Я вообще-то не курю. Курит неформалка Таня Симовских из сорок шестой квартиры, а я стою рядом и дышу этим никотиновым безобразием.
Мы шли по Фонтанному спуску по первому снегу. Мне было пятнадцать, а симпатичному иностранному студенту – двадцать. Он слепил снежок, протянул его мне, а когда я взяла, попросил вернуть этот снег завтра.
Так шутили в бесснежной стране, откуда он родом.
В бесснежной стране высоких девушек было мало
- Almost six feet tall… * - покачал он головой, когда наши взгляды оказались на одном уровне.
Я плохо знала английский, и мы обменивались скучными фразами, словно читали по ролям текст из школьного учебника.
Иногда студент забывался и начинал говорить быстро, вплетая незнакомые мне слова и обороты, и по его расширенным зрачкам я догадывалась, что он рассказывает о бесснежной стране. А когда будущий врач переходил на певучий родной язык и буквально выдыхал на меня согласные, я чувствовала, что это сплетенье звуков пятнадцатилетней девушке еще не положено слушать.
Как-то иностранный студент взял меня за руку и сказал открыточно-песенное:
- I love you.
А судорожное рукопожатие было более честным.
- I can’t understand, - ответила я молниеносно и отдернула руку.
Тогда он рассмеялся и погрозил мне пальцем.
А на следующий день я произнесла заранее выученную на английском речь о том, что мне только пятнадцать…
- Тебя брюнет с шикарными зубами вчера искал, - говорит Симовских и выпускает мне в лицо удушливые ароматические соединения, - «Из Олга сэд?», - спрашивал.
- А ты?
- А я говорю: «Классные, чувак, зубы!»… и все…
- Я оставлю вам заложника, - сказал находчивый джигит моей маме и представил Валеру, который скорее напоминал наемника террористической организации.
- Он будет играть с вами в карты, - на полном серьезе продолжал уверенный в себе горец, - а дочку приглашаю в ресторан.
- Такой заложник перережет пол дома, - вслух задумалась мама и пригласила гостей пить чай.
Уверенный и находчивый джигит рассказывал о Карабахе, пел грустные армянские песни и грозился приехать за мной в университет на белом Мерседесе.
Перспектива увидеть попадавших сокурсниц была заманчива, но мне понравился заложник. С первого взгляда. И мне тоже подумалось вслух.
Горец съежился и достал коробочку с духами – припасенный для нежных объяснений подарок. Я плохо разбираюсь в духах, но этот запах сдвигал границы сознания.
- Кошмар, - сказала я и протянула флакон Валере.
Заложник глубоко вдохнул, прикрыл глаза и прошептал в небытии:
- Если бы от женщины так пахло… я бы от нее побежал!
Джигит отобрал духи и что-то злобное прошипел по-армянски.
- Он не оставляет заложников в живых, - перевел Валера и ушел тенью уверенного и находчивого горца.
- Нет у него никакого Мерседеса, - стряхивает пепел на мои замшевые сапоги Симовских.
- С чего ты взяла?
- У него походка, словно он всю жизнь по Карабаху на ишаке катался.
- А-а.
Еврейский мальчик был похож на святого с иконы: печальный угол огромных глаз и длинные вьющиеся волосы.
Он нежно обнимал меня на репетициях шуточной сценки для студенческого праздника. Я была Иден из Санта-Барбары, а он – Крузом.
Круз караулил меня после занятий, выныривал в самых неожиданных местах.
- Иден! – перекрикивал он дождь, и вместе со мной на крик оборачивалась половина улицы, увязшая в сериале.
А еврейский мальчик бежал под мой зонтик, расправив крыльями полы своей тонкой курточки.
В общественном транспорте он целовал мне руки и что-то говорил про губы. Мне смешно, когда говорят про губы.
Круз любил темные коридоры, глухие закоулки и очень переживал, что у меня все дома.
Однажды он сказал, что в отношениях всего две стадии: нет и есть. Есть – подразумевала все: и руки, и губы, и все-все-все.
А я ответила, что не понимаю таких жестких классификаций. Должна быть, по крайней мере, еще одна стадия – стадия, на которой мне захочется, чтобы это все-все-все случилось.
Тогда он одел себе на голову мою песцовую с помпонами шапку и пошел бодрым шагом по улице. Я шла чуть позади и слушала щедрые мнения прохожих о психическом здоровье и сексуальной ориентации Круза. Он вошел в городской центр культуры, где занимался в музыкальной студии, и купил в буфете детскую жвачку с наклейками. Я терпеливо пошла за ним в женский туалет: напугав дам, Круз открыл воду в умывальнике и перевел себе на лоб супермена. Потом он скакал по стульям в фойе и кричал: «Я черный плащ! Я десница судьбы!», пока нас не выгнала вахтерша.
