой вовлеченности в них. А потому многие иерархи, выдающиеся сыны Церкви, были бы — даже исходя из чисто богословских позиций — крайне удивлены, услышав расхожее ныне слово о том, что Церковь не занимается политикой. Если бы было так, то это означало, что есть некая область жизни, “вынутая” из христианского нравственного осмысления действительности (назовем и имена многих русских святых, причастных к политике: благоверные князья Александр Невский и Михаил Тверской, святитель Гермоген. Митрополит Филарет, великий богослов, был автором текста Манифеста 1861 г. об освобождении крестьян. святитель Игнатий Брянчанинов вёл журнальную политическую полемику с Герценом. Можно привести и иные многочисленные примеры связи Церкви и политики: анафематствование революционеров святителем Тихоном, декларацию митрополита Сергия и т. п.).
Можно ли сказать, что Церковь не занимается политикой, когда многие государственные мужи России (последний из них — Столыпин) исходили в своей деятельности из нравственного опыта Церкви? И поэтому, когда говорится, что Церковь не занимается политикой, это означает либо недопонимание (своеобразное церковное монофизитство), либо чистоплюйство (ведь политика, известно, “грязное дело”), либо лукавство, либо, наконец, имеется в виду узкий смысл слова: Церковь не поддерживает партии или что священнослужителям не следует заниматься политикой профессионально.
Но может ли, имеет ли право Церковь стоять в стороне от нравственных оценок политических событий? Например, хотя бы: может ли Церковь отмалчиваться, когда государством производится целенаправленная политика развала народной нравственности? Да и точно ли всегда, по необходимости и по определению, политика — “грязное дело”?»
С достаточным основанием можно также утверждать, что не последней и весьма немаловажной причиной встречающихся заявлений о якобы полной «аполитичности» Церкви является еще одна — которой не назвал только что процитированный автор: это вполне удобная (и весьма застарелая) привычка к постоянным «фигурам умолчания», то есть к той общественной позиции, к которой нашу иерархию долгое время приучала сама российская жизнь (сначала в условиях «благомолчащего» дореволюционного Святейшего Синода, а затем в ежовых рукавицах большевицкого ОГПУ—КГБ), ибо и там, и там самым безопасным и, к тому же, житейски-комфортным (слаб человек!) как раз всегда и оставалось молчание.
Ибо, что, кроме нравственного отвращения могла бы выразить Церковь в отношении той же «советской действительности», если бы ее потребовалось оценить именно с церковно-нравственной точки зрения? — а чем это было чревато тогда для подобных критиков, понятно каждому.
К сожалению, эта застарелая российская болезнь, до сих пор остающаяся свойственной немалой части церковного «истэблишмента» («лучше не делай и не говори ничего — и ни в чем не окажешься виноват, ни с кем не поссоришься, и ни в чем не проиграешь»), и сегодня всё еще лечится с чрезвычайно большим трудом.
Впрочем, многие верующие вполне искренне считают, что нужно заниматься только личным спасением души, оставив окружающий мир лежать в его скверне, поскольку он в своем духовно мертвящем, глубинно эгоистичном и предельно дегуманизированном псевдогуманизме воспринимает Церковь как некое юродство или же некую фантазию «не от мира сего» — то есть как раз от самого себя.
И тогда звучит — нередко даже и от архипастырей: «оставь надежду всяк сюда (в этот грешный мир) входящий», свяжетесь с проблемами мира — ничего духовного не приобретете, а еще, мол, и всё растеряете… Как говорит, например, архиепископ Тульский и Белевский Алексий в данном им интервью, напечатанном в журнале «Православная беседа»: «“Проквасить” всю массу этой косности в нормальное состояние очень трудно» — делая притом весьма пессимистический и поистине демобилизующий вывод: «православное христианство как общественное движение обречено на провал… Попыток таких было полным-полно — устроить Царство Христово, реализовать его в реалиях этой временной жизни… соблазн — всё здесь устроить… А если мы будем строить “царство сего мира”… мы обречены на неудачу, не “всквасить” нам ничего; нас всё это задавит, этот “сель” нас унесет, обязательно»  — то есть, как говорится, туши огни и сливай воду…
Однако, думается, если бы преподобный Сергий Радонежский рассуждал подобным же образом, вряд ли бы он отправлялся, как известно, в удельные княжества «опечатывать» там своим авторитетом храмы — в наказание местным князькам за их удельные, то есть вполне общественные и даже политические антимосковские деяния, тем самым вполне однозначно вмешиваясь в них. Не участвовал ли при этом преподобный не только в «общественном движении», но даже и в самой прямой политике? И разве Сергий при этом не понимал, что в данном случае он отнюдь не «устраивает Царства Христова в реалиях земной жизни», поскольку оно возможно лишь на Небе, а только помогает своему народу устроить на земле — хотя бы относительно по небесным Христовым законам — нормальную православную жизнь в своем родном Отечестве? Разве духовно брезговал он трудами и такого, в известной мере «мирского», качества, для чего ему нужно было ведь покинуть свою, столь спасительную лично для него, монашескую «келью под елью»? И разве помешало это ему войти и Царство Небесное?
И не к такому ли «преподобию» великого Сергия — человеколюбивому и неравнодушному к скорбям своих ближних, своей Родины — вполне можно и даже необходимо стремиться и нам, когда мы вспоминаем слова Церкви: «с преподобными преподобен будешь»?
Однако весьма показательно, что в том же самом выпуске упомянутого журнала опубликованы рассуждения и совершенно иного характера — достаточно известного православного профессора-протиерея, вполне укладывающиеся в систему жизненного опыта Русской Церкви и подлинной Российской государственности, по-христиански стремившихся ранее (пусть и в недостижимом полностью идеале) существовать в неразрывном единстве.
В рассуждениях этих нет и тени духовного самозамыкания и какой-либо капитуляции перед лицом «мира сего», как нет и убежденности в якобы полной бесперспективности его пробуждения к христианской жизни.
Приведем здесь небольшой фрагмент данного текста — как пример осознания и живой проповеди безусловной необходимости самого непосредственного участия Церкви в устроении «по Христу» не только душ своих чад, но и земного их (нашего с вами!) Отечества.
Вот с чем обращается к нам один из уважаемых московских священников — протоиерей Владислав свешников, так оценивая задачи всякой власти вообще и характер власти в сегодняшней «РФ» — а отсюда и задачи, встающие перед русским человеком-христианином сегодня: «Собственно, функция власти… — предотвращать возможный хаос в общественной жизни. И тогда общество уважает власть. Пока оно не требует от людей религиозного сознания — поступать против совести и против религиозной правды, подчинение и уважение к власти необходимо. За этими пределами оно, наоборот, становится преступлением.
Но порою в жизни и истории общества наступают странные эпохи, когда власть принципиально не только не исполняет свои функции, но становится антивластью, а государство — антигосударством, потому что прямо поддерживает хаос и преступность. Власть не исполняет ту волю Божию, по которой она должна структурировать общество, и сама является разрушительницей порядка. И тогда главная задача верующего [не только как христианина, но и как гражданина. — Г. М.] состоит не в том, чтобы вести прямую физическую борьбу, а в том, чтобы, давая правильную оценку той власти, которая разрушает национальную и общественную жизнь, не вступать с ней в компромисс. Нельзя замыкаться в свою личную и церковную скорлупу, когда общество требует от нас участия.
Даст Бог, мы, русские верующие люди, когда-нибудь проснемся от нашего глубочайшего общественного сна, и жизнь народа и общества перестанет быть для нас чуждой, и тогда не отвратимся от того вождения, которое предлагается нам Господом» .   

Безусловно, некоторые издержки духовного порядка вполне могут подстерегать Церковь на ее «политическом» пути, но они являются гораздо меньшим злом по сравнению с теми бедами, в бездну которых могут обрушиться в конце концов и государство, и народ, а в итоге и сама наша «в;инствующая» (в земной своей части) Русская Церковь, — притом, что часть этих бед окажется именно результатом слишком осторожного, самоохранительного нежелания ее повести за собой народ в годину его лихолетья, — лихолетья, находящегося вовсе не за горами, а уже в значительной мере сегодня являющегося и духовной, и политической реальностью нашего дня.
Ибо чем нынешнее положение безвластия в России (несмотря на, казалось бы, сурово сдвинутые брови всех последних ее президентов) — со всеми ее недавними и сегодняшними «семибанкирщинами» — отличается по своей разрушительности для нашей государственности от пресловутой шкурной «семибоярщины», окопавшейся некогда в Кремле в  эпоху Смутного времени?
И кто должен сегодня — но вовсе не сегодняшними темпами — заниматься духовным просвещением и укреплением нации?
Где наши церковные теле- и радиоканалы, где наши газеты и журналы, которые можно было бы приобрести в любом газетном киоске на улице или в метро?
Говорят: нет денег…
Значит, нужно сократить расходы на представительские, хозяйственные и транспортные нужды, на зачастую вовсе необязательную позолоту храмовых куполов.
Значит, нужно принимать в первую очередь от потенциальных благотворителей не индивидуальные «точечные» финансовые вливания, а просить их совместными усилиями профинансировать общероссийский православный телеканал (да и самим кое-что накопить для этого вдобавок), просить помочь Думу (посмотрим — какие они на поверку окажутся «патриоты»).
Ведь нам сегодня нужна не столько храмовая позолота, сколько золото слова Божия? И разве, прежде всего, не христианской миссией, не постоянной и неизбывной миссионерской проповедью, требующей в наше время всех видов связи и общественной «пропаганды», должна быть денно и нощно озабочена Церковь?!
Ведь, подобно нелепейшей абракадабре всех этих «РСФСР»-ов, «СССР»-ов и «РФ»-ов, точно такая же невнятная нелепица присутствует, к несчастью, пока и в человеческих душах многих граждан сегодняшней России.
Всевозможнейшие наборы различных идеологических бессмыслиц, примитивных обманов и уродливых фантомов сознания, продолжающих всё еще царить во многих русских головах, в первую очередь и представляют собой одну из важнейших причин нашего всеобщего современного развала!
Наибольший же при этом вред стране наносит остающаяся и поныне повсеместной вопиющая духовная безграмотность и слепота основной части управленческого аппарата страны.
Именно поэтому Церковь должна взять на себя львиную долю государственного труда по восстановлению нормального религиозно-национального разума как нации в целом, так и духовно вменяемой части ее руководства (как нынешнего, так и потенциально просматриваемого). Труд же этот огромен, кропотлив, не прост по подходам, требуя и терпения, и знаний, и культуры, и общественно-политического такта, и искренней любви к падшему человеку, и вселенски-евангельского, а не узко-местечкового, понимания и ощущения самого Православия.
Особенно здесь важно пробудить государственно-религиозный инстинкт российского управленческого аппарата (чья зачастую принципиально-неверная деятельность во многом идет вразрез с национальными интересами Русской земли) и, притом, не только пробудить, но и добиться того, чтобы инстинкт этот вывел человека, с Божией и церковной помощью, на уровень уже осознанной им христианской его ответственности пред Богом и людьми.
Пока же сознание большинства современных представителей правящих структур в России, внутренне остающееся и до сих пор глубоко советизированным, не позволяет им ощутить себя подлинно русскими людьми (и потому, видимо, еще не скоро наша страна официально обретет свое подлинное великое историческое имя: «Россия», так и оставаясь опереточно звучащей «Эрэфией»).
Понять такое положение нетрудно: ведь значительная часть и нынешних наших госчиновников и политических деятелей представляет собой прежнее среднее звено всё той же бывшей партийной номенклатуры, давно утратившей реальное понимание как самой сущности России, так и кардинального духовного отличия внутренней (на сложившемся за тысячелетие нашей истории «генетическом уровне») православно-государственной сути ее — от атеистической и поверхностно-тоталитарной (без глубинных духовных скреп) сущности СССР.
Та же самая духовно-политическая слепота (причем — что особенно опасно! — на, так сказать, «онтологически»-государственническом уровне) остается характерной и для ряда современных наших «патриотов», пытающихся ныне восстанавливать единство ткани государственной истории России на, по сути, внехристианской основе, предлагая считать Советскую коммунистическую (т. е. вполне антихристианскую) «империю» продолжением прежней православной Российской Империи и даже чуть ли не «Святой Руси». При этом ими подвергается социально-политической кастрации само понятие христианской «церковности», которой подобные «государственники» отнюдь не отбрасывают, усматривая в последней (как якобы предельно трезвые историки-«реалисты») фундаменталистскую и во многом даже определяющую «духовно»-кооперирующую пользу для возможного дальнейшего государственного строительства, — но в чьем понимании «церковности», похоже, вовсе не остается места Самому Христу!
Впрочем, безусловно, и среди нынешней гос.-«элиты» остается изрядное число граждан, в самой-самой глубине души которых еще теплится (пусть чаще всего и на, так сказать, подсознательном уровне, но всё-таки не полностью угасшая в них) жажда церковного православного начала — как «родовая память» о некогда христианском происхождении самой их души.
И пробудить многих — даже из нашего чиновничьего «крапивного семени» бывших советских и народившихся «новорусских» бюрократов — вполне сегодня возможно, но только если отнестись к ним по-человечески и даже по-братски: именно этим непосредственно и обязана — с терпеливым пониманием и христианской любовью — заниматься сама Церковь, поскольку за нее этого не сделает никто!
Пробудить же от долгого сна такие «казенные» души, долгое время ранее одурманивавшиеся и усыплявшиеся бездуховной советско-партийной действительностью, не только вполне возможно, но, главное, необходимо: во-первых, ради их же вечного спасения, ибо и они — пусть и соблазненные примитивным безбожием — но соотечественники, то есть ближние наши; во-вторых, просто потому, что других-то у нас в общероссийском чиновничьем племени пока не слишком много — России придется обходиться и ныне, и в дальнейшем теми, какие есть и кто не слишком запятнал себе за последнее время антироссийской системной коррупцией и, по существу, — антинародной деятельностью, всячески поддерживая олигархическую составляющую нынешнего нашего государственного устроения и бытия.
Увы, быть может, вообще основная сложность современной ситуации в области развития положительного государственного управления России заключается как раз именно в том, что отрезанные вот уже почти на протяжении столетия от исторических традиций и духовных корней прежней дореволюционной, собственно настоящей российской жизни, чуждые всей системе ее религиозно-культурных ценностей, почти не знающие ни подлинной русской истории, ни того, что такое для России ее же духовная сердцевина — Святая Русь, —  многие подобные «начальники» вполне искренне продолжают считать себя (при упомянутом полном неведении государственных основ и самой сути тысячелетней истинной, дореволюционной России) русскими людьми! Однако, не зная подлинного духовного фундамента своего Отечества, они и строят ныне на развалинах недавнего СССР какое-то совершенно чуждое духу и смыслу подлинной России, немыслимо-уродливое здание…
Чаще всего, их представления о Русском государстве, как, впрочем, и множества остальных граждан «Эрэфии» — «дорогих россиян», ограничиваются лишь последними десятилетиями того фальшивого «советского» существования, в которое ввергли нас их «духовные отцы», представители большевицкой клики.
И, несомненно, психологически наследниками этой же клики продолжают еще оставаться многие современные госчиновники и политические деятели (пусть для удобства и отказавшиеся от своих партбилетов) — в том числе и так называемые «демократы», якобы вовсе чуждые большевизму...
Впрочем, — как ранее, так и сегодня, — все они (как и вообще многие бывшие «советские люди») зачастую даже не способны понять, что прежний СССР в значительной (то есть большевизированной) части своей вовсе и не стремился быть Россией, и, конечно же, в силу всего своего «коммунизанства», не имел никакого права быть ею, лишь пытаясь носить выгодную порой — как для внутреннего, так и для внешнего пользования — но в духовном и идеологическом смыслах кастрированную, фальшивую ее оболочку!
К сожалению, весь огромнейший отрицательный смысл такого, предельно объективного, понимания духовной сущности СССР, ясно сознававшийся и хранившийся долгое время преимущественно именно Церковью, и сегодня остается у нас (и не в том ли трагедия современной России?) пока почти не учтенным и почти не востребованным.
Им, этим смыслом, не жаждет проникнуться (тем более — основывать на нем всю свою жизнедеятельность) продолжающая свою постсоветскую спячку и основная часть народа; чужд он и ухватистым, по большей части по-советски же беспринципным и до сих пор так и не понимающим духовно-исторической цели самого существования России современным властным структурам — в лице самых различных и самого различного государственного уровня безответственных временщиков. Ведь всё теми же постсоветскими (а не российскими!) государственно-политическими принципами, антидуховными и антикультурными в самой своей сердцевине, они продолжают руководствоваться в собственной общественной деятельности даже теперь!
Однако от законов исторической, тем более, законов сверх-исторической, духовной жизни многовековой России — нам не уйти…
Сама окружающая реальность уже показала и может еще страшнее показать в будущем: пребывая и далее вне Христа, вне веры, вне Православия, не исполняя своего долга перед замыслом Божиим о Руси как хранительнице Вселенского Православия, Российское государство долго не устоит.
Если нация в самое ближайшее время не восстановит своего испытанного веками христианского потенциала, если укрепленная этой сверхнациональной идеей и столь необходимая нам твердая государственная власть не определит своих ближайших внутренних и внешне-политических задач и не приступит в самом скорейшем времени к их решению, то мы окажемся в дальнейшем абсолютно не способными ответить надлежащим образом на надвигающиеся на нас вызовы времени.
А ведь XXI век принесет нам, пожалуй, еще более тяжкие испытания, чем предыдущий: мы  уже сегодня должны сознавать это и быть готовыми к тому, что в не слишком отдаленной перспективе (политической, экономической, этногенно-демографической) нас ожидает — почти со всех сторон — тяжелейший натиск объективно враждебных нам сил (вероятно, в первую очередь — с Юга и Востока).
На подобное развитие событий, например, давно уже указывает положение, складывающееся на Дальнем Востоке.
Все ближе и ближе придвигается к нам эта опаснейшая проблема, о которой еще сто лет назад провидчески говорил, предупреждая нас о грядущем очередном неизбежном столкновении с Востоком, протоиерей-мученик, расстрелянный впоследствии большевиками Иоанн Восторгов (в тот период слова его были вызваны ожидаемым столкновением с колониалистской тогда по отношению к Дальнему Востоку Японией).
Вот, в частности, что сказал он в проповеди в Тифлисском военном соборе 1 января 1904 года: «с Востока Дальнего, как в века былые, грозит нам призрак нового нашествия, поднимается зловещее желтое облако, как кровавое зарево далекого пожарища, слышно бряцание оружия, несутся злобные угрозы… Народ-язычник, народ, вчера еще ничтожный, воспринявший верхушки внешней культуры Европы, но в сущности ей глубоко враждебный, — потому что культура Европы в своих внутренних основах есть культура христианская, — народ этот, охваченный самомнением и гордынею, дерзко мечтает ныне поднять и объединить всю Азию и двинуть на запад целый мир… На пути его рокового движения лежит Россия, оплот всемирного мира и спасения… И снова Россия одинока… и снова тайными и явными путями христианские народы самоубийственно, из-за минутных интересов текущего дня, не представляя по близорукости страшного назревающего будущего, готовы помогать желтому язычнику!»
То, что отец Иоанн был прав, показали нам русско-японские война  1904—1905 годов, противостояние на озере Хасан, война 1945 года. Проблема эта остается столь же животрепещущей, как и раньше, — с той только разницей, что потенциально антироссийские силы на Востоке теперь имеют с нами самые непосредственные границы и даже порой уже перетекают через них!
Демографическая же политика центральной власти на нашем Дальнем Востоке или абсолютно бездарна, политически невежественна и некультурна, или же отсутствует вовсе, поскольку разумное и результативное проведение ее упирается в первую очередь в разрешение глобальных вопросов экономического порядка во всей России (в том числе — и в приложении к Сибири и Дальневосточному региону).
Однако не только для их решения, но даже и для их своевременной постановки у нашего нынешнего временного начальства нет ни голов, ни, тем более, творческого прогностического мышления и вообще — нелукавого желания решать подобного рода стратегические задачи политического жизнеобеспечения России (стоит хотя бы один раз посмотреть на пустые глаза большинства из них, чтобы понять это с печальной, но непререкаемой очевидностью)…
И это при том, что академическими кругами Сибири подобного рода концепции и планы разрабатываются, не будучи, увы, никак не востребованными со стороны властей предержащих!
Сохраняются значительные угрозы стратегического характера и на западных, и на южных, и на юго-восточных наших границах; да и отдельные внутренние регионы страны также чреваты определенной нестабильностью и при неразумной (не контролирующей внутреннюю ситуацию в них) государственной политике центра могут в одночасье превратиться в территории «пятых колонн» (а в глазах НАТО — в потенциальные Косово). И что со всем этим сможет сделать тогда Россия, оставаясь в нынешнем своем, столь ослабленном и постоянно — то бездумно, то попросту предательски — еще более ослабляемом состоянии?
Если государственные структуры дремлют или разъедены экономической и мелко-политической коррупцией, или просто не способны в силу своей нетворческой, устаревшей идеологии к решению серьезных стратегических задач — видя их к тому же (зачастую из чисто личной выгоды) вовсе не так, как следует, и не там, где их следует видеть (а отвечать за это придется своими бедами  всем «дорогим россиянам»), то именно Церковь, поскольку у нас нет иной, всенародного характера ответственной и объединенной общественной силы, и обязана, в меру своих сил, всячески содействовать как пробуждению власти от сна, так и ее трансформации в положительном для страны направлении.
Причем единственная задача, которая при это должна здесь решаться, — это общенационально санкционированная поддержка нашей Русской народной Церковью действительно пророссийски ориентированной системы власти, стремящейся к неподдельной ответственности, разумной силе и твердой воле, то есть ко всему тому, что поддерживает и чего ждет от власти преобладающее большинство наших граждан.
Иначе говоря, поскольку времени ныне для государство-сохраняющих (точнее даже — для пока еще лишь государство-восстанавливающих) процессов остается предельно мало, уже сегодня Церковь обязана гораздо решительнее выйти из относительно удобной и привычной своей социальной ниши, направив свои шаги по тем же спасительным для России путям, которыми, ничуть не чураясь «политики», шли святые: Сергий Радонежский, митрополит Геронтий, архиепископ Ростовский Вассиан, Патриарх Гермоген, архимандрит Троице-Сергиевой Лавры Дионисий, вдохновлявшие верой Христовой народ и призывавшие его к духовному и военному сопротивлению врагам России (и на Куликовом поле, и в «стоянии на Угре», и в Смутное время), способствовавшие, наконец, утверждению в стране действительно радевшей о народе и Русском государстве власти.
И подобная творческая, активная позиция Церкви, будет, безусловно, понята, одобрена и всячески поддержана русским народом.
Именно наше опаснейшее для России время требует — при справедливом стремлении верующей части ее населения к установлению разумного баланса государственных и церковных сил — все же гораздо более активного их взаимодействия. При этом и Церкви, и государству неизбежно придется все более и более привыкать друг к другу, если мы хотим добиться действительно  положительных результатов на путях нашего дальнейшего государственного строительства, ибо — в силу  уникальнейшей духовной ситуации, сложившейся у нас в связи с прежним владычеством воинствующе-безбожного режима и накопившейся за это время бездной человеческого греха — выход из такого положения  абсолютно невозможен без всеукрепляющей религиозной основы!
Об этом же прямо пишет, например, и современный православный историк и публицист В. Семенко: «…внешняя роль христианского государства не может не быть неразрывно сопряжена с внутренней воспитательной и духовно-просветительской работой Церкви. Цель Церкви — абсолютна. Это — спасение. Цель христианского государства — относительна. Оно не может полностью одолеть зло, имеющее духовную природу, но может ограничить его, не дать ему захватить весь мир. Христианское государство — это и есть удерживающий, о котором говорит апостол (2 Фес. 2, 7)» .
Такого рода симбиоз государства и Церкви ныне почти не мыслим в окружающем нас преимущественно секуляризованном мире, но он вполне возможен в такой «странной» стране, как Россия: весь уникальный опыт нашего существования буквально вопиет о том, что «мы — не Европа» и никогда ею не будем!
Хотим мы того или не хотим — у нас совсем иные внутренние законы жизни: так всегда было, так и останется. И в таком утверждении нет никакой тенденции к «непросвещенному» изоляционизму — это просто неумолимый жизненный факт, подтвержденный всей нашей, более чем тысячелетней, историей.
При дальнейшем необходимом наведении моста между государством и Церковью каждый из них, естественно, должен будет чем-то поступиться ради всеобщего блага: первому придется в известной мере свою гражданскую деятельность «воцерковить», приблизив ее к идеалам, завещанным человечеству Самим Иисусом Христом (ведь единственно разумный смысл государства — это социальное воплощение Его заветов ), второй — в определенной степени социализировать и даже «политизировать» деятельность духовно-просветительскую, в пределе стремясь придать христианский смысл всем сторонам государственно-общественной жизни России, а это значит — оказываясь на всех важнейших рубежах национально-государственной политики.
Отрицать такой творческий союз могут только те, кто отрицают в конечном итоге и саму Церковь, и само государство (в смысле его властных структур) — как ответственное перед всеми нами, но и требующее гражданской ответственности от каждого из своих подданных, чего — как огня — всегда боятся предельно эгоистично настроенные «либералы»  и «демократы» всех мастей: они, как известно, в принципе, так сказать, «по определению», неизменно враждебно относятся к институту любой крепкой государственности (само слово «подданный» звучит для них чуть ли не оскорблением).
Но отвергать необходимость нравственных евангельских императивов для деятельности государства — занятие бесперспективное, а главное — чрезвычайно опасное для будущего России.
Еще мудрый глава Синода на рубеже XIX—XX столетий К.П. Победоносцев резонно утверждал: «государство безверное есть не что иное, как утопия, невозможная к осуществлению, ибо безверие есть прямое отрицание государства. Религия, и именно христианство, есть духовная основа всякого права в государственном и гражданском быту и всякой истинной культуры. Вот почему мы видим, что политические партии, самые враждебные общественному порядку, партии, радикально отрицающие государство, провозглашают всегда впереди всего, что религия есть одно лишь личное, частное дело, один лишь личный и частный интерес» .
И здесь особую остроту приобретает очередной принципиальнейший вопрос — одновременно и духовной жизни общества и политики (и государственной, и церковной): вопрос о так называемой «свободе совести».
Что представляет она собой с церковной, христианской (в конечном итоге — единственно верной и религиозно осмысленной) точки зрения?
Как совершенно справедливо утверждал еще столетие назад в рамках общественно-церковной дискуссии о понятии свободы протоиерей А. Иванов в статье «Свобода и совесть»: «Человеку дано от Бога право свободно выбирать добро или зло. Но это не значит, что самый факт выбора чего бы то ни было, безразлично — добра или зла, есть во всяком случае осуществление свободы… Свободный выбор не может падать ни на что другое, кроме добра. Разумный выбор — вот едва ли не главный признак истинной свободы… Испорченная воля, ослепленный разум, ослабленная совесть — это все равно, что потерянная свобода, нравственное рабство… Ясно, что свободу сохраняет только тот, кто выбирает добро и вечное спасение, а не тот, кто выбирает зло и вечную погибель… Свобода по существу своему есть именно эта нравственная необходимость делать только добро, исполнять волю Божию, делать только то, чего требует наша духовная природа, созданная по образу Божию» .
Сторонники же либерального внецерковного понимания свободы вообще и «свободы совести» — в частности, не принимая высшей христианской правды о них, как и сам;й императивной природы христианства, наполняют оба эти понятия духом религиозно-безразличной терпимости и безбожного в своем пределе секуляризма.
О таком понимании свободы в свое время высказывался — в той же долговременной дискуссии — В. Тернавцев, говоря, что нам теперь предлагают: новую ложь: «Вместо старой лжи — мертвящей опеки государства… разрыв с государством, полную свободу отпадения и совращения… Не эту свободу верить, во что хочешь, хоть в дьявола, принес на землю Спаситель, не она благословляется Церковью… Вера — это совсем не “изволение духа”… Вера — это дар Бога Живаго Своему погибающему творению. Все, “от фараона до скота”, пред Богом нищие и в позоре падения. В голом праве верить во что хочешь не заключается самого главного — искания Лица Божия и веры в Него. И замечательно: если человек ищет Бога, найдет и свободу, ибо только в Боге свобода. Если же человек ищет права верить — не верить, права как Бога, или, скорее, как кумира, — не найдет ни Бога, ни свободы. И это везде и во всей истории» . И тот же Тернавцев позднее заметил: «Думать, что Новый Завет допускает языческую свободу... это безумие» .
Ответом на такую позицию Церкви, как мы знаем, впоследствии стало революционное отделение государства от нее, противоцерковное восстание безбожного, языческого по самой сути своей, духовно слепого своеволия — принимаемого «сынами погибели», сынами не Вечной Жизни, а лишь «века сего», за якобы истинную свободу!
К чему привела в конце концов такая «свобода» (свобода в итоге — без совести и от совести) — мы можем сегодня равно наблюдать и во всем, распадающемся на наших глазах, до предела секуляризованном мире, и в собственной нашей, полностью разоренной — и духовно, и материально — стране…
Учитывая и всегда принимая во внимание конституционную, внешне-гражданскую трактовку понятия «свободы совести» и не выходя за законное юридическое поле его правоприменения во внешней же своей жизни, Церковь, вместе с тем, никогда не согласится с применением такого нарочито мирского понимания свободы в жизни внутренней — и точно так же никогда не примет его своим христианским сердцем. К правому же, православному пониманию свободы «в Духе Святом» — как истинной свободе — она неизменно будет призывать в своей проповеди верных ей чад, стараясь по мере сил содействовать и постепенному воцерковлению самого государства.
Положительное решение этой проблемы, естественно, в настоящее время еще мало реально или даже вовсе пока невозможно — в силу повсеместно наблюдаемого процесса вселенской апостасии и расцерковленности России, но, однако, сама проблема (поскольку необходимость решения ее в будущем будет только назревать) отнюдь не снимается Церковью с повестки грядущего дня, столь чреватого развитием опасных для государства событий.
В приложении же к опыту прошлого, например, уже упомянутый В. Семенко замечает — с православной позиции — об идее воцерковленности государства и кризисе ее в предреволюционные годы следующее: «…мысль о религиозном призвании государства, а отнюдь не слепое охранительство по отношению к существовавшему в то время в России государственному строю составляла основу пафоса противников либерального взгляда на “свободу совести”. Они отнюдь не стремились затушевать негативные последствия той излишней зависимости Церкви от государственной власти, которая имела место в России в синодальный период, когда равновесие двух властей, свойственное “симфонии”, было нарушено. Но истоки этих негативных последствий были вовсе не в самой идее “симфонии”, а в ее искажении» .



3. О НЕОБХОДИМОСТИ НРАВСТВЕННО-КУЛЬТУРНОЙ ХРИСТИАНИЗАЦИИ
                РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ —
                КАК ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНОЙ ОСНОВЕ
                НАШЕГО ДОСТОЙНОГО БУДУЩЕГО

Подводя предварительный итог всему сказанному выше, можно, с учетом вполне прогнозируемой будущей прискорбной российской политико-экономической и национально-духовной ситуации, утверждать, что на сегодня первостепеннейшей и, в конце концов, всеопределяющей задачей общественного развития России становится по возможности скорейшая ее новая, глубоко осознанная христианизация.
Ныне такой подход к будущему обустройству России представляется почти фантастическим, но, думается, со временем нам придется осознать всю практическую необходимость подобной, единственно спасительной для всех (причем — во всех смыслах!), одновременно и наднациональной, и собственно русской национальной «идеологии».
Вполне естественно, что необходимейшим условием положительного решения этой проблемы является, помимо непосредственно самой воли народа к собственному возрождению, — свободный, основанный на взаимном уважении союз Церкви и государства.
Иначе говоря, требуется не одна только духовно-просветительская, миссионерская активность Церкви, но столь же важно и последовательное естественное врастание государственной деятельности в ценностную систему непосредственно христианских мировоззренческих, духовно-нравственных и культурных понятий.
Основные здесь трудности — современная почти полная расцерковленность светской власти, зачастую — почти столь же полная ее нравственная глухота к евангельскому благовестию, а иногда и даже весьма ревнивое отношение к возрастанию роли Церкви в жизни народа, к росту ее общественного авторитета.
Сама Церковь прекрасно понимает всё это (как и современное сложное свое положение в жизни духовно разнородного и внутренне ныне весьма «разобщенного общества»), тем более — учитывает эту ситуацию в своих взаимоотношениях с почти абсолютно на сегодня внецерковной (и во многом даже антицерковной) властью, несмотря на все отдельные эпизоды ее тактического заигрывания с Церковью.
В подтверждение сказанного достаточно напомнить хотя бы о том, что, казалось бы, уже не большевицкая (?) нынешняя власть фактически так и не осудила преступлений коммунистической системы по отношению к Церкви: иначе она, например, давно бы возвратила Церкви всё награбленное у нее большевиками — храмы, дома, земли, богадельни… Увы, как известно, и до сих пор в России даже молитвенные здания (соборы, церкви, часовни) являются государственным, а не церковным имуществом, не говоря уж обо всем остальном!
Однако никакие трудности сегодняшнего времени ничуть не лишают Церковь всегда присущего ей, обращенного к вечности, а потому и извечного апостольского упорства.
Православное отношение к проблеме восстановления хотя бы относительного единения между Церковью и Государством (учитывая упомянутый, вне-религиозный и поныне, характер последнего) — как хотя бы части того их единства, что в древней Византии называлось церковно-государственной «симфонией», весьма точно выразил не раз уже цитировавшийся здесь А. Карташев.
Еще полвека назад, в начале 1950-х гг., он так говорил о положении, роли и вневременных задачах Церкви в современном, в значительной степени расцерковленном, обществе: «Уже нет в действительности… монолитных христианских наций, той сплошной, послушной авторитету и голосу Церкви, массы, которая составляла тела прежних христианских государств. Нации в их разноверии и безверии предпочитают жить под защитой вне-конфессиональных государств. Их правительства лишены права вести конфессиональную политику. Вера и Церковь — дело не политической власти, а только той части народа, может быть, даже очень небольшой группы лиц, которые по свободному убеждению, добровольно принадлежат к данной религии или Церкви. Церковь лишь живет в недрах нации, а не охватывает ее… Два организма (а не один, как в старину) Церкви и государства уже не имеют перед собой единой последней задачи — совместными усилиями вести свой христианский народ к евангельскому Царству Божию. У каждого — задача особая. У государства — вести народы к земному благоденствию и накоплению ценностей человеческой культуры. У Церкви — спасать души от ограничения и соблазна поглощения одним этим земным, временным идеалом, от этого нового язычества… а все земное благоустройство и всю культуру, вместе с ревнующим о них государством, вновь настойчиво изнутри покорять Христу, Единому Истинному Царю единого истинного царства — Царства Божия. Оно начинается здесь, на земле, в процессе истории, и продолжается в вечности, в Царстве Духа… В этой наивысшей цели и состоит истинно теократическая природа и задача Церкви. Слепое в своей безрелигиозности государство стремится держать эту жар-птицу в своей клетке на запоре. Конкурирует, диссонирует с Церковью, ревниво не желая признать, что Церковь с своей высшей точки зрения вовсе не отрицает целей государства, но все их включает в себя и благословляет. Церкви остается, как мудрому педагогу, вести своего непонятливого ученика по пути евангельского перевоспитания не прежними авторитарными приемами, как в древней симфонии, а сложными, тонкими методами. Нет места прямому закону, приказу, дисциплине. Остается духовное влияние, внушение, сила превосходства. Таковы пути теократической активности Церкви теперь, в невольном отрыве ее от государства, но в упорной и терпеливой работе над духовным возвратом государства на путь Христов… “отделяемая” от государства , она… еще не отделяется этим от народа, от его сердцевины, от его “души”. Уходя с наружной сцены внутрь верной Церкви части народа, Церковь продолжает свою апостольскую миссию. Теряя торжественную внешность и видимость, она даже выигрывает в силе и реальности для ее внутренней свободы, для дерзновенного духовного вмешательства во все жгучие вопросы современности без всякого “страха иудейска”, без опасения давления со стороны политических “князей века сего” (ср.: Ин. 12, 31)» .
Но, к сожалению, сама нынешняя власть в России, которую пока весьма затруднительно назвать «нашей» властью, абсолютно не использует того колоссального государство-укрепляющего потенциала, что хранят в себе религиозные сословия основных у нас традиционных религий (в первую очередь Православия и издавна вынужденного быть в России относительно мирным ислама).
Разве слышат и учитывают в необходимой мере правительственные и всевозможные государственные учреждения мнения верующих — как именно православных граждан? А ведь таковыми заявляют о себе чуть ли не 80 % населения России!
И разве интересуется всерьез кто-либо из властей предержащих столь необходимой (но пока, увы, обреченной ими на немоту) нравственной оценкой принимаемых государством решений, которую могли бы высказать — пусть и облаченные в не слишком современные рясы и мантии — но жизненно-опытные и духовно-ответственные граждане России, ее ведущие религиозные деятели?
Разве слышат даже те представители власти, что почитают себя христианами, горестные сетования одного из наиболее уважаемых наших архипастырей — архиепископа Владивостокского и Приморского Вениамина — о «тяжелейшем наследии советской богоборческой эпохи» и о «расчленении русского народа… в соединении с безнравственностью политических властолюбцев и засильем мошенников-олигархов» ?
Что ж, за всем этим равнодушием к оценкам нашего сегодняшнего трагического бытия, даваемым Церковью, стоит осуществлявшаяся коммунистами — на протяжении чуть ли не века — духовное оскопление захваченной ими России.
Сегодня же, если мы хотим вновь обрести животворящие силы духа для воскрешения нашей страны, нам нужно наконец осознать и последовательно, полностью — отринуть застарелое большевицкое искушение: предательство истинных, животворящих святынь России. И в этом смысле определяющее слово Церкви, призывающей страну к новому, всеобще осознанному воцерковлению — бесценно!
Да простит читатель еще одну, приводимую здесь в связи с только что сказанным, большую цитату из статьи А. Карташева, чрезвычайно трезво и практически весьма реалистично заявившего еще около полувека назад следующее: «Надо великими и дружными усилиями христианского строительства идеологически и на деле показать, что христианское государство… не есть устарелое и музейное сооружение, вроде кремневого ружья вместо винтовки. Надо оборудованием христианства по последнему слову новейшей культурной техники заставить забыть его испорченную в массах репутацию, будто это всегда какое-то извлекаемое из сундуков, побитое молью и отдающее нафталином, прадедовское старье, почти ни на что деловое непригодное. Именно безучастие или слабое участие христиан в новейшем государственном реформаторстве и укоренило в головах лаических государственников принцип так называемого отделения церквей от государства. Этот тезис считается модной аксиомой, украшающей по шаблону множество новейших конституций вплоть до большевицкой. Какой скрытый смысл его? Замысел состоит в том, чтобы выгнать церковь с почетного и властного места, которое занималось ею в старой христианской государственности, чтобы она не мешалась под ногами у лаических господ, монополизирующих строительство «рая на земле». Церкви дается сомнительной почетности отставка без пенсии: сиди, уважаемая бабушка, тихо в своем уголке и не суйся не в свое гражданское дело!»  Однако, — продолжает А. Карташев, — «церковь, принимающая по нужде это, в своем роде спокойное и легальное положение в новых государствах, по своей природе не может и не должна с ним мириться навсегда. Ее природа — теократична. Ее призвание — духовно направлять всю жизнь и частную и общественную, а не быть изолированным колесом без приводов в общей системе» . И потому «внутренне сильная и соборная организованная православная церковь может исполнять свою теократическую миссию при всех режимах, в частности и при системе так называемых отделений» .

