Червоточины Архипространства. Глава 4

    Глава 4. Червоточины второй степени               

   Двойник смотрел на меня, неприятно улыбаясь. Я ЖДАЛ, задыхаясь от волнения и чувствуя бешеный стук сердца. Пульс просто аномальный. Не меньше трёхсот пятидесяти ударов в минуту и ритма, как такового, нет. Вернее, их несколько, словно в моей груди было ни одно сердце. Штуки три, если не больше. Работают асинхронно, да и частота сокращений разная. А я-второй какой-то маленький стал. Как крыса. И морда похожа. Пнуть бы его ногой, чтоб не скалился, ублюдок! Хотя зачем – пусть живёт. В мире много разных тварей и с этим надо мириться. Тем более, что вреда от него никакого. Вот только сходство с ним очень расстраивает.

   С другой стороны – как-то непривычно легко стало. Чувствую себя так, будто летаю во сне. Покинув тяжёлое тело, ношусь по Пространству Грёз… Только не ношусь, а просто витаю под потолком… Комнатка, вроде бы, крохотная, но места в ней больше, чем в Космосе… Так хорошо… Я знаю, что никто не станет меня будить – аккуратно положат в кроватку и накроют одеялом, чтобы сны были теплее…

    … Любуюсь потолком сказочной пещеры. Он – из какой-то ткани, тонкой, но очень прочной. Стены и пол – из нежнейших белых волокон. Здесь нет места резкому – все поверхности гладкие, как бесконечно дифференцируемые функции в математике. Ткань потолка красная, словно свежепролитая кровь, и потому внутри пещеры царит приятный полумрак с кровавым оттенком. Это меня возвращает к воспоминаниям детства – именно так я когда-то представлял себе Ад. Бесконечная пещера, залитая кровавым светом, где всюду горит огонь, течёт расплавленное железо и обитает всякая ползающая/бегающая/летающая нечисть вперемешку с беснующимися грешниками. Все голые и у каждого обязательно есть хвост, рога и копыта. Я много раз видел подобное во сне и представлял наяву в свободное от занятий время. Но когда мне исполнилось двенадцать, «Ад» стал эротическим – обителью обнажённых демониц и грешниц. Даже Сатана превратился в рогатую Богиню Красоты и Совершенства. С голубыми глазами без зрачков,  небесный огонь которых жарче адского пламени. Её взгляд мог испепелить Бога и ВСЁ, сотворённое Им... Аццкая Сотона, блин! То на одну похожа, то на другую… Но последние два года она мне не грезилась. То ли я вырос, то ли снизилась концентрация крови в адском свете. Он ведь теперь порозовел… Да и я умнее стал!

     Пещера… нехотя прогоняя остатки сна, я начал припоминать, где нахожусь. Оказалось – дома, на любимой кровати, под розовым одеялом, которым накрыт с головой. Я так уже два года сплю.  Чтобы каждое утро любоваться солнечным светом, проникающим сквозь дырку в белоснежном пододеяльнике, и мысленно возвращаться в ту сказочную пещеру из детских грёз… Ну вот, вспомнил – и тут же развеял иллюзию!  «Райский Ад» стал мне тесен и я высунул голову наружу. Вот она, моя родная комната! В ней столько воздуха!! Вдыхаю его, до предела наполняя лёгкие, а потом с наслаждением выдыхаю, чувствуя мощное, но тихое биение молодого сердца. Потом – ещё раз. И снова, и снова, и снова…

    Э-эх, хорошо всё-таки быть живым! Чувствовать, думать, воображать, воплощать… Достигать и радоваться успехам, как этапам бесконечного процесса самосовершенствования. А я всё-таки далеко продвинулся! Я – философ, разработавший собственную концепцию ВСЕГО! Подавляющее большинство людей её не понимают и не хотят понимать, а остальные – по-разному. От продвинутых я узнал, что такие мысли уже высказывались, но я не сильно расстроился, ибо  пришёл к этому сам!  Моя Вселенная… Она сверхбесконечна! Некоторые говорят пренебрежительно – велосипед, мол, изобрёл. Но я их не слушаю – не велосипед, а, как минимум, Большой Адронный Коллайдер.

    О своём земном бытии я тоже не забыл. Получил образование инженера, нашёл интересную работу, приносящую хороший доход, и поступил в аспирантуру, в которой уже второй год учусь, стремясь получить степень кандидата наук. Да и лет мне немного – всего двадцать шесть.  А в будущем столько всего…

    Но, помимо будущего, есть ещё и настоящее. Утро 30 декабря 2011 года. Хорошее утро – с неба сыпятся огромные снежные хлопья, образуя в пространстве плотную белую массу, играющую светом величественного красного Солнца. Астрофизики утверждают, будто давным-давно – миллиарды лет назад – оно было жёлтым карликом. Но мне в это верится с трудом. Так же, как и в то, что некогда у Земли была всего одна Луна вместо теперешних трёх.

    Да – погода великолепна! Такое явление приятно наблюдать из окна тёплой, уютной комнаты. А мне сейчас надо ехать в университет на экзамен. За свою жизнь я выдержал десятки экзаменов, но этот был первый в своём роде. Просто теперь я буду не сдавать его, а принимать. Аспирантов для этого привлекают редко, но мне выпала такая «честь» – оказалось, что больше некому! Я буду одним из трёх, самым молодым и абсолютно неопытным.

    Тэк-с, времени у нас, значит… ага – 10:27. Экзамен – в два часа, так что я никуда не опаздываю. Поэтому все утренние «ритуалы» можно сделать, не торопясь. Для начала залезем-ка мы в интернет и посмотрим всё, что нас там интересует. И что мы видим?... На почте только письмо из «Контакта» – какой-то Владимир Семёнов приглашает меня в друзья. На поверку приглашение оказалось рекламой сайта, с которого, якобы, можно читать чужую переписку. Про себя я отметил, что это двести шестнадцатое сообщение подобного рода за время существования моей персональной страницы. На сервере электронной прозы, куда я вот уже третий год подряд выкладываю свои полулитературные творения, количество читателей наконец-то превысило семь тысяч. И не важно, что примерно половина из них роботы поисковых систем – главное, что число красивое. Но тут меня ожидал приятный сюрприз – новая рецензия! Пятьдесят седьмая по счёту. У большинства авторов с таким количеством читателей рецензентов на порядок больше, но мои произведения такие «абстрактные и абсурдные» (цитирую некоторых, кто высказывал мнение!), что их мало кто решается комментировать. Я каждой радуюсь, как дорогому подарку. Эта новая, написанная на четвёртую главу произведения «Червоточины Архипространства», оказалась очень большой. Начиналась она так: «Здравствуйте, Вадим!! Прочёл ваше творение с огромным удовольствием. Я, признаюсь честно, весьма далёк от математики, но ваши вычислительные способности меня просто поразили. Если раньше я полагал математику явлением сугубо прикладным и абсолютно непоэтическим, то после прочтения глав «Червоточин Архипространства» мне открылось надмирное великолепие Вселенной Чисел!! Вы правы – она бесконечнее всех бесконечностей!! Ваши научно-философские взгляды на пространство, время, реальность, Бога и прочие сложнейшие объекты исследования науки и Метанауки заставили меня переосмыслить многие мои представления…». Я зачитался. Такие «хвалебные оды в прозе» для меня – величайшая редкость! Дабы не потерять её, я сфотографировал экран «принтскрином», и вставил изображения текста в файл точечного рисунка, который сохранил в папке с произведениями, после чего для пущей надёжности отправил этот рисунок себе по электронной почте. Прямо-таки жемчужина!

     Раз пять перечитав рецензию, я встаю и начинаю расхаживать по комнате, воображая, что будет дальше. Меня наверняка опубликуют. В авторитетном издательстве. Мой роман выйдет большим тиражом и я получу огромный гонорар. Обо мне узнают, как минимум, сотни тысяч людей.  Многие не поймут написанного, но найдутся и те, кто будет восхищаться.  Некоторые, конечно, будут изрыгать проклятья и обвинять в мракобесии (я ведь и богохульствовать не стеснялся!), а кто-то даже назовёт  «слугой Дьявола» или, например, «Антихристом». Могут воскликнуть: «Ктухлу, фхтанг!». Тем более что со следующим – 2012-м – годом, связано много суеверий. Если я постараюсь, то могу написать что-то вроде новой Библии. Будет называться «Библия Несебетождественной Сверхбесконечности Вадима Кузнецова»!!! И когда-нибудь останется только одна мировая религия – моя… Так, а кто же он, мой новый… фанат, хе-хе! О-о, крутой чувак – читателей больше семидесяти тысяч, и полторы тысячи рецензий! Набиваю его имя в «google» – и получаю больше пятнадцати тысяч страниц! У-ух… Ну, вааааааащеээээээээээээээ!! День определённо начинается хорошо… Господи – СПАСИБО!!!!!!!!!!!! «Спаси Сам Себя», то есть.

     Некоторое время изучаю его страницу, знакомясь с содержанием рецензий. Он всем нравится… Хороший человек… Надо бы мне тоже что-нибудь ему написать… Завести дискуссию… Может, потом в соавторы возьму. Но его имя, конечно, будет на втором месте… А сейчас… Так, сейчас я отвечу на его вопросы, заданные в конце рецензии. Вопрос первый: «В четвёртой главе вы описываете реальность, похожую на земную, но там есть фраза: «Хорошее утро – с неба сыпятся огромные снежные хлопья, образуя в пространстве плотную белую массу, играющую светом величественного красного Солнца. Астрофизики утверждают, будто давным-давно – миллиарды лет назад – оно было жёлтым карликом».  Значит, речь идёт о нашей планете далёкого будущего, когда Солнце станет красным гигантом?». А-ха-ха! Молодец, парень! То есть он, якобы, пишет мне рецензию из далёкого прошлого, когда планеты Солнечной Системы освещала звёздочка класса… так… G3 или G4?  Нет, G3 и G4 – это классы фильтров. В НЕдалёком прошлом я целых два года занимался вентиляционным оборудованием и до сих пор хорошо помню все эти вещи. Хотя и звёзды такие тоже есть. В общем, цифру не помню, но с буквой не ошибся. Но теперешний класс Солнца – К. А когда оно было маленькой жёлтой G… насколько я знаю, Земли тогда ещё не было! Поэтому… «Огромное спасибо!!! – комментирую я рецензию. – Всегда приятно найти новое свидетельство успешности своего творчества.  И ваше остроумие я тоже ценю! Не знаю, какое имя носит ваша планета, но мы называем её Фаэтон. С прискорбием сообщаю, что да моего времени она не дожила – лишь её осколки-астероиды теперь носятся вокруг красного Солнца по нелепым орбитам! С другой стороны, моей планеты пока ещё нет в ваше время. Интересно, сколь велико отличие Земли от Фаэтона? Я с удовольствием побеседую с вами на эту тему». Вопрос второй: «Упомянутый вами «сервер электронной прозы» – это наш сервер? А человек, рецензию которого вы читаете в четвёртой главе, реально существует?».  «Да! – пишу я, краснея от удовольствия. – На страницах моего произведения упомянут наш сервер. А человек, на рецензию которого я пишу там ответ – это Вы!! ИМЕННО ЭТО СЕЙЧАС И ПРОИСХОДИТ!!!». Эх, жалко, что смайлики вставить нельзя! Не хватает их, всё-таки, для полноценного выражения эмоций… 
 
     Ладно – пора собираться. А то вечно у меня общение с компьютером предшествует умыванию и завтраку. Да и зарядку надо бы сделать. Рецензент никуда не денется. Напишет ещё чего-нибудь – отвечу. А если нет – тоже ничего страшного. Итак, утренний ритуал с гантелями на кровати. Их две, в каждой – по двадцать килограммов. Поднимаю их одновременно, лёжа на спине. При этом веду счёт. Но не «один, два, три, четыре…» – это слишком банально. Я перечисляю разряды: «один, десять, сто, тысяча, миллион, миллиард, триллион, квадриллион,…». И так – пока силы не иссякнут. Обычно это происходит на числе «кватторвигинтиллион» – 10 в 75-ой степени – что соответствует двадцати восьми поднятиям. Но иногда я оказываюсь сильнее. Так и было в этот раз. Я закончил счёт на «антригинтиллионе» – единице с 96-ю нулями! После чего буквально бросил гантели на диван и минуты три приходил в себя, чувствуя приятную боль в мышцах. Сильно их ткани растрескались, судя по всему. Но ведь это к лучшему!

     Закатив гантели под старый секретер, отправляюсь в ванную и спустя десять минут выхожу оттуда, чувствуя себя душой праведника, покинувшей бренное тело и вознёсшейся в Вечность. Воистину очищение плоти подобно отпущению грехов! Ступая босыми ногами по мягкому паласу, иду к окну, чтобы взглянуть на термометр. Ага – мои любимые минус двенадцать! Здесь я немного задержусь – понаблюдаю снежную бурю в лучах красной звезды. Мир сладко спит под ней, словно под тёплым одеялом…

     Моё созерцание прервал громкий, резкий звук. Хлопнула балконная дверь, да так, что я вздрогнул. Неужели её ветер распахнул? Впрочем, не удивительно – я почти никогда её не запираю. Но теперь я это сделаю – нефиг квартиру выстужать. Быстрым шагом направляюсь в свою комнату, чтобы остановить эту «холодильную машину». Мимо меня проносится ошалевшая кошка. Так это ты, бестия, дверьми хлопаешь?! Но я что-то не помню, как выпускал тебя на балкон.

    В полушаге от двери, ведущей в комнату, меня остановил телефонный звонок. Боже – как они меня бесят, если честно! Входящий вызов на мобильный я воспринимаю спокойно, а звонок на домашний телефон – древний аппарат с трубкой на проводе – всегда вызывает некий шок. Кажется, что сейчас сообщат о какой-то беде. Почему – не знаю. Вроде и повода не было.

   – Алло, – говорю я в трубку, стараясь не выдать раздражение.
   – Ой… Ну, привет, наконец! – шёпотом отвечает мне некто. – Хочешь, я тебя обрадую?
   – Кто это? – нарочито удивлённо спрашиваю я, понимая, что голос мне знаком и силясь понять – откуда. – И что за радость?
   – Сейчас узнаешь! – злорадно шипит некто.   
               
   В ту же секунду что-то острое вонзилось мне в ухо. Громко ругнувшись, я бросил трубку на пол. «Что-то» оказалось иглой, торчащей в одном из отверстий. Откуда она взялась?!  Миллиметров на пять остриё выступает.  Я коснулся уха. Похоже, игла проткнула его насквозь! Хоть серёжку теперь вставляй, ей-богу. Вот… Вот, какого хрена, а?!!! Это же… чёрт – она двигается!!! На сантиметр высунулась. На полтора. На два. На два с половиной. На три. Остановилась.
    Я впился в неё безумным взглядом. Я точно знал, что её не может быть в трубке. Кто мог вмонтировать иглу?! Зачем?! Что это за придурок решил поиздеваться?!! «Офигел, да?» – тихонечко послышался из трубки его мерзкий голосок. Я медленно встал на колени, не сводя глаз с иглы. Если что, главное – успеть отпрыгнуть! «Да возьми, возьми трубку…», – шептал некто. Ага – щас!

   С минуту во мне боролись два желания. Первое – взять толстое одеяло, обмотать им трубку, потом отсоединить её от телефона и положить на самый высокий шкаф. Этого требует инстинкт самосохранения. Второе – поэкспериментировать с ней и продолжить беседу с незнакомцем.  Этого требует любопытство. Когда минута закончилась, оно победило. Я осторожно толкнул трубку мизинцем левой руки. На ощупь она такая же, как всегда. Потом я провёл по ней указательным пальцем. Опять ничего особенного. Так… Так… Ладно. Поднял её, словно бомбу, приготовившись бросить при малейшей опасности. Две минуты спустя я держал трубку возле лица сантиметрах в семи от неповреждённого уха, повернув её так,  чтобы игла торчала вверх.   

