БАНЯ
2 сентября. Вечер.
Погода к обеду разгулялась не на шутку. День стоял совершенно летний – бабы, что ли, постарались. Автобусы, ни с того, ни с сего, вдруг пошли, как швейцарские часы. Единственное, что мешало вдохнуть чистый, густой воздух полной грудью – это постоянное ощущение на себе двухнедельной грязи и вони СИЗО. Один раз, правда, мне там устроили помывку, но мытьём это было назвать нельзя. Поэтому я ни секунды не колебался, куда направиться дальше – автобусом проехал две остановки до Старой площади. Единственная, известная мне, городская баня располагалась там, на параллельной улице, чуть в глубине.
От красного выкрошенного кирпича древнего двухэтажного здания казалось исходила душная испарина. Однажды мы приходили сюда с Коляном: он страстный любитель поварить свой организм, считая водяные пары непревзойдённым средством по части целебности. Понять не могу, на чём основана и его странная теория, и такое благоговение перед собственным здоровьем. Я всегда относился к банным процедурам скептически, а в парилку меня и вовсе никому не удавалось затащить. Если все же и приходилось идти с кем-нибудь в подобное заведение за компанию, то дальше раздевалки моя нога не ступала. Попить пива с водочкой и рыбкой в сухой и чистой раздевалке – ещё куда ни шло, лучше, чем в подъезде, а толкаться в очереди за водой среди мокрых, скользких мужиков – извращение. Но в этот первый час свободы, после провонявшего тюфяка одиночки, в омовении появилась просто жизненная необходимость.
Нащупав в кармане брюк возвращённый милицией кошелёк, я шагнул на щербатое крыльцо. На верхней ступени меня толкнул, налетев сзади, и чуть не сшиб коротконогий мужичок в дырявой соломенной шляпе. В нос ударил мощный сивушный аромат, обволакивающий его, словно аура. Он очень спешил, и поэтому, наверное, с открыванием дверей у него случилась проблема. В ожидании, пока человечек найдёт ручку и совладает с пружинами, я покурил, пристроившись на парапет. Затем вошёл следом.
Билетёрши за окошком кассы не оказалось. Я стал оглядывать просторное фойе в надежде её угадать. На длинных скамьях вдоль окон по одну сторону от входа сидели разморённые краснолицые дяди с кружками пива в руках, по другую – краснолицые тёти в вафельных тюрбанах с чаем и компотом. Внимание привлекла возня в дверях мужского отделения: молодая толстуха в белом халате, очевидно, искомая кассирша, сдерживала натиск знакомого коротышки. Тот, с трудом удерживая равновесие, шумно старался найти брешь в обороне.
– Топай, товарищ, топай отседа, – говорила деваха в белом, стараясь казаться убедительной. Полное молодое лицо раскраснелось от осознания ответственности момента. – Проспись – потом придёшь...
– Изыйдь, горгона, – с трудом выговаривал слова мужик в шляпе, пытаясь хваткими руками отодвинуть живое препятствие в сторону. – Пусти, пока деньги есть...
Спор разгорался. Стороны входили в азарт.
– Проваливай отседа, пьяница, – с уже заметным раздражением прикрикнула сдобная защитница, – и рожу умой. Вонь от тебя, как от козла...
– Так ты, манда-барыня, меня и в ту, и в по-за-ту зарплату не пустила! А меня там друганы ждут, – ярился настойчивый клиент, размахивая короткими руками, и по неосторожности зацепил подол халата, продемонстрировав всем присутствующим полные розовые ноги и белые трусы хозяйки.
– Ах, ты, бушприт старый! – взвилась кассирша, и её мягкие груди заходили вверх-вниз от возмущения. – Щас мильтонов позову – вмиг тебя утихомирят!
То ли угроза возымела действие, то ли тычок круглым коленом в грудь, но нетрезвый мужик быстро попятился. Поход в баню, судя по всему, заканчивался для него очередной неудачей: запнувшись каблуком об утраченный фрагмент кафельного пола, он с размаху шлёпнулся на задницу и проехал на ней до середины фойе. И без того несвежие штаны впитали по пути все банные лужи. От более серьёзных последствий его уберёг низко расположенный центр тяжести. Обошлось без видимых травм и увечий.
Убедившись, что атака успешно отбита, кассирша окинула зрителей победным взглядом и шагнула к боковой двери в свой закуток, думаю, с целью меня обилетить. Я воспрял духом, но не тут-то было. Появившейся надежде на скорое получение шайки и мочалки, окрепнуть оказалось не суждено: мужичок снова ожил, поправил шляпу и, тихо матерясь под нос, встал на четвереньки. Он явно собирался повторить попытку прорыва, но, маскируя свои истинные намерения, медленно двинулся вкруговую. Хитрый зелёный глаз цепко глянул из-под общипанных полей.
Бдительная работница коммунального хозяйства, конечно, сразу разгадала маневр настырного противника и, проявив стремительность пантеры, неожиданную в её рубенсовом теле, вновь наглухо перекрыла вход в раздевалку. После чего обратила взгляд к аудитории за поддержкой, но размякшие от пара и «Жигулёвского» зрители принимать её сторону не спешили.