…Вообще нынешний статус России как чисто светского, не обладающего к тому же никакой четкой идеологией государства, — и неразумен, и практически ей невыгоден, совершенно к тому же не соответствуя многовековой исторической традиции российского общества.
Как хорошо известно, сегодняшняя российская Конституция, глубоко чуждая всему менталитету русского человека, основанная на безрелигиозном и абсолютно безыдейном отношении к подлинным фундаментальным смыслам и правам как государства, так и каждого отдельного гражданина, рождалась в посткоммунистических кремлевских кулуарах, составляясь, в частности, конкретно под Ельцина и его шакалистую дворню. И потому вполне естественно, что она несет на себе бесчисленное количество соответствующих родимых пятен — и большевизма, и фальшивых посулов демократии, и спецэлементов необходимых юридических умолчаний — как способа мимикрии постбольшевицких «прихватизаторов» для более удобного и свободного разграбления России.
Конституция эта преисполнена множеством внутренних противоречий и юридических нелепостей, совершенно лишена внятных и логически необходимо безупречных (во всех их возможных аспектах) государство-устанавливающих и государство-определяющих формул, отмечена печатью спешки и примитивности политического мышления, будучи, к тому же, и составленной при полной бесконтрольности со стороны нации.
В целом же она изначально была призвана завуалировать и, так сказать, «правово» обосновать абсолютно авантюристическую, хищническую, предельно эгоистичную, сугубо временную и, по сути, во многом антигосударственную, антироссийскую направленность всей сложившейся при Ельцине системы правления.
Эта Конституция, по большому счету, отбрасывая все ее «демократические» штампы, есть Основной Закон не России, а «семьи» — то есть всего тогдашнего воровского, выпестованного еще под крылом ЦК, олигархического клана псевдодемократов-псевдокапиталистов (точнее — воров в «капиталистическом» законе).
Именно поэтому «ельцинская» Конституция частью бездумно, частью же вполне сознательно (чтобы можно было вполне «свободно» брать, столь же «свободно» ничего не давая стране взамен) включила в себя многие элементы «западного», либерально-индивидуалистичного понимания прав и свобод, действующего, как все более показывает сама жизнь и Европы, и Америки, самым расслабляющим и даже разрушительным образом на любую государственную систему либерального типа. Особенно же отрицательным образом эти демобилизующие установки западных конституций проявляются, как мы видим, в условиях наступающей ныне во всем мире новой сверхконфликтной ситуации непримиримых цивилизационных противостояний. Да, собственно, и на российском уровне подобного типа Конституция не может быть конструктивной основой государственного строительства, поскольку вообще конституции либерально-демократического толка относительно «нормально» могут функционировать только в уже давно сложившихся и устоявшихся (и политически, и экономически) государствах, что на современном этапе уж никак не может относиться — по вполне понятным причинам — к России.
По существу, данная Конституция, как это ни парадоксально, не столько утверждает, сколько нарушает права самог; Российского государства и его граждан, мешая нормальному возрождению у нас нашей подлинно народной Российской государственности.
Даже сама нынешняя «Россия» (под видом «РФ») вовсе не предстает в конституции средоточием и духовным центром нашей великой многовековой государственности, а узаконивается всего лишь как «суверенный» обломок бывшего, в свою очередь некогда узурпировавшего ее права, СССР.
Такое ее положение чрезвычайно затрудняет и дальнейшее творческое (в политическом, например, отношении) развитие страны, препятствуя возможному воссоединению с Россией новых, так называемых «непризнанных» государственных образований на территории СНГ. Не способствует такая «осколочная» ее суверенность (соответственно — и нынешнего государственного сознания) дальнейшему сохранению (в перспективе) и ее собственной неделимости, ее традиционной целостности как ядра имперской государственности, не могущей быть отмененной «по определению», — ибо без имперской государственности Россию нам в будущем не сохранить.
Не менее двусмысленна, лицемерна и двулична в современной Конституции — якобы обоснованная отсутствием идеологизма и индифферентной «светскостью» государства — система прав личности.
Ведь провозглашение этих двух принципов как основы конституционных прав гражданина уже есть сам по себе предельно идеологический акт, лишающий многих граждан (и представителей духовного сословия, и просто верующих) — именно как носителей религиозных, духовно-нравственных ценностей российского народа — активного участия в общественных процессах и выражения личного мнения по поводу их хода.
Фактически эта якобы свобода превращает верующих России в граждан, оказывающихся в определенной сфере своей жизнедеятельности неполноценными и полностью бесправными — ибо лишенными правоприменения своих основных фундаментальнейших духовных ценностей в деле строительства и сохранения своего же государства, своего же гражданского общества!
И потому можно со всей определенностью заявить, что нынешняя «Конституция РФ» есть конституция, в принципе враждебная всей великой духовной традиции и всем основополагающим принципам Российской государственности, а потому последовательно разрушительная как для нее, так и для самой России в целом.
Тем более,  что при таком катастрофическом положении страны «дерзновенное духовное вмешательство» Церкви в «жгучие вопросы современности», о котором в свое время говорил А. Карташев, предельно жизненно-необходимо для России!
Нынешнее и нравственное, и политическое, и экономическое ее состояние (и само по себе — внутреннее, и в окружающем мире) таково, что без решительного усиления религиозной доминанты во всей нашей общероссийской, общенародной жизни, — доминанты, обладающей несоизмеримой ни с чем, колоссальной творчески-строительной, созидательной мощью) — нам никогда не стать мощным, справедливо строгим, но притом и по-христиански добрым государством.
Мы самым бессмысленным и бездарным образом так много потеряли в нашем общенациональном хозяйстве за прошедшую эпоху коммунистического ига, — в то время как иные страны и народы в материальном отношении давно уже ушли далеко вперед, — что одними только материальными средствами нам не удастся (даже в отдаленном будущем!) достичь их уровня, а значит, и гарантировать нашу национальную безопасность — перед лицом как внешних угроз, так и внутреннего, пока гораздо более опасного, сепаратизма.
Только духовный порыв нации способен переломить сложившуюся трагическую ситуацию. И если нас, еще в прежнем коммунистическом обличье, нередко (и во многом заслуженно) называли советской «империей зла», то наша — и сегодняшняя, и долговременная задача — стать «империей добра», империей творческого христианского духа!
В иных формах общественного бытия нам, учитывая к тому же весьма явственно и быстро накапливающуюся критическую массу грядущих межгосударственных, межэтнических и межрелигиозных конфликтов, ведущих (в не слишком уж отдаленном будущем) к невиданным прежде мировым столкновениям и катастрофам, в иных, то есть вне-религиозных, формах общенационального строительства — нам, России, повторяем, не укрепиться, не подняться на должную высоту и в будущем не устоять!
Как путеводный знак на дальнейшем российском пути — вновь должен встать перед нами завещанный нашими благочестивыми предками образ Святой Руси: это и есть единственно трезвая и практичная «национальная идея», главная идея, скажем, возможного будущего «Белого проекта» России, способная вывести в конце концов русского человека из нынешнего его духовного сна и всю страну — из ее столетнего государственного провала.
Только так мы сможем вырваться наконец из той проклятой ямы, в которую нас ввергли всякого рода «левые» соблазны, «демократическая» предательская трагикомедия Февральской революции и откровенно разбойный большевицкий переворот 1917 года. И жаль, конечно, если к осознанию этой простой и единственно естественной для России истины о необходимости для нее возвращения к своим «святорусским» корням, к вере своих предков, она придет лишь после неизбежно ожидающих ее — в случае проволочек с собственным духовным самоопределением — грандиозных внешних и внутренних, действительно уже «на перегонки со смертью», потрясений…
О том, что именно таким может оказаться дальнейший ход российской жизни, если мы решительно не порвем со своим коммуно-советским прошлым во всех сферах нашего государственного и общественного бытия, предупреждает нас и митрополит Иоанн (Снычев): «Сумеем ли отстоять Святую Русь? Верую, что Господь не оставит нас без помощи и вразумления, вдохновит и направит на должный путь. Ибо если мы не оставим это безумие сейчас, то скоро — ох, как скоро, — придется платить за него страшную, кровавую цену…» [выделено мной. — Г. М.] .
Подчеркнем, что ощущение потенциального катастрофизма внутренней ситуации в России присуще сегодня многим общественным деятелям; вот, например, весьма показательное мнение по этому поводу академика И. Шафаревича: «Нам… грозит социальная катастрофа. Сейчас говорят о том, что в России назревает социальный взрыв. Я считаю, что в особой форме он уже происходит. Народ болезненно воспринимает насилие и путь через насилие. Люди боятся его. Мне кажется, я никогда не слышал о такой форме протеста, как голодовки… даже офицеры вместо того, чтобы взять оружие и направить его в того, кого считают своим врагом, а уж последняя пуля себе, и те убивают себя. Офицер, стреляющийся в знак протеста, — нечто беспрецедентное. Это свидетельствует, что социальный протест осуществляется, только в особой форме. И когда видишь нынешних вершителей судьбы нашей страны, понимаешь, что никаких идей, чтобы изменить ситуацию, остановить нарастающий снежный ком, у них нет. Боюсь, что впереди какие-то очень тяжелые потрясения. Хотелось бы надеяться, что они не погубят страну окончательно… Перед народом стоит задача собрать все силы для сопротивления, спасения страны. Потому что тот путь, который мы наблюдаем… бесперспективен даже с точки зрения тех, кто на нем выигрывает» .
Какова же, по мнению Церкви, — перед лицом смертельной опасности для самого существования России — должна быть сегодня личная позиция подлинно русского верующего человека — как в самом широком смысле над-национального, вселенско-церковного патриота Православной Церкви Христовой, так, одновременно, и патриота собственно национального?
Уже почти столетие назад о такой, по-христиански осмысленной, ясной и твердой позиции неравнодушного к своему историческому Отечеству подлинно русского человека хорошо сказал в одной из проповедей — на праздник Покрова Божией Матери в 1909 г. в Москве — митрополит Антоний (Храповицкий), призвав тогда (равно призывая и сегодня всех нас!) к упорному и бесстрашному стоянию за духовную, евангельски осмысленную свободу.
По сути, эта проповедь — завещание всем патриотам России-Святой Руси, это обращенный ныне и к нам живой голос всех ее былых защитников от главного нашего врага — безбожия. Скорбные слова Владыки и сегодня звучат — для кого обличительно, для кого — призывно, но, главное, — столь животрепещуще, как будто сказаны они только сейчас: «В прежние времена, задаваясь каким-либо делом, русские спрашивали: согласно ли оно с Божьими законами? И этим вопросом определяли свое к нему отношение. Во времена недавние многие из наших соотечественников заменили этот вопрос, эту оценку иною, низшею, но все же благородною: согласно ли то или иное намерение с долгом просвещенного человека, с требованиями разума и науки? Ну а в настоящее время люди современные забыли о Божьих заповедях, и о нравственно-разумном долге, и о науке и, проповедуя устами свободу, усвоили себе такую рабскую душу, что все поставили на оценку выгоды и внешнего успеха. Вместо разумных доводов за или против какого-нибудь начинания, они говорят: “большинство примкнет сюда, общество отнесется к этому с сочувствием”, или, напротив: “здесь вы останетесь одиноки; ваша мысль не будет никем принята”. О том, верна ли эта мысль? честна ли? право ли большинство, одобрив то и не одобрив другое? — Об этом теперь нет дела современному русскому человеку, а в Европе и в Америке такие вопросы и понимать перестали.
Дай Бог, чтобы патриоты русские в этом смысле не были “современными”. Но если и мы только такою логикой будем подкреплять наши симпатии, наши убеждения, то дело наше погибнет, и лучше отойти от него, чем браться за него, подобно либералам-западникам, грязными руками выгоды и корысти. Наше дело будет успешно в том лишь случае, если на притворно-иронический вопрос глупца кадета [т. е. члена существовавшей тогда партии «конституционных демократов» — сокращенно «КД», подобия недавнего «СПС». — Г. М.]: неужели вы надеетесь восстановить теократический [т. е. воцерковлённый. — Г. М.] патриотизм? — вы ответите так, как все мы должны чувствовать, исповедовать и проповедовать.
“Мы верны Христу и святым Его, и Родине… и исконным упованиям наших предков, независимо от того, какая внешняя участь ожидает нас и Россию. Являемся ли мы… первыми провозвестниками народного возрождения, предтечами славного будущего, когда Россия снова станет Русскою и Православною благовестницею Христа для всей Азии и Юго-Восточной Европы; или мы, напротив, последние исповедники этих высоких и святых побуждений в несчастной развращенной стране, обреченной в скором будущем на конечную погибель… но мы останемся верны тому, что требует от нас Божья правда, и не здесь, а на небе ожидаем себе венцов. Мы будем радоваться, если образумившееся общество и народ будут дружно возвращаться к своим историческим основам; мы будем горько плакать, если зараза безбожного и безнравственного восстания русских безумцев против своей родины начнет умножаться, как чума; но если и огромное большинство добровольно кинется в эту погибель, как… гадаринские свиньи, то мы за ними все-таки не пойдем”.
Да, так говори, русский гражданин!.. мы останемся верны основам христианской жизни русской, много ли, мало ли нас будет… И мы знаем, что если не на земле, то на небе, на последнем Божием суде оправдано будет наше дело…»
Вот это-то великое христианское дело постепенной, но решительной евангелизации всей нашей жизни, священное дело духовного спасения России, русского и всех населяющих ее народов, естественно-органичное взращивание в каждом из нас «древа» Вечной Жизни во Христе Иисусе — и есть на сегодня единственно насущная религиозно-политическая «программа» Православной Российской Церкви.
Церковь всегда обращена к обществу, сама есть неотменяемая его сердцевина, существует только ради него, ради спасения всех «малых сих» — ибо ради всех людей и только ради их вечной Богоподобной жизни и взошел на Крест Сам Господь наш Иисус Христос. И именно исходя из этой обращенности к человеку, к самым различным человеческим сообществам и объединениям, Церковь неизменно остается в центре общественной, а значит, и политической жизни.
Но Церковь как явление вечное и органически целое — всегда пребывает и существует над партиями, то есть над теми или иными частями общества (лат. pars /partis/ — часть, участие), над любыми их — всегда временными! — задачами и программами. У Церкви есть только одна политическая программа — это вечная «программа» Святого Духа! В соответствии с нею Церковь всегда стремилась и будет стремиться к наивозможно полнейшей христианизации всего сотворенного Богом и потому принадлежащего Ему по праву всего нашего бытия, всего мира. Самый смысл существования Церкви ради его спасения — это следовать призыву Священного Писания, словам Самого Господа: «Утешайте, утешайте народ Мой» (Ис. 40, 1)! Возвращение Ему всего сотворенного Им бытия в предельно очищенном от греха духовном, «утешенном» состоянии — и есть непосредственная задача самого существования Церкви. Способ же и характер выполнения этой задачи (то есть различные — в разное время и при разных обстоятельствах — пути и методы церковного воздействия) и есть, соответственно, сведенная на грешную землю небесная политика Церкви — как единственное средство ее диалога с «миром» на путях его просвещения Светом Христовым.
Находясь, естественно, вне собственно «политической кухни» того или иного социума, той или иной эпохи, не принимая участия в конкретных политических «разборках», Церковь тем не менее не имеет права уклоняться и фактически никогда не уклонялась от своего специфически духовного участия — как активного противостояния — в тех общественных процессах, где явно проступает их антихристианская первооснова. Именно поэтому Церковь внутренне, по самой сущности своей, никогда не принимала злобесного большевизма, терпеливо дожидаясь его крушения и всячески — то открыто, то «тайнообразующе» — способствуя его уничтожению в людских душах.
Как некогда в своем вневременн;м, целостном существовании Церковь и ранее содействовала искоренению вр;менных расколов среди русского народа — в период ранних княжеских междоусобиц, в два с половиной (если не три) столетия татаро-монгольского ига, в эпоху Смуты начала XVII века, точно так же поступала она — духовно просвещая и объединяя нас — и в век ига коммунистического.
Жить так и поступать так из столетия в столетие есть не только долг Церкви, но и ее право, ибо, собственно говоря, в первую очередь ведь именно ею и создано было (что, возможно,  покажется странным части современных наших сограждан, толком не знающих ныне своей истории ) само Российское единое государство — как уникальное в своем роде (после Византии) Христианское Царство. Именно ему, Царству Московскому, и были даны Вселенским Православием — после гибели Константинополя в середине XV века — завет и благословение хранить в себе, как в Священном Доме Господнем, евангельскую истину спасения во Христе, до скончания века соединяя с Ним человека в Таинствах Православного Крещения и Причащения. В этом — религиозно-просвещающая и освящающая цель, самый смысл бытия Церкви, но в этом же — и вытекающие отсюда полномочия и обязанности ее (как «духовного дирижера») в области непосредственно государственно-образующей, государственно-укрепляющей, а значит, и политической!
Следует лишь подчеркнуть, что тысячелетняя политика Церкви в России не имеет ничего общего с «мирским» политиканством: Церковь не «партийна», не «частна», не ангажирована так или иначе какой-то частью социума, а потому — предельно общественна, предельно всенародна, все- и над-национальна, присутствуя (через самих христиан) во всех сферах российской жизни и из века в век стремясь придать ей единственно достойный человека — христианский смысл.
Сегодня миллионы русских людей нуждаются в придании такого смысла и их личным судьбам. Это тем более важно теперь, когда вновь перед всеми нами стоит неотвратимый и страшный — как по своей духовной ответственности, так и будущим практическим результатам — всеобщий вопрос: вопрос о целях и формах дальнейшего существования России. И вновь только вера и жертвенная любовь Церкви могут помочь нам получить спасительный ответ на него, помочь восстановить — после почти столетнего обвала нашей государственности — подлинную, то есть христианскую в своей основе Россию. Но отсюда же вытекает и соответствующая обязанность Церкви — быть постоянной радетельницей о подлинном благе народа и о подлинном образе российской государственности, единственно и могущем обеспечить эти народные блага; быть неизменной «печальницей» пред властью о всех сегодняшних нищих и обездоленных (то есть практически — о подавляющем большинстве всех жителей нашей страны!).
Не устанем повторять и повторять: Церкви сегодня следует как можно активнее выходить из прежнего застарелого своего «затвора»! Именно этого ожидает от нее основная часть российского общества; и подобные его ожидания в свое время высказал еще А. Солженицын, затронув (в IV томе «Марта Семнадцатого»), по его словам, «древний вопрос: вмешиваться в мир или отрешаться от мира. Всё так, христианство — это не устроение социальной жизни. Но и не может оно свестись к отмётному отрицанию мира как зла. Нет! И всё земное есть Божье, пронизано Божьими дарами, и это наша добровольная, обёрнутая секуляризация, если мы сами удаляем Бога в особую область священного. Не может Церковь, готовя каждого к загробной судьбе, быть безучастна к общественному вызволению, отписать народные бедствия на Господни испытания и не силиться бороться с ними. Не уходить нам в затвор от земных событий. Замкнуться в самоспасение и отказаться от борьбы за этот мир — страшное искажение христианства» .
Именно Церковь обязана сегодня, как и во времена всех прежних нестроений и смут, вновь стать духовной главой всех положительных общественных движений, быть не только специфическим «религиозным объединением», совершительницей «таинств» и исполнительницей частных церковных «треб», не только институтом воцерковления и духовничества, но явиться объединительницей всех патриотических и государственно-созидательных сил в стране, просвещая их об истинной природе и характере настоящего российского патриотизма и настоящей российской государственности.
Именно прежде всего Церковь — как знающая всю правду о России, о всегдашней духовной чести русского человека и о гнилой сущности той вр;менной большевицкой оккупации, когда его хотели сделать человеком «советским», — именно знающая все это Церковь может и обязана ныне полностью разъяснить нашим согражданам, своим сегодняшним или же будущим, потенциальным духовным чадам, — в чем состоит изначальная суть российской государственности, на ч;м всегда держалась и крепла Россия, ради чего она возникла, существовала ранее и должна существовать теперь, на чем могут и должны быть основаны ее (соответственно — и каждого из нас) мощь и благоденствие.
Именно Российская Церковь-мученица, столь претерпевшая от коммунистических гонений, одной из важнейших и первостепеннейших своих задач должна поставить сейчас духовно-нравственное гражданское просвещение, а значит, и возрождение нации, — изо дня в день очищая ее душу живой и упорной проповедью о всей духовной отвратительности коммунистических идей, о всей лживости десятилетиями преподносившихся большевиками многовековой истории истинной Российской государственности. Она во весь голос должна сказать нашим гражданам всю правду о постоянном предательстве коммунистической верхушкой — ради шкурных своих интересов — и самой России, и русского народа; об открытых и потаенных зверствах большевиков, об оболванивании ими самой души народной, о том, наконец, что не насквозь фальшивый, лагерный или полулагерный «СССР», не воровски «приватизированная» некая «РФ», а тысячелетняя Русская земля, христианская Россия есть истинная сущность нашего Отечества, наша подлинная историческая Родина!
Как никогда прежде, нам необходимо ныне трезвое и ясное осознание того, что все мы почти на протяжении целого столетия оставались (а во многом — остаемся и сегодня) заложниками преступного и враждебного истинной России политического строя, искусственно (но очень искусно) навязанного нам как ее внешними, так и внутренними врагами. Без необходимой полноты знания обо всем этом, по мере сил и ранее доносимого до нас не в последнюю очередь именно Церковью, — мы не сможем ни возродить, ни, тем более, утвердить нашу творчески осмысленную, духовно полноценную и жизнеспособную государственность.
Поэтому Церковь и должна с особой ответственностью взять на себя сегодня дальнейшую нелегкую христиански-воспитательную миссию разъяснения русскому народу всей разрушительной неправды коммунистической идеологии, должна терпеливо и основательно способствовать росту понимания современными гражданами России, многие их которых до сих пор внутренне так и не очистились от яда коммунизма, его злобесной сущности, поставившей нашу страну в итоге на грань распада и гибели.
Такое духовное просвещение есть, безусловно, религиозная проблема, находящаяся в прямой компетенции Церкви!
Церковь, в лице наиболее авторитетных ее архипастырей и пастырей, призвана изо дня в день терпеливо и мудро, евангельски-осмысленно (и никто из подлинно русских людей не заподозрит ее в поверхностном политиканстве) вновь восстанавливать нравственный фундамент нации, объясняя современным, порой духовно растерянным своим чадам (а это — основная часть наших сограждан!), ч;м были «одержимы революционные поколения… чем одержимы коммунистические главари» .
Прямой отеческий долг Церкви, обязанной быть нравственным вождем нации, — неустанно растолковывать и своей пастве, и, возможно, будущим своим чадам, ныне еще склонным порой — перед лицом сегодняшних жизненных трудностей — вновь идеализировать застарелые коммунистические басни, ту простую истину, что «…Революция есть как бы вихревой процесс, социальный бред взбесившихся от зависти, ненависти и властолюбия коммунистов; бред, которым они до известной степени удачно заражают рабочих, молодежь… крестьян. Этот бред есть сатанинский бред… Нельзя судить о сатане по той видимости, которую он сам втирал и втирает другим для ослепления и обмана (“коммунизм как народоправство, демократизация, новое социальное творчество, новая идея мирового размаха” и т. д.).
Надо научиться смотреть в глаза сатане. <…>
Нужно [и, добавим от себя, этому просто обязана учить новых граждан России ее Церковь. — Г. М.] не просто рассудочное “иначе-думание”, а искреннее и страстное омерзение, отчаяние, раскаяние, перестроение своей души и своего духа, обновление личной духовной ткани в сфере правосознания, патриотизма, жизнеразумения, мировосприятия, воленаправления; надо приобрести новые и по-новому любимые предметы и цели жизни… Не совершившие этого обновления… те, кто не могут совершить его — суть конченые люди; те, кто не хотят совершить его — суть люди вредные, а в конечном итоге и преступные» , поскольку они пытаются вновь столкнуть Россию на путь большевизма, — того большевизма, в котором «революция открыто показала свое лицо: она есть система откровенной уголовщины, политическое злодейство, рискующее всем ради власти, чести и богатства. Коммунизм есть не просто химерический план осчастливления; это есть система порабощения и высасывания масс в руках новой социальной элиты» .
Кроме Церкви, какой-либо другой, — не только духовно-истинной, но и государственнически-истинной, праведно-гражданственной, не номенклатурной, не фальшиво, «просоветски» патриотичной, не невежественно и одичало посткоммунистической, — другой такой общественной силы в России, способной нравственно ее преобразить, в ней нет!
Именно поэтому Церковь и должна сегодня не только традиционно обращаться со словом научения и увещания к отдельным своим, всегда драгоценным для нее в своей неповторимости, духовным чадам, но вновь стать, — как это бывало уже и прежде, — вещим и пророческим гласом подлинной Руси, гласом, «вопиющим» в сегодняшней ее «пустыне» о всей неправде и пока что полной государственной бессмыслице нашей жизни!
Общество ждет этого от Церкви и готово откликнуться — но только если голос ее окажется живым и правдивым, одновременно трезвым и горячим, мудро-оглядчивым, но, если требуется, и бесстрашным; причем сегодня он должен звучать не только под сводами храмов, не только с церковных амвонов, но в самой гуще народной жизни — по радио и на телевидении, в газетах и журналах, в музеях и театрах, на заводах и в больницах, в университетах и даже на стадионах! Так поступали две тысячи лет назад Апостолы Христовы, идя со всесокрушающей своей проповедью в мир, не боясь его и не брезгуя им, неся в него свет своего Небесного Учителя, — этого же ныне ждет от Церкви и всё еще блуждающая пока в своих послекоммунистических духовных потемках Россия…
Рассвет для нее наступит, вероятно, еще не скоро: пока еще не видно никаких государственно-осмысленных, решительных и последовательных усилий к тому ни со стороны власти, ни со стороны самого общества. Обновление же России возможно только при коренном изменении самих основ политики ее верхов, должной стать осознанно пророссийской, то есть принципиально и откровенно антикоммунистической и сугубо национальной. При этом, естественно, необходимо (пока!) учитывать реликты постсоветского общественного сознания, но без всякого заигрывания с ними (тем более — потакания им).
Российская власть (или скажем так: будущая российская власть) обязана — с опорой на лучшие, здравомыслящие, государственнически ориентированные силы нации — максимально содействовать повсеместному восстановлению подлинного, дореволюционного правосознания граждан, глубоко разрушенного и разложенного коммунистами за десятилетия их владычества.
Одновременно Церковь, — повторим это снова и снова, — в свою очередь, должна приступить к более последовательному и всеобъемлющему исполнению своего прямого, всенародного значения, долга — равно и небесного, и земного: вновь сеять повсюду семена христианской веры и истины, причем не в сердцах только определенного круга своих прихожан, но — всей нации, объявив полем своей спасительной миссии всю Россию, повсеместно возрождая в ней внутренне остающуюся родной для многих, пусть и полузабытую ими при большевиках, православную духовность.
Русский народ ждет окончательного выхода Церкви из того искусственного — поистине антиобщественного, антинационального характера — правового и психологического гетто, в которое ее загнали некогда коммунисты и откуда стремятся и сегодня не выпустить ее их последыши: одни —  в лице еще во многих местах «власть предержащих» атеистов, «на всякий случай» попрятавших или даже посжигавших свои партбилеты; другие — в лице демагогов-«демократов», охочих, точно так же, как и первые, до народного добра и прикрывающих свое воровство антигосударственными, по сути, конституциями.
Разве всем им нужен правдивый и обличительный голос Церкви?
Недаром в одном из своих выступлений Святейший Патриарх Алексий II был вынужден сказать — как о характере отношений Церкви с государством, так и о непрекращающихся попытках вновь ограничить общественную ее роль, следующее: «Церковь вела и ведет диалог с власть имущими по вопросам общенационального и вселенского значения, печалуясь о нуждах народа и свидетельствуя об ответственности правителей перед Богом, людьми и историей. Наши отношения с государством можно назвать критической солидарностью —  Церковь поддерживает власть во всяком добром деле, решительно противостоит попыткам ее ослабить, но одновременно возвышает свой пророческий голос, когда видит со стороны власти нравственно неоправданные поступки или бездействие в какой-либо важной области. Мы также продолжаем настаивать на утверждении роли Православия и других традиционных религий в жизни народа.
До сих пор окончательно не преодолено наследие времен тоталитарного атеизма, когда вера была почти отторгнута от сферы общественно значимых деяний. Появляются и новые богоборцы, которые хотели бы заключить Церковь в пределы храмовой ограды, сделать религию лишь “частным делом”, а материализм и секулярный гуманизм объявить единственно верными учениями, якобы придающими государству мировоззренческий нейтралитет» .
Но ведь и сам наш православный народ всё еще продолжает пребывать в привычной для него еще с большевицких времен духовной, а отсюда и социально-политической, дрёме…
Как высказался по этому поводу современный российский философ, уже ранее цитировавшийся здесь проректор петербургского Института Богословия и Философии О. Иванов: «Удивительно, но сегодня многие православные считают, что первая и вторая Новозаветные заповеди (то есть о любви к Богу и о любви к людям. — Г. М.) невзаимосвязаны. Что можно любить Бога, не любя ближнего и не соотносясь с ним, не замечая его и не замечая страны, в которой ты живешь, не желая быть ее гражданином. Ибо политика есть то, когда ты участвуешь в общем деле, и когда ты видишь значение этого общего дела для себя. Политика это не борьба кланов или группировок за власть и за деньги, чем её сейчас представляют. Настоящая политика есть “полис” (греч. — Г. М.), совместное бытие, сосуществование деятельных личностей.
Смысл Церкви определен в Писании: “Вы соль земли”. Если в индивидуальном плане каждый из нас уже соотнесен с Богом и ему открыта перспектива осмысленной, то этот смысл должен осуществиться и в стране, в которой мы живем. Он должен осуществиться в нас, потому что мы принадлежим определенному государству, являемся гражданами этого государства, где спасается не наша единичная и абстрактная душа, а целостный человек. Спасение целостного человека возможно только при том, что мы в данном случае называем политикой. Политика сегодня, не исключаю, есть условие нашего спасения» . А для успешного участия в ней ради воссоздания христианской России, заключает автор, Церкви «…Необходима любовь и воля. Нужно видеть вселенский смысл православия. Светильник высвобождается из-под спуда, если предмет, закрывающий его снимается… Необходимо собрать, аккуратно взрастить и сделать доступными обществу здоровые зерна, которые не были уничтожены в коммунистическом лихолетье… это именно сегодняшняя задача православного человека. Перед русскими православными в дореволюционное время такой задачи не вставало… Сейчас речь идет о существовании страны, поэтому эта тема становится первой» .
Однако, увы, все еще продолжающееся откладывание правящими структурами Церкви решение этой самой прямой ее задачи (ибо речь здесь не о политике, а именно о духовном спасении целой нации!), все еще продолжающееся отсутствие у наших архипастырей активной общенациональной программы духовного воссоздания истинной России и христианского просвещения русского народа, — при вялой и неосновательной общей политике нынешней власти, не имеющей на своем пути ни ясных национально-патриотических, ни религиозно-духовных маяков, — предельно опасно для страны.
Такое положение чревато (и даже в не слишком отдаленном будущем — для этого не нужно быть пророком!) новыми социально-политическими бедами, обусловленными в значительной мере все еще продолжающейся духовной слепотой граждан России, — причем, вполне возможно, и с проявлениями повторных соблазнов до конца еще не уничтоженного в человеческих душах большевизма.
Неужели только тогда — лишь с очередной, окончательной волной разочарования нации в новой порции красной или розовой прокоммунистической лжи, вновь ввергнувшей страну в экономическую и политическую бездну (а, может быть, и в очередное море крови) — революция окончательно падет в народной душе?
Неужели и вправду «массы должны отреагировать до конца тот запас злобы, ненависти, жадности и посягания, который они внесли в революцию из эпохи крепостного права и который (им и себе на погибель) так долго и усердно разжигали русские революционеры и социалисты» ? Более того — как продолжает эти строки столь обильно цитировавшийся здесь Ив. Ильин, говоря далее вообще об условиях и путях преодоления революции в России: «…Массы могут быть доведены до глубокого, беспросветного отчаяния — до переутомления и истощения, до полного разочарования, апатии и прострации; до готовности на все, до согласия потерять все “завоевания революции”; до проклятий этим завоеваниям; до готовности умирать и убивать ради прекращения революции и ради ликвидации этих завоеваний.
Тогда начнется оздоровление. Тогда начнутся аккумулирующие попытки — выдвинуть освободителя, создать вождя и героя, доверить свою судьбу и спасение единой воле контрреволюционного диктатора» .
Но не дай нам Бог пойти именно по такому, столь тяжкому, пути окончательного выздоровления всё еще больной советизмом Русской земли! Это, безусловно, — только самый-самый последний и самый трагический вариант разрешения революционной ситуации в России. Тем не менее в перспективе он  вполне возможен, поскольку противоречия, вызвавшие у нас перевороты 1917 года, и, тем более, накопившиеся за последующие десятилетия, всё еще остаются неразрешенными и даже, напротив, ещё более загнанными внутрь, чем прежде.
И это — естественный и закономерный результат почти векового коммунистического искривления естественного пути российского государства, отказавшегося на время, но остающегося призванным ведь и поныне (особенно — в условиях новейшей цивилизации!) быть все тем же последним «Третьим Римом», имеющим совершенно конкретное Божие задание: сохранить на земле Его Церковь в полноте вверенной ей Божественной Истины.
Еще неотвратимей, еще неотменимей этот духовный смысл возрождения и сохранения России (с тем, конечно же, единственным условием, что она вновь станет позиционировать себя как именно православное государство!) встает в условиях современной вселенской апостасии — то есть постепенном богоотступничестве человечества, отказе его от христианства.
Рассматривая внутренние интенции всей тысячелетней российской истории, волей-неволей приходишь к выводу об основной причине ее уникальности (и вывод этот следует неустанно повторять и повторять!), а именно: о неизменной сугубо религиозной ее подоснове. Но отсюда вполне естественно вытекает и вывод чисто практического свойства: вне выполнения нами издавна возложенной на нас Самим Богом задачи сохранения и свидетельствования православной христианской веры в мире (задачи, нашедшей выражение в концепции «Третьего Рима») само дальнейшее существование России представляется в целом не только мета-исторически бессмысленным и неадекватным, но даже и просто исторически (то есть попросту житейски) — абсолютно бесперспективным. И нечего будет удивляться, если Господь, относительно вскоре «закрывая» нас окончательно — как не выполнивших его задания, лишь скажет нам на прощание: «Простите, мы так не договаривались»…
Неужели все это неизбежно? Неужели Россия не сможет обойтись без новых бед, которые она, безусловно, закономерно заслужит, продолжая и далее свое нынешнее — в общественно-государственном смысле абсолютно нелепое, а лично для многих безбожно-бессмысленное, — существование?
И неужели мы вновь — как наши деды и прадеды — так и не прислушаемся к обличительно-скорбным словам святого Патриарха-исповедника Тихона, сказанным им еще в 1918 году: «Изнемогает наша Родина в тяжких муках, и нет врача, исцеляющего ее.
Где же причина этой длительной болезни, повергающей одних в уныние, других в отчаяние?
Вопросите вашу православную совесть, и в ней найдете ответ на этот мучительный вопрос. Грех, тяготеющий над нами, — скажет она вам, — вот сокровенный корень нашей болезни, вот источник всех наших бед и злоключений.
Грех растлил нашу землю, расслабил духовную и телесную мощь русских людей. Грех сделал то, что Господь, по слову пророка, отнял у нас и посох, и трость, и всякое подкрепление хлебом, храброго вождя и воина, судью и пророка, и прозорливого, и старца (Ис. 3, 1—2).
Грех помрачил наш народный разум, и вот мы ощупью ходим во тьме, без света, и шатаемся, как пьяные (Иов. 12, 25).
Грех разжег повсюду пламень страстей, вражду и злобу, и брат восстал на брата, тюрьмы наполнились узниками, земля упивается неповинной кровью, проливаемой братскою рукою, оскверняется насилием, грабежами, блудом и всякою нечистотою.
Из того же ядовитого источника греха вышел великий соблазн чувственных земных благ, которыми и прельстился наш народ, забыв об едином на потребу.
Мы не отвергли этого искушения, как отверг его Христос Спаситель в пустыне. Мы захотели создать рай на земле, но без Бога и Его святых заветов. Бог же поругаем не бывает. И вот мы алчем, жаждем и наготуем на земле, благословленной обильными дарами природы, и печать проклятия легла на самый народный труд и на все начинания рук наших…»
Действительно, все наши беды, — как результат фундаментального искажения самых основ российской государственности, — вполне закономерны.
Так неужели мы и далее окажемся не способны сколько-нибудь осмысленно и решительно вернуться с недавнего (но, к сожалению, еще не всеми пр;клятого и забытого), внутренне преступного и совершенно бесперспективного коммуно-советского пути на путь непосредственно российский и даже в первую очередь — ответственно- и отзывчиво-русский? Неужели мы вновь не сумеем пойти в этом благом направлении, причем с использованием лишь вполне мирных — созидательных, а не разрушительно-революционных — средств?
Или же русские люди, проснувшись наконец от своего векового «советского» сна, очнувшись от фальшивого морока одновременно кровавой и гнилой коммунистической «идеи», все-таки скажут свое всенародное «Да!» заждавшейся их (ожидающей вот уже на протяжении почти что столетия!) Родине — Православной России?
Церковь Христова, «в ней же спасение», как и сама неумираемая, благодаря ей, небесная душа нашего Русского Отечества — Святая Русь — терпеливо надеются на прозрение сердца, на покаянное возвращение к ним своих, соблазненных некогда призраком «коммунистического рая», несчастных детей — всех тех, кого этот призрак и привел ныне к полнейшей духовной катастрофе и кто всё еще продолжает блуждать, по евангельскому слову, «на стране далече».
Никому так не дорог русский человек, как некогда и утвердившей само единство русского народа — его же Церкви.
И кому же еще так драгоценны наши души — как не нашей же собственной Церкви?
Кто как не она призывает всех нас вернуться наконец в свою несокрушимую церковную ограду — туда, где некогда и был рожден — через всеобщее Крещение Руси — русский народ?
С амвонов храмов слышим мы призывы к этому возвращению, звучащие из уст лучших наших православных пастырей, нелицеприятно говорящих нам всю правду о собственном нашем духовном падении и пребывании — на протяжении вот уже почти целого столетия — в состоянии евангельского «блудного сына», оставившего свой отчий дом.
Так неужели же останутся навек равнодушными, глухими, навсегда окаменевшими сердца тех, кто слышит такие простые, но исполненные истины слова взывающего к ним священника: «Мы с вами переживаем страшное время. Мы видим, что наша страна, Матерь наша, Россия, терзается внутренними неурядицами теми людьми зла, которым важны не честь, слава и благополучие России, а личная слава и властолюбие. Но они забывают, что миром правит Бог! Что есть Бог-Отец, что у России есть Заступница наша Усердная Матерь Божия… Сама жизнь, голод, страдания заставят одуматься каждого, презревшего веру человека, а если он будет упорствовать, Бог призовет к вразумлению, чтобы зло дальше не распространялось. И судьба русских людей — пример тому.
Зло всегда было и есть наказуемо…
Мы, дети России, отошли от своего святого призвания, от наших национальных святынь и получили вразумление в виде страдания и мучений нескольких поколений людей: одни погибли… другие мечутся в бездуховности… И Бог ждет, когда же, как блудный тот сын, проснется русский человек и пойдет по освященной дороге святых угодников, поймет, что без святого Православия нет и здоровой, Богу угодной жизни. Когда?!»

Коммунистический строй распался, естественно, не вследствие одного только действия неких закулисных сил. Они, конечно же, сыграли здесь отнюдь не последнюю роль, но не в них — сущностная причина гибели коммуно-советского строя и, как следствия этого, развала самого СССР. Тем более, что основная часть разрушителей — как раз сами коммунисты. Их верхушка способствовала такому распаду страны вполне сознательно и активно, а широкие слои коммунистических низов никак не противостояли начальству в его разрушительной работе в силу своей полной, давно в них же и воспитанной большевицкими главарями, пассивности.
Коммунистическую власть разъела ее собственная внутренняя ползучая гангрена, ибо гниение было изначально заложено в самой сути этой власти.
Сутью же ее был, как об этом сказал еще Святейший Патриарх Тихон, — давно копившийся грех человеческой злобы: «Грех… вот сокровенный корень нашей болезни, вот источник всех наших бед и злоключений».
Именно этот грех и это внутренне гниение содержались и в искусительном альянсе большевицкой власти с соблазненным ее лживыми посулами народом, чей дух на долгое время отравился ложным вид;нием коммунистического «рая»…
Однако по поводу построений любых земных «раев» подобного рода, созидавшихся  на всем протяжении XX века, другой Патриарх — Алексий II — высказался следующим образом (весьма схожим с обличительными словами святого Патриарха Тихона, ибо истина одна!): «…“Бывает страшное душевное состояние и отдельных лиц, и целых народов, такое состояние греха и нераскаянности, что отвращает совершенно от людей лице Господа”, — писал в начале минувшего века священномученик протоиерей Иоанн Восторгов. В предвоенные годы десятки народов были ослеплены горделивым замыслом создания “идеального общества”, в котором нет места Богу. Помраченные люди строили “рай” для одних и ад для других. В результате были принесены десятки миллионов человеческих жертв» .
И параллельно с этим вопиющим результатом большевизма постепенно, исподволь, но постоянно определялся и другой результат — дальнейшее всё большее усугубление смертельной болезни советского государственного организма в целом. Это было растление духа — в безбожии самой власти и в ее основополагающей идеологии; это было жалкое прозябание зачастую вполне крепостнической по своей сути системы труда (вспомним лишенных даже по большей части своих паспортов колхозников), причем, как правило, с чрезвычайно нищенской оплатой (которая, при невозможности для большинства сравнить ее с зарплатами зарубежных развитых стран, казалась многим вполне приличной); это был медленный, но неуклонный распад всей системы экономики; наконец — полное разложение изначально безбожно-рабских основополагающих принципов коммуно-советской жизни вообще (без каких бы то ни было реальных свобод и прав человека, о которых большинство «советских людей» вовсе и не помышляло да и не имело никакого представления, порой искренне считая себя вполне «свободными»).
Вся жизнь, все жизненные силы нации десятилетиями уходили не на рост, не на расцвет ее народно-государственного организма, а на сопротивление постоянным хирургическим операциям над ним (особенно в довоенный период) — причем по пересадке совершенно чужеродных для него органов на место отсеченных, изначально для него естественных и природных.
Силы же власти, паразитировавшей на теле страны, в немалой степени и тратились на борьбу с пытавшимися время от времени регенерировать изначальными органами последней, а затем — при исподволь развивавшейся общей гангренозности самого этого коммуно-советского паразита — на постоянное самолечение, на поддержание хоть какой-то жизнедеятельности постбольшевизма, уже бесповоротно отравленного собственными ядами и обреченного на смерть по причине всеобщей его интоксикации…
И вот, когда последние силы этого коммуно-паразита иссякли, он завершил, наконец, свой долгий путь. Россия же, изнасилованная и изуродованная им, до сих пор все еще пребывает — в значительной своей части — в состоянии как бы некоего духовного оцепенения, не зная: ни куда пойти, ни где голову преклонить, ни как жить — и ради чего.
Но никто, кроме Церкви, не ответит ей на эти вопросы, и никто, кроме Церкви, не сможет пробудить ее к новой жизни — в том числе и от бессмысленного и, пожалуй, слишком уже затянувшегося «демократического» сна, того «сна разума, что порождает чудовищ»…



                4.  ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ:
                ПРИБЛИЖЕНИЕ К КАТАСТРОФЕ

Скажем прямо — времени на возвращение России к самой себе, к своему подлинному образу осталось не слишком много (вряд ли более полутора десятилетий: дольше же нашу духовную и техногенную слабость общемировой политико-экономический процесс, пожалуй, уже и «не вытерпит»!).
Сейчас сколько-нибудь масштабной созидательной российской экономики фактически не существует — она и не нужна при современной, преимущественно всё еще остающейся воровски-олигархической, системе владения национальными богатствами страны. Качай — и ладно! Сегодняшним хозяевам общероссийского капитала, жульнически ими у России отнятого, ей пока не возвращенного и ныне ей не принадлежащего, совершенно не нужен экономический рост — как не нужен и экономически независимый от «властей предержащих» подлинно русский хозяин: фермер, предприниматель-труженик, честный торговец, любой защищенный и законом, и самим законным и законопослушным обществом представитель среднего класса, любой настоящий гражданин-патриот России.
В результате — полный развал экономики и финансов, все более ускоряющаяся их деградация. В результате, денег — не в виде пресловутых бумажных миллиардов «стабилизационных фондов», которые при обвале нефтяных цен просвистятся за какой-нибудь год (если их еще отдадут американские второстепенные банковские структуры, в которые они вложены), а действительно «живых», вкладываемых в живое дело — в виде стабильных производственных мощностей, наукоемких и передовых по технологиям производств, развивающегося (а не загубленного, как ныне) сельского хозяйства и т. д. и т. п. — таких «денег» нет в нужном количестве ни у российских жителей, ни у государства .
Все национально-государственные сферы сколько-нибудь прибыльного хозяйствования  отданы совсем сторонним лицам, и их сверхприбыли уходят не на развитие общенационального производства, не на ремонт парового отопления в школах и больницах России, а на наглые покупки заграничных вилл, яхт, «золотых унитазов» и футбольных команд! Поистине, как говорил премудрый Соломон: «К чему сокровище в руках глупца? Для приобретения мудрости у него нет разума. Кто высоким делает свой дом, тот ищет разбиться…» (Притч. 17, 16).
И всё это и сегодня продолжающееся разграбление страны, увы, происходит при полном попустительстве власти — снизу и до самого верха, причем власти, считающей себя российской и на словах прокламирующей защиту национальных российских интересов, как и самог; русского народа.
В итоге же «нефтяные» и «газовые» накопления, стабилизационный «запас», о котором так часто говорят в последнее время, — на самом деле лишь капля в море по сравнению с той огромной финансовой «черной дырой», которая образовалась на месте государственного кармана: ведь нам уже скоро понадобятся триллионы «УЕ» на хотя бы частичное восстановление утраченного!
Однако и на замену лопающихся труб центрального отопления, на сохранение хотя бы относительно бесплатного образования, на всенародные бесплатные поликлиники, на пособия и пенсии необходимый государственный капитал наращивается не за счет крутых процентов налогов для «богатых» монополистов (чуть ли не в геометрической прогрессии — как это происходит в развитых странах классического капитализма), не за счет творческого инвестирования и развития национального производства, а за счет всё того же нищающего населения — за счет вздувания цен: и вот уже нам грозят новой реформой оплаты ЖКХ, которая и так постоянно растет...
Демография страны ужасна, но всё повышающаяся смертность нации никого всерьез — до ощущения ее как национального ужаса — «наверху» не беспокоит…

Это даже уже и не смертность, а «сверхсмертность», говоря о которой, экономист Д.С. Львов приводил следующие страшные цифры: «Ежегодно население страны сокращается на 800—850 тысяч человек…. Для нашей страны характерной чертой является именно сверхсмертность. Если в США, например, население, согласно прогнозам, увеличится к середине нового столетия более чем на 70 миллионов человек, то в нашей стране оно может уменьшиться на 40—45 миллионов (при этом собственно русских — представителей так называемой титульной нации — останется не более 40 процентов). Спрашивается, для кого тогда проводятся все эти реформы в России?»
Однако государственную власть это, по большому счёту, мало волнует. Здравоохранение продолжает разоряться, социальные программы все более и более сокращаются, а финансирование их нищает — как отнюдь не становится зажиточней и подавляющая часть наших сограждан. Единичные же разовые вливания (притом не слишком уж и значительных сумм) в социальную сферу государственной ответственности, обычно связываемые у нас — из чисто политиканских соображений — с предвыборными «пиарами» и различными поверхностными «умиротворениями» электората, никакой погоды здесь не делают и серьезных положительных изменений, разумеется, принести не могут (вот уже, кажется, и липовые «нацпроекты» перестали «пиарить» — а шуму-то, шуму-то сколько было!).

Церковь неоднократно пыталась обратить внимание власти на наш демографический кризис и его катастрофические последствия для самого существования России, — кризис, являющийся непосредственным итогом массового (и духовно-нравственного, и прямого экономического) обнищания народа.
Но пока всё безрезультатно.
Увещаний Церкви власть — с приятной улыбкой — предпочитает не замечать.
Однако Церковь по поводу известного «демографического креста» все же не молчит.
Так, касаясь проблемы вымирания русской нации и надеясь на пробуждение у нас наконец российского государственного разума, известный православный миссионер, диакон Андрей Кураев, в одной из статей призвал — и власть, и всё российское общество — осознать наконец наши поистине смертельные перспективы для того, чтобы соответствующим образом кардинально изменить самые приоритеты национальной внутренней политики. В частности, он заявил: «Память о возможной скорой и математически предсказуемой смерти русского народа и России должна стать политическим, образовательным и богословским императивом, определяющим экономическую, военную, школьную, культурную и миссионерскую политику. Это то “сбережение народа”, о котором давно уже говорит Солженицын. Он ведь тоже миссионер» .
Однако и поныне в России — одно за другим меняются только правительства глухих… И вот вопиющий результат «деятельности» нынешней власти: 36 миллионов (четверть населения России) «живут» на доход ниже прожиточного минимума!
Но не о таковых ли глухих — в том числе, естественно, и «слугах народа» — сказал Господь устами святого пророка Своего Захарии: «…они не хотели внимать, отворотились от Меня, и уши свои отяготили, чтобы не слышать. И сердце свое окаменили, чтобы не слышать закона и слов, которые посылал Господь…» (Зах. 7, 11–12.).
Результат же такой их глухоты не раз уже оказывался печален для всех: «Я развеял их по всем народам… и земля сия опустела после них, так что никто не ходил по ней ни взад, ни вперед, и они сделали вожделенную страну пустынею» (Зах. 7, 14).
Слова эти — Господни слова, а потому «срока давности» не имеют. И призывы Его, и грозные предупреждения звучали уже десятки веков назад и осуществлялись уже не раз. Точно так же непреходящи они и сейчас…
Однако вернемся от грозных библейских инвектив к современной нашей печальной прозе.
Как продолжает в уже цитировавшейся чуть выше статье академик Д. Львов: «Бедность становится самовоспроизводящимся фактором… И так будет до тех пор, пока мы не сумеем принципиально изменить сложившуюся систему распределения совокупного дохода России. Систему, которая позволяет ничтожному меньшинству приумножать свои доходы за счёт разорения подавляющего большинства, реально создающего материальные богатства страны. По нашим оценкам, за годы реформ за границу было вывезено около 500 миллиардов долларов. Ежегодно из страны продолжает вывозиться (легально и нелегально) более 25 миллиардов долларов. Так вот, для решения проблемы бедности необходимо было, по существу, уменьшить этот поток всего на одну треть! Но этого не сделано до сих пор» .
Сегодняшнее государственная власть по отношению к основной части российского народа, желает она того или нет, — фактически продолжает оставаться дезертиром!
Находясь всё еще в достаточном послушании олигархам всех мастей (постпартийно-комсомолистским, залогово-аукционным, «силовым») и их многочисленной клике, российское чиновничество «тихой сапой» почти уже вывело само государство из основополагающих сфер стандартной, общепринятой государственной (в первую очередь — направляющей и регулирующей) жизнедеятельности — из экономики, производства, во многом даже и из военно-оборонного комплекса, из области науки и культуры; само же правительство стремится постепенно вывести государство и из области здравоохранения и социального обеспечения.
Фактически можно признать, что нынешняя «власть» во всероссийском масштабе — и центральная, и особенно на местах (порой сознательно, порой  вынужденно) — является во многом послушным орудием в руках различных отраслевых, финансовых, силовых групп, а то и попросту местной криминальной «братвы». Особенно цетральная власть чаще всего «на полном серьезе» изображает собой конституционное, очень ответственное и очень государственное, так называемое «российское» правительство — стараясь при этом посолиднее «надувать щеки», выглядеть и поумней, и как можно поозабоченней первостепенными проблемами народного бытия. Особенно же «красиво» всё «это» старается выглядеть на фоне кремлевских позолоченных анфилад и ряженых «под ампир» гвардейцев!
Однако тем и кончается вся «имперскость» нашей госвласти…
За всей этой парадной мишурой («шумим, братцы, шумим!») скрывается всего лишь одна простая, но весьма прискорбная истина: на самом деле эта власть только как бы правит, но в живой экономической реальности, в глобальном общероссийски-хозяйственном масштабе ровно ничем не управляет! Еще туда-сюда — она может выполнять отдельные поручения внешнеэкономического характера, даваемые ей время от времени ее хозяевами — теми самыми 0,001% «наших» граждан «в эрэфовском законе». Ну а насчет остального — извините…
И потому все мы, подобно древним разоренным иудеям, можем, вместе с пророком Божиим Иоилем, воскликнуть: «…внимайте все жители земли сей: бывало ли такое во дни ваши, или во дни отцов ваших?...Опустошено поле, сетует земля; ибо истреблен хлеб… Не пред нашими ли глазами отнимается пища, от дома Бога нашего — веселье и радость?.. опустели житницы, разрушены кладовые… уныло ходят стада… ибо нет для них пажити» и «близок — день тьмы и мрака» (Иоил, 1, 2, 10, 16–18 и 2, 1)!
И разве такая власть — с её до сих пор узко групповым, а отнюдь не всенародным «государством», власть, призванная в целом всё также блюсти интересы всё тех же новоявленных, проросших со скоростью поганок, совкапиталистов, — разве она реально и всерьез заинтересована в увеличении расходов на саму страну: на ее образование, на ее науку, культуру, медицину, социальные нужды?
Правительственные разговоры о «социалке» есть одно сплошное лицемерие, чистый спектакль и политический камуфляж, есть лишь попытка — причем с абсолютно негодными средствами — хоть как-то успокоить и усыпить общественное мнение, утихомирить общественные страсти и всплески вполне законного недовольства.
За всем этим стоит, конечно же, отнюдь не сколько-нибудь последовательная и искренняя любовь к народу (когда ты готов оторвать от себя для него последний кусок!), а лишь желание хоть как-то сглаживать время от времени острые углы нашей внутриэкономической бандитской жизни и по возможности гасить справедливый гнев обобранной в целом нации!
Именно такова постоянная политика нынешнего проолигархического правительства «Эрэфии», во многом — и Думы, и пока, увы, самих «президентов», быть может, и наиболее ответственно настроенных из всех них, но всё ещё явно не решающихся принимать кардинальные и волевые, единственно спасительные сейчас для России, государственные решения.
И можно быть совершенно уверенным в том, что этого, конечно же, и не произойдет — пока верховная президентская или какая-либо иная власть не придет к выводу о необходимости опереться для проведения подобных исторических преобразований непосредственно на российский народ, а будет продолжать сохранять абсолютно бесперспективную для страны свою связь с малоконструктивной, политически и экономически малообразованной, но предельно хищнической прежней коммунистической номенклатурой и ее последышами, — со всеми этими перекрасившихся в «поборников свободы и демократии» «цекистами» и «чекистами» — и псевдодемократами и псевдопатриотами.
И абсолютно прав был в своем горестном приговоре нашей власти не раз уже упоминавшийся здесь В. Курбатов, честным писательским словом так прямо и сказавший (он имел в виду правительство 1992 года, но разве в коренном отношении, в самом непосредственном своем отношении к народу России сегодняшнее — чем-то отличается от того?), что такое «правительство, при котором гроб стоит в два раза больше старушечьей пенсии (да и в два ли?), не имеет права на существование [выделено мной. — Г. М.]» !
Однако терпение нации может оказаться и на исходе — для этого достаточно любой, вовсе, быть может, никем пока и не ожидаемой, но достаточно серьезно заискрившей очередной экономической неувязки.

…Безусловно, некоторые сдвиги в сторону от идеологии былой лирбертарианской «СПС» в Кремле, слава Богу, со временем произошли, но мало что изменилось в конкретной глобальной политике, не говоря уж об экономике.
Ведь целостной коцепции сам;й российской государственности — как выражения определенной и ясной всем духовной идеологии — и поныне не существует! Сегодняшние политические одежды страны — все из клочков, из обрывков: то из обрывков внешне (и не более того!) «русопятских» (псевдорусских и псевдоправославных) идеологических кафтанов и риз, то из либертарианских (убого и бесконечно архаичных —  «просвещенческих»), но опять же обрывков; и всё это ещё к тому же более чем наполовину подшито снизу прежними идеологическими «совковыми» обносками.
Внятная государственная идеология национально-традиционной — а не прежней, временно коммуно-советской — России и сегодня у нас всё еще полностью отсутствует!
Для духовно-нравственного прозрения нации именно в этом направлении государством пока ровным счётом ничего не делается.
Наблюдаемая же ныне попытка скрещения (патологического — и в духовном, и в политическом отношениях) «идеи» полусоветского гимна с «идеей» храма Христа Спасителя может породить только абсолютно недееспособного идеологического уродца.
Этот политиканский винегрет может с одобрением встретить на своем идейно-беспринципном застолье Государственная Дума, всё еще состоящая в основной массе из бывших партийно-советских номенклатурщиков. Однако образующаяся ныне новая формация русских патриотов, новой русской нации будущего с такой двойственной и духовно двусмысленной идеологией далеко не уйдет. И с подобным раздвоением государственного политического сознания (со стремлением как-то еще потрафить психологии уже уходящего поколения бывших «советских людей» — ради мифического «умиротворения» нации) уже пора решительно кончать: всё это отнюдь не подвигает народ на возрождение своей подлинной многовековой системы традиционных ценностей, а, напротив, только расслаивает его сознание и демобилизует его тысячелетний национальный дух.
Никто не собирается отказываться от немалых всенародных свершений, имевших место и в эпоху советизма.
Но все мы (и особенно подрастающее поколение, будущие строители великой России) должны твердо знать и понимать, что все эти победы и достижения достигались вопреки коммуно-советскому игу — причем страшной ценой долгих народных мук и миллионов жертв, приносившихся адскому молоху коммунизма. Позже ценой этого стала постепенная деградация национального самосознания, долгое время отравлявшегося большевицкою ложью, и нарочито культивировавшаяся большевицкими же заправилами расколотость и атомизация как русского народа, так и всего многонационального российского общества в целом.
Именно на внедрение ясного представления обо всем этом в современное национальное самосознание государство должно было бы уже сегодня бросить самые активные силы подлинно патриотически настроенных идеологов, должно было бы разработать соответствующие общенациональные программы духовно-нравственного и историко-политического просвещения нации, решительно и национально-осмысленно вырвать наконец ядовитые корни и любые реликты (символы, памятники, названия улиц и городов и т. п.) коммунистического прошлого из нашей российской жизни — так, как это было сделано, например в послевоенной Германии в отношении символов фашизма! Но пока, увы, в этом направлении не делается ровным счетом ничего.
Однако до тех пор, пока  мы не рассчитаемся наконец с нашим, во многом позорным, коммунистическим прошлым, мы не сможем выработать никакой новой идеологии, никакой современной «русской идеи» — и сама нынешняя наша жизнь подтверждает нам это каждый день. С таким расколотым и остающимся, по сути, до сих пор преимущественно всё еще обезбоженным самосознанием нация никакой новой «империи» (тем более — благой и духовно справедливой) не построит!

Итак, повторим, сегодня у правящих кругов России нет никакой четко выраженной государственной идеологии. В силу этого, естественно, не существует и не может существовать также и никакой внятной и целенаправленной экономической программы России: налицо всё та же фальшивая и предельно двусмысленная и нерешительная политика, всё столь же никак не могущая, наконец, необходимо жестко определиться в своих положительных приоритетах, персональная верховная власть и всё те же — по большей части совершенно гоголевские «ревизоровские» типажи! — знакомые личины в правительстве…
И результаты их дела — налицо: всё такая же полунищая и всё еще слабая Россия. Решительного, принципиального «правого»  (разумеется в подлинном смысле этого слова) поворота так и не произошло и, похоже, пока не предвидится.
…Впрочем, мало что поменялось у нас — и за целое столетие.
Еще Н. Бердяев, напуганный революцией и ее страшными последствиями для России, со вполне понятным отвращением давным-давно отмечал трагикомическую «гоголевость» нашей послереволюционной российской жизни, которая во многом остается точно такой же и сегодня: «Нет уже самодержавия, а русская тьма и русское зло остались… Взятка расцвела еще больше, чем когда-либо. Происходит грандиозная нажива на революции. Сцены из Гоголя разыгрываются на каждом шагу в революционной России… Нет уже самодержавия, а Россия по-прежнему полна мертвыми душами, по-прежнему происходит торг ими… Революционный Хлестаков является в новом костюме и иначе себя именует. Но сущность остается той же. Тридцать пять тысяч курьеров могут быть представителями «совета рабочих и солдатских депутатов». Но это не меняет дела. В основе лежит старая русская ложь и обман, увиденные Гоголем… Личина подменяет личность. Повсюду маски и двойники, гримасы и клочья человека. Изолгание бытия правит революцией… на лжи можно построить самые смелые революции» .
Но и не к нашему ли точно так же времени (и не к «революции» ли начала 1990-х) относятся все эти сетования Бердяева на гоголевские «хари и морды»?
Столько лет прошло со времени написания этих строк, столько гроз пронеслось над Россией, а ведь, кажется, они выговорены только сегодня. И нередко те же вокруг личины — посмотрите на значительную часть этого правительства, посмотрите на большинство этих депутатов…
И — как и прежде — толком ничего для возрождения и укрепления страны не делается!
Дальнейшее разрушение национальной экономики продолжает идти на всех парах и со всё убыстряющимися темпами…
Где наша промышленность, где технологии, где российские товары народного потребления, где, наконец, наше сельское хозяйство, ныне затравленное местными «агро-баронами» и постепенно деградирующее из-за аппетитов менеджеров-перекупщиков сельскохозяйственной продукции — естественно мафиозного типа, причем на всех уровнях ее закупки и реализации?

Сегодня у государства практически нет хлеба, нет зерна, ибо те 80—85 миллионов тонн зерновых, что худо-бедно производятся ныне в «РФ», закупает не государство, а частные мафиозные зернооператоры, фактически трейдеры, покупающие, по сути, за копейки, а затем продающие за рубли (а теперь, похоже, уже и за десяки!); госзаказов же на зерно с гарантированными ценами, которые бы обеспечили необходимую норму рентабельности труда сельхозпроизводителей, не существует вовсе. При этом и правительство, и госдумовцы громогласно вещают о своей заботе о «дорогих россиянах», но ввести госмонополию на то же зерно даже и не пытаются: бандитский капитализм «Эрэфии»  намертво сжимает их всех в своих паучьих объятиях… А цены на хлеб растут — как на дрожжах!
Под руководством Министра сельского хозяйства господина Гордеева и ему подобных мы достигли замечательных по степени своей гнусности рекордов: уже полностью утратили продовольственную безопасность страны, и до 50 % продовольствия покупаем заграницей. На закупки продовольствия мы тратим порядка 30 миллиардов долларов, в то время как дотации на собственное сельское хозяйство не превышают и 1-го миллиарда! В итоге 40 миллионов гектаров российской пашни полностью заросло бурьяном.
И в этом же итоге: страна по уровню потребления продуктов скатилась к 2008 г. с 7-го на 71-е место в мире. Государственные дотации на 1 га сельхозугодий  составляют у нвс в среднем не более 4,5-5 долларов, в то время как в странах ЕС — более 800! Поголовье скота сократилось чуть ли не на 60 %. Валовой сбор зерна составляет всего лишь около 50-55 миллионов тонн, тем самым уменьшившись по сравнению с 1990 годом чуть ли не в 2,5 раза. 90 % удобрений продается заграницу; урожайность зерна — 11 центнеров с гектара (среднемировая же — 27); и на 1000 га пахоты мы имеем в среднем всего по 8 тракторов, в то время как в Европе — по 114… Да и как ими пользоваться, если, благодаря бездействию или даже прямому попустительству правительства, цены на солярку и бензин стали уже выше, чем в богатейших США!

В глобальном отношении никакого развития и роста отечественного продукта, отечественного производства не происходит вовсе. Наоборот, создаются все условия (и в конкретной каждодневной правительственной политике, и на законодательном уровне) для постепенного удушения и свертывания последнего, ибо в его развитии, как равно и в развитии соответствующего экономического законодательства, таится истинная — экономическая! — свобода всех национально, подлинно государственно мыслящих российских предпринимателей, производителей фундаментального, не подчиненного никаким веяниям временных экономических конъюнктур, реального валового продукта. При усилении же свободы таких реальных предпринимателей и их производств (и, соответственно, реальном же росте экономики России) власть олигархии окажется значительно ущемленной, на что она, естественно, идти никак не желает…
Сидящим на энергетической игле не до развития национальных производств и общероссийского хозяйства, как точно также и не до соответствия форм его существования мировым общеэкономическим законам. Поэтому, если положение в сфере производства будет сохраняться таким же и далее, экономическая абсолютная «черная дыра», можно быть уверенным, нам безусловно обеспечена. И никакие нефтедоллары (которые всегда имеют и оборотную, потенциально разрушительную силу) тут не помогут…
Точно такая же экономическая картина и в сфере социальной. Например, трудно (если возможно вообще) найти где-либо еще налоговую систему, подобную российской — со шкалой, в процентном исчислении уравнивающей налоговое бремя миллиардеров-олигархов и последних подзаборных «бомжей»!
Именно от государства (в случае подлинно правового государства), как известно, зависит налоговая политика, которая где «худо-бедно», а где и очень «богато», но всегда нацелена обязательно и на решение социальных задач. Но разве такова картина в России? Чт;, в создании соответствующей социально справедливой налоговой шкалы имеются какие-либо проблемы и трудности?
Да в мире, в Европе, в США — везде существуют сотни разработанных механизмов и определены все оптимальнейшие принципы и параметры! Была бы только добрая воля их использовать — и в течение недели вся налоговая политика могла быть поставлена с головы на ноги. Но вот воли-то как раз тут и нет! Нет ее ни у Думы, ни у правительства…
Мыслимо ли в сравнительно «нормальном» обществе развитой «западной экономики», где даже правительство не смеет лоббировать интересы олигархов в области налоговой политики, подобное же автоматическое процентное уравнение налогооблажения?

Об этом колоссальном, на общегосударственном уровне узаконенном, антинародном налоговом жульничестве, покрываемом у нас и главами правительств, и президентами, один из известных современных политобозревателей Ю. Болдырев пишет, например, так: «Сколько у нас заплатит подоходный налог каждый член Совета директоров [прежнего] РАО ЕЭС России (полугосударственного (!) предприятия ) с миллиона долларов, получаемого по итогам года сверх основной зарплаты? Сто тридцать тысяч долларов. А сколько он же заплатил бы с таких сверхдоходов в США или в практически любой европейской стране? Минимум в три раза больше. Разница около 250 тысяч… И это только с одного члена Совета директоров одного только РАО ЕЭС! Причем ежегодно.
И, обратите внимание, я говорю не о революционной законности, не о том, что надо всё “отнять и поделить”. Речь о механизмах минимальной справедливости, которые эффективно действуют в самых что ни на есть капиталистических странах. У них механизмы есть. У нас — нет. И даже от тех, что еще остались, спешим отказаться» .
То же — и в отношении налога на наследство: «В странах Запада, на которые мы якобы равняемся, наследство, сравнительно небольшое по стоимости, облагается налогами минимально, крупное же — существенно. Например, в США наследство, если не ошибаюсь, до полумиллиона долларов… налогом не облагается вообще, зато более крупные состояния облагаются по прогрессивной шкале» . Однако у наших феодалов, изображающих из себя «капиталистов» — не так! Ведь и новейший российский закон об отмене налога на любые размеры наследства есть на самом деле отнюдь не следствие любви к малообеспеченным гражданам, а всего лишь очередная лазейка для власть имущих уклониться от своего социального долга, не отчисляя государству и его беднейшим слоям значительных сумм из своего — и так воровски добытого — непропорционально огромного капитала!
И, как с горечью завершает свою статью Ю. Болдырев, «только в совершенно оболваненной, растленной, морально побежденной стране, с полным отсутствием минимальной солидарности между гражданами можно публично диктовать обществу отказ от ключевых достижений современной цивилизации: от прогрессивного подоходного налогооблажения (обложения сверхдоходов в кратно б;льших размерах, нежели доходов средних и низких); от возможности в течение длительного времени предъявлять претензии по имущественным сделкам (ведь у богатых возможностей сжульничать — что-то незаконно отторгнуть у общества и на какое-то время запутать следы — несопоставимо больше; соответственно во Франции этот срок — 30 лет, у нас же предлагается — 3 года!); наконец, от масштабного налогооблажения наследования крупных состояний (во Франции налог на наследование крупных состояний — 40 процентов)…»

Глядя на все эти наши внутри«эрэфовские» мерзости, оценивая их, читая о них, хочешь дать всем им, всей этой страшной и позорной картине адекватное и емкое название — и на память все время приходят, все повторяются давние, незабвенные и горькие слова, сказанные еще в 1917 году (уже на самом пороге гибели прежней великой России) ее Государем: «Кругом измена, и трусость, и обман»… И сегодня мы можем наблюдать постепенное ежедневное умирание России — при почти полном реальном бездействии власти…
И, действительно: что видим мы вокруг?
Неутолимая жажда наживы — у новоиспеченных «капиталистов»… Полное ограбление и духовный шок — у некогда великого и отнюдь не нищего народа (а теперь, по государственным статистическим сведениям, около 50 % наших граждан находятся в состоянии стабильной бедности, еще около 10–12 % — в состоянии полной нищеты)… Погибающие деревни… Сознательно разлагаемые в нравственном отношении и бездумно соглашающиеся на это города…
Социальная ткань страны трещит и рвется немилосердно. Межчеловеческие связи становятся все более эфемерными, и случающиеся отдельные проявления единства людей чаще бывают основаны отнюдь не на положительных, а преимущественно на отрицательных сторонах нашей жизни: «единение» это проявляется, увы, то в мафиозных группировках, то в политиканских, лоббистских партиях и партийках, то во всеобщем, «едином» мздоимстве эгоистичного и хищного чиновничества, то в процессе поддержки всеобщей лжи — в средствах нынешних, преимущественно проституирующих (и чрезвычайно в этом «единых»), СМИ.
Вот уже который год, на глазах у всех — у Думы, у правительства, у президентов, наконец, у нас самих! — Россия медленно (в силу огромности самого своего организма, подвергающегося исподволь внутреннему разложению), но тем не менее неумолимо приближается к национальной системной катастрофе! И уже через несколько лет, судя по мнению экспертов-экономистов и политиков-футурологов, катастрофа эта может стать почти что и необратимой…
Спасти страну может теперь только пробудившаяся в конце концов от вековой спячки воля народа, утвержденная на традиционных российских ценностях — на православной вере (с ее институтом внутренней ответственности всех перед Богом, а потому и друг перед другом), на любви к Отечеству и на элементарной человеческой справедливости (опять же — по Богу, а не по лживым безбожным идеям извечно мимикрирующих лукавых «строителей коммунизма»). Последние тоже неисправимы — и вновь призывают нас к революциям. Но это мы уже проходили.
И здесь, пожалуй, для дополнительной характеристики политического момента стоит привести довольно злые, но вполне в данном случае объективные слова одного из современных «либертарианствующих» политологов — Б. Мазо, абсолютно в данном случае справедливо утверждающего: «Поверить, что коммунисты трансформировались и добровольно встали в ряды остальных партий, которые признают свободные демократические выборы и незыблемость частной собственности, могут только люди, коммунистического правления не пережившие.
Практически семь десятков лет правления коммунистической элите явно пришлись по вкусу. А ведь советский народ… и каждый конкретный его представитель, который в богатой ресурсами стране остался нищим, ничему не научился. Ни кровавые разборки гражданской войны, ни коллективизация, ни голод, ни сталинские лагеря и чистки, ни хрущевские очереди за мукой, ни брежневские пустые прилавки ума не прибавили. Прошло полтора десятка лет, и уже от демократических преобразований и капиталистического оскала электорат устал и, прежде всего, незащищенные социально…
Если действия власти будут и дальше плодить эту озлобленную часть общества, то по нотам «оранжевых» революций смогут сыграть красные лидеры. У них есть опыт возглавлять и направлять недовольство толпы… Они не скупятся на обещания и не боятся крови… Они твердо знают, что цель оправдывает средства, и если враг не сдается, его убивают. Для построения общества светлого будущего всех времен и народов — двух основополагающих максим вполне достаточно… Реанимации подвергнется миф о всеобщем равенстве, справедливости и колбасе за 2 руб. 20 коп. А у него очень много латентных почитателей, которые по зову горна и барабана переходят в активную стадию и маршируют строем» . Завершает же автор свои нелицеприятные, однако вполне реалистичные инвективы весьма полезным и разумным (пусть и граничащим с политическим цинизмом) призывом: «Господа из правительства, если у вас еще не полностью мозги заплыли нефтяным жирком, наращивайте сальце и у других гусей. Они погалдят, но предпочтут беречь собственное гнездышко, если там окажется тепло, сыто и уютно» .
…Однако действительность наша, особенно если рассматривать ее с духовной точки зрения, — уже настолько тяжка и страшна, что ее не победить и новыми лукавыми революциями… Но, несмотря на это, сколько, казалось бы, искренне жаждущих мира внутри России всё ещё призывают нацию сохранять «спокойствие, только спокойствие»…
Что за слепота?! Ведь война у нас уже ведется!
Особенно же в ней опасно то, что, как пишет уже цитировавшийся выше Ю. Болдырев: «…В отличие от войны “горячей”, где свои и чужие разделены, в войне, на которой мы теперь, свои и чужие перемешаны. Более того, быть среди своих, но за чужих — вовсе не опасно и даже не стыдно. Наоборот, в некоторых кругах нашего общества быть не за свою страну, не за то, чтобы она сама контролировала свои ресурсы и играла на равных с другими, в недискриминационных условиях — чуть ли не признак сопричастности к передовому…
Так как же при таком состоянии общества и власти мы рассчитываем победить? И что оставим после себя?»
Одна из главных бед здесь (равно — и причин) в том, что у нынешней власти нет никакой серьезной решимости заставить (причем — любым путем!) исполнять законы вообще, а при таком демобилизованном состоянии сам;й верховной власти тот же («вдруг» принятый — может же случиться такое чудо) антикоррупционный закон всерьез и «по большому счету» исполняться всё равно не будет! В лучшем случае он будет применяться лишь изредка — как инструмент внутриолигархических и межгрупповых разборок.
 Ибо власть, как и прежде, фактически сохраняет свою прежнюю осторожно-покровительственную позицию по отношению к постоянно оглядывающимся на Запад олигархствующим разрушителям России, как раз и являющимся, по существу, «крестными отцами» нынешней всеобщей «эрэфовской» коррупции.