    – Я там тебе, если мне память не изменяет, ухо насквозь проколол. Но ты не переживай. Это всё ради твоего блага. Она не отравлена и не под напряжением. Можешь к ней прикоснуться – обычная игла, – извиняющимся тоном произнёс незнакомец.
    – А почему шёпотом?! – громко спросил я, боясь повернуть голову. – У нас что – секретные переговоры?!
   – Да тебе важно, что ли? – возмутился некто. – Это-то как раз самое неинтересное. Иголки бояться не надо, понял?
   – Ладно, хватит! – воскликнул я, потеряв терпение. – Кто вы и что за фигня здесь твориться?!
   – Прикоснись к игле – узнаешь! – настаивал собеседник.
   – А чего это я должен тебе верить?!! – возмутился я, сделав большие страшные глаза (жаль, что он их не видит!)  – Звонит тут мне, понимаешь ли, какой-то… непонятно кто, проделывает какие-то гадости с телефонной трубкой, а потом требует послушания?!
   – Нечего глаза таращить! – усмехнулся некто. – Ты сейчас говоришь одно, а думаешь другое. Тебе, на самом деле, до смерти интересно, что это за игла!
   Чувак явно картавил. Очень, очень знакомо. Где же я слышал этот проклятый голос?! И… он что, видит меня?!! Я принялся озираться.
   – Нет меня здесь! – злорадно произнёс незнакомец чуть громче. – Но я вижу тебя. Скрытую камеру не ищи – нет её в твоей квартире. Все намного сложнее и, вместе с тем – намного проще. 

    Вот тут мне стало по-настоящему стрёмно. Чувствовать себя объектом наблюдения непонятно кого, которому что-то от меня нужно… Нет, сволочь – ты врёшь! Ты где-то здесь, и я тебя найду!

    Минут десять я метался по квартире, как бешеный, распахивая двери, заглядывая в шкафы и двигая крупную мебель. В квартире его не было. На балконе и в подъезде – тоже. На деревьях за окнами не было даже кошек – фигли им делать на улице в такую погоду? Вот мразь! Я подбежал к телефонной трубке и схватил её. Иглы не было, слышались короткие гудки. Я бросил её на место, едва не разбив аппарат. Ладно… Опа – звонок!! Три секунды прошло, а меня опять кто-то хочет. Корчась от злобы, я взял трубку и, держа её сантиметрах в десяти от уха, выдохнул гневное: «Алло!».
    – Ну, убедился?! – громко и уверенно произнёс всё тот же сволочной тип. – Теперь я могу беседовать с тобой в полный голос. Щас можешь отодвинуть трубку от лица хоть на полметра, а можешь и на пол бросить, главное – смотри на неё!

    Прорычав какое-то проклятье, я положил трубку на стоящий рядом пуфик. И отступил от него на шаг, не сводя глаз с отверстий в её корпусе. Не прошло и пяти секунд, как в одном из них показалась игла. Она снова выдвинулась сантиметра на три. Ну.. Вот чёрт, а?! Нет, я… Снимаю рубашку, и обматываю её вокруг руки. Медленно, медленно приближаюсь к трубке. Смотрю на иглу. Секунд тридцать. А потом начинаю тянуться к ней, как к спящей гремучей змее.

    Коснулся. Она твёрдая. Холодная или нет – не знаю, ткань рубашки не позволяет это чувствовать. Пытаюсь вытащить её из отверстия. Она не двигается.

    – Это булавка! – усмехается собеседник. – Тяни сильнее – она сквозь отверстие пройти не может!
    – Разумеется – оно же маленькое?! – поражаюсь я нелепости его совета. – Некоторые части булавки сквозь такое отверстие не пролезут.
    – А ты дёрни посильнее! – велел мне голос. – И, самое главное – ВЕРЬ в то, что она сможет пройти. Тогда получится.

    Ха – верь! Разве это возможно? Она что же – сплющится как-то? Я представляю себе это – кусок металла становиться мягким, почти жидким, и протекает сквозь отверстие, после чего приобретает исходную форму и затвердевает. Чтобы это произошло – нужно приложить усилие. Беру иглу четырьмя пальцами и резко тяну вверх. Бесполезно – пальцы скользят. Тяну снова… Нет. Так не получится.

    – Пассатижами попробуй! – советует незнакомец. – Первый раз всегда трудно.

    Бросаю рубашку на пуфик, и иду за пассатижами. Они, если мне память не изменяет, в старой соковарке? Да, точно! Беру трубку и прижимаю её коленом к полу. Взяв инструмент двумя руками, зажимаю иглу и с силой тяну вверх. Закрываю глаза и представляю, как разрушается кристаллическая решётка широкой части булавки, как она становится вязкой жидкостью и медленно, молекула за молекулой, течёт сквозь крохотное отверстие. Частица, две частицы, три… десять… сто… тысяча… миллион… миллиард… триллион… квадриллион… квинтиллион… Вдруг сопротивление исчезает. Я открываю глаза и вижу результат своих усилий. Средняя часть булавки и следующий за ней металлический стерженёк прошли сквозь отверстие! Сначала мне показалось, что от них идёт пар, но потом я понял, что это тонкий слой паутины.  В средней части булавки она снежно-белая, а по мере удаления от неё становится всё более и более прозрачной. Она слегка липнет к пальцам. Присмотревшись, я понял, что игла тоже в неё завернута, но столь тонкая оболочка едва доступна зрению. Так, а почему я не могу вытащить её полностью? Ну да, конечно – из-за самой крупной её части, которая всё ещё по ту сторону отверстия. Вот я сейчас с ней намучаюсь! Снова прижимаю трубку коленом и беру булавку пассатижами за середину. Тяну вверх. Зря боялся – второй раз процесс идёт быстрее. Теперь я не закрываю глаза, а смотрю на то, что происходит. Вижу, как железо вытекает из отверстия. Ух, на ней нити тоже белые и такие толстые!  Становится тяжелее тащить – самая широкая часть пока не прошла сквозь отверстие. Как бы не застрять… Нет – всё в порядке, сопротивление пошло на убыль. Капля затвердевает, в ней образуется полость. Легче идёт… Ещё легче… Всё – вытащил! Теперь булавка у меня целиком, а самая крупная часть её выглядит совсем свежей – она ярко блестит и паутина на ней белее белого.  А на острие иглы волокна пропитались моей кровью и приобрели тёмно-красный цвет.   

     – КРРРУТО!!! – с чувством выдохнул я. – Я и представить себе не мог, что такое возможно!!
     – Я тебе, на самом деле, чуть-чуть помог, – произнёс голос в трубке. – Но это не важно. Понравилось?
     – Ну, ещё бы! – воскликнул я. – А как ты это делаешь?
     – Узнаешь, когда время придёт, – усмехнулся незнакомец. – А теперь собирайся и поезжай в Москву. А то не дождутся тебя твои студенты. 

     В трубке раздались гудки. Чёрт, я совсем забыл про время!! Теперь надо быстро-быстро собраться и бежать на вокзал.

     Пять минут спустя я выскочил из подъезда. В голове был страшный сумбур. Появилось беспокойство за квартиру – я и так всегда за неё боюсь, поэтому перед уходом по несколько раз проверяю, не остался ли включенным какой-нибудь электроприбор, нет ли где утечки воды или ещё какой-нибудь пакости, которая может привести к пожару или потопу, а теперь в моём жилище появился таинственный соглядатай! Домовой, блин!! Чёрт… я ведь даже не знаю номера, с которого он звонил? Так и отключился, поганец, ничего о себе не сообщив.

     До вокзала можно добраться на автобусе, остановка которого находится рядом с моим домом. Но я предпочитаю ходить пешком. Во-первых, это быстрее. А во-вторых, путь через зимний лес, залитый лучами восходящего Солнца, умиротворяет и согревает душу. Я блаженствовал, созерцая его… но сейчас у мне было не до этого. Произведя в уме расчёт времени прибытия в универ, я понял, что запросто могу опоздать. Поэтому бежал почти всю дорогу. Только однажды я сбавил ход – когда меж деревьев показались кресты древнего кладбища. Мимо него я прошёл размеренным шагом. Это место, в земле которого похоронены все мои предки по отцовской линии до десятого колена,  не позволяло мне двигаться быстро. Более того – казалось, будто любые формы движения оскорбляют его. Оно требовало покоя, вокруг него словно бы свёртывалось пространство, а время переставало существовать. Хотелось замереть навсегда. Когда-нибудь это произойдёт и тогда оно примет меня. Мой вечный дом…

    Оказавшись на вокзале, я заскочил в рейсовый микроавтобус, в котором оставалось всего два свободных места. Теперь я молился о том, что он успел доехать до столицы за полтора часа. А ведь водитель, зараза, наверняка будет ждать, пока свободных мест не будет. Последнее – рядом со мной. Господи, только не сажай сюда какое-нибудь чудовище! Я не хочу всю дорогу вжиматься в стену! На этот раз Он меня услышал – минуты через три  «вакантную орбиталь» заняла незнакомая красавица в голубых джинсах, коротеньком пальто, белизна которого делала серыми прилипшие к нему хлопья снега и шапке того же цвета. Ну, и здорово – теперь дорога будет приятной. В иных обстоятельствах я предпочёл бы ехать так подольше. Но не сейчас. Чёрт бы побрал этот экзамен!

    Первую пробку мы встретили на двадцать пятой минуте езды. Теперь мы просто стояли. В моём желудке начался голодный бунт – позавтракать-то я сегодня не успел! К этому времени бог Морфей принял в свои объятия всех пассажиров, кроме меня. Один здоровенный усатый хохол, занявший полтора сиденья, храпел так, что заглушал рёв мотора. Я смотрел в окно, боясь думать о времени. В принципе-то ничего страшного, но и хорошего мало. А можно и выговор получить. Позвонить, что ли, сказать, что опаздываю?

    Вместо этого позвонили мне. Увидев номер входящего вызова, я побледнел – звонили с моего домашнего телефона. Но я ведь точно знаю, что в моей квартире никого нет! Неужели…

   – Алло! – сказал я в трубку, судорожно сглотнув.
   – Это опять я – не волнуйся! – ответил мне некто. – Хочу показать тебе ещё один фокус.
   – Ты чего у меня дома делаешь?! – возмутился я.
   – Не ори – разбудишь спящую красавицу! – усмехнулся незнакомец. – Давай потише разговаривать. Дома у тебя всё в порядке, имущество твоё меня не интересует. Ну, так что – хочешь продолжить?
   – А можно без членовредительства?! – спросил я, стараясь не кричать. – А то ушко бобо, и в лишних дырках на теле я как-то не нуждаюсь.
   – Не волнуйся – никому больно не будет! – уверенно произнёс незнакомец. – Просто слушай меня и делай то, что я говорю. Видишь берёзу слева от шоссе?
   – Эта высокая такая, рядом с которой ржавый ковш от экскаватора валяется, весь в снегу? – спрашиваю я. – Да, вижу. Хотя и с трудом.
   – Теперь смотри на свою левую руку. Поднеси её к стеклу и держи так, чтобы видеть одновременно её и берёзу, – продолжил некто.
   Я попытался сделать это. И тут мне стало понятно, что парень, видимо, плохо знает оптику.
   – Того, о чём ты просишь, сделать нельзя, – с жутким ехидством говорю я. – Можно сфокусировать зрение лишь на одном из этих объектов. Второй при этом расплывается и раздваивается.
   – Блин, а глаз один закрыть не судьба? – ворчит собеседник.
   – Стало ровно в два раза лучше! – констатирую я всё с тем же ехидством. – Ничто теперь не раздваивается. Но всё равно чётко можно видеть лишь один объект.
   – Так… Щас, подожди… Щас мы кое-что поменяем… – затараторил некто, картавя.  – Во – теперь должно быть правильно. Попробуй снова одним глазом.

   Я последовал совету. Законы оптики куда-то делись – теперь и руку, и берёзу вдали было видно чётко! Микроавтобус сдвинулся на три метра. Я чуть-чуть изменил положении ладони и теперь она была точно над деревом.

   – Ну, что ж ты так. Лошара… – раздался в трубке тихий-тихий голос.
   – А погромче можно? – попросил я.
   – Да это тут… Всё в порядке! – раздражённо буркнул незнакомец в полный голос. – Что теперь видишь?
   – Ладонь всего в двадцати сантиметрах от меня на стекле, а дерево – метрах в пятидесяти, – быстро зашептал я. – Но видно их одинаково чётко и у меня возникает иллюзия, будто они рядом находятся. Моя ладонь словно больше берёзы. Так чудно, ваще!
   – Так и есть! – уверенно произнёс некто. – И тебе нужно лишь поверить в это. Забудь о том, что они не рядом. Эти размеры не кажущиеся, а истинные. И чтобы убедиться в этом, ты должен вырвать дерево из земли.

   У меня никогда не было галлюцинаций. Я привык верить своим глазам. И этот раз – не исключение. Он прав – берёза не дальше находится, она просто крохотная! Я могу прикоснуться к ней.

   Ощупываю пальцами её ветви. Они твёрдые, но очень тонкие и хрупкие –  ломаются от ничтожного нажима. Я запросто могу оторвать самую крупную из них. Что я и делаю. Сломав ветвь большим и указательным пальцами, я бросаю её на землю. Слышу грохот от её падения. А потом тремя пальцами хватаю дерево за ствол и легко вытягиваю из земли с корнями. Трясу его в воздухе, чтобы земля осыпалась.

    В этот момент автобус поехал. Продвинулся вперёд метров на десять, после чего снова остановился. Я посмотрел на свою руку, прижатую к холодному стеклу. Мои пальцы сжимали крохотное деревце – точную копию берёзы на той стороне шоссе. Она лишилась множества ветвей, с её корней сыпалась земля. Она была покрыта снегом, но лежал он как-то странно… Эй, да это не снег – дерево оплетено паутиной! Как и та булавка, только нити намного толще. Когда оно росло под открытым небом, его освещало Солнце. Теперь красные лучи словно въелись в паутину, окрасив волокна в цвет крови.   Я посмотрел в окно. Стекло покрывал слой льда, позволяющий видеть лишь смутные очертания предметов. Но как же тогда?!.. Отлепив берёзу от руки, я аккуратно положил её на ручку сиденья и стал плавить лёд ладонями. Он плохо поддавался и меня начала охватывать паника. Да и автобус, сволочь, может уехать слишком далеко! Поэтому надо успеть! Я буквально сдирал лёд мокрыми белыми пальцами, стремясь убедиться в том, что всё именно так, как я думаю.

    Я был уже близок, когда автобус снова поехал. Медленно, но… он, кажется, не собирается останавливаться! За секунды разрушив последний слой льда,  я увидел, что творилось на шоссе. Дерева не было! На том месте, где оно только что росло, осталась лишь огромная, рваная яма. Рядом лежал перевёрнутый экскаваторный ковш, на который упала самая большая ветка – в длину она была метров десять, не меньше. Какой-то грузовик, припаркованный на обочине рядом с тем местом, засыпало землей с корней берёзы, возле него суетились трое. Это последнее, что я увидел – водитель моего автобуса резко свернул на какую-то дорогу, по которой, очевидно, собирался объехать пробку. 

    Я был потрясён!!! Моё воображение никогда не было бедным, но…ЧТО ЖЕ ЭТО???!!! Хватаю трубку и резко прижимаю её к уху.

