Ветер ласково перебирает своими мягкими ладонями запахи, принося сладкие ароматы имбиря перемешанные с терпким благовонием дорогого вина. На террасе играет волшебная музыка, под которую пары нежно сливаются в дурманящем танце.
А совсем рядом, иные люди с искривленными от злобы лицами ловят друг - друга на мушку, совмещая ее с прорезью прицела, чуть дальше торгуют смертью и покупают жизнь. Проедают и просыпают. Плачут и смеются от избытка чувств. Жизнь - кипит
Плейшнер сидит на почерневших от сырости бревнах, поглаживая рукой заросшие недельной щетиной щеки, и улыбается осеннему солнышку наивной двузубой улыбкой. Из-под вылинявшего армейского плаща жалостливо торчат щуплые ноги в растянутых на коленях женских лосинах. Лосины ужасно нравятся колхозному быку–производителю Яшке, возбуждая его блестящим ядовито сиреневым цветом. Вот только смущают Яшку не по размеру огромные кирзовые ботинки, в которые вместо шнурков крест-накрест вдеты куски медной проволоки.
Плейшнером данное чудо природы называют в деревне с незапамятных времен: за фактурную лысину, образовавшуюся на яйцевидной голове с раннего детства; за одухотворенный, задумчивый взгляд водянисто серых глаз, хорошо сочетающийся с извечно наивной, можно даже сказать, придурковатой улыбкой; за любовь деревенского народонаселения к артисту Евстигнееву, а также искусно сыгранному им персонажу известного кинофильма. Да мало ли за что и почему получаем мы свои прозвища?!
Правда, в последнее время, заезжие остряки пытаются придумать столь колоритному персонажу новые прозвища. Только все их нововведения не приживаются на консервативной деревенской почве! Видно действительно велика и сильна народная любовь к памяти великого артиста и Плейшнер, несмотря на все превратности судьбы, продолжает оставаться Плейшнером!
- Бана! Бана чернушка! – жмурясь от удовольствия, тихо и ласково шепчет он, разомлев на солнышке. Немудрено: тепло, светло, организм не испытывает острого чувства голода, его почти не тревожит частично парализованная правая сторона…
Невдалеке механизатор Иван копается со стареньким мотоциклом «Иж», а вокруг разобранного железного птеродактиля важно прогуливается дачник Захарий Автандилович. По слухам этот господин прибыл «из самой Москвы»: ни то писатель, ни то «прадюсир какой из тиливизира» - в общем уставший от суеты столичной жизни гений.
Захарий Автандилович совместно с «бесстыжей особью женского полу» снимает в деревне домик на время бархатного сезона. Впрочем, особи сейчас рядом нет, она сладко спит в тени уходящего лета после обеденного сеанса аромотерапии, да и не сможет никакая «прости господи, полураздетая баба», пусть даже она и противоположного пола, помешать светской беседе двух влюбленных в технику настоящих мужчин!
- …понимаешь, дорогой? - Возбуждено рассказывает Ивану Захарий Автандилович с легким акцентом, свидетельствующим о принадлежности гостя к самым южным районам столицы, - Что это за сервис такой, где по-человечески люди вопросов не решают!?
- «Почему?», - спрашиваю я, - «Руль у «Мерседеса» такой тугой? Почему у Левона - одним пальцем…? А этот двумя … и то с трудом!» И что они делают дорогой Иван?
- Шо?
- Берут с тебя двести баксов, ласково смотрят в твои честные глаза, улыбаются, и… ничего не делают.
- Во Мля! – Вздыхает Иван, - Я вона двигатель располовинил, а хреновины одной для коробки передач ниде нету. Весь рынок обошел…! Все магазины…! Мать его! Нашел! Похожа, да вот не лезет…
- Не подходит? – сочувствует механизатору гость, - Сейчас нужно в оба смотреть! Выбор товара большой, а качество оставляет желать лучшего. Представь себе Иван такую ситуацию: ты решил в подарок любимой женщине поставить литые диски на ее «Элантру». Да?
- Ну! – очумело смотрит Иван, тупо соображая, что это за зверь - мифическая «Элантра». Может стиральная машина?