В свое время И. Ильин весьма ясно и четко изложил общую концепцию отношения к нам Запада: «Европе не нужна правда о России, ей нужна удобная о ней неправда... Европейцам “нужна” дурная Россия: варварская, чтобы ”цивилизовать” ее по-своему; угорожающая своими размерами, чтобы ее можно было расчленить; завоевательная, чтобы организовать коалицию против нее; реакционная, чтобы оправдать в ней революцию и требовать для нее республики; религиозно-разлагающаяся, чтобы вломиться в нее с пропагандой реформации или католицизма, хозяйственно несостоятельная, чтобы претендовать на ее сырье или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры и концессии» .
Именно такую лживую интерпретацию образа России, равно как и принципов, и задач самог; ее существования, — интерпретацию, фальшиво оправдывающую извечную агрессивную политику Запада по отношению к нам, он постоянно и вкладывал (как продолжает вкладывать и теперь) в идейную основу своего неприятия российской государственности в целом.
Но ведь именно на точно таком же идеологическом фундаменте покоилась и вся, по сути, вековая большевицкая парадигма — начиная от революционных потрясений 1905—-1917 годов и вплоть до сегодняшних дней тихого тления фитилька посткоммунизма, чье горение исподволь и поддерживается как раз воспитанниками последнего, всё также продолжающими распоряжаться Русской землей из-за оскверненных большевизмом (и духовно, и физически) кремлевских стен.
Однако для нас еще более важно то, что на той же глубинной «западнической» основе утверждается и вся современная разрушительная деятельность большей части самих сегодняшних экономических «хозяев» России, сразу же после предательского ее ограбления всячески стремившихся показать Западу, что они не только разделяют его идеологию относительно нашей страны, но и готовы (ради его «невмешательства» в их личные «активы») применять эту идеологию — и соответствующую политику — у нас на практике. Лишь бы у них сохранялась  возможность покупать на отнятые у страны деньги особняки и «яхты» по всему миру, лишь бы чиновничеству был предоставлен самый широкий коррупционный простор, а депутатам «дум» всех уровней — столь же широкие возможности как различнейшего лоббирования интересов своих закулисных владельцев, так и штемпелевания для себя всевозможных приятных привилегий.
Однако, как и следовало ожидать, Запад не поверил даже и им — этим равно «псевдороссиянам» и «псевдозападникам» (пусть «идеологически» в чем-то и близких ему) — и, более того, не поверит им никогда!
В результате же продолжающейся ими и поныне их внешней и внутренней политики мы и имеем сегодня то, что имеем.
Имеем распавшуюся (и явно способную распадаться и далее!) прежде великую Империю.
Остаемся, как и прежде, всё еще нравственно разлагающимся обществом (теперь дополнительно еще и на «западный манер»), сохраняющим, к тому же, повсюду (и в системе своего мировидения, и в характере человеческих отношений, и в окружающей нас духовно значимой символике) родимые пятна коммуно-советской идеологии, — идеологии, десятилетиями оболванивавшей и лишавшей трезвого «критического разума» нацию.
Видим всё ещё, увы, весьма вялую в миссионерском отношении Церковь, пока так и не сумевшую и, главное, всё еще не решающуюся твердо шагнуть навстречу всей стране, всей ее трагической современности и всем опаснейшим вызовам нашего времени, хотя в дальнейшем жизнь, безусловно, еще заставит Церковь сделать это!
Наконец имеем мы — вполне закономерно и справедливо — и соответствующую всему этому печальную экономическую картину: Россия есть ныне страна «хозяйственно несостоятельная», о чем, по словам И. Ильина, всегда так мечтал Запад.
Дело приведения подлинной России к «несостоятельности» было начато еще бастардами Запада на российской почве — большевиками-ленинцами, а ныне продолжается (и тоже вполне закономерно) усилиями их наследников, вырожденцев-посткоммунистов и их мафиозными последышами «ельцинской» и «пост-ельцинской» формации.
Нам вовсе не нужны обязательно другие президенты и премьеры.
Нам лишь нужна их совершенно иная нравственная позиция, а исходя из нее — и совершенно иная их государственная политика, из которой проистекала бы, соответственно, и абсолютно иная экономика: не ради дальнейшего хищнического процветания любителей лондонских особняков и канарских вилл, не ради немыслимых ни в одном «цивилизованном» капиталистическом обществе доходов грабительских монополий и зарвавшихся чиновников, а ради процветания российского народа.
Но сегодня этого как не было, так и нет!
К чему это приведет, жизнь покажет нам уже в самом недалеком будущем.
Покажет — «где раки зимуют»…


                5. КОМУ ВОЗРОЖДАТЬ РОССИЮ?
             О «КРАСНОЙ» И «БЕЛОЙ» ОЦЕНКЕ НАШЕГО ПОЛОЖЕНИЯ,
                О «КРАСНОМ» И «БЕЛОМ» ПАТРИОТИЗМЕ

Да, СССР — страна, во всех ее положительных и отрицательных сторонах бывшая столь привычной для подавляющего числа ее граждан, — исчезла… И многие из них до сих пор недоумевают: ну как же так?
Однако для тех, кто полностью и давно знал о ложной духовной основе «страны победившего социализма» — о том воинствующем антихристианстве, которым изначально питался и на котором стоял Советский Союз (таковыми знающими всегда были наиболее внутренне воцерковленные и осмысленно веровавшие «люди Церкви»), — для них гибель СССР не была ни удивительна, ни неожиданна.
Для тех, кто помнил и знал о подлинной России и об ее истинном внутреннем духе, живившем нас на протяжении столетий, падение Союза было, напротив, вполне естественным и закономерным (какие бы грустные чувства некоторые из нас при этом ни испытывали).
Ведь именно такая судьба уже изначально и была уготована Советскому Союзу, о котором пытаются все еще скорбеть порой (это со всей-то его безбожной сущностью!) даже и те, кто искренне считают себя «патриотами»-христианами, но неумеющие, однако, отделить Россию от СССР .
Гибельная судьба Союза предопределипась всей его внутренней антихристианской, богоборческой сущностью, о чем, высказывая в одном из своиз интервью принципиальную церковную позицию по этому поводу, официальный представитель Русской Православной Церкви, уже упоминавшийся здесь выше заместитель главы Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата протоиерей Всеволод Чаплин прямо так и сказал : «Бесплодные попытки людей создать идеальное общество, отрекшись от Бога, всегда посрамляются и всегда будут посрамлены историей, и поэтому в духовном смысле конец советской власти был абсолютно закономерен» .
Для остальных же, чаще всего и не слыхавших о Правде Божией или же бывших равнодушными к ней и вовсе не думавших о том, что сами основы советского бытия уже изначально были отравлены безбожием, то есть напрямую пропитаны смертью и потому обречены рано или поздно на гибель, — для таковых крушение «Советов» стало неожиданной и совершенно непонятной катастрофой.
И хотя привычный ход так долго тянувшегося «предсмертного состояния» коммуно-советизма, владевшего Россией более семи десятилетий, оказался, по воле Божией, наконец-то позорно — но справедливо! — окончательно завершенным, многие из бывших граждан Союза так и не поняли, что с ними произошло…
Не поняли они и того, что атеистический СССР больше существовать не может и, слава Богу, не будет. А будет существовать (причем, вероятно, в не слишком уж отдаленном историческом будущем) новая Российская Христианская Империя — или не будет существовать ничего!
В этом смысле показательны, например, столь частые ныне скорбные констатации случившегося с СССР, но притом, что удивительно, даже и не пытающиеся поднять вопроса: а почему же это в конце концов произошло? Какие же это такие злодеи чуть ли не в пять минут обрушили советского гиганта?
Вот классический образец подобного рода «плача по Союзу», впрочем, конечно же, совершенно закономерного и оправданного во внешнем смысле — тем более, если учесть приводимые при этом цифры всеобщего разорения: «…Рухнула страна. По сути, утрачена субъектность в мировой политике. На месте прежней системы бывшие хозяева последней (точнее, их средне-верхнее и среднее звено плюс криминалитет и иностранный капитал) создали новую, основанную на эксплуатации и депривации, на отчуждении не столько прибавочного, сколько уже необходимого продукта (жилье, здоровье, образование — короче, жизнь), на колоссальной социально-экономической поляризации (индекс Джинни зашкаливает), беспрецедентными темпами выросла бедность: если в 1989 г. в Восточной Европе, включая европейскую часть СССР, за порогом бедности жило 14 млн. чел., то в 1996 г. — 169 млн.
Страна лишилась армии, боевого щита — а пошел этот процесс с односторонних уступок Горбачева в 1987 г., когда СССР со всей очевидностью начал терять самостоятельность во внешней политике и встраиваться в кильватер курса США… Не верю — “очаг, нарисованный на холсте”. Тут что-то не так… Какая потайная дверца скрывается за фальшивым очагом?»
В такого типа текстах всегда присутствуют два момента: первый — обязательное (сознательно выраженное или же подсознательно присутствующее) утверждение о внешнем заговоре против СССР проклятых империалистов как о чуть ли не единственной первостепенной причине развала Союза, второй — абсолютное отсутствие интереса к оценке самой сути «советской государственности», которую, пожалуй, скорей следовало бы называть «советской антигосударственностью», ибо не может быть подлинно крепкой любая государственность, покоящаяся на государственно провозглашенном безбожии! Раньше или позже — но без Бога! — она в любом случае всегда обречена погибнуть…
Однако для авторов, всё еще продолжающих рассуждать в рамках типично «советизированного» сознания (с его сугубо секулярной, ограниченно «мирской» основой), подобного рода утверждения, учитывающие духовную реальность нашей жизни, — представляют собой абсолютно «темный лес», некий  средневековый реликт и проявление чуть ли не какой-то «внеземной», полностью для них внеисторичной и внесоциальной мифо-идеологии.
И потому, по большому счету, тексты таких «аналитиков» обычно совершенно бессодержательны во внутреннем, мета-историческом смысле. Но отсюда совершенно поверхностными и пустопорожными оказываются они и в фундаментально-общественном смысле (в том числе и в отношении государство-созидательных — и духовных, и «материальных» проблем),  иначе говоря, в смысле самом ни на есть непосредственно практическом.
Так и в приведенном только что тексте всё случившееся со страной автор предпочитает связывать с некоей «потаенной дверцей», за которой обязательно спрятался некий «внешний» антироссийский ненавистник!
Действительно, нелепо отрицать то, что мировая закулиса всегда боялась России и ненавидела ее. Именно поэтому в свое время ею и было предпринято всё для того, чтобы сокрушить подлинную российскую государственность — что ей наконец и удалось при помощи именно большевиков, основателей этого самого Советского Союза.
Однако совершенно бесполезно спорить с авторами указанного типа (воспитанными в системе ценностей почти физиологического советизма и продолжающими всей душой тянуться к его обманным фантасмагориям), — спорить о том, что коммуно-советизм как таковой уже изначально был обречен погибнуть (и отнюдь не только из-за «мирового заговора» антисоветчиков)...
И заведомо ясно: если высказать «специалисту»-аналитику такого рода все перечисленные, что созданная коммунистами на месте России страна была лишь обезьяной прежней великой Российской Империи — он никак не согласится и даже будет глубоко возмущен!
Если сказать ему, что СССР был, к тому же, страной тоталитарной, он ответит, что это вовсе не так и что «Советы» являлись просто особой страной и что ярлык тоталитаризма прилепил доброму «Союзу» хитрый подрывник-злопыхатель, империалист-американец Збигнев Бжезинский.
Если сказать ему, что советские лагеря были забиты порой отнюдь не худшими представителями всех наших народов и что этот самый СССР сгноил под собой чуть ли не треть своего населения, одних убив (за время только Гражданской войны погибло порядка 10 миллионов), а другим не дав родиться (в силу демографических кризисов); если сказать ему, что сей «Союз нерушимый» уничтожил, в частности, более 100 тысяч (!) священников и извел на корню «освобожденное» большевиками «от ига проклятого царизма» крестьянство, трижды выморив из него голодом не менее полутора десятков миллионов и введя фактически вновь крепостное право на селе , — такой автор в ответ все равно скажет, что это, мол, только «вражеская пропаганда». Причем тут же и разъяснит, что еще в середине 1950-х годов отъявленные антисоветчики и тайные агенты ФБР «К. Фридрих и Зб. Бжезинский, реагируя на конъюнктуру “холодной войны”, распространили термин “тоталитаризм” на советское общество, чтобы представить коммунизм и национал-социализм, сталинизм и гитлеризм как два варианта одного и того же явления… Особенно очевидна несостоятельность схемы тоталитаризма при попытке впихнуть туда СССР и “третий райх” одновременно — излюбленный психоисторический прием времен “холодной войны”, направленный на то, чтобы вызвать в советском обществе дополнительный комплекс вины» .
Вы попробуете напомнить ему, этому вполне искренне дремучему «патриоту» советизма, что коммуно-советская власть не поделила заводы и фабрики между рабочими и не ввела рабочий контроль на них, как обещала в октябре 1917 г. (когда соблазняла «пролетариат» на революцию); что она не поделила помещичью землю между крестьянами, как обещала в том же октябре (соблазнив своим обманом и их), а напротив, отняла и последнюю, стремясь уничтожить крестьянство как «контрреволюционный» (по ленинским понятиям — в самой своей собственнической основе) класс — что в целом и было изначальной программной установкой коммунистов.
Далее вы упомянете, возможно, о том, что, будучи по глубочайшей своей сути властью антирусской, антинародной (только притворявшейся властью народа), коммунистическая власть лишь бросала жалкие подачки полунищему населению в моменты пресловутого «снижения цен» к Новому году или к «7 ноября» и что власть эта в корне разорила национальную экономику, перекрыв нерентабельной и бесперспективной в стратегическом смысле системой социалистического хозяйствования все пути к эффективному экономическому развитию страны в будущем (не на очередную «пятилетку», а на века!)… И — подводя итог — заявите наконец, что именно поэтому СССР никогда не мог «по определению» выиграть экономической гонки у капиталистически-развитого Запада, не говоря уж о том, чтобы его «догнать и перегнать»! Казалось бы, о чем еще здесь спорить — особенно перед таким трагическим фактом, как миллионы все этих, как правило, совершенно ни в чем не повинных жертв? Но нет, ничто не прошибет вашего, привыкшего думать только по-советски оппонента! Он скажет опять: антисоветская пропаганда!
Впрочем, трезвые голоса относительно вполне закономерной гибели СССР всё чаще начинают раздаваться уже и среди отечественных политиков —  даже среди членов партии «Единая Россия», в основном состоящей всё-таки из идеологически продолжающей и поныне оставаться советизированной части российского населения.
Вот что, например, говорил еще недавно относительно краха СССР депутат Госдумы, «единоросс» В. Мединский: «…будем откровенны, экономика СССР изначально была обречена на провал в гонке за “индивидуальный материальный достаток гражданина” с экономикой Запада. Мы сопротивлялись лишь до тех пор, пока вели сравнение наших успехов и достижений капитализма как бы в разных системах координат. Но как только “вареные джинсы”, “Мальборо” и “Адидас — три полоски” стали мерилом социального успеха среднего советского человека — в этот миг грандиозный миф под названием СССР перестал существовать. Афганистан, маразматики-генсеки и нефтяной кризис лишь произвели контрольный выстрел. Клиент был уже мертв» .
Не менее адекватную оценку ситуации, сложившейся в СССР к 80-ым годам прошлого века, дает еще один аналитик — президент Института стратегических исследований А. Коновалов, трезво замечающий: «…страна, которая производила в 17 раз больше зерноуборочных комбайнов, чем США и в 16 раз больше тракторов и никогда не могла собрать свой урожай и засыпать в закрома родины, у которой не было дна, эта страна была обречена, поскольку она не могла выдержать конкурентной борьбы. Она выбыла, ее просто погубила конкуренция. Вы вспомните, на чем разваливался Советский Союз. Когда в магазинах стояли только банки с солеными огурцами…» .
Фактически к 1990—1991-му году страна оказалась банкротом, будучи уже не в силах платить по своим внешним долгам… Разоряла страну и нелепая экономическая политика в отношении союзных республик, приводившая к экономической дискриминации преимущественно «русской» РСФСР, о чем говорил в свое время тот же А. Коновалов: «Надо было уметь создать такую страну, в которой РФ на поддержание единства Советского Союза ежегодно тратила примерно 50 млрд. долларов. И ни одна республика не была ей за это благодарна. Все считали, что русские их угнетают» .
Однако воинствующий идеолог канувшего в Лету прогнившего советизма (в духе цитировавшегося выше А. Фурсова) ответит вам на все подобные трезвые заявления, что все наши прошлые бесконечные разорения и несчастья — есть лишь одна из форм обеспечения посильных для советизма социальных и экономических гарантий!
Когда же вы здесь скажете ему, что, например, исландский рыбак, занимаясь ловлей сельди на своем катерке, зарабатывает (без всякого «самого прогрессивного» советского строя) 150 «УЕ» в день (!), а вы получаете (на нынешних обломках этого строя) в качестве пенсии 70 «УЕ» в месяц (!!!) и что это есть результат не тайных происков злого «дядюшки Сэма», а семидесятилетнего коммунистического правления (разрухи в душах и головах всех этих «цекистов» и «чекистов», которая самым закономерным образом и привела нас к полному развалу и не могла не привести!), — он ответит лишь, что всё сказанное вами есть только «околонаучная попса, перенявшая терминологию западной пропаганды» .
Но, главное, и сей автор, и многие, ему подобные, — точно так же, как и дезориентируемые ими читатели, так и не поняли, что, если мы хотим выжить, пора нам на руинах прежнего, привычного, но от того не менее пакостного, обильно замешанного на русской крови, «советского дома» начать наконец восстановление подлинной нашей  российской государственности — не СССР, а давно полузабытой чуть ли не всеми нами России!
И до сих пор не понимают они — в своей привычной духовной слепоте, что нам нужно восстанавливать ныне подлинную Россию — без всех этих коммунистических мифов, без реликтовых большевиков и их нынешних наследников во власти: ведь и сегодня все они столь же опасны для нашей, потенциально христианской страны, как и тогда, когда их главарями были бесноватые уголовники «октябрьского призыва».
Не об этой ли опасности ли со стороны порожденных коммуно-советской системой нынешних хозяев России буквально кричат с прилавков всё растущие цены на продовольствие, даже — на хлеб (ведь цены и на так называемый «социальный хлеб», который пекут, по сути, из мякины, не из зерна, выросли за последнее время чуть ли не в два раза, а в отдельных регионы и более того). Но даже и то зерно, что выращивается у нас, скоро будет уже нечем убирать (перейдем на косы?), — поскольку, по новейшим данным, «в сельхозпредприятиях из 531 тысячи имеющихся тракторов 444 тысячи используются уже почти по десять лет, примерно такая же степнь износа у зерновых комбайнов» , да и горючее за последние годы подорожало более чем в 5 раз!
Не понимают наши «патриоты» советской еще «выделки», что нам нужна Россия — без все еще и поныне ядовитого наследия большевиков, всегда ненавидевших и продолжающих ненавидеть настоящую Русскую (а не выдуманную ими по коварной, марксистско-ленинской, антироссийской подсказке, советскую) землю.
Пока же мы не откажемся от духовной отравы посткоммунизма, не произойдет и материального возрождения страны, ибо только при таком очищении самого духа России в ней и могут появиться подлинно ответственные, бесстрашные и мудрые — не человеческой, а Божией мудростью — истинные радетели о русском народе и своей православной Родине.
О сегодняшнем же дне Церковь только и может сказать искренними словами известного своего пастыря: «Мать-Россия страдает от врутренних неурядиц. Ее терзают злодеи, которым важны не честь, слава и благополучие России, а личная слава и властолюбие» .
По существу, и сегодняшние коммунисты, и их последыши, пребывающие и поныне на многих ключевых постах власти в «Эрэфии», являются не менее антирусскими активистами, чем тот же известный янки-русофоб, вдохновитель антироссийских политических программ всей мировой закулисы З. Бжезинский: ведь и для них, и для него более всего неприемлема именно Православная Святая Русь — как самое сердце России!

Еще более опасны сегодняшние коммунисты (и откровенные, и скрытые — под маской «демократической» власти) тем, что, при сохранении ими всеми своих прежних антихристианских идеологических платформ, они, однако, лукаво пытаются утверждать, что все они, конечно же, «за народ» (в том числе и за «верующих») и что ныне даже коммунистическая  партия вовсе и не против православной составляющей российского общества.
Но кто ныне из разумных людей поверит этим большевицким, сугубо тактического характера, лживым политиканским сказкам?
Разве слышал кто-нибудь от их нынешних главарей хоть какие-то покаянные слова сожаления, признающие вину их «духовных» отцов, «верных ленинцев», в убийстве теми на протяжении десятилетий миллионов граждан России — в том числе и за принадлежность их к христианской вере?
Разве громогласно отказались они от гнуснейших издевательств их Маркса и их «Ильича», которые те высказывали в адрес люто ненавидимого ими, как они говорили, «боженьки» — этого, по их людоедски-примитивным понятиям, покровителя всех «эксплуататоров трудового народа»? Разве перестали они считать себя «подлинными марксистами» — а значит и пребывать в «духовном согласии» с сатанистом Марксом, заявлявшим: «»Необходимо искоренить самое понятие Бога, так как оно есть основной камень извращенной цивилизации» ?
Разве отказались они от своих лукавых божков — якобы свободы, якобы равенства и якобы братства, тех божков, заставляя поклоняться которым, коммунисты убивали свободу в лагерях Колымы — не на много лучше Майданека, устанавливали равенство всех перед смертью на чекистских расстрельных полигонах в подмосковном Бутово — как и во многих-многих других местах России, и свидетельствовали о братстве народов — уничтожая из пулеметов пленных поляков в Катыни?
Тем не менее они все еще лицемерно рядятся в личины русских патриотов, оскверняя своим присутствием различные народные собрания, создаваемые ради возрождения России — которую они же и уничтожали почти целое столетие…
Что делают, например, эти наследники предателей и разрушителей России, на Всемирных Русских Народных Соборах, проходящих порой в Москве — том городе, где они и взорвали сотни православных храмов, а теперь продолжают бороться за сохранение посреди него, посреди всей Русской земли, бесовского мавзолейного капища с мумией их главаря, «плевавшего», как он сам говорил, на Россию?
Заметим, что еще историк и политолог В. Семенко в свое время совершенно верно подчеркнул: «Мавзолей есть отнюдь не археологическая, но глубинная метафизическая и религиозная проблема» . При этом он точно же и обозначил, почему нынешние власти РФ не ликвидируют гнусного содержимого мавзолея: «…не делают они этого по простой причине — в силу своей органической, генетической духовной связи со своими предшественниками. Либеральный  необольшевизм (вне всякой зависимости от его поверхностных идеологических масок) в своей духовной метафизической глубине мало чем отличается от тоталитарного большевизма, хотя на поверхности политической суеты это может и не осознаваться…. Это для них, недавних убежденных коммунистов (оставшихся, по большому счету, атеистами), для тех, кто ныне «управляет» Россией, проблема Мавзолея является плодом чисто политических спекуляций, политической игры с нынешними коммунистами… Но в глубине души — в таком ли уж разладе с их глубинным «коллективным бессознательным» находится сатанинский культ, воплощенный в Мавзолее?… Дедушка-то умер, а дело — того… Сами знаете… Людоедский облик нынешнего и предыдущего режимов вполне схож» .

Упомянув о возникшей ныне традиции современных Всемирных Русских Соборов, изначально, казалось бы, определявшихся в качестве православных по своему внутреннему духу, хочется тут же спросить: а что делают на них коммунистические последыши? Почему русские люди, каковыми, по-видимому, искренне считают себя участники этих Соборов, вообще допускают на свои заседания представителей безбожников-коммунистов (судите их не по словам их, а по делам — даже если они сами порой заявляют о себе как о «православных христианах»!), а не изгоняют их (впредь до покаяния) с заслуженным отвращением и презрением — этих нынешних духовных наследников прежних разорителей России, Русской земли? А разве и в последние десятилетия они не принимали самого активного участия в дальнейшем ее разорении? И кто, как не коммунисты, «сдали» СССР, наплевав на свой «родной советский народ»?

Разве не КПРФ на первых порах проявила себя лучшим другом дудаевцев и басаевцев, выступая чуть ли не вместе с «Иудушкой»-Ковалевым в защиту чеченских сепаратистов? И разве не КПРФ, с полным равнодушием к судьбе русских на Украине, предательски поддержала абсолютно «антироссийскую» ратификацию договора последней с Россией, проведенную ельцинской,  проституирующей в основной своей массе, Думой? А ведь эта ратификация подтвердила границы, в свою очередь вытекающие из столь же предательских Беловежских соглашений, наплевав на святыню России — Севастополь и на 2 миллиона русских в Крыму (незаконно «приписанном» Хрущевым к Украине — пусть и в рамках единого тогда государства). Тем самым эта ратификация фактически бросила на произвол судьбы и 12 миллионов русских в части Левобережной Украины, в Донбассе и на побережье Северного Причерноморья, никак не обеспечив гарантий их этнокультурных прав!
Как и всегда прежде, и здесь проявилась традиционное для большевиков (не на словах, а на деле) полное пренебрежение к русскому народу, почти вот уже вековое предательство его интересов…
Так почему же те, кто называет себя Русским Собором, нисколько не оскорбляются их присутствием на своих заседаниях?

Что общего может быть у подлинно Русского Собора и у врагов подлинной, христианской России — коммунистов, до сих пор продолжающих присягать дьявольскому «делу великого Ленина»?
Как можно, духовно не осквернившись, даже находиться рядом с теми, кто и сегодня исповедует ту же зверскую ленинскую идеологию, которой руководствовались их исторические предшественники и о чьих «революционных подвигах» мы читаем, например, в одном из следственных дел Добровольческой армии: «священник с. Черниговки подвергался глумлениям: комиссары ездили на нем верхом по селу» или «…в управу доставили 60 мучеников, среди них и священник… Всем им сначала отрубили половой член, затем по частям руки и ноги и затем рубили на куски…» ? Разве пожелал отмыться от их крови всё еще остающийся «верным ленинцем» небезызыестный тов. Зюганов — чтобы позволить ему находиться в обществе порядочных русских людей?
Между прочим, по поводу допуска коммунистов к работе «Русских Соборов» существует и еще один вопрос — уже чисто церковно-канонического порядка.
Если каждый их таких проводимых ныне Соборов действительно признает себя в духовном отношении православным по определению (ибо неправославных русских людей не бывает), то само приглашение коммунистов к участию в нем является, по существу, антиканоничным деянием. Ведь участию большевиков в этом собрании самым прямым образом препятствует анафематствование их со стороны самого Патриарха Тихона и Поместного Собора 1917—1918 гг., наложенное на коммунистов не только как на разрушителей российской православной государственности, но и как на откровенных носителей богоборческой идеологии. И это анафематствование официально, то есть соборно, отнюдь не снималось ни одним из последующих поместных Соборов Русской Православной Церкви!
Естественно, что впоследствии, при укреплении коммунистической власти, о наложении этой анафемы даже и не вспоминалось, а из соображений церковной «иконом;и» высшие представители Церкви были вынуждены общаться с представителями комвласти, тем самым, однако, прямо скажем, нарушая соборное постановление! Но сегодня-то, в условиях полной духовной и политической свободы Церкви, никакой «иконом;ей» нельзя объяснить и, тем более, оправдать приглашение большевиков на православные Русские Соборы. Нет сегодня уже никакой вынужденной необходимости соприкосновения самой Церкви с исконными врагами Христа — коммунистами. Напротив, с ее стороны к ним вполне теперь приложимо и даже, по-видимому, необходимо применение чисто «акривийного» церковного подхода, то есть со всей строгостью церковных канонов категорически отрицая коммунистов как сколько-нибудь положительную общественную силу — более того, буквально крича на всех российских перекрестках об их антихристианской и антироссийской безбожной сущности. Это, возможно, будет не слишком политкорректно, но зато вполне уж по-христиански.
Напомним здесь читателям, что в Постановлении Собора от 28 февраля 1918 г. в пункте 22-ом прямо указано, в частности, что, отлученные от Церкви «не должны быть допускаемы ни в церковь, ни на какие бы то ни было церковные и религиозные собрания», а пункт 23-й гласит: «Верующие не должны входить в общение с отлученными от Церкви, за исключением случаев крайней необходимости и неведения».
Нет никакого сомнения в том, что ныне поводов или причин — ни первого, ни второго рода, которыми можно было бы обосновать какой-либо акт общения православных с представителями анафематствованных коммунистов, сегодня не имеется (и так впредь или до их покаяния, или же до снятия с них анафем).

…Однако вернемся к теме Русских Соборов — в частности, к любопытной их оценке журналистом-политологом А. Ципко.
Весьма показателен самый тип характеристик, данных им различным Соборам.
Характеристики эти интересны, с одной стороны, как замечательно показательным имеющимся остаточным проявлением в них психологических реликтовых штампов былого «коммуно-советского» сознания, так и подтверждением того, что духовное мировидение современных наших патриотов всё же исподволь меняется, становясь всё менее советским, и всё более православно-ориентированным, а отсюда — и более русским.
Динамика постепенно идущего процесса отмежевания русского патриотизма от патриотизма коммунистического типа хорошо прослеживается при сопоставлении настроений, царивших на Соборах 2002 и 2005 годов.
Так, по поводу первого из них А. Ципко, высказывая ряд вполне здравых рассуждений, проникнутых болью за сегодняшнее положение, в то же время явно еще не отделяет усредненного, «державно-советского типа» патриотизма от патриотизма вовсе иного типа — заостренно «антисоветского», «державно-русского». Это видно хотя бы из той оценки имевшей на Соборе место полной «нестыковки», проявившегося полного взаимного непонимания между выступавшим тогда В. Жириновским о положении России и его оппонентами — еще достаточно «полусоветскими» патриотами.
В частности, в своем разборе соборной тематики журналист отметил (по поводу высказываний Жириновского о защите интересов русского народа и, параллельно, о сегодняшней безответственности и гражданской безынициативности самих «россиян»), что «…Как всегда, нажимал на эту болевую точку, на подавленность русского национального сознания Владимир Жириновский. Но он не понял обстановки, не почувствовал настроения зала. Жириновский начал разоблачать и РПЦ за ее былое сотрудничество с советской властью, и КПРФ, за ее большевицкое прошлое. Пытался представить себя в качестве единственного истинного русского патриота. И просчитался. Зал, который воспринимает РПЦ и КПРФ как своих, ополчился на Жириновского, как на чужого, и практически сбросил его с трибуны»  (в скобках с прискорбием отметим при этом всё еще продолжающуюся удивительную псведопатриотическую слепоту основной части «соборян», до сих пор воспринимающих равно «как своих» и жертву-Церковь, и ее палачей-коммунистов!).
То, что Жириновский имел полное право (подтверждаемое событиями реальной истории) выступить с осуждением некоторых неприглядных сторон прежней вынужденной прокоммунистической деятельности отдельных представителей РПЦ в большевицкий период, это факт. Другое дело, что речь Жириновского в известной степени говорила о его чисто внешнем, сугубо политико-гражданском восприятии Церкви. В словах его, к сожалению, отсутствовали сострадание и столь, казалось бы, естественное сверх-историческое, сверх-политическое, внутреннее уважение к скорбному пути нашей Церкви — как Священной Матери Подлинной России, — Матери, мучимой и казнимой на протяжении долгих десятилетий коммунистического ига, униженной тогда и всегда стесненной большевизмом, но никогда, однако, не утрачивавшей в своих глубинах истинного Духа Христова.
При этом весьма любопытно другое: защита Церкви некоторыми участниками Собора была явным следствием отнюдь не взвешенного понимания ее внутренней духовной чистоты и ее мученического подвига, а в значительной мере определялась чисто этно-политическим же пониманием ее исторической роли в жизни России. И тут чрезвычайно показательно, что подобные критики Жириновского с точно таким же остервенением защищали (как вполне родное, «своё»!) и вопиюще фальшивую «чистоту риз» ВКП(б)-КПСС-КПРФ — когда тот высказал свое впоне справедливое отрицательное мнение о дьявольской сущности и практике богоборческого большевизма.
И здесь, увы, глубокоуважаемый господин Ципко уже не смог отделить пшеницы от плевел и, казалось бы, из самых добрых побуждений вполне одобрил эту удивительную по своей «духовной» нелепости антижириновскую «патриотическую» мешанину в головах некоторых «соборян» — причем, заметим, вовсе еще не худших представителей государствообразующего народа России. Как пишет он далее: «И этот факт говорит о многом. Возрастает запрос не просто на патриотизм, на патриотическую фразу, а на сопереживание, чувство боли за свою страну. И тут, по крайней мере, зал, трудно обмануть» .

Действительно, многое из речений господина Жириновского принимать на веру не стоит — на то он и политик. Но и к заявлениям его воинственных критиков относиться в тот момент со сколько-нибудь духовным доверием тоже ведь не было никаких оснований, поскольку почти каждый из них в области проблем патриотизма зачастую поныне «и сам обманываться рад»!
В таком самообмане им годится в качестве патриота Великой России и политический лицемер, глава КПРФ Зюганов, который, по тогдашним словам Ципко (который со временем стал гораздо менее наивен), «произнес прекрасную речь, даже открестился от грехов бывших лидеров, от грехов большевизма»  (это что же — он уже и от дела Ленина-Сталина открестился?)... Под конец же своей речи этот главный большевик и «верный ленинец», «удивил всех сообщением, что одна треть нынешней КПРФ — верующие» .
Иной «розовый патриот», может быть, и не смог удержаться от слез умиления, прочитав эту строчку столь «удивленного» журналиста; однако автор данной книги всё-таки решительно тут устоял, ибо он знает истинную политиканскую цену подобным словам очередного партийного функционера.
Уж автор-то хорошо помнит о том, как столь любимый тов. Зюгановым «Ильич» призывал своих истинных соратников к «штурму неба».
Не Ленину ли принадлежат вот такие перлы коммунистической «мысли»: «Всякий боженька есть труположство…» или «Религия есть один из видов духовного гнета, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством» или «Религия — род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ»   или, наконец: «Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная “зараза”» ? И разве не Лениным было заповедано коммунистам (в том числе, надо полагать, и всем нынешним) — как марксистско-ленинская установка «на вечные времена»: «Мы должны бороться с религией. Это — азбука всего материализма и, следовательно, марксизма»?
То-то незабвенный Ильич, наверное, обиделся в своей преисподней на новую «религиозную кокетку» — тов. Зюганова, подзабывшего столь азбучные «истины» подлинного коммуниста, — еще и скажет, пожалуй, при «будущей встрече» (о которой учит нас Церковь), что того явно нужно, с членами его ЦК, за их мелкобуржуазный ревизионизм и «труположское», «гнусное» поклонение «боженьке» (вместо того, чтобы попросту расстрелять всю эту поповскую сволочную публику!) каждый день «вешать, — как он пошучивал в своих записочках товарищам по партии, — на вонючих веревках».
Впрочем, удивляться чуть ли не, как оказывается теперь, вполне позволительной для КПРФ её «христианской» революционной «платформе» не приходится.
Всё это лишний раз подтверждает, что коммунисты всегда были и остаются глубочайшими лицемерами-«прагматиками». И если в свое время Ленин, беседуя с Милютиным, Красиным и другими большевиками, говорил, обсуждая проблему электрификации: «Электричество заменит крестьянину Бога. Пусть крестьянин молится электричеству; он будет больше чувствовать силу центральной власти — вместо неба», то теперь для того, чтобы попытаться вновь вернуться к такой власти или, по крайней мере, властвовать над своими нынешними приверженцами и любыми потенциальными коммунистами, можно пойти навстречу и их идеологически «малосознательной» части, позволив отныне большевичкам даже и «труположское» заигрывание с «боженькой»!
Что ж, нравственной чистотой и идейной принципиальностью (тем более — непосредственно в сфере политики) коммунисты, как известно, никогда не отличались. Недаром и сам Ленин вполне откровенно заявлял, что в коммунистической партии «на сто человек порядочных — девяносто негодяев», а в 1905 году не стеснялся цинично утверждать: «Партия не пансион для благородных девиц… Иной мерзавец, может быть, для нас именно тем и полезен, что он мерзавец» . И, учитывая эти вполне программные слова своего «вождя и учителя», пусть призадумаются «верные» ему и сегодня нынешние коммунисты над тем, что и на них ведь, по сути, переносится та характеристика их «светлого прошлого» — «Великой Октябрьской революции» и ее совершителей, которая была кратко дана в свое время одной из ее жертв, И. Солоневичем (вполне тут согласным с весьма трезвой ленинской оценкой «мерзавцев революции»: «Революцию делают не массы, а подонки масс. Точно также, как революцию возглавляет не интеллигенция, а подонки интеллигенции. Основной технический прием всякой революции заключается в объединении и организации подонков» …
О подлинной, нутряной антихристианской сущности большевизма замечательно точно сказал Ив. Ильин (и незачем теперь чуть ли «православно» лукавить тов. Зюганову о якобы «христианском» коммунизме): «…большевизм отличается от сходных явлений истории тем, что он вырастает из сознательного воинствующего материализма. Это не просто состояние души, не просто политический строй. Это прежде всего доктрина, теория, учение и соответствующая этой теории фанатичная одержимость, начинающая с наглости и безудержности и кончающая коммунистическим рабством. Доктрина эта состоит в принципиальном отрицании всего, что не материально и телесно: человеческой души с ее свободой и бессмертием; человеческой духовности и вырастающей из нее внутренней и внешней культуры; высших целей, присущих человеку, высшего смысла, присущего миру; и особенно — в отрицании Бога, веры в него, религии и церкви. Кроме материи, тела и телесных потребностей для нее якобы ничего нет. Человек есть высшее животное, которое произошло от человекообразной обезьяны и отличается от нее разве что употреблением орудий труда и ведением хозяйства» .
И ни от чего из сказанного здесь тов. Зюганов не может «откреститься», если только он не хочет предать — ради весьма сомнительных политических дивидендов —священные идеи своего дорогого «Ильича», исходя из теперь вдруг ставшего позволительным для коммунистов некрофильского (а не таково ли, по сути, ленинское определение?) «заигрывания с боженькой» .
Насчет же боли тов. Зюганова за свою страну можно заметить, что она, возможно, и впрямь искренняя: ну, не последний уж он злодей и, конечно же, хотя его «партийность» и дает ему неплохой прокорм, не всё ж и для него измеряется одним только презренным металлом — что-то ведь и его, пусть и полузабытой им самим, но всё-таки существующей, душе нужно… Вот и фантазирует он всякую лирику уже не только о былой, славной своими свершениями (в том числе и попытками уничтожения Церкви) «Стране Советов», но уже «немножко» и о Боге, потому что душа-то «от рождения христианка», а для революционера-«справедливщика» («отнять и поделить!») можно придумать себе и «Бога»-Революционера, этакого «Христа»-Коммуниста, уже чуть ли не столетие идущего во главе народных революционных масс —  вспомним А. Блока с его «Христом» из поэмы «Двенадцать», идущим во главе революционной банды «в белом венчике из роз» .
В этом смысле замечательно — особой степенью своей богомерзости! — недавнее очередное «ряженье сатаны» в «ангела светла»: во время одного из самых последних большевицких шествий сподвижники тов. Зюганова, — мало того, что они, вместе с «живым трупом»–«дедушкой Лениным», насиловали более семидесяти лет народную душу, — попытались на этот раз изнасиловать уже и душу самой России — Церковь Христову, понеся перед колонной своего шутовского шествия транспарант с обычной для коммунистов очередной лживой гнусностью в виде надписи: «Коммунизм — бессмертное учение Христа!» До такого даже и «дедушка» их не додумался!
А верный внучек — взял, да и переплюнул…
Тут уж только руками разведешь: экая незадача… Ну не вызывать же, право, Святейшему Патриарху господина-товарища Зюганова на дуэль за очередное оскорбление Церкви?
Однако «примазаться» ко Христу для временной тактической саморекламы коммунистам не удастся: Церковь давно отвергла подобные бессовестные левацкие спекуляции и политиканскую торговлю Именем Иисусовым.
Церковь сама, борясь за вечную жизнь на Небесах, никогда не отрицала важности социального справедливого устройства человеческой жизни на земле. Но даже и «социализм» Церкви (условно применяя этот термин)— не имеет ничего общего с социальной доктриной коммунистов и, тем более, с революционной коммунистической идеей как таковой. В отличие от тов. Зюганова, «Ильич»-то прекрасно понимал, что Церковь по самой природе своей глубоко, предельно контрреволюционна и что всякое «заигрывание с боженькой» есть откровенное предательство всего «революционного дела»!
Как еще давным-давно подчеркивал кардинальное отличие «красного» социализма от «белого» «социализма» Церкви известный русский философ-священник (его слова и могут быть прямым ответом тов. Зюганову на его «псевдохристианские» коммунистические притязания): «…русский коммунизм показал с достаточной очевидностью, каким безмерным бедствием он является, будучи осуществляем как жесточайшее насилие с попранием всех личных прав. Однако это именно потому, что душа его есть безбожие и воинствующее богоборчество [курсив мой. — Г. М.]. Поэтому для него и не существует тех религиозных границ, которые полагаются насилию признанием личной свободы… Однако возможен иной, так сказать, свободный или демократический социализм, и, думается нам, его не миновать истории. И для православия нет никаких причин ему противодействовать, напротив, он является исполнением заповеди любви в социальной жизни… Когда железные клещи безобразного коммунизма, удушающие всякую жизнь, наконец разожмутся, русское православие духовно использует те уроки, которые посланы ему Провидением в дни тяжелых испытаний, в области социального христианства… Речь идет о большем, даже неизмеримо большем, нежели “христианский социализм” в разных его видах, как он существует во всех странах. Речь идет о новом лике христианства общественного, о новом образе церковности и творчества церковного социального…» .

Искренне жаль, конечно, что вместо того, чтобы отказаться наконец от всех своих псевдодуховных, псевдонравственных, фальшивых политико-экономических и идеологических химер, коммунисты продолжают идти своим «верным ленинским путем» подрыва духовных сил и единства нации.
Жаль и что тот же Зюганов, вместо того, чтобы принести покаяние перед Россией за все преступления его партии и всех ее «вдохновителей и организаторов» и, быть может, принять участие (не как штампованный «совок», а как настоящий русский человек) в восстановлении подлинно Русской земли и освобождении ее от нового, олигархического ига (а возможно — и в деле создания соответствующего народно-религиозного движения), — вместо всего этого он продолжает жить «со товарищи» в своем затхлом и давно устаревшем политическом мирке, соблазняя «малых сих» насквозь лживыми идеями коммунистического преобразования мира.
Но пусть всё же задумаются новейшие «ленинцы»-«верующие» над, скажем, хотя бы четырьмя основополагающими идеями Православия, которые пока никак, если судить по делам коммунистов, не оставляют им надежды на признание их подлинными христианами.
Во-первых, не бывает просто «верующих», ибо, как известно «и бесы веруют» — да что толку. И поскольку материалистическая идеология («философия») коммунистов несовместима с Царством Божиим, с Царством Святого Духа, то здесь надо выбирать: «или—или»…
Во-вторых, относительно правды «коммунистического христианства» и якобы справедливости революций, Сам Господь сказал, что Его Царство обойдется без последних, ибо оно — не от мира сего, и что следует прежде всего искать правды этого Небесного Царства Божия, а всё остальное (в том числе и вся земная «правда» и «справедливость») «приложится» нам.
В-третьих,  и тов. Зюганову, и его сподвижникам следует учесть достаточно компетентное мнение величайшего, наравне с преподобным Сергием Радонежским, святого России — преподобного Серафима Саровского, высказанное им нам, грешным, по поводу действий, кажущихся нам добрыми. Вновь напомним (в чуть более расширенном варианте) уже цитировавшееся здесь ранее его весьма «жестокое слово»: «Лишь только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа [курсив мой. — Г. М.]. Всё же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, но мзды в жизни будущего века нам не представляет да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает. Вот почему Господь Иисус Христос сказал: Всяк, иже не собирает со Мною, той расточает» . Это — относительно вне-христианского ложного «гуманизма» (то есть относительно, по сути, человекопоклонства — вместо истинного поклонения Богу); но ведь именно на таком человекопоклонстве («Человекобожии») как раз и утверждаются все революции!
Еще же более жесткое и непререкаемое слово сказал о любом вне-религиозном, вне-христианском «доброделании» (в том числе — и о коммунистических, так называемых, «добре», «справедливости», «свободе»), Святой Апостол Павел: «Всё, что не от веры, есть грех» (Римл. 14, 23)… И более, увы, не сказал ничего!
И, наконец, в-четвертых, — над чем особенно следовало бы задуматься «верующим» членам КПРФ (если они не отказываются от всех своих нынешних лукавых духовных заблуждений), не говоря уж о тех «товарищах христианах», что одновременно пытаются поклоняться и «Богу», и бесовскому, «единственно верному учению» безбожника Ленина, не прекращая соблазнять своей коммунистической ложью и других: «кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской. Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит» (Мф. 18, 6—7).
…По поводу же «прекрасной» речи (по выражению «соблазненного» ею А. Ципко), прозвучавшей на Соборе из уст коммунистической сладкозвучной «сирены» — тов. Зюганова — о том, что чуть ли не треть членов КПРФ на нынешнем историческом этапе исповедует не марксизм-ленинизм, а веру во Христа Иисуса (!!!), будет весьма полезным привести, в ответ на подобные «православно»-коммунистические байки, характеристику большевизма — еще одну из многих, замечательных по своей точности, данных Ив. Ильиным.
Вот что говорит он о подлинной духовной сущности коммунистической идеологии и большевицкой практики (в их отношении к Богу и подлинным верующим), касаясь как раз откровенного богоборчества большевиков — как исходной основы всякой коммунистической идеологии вообще, полностью определяющей и всё последующее содержание коммуно-советской государственности: «За всею внешней видимостью революции — от анкеты до расстрела, от пайка до трибунала, от уплотнения до изгнания и эмиграции, от пытки голодом, холодом, унижением и страхом до награбленных богатств и посягания на мировую власть, за всем этим… укрывается один смысл, единый, главный, по отношению к которому всё есть видоизменения, оболочка, наружный вид; этот смысл передается словами: духовное искушение… Это испытание вдвинуло во все русские души один и тот же прямой вопрос: Кто ты? Чем ты живешь? Чему служишь? Что любишь? И любишь ли ты то, что “любишь”? …И не много путей пред тобою, а всего два: к Богу и против Бога. Встань и обнаружь себя. И если не встанешь и не обнаружишь себя, то тебя заставят встать и обнаружиться: найдут тебя искушающие в поле и у домашнего очага, у станка и у алтаря, в имуществе и детях, в произнесенном слове и в умолчании. Найдут и поставят на свет, — чтобы ты заявил о себе недвусмысленно: к Богу ты идешь или против Бога. И, если ты против Бога, то оставят тебя жить; и не всё отнимут у тебя; и заставят тебя служить врагам Божиим; и будут кормить и ублажать; и наградят; и позволят обижать других, мучить других и отнимать у них имущество; и дадут власть, и наживу, и всю видимость позорящего почета. И, если ты за Бога и к Богу, — то отнимут у тебя имущество; и обездолят жену и детей; и будут томить лишениями, унижениями, темницею, допросами и страхами; ты увидишь, как отец и мать, жена и дети медленно, как свечка, тают в голоде и болезнях, — и не поможешь им; ты увидишь, как упорство твое не спасает ни родины от гибели, ни душ от растления, ни храмов от поругания; будешь скрежетать в бессилии и медленно гаснуть; и если прямо воспротивишься, — то будешь убит в потаенном подвале и зарыт, неузнанный, в безвестной яме… человеческая история не видела еще ничего подобного этому — по злодейской обнаженности искушения, по всепроникающей планомерности, по бешеному напору, по объему действия, по организованности и длительности» .
Такова неизменная историческая реальность коммунистического безбожного тоталитаризма, подтвержденная и всей нашей жизнью под большевиками после «великого Октября»!
…Но вернемся к нашей теме значительной качественной перемены в оценках и суждениях «соборян» относительно «нашего» коммунистического прошлого.
Судить об этом можно по очередной статье того же А. Ципко, посвященной Всемирному Русскому Собору 2005 года.
Отметим сразу, что и здесь своего рода «двойной стандарт» в оценке трагедии России и психологическом восприятии действующих здесь лиц всё еще остается достаточно характерным и для этого талантливого, во многом незашоренно, трезво мыслящего автора.
Вместо того, однако, чтобы четко оценить деятельность КПРФ в 1990-х годах (особенно в «патриотической» сфере) как эгоистично-групповую, духовно примитивную, политически недалекую, зачастую лицемерную и во многом провокационно-предательскую (причем никогда не поднимавшуюся выше чисто тактического уровня), А. Ципко и здесь не может по старинке не удержаться, чтобы не заметить хотя бы вскользь (или — как бы в извинение за последующую критику?): «Я не склонен умалять прошлые заслуги КПРФ в консолидации патриотического движения, умалять всё, что было сделано лично и Геннадием Зюгановым, и его партией для защиты интересов и достоинства народов России в 90-е годы. Особенно после расстрела Ельциным и его “реформаторами” Съезда народных депутатов Российской Федерации в октябре 1993 года» .
При этом патриотизмом — в равной степени, наряду с подлинным патриотизмом Александра Невского, Пушкина, Николая II и мудрого антикоммуниста Ивана Ильина, — оказывается и патриотизм нынешних наследников тех предателей России, которые десятилетиями или искажали внутреннюю правду ее подлинной жизни, или же просто лишали оной ее лучших детей в застенках большевицкого ЧК, в своих лагерях и на своих расстрельных полигонах!
Ибо не устанем повторять, что священный патриотизм защитников Сталинграда или на Курской дуге был — в истоке своем и в своей духовной, сердечной глубине — не коммунистическим, не советским, а давним и, слава Богу, вполне привычным патриотизмом всякого нормального русского человека. Будем повторять и повторять: все то истинно великое, что было совершено и в рамках вынужденной советской государственности — а его было немало! — совершалось не в силу «советскости», а в силу неистребимых в нас истоков «русскости» нашего национального самосознания.
Как заметил в одном из своих выступлений еще Святейший Патриарх Алексий: «…именно та духовная, нравственная опора, которую дало людям многовековое православное воспитание, в значительной мере помогла им одолеть могущественного неприятеля в годы Великой Отечественной войны» .
Что же можно сказать по поводу процитированного выше высказывания А. Ципко, весьма показательного для уяснения того, насколько еще тяготеют над сознанием даже искреннего российского патриота штампы прежних общественных оценок важнейших этапов современной истории нашей страны?
Прежде всего, с достаточным основанием можно утверждать, что разгон Съезда народных депутатов и расстрел «Белого дома» был, конечно же, уголовно-политическим преступлением Б. Ельцина и его тогдашней кремлевской клики. Это — несомненно!
Но, заметим, по большому всероссийскому историческому счету, ведь и Съезд был фактически наследником и защитником тех самых государственных и общественных ценностей, которые сложились в эпоху более чем семидесятилетнего владычества большевиков, а уж его-то (как, впрочем, и его логическое следствие — тот же Съезд) духовно нормальный русский человек признать изначально легитимным, законно-правовым никак не может (что, конечно же, как правило, никак не укладывается в голове советского — по воспитанию —  человека).
И здесь, по исторической аналогии, вспоминается сакраментальная матросско-революционная фраза самого начала 1918 года: «Караул устал!», которой большевики сами тогда нагло закрыли гораздо более легитимное, также всенародно избранное Учредительное собрание, — но избранное еще имевшим тогда определенные правоустанавливающие прерогативы и внутреннюю легитимность русским народом (показательно, что в депутатский корпус Собрания большевики в связи с их антизаконной деятельностью прошли не в слишком большом количестве: из 520 депутатских мандатов ими было получено всего 161!).
В сентябре же и октябре 1993 года, через три четверти века после разгона коммунистами Учредительного собрания, в противостоянии сошлись уже два духовных беззаконника, деливших вовсе не Россию, а совсем другую страну — некую «Эрэфию», Российскую Федерацию! Подлинная же Россия, страна русских, а не советских или пусть даже уже частью постсоветских  людей, находится, к сожалению, еще далеко-далеко за нашим историческим горизонтом…
И именно то, что у «белодомовцев» в основе их идеологии всё еще сохранялась прежняя советская «коммунообразная» платформа, и дало возможность Ельцину —демагогически играя на шкале якобы демократических ценностей и запугивая московскую полуинтеллигенцию жупелом вновь грядущего советизма — расправиться с ними. И вполне естественно и вполне закономерно, что при этом ни демократы, ни, тем более, патриоты России (а не прогнившего давно «СССР» и столь же больной «Эрэфии»!) никак не поддержали защитников «Белого дома»!
Самой страшной (увы — родовой, природной) ошибкой «белодомовских» патриотов было то, что они оставались в массе своей настроенными вполне по-коммунистически, оставались духовно «красными» (сколько бы при этом некоторые из них даже не убеждали себя, что они — православные христиане!). Все они вовсе и не понимали, что период «красной» истории для Русской земли закончился навсегда (и притом — именно по воле Божией) и что спасать страну от паразитического пост«ельцинизма» (с необольшевицкими ухватками — как лично его самого, так и всех этих «либерал»-«капитал»-большевиков с Гайдарами-Чубайсами во главе) можно отныне только под знаменем истинного, традиционалистски русского антибольшевизма — а не якобы более продвинутого и «более прогрессивного» антикоммунизма «демократов»!
Впрочем, увы, столь ярко проступившие тогда косность, ретроградность и духовная ущербность «белодомовских» патриотов, вовсе не понимавших — за какую Россию им нужно было биться тогда с «демократом» Ельциным, явились вполне закономерным результатом почти векового разрушения Русской земли большевизмом.
Всё это стало лишь естественным следствием того самого «советизма», который, по сути и пытались защищать «белодомовцы», — «советизма» как долгого процесса постепенного лишения русского народа его тысячелетней подлинно национальной памяти, процесса духовного оболванивания, духовной стерилизации «советского человека». И будем трезвы: лишь со временем у нас может появиться новый слой русских патриотов, хорошо понимающих, где, так сказать, «зарыта» давняя кремлевская «собака» и с какого конца надо браться за застарелое «ленинское бревно» былых «ком.-субботников» — чтобы окончательно выбросить его с душевным омерзением на свалку российской истории!
Причем показательно, что эти тогдашние патриоты наступили во второй раз на одни и те же грабли «советского» патриотизма, которые должны были бы уже научить их уму-разуму (чего, к сожалению, не состоялось): ведь и само разрушение СССР в 1991 году произошло во многом из-за того, что тогдашний государственнический патриотизм тоже оказался окрашенным в «красный» цвет, за которым распропагандированные нашими псевдодемократами, социально более или менее активные слои московско-петербургского населения не пошли; о других же и говорить не приходится — те, как обычно, попросту спали, чтобы вскоре проснуться, но уже без зарплат, без пенсий, без собранных за всю свою не слишком веселую жизнь копеечных накоплений…
Глядя на нестройное кипение страстей у «Белого дома» незадолго до его расстрела, сам автор этих строк — как и подобные же приверженцы восстановления подлинной, дореволюционной России в реальных и вполне современных ее формах, то есть не «краснороссы», а «белороссы», — помнится, в тот момент рассуждал примерно следующим образом: здесь сошлись друг против друга даже и не подлинные «большевики», а, так сказать, их реликтовые фантомы — «псевдокрасные» с ельцинскими «псевдорозовыми» (ибо потри чуть ли не каждого нынешнего нашего «демократа» — и у него из-под позолоты либеральной фразеологии проступит вполне марксистско-ленинская «свиная кожа» «большевика»-мещанина). При этом ни у тех, ни у других в реальности не было, как нет и сегодня, ни подлинно живой идеологии, ни ясной и четкой системы ценностей: в их душах не было и нет истинного образа русской — а не советской, безбожной — России, как и нет, тем более, твердой и четко осмысленной веры в нее!
Ведь и тогда было совершенно ясно, что в исторической перспективе русскому народу отныне нужна совсем другая страна — страна Иоанна Кронштадского и Победоносцева, Столыпина  и Иоанна Восторгова, Колчака и Деникина, святого Патриарха Тихона и трибуна антикоммунизма Ив. Ильина, а не страна Гайдара (что «старшего», что «младшего»), не Чубайса и Бурбулиса, Зюганова и Хазбулатова (как точно так же не нужна нам и откровенно воровская страна Ельцина, Абрамовича и иже и с ними)… Пусть «Борис» пока разбирается со своими «красными» полуродственниками, а со временем Россия, духовно прозрев в нормальном и естественном историческом процессе своего национального возрождения, разберется и с его наследием, и с его подельниками и последышами…
Белые патриоты России смотрели тогда на это дело так. Здесь — не наше противостояние, это всего лишь пусть и прискорбная, — ибо искренне жаль политически наивных и недалеких, но зачастую всей душой веривших в свою правоту людей, — но разборка внутри, по сути, одного и того же духовно-политического, «советского» клана (ибо в случае своей победы разве начали бы «белодомовцы», — как точно так же и Ельцин, — воссоздавать подлинную Россию? Нет, и сто раз нет! Их политической моделью оставался все тот же СССР — с той же политической демагогией и религиозно-индифферентной бездуховностью (пусть даже и с ослабленной теперь степенью обычно всегда столь давившего русского человека сов.-тоталитаризма).
Да, безусловно, танковыми выстрелами по Белому дому Ельцин продолжал разрушать Россию, самым опаснейшим образом уничтожая веру народа в закон, но ведь с принципиально христианской, подлинно-русской точки зрения, и «белодомовцы» продолжали, при всем их искреннем пафосе, заниматься тем же самым, ибо и они пытались защищать под своими красными флагами не подлинную Россию, а ее лукавую подделку — изначально обреченный за свое государственное безбожие на слом Советский Союз, который они в своей духовной слепоте поддерживали, начиная еще с 1917 года!
Белые патриоты понимали, как понимают это и сейчас, что до нашего «русско-православного» времени, может быть, еще и далеко (хотя Россия, слава Богу, очень «странная» страна и мы можем — чуть ли не чудом Божиим — завтра же проснуться в совершенно новой ситуации, требующей от нас правильных — по Богу же — решений, которые, как можно надеяться, и будут найдены в нужный момент).
Однако и уже сегодня начинает исподволь обозначаться хотя бы тенденция к уходу нации от почти уже ставшего врожденным для значительной части наших сограждан  унижающего их человеческое достоинство коммуно-советизма; начинает — пусть и очень медленно — наконец осознаваться народом и то, чт; мы потеряли в 1917 году и чт; нам нужно воссоздавать теперь...

