Барсик

               
          Ночная смена медленно катится к концу. Рассвет будет через час. В кабине маневрового тепловоза полумрак, тепло. Мерно постукивает скоростимер (чёрный ящик).  Железнодорожный состав из сорока четырёх гружёных полувагонов щебнем, повизгивая на стрелках,  катится вниз с уклона.
     Тяжело перед рассветом. Глаза слипаются, хочется спать. Хитрю для машиниста. Ближний от него глаз открыт, следит за дорогой, второй спит, но знаю, это скоро пройдёт. С рассветом глаз откроется, будет легче, веселее.  Переезд в городской черте, второй глаз открывается, так надо, там могут быть люди. Помех нет, едем.
        - Кошка?
    Смотрю обоими глазами.                               
        -  Нет, собачка вроде.
        Тихим свистком сигнализирую ей о нашем приближении.  Собачка  поднимает голову, всматривается в нас, но стоит не двигаясь. Опускает мордочку, роется под рельсом, может,  прячет что, напротив кафе ночное, но там не суетятся, тишина.
         - Спаниелька, - говорю я.
          
           - Точно, только это спаниель, мужик, значит,- подтверждает машинист.
         
         Подаю короткий  оповестительный сигнал, спаниель вновь поднимает голову, и вопреки всему, неожиданно для нас, резво бежит к поезду. Расстояние стремительно сокращается, я, встав у окна, жму,  не стесняясь,  на кнопку  громкого гудка. В последнее мгновение спаниель всё- таки понял несуразность своего положения и начал  резко тормозить. При входе в мёртвую зону, мне показалось даже, что он успел взять влево и выпрыгнуть из - под колёс. 
            - Выскочил? 
           -  Нет.  Кошка - та прижалась бы.
             Мне стало не по себе. Может ночь, может что другое, но накатила такая муть, как - будто похоронил своего любимого Чарли.
           - Нет, живой. Вот он! 
        Я вскочил, прилип к окну. Из мёртвой зоны показалась голова с вислыми ушами, а затем и он, красавчик  спаниель. Как он сумел включить обратную скорость - уму непостижимо. Я потом замерял мертвую зону, она оказалась невелика - около четырёх, пяти метров. Наша скорость скатывания на то время была около пятнадцати  километром в час, плюс его встречная не менее десяти километров в час. И как он сумел распорядиться этими скоростями, мне до сих пор не понятно.
     Отсидеться на метельнике* он не мог, не гасится такая скорость на таком коротком расстоянии, а если сумел  из-под колёс набрать скорость, так почему так долго выходил из мёртвой зоны? Это было похоже на чудо. Мы вздохнули облегчённо.
             - Да. Сейчас выскочит.
            - Да.
           Вторил я машинисту.
             
        -  Отбежит, успокоится и до свидания, Барсик.
 
