Завтра проснёшься мёртвой
…Все думали, что мне просто лень.
И пусть.
А на самом деле я боялся, но
теперь всё равно,
и я не боюсь.
………………………………
Спой мне, чтобы было грустно,
только не очень больно.
Спой мне, чтобы было страшно.
Спой мне, чтобы было страшно.
Чтобы было…
…щёкотно…
Г.Р.Самойлов
ЩЁКОТНАЯ СКАЗКА
Свобода и сиротство…Человек жаждет свободы и боится сиротства. Но ведь они суть одно и то же… И чтобы обрести свободу, сиротство нужно выбрать сознательно. Выбрав свободу, не надейся быть любимым. И любить не смей. Свободным можно быть лишь в одиночку.
Но если двое выберут свободу, и не просто свободу, а одну общую свободу, они могут приткнуться друг к другу и сделать своё одиночество не таким кромёшным, не таким жутким и фатальным. Хватило бы мужества обоим выбрать свободу.
Ведь каждый человек, каким бы одиночкой ни был он по натуре, как бы ни готов был принести всё на свете в жертву свободе, каким бы ни был он самодостаточным, мечтает быть понятым. Иначе зачем всё на свете, даже и свобода.
Всё это отговорки. Не бывает общей свободы, она у каждого своя, даже если позорная путеводная звезда – одна на двоих. Свобода – это когда ни от кого ничего не ждёшь и не хочешь. Зачем же хотеть, просить, чтоб твою – твою!- свободу выбрал ещё кто-то? Ведь она твоя? Да? Ну так и всё. Вот и живи с ней – свободой, стихией, со своим одиночеством и сиротством. И делай со всем этим всё, что заблагорассудится. Чего ещё? Не бывает иначе. Ну просто вот не бывает.
«Не люби меня, нет, не люби меня».
И всё же…
«Мы слишком люди.
Мы слишком любим…»
Нет выхода… Ну вот нет его, и всё тут.
Вернее, есть. Смерть называется. Но и умирать надо свободно и одиноко. По-сиротски.
«И мстит нам Космос –
уводит звёзды
туда, где людям дороги нет».
Чтобы найти эту дорогу… Да, да. Перестать быть человеком. Умереть.
Эх, Сашка, Сашка… Ты же знала, что завтра проснёшься – мёртвой. Беги любви и привязанности, пока жива. Может, спасёшься. Хочешь?
Нет?
***
-И чего ты хочешь на сей раз?
-Летать.
-Ле-тать. Неслабо. Так-таки и летать?
-Так-таки и летать. Раствориться в стихии. Водной, воздушной, музыкальной. Без разницы. Раствориться в стихии.
-Ты не сможешь. Ты стала здравомыслящей.
-Не стала.
-Стала. Обросла здравым смыслом, как днище корабля ракушками. Ты слишком хорошо знаешь, чего стоит весь этот мир, вся эта жизнь. Недорого стоит.
-Пусть так. Но я люблю этот мир, эту жизнь такими, как они есть. Честность – это ещё не цинизм. Больными я их ещё больше люблю. Чем больше горя, тем острее ощущается счастье бытия. Чем острее страх потери, чем лучше понимаешь, что легко в одночасье всё потерять, что однажды это непременно случится, тем ярче ощущение, что живёшь. Да, я очень остро и болезненно люблю этот мир, хотя и злюсь на него порой за его обыденность, и тогда хочется колдовства ну просто ради вот самого колдовства.
-Всё равно ты стала взрослой.
-Говорю, не стала.
-Но разве мало я дала тебе? Ты получила город своей мечты. Он уже не нужен тебе?
-Нужен. Но теперь уже он сам собой разумеется. И теперь мне его уже мало. Я должна летать. Должна, понимаешь? Помоги.
-Ты готова сознательно выбрать сиротство?
-Я его уже выбрала.
-Да, конечно. А ведь у тебя были отец и дочь. Помнишь?
-О боже! Теперь вспоминаю… А можно мне их увидеть?
-Нет. С ними всё в порядке, я храню их. Но увидеть их нельзя. Если, конечно, ты сознательно выбираешь сиротство. Подумай ещё раз.