Показательно, что в том же отчете-оценке А. Ципко «деяний» Собора 2005 года была также затронута еще одна, продолжающая оставаться и сегодня наиважнейшей, историко-политическая тема, от правильного рассмотрения которой зависит многое в степени адекватности русских людей возникающим перед ними ныне задачам воскрешения России.
Как пишет он далее, перед всеми нами с прежней остротой вновь «встает драматический вопрос, который не смог обойти собор и который окончательно развел по разные стороны идейных баррикад “красных” и “белых” патриотов. Речь — о ценностях, об идеологии, которая должна быть положена в основу российского державного патриотизма, о тех моральных, духовных ценностях, на которых мы хотим строить новую Россию. Собор показал, что делать это одновременно на революционных идеалах Павла Корчагина и идеалах героев “ледового похода” генерала Корнилова невозможно. На вопрос, что питало духовно, морально победу Руси в войне с гитлеровской Германией, руководство РПЦ и руководство КПРФ ответят прямо противоположно.
Произошло то, что должно произойти…»  — и наконец-то с трибуны Собора было открыто заявлено, что абсолютно «…Невозможно российский патриотизм, любовь к России, к ее святыням, восхищение русской православной культурой соединить с преданностью богоборческой, русофобской идеологии Октября. Нельзя быть русским патриотом, говорить о непреходящих ценностях русского мира, русской православной цивилизации и одновременно поклоняться мощам фанатика Ленина, ненавидевшего всё, что связано с православной Россией, и который тысячами физически истреблял православное духовенство и разрушал всё, на чём столетиями держалась Русь. Нельзя восхищаться сыновней преданностью русского крестьянина матушке-земле и восхищаться душегубом Сталиным, который извел русское, украинское, казахское крестьянство не просто как класс, а как породу людей.
В том, что сегодня окончательно вымирает русская деревня, что у крестьянина утрачен вкус к работе, велика и заслуга “отца народов” Сталина.
Оценка природы истоков победы, духовной стойкости русского народа в войне с Гитлером на этот раз расставила все на свои места. И Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, и Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл в выступлениях жестко и однозначно заявили: русский народ во время войны победил не благодаря социализму и марксистско-ленинской идеологии, а вопреки ей, благодаря тому, что “гонителям” православия “не удалось выжечь из народной души верность православному духовному и нравственному наследию”. Мы победили, говорил Алексий II [это слово было в более точном варианте воспроизведена в «Церковном вестнике». — Г. М.]  потому, что “чуждая идеология, разделившая людей ради поклонения идеалу [в «Церковном вестнике» правильнее: идолу. — Г. М.] революции, отступила перед традиционным чувством единого [правильнее: единства] народа, его причастности общему долгу. Перед лицом опасности многие обратились к гонимой вере православной”. Патриарх, как бы опережая последующую полемику с Зюгановым, сказал, что урок “Великой Отечественной войны показал, что подлинный, жертвенный патриотизм нельзя построить на богоборческой идеологии, на чувстве расовой или классовой ненависти” .
Митрополит Кирилл позволил себе даже жесткие высказывания в адрес тех, кто вел массы на разгром “старого мира”, и тех, прежде всего молодых людей, которые с воодушевлением громили церкви, сжигали иконы, топтали святыни предков. По сути, говорил владыка Кирилл, те молодые люди, которые, забыв о великой жертве своих дедов и прадедов, примеривают сегодня на себя символы фашизма, на самом деле “уподобляются тем молодым” (речь о красной революционной молодежи), которые “в свое время, также потеряв историческую память, стремились изничтожить духовный и культурный лик исторической России, во многом предопределив трагедию их народов в XX веке”» .
И далее, касаясь прозвучавшей здесь же на Соборе речи Зюганова — с его панегириком коммунистам и Сталину, А. Ципко замечает: «Тут белый патриотизм, которому жалко старую Россию, и красный, марксистско-ленинский патриотизм, который, напротив, славит разрушение этой старой России, разошлись, и окончательно.
Нельзя соединить то, что противоположно по своей природе. Нельзя соединить любовь и преданность православию с любовью к его гонителям. Понимаю соображения, которые заставили руководство РПЦ жестко и однозначно осудить и Октябрь Ленина, и созданный им богоборческий режим, сказать, что советская система — антипод и России, и русской духовности, и русской цивилизации.
Невозможно религиозное, нравственное воспитание, тем более формирование национального сознания при нынешнем постмодернистском плюрализме правд, когда общество, элита чтят одновременно и заповеди Христа, учившего “не убий”, и расстрельщика России Ленина, чьи мощи превращены в национальную святыню» .
И тут А. Ципко делает наконец единственно логичный здесь, принципиально жесткий, но совершенно справедливый вывод (надеюсь, читатель не посетует на столь обильное цитирование этого автора, прошедшего, как и многие из наших соотечественников, довольно долгий путь своего духовного прозрения): «Любой здравомыслящий человек понимает: на марксистско-ленинской идеологии, изначально разделяющей общество, нацию на полноценных и неполноценных людей, на тех, кто обречен, и тех, кто является прогрессивным классом, невозможно создать ни одной объединяющей идеи. Классовая идеология противоречит морали, в корне ей враждебна, ибо нравственные требования потому и являются нравственными, что исходят из исходного, равного, божественного происхождения людей. Марксизм-ленинизм не совместим с национальным сознанием, ибо идея классов и идея наций полярны, противоположны друг другу» .
Что ж, А. Ципко прав здесь, как говорится, «на все сто!» Об этом свидетельствует не только вся история коммунизма, но, как известно то же самое не раз утверждали и наиболее принципиально последовательные ведущие деятели коммунистического движения.
Прекрасным примером поистине зверской антинациональной сущности «классического», неревизионистского типа коммунистического учения может служить хотя бы известное выступление китайского супербольшевика Мао Цзе-дуна на международном форуме коммунистов в начале 1960-х годов,  на котором он призывал «верных марксистов-ленинцев» поддержать идею начала третьей мировой войны во имя утверждения идеалов коммунизма среди всего человечества! Когда же ему пытались возражать отдельные большевики-«либералы», говорившие, что при этом погибнут сотни миллионов людей, он отвечал: «Ну и что? Зато остальные ведь будут жить при социализме. В огне первой мировой войны родилась первая социалистическая страна, Советская Россия. В огне второй мировой родилась мировая система социализма. В огне третьей мировой войны мы построим мировую систему социализма». На эти слова возмутились чехословацкие коммунисты: «Но ведь всё население нашей страны — двенадцать миллионов! А вы говорите о неизбежности гибели сотен миллионов!» На это вождь Мао — как истинный большевик — поинтересовался: «А вы кто? Вы коммунисты или вы только чехи? Коммунисты не могут думать о такой мелочи, как свой народ!»
И здесь Мао оказывается преданным учеником последовательно «безродного космополита» (по характерному выражению сталинских времен) «Ильича», заявлявшего в свое время: «Пусть девяносто процентов русского народа погибнет, лишь бы десять процентов дожили до мировой революции» .
Вспоминая подобные высказывания Ленина, понимаешь, в частности, почему такие нравственно чуткие и наиболее глубоко чувствовавшие дьявольскую сущность коммунистической идеологии люди России, как, например, А. Солженицын или уже цитировавшийся здесь В. Астафьев, вообще не видели никакой разницы между национал-социализмом Гитлера и коммуно-социализмом Ленина-Сталина.
В. Астафьев так прямо и называл убежденных, сознательных представителей коммуно-советской идеологии, равно как и «патриотов» совкового типа, общим наименованием «фашистов-коммунистов» . Глубочайшее свое отвращение и презрение к ним он не раз выражал (да простят меня не столько тов. Зюганов и иже с ним, сколько читатели — за крепкое мужицкое словцо) следующим образом: «с прокоммунистическими деятелями я не только какие-либо дела делать не хочу, но и срать на огороде на одном не сяду» .
Не следовало бы к этой, пусть и выраженной, так сказать, в «огородном стиле», но весьма честной и прямой позиции истинно русского писателя, прислушаться наконец и участникам наших Всемирных сверхпатриотических Соборов?
Впрочем, Астафьев при этом искренне жалел отдельных наивных романтиков-коммунистов из «партийных низов»: о таковых он говорил как о «чистых» людях, которых «разыграла история», трагически их «обманув коммунизмом» .

…Тов. Зюганову — якобы последовательному национал-патриоту — в сегодняшней, вынужденно двурушнической коммунистической позиции можно только посочувствовать: трудно усидеть ему меж двух стульев — с верностью идеологии (почти неандертальской!) таких злобесных (и, по своему, лукаво-хитроумных) социально-политических приматов, как Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин и, в то же время, с желанием на «сов.-патриотический десерт» «чего-то духовного»...
Правда, нелегко ведь и утверждать, с одной стороны, что нация ему — как якобы патриоту — весьма дорога, а с другой — оставаться верным марксистско-ленинским «заповедям» об отмирании всех наций и о революции (как основном инструменте самого процесса их отмирания-убиения)! И здесь тов. Зюганов (как, впрочем, и любой на его месте) — либо откровенный ревизионист, искренне списывающий свое мировоззренческое двуличие на якобы диалектическое развитие марксизма-ленинизма, либо просто политический авантюрист-неудачник, стремящийся сохранить свой статус защитника народа за счет некогда выбранной им «красной идеологии» — той, которой и поныне продолжает придерживаться наивно верящий ему и в его патриотизм прокоммунистический «электорат»…
Кстати, заметим попутно относительно зюгановского «патриотизма»: не в изначально ли программном марксистском «Манифесте коммунистической партии» прямо записано о невозможности для коммунистов быть патриотами: «…коммунистов упрекают, будто они хотят отменить отечество, национальность. Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять того, чего у них нет» ?
Какое же тогда морально-политическое право имеет «без-отечественная» (если уж следовать Марксу и Ленину) КПРФ, якобы чуждая ревизионизма, клясться именем «Ильича», «плевавшего на Россию» (как он сам об этом открыто и заявлял), и  обещать «добиваться… прекращения очернения памяти В.И. Ленина» — когда именно Ленин совершенно ясно писал (получается по всем фактам, что и тов. Зюганову): «…За ревизию марксизма один ответ — в морду» ?
Как далее замечает в связи с этим А. Ципко: «Нельзя же забывать, что Октябрь был совершен не во имя России, ее народов, а во имя всемирной коммунистической революции. Как можно соединить характерное для КПРФ славословие в защиту православия и православной церкви с поклонами в адрес богоборцев, вождей Октября, мечтавших покончить с Россией церквей и икон?»
Обращаясь (в подтверждение сказанному) к отдельным событиям нашей политической жизни, стоит остановиться, например, на состоявшемся 7 ноября 2005 года традиционном шабаше-митинге «красных» русофобов по поводу очередной годовщины Октябрьского переворота — всех тех зомбированных последователей «марксизма-ленинизма», что и сегодня пытаются прикрываться лозунгами давно уже прогнившего и ясно показавшего всю свою фальшивую суть коммунистического «патриотизма».
Выступая на том митинге, тов. Зюганов замечательно ярко показал нам  свое подлинное политическое лицо.
Заявив — и как всегда, по-большевицки лукавя, — о якобы мирном нынешнем соседстве на Красной площади: а) православных крестов (которых верные ленинцы взрывали повсеместно по всей России, пытая и расстреливая при этом десятки тысяч православных же священников), б) двуглавых орлов (которых сначала «февральские» либертарианцы, а затем и «октябрьские» «верные ленинцы», улюлюкая, срывали и втаптывали в грязь) и в) красных масонских звезд (которые, действительно, те же верные ленинцы повсюду и насаждали — как свой кровавый бесовский символ, древнюю «печать Люцифера»), тов. Зюганов затем призвал к сохранению и в дальнейшем этого противоестественного «статус кво», особо освящаемого, по его мнению, большевицкой фальшивой «святыней» — мавзолейной, давно уже почти полностью сфальсифицированной куклой «великого Ленина» .
Но этого мало: «вождь» современного большевизма призвал присутствующих «поклясться» («поклявшись» и сам!) в верности этому богомерзкому идолу, его идеям и его зверской политической практике. Тем самым, лидер коммунистов — без столь привычного для него двоения мыслей и слов — вполне определенно в очередной раз признался как в сегодняшней, так и в будущей своей (как и партии в целом) верности всем прежним преступлениям большевиков, совершенным ими по отношению к России.
Что ж, это вполне естественно и закономерно.
Но не о таковых ли поборниках лживой безбожной «свободы» (без веры, без подлинной любви, без Христа) говорили еще — чуть ли не две тысячи лет назад! — в своих посланиях Святые Апостолы Павел и Петр, а последний прямо называл подобных «борцов за свободу» всего лишь «рабами тления» (2 Петр. 2, 19)?
Лукавит, лукавит тов. Зюганов: никак не могут христианские кресты и давно анафематствованные христианами сатанинские звезды мирно сосуществовать друг с другом!
Впрочем, лукавство этого «вождя» ныне уже, по сути, не имеет никаких идейных коммунистических границ: если вчера он чуть ли не объявил себя «православным», то сегодня (посмотрите — не перевернулись ли 15 ленинских процентов в мавзолейном гробу?!) — он уже, похоже, и державник-монархист: так, по случаю 90-летия со дня убиения Царской Семьи (зюгановскими же идейными подельниками во главе с Лениным и Свердловым), тов. Зюганов потребовал — с экрана телевизора! — державного правления в России. Ну, только и осталось ему еще запеть перед мавзолеем: «Боже, Царя храни»!
Однако, сколько бы ни фальшивили на «христианскую тему» современные «православные» оппортунисты-большевики, их классовая «мораль» никогда не совпадет и не примирится с моралью подлинно нравственной, евангельской, с самим духом Евангелия и веры Христовой, ибо марксизм-ленинизм, как известно, в принципе глубоко враждебен какой бы то ни было подлинной человечности.
Учитывая всё это, с полным правом можно утверждать (после упомянутой же «клятвы» — тем более!), что не только Ленин со своими подельниками ответственен за совершенный ими предательский октябрьский переворот, но что эту же ответственность вполне разделяет с ними ныне и тов. Зюганов и вся возглавляемая им партия; что не только Ленин призывал к расстрелам и расстреливал цвет русской нации — ученых, офицеров, поэтов, священников, но что современным адвокатом, ярым защитником подобных действий большевиков остается и тов. Зюганов, как и вся возглавляемая им партия; что не только чекисты пытали даже женщин и детей в своих застенках с ленинского же благословения, но что ко всему этому духовно причастен и тов. Зюганов со всеми своими единомышленниками — прославляющий и поныне черную память «вдохновителей и организаторов» всех этих «побед». Наконец, что не только Ленин-Сталин и их верные партийные рабы уничтожали русское трудовое крестьянство как класс, но самую активную духовную поддержку этому злодейству и поныне оказывает тов. Зюганов со всеми своими «верными ленинцами».
И как некогда последние распинали Россию — подобно иудеям, распинавшим Христа и кричавшим при этом (не о том ли говорил и цитировавшийся выше святитель Иоанн /Максим;вич/?): «Кровь Его на нас и на детях наших!», то ведь точно так же и сегодня тов. Зюганов со всей своей «ленинской партией» их клятвой верности «Великому Октябрю» прокричали, — в который раз надругавшись над памятью убитых большевиками миллионов русских людей, — по сути, те же самые слова: «Кровь всех их на нас, на нас, на нас!»
И потому представляется совершенно естественным и совершенно уместным вопрос: неужели даже после очередного митингового их плевка в сторону России все эти верные «делу Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина» ее ненавистники, вновь клянущиеся трупом растлителя нашей страны — «Ильича», будут как ни в чем ни бывало восседать — вместо скамьи подсудимых — в креслах очередного Всемирного Русского Собора?
И всё-таки сохраним надежду, что остальные, стремящиеся быть подлинно русскими, православные его участники (в отличие от «советских» и лишь прикрывающихся именем «русских») со временем наконец-то прозреют…

Естественное чувство духовного омерзения перед фактом вопиющей очередной лжи коммунистов-«обновленцев» — о их якобы нынешней «христианизации» и чуть ли не «воцерковлении» КПРФ — с законным возмущением обличил весьма простыми, но предельно искренними словами уже неоднократно цитировавшийся здесь петербургский протоиерей Василий Ермаков (в ответном письме Г. Зюганову, лукаво пославшему ему на отзыв свою книгу о «православном коммунизме»)?
Этот документ дает настолько ясную духовную оценку со стороны православных верующих России самому феномену коммунистической бесовщины и нынешней хамелеонской позиции главарей коммунистов в отношении Православия, что его будет полезным привести  здесь целиком.
Полное цитирование этого документа представляется здесь тем более оправданным и уместным, что, к сожалению, подобного же рода духовно-обличительного официального, соборного заявления относительно коммунистической идеологии — как богоборческого и антинародного, антирусского «учения» — мы, увы, непосредственно от архипастырей нашей Церкви так до сих пор и не дождались.
Посылая свою книгу о. Василию, Г. Зюганов сопроводил ее авторским обращением к адресату — со следующим текстом: «С глубоким уважением предоставляю на Ваш суд свою книгу, посвященную проблемам возрождения России, вопросам взаимодействия Церкви и Государства, политиков и православных иерархов перед лицом новых вызовов и угроз XXI века… с искренней надеждой на понимание и сотрудничество. Г. Зюганов».
Ответом о. Василия явился публикуемый ниже текст.


                Уважаемый Геннадий Андреевич!

Получил я Вашу книгу, посвященную проблемам возрождения нашей Святой Руси. Сложность поднятой темы очевидна, но она почти полностью раскрыта в статье Владыки митрополита Гедеона, вечная ему память. С его мнением я согласен, но со своей стороны я хотел бы дополнить ее изложением собственного взгляда на «Кощеево царство», которым я считаю безуспешно строившееся Вашими единомышленниками коммунистическое общество и в котором мне довелось прожить [сознательно, с отроческого возраста] 65 лет своей жизни. И со своими страданиями, пережитыми в прошлом, я пишу Вам, главному в по-прежнему угрожающем нам «Кощеевом царстве».
Мне не увидеть, как Святая Русь в лице русского богатыря обним ударом прикончит коммунистического «Кощея». Мне 76 лет, и мой послужной список страданий, пережитых в коммунистическом «Кощеевом царстве», таков. Я — сын участника гражданской войны, его родителя раскулачили в 1929 году за «веялку-сеялку». А он верил словам главного в «Кощеевом царстве» маленького картавого вождя, отнявшего кошельки у богатых, а пропитание у бедных. «Земля — крестьянам, фабрики — рабочим» и прочие словоблудные слова были обманом коммунистов. А в реальной жизни были голод первых пяти лет советской власти, когда храмы, превращенные коммунистами в склады, были полны зерном, а люди умирали тысячами. Продотряды, чоновцы, расстрелы тысяч заложников, ограбленные и оскверненные храмы и монастыри, кроваво подавленные кронштадское и тамбовское восстания, «сломавшая хребет» русскому крестьянству коллективизация, организованный коммунистами голод начала 30-х годов, унесший жизни 7 миллионов. Наконец, самое страшное преступление коммунистов, начатое совершаться по указанию главного «коммунистического Кощея» Ульянова, — уничтожение Православной Церкви, ее духовенства и мирян, ее святынь и, прежде всего, мощей. Совершение этого преступления было приостановлено лишь в 1943 году, когда почти всех православных христиан, способных сопротивляться, поглотили тюрьмы, концлагеря и расстрелы.
Накануне войны с фашистской Германией коммунисты гнали из разоренной ими России эшелонами продовольствие и стратегическое сырье фашистскому «Кощею» Гитлеру. Именно у вас проходили до войны военное обучение Гудериан и многие другие немецкие военачальники. Вспомним парад в Бресте в 1939 году советских и фашистских войск , менее чем через два года после которого «кощеев» вождь Сталин, трусливо открыв рот лишь 3 июля 1941 года, когда уже лилась кровь русского солдата, талдычил о вероломном нападении Германии.
Я видел войну во всей ее жестокости. С 9 октября 1941 года  и до конца войны пробыл в оккупации . Побывав в лагере и являясь несовершеннолетним узником немецких концлагерей, я испытал на себе приказ главного «Кощея Генсека» — ни грамма хлеба, ни литра горючего врагу. Мы были брошены коммунистами на верную смерть в оккупации. Что не смогли увезти при бегстве — сжигалось. Жгли скирды на полях, но не отдавали народу, семьям, чьи мужья сражались на фронте. И не было бы Ленинградской блокады, если бы секретари обкома при подходе немцев отдали продукты населению, а не хранили в Бадаевских складах . Это было сплошное убийство россиян, оказавшихся в оккупации по воле коммунистов.
Закончилась война, и с запада на восток пошли эшелоны пленных — из немецких в советские лагеря, на новые мучения за то, что брошенные коммунистами-командирами оказались в плену. Да и за пленных отвечали родные, подвергаясь репрессиям. Я сам прошел 4 допроса НКВД за то, что был в оккупации. А судьба священников, бывших в оккупации, — тюрьма, лагеря за то, что они поддерживали веру в Бога в русских людях, призывая остаться верными Московской Патриархии. Вы стремились обелить Сталина перед русскими людьми, вспоминая о его встрече в сентябре 1943–го года в архиереями. Это была не дань любви к православной вере, а боязнь той наглядной пропаганды свободы веры при немцах, когда россияне не боясь шли в храмы, свободно их открывали, собирали иконы, искали священников, собирали молодежь в церковные хоры. Если бы коммунисты того времени верили в Бога и стремились возродить православную веру в русском народе, то торжественно на Красной площади вместе с Патриархом отслужили бы благодарственный молебен за победу над врагом. А вы, вместо этого Бога, принесли «Кощею мавзолеевскому» свою благодарность.
Послевоенные времена прошли под девизом «Задавить веру», когда Церковь пытались задушить налоговым бременем, насилием областных уполномоченных Совета по делам религии совсем закрыть храмы. Тому пример Хрущев и прочие вероубийственные деятели из числа партаппаратчиков советского времени.
Смотрю на Вас, Геннадий Андреевич, своего земляка, ибо я тоже родился на Орловщине в городе Болхове, читаю ваши выступления, но не вижу в Вас русского православного человека. Сидите под кровавым красным знаменем с портретом тирана, тиран и на лацкане вашего пиджака. Демонстрации с изображениями тиранов, за которыми идет обманутый, обалделый россиянин. Ваши друзья — Ампилов, Варенников, Макашев, Лимонов, жаждущие русской крови, идут на ложь и обман народа, забывая, что мы жили в этой системе тирана-Кощея 80 лет. Более нам не надо этого счастья — жить при коммунизме, отдав за тиранию сто миллионов жизней россиян.
Ваши фотографии с Патриархом, архиереями и священниками — очередной обман для людей, далеких от Бога. Даже если бы я Вас увидел в храме молящимся, несущим икону, крестящимся, но остающимся коммунистом, я не поверил бы Вам. Поэтому, Геннадий Андреевич, помогите русскому православному человеку без идей коммунизма, а с верой в Бога, ударом русского богатыря уничтожить коммунистическое «Кощеево темное царство».
С надеждой на Ваше за грехи коммунистов перед Церковью Христовой покаяние протоиерей Василий Ермаков, настоятель храма преп. Серафима Саровского, г. Санкт-Петербург, 9 ноября 2003 года .

Ах, Геннадий Андреевич, Геннадий Андреевич, не пора ли одуматься — пока не поздно?
Вот и отец Василий — пусть уже и из-за гроба теперь — но наверняка всё еще надеется на вас: что не выгорела еще полностью в заблудшем Геннадии его душа-христианка и способна еще на искреннее покаяние… Право, бросьте свою дурную компанию, ибо до добра она вас не доведет… С Ильичем на устах — к нему же и попадете… И зачем вам, вроде бы русскому человеку, это полунемецкое «идолище поганое?» Отряхните с себя наконец его дикое наваждение, решайтесь — и Церковь с радостью примет раскаявшегося раба своего… Пожалейте, пожалейте себя для вечности…

Однако и кроме Геннадия Андреевича — сколько еще заблудших!
Сколько еще вовсе и не коммунистов, а вполне беспартийных добропорядочных граждан, так до сих пор и не возмутившихся духом относительно всей, постепенно становящейся им всё более известной, коммунистической лжи, или же — что вовсе нередко — так и не осознавших всей ее предательской и хищнической сути.
Именно этим объясняется и столь распространенное до сих пор равнодушие не только многих участников упомянутого выше Русского Собора, но и значительной части граждан России в целом, — к еще окружающему нас наследию большевизма (в виде памятников, названий улиц и площадей в «честь» коммунистических губителей нашей страны и ее народов, в виде общественных сооружений и даже музеев на революционную тематику!) — такое равнодушие есть, по сути, выражение внутренней солидарности с деятелями подобного рода, поистине лукавыми искусителями нашей страны.
И потому каждый гражданин сегодняшней «Эрэфии», позволяющий себе без внутреннего омерзения, спокойно проходить мимо подобных свидетельств «памяти» о растлителях и убийцах тысячелетнего нашего Отечества, фактически разделяет с таковыми страшную ответственность за все их преступления, оказываясь и сам (пусть, чаще всего, не задумываясь и невольно) точно таким же падшим грешником, духовно солидарным с врагами подлинной России, и, по сути, врагом Христовым!

…Но вернемся к завершающей оценке основных духовно-политических настроений, проявившихся, в частности, на Русском Соборе 2005 года.
Постепенно все же наступающее в обществе явное переосмысление самого понятия патриотизма, всё более усиливающаяся тенденция к утверждению в нем нравственных требований, чуждых прежнему советскому большевизму, в конце концов довольно явственно зазвучали в речах ряда  «соборян».
Это проявилось в постепенно формирующейся более трезвой оценке истоков и итогов нашей сколь великой, столь же и мучительной победы во второй мировой войне. И здесь обращает на себя внимание выступление известного нашего писателя В. Распутина, бывшего в начале 1990-х годов, скажем прямо, не слишком разборчивым в своих «межпатриотических связях» и вполне спокойно шедшего тогда на смычку с коммунистами — ради, как ему явно казалось в тот момент, «общего» с ними дела спасения страны.
Ныне же, особо касаясь как печальной стороны (в силу именно тогдашнего владычества коммунистов) результатов победоносной войны, так и истоков самой победы, В. Распутин, по свидетельству А. Ципко, комментирующего в упомянутой своей статье слова писателя, заявил, что: «...Победа оставила “после себя вконец израненное и измученное тело страны”. Война довела до конца “страшное дело разрушения нации, которое начали революция, Гражданская война и коллективизация”. Для Распутина очевидно: мы выиграли войну не благодаря социалистическому строю [что пытался утверждать с трибуны Собора Зюганов. — Г. М.], а только потому, что коммунистическая власть не смогла за 20 лет сломать “народную душу, столетиями воспитанную в незыблемых нравственных и духовных правилах, в почитании органической судьбы данной страны”. Советское воспитание для Распутина было “калеченьем душ”.
Его позиция, до глубины души русского писателя, подтверждает мои предположения о серьезных изменениях в настроениях тех, кто заслуживает звания патриота…» .
И вот, наконец, весьма показательная итоговая оценка всех выступлений — как заключает свою статью А. Ципко: «IX собор знаменателен моральным, духовным проигрышем красной, ленинской правды в столкновении с правдой отечестволюбия. И подавляющее большинство соборян приняло правду отеческой церкви [курсив мой. — Г. М.]» .
И то, что это действительно так, подтверждают, в частности, и всё чаще теперь звучащие, вполне определенно процерковные высказывания отдельных политических деятелей, являвшихся непосредственными участниками Собора.
Например, в свое время первый заместитель Председателя Госдумы Любовь Слиска, говоря об итогах Собра, так определила возобладавшую на нем после ряда выступлений и дискуссий — разделяемую, по-видимому, и ею — позицию «соборян»: «Россия, пока она будет иметь волю и силу духа объединяться вокруг Русской Православной Церкви, останется державой со всеми вытекающими из этого последствиями и никто с ней ничего не сделает» …
























                VI. ПОСЛЕДНИЙ ВЫБОР И ШАНС РОССИИ
———————————————————————————

                Русский человек, пройдя через все национальные
                унижения, беды, лишения и страдания, должен найти
             в себе духовное начало и утвердиться в нем, постигнуть
             и принять свое духовное естество и призвание; и только
             тогда перед ним откроются двери в грядущую Россию.

                Ив. Ильин
               
                Всё еще только начинается…
    Блаженной памяти архимандрит Ипполит (Халин) о России

                «Когда приходится спасать свое отечество…»

К сожалению, и до сих пор еще многим остается непонятной простая истина: либо мы погибнем, медленно догнивая на нынешнем больном корню некогда могучей, но ныне едва живой российской государственности, — ничего не меняя ни в самих себе, ни в окружающей нас жизни, — либо все-таки, несмотря ни на что, воссоздадим религиозно осмысленную, национальную Россию как многонародную Империю — со своими национально же ориентированными, освященными Церковью институтами власти, со своей ответственной Народной полицией, со своей Русской армией, верной заветам не преступников и изменников России — типа Чапаева и Тухачевского, травившего тысячи русских восставших крестьян газами в тамбовских лесах, но заветам святого Александра Невского и Суворова, Колчака и Деникина, всегда честно противостоявшим — по требованию христианской совести и долгу русского православного воина — врагам родной им Святой Руси.
Многие все еще никак не могут себе уяснить, что именно сейчас мы становимся перед нашим последним выбором: или мы окончательно рухнем в апокалипсическую бездну и окажемся вообще вскоре стерты с карты Восточного полушария — как нация, или же восстановим себя как единственное в своем роде современное христианское государство: без грабительских закулисных «семей» — но с мощным «средним классом»; без тех, советского и постсоветского типа «чекистов», среди которых немалое число — по духовной слепоте, а больше по историческому невежеству — остаются еще наследниками злобного лицемера и ярого русофоба Ф. Дзержинского; без набранных порой из них же «охранных» банд, обслуживающих «семейных» и «силовых олигархов», — но с крепкой службой государственной безопасности, действительно служащей истинной, православно-имперской России.
Ведь ни для кого не секрет, что и сегодня среди немалого числа сотрудников ФСБ и подобных же государственных структур (особенно — среди представителей более старшего поколения) сохраняется значительное непонимание всей антинародной сущности большевизма, в силу чего они (объективно!) продолжают тем самым солидаризироваться с врагами подлинной России… Увы, порой и поныне некоторые сотрудники ФСБ сохраняют традиционный ранее для них пиетет по отношению к палачам русского народа Ленину и Дзержинскому, как известно, любившим лицемерно изображать трогательную заботу о русских детях, ставших по их же милости беспризорниками, — ведь именно их родителей они и уничтожали в чекистских застенках в безмерном количестве! Но как можно порой продолжать поклоняться этим бесам революции и расстрельщикам Православной России — и одновременно создавать ведомственный — при ФСБ! — православный храм?
Не пора ли сегодняшним охранителям нашего внутреннего общественного порядка и безопасности, забыв уже наконец о «великом Ильиче» и «железном Феликсе» и прокляв их черное дело, стать подлинными русскими патриотами — теми истинными «голубыми мундирами» России, что действительно явятся достойными и нашего заслуженного уважения, и искренней народной поддержки?

Именно уже теперь встает перед нами — со всей неотвратимостью и во всё более страшный свой рост — насущнейшая задача выбора: или постепенно провалиться в бездну исторического небытия, или же возродиться заново, в качестве по-новому осмысленного великого православного Русского государства — без «праздно болтающих» о своих пустышках «свободы» политиканов-«демократов» (этих, чаще всего, ловко перекрасившихся бывших комсомольских и партийных шкурников-активистов, изображающих теперь сверхпринципиальных свободолюбцев и прогрессистов). Мы должны возродиться в качестве государства со строгой законностью, блюдущей не только права и свободы, но и обязанности российских граждан, — государства без коммунистических и прокоммунистических «красных патриотов» типа «нац-болов» (в политической перспективе столь же бессмысленно-вредных для России, как «хунвейбины» Мао для Китая, «че-геварцы» для Южной Америки или же коммунистические энтузиасты-«полпотовцы» для Камбоджи), но с мощным, подлинно русским (а не просоветским — духовно фальшивым и абсолютно провальным) патриотическим движением…
Нам необходимо восстановить Россию — как страну, где любят ее прекрасный древний  христианский образ, где почитают ее веру и ее культурное наследие, где ей служит власть, возрождающая и укрепляющая народное дружество, уважающая собственное национальное достоинство, — власть подлинно русских патриотов и всех тех, кто желает помогать им в устроении Русской земли!
Сегодня нам для этого нужны: национальная всенародная воля, всеобщее возрождение христианской веры и духовное руководство Церкви теми многими и многими русскими людьми, которые ждут его и готовы его принять.
Нам необходимо действительно общенациональное движение в защиту восстановления законных (всех и любых!) форм российской, в духовном смысле досоветской — жизни и государственности; нам нужны всё еще существующие преданные Отечеству политики, экономисты, христиански просвещенная часть русского офицерства, деятели науки и культуры; нам нужны поддерживающие возрождение России и искренне любящие Россию (а не только свой карман) промышленники и предприниматели.
Нам нужны патриотически настроенные СМИ — при безотлагательной, самой решительной и прямой ликвидации государством всех видов и направлений тех телеструктур (и тех каналов), что изо дня в день занимаются растлением нации и фактически являются подрывными по отношению к подлинной российской государственности и всем ее основам (при этом, безусловно, следует национализировать три-четыре главных).
Причем, эти государство-сберегающие акции необходимо осуществить на самом первом этапе необходимой (и неизбежной) в будущем общенациональной духовной «контрреволюции», поскольку, по словам одного из известных российских телекомментаторов, «тотальный контроль со стороны элиты за средствами массовой информации, особенно электронными, является главным инструментом обеспечения своего всевластия в условиях широкого применения демократических по форме электоральных процедур. Опять же в нашем, российском случае, если вы имеете дело с элитами, по существу компрадорскими, этот контроль превращается в инструмент навязывания стране соответствующих ценностей и соответствующей политики» .
Вообще, пожалуй, уже пора подумать и о принятии фактически осажденной ныне страной очень не политкорректного (!), но явно уже становящегося всё более необходимым, вполне конкретного закона о подрывной деятельности, используя, например, в качестве идейного да и практического образца объективно вполне положительный исторический опыт «самого демократического государства в мире» — США.
Далее... Нам нужна не просоветски, не с обрывками недоизжитой совковой идеологии, а осознанно пророссийски, в основной массе своей христиански настроенная армия (притом — с предельно благожелательным отношением в ней к любым иноверцам) — с преимущественно опять же традиционно-православным офицерством, армия, которую ныне под видом всевозможных проектируемых, весьма туманных реформ стремятся по возможности разоружить — и морально, и физически, и стратегически — проолигархические резиденты во властных вообще и в армейских, в частности, госструктурах.
Иначе говоря, нашей стране нужна такая армия, к которой с полным правом были бы приложимы слова, сказанные некогда о ее будущем характере Ив. Ильиным так: «Пройдет время, исполнятся сроки. В страданиях и покаянии очистится от смуты наша Россия. И снова будет у нас единая, братски спаянная воинская сила, ведомая духом чести и патриотизма… Армия представляет собою единство народа, его мужественное начало, его волю, его силу, его рыцарственную честь. Так она доныне воспринимается и самим народом.
Мы — это русский народ со всеми братскими меньшинствами, и в нем — наше почетное и ответственное, вооруженное и знаменами славы осененное волевое средоточие, наша армия и наш флот: наша сила, наша надежда, основа нашего национального существования. Кость от нашей кости, кровь от нашей крови, дух от нашего духа. Мы сами ее составляем. Ее победа — наша победа. Ее разложение — наша гибель. Она — воплощение нашей национальной рыцарственности; ограда нашей национальной целости и независимости.
Принадлежать к ней — значит не «отбывать воинскую повинность», а осуществлять свое почетное право и приобщаться национальной славе. Воинское знамя есть священная хоругвь всего народа. Военный инвалид есть почетное лицо в государстве…» .
Только при дальнейшей программной и реальной устремленности наших вооруженных сил к максимальному  соответствию именно такому их идеальному образу можно будет надеяться, что роль армии в последующем благом переустройстве Русского государства, действительно, возрастет, а ее желание всячески способствовать процессу очищения страны от современных смертоносных язв — только укрепится и станет гораздо более патриотически-осмысленным и гораздо более решительным.

Ныне же, наоборот, правительство фактически, на фоне вроде бы патриотических заявлений, продолжает армию уничтожать! Ведь многие из действий нынешнего «гражданского» министра обороны Сердюкова (ранее торговавшего мебелью в Санкт-Петербурге!), вероятно, вполне подпадают, по мнению специалистов, под определение «подрывной деятельности»... Чего стоит только одно его решение сократить вскоре в два раза весь офицерский корпус нашей армии!
Сокращение это должно произойти следующим образом: «…министр решил ускоренными темпами, за три следующих года, “оптимизировать” офицерский корпус. Оказывается, есть какой-то “мировой опыт”, на который опирается в определении численности офицерского корпуса наш министр. Правда, чей это опыт и насколько он подходит нам — Сердюков не уточнил… Но бодро доложил, что из 310 000 офицеров, числящихся сегодня в нашей армии, через три года останется 150 000. То есть уволен будет каждый ВТОРОЙ (!!!— В.Ш.) офицер…
При этом министр с азартом объяснил, что сначала уволят всех, кто достиг предельного возраста службы — 26 000 человек в этом году и 9 000 в следующем, а затем уволят 117 000 “остальных”.
При этом, как заботливая мамаша, господин Сердюков уже, оказывается, встретился с “полпредами” Президента и обсудил с ними судьбу увольняемых. И они (полпреды) их (уволенных), оказывается, ждут-не дождутся с распростертыми объятиями в «народном хозяйстве”…»  Вот знать бы только — где оно, это «народное хозяйство» нынче находится… «…У всех, кто хоть в малейшей степени знает военное дело и положение в Российской армии, от выступления министра Сердюкова просто полезли глаза на лоб…
Сердюкову и его советникам просто недосуг подумать: сколько тысяч судов ждет Министерство обороны впереди? Какой социальный заряд ненависти обрушится на правительство и президента из-за этих необдуманных решений?..»
Ведь такой реформой готовится, по сути, стопятидесятитысячный контингент насмерть обиженных властью офицеров… И чем могут ответить оскорбленные и буквально загнанные в угол, в одночасье лишенные работы, крова да и попросту офицерской чести 150 тысяч «бывших» военных — одному Богу известно…  Не принесет ли это нам новых внутренних потрясений? Уж не такую ли «военную реформу» обеспечит России «сей господин из Ленмебельторга» ?
Отнюдь не «патриотическое» бряцание власти проржавелым оружием брежневско-горбачевской еще эпохи и не министры-мебельщики нужны сегодня стране, а подлинное укрепление и полное переоснащение едва-едва ныне выживающей нашей армии.
Вместо этого мы видим, как миллионы (!) выбрасываются ныне пошивочным конторам на создание образцов (только еще образцов!) новой армейской формы… При этом торжественно говорят о росте у нас финансирования расходов на оборону! Но ведь в сравнении с доходами «эрэфовских» олихархических групп — «военные деньги» (на дело, а не на «ательешные» образцы) не только явно недостаточны, но просто преступно ничтожны: так, в отличие от  США, чей объем вложений на оборону составляет порядка 47—49 % общемировых военных расходов, наши оборонные расходы в том же процентном соотношении составляют всего только жалких 3%! Да и те, что отпускаются государством, в значительной степени разворовываются, ибо подлинно государственной власти, способной что-либо контролировать, в России сегодня не  существует…

Думается, в дальнейшем окажется необходима нам и действующая в критический момент для внешней — но особенно внутренней! — защиты Отечества общенародная, патриотически и православно чувствующая и думающая, самим обществом создаваемая национальная гвардия (например, для противостояния — на первых порах становления в будущем подлинно новой русской государственности — силам существующей у нас антинациональной по всей своей сути компрадорской олигархии)...
Но главное, нам нужна твердо и ясно высказанные наконец самим государством — ее властью — смыслы и цели самого существования нашей страны, равно как и намечаемые пути их достижения!
Ибо только тогда все наиболее способные к волевым «пассионарным» и государственнически-эффективным действия народные силы решатся и смогут помочь восстановить законность и порядок в стране, пресечь коррупцию и нередкое ныне чиновничье предательство национально-государственных интересов России, смогут провести в жизнь определенную и осмысленную пророссийскую программу действительно всенародно принятых к исполнению конкретных намерений и программ власти и всех ее правительственных структур.
Все они, все мы в итоге должны, несмотря ни на что, ни на какое противостояние, создать политические и экономические условия для укрепления и развития социально-ориентированного (и это — прежде всего!) российского хозяйства, то есть такого хозяйства и хозяйствования, которые учитывали бы в первую очередь жизненные, жизненно-обеспечивающие (причем — на достойном, а не на «остаточном» уровне) интересы самых широких слоев нашего общества.
Ибо стыдно и невозможно — и далее жить в стране, которая, всё явственней  разлагаясь и морально и материально, существует в подобном страшном своем состоянии по воле лишь нескольких десятков олигархов, под присмотром их же приказчиков (в виде якобы демократических институтов современного режима власти в России); стыдно жить в стране, где 92 процента всей собственности принадлежит 15 процентам населения — в значительной части откровенным нравственным отщепенцам и предателям своего народа!
И действительно, как сетовал еще в 2006 году один из современных российских политологов, «стыдно в деградирующей стране иметь 33 миллиардера, совокупное состояние которых составляет 172 млрд. долл. и почти равно размеру золотовалютных резервов всей страны» .

Примерно в то же самое время о всей этой стыдобе эрэфовского хозяйственного развала писал и известный наш экономист — директор Института проблем рынка, академик Николай Петраков, справедливо утверждавший, что «по развитию железнодорожного транспорта Россия отстает от других стран на 60 лет…
У нас огромные золотовалютные резервы… Доходы значительно превышают расходы казны. Однако как мы используем эти деньги? Есть такое понятие — пороговое значение. То есть, если тратится меньше этого уровня, отрасль приходит в упадок. Вот данные: расходы федерального бюджета на оборону — 2,5 % ВВП (пороговое значение — 3 % ВВП). Расходы на гражданскую науку — 0,3 ВВП (пороговое значение — 2 % ВВП). Еще цифры: доля населения с доходами ниже прожиточного минимума — 16 %. Во всех странах, если этот показатель около 7 %, власть бьет тревогу.
На нефтедоллары можно было заново отстроить все заводы, предприятия, НИИ. Если этого не сделать, катастрофы не избежать…»

Но пока, похоже, власть продолжает вполне сознательно жить по одной из старых, бывающих порой достаточно циничными, пословиц, что, мол, «стыд — не дым, глаза — не ест».
…Хорошо, если необходимые процессы оздоровления страны окажутся возглавлены теми представителями уже существующих властных структур, которые, осознав и поняв наконец все особенности традиционной государственной органики подлинной России, до предела души и сердца ощутив все беды и горести родной страны, смогут наконец решительно встать на патриотический путь: тогда процессы эти смогут пройти гораздо спокойней, естественней и, главное, — социально и политически безболезненней.
Плохо, если в верхах так и не найдется сознательно пророссийски ориентированных государственных деятелей, с необходимой глубиной понимающих весь трагизм сложившейся для русского народа ситуации и способных разорвать существующий ныне порочный круг во многом попросту антинациональной, антироссийской политики сегодняшних «хозяев» страны.
Плохо, если верхи, в том числе — и в первую очередь — наши «президенты», так и не поймут, что не только низы более «не хотят», но и сами они уже всё более и более «не могут»: не могут обеспечить далее ни развития, ни попросту сохранности нашей страны, оставаясь и впредь послушными выразителями чисто олигархических интересов, опираясь и далее на сплошь коррумпированные, эгоистически и антинационально действующие, чиновничьи круги — когда, по данным последних опросов населения, 48 % (!) процентов его не могут  сколько-нибудь достойно попросту прокормиться .
Плохо, если власть так и не поймет, что в России сегодня, несмотря на все трудности, постепенно нарождается потенциально чрезвычайно творческий и в перспективе желающий стать достаточно мощным, национально ориентированный «средний бизнес», исподволь стремящийся к более крупным своим масштабам, но чей естественный органический рост ограничивается ныне самой же нынешней властью. Если она и далее останется при свойственной ей в реальности (а не на словах!) политике паразитирования на теле России и так и не поймет подспудно идущих в ней органических политико-экономических процессов, то нарождающийся предпринимательский русский «средний класс» (с русским же, а не прозападно-глобалистским сознанием), вместе с наиболее активной частью всех российских граждан, и погребет в конце концов под ее же обломками!
Это — объективный ход исторического развития всенародной России, которая вовсе не собирается погибать из-за неизбывных аппетитов воровской кучки национал-предателей, присосавшихся ныне к «краникам» общегосударственного природного достояния и плюющим на элементарную социальную справедливость. Русский народ не будет вечно терпеть свою нынешнюю нищету!
Безусловно прав уже упоминавшийся выше, достаточно трезво и практично мыслящий экономист М. Делягин, отмечающий, что «средний бизнес в целом уже аккумулировал ресурсы, необходимые для прорыва с регионального уровня на общенациональный и далее — на международный. Именно этот прорыв высвободит колоссальную накопленную и подспудно пережигаемую энергию нашего общества и сможет, как представляется, стать источником и содержанием не просто ускорения общественного прогресса, но комплексной и качественной модернизации всей России» .
Это тем более необходимо и тем более безотлагательно, что за последние годы у нас «сложилась политическая система, не просто органически не способная к развитию, но неуклонно и слепо разрушающая сама себя безумной, но тем не менее являющейся ее закономерным порождением социально-экономической политикой. Ее крах в ходе предстоящего системного кризиса представляется неизбежным, и всё будущее нашего общества зависит от того, удастся ли в момент этого краха провести комплексную политическую модернизацию и оздоровить государство, создав тем самым предпосылки для проведения разумной политики и постепенного оздоровления как экономики, так и всего общества в целом.
Альтернатива проста, очевидна и ужасна: не просто территориальный распад России, но и, возможно, ее полная и окончательная гибель» .
Если же власть предпочтет и далее прятать голову в песок, видя поднимающуюся на горизонте и двигающуюся на нее (на нас!) экономическую пропасть и, соответственно, социальную бурю, то ситуация тогда в стране безусловно окажется способна — и безусловно выйдет! — из-под любого контроля…
Однако России для ее спасения нужна вовсе не очередная злобно-слепая революционная разборка, а широко поддерживаемое окраденным и измученным народом зрячее, зрящее в самый корень дела, общенациональное движение возрождения страны — равно и в духовно-нравственном, и в политико-экономическом смыслах.
Его, конечно же, могут возглавить — и это предельно желательно! — наиболее духовно-религиозно и патриотически осмысленно оценивающие предпороговую трагическую ситуацию, в которой находится ныне наша страна, отдельные представители сегодняшних властных структур РФ… Если же нет, то его возглавят (исторически вынужденно) — всегда в конце концов посылавшиеся России Божественным Промыслом — ее Минины и Пожарские, то есть всё те же представители патриотически ориентированных общественных кругов — «среднего предпринимательства» и «силовых структур», спасших страну в период «Первой Смуты» XVII века и которым придется в крайнем случае сделать то же самое и в период нынешней — «Второй»).
Однако перед лицом надвигающейся на нас катастрофы только единство цели, идеалов и интересов всех национально-государственнически мыслящих и потому ответственных русских сил (это определение несёт здесь отнюдь не узко-шовинистическое, а широко-идейное содержание) может стать основой такого движения. И только единение русских предпринимателей, русских политиков, русских деятелей науки и культуры, представителей русского офицерства — тех из них, кто подлинно верен России, вообще народно-государственное сплочение всех живых сил русской нации (в том числе и входящих в нее дружественных ей малых этносов-соседей) вокруг Русской Церкви, этой тысячелетней хранительницы духа Православной Русской земли, — только это одно и может привести такое движение к необходимой всем нам победе!
Только такое движение и способно дать нам возможность в самом прямом смысле освободиться от неправды всей нашей сегодняшней жизни, принесенной на Русскую землю ее растлителями — сначала большевиками, а затем и выпестованными ими, глубоко безнравственными, беспредельно жадными, абсолютно безродными и безыдейными политиканами последующих поколений «коммунистов-ленинцев». Только такое, исподволь уже развивающееся и самоорганизующееся движенческое единство даст нам возможность освободиться от тех, кто, неизменно оставаясь духовными врагами подлинно русского народа, под лозунгами «коммуно-советизма» неизменно десятилетиями то разлагал, то убивал, то обкрадывал Россию, чтобы в конце концов уже полностью ее развалить, с безмерной лживостью и цинизмом растащив и разграбив в ней всё — но теперь уже под не менее фальшивыми «демократическими» лозунгами.
О подобном (ныне — повсеместном) типе внутренне достаточно безразличных к судьбе своего Отечества и бессовестных по отношению к собственному народу постсоветских, посткоммунистических управленцев (в значительной мере и распоряжающихся сегодня Россией и при случае вполне готовых ее «продать» — ну не за копейку, конечно!) в свое время не раз с законным омерзением говорил И. Солоневич.
В частности, он указывал на то, что во время второй мировой войны немцы в захваченных ими регионах России фактически оставляли ту же самую систему управления и поборов, что существовала и при большевиках, даже зачастую назначая именно бывших коммунистов, оказавшихся в оккупации, на посты тамошних административных «немецких надзирателей» — как хорошо знавших местную экономическую и общественную специфику и лучше немцев управлявшихся с подчинявшимся им и ранее населением .
Как пишет И. Солоневич, рассматривая опыт использования оккупантами представителей советских кадров — пресловутых «винтиков» сталинского госаппарата: «Рядовые винтики этого аппарата, оставшиеся у немцев, очень скоро убедились в том, что при немцах даже и воровать гораздо проще, чем при Сталине: такого контроля, какой был при ОГПУ, при гестапо еще не было. Рядовым винтикам было все равно: чи Сталин, чи Гитлер — были бы власть, портфель и пост. Это не новое открытие. Те люди, которые еще помнят мою “Россию в концлагере”, вспомнят и тот прогноз, который был сделан там: идет борьба между старыми идеалистами коммунистами (товарищи Шац, Королев, Чекалин и пр.) и “молодой сволочью” (Успенский, Якименко, Видеман), —  и молодая сволочь старую гвардию съест. Прогноз был сделан в 1934 году. И в нем было сказано: товарищи Шацы — уроды и недоноски, но какая-то идея у них все-таки есть, у “молодой сволочи” никакой идеи и в заводе нет. Вот на нее и ставили ставку [равно. — Г. М.] и ОГПУ и гестапо: это самый подходящий человеческий материал. Единственный человеческий материал, готовый жечь, вешать и пытать во имя портфеля, все равно какого — сталинского или гитлеровского…
Я очень боюсь, что рядовому энтузиасту эти мысли в голову не приходили…»
Все сказанное здесь наверняка многим — воспитывавшимся еще при «Советах» — покажется непривычным, если не совершенно диким, но именно такова была реальная жизнь, которую большевицкая клика постоянно и стремилась скрыть от самих жителей СССР.
Коммунистическая пропаганда, массированно, под страхом самой обычной смерти зомбировав общественное сознание, десятилетиями превращала значительную часть граждан СССР в постоянно духовно дремлющее сообщество, жившее по большей части скверно и несчастливо, но как бы предполагавшее, что где-то в другом месте Союза райская жизнь уже наступила.
Многим нужна была сказка — и многие этой сказкой жили: подобный сказочный образ СССР все могут пронаблюдать, например, в старых советских кинофеериях, подсознательно «жаждавших добра» в окружающем жесточайшем и насильственном мире и порой вполне искренне пытавшихся его сочинить — таковы: «Цирк», «Свинарка и пастух», «Весна», «Сказание о земле Сибирской», «Кубанские казаки» и многие-многие другие, очень человечные и внутренне стремившиеся быть душевно чистыми фильмы, к несчастью, не имевшие почти никакого отношения к реальной советской жизни.
В значительной мере именно очередная генерация описанной выше И. Солоневичем абсолютно равнодушной к каким-либо идеям «молодой сволочи» и развалила вчера — как мы имели печальную возможность это наблюдать (теперь уже под лозунгами якобы «демократии» и «свободы») — их же собственный «СССР». Часть же этой генерации стремится и сегодня управлять так называемой «РФ»; подлинная же Россия им и на дух не нужна, и вообще какое-либо возрождение ее — для них в самом прямом смысле полный «финиш»!
Недаром, говоря о политической дальнозоркости только что цитированного политолога, один из современных исследователей и издателей его творчества, пишет: «Главнейшей же опасностью после падения коммунистов в России И.Л. Солоневич видел советских партийцев и бюрократов, которые, при совершенно атомизированной [т. е. разобщенной, духовно-личносто разъединенной и неорганизованной. — Г. М.] народной массе, окажутся в постсоветской России единственной организованной силой, могущей под другими политическими вывесками установить свой новый режим власти [выделено мной. — Г.М.]…
К сожалению, этот пророческий политический прогноз реализовался на наших глазах в совершенно конкретные, реальные очертания» .
Примерно о том же (и с той же степенью конкретности и трезвости духовно-политической мысли) писал и содруг И. Солоневича Борис Башилов, продолжатель его дела — объективной критической оценки мировой коммунистической парадигмы и разъяснения идеи народной монархии. Еще на рубеже 1940—1950-х годов Б. Башилов четко заявил: «Большевизм  — это только самая большая поганка, выросшая на навозе русской утопической мысли. Сколько таких поганок выросло до большевиков, сколько существует сейчас вместе с большевиками! Сколько вырастет после падения большевиков, если не будут уничтожены причины, порождающие их [выделено мной. — Г. М.]!
Сегодня сорвал поганку, завтра вырастет другая. нужно очистить почву от ядовитых семян революционного утопизма…»
Однако и поныне мы видим повсюду вокруг себя, как это ядовитое коммунистическое семя вселенского раздора и разрушения подлинно человечной человеческой личности продолжает пускать свои соблазнительно убийственные ростки по всему миру…
Но даже и те, кто в нашей стране из чисто шкурных интересов предавал эти семена на протяжении последних двух десятилетий, всё еще фальшиво продолжают — ради более спокойного сохранения своих банковских счетов — разыгрывать всё ту же прежнюю коммуно-советскую карту на остающейся «осовеченной» ими самими и их духовно безродными отцами и дедами Русской земле: создают новый, псевдопатриотический «комсомол» (типа «наших», «молодогвардейцев» и им подобных, в наивной простоте защищающих своих же духовных рабовладельцев); предлагают «электорату» от выборов к выборам различные варианты одной и той же «элитной» воровской шайки, должной править в Эрэфии (меняя лишь свои рекламные бренды), и, естественно, продолжают при этом повсеместно сохранять прежние лживые фетиши в виде всевозможного рода коммунистических символов (от ленинского зиккурата на Красной площади — до бесконечного числа памятников, наименований улиц, переулков и общественных сооружений в «память» самых отъявленных бандитов и сознательных разрушителей нашей страны!
Что ж, яблоки от яблони недалеко падают…

Существующий ныне режим в России — в своей политико-экономической основе изначально был асоциален — это его родовое свойство, а потому в результате он (уже вынужденно, даже, быть может, вовсе и не желая того) оказался вскоре же полностью антисоциален.
И потому, безусловно, нет никаких оснований идеализировать хоть кого-то из лиц, наличествующих ныне в реальных властных структурах: пора бы уж русским людям стать менее наивными и более искушенными в современной политике, поняв, что практически все представители современных высших эшелонов власти (снизу и до самого-самого верха!) — в большей или меньшей степени — являются лишь заложниками и приказчиками того, властвовавшего и в СССР, и нынешнего пост-«ЦеКовского» и пост-«КаГэБэшного» узкого слоя (по сути — класса!) общества, который напрямую и предоставляет полномочия каждому назначаемому этим слоем «новому» правительству — притом, увы, единственно ради своих же, самых примитивно-людоедских и сугубо меркантильных интересов.
И это — мнение не только пишущего настоящие строки.
Вот что говорил в свое время о политическом положении России (оно и сегодня в принципе ничуть не изменилось) известный наш политолог-телеобозреватель А. Пушков: «У нас есть только две возможности. Одна — полностью отказаться от статуса великой державы … Весь “либерально-демократический” фланг давно уже защищает эту идею: “Какая Россия — великая держава?! У нас низкий ВВП, низкий уровень жизни, мы должны лечь под Америку, и она от нас отстанет”, — я почти цитирую одного из олигархов.
Это большое заблуждение: Россия США нужна не как сателлит, а как земля для освоения. Россия — слишком лакомый кусок… Америке невыгодно наличие такой большой страны в центре Европы. Как только американцы установят контроль над российскими ядерными объектами… мы фактически подпишем нашу геополитическую капитуляцию.
После этого они займутся расчленением России» .
Второй же возможный для нас выбор, по мнению А. Пушкова — это «утвердиться в мировой политике в том качестве, в каком она была на протяжении всей истории — как самостоятельный центр силы, имеющий хорошие отношения с другими центрами силы и не находящийся в конфронтации с ними» , то есть как абсолютно суверенное и вполне самодостаточное государство.
Тот же обозреватель коснулся тогда и оценки политики, проводившейся непосредственно самим президентом: «…Очень многие в правящей элите США и Англии уже видят Россию как подчиненного сателлита, как освоенное пространство — политическое, идеологическое, экономическое, ресурсное...
От Путина, конечно, ожидали государственнической линии. Но он пошел крайне противоречивым путем. Он попытался объединить две линии для России, в принципе необъединимые. Он пытается сделать Россию самостоятельным центром силы, что следует из его слов и дел, но при этом действует нерешительно, неуверенно… избрав правильную цель, движется к ней непоследовательно…
Общество дезориентировано, не понимает, что происходит…. провозглашено одно — а делается другое… Пора определиться с выбором…»
Что ж, время прошло, но надежды наши так и не сбылись...
И потому неудивительно, что на явную непоследовательность государственной политики властей РФ указывает, в частности, порой и Церковь.
Как высказался в одном из интервью заместитель Председателя Отдела внешних церковных связей, протоиерей Всеволод Чаплин: «власть боится ссор с Западом, который нервно и подчас даже истерически реагирует на подлинное объединение людей на религиозной и вообще на традиционной основе. Наши государственные деятели должны, наконец, сделать выбор между либеральными реверансами в сторону Запада и интересами народа России. Такая двойственность хороша в мирное время, а не когда идет информационно-политтехнологическая война. Главным источником государственной политики должны стать мнение собственного народа и его общественные действия» .
Однако, напротив, мы видим, что именно ориентация на Запад и его вульгарные гедонистические ценности остается ведущей «идеей» чуть ли не большинства представителей властной «элиты», и потому, как продолжает отец Всеволод, «…многие высокопоставленные чиновники парализованы страхом перед Западом — арест счетов, лишение возможности въезда» , что вполне иллюстрирует слова Спасителя: «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21).