– Что ж ему, – раздался со скамьи язвительный женский голос, – и не мыться совсем, коль он завсегда такой?
Не успевшая ещё поднатореть в этой непростой жизни, молодая женщина немного растерялась от столь явной поддержки противной стороны. Не учла некоторых национальных особенностей характера. Из дверей раздевалки за её спиной выглянули две смутно знакомые рожи, показали коротышке два кулака и скрылись.
– Да пусти ты мужика, красавица, – раздался уверенный, сочный бас за моей спиной. – Надо ж ему проказу смыть когда-нибудь. Канализация и не то сдюжит.
Я обернулся на голос и увидел, что там успела вырасти очередь из трёх человек: двух женщин и говорившего – широкоскулого худощавого мужчины лет сорока с оспинами на лице и руках. Казалось совершенно невероятным, как звуковые колебания столь низкого тембра могут рождаться в его невзрачном теле. Если бы не собственные глаза и уши, ни за что бы не поверил.
– Да у него и денег-то, поди, нет, – ушла в глухую защиту кассирша. – А зайцам мыться не положено.
Почувствовав поддержку коллектива, недавний изгой окрылённо промычал: «Сдачи не надо» и достал из кармана полтинник. Билетёрша в последний раз обвела публику взглядом, в котором билось отчаяние, и, встретив молчаливое осуждение своей чёрствости, сдалась. Пробурчав: «Ну, и чёрт с вами. Вам же с ним мыться», она с досадой выхватила из дрожащих, грязных пальцев монету и освободила проход. Мужичок, расстёгивая на ходу мокрые штаны, устремился в предбанник.
– Вот, придурок трипперный, – пророкотал мой прыщавый сосед сзади. – Мыться ему, видишь, приспичило, козлу.
Сперва мне никак не удавалось логически увязать смысл этого высказывания с предыдущей протекцией. А когда дошло, что шуткой не пахнет и логики просто нет, я сделал быстрый шаг в сторону, чтобы покинуть заведение. К особо брезгливым я себя не относил, но тут желание идти на помывку разом исчезло.
– Что, пропала охота? – остановил меня рябой. – Мне, вообще-то, тоже. Может, раскошелимся на отдельный номер? Я часто туда с приятелем хожу – это вещь! Два душа, двухместная парилка, массаж и пиво с доставкой!
Я заколебался: никогда не был сторонником эпикурейства. Да и вдвоём с незнакомым мужиком в номер? Как-то дико... Но терпеть на себе десятидневную казематную грязь оказывалось за пределами возможного.
– А дорого?
– По два целковых с носа, – жизнерадостно ответил новый знакомый. – Если с пивом – ещё по полтине...
– Ого! – Во мне заголосили гены прадедушки-бухгалтера. – Надо прикинуть...
– Прикидывай, мой друг, и решайся, а то одному скукота. Кстати, пиво беру я: вчера зарплату дали!
Я прикинул. Помывка тянула на девять кружек пива вразлив или три обеда в столовой. Не смертельно. И -- решился. Пропустил нового знакомого к окошку, внёс свою долю. Щекастая Даная посмотрела уважительно, даже с почтением, и проворно вышла к нам из своего загона с тазами и мочалками в пухлых ручках. Через плечо свешивались отутюженные простыни.
– Минут через двадцать принеси нам шампунь, – небрежно сказал будущий партнёр по мытью, забирая шайки и игриво касаясь тяжёлых грудей плечом. – И себя.
Девушка взглянула обволакивающим взором, почему-то, на меня и зарумянилась. Затея мне стала нравиться ещё меньше. Вместо простого мытья обозначилось какое-то сомнительное мероприятие с массажем и девицами. Я вдруг совершенно отчётливо осознал, что теперь, после смерти Маши, любой намёк на близость с женщиной будет мне противен. Да и этот весёлый перезрелый ловелас возбуждал всё больше подозрений: я довольно трудно сходился с людьми. А предстояло ещё совместное обнажение и пребывание час или более в тесном контакте. Ей богу, лучше бы я разорился и снял номер на себя одного. Но переигрывать было неудобно.
Компаньон по предстоящим банным удовольствиям, уверенно шагая впереди, завёл меня на второй этаж и открыл в стене малозаметную дверь под номером «2». За ней оказалась довольно чистая комнатка с двумя шкафами, кожаной кушеткой и столиком, посреди которого на подносе растопырился пузатый электрический самовар, окруженный фарфоровыми чашками. Через приоткрытую внутреннюю дверь просматривалась сухая белая плитка на полу и стенах моечного помещения.
– Слава меня зовут. Сорока Вячеслав Михайлович. Начальник ГэО. Обороны гражданской, – представился рябой, начиная быстрое раздевание. – Служба такая есть в горисполкоме.