-Да. Да, выбираю. Сознательно.
-Значит, летать… Сейчас – летать. Потом ты захочешь чего-нибудь ещё.
-Да. Обязательно.
-Чего?
-Пока не знаю. Но уж я-то точно захочу.
-Ты хотя бы честна. Но ведь ты каждый раз кидаешься в свою очередную мечту очертя голову. И делаешь подлости.
-Но ведь я их делаю не ради самих подлостей. Просто я человек момента. Если я чего-то очень хочу сейчас, сию секунду, то ничего для меня, кроме этого мига желания, не существует, Что мне до «всегда», когда есть «сейчас», и я не могу остановить себя, даже если знаю, каким кошмаром и для меня, и для тех, кто рядом, обернётся это потом.
-Да, я знаю, ты не подлая по натуре. Ты просто холерик. И ты быстро перегораешь. То, ради чего, вожделенного, подлостей понаделала, очень быстро перестаёт быть нужным тебе. А ты сама в любой момент хочешь быть такой, какая ты сейчас. Ты не хочешь меняться, а, изменившись, не жалеешь об этом.
-Да. И что? Ведь этот город… Не отбирай. Мне не жить нигде больше.
-Да уж не отбираю… Я ведь помню, как плакала у тебя на плече, когда ушёл Алёшка. Я не забываю добра. А ты одна тогда была со мной. Но мне ведомо будущее.
-Но ведь его ещё нет.
-Его нет. Но есть варианты. Ты погибнешь, если будешь летать.
-Почему?
-Ты полюбишь. А этого нельзя. Выбирая свободу и одиночество, нельзя любить. Это смертельно.
-Подожди… Что? Любить? Это после Сокола-то? Нет. Не хочу. Спасибо. Сыта по горло. Глупости всё это.
-И всё же… Ты полюбишь.
-Не хочу.
-Пока не хочешь. Но ещё и не время. Так что – погибнешь.
-Ну и… Пусть! Лучше погибнуть в полёте, чем жить не летая.
-Но ты боишься смерти.
-Я боюсь страха смерти. Но даже этого страха страшнее жизнь, в которой летать – нельзя.
-Ладно, хорошо. Что с тобой поделаешь…
«А тем, кто сам, добровольно, падает в ад…»
-Да, конечно.
«…Глупые ангелы не причинят
никакого вреда
никогда-никогда».
-Уговорила. Пусть будут твоими защитниками Планк, Эйнштейн и братья Самойловы. Да уж, уговорила. Между Патроклом и Улиссом есть бухта. Днём ты её не найдёшь, только на рассвете и на закате… Бухта, где всегда лето. Бухта, где восход и закат с одной стороны. Где море сливается с небом. Где свобода раствориться в стихии водной, воздушной, музыкальной. Только не забудь купить батарейки для магнитофона.
-Вот как… Даже в ирреальном мире магнитофон работает от вполне реальных батареек?
-Да.
-И что? В смысле, дальше-то что?
-Ну ты же Полынная Ведьма. Натираешь тело полынью, идёшь туда – дорогу почувствуешь – на рассвете или закате, и… В общем, поймёшь.
-Спасибо.
-Ты погибнешь.
-Пусть. Спасибо, Наташ, спасибо.
Наташка грустно смотрела на Полынную Ведьму. Сейчас была Наталья не сильной ведьмой, самой сильной из всех, кого Сашка знала, а просто маленькой худенькой девчонкой с печальными карими глазами, готовыми вот-вот – с чего бы это? – пролиться слезами.
-Саш, ты не представляешь, сколько бесслёзных страданий ждёт тебя. Именно бесслёзных. Ты разучилась плакать. А я вот могу.
-Наташ…
-Иди. Иди, если решила. Но ты погибнешь. Мне очень жаль. А боль… Как больно тебе будет ещё до того, как погибнешь…
-Я поняла.
-Решила?
-Да.
-Тогда иди.
***
Закат бесновался пурпуром – всеми оттенками алого и синего. Солнце словно не закатывалось, а умирало. Прибой колотился в босые ноги.