- Едешь по автосалонам, где менеджеры тебе упорно втирают, разные варианты предлагают…. И все вроде подходит: семь дюймов, R15, pcd 114, et 42, хотя, скажем честно, по родному причастию: et 35-3! Но… предлагают ведь специалисты! И у каждой фирмы-производителя - свои плюсы! Что ты выберешь? Скажи, дорогой?
- Во Мля! Вопрос!
- А!!! То-то! Тут самый важный критерий: почему ты желаешь переобуть машину на литьё?
- Так …мммы…! Во мля!
- Отвечаю! Для облегчения неподрессоренной массы!!!
- Ага!
- И что получается? Получается - что те диски, которые тебе менеджеры предложат - ты обязательно должен определить взвешиванием. Обязательно! Слышишь Иван? Проверь, реально ли они легче железных и на сколько!
- Да! Мля! - Уважительно качает головой Иван, вытирая грязной рукой внезапно вспотевший от напряжения лоб. Какой умный человек этот Захарий Автондилович! Как приятно с ним разговаривать. Сейчас таких мало.
- Захар Авдотьевич! Захар Авдотьевич! Испейте молочка! Сделайте одолжение, - блистая белозубой улыбкой, с полной литровой банкой и металлической армейской кружкой в руках, появляется из дома Алена Сидоровна, жена Ивана. Дородная женщина - вне размеров и вне возраста.
- Вах! Какой хозяйка, - млеет от восхищения Захарий Автандилович. Не спеша, пьет.
- Вах! Какой молоко! – путает от удовольствия он склонения, вытирая большим цветастым платочком покрытые белым налетом губы.
- Еще хотите?
- Спасибо дорогая! Сыт.
- На здоровье! Ваня тебе налить?
- Пошла ты…, - грозно рычит в ответ Ваня, практически, слово в слово, повторяя заключительную речь своего легендарного тезки, произнесенную им в финале пешей экскурсии группы польских «туристов» по болотам Костромского уезда. И правильно!! Не лезь вражина с ерундой под руку в самый ответственный момент!
Зная горячий характер мужа, жена отходит в сторонку, не решаясь докучать своему благоверному глупыми вопросами. Алена Сидоровна с сомнением смотрит на остатки благословенной жидкости в банке.
- Буш? - словно присвистнув «Фьють» поворачивается она всем своим дышащим здоровьем телом в сторону Плейшнера.
- Бана! – благодарно мурчит Плейшнер. Охнув, поднимается на ноги, делает несколько смешных ковыляющих шагов, берет банку в левую руку и, неловко запрокинув голову, жадно выпивает остатки молока. – Бана!!
- Понравилось? Плейшнерюшка лысая, – сложив руки на животе, довольная собой умиляется хозяйка.
- Выпил? – с напускной строгостью вторит жене Иван, не отрываясь от дела, - Тогда пойдешь чернушку полоть!
- Бана! Бана чернушка! – протестует несчастный юродивый, пританцовывая и активно размахивая руками, - Бана!
- Пойдешь я сказал! – добавив металла в голос бросает на траву ключ тринадцать на семнадцать Иван делая движение в сторону Плейшнера словно пытаясь схватить того за полы плаща.
Окрестности деревни накрывает громкий нечеловеческий крик.
- Бана! Бана чернушка! Банаааа!!!
Потешно размахивая руками, на прямых ногах, высоко вскинув вверх голову, словно громко трубящий африканский слон Плейшнер убегает со двора. Затем, ковыляя вдоль забора, некоторое время путается в репейнике, падает «на пятую точку» и на ней съезжает в овраг. Вслед ему слышится довольный смех Ивана
- Вань! – укоризненно качает головой хозяйка и крестится. – Не обижай убогого.
- Что это он? – удивляется Захарий Автондилович, - Дурачок?
- Дык… Плейшнер! – довольный собой отвечает Иван, склоняясь над железным чудищем.
- А что такое он кричит?
- Дык… Бана! Чернушка! Бана! Ты буковку «е» в начало слова добавь.