Круз вернул мне шапку и проводил до подъезда. Я спросила:
- Не хочешь меня поцеловать?
И он поцеловал меня в лоб, думая, что мне смешно, когда целуют в губы.
- Нет, слушай! Ты – кидалово! – возмущается Симовских, - Отыграла увертюру и сбежала!.. Можно же было попробовать! Вдруг бы у вас получилось? Оперетта какая-нибудь?
В детстве мы с Таней вместе ходили в музыкальную школу.
- Так плохо, Симовских, никогда не звучало... Какие оперетты с ультиматумом? Дай сигарету, я попробую…
- Пшла ты! В оркестровую яму! Итак в подъезде дышать нечем.
На небосклоне отечественного спорта Вадим горел недосягаемой звездой. Он был интересно сложен: перекаченные трицепсы и дельты и сухие кикбоксерские ноги. Инструктор по шейпингу мнила себя художницей и просила Вадика ей позировать. Но Вадик в ответ грубил и грозился поменять расписание своих тренировок.
Как-то я набралась смелости и дала ему пригласительный на конкурс красоты с моим участием. Вадик обрадовался и привел с собой всех кикбоксеров, которых только знал. Они стояли в проходе и шумно по-спортивному болели, морально уничтожая моих соперниц синхронным свистом. После первого же дефиле организатор попросила меня вывести мою группу поддержки из зала. Группа поддержки уходить отказалась, и тогда я ушла сама, подметая шифоновым шлейфом заснеженный тротуар.
Вадик догнал меня у автобусной остановки и в утешение сказал, что у меня ужасная походка, и для пластики мне стоит побегать по утрам. И что под мой почти шестифутовый рост когда-нибудь придется покупать очень большой гроб.
Через неделю я уезжала в зимний спортивный лагерь, и Вадик вдруг попросил взять его с собой и положить на собачий коврик у двери. Я подумала, что это очередная шутка звезданутого спортсмена, которому явиться в лагерь со всей республиканской сборной по кикбоксингу - нечего делать.
И слово «собачий» я, конечно же, не услышала…
- Нет, я не понимаю. Вадик – он… Он!.. В общем, ты это … - Симовских размахивает сигаретой, не в силах подобрать мне определение.
- Ты про увертюры?
- Ну где-то… Ну чем была не опера?..
Богатырскими телесами и яркими галстуками меня не удивишь.
«Слишком просто», - подумала я.
Простой Дима не говорил ни обо мне, ни о нас и делал вид, что крутится возле меня чисто из мужского милосердия. Консервативность его взглядов фыркала на мои короткие юбки и красные колготки с черным геометрическим рисунком.
Когда мы большой компанией отмечали новый год на заметенной снегом турбазе, Дима раздал карты и сказал (естественно, от всего бескорыстного мужского сердца), что проигравший целует меня. И имея на руках козырного туза, забирал младшие карты.
Меня разбирал интерес: насколько нужно сыграть дурака, чтобы прилюдно получить свой утешительный приз.
Но простота, оказывается, бывает запредельной! Дима нечаянно вылил в мою постель целую бутылку вина.
Когда все мои гневные слова ссыпались к ногам бесчувственного, не ведающего нервных окончаний существа, я ушла спать на свободную кровать в Димин двухместный номер.
Все нервные окончания оказались на месте…
На следующий день простой Дима обрил налысо голову; и со мной случилась истерика, когда я его опознала в явившемся гоблине. Сверкающий лысиной исполин не стал вникать в нюансы женского эстетического восприятия: мое «да» уже прозвучало.
Окружающие быстро пришли в разум: комплименты иссякли, поклонники испарились. Когда мы ехали домой, вытянутых в проход Диминых ног боялся весь вагон, а транспортная милиция пришла проверять наши документы.
По старой привычке я пыталась анализировать и глядеть в суть своей страшно-простой судьбы. Но Дима оказался монолитом и не поддавался классификациям и рентгену.
За плечами бритоголового исполина была Академия МВД и глубокое знание психологии…
- Что-то ты пропала, - встретилась мне Симовских на лестничной площадке.
- Ну да… есть немного…
- Что, тот жуткий Чурминатор? – Симовских картинно прикладывает руку с сигаретой к сердцу, - Неужели Опера?
- Ну да… Опера с Опером…
_______________________________________________________
* Ростом почти шесть футов (английский студентов из бесснежных стран)