Упала на песок, гальку, ракушки одежда. Семена полыни – между ладонями. Горький пьянящий запах. Растекается по телу, обволакивает, кружа голову.
Как же это – забыла включить магнитофон. Ну, теперь всё.
«Летят-летят по небу
косматые кометы,
кометые косматы,
цветные города…»
Она вошла в море. Закат умер в конце концов. На стыке моря и неба материализовалась грозовая туча и словно бревно покатилась по небу – к Сашке – опоясанная молниями, тяжёлые струи дождя рухнули вниз, и небо смешалось с морем, соединяясь уже не у горизонта, а – везде. И не было предела восторгу Полынной Ведьмы, и она шла, и плыла, и тело растворялось в воде и музыке, и вот его уже не стало совсем. Но страшно не было. Пока – лишь восторг, счастье, смех от сладкой боли.
«Я сирота, я сирота.
Моя закончилась война.
Моя последняя игра.
Я сирота, я сирота…»
Последняя игра? А она так и хотела, чтоб последняя. Лишь последняя бывает истинной. Сирота? И это сама выбрала Полынная Ведьма Александра.
Душа обрела лёгкость и свободу.
Но пока ещё музыка звучала с берегов бухты, и это удерживало в бухте душу. Ну и не надо торопиться. Всё будет.
«Я тебя люблю
за то что я люблю тебя,
я тебя люблю
за то что ты не любишь меня…»
«Вот и правильно. Вот и не надо меня любить. Я сама выбираю свободу».
Грозу оборвало. Туча перестала быть, и вокруг распахнулось огромное чёрное пространство, манящее своей жутью. И растворилась в нём душа, сама стала распахнутым чёрным пространством, огромным и нескончаемым, где чёрные дыры, где пульсары и квазары, где царят законы теории относительности и квантовой механики, которые сами по сути своей – беззаконие, и значит – возможно всё, и когда пройден круг, то вовсе не факт, что вернёшься туда, откуда пришёл.
А потом и душа исчезла, поглощённая небытием. Но и небытие было сладостным и желанным, ибо запредельным. И даже в небытии звучала музыка.
«Мне не нужно крыльев, чтобы летать.
Хорошая крыша летает сама
и в самый низ, и в самые верха».
Но сели батарейки, реальные, с рынка, и заглохла музыка. И это вернуло Полынную Ведьму из Вселенной туда, где захлёбывался магнитофон. На землю. Между бухтой Патрокла и бухтой Улисса. Но теперь Сашка знала: может она летать. Когда только захочет. Может растворить в море ли, в музыке ли своё тело, а может и обрести. Любое. Какое только захочет. Юное, сильное. Ликующее. Лишь бы были море и небо. Лишь бы была музыка.
Наркотический бред. Конечно, опиум же наркотик, кто ж спорит.
«Не прячь музыку.
Она опиум
для никого.
Только для нас…»
Это для кого это – «для нас»?! И магнитофон замолк уже… Но ведь она есть – эта её музыка? Да есть же, конечно, куда денется?!
И она полетела на музыку. Искать то, что любила больше всего на свете.
«Счастье моё, отчего ты грустишь?..»
***
«Не плачь,
мой палач,
лишь меня позови.
Бей меня бей,
если хочешь любви».
Музыка была. Самая любимая её – была здесь. Она ещё много где была, даже эта, самая-самая её любимая – тоже много где, но душа знает, куда лететь. А душу потянуло – сюда. К музыке? Или к тому, кто её слушал? Она не знала и, как всегда, даже и разбираться не хотела. Доверилась интуиции, почувствовала: здесь ей хорошо, здесь ей тепло, здесь ей хочется быть, греться в доброте этого человека, этого мальчишки, который всегда ставил ту музыку, которую она хотела – с точностью до альбома, до песни даже, так что отпала надобность в её магнитофоне, таком материальном и громоздком, таком лишнем в её призрачном мире.
