ОЛЕГ И ВЕЩИ
"Здесь нет героев.
Здесь – передовая." О. Печалин
I. олег
Печалин офис занимал цоколь дома, этажного дважды, отстроенного пленными немцами в середине прошлого века. И меньше всего они, укладывая камни ракушечника в стены, думали, что меж этих стен со временем станут продавать первоклассный оконный профиль их внуков. Даже скажи тогда об этом – все одно бы не поняли. Случается, что о будущем не думаешь, а мечтаешь о кружке воды и вечере.
Ежеутренне Печалин, пугая и гоня котов с теплых люков, перешагивал через тяжелую корабельную цепь, закрепленную на обрубках рельс, и ступал во двор – к служебному входу в офис. Цепь берегла двор от всего неслужебного, и сохранилась с тех пор, когда цоколи не занимали, а дарили людям в виде магазинов с молочными коктейлями и красными томатными прострелами на школьных рубахах. Или винных погребков, или обувных мастерских. Печалин слышал рассказы о том, что ключ от цепного замка лежал на одном из обрубков и тот, кто подъезжал первым – снимал замок и оставлял вместе с ключом на земле, а последний – закрывал. Но чаще всего преграды вообще не было – проезжали все подряд. Можно, конечно, поговорить о том, куда же делся ключ и удивиться, что саму цепь еще не срезали и не сдали в лом. А, можно и подождать – вдруг тот, самый последний, наконец, поймет, что натворил и, где бы ни был, вернется и положит ключ на место. Пока же приходилось перешагивать, стремясь на работу и к максимуму продаж. Такова, к слову, участь тех, кому судьбою на затылке выбито: meneджер.
Но не стоит примерять к ним шинель. Это смелые и отчаянные ребята, и если решат, что шинель им к лицу – снимут, не задумываясь, сами. С кого угодно.
Поступив, как и положено, напугав и перешагнув, Печалин вошел в офис. Внутри было пусто. Явился он до начала рабочего дня, чтобы без суеты проверить собранные накануне документы, удивиться почте и, примирив маршруты и схемы, прямо из офиса отправиться на вокзал. Печалину предстояло идти в разведку. Ничего особенного – ночь поездом, с утра на месте, подать что-то кому-то на какой-то тендер и обратно. Приветствовалось также, если удастся – замести следы и замутить воду. Обычно дело. Но, поймите, в первый раз такая вылазка не может не волновать. Когда только недавно с институтских пьянок, и поход за виски для шефа еще кажется операцией по спасению мира, и сумма, выданная наличными на подрывную деятельность, уже в кармане и делает выпускной костюм вызывающе деловым. И по десяти раз в минуту глядишь на часы, а времени не знаешь. И бесконечно заряжаешь телефон.
А, если бы розетки могли говорить, то они сказали бы: "Уймись, Печалин. Спокойней. Нам не жалко, но телефон твой скоро вырвет током. Ты его сутки заряжаешь, где только можно, а кто за это время звонил?".
В огороженном пластиком квадрате, где Печалин второй месяц думал, что занимается рекламой оконных дел и прочей ремонтной чепухи, он сидел, сцепив руки замком, и через немецкий профиль смотрел во двор.
Бесснежная зима и проходит бесследно. В пластиковом стакане остывал кофе. А в голове – гуща, и, как часто бывает, из ничего появилась мысль. "Вот, мороз трещит, узоры на стекле, значит – чудесный день, а, если, стекло чуть запотело изнутри – значит и вчера день был неплохой. А, как быть, когда наоборот – внутри морозный орнамент, а снаружи стекло запотевшее, протереть нельзя – руки замерзнут. Что тогда, куда бежать?".
— На вокзал! – сказали бы розетки.
И были бы правы. Печалин, точно с электрического стула взлетел, разлил кофе и, побросав, как придется, в сумку зарядное устройство и бумаги, выбежал из офиса, котам на горе. Печалина звали Олегом.
II. вещи
Когда-то вокзал находился на окраине города, а сейчас – почти в центре. Никакой мистики в этом нет, и время ни при чем. Просто вокзалы это такие существа: сами решают, где центр, а где окраина.
Олег опаздывал, что, как ему казалось, добавляло значительности всему происходящему. Вообще поездами он ездил не часто, но мнение относительно путешествий таким способом имел. Он считал, что единственное, с чем не страшно ездить, это водка и воспоминания. Кроме того, свернутые на полках матрацы напоминали ему огромные роллы. Правда, как-то он попал в один вагон с дембелями, после чего некоторое время ничего не помнил, в том числе и как пить. К тому же запах купе с матрацами оказался удивительно стойким, и начисто отбил у него интерес к японской кухне. Последнее было неприятным еще и потому, что русский meneджер, не посещающий суши-бар, ущербен по определению и, в итоге, совершенно неконкурентоспособен.
