* * *
Пустая Пираткина будка с тыльной стороны гаража под большой, высокой, раскорячившейся толстыми ветвями в разные стороны, грушей. Пустая… И здесь никого нет.
А ты что хотел? Чтобы люди ушли, а собаки остались? Глупо. Человек - как то солнышко. Центр всей системы, которая вращается вокруг, благодаря его труду, ласке, теплу и любви. А нет человека, вместе с ним уходят и труд, и тепло. Рушится система.
Остаётся вот такая. Пустая будка. От вида которой как-то пусто становится в груди, к горлу подкатывает затрудняющий дыхание, никем не прошеный ком, а на языке, ближе к нёбу, появляется жгучая, едкая горечь, которую хочется незамедлительно сплюнуть. А она всё не сплёвывается и не сплёвывается. Как прикипела к гортани.
- Ты чего расплевался?
- Да, так. Что-то горчит во рту.
- Пыли наглотался. У меня тоже так бывает. Как с утра и до самого вечера помотаешься по грунтовкам… А попробуй, закрой окно по такой жаре. Умрёшь сразу. Он хоть и тентованый, а – духовка духовкой.
Вот, съешь лучше грушку.
«Горожанка». Моя любимая. Маленькие светло-жёлтые плоды которой почему-то не шли ни на компот, ни на сушку. Потому обирать её можно было спокойно, не опасаясь, что дядька заругается. Вот только, чтобы добраться до этого сочного и сладкого, а потому и желанного, надо было постараться. Конечно, какую-то толику можно было достать и с земли. Если подставить валяющийся неподалёку от Пираткиной будки большой, тяжёлый чурбак, на котором обычно кололи дрова. Вот только тягать его вокруг дерева… Нет, совсем неинтересно.
Другое дело, на этот же чурбак, да подпрыгнув, крепко зацепиться за нижнюю толстую ветку. Так, чтобы ногами можно было перебирать по стволу. Всё, одну ногу на ветку уже закинул. Другую. Теперь можно перевернуться. Так, чтобы ветка оказалась не над, а под тобой. Чуть передохнуть, отдышаться и, потихоньку, потихоньку, - ближе к стволу. Вот он, рядом. Крепко, руками – за него. И перебирая ими выше и выше по стволу, сам встаёшь на ноги.
Ну, а теперь, как говорит тётка – «проще пареной репы». Руку – вверх, и - за ветку. Чуть подтянулись. Ногу – вот сюда. Вторую - рядом. Другую руку – по соседству с первой. Осмотреться. Что, есть, где поблизости ещё какая толстенькая веточка? Ага. Вот она, чуть выше. Руку – вверх. Зацепились. Подтянулись…
И… Ха-ха-ха! Ого-го-оо! На самой верхотуре. Высоко сижу, далеко гляжу. Всё-всё вижу. Вон он, край огорода, где перед изгородью и вдоль неё, в рядок, сливы. Тёмно-сиреневая или фиолетовая «венгерка». За которой виднеется круто падающий в рукав лога склон бугра, заросший невысокой, но густой зеленью травы, в которой громко – аж здесь слышно – стрекочут, радуются теплу и солнцу, кузнечики. Ещё дальше – поднимающаяся из низины, густо заросшая лесным орехом – лещиной, спина противоположного бугра.
Хуторские пацаны там уже были. Говорят, ореха в этом году – неме-еряно. Правда, червивого много. Да и зелёный он пока. Ближе к сентябрю. Вот тогда… Наберё-оом.
Слива тоже ещё не поспела. Нет, конечно, если очень хочется, можно сорвать и, обтерев о подол рубашки, вонзить зубы в её неподатливое, упруго пружинящее овальное тельце, чтобы тут же весь рот свело судорогой от щедро брызнувшего в него кислого сока.
Рано. Рано ещё «венгерку». А «горожаночку» – в самый раз. И, не отпуская одну, страховочную, руку от надёжной в своей крепости ветки, другой – дальше, вдоль неё. Туда, где в плотной зелени листьев проглядывают маленькие жёлтенькие солнышки плодов…
* * *
«Горожанка». Груша.
