Выбор

Александр Михайловъ
Собрание длилось недолго. Уволившаяся начальник отдела кадров по совместительству была председателем профкома. Решили продолжить эту практику и избрать нового менеджера по кадрам. Все равно у нее мало работы, пусть занимается профсоюзными делами.
Высокая сухопарая Ида Борисовна Выживалова появилась на фабрике совсем недавно, поговаривали, что ее выгнали из работников милиции. Никто из собравшихся не поинтересовался ее биографией, не задался вопросом: годится ли этот человек на роль профсоюзного лидера?
В стране давно царил дикий капитализм, фабрика оставалась островком социализма. Здесь вовремя платили зарплату и строго исполняли трудовые законы. Профсоюзы казались никому не нужным пережитком социалистического прошлого… Быстро проголосовали за нового председателя и разошлись…
Вскоре прошли более значимые выборы — областные. Избрали молодого олигарха, который наобещал с три короба. Повлияли не столько красочные буклеты с программами преобразований, сколько сам факт его богатства. «Себе денег заработал, и нам заработает» — такова была странная логика избирателей, отдавших большинство голосов этому главе всех менеджеров страны.
С приходом нового губернатора поползли слухи, что фабрику обанкротят и приватизируют. Слишком лакомый кусок — огромное здание в центре города. Не все верили в возможность такого исхода. В людях была сильна надежда на государство, которое не даст в обиду…
Внезапная отставка директора была неожиданной даже для него самого. В прежние времена смена руководителя проходила незаметно для коллектива. С появлением Евгения Валентиновича Развалюка стало понятно — изменится всё. Тридцатипятилетний директор больше напоминал «крутого пацана», вроде тех, что в былые годы скупали на улицах ваучеры по цене бутылки водки.
Новый руководитель (теперь он именовался ГЕНЕРАЛЬНЫМ директором) вразвалочку ходил по цехам и вслух прикидывал, какие помещения можно освободить. Одна из работниц не выдержала:
— А нас-то куда?! — директор отмахнулся от нее как от назойливой мухи. Невзрачный серый человек, представившийся начальником охраны Пискуном, был более разговорчив:
— Оставим человек двадцать, заживем богато!
Первым делом Евгений Петрович усилил охрану здания, заменив вахтершу парнями в камуфляже. Производственные процессы нового директора не интересовали. Главным инженером он назначил проходимца, единственным достоинством которого была угодливость. Начальником производственного отдела по совместительству стал Пискун.
Стало понятно: фабрике грозит небытие. Возникла тревожная атмосфера. Чтобы недобрые слухи не расходились по всей округе и не спутали карты, Развалюк собрал коллектив в Красном уголке.
— Я знаю: ходят разговоры о предстоящем банкротстве. У меня таких планов нет. Фабрика стояла в шаге от смерти. Я пришел вас спасти. — Эти слова вызвали молчаливое недоумение: предприятие успешно работало. — Главная наша задача — освободить как можно больше помещений. Надо уплотняться. — И пошутил: — Достаточно по два метра на человека.
— Рано вы нас хороните! — раздался возглас. Другой обеспокоенный голос попросил дать слово председателю профкома. Поднялась покрасневшая Ида Борисовна:
— Сейчас не профсоюзное собрание! — Стало понятно: свой выбор она уже сделала...
— Будут ли сокращения, — задал вопрос директору один из рабочих.
— Увольнений не будет. Если будут закрываться участки, будем переучивать людей на другие специальности.
Вскоре по фабрике стали разноситься вести об увольнениях. Одной девушке даже дядя-юрист не смог помочь — вынудили уйти по собственному желанию. Людей запугивали, стравливали друг с другом. Было ясно: уволят всех, но людям хотелось хоть ненадолго оттянуть неизбежное. Фабрика стала похожа на банку с пауками. Доносительство, предательство — худшие черты неожиданно вылезли из вчера еще приличных людей. Стало зримо видно, как люди меняются в годы репрессий или оккупации. Новые хозяева государственного предприятия вели себя словно завоеватели. Люди ощутили себя рабами человека, который рос в той же стране и ходил пешком под стол, когда они уже трудились на благо страны и родного предприятия.
Согласие на увольнение дает профком, но его председатель — Ида Борисовна. Из пустой формальности совмещение должностей превратилось в капкан, который захлопнулся. Врач оказался в роли палача: вместо лечения — смертельные уколы. «Защитница трудящихся» Выживалова в своей второй ипостаси менеджера по кадрам вынуждала работников писать заявления об увольнении по собственному желанию. Тем, кто отказывался это делать, она угрожала забросать выговорами или созвать квалификационную комиссию. Было понятно: коллеги подпишут любое решение о несоответствии должности, лишь бы самим не оказаться на месте сегодняшнего изгоя...