    – Видишь, как здорово?! – воскликнул незнакомец в это мгновение. – Верь, чувак, глазам своим. Как до универа доберёшься – продолжим. Будь здоров. До связи. 
    – Подожди!!! – крикнул я на весь салон, разбудив соседку и ещё трёх человек. «Молодой человек – не кричите!», – возмутилась проснувшаяся красавица. «Извините, пожалуйста!», – безо всякого раскаяния произнёс я. Собеседник уже отключился и я увидел продолжительность вызова – 01 минуты 29 секунд. А мне показалось, что прошла вечность. И не удивительно – я за всю жизнь столько не испытал, сколько за эти полторы минуты! Ведь до этого были только фантазии, а теперь они материализовались! Вот эта берёза лежит на подлокотнике, завёрнутая в «окровавленную» паутину-снег. К ней можно прикоснуться, комки земли с её корней ещё сыпятся на мои брюки. Плохо, значит, отряхнул. Надо бы её сохранить и понаблюдать за ней. Кто знает, чему ещё я могу стать свидетелем?! Достаю из портфеля свой любимый пакет, на котором изображено фракталообразное месиво разных по цветам и размерам символов  бесконечности, и осторожно кладу в него драгоценный липкий экземпляр. Придётся пока носить его с собой.

     Экзамен больше не имел значения. Теперь я жаждал добраться до универа, потому что незнакомец обещал позвонить. Мне не терпелось увидеть новое чудо. ЧТО же это будет?!! Я смогу поднять всё здание кончиком мизинца? Или пустить время вспять? Или вывернуть пространство наизнанку? Или… ТАК ЧТО ЖЕ???!!! Эй, а я могу ещё что-нибудь уменьшить, поверив своим глазам?! Например – это хохла с его богатырским храпом? Пытаюсь увидеть одинаково чёткими его и свои пальцы. Не получается, даже если один глаз закрыть – когда на одном зрение фокусируешь, другое расплывается! Ну-ка, а другую руку?.. Нет, тоже бесполезно. Наверное, надо подождать или получше сконцентрироваться.

    Я «ждал» и «концентрировался» всю оставшуюся дорогу. И всё время, пока ехал в метро. Так ничего и не получилось – законы оптики, дьявол их побери, работали безотказно!!! Значит, без собеседника я простой смертный. Теперь надо побыстрее оказаться в универе. Вдруг он позвонит мне сразу же, как только я войду в здание?!

   Выскочив из метро, я побежал. До универа было метров шестьсот, я рассчитывал преодолеть это расстояние за три минуты. Но снег сильно замедлял меня и ледяной ветер дул в лицо. Да ещё и пешеходный переход этот долбанный! Минуту придётся ждать, пока загорится зелёный свет!.. Дождался и вприпрыжку понёсся дальше.

   На последнем повороте я лоб в лоб столкнулся с каким-то жлобом. Экстренное торможение лишь слегка смягчило удар, я на высокой скорости врезался  ему грудь и наступил одновременно на обе ноги. Громко и грязно ругнувшись, этот уголовного вида тип отшвырнул меня в сторону, словно тряпичную куклу. Я оказался лежащим на тротуаре в пяти метрах от собственного портфеля, который едва не улетел под колёса проезжающему трамваю. Излив на меня поток невероятно чудовищной брани, заросший гориллоподобный ублюдок от души плюнул на снег, резко развернулся и потопал прочь, бурча что-то себе под нос.  «Сцена» привлекла человек двадцать, в том числе – компанию старшеклассников из местной школы. Они ржут надо мной, мартышки чёртовы! Надо мной, над аспирантом! А сами, тунеядцы хреновы, занятия, небось, прогуливают! Ну, куда такие дебилы смогут поступить?!! Я резко вскочил на ноги и поскользнулся. Рухнул на колени. Проклятые школьники загоготали так, что я едва не оглох. Ах, вы!.. Да я же вас!!.. Встаю, поднимаю свой портфель и начинаю яростно стряхивать с него снег. Они не унимаются. Я зло смотрю на них, но они смеются мне в лицо! Всё – держитесь, твари!!!

    Мне нужна дьявольская ухмылка. Как у киношного Сатаны. Я постарался придать лицу такое выражение, но вместо него получилась какая-то идиотская гримаса – придурки стали корчить рожи, передразнивая меня. Я расположил ладонь перед глазами так, чтобы они оказались точно под ней. Я знал, что теперь ДОЛЖНО ПОЛУЧИТЬСЯ. Я смогу сосредоточиться. Я… «С путей уйди, клоун!», – крикнул мне самый мелкий, тощий и гнусный. Я посмотрел направо и увидел приближающийся трамвай. Его оглушительный звонок побудил меня резко отпрыгнуть в сторону. Последовал новый взрыв смеха.  «Наркоман… долбанный!»,  – едва выдохнул лохматый урод с окровавленным черепом на рюкзаке.

   Они развернулись и пошли прочь. Я смотрел им вслед, едва не плача. Давно не было такого позора! Чтобы какая-то грёбаная шпана вот так надо мной издевалась!!! И всё из-за этого урода чёртова!!! Шляется всякая мразь по Москве! Не бешеных собак, а их стрелять надо! Нет, я… вы все узреете моё Величие!!! Не Богом, так Дьяволом предстану!!! Все ваши кошмары воплощу в реальность!!! И тогда уже никто не будет смеяться!!!

   Резко расстёгиваю карман и достаю телефон. Ну же, друг, помоги мне! Дай мне показать им, КТО Я! Позвони мне, ПОЖАЛУЙСТАААААААА!!!!!!!!!!!!!!!! Нет – позвоню ему сам – он ведь у меня дома! Набираю номер и прижимаю трубку к уху. Господи, только бы он ответил! Мне… мне прямо сейчас нужно новое ЧУДО!!! Гудок… ещё гудок… снова гудок… Да где же ты, чёрт возьми?! Я смотрел в одну точку – кровавое  пятно на снегу. В том месте, куда плюнул мой обидчик. Господи – у него что, рак лёгких? Или ещё какой-нибудь ужасный недуг? Голос у него был очень хриплый, будто что-то мешало ему говорить. Тогда его бешенство вполне оправдано, а на мне он просто сорвал зло. Кровь быстро впитывалась в снег, перемешиваясь с его кристаллами.      

    Гудки прекратились. И что теперь делать?! Я и так на экзамен опаздываю, а тут ещё это… Ладно – он сам обещал позвонить. Когда я буду в универе. И он  исполнит обещание. А я должен быть на месте…

     Последнюю сотню метров преодолел буквально по-спринтерски. Ну, вот и моя «alma mater» наконец!  Поднимаясь по ступенькам парадного входа, я взглянул на электронное табло над колоннами. Было 14:28, то есть экзамен шёл уже почти полчаса. Принимают его два солидных препода пенсионного возраста, которым я должен помогать. Э-эх, вернуться бы сейчас в прошлое минут на сорок! Интересно, а такие чудеса незнакомец творить умеет?

    Я вошёл в вестибюль. Телефон молчал. А жаль – я надеялся, что звонок будет сразу. Это могло бы помочь мне со временем или вообще лишить смысла сегодняшнее мероприятие. Я сдал куртку в гардероб. Аудитория была на четвёртом этаже. А вдруг он мне позвонит, когда я буду подниматься по лестнице? Главное, чтоб не слишком поздно.

    К сожалению, этого не произошло. Вот я уже перед дверью «пыточной камеры» для студентов. Чёрт, их даже больше, чем я думал! Дедули там, наверное, совсем зашиваются. Ничего, сейчас мой молодой мозг разгонит процесс до ультрарелятивистских скоростей. Ну, и чего вы пялитесь, третьекурсники? Я не такой, как вы – я принимать буду! В первый раз. А это ещё хуже, чем сдавать. Сейчас надо войти по-хозяйски – без стука. Но в тот момент, когда я собрался это сделать, дверь открылась, и на пороге возник пожилой профессор, некогда бывший моим руководителем.

   – Добрый день! – только и смог сказать я.
   – Ого!! – деланно обрадовался профессор, протягивая руку. – Ты чего это так поздно?
   – Непредвиденные обстоятельства – с транспортом проблемы, – выдал я стандартную отмазку.
   – Да, погрешности в движение транспорта – это многомерные случайные величины, – сумничал бывший руководитель, широко и добродушно улыбаясь.
   – Мне иногда кажется, что бесконечномерные, – поддержал я тон. – Есть там, кого опрашивать?
   – Народу, как говорится, больше, чем людей! – пошутил профессор. – Но говорить с ними особо не о чем. Совет тебе на сейчас и на потом – не зверствуй и поощряй старания. Если чувствуешь, что человек хорошо знает – не пытайся казаться умнее его, выдумывая предельно каверзные вопросы. А если знает плохо, но не по причине лени, а по причине неспособности – повысь ему бал. Некоторые из кожи вон лезут, но не особо получается – с пониманием проблемы. Но усилия должны вознаграждаться.
   – Всё понял, – серьёзно сказал я.  – Буду строгим, но справедливым. 

   Это обещание я, можно сказать, выполнил. Из пяти опрошенных студентов – а большего мне, как новичку, не позволили – один сдал на жиденькую четвёрку, трое – на пятёрки разной степени твёрдости, причём последний из них заставил меня краснеть, так как знал предмет лучше меня. А сразу после него мне досталось «дерево». Восьмипудовый детина по фамилии Дублоненко, чем-то похожий на того, который два часа назад окунул меня в снег. Может, родственник? Бедная речь, жутко корявые формулировки, пустые глаза, трёхдневная щетина и запах вчерашнего перегара – вряд ли всё это могло располагать к общению. Но более всего раздражали почти нулевые знания и небрежность тона, указывающая на позицию: «Да, я в этой дисциплине не шарю. И мне она на хрен не нужна!». Устав задавать всё более и более простые вопросы, я поставил ему неуд.

   – Ну, и чего вы сделали? – проворчал детина. – Вам чё – тройку жалко? Я никакой грёбаной наукой в жизни заниматься не буду! Я на эти ваши энергетические балансы клал с высокой колокольни! Сидите тут, ни хрена не делаете…
   – Дублоненко – покиньте аудиторию! – потребовал профессор. – На пересдаче поговорим, кто из нас ни хрена не делает.

    «Гений» проворчал что-то невразумительное и пошёл к выходу. У самой двери он вдруг резко обернулся. Его огромная харя была красной от бешенства.

     – А с тобой мы ещё поговорим про балансы! – захрипел Дублоненко, тыча в меня пальцем. – И где что появляется, и где что исчезает, и что во что переходит! А потом устроим тебе экзамен.

    Он с силой харкнул в угол, забрызгав стену кровью. Вытер губы рукавом и выскочил из аудитории, хлопнув дверью так, что содрогнулись стены. Я временно лишился дара речи. Я смотрел, как паутина в углу пропитывается выплеванной кровью, насыщается ею до предела, а всё то, что волокна вместить не могут, растекается по стенам и полу.

   – Что с этим студентом? – обращаюсь я к своему бывшему руководителю, чувствуя, как моя щека дёргается от тика. – Он чем-то болен?
   – Может быть! – ответил профессор, вытирая пот со лба. – Как бы не зараза какая, а то ведь и мы можем подцепить.
   – Просто он уже второй, кто сегодня кровью плюётся у меня на глазах! – затараторил я. – Это, часом, не свиной грипп?
   – Его эпидемия давно закончилась, – не согласился со мной второй преподаватель, пожилой доцент, решивший на старости лет защитить докторскую диссертацию. – Хотя отдельные всплески иногда возникают. А второго ты где видел?
   – Да буквально метрах в ста отсюда, – ответил я. – Тоже здоровенный и злобный. Может, это вид аборигенов?
   – Нет – у тебя сегодня просто неудачный день, – ответил мне профессор. – И у нас, видимо, тоже. Пойдёмте отсюда быстрее, опросим оставшихся в другой аудитории. А ты, Вадим, можешь быть свободен. Хватит с тебя на сегодня.

   Я вышел в коридор, чувствуя тяжёлый груз на душе. За два часа у меня появилось двое врагов. Одинаково огромных и страшных. Дублоненко явно угрожал мне и кто знает, чем это обернётся. Вдруг и правда поквитаться захочет?! Встречу где-нибудь этого жлоба с топором в руках и… Так, мне звонят. Интересно, кто? Ага – из моей квартиры! Значит, это наверняка  то самое, чего я так жду!!

    – Алло! – с надеждой произнёс я.
    –Привет ещё раз, – оправдывая мои надежды, отозвался незнакомец. – Поздравляю с «боевым крещением». А теперь найди какую-нибудь фотографию. Лучше цветную.
     – С телефона подойдёт? – спросил я.
     – С телефона не надо – они слишком мелкие, – ответил некто. – В конце коридора находится кабинет, который ты называешь «компьютерным классом». У тебя есть ключ от него. Иди туда и найди что-нибудь подходящее.
     – Может, там есть люди? – предположил я.
     – Пока нет, – уверенно сказал незнакомец. – И ещё полчаса не будет. Поэтому торопись – тебя никто не должен видеть.

    Минуту спустя я сидел за компьютером. В этой комнате их всего двенадцать, я выбрал самый новый и быстрый – ему всего шесть лет и нужные мне программы на нём хоть как-то работают. В течение тех пяти минут, пока грузился древний Windows XP, я думал, какую бы фотку выбрать. Может, с защиты диплома? Они здесь точно есть.

     – Слушай, – обратился я к собеседнику. – А я на ней обязательно должен быть?
     – Я тебе разве что-нибудь говорил про это? – раздражённо спросил собеседник. – Нет, конечно!
    – О, ну тогда вариантов бесконечно много! – обрадовался я. – Сейчас буду искать оптимальный.
    Точно – надо полазить по интернету и выбрать самое прикольное изображение. Вот только для чего?
    – Что мы будем сделать с фотографией? – спросил я.
    – Так не объяснишь,  – ответил незнакомец. – Это надо видеть.

    Наконец операционка загрузилась, ещё минут пять я потратил на то, чтобы «прилипнуть» к «всемирной паутине». Сразу после этого я по многолетней привычке проверил электронную почту. Там было всего одно новое письмо – пользователь «Контакта» по имени Пространство Шире Гильбертова прокомментировал какую-то мою фотографию. Я перешёл по ссылке. Оказалось, что это фотография из альбома фан-клуба хоррор-саги «Пила», которую я выложил пару лет назад. Я почти забыл про неё, а кто-то решил прокомментировать, чего с зимы 2010 года не случалось ни разу. Сам же комментарий был предельно короток и непонятен – точка и три закрывающие скобки. Что ты хотел сказать, Пространство… Шире Гильбертова? Оно ведь, если мне память не изменяет, бесконечномерное? Впрочем, разных бесконечномерных пространств бесконечно много. Или ещё больше? Страницу этого пользователя я  посмотреть не смог – владелец удалил её. Блин, а я думал – единомышленника нашёл! А фотография… Да так себе – проиллюстрировал один киноляп. Показал, как в комнате за два часа появились предметы, которым неоткуда было взяться. Кадры, соответствующие разным моментам времени, расположил для наглядности друг над другом. Теперь я смотрел на нижний, качество которого было несколько выше.

    – Подойдёт, – сказал незнакомец. – Смотри на неё и ни на что не отвлекайся.

    Я послушался. Стены комнаты обклеены листами бумаги, на которых что-то изображено и написано, но я не могу разобрать, что именно. Хотя если присмотреться… Буквы какие-то. Прочитать не могу, но символы видно чётко. Почему я раньше этого не замечал? И рисунки видны во всех подробностях. На стене можно разглядеть каждую трещинку! На ощупь она… да, холодная и твёрдая. А листы бумаги гораздо более шероховатые, чем те, которыми я кормлю принтер. Человек в кадре – настоящая гора мяса. Я знаю, что он опасен. Но это так здорово – видеть живого героя любимого триллера!

