Я и Порфирий 3

Вигур Могоболав
- Кто в природе не по ней живет, - начал он, пытаясь вырваться из моих цепких лап, - себе закрывает дорогу воздуху. От одежи все тело изгнило в человеке.
- Будет тебе, Порфирий, -  прервал я старика. – Или забыл ты меня? Свои в городе. Die H;nde nach oben, die Dokumente auf die Pr;fung.
Порфирий вытянулся в струну, а правую руку выбросил вперед, салютуя. Но тут же расплевался и обиделся. Однако, обида его была недолгой, да и я не держал зла на старика.
- Никому, - прошептал Порфирий
- Да, друг.
Мы понимали друг друга и без слов. Не церемонясь, разделся я до трусов.
- Ну что, на прорубь? Морозец то хорош – трескуч.
- На прорубь не пойду, - отрезал Порфирий. Слишком свежа была в памяти его та нелепая случайность, когда утонули в проруби его холщевые шорты. Вернее, мы тогда подумали, что они утонули, но весной, шорты нашлись, и не в реке, а за кустом, придавленные красным, обточенным водой кирпичиком. И все бы ничего, дело было вечером. Вот только, невесть зачем, половина хутора, а может статься, что и весь хуторок, пришел в этот вечер к проруби. Но, да бог с ним, с тем загадочным и окаянным случаем; дело прошлое, и конфуз невелик. Кто же теперь ее помнит, ту статейку в областной газетенке, с невинным, в общем, фото, на главном развороте.
Случай пустяковый, но засел в Порфирии занозой; врезался в память, и «ни тпру, ни ну». И уже снова подвинулся Порфирий к своей лавке, собираясь забыться богатырским, но чутким сном. Как меня осенила новая идея. Теперь, по прошествии лет, удивляюсь я тогдашней моей фантазии. Какой из штатных или внештатных пособников сатаны нашептывал мне эти дикие идеи – загадка. Тогда, я считал это продуктом своего остроумия. Сейчас, я бы отдал многое, чтобы не быть таким остроумным. Раны совести, самые больные и долговечные обладают еще одним свойством. Они могут возвращаться и расцветать нежданно на самом чутком и больном нашем месте – на нашей памяти. В двойне и втройне страшны они неизлечимостью своей и непоправимостью.