Андрей Васильев двадцать лет отработал на фабрике. Теперь ему хотелось быстрее покинуть этот растревоженный улей, больше похожий на гадюшник. Но куда?! Газета, с которой он сотрудничал, прекратила существование, даже гонорар не выплатили. Рабочая специальность Андрея Ивановича была слишком редкой, чтобы он мог найти работу в своем городе. Придется потерпеть, а там видно будет. Вряд ли цех просуществует больше полугода. О закрытии цеха обязаны предупредить за два месяца…
И вдруг как обухом по голове: через две недели цех ликвидируется. Люди поплелись в кабинет Иды Борисовны. Андрея Ивановича она пригласила почему-то одновременно с Натальей Громовой.
— Ищите работу! Пишите заявления об увольнении по собственному желанию…
— Я не буду писать! — взорвалась Громова. Увольняйте, как положено, по сокращению, платите выходное пособие.
— Директор на совещании сказал: «Мы не благотворительная организация. Никого сокращать не будем».
— Вы обязаны выполнять трудовой кодекс. А благотворительную организацию вы уже создали. Для своих. Директор живет в шикарном отеле, ему купили машину и наняли водителя, чтобы ездил в московскую квартиру. В некоторых отделах набрали своих и платите им больше, чем изгнанным. 
— Эти претензии высказывайте директору. Советую написать заявление, иначе будет хуже.
— А что вы можете?!
— Запишем в трудовую книжку статью, потом не отмоетесь.
— Интересно, как вы это сделаете, у меня за двадцать лет работы только грамоты и благодарности. Я в суд обращусь.
— Затаскаем по судам, потом вас нигде не примут.
— Вы же председатель профкома. Должны нас защищать! Зачем мы столько лет профсоюзные взносы платили?!
— А зачем же вы платили?!
— Я в обком профсоюза пойду!
— Не гоните волну, а то меня выгонят. А у меня сын еще школу не окончил. — Выживалова лукавила. Ее не могли уволить без согласия обкома профсоюза.
— А наших детей вам не жалко?! Самое обидное, что вы работаете без году неделя.  Как кукушка выталкиваете нас из родного гнезда. ИУДА Борисовна! — Громова хлопнула дверью и вышла из кабинета.
Васильеву было непонятно, зачем Ида Борисовна свои угрозы Громовой высказывала в присутствии свидетеля. Что это? Попытка психологического давления или уверенность в безнаказанности?!
— Я не хочу ждать две недели. Можно с завтрашнего числа уволиться?
— Я поговорю с директором. Думаю: он не будет возражать. Вы, наверное, в газете опишете все, что на фабрике происходит? Время сейчас такое… Даже детские учреждения закрываются… — На радостях, что одним конфликтом меньше, Ида Борисовна пообещала: — Я попрошу директора, чтобы он выписал вам премию. Все-таки вы давно работаете…
Обещанной премии Васильев не дождался, даже лишился ежемесячной, поэтому зарплата была в два раза меньше обычной…
— Ида Борисовна, что же вы не предупредили, что я потеряю в зарплате, если уволюсь до конца месяца.
— Финансовые вопросы не ко мне.
— А еще вы обещали поговорить с директором о премии, раз уж без выходного пособия увольняете.
— Я разговаривала, он отказал.
— На что мне жить?! На бирже сказали: мое пособие по безработице будет составлять сорок процентов от прожиточного минимума, поскольку я уволился по собственному желанию. Да и выплаты начнутся лишь через два месяца…
— Это не мои проблемы…
— Я хочу написать статью о произволе на фабрике. Но ведь, если прокуратура заинтересуется, стрелочником окажетесь вы…
— Ой, конечно! Вы уж подождите писать, сегодня директора нет, я с ним еще раз поговорю, может, выпишет премию. Позвоните завтра, — попросила напуганная Ида Борисовна.
На другой день из телефонной трубки Васильев услышал краткую отповедь:
— Директор отказал наотрез. Жалуйтесь, куда хотите. Это ваше право. Если вы такой непорядочный, то зарабатывайте деньги статьями о родной фабрике. — Чувствовалось: директор заверил ее в полной безнаказанности…
Громова пожаловалась в обком профсоюза. Оттуда позвонили Выживаловой и «накрутили хвост». Руководство фабрики пошло на некоторые уступки Наталье Громовой и двум ее коллегам, обратившимся в обком. Однако попросили не распространяться об этом среди бывших коллег…
Статью Васильева согласилась напечатать только газета «Зеркало». Среди кривых зеркал областной прессы она, единственная, отражала истинный облик губернской власти. Предвыборные благие проекты являлись всего лишь дымовой завесой для нового витка прихватизации. Газета выходила редко: никто не давал денег на издание «Зеркала», чтобы не ссориться с губернатором.
