Этот Иван Иваныч был очень осторожным и следы, в отличие от своих предшественников, оставлял незаметные. Никаких посторонних запахов, предметов и пятен – все было чисто, и поначалу я даже подумал, что никакого Иван Иваныча нет, но потом, как то раз взяв с полки свою любимую книгу, я заметил, что кто-то недавно тоже ее читал, слюнявил пальцы, перелистывая страницы, теребил довольно ветхий бумажный переплет. Я читаю книги бережно, как продавец в книжном магазине, берущий домой почитать новинки, поэтому следы, оставленные чужаком, сразу же бросились в глаза. Я показал жене книгу.
– Величайшие шахматные партии. – прочитала жена вслух и в недоумении уставилась на меня.
– Шахматист что ли? – усмехнулся я.
– Кто?
– Ну не я же.
– Да брось ты, Петя, ты воистину великий шахматист. – стала она меня успокаивать, сделав вид, что ничего не понимает.
– Издеваешься значит, ну-ну... – сказал я, обдумывая как бы вывести этого шахматиста на чистую воду.
Жена по обыкновению пожала плечами и, как ни в чем не бывало, продолжала чистить картошку. Она у меня хозяйственная. И внешне, если не вспоминать о звездах кинематографа, ничего. Только дура. В шахматы с ней конечно не поиграешь. Хотя с кем сейчас поиграешь? Может быть, вот с этим Иван Иванычем?
Он стал часто к нам заглядывать и вскорости пролистал уже всю мою библиотеку.
– Наверное пора сыграть с Иван Иванычем! – сказал я жене, устанавливая на видном месте доску, – показать ему, так сказать, кто здесь хозяин.
– Как ты мне надоел, Петя, – сказала мне вдруг жена, хотя она обычно не поддерживала эту тему, – все, нету больше никаких Иван Иванычей... Вот попробуй, готова картошка или нет?
– Е2-Е4 – сказал я, показывая ей пешку.
– Да ну тебя...
Самый первый Иван Иваныч, появившийся в нашей квартире был маленьким сухоньким старичком, нашим соседом по подъезду. Раз в неделю он приходил к нам одолжить немного соли или спичек или еще чего-нибудь такого же мелкого и незначительного, как он сам. И однажды, когда я был на работе, он так же притащился за какой-то ерундой и, забыв за чем именно, предложил жене его поцеловать.
– Весь так затрясся, глаза выкатил и руки ко мне тянет – рассказывала потом жена.
– И что поцеловала?
– Ну, конечно, нет, как тебе в голову могло прийти. – отмахнулась она от меня.
Она знала, что в голову мне может прийти что угодно, и как бы хитроумно она не прятала следы, я все равно обо всем догадаюсь.
Когда Ивана Иваныча всем двором провожали на кладбище, я заглянул к нему в ящик и все понял. Он лежал и улыбался. Ехидно так и многозначительно, и даже его жене было по-моему как-то неудобно за эту неуместную улыбку.
Потом стали появляться сантехники из ЖЭКа, сборщики мебели, милиционеры, всех и не упомнишь. Я их для простоты всегда называл Иван Иванычами – в память, так сказать, о первопроходце и говорил жене посмеиваясь:
– Помер Иван Иваныч, а дело его живет!
Думаете, наверное, что я напридумывал все, что у меня мания какая-нибудь? А вот чтобы вы сказали, отправляя вечером руку под кровать за телевизионным пультом, и натыкаясь там то на разводной ключ, то на отвертку, то на, упаси господи, резиновую дубинку.
Меня, конечно, это все огорчало, но я не бесился особо, в бутылку не лез и нарочито безразличным голосом говорил жене:
– Ты это… отдай завтра… а то человек может быть ищет.
Она отворачивалась к стене и там краснела так, что даже на обоях появлялся красноватый отсвет.
Видит бог, человек я великодушный и жену свою всегда прощал за ее мимолетные увлечения, входил, так сказать, в положение. Ведь я с утра до вечера на работе, вечером в шахматном клубе, а она все одна и одна со своим картофелем. Но вот почему-то этот шахматист меня обеспокоил, прямо вывел из себя. Что он себе позволяет вообще? Кроме того что зачастил, он еще и самым бесстыдным образом слюнявит мое имущество.