И началось её присутствие в его жизни, незримое и для него пока не обременительное. Пока, да, пока…
И однажды – не убереглась. Задел своей живой тёплой рукой её призрачную руку. Не почувствовал ничего. А её – ожгло. Поняла, что судьба её теперь – любить этот больной излом губ, эту душу, рвущуюся между жаждой свободы и боязнью сиротства. Этого человека, которого все любят за тепло его и доброту, но никто не понимает, ведь то, чем он живёт, дебри для окружающих, которые почему-то хотят жить попроще.
Стройная фигурка, нежная кожа, тёплые руки… Он не был красив, скорее некрасив – почти демонстративно, но это-то его во многом и делало. Отнюдь не бестелесное желание судорогой скрутило призрачное её тело. Но желание – что… Ерунда. Слова могут солгать, руки же – никогда. Провести невесомо, кончиками пальцев, по губам… Зубов тихонько, воровски, коснуться. Потом взять за руки, почувствовать, как бьётся пульс. Поймать ладонью трепет дыхания. Дышат только живые. Боже, какой он…
Какой он живой…
А она? Мёртвая, что ли, чёрт побери?!
***
Собиралась словно на первое свидание. Волновалась. Очень. Холодели несуществующие руки. Казалось, что неровными толчками выбрасывается в вены кровь. Судорожно почти что пыталась хлебнуть воздуха – да чем?! Хотелось закурить. А, вот и повод.
Тело выбрала самое парадное, то, которое ей самой нравилось больше всего. Маленькое, тонкое, длинноногое, смуглое. С антрацитовыми глазами и густой гладкой гривой смоляных волос, мягких, блестящих, пахнущих полынью.
Он шёл с собакой. Она вышла ему навстречу.
-Не будет закурить?
Протянул пачку.
-Саша, - сказала она.
Он смерил её недоумённым взглядом.
-Я, собственно, не Саша.
-Я Саша. Собственно.
Ещё один беглый взгляд.
-Хочешь ещё курить? Бери.
Опять протянул пачку. Она взяла, и он опять пошёл дальше – со своей собакой. Даже не назвал себя. Хотя, конечно, она давно знала, как его зовут. Но вот – не захотел знакомиться.
Тогда зачем весь этот маскарад? Правильно, не в красоте дело. И нужен ли так уж прямо сам акт знакомства? Пусть будет так, что они знакомы давным-давно. Не будет девчонки Сашки, будет Александра Алексеевна, учительница математики и его классный руководитель. И она будет ремонтировать кабинет. И он будет помогать ей. Конечно, так и будет.
Тело на сей раз выбрала самое обыкновенное, не красивое и не уродливое, не слишком молодое, но и не старое. Чтобы вообще телесность в глаза не бросалась – поотвыкла уже основательно её душа от тела. И только волосы, как у Наташки – рыжие. Весьма материальные.
Вот теперь им было вместе почти легко и почти просто, они вроде бы даже поняли друг друга, даже, может, ей и удалось немного сгладить его одиночество среди друзей (все любят, никто не понимает, ну, сказано же уже). Их всё-таки ведь связывала музыка… Музыка – одна на двоих.
«Ёлы-палы, киска,
всё такая ерунда…
Не печалься, киска,
ёлы-пал, иди сюда…»
Музыка, в которой они двое – и Космос. И всё же она понимала, что изначальный, всеобъемлющий его, почти животный страх сиротства вряд ли позволит ему по-настоящему, до конца выбрать свободу. А если и выберет, то не её это будет свобода, а его собственная.
И всё же много чего было – и доброго, хорошего, и доводилось даже порой невзначай держать его в руках, и тогда казалось, что лучше умереть сейчас – на вершине счастья, да вот не умиралось что-то. Случались и мелкие ссоры, и тогда она не знала, что делать, то ли топиться лететь в любимый город, то ли что… Хорошо он зла не держал подолгу.
Однажды не выдержала, сказала:
-Агатовый мой, можно попросить тебя об одной вещи?
Кивнул.
-Ну вот. Все люди иногда бывают неправы. Я тоже. Но не обязательно по злобе, бывает по случайке, бывает, в ситуацию не врубишься. Но я же не тупая. Скажи, я пойму. Только не надувайся, как мышь на крупу, а то мне тогда жить не хочется.
Снова кивнул.
Поймала его руку. Прижала к губам.