Редактор «Зеркала» Григорий Иванов и Андрей Васильев не питали иллюзий, что после выхода статьи фабрикой займется прокуратура. Думали, что будет как в басне: «А Васька слушает, да ест». Но наглые коты пошли в наступление. Редакция и автор получили повестки в суд. Ни директор, ни тем более губернатор, не стали высовываться. Иски подали главный инженер и Выживалова. Им велели написать заявления, пообещав: всё сделает адвокат, даже в суд не придется ходить.
В иске Выживаловой отмечалось: «…ответчиками опубликована статья, в которой содержатся сведения, не соответствующие действительности и порочащие мою честь и деловую репутацию, в частности фразы: «Менеджер по кадрам И.Б.Выживалова озвучивает угрозы директора, даже не смущаясь свидетелей», а также «врач в роли палача»… Распространением указанных сведений допущено умаление моей чести и деловой репутации. Между тем, я имею большой круг знакомых, которым стали известны опубликованные ответчиками необоснованные утверждения о нарушении мною моральных принципов, что вызвало у меня нравственные страдания и причинение морального вреда». В заключение Выживалова попросила обязать опровергнуть эти сведения, а также взыскать с редакции и автора компенсацию в двадцать и пять тысяч рублей соответственно.
Перевернутый мир: должностные преступники подают иски, а правдоискатели оправдываются. На первом же заседании свидетели, бывшие коллеги Васильева, подтвердили правоту автора статьи. Но судья продолжала допытываться:
— Как вы докажете справедливость фразы «озвучивала угрозы директора»?
— Но ведь не по своей же инициативе она увольняла людей. Я специально вставил этот оборот, чтобы подстелить Выживаловой соломку. Иначе директор свалил бы все нарушения Трудового кодекса на нее. Фраза «врач в роли палача» — всего лишь метафора. Впрочем, один уволенный уже умер от сердечного приступа… Кстати, честь опорочить нельзя, можно только задеть. Репутацию не купишь ни за какие деньги. И вообще странно: десятки людей выброшены на улицу, а мы три часа обсуждаем «нравственные страдания» Выживаловой.
— Не устраивайте митинг! — строго заметила судья. А на вопрос, почему нет истицы, пояснила:
— Истец вправе не появляться на судебном заседании, достаточно его адвоката. Да и зачем базар устраивать, ведь в зале ее бывшие коллеги… — Судья умолчала, что ответчики были вправе потребовать присутствия Выживаловой. — Надо не статейки писать, а самим рабочим отстаивать права через суд.
Вынесение решения судья отложила, сославшись на неясность с регистрацией газеты «Зеркало». Следующее заседание назначила через два месяца. Но приговор Васильеву был уже вынесен — руководством фабрики по «телефонному праву». В редакцию новой газеты «Простолюдин», куда устроился Андрей Иванович, перед этим два месяца простояв на бирже труда, позвонил Развалюк и потребовал изгнания журналиста. Уволился Васильев, разумеется, «по собственному желанию»…
Через два месяца вновь толкли воду в ступе, опять безрезультатно. Васильев привел еще троих свидетелей, уволенных Выживаловой с помощью угроз. Но судья отказалась их выслушать. Довод — их уволили уже после опубликования статьи…
Потом «заболел» адвокат… Так прошло восемь месяцев. За день до очередного заседания суда адвокат Выживаловой был арестован. Сама истица не пришла. Судья огласила:
— Я назначаю следующее заседание через месяц. Если Выживалова или ее адвокат не появятся, я откажу в иске…
На первый взгляд суд окончился ничем. Но девять месяцев трепали нервы правдоискателям, доказывая работникам фабрики правоту слов Выживаловой: «Затаскаем вас по судам». Васильев фактически получил запрет на профессию журналиста. Тем самым заткнули ему рот. Впрочем, все эти месяцы ни Васильев, ни редактор «Зеркала» не смогли бы выступить в прессе по поводу своего дела — это было бы воспринято как давление на суд.  Фабричное руководство тем временем продолжало свои неправедные дела. Теперь от работников потребовали подписки о неразглашении всего, что происходит на фабрике. Васильев обратился в Трудовую инспекцию.
— Мы в курсе того, что происходит на фабрике. Но мы работаем с документами, а по ним все в порядке. — Правда, было непонятно, почему десятки людей в одночасье захотели добровольно покинуть предприятие, где работали многие годы…
Профсоюзная организация приказала долго жить. Председатель обкома хотела вмешаться, но ее не пустили на фабрику. Обращение к губернатору не возымело действия, да и как могло быть иначе, если именно с его подачи по всей губернии происходили захваты собственности. Исполняя роль могильщика профсоюзной организации, Выживалова, тем не менее, регулярно приходила в обком за своей зарплатой профсоюзного лидера…
Заказчики разбежались, зарплаты упали. Вскоре фабрику приватизировали, оставшуюся горстку работников выгнали на улицу. Огромное здание смотрит на город темными  окнами частной недвижимости, заготовленной впрок. Для Выживаловой не нашлось места в этом чужом доме, ее уволили. Мавр сделал свое дело…