В связи со сказанным встает немаловажный вопрос: а есть ли среди высших эшелонов современной (пока лишь только «как бы» российской) власти представители действительно патриотического направления, которым всерьез не безразлична их страна и которые в конце концов окажутся готовыми ради ее спасения на самые решительные действия или хотя бы на поддержку того, кто их предпримет? Не все ведь и там — только безбожники, проходимцы и хапуги… Так не бывает… Можно быть уверенным, что многие из нынешних чиновников просто вынуждены обстоятельствами судьбы играть по тем правилам общей коррупционной игры, которую они с удовольствием бы прекратили, но — боятся! Ведь коррумпированный бюрократизм и полнейшее беззаконие ныне охватили практически все сферы жизнедеятельности общества. И тот, кто решится выступить против этого положения с открытым забралом, безусловно окажется в положении российской Жанны д’Арк!
К тому же в современных криминально-политических условиях одному такую задачу никак и не решить. Здесь безусловно необходим круг единомышленников, среди которых могут быть не только действительно неравнодушные к судьбе своей Родины, но даже и те, кто всего лишь уже очень испугались разверзающейся перед страной пропастью, в которую неминуемо рухнут и они сами…
Ибо, как пишет М. Делягин, комментируя сегодняшнее политико-экономическое положение старны: «…когда правящая бюрократия, несмотря на дорогую нефть, доведет дело до системного кризиса, общество смахнет ее, как крошки со стола, и начнет строить государство почти заново.
Это плохой путь, потому что он связан с большими издержками и, кроме того, новое государство отнюдь не обязательно окажется эффективным, что чревато аналогом Катастрофы 1991 года.
Убежден  — есть и другой путь. Ведь чиновники держатся за свои места, и это делает их послушными начальству. Поэтому жесткие и однозначные приказы они будут выполнять — да, неохотно, да, на каждом шагу пытаясь вывернуться и извратить, но будут. И, карая за искажение своей политики, руководитель страны может заставить их делать практически, что угодно, в том числе и добрые дела. Это непросто, но возможно.
…Другое дело, что воли к этому пока не видно, но, знаете, была бы машина, а водитель найдется» .
Но, повторим, одному такую машину с места не сдвинуть!
Сегодня же, как пишет болеющий за свое Отечество писатель-патриот: «Наше государственное устройство полностью разрушено — это следует признать вслед за фактом морального краха русского народа. Это значит, что всевозможные мероприятия по смене властных декораций в Кремле и на Охотном ряду не имеют для нас никакого смысла. Нам нужно восстанавливать формы государственной жизни, начиная с молекулярного уровня…» .
И потому стране явно нужен, уже сегодня безотлагательно нужен своего рода «Комитет национального спасения» (как необходимое в дальнейшем ядро широкого всенародного движения-союза) — однако, обязательно с ответственным возглавителем такого «Комитета», способным единолично (целеустремленно и бесповоротно), при общей поддержке нации, не обращая внимания ни на вопли немногих крикунов от насквозь фальшивой и лицемерной «демократии», ни на вопли современных носителей безбожной коммунистической заразы, взять на себя всю ответственность за выведение России из ее сегодняшнего смертельного кризиса.
Для этого лишь необходимо, решившись наконец на реальные действия, обратиться к подлинно патриотически настроенным представителям общества (а, быть может, даже и власти?), обратиться прямо к народу, объяснив ему весь катастрофический характер нашего положения, и получить от него в ответ правовые санкции на самый жесткий режим восстановления страны как великого Российского государства.
Народ поймет и поддержит…
Другое дело, что весьма большим вопросом остается: есть ли вообще в нынешних властных структурах способные на это сегодня (пока еще не слишком поздно) люди и сложились ли уже ныне те необходимые патриотически-мыслящие (или хотя бы в тревоге «задумывающиеся») политически и экономически значимые силы — вне власти, которые способны потребовать именно такого поведения от наиболее трезво рассуждающей части властных структур и поддержать ее в этом?
Ведь совершенно справедлива оценка, данная нынешним политическим силам «при власти», например, директором Института политического и военного анализа А. Шаравиным: «политические структуры у нас сегодня состоят при власти, хотя никакой реальной властью не обладают, в отличие от правящих партий на Западе. Они по сути своей карманные.
В нормальной же политической системе партия управляет жизнью в стране. И люди в ней другие — из народной гущи, а не из чиновников» ; и далее он весьма трезво утверждает, что, скорее всего, только пришедшие к власти обновленные, подлинно российские политические силы могут сдвинуть с мертвой точки строительство новой России, а также и то, что такие силы у нас всё-таки есть, иначе говоря, есть самая главная предпосылка возможного здесь успеха — «наличие свободных, самостоятельных, ответственных людей. Их можно найти во всех слоях российского общества, которое должно просто самоорганизоваться. Должны появиться реальные политические силы изнутри, а не сверху и не извне. Брага-то политическая уже бродит. Мы, аналитики, знаем с десяток групп, готовых возглавить этот процесс. Но в то же время спонтанно такие вещи не возникают. Там много чего должно сойтись [выделено мной. — Г. М.]» .
Подобным же образом оценивает сегодняшнюю ситуацию в верхах и известный политолог С. Кара-Мурза: «Верховная власть никакого выхода из создавшейся патовой ситуации предложить не может. При этом роста радикальных настроений опасаются и власть, и собственники, и основная часть населения... Верховная власть не решается пойти на трудный диалог с обществом по сути реформ. Хотя такой диалог позволил бы власти овладеть ситуацией во взаимодействии с обществом, а не в конфронтации с ним» .
Власти, считает С. Кара-Мурза, нужно «честно сказать народу примерно следующее: “Да, мы все замазаны, против каждого из нас есть компромат. Вместе с тем только мы сейчас имеем возможность начать процесс очищения, и, когда нас будут судить за прошлые грехи, учтите, что вызов паразитам, высасывающим соки из страны, первыми бросили именно мы”. Я уверен, что такой призыв категорически поддержали бы 90 % населения. А людям, начавшим борьбу, в итоге простили бы многие их прегрешения и ошибки» . К сожалению, пока на это решимости у представителей власти нет, и воля их — к спасению и страны, а, возможно, и себя самих — всё еще дремлет. Но без полного разрыва власти со своей нынешней антинародной идеологией и политикой у нас, как замечает С. Кара-Мурза, «ничего не получится» .
Относительно же последнего политолога заметим (это очень характерный типаж нашего смутного времени), что, несмотря на все его предельно трезвые критические оценки сегодняшей ситуации во властных структурах и в стране в целом , сам он остается на заведомо ныне становящейся всё более бесперспективной духовной позиции религиозного индифферентизма в приложении к идее возрождения Русского государства.
Отсюда — и самый «плач» этого весьма активного публициста по внутренне пусть и глубоко ущербному, но временно казавшемуся устойчивым былому советизму с его полунищетой — в сравнении с развитыми государствами (в отличие от сегодняшней — полной); отсюда и идеологией его является всё тот же «исторический» материализм, уже не раз нас и губивший прежде.
Именно поэтому для выхода из нынешнего всероссийского кризиса и сокрушения олигархизма С. Кара-Мурза предлагает играть на, по сути, общем же и для хапуг-олигархов, и для него самого «духовно»-политическом поле «естественно-природного» материализма — то есть лишь «исходя из» и «на основе» всё тех же чисто экономических интересов…
Но на таком лишь уровне (сугубо рациональном и полностью обезбоженном, духовно зашоренном) взаимного противостояния двух подвидов одного и того же типа материалистов, нация заранее обречена на поражение: даже идеология справедливости — но только понимаемая как справедливость материальная, «рублевая» («долларовая») — сегодня может двигать отдельным человеком, но не может двигать всей нацией в силу, прежде всего, чрезвычайной нынешней духовной атомизированности и идеологической бесхребетности самого общества, мешающих его единению даже и в справедливой борьбе «за рубль»!
Народ нужно сначала объединить, причем объединить более высокой, а главное, духовно его «подогревающей» целью — по сравнению с темой только «справедливой зарплаты».
Объединяет нацию всегда не «рубль», а общенародная «идеология», которой для подлинной России неизменно была основанная на православной вере «русская идеология». Только на основе ее и возможно существование нравственно положительной, духовно крепкой, а отсюда и в хозяйственном отношении подлинно мощной страны.
И если мы хотим стать именно таким государством, то единственное, что может придать ему подобный характер, есть наконец (вновь!) осознанное нами — каждым подлинно русским человеком — следование уже приводившимся здесь выше всеопределяющим словам Самого Иисуса Христа: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33). Тогда приложится и достойная зарплата, и общенародный достаток, и общегосударственная мощь!
Наш печальный исторический опыт лишь подтверждает это: стоило России, соблазненной безбожными коммунистическими сказками, только отказаться от следования этому евангельскому, — не только духовно-спасительному личностному, но и социально-хозяйственному общественному принципу, — и она тут же упустила почти на целое столетие шанс стать действительно великой и самой мощной христианской страной, превратившись ныне вместо этого в псевдокапиталистическую «черную дыру» посткоммунизма, о которой известный журналист как-то заметил: «…и капитализм у нас вышел такой — припавший к остывающему трупу социализма» .
И потому — вместо всевозможных попыток самооправдания и самообеления, как и ссылок на тайные происки врагов СССР, — разве не честнее будет приложить к себе евангельские слова покаяния, сказанные «благоразумным разбойником» другому — нераскаявшемуся, когда оба они были распяты рядом с Иисусом: «мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли…помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!» (Лк. 23, 41)?
Вспомним при этом, в назидание и в надежду себе, и о том, к чему привело это раскаяние — когда, в ответ на приведенные только что слова, Иисус тут же сказал: «…истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23, 43).
Именно такой трезвой покаянной самооценки Господь и ждет от всех нас, от еще недавно предававшей Его — России!
…Итак, одна только идеология материальной «уравниловки» ныне практически явно недостаточна (ведь когда-то и революцией двигала не одна только «жажда рубля», но и определенная отрицательная «черная духовность») — нашей стране, народу для победы необходим духовный положительный стержень: нацией должна овладеть «новая» старая, вполне традиционалистская и вовсе еще не забытая народом «русская идеология», с ее требованием нравственной, духовной справедливости.
Для возрождения Русского государства нужна не постоянно всё более дробящаяся, индивидуалистично-эгоистическая аморфность «гражданского общества» западного типа, а возрожденная из пепла нашей жизни всего последнего века — духовно единящая, подлинная, не советская, а православно-русская человечность каждого из нас, способная в свою очередь возродить народно-общинную психологию классического для всей исторической России русского, а не безбожно-советского типа.
Такая возрождаемая «новая» старая общественная психология — единственно, по сути, и возможная для истинной России «душа нации» — может проявиться в любых современных формах, но главным в ней, ее «победительным», ее вневременным духовным началом является в любом случае только религиозно-традиционалистское основание — христианская община, народно-воцерковленная общинность. Нам нужно такое общество, которому согласится помогать Сам Бог! Только тогда мы и сможем подняться с колен…
Именно поэтому возрождение духовного стержня нации есть на сегодня самая первая, самая главная, самая по-христиански спасительная — и для общества в целом, и для каждого православного человека, скорбящего о еще слепых душах многих своих соотечественников, — самая прямая задача Православной Церкви России!
По сути, к такому выводу, не делая его, однако, и, к сожалению, вероятно, даже не будучи к нему способным — как человек, выросший в условиях псевдорусской советской идеологии, — подводит нас тот же С. Кара-Мурза, справедливо, однако, утверждающий (у него речь конкретно идет о противостоянии нации соблазну «оранжевой революции», но мысль его приложима и ко всей нынешней нашей критической ситуации): «…Идейное основание, на котором может быть выстроена оборона… — это соединение двух больших и, казалось бы, очень далеких друг от друга духовных пространств. Одно из них — эта наша коллективная историческая память (говоря высоким слогом, наши архетипы коллективного бессознательного)» , то есть то, что и называется воплощенной в жизни нации  ее подлинной Традицией. В частности, как он далее разъясняет: «Это память об Отечественных войнах, как особом неизбывном… срезе срезе всего нашего исторического бытия. Эти войны мы можем выиграть, это исторический факт. Второе пространство — опыт наших цивилизационных поражений, включая последнее. В нашей культуре есть свои подходы и методы для рефлексии, анализа таких поражений. Эти методы плохо формализованы и изложены, но это дело поправимое. Сейчас идет невидимая, но интенсивная работа по освоению этого опыта, и она начинает давать плоды (заметим, что именно одним из результатов такой работы является и настоящая книга. — Г. М.).
На пересечении этих двух “срезов” и рождается новый язык, новые интеллектуальные инструменты для выработки проекта, происходит пересборка идеологических конструкций… чаяния людей глубоки и сильны, люди их оберегают и исповедуют почти тайно. Фундаментальные неосознаваемы идеалы и архетипы сохранились в массовой культуре русского народа и большинства народов России, несмотря на острый культурный кризис, поразивший “верхние” слои сознания (стереотипы и идеологию). Мы должны на них опереться в трудный момент… Именно через обращение к архетипам государство и может мобилизовать народ на Отечественную войну — причем так (и тут автор проводит параллель с войной 1812 года. — Г. М.), что даже вестернизированная элита, исповедующая либеральные взгляды, соединяется с общинно-крепостным крестьянством в общем походе против “освободителя” Наполеона» .
Однако, увы, духовно окраденный долгим советизмом и религиозно индифферентный автор не может предложить для сплочения нации перед лицом оккупировавшего нас олигархизма ничего, кроме — конечно же благородной и самоотверженной — идеологии Отечественной войны.
Двинуться же дальше и увидеть — а что же всегда веками стояло за этой идеологией самоотречения и подвига России? — автор, увы, явно пока не способен, а потому ничего и не говорит об именно религиозной, христианской сущности глубинных «архетипических» истоков нашей народной психологии и как бы «природной» православной «идеологии» нормального русского человека, которую так и не сумел полностью отменить и уничтожить почти столетний коммунистический эксперимент!
Но вернемся к характеристике нашей общественно-политической ситуации.
Поскольку никаких реальных шагов к наведению порядка в стране до сих пор так и не делается, по уровню коррупции РФ переместилась в мировом рейтинге всего лишь за период 2004— 2005 годов приблизительно с 90-го на 130-ое, оказавшись на одном уровне с не менее дикой Албанией! В 2008 году мы и вообще достигли уже цифры — 149…
Да и что тут можно поделать — если у России сегодня, точнее, у ее власти, нет вовсе никакой последовательно-положительной экономической политики, тем более — какой-либо долговременной стратегии (в том числе и относительно коррупции) в сколько-нибудь глобальных масштабах!
Подобная «политика» и подобный характер власти по существу уже сегодня — и об этом следует сказать прямо — начинает представлять всё большую угрозу национальной безопасности России. И единственный итог сказанного (увы, мы как бы уже привыкли к тому, что итог этот столь прискорбен): подобное правительство — опасно для нашей страны!
Однако, можно быть уверенным, что в дальнейшем понимание российским обществом постепенно складывающейся (в перспективе столь смертельной для нас) ситуации превалирования олигархически-монополистских интересов над интересами страны — будет, конечно же, углубляться и шириться. И сама живая жизнь России, сама нация — в лице наиболее активно и трезво стремящихся к подлинному всестороннему возрождению своего Отечества — вынуждена будет в конце концов сделать из этого необходимые практические выводы.
Такая духовно, природно мощная страна, как Россия, не может смириться с собственной гибелью и потому пойдет на всё!
И не нужно быть особо изощренным или творчески-опытным политиком, дабы ясно представлять себе, что нынешнее положение России, усугубляемое и далее реальным бездействием всего ее руководства, всех видов и подразделений власти (если таковое будет продолжаться и впредь) в конце концов может потребовать — ради вывода страны из грядущего катастрофического системного (равно материального и духовного) кризиса — достаточно жестких, но, увы, жизненно необходимых мер полного переустройства всей нашей нынешней государственной системы.
Крайней формой такого переустройства, как в свое время предполагал еще Ив. Ильин (выдвигавший подобный тезис в своей политической программе-стратегии восстановления России после падения большевизма), может стать национально оправданная и поддержанная в таком случае основной частью русского народа, самым естественным образом затребованная и оформленная сам;й российской жизнью, — авторитарная диктатура.

При этом легитимное введение режима временного чрезвычайного положения в стране и наделение чрезвычайными полномочиями ее действующего (или же нового, выдвинутого самими катастрофическими событиями) главы могло бы быть оформлено вполне законным образом — например, путем общенародного, самим же российским обществом легитимированного, референдума (и можно быть уверенным, что как минимум 75—80 % его участников идею такой временной диктатуры безусловно бы поддержали, причем без всякой оглядки на «западные» представления о каких-либо квазидемократических «политкорректностях»).
В этом смысле, заметим, весьма впечатляющими оказались, например, результаты телефонного «голосования», имевшего место во время состоявшейся в конце 2005 года «телевизионной дуэли» между издавна диссидентствующей «политессой» В. Новодворской и писателем М. Веллером (в рамках цикла передач «К барьеру», ведущихся столь типичным для современного «российского» телевидения шоумэном — откровенно цинично-провокаторского типа — В. Соловьевым). В упомянутом соловьевском ток-шоу рассматривался вопрос о возможности установления в России авторитарной диктатуры: и вот, в итоге открытого диалога, с подачи «авторитариста» Веллера, — за введение в стране режима пророссийской диктатуры проголосовало 77 % телезрителей!
Причем следует учесть, что эти голоса в значительной части всё-таки принадлежали звонившим в телестудию москвичам, где как раз процент «демократствующих» противников любой диктатуры несколько выше, чем в среднем по стране; поэтому можно предполагать, что в целом по России эта, казалось бы, вопиюще «неполиткорректная» и антидемокартическая идея встретит поддержку наверняка как минимум даже 80—85 % наших граждан!
Фактически на основании подобного рода данных о современном политическом настроении наших сограждан позволительно утверждать (и этот лозунг можно со спокойной совестью бросить ныне в лицо политкорректному Западу): уставшая от псевдодемократического хаоса Россия требует сегодня последовательно жесткого, подлинно прогосударственного авторитаризма и принципиально-патриотической пронациональной диктатуры!

На предъявляемый обычно либералами и псевдолибералами всех мастей упрек в вопиющем антидемократическом нарушении прав и свобод суверенной личности в условиях любой авторитарной диктатуры остается только ответить: наша страна сама говорит вам, что ваша «свобода» и ваши «права» — на поверку эгоистичны и лицемерны, в реальной действительности самому народу, как правило, недоступны экономически, и по большей части результаты всех этих «прав» в наших жизненных условиях переходного периода пока попросту преступны, ибо по природе своей предельно антиобщественны!
Ведь даже явные защитники демократии — но наиболее разумные и практически мыслящие из них, такие, например, как Збигнев Бжезинский, — утверждают необходимость положительной экономической платформы для осуществления подлинной свободы в любого типа обществе (в первую очередь, разумеется, в демократическом). Для него, например, вполне ясно, что «…Поспешное насаждение демократии в отсутствие социально развитого и политически зрелого гражданского общества, скорее всего, послужит целям радикального популизма, рядящегося в одежды законности <…> Демократия для меньшинства без социальной справедливости для большинства была возможна в эпоху аристократизма, но в век массового политического пробуждения она уже нереальна. Сегодня одно без другого обречено на поражение. Следовательно, пропаганда демократии должна быть напрямую связана с усилиями, направленными на устранение крайней бедности и постепенное сокращение глобального неравенства» .
Но разве всё сказанное здесь хоть в какой-то мере учитывается нашими записными «демократами» в их государственной экономической политике?
Что народу до предложенной ими свободы?
Нужна ли она ему, оставляя, по сути, только свободное право быть вконец ограбленным — полунищим или нищим совсем?
Кстати, именно об этом весьма недвусмысленно и высказались в своем специальном обращении к В. Путину отнюдь не какие-нибудь «черносотенцы»-авторитаристы и ненавистники демократии, а два депутата Государственной Думы И. Кобзон и Ю. Агешин, прямо заявившие  о внутренне глубоко чуждом народу характере нынешней «свободы» в России.
В частности они заявили, что совершенно «демагогически абстрактно звучат… заявления о свободе, которую наконец-то якобы удалось утвердить в России. Да разве кто отрицает, что свобода — также величайшее достояние человеческой цивилизации? Но давайте реально и трезво оценим, а нужна ли свобода более чем трем миллионам бездомных детей, мучительно сложно выживающих сегодня? Или им нужно что-то другое? А какая свобода и от чего нужна 25 миллионам россиян, живущих ниже черты бедности? А что значит свобода для жителей многих умирающих северных территорий, которыми Россия могла бы прирастать? Действительно, теперь граждане России — жители этих северных территорий — свободны. Но брошенные на произвол судьбы они зачастую не имеют даже возможности уехать из тех месть, где уже невыносимо выживать! А какая свобода нужна миллионам пенсионеров, перебивающихся с хлеба на воду, замерзающих в своих плохо отапливаемых домах? Кто из них по аналогии с их зарубежными коллегами после многих десятилетий напряженной работы в состоянии свободно поехать за рубеж, посмотреть мир? Каким издевательством и цинизмом звучит для них лозунг «Да, вы нуждаетесь, но зато вы теперь свободны»!.. Государству, вместо того чтобы демагогически восславлять преимущества абстрактной свободы, следовало бы более чутко реагировать на вопиющие факты наглого роскошествования в океане обездоленности и нищеты, значительно активнее и устремленнее восстанавливать социальную справедливость… Если ситуацию коренным образом не менять — стихийного взрыва с непредсказуемыми последствиями исключать… нельзя» . Ибо сегодня Россия имеет только одно реальное свободное право — быть нищей и убогой (и политически, в стратегическом плане, и особенно экономически). И это вполне закономерно, поскольку, как подчеркивают в своем обращении два депутата: «…Утопично полагать, что можно построить эффективную, процветающую экономику в преступном обществе, снизу доверху разъедаемом коррупцией», в условиях «своекорыстия и цинизма наших нефтяных и газовых олигархов, со своеволием которых государство продолжает мириться…» .
…Возможный по поводу всего вышесказанного всенародный референдум о «правом повороте» к диктатуре (в результате вероятных и, скажем, почти что неизбежных в будущем социальных катаклизмов и противостояний) наверняка только бы подтвердил вопиющую и уже становящуюся всё более безотлагательной необходимость такой диктатуры для страны на нынешнем трагическом этапе нашей российской истории. И слава Богу, если для этого потребуется лишь более-менее мирная форма подобной легитимизации в виде референдума — по состоявшемуся уже тогда, в реальной политической действительности, новому волевому факту государственной жизни…
Инициаторами же проведения такого референдума могли бы стать и партии, и политические движения подлинно патриотической направленности, равно как и общественные организации и объединения — в том числе (причем, в первую очередь) и религиозные. В любом случае следует ожидать, что в случае дальнейшего ухудшения политико-экономического положения в стране инициатива с требованием принятия решительных действий в отношении спасения погибающей сегодня России окажется в конце концов исходящей от протестных (принципиально антидемократических) общественных движений и организаций наших сограждан, больше не могущих и не желающих так жить!
Кто, однако, сможет тогда стать во главе довольно жесткого (по необходимости, а не по некоей метафизической злобе, как это было присуще, например, коммунистам-ленинцам) авторитарного процесса возрождения России — как исконной православной Русской земли?
Это пока никому не известно…
Впрочем, в отношении наиболее желательного  характера подобной государственно-ответственной личности уже и теперь вполне ясно и откровенно высказываются представители Церкви.
Так, например, один из московских священников, современный богослов и активный православный публицист, уже цитировавшийся выше протоиерей Владислав Свешников, пишет об этом, в частности, так: «Если глава российского государства искренне и серьезно стремится быть отцом своим подданным (гражданам), если он совестно рассматривает свою жизнь и дело как служение, если в нем живет общий с народом поиск справедливости, если им руководит духовно-нравственное ощущение высшей правды, если ему, как и народу, противны либерально-разрушительные принципы западной квазирелигиозности, говоря точнее, атеистического безразличия к высшей правде, — он достоин и должен быть отцом народа, руководителем общества и главой государства. Если при этом его волевая политика будет осуществляться на основании национальных идеалов и интересов — народ сомкнется вокруг него в общем делании, в чувстве духовного ранга и сердечного уважения. Лишь тогда это будет означать, что Россия — народ, общество, государство — выкарабкивается из своей полумёртвости к свету мощной жизненной наполненности. Вот тогда будет всё в порядке и с Чечней, которая не посмеет восставать против сильного, справедливого и любящего отца — России. Тогда разрешатся дела и с коррупцией, и преступностью. Тогда у России будет сильная, патриотическая, высоко нравственная армия, без намека на “дедовщину”, будет высокая наука и культура. Если народный патернализм принял Сталина при всех зверских особенностях его личности, и государство при нем было не слабым, то тем более народ примет своего вождя — милостивого, сильного, национально-содержательного, доброго и справедливого, как бы он ни назывался — президент или, например, председатель или как угодно еще. И это вовсе не означает, что в такой государственности не применимы демократические принципы власти…» .
Подобный возглавитель страны будет, безусловно, порожден в дальнейшем самим народным движением, в самом  его ходе, — когда в условиях дальнейшего обострения кризисной ситуации в стране у нас сложится и оформится наконец действенный, религиозно и национально мыслящий ведущий слой российского общества, до предела жертвенный, способный сознательно бороться за единую и неделимую, социально ориентированную подлинно русскую великую Россию, в которой не будет места ни межнациональному, ни политическому, ни экономическому угнетению, где не будет ни духовной, ни материальной всеобщей бедности.
Но всё-таки со столь уже насущным ныне установлением  временной авторитарной формы нашей государственности лучше не затягивать — ибо каждый день нашего бессмысленного топтания на месте лишь только усиливает наши болезни…

Мы уже сегодня находимся в состоянии предельного государственного развала, типологически весьма схожего с состоянием России в эпоху Смутного времени начала XVII века, когда наиболее разумные и наиболее преданные своему православному Отечеству граждане, монахи Троице-Сергиевой обители — игумен Дионисий Зобниновский и келарь Авраамий Палицын — рассылали по всей Руси послания с призывом противостать интервентам-полякам и засевшим в московском Кремле их приспешникам, коллаборацианистам-боярам, восклицая в лаврских грамотах: «Вспомните истинную православную христианскую веру… возложите упование на силу Креста Господня и покажите подвиг свой, молите служилых людей, чтобы быть всем православным христианам в соединении и стать сообща против предателей...» !
Недаром и такой опытный философ-политолог, как Ив. Ильин, еще более полувека назад прозорливо предугадывая нынешнее расколотое и разоренное состояние России (в которое она попадёт после крушения коммунистической власти), обращался к будущим русским людям с утверждением, что для восстановления российской государственности обязательно потребуется «национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная — воспитывающая и возрождающая — диктатура» (Ив. Ильин. «Наши задачи»). И она, по его мнению, вне всякого сомнения оказалась бы системой власти, особенно естественной и полезной для нашей, психологически веками именно в этом направлении и самовоспитывавшейся страны!
Авторитаризм авторитаризму — рознь: одно дело, когда эта политическая системная конструкция находится в сатанинских руках Ленина, Троцкого, Сталина или Гитлера (в бездуховности своей оборачиваясь истинным тоталитаризмом), и совсем другое, когда авторитарная система рождается и существует на исторически обусловленное время ради укрепления христиански ориентированного общества, — то есть общества, гарантирующего личности не только полезные ей и самому обществу, всему народу права, но и требующего от нее духовно-осмысленного и нравственно ориентированного, именно христианского выполнения государственных и национально-строительных обязанностей — ради единения и процветания всей нации.

И здесь стоит напомнить хотя бы о таких ответственных волевых вдохновителях и возглавителях подобного рода потенциальных или же исторически и осуществившихся авторитарных систем общенациональной государственности, как — у нас — Великий князь Московский Иван III, Столыпин, в Западной Европе — Франко и Салазар, в Южной Америке — Пиночет… Всем им приходилось вести весьма жесткую борьбу (как правило, не на жизнь, а на смерть) с врагами Родины, с врагами веры, с врагами нормальной человеческой и подлинно человечной жизни. Но всегда не они начинали эту смертельную борьбу!
От чего именно в свое время спас Испанию генерал Франко, становится вполне ясно (особенно — не знающему правды об испанском коммунистическом мятеже) хотя бы из небольшой заметки всё того же Ив. Ильина: «…коммунизм как таковой проистекает из безбожия, из безбожных воззрений; вот почему коммунисты всегда склонны к вызывающему богохульству и радикальному антихристианству. Вот почему они испещряют церкви непотребными словами (так было в Берлине… в России, Мексике и Испании), вот почему они насмехаются над Спасителем и Богоматерью. Они сжигают одну за другой церкви в Испании, обливают бензином пасторов и поджигают их; они выставляют обезглавленный или вспоротый труп священника в витрине магазина, снабдив его издевательской надписью: «Здесь продается свинина…» .
То, что подлинной, глубинной внутренней стихией каждого прокоммунистического революционного движения является откровенное злобесие и обязательное богоборчество, показали миру равно и большевики в России, и республиканцы в Испании во время гражданской войны 1936—1939 гг., и пол-потовский коммунистический режим в Юго-Восточной Азии. И недаром известный кинорежиссер Л. Буньюэль вспоминает в своей автобиографии  о том, как те же испанские республиканцы и анархисты буквально казнили, например, статуи Христа!  Но Испании в конце концов, по милости Божией, повезло: раздиравшуюся гражданской войной страну всё-таки спас от революционной бойни подлинный ее патриот — генерал Франко!
Точно так же и генерал Пиночет, подлинно по государственному и весьма дальновидно мысливший политик, установлением своей диктатуры в корне пресек уже начинавшуюся в Чили революционную смуту — со вполне типичным для нее демагогически-коммунистическим подтекстом.
В результате переворота, к сожалению, погибло порядка пяти тысяч смутьянов, но в итоге от кровавой коммунистической бойни (наподобие той, что проводилась «красными» в Испании, пока ее не пресек Франко) оказались спасены миллионы!
И в том же итоге: как только положение в Чили изменилось в лучшую сторону и во всех смыслах — и политически, и социально, и экономически — стабилизировалось, этот, безусловно, вынужденный «диктатор» сложил все свои полномочия и вернул сохраненную им страну ее же народу в целости и сохранности!
Пусть и «авторитарно» утверждавшееся, само понимание подобными диктаторами государственности как таковой всегда было ориентировано у них на положительные — и личностные, и общественные — начала, во многом именно христианские. Притом такое авторитарное понимание всеми ими традиционной государственности неизменно являлось в политическом смысле абсолютно трезвым и прагматичным.
Их, вызванный объективными историческими обстоятельствами, авторитаризм никогда не был ни излишне индивидуалистически-либертарианским (как в классических псевдодемократиях Запада), ни национально-эгоистичным и целенаправленно экспансионистским (как в фашистской Германии), ни неизменно фальшивым, отборочно классовым (как в коммунистических тоталитарных системах-муравейниках). И потому их авторитарные системы оказывались в критический момент единственным спасением от активного наступления безбожного тоталитаризма коммунистической утопии, приводя в конце концов к оформлению государственности наиболее — насколько это возможно — подлинно общенародного типа, с естественным для нормального человека нравственным христианским целеполаганием, со стремлением к гражданской и социальной ответственности.

Совмещение совестливости с ответственным авторитаризмом (или хотя бы со вполне законными, по обстоятельствам чрезвычайного положения, военно-полевыми судами в духе П. Столыпина) — отнюдь не романтическая фантазия прошлого: именно на этом (на нравственности и силе) столетиями держались, несмотря даже порой на всевозможные издержки, монархические формы государственности, создававшие в конце концов великие нации и цивилизации. Этим же путем, как мы знаем, нередко спасались от разорения, а иногда и от полной гибели, — государства и более, так сказать, «демократического пошиба».
Замечательно, что именно русского человека в принципе никогда не пугали ни подобные перспективы, ни методы сохранения государственной общенациональной безопасности.
Для иллюстрации этого — на уровне почти исторического анекдота (в старорусском понимании этого слова) — можно привести, например, еще давние и вполне разумные высказывания на эту же тему такого известного нашего литератора (а отнюдь не политика), как Н.В. Гоголь, которого вряд ли кто-нибудь заподозрит в тяготении к какому-либо недостойному, ничем не оправданному насилию над личностью.
Еще полтора века назад он озвучил (во втором томе «Мертвых душ») поистине пылавшие в его душе слова призыва к русскому человеку — о спасении уже тогда начинавшей, как он пророчески видел, погибать России.
Но, увы, и сегодня слова эти продолжают оставаться настолько приложимыми к нашему нынешнему положению (как будто сказаны не в середине позапрошлого столетия, а всего лишь час назад), что их стоит, пожалуй, напомнить и здесь. В монологе одного из персонажей его «поэмы» — патриота, генерал-губернатора — великий писатель дает два совета для выхода из создавшегося у нас фактически уже тогда критического положения: один — порядка духовного, с призывом к возрождению в нас нравственного чувства,  второй — характера сугубо политического.
Вот первый из них — сложившийся на фоне повсеместно укорененной у нас, как он пишет, «неправды»: «…Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью даже и для таких людей, которые и не рождены быть бесчестными. Знаю, что уже даже невозможно многим идти противу всеобщего теченья. Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходится спасать свое отечество… я должен сделать клич, хотя к тем, у которых еще есть в груди Русское сердце и понятно сколько-нибудь слово благородство… Дело в том, что пришло  нам [время] спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управленья, образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного. Установились свои условия, всё оценено и цены даже приведены во всеобщую известность. И никакой правитель, хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как ни ограничивай от действия дурных чиновников приставлением в надзиратели к ним других чиновников. Всё будет безуспешно, покуда не почувствует из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстания народов вооружался, должен восстать так против неправды. Как Русский, как связанный с вами единокровным родством, я теперь обращаюсь к вам. Я обращаюсь к тем из вас, кто имеет понятие какое-нибудь о том, чт; такое благородство мыслей. Я приглашаю вспомнить долг, который на всяком месте предстоит человеку» .
И помимо этого совета — немедленно повернуться к остаткам в нас нравственного чувства, к осознанию своего гражданского долга перед погибающим ныне Отечеством, Гоголь дает нам еще один — вполне государственно-практического свойства: как наиболее решительно начать искоренение в России всяческой «неправды».
Об этом тот же гоголевский генерал-губернатор, упоминая о некоем «всем известном» «деле» — как символе разрушения самой России (фактически — о революции), говорит так: «У нас завязалось дело очень соблазнительное… Дело это повело за собою открытие и других, не менее бесчестных дел… я намерен это следить не формальным следованьем по бумагам, а военным быстрым судом, как в военное время… В таком случае, когда нет возможности произвести это гражданским образом, когда горят шкафы с бумагами и наконец излишеством лживых посторонних показаний и ложными доносами стараются затемнить и без того довольно темное дело, — я полагаю военный суд единственным средством…»
Однако слишком долго обычно едет наша государственная «улита», и только через полвека разумным советом нашего классика решил впервые воспользоваться не менее великий гражданин России, но уже политик, — П. Столыпин, когда, впрочем, было уже довольно поздно.
Так не пора ли внять и нам наконец — хотя бы через полтора столетия — этим добрым советам мудрого писателя-христианина?

Не будет ничего удивительного, если по поводу всего здесь сказанного некоторые «демократствующие» выразят — особенно при взгляде на явно либертарианский же характер нынешней конституции «РФ» — сомнение в самой возможности подобного (причем, что вовсе и не исключено, вполне конституционного) установления у нас режима диктатуры (с необходимым, как думается, постепенным перерастанием ее в институт традиционной для России самодержавной монархии!).
На это вполне резонно может ответить следующее.
Для спасения страны нам сегодня необходимо государственно-ориентированное мышление не либерального западноевропейского — в самой глубине своей, в эгоистической сердцевине своей антиобщественного и, по сути, антигосударственного характера, совершенно чуждого основной части русских людей, а мышление «консервативное», абсолютно исторически-традиционалистское, сугубо имперское, подчеркнуто общественное, постепенно перерастающее в мышление общенародно-имперское.
Относительно полной чуждости российского либерализма самой идее крепкой национальной власти и эгоистично-отрицательном отношении либертариев-«демократов» к отечественной государственности как таковой замечательно верные слова сказал еще Ф. Достоевский: «Ненависть тоже тут есть… они первые были бы страшно несчастливы, если бы Россия как-нибудь вдруг перестроилась, хотя даже на их лад, и как-нибудь вдруг стала безмерно богата и счастлива. Некого было бы им тогда ненавидеть, не на кого плевать, не над чем издеваться! Тут одна только животная, бесконечная ненависть к России, в организм въевшаяся…», ну а вообще-то (в самой-самой своей глубине, по большей части) «наш русский либерал прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому сапоги вычистить» .
В противоположность прозападному либертарианству, основной части русского народа свойственно весьма «консервативное» и душевное устроение, и, соответственно, мышление. Отсюда следует и такое же наше (пока еще, так сказать, подспудное) «консервативное» стремление к истинной Российской государственности, основанное на желании восстановить наконец ее духовные традиции (почти на столетие прерванные большевизмом).
Будучи же постепенно более четко осмысляемым, стремление это, в свою очередь, должно неизбежно привести нас к разработке и признанию единственно возможного и необходимого для России задания: следовать (без оглядки на кого бы то ни было!) своим собственным «святорусским» цивилизационным путем, вырабатывать свои собственные правила «политической игры» и руководствоваться только своим собственным правовым кодексом, как это ныне практически и осуществляют, например, США, Япония или Китай.
Только выбор собственного пути — в собственном правовом поле, с собственным, государственнически ориентированным его пониманием (ибо сегодня уже встает вопрос о сохранении сам;й нашей российской государственности!) может обеспечить нам возрождение столь уникальной страны, как Россия.
Печально, однако, что пока еще сохраняющаяся возможность эволюционного перехода от сегодняшнего ее развала к необходимому положительному преобразованию уменьшается с каждым годом. И жизнь откровенно показывает, что при нынешней российской, по сути, «антигосударственной» государственной системе демократические ее институты никак не работают и служат только дымовой завесой для действия антинародных сил на абсолютно всех уровнях государственного управления. Поэтому основывать какие-то положительные сдвиги в нашей жизни (учитывая ее реальные сегодняшние политико-экономические приоритеты) на только одних демократических институтах, явно не приходится.
Смехотворны здесь, в частности, и какие-либо надежды на выборы, на сегодняшние (и, скорее всего, точно так же и на завтрашние) депутатские корпусы, парламенты, общественные палаты и тому подобный псевдодемократический декорум.
Неужели общество еще не убедилось за последние двадцать лет, что ничего конструктивно-определяющего положительное будущее России мы на этих путях нашего, столь фальшивого и, по большей части, абсолютно продажного парламентаризма не найдем?!
И потому еще раз представляется совершенно справедливым мнение уже неоднократно цитировавшегося здесь академика-математика и весьма трезвого политолога И. Шафаревича, высказанное им как раз по поводу полнейшей бесперспективности и безрезультативности института выборов в наших катастрофических условиях, — говоря об этом, он решительно указывает на, увы, вынужденную необходимость совершенно иных путей и совершенно иных масштабов преодоления таких гигантских кризисов, какой наблюдается, например, ныне в России: выборы, по его словам: «это слишком легкий выход, чтобы быть действенным. Это соблазн ухода от реальной борьбы. История жестока, в ней за всё надо платить. Вспомним, сколькими миллионами жизней мы заплатили за победу в Великой Отечественной войне! Фантастично предполагать, что такого же масштаба внутренний политико-экономический переворот произойдет из-за того, что мы зайдем в кабины и совершим там некие нужные действия. Он может быть осуществлен лишь тяжелыми и длительными усилиями, великим трудом и великими жертвами — возможно, даже кровью, человеческими жизнями.
Это — жестокая правда… То, что реальные изменения могут произойти только в результате сплоченного сопротивления, упорной борьбы, хорошо чувствуют те, кто этих изменений боятся. Они используют весь аппарат пропаганды, находящийся у них в руках, чтобы привить нам психологию поражения и капитуляции. Они внушают, что нет никакой идеи, из-за которой можно было бы жертвовать человеческой жизнью. Они представляют насильниками и грабителями солдат, готовых на такую жертву… Сопротивление — это упорные усилия и жертвы. Причем усилия, не направляемые сверху, а начинающиеся вокруг нас — в своей деревне, своем заводе, районе… конкретный путь сопротивления нельзя выдумать — он “родится” сам» ...

Подведем итог сказанному.
Как утверждает ряд вполне трезвых и компетентных политологов и как подтверждает это сама жизнь (и многие из нас всё более и более в том убеждаются), возможно, уже в весьма исторически недалеком будущем перед нами — если только мы хотим выжить как многонародная нация — окажутся только два альтернативных пути спасения.
Первый путь, повторим, — это по возможности наиболее конституционно оформленное установление государство-восстанавливающей временной диктатуры (желательно — изначально промонархически ориентированной), принципиально антиолигархической, но сохраняющей («на среднем уровне» общероссийской экономики) уже утвердившийся капиталистический характер хозяйствования, однако, с обязательной его социальной ориентацией и при частичной обратной национализации, а именно: недр, стратегического типа производства, средств сообщения и средств массовой информации (в первую очередь телевидения и радио) .
Если же этого решительного (желательно тем не менее в достаточно миролюбивых формах) шага со стороны патриотических кругов во властных структурах сделано не будет (а совсем мирным путем олигархические круги, конечно же, ничего нам не отдадут!) — причем сделано уже в относительно ближайшем будущем, то, по мнению наиболее пессимистически настроенных специалистов в области политической футурологии, перед нами почти с неотвратимостью встанет второй путь выхода из сложившейся трагической ситуации — как самый радикальный способ разрешения всех накопившихся в российском обществе противоречий: народно-освободительная — одновременно и гражданская, но, к сожалению, скорее всего, и почти неизбежно при том еще и межнациональная, межцивилизационная, межрелигиозная  война.
Только этого нам еще и не доставало!
Помочь же избежать нам всех этих грядущих ужасов, может только установление в самое ближайшее время — хотим мы того или не хотим — самой жесткой, но поддержанной всей  нацией, общенародно делегированной диктатуры (например, на Всероссийском Земском Соборе). Времени же для принятия такого ответственейшего для сохранения России решения — в обрез.
Именно поэтому нам ни в коем случае нельзя продолжать всё так же безответственно и бездарно терять время, нельзя опоздать и, тем более, никак нельзя пустить этот радикальнейший процесс на самотёк: если это произойдет, то новая беда будет еще горше прежней!
Ибо если предоставить осуществление этой задачи либертарианцам-псевдодемократам и хапугам-олигархам, то они установят свой еще более фальшивый, еще более хищнический и еще более антинародный диктаторский режим всё того же гайдаровско-чубайсовского типа олигархии; если же позволить оседлать этот процесс «красным» левым, то те вновь установят свой примитивный, но предельно кровавый «режим мести», столь же разбойничьий и столь же антирусский — коммунистический!
И в том, и в другом случае Россия окажется в конце концов неизбежно обрушенной в огонь гражданской войны…
Мыслимо ли допустить это, продолжая властную политику подкормки объективно антироссийски настроенной олигархической своры, стремящейся единственно лишь к умножению и сохранению своих воровских авуаров в американо-швейцарских банках?
Можно ли и далее позволить себе роскошь продолжать подобную внутреннюю политику в стране, перед которой буквально с каждым часом всё в больший и больший рост встают проблемы государственно-политического выживания, проблемы сохранения нашего реального суверенитета — в силу вполне возможных уже в не слишком отдаленной перспективе прямых агрессий со стороны недругов России с целью ее расчленения? То же, что политика антироссийских сил в этом направлении уже сегодня ведется самым активнейшим образом, не вызывает никаких сомнений.
В августе 2008-го новый звонок, напрямую подтверждающий это, уже прозвенел на Кавказе…
Впрочем, агрессия Саакашвили «полезна» в том смысле, что она самым определенным образом показала: пора вам, господа правители, браться за ум.
В перспективном геополитическом плане нам все более явно грозит самое реальное блокадное кольцо — и в таких складывающихся условиях олигархи и проолигархическая экономика нам уже явно не по карману… Сама жизнь со все возрастающей неизбежностью заставляет нас (буквально по законам военного времени) встать на рельсы всеобщей мобилизации — национально-идейной, политической, экономической. Если мы хотим сохранить суверенитет своей страны, нам нужны сегодня: диктатура народо- и государствосберегающей, единящей нацию «русской идеи», диктатура жестко выверенной пророссийской политики и диктатура столь же пророссийской экономики — государственно-капиталистической по содержанию и антиолигархической по форме!
Те решения по противостоянию агрессии режима Саакашвили, которые были приняты в итоге в Москве — хотя, заметим, и не без некоторого скрипа (свидетельство тому — тот факт, что грузинские войска не менее полусуток громили Южную Осетию, прежде чем русские войска получили наконец приказ дать им отпор), решения подобного же рода следует уже в самое ближайшее время сделать определяющими не только во внешней, но и во внутренней политике власти — в первую очередь по отношению к антироссийской собственной олигархии, фактически самым откровенным образом смыкающейся с олигархией мировой, глобалистской.
Проведение всеопределяющей на сегодня, безотлагательной новой государственной политики возрождения и укрепления России — причем самыми быстрыми темпами и самыми жесткими методами — должны взять на себя подлинно государственнически настроенные властные силы: подлинно народные, подлинно русские, но в тоже время чуждые духовной слепоты псевдонационалистического радикализма. Равно и звериный шовинизм, и бездушный космополитизм либертарианского толка — это те Сцилла и Харибда, между которыми и должен (как можно скорее!) пройти корабль новой российской государственности. И это — одно из важнейших условий сохранения стабильности в стране, ее внутреннего межнационального равновесия.
Необходимые для подобной мобилизации России политические силы, трезво мыслящие, не лишенные русского сердца и русского разума, — несмотря на все наши сегодняшние провалы, у нас всё-таки есть... Или они проявятся изнутри ныне действующих властных структур, или — при первых же, наступивших в случае бездействия таковых, кризисах, угрожающих суверенитету России, они будут заменены — волей народа — другими, подлинными и последовательными патриотами Русской земли…
При этом, безусловно, необходимый для столь великого дела государственнический, общероссийский духовно-политический союз всех граждан, неравнодушных к судьбе своей Родины (а потому и к своей собственной) должен возглавить харизматический, православный, а потому и подлинно русский лидер, ясно понимающий, что в данном случае им «ставится на карту» не только собственная жизнь и благополучие, но и жизнь всей России, требующей от него наивысшего духовного служения.
Сам же этот патриотический союз неизбежно потребует сплочения всех положительных общественных сил, объединения  всех наиболее активных представителей различнейших слоев общества.
В этом государственно-восстановительном движении должны плечом к плечу встать: наиболее разумная и практично мыслящая часть сегодняшней российской экономической «элиты» (из среды патриотически или хотя бы наиболее практически трезво мыслящих предпринимателей), затем — не утратившая еще понимания «русского» воинского долга основная часть силовых структур, далее — принципиальные политики-«державники» и пророссийски настроенная часть интеллигенции.
Но, главное — и в этом глубинная основа успеха! — это движение должно опереться на максимально широкие слои уставшего от безвластия и убогого полунищенского существования русского народа, на всех тех, кто ожидает прихода наконец в России народосберегающей и действительно, а не на словах, национально ориентированной и социально-справедливой, твердой (а если потребуется, то и предельно жесткой) власти, находящей внутреннюю опору в христианской, традиционно русской  системе нравственных ценностей.
Именно такое движение, ставящее единственной своей целью духовное и материальное, экономическое возрождение подлинной России как наследницы великой Святой Руси, будет непременно поддержано — и молитвой, и мудрым советом, и единящею силою веры — самой Матерью нашей, родной Православною Церковью.