-Прости, родной…
-Ладно.
И почти неуловимая улыбка, не улыбка, так, тень улыбки. Но хоть не обижается.
И всё осталось по-прежнему. Добрый, тёплый – и топчется на месте. Любит ту же музыку, но даже и за музыкой не идёт. Видно, хватает ему того, чтоб свобода была с ним не в жизни, а только в музыке.
«Все мои игрушки, мама,
разметало ураганом.
Нету больше сказки, мама…
Мама!..»
Но она уже очень хорошо поняла, что вечно так тянуться не может, что вот уже наступает время «дороги в Ад под парусом», что придётся поставить его перед необходимостью выбора: идти с ней или убить её.
«Можешь разорвать меня на части,
я-то знаю, что такое счастье…»
Или не это будем слушать сегодня?
«Убей меня, убей себя,
ты не изменишь ничего.
У этой сказки нет конца,
ты не изменишь ничего».
О боже мой! Какое оно всё же больное, её счастье!.. И всё же:
«Не плачь, мой палач…»
***
К Наташке явился Ясный Сокол.
-Здравствуй, Наталья свет Сергеевна.
-Здравствуй, Михаил свет Яковлевич.
Откуда Сашка об этом знала? Ну просто знала. Значит, так нужно было, чтоб знала. Она ж всё-таки тоже ведьма, да, Полынная Ведьма, пусть и не такая сильная, как Наташка, но всё же ведьма. Видела весь разговор каким-то внутренним зрением. А он был не из простых и весёлых.
-Зачем пожаловал, Сокол мой Ясный?
-Да вот узнать хочу, зачем ты Сашку летать научила?
-А почему нет? В благодарность, если хочешь. Она единственная не отвернулась от меня, когда твой брат меня бросил. Единственная осталась со мной.
-Или с моим братом.
-Или с тобой.
-Вот-вот. Об этом и говорю. Она любила меня. А сейчас что?!
-Но ведь ты-то её не любил.
-Но ведь она-то – любила. Мне не нравится, когда меня предают.
-Тебе была не нужна её любовь. Это не предательство.
-Предательство. И за это надо платить. Она должна умереть.
-Мишка, будь милосерден!
-Не по адресу. Сокол – птица хищная. Да и что, я ей «пархатого монстра» должен простить? Да никогда!
-Она и так скоро погибнет. Не торопи её. Мишенька, не торопи.
-Мне не нужна её смерть из других рук. Я хочу быть хозяином ситуации. Я не хочу, чтоб за меня решали.
-Дай ей пройти её путь до конца.
-Ладно, пусть. Тогда умрёшь ты.
-Ну что ж… Ещё когда я позволила ей научится летать, я знала, что ты убьёшь меня.
-Хватит разговоров. Пора.
И Наташка закрыла глаза так, как их закрывают в последний раз.
***
Как давно она не летала!.. Как давно ей, оказывается, не хватало свободы и одиночества. Нет, она не перестала любить, но она устала от этой любви. Как хочется побыть одной, как хочется летать.
Сладкое такое сиротство…
И музыка… Ни с кем её не делить. Только ей одной сегодня эта музыка.
«Мы идём в поход.
Наш поход на небо.
Задом наперёд
до самой победы».
Ну что там сегодня ещё? Вот, даже тот же альбом.
«Не отбрасывая тени,
мы по сумеркам плывём.
Не отбрасывая тени,
мы на облаке живём…»
О господи! Как соединить несоединимое?!
«Пляшет небо под ногами,
пахнет небо сапогами…»
Не соединится… Тогда что выбрать? Да нельзя же выбирать!..
«Оставьте, не надо, не надо, мой фюрер.
Слезинки по усам.
Слезинки по сабле.
Тоска, ****ь, мой фюрер.
Положь на место маузер. Я сам».
О, какая тоска!..
«О, тоска без начала,
о-е, тоска без конца…»
И даже плакать разучилась…
И всё же взяла себя в руки, в тоске даже своеобразную прелесть нашла, растворилась в музыке и пространстве, поверила Космосу. И… Никогда ещё не была она так счастлива.