Одна из тех, незабываемых детских сладостей, вкус которых не теряет своей остроты со временем и сохраняется в памяти на всю, отмеренную кем-то там, в небесной канцелярии, жизнь. Какой бы, короткой или длинной, она не была. На всю…
Мороженое, само собой. Конфеты… Нет, шоколадные, конечно лучше, но и «Золотой ключик» или «Кис-кис» там - тоже ничего. Лимонад, который у бабули почему-то назывался «Ситром». Вафельные трубочки со сладким кремом внутри, что продавали в пристанционном буфете. Душевно посыпанный крупной солью чёрный хлеб, предварительно смоченный в только что отбитом, духмяном подсолнечном масле. Солёная хамса* с отварной, ещё дымящейся, молодой картошкой, украшенной зеленью нарезанного укропа и, опять же, приправленной пахучим растительным маслом. Вяленая рыба опять же…
Или печёные яблоки. У которых, перед тем, как засунуть их в духовку, бабуля с одной стороны аккуратно вырезала сердцевину с косточками, а в образовавшуюся небольшую нишу добавляла чуток сахару. А мочёные? С точно такой же присахаренной выемкой. Ничуть не хуже!
Как и присыпанные сахаром кубики запеченной тыквы. Или, как её называла бабуля, - «гарбуза». Куда вкуснее и слаще тех подушечек, что всегда привозил дед, возвращаясь из своих, не таких уж и частых, поездок в райцентр.
Но груша… Даже в этом славном, сладком ряду у неё – особое и почётное место. Она ведь не просто так.
* * *
Ка-ак? Кто-то не знает, что такое «Дюшес»?
О времена… О нравы…
В лучезарное время моего уже позднего детства. Ну, это когда октябрятский значок ещё на груди, но до пионерского галстука и перехода в подростковую категорию остаётся всего ничего.
Вот именно тогда, когда до портвейна и вермута дело пока не дошло, а пить всё же хотелось, не знать о «Дюшесе» и том, что рядом и в родственных с ним отношениях, было просто невозможно.
Конечно, семейство у «Дюшеса» не очень большое. Но достаточно симпатичное. «Лимонад», «Буратино», «Ситро». Такие приятные напитки с щекочущими нёбо и отдающими куда в нос пузырьками углекислого газа. Того самого, что объединял их всех в пусть и малочисленную, но дружную семейку. Очень дружную. Может, по этой причине тот же самый «Лимонад» достаточно сложно было отличить от «Буратино». А тот, в свою очередь, от «Ситро».
Но вот «Дюшес»… Его неповторимый грушевый привкус с устойчивой карамельной составляющей спутать с чем иным было просто невозможно. И когда в сельпо или в железнодорожный буфет, что на станции, завозили этот волшебный напиток…
Это был праздник жизни! Со всеми, присущими празднику составляющими.
В первую очередь, доставленный из магазина напиток следовало незамедлительно опустить в ведро с водой. Холодной! Для чего нужно было быстренько, не отвязывая от велосипедного руля сетку с драгоценным грузом… Быстренько сгонять к колодезю. Чтобы набрать именно свежей и холодненькой. В которую потом и опускались бутылки с «Дюшесом». Три штуки в ведро. Больше не влезало. Да обычно и не было. Хорошо, если удавалось уговорить бабулю на это количество. А того, что оставалось от сдачи за хлеб, хамсу, сливочное масло или сахар, так редко и на одну хватало.
Ну, одна… Так тоже ничего. Разве можно счастье измерить количеством?
И вот эту бутылку – в ведро. Но отходить далеко – никак нельзя. Не потому, что кто может предъявить свои права на твоё богатство или очень уж не терпится. Конечно, не терпится, но… До того, как эту бутылку открыть и разлить по стаканам-кружкам на всю дружную компанию… Так ещё кое-что обязательно сделать надо.
