В мае 1963 года я служил в стройбате, и моя бригада начала строить новый жилой дом возле цветоводческого хозяйства. Со стройплощадки было видно, что в том хозяйстве работают одни женщины и среди них одна молоденькая. Причём, по окончании рабочего дня она не уходила домой со всеми, а продолжала ходить между грядками, пересчитывая цветочки и поправляя что-нибудь. Она привлекла моё внимание стройностью и чрезмерно укороченной юбкой. Мода на мини юбки переползала с «загнивающего» запада в СССР, но медленно: длина юбки укоротилась от середины икр до колен. Встречались экземпляры и чуть-чуть выше, но у этой девушки бёдра более, чем наполовину, были оголены. Как потом я узнал, ей было 18 лет, но выглядела она совсем девочкой, стройной, красивой и по-современному сексуально привлекательной. Как-то, перепрыгнув через забор, я подошёл к ней и спросил без предисловий:
- Как тебя зовут?
Она удивлённо посмотрела на неожиданно выросшего перед ней солдата и ответила:
- Анне.
Меня поразила мелодичность её голоса. Это была, несомненно, эстоночка.
- Ты очень красивая!
- Потому, что у меня голые ноги? – в её певучем голосе звучала ирония.
От её ног действительно трудно было отвести взгляд: стройные, с чуть упитанными бёдрами, белые и без чулков. В Эстонии даже летом не все девушки снимают чулки. Эстония – не юг: днём ещё можно пройтись налегке, а вечером – с голыми ногами и без пиджака на улицу не выйти – холодно.
- Ноги твои действительно хороши! Но не только они. Мне нравится твой высокий рост, светлые волосы, красивое лицо и руки.
Мне понравился также её бюст, но я об этом умолчал. Девушка немного зарделась, но, всё-таки, деланно нахмурившись, пропела:
- Не расточай свои перлы понапрасну, тебе здесь ничего не отколется.
- А можно побыть около тебя, полюбоваться твоей статью, твоими пластичными движениями.
- А ещё чем?
- А всем, что ты покажешь.
- Чёрт! Да ты наглец!
Она сбросила маску серьёзности, рассмеялась мелодичным колокольчиком и, опустившись около грядки на колени, начала пересаживать цветы. Я опустился рядом, стал выкапывать рассаду, выращенную под плёнкой, и подавать ей, а также проделывать специальным колышком ямки, в которые она пересаживала цветы. Работали с охотой и вымазались перегноем. Закончив пересадку и удовлетворённо оглянув свою работу, мы обратили внимание на себя и расхохотались – как это мы сумели перемазаться.
- Пойдём умываться, - она плавным жестом руки пригласила следовать за ней.
Мы вошли в одноэтажное деревянное строение. Впереди был небольшой коридорчик, типа прихожей. Справа – кладовка для нехитрого садоводческого инвентаря. Дальше – большая комната, служившая конторой, залом для собраний и комнатой отдыха для сотрудников. На противоположной стороне – две стеклянные двери. За одной оказалась душевая.
- Заходи, обмывайся.
За стеклянной дверью я чувствовал себя неуютно, но девушка куда-то ушла. Я быстро разделся и с удовольствием подставил тело под тёплые струи.
После купания я нашёл девушку за соседней стеклянной дверью. Там оказалась комната, обставленная мебелью, как жилая.
- Ты что, здесь живёшь?
- Да.
- У тебя нет дома или квартиры?
- Нет.
- А родители есть?
- Нет.
Добрых полчаса я задавал вопросы, на которые получал односложные ответы, но всё же узнал, что она, эстонка по национальности, родилась не в Эстонии, а в Грузии. Там, около города Ахалцихе есть эстонская община – целое поселение. Когда Анне исполнилось 18 лет, она пожелала поехать на историческую родину. Опекуны не возражали и направили её в город Валга к тётке. Но у тётки большая семья, и живут они в маленькой квартире. Поэтому руководительница цветоводческого питомника отдала Анне свой кабинет под жильё.
Она показалась мне девушкой скромной, робкой, миловидной, с яркой внешностью: высокая блондинка, продолговатое лицо с завораживающими глазами, ровный ряд белых зубов, алые, хотя и не подкрашенные, губы.