                О некоторых маргинальных течениях
                в нашей  общественно-политической жизни
      
До тех пор, пока политические процессы, идущие ныне у нас, не приобретут — в результате нарастающего кризиса российской государственности — совершенно иного, чем сегодня, внутреннего содержания, пока они не встанут твердо на традиционалистскую, религиозно-национальную основу, дальнейшее сохранение, укрепление и развитие нашей страны совершенно бесперспективно.
Точно так же невозможно наше сколько-нибудь благое и твердое будущее государственное существование без постепенной консолидации подлинно патриотических сил России.
Сегодня они находятся еще только в начальной стадии своего формирования, но процесс их дальнейшей организации и сплочения неизбежен — в силу хотя бы особой уникальности самой органики тысячелетней Русской цивилизации.
Ныне же действующие общественные движения и их идеологии задачам возрождения России как именно православной русской страны абсолютно не соответствуют: одни — в силу характерного для них совершенно противоположного понимания будущего устроения российской жизни, другие — по причине пока слабого положительного их влияния на общество.
Однако, они существуют, и потому рассмотрим хотя бы некоторые из них, наиболее на данный момент типичные — если не по массовости, то во всяком случае по их духовно-политическим тенденциям.
О КПРФ говорить не будем, поскольку о том, что она всегда была и остается прямым врагом традиционной Российской государственности, здесь было сказано уже достаточно, и, похоже, жизнь забивает уже последние гвозди в гроб этой искусительно-бесовской идеологии. Духовная ее ложь, как и все более явно проступающая фальшь в действиях нынешних возглавителей компартии, говорят сами за себя.
Более современным собратом этих наследников сгнившей на корню КПСС, но столь же вредным для процесса возрождения подлинной России общественных течений, является оторванный от народных, непосредственно русских национальных корней (перекликающийся в этом смысле с евразийством), хотя и весьма заразный по своей социальной демагогии, «национал-большевизм».
Пусть и носящий несколько опереточный характер, он, однако, привлекает (что особенно прискорбно) неравнодушную к судьбе страны и довольно искреннюю в своем справедливом гневе часть молодежи. Однако головы «нацболов» все еще забиты романтически-«революционной» чепухой: мысли у них абсолютно бездуховные и лишь поверхностно-социально однонаправленные, «коротенькие-коротенькие» — как у Буратино. «Мысли» эти остаются упакованными в «возвышающе»-обманную коммунистическую идеологию — как в известной мере оказался в нее упакован и кинематографический образ этого деревянного человечка в одном из старых, подсоветски идеологизированных, детских фильмов: ну мог ли сей симпатичный герой А. Толстого, перелицованный им из итальянской сказки, представить себе, что в финале и он, и вся его буратинская компания уплывут на некоем небесном корабле в «светлое завтра» всего человечества — в СССР?!
«Реальность» нацболизма столь же фантастична, но молодые и духовно неопытные, религиозно же вообще абсолютно невежественные души он все еще порой соблазняет…
Достаточно идеологически аморфную группу (и потому почти бесполезную — разумеется, для страны, а не для политиканов) мы имеем сегодня в лице другого, казалось бы, совсем противоположного «нацболам» по целям, но в общем также реликтово «просоветского» и вполне искусственно созданного, общественно-политического движения «Наши».
Молодежь, естественным образом жаждущая стабильности российской государственности и завлекаемая (в силу своей и духовной, и политической неопытности) псевдопатриотическими лозунгами в ряды «нашистов», самым искренним образом вовсе притом не понимает, что в рамках этого полукомсомолистского, выглядящего довольно «розовым», движения она оказывается лишь марионеткой в руках всё тех же проолигархических структур, стремящихся любыми путями (в том числе играя на молодежных патриотических чувствах, а в последнее время — даже и потенциально религиозных) сохранить свое главенствующее положение в России.
Убеждая наш политически наивный молодняк в том, что он якобы призван остановить наступление в стране всевозможных «оранжевых революций» и даже принять в дальнейшем участие в управлении «спасенной» им России, нынешние ее хозяева на самом деле всего лишь пытаются как-то канализировать справедливый гнев наиболее юной части нации против продолжающегося экономического и нравственного разорения своей страны.
Именно при помощи подобного, псевдорусского по своей внутренней сути, движения постсоветская олигархия и стремится направить протестные настроения молодежи во вполне управляемое проолигархическими политпиарщиками русло.
И весьма показательно, что этому движению изначально были навязаны — и на уровне идеологии, и на уровне ее символики — еще не канувшие окончательно в Лету, привычные формы как самого мышления, так и «образной системы» подспудно сохраняющегося еще в общественной памяти коммуно-советизма (в образе былого ВЛКСМ).
В итоге же, накачав молодежь своим политическим лозунговым «пиар-опиумом» якобы патриотического толка, ею управляет всё та же антироссийская — по реальным итогам своей деятельности — олигархия, на словах радеющая о стабильности страны, на деле же — лишь о поддержании своего насквозь прогнившего хищнического режима! И как жаль многих, искренне патриотически настроенных, молодых российских граждан, позволяющих ныне по наивности вовлечь себя в подобные ручные «общественные» движения (вспомним и о так называемой «Молодой гвардии»).
Ведь все эти группировки, искусственно созданные в поддержку псевдокапиталистического, но во многом прозападно-«демократического» по своей психологии, постсоветского режима, представляют собой, по сути, сколок с давно уже выродившегося, но всё еще так и не умершего ленинско-сталинского «комсомола». И это вполне естественно: ведь современные движения такого типа создаются, как правило, бывшими комсомольцами (как говорится — без Бога и Царя в голове!), а потому и оказываются в итоге полусоветскими, внутренне бездуховными,  безрелигиозными (или псевдорелигиозными), а потому и в общественном смысле абсолютно  бесперспективными организациями.
Их порой пытаются ныне довольно фальшиво позиционировать как частично даже и «православные», но в духовной реальности они остаются абсолютно чуждыми традициям великой Христианской Российской Государственности, являясь на поверку политическими (к тому же «экономически» неплохо обеспеченными) «офшорными» организациями вяло текущего постсоветизма…
И это долг именно Церкви — предостеречь сегодня подлинно русскую часть нашей молодежи от соблазна участия в подобных сообществах, призванных в действительности лишь «выпускать пар» из протестных молодежных настроений.
Создание таких «движений», реально не «двигающих» в России ничего, дает к тому же возможность ловко подзаработать — на порой чистых и светлых чувствах нашей молодежи — политический капитал верхушке этих новых «комсомолов», то есть тем представителям нового поколения, которым на самом деле как раз и ненавистна подлинная, традиционная, антибольшевицкая, духовно свободная, христиански восчувствованная и осмысленная Россия. Впрочем, будем надеяться, что наиболее нравственно-чистая и трезво мыслящая часть молодежи, втянутой в эти не слишком чистые «политические игры», со временем найдет свое, полезное для России, место в процессе христианского ее возрождения.

Достаточно вульгарно-примитивными оказываются чаще всего некоторые движения пронационального характера — и более «спокойного» рода, и предельно радикальные, которым чаще всего подбрасывают политические бренды фашистского характера (и не все из радикалов, прямо скажем, от них отказываются).
Однако, конечно же, гораздо проще «клеймить» их участников — тех, кто всё чаще начинает появляться на улицах России с лозунгом «Русские идут!», — называя их фашистами или скинхедами, чем попытаться конструктивно разобраться в объективных и вполне закономерных причинах появления таких, порой, действительно, недопустимо экстремистского толка группировок.
В определенном смысле такое стремление дискредитировать в глазах российского общества это, чрезвычайно агрессивное по форме (но также, безусловно, справедливо социально-протестное, хотя и по большей части бессмысленно-стихийное) движение вполне понятно и может только приветствоваться. И, действительно, разве не следует представителей этого, достаточно варварского, впрочем политически пока еще не оформившегося направления, вывести за рамки развивающегося сегодня патриотического политического процесса?
«Пока» — поскольку, если наша внутренняя экономическая политика будет оставаться в общенациональном смысле по прежнему столь же бездарной и попросту преступной, то институциональное оформление и подобного шовинистического движения уже не за горами.
И это тем более печально хотя бы в силу того, что представители этого движения безусловно находятся во многом на чисто биологическом уровне понимания «русскости» (и которых следовало бы — по упомянутому выше их лозунгу именовать скорее не «скинхедами», а, скажем, русскими нацистами-«русидами»).
Однако полностью изолировать их от общества вряд ли удастся, потому что и данное движение тоже есть реальнейший, пусть и очень «нецивилизованный», вариант ответа на столь же реальнейшие и насущнейшие проблемы дня.
И здесь чрезвычайно недальновидно было бы не понимать всей политико-экономической объективности причин появления подобной «русидской» агрессивности — в частности и как следствия недовольства значительной части граждан России нынешней волной не только незаконной иммиграции (например, тех же китайцев на Дальнем Востоке и в Сибири), но даже и «законной»!
Впрочем и в последнем случае иммиграция сравнительно еще терпима народом, когда дело касается лишь «цивилизационно близких» выходцев с Украины, из Белоруссии или из Молдавии, но она же постоянно вызывает глухое (опять же пока) недовольство, когда обычный житель России сталкивается с нахрапистостью и этнической сплоченностью «восточных» предпринимателей (нередко — вполне мафиозного толка) — например, выходцев с Закавказья или из Средней Азии .
Такие волны иммиграции на сегодня, к сожалению, типологически представляют собой весьма распространенный в мире процесс: появление «трудовой» иммиграции обычно обусловлено стремлением к сокращению местными предпринимателями фонда заработной платы; усиление же иммиграции в Россию мелких и средних «предпринимателей» из стран СНГ объясняется всего лишь ростом нашей чиновничьей коррупции и слепотой нашей же внутренней охранительной государственной политики .
Впрочем, широкой общенациональной поддержки «русиды», как представляется, иметь не могут хотя бы в силу того, что нравственные интенции такого рода группировок, прямо скажем, во многом абсолютно неприемлемы для христианской России.
Для самог; же «русидского движения» отсутствие православной составляющей — смерти подобно: явный бездуховный (порой даже неоязыческий, якобы «праславянский») и совершенно вне-нравственный «биологизм» этой протестной группы никогда не позволит вырваться ей на подлинный простор российской политики. И именно из-за непричастности чаще всего язычествующих «русидов» к вере своих христианских предков — как единственно конструктивной в нашем положении, религиозно-национальной основы подлинно народного (православно-русского, а не постсоветского!) фундаментализма — данное националистическое движение не имеет и не будет иметь сколько-нибудь серьезной поддержки в народе.
Дополнительным отрицательным моментом в самом характере развития такого «русидского» движения остается и то, что эту протестную группу пытаются оседлать вполне проолигархические политические силы типа евразийцев А. Дугина, тоже рядящихся в патриотические одежды и подбрасывающих «русидам», по сути, на поверку антинациональную в своих истоках — в глубине антирусскую и в религиозном отношении вполне индифферентную или же псевдоправославную — идеологию .
Таким образом, казалось бы, национальное «русидское» движение, исподволь начинающее сегодня склоняться к евразийству, подпитываемому всё теми же олигархическими кругами, в итоге оказывается вполне устраивающим антинациональную в основной своей массе хищническую «элиту» «Эрэфии» (не исключено также, что, как и встарь, — вспомним, например, пресловутую «Память» —все эти движения псевдонационалистического характера есть лишь элементарная политическая провокация, будучи режиссируемыми в той или иной мере соответствующими пиар-«органами»).

                Требование дня:
        восстановление национального самосознания русского народа

России  сейчас необходимо общенародное (в том числе и молодежное), подлинное национально-освободительное движение, основанное на приверженности традиционалистской русской, религиозно-национальной идеологии, — без лукавых и столь опаснейших для российской государственности социально-политических мифов (равно евразийцев, просоветских «нашистов», «нац-болов» и им подобных), что всячески поддерживаются и развиваются иезуитской политикой сегодняшней власти, правящей на территории Русской земли.
А именно такая политика национального и идейного разобщения народов России и раскола самог; русского народа как раз и проводится ныне «нашими» «государственно»-мафиозными кругами.
Нам же нужно ясно понимать, что политика эта вполне сознательно разрабатывается, культивируется и применяется ныне по отношению к российскому обществу самыми активнейшими внутренними и внешними антироссийскими силами — и потому именно им и должно быть противопоставлено новое русское патриотическое движение.
Судя же по тому тяжелейшему политико-экономическому состоянию, которое очень постепенно (в силу самой огромности России, где все общественные процессы чрезвычайно замедленны), но всё более и более охватывает нас на пути к грядущему грандиозному системному кризису, возникновение такого, на первых порах еще стихийного, но внутренне вполне естественного и органичного, общенационального политического движения — уже не за горами.
При этом для будущей победы такого движения наиболее важны два принципиальнейших качества.
Во-первых — осознание наконец того, что без религиозно-культурной доминанты такое движение заранее обречено на полный провал, ибо ни «старым», ни «новым» безбожникам — Бог не помощник: и если даже о Нём забывают, то Сам-то Он помнит о всех!
Во-вторых, чрезвычайно важно, чтобы это — социально закономерное и самой жизнью вызванное — национально-патриотическое, преимущественно русское движение не приобрело в то же время излишне националистического, вульгарно-шовинистического характера, что непременно приведет всех нас к трудно поправимым бедам и ненужным политическим издержкам. Лозунг «Россия для русских» — духовно несправедлив, а в конкретных условиях многонациональной России к тому же и нелеп, и абсолютно неконструктивен. Наше патриотическое движение может принести свои реальные государство-созидающие плоды только в том случае, если лозунгом его будет: «Россия для русских и для всех дружественных им коренных народов, изначально проживающих на ее территории»!
Вообще же — времени остается крайне мало…
Пока всё у нас еще держится единственно на извечном терпении русского народа.
Как отмечал несколько лет назад в одной из своих статей И. Шафаревич, говоря об этом характернейшем для нас терпении, «русские — народ государственный. Они с трудом идут на конфликт, который может потрясти государство… появилась совершенно новая форма социального протеста: шахтеры голодают. Голодают и учителя, и врачи. Один академик голодал, другой — застрелился. Все они подобны тем боярам эпохи Грозного, которые предпочитали смерть смуте. Да страна сейчас и существует только за счёт того, что б;льшая часть ее населения работает фактически бесплатно: за плату, на которую ни они, ни их семьи существовать не могут.
Но если у русских возникает сомнение в том, что государство исполняет свою охраняющую и скрепляющую роль, если кажется, что оно — “ложное”, то протест обращается не против частных форм эксплуатации, не против отдельных институтов, а против самого государства в принципе. Оно признается недостойным существования, приговаривается к уничтожению. Тогда и возникает “бунт — бессмысленный и беспощадный”…
В трудных ситуациях русские реагируют обычно, накапливая внешние раздражения, а потом отвечают взрывом энергии. Взрыв может быть направлен как на защиту государства, так и на его разрушение. Реакция первого типа имела место в Великую Отечественную войну или в конце Смутного времени, второго — в начале смуты и в 1917 году. Сейчас народ накапливает внешние импульсы и терпит — пока» .
Этот период накопления и адекватного ответа нации несколько, правда, затягивается, чему способствует, как продолжает далее И. Шафаревич, «потеря чувства нации»; объясняемая им тем, что в СССР «много десятилетий подавлялись основные силы, формирующие русское чувство нации: православная вера, традиционная культура, крестьянский образ жизни, чувство значительности национальной истории. И в предшествующее десятилетие поток глумления обрушился на русскую историю и сам духовный тип русского человека. А в самые последние годы произошла трансформация, может быть самая разрушительная для национального самосознания русских: большая часть прессы и фактически все политические деятели, от верных слуг Международного валютного фонда до марксистов-ленинцев, объявили себя рьяными русскими патриотами…
В такой период ослабления национального самосознания процесс накопления раздражений, предшествующих взрыву, растягивается. Но вряд ли можно сомневаться, что взрыв произойдет. Трудно себе представить, чтобы его можно было предотвратить. А от наших усилий может зависеть только то, как он будет направлен: на разрушение государства, окончательно воспринятого народом как “ложное”, изменившее своей цели, или — на его воссоздание и укрепление» .
В отношении «утраты чувства нации» Шафаревич в известной мере прав. Но только — в известной… В жизни русского народа иногда происходили такие крутые повороты, и порой у него находились вдруг такие силы, что упомянутый возможный взрыв национального самосознания может произойти в нем гораздо раньше, чем можно предполагать.
Как пишет тот же автор в другой своей статье: «Да, Россия находится в жесточайшем кризисе, может быть, самом жестоком в ее истории. Мы вымираем и отступаем. Мы уже занесли одну ногу над пропастью. Не видеть этого, закрывать глаза — значит наверняка в эту пропасть обрушиться. Наоборот, именно трезвое и ясное видение наивысшей катастрофы может дать силы, чтобы найти из нее выход. И это даже в русском духе. Наш народ не раз собирал все свои силы именно тогда, когда гибель казалась неотвратимой, — когда была взята Москва или враг стоял на Волге» .
Действительно, сегодня национальное чувство в русском народе ослаблено как никогда прежде. Да, сегодня русский народ пока еще не готов к необходимому активному движению в защиту своих национально-политических и экономических интересов, не готов к спасению самого себя, и, вероятно, силы его проснутся только на пределе его страданий, а вот как раз это-то России — всем нам! — в дальнейшем обеспечено. И потому пробуждение нации, если мы хотим выжить, неизбежно. Ибо в конце концов ничего другого нам и не останется: сама жизнь потребует духовного всплеска нации, потребует предельного напряжения сил и максимально объединенной народной воли, так как в противном случае нас ожидает лишь дальнейшая фрагментация нации, всеобщий коллапс, духовное бомжевание, полнейшее обезбоживание жизни и — как естественный итог — смерть России, наша общенациональная смерть...
И сказанное здесь  — отнюдь не субъективные лишь ощущения пишущего эти строки. О том же в последнее время уже не говорят, а буквально вопиют многие наши общественные деятели, политики, экономисты, но голос их так и остается пока «гласом, вопиющим в пустыне»! Власть делает вид, что не слышит его… «Катаклизм», «катастрофа», «социальный взрыв» — именно таковы довольно уже ныне распространенные, весьма печальные прогнозы нашего будущего. И вполне возможно, что всё это действительно может случиться с нами, если в самое же ближайшее время властью не будет сделано решительных шагов по преодолению того трагического положения, что сложилось в России на сегодняшний момент.
Но понимает ли сама власть, что та относительно спокойная полусонная атмосфера общественного бытия, характерная, например, для постоянно «подкупаемой» и «умиротворяемой» некоторыми льготами Москве (отсюда и имеющей значительно более сносное экономическое состояние ее жителей) — вовсе не показатель народных настроений, характерных для остальной огромной России? Московская жизнь — всего лишь легкая, поблескивающая гламурная пена на том постепенно вскипающем в глубине и становящемся исподволь все более опасным своим взрывом котле народного долготерпения, — и такое терпение обездоленных, экономически совершенно бесправных в основной своей массе русских людей отнюдь не бесконечно.
Ведь всё более подступающая к нам нищета значительной части населения России начинает переходить приемлемые границы. Жизнь — жестокая вещь, ежедневно самой своей жестокостью и заставляющая ускорять рост национального гражданского самосознания.
То, что такой рост вполне закономерен, показывают изредка публикуемые у нас экономические показатели уровня жизни. Что ж, приведем и мы немного цифр — например, весьма любопытные данные, характеризующие уровень обычной российской зарплаты… И, познакомившись с ними, не задумаетесь ли вы, читающие эти строки, собратья по несчастью быть сегодня не гражданами великой России, а какой-то полумифической «Эрэфии», не задумаетесь ли вы над тем, что терпеть столь наглое наше ограбление более невозможно?
А на сегодня данные здесь таковы: «…к 2000 году зарплата нашего рабочего стала составлять всего 12 % от себестоимости произведенного им «дополнительного продукта». В царской России накануне революции, вызванной, как известно, «непомерной эксплуатацией трудящихся», доля эта составляла 70 %! В странах Запада последние десятилетия доля зарплаты в «чистом продукте» достигала 80 % (это мы называли «безжалостной эксплуатацией»!). Даже в СССР на начало перестройки, необходимость которой мотивировалась именно бедственным положением трудящихся, доля эта была в три раза (!) выше достигнутой при утверждении демократии и равнялась 36, 6 % !»
Если мы уже сегодня не попытаемся в разумном диалоге с властью начать решать все накопившиеся ныне проблемы: и в отношении сохранения нашей государственности, и в отношении всё усиливающегося разграбления страны — а отсюда и нас самих, если власть в своей слепоте не пойдет на этот диалог,  то всех нас, вне всякого сомнения, ожидает еще более страшное будущее, ибо от неумолимых законов и истории, и самой жизни нам не уйти.
В этом случае мы, судя по всему, постепенно подойдем к тому последнему рубежу, к тому предельному порогу государственного развала, когда и для власти, и для страны в целом останутся, по-видимому, только два указанных выше варианта выхода из сложившейся ситуации, только два средства: или установление предложенной еще Ив. Ильиным национально-патриотической авторитарной диктатуры (и это было бы еще меньшим из зол) как жесткой преграды на пути дальнейшей распродажи и расхищения страны — иначе говоря, антиолигархической патриотической диктатуры, поддержанной подавляющим большинством нации; или же всеобщая смута и даже внутренняя широкомасштабная гражданская война, когда русский народ будет вынужден сам — через новые беды и непростительные жертвы — определить свою будущую спасительную судьбу в борьбе с антинациональной олигархией, ее прислужниками и защитниками.
Однако, пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что и духовная, и социальная «война» со стороны олигархически-мафиозных посткоммунистических группировок  была уже объявлена России в начале 1990-х годов (пока, слава Богу, она ещё находится не в «горячей» фазе, хотя мало-помалу и обостряется): всё наше общество есть общество внутренних, пока еще глубоко запрятанных под продолжающейся всеобщей социальной дремотой, противоречий, противостояний и даже ненависти. И ненависть эта вполне закономерна и понятна — поскольку так больше жить нельзя!
Весь вопрос в том, успеем ли мы предотвратить во многом разрушительную и потому вовсе нежелательную для всех нас фазу «горячих» напряжений, пойдя (при согласии большинства нации) путем, пусть и нелегким в государственной перспективе, но всё-таки благим в своем итоговом возрождении России, — а именно путем национальной солидарности вокруг крепкой и ответственной системы подлинно патриотичной русской власти?
О том, что мы уже — суть невольные участники своей же собственной внутренней «холодной» войны, весьма трезво и рассудительно, но и не теряя футурологического оптимизма, говорит всё тот же И. Шафаревич: «Смотрите, как многое, казалось бы, уничтоженное, воскресает на наших глазах. Сколько народа тянется к храмам, сколько трудится, восстанавливая их. Монархические чувства, казалось бы, были истреблены с корнем и заплеваны. Но и они пробуждаются, и особенно среди молодежи. Ведь сколько героев породил народ в самые тяжелые моменты своей истории! Неведомое множество мучеников-священников, шедших в лагеря. Миряне, защищавшие свои храмы. Солдаты, сложившие головы в Отечественную войну. Ведь они все с нами, стоят за нашими спинами и готовы дать нам свои силы. Только мы должны быть готовы эту помощь принять, осознав свое место, свою включенность в трагический исторический путь России.
Столыпин писал: “Россия выстоит и одержит победу только в народной войне”. То есть только тогда, когда русские почувствуют, что под угрозой существование народа. Происходящее сейчас у нас вполне можно сравнить с жестокой истребительной войной: по падению производства, по убыли населения, по возможным последствиям. Мы переживаем сейчас третью Отечественную войну. Если народ осознает эту войну как Отечественную, то найдутся силы, чтобы преодолеть и нынешнюю смуту» .
Неужели и Россию в конце концов, не дай Бог, придется спасать (как это уже не раз случалось в подобные же критические моменты существования той или иной государственности — в самых разных странах) всё тем же людям в погонах, являющимся и теперь у нас по большей части подлинными патриотами и действительно бескорыстными сыновьями нашего несчастного Отечества?


О необходимости возрождения  монархически-земского правосознания
                в современной России

…При любом раскладе событий нам необходимо ясно понимать одну принципиальнейшую вещь: если мы хотим добиться действительного возрождения России, то всем нам пора уже осознанно стремиться к утверждению в стране строя отнюдь не посткоммунистического, не постсоветского, не пост- или неосталинского, но и не отнюдь, условно говоря, «индивидуалистически-свободного» типа — то есть типа «западного», либерально-демократического.
Последний нам (во всяком случае основной, национально-органичной части российского общества), как говорится, и не с руки, и не к лицу, ибо, он — и в этом мы уже могли убедиться на примере своей истории — приводит у нас либо к повальному чиновничьему воровству и коррупции (как сегодня), либо еще хуже — к революциям, ко всенародному разбою и полному разрушению общества (как это случилось, например, при попытке сочетать монархию с конституцией западноевропейского типа — в период 1905—1917 годов). Именно поэтому мы всегда должны помнить: если Россия наполовину и Европа, то все равно Европа Восточная!
Нам вообще нужны традиционные, собственно российские формы власти и общественного регулирования (на нынешний переходный период, возможно, и власть авторитарного типа — например, в духе правления Де Голля, возглавившего кризисную Францию в 1958 году, или даже еще более решительного характера!) И нам необходимо хотя бы теперь — во времена, чреватые для России очередной трагедией раскола и смуты, — очнувшись от долгого исторического беспамятства, попытаться вспомнить наконец, возможно, «на будущее», что подлинно традиционной формой правления на Руси всегда являлась (единственно, по сути, адекватная ее глубинному, генетическому мирочувствию) форма монархически-земская.
И в этом смысле именно предшествующая такой традиционной для России системы власти авторитарная диктатура и может послужить естественной ступенью для перехода России к вероятной в дальнейшем (скажем прямо — как чудо!) монархической системе правления — если мы в большинстве своем осознаем ее необходимость и заслужим ее в очах Божиих.
В связи с подобным возможным использованием у нас временной диктатуры историк М. Назаров в своей «Тайне России» замечает: «Не следует бояться слова “диктатура” — ее сущность зависит от ее целей и средств. Западные демократии представляют собой диктатуру денег, коммунизм был диктатурой партийной бюрократии, а искомая [в исторической перспективе. — Г. М.] православная монархия — это, по известному выражению, “диктатура православной совести”. Ей и должен уподобляться такой русский диктатор, сознавая свою лишь предуготовительную роль очищения больного общества от накопившегося зла — для узаконения добра.
Такой переходный период к воссозданию монархии через национальную диктатуру виделся единственно возможным путем и белым вождям — П.Н. Врангелю, Е.К. Миллеру, А.В. Туркулу. Пример такого сценария позже дал генерал Франко в Испании… Мнение о необходимости авторитарного переходного периода разделяли и иерархи Русской Зарубежной Церкви» .
Причем, повторим, конечно же, лучше всего для нас, если эта возможная временная государственная форма правления станет, предположительно, впоследствии закономерным шагом к восстановлению в дальнейшем подлинно исторической формы тысячелетней Российской государственности —  всенародно призванной, признанной и утвержденной монархии…

Церковь из века в век признавала духовно-легитимной только царскую форму власти, ибо фактически сама Церковь и осуществляла — через акт церковного помазания на Царство (по еще ветхозаветной традиции) — сохранение и функционирование института монархии, то есть освященной власти как таковой.
И потому, увы, безусловно чисто конъюнктурным и, так сказать, остаточным, застарелым реликтом советизма, столь нередко искажавшим церковное сознание в годы большевизма, представляется, в принципе, по сути, абсолютно «внерелигиозное» высказывание участников Архиерейского Собора Русской Православной Церкви 1994 года о «непредпочтительности для Церкви какого-либо государственного строя, какой-либо из существующих политических доктрин» — высказывание, повторенное и в одном из важнейших документов Архиерейского Собора 2000 года .
Причем в отношении этой проблемы последний документ оказывается внутренне как раз весьма непоследовательным, поскольку несколькими строками выше участники того же Собора (критически отталкиваясь от повсеместно распространенной ныне демократической формы правления —  как отражающей апостасийное падение псевдо-«просвещенного» человечества), вполне определенно заявляют, что, «нельзя вовсе исключить возможность такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения [читай: монархия. — Г. М.] станет естественной» .
Но как тогда можно «не предпочитать» — «более высокой формы государственного устроения»?
По вполне справедливому утверждению членов Собора, Церковь «должна уделять главное внимание не системе внешней организации государства, а состоянию сердец своих членов» .
Разумеется, сердца и души, конечно же, неизмеримо важнее, но не в безвоздушном же и каком-то абстрактном пространстве живем мы, православные, этими самыми своими сердцами, живет вся наша Церковь — а на вполне реальной Русской земле! И потому не без некоторого недоумения читаешь затем следующие строки указанного документа о том, что «Церковь не считает для себя возможным становиться инициатором изменения формы правления»  — даже если, она, как оказывается, уверена в том, что есть формы гораздо лучшие.
И как при этом можно, зная о «более высокой форме» устроения государства, не пытаться «становиться инициатором» этого лучшего?
Или напрасно учил Св. Апостол Павел: «Хорошо ревновать в добром всегда» (Гал. 4, 18)?
И почему, например, Грузинская Церковь (точно такая же Православная, как и Русская) сочла для себя как раз вполне возможным в условиях, так сказать, демократического строя высказать самое определенное и естественное для христианина «православное предпочтение», инициировав «более высокую форму государственного устроения» — а именно выдвинув недавно идею восстановления в Грузии православной монархии (духовно трезво оценив всю дальнейшую бесперспективность, при надвигающихся общественных кризисах XXI века, явно устаревающей ныне демократической формы государственности)?
Богоустановленное Православие в целом как раз всегда отдавало и отдает по сей день предпочтение именно столь же Богоустановленной монархической форме правления.
Ведь именно такую форму «придумал» (как высказывался, например У. Черчилль по поводу института демократии) не человек, «придумало» не человечество, а «придумал» Сам Бог, вручив нам идею монархии как власти, единственно — в условиях падшего, грешного и во многом безлюбовного мира — способной в принципе к ее освящению Божественной благодатью.
Именно это изначально прекрасно понимали Святые Отцы Церкви, недаром потому и утвердившие институт монархии — как единственно священную христианскую форму государственного правления. Именно это и было ими прямо заявлено в постановлениях Вселенских Соборов и потому не может быть отменено (в виде какого-то, мол, лишь средневекового реликта) никаким, пусть даже и архиерейским, Собором любой Поместной Церкви и никакою Церковью не может быть подвергнуто сомнению и, тем более, отметено — как нечто, на сегодня устаревшее!
Недаром «деяния» Вселенских Соборов утверждают, что в Церкви занимают «по церковному установлению, второе место боговенчанные, победоносные и богоизбранные Императоры наши и владыки вселенной.  Священник есть освящение и укрепление Императорской власти, а Императорская власть есть сила и твердыня Священства. Об этом один мудрый Государь и блаженнейший из Царей сказал: величайший дар дал Бог людям: Священство и Императорскую власть; первое охраняет и наблюдает небесное, вторая, посредством справедливых законов, управляет земным» .
Полезным, пожалуй, будет также напомнить авторам современной социальной концепции Церкви и о том, что от лица ее никак невозможно говорить о «непредпочтительности» того или иного государственного строя хотя бы в силу того, что, с абсолютно вневременной точки зрения Православной Христовой Церкви, единственно только христианские, боговенчанные Цари и обладают  подлинно властной легитимностью в любом человеческом сообществе. Недаром в одном из анафематизмов (церковных проклятий) чинопоследования празднования Недели Торжества Православия предельно ясно сказано: «Помышляющим, яко Православнии Государи возводятся на престолы не по особливому о Них Божию благоволению, и при помазании дарования Святаго Духа к прохождению великого сего звания в Них не изливаются, и тако дерзающим противу Их на бунт и измену, — анафема, трижды»!
Другое дело — как распорядится дарованной Божией благодатию сама власть в лице того или иного монарха, к тому же — при той или иной реакции самих подданных.
Нелепо, однако, предположить, что сколько-нибудь всерьез освящен такой благодатью, тем более, «помазан» Церковью на власть, может быть абсолютно обезличенный парламент или какая-нибудь парламентская фракция (пусть и парламентское «большинство»). Когда-то президенты хотя бы клялись в верности своему народу на Библии, теперь предпочитают — на томе Конституции, но вот у нас в «Эрэфии» какой-то искренний в своей глупости чудак предложил недавно здешним президентам (по свидетельству «Литературной газеты») клясться уже на томике «нашего всего» — Пушкина! Бедный Александр Сергеевич, бедная наша Россия…
Конечно, Церковь не может и не должна заниматься мирским политиканством, и для нее вовсе нежелательно напрямую участвовать в деятельности любых властных структур. Но это не освобождает ее от обязанности — как духовного учителя, врача и нравственной совести общества (если она претендует на эти функции в нем) — именно высказывать предпочтение тем или иным доктринам — особенно если они угрожают духовному здоровью общества и самой Церкви; более того: например, ее прямым долгом является духовное обличение любой безбожной идеологии, и она всегда остается призванной способствовать своим духовным авторитетом свержению власти антихристианской — той же коммунистической или же фашистской — и утверждению христианской!
Как может Церковь, сохраняя свое достоинство Тела Христова и находя духовную основу именно в евангельской правде, не высказываться самым определенным и прямым образом — на основе христианской предпочтительности — в поддержку власти относительно нравственной и легитимной — против утверждения любых видов власти тоталитарной и антихристианской?
Сделавшие так — предадут и Церковь Христову, и Самого Христа! Именно это-то и окажется самым прямым политиканством…
Примеров же явного предпочтения Церковью добрых форм правления формам злым в истории России было немало.
Вспомним преподобного Сергия Радонежского, этого «игумена Земли Русской», который, высказывая явное свое предпочтение доктрине московской объединительной государственности, не стеснялся, по сути, совершать акты духовного устрашения —  своим иноческим авторитетом и как «полномочный представитель» московского князя временно запрещая богослужения в храмах тех «регионов», где возникали гнезда антимосковского сепаратизма местных князьков, — впредь до их покаяния!
Вспомним, наконец, Патриарха Гермогена, явно и открыто (в своих патриарших посланиях к народу) выражавшего предпочтение доктрине русской православной государственности и отвергшего доктрину боярского коллаборационизма, свившего тогда свое гнездо в самом сердце России — в Московском Кремле, вместе с католическими оккупантами-поляками. Правда, он стал мучеником ради этого предпочтения, но Россия была спасена!
Точно так же и современные архипастыри Церкви (если они желают занимать — вне всяких сиюминутных политических конъюнктур — собственно религиозную позицию, покоящуюся на вневременном Божием установлении и Священном Предании) не могут не утверждать предпочтительности именно монархической формы правления по сравнению с любыми другими: ведь, повторим, сама эта форма была отнюдь не «изобретена» Церковью, а ей вручена (а через нее и всему человечеству) еще в Ветхом Завете Самим Богом — как форма единственно истинная и в православном смысле единственно возможная в условиях общего падшего состояния мира.
К тому же, архипастыри Церковь не имеют, по сути, и полного канонического права говорить об указанной «непредпочтительности»: на это в данном конкретном случае имеет право только высший орган церковной власти — Поместный Собор (причем совершенно свободный в своем волеизъявлении и абсолютно не «политизированный», каким, к сожалению, частично был даже Собор 1918 года, на отдельные заявления которого повлияли как события февральской революции, так и некоторые «демократически»-обновленческие тенденции отдельных участников Собора).
Только очередной, совершенно свободный от политическх страстей Поместный Собор может высказаться по вопросу о форме власти на Русской земле, поскольку именно Поместным Собором 1613 года и была подтверждена неизменяемость самого института самодержавия в России. Отрицать именно такой статус этого Собора, называя его лишь Земским, — с церковно-исторической точки зрения абсолютно некорректно.
Клятва верности русского народа и Церкви не только роду Романовых, но и самой идее самодержавия (как естественному, согласно тексту самого документа, «закону Божию») была принесена «стоятельно во веки», безусловно, не «мирским», а, прежде всего, именно церковным Собором, в котором, впрочем, по обстоятельствам времени принимали участие и представители «земств» — как православные «депутаты с мест».
Всё это прекрасно видно из самого текста соборной «клятвы».
Так, когда «мирские» члены Собора начали приносить клятву верности Царю Михаилу Феодоровичу Романову, то «митрополиты же, и архиепископы и епископы со всем вселенским Освященным Собором [выделено мной. — Г. М.], слыша от них сия, паки глаголют к ним: елма [так как, поскольку. — Г. М.] убо о сем толик обет пред Богом полагаете и обещаетеся… тем же подобает нам и грамоту утверженную написавше, утвердитися, и вся, яже глаголемая и действуемая в настоящее сие время, и наши скорби, и разоренье Московскому государству от Польского и Немецкого королей в ней написавше, нам государевым богомольцом руки свои приложити, и печати свои привесити [выделено мной. — Г. М.] , а вам царского величества бояром, и околничим, и князем, и воеводам, и дворяном, и всяким приказным людем, и гостем, и выборным людем, которые изо всех городов всего великого Российскаго Царствия приехали к Москве для государского обиранья  [т. е. избрания. — Г. М.], руки свои приложити на болшое утвержение и единомыслие: да будет вперед крепко и неподвижно и стоятельно во веки, как в сей утверженной грамоте написано и на чем по записи пржде сего Крест Животворящий целовали… Слышавше сия митрополиты, и архиепископы, и епископы приговор о утверженной грамоте всего Освященного Собора [выделено мной. — Г. М.] и государевых боляр, и весь царский сигклит и христолюбивое воинство, повеле писати сию утверженную грамоту, и да незабвенно будет писаное в ней в роды и роды и во веки… А кто убо и не похощет послушати сего Соборного Уложения, его же Бог благоизволи, и начнет глаголати ино и молву в людех чинити, и таковый, аще от священных чину [выделено мной. — Г. М.], и от бояр царских сигклит и воинственных, или ин кто от простых людей и в каком чину ни буди, по Священнм Правилом святых Апостол, и Вселенских седми Соборов святых Отец и Поместных, и по Соборному Уложению всего Освященного Собора, чину своего извержен будет, и от Церкви Божия отлучен и святых Христовых Таин приобщения, яко расколник Церкви Божия и всего Православнаго Хрестьянства мятежник, и разоритель закону Божию [выделено мной. — Г. М.], а по царским законам месть воспримет, и нашего смирения и всего Освященного Собора не буди на нем благословения отныне и до века; понеже не восхоте благословения и Соборнаго Уложения послушания [выделено мной. — Г. М.], тем и удалися от него и облечеся в клятву [т. е. проклят. — Г. М.]» .
Ясно, что грозить ослушникам и нарушителям клятвы извержением их из сана, отлучением от Церкви и лишением Святого Причастия может только Поместный Священный (а не просто Земский, «мирской») Собор! Именно таким и был Собор 1613 года.
Поэтому архипастырям нашей Церкви в дальнейшем следует тем более осторожно разобраться в этом церковно-государственном вопросе, отбросив наконец полностью те порой полумирские штампы былого, зачастую вынужденно конъюктурного мышления, к которым их приучала власть в предыдущие десятилетия безбожного и антимонархического коммуно-советского строя…
В связи с вышесказанным вспоминается беседа, имевшая место вовсе даже и не в России, а во Франции, в марте 1856 года, между католическим епископом, монсеньером Пием (который еще не был тогда кардиналом) и Императором Наполеоном III, пытавшемся утверждать, что он предельно много сделал для укрепления в стране позиций религии.
На это епископ, отдавая должное усилиям Императора, счел, однако, необходимым весьма твердо заметить: «…вы не сделали для Бога то, что нужно было сделать, ибо… вами не был восстановлен Его престол, ибо… вами не были отринуты принципы революции, хотя вы и предприняли борьбу с ее практическими последствиями, ибо мирским евангелием, которым руководствуется государство, по-прежнему остается декларация прав человека, каковая, Сир, есть не что иное, как формальное отрицание прав Бога.
Между тем, именно Богу принадлежит право руководить и государствами, и отдельными людьми. В этом-то и заключается цель пришествия Господа нашего на землю. Он должен царить здесь, вдохновляя законы, освящая обычаи, наставляя просвещение, руководя советами, направляя действия правительства и управляемых им людей. Везде, где Иисус Христос не вершит эту власть, имеют место раздор и упадок… Я же вправе поведать вам, что Он не царит среди нас и что наша конституция не является конституцией  христианского и католического государства. Наше публичное право прямо говорит о том, что католическая религия является религией большинства французов, но затем оно добавляет, что другие вероисповедания имеют право на равную защиту. Не означает ли это, что конституция в равной степени охраняет истину и заблуждение? Увы, это так!» .
То, что все это сказано католическим епископом, ничуть не меняет дела. Точно такие же слова абсолютно естественны и для любого последовательно православного христианина, причем, не важно — обычного мирянина или же пастыря или представителя епископата.
Однако, вместо этого, мы сегодня постоянно слышим речи о самоизоляции Церкви Христовой от повседневной общественной жизни «мира» — как будто мы уже ныне пребываем с вами на «небесах»!
Замечательно духовно точно и с несокрушимой христианской логикой епископ Пий подвел итог этой беседы.
Перед этим Наполеон III, прервав предыдущую процитированную фразу епископа, задал ему вопрос (какой может задать и любой современный правитель обычной «демократической» страны — увы, в мирском понимании постулатов христианской веры ничего, по сути, не изменилось и за прошедшие полтора столетия): «Но неужели вы считаете, что эпохе, которую мы переживаем, подобает такое устройство и что сейчас подоходящий момент для установления того всецело религиозного царства, о котором вы меня просите? Не думаете ли вы, Ваше Преподобие, что это разбудило бы вредные страсти?» .
На это Пий ответил весьма тактичным образом, не без свойственного ему юмора, но со всей прямотой истинно христианского архипастыря: «Сир, когда крупные политики, подобные вам, Ваше Величество, говорят, что сейчас неподходящий момент, я вынужден уступить, ибо я не являюсь крупным политиком. Но я епископ и, как епископ, я отвечаю им: “Коль скоро сейчас неподходящий момент для царствия Иисуса Христа, что ж, это означает, что сейчас неподходящий момент для сохранения правительств”» . Поистине — достойнейший ответ ! 
Останавливаясь столь подробным образом на вопросе о безусловной предпочтительности для Православной Церкви именно монархической формы правления, в то же время следует самым решительным образом подчеркнуть, что идея монархии как таковая отнюдь не является церковным догматом и обязательной частью православного вероучения.
Строго церковную позицию в отношении института монархии в свое время весьма четко изложил Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, митрополит Анастасий (Грибановский), заявивший на Соборе 1938 года: «самодержавие входит в православное миросозерцание, но не является предметом веры нашей» .
Православие, всегда трезво оценивая любые формы человеческой власти, в том числе учитывая и исторические грехи самодержавия, признавало, однако, внутреннюю духовную правду монархии — как вполне земного (пусть и освящаемого Церковью) института власти, но неизменно тем не менее старающегося ориентироваться на Монархию Небесную.
Монархия — это не политический атавизм, не памятник Средневековья, а Богом врученная нам единственная норма правления, потенциально предельно благая для грешного человечества, и тем хуже для последнего, если оно ныне в массе своей не способно оценить и вместить в себе этого бесценного дара Божия — освященной Церковью монархической власти.
Затрагивая проблему самодержавной власти в целом, следует при этом остановиться, в частности, на явно недостаточно активной позиции наших архипастырей в отношении дальнейшего разъяснения обществу изначальной, еще евангельской, апостольской аксиомы относительно легитимности для христиан только той власти, что по самой сути своей является христианской и Церковью освященной..
Сколь, например, духовно некорректно и сугубо конъюнктурно (хотя и весьма дипломатично) звучит, в частности, одно из утверждений «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви» — о том, что, мол, «Религиозно-мировоззренческий нейтралитет государства не противоречит христианскому представлению о призвании Церкви в обществе» !
Однако, если мы оглянемся на историю Церкви, если оглянемся на недвусмысленные императивы Священного Писания, то очень даже противоречит, ибо объективно такой нейтралитет власти явно не способствует (или же способствует явно недостаточно) христианскому деланию Церкви в мире!
Церковь, разумеется, должна учитывать реалии дня и, конечно же, почитать лучшей для себя даже такую религиозно-нейтральную власть, чем власть атеистическую или же прямо богоборческую.
Но при подобной нейтральной власти как раз никто и не заставляет архипастырей отказываться от четко изначально заявляемой Церковью Христовой — со времен еще Его распятия — позиции: всё в мире, вся жизнь его, все народы и все государства  (в том числе, в идеале, и все правительства) должны быть охвачены евангельской вестью и благодатию Божией, даруемой Церковью. Именно к этому и стремится Церковь Христова — это Небо на земле! Всё поэтому в мире враждебное и даже нейтральное Христу не приемлется ею, а значит, «христианскому представлению о призвании Церкви в обществе» противоречит и даже нередко противостоит!
Разве могут архипастыри, если они последовательны в своем христианском мировоззрении, не воспринимать «религиозно-мировоззренческий нейтралитет государства» как именно неспособствующий церковному общественному делу христианского просвещения, воцерковления, а в итоге — и вечного спасения всех верующих граждан нашей страны?
И не о таких ли как раз «нейтралах» было сказано еще Самим Господом в Откровении Св Апостолу Иоанну Богослову: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: “я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды”; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг…» (Откр 3, 15—17). И как не может быть духовных противоречий у Церкви с тем, кому в последующих строках Откровения Господь в конце концов, после приведенных выше обличений, говорит: «…будь ревностен и покайся» (Откр 3, 19)?
В известной степени существующий и поныне пассивный нейтралитет самих наших архипастырей в отношении малой воцерковленности власти в РФ (что уж тут говорить о порой даже вполне антихристианской деятельности современного «эрэфовского» правительства!) объясняется, конечно же, застарелой болезнью вынужденного прежде конформизма представителей Церкви — в их отношениях с былой коммунистической властью. Многолетняя привычка, увы, сказывается и поныне. Причем, заметим, идейные основы подобного конформизма были заложены, пожалуй, еще в XIX столетии и восходят в основном к неточному синодальному переводу известных слов Св. Апостола Павла из его Послания к римлянам, звучащих в этом переводе следующим образом: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению…» (Рим. 13, 1—2).
Издавна слова эти так и понимались: любая, мол, власть «от Бога», а потому любой, пусть даже и богоборческой, власти нужно подчиняться. Такое понимание этой апостольской фразы и служило, в частности, многие годы внутренним оправданием Патриарха Сергия в его духовно противоестественном альянсе с большевицкой палаческой властью; им же нередко успокаивали свою совесть архипастыри и пастыри Русской Церкви, шедшие в советский период на те или иные компромиссы с богоборцами-коммунистами.
Однако в авторском апостольском тексте присутствует совершенно иной смысл — абсолютно противоположный!
Смысл этот ясно проступает в ряде переводов данного фрагмента Послания на другие языки; сохранен он и в церковно-славянском тексте, где сказано следующее: «Несть бо власть, аще не от Бога» — то есть не является власть властью, если она не от Бога (буквально: «Ибо не есть власть, если (она) не от Бога»! Как видим, смысл здесь совершенно иной и абсолютно не конформистский.
Еще яснее именно такое содержание выражено в греческом тексте Послания: «…o; g¦r  ;stin  ™xous…a  e„  m;  ;p;  Qeo;» — букв.: «Не ведь есть власть, если не от Бога»  (т. е. не является ведь властью «власть», если она не от Бога, — власть, которая «не Божия»); и далее дважды о ней же говорится: «Бога ведь слуга она есть» (Рим. 13, 4)  (или коммунисты, которым призывал повиноваться «с радостью» Патриарх Сергий, были «Божиими слугами»?).
Итак, Церковь Христова словами великого Апостола Павла совершенно ясно говорит нам и до сегодняшнего дня: если власть не Божия, не христианская, Богом не освященная, то для Церкви она является властью сугубо условной и принимается, так сказать, «по факту», по печальной необходимости; и, даже если власть эта «религиозно-нейтральна», всё равно она никак не может «не противоречить» (по определению) всему подлинно духовному смыслу существования Церкви .
Еще Древняя Русь прекрасно понимала христианские, евангельские истоки и основы легитимности царской власти, потому единственно и признававшейся у нас многие столетия. Более того, даже и сам Царь являлся в сознании древнерусского общества и Церкви легитимным только до тех пор, пока оставался в своих деяниях искренним, сознательным христианином — лично, быть может, в чем-то порой и заблуждаясь. И недаром именно такое «христианское измерение» царской власти замечательно ярко и ясно выразил в самом начале XVI века преподобный Иосиф Волоцкий, призвав подчиняться только такому земному Царю, который «подзаконен» Царю Небесному, ибо нечестивый и грешный, неправедный Царь есть «не Божий слуга, но диавол, и не Царь, а мучитель» .
И потому вполне естественно, что точно так же, без всякого лукавства, утверждали именно подобное понимание признания или не признания христианами мирской власти подлинные подвижники и исповедники Православия в XX веке — как, например, известный архиепископ Феофан (Быстров), Новый Затворник, решительно отвергавший новую, «советскую» власть в качестве «установленной Богом» и потому неизменно учивший: «большевицкая власть… есть власть антихристианская и признавать ее богоустановленность никаким образом нельзя» .
В связи со всем сказанным можно утверждать, что ни «простые» члены Церкви, ни 0,ее архипастыри не имеют никакого духовного права (если только они хотят жить в русле своего же неотменяемого церковного Священного Предания) высказываться относительно всего этого двусмысленно и уклончиво — тем более пытаясь порой ныне  сомневаться в монархической форме власти как той единственной форме, что от века признавалась Православной Церковью Христовой в качестве подлинно каноничной и духовно легитимной, ибо дарованной от Бога…

В одном из своих посланий 2005 года Святейший Патриарх Алексий II заявил: «В православной традиции сформировалось определенное представление об идеальной форме взаимоотношений между Церковью и государством. Поскольку церковно-государственные взаимоотношения — явление двустороннее, то идеальная [выделено мной. — Г. М.] форма исторически могла быть выработана лишь в государстве, признающем Православную Церковь народной святыней, — иными словами, в государстве православном, в Византии. В своей совокупности эти принципы получили название «симфонии Церкви и государства». Суть ее составляет обоюдное сотрудничество, взаимная поддержка и взаимная ответственность, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой» .
Заметим: не есть ли эти слова — как раз принципиально выраженная Патриархом, в отличие от приведенного выше весьма туманного высказывания Архиерейского собора 1994 года (подтвержденного и на Юбилейном Соборе 2000 года), традиционная православная явная «предпочтительность для Церкви» именно монархической — как «идеальной» для нее — формы правления, существовавшей как в Византии, так и в России?
Как разъясняет далее Святейший Патриарх само понятие «симфонии»: «В 6-й новелле святого Юстиниана сформулирован принцип, лежащий в основе симфонии Церкви и государства: “Величайшие блага, дарованные людям высшей благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое (священство, церковная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, государственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни”. Классическая византийская формула взаимоотношений между государственной и церковной властью заключена в “Эпанагоге” (втор. полов. IX века): “Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства”.
Однако, — подчеркивает Патриарх, —  симфония в Византии не существовала в абсолютно чистой форме. На практике она подвергалась нарушениям и искажениям Церковь неоднократно оказывалась объектом цезарепапистских притязаний со стороны государственной власти. Взаимоотношения церковной и государственной власти в русской древности были более гармоничными. Впрочем, отступления от канонических норм также имели место (например, правление Ивана Грозного или столкновение царя Алексея Михайловича с Патриархом Никоном). Что касается Синодальной эпохи, то несомненное искажение симфонической нормы в течение двух столетий церковной истории связано с явно прослеживаемым влиянием протестантской доктрины территориализма и государственной церковности на российское правосознание и политическую жизнь» .
Каков же был «симфонизм» государства и Церкви при большевиках — палача и жертвы! — мы знаем уже хорошо…
И всё-таки, несмотря на земное несовершенство любых наших человеческих гражданских устроений, лишь при монархической форме правления возможен максимально положительный «симфонизм» Церкви, государственной власти и общества в целом.
Именно на это прямо указывает ныне один из наиболее трезво мыслящих архипастырей нашей Церкви — архиепископ Владивостокский и Приморский Вениамин (Пушкарь), пишущий в одной из своих статей: так: «Задача православного человека заключается в том, чтобы быть предельно внимательным и бдительным, всегда готовым к борьбе за святыни веры. Каждый из нас должен сделать всё от него зависящее, дабы свести к минимуму пагубное влияние различных апостасийных мирских начинаний… Необходимо и всенародное противостояние так называемому “духу времени”. Но для того, чтобы успешно бороться с этим духом апостасии в масштабах всей страны, необходимо восстановить симфонию государства и Церкви. А это возможно — не будем лукавить — лишь в рамках истинно православной русской государственности. Не секрет, что наилучшей, единственной формой православной государственности является Самодержавная монархия… Вновь обрести во главе народа венценосного вождя, Помазанника Божия — что может быть лучше и спасительнее для России?
Да, по человеческим меркам достичь этого в обозримом будущем сложно, почти невозможно. Но сердечная молитва и искреннее покаяние непобедимою силою Божией способны творить любые чудеса… И пусть слабый человеческий рассудок пугает нас рассуждениями об опасностях этого исповеднического пути. Неложно обетование Владыки и Спасителя нашего, возвещающего каждому из нас: “Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни… Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел со Отцем Моим на престоле Его. Имеющий ухо, да слышит…” (Откр. 2, 10; 3, 21)» .