Пока Олег бежал по перрону, на ходу доставая билет и считая номера, вдруг выяснилось, что его место в спальном вагоне, с двухместными купе. Значительности большей и не требовалось, но объяснить такую щедрую бронь он не мог. И пытаться не стал. Только вспомнились отчего-то слова институтского преподавателя иностранных языков:
— Перед тем, как вы перестанете посещать занятия, скажу вам главное: будьте осторожны с теми, кто считает, что выбор есть. Прежде, чем выбрать, они ждут подсказки. Не поворачивайтесь к ним спиной! И следите, чтобы то, что держится, не упало на то, что держит. За языком, гады, следите.
Олег отыскал вагон и только вошел в купе, как поезд тронулся. Тут же стало ясно, что ехать предстояло не одному. Против движения, закинув ногу на ногу, расположился попутчик Олега, не старый, с острой бородкой и в очках. Он постучал о столик курительной трубкой, переменил ногу и сказал, рассматривая носок туфля:
— Оказывается, только вас и ждали! Соседями будем, значит. Григорий Александрович, - он сказал все это туфлю, поднял глаза и протянул Олегу руку.
— Олег, - ответил, принимая руку, Олег.
— Очень приятно. По делам? Домой? Или путешествуете?
— По делам, образно говоря, вы не знаете, здесь розетки работают?
— Гениальный вопрос, Олег! Но, простите, не знаю. Вообще говоря, образ мертв. Впрочем, поговорить у нас время еще будет, если будет у вас желание. Вы до конца?
— Да, - Олег был немного сбит, сам не понимая чем, и держал значительность из последних сил за уши.
— Прекрасно. А, я – раньше. Когда я выйду, вы еще спать будете, - почему-то снова туфлю сообщил Григорий Александрович, - Ну да, располагаетесь, не буду мешать. Схожу, покурю.
Таких Григориев Александровичей можно встретить в сумерках. Или мятых пиджаках. Всегда в ворохе непроизвольных движений, каждое из которых в отдельности дико, но вместе – единственно возможное целое. Но, чаще всего, это целое можно встретить в поездах. Они, если и не занимают всего пространства, то оттого только, что дают ему, пространству, хоть какой-то шанс. Если сведет с таким попутчиком случай человека, то поначалу сведенный чувствует себя гостем, а потом, незаметно, хозяином, а дальше – больше, чуть ли не родней. Чувство родства возникает где-то в районе горла. И человек начинает судорожно определять – в районе чьего именно горла. И, если решит, что своего – навсегда попадает в отрицательные примеры и за ограду кладбища, а, если чужого – становится убийцей. Его могут и оправдать. Но какое бы порно не показывал адвокат, оправданный убийца – это вполне в духе выбора. Которого нет. Ну, да кто слушает преподавателей иностранных языков…
В поездке все происходит быстрее, чем до и после неё: знакомство, еда, откровения, сон. И ничего не растянуто во времени по бесконечным годам. И привыкаешь ко всему быстрее. Вот – стук колес, вот – минуты стоянок.
Как происходит знакомство лучше всего показано телевизионным каналом animal planet. Стоит лишь раз увидеть и вопросов не останется. Люди к этому добавляют, пожалуй, обмен визитками и номерами телефонов. Олег так и поступил. Вернувшемуся в купе Григорию Александровичу, он протянул картонный прямоугольник, что-то при этом промычав.
На визитке было:
"Сложность не зависит от успеха." О.Печалин
Ремонты: - евро, - афро, под ключ, на замок,
А также срочная перепланировка. Тел.:
Григорий Александрович покрутил визитку, и, ничего не сказав, положил рядом с трубкой, на столик.
— Пардон, это бракованная партия, - торопливо сказал Олег, делавший визитки сам и себе, и всему офису, и рассчитывавший на несколько иной эффект, - Для арабских коллег. Номерок могу дописать. А, лучше – вот. Другая.
И протянул другую, серую, тиснением, в форме армейского медальона:
"Головой пробил стену. На ногу упал камень.
А на сердце остался. Я простил его. Amen."
(Amen – окна из Германии и не только).
— Эту оставлю. Не против? Думаю, Олег, мы элегантно проедемся, - Григорий Александрович, на первой визитке, на обратной стороне, ручкой вывел: «вы?бон» и добавил свой номер телефона, - Вот это слово, я вам написал именно так, чтобы оно само объяснило свой смысл. Сегодня, как вы, вижу, знаете, не время пиара, и давно уже, к моему сожалению, не время понтов. И то, и другое осталось в туманном прошлом. Точнее – стало туманом в этом прошлом. Сегодня время точного выеб.. ,короче, прямого показа себя. Даже, я бы сказал, на себя. Вообще, приятно видеть думающего человека. Но, обе визитки, мой вам совет, никогда не отдавайте. У человека, как бы он на себя не показывал, должен оставаться хотя бы один крест.