Когда мои вопросы кончились, Анне (пишу так, как она представилась и как к ней обращались товарки) вошла в душевую и, не обращая внимания, что я стою за стеклянной дверью, сбросила одежду. Господи! Какая красавица! Стройный стан, крупные прямоторчащие груди, упругий живот, аккуратная попа. Купающаяся нимфа, кажется, всем своим видом приглашала подойти и начать любовную игру. Но я не решился. Может быть, с первой встречи побоялся проявить бестактность. А, может быть, меня зачаровала её молодость (мне уже было 26 лет, а ей 18), её невинность, благоухающая свежесть её тела. Я влюбился! И, как потом понял, не плотской любовью, а чистой, нежной, сердечной!
В течение двух месяцев, я приходил к ней каждый день, помогал рассаживать цветочки, кустики, делал перекопку, посыпал песком дорожки, производил некоторый ремонт в помещениях. Мы часто обнимались, целовались. Она позволяла моим рукам и губам блуждать по всему своему прекрасному телу. Но я ограничивал себя. Я был старше её на восемь лет и казался себе стариком. Кроме того, я был женат. Нужно было определиться со своим положением (развестись, что ли, с женой), объясниться Анне в любви и предложить руку и сердце. В том, что я её люблю, не сомневался.
Но я не проявил оперативности. Пока я собирался с мыслями, пока раздумывал над извечным вопросом «Что делать?», вдруг замечаю, что она не улыбается мне навстречу, пытается отказаться от моей помощи, уворачивается от моих объятий и не приглашает войти в помещение. Что случилось? Я пошёл за ней следом, но она не впустила меня, захлопнув перед носом дверь и накинув крючок.
Я понял – там кто-то другой! Кровь вскипела в моих жилах. Что есть силы, я саданул сапогом по двери. Крючок слетел, дверь открылась, и я вошёл. В помещении сидел мой сослуживец первогодок. Вне себя от ярости, я схватил его и попытался выбросить, но он сопротивлялся, цеплялся, изворачивался. Пришлось отбросить этикет и сапогом приложиться к его морде, забрызгав кровью пол и дверь.
Избавившись таким образом от нежданного соперника, я подступил к Анне.
- Почему ты мне изменила?
- Между нами ничего не было. Я вольная.
- Разве мы не говорили, что любим друг друга?
- Я узнала, что ты женат.
- Именно поэтому я до сих пор не тронул твою невинность. Мне осталось два месяца до дембеля. Я собирался развестись с женой, поскольку с ней практически не жил. Детей у нас нет. Командование предлагает мне остаться на стройке прорабом. Обещают дать комнату, а в течение года – квартиру. Я берёг тебя, чтобы официально на тебе жениться и провести с тобой законную брачную ночь. Как ты могла поставить мне в вину честное и аккуратное обращение с тобой?
- Я благодарна тебе за аккуратное обращение, но не хочу, чтобы из-за меня страдала другая женщина.
- Другая женщина тут ни при чём. Поменяла меня на сопляка! Так я его изуродую!
Я решительно повернулся к выходу. Но тут Анне, всегда медлительная и спокойная, проявила прыть. Она забежала мне наперёд и раскинула руки.
- Не трогай его! – в её голосе прозвучали недружественные нотки.
- Хорошо. Я приду завтра. Обдумай, что я тебе сказал.
Но на другой день я пришёл в тот момент, когда Анне обнималась и целовалась с тем самым «сопляком». У меня помутилось в голове. Схватив лежавшую на столе увесистую логарифмическую линейку, я рубанул салаге по ушам и носу. Тот быстро ретировался. Повернувшись к Анне, я грубо обхватил её и повалил на пол с желанием немедленно изнасиловать. Анне не сопротивлялась и не кричала, только вся сжалась. А глаза стали, как стеклянные.
В последний момент я понял, что всё-таки люблю её, и изнасилование не будет способствовать нашему сближению. Я поднял её, сказал «Прости!» и ушёл. Позже неоднократно пытался сказать, что люблю её, что готов остаться в Эстонии, выучить эстонский язык и многое другое. Но, видимо, моя любовь была недостаточно сильной и не смогла проникнуть в её сердце.