Иван Иваныч ответил во вторник. Использовал защиту Алехина, нацелившись на мой пешечный центр и игнорируя статистику, что при таком дебюте черные зачастую проигрывают. Хе-хе, дилетант. Я потирал руки в предвкушении скорого его посрамления.
Он играл только по вторникам и четвергам. Играл надо сказать вполне прилично – по науке, видимо заглядывал, подлец, в литературку. В общем, к миттельшпилю мы подошли в примерно одинаковом положении. А потом началось... Иван Иваныч оказался очень изобретательным и постоянно выдумывал какие-то неожиданные комбинации. Ум у него был изворотливый и, я бы даже сказал, извращенный. Я вынужден был отбиваться. Все шло к тому, что он поставит мне мат, не доводя дело до эндшпиля.
В общем, я занервничал и наделал глупостей, сам себя загнал в угол. Поражение было очевидно, мат светил мне через пять ходов и оставалось только унизительно уложить своего короля на доску, но я тупо двигал фигуры в ожидании развязки.
И вот остался последний ход. Сегодня Иван Иваныч придет в мой дом, уютно расположится в моем кресле и поставит мне мат. И что дальше? Что потом делать мне? Собирать вещи и проваливать? Ну этому не бывать. Я ни какой-нибудь там замшелый шахматист, мне и другие игры знакомы. Я отпросился с работы с утра и, вернувшись домой, незаметно прошмыгнул в шкаф и замер там с бейсбольной битой в руках. Сквозь приоткрытую дверь было прекрасно видно доску и кресло. По моим расчетам Иван Иваныч садился в кресло ко мне спиной, ставил мне мат, весело смеялся, потирал руки и тут же падал на пол с проломленным черепом. Все выходило складно.
И вдруг в голове появилась какая-то назойливая сверлящая мысль. «Какой же ты дурак, Петя!» – шепнул мне кто-то в ухо, - "а вдруг это все проделывает твоя жена? Вдруг решила она проникнуться интересами мужа, чтобы потом вместе коротать долгие зимние вечера за шахматной доской?" Какой же я был идиот, какими мелкими показались мне все мои подозрения и колкие бессмысленные реплики. Мне стало стыдно и я, выпустив биту из рук, обнял пронафталиненную шубу и заплакал...
Очнулся я от каких то криков. Кричала жена. Я было рванулся из шкафа на помощь, но тут до меня дошло отчего она так раскричалась. Я ухватил биту покрепче. К сожалению, кровать, откуда, по видимому, неслись эти вопли не было видно и мне оставалось поджидать Иван Иваныча у шахматной доски. Ну сколько можно? Ну давайте уже там побыстрее доводите дело до эндшпиля, вашу мать!
Наконец Иван Иваныч угомонился и, как-то по-женски хихикая, уселся в кресло.
– Хи-хи, мат! – сказал он, и они с женой захохотали звонкими голосами, сотрясая мой пульсирующий мозг.
– А-а-а-а-а-а – закричал я, выскакивая из шкафа и размахивая битой – убью, сука.
Иван Иваныч вскочил, опрокидывая шахматную доску и отчаянно запищав, обернулся ко мне, показав большую красивую грудь.
Это был очередной неожиданный ход, выше моего понимания. Бита зависла в воздухе над головой противника, но опускать ее было уже не по моим правилам – не бью я баб.
Я бросил биту на пол и стал собирать рассыпавшиеся по полу фигуры.
– Как же так... На своем, можно сказать поле... И такое унизительное фиаско... Бабе проиграть...
– Ты знаешь, Петя.... – заговорила жена, – мы вот тут решили... В общем, я ухожу жить к Маше. Ты прости, пожалуйста, что так вышло, я перед тобой так виновата...
– Да проваливай... Шахматы вот забери, поганка, подарок от меня...
– Как же, Петя... это же твои любимые... тебе же их Ласкер подарил...
Я усмехнулся и поднял биту. Они испуганно попятились от меня.
– Да ладно... Живите... Это я так... разминаюсь, хватит с меня ваших дурацких шахмат, бейсболом теперь займусь, вот!
15 декабря 2009 г.