Его тело выглядело довольно тренированным, без единой жиринки, но тоже в оспинах. Я представился в ответ и вяло закопошился в своей одежде, подолгу расстёгивая каждую пуговицу: хотел спровадить Славу в душ одного, чтобы проверить степень его опасности. Конопатый всё тёрся около меня, торопил, но, наконец, ему надоело, и через пару секунд из соседнего помещения донёсся плеск воды и восторженное фырканье. Я набрался наглости, оправдывая свой поступок крайними обстоятельствами, и обшарил чужие карманы. К моему удивлению ничего смертоносного там обнаружить не удалось. Только подкладку куртки оттопыривал какой-то тяжёлый цилиндрический предмет, похожий по размеру на бутылку ноль-семь.
Успокоившись насчёт тайных намерений нового приятеля, я вошёл в соседнюю кабинку и, отдавшись обжигающим струям, подзабыл на некоторое время обо всех своих бедах. Шампунь нам, действительно, принесли: когда я вспомнил, что не мешало бы намылиться, и выглянул в предбанник – он уже стоял на кушетке. Рядом с самоваром ласкал глаз деревянный двухлитровый жбанчик. Через края свешивалась рыхло-белоснежная шапка пены. Приглашение крутобёдрой кассирши оказалось, со стороны Сороки, невинной шуткой.
Вячеслав, при более тесном общении, показал себя неплохим парнем, брызжущим энергией, и я рядом с ним немного обмяк душой. Тяжесть в куртке действительно оказалась бутылкой, причём с шестидесятиградусной самопальной начинкой, и через час с небольшим, распаренные и окосевшие, мы условились в ближайшее время отправиться с инспекционной проверкой по колхозам района с целью проверки и инвентаризации противорадиационных укрытий. Моё признание, что я только вышел из тюрьмы, Сороку нисколько не смутило. Наоборот, поняв мои трудности с ночлегом, он стал настойчиво звать к себе: дескать, с женой в разводе уже год, одному – хреново. Я согласился на предложение гостеприимного приятеля, сделанного как нельзя более своевременно: Василий Акимович в больнице, идти к Коляну или Барби – морально тяжело.
Когда мы краснолицые, со скрипящей от чистоты кожей, выплыли на улицу в клубах пара, в небе уже появились первые звёзды. Погода стояла чудная, и Слава предложил немного прогуляться. Мы наискосок пересекли огромную и пустую Старую площадь, благополучно избежав встреч с нарядами милиции и отрядами ДНД. Затем миновали здание Торговых лабазов, богатую пластику фасадов которого, включая необычные ордера с метопами и маскаронами, напрочь обезобразил толстенный слой цементной «шубы», сверху покрытый плёнкой соплей и козявок. Почему так сложилось – загадка, но я давно обратил внимание: население считало долгом прочищать носы на этот памятник архитектуры XVIII века. Даже интеллигентный Вячеслав, проходя мимо него, вдруг совершенно бессознательно высморкался, отчего смутился.
Мы двинулись по улице, параллельной центральному проспекту. Здесь я ещё ни разу не ходил и не знал, что вечерами она превращается в место общения вязюковской молодёжи. Навстречу косяками стали попадаться молодые люди с неподвижными взглядами, в приспущенных почти до колен, по местной моде, тренировочных штанах. Откуда эта мода пришла в Вязюки и почему задержалась, думаю, не скажет никто. Возможно, ниоткуда и нипочему. Просто остекленевшие юноши ходили туда-сюда по панели, демонстрируя друг другу плавки различной свежести, ковырялись в носах и вытирали пальцы о фасады домов.
Шахматисты не водились здесь даже в освещённых дворах на скамьях при подъездах. Собак и котов тоже не было видно. Мне показалось это нехорошим признаком. Вячеслав тоже как-то напрягся и решил свернуть прогулку, потащив меня к своему дому боковыми переулками. В одном плохо освещённом месте, в тоннеле из гаражей, нас догнали трое. Они были в чёрных трико и с капроновыми чулками на круглых головах. Слабый свет далёкого фонаря выхватил рваные дырки для глаз, неаккуратно сбившиеся швы на перекошенных, возможно, от нехватки воздуха, лицах и грозный блеск узких полос стали в кулаках. В одном из них, державшемся на отдалении, по фигуре и перегару я узнал трипперного алкаша. Он, помывшись, похоже, сразу вышел на работу.
Пара с ножами, оттолкнув моего нового приятеля, метнулась ко мне, но Вячеслав, проявив удивительную реакцию, поднырнул снизу и стремительным точным движением сунул костяшки пальцев в глаза нападавших. Выронив ножи и завывая, они принялись кататься по земле. Банный скоморох мгновенно скрылся в какой-то гаражной щели. Слава не спеша собрал оружие, усадил стонущих разбойников рядом, привязав к столбу их же ремнями, и стянул чулки. Лица оказались знакомыми: я вспомнил рожи в дверях раздевалки бани, а затем узнал своих недавних автобусных попутчиков Питона и Шило. Проверив надёжность крепления, мы двинули дальше.