- Надо же!? – умиляется Захарий Автондилович
- Безотцовщина, - грустно вздыхает хозяйка, - А годы были тяжелыми. Мать рассказывала, когда он мальцом еще был, председатель отправил Плейшнера на прополку чернушки, а он вместо этого на Москва-река сбежал рыбу ловить. Ой! Председатель так осерчал!!! Поймал бесенка и вожжами высек. Парень и раньше то странным был, а после этого случая замкнулся вовсе. Видно у него с детских лет в памяти-то отложилось….
- А что такое чернушка?
- Чернушка?! Это молодой лук так называется. Первогодок.
- Надо же?! И с тех пор он заболел? Надо же! Вах!
- Да он всегда был тронутый! Мля! – смеется Иван, - но раньше еще, куда ни шло. Не до такой степени. Помню в конце семидесятых, аккурат я из армии вернулся, он даже стихи писал. Целую поэму про Ленина накатал. Все ходил по деревне каждому встречному читал, слюнями плевался. Слышь?! А ко дню рождения вождя отослал стишки в город. В газету. Как сейчас помню, встанет вот так и давай барабанить:
Ленин – это машина природы,
Он родился в апреле
Из быстрой и сильной капели…
- Во! Мля! Дальше забыл… Лен, ты не припомнишь?
- Не.
- Ну, в общем…, что-то в таком духе. Мол, пришел и всех того… к ногтю. В городе почитали эти писюльки и тут же приехали. Ага! В дурку нашего поэта определили.
- Пострадал от режима?! – смеется Захарий Автондилович.
- Да он от всех страдает, - снова вздыхает Алена Сидоровна, - Его ж обидеть - любой сможет. Даже ребенок. А почитай лет пять-шесть назад мать у него померла. Апосля похорон бедняга совсем занемог. Парализовало его частично. Да так, что кроме своей «Баны чернушки» ничего и не слышим от него больше. Ходит - ковыляет на правую ногу, только и знай «Бана чернушка!» да «Бана чернушка!» твердит.
- Ну, да! – кивает Иван, - Удобно так жить! На все - один ответ. Но, заметь, интонации разные. Доволен и «Бана чернушка» довольная. Злится – чернушка злая. Спросишь его: «Плейшнер! Как жизнь молодая?» А он руки в стороны разведет: «Бана чернушка!» Мол: «Да хрен ее знает»! Гы…
- Значит, все равно соображает чего-то там!? - удивляется Захарий Автондилович, - Значит не совсем …!? А кто же за ним ходит? Кто смотрит? Кормит?
- Да, спасибо, сестра не бросает. И простирает когда, и накормит, и помоет, и побреет. Когда люди добрые чего подадут! - оглаживая пустую банку из под молока важно улыбается Алена Сидоровна, - У нас в деревне народ хороший…
У околицы Плейшнер встретил шедшего из леса с лукошком наперевес Степана Сидоровича, пенсионера местного значения. Сидорович не в духе: грибов не набрал, а выпить хотелось. В расстроенных чувствах он прикидывал в уме стоит ли пойти на ужин к свату: «Есть у свата самогон? Нет у свата самогона?» Весь в сомнениях дед Степан рассчитывал свои шансы на опохмелку.
- Чаго разорался? Оглашенный! А ну-ка цыть!
Окрик подействовал на Плейшнера отрезвляюще. Он замедлил шаг, и, понизив громкость, стал жаловаться ветерану всех подряд трудовых движений на злостные выпады злобного Ивана.
- Бана! – указывая пальцем в ту сторону, откуда только что съехал на мягком месте, обиженно сопит Плейшнер, словно сообщая: «Злые они!», - Бана!
- Что? Опять чернушку полоть заставляют?
- Бана! Бана чернушка! Бана!
- Тьфу! Немец! Так и проскакал всю свою жизнь дурачком, пока мы тут пупки надрывали! Иди ты…,– плюнул Степан Сидорович, развернулся и важно зашагал в сторону деревни, мыслями возвращаясь к самому насущному для себя вопросу….
Постояв с минуту в нерешительности, буравя взглядом колышущуюся, сгорбленную спину ветерана, Плейшнер кивнул головой, словно соглашаясь со всеми обвинениями в свой адрес, и медленно направился к лесу.