Этикетка! Она ж, если чуть-чуть подождать, отлипнет от бутылки и… пока клей в воде не разойдётся… Быстренько-быстренько её из ведра и – бегом… Бегом – к велосипеду. На рамку - шлёп. Есть! Ещё одна. Как звёздочка на истребителе Быкова в «поющей эскадрилье». И, как у него, - много-много. Ого-го сколько сбил! Тьфу ты. Выпил.
А уж после того, как этикетка на рамке высохнет и прилипнет к ней крепко-накрепко… Вот тогда можно возвращаться к ведру. Вытаскивать, открывать…
Если открывать… А как не открывать? Для чего оно в ведре стояло?!
Если открывать, так тоже… Могут быть варианты.
Об обитый жестью край кухонного стола. Но тогда надо клеенку приподнять. А то если волнистым краем металлической пробки её продрать, от бабули нагорит. Ещё как!
Можно – столовой ложкой. Но это дольше и на её алюминиевой закраине останутся царапины от бутылочной крышки. Тоже нагорит…
На крайний случай – открывашкой. Но. Попробуй её ещё найди. А «Дюшес»…
Вот он. Уже холодненький. С волшебными пузырьками внутри.
Вкуснотищ-ща-аа…
Если, конечно не знать, как его делают.
А узнать – придётся.
Что поделаешь, когда-то подходит время и вдребезги разбивает самые красочные иллюзии. На мелкие и острые осколки. Которые уже не склеишь. Как ни старайся. Да и когда стараться? Вместо разбитых, возникают новые. И ждут своего часа. Того самого, когда подрастёшь и поймёшь… Что и вместо этой иллюзии у тебя в руках – только осколки. А бинта и йода, как всегда, нет в аптечке. Да и некогда мазать-бинтовать…
До свадьбы заживёт…
* * *
Ранней осенью это было.
Мы ещё и пиджаки не одевали. Так, в одних рубашках на уроки бегали.
Но с пришкольного участка уже всё убрали. Ну, кроме капусты. Её – попозже.
И колхозу что-то там помогли. Может быть. Какая там помощь от этого ещё мелкого народца, весёлым горохом рассыпающегося по всему бескрайнему полю?
Покидаться, как гранатами, вывороченными из земли свекловичными клубнями, – это да. Здорово!
Или найти в свежем земельном отвале страшного для девчонок жука – жужелицу, чтобы потом побегать за визжащими трусихами, грозной мордой лица изображая неукротимое желание опустить того, кто в руке, кому за шиворот. Да если и нет в руке ничего, так кто о том знает? Пусть повизжат. Им полезно. Труси-ихи…
Но, наверное, всё-таки что-то там помогли и убрали, если колхоз автобус выделил. Старенький, многое уже повидавший на своём долгом железном веку «Кубанец».
А мы погрузились в него всем классом и поехали в город. На экскурсию.
Мы ж должны не только любить. Но и знать свой край.
Типа у нас, кроме мела, ещё что есть. Железная руда, например. Курская магнитная аномалия она ж не только в этом Курске. Но и тут. Прямо под огородами.
И кроме колхозных полей, на которых соняшник**, свекла или там горох с викой…
Нет, вот кто только придумал горох этой проклятой травой портить? Весь взмокнешь, пока ещё зелёные, но уже с проступающими шариками сочных ядрышек, стручки из неё выпутаешь. Да ещё и оглядывайся постоянно. Как там, не видно на горизонте колхозного объездчика? А то ведь и кнутом между лопаток схлопотать… Запросто!
Так кроме колхоза… ещё и промышленность какая у нас есть. Та самая, которая то, что на полях вырастили и убрали… С нашей помощью!
Вот, что вырастили и убрали, она, промышленность эта, и испортила. Переработала то есть.
Ну, и чтобы мы это хорошенько осознали, запомнили и собственными глазами увидели, нас всем классом на ту экскурсию и повезли. В город. На пивзавод.
* * *
До пива нас, правда, не допустили. Не доросли, мол.
Сразу в лимонадный цех повели.