    – Можешь пнуть его ногой – он тебе ничего не сделает, – усмехнулся некто. – Его сейчас легко сдвинуть с места. Попробуй!
    – Легко сдвинуть?! – поразился я. – В нём же не меньше ста килограммов?
    – Для него эта величина условна, – ответил незнакомец. – Я кое-что подредактировал – теперь он почти невесом.

   Крайне осторожно, боясь всего и сразу, я толкнул кинозлодея в спину. Да, он реален – я прикоснулся к человеческой плоти! Здоровяк продвинулся вперёд сантиметров на десять, как будто в комнате был ледяной пол. При этом его поза не изменилась. Он словно был искусным чучелом. Ну, конечно – это же фотография!

   – Ты можешь поднять его и не почувствуешь веса, – произнёс собеседник. – А потом вытащить в свой компьютерный класс! Всё, что от тебя требуется – чётко следовать моим указаниям. Указание первое – свободной рукой возьми его за пиджак примерно посередине спины и оторви от пола.

   Ткань пиджака приобрела механические свойства, идентичные натуральным, и поэтому первую часть указания – взять посередине спины – я выполнил успешно. Затем я поднял его. Здоровяк действительно оказался легче воздушного шарика, ему присвоили чисто символическую массу, чтобы устранить ощущение нематериальности. Только вот незадача – ботинки экранного детектива-убийцы приросли к полу, и часть его поднялась вместе с ними.

   – Блин! – раздражённо буркнул незнакомец. – Тогда сделаем вот что. Поставь его на место. Так, поставил. А теперь… Сначала дослушай до конца, а только потом – делай! Толкни его вперёд и, пока оно будет скользить по полу, резко подними. Понял?

    Толкнуть и поднять. Понял! На этот раз я приложил усилие. А зря – воплотившийся персонаж поехал вперёд так быстро, что я едва успел его поймать.  А поднять забыл!

   – Давай заново, – неожиданно спокойно произнёс собеседник.
   – Сейчас, – выдохнул я.

   Снова поставил. Снова толкнул, но не сильно. На этот раз задумка удалась – невесомый здоровяк был пойман и поднят.  Вот только… Нет – пол не прилип к его ногам. Произошло худшее – его стопы остались на прежнем уровне, а ноги удлинились ровно настолько, насколько я поднял руку – примерно на пол-аршина. Теперь рост полицейского-изувера превосходил сажень.

   – Ой! – воскликнул я.
   – Дьявол!!! – заорал незнакомец.– Так – у тебя есть двадцать секунд, чтобы вырвать его свою реальность!!! Прямо за твоей спиной – непрозрачная плоскость. Это – экран монитор, если смотреть на него с ЭТОЙ стороны. Переступи за неё и тяни изо всех сил!!!
   Плоскость была идеальным зеркалом. Я легко прошёл сквозь неё и чуть не упал – ноги оказались на краю стула. Встав на пол, а пинком отшвырнул его в сторону и, задействовав всю «богатырскую» силу своей правой руки, потащил за собой киноманьяка.
   – Можно, я телефон брошу?! – крикнул я.
   – НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!!!!!!!! – в ужасе завопил собеседник. – Я сейчас сам его… Так – лови!

   В тот же миг из экрана вывалилось нечто огромное. Оно сшибло меня с ног и отбросило к противоположной стене «компьютерного класса». Я так приложился головой, что на секунду потерял сознание. А когда очнулся,  увидел… Дублоненко, лежащего на полу спиной ко мне!  Хотя нет – просто костюм похож. Тело его было оплетено паутинными нитями толщиной с канат. И он был очень, очень большой. Слишком большой для человека.

    Жутко застонав, великан перевернулся на другой бок. Сошествие с экрана травмировало его – порезало лицо и руки. Паутина в соответствующих местах пропитывалась кровью, превращаясь из ослепительно-белой в едко пурпурную. И это был действительно ОН! Только значительно крупнее.

    Увидев меня, гигант оскалился. Разорвав паутинную оболочку, он резко поднялся с пола, по не смог встать в полный рост – комната оказалась слишком низкой. Её высота три метра тридцать сантиметров. Я точно помню – сам мерил год назад, когда в «классе» делали ремонт. Подпирая плечами потолок комнаты, «пришелец» смотрел на меня, как на червя.

    – Д-детектив Х-хоффман?! – восхищённо проплакал я. 

   В этот момент открылась дверь и в комнату вошла аспирантка Лена.
 
    – Что здесь за шум?.. О, Господи!!! – закричала она, увидев великана.
   «Хоффман» сделал молниеносное движение. Я мельком взглянул на него, а затем посмотрел на Лену. Она стояла у доски рядом с дверью. Как-то странно стояла. Из её рта текла кровь.  С губ на подбородок, с подбородка на шею, с шеи на грудь. Одновременно кровь капала с подбородка, всё чаще  и чаще, на поверхность продолговатого чёрного предмета, торчащего из груди аспирантки. Великан ощерился и опять совершил действие, неуловимое для глаз. Лена соскользнула на пол, оставив на доске кровавый след. Я столь резко отвернулся, что едва не вывихнул шею.  «Пришелец» смотрел мне в глаза. Так же, как и те двое. Он протягивал мне гигантский окровавленный нож рукояткой вперёд.

    – Бери! – хрипло велел «Хоффман».

   Я мгновенно выполнил приказ. Но мои руки не смогли удержать нож. Он выскользнул, мои ладони сжали рукоятку, но лезвие вонзилось в пол.

    – А теперь убей меня,  – тем же тоном произнёс великан, харкнув кровью в обрывки своей паутинной оболочки.

   Мне надо поднять нож. И воткнуть в него. А как это сделать – я ведь опираюсь на рукоятку? Больше меня ничто не держит – без этой опоры я просто лежал бы на полу. Это всё равно, что пытаться вытащить себя за волосы из болота. Это невозможно. 

    – Ты бессилен! – злорадно прохрипел гигант. – Значит, взять с тебя нечего. За такой ответ и двойки много. А я буду делать всё, что захочу. Скоро ты поймёшь, что ДОЛЖЕН был сейчас меня убить!

   Микросекунду спустя нож исчез и оказался на поясе у великана. Я рухнул на пол. Подобрав ноги, «Хоффман» перевернулся и сел на потолок. Он впился взглядом в оконное стекло, точнее – в красное пятно в нижнем левом его углу. Краску пролили пару недель назад. В бесформенной кляксе размером с блюдце смутно отражались предметы. Великан на мгновение исчез и возник рядом с окном. В упор посмотрев на пятно, он воткнул в него обе ладони. Они срослись и исчезли в толще краски. «Пришелец» развёл руки и в стекле разверзлась широченная трещина, по ту сторону которой находилось зеркальное отражение нашей комнаты, пространство и предметы которого были насквозь пропитаны алой субстанцией. Материализовавшийся кинозлодей потерял форму, превратился в колоссальною чёрную паучью лапу и втянулся в трещину. Пространство алой комнаты пошло рябью, словно вода от брошенного камня. Просуществовав ещё пару секунд, трещина затянулась. Окно стало прежним. Я смотрел только на него, остальной Вселенной для меня не было. Поэтому я не заметил, что в комнату снова кто-то вошёл. И только его крик: «БЛИН, Я ОПОЗДАЛ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!», частично вывел меня из оцепенения.

     Я медленно повернул голову в сторону двери. Но «крикун» уже  склонился надо мной, он тряс меня за плечо и что-то быстро-быстро говорил. Он был одет в мою одежду, и у него было моё лицо. С его бледного лба градом катился пот, и он сильно картавил. Чёрт, логопеды ведь так и не научили меня выговаривать букву «р»! К его костюму прилипли обрывки толстой белой паутины, а на плече была глубокая кровоточащая рана.

    Его путаный монолог продолжался минуты три, но я не понял ни единого слова. Вернее, я и не пытался понять, ибо не видел смысла в его появлении здесь. Зачем я вышел из себя (в прямом смысле) и теперь что-то себе втираю? Что такое могу знать я, чего я же и не знаю?! Бред полный. Не может такого быть… И тут я получил увесистую оплеуху. Почувствовал тупую боль. Значит – может. Раз он способен причинить боль, то действительно материален, а не является сложной и яркой галлюцинацией.

    – Слышишь меня?!! – тараща безумные глаза, орал двойник. – Запомни время – 16:38! Так рано возвращаться НЕЛЬЗЯ!!! Нужно хотя бы на две… нет – на пять минут раньше!
    – Какое время? Куда возвращаться? Ты о чём, ваще? – простонал я, мысленно переведя двойника из разряда материи в разряд квазиматерии – его голос был ненатурален, будто его где-то некачественно синтезировали. 
    – Да говорю же тебе!!! – истерично завизжал «матрикант» и начал трясти меня, как будто я был ветвью плодового дерева. – Ленку спасать надо!!! Сейчас ты спустишься вниз, на второй, запомни – ВТОРОООООООООООЙ, этаж!!! Там такое новогоднее мини-шоу для студентов с Дедом Морозом и Снегурочкой. На нём будут двое первокурсников с твоей кафедры – ты их сразу увидишь. Они всё это будут фотографировать. Отнимешь у них фотоаппарат и найдёшь фотографии, сделанные не позднее 16:35, понял?!!! Потом…

    Он наклонился к моему уху и стал говорить шёпотом.

   – Потом возьмёшь телефон – ОН всё ещё на связи. Дальше будет то, что тебе нужно. Главное, запомни – фотография должны быть сделана не позднее двенадцати тридцати пяти, а то я, когда ТОБОЙ был, стормозил и вернулся слишком поздно – Ленка уже погибла. А ты можешь это предотвратить, если сделаешь то, о чём я прошу. Понял??!!!
   – Предотвратиииииить?... – задумчиво протянул я, глядя куда-то в сторону и почёсывая затылок.

   Часы на стене комнаты показывали 16:45. Тут только до меня стало доходить. Я понял, что двойник предлагает мне вернуться на несколько минут в прошлое и спасти невинно убиенную аспирантку. Как? Так же, как я вытащил сюда «Хоффмана» – через фотографии. Собеседник, мол, поможет.

    – На вот! – раздражённо фыркнул я-второй, кладя мне в руку телефон.

    Я прижал его к уху и сразу услышал голос незнакомца.

    – Тебе уже всё сказали, – жёстко констатировал он. – Теперь беги на второй этаж, возьми у тех первокурсников фотоаппарат и найди любой снимок, сделанный не позднее указанного времени.

    Я положил телефон в карман пиджака. Двойник помог мне подняться, вернее – просто поставил на ноги. В его сопровождении я поплёлся к выходу из «компьютерного класса», чувствуя себя так, будто не спал три ночи подряд. Пространство было вязким, как желе. Тело не хотело двигаться и вообще требовало, чтобы его срочно положили на любимую кровать и оставили в покое. Когда мы дошли до двери, двойник открыл её и вытолкнул меня наружу.

    – Дальше иди один! – прошипел он. – И побыстрее!!

   Побыстрее… Я правда старался. Но получалось плохо – воздух препятствовал моему погружению вглубь коридора, стремясь вернуть меня обратно в комнату. В середине коридора сила сопротивления воздуха увеличилась вдвое по сравнению с той, что была у двери «класса», а в конце коридора – вчетверо. Тут я встретил  ещё двух кафедральных аспирантов, на год моложе меня. Судя по выражениям лиц, они были в шоке.

    – П-привет, Вадик! – поздоровался один из них, не протягивая руки и глядя на меня, как на вселенскую аномалию.
    – Что с тобой случилось?!! – вопросительно выкрикнула другая. – Весь универ переполошил!!

   Я посмотрел на себя. Пиджак застёгнут только на две верхние пуговицы, белая рубашка выбилась из штанов, руки и рукава заляпаны кровью. Кровью Лены! Чёртов великан ведь заставил меня взять в руки нож!

    – Вадик, тебе в больницу надо, – сказала аспирантка Ира. – Только к нам близко не подходи, хорошо?!
    – А п-поч-чему? – с трудом произнёс я. И не узнал собственный голос.
    – А что у тебя за вид?!! – воскликнул аспирант Юрий, отступая к стене. – Как ты умудрился вывалиться прямо из воздуха??!!! На втором этаже сейчас паника, милицию вызвать хотят, но не могут сформулировать причину вызова!

    Ага, значит, я теперь во всём виноват???!!! Творящуюся чертовщину на меня свалят???!!! На мне кровь девушки, труп которой лежит в закрытой, но НЕ ЗАПЕРТОЙ комнате буквально в тридцати шагах отсюда! И его вот-вот найдут! Тогда нам с двойником…

   Изрыгая проклятья, я сорвал с себя пиджак, скомкал его и со всей силой швырнул в коридор. Ира завизжала и бросилась наутёк, а бледный Юрий вдавился в стену. Но мне было не до них. Меня охватила паническая злоба, мгновенно превратившая желеобразный воздух в идеальный газ. Я бросился вниз по лестнице, прыгая через три ступени. Надо СЕЙЧАС ЖЕ ВСЁ ИСПРАВИТЬ!!!!!..

   …Лестница долбанная – когда же она кончится???!!! Ведь всего-то четыре пролёта до второго этажа. Я летел быстрее трансцендентного тахиона, но множество ступеней оставалось больше временного интеграла от моей сверхскорости.  Прямо как будто по Лестнице Алефов спускаюсь, ей-Богу! Тогда до низа мне не добраться – бесконечность числа ступеней бесконечнее самой себя!.. Хотя, наверное, всё это чушь – нельзя так с бесконечностями обращаться. Лестницу Алефов построили благодаря некорректной, на мой взгляд, экстраполяции свойств ограниченного на безграничное. Это всё равно, что при раскрытии неопределённости вида «ноль поделить на ноль» посредством нахождения предела, заменить СТРЕМЛЕНИЕ к некоторому значению РАВЕНСТВОМ ему, забыв о том, что при этом исследуемое выражение теряет смысл, что смысл его есть сколь угодно близко от рассматриваемой точки, но только НЕ В НЕЙ САМОЙ!!!

   Меня оглушил дикий вопль, донёсшийся снизу. Полсотни голосов, если не больше.  «ЕЩЁ ОДИН!!!!!!!!!!!», – истерично прорыдала какая-то визгливая барышня. Ступени «Лестницы Алефов» мгновенно помельчали так, что слились в одну наклонную плоскость, и я стремительно поехал вниз, словно по ледяной горке. Но кто-то один вопреки законам механики ехал по той же горке вверх – навстречу мне.  Это оказался… мой двойник! Но как он успел…

   – А Лену чё – уже убили?!! – рявкнул он, когда мы поравнялись. И остановился.
   – Конечно! Ты же видел!! – прокричал я в ответ, не прекращая движения.
   – (…)!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – в исступлении заорал двойник.   

   Ещё секунду – и «ледяная горка» лестницы резко перешла в горизонтальную плоскость деревянного пола. Я был на втором этаже, в обширном пространстве между коридорами корпусов «Б» и «В», перед университетским буфетом. До моего прихода здесь явно отмечали Новый Год – присутствовали оба персонажа и около сотни зрителей. Но праздник что-то испортило – теперь участники напоминали многочисленных свидетелей грандиозного ЧП. Они жались к стенам, горячо обсуждая увиденное. Они повышали голоса, жестикулировали, делали сумасшедшие глаза, кому-то звонили, показывали друг другу фотографии с мобильных телефонов. Так – именно фотографии мне сейчас и нужны! Сделанные не позднее 16:35.