В свете всего сказанного вряд ли сознательно православно-верующая Россия — в отличие от столь же вполне сознательно лежащего во зле мира — может не предпочитать именно ту форму правления, которая предполагает хотя бы относительную симфоничность взаимоотношений государственной власти с Церковью. Но если ранее эта их симфоничность обеспечивалась их же «единым источником» — общей для них христианской основой, то о каком подлинном симфонизме можно говорить сегодня — когда источником жизни Церкви остается, как и ранее, Божественная благодать, а источником современной жизнедеятельности государственных структур — проплачивающий эту деятельность газово-нефтяной олигархический краник?!
Напомним, в связи со всем сказанным, слова проповеди о необходимости сохранения именно монархической системы правления в России (их можно рассматривать и шире — как принципиальную государственническую установку Православной Церкви) будущего святого Патриарха-исповедника Тихона, произнесенные им 14 мая 1905 года в православном храме в Нью-Йорке (святитель являлся в то время правящим архиереем в Северной Америке).
Тогда этот мудрый архипастырь выразил подлинно церковное мнение по этому вопросу так: «Власть самодержавная означает то, что власть эта не зависит от другой человеческой власти, не черпается от нее, не ограничивается ею, а в себе самой носит источник бытия и силы своей. Ибо для чего существует она? Евреи просили себе у пророка Самуила царя для того, чтобы он судил и защищал их (см. 1 Цар. 8, 5, 20)… Значит, царская власть должна стоять на страже права и справедливости, защищая от насилия подданных и особенно сирых и убогих, у которых нет других помощников, защиты. А для этого она и должна быть самодержавна и не зависима и не ограничена ни от сильных, ни от богатых. Иначе она не могла бы выполнить своего назначения, так как ей приходилось бы постоянно трепетать за свою участь и, чтобы не быть низвергнутою, угождать богатым, сильным и влиятельным, служить правде, как понимают ее последние, творить суд человеческий, а не Божий…»
Относительно же демократической формы правления как таковой Владыка Тихон, отмечая ее глубокую внутреннюю ложь и лицемерие, справедливо, со свойственной ему всегда спокойной трезвостью мысли, утверждал в той же проповеди (опираясь на увиденное им в США): «Что касается… народоправительства, то это одно заблуждение, будто сам народ правит государством. Предполагается, что весь народ в народных собраниях вырабатывает законы и избирает должностных лиц, но это только так по теории и возможно было бы в самом маленьком государстве, состоящем из одного небольшого города. А на деле не так. Народные массы, угнетаемые заботами о средствах к жизни и не знакомые с высшими целями государственными, не пользуются своим «самодержавием», а права свои передают нескольким избранным людям. Как производятся выборы, какие средства практикуются, чтобы попасть в число избранных, нет нужды говорить вам, сами видели здесь. Итак, народ не правит, а правят выборные, и так как избраны они не всем народом, а частью его (большинством?), партией, то и управляя они выражают не волю всего народа, а лишь своей партии (а иногда даже чисто свою волю, т. к. забывают даже и об обещаниях, которые они расточали перед своими избирателями), и заботятся о благе и интересах своей партии, а к противной относятся деспотически, всячески ее утесняя и оттирая от власти.
И вот такой несовершенный строй некоторые желают ввести и в нашем государстве… Забывают однако, что каждый народ имеет свои особенности и свою историю, и что может быть хорошо для одного, для другого оказывается непригодным. Прочны и действительны только те учреждения, корни которых глубоко утвердились в прошедшем известного народа и возникли из свойства его духа. Правовой порядок (конституции, парламентаризм) имеет корни у некоторых западных народов, а у нас в России из недр народного духа возникло самодержавие, и оно наиболее сродно ему. С этим необходимо считаться всякому, и производить опыты по перемене государственного строя дело далеко не шуточное: оно может поколебать самые основы государства, вместо того чтобы помочь делу и исправить некоторые недочеты. Имеяй уши слышати, да слышит!»
По нынешним демократически-примитивным понятиям самодержавие, монархия — почти средневековый институт власти. Однако подобное отношение к самой идее монархии в современном «просвещенном» обществе основывается главным образом на том, что большинство людей сегодня «манит и удовлетворяет... формальная демократия» , абсолютно иллюзорная, лживая изнутри и цинично-фальшивая во всех своих внешних проявлениях, не требующая от власти (особенно у нас в России) ни чести, ни совести… А отсюда, как справедливо утверждал Ив. Ильин, оказывается вполне естественным и даже неизбежным, что «люди, живущие таким духовным актом, в котором нет ни духа, ни сердца, ни разума, ни совести, ни созерцающего ока, а есть только поверхностные сведения, расчет, рассудок, изворотливость и внешнее наблюдение, — не имеют внутреннего органа для восприятия Государя и для живого монархического служения. Они теряют Царя и в сердце, и в голове, — не понимают монархии и произносят о Государе... поверхностные глупости и пошлости» .
Разумеется, даже и при отсутствии ныне в России церковно-освященной формы государственного правления ее христиане не впадают в религиозно-гражданственный пессимизм: ведь их духовные предки жили и свидетельствовали о Христе и о правде Божией и в предавшем Его на распятие Израиле, и в языческом Риме, бросавшем их на растерзание львам. Десятилетиями мученичества свидетельствовали православные Русской земли об этой правде и при большевицком дьявольском иге…
Прискорбно, однако, что в целом страна наша, утратив в годы революции истинные свои духовные ориентиры, постепенно потеряла с тем и трезвое понимание необходимости для России монархии — как наиболее полезной, веками опробованной и наиболее духовно полноценной, наиболее органичной для Русской земли и ее граждан-традиционалистов (то есть для полноценных русских),  формы власти .
О внутренней, исторически сложившейся и вполне — и духовно, и материально — органичной для России монархической форме правления вообще говорилось русскими мыслящими людьми немало. И не без искреннего душевного согласия приведем здесь еще одно четкое, жизненно весьма трезвое и прагматически ясное мнение по этому вопросу, выраженное всё тем же, широко здесь цитировавшимся, И. Солоневичем, как-то сказавшим: «Русский крестьянин… имеет много отрицательных сторон: он груб, малокультурен, склонен напиться и подраться. Но здравый смысл у него есть — здравый смысл, проверенный тяжелым опытом тысячелетий. И этот здравый смысл создал в России строй, при котором демократичность быта и жизни росла из нравственных истоков Православия, и гарантировалась политической мощью монархии. И сейчас, после опыта всего мира, мы можем математически доказать, что общая сумма человеческих свобод была в царской России никак не меньше, чем где бы то ни было в сегодняшнем мире, и безмерно больше, чем в современной Европе вместе взятой» .
Однако, увы, русский народ, впав около века назад, по фальшивой подсказке большевиков и подыгрывавшей им в своей политической наивности значительной части русской интеллигенции, в соблазн социалистической «демократии», сам отказался от предельно разумной (им же самим выработанной) и фактически — действительно! — ответственно-демократической (ибо в принципе всегда ответственной перед Богом и его народом) формы власти — монархии.
Что ж, за этот отказ русский человек в итоге и заплатил своей собственной кровью и собственным своим духовным оскудением… Наряду с этим, вполне естественно, что тем, кто единственно не утратил трезвой ясности взгляда на нашу печальную действительность, всегда оставалась и остается только Церковь, неизменно осознававшая всю дьявольскую искусительность большевизма и трагический самообман купившегося на лживые посулы коммунистов русского народа.
Сожалея в свое время об отказе граждан России от своей единственно легитимной — с последовательно православной точки зрения — монархической форме власти, как всегда весьма трезвый А. Карташев в то же время не считал это сколько-нибудь разрушительным для самой Церкви (хотя во многом и не способствующим ее духовно-практической деятельности). Достаточно объективно оценивая сложившуюся в России с приходом большевиков ситуацию, он тем не менее призывал не впадать в излишний пессимизм — пусть даже и из-за смерти ее прежней церковно-монархической «исторической плоти». Особенно ясно он сказал об этом в одной из своих статей начала 1950-х гг.: «…не имея права поступаться своими догматами, нормами и идеалами, Православие в эти искусительные исторические времена своего внешнего умаления должно быть готово к ряду больших (не принципиальных, а только тактических) “вычитаний” из своей полноты… Не стало у Православия царя, миропомазанного защитника. Может быть, долго не будет. А может быть, и совсем не будет. Какое православное сердце не оплачет эту незаменимую потерю! И какое не обрадуется, если бы неведомыми судьбами Промысла, этот слуга Церкви вновь был бы поставлен на прежнее место его теократического служения! Во всяком случае нам не по пути с политиками, садистски забивающими осиновые колы в могилу православного царства. Но историческая плоть смертна. Лишь само Православие бессмертно и переживет все “вычитания” из исторических форм его воплощения» .
Пусть сегодня мы наблюдаем явное несоответствие нынешнего духовного состояния и мира в целом, и России — в частности, требованию скорейшего осмысленно-положительного восприятия монархической идеи как таковой и внедрения ее в нашу духовно-политическую жизнь. Пусть так, и тем не менее нам, русским православным людям, вовсе не следует отказываться от мысли постепенного возрождения этой идеи — и, быть может, даже не в столь уж отдаленном будущем.
Другое дело, что это должно стать результатом живого духовного прозрения основной части самого общества: без осознания нами всей шкалы нравственных ценностей, определяющих суть монархии, воссоздание ее в России и дальнейшее устойчивое в ней состояние не будет иметь места. И в этом смысле весьма точно высказался Архиерейский Собор 2000 года, заявивший в одном из своих документов: «Форма и методы управления во многом обусловливаются духовным и нравственным состоянием общества… Изменение властной формы на более религиозно укорененную [читай: монархическую. — Г. М.] без одухотворения самого общества неизбежно выродится в ложь и лицемерие, обессилит эту форму и обесценит ее в глазах людей» . И, действительно, сегодняшнее весьма печальное нравственное и духовно-мировоззренческое состояние нашего общества явно свидетельствует, что Царя мы пока еще не заслужили… Ибо многие ли из нас всей душой своей, всем смыслом жизни своей с радостью откликнулись на божественный призыв: «Друже, дай Мне сердце свое»?
Но тем не менее, как же прав был И. Солоневич, утверждавший в свое время: «…сильная Россия никому, кроме нас, не нужна. Никому, кроме нас, не нужен и русский Царь. Но нам-то он нужен очень…» .
И потому какой духовно жизнеутверждающей силой и христианской надеждой дышат для всех тех, кому дорога наша подлинная Россия, известные пророческие слова блаженной памяти замечательного прозорливого старца-архимандрита Ипполита (Халина; † 2002): «Успокойтесь, будет в России Царь» .

                России необходимы не советские, а русские люди,
                русская политика, «русская идея»…

К сожалению, для немалого числа жителей России, за годы коммунистической оккупации почти совершенно забывших о своих истинных — исторически обусловленных! — корнях тысячелетней христианской Руси, многое из сказанного здесь может показаться ныне не совсем понятным, порой архаичным, ушедшим в даль веков и даже странным — особенно в условиях нынешнего нашего, все более вульгарно-циничного, все менее духовно-осмысленного и духовно-устремленного, все менее, наконец, религиозно-культурного и религиозно-образованного «современного общества»…
Но всякая «современность» есть всегда и всего лишь незначительный отрезок Божественной Вечности, законы которой неизменны (и как Господь определил для нас неизменными и на позавчера, и на вчера пути Его, Господней, истины — то точно такими же они остаются и на сегодняшний день, более того — таковыми они останутся навсегда! Законы Божии неотменяемы и в эпоху газеты «Правда», и в эпоху газеты «Коммерсантъ» или же «Литературной газеты»! И если кто-то собирается ответить Господу на Страшном Его суде над нами (если вообще собирается!), основываясь лишь на общегуманитарных понятиях века XX-го или XXI-го (и это — в лучшем случае!), то Он-то спросит с нас, основываясь на понятиях явно вневременных и сверх-гуманитарных, — то есть на тех нравственных понятиях, что были обозначены и громогласно провозглашены Им и Его учениками-апостолами еще в I-ом веке — в евангельском Новом Завете!
Для атеистов (все равно — типа Зюганова или Чубайса), для всех этих коммунистов-ленинцев, коммунистов-сталинцев, «игрушечных» коммунистов-лимоновцев, либералов, «демократов» — как заведомо людей духовно нерусских, до сих пор так и не понявших в своем рабском политическом садомазохизме, что СССР это вовсе не Россия, — для таковых смысл настоящих строк навсегда останется дик и непонятен или же будет квалифицирован как проявление маргинального для них русофильского романтизма…
Но не к ним обращаемся мы сегодня!
Сегодня России  нужны не советские (те, кто таковыми себя сознают и до сих пор ощущают), а настоящие русские люди!
И не столь важно при этом даже — какой крови и какой национальности они; важно — другое: что у них на душе? Любят ли они Христа — как основу подлинной, то есть христианской, России? Знают ли, любят ли они настоящее свое Отечество — землю святых: Александра Невского, Димитрия Донского, Сергия Радонежского, Патриарха Гермогена, прозорливца Серафима Саровского, народолюбцев Христовых — оптинских старцев, любят ли они землю, омытую кровью убиенных бесами революции святых царственных мучеников и страстотерпцев — Государя Николая II и всей его Семьи?
Готовы ли все мы с отвращением стряхнуть наконец со своей души нанесенный на нее ядовитый прах безбожной и безродной коммунистической идеологии? Готовы ли все мы назвать черное — черным (точнее, «красное» — «красным»), а белое — белым? Или многие из нас и далее будут путаться между трех сосен духовной истории нашего Отечества и продолжать смешивать Богочеловеческое величие православной Божией Русской земли с сатанинской нахрапистостью прокоммунистического сталинского СССР, который многие поклонники этого государственного образования продолжают в своей духовной слепоте и поныне считать не вместилищем мук и кладбищем миллионов наших сограждан, а чуть ли не подлинной великой Россией?!
Это о них — с полным правом на гнев и возмущение — говорит нормальный русский человек, отнюдь при том не отрицающий всего того доброго, что вносило русское начало даже в отравленную государственным безбожием советскую жизнь, говорит, в то же время с омерзением отталкивая от себя античеловечный в своей основе, фальшивый и мертвящий, «мавзолейный» дух коммуно-советского, всё ещё ленинско-сталинского «патриотизма»: «Сегодня мы имеем дело с патриотами, для которых дорог режим, где ничего не стоит жизнь человека, русского человека, где каждый в любое время может быть принесен в жертву идее укрепления идейной дисциплины. Им дорог режим, где не просто нет свободы совести, а где человек лишен права на память, на приобщение к вере своих предков, к их быту, традициям, святыням, где человек лишен всех выдающихся достижений своей национальной культуры, где гением слывет полуобразованный вождь со своим кратким курсом ВКП(б), где миллионы людей, всё крестьянство остаются крепостными без паспортов, где миллионы сидят в тюрьмах, где человек не имеет права на эмиграцию, на знакомство со всеми достижениями современной культуры. Если собственность и богатство русскому человеку во вред, если Бог и религия русскому человеку во вред, если свобода и личное счастье русскому человеку во вред, то зачем ему жить? Только во имя строительства великих пирамид коммунизма и прославления великого вождя?»
Образцами пропаганды именно такого полного непонимания — порой и недостаточного знания — истинно русского (а не советского) духовного образа нашего Отечества могут служить идейные программы таких, например, вполне традиционно просоветских и, по сути, пробольшевицких газет, как «Советская Россия», «Лимонка», «Завтра». Особенно для последней характерны частые патологические панегирики не только кровавому сталинизму, но и террористам-исламистам, которые при случае, наплевав «завтра» на все эти панегирики, без зазрения совести перережут горло их сегодняшнему восхвалителю, главному редактору —- при всей его наивной искренности все равно остающемуся для них «неверным гяуром» — А. Проханову. И это тем более естественно (сколько бы они не выражали ему сегодня своих дружеских чувств), если учесть провозглашаемое Кораном «право на ложь» при общении с «неверными»…
Все подобные газеты есть, по сути, как говаривалось в большевицком прошлом, именно «органы советской печати», «органы совпропаганды», отражающие всё еще отстало прокоммунистическое (с элементами «совкового», так сказать, псевдо-«национализма») и, чаще всего, абсолютно нехристианское сознание их издателей, порой плохо прикрываемое псевдоправославной риторикой (последнее особенно характерно для газеты «Завтра»).
Это есть в духовном смысле сознание чрезвычайно ущербное, истерически-раздрызганное, лишенное и интеллектуальной целостности, и христианского целомудрия мысли, вполне типичное как для «красной», так и для, условно говоря, «розовой» части уходящего постсоветского общества.
Увы, в их ретроградном мирочувствии нет и грана корневого, подлинно святорусского сознания православного, то есть действительно русского человека, всегда остававшегося чуждым какой бы то ни было коммуно-советской идеологической отраве…
В этом смысле и господин-товарищ Зюганов (как верный атеист-ленинец — а именно «верным ленинцем» он продолжает провозглашать себя и сегодня!), и отнюдь не бесталанный, но все еще остающийся во многом духовно близоруким, идеологически зашоренный соблазнительным «пафосом советскости» тот же господин А. Проханов, и ярые сталинисты-«патриоты» типа историка О. Платонова или Ю. Жукова — объективно оказываются сегодня, совершенно помимо их желания, столь же внеположными и мировоззренчески чуждыми подлинно православной России, как и господа Бжезинские, Ельцины, Гайдары, Березовские, Абрамовичи, Чубайсы, Грефы, Кудрины и все, иже с ними.
Особенно жаль при этом А. Проханова — предельно последовательного в своем справедливом неприятии духовно фальшивого либерализма западного толка, но, к сожалению, пока так и не сумевшего осознать четкой непримиримой границы между большевицки-лукавым безбожным СССР (речь идет, конечно же, о лукавстве не обманутого народа-мученика, а его коммунистических ханов-мучителей)  — и истинной, христианской Россией…
Как весьма точно заметил по поводу вредной и даже опасной для России смычки самых различных радикальных сил (заметим, что характерно, — практически всегда внецерковного характера) заместитель руководителя президентской администрации Владислав Сурков: «Фактически в осажденной стране возникла пятая колонна левых и правых радикалов [здесь подразумеваются, естественно, не подлинно «правые», то есть традиционалисты-консерваторы, «государственники», а псевдо-«правые» самозванцы в духе СПС и «Яблока», а также радикалы типа «скинхедов», «неоязычников» и т. п. — Г. М.]. Лимоны и некоторые яблоки растут теперь на одной ветке. У фальшивых либералов и настоящих нацистов всё больше общего. Общие спонсоры зарубежного происхождения. Общая ненависть. К путинской, как они говорят, России. А на самом деле к России как таковой…» .
Действительно духовная, единственно принципиально важная и всё ныне определяющая граница между Россией настоящей и «Россией» поддельной, «советской», есть наша традиционная национальная культурно-духовная идентичность и ее первооснова — православная вера: наличие или отсутствие ее (причем не на словах, а в делах) и есть то единственное, что дает полное право именовать себя русским человеком!
Всем же ностальгирующим и ныне по былому иезуитскому коммуно-советизму господам-товарищам никакого «серьезного» дела до Бога, то есть до вековечной основы всякого дельного человека, в том числе и русского, — по большому счёту как не было, так и нет!
И потому тот же Зюганов, и Лимонов, и Платонов, и гораздо более их искренний в своей честной «советской наивности» Проханов (при всей его «державнической», но отнюдь пока не духовной, а лишь душевной, поверхностно-психологической тяге к «русскому» Православию) — остаются пока суть патриотами совсем другой, иной, чем тысячелетняя Россия, страны.
Все они — в неразвеянной еще ими «романтике советизма» — патриоты той в принципе безбожной государственности, которую парадоксальным образом им и пришлось потерять именно «благодаря» тем, кто ранее своей долгой, почти уже вековой, партийно-советской ложью вытравливал из их душ понятие о настоящей русскости, кто заставлял их забыть о подлинной своей Родине — досоветской христианской Русской земле!
Искренне жаль этих заблудших детей России, так пока и не пожелавших, к сожалению, вернуться и сердцем, и разумом — отряхнув со своих душ гнилой прах большевизма — к их истинной Матери-Церкви… И тем не менее — не будем терять надежды! Будем уповать (полузабытое нами слово!), что со временем и в таких душах, пока исполненных мучительного и трагического для них самообмана, подлинно русское начало всё же победит застарелую болезнь во многом антирусского советизма.
Дай Бог, чтобы подобные А. Проханову сумели наконец отделить всё то добро, всё то душевное благородство и великий труд русских людей и дружественных ему народов, принесший немало достижений и побед нашему Отечеству в страшном XX столетии, — от той фальшивой и духовно ядовитой оболочки СССР-овского коммуно-советизма, в которой — вопреки ей! — и приходилось жить нашей великой России, русскому (а не придуманному в коридорах ЦК-ЧК «советскому») человеку…

Еще большую надежду следует возлагать на постепенное прозрение той части населения России, которая в наименьшей степени связана с реликтовой психологией совдеповского типа, —  на духовное прозрение молодежи.
Отнюдь не вся она сегодня охвачена и отравлена космополитичным ядом якобы «просвещенного» эгоизма и безродного беспочвенничества откровенно «прозападного» типа. Немало и ныне среди нее — подлинных патриотов-христиан, хотя гораздо больше — пока еще лишь жаждущих духовного (а затем и конкретно-религиозного) осмысления своей жизни и, соответственно, настоящего своего места в России. Это те, кто хотят видеть ее не просто местом проживания, а достойной и искренне любимой Родиной. Право же, есть еще у нас в стране и такая молодежь…
Многие из нее в духовном (тем более — в конкретно христианском) отношении еще абсолютно безграмотны, но, однако, отнюдь не равнодушны к самому смыслу жизни, ищут в ней правды и  справедливости — пусть даже еще в самом наивном и внешнем понимании этой нравственной двоицы.
Однако, увы, в силу своего пока еще душевного невежества и юношеской искренней веры во всеобщее (чаще — примитивно «красное») «светлое будущее», часть молодежи всё еще продолжает соблазняться убого «эгалитаристскими», фальшивыми побрякушками «идей» псевдосоциальной «борьбы» (например, того же национал-большевизма» во главе с небезызвестным «Эдичкой» Лимоновым, всё ещё продолжающим инфантильно изображать «большевика»). Что ж, другому их пока и не пытались учить всерьез…
Но пройдет некоторое время, и многие из подобных нынешних полит-романтиков, став наконец постарше и помудрей, обретут и подлинную правду, и истинную духовную свободу   в евангельском слове Христовом… И возлюбят они, будем надеяться, уже не красные тряпки «нацболизма» и не портреты «духовно» наивных, но весьма притом искренне злобных социал-примитивов типа «Ильича» или Че-Гевары, а сияющей светом Преображения белоснежный цвет ризы Христовой… Господь силен — и не таких еще обламывала вековечная Его Истина!
Будем надеяться, что прозреет даже и «Эдичка»: ну не может же он — как человек, безусловно, небесталанный и творческий — взаправду любить всю эту р-р-революционную маскарадную глупость, всю эту духовную мерзость и мертвечину большевизма, прикрываемую серпами былого, вконец разоренного и фактически уничтоженного коммунистами крестьянства, масонскими молотками и кровавыми бантиками; ну не может воспринимать он всё это всерьез! — даже если со вполне понятным и самым искренним отвращением взирает на окружающий его ново-«русский», преимущественно бессовестный и глубоко вульгарный, паханский быт…
Однако пора бы уже всем нашим «Эдичкам» понять, что кроваво-воровской быт этот и есть самое естественное и органичное порождение, самое высшее достижение большевизма — в его внутренней хамской и грабительской сути .
Предки грабили, как считалось, «награбленное», потомки же их теперь — в окончательном, аукнувшемся им, итоге той самой грабительской революции — сами ограблены!
Что ж, это обычный окончательный итог любой революции…
Революция всегда съедает своих сыновей. И в какие бы одежды социального гнева коммуно-большевизм (не важно какой — ленинский ли, сталинский ли, пол-потовский ли) заведомо лживо, по-дьявольски, ни рядился, он, в духовной ядовитой сердцевине своей, всегда был именно таким: воровским, в какой-то момент — кровавым, и всегда — преступным. Таков он есть, таким и останется во веки веков, аминь…
И чем раньше новые, духовно более свободные поколения русских людей поймут это и сердцем, и разумом, чем раньше утвердятся на этой житейской, человеческой историей подтвержденной, аксиоме, тем лучше будет и для них, и для всей нашей России в целом.

…Как и следовало ожидать от наследников большевизма, воровским же образом было положено у нас и начало тем убогим росткам капитализма, что ныне еле-еле прозябают в стране, за пятнадцать последних лет так и не определившейся со своим экономическим укладом — в существующих условиях того «послеперестроечного», кланово-олигархического безудержного хищничества, которое в принципе нельзя считать подлинной экономикой (в том числе — и капиталистической) вообще!
О разбойничьих, предельно неправедных, абсолютно нетрудовых источниках современного российского «капитализма» откровенно говорят и сами представители нынешней власти. Так, бывший генеральный прокурор В. Устинов в одном из своих последних выступлений заявил: «Мы все бываем на Западе. Богатый человек там называется бизнесменом, у нас — олигархом. Спрашивается, почему?
Да потому, что крупные состояния там зарабатывались либо целыми династиями, как скажем Дюпоны, либо, как в случае с Биллом Гейтсом, — уникальными мозгами. Можно было бы гордиться, если бы миллиардером у нас стал известный на весь мир конструктор Калашников.
Однако, увы, в нашем Отечестве многомиллионные суммы подчас являются результатом неправедных дел» .
Власть, конечно же, прекрасно сознает, что итогом подобного трезвого понимания сущности «капитализма» в «Эрэфии» должны были бы стать государственные акты по решительному (и утвержденному, например, Конституционным судом) фактическому изъятию всем российским обществом неправедно нажитых после развала страны капиталов (генпрокурор Устинов далее так и говорит: «Преступник должен нести ответственность» . Однако она — даже в лице наиболее разумных, ответственных и сравнительно порядочных своих фигурантов — здесь абсолютно бездействует.
И это неудивительно, поскольку подобное развитие событий даже и они могут, по-видимому, представить себе только в страшном сне: ведь большинство наиболее активных деятелей нынешней власти (если не все) и покоятся-то на фундаменте, воздвигнутом именно тем самым олигархическим неправедным капиталом, о котором говорит генпрокурор, — являясь пока откровенными его заложниками.
Но не пора ли, господа, кончать с социально-экономическим беспределом? Разумеется, любого типа решительный поворот в системе наших современных «псевдохозяйственных» отношений — например, от капитализма олигархически-кланового к капитализму государственному! — не может пройти без определенных общественно-политических треволнений, но это лучше, чем будущая (неизбежная — если всё так же и будет консервироваться в системе нынешнего нашего противоестественного экономического бытия) жесточайшая и всеразрушительная социальная буря…
Ибо нет никакого сомнения в том, что, если всё останется и в ближайшие годы по-старому, то — перед лицом всё более назревающего в подобной ситуации экономического и политического кризиса, чреватого немыслимыми бедами для всей страны, — вновь поднимающаяся сегодня после векового сна подлинная Россия будет вынуждена (попросту в силу требований природной «психофизиологии» самосохранения) пойти на самые решительные действия — и не окажутся ли они схожими с известным завершением подобной же Смуты начала XVII века?
Сегодняшняя жизнь постсоветской России (развал государственной экономики, вопиющее обнищание масс, предательская политика власти, культивируемый ею и сознательно поддерживаемый идейный общественный разброд, шкурническая поддержка сепаратистских тенденций и движений их лидеров на местах, сознательное растление нации, продажность и вопиющая безнравственность телевидения и прочих СМИ) с каждым днем убеждает нас в необходимости нашего — по возможности скорейшего — движения в сторону от реликтов революционно-коммунистического наследия, иначе говоря, для совершения преимущественно национально-русской по своим внутренним устремлениям и притом глубоко нравственной, духовно-политической контрреволюции!
Повторим вновь и вновь: и сегодня в России антинациональными, антинародными, выпестованными еще антихристианским большевизмом силами, как и прежде, продолжает поддерживаться «совковая» атмосфера сохранения фальшивых ценностей прокоммунистического мировоззрения (помноженных к тому же на полную бездуховность постсоветского бандитского «капитализма»). И ныне страной фактически управляют прежние воспитанники духовно разрушительной для нации коммуно-советской системы — явно, к тому же, не собирающиеся копаться в собственном своем сравнительно недавнем еще «идеологическом дерьме».
Всё это самым решительным образом позволяет утверждать, что, несмотря на наши липовые «капитализмы», большевицкая революция у нас всё ещё продолжается!
Результаты ее налицо, и можно быть уверенным в том, что окончательная гибель России будет этой, столь непомерно, смертельно затянувшейся революцией — в случае ее затянувшегося продолжения —  обеспечена.
Именно поэтому мы обязаны, жизненно вынуждаемы решиться наконец — пока ещё не поздно! — противопоставить почти уже вековому смертоносному революционному потоку нашу общенародную, русскую, созидательную духовную контрреволюцию. Нам необходим в первую очередь не политический, а полный общенациональный и полный государственный духовный переворот, — переворот в самой душе России, переворот (как единственная гарантия нашего будущего существования) во всех наших понятиях о самом смысле и самой цели жизни — равно как каждого отдельного человека, так и страны в целом.
Мы должны — оказавшись на новом витке своей истории — совершить его вокруг своей русской традиционной «святорусской» оси в единственном стремлении возродить наше подлинное Отечество — свой христианский и только в этом случае подлинный Русский дом!
Сегодня, однако, тысячи соблазнов вопиющей бездуховности, тысячи социально-политических фантазий отвлекают нас от этого единственного ныне важного для всех нас общенародного дела; и точно так же тысячи фальшивых политиканов, растлителей русской души и расхитителей российского добра, клянутся в любви и верности якобы «России», всячески изголяясь в заведомо лживой политической демагогии, затемняя своей пустой (то реликтово полусоветской, то не менее ныне модной полулибертарианской) болтовней сознание нации.
Особенно лукаво-ядовитые гнезда изначально свиты ими в структурах госаппарата, во всевозможных «-пр;мах», «-трансах», «союзах промышленников», вот уже полтора десятка лет промышляющих всем, что только «плохо лежит» у нас в России… Вопиюще замечательна в этом отношении и священная корова нашей демократии — Государственная Дума.
…Увы, с Государственной Думой, как известно, нам всегда не везло — и с ее самыми первыми созывами, к 1917 году промотавшими в конце концов «ту» Россию, и с нынешними, похоже, точно так же проматывающими «эту»… По-видимому, такое качество Думы для нашей страны есть воистину «родовой» — и неизменно уродливый — признак.
В связи с этим — немного учительницы-истории…
Весьма и любопытно, и поучительно, как, например, характеризовали Думу еще «той» России, «которую мы потеряли», два — не последних и по уму, и по  творческой интуиции, и по определенному умению смотреть в корень вещей — представителя тогдашнего «электората».
Первый из них — философ-профессор, бывший марксист, участник Всероссийского Поместного Собора 1917—1918 гг., ставший впоследствии одновременно священником и, так сказать, «свободным богословом» (скорей — фантазером-публицистом на религиозные темы), протоиерей Сергий Булгаков.
Вспоминая позже в автобиографии одно из посещений им «оплота» российского парламентаризма еще дореволюционной поры, он так передал свои впечатления от этого заведения: «Из Гос. Думы я вышел таким черным, как никогда не бывал. И это было понятно. Нужно было пережить всю безнадежность, нелепость, невежественность, никчемность этого собрания, в своем убожестве даже не замечавшего этой своей абсолютной непригодности ни для какого дела, утопавшего в бесконечной болтовне, тешившего самые мелкие тщеславные чувства.
Я не знавал в мире места с более нездоровой атмосферой, нежели общий зал и кулуары Гос. Думы, где потом достойно воцарились бесовские игрища советских депутатов… И нет достаточно сильных слов негодования, разочарования, печали, даже презрения, которые бы мне нужны были, чтобы выразить свои чувства. И это — спасение России…»
А вот мнение второго, всегда весьма трезво мыслившего русского человека — философа и эссеиста В. Розанова, так подводившего итог деятельности «той» Думы (в одном из писем 1918 г. — причем в ставшей уже «классической» формулировке): «В 14 лет Государственная Дума промотала всё, что князья Киевские, цари Московские и императоры Петербургские, а также сослуживцы их доблестные, накапливали и скопили в тысячу лет.
Ах, так вот где закопаны были “Мертвые души”. А их всё искали…
— Зрелище Руси окончено. — “Пора одевать шубы и возвращаться домой”.
Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось.
Россия пуста. Боже, Россия пуста.
Продали, продали, продали. Государственная Дума продала народность, продала веру, продала земли, продала работу. Продала, как бы Россия была ее крепостною рабою. Она вообще продала всё, что у нее купили. И что поразительно, она нисколько себя не считает виновною, и “кающегося дворянина в ней нет”. Она и до сих пор считает себя совершенно правою и вполне невинною» .
Что ж — почти явные параллели напрашиваются сами собою, когда смотришь на преимущественно (и даже не слишком скрываемые) лоббистски-шкурные «труды и дни» Думы сегодняшней… И пусть не применяя, пожалуй, к «этой» Гос. Думе весьма резких формулировок, характерных для двух упомянутых «старорежимных» публицистов в отношении Думы дореволюционной  (еще более решительные их эпитеты, пожалуй, всё-таки стоит опустить), тем не менее единственное, по существу, что позволительно сказать о Думе, например, 2006-го года в целом (исключения в депутатском корпусе можно пересчитать по пальцам — обеих ли рук?), так это то, что в сравнении с «той», проклюнувшейся еще в 1906-ом, она безусловно гораздо хуже…
Сегодняшняя Дума (как, заметим, точно так же и Совет Федерации) в основном представляет собой всероссийский клуб — или политических демагогов (пытающихся убеждать и себя, и окружающих в якобы самом неподдельном своем «единоросском» патриотизме), или же более-менее откровенных пройдох разного калибра (нередко же депутат — классическая смесь того и другого).
Причем зачастую это всё те же бывшие совково-партийно-комсомолистские номенклатурщики, уже раз «опустившие» нашу страну, но ловко избежавшие тогда вполне заслуженной ими люстрации (запрета на государственно-политическую деятельность), оказавшейся, увы, немыслимой в условиях постсоветской (и всё еще до сих пор фактически остающейся полусоветской!) России.
Понятно, что за сохранившееся для них и по сию пору место «под политическим  солнцем» всё так же втихую разоряемой ими страны они готовы платить самой откровенной натурой… И потому вполне естественно, что значительнейшая часть всей этой безликой и вязкой депутатской массы — суть заведомо проолигархические (самого разного уровня «олигархизма» — от «центрального» до «местного») «шестерки», коррупционеры-профессионалы и предельно циничные дельцы-лоббисты различного калибра, подобно «ночным бабочкам» всегда готовые удовлетворить политико-экономический заказ любого клиента с тугим кошельком или же с большой «государственной печатью». И редко-редко здесь действительно делается что-то для подлинной пользы России…
Потому же вполне закономерен и результат — вот уже столько времени, как и прежде, всё ещё «…мы стоим на распутье. Нас, — как еще давным-давно скорбел о нашем духовно-историческом беспамятстве И. Солоневич, — тянут кто куда, во все сто пятьдесят сторон, предусмотренных ста пятьюдесятью вариантами самомоднейшей науки. В какой степени предосудительно желание бороться против всяких экспериментов на живом теле России? На наших живых или полуживых телах, на телах наших детей и внуков? Почему из всех ста пятидесяти рецептов все сто пятьдесят считают себя совершенно правоспособными, и только один рецепт — проверенный веками — отметается как реакция, как утопия, или, еще лучше, как реакционная утопия? Неужели традиция тысячелетий не имеет права на представительство? Неужели, заслуженно гордясь нашей Родиной, мы имеем какое бы то ни было логическое право утверждать, что люди эти, Родину построившие, были сплошными глупцами и что из всех мыслимых и испробованных практикой форм правления они выбрали самую реакционную? И что именно философия, революция, социализм, коммунизм и дали нам, наконец, настоящий “прогресс”? И вот “прогрессируем” мы со ступеньки на ступеньку — в подвалы НКВД, в лагеря… в бездомность, в бесперспективность, в безнадежность… Куда нам “прогрессировать” еще? Может быть, лучше бы заняться реакцией… как-то найти и отстроить свой собственный, в истории беспримерный дом? Не трудовое общежитие и не функциональную казарму, а просто дом?  И двигаться не “вперед, вперед, вперед”… а назад — к себе домой?»
Только возвращение нации к своей религиозно-национальной, подлинно русской государственнической традиции, только всеобщее примирение на основе общей нашей многовековой любви, нашей сердечной привязанности к великой православной России, к нашей Родине, к Родине наших славных предков, может спасти и нас самих, и наших многовековых спутников — остальные коренные народы — от окончательной гибели, рассеяния и вполне возможного рабства в будущем, уже сегодня готовящемся нам безбожными глобалистскими тенденциями падшего мира.
Все эти грядущие угрозы по отношению к государственному будущему России, уже разорявшемуся большевиками, прекрасно понимали лучшие ее представители еще на заре советизма, в самом начале революционной страды.
Уже тогда им было ясно, что коммунистическими методами великой России не сохранить: можно лишь на время — силой принуждения, страхом, фальшивыми соблазнами якобы всеобщего благоденствия (построенного на крови и муках своих же соотечественников!) создать видимость мощного государства, всегда остающегося тем не менее абсолютно гнилым внутри, с больной душой, с лживой идеологией и глубоко запрятанным страхом, всегда в конце концов порождающим ненависть, которой ни один человек, ни одна страна жить долго не могут.
И уже тогда истинные патриоты России понимали, что революция — в силу своего примитивного марксистско-ленинского, совершенно утопического понимания истории и самой жизни, в силу своего безродного (таковым и прокламируемого) интернационализма — есть враг русского начала нашей государственности, есть, по сути, враг подлинного, национального, но и вселенски-христианского, смысла России, а в итоге — есть враг русского народа, обманутого, соблазненного большевиками и потому начавшего насквозь ложную (так называемую «классовую») борьбу против самого себя!
Прекрасно осознавая всё это, один из наших философствующих публицистов — П.Б.  Струве, не без некоторого даже политологического цинизма, но и не без, увы, оправданной самой жизнью практической трезвости, утверждал в одной из своих статей (еще в 1918 году!), что в конечном итоге (несколько евразийского типа) «России безразлично, веришь ли ты в социализм, в республику, или в общину, но ей важно, чтобы ты чтил величие ее прошлого и чаял и требовал величия для ее будущего» . Если с началом этой фразы можно до конца и не соглашаться, то вся вторая ее половина справедлива полностью и звучит как еще одно предупреждение нынешним владельцам Русской земли и, одновременно, как обнадеживающий призыв к ее подлинному будущему хозяину — народу России.
Особенно чрезвычайно уместны в своей духовно-осмысленной национальной правде следующие затем слова П. Струве, а именно те, в которых он с искренним жаром верного сына своего Отечества требует от каждого из нас: «чтобы благочестие Сергия Радонежского, дерзновение митрополита Филиппа, патриотизм Петра Великого, геройство Суворова, поэзия Пушкина, Гоголя и Толстого, самоотвержение Нахимова, Корнилова и всех миллионов русских людей, помещиков и крестьян, богачей и бедняков, бестрепетно, безропотно и бескорыстно умиравших за Россию, были для тебя святынями. Ибо ими, этими святынями, творилась и поддерживалась Россия, как живая соборная личность и как духовная сила. Ими, их духом и их мощью мы только и можем возродить Россию. В этом смысле прошлое России, и только оно, есть залог ее будущего.
На том пепелище, в котором изуверством социалистических вожаков и разгулом соблазненных ими масс превращена великая страна, возрождение жизненных сил даст только национальная идея в сочетании с национальной страстью. Эта идея-страсть, которая должна стать обетом всякого русского человека. Ею, ее исповеданием должна быть отныне проникнута вся русская жизнь. Она должна овладеть чувствами и волей русских образованных людей и, прочно спаявшись со всем духовным содержанием их бытия, воплотиться в жизни в упорный ежедневный труд. Если есть русская “интеллигенция” как совокупность образованных людей, способных создавать себе идеалы и действовать во имя их, и если есть у этой “интеллигенции” какой-нибудь “долг перед народом”, то долг этот состоит в том, чтобы со страстью и упорством нести в широкие народные массы национальную идею как оздоровляющую и организующую силу, без которой невозможно ни возрождение народа, ни воссоздание государства. Это целая программа духовного, культурного и политического возрождения России, опирающаяся на идейное воспитание и перевоспитание образованных людей и народных масс. Мы зовем всех, чьи души потрясены пережитым национальным банкротством и мировым позором, к обдумыванию и осуществлению этой программы.
“Быти нам всем православным христианом в любви и в соединении. И вам бы… помнити общее свое… А нашим будет нераденьем учинится конечное разоренье Московскому Государству… который ответ дадим в страшный день суда Христова” — в этих словах бесхитростной грамоты нижегородцев к вологжанам 1612 г. и в других аналогичных документах Смутного времени, в совершенно других, менее сложных, но, быть может, не менее грозных исторических условиях была уже возвещена стране и народу спасительная сила национальной идеи и духовно-политического объединения во имя ее.
Сим победиши!»
О той же единственно возможной для нас, творчески-устрояющей современную Россию «русской идее» говорят и сегодня наши политические деятели, историки, политологи, писатели, которым не безразлична ее судьба и достойное будущее.
Вот что, в частности, пишет о временной утрате этой «идеи» Россией XX века в одной из своих статей уже неоднократно цитировавшаяся здесь Н. Нарочницкая: «Марксизм-ленинизм и затем постсоветский нигилистический либерализм разучили нас говорить на темы национального и его сочетания с универсалистским. Философия истмата и либертарианство в равной степени отказывают нации быть субъектом исторического делания, в одной теории субъект истории — класс, в другой — индивид, а нации должны отмереть» .
Однако пора нам уже окончательно освободиться как от либертарианской, так и от постсоветской, посткоммунистической идеологии.
Будущее, как замечает там же Н. Нарочницкая, «…конечно не за либертарианцами, а за теми, кто оставит заблуждения прошлого, но не будет глумиться над жизнью отцов, совершая грех библейского Хама. Будущее за теми, кто, безусловно, утвердит свободу, ибо это вовсе не либеральная, а глубоко христианская категория, но при этом не лишая личность счастья быть частью общности, что наделяет ее новыми богатыми качествами. Будущее за теми, кто не побоится во всеуслышание сказать, что русский народ, православный по культуре и по вере, есть основатель и стержень российской государственности»  — и потому-то «в российской политике будущее за консервативными, национально-охранительными силами» .
Если мы не хотим погибнуть, то рано или поздно путь, которым заставляют сегодня идти Россию ее нынешние хозяева, в своем печальном итоге потребует от нас уже окончательно и, вероятно, достаточно жестко противопоставить всей демагогии в значительной мере всё еще и ныне продолжающих властвовать нами «посткоммунистов-капиталистов» (выступающих в качестве объективно антирусской силы) всё ту же вековечную «русскую идею»: последовательную устремленность наиболее активной и дееспособной части русского общества к испытанным столетиями, единственно неизменным и всегда живым, всегда животворящим ценностям православного духа России!
Ибо Церковь будет неустанно повторять и повторять: без веры, без получаемой через эту веру самой наиреальнейшей помощи Божией, помощи нашего Творца и Промыслителя, всегда присутствующей — и на уровне отдельной личности, и на уровне наций — в каждом благом человеческом делании, без укрепления наших душ Его волей и силой — у нас ничего не получится. Только вера, только любовь к Богу и человеку, по первейшей божественной же заповеди, и есть подлинные движущие силы вселенского исторического процесса.
О том, что без Него мы не можем творить ничего доброго, почти две тысячи лет назад нас предупреждал еще Сам Христос; и это же непререкаемое Его слово повторил при захвате большевиками власти в России наш святой Патриарх Тихон, говоря о том, что уже заранее проклято и безуспешно их дело переустройства Русской земли, ибо без Бога и не ради имени Его творится оно!
И не о той же необходимости союза веры и любви неустанно проповедовал, предчувствуя еще в середине XIX века идущие на Русь грозы, наш великий писатель-христианин, давая нам самый простой и добрый совет в деле благого устроения русской жизни: «…тому, кто пожелает истинно-честно служить России, нужно иметь очень много любви к ней, которая бы поглотила уже все другие чувства, — нужно иметь много любви к человеку вообще и сделаться истинным христианином во всем смысле этого слова» .
Глубоко осознанная вера — есть сегодня самое насущное для русского народа. Христианство — это не только древние камни церквей и вековые иконы, не только древнейшие тексты молитв и прекрасных былых песнопений; христианство — это не музей и отнюдь не Средневековье, каковым пытаются представить его духовно, увы, ущербные атеисты. Христианство — всегда было, есть и будет самым современным и самым футурологичным (притом всегда направленным в самое реальное духовно-историческое будущее) богочеловеческим подлинным знанием  бытия мира, его путей и целей. И христианство тем более конкретно, что обладает именно особым смыслом и особой формой историчности — историческим знанием не только своего прошлого, но и своего будущего, равно как и будущности всего мира, поскольку всё это ему уже известно — как явленное на уровне библейского божественного Откровения…

                О патриотическом движении
                и подлинно патриотическом целеполагании

То, что живое восприятие могучей и подлинно жизнеутверждающей веры наших предков, тяготение к духовно устрояющим российскую государственность традиционным ее ценностям неизменно сохраняется в русском народе и постепенно начинает набирать всё большую и большую силу, подтверждает не только постоянно усиливающийся рост патриотических, религиозно и национально осмысленных настроений в стране , но и исподволь уже начинающиеся практические действия, направленные к более глубинному осмыслению нашего катастрофического положения и выработке путей его преодоления.
Так, для соответствующего национально-государственнического духовного просвещения общества у нас уже сегодня действует немало негосударственных объединений, групп, фондов и исследовательских центров.
Здесь можно назвать, например, Комитет «Преемственность и возрождение России» (координатор — профессор кафедры философии МГИМО(У) МИД РФ, профессор Московской Духовной академии А.Б. Зубов).
Именно этим Комитетом был подготовлен весьма важный для нашего смутного времени документ — с участием широкого круга политиков и экспертов и с обсуждением его в Комитете внешнеполитического планирования (координатор С.В. Кортунов): Декларация «Пора избрать путь» (полный текст ее см. в настоящей книге: Приложение 1).
В «Декларации», в частности, рассматривается идея правопреемства и возрождения России, причем провозглашается, что российская самотождественность может восстановиться и утвердиться лишь в итоге коренного разрыва нации с прежней временно ее соблазнившей идентичностью коммуно-советской — при сознательном и предельно активном возвращении страны к преемственности исторически подлинной России.
Следует упомянуть здесь также и о двух стремящихся ныне к активной церковно-политической деятельности общественных фондах.
Один из них — «Фонд исторической перспективы», возглавляемый его президентом, известным историком Н. Нарочницкой, которая характеризует этот фонд следующим образом: «Он объединяет интеллектуалов, экспертов в области международных отношений, геополитики, ресурсов, истории, информационной политики, инвестиционных проектов, связей с общественностью.
Цель фонда — создание альтернативного (созданному в период нигилизма) информационно-политического поля, где безопасность России, ее положение в мире, социально-экономическое развитие, нравственное состояние общества рассматривается в неразрывной связи с восстановлением исторической памяти русской цивилизации и укреплением национального самосознания. Это будет формировать общественную среду, где наконец-то, отринув ложные предубеждения, навязанные убогим постсоветским западничеством, объединятся русская интеллигенция, национальные предприниматели, самые широкие слои общества» .
Кстати, об особой роли «русской интеллигенции» в деле создания в России института новой, подлинно национальной власти, пишет и Г. Давыдов, заявляющий, что «прежде всего национально настроенные интеллектуалы» и должны истолковать сейчас «прямую волю истории», выработав необходимую концепцию, политическую программу возрождения России. Как продолжает он, среди интеллектуалов — «люди разных поколений, разных идеологических оттенков, разных профессий, разного интеллектуального и психического устроения. Но всех их объединяет жгучее желание перемен в России, способность готовить эти перемены и смелость и ответственность взять на себя власть. Другое дело, что интеллектуалы нередко неспособны (и, наверное, это не является их недостатком) к практической политической деятельности. Собственно, в этом ответ на нынешнюю русскую катастрофу: пока еще нет ясной политической силы, которая взяла бы власть. Если она появится, то власть без промедления перейдет к ней. И она — эта сила — зреет, и интеллектуалы готовят и ее, и программу для нее. Еслм мы ничего не сможем предложить национальной власти, то окажемся хуже всех врагов и недоброжелателей России. Упустить такой исторический шанс — равно предательству и самоубийству…» .
О постепенном созревании этих политических сил и, главное, о их все более становящейся осмысленной идеологии нового российского «империализма» говорит и интеллектуальная деятельность такой, например, организации, как Философско-Политический Центр «Северный Катехон» (Византистский Клуб «Катехон»), возглавляемый философом и историком А.М. Малером — автором, в частности, книги «Духовная миссия Третьего Рима» (М., 2005).
Заседания этого Центра систематически проводятся с 1999 года в Институте философии Российской Академии наук . Название его происходит от греческого слова «катехон» — «удерживающий» — определения, присутствующего в эсхатологическом (трактующем тему конца мирового бытия и окончательного Страшного Суда) фрагменте Второго послания Св. Апостола Павла к Фессалоникийцам.
Как пишет А. Малер, разъясняя это понятие православной историософии: «В этом фрагменте Апостол вводит две центральные категории христианской эсхатологии — “тайна беззакония” (греч. “аномия”) и “удерживающий” (греч. “катехон”). Это два полюса социального состояния христианской ойкумены [«вселенной» — Г. М.]. Аномия — это особое, “асоциальное состояние социума”, отказавшегося от традиционных христианских норм и ценностей, порождающее ризличные крайности, крайности анархии и тирании…. В библейском контексте Аномия неизбежно связана с торжеством антихриста, который фактически выдает себя за Спасителя, совершает ложные чудеса и устанавливает свое господство, то есть путем беззакония устанавливает беззаконие. Но торжество антихристовой Аномии “не совершится до тех пор, пока не будет взят удерживающий теперь” (2 Фес. 2, 7).
Удерживающий, Катехон — это антитеза Аномии, ее антипод и основной исторический враг. Святой Иоанн Златоуст констатировал, что под “Катехоном” понимается или Сам Святой Дух, или “римская власть”, удерживающая силы Аномии до тех пор, пока “Катехон” не будет “взят от среды”. Так встает вопрос — посредством какой социальной силы Святой Дух удерживает хаос? Конвенциональный ответ на этот вопрос уже есть в христианском богословии — это имперская власть Рима, принявшая Христианство и действительно сдерживающая всякое беззаконие до момента собственного крушения. именно эта, “катехоническая” миссия Рима была унаследована Вторым Римом — Византией и Третьим Римом — Россией. Следовательно, в православном политическом сознании российская государственность наделена особым, мессианским историческим значением Катехона и любое сопротивление этой государственности… является проявлением сил Аномии» .
Нынешнее, особо тяжелое положение России тем более приводит к утверждению того, что: «имперское движение политически востребовано и должно предъявить власти и обществу внятную, недвусмысленную программу позитивных ценностей и действий» . Это представляется особо необходимым сегодня, поскольку «есть все основания полагать, что опасность новой русской смуты, угроза торжества настоящей Аномии пройдена — Российское государство возвращается на магистральный “катехонический” путь своего развития. Но последние следы Аномии должны быть преодолены в сам;м консервативном имперском движении… Необходимо всегда помнить — Аномия приходит не извне, а изнутри, затемняя сознание и парализуя волю, и только честное, жесткое и открытое размежевание со всякой ересью, расколом, варварством и извращением положит конец беззаконию не только внутри, но и вокруг» .
Еще одна, подобная по духу «Фонду исторической перспективы» и Центру «Северный Катехон», организация — Фонд «Имперское возрождение», исполнительный директор которого М.Б. Смолин является также руководителем «Православного центра имперских политических исследований».
Цель этого фонда (как и издаваемого им журнала «Имперское возрождение) — «инициировать и идейно способствовать имперскому пути возрастания для нашего Отечества, считая имперское возрождение русским путем в будущее,.. стремиться акцентировать внимание на жизненной важности тысячелетних исторических традиций Православного мира и на необходимости воспитания в гражданах России национального самосознания» .
Именно представители этого объединения подвергают сегодня наиболее радикальному пересмотру все государственные цели и государственное содержание нашей жизни. Их видение основных направлений русского пути во внешней и внутренней политике, экономике и идеологии России и есть на сегодня, по сути, чуть ли не единственно трезвое, разумное и стратегически выверенное, позволяющее четко определить приоритеты дальнейшего процесса сохранения и возрождения Российского государства.
Весьма показательным в этом смысле является, например, опубликованная в журнале Фонда статья доктора политических наук А. Савельева, в которой рассматриваются, в частности три важнейших вопроса дальнейшего государственного строительства подлинно русской России: национальный, имперский и вопрос о традиционной российской государственности как таковой.
Позиция Фонда как позиция русского патриотизма, излагаемая автором статьи, одновременно и гуманна, и вполне трезво-реалистична: «Русский национализм (иначе говоря — русская солидарность) имеет следствием русское национальное государство, но не замкнутое в себе и враждебное другим народам, а открытое имперскому строительству. В русской православной империи Россия обустраивается для русских, но не только для них. Имперский противовес узкоэтническому национализму и вселенский противовес Православной веры, смиряющий заносчивость элит, создают национал-имперский синтез, когда обустройство России для русских становится одновременно обустройством России и для других народов.
Имперская константа в русской идеологии важна тем, что дает священству и церковному народу то поприще, на котором невозможно впасть в “протестантизацию” и утратить размах русской духовной миссии. Теократический характер идеи Империи содержательно наполняет Государство, обогащает его смыслами, восстанавливает центростремительные процессы, собирает Русь после очередной смуты и дает силы для нового геополитического и мировоззренческого “вздоха” русской государственности» . Тем самым, общество скрепляется имперской идеей, одновременно звучащей и мононационально, и многонародно: повернутое к русской нации, такое государство имперского типа оказывается государством сугубо и последовательно (во всех сферах общегосударственной, имперской жизни) национальным, русским; повернутое же к различным коренным народам, изначально проживающим на территории России, оказывается государством многонародным, равно гарантирующим и защищающим права местных традиционных этносов. И в этом смысле «…Православная Империя — это универсалистский проект, противостоящий глобализму, глобальной Антиимперии, нивелирующей все культурные различия и стирающей все традиции» .
Первостепенной и фундаментальнейшей нашей задачей, без окончательного положительного решения которой само достойное существование России становится (в исторической перспективе) весьма проблематичным, является задача восстановления, возрождения страны — как новой Империи — в ее прежних границах, что имеет, к тому же, под собой и все необходимые правовые основания, выработанные и сформулированные еще «дооктябрьской» Россией.
Ведь, подчеркнем,  сложившиеся на протяжении многих веков границы России (в большей своей части подтвержденные и в XX веке, в период существования СССР) были полностью признаны мировым сообществом и обладали абсолютной международной легитимностью — как естественный элемент суверенитета «страны Советов», три четверти столетия существовавшей на исконной российской территории.
Вообще же, затрагивая сложнейший правовой вопрос о степени и характере легитимности коммунистической государственности СССР, необходимо особо подчеркнуть (во избежание и духовных, и «нравственно»-политических, и государственно-правовых — на уровне международного права — неясностей), что следует категорически отделять друг от друга — при любой критике коммуно-советского режима — два принципиально различных и абсолютно противоположных уровня легитимности последнего.
Так, на одном уровне — внутригосударственном — сама большевицкая власть — с точки зрения собственно законности как таковой и с учетом высшей степени истинной законности еще дореволюционной России — подлинной легитимностью не обладала. Ведь сама эта власть была насильственно, абсолютно беззаконно навязана основной части российского народа как путем антигосударственного преступного переворота, так и всей своей последующей лживо-демагогической и жесточайше-карательной политикой, уничтожившей цвет русской нации и сгноившей в коммунистических застенках и лагерях миллионы ни в чем не повинных людей.
Отсюда, вполне естественно, с точки зрения русского гражданина, желающего действительного восстановления полноценной Российской государственности, следует признать (пока хотя бы теоретически) совершенно нелегитимной всю правовую систему и все внутренние законы СССР, равно как, по-видимому, и те, что продолжают основываться на них в «РФ» сегодня.
К сожалению, и до сих пор такой, единственно последовательный, принципиально-законный и, главное, творчески-созидательный (в аспекте возрождения России) подход к данной проблеме остается вне поля внимания общества. Но, не отбросив наконец всего ядовитого наследия в корне преступной «революционной законности», мы так и не сможем восстановить правовых основ реально мощной и устойчивой российской государственности (определенный опыт такого восстановления уже имеется, например, в ряде стран Восточной Европы — освободившихся от навязанного им в свое время коммуно-советизма бывших сателлитов СССР).
Такова принципиальная позиция в государственно-правовой сфере, присущая подлинно русским, православным патриотам России, но отнюдь не основной массе представителей нынешних властных структур «Эрэфии» — с их типичным постбольшевицким «правовым» сознанием чисто «советского» (то есть внутренне достаточно лицемерного и фальшивого) типа.
Однако решение вопроса о подобного рода нелегитимности всей прежней советской государственности есть внутреннее дело русского народа — и только. И, если он сочтёт это нужным, возможным и полезным, то со временем сам и разберется с данной проблемой, оставив в своем Основном Законе из прежних законодательных актов одни и полностью отбросив другие.
Заметим притом, что, даже признав в дальнейшем прискорбный факт нелегитимности нашего внутригосударственного существования на протяжении чуть ли не целого века (увы — это и сегодня с большим трудом осознается основной частью граждан, уже давно привыкших к общегосударственному фактическому беззаконию «советизма»), нужно будет чрезвычайно осторожно решать практически: чт; нам следует оставить из имеющейся на сегодня суммы российских законов, чт; отбросить как явный реликт незаконного коммунистического режима и чт; восстановить из прежнего Свода законов Российской Империи.
Однако подобное возрождение справедливой, подлинной законности в новейшей России, процесс отделения в нынешней нашей правовой системе временных советских «плевел» от исконной русской «пшеницы» потребует в будущем от наших граждан, всё еще остающихся в массе своей глубоко «советизированными», полного переворота в их сознании. Потребует это сложнейшее дело и особой духовной ответственности, взвешенности и осторожности принимаемых решений — со стороны общества, и предельно осмотрительной мудрости — со стороны государства.
Если же мы обратимся теперь к проблеме легитимности всевозможных советских юридических и договорных документов в сфере зарубежной деятельности СССР, то здесь оценка соответствующих правовых актов должна быть совершенно иной по сравнению с оценкой тех, что относились к внутренней жизни страны.
В плане межгосударственном, на уровне международного права, СССР безусловно  обладал вполне достаточной легитимностью, поскольку таковая (безотносительно к внутригосударственной) была постепенно, начиная еще с 1920-х гг., признана мировым сообществом — уже самим признанием Советского Союза в качестве субъекта международного права! И в этом смысле, оставаясь по отношению к своим гражданам вполне преступным и незаконным государством, по отношению к миру он являлся в необходимой мере законным  «преемником» дореволюционной России .
Другое дело, что использовалась эта «зарубежная» легитимность Союза — в силу коммунистических экспансионистских устремлений (которые, однако, следует отличать от действий СССР, объективно вызывавшихся интересами традиционной российской «добольшевицкой» международной политики) — нередко во зло и русскому народу, и народам других стран.
И тем не менее — единственный практический вывод, который можно сделать из факта признания легитимности СССР на мировой политической арене, заключается в том, что, соответственно, и все его «внешние» договоры и соглашения, все межгосударственные правовые документы обладают и поныне абсолютной легитимностью, а потому ни о каком сомнении в правопреемстве нынешней России по отношению к Российской Империи — на уровне именно международной политики — не может быть и речи.
Естественно поэтому, что и вся современная внешняя наша политика должна сохранять, через промежуточное преемство СССР в этой области, те же государство-укрепляющие приоритеты и задачи, которые имела ранее и подлинная, дореволюционная Россия.
В связи со сказанным тем более представляется естественным и логичным имеющееся в вышеупомянутой статье А. Савельева утверждение о том, что «…Для условий современности самая напряженная идея русского бытия — идея воссоединения. Именно в ней может быть реализована Империя. Воссоединение России в любых его формах — это путь из смуты, возвращение исторически обусловленных рубежей русского мира, возрождение русской цивилизации как явления, определяющего судьбы человечества. Внутренне воссоединение — преодоление “титульного” федерализма, внешнее воссоединение — возвращение в единое государство Российской Федерации, Белоруссии, Украины и Казахстана, а затем и других самостийных частей прежней русской Империи.
Без воссоединения, — подытоживает автор, — Россия не будет иметь никаких перспектив в геополитической и экономической конкуренции с другими мировыми державами. Это значит, что силы Традиции должны сделать ставку именно на эту идею, понятную всем и укорененную в мировоззрении большинства граждан России» .
Завершая статью, А. Савельев следующим образом излагает и русское патриотическое понимание практического целеполагания и путей воплощения Традиции (как самой непосредственной «Русской идеи»): «Мы должны быть убеждены, что:
— территориальное и духовное пространство исторической России — наше по праву; оно питает каждого из нас, нашу семью, наш род;
— либерализм и социализм — болезни национального духа, разрушающие наш социум, наше государство, наш род и жизнь каждого из нас;
— русская солидарность — источник спасения, опора и условие личного и общерусского успеха.
Русская солидарность — национализм.
Русская идеология — реакция и реванш.
Русская государственная теория — империализм.
Русская политическая теория — консерватизм.
Русская власть — самодержавие» .
При этом, добавим, о самодержавии на новейшем витке русской истории речь может идти, естественно, не как о лишь внешне восстановленной столь традиционной для России форме власти — над параллельно же восстановленным классово-сословным обществом дореволюционного поры (которого больше нет и быть не может), но монархия, начинаемая и утверждаемая по общенародному «соборному» выбору (в духе избрания Царя Всероссийским Церковным и Земским собором в 1613 году после завершения Смутного времени), которая должна продолжить затем свою дальнейшую жизнь как монархия народная, над-сословная (а отнюдь не в духе сословного послепетровского дворянского абсолютизма!), как монархия, всенародно поддерживаемая и — ответно — во всём наш народ сберегающая.