Поле – желто серая щетина. Земля-мамка родит! Да только на поле Плейшнеру не уютно. Одиноко ему на поле. «Бана» грустная и тревожная выходит. Толи дело - лес! В лесу каждое деревце - невеста, каждый кустик друг. Шелестит под ногами золотисто-бурая листва, то тут, то там островки последней зелени греют душу. Ах, как жаль мало жучков - паучков. Да и лягушек не видать. Ночами холодно уже. «Бана!». Бана - расстроенная. Плейшнер долго стоит у любимого муравейника. Он бы с удовольствие сел и даже прилег рядом, да хоть вон у той красной сыроежки и смотрел, смотрел на кроны деревьев, ругал бы ветер за то, что тот срывает печальные листья, и играючи подбрасывая, роняет их наземь. Да только потом не встать. Что-то спина разболелась.
Точно добрый заботливый хозяин он бережно раздвигает ветви кустарника и оказывается на небольшой полянке. Сквозь поредевшую листву просматривается дорожная насыпь. Плейшнер собирается повернуть назад, но внезапно замечает упершийся бампером в кусты автомобиль. Грибники?
Плейшнер любит лес, но и к технике его тянет не меньше. В скупые на события дни он болтается по машинному двору, слушает стук железа о железо перемежаемый крепким соленым словцом водителей, тихо сидит на уложенных в углу старых автопокрышках, вдыхая ни с чем не сравнимый запах бензина. Ему очень нравится таинственная, связанная с бессчетным количеством намотанных на колеса километров романтическая автомобильная жизнь, и чем реже в гараже его пути пересекаются с людьми, тем жизнь эта спокойней и приятней.
Оглядевшись по сторонам и не наблюдая поблизости хозяев «брошенного» автомобиля Плейшнер решается подойти к машине, что бы погладить ее по холодному металлу, сказать ей приветственное: «Бана! Бана!»
Но, едва завидев деревенского чудака чужой автомобиль, точно вредный жеребец, оживает: ерзая на подвеске, качаясь из стороны в сторону, вытворяет просто немыслимые вещи.
- Ого! Бана?
Плейшнер удивлен. Крадучись он медленно подходит к машине сбоку, смотрит сквозь дымчатое стекло внутрь салона, и замирает в прострации. Там - страшное! Там обнаженная женщина в объятиях мужчины! В мгновение перед глазами мелькает застрявшее в памяти железной занозой видение: малыш тихо как мышь сидящий на печке опершись кулачками в подбородок, и во все глаза глядящий вниз, где на кровати матери вольготно развалился голый пропахший потом и самогоном чужой мужик. А потом…: тот же самый мужик повалив беззащитного ребенка на землю, жестоко избивающий его вожжами у стены колхозного амбара: удары точно молнии жгут спину, ноги, руки …
В машине переполох не меньший чем у Плейшнера в сознании. Чужое небритое лицо, вдавленное в тонированное стекло – не лучший натюрморт для влюбленных. Внутри салона мелькают голые руки, ноги и задницы. Судорожно ищется так некстати разбросанное белье. И, как назло, не находится. Внутри - лис в курятнике. Вот уж реально – время замерло. Наконец, машина срывается с места и, не разбирая дороги, юзом скользит в сторону шоссе.
Обхватив голову ладонями, Плейшнер бежит в другую сторону, бежит через кусты, углубляясь в смежный лес, с треском ломая на своем пути сухие сосновые ветви…. Откуда только силы взялись?!
- Бана! Бана чернушка! Бана!!! – задыхаясь хрипит он не жалея ни сил, ни своих легких. Падает. Отдыхает. C трудом поднимается на ноги и бежит! Бежит дальше через лес в поле, затем по околице вдоль деревни. Падает, отдыхает, с трудом поднимается и снова в поле, через лес по кругу….
Ветер ласково перебирает своими мягкими ладонями запахи, принося сладкие ароматы имбиря перемешанные с терпким благовонием дорогого вина. На террасе играет волшебная музыка, под которую пары нежно сливаются в дурманящем танце.
А совсем рядом, иные люди с искривленными от злобы лицами ловят друг - друга на мушку, совмещая ее с прорезью прицела, чуть дальше торгуют смертью и покупают жизнь. Проедают и просыпают. Плачут и смеются от избытка чувств. Жизнь - кипит