     Двое знакомых первокурсников стояли возле входа в буфет. Один из них держал в руках хороший цифровой фотоаппарат. Я быстрым шагом направился к нему и в этот момент меня заметили. Взрыв эмоций был такой, как если бы в церкви во время службы появился Сатана! Оглушительно завизжали барышни-истерички, стоящие вблизи «Горки Алефов» зрители бросились врассыпную, человек двадцать (включая моих первокурсников) попытались спрятаться в буфете. Чёрт, они видели, как материализовался мой двойник несколько минут назад, и теперь я для них – воплощение ужаса! Плевать – я должен сделать то, чего он не успел. Надо просто взять фотик.

    Я ворвался в буфет. Примерно половина присутствующих скрылась под столами, остальные либо зажались в углы, либо выскочили из буфета через другую дверь. Кто-то прошмыгнул прямо у меня за спиной. Оглянувшись, я увидел искомого первокурсника, который бежал от буфета в сторону лестницы, ведущей на первый этаж. Я рванулся за ним. Придётся силой отнять у него фотоаппарат, найти подходящий кадр, вызвать собеседника и… БЛИИИИИИИИИИИИН!!!!!!!!!!!!! Телефон в кармане пиджака остался!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! На четвёртом этаже…

    … Взбегая вверх по лестнице, я чувствовал себя так, будто оставил в электричке большой и страшный чёртёж, который рожал в муках целый месяц, расстелив ватман на полу. Что теперь делать-то???!!! Где подходящие снимки взять???!!! Как мне… Господи, Господи, не безобразничай – помоги своему творению нерадивому!!

    Пиджак был там, где я его бросил. Сую руку в карман. ГДЕ ТЕЛЕФОН?????!!!!!!!!!!!!.. У-ууууууууффффф, слава Богу – он в другом кармане. Цел и невредим… и даже связь не прервалась!!!!! Прижимаю трубку к уху и хочу сказать, как всё плохо…

   – Не парься – у тебя в телефоне фоток полно,  – спокойно произнёс Некто.  – Сейчас иди в «компьютерный класс» и выбери самую последнюю.
   – Ты же сказал, что они мелкие слишком! – не понял я. И пошёл в сторону комнаты. 
   – А нам больше ничего не остаётся! – констатировал Собеседник. – Кинь с телефона на комп – тебе нужна та, которую ты сделал вчера.   

   Дверь в «класс» была приоткрыта. Возле неё образовалась кровавая лужица, которую в коридоре мог не заметить только слепой. Судорожно сглотнув, я толкнул дверь ногой. Противно скрипнув, она распахнулась настежь. Секундой раньше я дал себе слово, что не буду смотреть на труп Лены. И сдержал его потому, что внутри комнаты произошли изменения. Такие изменения, что меня скрутил сильный желудочный спазм. Просто… просто теперь там было ДВА моих двойника!!! Один сидел на стуле возле монитора, из которого я вытащил киношного убийцу, а второй стоял у противоположной стены, глядя на первого так, как великан смотрел на меня, когда его плечи упёрлись в потолок комнаты. Других отличий меж ними я не видел. Даже раны на плече совпадали по размерам и форме. Только у сидящего она выглядела более свежей.

   – О – пришёл!! – воскликнул стоящий двойник, глядя на меня, как на внезапно вынырнувшее из ванны лохнесское чудовище. – Ты почему до сих пор здесь?!!
   – Убежал он! – принялся оправдываться я. – И фотоаппарат с собой унёс! Но ты не волнуйся – я вернусь в прошлое через фотки в моём телефоне. Сейчас только скину их на комп, чтобы лучше видно было. 
   – Чёрт! – проревел я-второй, страшно выкатив глаза. – Ещё хуже стало, чем в прошлый раз. До тебя они видели, как материализовался я, а потом – он (показывает пальцем на другого двойника). Вот ты всех и распугал. Давай быстро ищи фотографии! Только за этим компом не получится.

   Действительно – вывалившись в реальность, «Хоффман» разбил экран монитора. Что быстрее – подключить к этому системному блоку другой монитор, или ждать, пока загрузится более медленный комп? Это ведь минут семь, не меньше! А сюда вот-вот кто-нибудь зайдёт!! Чёртова дверь изнутри не запирается!!

  Быстрее всё-таки включить другой комп, а то я сейчас в проводах запутаюсь, как обычно. Да и на перестановку времени нет. Так я и сделал. Ну, давай, тормоз, давай, грузись быстрее!!

   – Вот он сейчас назад отправится, а нам как быть? – простонал сидящий двойник, я-третий.
   – После того, как он войдёт в фотографию, вопрос решится смысла, – спокойно ответил я-второй. – Не забывай, что мы все – один субъект, только при разных вариантах развития событий. Ему сейчас нужно предотвратить появление этих вариантов. У нас не получилось, но он всё исправит. 
   – А мы что – просто исчезнем?! – испугался я-третий. 
   – Ну, что значит – исчезнем? – ехидно переспросил стоящий двойник, оттолкнулся от стены и пошёл в сторону сидящего. – Просто… просто всего этого не будет, понимаешь?! Даже не начнётся… Блин!!
   Он споткнулся о большой, заваленный обрывками паутины предмет, лежащий на полу, и упал на колени.
    – А это что такое?! – удивился я.
    – Это великан с собой принёс,  – проворчал я-второй, поднимаясь. – Здоровенная хрень. На папку похожа.
    – Ну, правильно – у него должна быть при себе папка! – обрадовался я, вспоминая запечатлённый на фотке кадр из фильма. – С фотографиями новых жертв. Давайте посмотрим, а?
    – Конечно, давайте! – моментально согласился я-второй.
    – Их там пять штук, да? – вспомнил я-третий, поднимаясь со стула.
    В течение минуты мы очищали папку от толстых липких нитей, словно дорогой подарок от многочисленных обёрток. Наконец, её удалось открыть. На первом чёрно-белом  снимке был… я, сидящий за компьютером у себя дома!
    – НИ ХРЕНА СЕБЕ!!! – одновременно ужаснулись мы.
    – Это я, что ль, жертва?!! – возопил я-третий. – Или мы все?!!
    – Ты, я, он – одно и то же! – сказал я-второй, вылупившись на снимок. – Фотография совсем свежая! Видите книгу на столе? Это ведь мой… наш подарок маме! Мы его только вчера купили!!
    – Как же это меня… нас сфоткали?! – не понял я. – Прямо в квартире, как будто с потолка…
    – Чёррррт знает, – медленным шёпотом прорычал я-второй, тараща глаза и скаля зубы. – А ты у этого… Собеседника нашего дорогого спроси. Пусть он объяснит, что это за фигня и как нам теперь быть.
    Я прижал трубку к уху.
    – Эта фотография не подойдёт, – сказал Некто. – Она сделана больше суток назад. Посмотри остальные.
    – А что это вообще такое?! – крикнул я. – Как они попали к нему в папку?!
    – Сейчас объяснить не могу, – спокойно ответил Собеседник. – Тебе пока не нужно этого знать. В течение минуты в комнате появятся люди, поэтому ищи быстрее.
    – Господи! – одновременно изумились оба двойника.

    Под первым снимком было ещё несколько. На втором я сидел в другой комнате, рылся в учебниках. Это было вчера, где-то после девяти вечера, но до одиннадцати. На третьем меня запечатлели, спящем на боку в родной комнате, на любимой кровати, с головой под одеялом. На четвёртом я лежал на той же кровати с гантелями в руках. Это было сегодня утром вскоре после подъёма. А на последней – пятой – фотографии был я и два моих двойника, в «компьютерном классе», перед папкой с фотографиями, в тот момент, когда мы только что открыли её и увидели первый снимок.

   – Лучше всего использовать предыдущую, – раздался в трубке голос Незнакомца. – Положи её перед собой и забудь об остальном мире.

   В этот момент за нашими спинами раздался громкий противный скрип. Мы обернулись. Дверь была открыта и на пороге стояли двое моих старших коллег, которым я сегодня помогал принимать экзамен. Телефон я не выронил, напротив – так прижал к уху, что его корпус затрещал. Картина маслом – заваленная паутиной учебная аудитория, три меня на полу и труп Лены возле доски. Всё… инфаркт… инсульт… паралич… короче – убил всеми уважаемых сотрудников кафедры!  «БОЖЕ МОЙ!!!!»,  – завопил ближе стоявший к двери профессор и подскочил к Лене, чтобы убедиться…

   – НА ФОТОГРАФИЮ СМОТРИ!!!!!!!!!! – приказал Некто.

   Я повиновался. Вытащил из папки четвёртый снимок – тот, на котором я делал физические упражнения сегодня утром – и впился в него взглядом.

   – Положи её на пол, заткни второе ухо и СМОТРИ!!! – проревел Собеседник.

   Я бросил фото. Прижал его рукой к полу, стараясь не слушать крики. Изо всех сил вдавив мочку второго уха в слуховой проход, я весь обратился в зрение.

   Нет, это не фотография. Ни один снимок не может быть настолько качественным. На нём всё живое! На кровати лежит третий двойник, четвёртый я в этой комнате. На пододеяльнике видно каждое волокно. До этого я имел дело только с тенями прошлого – фотографиями, записями, воспоминаниями и прочим. Но теперь я вижу НАСТОЯЩЕЕ прошлое – бедное цветами, но объёмное и осязаемое. В нём есть звуки и запахи, просто они чуть-чуть другие. Чувствую «аромат» бумаги, только что прошедшей через принтер. И полумеханический голос, который становится всё более отчётливым. Он ведёт счёт: «октиллион, нониллион, дециллион, ундециллион…».

    Кто-то трясёт меня за плечо. Это профессор. Он чужой… цветной… Его невыносимо красные глаза смотрят на меня сквозь уродливо выпуклые линзы очков. ОН МЕШАЕТ МНЕ!!! Громко и эмоционально говорит… я не должен слышать его голос!!! Мира, где это происходит, ещё нет!!! И НЕ БУДЕТ!!! В исступлении я рванулся прочь от него, туда, где мой голос перечисляет разряды. Я погорячился. Грань между настоящим и прошлым была не бумажной, а стеклянной. Разбив её, я причинил себе боль. Теперь буду, как Шарапов – весь в порезах... И что-то не успело произойти! Я грубо завершил процесс и внедрился в прошлое, будучи не совсем готовым к этому. Значит, в чужом времени будут проблемы…

   … Новемдециллиооооооо… О, Господи!!! Проклятый гололёд, а!!! Так ведь можно и убиться нафиг! Хоть бы песочком посыпали для приличия! Так… сам я, вроде бы, цел, только порезанная левая рука опять заболела и пропитанные кровью бинты намокли… а портфель мой где?! Вон – аж на рельсы улетел!! Резко вскакиваю и едва не падаю вновь. Ненавижу чёртову зиму, ненавижуууууу!!! Не из-за холода – из-за таких вот участков пути с почти нулевым трением. Как приду домой – сразу тёрки к ботинкам приклею. А ещё лучше – шипы. Только где их взять?!

     Отряхнув снег с одежды и портфеля, я иду к метро, пытаясь успокоиться.  Но это было нелегко, ибо очень уж многое сегодня произошло! Я первый раз в жизни побывал в роли экзаменатора. Боялся этого, как абитуриент – вступительных испытаний, а оказалось – зря! Опросил четырёх студентов, один из которых сдал на жиденькую четвёрку, трое – на пятёрки разной степени твёрдости, причём последний из них заставил меня краснеть, так как знал предмет лучше меня. А потом наблюдал сцену, воспоминания о которой ещё долго будут вызывать улыбки у меня и моих старших коллег – моему бывшему руководителю, семидесятилетнему профессору, досталось редкостное «дерево». Огромный гориллоподобный студиозус по фамилии Дублоненко, перегар которого едва позволял дышать, хотя я сидел через три парты от него. Не представляю, как профессор мог выдержать такое соседство?! Его закалка меня просто поразила. Разговор длился всего одиннадцать минут, но за это время он услышал, наверное, больше глупостей, чем за все сорок пять лет своей работы на кафедре! Самым смачным перлом была фраза: «КПД этого процесса равно 1170 процентов».

     – Это как?! – усмехнулся профессор, во взгляде которого читалось: «воистину человеческая глупость бесконечнее Вселенной!»

    Я хохотнул в кулак, доцент ограничился улыбкой.

     – А так! Я чё – знаю, что ль?! Вы ж сами на лекции так сказали?! – прохрипел Дублоненко.
    – Ну, подумайте сами, как такое вообще где-нибудь в природе может быть? – ехидно спросил экзаменатор, по-ленински щурясь. – КПД – это у нас что такое?
    – Это?.. Ну, это полезное. То, что на пользу пошло. Тут вот много на пользу пошло – аж 1170 процентов! Великая вещь, честное слово!! Воистину разум человечий предела не знает!!! – фальшиво восхитился Дублоненко. 

    Аудитория покатилась со смеху. Я совсем забыл о приличиях, и громко заржал, хлопая себя ладонью по коленке.

   – Понимаете, есть энергия, которая тратится на процесс, – сказал профессор, отвернувшись от третьекурсника, чтобы подышать. – Из этой энергии часть теряется по разным причинам, а другая часть – полезная – расходуется на то, что нам нужно. Как вы думаете, эта полезная ЧАСТЬ может быть больше ВСЕЙ затраченной энергии?
   – А почему нет? – не понял Дублоненко. – Там же не материя, а молекулы! Они там трутся друг об друга, энергиями всякими обмениваются. Люди толком и не знают, что там происходит-то. Там, может, КПД и миллион процентов бывает!

     Последовал новый взрыв хохота. Две очаровательно глупенькие блондиночки-близняшки, первый раз за всё время учёбы вышедшие на сессию к первому экзамену, без разрешения выскочили из аудитории, чтобы вдоволь посмеяться в коридоре.

   – Там, там, там… ну и речь у вас! – деланно удивился профессор, вытирая платком проступившие слёзы. – А молекулы что, не материальны?
   – Нет, конечно!!! – гаркнул Дублоненко, которого явно оскорбила предельная тупизна вопроса.  – Их же ни увидеть, ни услышать, ни понюхать – ничего нельзя. Да их и нет на самом деле! Они – просто удобная абстракция, которую учёные выдумали, чтобы людям мозги запудрить, потому что нормально объяснить устройство мира не могут!

   Нет, ну честное слово, такие концерты бесплатно давать нельзя! Михаил Задорнов удавился бы от зависти, наблюдая успех этого гениального студента!

     – А на счёт чего ещё учёные врут? – живо поинтересовался профессор, подперев голову кулаком и пристально глядя в красные глаза «интеллектуала».  –Расскажите-ка нам поподробнее о заблуждениях науки!
   – Да наука вообще – одно большое заблуждение!!! – истово прохрипел Дублоненко. – Люди выдумали себе законы, и, типа, мир познают! А он непознаваем, он – одно большое «Не Пойми Чего»!!! Про Вселенную ваще ничё сказать нельзя, даже то – есть она или нет!!! А вы мне тут своими дурацкими законами в морду тычете!! Может ли вошь говорить о бесконечности? Говорить-то она может, чем мы с вами сейчас и занимаемся! Да только речи наши более пусты, чем Абсолютная Пустота!!!!
   Третья волна смеха накрыла аудитория, едва не сокрушив стены. Только седовласый экзаменатор устоял перед ней, ограничившись улыбкой мудреца.

