Свекольный самогон, естественно слаще паточного. Не нужно быть химиком, чтобы это знать. А Иван Иваныч, тот, что преподаёт химию, всегда именно такой и любил. Случалось, его уроки становились вдруг такими занимательными, что даже жестокие лодыри с удовольствием внимали учителю, от которого попахивало нескромным свекольным.
Так вот. У химика случился самогон. А ещё, весьма кстати, в школьной столовке подоспела капустка. Кислая, шипучая! Самая та. С большой перемены Иван Иваныч так и не вернулся. Устал, положил голову прямо на общепитовский стол да там и остался. Раньше бы – ничего, был помоложе и не такие горы сворачивал. Только теперь возраст подошёл. До пенсии год, что ли и остался всего-то. Не рассчитал силы. Восьмой класс, который лишился контрольной, всё понял и обрадовался. Можно было бы и на ушах постоять, только в этом случае к ним обязательно прибежит злобная завучиха и будет алгебра. Поэтому в одном углу класса тихонечко раздают в дурака, в другом – клуб по каким-то ещё интересам. Ну, как обычно. Главное – тишина в кабинете.
Ту завучиху за глаза величали Горгоной. Кажется от того, что взгляд у неё недобрый. Конечно, если она станет сверлить своими глазками, в камень ты не обратишься, но сердце всё-таки сожмётся. И холодок побежит под волосами такой, будто череп стынет. И, главное, зрение у неё, хотя она и в очках, ну просто не двухсот, а трёхсот процентное! Видит всё. И везде. Как ухитряется?
Одна старенькая учительница пожалела тогда Иван Иваныча. Собрала повариху, физрука и уборщицу, принесла свой старенький плед и организовала: погрузили вчетвером химика на это покрывальце и снесли подальше от людских глаз, уложили в раздевалке на топчан и прикрыли: «Поспи, сердешный». Тогда, в октябре сильно захолодало. Котельную ещё не пустили. В раздевалке уборщица кочегарила старую «голландку». Теплынь! И сны такие чудные на мягком топчане под тёплым пледом, красота! Как про эту красоту пронюхала Горгона, никто не знает и посейчас. Только ей зачихалось. Она отчего-то всегда чихала, если кому-нибудь рядом становилось вдруг хорошо. А чтобы унять «апчхи» нужно знать средство…
На следующий день, рано-рано на планёрке Горгона похвасталась директору и всем, что скоро, мол, злоупотреблениям химика придёт конец. Она разложила на директорском столе копию рапорта, что ещё с вечера отправила в райотдел. Директор разглядел среди прочего: «Докладывает вам всеми уважаемая… какой пример для молодёжи… никакого уважения… алкаша носят, как министра… позорит… все его презирают за пьянство… спит, и его …порицают. Просьба принять меры». И подпись её – Горгоны. Похоже, что чих у неё прошёл, она сияла и цвела. Директор прочёл и сразу сник. Жалко стало и химика, старого приятеля: «Вот тебе на! Всего-то год до пенсии не доработал». Жалко и себя: «Потреплют нервы теперь, проверки пойдут». Жалко и Горгону: «Что же она такая глупая, да ещё и злая»! И всё, ракета в полёте, теперь только ждать.
Потянулись грустные дни. Иван Иваныч завязал со свекольным, трудился и ждал. «Ладно бы анонимка, а то вишь как, с подписью… коллектив, мол, порицает». Директор тоже напрягся.
Пролетели осенние каникулы, снежок нападал. Белым-бело так стало по селу! Ночью – красота – небо звёздное-звёздное и собаки брешут. Сперва одна, где-то за фермой, потом другая – ближе. Стоишь на крыльце, голову задрав, а они уже вокруг тебя голосят. Этак вот: «Гав-гав-гав! Ав-ав-ааав!». И подвывают так занятно. Подмораживает. Утром воздух синий-синий. Такой хрупкий, что даже вдыхать его жалко. Снег под валенками – скрип-скрип. Оно уже и Новый год не за горами. Только не весело химику – ответа всё нет. Чего-то дождёт? А может и ждать уже не стоит?
Как-то, синим утром директор созвал планёрку. Житейские вопросы, то сё. Среди всяких там нужных бумаг на его столе покоился официальный конверт. Синий штамп, вместо обратного адреса, размытый весь. Это в нём, кажется, должна быть резолюция от начальства. Страшно было его вскрывать. Уволить, ну или «пропесочить»? Теперь с братом-педагогом без церемоний. Уволить, должно, и баста! Директор мрачно разорвал конверт. Узнал знакомый Горгонин рапорт. Тот самый «Докладывает вам всеми уважаемая…» Рядом с «шапкой» размашистым почерком, наискосок значилось…
Директор разобрал, прослезился, заулыбался. Радостный отправился на урок. Выходя из кабинета оглянулся и бросил собранию: «Вот. А некоторые ещё говорят, что начальство у нас сплошь дураки». Про письмо как будто бы забыл. Оно так и осталось валяться на его столе.
Горгона схватила свой рапорт, поправила очочки, присмотрелась к резолюции, задрала вверх указательный палец и всё ещё счастливая зачитала резолюцию вслух: «Товарищ директор! Растолкуйте этой вашей уважаемой, что если пьяного человека коллеги носят, как министра, то уважают, как раз именно его. Рекомендуем не тянуть с проработкой».