В купе появлялся проводник. Форма синяя. Застегнут на все пуговицы, белоснежный воротник. Был предупредителен, проверял билеты. Григорий Александрович что-то шепнул проводнику, и курить было разрешено, не бегая в тамбур – прямо в купе, и возникла бутылочка коньяку. И еще одна, и кое-что закусить. Олегу нравилось, что все решается как-то помимо его участия, но именно так, как он бы и решил, и устроил. Он раскраснелся, проникся и сдавал явки под оливки. Григорий Александрович же, напротив, был бледен. К оливкам не притрагивался, зато с "ты" на "вы" переходил без предупреждения. Печалин для него уже стал Олежкой, а вот Олег, в свою очередь, имени отчества попутчика не запомнил, и обращался к нему неопределенно уважительно.
Разговоры шли обо всем подряд с упором, как и было, обещано, на смерть образа. Вкратце обсудив ущербность лунных дорожек и соляных столбов, попутчики подробнее коснулись театра, как жизни, и игры, как способа жизни в театре. Но, в конце концов, вернулись к луне. А, когда оба, не сговариваясь и глядя друг другу в глаза, сошлись на том, что совершенно не на что выть, очередное появление проводника стало неизбежным.
— Жить, Олежка, надо по прямым ссылкам, а не по статье в википедии.
— А, если ссылка придется на статью?
— Тогда – пулю в лоб, - закричал Григорий Александрович, но тоном, таким будто спросил проводника чаю. – Шучу. Пуль теперь не делают. Тогда, друг мой, трагедия, но можно протянуть.
— Как это?
— А, так. Вы, вероятно, не знакомы с чудесной книгой афоризмов "Тезисы месяца апреля"? Хотя, откуда. Да. Я, в вашем примерно возрасте, службу проходил в роте почетного караула. Так нам ее выдавали на ночь, под под…
— подписку… - вставил Олег.
— под неё… о неразглашении. Укрепляли дух, так сказать. Прочел я, Олег, и знаете, понял! Понял разницу между понятиями "можно" и "нужно". Грань тонка, но – есть. Кстати, корни процесса, но это мое частное мнение, следует поискать в рассказах о втором Иудином сыне. Но там все так напутано.
— А, если ссылка – битая? – Олег пользовался благами и курил одну за одной.
— Непростой ты парень. Люблю таких – непростых. Если битая, то будет, Олег вот как сейчас. Будем с тобой рассуждать о мировой кулисе образа, сидя в купе поезда, который сам по себе и есть этот образ-монстр. Здесь никто не умничает об очередности курицы и яйца – просто едут и едят. И сколько написано, сколько составов запущено стрелой и окрашено в нежные цвета. Сколько спето об этом песен, и сколько, говоря научно, честных фраеров, полегло под ними и легло под них. Все без толку. Мы стоим и ржем вокруг чудаков, тянущих вагоны зубами. Они рвут жилы и канаты, вытягивая созданный нами образ. Что им еще сделать? И, что еще сделать нам – только по полкам и не мешать.
После коньяку пили чай. Григорий Александрович что-то долго рассказывал о том, что кулер в современном офисе, в наши дни выполняет функцию самовара. Когда были свечи и вечера, и выпивалось до двадцати, а то и больше, стаканов чаю в присест. И тихо было, но и железные дороги уже были. Он даже начал говорить, вроде, в чем именно видит эту функцию, но сбился, зачем-то упомянул Кавказ и замолчал вовсе.
Но этого Олег не слышал. Заложив по-детски руку под подушку, он засыпал. В купе было накурено и уютно. Тусклые лампы у изголовий и окно с неизменной ночной картиной.
III. и
И все. Когда Печалин проснулся, поезд уже прибыл. Не обманул попутчик, сошел не потревожив. Печалин, неумытым, вышел из купе. И из вагона. На перроне в меховой шапке и расстегнутом форменном кителе с галстуком, болтавшемся на пуговице, стоял проводник. Смотрел понимающе. Вернул билет.
— Не забывайте вещей, - сказал он.
— Налегке, - ответил Печалин.
Шел снег. Зима не пожелала проходить бесследно. Печалин набрал Григория Александровича. Абонент оказался недоступен. Печалин почему-то в этом и не сомневался.
Разведки никто не отменял. Оставалось решить, как бы ее провести, чтобы никто не понял, что в самом начале Печалин поддался, потому что узнал результат. И что бы решение ни стало поступком стыдным, лишь бы не сдаться в плен, а только от нежелания лишать кого-то радости честной победы. Остальное было ясным. Как снег; он падал хлопьями из ниоткуда. Оттуда же снова явились мысли:
— Земля вращается вокруг среднего пальца. Это точно. И кто его первым покажет, тот и разжигает костер. Сначала вспыхивают уши, затем жжет и печет в груди. И занимаются щеки. Шагают из сказок румяные девки с косами и лихие молодцы, рубящие головы змию. Им известна народная мудрость, они лично видели, вокруг чего вращается земля. И в тоже время белые и чистые, как лист, из револьверов стреляются поэты.
Бог его знает, что привиделось ночью Печалину, отчего он решил, что результат ему известен. Не спросишь же об этом милого афроремонтника. Хотя.. Печалин подышал в ладони, растер щеки и, сверив маршрут, покинул вокзал и пошел к метро.