   – Ваша философия науки, Иван, весьма интересна, – предельно спокойно произнёс он. – Радикальный агностицизм, обращающий познание в преступление. Но мы здесь, уж не обессудьте, верим в некоторые постулаты, на фундаменте которых строим для себя маленькое, простенькое до примитивизма, но очень уютное мирозданьице. Вам следовало понять это, когда вы поступали в университет. Получается, вы уже третий год мучаете себя, изучая космогонию человекоподобных бацилл.  К сожалению, с такими представлениями у нас нельзя учиться. Вы сунулись со своим уставом в чужой монастырь и теперь пытаетесь возвести в абсолют убеждения, чуждые всем его обитателям. А я – главный философствующий микроорганизм в этой комнате – обязан оценить ваши знания МЕСТНОГО устава. Что я и делаю, констатирую их неудовлетворительность.

   И в экзаменационной ведомости напротив фамилии «Дублоненко» появилась огромная, жирная, чёрная двойка, которую профессор трижды обвёл, сделав её величественным исполином на фоне полупрозрачных низкорослых эфемеров других оценок. Резко поднявшись со стула, пунцово-красный «пророк гиперагностицизма» взял свою зачётку, схватил огромный портфель, и, что-то бурча себе под нос, выскочил из аудитории, со всей силой хлопнув дверью.

    – Фонвизинский недоросль-переросток! – выдохнул профессор. – С претензией на знание Абсолютной Истины, лишающей смысла Знание ВООБЩЕ.

    Я вышел с экзамена, переполненный нездоровым весельем. Я непрерывно улыбался, едва сдерживаясь, чтобы вновь не расхохотаться. Рука под бинтами сильно чесалась, и я непрерывно скрёб её давно не стрижеными ногтями. Обедая в буфете на втором этаже, я всё-таки не выдержал, и на глазах у десятков посетителей разразился полуидиотским смехом, едва не захлебнувшись кока-колой. На меня смотрели, как на душевнобольного, впрочем, я именно таким себя и чувствовал.

   Покончив с обедом, я вышел из буфета, с трудом протолкался через толпу зрителей новогоднего мини-шоу, для которого, как всегда, выбрали «самое удачное» место, поздоровался с двумя знакомыми первокурсниками, а потом отправился в кафедральный «компьютерный класс», чтобы проверить электронную почту. До дома терпеть не хотелось – вдруг меня кто-нибудь из московских друзей к себе приглашает, а я об этом не знаю? Здесь меня ждал небольшой «облом» – за единственным компьютером, с которого можно выйти в интернет, сидела аспирантка Лена, к которой я обращался на «вы» и называл по имени-отчеству, хотя она всего на год старше меня. Судя по картинке на мониторе и выражению лица аспирантки, её нельзя было отвлекать даже в случае ядерной войны. Но она отвлеклась сама.

    – Привет,  – сухо поздоровалась Лена, не поворачивая головы. – Как прошёл экзамен.
    – Великолепно! – искренне ответил я. – Он, наверное, ещё идёт, но там полчаса назад такой «концерт» был! Один здоровущий «интеллектуал» неандертальской наружности нёс такой БРЕД, которого никто на кафедре не слыхал со времени её основания, а потом оказалось, что он всю науку считает бредом человечества! Ой, блииииииииииииин… Может, кто из студентов на телефон записал? Надо будет потом поспрашивать. 
   – Мы, кажется, договорились, что ты будешь следить за порядком в этой комнате? – ехидно спросила Лена, которая по обыкновению пропустила мою речь мимо ушей. – Тогда почему стекло в окне до сих пор не поменяли?
   – Его до меня испачкали…  – неуверенно начал я.
   – Ну, и что – пусть теперь так и будет? – раздражённо буркнула аспирантка, соизволив всё-таки посмотреть в мою сторону. – Выглядит так, будто об него кто-то голову размозжил. А две минуты назад оно вдруг треснуло! У меня от неожиданности в сердце кольнуло, словно в него нож вонзили!  Займись как-нибудь на досуге, а?
   – После праздников, – сказал я, глядя на чёртово стекло. – До свиданья. Берегите нервы.
   – Блин, да что ж я опять не так задала?! – визгливо возмутилась Лена, буравя монитор злющими глазами. – Откуда этот температурный всплеск?! Там и градиент-то мизерный!!

   Я оставил вредную аспирантку-мученицу наедине с её проблемами, и пошёл домой. Вернее – к метро, чтобы добраться до станции, неподалеку от которой находится железнодорожная платформа, откуда следует электричка до моего города. Я надеялся преодолеть этот путь как можно быстрее, ибо у меня дома сегодня утром объявился кое-кто посторонний.  Самый настоящий барабашка – иначе не назовёшь! Когда я утром делал зарядку лёжа на кровати, на мою правую руку вдруг упало что-то тяжёлое. Не выдержав нагрузки, я выронил двадцатикилограммовую гантель, но она вдруг зависла в воздухе сантиметрах в пятнадцати от поверхности дивана. Меня оглушил пронзительный вопль, гантель скатилась со своего невидимого препятствия и упала с дивана прямо мне на ногу. Я заорал так, что заглушил вопль невидимки, а потом он пронёсся мимо меня, грохнул чем-то на кухне и убежал в прихожую. Когда я, прихрамывая, вышел из комнаты, оказалось, что он перевернул старую соковарку, где хранились разные инструменты. Выругавшись, я начал было собирать их обратно, но тут загремела люстра в другой комнате. Через три секунды я был там, люстра бешено раскачивалась из стороны в сторону, но больше никакого движения не было. Я испытал шок, но через несколько минут взял себя в руки и решил пока никому об этом не рассказывать. Теперь оставлять квартиру без присмотра очень опасно – вдруг этот гад пожар устроит или ещё какую-нибудь пакость?!  Я решил позвонить маме, чтобы узнать, во сколько она сегодня приедет. И тут выяснилось, что «бешеный домовой» украл трубку от домашнего телефона!  Я искал её минут пять, не нашёл и стал звонить с мобильного. Мама взяла трубку едва ли не раньше, чем я послал вызов, что меня приятно удивило – обычно она не подходит к телефону так долго, что я начинаю терять терпение.

   – Алло! – хрипловато произнесла пожилая родительница, вторую неделю страдающая от насморка и боли в горле.
   – Доброе утро, Нина Григорьевна, – поздоровался я с показной сухостью.
   – Привет, Вадим, чё? – по привычке сказала мама.
   – Я… я просто хотел узнать, когда вы сегодня приедете домой? – спросил я, едва сдерживая волнение. Но меня выдал слишком громкий голос.
   – После обеда, наверное, – ответила Нина Григорьевна. – Часа в три. А что случилось?
   – Да ничего… Просто интересно… , – забубнил я себе под нос.
   – Чего? Говори громче – я тебя еле слышу! – переспросила мама. – То кричишь, то шепчешь. Я же глухая.
   – Да ладно вам! – опять гаркнул я.
   – Ты чего орёшь-то? – возмутилась мама. – За экзамен волнуешься?
   – Да нет, экзамен – это ерунда! – вполне искренне сказал я. – Просто… У нас тут одна небольшая проблема. Надо бы, чтоб кто-нибудь был дома.
   – Какая ещё проблема? – забеспокоилась мама.
   – Ну… это… вентиль на водопроводной трубе потёк! – ляпнул я первое, что пришло на ум. – Надо бы, чтоб кто-нибудь следил, а то можем устроить потоп!
   – Да едрит твою мать! – воскликнула Нина Григорьевна. – Совсем на этот водопровод надежды нет. Сейчас соседей зальём – опять скандал будет. Ты воду-то перекрыл?
   – Перекрыл, но ненадёжно, – соврал я. – Тот, другой, вентиль тоже плохо держит. Капает – будь здоров! Я бак подставил, но он переполнится часа через полтора. А мне ехать надо.
   – Ой, мама моя! – тяжело вздохнула Нина Григорьевна. – Ладно – сейчас поеду. Такси только вызову. Ты меня дождёшься или как?
   – Или как! – усмехнулся я. – Мне, если честно, пора убегать. Но если вы приедете в пределах получаса, то ничего страшного произойти не успеет.
   – Ладно, поезжай, – недовольно выдохнула мама. – За полчаса, может, и не успею, но будем надеяться, что приеду до того, как вода потечёт на пол. Беги! Не пуха!
   – К чёрту! – смачно выговорил я и повесил трубку.

   Подставив сорокалитровый бак под якобы текущий вентиль, я придирчиво осмотрел квартиру на предмет отсутствия потенциальных источников возгорания и протечки, после чего запер входную дверь и пошёл, не торопясь, в сторону вокзала.

    Длина пути всего около километра. В течение тех пятнадцати минут, пока я преодолевал его, мой взгляд был устремлён в небо, так как больше смотреть было не на что – во всех на правлениях по поверхности земли вплоть до самого горизонта простирался унылый городской пейзаж. Одинаковые серые пятиэтажные дома, в сплошные ряды которых будто бы чудом затесались довоенные кирпичные строения, убогие сараи и несколько продуктовых палаток  – вот и всё, что можно было наблюдать, глядя по сторонам. По пути мне попалась тощая, малохольная ёлочка, скудно украшенная к предстоящему празднику. Наверное, единственное живое дерево на десять квадратных километров.

     А ведь я с самого раннего детства мечтал, чтобы возле моего дома был высокий, густой лес, наподобие того, посреди которого находится родная деревня моих предков по отцовской линии. Сосны высотой в двадцать, тридцать метров, кроны которых почти скрывают небо, необъятные стволы облачены в чудовищно древнюю кору, а  колоссальные бугристые корни проросли в толщу планеты столь глубоко, что кажется, будто их питает плазма земного ядра. Особенно он завораживает летней ночью, когда сквозь невероятное переплетение громадных ветвей смотрит бесконечноглазая бездна Космоса. Смотрит тебе в лицо свысока, но без тени презрения, как на свое отражение в крохотном зеркале. А уж если в эту ночь полнолуние… От вида громадного ущербного спутника невозможно оторваться! Он – самый большой планетоид в Солнечной системе, лишь в два с половиной раза уступающий по размерам сопровождаемой им планете. Сотни миллионов лет назад произошла катастрофа, в результате которой наша Луна лишилась значительного куска – примерно одной шестой части. В отношении произошедшего существует множество теорий, но ни одна из них не претендует на достоверность, так как не может объяснить главное – бесследное исчезновение обломков планетоида. Впрочем, ущербность лишь придавала ему шарма. Он был уникален не только по размерам, но и по форме, он – наша гордость. И пусть наши «соседи» с Земли-2 не выпендриваются – три их «идеально сферические» Луны в совокупности не содержат и половины его массы!  Он улыбается с небес… А может – скалится. Зависит от настроения. Какие только фантазии не рождались в моей голове, когда я гулял по этому лесу! Там ведь кладбище неподалёку. Мысли о его обитателях, которых я не могу признать неодушевлёнными, с детства не дают мне покоя. Что они думают? Что чувствуют? Как общаются друг с другом? Каково их отношение к живым, к их сверхконечному бытию, точкой света мерцающему во Мраке Сверхбесконечного НИЧТО? «Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?».

     Тысячи раз я представлял себя мёртвым. Что со мной будет? Меня навсегда запрут в тесном ящике, где я буду беседовать сам с собой?.. Нет… Нет, всё наоборот: тесный ящик – это жизнь. Например, температура, оптимальная для человеческого организма, 17-24 градуса Цельсия. 16 – ещё холодно, 25 – уже жарко. А всё, что выходит за рамки этого диапазона хотя бы на сто градусов – вообще смертельно. И это притом, что температура в наблюдаемой Вселенной меняется от абсолютного нуля до бесконечности. Та же ситуация с давлением, гравитацией и прочими условиями. Все эти сверх-узкие диапазоны требуются телу одновременно. И где их взять? Такое феноменальное стечение обстоятельств есть только в нашей Галактике, объём которой не составляет и квадриллионной доли видимого Космоса. Но не во всей Галактике, а только в системе одной из сотен миллиардов её звёзд. И тоже не везде, а только на паре планет-близнецов. Точнее – в их тонюсеньких оболочках, именуемых биосферами. А ещё точнее – в некоторых участках биосфер, трудно предсказуемым образом меняющих свои границы и положение в пространстве и времени. То есть, для любого субъекта всегда есть вероятность неожиданно оказаться вне такого участка, что неизбежно приведёт к травме. Лестница, по которой поднимался тысячу раз, кажется безопасной, но в тысяча первый раз одна из её ступеней может сломаться. Дом, в котором безмятежно прожил полвека, способен загореться из-за увеличительного стекла, сфокусировавшего солнечные лучи на обоях. Любимое кушанье, потребляемое в течение всей жизни, может вызвать страшный недуг. Таким образом, эфемерному живому телу ничего нельзя, ибо крохотное отклонение от жёстких норм причиняет боль, а чуть менее крохотное – разрушает его. Приходится жить в страхе, концентрируя своё внимание на мелких подробностях быта, содержащих бессчётные опасности. Они заслоняют Космос, запирают в себе, становясь гробом для  души. И она томится в нём до тех пор, пока в гробу не окажется тело. Каково это – знать, что тебя больше НЕТ? Только что ты был запутаннейшим клубком нервов, каждый из которых непрерывно атаковал мозг импульсами всевозможных степеней болезненности. И вдруг бесконечная толпа разъярённых нейронов в единый миг перестаёт реветь. Теперь ты вне стихий Вселенной, в Абсолютном Покое.

    Чем бы теперь заняться? Просто лежать в закопанном сундуке как-то скучно. Атомарную структуру его поизучать, что ли? Она неоднородна и меняется во времени, число элементов огромно – выражается переменным 28-значным числом. Кажется, это многообразие можно обозревать бесконечно долго, но… понятие «долго» используют те, кто живёт во времени с его одномерностью и необратимостью. Для мёртвого этих свойств нет. Конечно, я могу по своей прихоти внушить себе, будто моя «послежизнь» протекает во времени, и даже вести его счёт, но на самом деле моё «Я» сосредоточено везде, нигде, и где угодно в Архипространстве, по отношению к которому ВСЁ Время и Пространство в представлении живых – просто точка. И, разумеется, я могу видеть что угодно. Сингулярность до Большого Взрыва.  Универсумы, нетождественные себе. Саморождение Бога. Живого себя, который гуляет по лесу в свете огромной хищной Луны и думает обо всём этом. Э-э-эхххх!!! А монотонная серость пятиэтажных жилых гробов моего района  преобразует пространство в жёсткий ящик, ограниченный снизу плоским асфальтно-щебёночно-земляным полом, по бокам – стенами горизонта, а сверху – плоским потолком неба. Да, в нём есть освещение, но лампы постоянно меняют яркость, и, кажется, вот-вот перегорят.

     С такими невесёлыми мыслями я пришёл на вокзал. И очень вовремя – в микроавтобусе,  следующем до столицы, осталось всего два свободных места. Я отдал водителю деньги, сел у окна и прижался лбом к холодному стеклу. Вид  привокзальной площади не особо радовал, но и не удручал – расположенные вокруг неё здания доставляли некоторое удовольствие небогатым многообразием форм, цветов и размеров, а четыре радиально расходящиеся аллеи казались порталами в другую реальность, чуть более красочную и живую. А та, что вела к дому моего деда, и вовсе была выходом в открытый Космос.

     Я ждал отправления и надеялся, что последнее свободное место – рядом со мной – займёт кто-нибудь посимпатичнее. Мои надежды оправдались в самой полней мере – минут через пять в салоне микроавтобуса появилась моя замечательная знакомая. Эта девушка-четверокурсница с редким именем Эвелина, которую я далеко не сразу привык назвать просто Евой, обучается на моей кафедре, являясь единственной в группе претенденткой на красный диплом бакалавра. Безо всякого преувеличения могу сказать, что в мире нет более родной, более близкой мне души.

    Увидев меня, она ослепительно улыбнулась и, пробежав в конец салона, бросила рядом со мной свою большую, нестерпимо белую сумку.

