...Песня была старой и простой. Про огонь, про кровь, про страх - жгучий древний призыв, звенящий в сердцах... Но не было слышно звона струн за звоном стали. Потерялся голос последнего менестреля осажденной крепости. Последняя песня сгорающих стен, последняя песня, заменившая павшим отходную молитву. Не было смысла в пересохших, кривящихся в крике губах, не было смысла в рвущей струны, продирающей по сердцу музыке. Не было смысла ни в чем для тех, кто погибал на стенах осажденной крепости, но менестрель все пел на одной из стен, пел, пока его ещё прикрывали...
Он пел - а внизу таранили ворота.
Он пел - а на острые шпили башен летела воплощенная крылатая смерть - алые драконы.
Он пел - а силы все убывали.
Упал последний из тех, кто заслонял поющего от вражеских мечников и менестрель, сорвав последний, отчаянный аккорд, поднялся. Сталь и тот страх, о котором он пел, мешались в глазах. Первый из нападавших сделал шаг - и лютня, так похожая на умирающую птицу с перебитыми крыльями, скользнула в огонь. Ведь горело на стенах все, что могло гореть... А менестрель, неумело, но стремительно поднял с камня меч и захохотал - страшно, нечеловечески хрипло. Он отдал все, что имел - тех, кого любил, свою песню и свою лютню - и был готов умереть.
...Никто не пришел в осажденную крепость, никто не вспомнил о старых союзах... Но последнюю песню сгорающих стен и глупый, бессмысленный бой помнят до сих пор.
И до сих пор воспевают в балладах.