Только понимаю я это ясно лишь теперь, тогда мне и в голову не приходило думать иначе.
- Не хочешь на прорубь, пошли в колодец. Можно даже без трусов, чтобы уж без нелепых обвинений.
Слово «нелепых» Порфирия поморщило. Не любил он старорежимных словечек и терминов. Например, слово «бокал» для него раскладывалось на слоги, и принимало значение второго, потому он всегда говорил «кружка», а за слово «огульный», он поколотил одного из своих гостей, решив, будто его обвиняют в разврате.
Порфирий слишком не доверял мне тогда. Из всех выделял он меня, самым неблагонадежным и дурным деткой. А я, в свою очередь, надеялся – чувствует старый пень, нет у него преданней и искренней друга; нет сердца более любящего и прямого. Если бы он узнал…
На бородатом лице промелькнула, разношерстная, будто монгольская конница, гамма выражений. Сколько мыслей должна была эта калейдоскопическая метаморфоза изобразить, помыслить трудно. Но, дух моржа и атлета победил, природную крестьянскую нерешительность и опаску.
- Пойдем, бесов приспешник, - прошамкал в бороду Порфирий, и дождавшись, когда я первым скину исподнее, стянул свои холщевые бриджи. В скобках замечу – те самые, что прозимовали под ракитником у реки.
Дух от Порфирия всегда шел тяжелый. При огромной любви к воде и чистому воздуху, он совершенно игнорировал мыло и туалетную бумагу, твердо полагая в них предметы белоручек, но дыхание у него было чистое, как у младенца. Он всегда говорил, глядя прямо в глаза, и упершись в собеседника. Никогда не чувствовал я из уст его стариковской прелой кислятины, предвестницы разложения в легких и печени.
Мы вышли на снег. Вот когда почувствовал я праздник в полной мере. Грудь моя взволнованно раздулась, предвкушая ледяное купание. Я даже взвизгнул от удовольствия, когда ступни начали неметь, а по спине пробежала приятная судорога. Порфирий был сдержанней, но, находясь на воздухе, не мог без агитации. Деловито шагая к колодцу, который непонятно для какой цели был оставлен (вода в нем была горька на вкус), Порфирий пропагандировал аскезу и самоистязание:
- В холоде тело вялость от болезней истреблят, а в голоде измогат. Все дырами нижными выходит в природу, которая есть Мать. И через человека она становится бох, а он есть ее провидец.
- А человек этот, бог получается? – подначил я, постукивая зубами.
- Истинно бог земли, потому поборол смерть на жизнь.
- Поборол, смерть и стал бог? Тогда хирург тоже бог, и кардиолог – бог, и терапевт с урологом – боги.
- Он срок дает, а я даю всегда. Потому что он зависимость, а я независимость: ни таблетки, ни пилюли, ни стенка, ни тряпочка. В сапоге далеко не уйдешь…
Я, почувствовав, что Порфирий вошел в свои владения, поспешил оборвать его, и указал на лестницу, что подпирала пустой сарай. Хозяйства Порфирий не вел, а посему сараи ему были без надобы.