     – Сейчас деньги отдам – и вернусь, – шепнула она голосом идеальной абстракции, чуть-чуть преступившей жёсткую грань материального мира.

    Я смотрел на её сумку и ни о чём не думал. Вообще. Апокалипсические ураганы мыслей в моей голове мгновенно стихли, уступив место легкому, ласковому ветерку бездумного созерцания. Сгусток идеально белой материи, отражающей свет величественного красного Солнца. Такого же цвета пальто и шапка Евы. Самый чистый снег на её фоне сер и грязен.

   Заплатив водителю, она подошла ко мне и села рядом, поставив сумку на колени.  Пронзительно голубые глаза и столь же голубые джинсы вместе с нереальной белизной остальной одежды делали её похожей на частицу неба.

   – Зачем тебе сегодня в Москву? – спросила Ева.
   – А у меня сегодня, представь себе, экзамен! – громко прошёптал я в ответ, падая в бездну её глаз. 
   – Экзамен? – удивилась Богиня. – Ты ведь большой уже? Тебе пора принимать экзамены, а не сдавать!
   – А я принимать и еду! – торжественно объявил я.  – Впервые в жизни я тем, КТО, а не тем, КОГО… Ой, прости! Глупости говорю… Это у меня от волнения просто…
   – Да ничего! – звонко усмехнулась Эвелина, хлопнув меня по коленке. – А я сегодня как раз буду тем, КОГО. У меня сегодня защита курсового проекта – первой половины бакалаврского.
   – Так поздно?! – поразился я.
   – Да, к сожалению, – несколько раздражённо произнесла Ева. – У меня всё было готово ещё три недели назад, я хотела защититься досрочно, но мне не разрешили – сказали, что это против правил. Вечная проблема ботана-ударника – слишком рано выполнять план!
   – Знакооомая ситуация…  – протянул я. И только тут заметил, что мы, оказывается, уже едем.
   – Кого ты сегодня будешь мучить? – поинтересовалась Ева.
   – Третий курс, – ответил я.
  – Не завидую тебе, – искренне сказала нереальная четверокурсница. – Те ещё лоботрясы. Среди наших кафедральных третьекурсников есть пара-тройка умных ребят, а остальные – ниже среднего. Во всяком случае – в науках.
   – Им туда путь заказан, – констатировал я.  – Да они туда и не стремятся. Сама знаешь, кем становятся девяносто процентов выпускников.
   – Много кем, – саркастическим тоном произнесла Ева. – Но им всем одно название – ремесленники. Их круг интересов бесконечно узок, прагматизм совершенно вытравил из душ  романтику. Они выбирают себе более-менее удобную нишу бытия и всю оставшуюся жизнь занимаются её обустройством, оградившись от остального мира стометровом крепостной стеной неимоверной толщины, по ту сторону которой вырыт колоссальный ров, кишащий крокодилами.
   – Да мы все такие, в общем-то…  – застенчиво произнёс я, глядя на её колени.  – Только площади кругов наших интересов – бесконечно малые разных порядков. Но есть те, кто ПОМНИТ об этом, а есть те, чья Вселенная целиком сосредоточена в преступно узких рамках. Вот их мне, честно говоря, жалко.
   – Да Бог с ними, – сказала Ева, махнув рукой. – Лучше ответь мне на один вопрос.

   Она расстегнула сумку и осторожно извлекла оттуда мой любимый пакет, на котором изображено фракталообразное месиво разных по цветам и размерам символов  бесконечности.

   – Ты забыл его у меня дома на прошлой неделе, – улыбнулась Ева.
   – Не может быть! – поразился я. – Он всё это время лежал в моём портфеле.

   Открыв портфель, я убедился, что пакет действительно там… и одновременно в руках у моей соседки! Бездна её глаз существенно расширилась

   – А… а как это так получилось??!! – воскликнула Ева.  – В моей квартире сроду таких пакетов не было! Ты и свой-то непонятно где взял!
   – У деда в кладовке нашёл, – напомнил я. – Он ведь тоже фанат бесконечности. А этот у тебя откуда?
   – Обнаружила у себя в прихожей сегодня утром, – ответила студентка-фантом. – В запертой тумбочке, ключ от которой потеряла неделю назад и нашла только вчера. Но самое интересное – это то, что у него внутри.

   Она достала из пакета крохотное деревце. Берёзу, очень похожую на ту, которая растёт возле дома моего деда. Только в миллион раз меньшую по объёму и массе. Её грубо вырвали с корнями, сломав половину ветвей. И она была покрыта какой-то странной плёнкой. Похожей на паутину, только очень уж белой, а в области верхушки дерева – едко пурпурной.

   – И что это за лилипут?! – поразился я. – Похоже на настоящее дерево, но разве в природу существуют такие карликовые экземпляры?
   – Существуют, как видишь, – констатировала Ева. – Меня больше интересует то, как это уникальное растение оказалось у меня дома? Да ещё и в таком пакете? В запертой тумбочке, в которой его ТОЧНО не было, когда я открывала её последний раз? У меня была всего одна версия – его туда положил ты. Если это не так, то я вообще не знаю, что думать.
   – А из твоих домашних никто не мог? – спросил я.
   – Вряд ли – в этой тумбочке только мои вещи, – ответила невероятная четверокурсница. – К тому же, открыть её можно было всего одним ключом, а он был потерян и об этом все знали. Если бы кто-то нашёл его раньше меня – мне бы сказали. Можно, конечно, полагать это шуткой, но я слишком хорошо знаю своих, чтобы поверить в это. В общем – чудеса в решете. А у твоего деда был всего один такой пакет?
   – Да, всего один, – сказал я со вздохом. – И непонятно, где он его взял. Я его много раз спрашивал, но он ни разу не дал прямого ответа. То ли нашёл где-то, то ли кто-то ему дал. А последний раз – около трёх лет назад – он вдруг взбеленился и закричал: «Да не помню я!! Отстань!!!». После этого я перестал спрашивать.
  – А ещё что-нибудь таинственное у него в доме есть? – спросила Ева.   
  – Не-а, – покачал головой я. – Только он и пакет.

  Ева рассмеялась. Словно бриллианты рассыпались по хрустальному полу.

  – Хочешь увидеть одно математическое извращение? – спросила она через полминуты, с хитрой улыбкой кладя липкое деревце обратно в пакет.
  – ЖАЖДУ!!! – голодно прорычал я, вытаращив глаза и оскалив зубы. 

  Богиня полминуты покопалась в сумке и достала файл с распечаткой электронного конспекта. 

  – Узнаёшь? – спросила она, дополнив улыбку частым морганием.

  Я узнавал секунд пять. Потом расшифровал написанное, и ещё секунд двадцать вспоминал, как эта наука называется. 

   – Физика твёрдого тела! – утвердительно сказал я, ткнув в листы пальцем.
   – Она самая, – тяжело вздохнула Ева. – А теперь смотри.

   Перевернув листок, она показала мне решение страшной задачи. Я умоляюще взглянул на Еву, ибо мне жутко не хотелось вникать в его суть.

   – Обрати внимание на ряд Фурье для функции двух переменных, – не вняла Богиня бессловесным мольбам.  – Смотри, в каком виде представлен каждый его член. Комплексной число, но не с одной, а с двумя мнимыми частями! Ты хотя бы раз такое видел?
   – Н-нет, – честно признался я. – Ни на лекциях, ни где-либо ещё. Неужели и такие числа кто-то придумал? Тогда для меня это будет очередная маленькая революция. Помню, когда мне было пять лет, я был уверен, что самое большое число – сорок. Я считал всё, что поддавалось счёту, но всё чаще заходил в тупик. Меня до слёз расстраивало, что я не могу пересчитать все окна в доме, все ягоды на кусте крыжовника, все звёзды на небе и многое, многое другое. Видя это, родители просветили меня насчёт более крупных величин. К восьми-девяти годам самым большим числом стало 999 миллиардов 999 миллионов 999 тысяч 999. В это время у меня появилась возможность пересчитать всё, что я видел, более того – я не верил в существование настолько огромных множеств, для которых даже такое количество не было бы пределом. Я и миллион-то не мог себе представить. Когда отец показал мне кусок миллиметровки размером метр на метр и сказал, что там целый миллион миллиметровых квадратиков, я в это не поверил. Он предложил мне посчитать и я целую неделю ломал глаза, сбивался но, к своему удивлению, понял, что квадратиков много больше, чем сто тысяч. Число «миллион» перестало казаться невероятным. Тогда я научился  умножать – количество клеток я ряду, умноженное на число рядов, давало мне количество клеток во всех рядах. Эта миллиметровка стала сниться мне по ночам. В одном из таких снов я, будто бы, сосчитал-таки все её клетки – их было ровно миллион – но тут оказалось, что сам этот кусок размером метр на метр – лишь клетка «метровки», огромного куска бумаги, где таких, как он – целый миллион штук и каждый поделен на квадратные миллиметры. Я тогда проснулся посреди ночи и не мог заснуть до самого утра. Если тысячу кусков уложить в один ряд и сделать подряд тысячу таких рядов, то они покроют площадь размером километр на километр. Это не так уж и много. Но… сколько тогда миллиметровых квадратиков будет на нём?! В одном ряду будет тысяча миллионов – это миллиард. А во всех рядах – тысяча миллиардов… То есть, ровно на единицу больше «самого большого» числа!  А ведь поверхность земного шара во много раз больше!! Тогда я узнал о существовании числа триллион и к «пределу счёта» добавилось 999 таких триллионов. А как называется тысяча триллионов, мои родители не знали. И поэтому мне не хотелось верить, что поверхность земного шара превышает тысячу квадратных километров – иначе пришлось бы признать, что число квадратных миллиметров на ней бессчётно. Мне сказали: «Да ты чего?!! Одна Россия больше пятнадцати миллионов квадратных километров, а земной шар, небось, все пятьсот!». То есть, в полмиллиона раз больше самого большого из известных мне чисел. О таких гигантах, как квадриллион, квинтиллион и т. д. я узнал намного позднее. К известному мне множеству чисел добавились отрицательные и дробные величины. Лишь годам к одиннадцати я понял, что у дробления нет предела, и между любыми двумя числами заключено бесконечное множество других. И то, что у любой, сколь угодно большой величины, есть бесконечно много кратных. Числа образовали то, что я теперь называю «бесконечностью мощности континуум». Его геометрической иллюстрацией служило множество точек на прямой линии. На втором курсе универа к ним добавились комплексные числа, и прямая превратилась в плоскость. Но у них была всего одна мнимая часть. А если их станет ДВЕ, то… то плоскость превратится в трёхмерное пространство!  Это вам Иван Митрофанович дал?

    – Конечно, кто же ещё? – ответила Ева. – Он у нас самый большой любитель выкладок.
    – И как он назвал такие числа? Гиперкомплексными? – усмехнулся я.
    – Не-а! – на лике Богини воссияла лукавая улыбка. – Просто дедушке уже под восемьдесят и он часто глючит. На этот раз ему показалось, что мнимые части разных комплексных переменных следует обозначать разными символами. Вот и появились на свет новые страшные крокозябры.

   А-ха-ха!! – рассмеялся я. – Молодеээээц! Да, перлы он иногда выдаёт. Помню, как он вместо ряда Тейлора для синуса написал ряд для экспоненты, и мы с двумя чуваками полпары ему доказывали, что он ошибся. Доказали-таки, он капитулировал и потом ещё полпары оправдывался – мол, в абсолютность каких-либо утверждений верят только плоско мыслящие люди, коих подавляющее большинство, а остальные не запирают Вселенную в тесном ящике якобы неопровержимых законов. По слухам, в годы студенчества он был философствующим еретиком и одним из худших студентов за всю историю кафедры.

   – Да, Жёлудев – редкий кадр! – согласилась Ева. – Но его заблуждение «расширило» твой мир! В нём появилась новая мыслеконструкция – гиперкомплексные числа.  Давай, давай – развивай мысль!
   – Да зачем? – отмахнулся я. – Ну можно ещё третью мнимую часть добавить, и пространство чисел станет четырёхмерным. А потом четвёртую, пятую, шестую и так далее. Его можно хоть миллиардономерных, хоть триллиономерным, хоть секстиллиономерным, хоть даже бесконечномерным сделать – и что с того? По правде говоря, это скучно. Дурная бесконечность…
   – Это если число измерений натурально! – остановила меня Эвелина, многократно умножив лукавство своей улыбки. – А если нет?!
   – О, Евочка, брось эти глупости! – взмолился я. – И меня в твои годы посещали такие мысли. Я пытался придумать факториал нецелого числа, продифференцировать производную по показателю дифференцирования, вычислить интеграл дробной кратности и прочее. Ну, дробные производные, положим, кое-где используются, но пространства нецелой размерности?!
   – Я те дам – «в твои годы»! – несерьёзно обиделась Ева, чувствительно ткнув меня локтём под рёбра. – Ребёнком, что ли, меня считаешь? Моё концептуальное мироздание твоему изяществом устройства не уступает. И никакие это не глупости, а стремление расширить понятийный аппарат. Не смей говорить: «Это НЕВОЗМОЖНО!».  Ограничься фразой: «Я не могу себе этого представить».
     – Извини, но тут дело не в представлениях, – смущённо произнёс я. – То, что перед моим мысленным взором не возникает картинка – это ладно. Просто… просто у каждого понятие есть своё определение. Например, факториал некоторого числа «N» – это число перестановок N предметов в N позициях, равное  произведению всех натуральных чисел от единицы до N. Поэтому под знаком факториала не может стоять дробное число.  Как ты сможешь вычислить его, допустим,  для  числа 3,5? Можно, конечно, придумать что-то вроде «произведения всех положительных чисел, кратных 0,5» – но такая конструкция уже не будет факториалом, так как не подходит под его определение.
    – А теперь позволь конкретную глупость! – воскликнула Ева. – Отношение факториала N к самому N – это от N без единицы. А если подставить N, равное нулю? Тогда получится, что факториал минус единицы равен единице, делённой на ноль! Дальше, имея возможность умножать числитель и знаменатель дроби на любое число, получим, что факториалы отрицательных целых чисел равны величинам, обратным нулю!
    – У любой функции есть область определения, – сказал я с натуральным Евиным лукавством. – Отношение факториала N к самому N, в точке N=0 не определено.

    Богиня резко повернулась и вцепилась обеими руками в моё правое бедро.

    – КЕМ не определено?! – провокационным тоном спросила она, пристально глядя мне в глаза. – Что ставит эти ПРЕДЕЛЫ? Наше восприятие, сформированные на его основе представления – больше НИЧЕГО! Но это ведь индивидуально! Совершенно невозможное для одного может стать единственно возможным для другого.  Думаешь, пространства с дробным числом измерений не существует? Не веришь, что масса и энергия способны возникнуть из ничего?  Что наша планета  может мгновенно распасться на кварки безо всякой причины?  Это потому, что ты ни разу не видел ничего подобного. Но в любой момент карточный домик твоей конечной реальности может разметать ураган непознанного! Ты двоечник… Мама!!!!

    В этот момент едущий перед нами грузовик резко остановился. Столь же резко пришлось остановиться и нам, чтобы избежать столкновения. Я ударился головой о спинку впереди стоящего кресла, Ева успела выставить руку.

    – Да он очумел, что ли?! – громко возмутился водитель.
    – Чей-то «карточный домик», похоже, уже разметало! – глуповато воскликнул я.
    – Думаешь, там авария? – спросила Ева.
    – Почти уверен, – ответил я. – Теперь застрянем.

    После этого минут пять мы просто стояли. А потом медленно-медленно, со скоростью полумёртвой эстонской черепахи, поползли вперёд. Причину аварии мы увидели где-то через полчаса – ею стала огромная берёза, упавшая на дорогу. Машинам приходилось  объезжать её по обочине. 