Здесь же следует сказать и еще об одном современном религиозно-политическом сообществе, еще об одном христианском движении, преимущественно действующем в Москве, — «Союзе православных граждан» во главе с его Председателем Валентином Лебедевым, движении, которое ныне постепенно расширяется, стремясь донести до сознания русского человека жизненную необходимость его возвращения на традиционные пути великой российской государственности. Ибо, как пишет лидер движения: «…сохранение (возрождение) традиционных ценностей есть необходимое условие для сохранения нашей национальной идентичности. Сохранение традиционных ценностей есть необходимое условие для сохранения общественной стабильности, общественного иммунитета. Сохранение фундаментальных ценностей, сохранение традиции есть необходимое условие для того, чтобы наша страна и впредь продолжала называться Россией» .
В русле тех же идей осуществляет свою христианскую и патриотическую деятельность также «Собор Православной интеллигенции» в Санкт-Петербурге, ежеквартально издающий религиозно-философский и научно-публицистический журнал «Трибуна русской мысли». И члены «Собора», и его журнал стремятся, в частности, разъяснить обществу, что «…Православный интеллигент — убежденный государственник. Поэтому только православная интеллигенция может заполнить вакуум государственного мышления, который делает неэффективной внутреннюю и внешнюю политику России» (Клуб Православной Интеллигенции. Концепция) .
Именно нравственно-осмысленная деятельность и конкретно православное мировоззренческое содержание подобных, одновременно религиозных и социально-политических, движений единственно и способны привести нас к созданию животворного российского общества, «которое, — как пишет духоный руководитель «Союза православных граждан» протоиерей Владислав Свешников, — сможет возродить национально-государственную жизнь России. Вероятность построения такого общества ускользающее мала, до степени чуда, но чудо — не такая уж нереальная вещь для России, особенно, когда оно — востребовано. Востребованность чуда для многих современных русских слоёв — очевидна: надоело быть растоптанными червяками. И если обрящется в нашей действительности дерзновенный слой, готовый взять на себя высокую ответственность за возрождение российской национальной, общественной и государственной жизни, он, безусловно, будет окружен полем всеобщей симпатии, более или менее активной. Для реализации такого движения остается немногое: хорошее концептуальное мировоззренческое содержание, которое и соберет начальные круги верных.
…Такая концепция уже создана в русле… движения “Союз православных граждан” и может быть использована вначале для первичного объединения малочисленных патриотических движений. Свершится ли такое начало, а засим и продолжение — посмотрим. Но по многим признакам похоже на то, что если оно не состоится, едва ли придется в будущем говорить о будущем русского народа, общества и государства» .
Показательно, что о необходимости скорейшего создания объединенного всенародного общественного движения ради спасения России перед лицом внешних угроз и временного засилья внутренних ее предателей — в лице представителей посткоммунистического олигархизма, их пособников в системе коррумпированной государственной власти и среди столь же беспринципно коррумпированного всероссийского чиновничества на местах, говорят сегодня не только православные патриоты, но даже и пока внеконфессиональные граждане России, частично сохраняющие в себе черты «российского державного народа».
Об этом свидетельствует, например, не так давно опубликованная книга С. Кара-Мурзы, в которой он, употребляя только что приведенное выражение, пишет, что сообщество, имеющее такие черты, «может возникнуть за достаточно короткий срок. Оно уже почти созрело и ждет лишь “затравки”, чтобы пошла его кристаллизация. Все ждали, что такой затравкой станет после 2000 г. команда В.В. Путина, но, к сожалению, не получилось. Будем действовать сами» . И поле для такой деятельности всё более расширяется, поскольку, как отмечает далее тот же автор, «…За последние годы происходит преодоление мировоззренческого раскола общества и даже идейно-политического разделения, группы населения опять стягиваются в народ. Радикальная группа “новых русских” превратилась в маргинальную… Маргинальной стала и право-либеральная субкультура, ее вес в обществе многократно преувеличивается СМИ в результате ее положения во власти и в среде крупного капитала» .
Создание, по мнению С. Кара-Мурзы, своего рода «новой большой “квази-партии”» (хотя эту общность следовало бы назвать скорее общенародным движением), чьим полем деятельности должны стать одновременно и Россия в ее нынешних пока границах, и Белоруссия, и Украина, движения, построенного «исходя из представлений цивилизационного (а не формационного) подхода, возможно и необходимо» . Именно такое движение (партия?) «и создаст организационную основу, на которой соберется и обретет самосознание российский державный народ.
Мы говорим прежде всего о республиках со славянским, в большинстве, населением потому, что в первую очередь перед РФ, Украиной и Белоруссией в полной мере и с очевидностью встала угроза расчленения и утраты своей государственной и культурной идентичности…
Эта угроза более или менее отчетливо осознается большинством населения, однако это осознание не может быть преобразовано в политическую волю в рамках нынешней системы партий. По многим признакам видно, что уже полностью созрела социальная база для организации, которая сформулировала бы эту угрозу и возможности ее преодоления в ясных понятиях и в политической программе. При появлении “зародышей кристаллизации” такой партии (возможно, как политической сердцевины более широкого общенародного движения. — Г. М.) и издания первых программных документов процесс ее наполнения пошел бы очень быстро.
Создание такой массовой организации резко изменило бы весь ход событий в РФ и СНГ» .
Думается, что духовной основой такой организации в первую очередь должно стать стремление к воссозданию в душе народа во многом утраченной или же искаженной за десятилетия коммунистического режима и соввласти цивилизационной религиозно-культурной тысячелетней российской Традиции. И в этом важнейшем деле первенствующее место, безусловно, принадлежит Церкви как ее неизменной хранительнице. Если «внешние» механизмы возрождения полноценной российской государственности есть дело национально-патриотически ориентированных политиков, то утверждение духовной подосновы этого процесса есть самое прямое дело Православной Церкви —  как религиозно-цивилизационной подосновы большинства граждан России!
При этом со всей ясностью и определенностью следует сразу же заявить (такова и внутренняя государственническая «программа» Церкви), что в контексте восстановления подлинной суверенной российской государственности нет и не может быть места никаким либертарианским идеям и реформам — как элементу предельно разрушительному и смертельно опасному для нашей, должной противопоставить себя общемировому «глобалистскому проекту», державы!
Более того, в процессе дальнейшего развития и укрепления идейно-политической государство-восстановительной платформы всенародного движения за новую Россию духовной нашей основой должна стать подлинно «русская идея»: возрождение и дальнейшее строительство справедливого, общенационального, православного, самодержавного государства, в свое время предательски обрушенного сначала всевозможными либералами, а затем зверски добитого их же, по сути, выкормышами — коммунистами.
Притом важнейшую роль в придании духовно-социального смысла этому движению, помимо Церкви (как внеполитического и лишь одухотворяющего правдой Христовой всех участников политического возрожденческого процесса), должна сыграть важнейшая составляющая — необходимая уже сегодня России ее монархическая партия, поскольку одной из причин гибели Империи в начале прошлого века и послужило именно то, что, как писал Ив. Ильин, «единой и организованной монархической партии, которая стояла бы на страже трона и умела бы помогать монарху — не было. А те, которые пытались выдавать себя за такую “партию”, вели линию не государственную, а групповую и не понимали своих исторических и государственных заданий» ; «…были героические исповедники, подобные московскому протоиерею Восторгову, шедшие на смерть и принимавшие ее…Но сколько бы ни было таких, — они не составляли того, в чем нуждалась Россия, т. е. продуманной, организованной и отстаивающей национальный трон политической партии. Такой партии в России не было» .
Однако создание ныне монархической партии не может явиться следствием лишь внешних политико-организационных решений на основе антибольшевицкой идеологии. Оно должно стать и сможет стать не только элементом, так сказать, некоего возможного «Белого проекта» нового Русского государства, но и непосредственной живой реальностью будущего политического дня только как результат «правого» духовного переворота в самом обществе, то есть происходящего в душах просыпающихся от векового коммунистического сна граждан России.
И поскольку большевицкая революция в стране была подготовлена прежде всего именно в душах русских людей, то точно так же в их же душах и должна родиться, став постепенно вполне осознанной, идея противостояния и освобождения собственной страны от наследия большевизма: ведь именно таким наследием и является вся наша сегодняшняя страшная, полунищая и в духовном смысле — по большей части — бессмысленная жизнь.
Именно поэтому, как справедливо подчеркивал еще Ив. Ильин, «чтобы преодолеть революцию, надо не только искоренить большевиков, но и возродить религиозность и правосознание и создать новые, справедливые установления и учреждения. Напрасно думать, что большевизм укрывается в большевиках; что он исчезнет вместе с их истреблением. Нет, большевизм укрывается прежде всего в тех корнях, из коих вырос; и из них он вырастет опять, если просто исчезнут его современные носители» . И действительно, почва большевизма в значительной степени сохраняется и поныне: это «кризис христианской веры и религиозности вообще; кризис патриотизма, правосознания, государственности и демократии; кризис хозяйственного уклада души и частной собственности <…> Здесь спасение, конечно, в духовном самоочищении, бесстрастии и прозорливости. Но эти доблестные силы и уменья приходят не до крушения, а после катастрофы» .
И вот, теперь, после формальной ликвидации у нас большевицкой власти, в чем же состоит главная задача духовно здоровой ведущей части нации в ее государственном строительстве? Задача эта состоит в том, чтобы окончательно противопопоставить всем, фактически сохраняющимся и по сей день почти во всех властных структурах и государственных институтах «духовным» реликтам революционного посткоммунизма в России (как основы продолжающегося всё того же большевицкого грабежа страны, неимоверно ныне даже возросшего), — русскую духовную контрреволюцию, воззвав к антикоммунисту в душе каждого подлинно русского человека!
Ибо большевицкая преемственность как в психологии, так и и в самих методах властвования, продолжают оставаться основой и сегодняшней власти в России — с небольшой только разницей: если в начале прошлого века большевик-«бандит, уверовав в противоестественную утопию» коммунизма, «стал садистически экспериментировать»  над русским народом, подсовывая ему идеологию коммунистическую, то сегодняшний его перекрасившийся последыш — по большей части точно такой же бандит! — экспериментирует над нами, подсовывая уже утопию «демократическую».
Трезвый учет всего этого, вместе с прозорливым пониманием современных и грядущих катастрофических жизненных процессов, идущих и имеющих быть в стране, верность Богу и Его Православной Церкви, всё возрастающая крепость правосознания и глубинное, подлинное, сущностно-духовное, а не формальное, понимание самой сути ответственного перед страной традиционного для нас Самодержавия — вот те реальные основы, на которых только и может возникнуть, получить широкую поддержку народа, существовать и наконец победить будущая монархическая партия России...
                О проекте новой Конституции России

О характере идей, берущихся за основу духовно-политической деятельности всероссийского общественного антиолигархического движения в защиту новой России, идей, должных в итоге стать правовой и идеологической платформой всей страны (если только она хочет сохранить свою целостность, суверенитет и встать в дальнейшем на путь духовного и экономического процветания), вполне ясно говорят (хотя бы на уровне предварительной программы), например, два документа, опубликованные в 2005 году.
Один из них — это составленные уже неоднократно упоминавшимся здесь протоиереем Владиславом Свешниковым краткие тезисы мировоззренческой концепции возможного в будущем движения «Возрождение России» (см. Приложение 2) , другой — проект Основного Закона России, в котором кратко изложены основные доктринальные пункты совершенно новой российской Конституции (документ разработан группой экспертов Института национальной стратегии)  .
Этот проект — особенно яркий пример законотворческой деятельности на современном политическом поле. Созданный представителями национально ориентированных общественных кругов (близких в своих государственнических идеях к только что изложенным чуть выше духовно-политическим позициям), он является весьма показательным текстом, излагающим основные принципы новейшего подхода к конституционно-правовому содержанию всей российской государственности.
Во-первых, в отличие от ныне действующей Конституции, в предложенном проекте новой ясно закрепляется тезис о России не как о новоиспеченном «обломочном» государстве, а как о полноправной преемнице СССР, затем — и Российской Империи (в их былой исторической целостности) и даже более ранних форм своей государственности, так или иначе существовавшей на «историческом пространстве» Русской земли целое тысячелетие.
При этом особо разъясняется: «Чтобы обеспечить свое положение в пространстве, ей необходимо восстановить свою идентичность во времени». Именно на этом историческом пространстве современная Россия, согласно новой Конституции, и обязана гарантировать, и гарантирует права всех своих коренных народов. Тем самым, она становится государством-убежищем для всех представителей русского и коренных народов, важнейшим элементом своей государственной политики признавая процесс массовой их репатриации из стран нынешнего рассеяния, обеспеченный институтом гражданства и социально-экономической программой государства.
Параллельно изменяется и формулировка, и самая сущность понятия субъекта российского суверенитета, который объявляется неотчуждаемым и неделимым (нынешняя же Конституция предполагает отчуждаемость суверенитета и особой статьей даже предусматривает возможность передачи государством части полномочий в пользу межгосударственных объединений; этому же способствует и признание верховенства международного права над российским конституционным).
Новой формулой неделимости суверенитета полностью исключаются и подрывные по своей внутренней сути для целостности самой государственности элементы договорного федерализма (в действующей Конституции имеются ссылки на Федеративный договор и отдельные договоры между Федерацией и «ее» субъектами, что свидетельствует о правовой предпосылке делимости суверенитета, то есть о потенциальной нестабильности и даже разрушимости нынешней «Эрэфии»). Новая же формулировка утверждает подлинное верховенство государственной власти по отношению ко всем иным уровням и возможным типам власти, а также «означает запрет на интеграцию» в любые внешние надгосударственные структуры.
При таком подходе к неделимости суверенитета естественным оказывается и кардинальный пересмотр основного принципа межнационального единства в России, а именно: происходит замена вполне мифического понятия «многонациональный народ» действующей Конституции понятием «многонародная нация», когда «точкой сборки “учредительного субъекта” служит не рамка административных границ [в том числе и границы различных автономных национальных образований. — Г. М.], а общность исторического проекта».
В соответствии с историческим итогом государственного строительства России «…Российская нация есть общность тех, кто причастен делу государственного и цивилизационного строительства России. Русский народ является ядром этой общности, а коренные народы, лояльные России, — ее полноправными участниками.
Россия признается национальной территорией всех ее коренных народов».
В результате же утверждается, что «критерием лояльности с их стороны является отсутствие какой-либо иной государственности, кроме государственности России».
Здесь, конечно же, попутно следует пояснить, что «многонародность» может постоянно преобразовываться в нацию в вышеупомянутом смысле только в процессе общего строительства общего же для всех государства, и пока говорить о «многонародной нации» будущей России можно только в футурологическом аспекте — да и то признавая, по сути, возможность практического формирования таковой исключительно путем постепенной религиозно-культурной ассимиляции малых народов в большом — русском, единственно и представляющем у нас сегодня подлинную нацию (правда, в значительной мере разложившуюся за последнее столетие и утратившую немалую часть своего духовно-национального единства).
Важно при этом подчеркнуть, что даже по отношению к самой «русскости» следует различать два разных уровня ее понимания.: как русский народ и как русскую нацию.
Мы сегодня, при расколотости нашего непосредственно русского общества, представляем собой скорее всё же народ (единение жителей), чем собственно русскую нацию (единение духовных братьев); и за восстановление нации нам еще предстоит побороться, ибо она, безусловно, во многом сегодня размыта, будучи расколотой, расслоившейся духовно — как пристрастием некоторых не к русской национальной, а к реликтовой советской культуре (а то и вообще к полностью западно-европейской), так и предательством части бывших русских людей своей православной веры — как основы собственной идентичности и национального единства.
На различении понятий «народ» и «нация» еще век назад настаивал известный русский правовед В. Гессен, указывавший, что под народом следует понимать сообщество, объединенное государством, то есть «конститутивным началом народа является внешний объективный момент — государственная связь», в то время как «конститутивным началом нации является момент внутренний, субъективный — национальное самосознание», или, иначе говоря, «народ понятие юридическое», в то время как «нация — культурное понятие» .
И, как верно пишет на эту же тему возрастания народа до уровня нации уже упоминавшийся А. Савельев: «Идея народа всегда и всюду является заведомо незрелой, покуда он воспринимается как этнографический субстрат, оформленный государством. Зрелое содержание идеи народа состоит в представлении о родовой солидарности и священной родовой истории, которая может быть сохранена от разрывав только под сенью Церкви, в общине «народа Божьего», где народ вызревает в нацию — сверхродовое единство в культе и культуре, а затем и в государственном единстве» .
И в этом смысле — если мы вообще принимаем «русскую идею» как идею возвращения России к естественным для нее нормам бытия и как единственно продуктивную программу нашей дальнейшей жизни — то в значительной мере определяющим становится тогда вопрос о самоидентификации нас самих как подлинно русской нации, то есть, прежде всего, идентификации (преимущественно на верности православию, православной культуре и православному мировидению в целом), размытой за годы советчины абсолютно антинациональным большевизмом.
Если подразумевать под нацией человеческую общность, объединенную более или менее общими этно-физиологическими особенностями, общей историей и единством исторической психологии, веры и культурных традиций, взаимной ассимилированностью разных родоплеменных (а затем и различных народных) образований, единым языком и, естественно, общностью территории, то в таком своем качестве русская нация фактически образовалась еще в XVI—XVI столетиях, хотя этот чрезвычайно органический процесс продолжался — при уже существующей нации — и в последующие века и будет продолжаться вплоть до естественного ее конца в исторической перспективе.
Иначе и быть не может, поскольку нация есть явление живое — как, в идеале, постоянно возрастающий (качественно, мотивационно) и прирастающий (количественно, статистически) результат одухотворения самого процесса человеческого единения. Поэтому сегодня мы и можем говорить о фактически, в основе своей, издавна, если не изначально, многонародной русской нации.
Другое дело, что дальнейшее ее существование — уже как нации состоявшейся — всё-таки не может быть многонародной: именно ее монолитное (теперь уже моноэтническое) существование и может быть единственным залогом устойчивости, крепости, единственной основной духовной и энергийно-силовой осью возможной в будущем новой Российской Империи — со всеми проживающими в ней остальными малыми «титульными» народами, связанными с нами, однако, не этнически, не культурно, не религиозно, а  лишь государственно! И только на основании признания этого факта государствообразующей роли русской нации остальными «титульными народами», проживающими совместно с нею на общей российской территории, они и могут оставаться ее мирными и вполне благоденствующими (при ее же помощи и защите) сожителями, равноценно пользующимися, как и русские, всеми правами имперского гражданина — при всех, в то же время, своих религиозно-национальных и традиционно-культурных отличиях.
В качестве дополнительного комментария к рассматриваемой теме русского народа как государствообразующего ведущего этноса России представляется уместным привести здесь ряд высказываний по этому же вопросу (достаточно принципиального характера) не раз уже цитировавшегося здесь Г. Давыдова — как одного из наиболее трезво мыслящих представителей русской подлинной интеллигенции. В своей беседе с Л. Аннинским он, в частности, совершенно справедливо заявил: «…Сверхнациональная общность многих народов возможна только при наличии национально единого, но не закрытого, хотя, возможно, и колонизаторского, имперского этноса. Римская империя перестала существовать тогда, когда римский имперский этнос пал под внешним нашествием и внутренним разложением, безволием и пороком. Россия без русского народа невозможна. В этом смысле саморазоблачающе “юридическое” отсутствие русского народа в действующей Конституции “России — Российской Федерации” (любопытно было бы узнать, какой смысл авторы, ручаюсь, такой же недолговечной, как и ее предшественницы, Конституции вкладывали в этот идиотический “бином”?). Пора понять, что всяческое экспериментирование с именем русского народа, с именем России обернется неминуемым и скорым крахом “и.о. власти”.
Впрочем, наивно требовать от власти временщиков… заботы о будущем…
Русский народ, — продолжает Г. Давыдов, — одновременно и нация, и сверхнация. Разумеется, следует уточнить понятие нации. Я понимаю его не в том узком смысле, в каком его понимает политическая экономия, а в смысле этноса. Понятие этноса исторически вернее и точнее. Русский народ… есть особый имперский этнос. Вбирающий в себя прочие нации на правах их самобытности, но и не растворяющийся в их многонациональном море. Переплавка русского этноса в нечто новое не может считаться здоровой точкой зрения. Люди, исповедующие подобные воззрения, могут быть терпимы, но если эти воззрения становятся основой государственной политики (как при коммунистических и демократических властях), то это следует считать преступлением и преследовать по закону как намеренный геноцид. <…> был ли СССР империей? Во всяком случае он не был империей русского народа. Мы как-то по-русски простодушно подзабыли страстные обличения “основателя советского государства” Ленина в “великодержавном шовинизме” всего того, что и составляет лучшую часть русской истории и русской культуры… Мы подзабыли… чудовищный призыв Ленина к “понижению русской нации”. Это откровенный геноцид и, разумеется, мы размышляем сейчас не для того, чтобы восстановить такую “империю”. Русский народ [оказался] достаточно ущемлен в сравнении со многими народами СССР и нынешней РФ. Мы должны стремиться к восстановлению подлинного национального государства русского народа, а такое государство не может не быть империей из-за очень многих причин: географических, этнических, религиозных, экономических, военно-политических и так далее. Но мы, русские, в который раз готовы предложить нерусским народам России равноправие… раскрытие личности каждого и в целом личности народа» .
…Только в механистичном, «инженерном» понимании какого-нибудь современного политолога-атеиста, не чувствующего и не понимающего изначальности и абсолютной фундаментальности религиозной скрепы всякой нации, возможно сугубо умозрительное представление о ней как о чисто прагматичном сообществе совершенно духовно (религиозно) разнородных и даже индифферентных народов! Однако кажущиеся для такого «футуролога» естественными перспективы (за счет, вероятно чисто «гуманитарного» снятия духовных противоречий?) дальнейшего возрастания нации как многонародного организма (что было возможно, в частности, в Средневековье, при мощных ассимиляционных процессах) — сегодня маловероятны.
Ну как может сложиться новейшая духовно единая нация (в духе тех же евразийских представлений), например, из духовно абсолютно противоположных по своим интенциям православных и мусульман? И зачем здесь лукавить, дополнительно — чаще всего вполне сознательно — скрывая (в действительности и так зачастую пока скрытые, но потенциально опасные) общемировоззренческие противоречия между ними — как представителями совершенно разных, духовно противоположных цивилизаций?
Противоречия эти, конечно же, нужно всячески смягчать, государственнически, то есть законно их «канализируя». Однако иметь их постоянно в виду необходимо, ибо как раз на учете любого типа внутренних контраверз и на их смягчении  непосредственно и зиждятся все империи.
Более того — насколько русской нацией в ее самовозрождении будет сниматься кризис идентичности (понимаемой именно как кризис ее духовности), то есть насколько полно она будет восстанавливать в себе основу собственной идентичности (как возвращение к вере и традициям тысячелетней России), настолько же параллельно у нас могут всё болезненней обостряться межэтнические противоречия на чисто конфессиональной основе. Противоречия же такого рода и сможет снять (и идеями внутреннего примирения, а если надо, то и государственной силой) отнюдь не многонародная, а только сверхнародная империя.
В ином качестве России не устоять — ни перед лицом потенциального внутреннего сепаратизма, ни перед лицом внешнего на нее давления иных стран и иных цивилизаций, что еще гораздо опаснее.
При этом следует сразу прямо и ясно сказать, что для жизненного решения таких задач — столь необходимого и неизбежного в процессе сохранения русской государственности и русской нации — от нас потребуется усилий не менее, чем их потребовалось для защиты и сохранения России в период Великой Отечественной войны!
Показательно, что в рассматриваемом проекте новой Конституции нация в духовно-политическом и историческом смысле трактуется (вопреки либерально-демократической модели) «не как единство электорального корпуса, а как единство поколений. Нация как источник суверенитета включает в себя и прошлые, и будущие поколения, и, главное, символы совместной идентичности», объединяющие нацию во все времена. В проекте в связи с этим предлагается закрепить особое положение трех «корпораций», хранящих из века в век, несмотря на все перемены, непреходящие государство-сохраняющие ценности российской цивилизации. Это являющиеся гарантами доверия в обществе — «армейский офицерский корпус, духовенство традиционных конфессий и университетско-академическая элита, образующие Высший совет национального единства» .
При таком подходе к государство-сохраняющим ценностям политического бытия России все возможности многообразия демократических форм жизни и их творческого развития воплощаются в реальности на основе сложившихся  в стране за многие поколения традиций.
Если сейчас глава государства властвует, но фактически не управляет страной в необходимой полноте полномочий, то в проекте новой Конституции утверждается подлинное верховенство президентской власти, при которой президент — как «гарант Конституции и единства власти» — обладает правом роспуска Госдумы и региональных парламентов; как «лицо суверенитета» он безусловно контролирует вооруженные силы, силовой блок правительства, обладает полным правом введения чрезвычайного и военного положения. «Как носитель патриотического консенсуса определяет базовые направления государственной политики и осуществляет арбитраж по программным вопросам (в том числе посредством референдума). Как гарант справедливости формирует основную часть судебного корпуса и контролирует систему юстиции».
Особо важное место в проекте занимает полный пересмотр категории «социального государства», которым оно в частности определяется в действующей Конституции, что является не более чем ни к чему не обязывающей пустой декларацией. В проекте же новой — государство определяется как «патерналистское», «обязательствованное», то есть основанное не на абстрактном гуманизме, а на категории «национального достояния». При этом государственная собственность и ее статус зиждутся не столько на теоретическом праве государства на нее, сколько в первую очередь на практическом выполнении им его обязанностей по отношению к обществу, к своим гражданам: «Государство — опекун всего национального достояния и исключительный собственник огромной его части (недра, стратегические инфраструктурные объекты и т. д.)», оно есть хранитель и умножитель «общенационального наследства, переходящего из поколения в поколение и служащего ресурсом развития».
Важный раздел проекта — определение характера гражданских прав и свобод.
В проекте, в частности, категорически утверждается: «Принцип верховенства “прав человека” как важнейший элемент западного цивилизационного стандарта должен быть пересмотрен. Концепция “прав человека” не просто требует соблюдения определенного набора личных прав», а вообще «определяет государство» всего лишь «как их производную. В этой логике государство Россия не может обосновать смысл своего существования и свою целостность». Такие права, по сути, «создают лишь некий минимум личной автономии, пространство “негативной свободы”, “свободы от угнетения”, которая необходима, но недостаточна.
Полноценной, положительной свободой человек обладает, лишь будучи членом государственного сообщества — гражданином. Поэтому базовым носителем прав является», по новому проекту, не какой-то абстрактный человек, а «гражданин своей страны».
В данном контексте понятие «гражданин» обладает тем преимуществом, что «оно, — как говорится в проекте новой Конституции, — включает в себя не только индивидуальную свободу, но и коллективную солидарность (выделено мной. — Г. М.)».
России нужны именно граждане не только с правами, но и с обязанностями, ибо христианское понимание смысла и цели человеческой жизни предполагает разумное равновесие первых и вторых — в их полном духовном согласии. И если права, провозглашенные в известной западноевропейской «Декларации прав человека» (взращенной на идеях безбожного и в концептуальном отношении достаточно вульгарного «Просвещения» XVIII века), фактически утверждают каждого в предельно обоснованном этим документом человеческом эгоизме и антиобщественной личностной автономии, то евангельские «права и свободы» совсем иные. Ибо в христианстве основное человеческое право — это право любить другого н быть любимым им. И это есть одновременно и право, и обязанность каждого человека, завещанные нам Самим Богом!
Но точно также обстоит дело и с понятием свободы: если в духовно выхолощенной «Декларации прав» свобода, доведенная до своего логического (в нравственном отношении понимаемого здесь абсолютно релятивистски) предела превращается в право делать всё, что угодно самому человеку (лишь, естественно, с известной оглядкой его на полицию), то есть, по сути, просто «плевать» на других, то евангельская «свобода» существует только там, где дышит Дух Божий, единственно и призывающий всех нас к подлинным правам человечности и к подлинной братской свободе. Об этом прямо и говорит Церковь — устами Святого Апостола Павла: «где Дух Господень, там свобода» (2Кор. 3, 17), который в другом послании добавляет: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода (ваша) не была поводом к угождению плоти; но любовью служ;те друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: “люби ближнего твоего, как самого себя”» (Гал. 5, 13—14)…
И, заметим, Церковь дает (как свидетельствует цитируемый ниже текст другого апостольского послания) и свою ясную оценку самим приверженцам псевдосвободы человеческого эгоизма и безбожной падшести духа — на чем, собственно, и замешана упомянутая выше «Декларация прав».
Почти за две тысячи лет до появления «Декларации» Святой Апостол Петр так определял «пленников свободы греха» (в том числе, по сути, и авторов упомянутого демократического документа): это те, «которые идут вслед скверных похотей плоти, презирают начальства, дерзки, своевольны… Они, как бессловесные животные, водимые природою… злословя то, чего не понимают… они полагают удовльствие во вседневной роскоши; срамники и осквернители… они прельщают неутвержденные души… Это — безводные источники, облак; и мглы, гонимые бурею… Ибо, произнося надутое пустословие, они уловляют в плотские похоти и разврат… Обещают… свободу, будучи сами рабы тления; ибо, кто кем побежден, тот тому и раб» (2 Пет. 10,). И не ко всё ли более впадающему в грех богоотступничества современному миру — в том числе и не к безбожным ли апологетам столь же безбожных прав и свобод, провозглашаемых языческой «Декларацией» прежде христианской Европы, можно отнести ныне слова того же апостола: «Оставивши прямой путь, они заблудились…Лучше бы им не познать пути правды, нежели познавши возвратиться назад от преданной ими святой заповеди.
Но с ними случается по верной пословице: пес возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идет валяться в грязи» (2 Пет. 2, 15, 21—22)?
…Подчеркнуто важное место в проекте новой Конституции занимает и фиксация в ней «государство-образующего статуса Православия и публичного статуса других традиционных для России вероисповеданий», что в корне пересматривает концепцию светского государства «при сохранении принципов свободы вероисповедания и взаимной организационной автономии государства и Церкви. Сегодня, — констатируют создатели проекта, — не столько государство нужно Церкви… сколько Церковь нужна государству». И, задавая вопрос «Для чего?», так отвечают на него: «Во-первых, — для оформления его идентичности в истории. В конечном счете, именно религиозная картина мира задает ту систему координат, в которой возможен абсолютный суверенитет государства-цивилизации. Во-вторых, — для легитимации власти. Суверенная власть — это и власть над жизнью и смертью. Чтобы действовать, она должна считаться праведной с точки зрения вероисповедных традиций данного общества.  В-третьих, — для социализации граждан. Социальные институты традиционных религий восполняют вакуум доверия в обществе, дефицит первичных социальных связей и поведенческих эталонов».
Изложенный здесь документ лишний раз свидетельствует о том, что подспудная работа по подготовке правового и духовного плацдарма для начала возрождения нашей страны, или, как говорил митрополит Санкт-Петербургский Иоанн десятилетием раньше, «битвы за Россию», с каждым годом ее государственного кризиса ширится.

                О наших духовных задачах

Самое мощное оружие в битве за Русское Отечество «русских» — православная вера, не провинциально, но по вселенски нами осмысленная и, в то же время, национально восчувствованная, вера и верность христианским заветам наших предков, «кровью и потами многими» созидавших Святую Русь, нашу родную Русскую землю.
При этом, повторим, «русскость» эта определяется отнюдь не обязательно «по крови», ибо для Господа, как учили Святые Апостолы, нет различия между эллином, иудеем (ср.: Рим. 10,12) или представителем любой другой национальности: «во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» (Деян. 10, 35), и всяк таковой есть пред Ним Его «друг Божий» — христианин.
Истинно русский подданный — это любой человек, искренне преданный России: ее православной вере, ее тысячелетней культуре, ее традициям, языку, общей нашей христианской истории, преданный сам;й Русской земле — как дарованной всем нам Богом природной и хозяйственной среде нашего обитания и как духовному Отечеству, обретенному русской многонародной нацией для спасительного ее подвига во Христе.
В противоборстве с догнивающими вокруг нас остатками советизма всем нам следует обратиться к подлинно укрепляющим и «мироустрояющим» духовным сокровищам Православия — этой истинной основы всей многовековой красоты и мощи христианской России.
Попросту же говоря, всем нам, русским христианам, необходимо всемерное и всеобщее реальное воцерковление: не изредка случающееся «захаживание» в храм по случаю крестин, венчаний или отпеваний, но живое, осознанное и деятельное — всей жизнью своей — обращение к Богу, постоянное ее насыщение истинно творческим Божественным смыслом и животворящею силой Божественных Таинств. Это и к нам обращены сегодня слова Святого Апостола Павла: «встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос» (Еф. 5, 14)!
О необходимости предельного одухотворении и всей нашей личной жизни, и общегражданских институтов, как и самого процесса государственного строительства новой России, в свое время замечательно сказал Ив. Ильин.
Предсказывая в одной из статей будущее возрождение подлинно Российского государства, он при этом особо подчеркнул, что «творческая государственность требует... мудрости сердечной и вдохновенного созерцания, или, по слову митрополита Филарета, сказанному во время коронования Императора Александра II, — она требует “наипаче таинственного осенения от Господня Духа владычного, Духа премудрости и ведения, Духа совести и крепости”.
Этим духом и держалась Россия на протяжении всей своей истории, и отпадения ее от этого духа всегда вели ее к неисчислимым бедам. Поэтому верить в Россию — значит принимать эти глубокие и великие традиции, — ее воли к качеству, ее своеобразия и служения, укореняться в них и уверенно строить на них ее возрождение» .
Напоминая далее о былых исторических деяниях и достижениях русского человека, философ продолжает: «...народ с такими дарами и с такой судьбой, выстрадавший и создавший такое, не может быть покинут Богом в трагический час своей истории. Он в действительности и не покинут Богом, уже в силу одного того, что душа его искони укоренялась и укоренилась в молитвенном созерцании, в искании горнего, в служении высшему смыслу жизни. И если временно омрачилось око его, и если единожды поколебалась его сила, отличающая верное от соблазна, — то страдания очистят его взор и укрепят в нем его духовную мощь...
Мы верим в Россию потому, что созерцаем ее в Боге и видим ее такою, какой она была на самом деле. Не имея этой опоры, она не подняла бы своей суровой судьбы. Не имея этого живого источника, она не создала бы своей культуры. Не имея этого дара, она не получила бы и этого призвания. Знаем и разумеем, что для личной жизни человека — 25 лет [эти строки написаны в 1942 г. — Г. М.] есть срок долгий и тягостный. Но в жизни целого народа с тысячелетним прошлым этот срок “выпадения” или “провала” не имеет решающего значения: история свидетельствует о том, что на такие испытания и потрясения народы отвечают возвращением к своей духовной субстанции, восстановлением своего духовного акта, новым расцветом своих сил. Так будет и с русским народом. Пережитые испытания пробудят и укрепят его инстинкт самосохранения. Гонения на веру очистят его духовное око и его религиозность. Изжившиеся запасы зависти, злобы и раздорливости отойдут в прошлое. И восстанет новая Россия.
Мы верим в это не потому, что желаем этого, но потому, что знаем русскую душу, видим путь, пройденный нашим народом, и, говоря о России, мысленно обращаемся к Божьему замыслу, положенному в основание русской истории, русского национального бытия» .
На пути же нашего общенародного возвращения и к этому замыслу, и к его помыслившему Богу Он Сам даст нам и волю, и мудрость, и силу для полного возрождения в душе России ничем не истребимой, глубинной ее духовной основы — образа «Святой Руси». А с таким священным знаменем русскому человеку не страшны никакие беды, никакие трудности, и с такой святыней народного духа — Россия не погибнет!
Не желающие же этого, не понимающие и не стремящиеся понять путей Божиих, определенных Им России, пусть хотя бы не мешают и отойдут в сторону, ибо кто «противостоит воле Его?» (Рим. 9, 19) — терпение Божие не бесконечно, и рано или поздно, но всем Его «супротивникам» будет «страшно впасть в руки Бога живого» (Евр. 10, 31).
Мы же — православные русские люди — должны со всё большей ясностью и полнотой понимать сами, передавая это понимание и всем остальным гражданам России, что ныне наступает для нас время последнего выбора: дадим ли мы погибнуть нашему Отечеству или же — с помощью Божией! — спасём и возродим его из большевицкого пепла.
Как с великой тревогой — но и с надеждой — пишет об этом всегда остающийся достаточно трезвым публицистом А.В. Воронцов: «Мы упали в глубокую, но не бездонную яму. У нас есть на что опереться, чтобы из нее выбраться. Яма — это еще не пустота.
Когда на крутых виражах истории у нас уходит из-под ног наша земля, мы просыпаемся, обретаем снова человеческое и национальное достоинство. Видимо, нам нужна [уточним от себя: пока. — Г. М.] не великая Россия: нам нужны великие потрясения. В потрясениях мы снова обретаем Родину. Правда, лучшие из нас погибают в священных войнах в первую очередь. Вот им-то и надо проснуться раньше других. Чтобы крикнуть нам: “Подъем!” Не то нас разбудят уже трубы Страшного Суда» .
…Сегодня каждый истинно русский человек должен вновь ощутить себя наследником некогда великой христианской Империи, ее ответственным возродителем и строителем.
Каждый из нас призывается ныне вновь стать сознательным и действительно подлинным, законным членом грандиозной, но оттого и требующей предельного напряжения сил, предельной добросовестности и православной силы духа — имперской корпорации, имперского сообщества, на единстве и всенародной мощи которой единственно и может устоять Россия!
Именно сегодня, как, быть может, никогда прежде, России столь необходимо полное преображение самой души нации, то предельно активное и духовно энергичное состояние ее духа, которое известный наш патриот-публицист М. Меньшиков, расстрелянный большевиками за их обличение, определял как «сгущение сознания, уплотнение идей до степени воли» .
И здесь альтернативы единственно спасительному для страны осуществлению в ней всеохватной, поистине всенародной «контрреволюции духа» — нет, ибо в противном случае страну в сравнительно уже недалеком будущем ожидает угроза полного расчленения, общество же — полное духовное, социальное и политическое расслабление, с последующей всеохватной и окончательной атомизацией, а в итоге — фактическое самоуничтожение…
Если же мы еще хотим продолжить нашу жизнь, то мы буквально обречены вновь возродить свою традиционную мощную государственность — причем без малейших признаков какой-либо либертарианской демагогии, ибо в ином качестве Россия никогда не жила и жить не сможет. А для этого, ради этого, скажем прямо, вполне вероятно, что нам придется и умирать… Ибо, увы, только на великом духовном самоотречении и братской жертвенности строились и возрастали, и возрождались великие государства...
При этом все мы должны уяснить разумом, восчувствовать сердцем и принять волей завещанную нам великими нашими святыми, нашими патриархами и смиренными иноками, воинами и учеными, философами и писателями, мудрецами и простецами — всей сам;й тысячелетней историей нашей, драгоценным духовным опытом наших предков одну — самую основную — истину: ни политика, ни экономика сами по себе никогда не вытащат нас из той пропасти, из той в прямом духовном смысле «черной дыры», в которую загнали мы себя сами за последнее столетие безбожного и потому бесчеловечного существования!

Только вера (как это ни непривычно еще звучит сегодня для многих из нас), только поистине «второе Крещение» Руси — перед лицом всё более обезбоживающегося и оттого всё более духовно нищающего и озлобляющегося мира, только возрождение в обществе духовных ценностей подлинного православного фундаментализма и общерусской национальной Традиции — способны придать нам необходимые силы для строительства новой России: без веры, без Бога, без всепобеждающей Его помощи, одними только своими действиями и устремлениями мы ничего не добьемся!
Об этом с предельной ясностью всё чаще говорят сегодня и известные архипастыри, и многие «рядовые» пастыри нашей Церкви — время былых, слишком долгих «дипломатий» с их стороны по отношению к государству «всенародного недоверия», надо думать, уже близится к концу: ведь кардинальных положительных изменений ни в жизни страны, ни в жизни самой Церкви, к которым она постоянно стремится и которых добивается от государственных структур и всего общества в целом, всё так и не видно.
И потому не на беспринципные, потворствующие всевозможным хищникам, очередные «семейные» правительства или же правительства любого другого вида олигархий («энергетической», «силовой» и т. п.) всё сознательнее начинает уповать Православная Русь — а лишь на Бога и на Его всепобеждающую благую помощь.
Сама наша страшная (а для многих и полностью обессмысленная) жизнь всё ясней, всё определённей приводит нас к единственно естественной и единственно разумной мысли: стране, если она не хочет погибнуть, сегодня нужно новое возрождение христианской веры и самое широкое, общенародное обращение к Церкви. Ибо надеяться нам более не на кого!
Именно к этому ныне всё чаще — мудро, последовательно и открыто — призывают нас православные архипастыри России.
Именно об этом говорит, например, и архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский Владимир (Иким): «…Святая Русь рассечена на три славянских государства… С Запада хлынула на Русскую землю “масскультура”, тотальная и всесторонняя пропаганда порока, переполняющая газеты, радио, кино, телевидение, лишающая народ не только духовных, но и нравственных устоев, ведущая Россию к вырождению и вымиранию… Россия ввергнута в разруху и нищету, обременена огромным внешним долгом, и западные ростовщики ежегодно взимают с нее непосильную дань. Все убийственные элементы “западного похода” с изощренным коварством рассчитаны мондиалистскими структурами, которые сейчас даже не скрывают свою цель: геноцид, полное умерщвление русского народа… Перед лицом зафиксированного государственной статистикой стремительного снижения численности населения России, до сих пор ни государственные, ни политические, ни общественные деятели никаких существенных мер не предпринимают для предотвращения геноцида Отечества. Только Русская Православная Церковь, ограбленная и обескровленная, остатками сил своих борется против духовного, нравственного, физического уничтожения народа… Мать-Церковь является ныне единственной опорой и надеждой на спасение Руси. Единственной!»
О необходимости всенародного возрождения Православия на Руси, всеобщего обращения русских людей к этому духовному стержню всей многовековой своей национально-государственной жизни, к вере — как к единственному нравственному оплоту нации и источнику ее подлинной силы — призывает нас сегодня и другой известный архиерей — митрополит Калужский и Боровский Климент (Капалин), управляющий делами Московской Патриархии.
Выступая в свое время перед жителями Нижне-Камчатска и близлежащих территорий (во время посещения им Камчатки по случаю 300-летия утверждения здесь Православия) он заявил, в частности, следующее: «Православие сформировало нашу культуру и нашу государственность, оно было нормой жизни наших предков на протяжении многих веков. И наши благочестивые предки, сохраняя веру, стяжали для нашей земли славу Святой Руси. И вот нам, живущим в XXI веке, Господь дает возможность возродить то, что утеряно. Мы можем восстановить и экономическое благополучие нашего государства, мы можем решить и все социальные вопросы, если мы исцелим свою душу, если мы обретем веру в Бога, веру в жизнь, которую дает нам Господь… Если мы вернем те нормы жизни, которые дал нам Господь, то мы возродим Россию» .
В перспективе это представляется вполне возможным, поскольку всё большая часть нашего общества начинает, действительно, и чувствовать, и осознавать (как пишет еще один известный представитель русского монашества — благочинный московского Свято-Данилова монастыря, архимандрит Лука (Пинаев), что «…Православие — это неотъемлемый элемент русской национальной культуры, что в нем — духовная и нравственная сила, на протяжении веков скреплявшая народ и объединявшая отечество. Порой эти люди стоят на пороге Церкви, но не имеют решимости войти внутрь. Среди них есть люди науки, политики, бизнесмены, писатели, творческая интеллигенция» .
Однако все они в конце концов должны в Церковь войти. Ибо единственным путем для возрождения деятельного православного духовно-нравственного идеала в их душах, как и в душе всей нации, есть сознательное «воцерковление» каждого из нас. К сожалению, как продолжает архимандрит Лука: «Многие пугаются этого слова, особенно те, кто воспитан на принципах уважения прав и религиозной свободы человека. Они думают, что речь идет о клерикализации общества. Однако воцерковление — это не возрастание политической роли Церкви, не стремление сделать приоритетными интересы церковных структур. Воцерковление — это преодоление разрыва между опытом повседневной жизни и религиозным опытом, который мы обретаем как члены богочеловеческого организма, Церкви Христовой.
Через воцерковление духовно-нравственный идеал Православной Церкви из предмета интереса и осторожного любопытства становится целью, осуществляемой в личной, семейной и общественной жизни. Через воцерковление человек входит в молитвенный и литургический опыт Церкви и в этом опыте черпает благодатные силы для построения личной жизни и общественного служения» . Отсюда, естественно, следует и вполне практический вывод: только самое широкое, повсеместное, но при этом глубоко прочувствованное, осмысленное и всецело воспринятое свободной человеческой волей «…Воцерковление нашего народа способно воскресить Россию и дать ей силы вновь стать Святой Русью, способной противостоять силам зла и разрушения» .
И, напротив, без всепобеждающей силы Божией, содействующей нам, мы не спасем ни Отечества, ни самих себя, ни детей наших, но окажемся вскоре погребенными под обломками некогда великой российской государственности, под страшными руинами России — наказанные за нашу духовную слепоту, лень мысли и распад воли, за измену своей вере и божественному заданию быть нам  хранителями Вселенского Православия до конца мира.
И за всё это — если только не пожелаем мы стать наконец соработниками Божиими в великом деле спасении Русской земли от гнили безбожия — услышим мы последний Его приговор, обращенный к окончательно уже погибающей России: «Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!
Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Мф. 23, 37—38).
Да не будет сего!




                ЗАКЛЮЧЕНИЕ


   
     Блаженны, чьи беззакония прощены
 и чьи грехи покрыты; блажен человек,
 которому Господь не вменит греха…
     Ибо возмездие за грех — смерть, а
 дар Божий — жизнь вечная во Христе
 Иисусе, Господе нашем.
                Рим. 4, 7; 6, 23


Завершая предложенный здесь вниманию читателей обзор православных мнений о необходимости и возможности воссоздания нами «святорусского» начала, святорусских духовных ценностей на грядущих путях становления российской государственности, будет вполне логичным и естественным предоставить здесь еще одно, заключительное слово опять же непосредственно самой Церкви — в лице ее весьма опытного служителя и уже не раз цитировавшегося здесь протоиерея Георгия Флоровского.
Вот эти проникновенные строки одной из его давних статей, вполне, однако, приложимые и к ныне переживаемому нами времени: «...Россия в развалинах. Разбито и растерзано ее державное тело. Взбудоражена и отравлена, и потрясена русская душа, и проходит по мытарствам огненного испытания, — и в них перегорает, переплавляется. Видно, не исполнилась еще внутренняя мера, не истекли, не свершились еще тайные времена и сроки. <...> Ибо только в ответ на дерзновение взыскующей веры, в ответ на подвиг духовного стяжания откроется Нечаянная Радость. <...> Но знаем и верим, пробуждается русская душа, и в творческом самоотречении... прилепляется к Дому Божию. И не в умствованиях, и не в надрыве, но в бдении и подвиге восстанавливает его. Верим и знаем, Великая Россия воскреснет и восстановится тогда, и только тогда, когда воскреснем и восстанем мы в молитвенной силе. Ибо Россия — это мы, каждый и все, хотя и больше она каждого и всех. Ибо каждый из нас в своем подвиге собирает и созидает Россию, и в своей косности и падении разоряет и бесчестит ее. Ибо каждое падение разлагает творимый народный дух, и в личных возрастаниях святится он и просветляется священнотайно. О семи праведниках миру стояние, и о семи злодеях приходит погибель ему. В самих себе, каждый и все в круговом общении и поруке, должны мы напряжением творческой воли строить и созидать новую Россию, не осуществленную по нашей немощи и небрежению Святую и праведную Русь» .
И пусть никто из граждан России, соблазненных в начале прошлого века дьявольским призраком коммунизма, а потому вполне закономерно и поныне страждущих от внутренней бессмысленности, кровавого разорения, всеобщего развала, материальной и духовной нищеты нашей революционной и послереволюционной жизни, не говорит: я ничего не знал и ничего не слышал об истинно добрых путях человека!
Ибо ведь именно  о них, как и, напротив, о лживой сущности якобы единственно действенного — революционного — «преобразования» мира,  которое на деле и обрушило Россию в пропасть ее современного (и вполне заслуженного ею) падения, постоянно учили и учат нас лучшие христианские ее сыны.
Именно об истинно правых путях человеческой жизни из века в век — вот уже почти две тысячи лет — неустанно твердит нам и вся Церковь Христова; и лишь вняв ее евангельскому слову, вновь вернувшись к животворящим святыням её православного духа, мы и сможем победить сегодняшний всеобщий развал и избежать уже вполне реально грозящей нам в будущем (не будем себя обманывать!) всероссийской погибели.
Без Бога, без веры, без покаяния перед Ним в почти уже вековом и во многом еще продолжающемся греховном падении России в большевицкую бездну, без христиански осмысленных самых основ нашей государственности нам не помогут — как порой думают в своей нынешней духовной окраденности многие наши соотечественники — ни новые экономические проекты, ни усовершенствованные конституции, ни Думы, ни Общественные палаты, ни самые мудрые президенты...
Об этом говорит весь огромный исторический опыт человеческого бытия, все страдания, все трагедии оскверняемого нашим безбожием — Божьего мира.
Не может молчать об этом и Церковь.
И за мудрыми, всегда современными  ее словами стоит отнюдь не какая-то «средневековая» (и потому — для некоторых несчастных духовных слепцов — чуть ли не устаревшая ныне) традиция, отнюдь не религиозная романтика и не какие-то «метафизические фантазии» воинствующих клерикалов-«маргиналов».
За всеми попытками Православной Церкви пробудить наконец религиозное сознание и христианскую ответственность русского человека стоит самое трезвое, абсолютно вневременн;е и жизненно совершенно неизменное понимание ею единственно всеопределяющей истины: только полагая в Боге, нашем Творце и Промыслителе, основание всей нашей жизни и всех наших деяний — каждого отдельного гражданина и общества в целом, — только так и можно, с помощью Божией, достичь благих результатов земного существования каждого из нас.
Российской Церковью за годы революций, переворотов и послереволюционного, на ее же крови, «строительства светлого будущего», окончившегося нынешним — и исторически, и «мистически» вполне закономерным и изначально ею же предсказанным — полным крахом безбожной в своей основе «страны Советов», выстрадано особое право: это есть право призвать народ России — в противовес затянувшейся у нас «революции плоти» — ко  всенародной покаянной «контрреволюции духа», единственно и могущей стать у нас творческим началом полного преображения и возрождения нашего подлинного — православного в своей духовной основе — Отечества.
 Только такой духовный переворот в нас самих, в наших сердцах, в нашем разуме и в нашей воле и сделает возможным для нас обретение той помощи и силы Божией, которой совершается и утверждается всё благое и в этом мире, и в вечности и о которой сказал он Сам: «Долго молчал Я, терпел, удерживался; теперь… поведу слепых дорогою, которой они не знают, неизвестными путями буду вести их; мрак соделаю светом пред ними, и кривые пути — прямыми: вот что Я сделаю для них и не оставлю их…» (Ис. 42, 14, 16).
Для полного же преображения души всей России, нам потребуется еще немало времени, наверняка придется перенести еще немало тягот и жизненных испытаний, быть может, очередных всенародных бед, но при всем при том главное, что нам необходимо, — это бесконечная, безмерная христианская надежда на всепревозмогающую милость Божию, без которой все эти грядущие трудности и скорби нам никак не перенести.
Однако другого пути у нас нет.
Или мы наконец поймем это твердым разумом, и душой, и сердцем, трезво оглянувшись на все наши прежние забуждения,  преступления и беды — как и видя сегодняшний наш провал во всеобщую нищету, полную бессмысленность и духовную пустоту, или же сама грядущая жизнь — со всё нарастающими ее катастрофами и неизбежными будущими кризисами (а чего еще можно ожидать, оставаясь в нынешнем нашем немыслимом «эрэфовском» положении?) — разъяснит нам это самым закономерным и самым жестоким образом.
И пусть для значительной части русских людей, отученной за десятилетия коммуно-советского морока от трезвого религиозного взгляда на суть собственного бытия, слова, заключающие эту книгу, покажутся, быть может, в чем-то еще непривычными и даже странными — ибо столь далеко отстоит их внутренний христианский смысл от агрессивно языческих норм нашей сегодняшней жизни… Но от духовной правды этих слов — сколь умозрительной, столь же и предельно практически-житейской, никуда не уйти: или жизнь и ее сегодняшние и грядущие еще трагедии наконец научат нас поверить в правду Христову — или Россия погибнет!
Вот эти слова, подводящие предельно конкретный, религиозно-общественный итог всему сказанному в настоящей книге: родная, близкая сердцу каждого истинно русского человека православная Россия, с никем не отменяемой христианской ее сердцевиной, с тысячелетней душою «Святой Руси», сможет вновь ожить только Богом и верою, только великим духовным трудом, только великим самоотречением и великой христианской любовью…