И там знающая тётка с самого начала, как давай про всё рассказывать.
Тут мол, сырьё. Яблоки там, груши. Опять же – груши, если «Дюшес» на линии. Как сегодня.
Вот, выгрузили сырьё. Потом – сюда. Здесь его моют.
Да-да, из этого самого шланга, который тут же, у нас под ногами, на грязнючем полу валяется. И по которому мы всей толпой уже протопать успели.
Как помыли – на транспортёр.
Точно. Груши на транспортёре. Ползут. Кучами целыми...
Нет, не наши. У нас в колхозе плодового отделения не было. Коростовские, наверное. Или с питомника. Больше вроде неоткуда.
Ползут груши. Огроменные такие. Не «горожанка». «Бергамот».
Они сочные. Если на части не разрезать, то всё лицо потом липкое будет. И осы, осы. Тут как тут. Налетят, не отобьёшься.
И над транспортёром они вьются. Мы на них – с опаской. Но, что им какая мелкота, когда тут… Кучами целыми…
Спокойно так себя ведут.
Присмотрелся я, освоился. Ну, и к транспортёру поближе. Грушку какую себе. Не очень мятую. И чтоб без гнили желательно. Вырезать-то нечем.
А что? Они ж - мытые!
Только пристроился так хорошо. И от транспортёра недалеко, руку протяни, и – классная не видит.
Только-только…
Как глядь…
Лягуха. Во-о-от такая! Огроменная. И зеленущ-щая. Шкуркой, как отлакированной, поблёскивает. Прямо поверх грушевой горки. На транспортёре едет, вся из себя такая довольная.
О-оо!
Это интереснее груши. Если её так потихоньку с транспортёра снять и, так же тихонько, кому из девчонок за шиворот…
Вот визгу-то будет!
Только как? Эту ж лягуху не только я заметил. Весь класс. И училка. Смотрят на неё, не отрываются.
Не-е…
Опасно. Увидит классная, что я… Потом замечание в дневник.
Ну, одним замечанием больше… То – не страшно. А вот если бабулю опять к директору. Оно мне надо?..
Пока суть да дело, лягуха вместе с грушами вперёд, вперёд. Не очень быстро, но неотвратимо так.
А впереди…
А впереди – шнеки. Ножи такие острючие. Чав-чав-чав... Груши на куски рвут - и в чан.
Не останавливаясь. Чав-чав-чав… Эти груши ещё в чан не упали, а сзади уже новые наползают, наползают. И… вместе с ними... и лягуха эта. На-пол-за-ает…
Вот ду-ура. Дура, дура… Прыгай!
Чав! Только ошмётки зелёной, отлакированной кожи в разные стороны. Кровь брызнула. И - в чан…
Нет, мы, мужики, стойко. Не шелохнулись даже. Только так. Кое-кто сглотнул судорожно.
А девки… Ка-а-ак заорут. И – врассыпную. В разные стороны. Их потом классная вместе с тёткой этой час, не меньше, по всему заводу и окрестностям выискивали. Да водичкой чистенькой отпаивали.
В общем, «Дюшеса» мы в тот раз так и не попили. Так водички, пока девок тех в кучу собирали. Водички… Из того шланга. Приподнял его, вентиль открутил и – в ладошки лодочкой сложенные, пока кто его поддерживает.
* * *
Долго-долго, до самого института я «Дюшес» тот не пил. Потом начал потихоньку. А что? Питер – город большой, да и севернее намного. Попробуй, найди там какую подругу той, невинно убиенной, лягухи… Замучаешься.
Да и время портвейна - вермута уже подошло…
* хамса - европейский анчоус Engraulis encrasicholus — род пелагических морских рыб семейства анчоусовых отряда сельдеобразных. Обитает у атлантического побережья Европы и Северной Африки. В Азово-Черноморском бассейне известен под местным названием хамсы. В общем, та же самая килька, только азовско-черноморского рОзлива…
** Соняшник (южнорусск.) - подсолнечник
Продолжение - http://www.proza.ru/2009/12/22/292