     Почему я его назвал Барсиком, не знаю. Может по коту соседскому, хитрому и зловредному. Может просто вырвалось тогда. Но именем этим, да простят меня люди, я  разбужу затем весь район придорожный вместе с собаками. 
     А  Барсик  не думал выпрыгивать из железнодорожной  колеи. Отбежав, сделав разрыв между нами, сел в колее, как ни в чём,  ни бывало. Машинист потушил прожектор, стало темно, но и под лунным светом его серенький силуэт оставался неподвижным. Машинист чертыхнулся, включил тусклый свет, Барсик не пошевелился.
     Яркий свет снова мощным пучком осветил железнодорожный путь. Состав разгонялся на пробное торможение. Расстояние между нами  таяло на глазах. Барсик ждал. Я выскочил на переходную площадку, стал кричать ему, махать руками, но всё бесполезно. Машинист моргал прожектором, поднятые с двух сторон собаки неистово лаяли, а Барсик сидел.
     Я понял - эта собака с характером и к тому же она очень напугана, и с колеи  уже не сойдёт. Оставалось метров сорок,  когда машинист пошёл на преждевременное пробное  торможение. Машинист спасал собаку. Опять погас прожектор.  Я  повис на подножке, решив, в крайнем случае, спрыгнуть и спихнуть  Барсика с железнодорожного  пути.
       Мы предполагаем, а Господь  располагает.  Я хотел, Барсик видел. Не успела моя нога, опустится на нижнюю ступеньку, как он сорвался с места и,  отбежав по колее немного, уселся ждать. Я в отчаянии зло хлопнул в ладоши, и  Барсик подхватился. Отбежав, сел, но теперь я знал, как с ним бороться. Я неистово хлопал в ладоши и кричал: - « Беги, Барсик, беги!»   и  Барсик подхватывался  и бежал. В первое время он отбегал на сто, сто пятьдесят метров, затем садился отдыхать. Отдыхал он от колеи.
       Вновь уложенный бархатный путь блестел гранями острой крупной щебёнки, и  приспособиться бежать по шпалам, минуя острую межшпальную щебенку, он никак не мог,  не позволяла его конституция.  Для двух шпал она  была  крупной, для трёх - мелкой. Вначале пути Барсик прыгал через шпалу, затем перешёл на смешанный бег, а в конце….
     Я оглянулся на машиниста. Его усталые добрые глаза переживали. Я был не один. Нас было двое и через пятьдесят метров Барсик. Значит трое.  Не знаю, о чём думал Барсик, а нам двоим,  всё было ясно. Опять включаем прожектор, тормозим, плетёмся за Барсиком, скоростимерная  лента  запорота с места пробного торможения, сзади четыре тысячи тонн олимпийской щебёнки, а впереди  бобслейский  жолоб, а в нём, в этом прямом бобслейском жолобе - Барсик.
     Расстояние  полторы мили. Почему  полторы? Да потому, что это расстояние между переездами. Милю  Барсик уже преодолел, осталось ещё чуть до следующего переезда, а там настил для машин. Это конец бобслейскому жолобу, дальше опять жолоб, но он уже смертельный для спаниеля. За переездом подъём, давно пора включать позиции (скорости), но позиции молчат. Машинист тянет до последнего. Как он будет отчитываться за ленту, не знаю. Наверное,  отпишет под лентой - люди.  Барсик уже не отдыхает, и спихнуть его нет  возможности.
    Он далеко. Бежит, нагнув голову, не оглядываясь,  с каждым метром всё медленнее и неувереннее.  И я уже не оглядываюсь на машиниста.  Незачем. Метров за сто  до переезда машинист выключает прожектор. Молодец. Даёт ему шанс. Переезд освещён и это его соломинка для утопающего.  Только не промахнись, Барсик. Не проскочи его, дорогой.  Щёлкнула первая позиция, сдавило грудь. Я молюсь. Кричу: - «Господи, помоги ему».
         А ему трудно уже. Ноги сбиты в кровь, его шатает. Расстояние стремительно сокращается, но без этого нельзя, если станем на подъёме, уже не тронемся. Давай, Барсик, ещё чуть. До переезда нам метров семьдесят, ему сорок, собаки разрываются, я давно не хлопаю в ладоши, (потом они у меня будут болеть) ему десять метров в адском жолобе и его кидает уже от рельса к рельсу, и тут слева на переходной дорожке появляется собака.
   Собака крупная, беспородная, остроносая. Странная собака. Она не лает, она ищет взглядом Барсика. Увидев, молча, бежит ему наперерез. А я прошу её:  - «Беги собачка, беги, не дай ему перебежать настил, не дай».
 И она не дала. Почувствовав, настил Барсик ушёл от неё вправо и по большой дуге скрылся в первой подворотне:
       «Слава Тебе Господи!» - повторяю я: - «Слава!»   
    
   


  Метельник - нижняя лобовая часть тепловоза с маленькой горизонтальной площадкой.