***
«Чу!.. Время пришло, и захлопнулась дверь.
Ангел пропел, и полопалась кожа.
Мы выпили жизнь, но не стали мудрей.
Мы прожили смерть, но не стали моложе».
Поняла – пора.
-На пять минут, - сказала. – Пожалуйста.
Гримаска по губам, головой мотнул:
-Не хочется.
-Пожалуйста. Ну пожалуйста…
Стояла перед ним не Александрой Алексеевной, а Сашкой, юной, красивой – и полностью отдавшей судьбу в его руки.
Вроде даже вспомнил.
-Так какая же ты – настоящая?
-Это в смысле тела, сто ли? Все мои. А настоящая… Мёртвая, наверно.
-Сколько же лет тебе?
-Не знаю. Выпала из реальности.
-Ладно, пошли.
Подвела его к двери.
«Ты со мною шагнёшь
в дамы и короли.
Ты со мной принесёшь
жертву первой любви».
-Шагнёшь? – спросила.
-Куда? «В дамы и короли»? Нет. Какой из меня король?! Нет.
-В ирреальный мир. Хочешь летать? Пошли со мной, и будешь летать. Или хочешь остаться в реальном? Тебе пора решать, что сильнее – жажда свободы или страх сиротства? Идёшь или остаёшься?
-Остаюсь.
Как она жалела сейчас, что не решилась спросить, хоть и сто раз вертелся вопрос на языке: «Ты будешь плакать, когда я умру?» Любого ответа боялась. «Да» - это страшнее смерти. Но неужели не стоит она и пары его слезинок?! Спрашивала только: «Тебе будет жалко, когда я умру?» - «Конечно». - «Что же делать?» - «Не умирай».
Но он сказал:
-Остаюсь.
И она видела его лицо, его глаза близко-близко. Ткнулась губами в щёку. В губы даже сейчас не решилась. Не посмела.
-Ну что же ты?! Иди. Оставь меня одну. Оставь! Мне очень плохо.
Он не должен видеть ни слёз её, ни тем более смерти.
Мелькнула мысль: «Пусть вообще забудет, что я была». И тут же: «Нет. Ведь всё же чему-то хорошему я его научила, что-то хорошее сделала для него. Пусть помнит. Боль не всегда во вред».
«Мы ступили на путь
от любви до войны.
Мы срываем плоды,
и мы обречены…»
Она открыла дверь, и за дверью был Космос. Она шагнула в него. И тело стало растворяться, а потом и сознание. Но сколько раз было так, а потом – вновь обретала себя. Сейчас, знала, не обретёт. Что ж… Всё было ясно. Сразу к этому готовилась, сразу на это шла.
«Мы спешим потерять
то что нам не забыть.
Нас уже не догнать,
нас уже не убить».
Когда же наконец сядут батарейки?! Да, садились, но так медленно… И медленно исчезали последние искры сознания, последние мечты – даже туда, за грань полного, чёрного, абсолютного небытия унести память о нём.
«…Мой агатовый…»
«Джиги-джиги-дзаги!..
Грозные атаки
пролетят над нами.
Джиги-джиги-дзаги.
Мы умрём во мраке.
Мы уже в атаке.
Джиги-джиги-дзаги…»
Но когда же наконец сядут батарейки?! когда же нако…
2001
Хабаровск
В сказке звучат песни группы «АГАТА КРИСТИ»:
Извращение (Г.Самойлов)
Нисхождение (А.Козлов – В.Самойлов)
Легион (Г.Самойлов)
Сирота (В.Самойлов – В.Самойлов, Г.Самойлов)
Истерика (В.Самойлов, А.Козлов - Г.Самойлов)
Хали-гали-Кришна (Г.Самойлов)
Опиум для никого (Г.Самойлов)
Вольно (А.Козлов – Г.Самойлов)
Тоска без конца (В.Самойлов, Г.Самойлов – Г.Самойлов)
Ураган (Г.Самойлов)
Поход (Г.Самойлов)
Дезертир (Г.Самойлов)
Дворник (Г.Самойлов)
Джиги-Дзаги (В.Самойлов – В.Самойлов, Г.Самойлов)