    – Здоровенное  дерево, – произнёс я. – Похоже на то, которое растёт за окном моей комнаты, только ещё больше.
    – И отчего оно рухнуло?! – поразилась Ева. – Ветра вообще нет, а чтобы свалить такую громадину, нужна настоящая буря!
    – Да его вообще с корнями выдрало! – пробасил кто-то из пассажиров.

    Действительно – громадные корни лежащей на боку берёзы торчали вверх, возвышаясь над припаркованным у обочины пятидесятитонным грузовиком. На её стволе и ветвях лежали тонны снега и какая-то упругая масса цвета одежды Евы опутала её, образовав плотную паутину.

    По мере приближения к вершине дерева наша скорость непрерывно падала, и казалось, что мы будем стремиться к ней вечно. Её ветви были столь близко, что до них можно было бы дотронуться, если бы не оконные стёкла. Обочина в этом месте оказалось отвратительной, и водитель всё сильнее прижимал микроавтобус к берёзе. Ветви начали царапать окна. В кульминационной точке объезда позади нас треснуло стекло двери запасного выхода.

    – Господи!! – испугалась Ева.

    Мы обернулись. Трещина, похожая на недорисованный символ бесконечности, рассекла стекло надвое. Снаружи на него давил толстый, неописуемо корявый, завёрнутый в паутину сук. Корпус маршрутки сломал один из его тонких отростков, острый конец обломка раздавил стекло. 
   
    – Да вы что делаете-то?! – громко возмутилась колоритная пенсионерка.
    – (…)!  – ругнулся водитель. – А как тут ещё ехать-то?! Сейчас шины поврём – и вообще здесь останемся!
    – Ну, вы же людей везёте!! – заголосила бабуля.
    – Сиди дома!! – нагрубил «повелитель руля», терпение которого, похоже, было на исходе. Мы снова остановились.
    – Так ведь можно и не доехать…, – нервно выдохнула Ева, сидя вполоборота и глядя на повреждённое стекло, сквозь которое в салон проникал зимний холод.
    – А что это за волокна не дереве? – спросил я непонятно кого. – Это ведь не лёд, эта штука мягкая. Смотри, как она мнётся о стекло.
    – И липнет к нему, – добавила Ева, наблюдая, как отдельные участки ветвей при движении отстают от стёкол и корпуса машины, оставляя на них тонкий слой своих наружных волокон.
    – И мы уже видели подобное вещество – твёрдо произнёс я, кивком головы указав на странный пакет в руке отличницы.

    Эвелина резко повернулась ко мне и секунд десять пристально смотрела в мои глаза.

    – Точно! – сказала она и достала из пакета маленькое липкое растение.

   Взглянув на него, я сразу всё понял. И Ева, судя по глазам, тоже. Чтобы окончательно убедиться, она положила деревце на ладонь и стала медленно вращать, рассматривая его корни. Это продолжалось около минуты, после чего девушка-фантом остановила процесс в некоторой фазе и посмотрела в окно.

    – Вот! – с торжеством в голосе произнесла она.

    Сначала я взглянул на корни лилипута в её руке, затем – на корни великана за окном. Потом – ещё раз. И ещё раз. Да, всё верно. Исполинские корни по ту сторону шоссе отличались от крохотных корешков деревца лишь размерами. В пакете лежала миниатюрная копия рухнувшей берёзы.

     – С ума сойти! – только и смог сказать я.
   – В принципе – моооожно! – с чувством протянула Ева, взгляд которой беспорядочно метался между слишком разновеликими «близнецами». – Но не стоит. Рассудком надо дорожить. 

   Ещё пару минут мы любовались своим открытием. Выбирали отдельные части карликовой берёзы и взглядом искали у громадной их многократно увеличенные «копии».

   – Чтобы получить высоту большого дерева, придётся поставить друг на друга около ста пятидесяти маленьких, – прикинул я.
   – А чтобы получить объём, это число нужно возвести в куб, то есть в большом содержится столько же древесины, сколько в трёх миллионах трёхстах семидесяти пяти тысячах маленьких,  – посчитала отличница.
   – Кстати, у тебя ведь очень хорошее зрение? – спросил я соседку, которая могла невооруженным глазом различать объекты размером от двадцати микрон. 
   – Да, в этом плане природа меня щедро одарила, – подтвердила она. – А что?
   – А меня – не очень, – пожаловался я. – Поэтому я не уверен, что мне не показалось. Посмотри-ка вот сюда.

   Я показал кончиком ногтя на крохотный отросточек одной из миниатюрных ветвей вблизи вершины дерева на ладони Евы.

   – Мне кажется, или этот почти микроскопический выступ – уменьшенная копия сломанной ветки, которая минут пять назад раздавила стекло позади нас? – шёпотом спросил я.

   Взгляд Богини сосредоточился на крохотном объекте, почти невидимом для меня. Потом переключился на острый обломок, упирающийся в треснувшее стекло. Потом – снова на крохотный объект.

   – Т-точно! – заикнулась Ева. – Такая же форма, такой же слом. Длина около  четырёх миллиметров, толщина – около двухсот микрон. И липкие нити на ней видны. Только на самом кончике ветки – красное пятнышко, а на большом отростке его нет.   
   – Нити… Зачем нити?.. – пробормотал я, в страхе глядя на слом ветви, породивший трещину. Внутрь он попасть ни в коем случае не должен, а ведь ещё немного и… Я прижал левую ладонь к стеклу точно напротив его острия, чтобы противодействовать его давлению
   – Это оболочка, – тихонько шепнула Богиня, две бездны её глаз теперь имели единый центр, расположенный на кончике моего ногтя. – Всё в неё завёрнуто.

   В этот момент маршрутка сорвалась с места. В том же направлении, в котором двигалась до последней остановки, что резко увеличило нажим сломанного сучка.   
 Стекло мгновенно располосовали бесчисленные трещины, и оно взорвалось осколками. Они посекли мою руку, и тут же в ладонь хищно впилось  жало обломка ветви.

    – БОЖЕ МОЙ!!! – закричала Ева.   

  Острая боль вселилась в руку, превратив её в разъярённого демона, она визжала и рычала, стремясь оторваться от остального тела. Остриё обломка, напитанное кровью, удалялось от нас. Осколки рассыпались по полу и нашим с Евой сиденьям, я схватил повреждённую левую руку здоровой правой, но она бешено дёргалась, ручейки крови текли с неё на невозможно белое одеяние Богини, отравляя его Чистоту.

     Дальнейшее я словно наблюдал со стороны, как душа совсем свежего покойника, уже свободная, но ещё чувствующая боль умершего в муках тела. Крики… суета и ругань… водитель матерится по-хохляцки… какая-то суетливая тётка, похожая на мою старшую сестру, бинтует мне руку… Ева слушает эту тётку, поправляет повязку, туже затягивает узел… Все мне что-то советуют, спорят, что-то вспоминают, доказывают… Эмоции переполняют тесное пространство салона микроавтобуса, их концентрация явно превышает предельно допустимую…  И мы едем… Очень-очень быстро…

    ... – Вон там, вроде, больница! – гаркнул  толстый усатый дядька, сидящий на одиночном, слишком узком для него сидении, рядом с дверью.
    – Ну, сейчас тогда здесь и остановлю! – отозвался водитель.
    – Я тебя провожу, – сказала мне Ева.
    – Куда?.. – не понял я.
    – Как – куда? В больницу!  – ответила Ева. Она улыбалась. Но в голосе её присутствовали удивление и испуг.
    – В больницу… Стоп! Зачем мне в больницу?! – мгновенно очнулся я.
    – А куда тебе ещё с такой рукой?! – поразилась Ева.
    – Нет! У меня экзамен!! – запротестовал я.
    – Придётся тебе не ездить на него! – твёрдо сказала Богиня, взяв меня за плечо и  смотря в глаза так, что невозможно было отвести взгляд.
    – Нет – я поеду! – упрямо сказал я, затягиваясь двумя сверхмассивными чёрными дырами в центрах голубых бездн.
    – Ха-ха-ха!! Совсем парень заучился! – заржал усатый дядька. – Из гроба встанет, чтоб занятия не прогулять!

    Я возразил, что буду принимать, а не сдавать экзамен. Дядька рассмеялся пуще прежнего. Меня стали спрашивать, откуда такой фанатизм, и я уже собрался рассказать незнакомым людям про самоотверженный аспирантский труд, но попытку пресекла Ева. Машина остановилась напротив больницы, после чего все пассажиры вместе с водителем пять минут уговаривали меня выйти и немедленно обратиться за помощью. Рука болела, но боль была терпимой, и я не поддавался ни на какие уговоры.

    – Ладно – везите его в Москву, – сдалась Ева. – Если он так упёрся, то его никакая сила с места не сдвинет.

    Я ещё много наслушался про то, что «здоровье дороже всего», «учёба в жизни не главное», «какой толк от диплома, если нет здоровья?» и другое из этой серии, но мои намерения ценой ЧЕГО УГОДНО попасть сегодня на экзамен (пусть даже ценой гибели Вселенной по его завершении!) не оставили моим «оппонентам» шанса. Пришлось ехать дальше со мной на борту.

    Через час мы были на столичном автовокзале. Ещё через полчаса мы с Богиней выскочили из метро в полукилометре от универа. Я уже опаздывал на полчаса, защита Евы должна была начаться через десять минут. Светофор на перекрёстке на сей раз не создавал препятствия – ждать зелёного сигнала не пришлось. На последнем повороте, когда нам оставалось пробежать буквально метров сто, мы увидели странную и жуткую картину – прямо посреди тротуара на снегу валялось несколько пудов отвратительной, едко-пурпурной, аморфной дряни, более всего похожей на давно протухший фарш. В её толще было заключено огромное пальто, неимоверного размера брюки и ещё какое-то тряпьё.

     – Господи!!! Гадость какая!!! – ужаснулась Ева.

   Из-за жуткой вони к ЭТОМУ нельзя было подойти ближе, чем на десять метров, и нам пришлось  немного удлинить свой путь. Но остаток его мы преодолели буквально наперегонки. Вместе поднялись на четвёртый этаж, поцеловались на прощание в щёчку, потом Ева направилась в свою аудитория, а я – в свою.  Примерно через час, когда я мучил своего третьего студента, она прислала мне сообщение с вопросом, не освободился ли я. Я ответил, что нет, и вряд ли освобожусь скоро, пририсовав в конце грустный смайлик. Ева сказала, что защитилась на «отлично» и ей нужно срочно ехать домой – решать всякие предновогодние проблемы, поэтому она не может ждать меня и убегает из универа прямо сейчас, пририсовав грустный смайлик в начале сообщения и ещё два – в конце. Я немного расстроился. Опять вместо её слов всю дорогу придётся слушать свои мысли… Ладно – Бог с ним. Новый год, так или иначе, будем праздновать вместе...

     … Два часа спустя я выпал из вагона электрички в родном городе. Оцарапал колени и локти о платформу, чуть не разбил телефон и опять намочил бинты. Правильно – разве такая отвратительная поездка может закончиться хорошо? Какому только идиоту пришла в голову мысль укоротить электричку на четыре вагона?! Пришлось торчать в тамбуре, в тесноте, жаре и сутолоке. Я едва не потерял портфель, какой-то мастодонт в ботинках пятидесятого размера  почти превратил мои стопы в ласты. Да и телефонный собеседник тормозил – ужас! Я кое-как поднялся, подобрал телефон, крикнул в трубку гневное: «Пока!!!», и отключился. Я был зол. На весь мир и его Создателя. На вагоны, объём которых давно пора увеличить хотя бы вчетверо и делать из прочной резины. На отталкивание электронных оболочек атомов, не позволяющее людям проходить сквозь друг друга. И на многое, многое другое. Домой побежал вприпрыжку, чтобы скорее принять горячую ванну и насытить привередливый желудок любимой маминой стряпнёй…

     … Двадцать шесть с половиной часов до Нового Года. Совсем мало. Даже не верится, что когда-то их было восемь тысяч семьсот шестьдесят. Если бы старый год был килограммом колбасы, то на данный момент от него бы осталось… так… 26,5 и 8760… Если 26,5 умножить на 300 - это будет 7950. А если на 330, то… 7950+795=8745 – почти 8760. Таким образом, осталось три грамма – три тысячных доли года!  Крохотный кусочек. Но и он стремительно растворяется в Прошлом.

    Я в своей комнате. Сытая утроба довольно урчит, плоть чиста, как душа эмбриона. Планы на завтра и послезавтра несколько изменились – от мамы я узнал, что в новогоднюю ночь в квартире будет очень гостей и решил, что нам с Евой лучше встретить его в другом месте. Например – в доме моего деда. Древнее одноэтажное строение из толстых бревён с обширным чердаком и глубоким подвалом, в шести комнатах которого старик жил один последние пять лет, очень нравилось нам обоим, поэтому мы с Богиней посещали его каждые две недели. Но в этом месяце нам ни разу не удалось там побывать – неотложные дела съели всё личное время. И вот теперь пришла пора наверстать упущенное. Мы договорились встретиться завтра в четыре часа дня на вокзале. И пойти по сказочному лесу к  лучшему дому на Земле…

   Но это завтра. А сейчас я разденусь, выключу свет, завернусь в одеяло и нырну
 в тёмные воды бездонного и безбрежного, как Небытие, Океана Снов. Только сначала залезу в интернет и посмотрю всё, что меня там  интересует. На сайте электронной прозы утрешний рецензент прокомментировал замечания, написанные мною на его отзыв о моём произведении «Червоточины Архипространства. Глава 4». 

    Ответ был таким:

    «Так мы с вами живём в разных Мирах??? Я могу предположить только это, ибо планета Фаэтон, которую вы упомянули, погибла задолго до моего времени – о ней теперь напоминает  великое множество астероидов, обращающихся вокруг карликового жёлтого Солнца по орбитам всевозможных степеней нелепости.  А колыбель человечества, представителем которого я являюсь, носит имя Земля, так же, как и ваша планета! Интересно, а мы хотя бы из одной Галактики? Вы предлагали сопоставить наши миры, и я это предложение принимаю.  Для начала – общие сведения. Моя планета по форме едва ли отличается от шара диаметром около шести тысяч четырёхсот километров. Вам знакомо понятие «километр»? Полагаю, что да, но всё-таки дам определение: километр – это примерно один миллиард шестьсот пятьдесят миллионов длин оранжевых волн, излучаемых в вакууме атомом криптона-86. Знаком вам такой элемент? Ускорение свободного падения в среднем по поверхности планеты равно девяти целым и восьми десятым метра в секунду в квадрате. Из пятисот десяти миллионов квадратных километров её поверхности свыше трёхсот пятидесяти миллионов скрыты под водой, а суша поделена на шесть больших материков и колоссальное множество разновеликих островов всевозможных форм. В её атмосфере семьдесят восемь процентов азота и около двадцати процентов кислорода, остальное – всякая дрянь, которой становится всё больше. На ней проживает около семи миллиардов разумных существ. Внешне, судя по вашему фото, мы весьма похожи. Вокруг планету обращается один естественный спутник, который мы называем Луной. Он вчетверо меньше планеты по диаметру и совершенно необитаем. Наша звезда, которую мы, как ни странно, тоже называем Солнцем, относится к спектральному классу G2  (жёлтый карлик). Его диаметр около полутора миллионов километров, масса порядка двух октиллионов тонн, температура поверхности в среднем шесть тысяч градусов Кельвина, абсолютная величина – плюс 4,83, видимая величина – минус 26,74. Если вам не знакомы эти понятия – я готов пояснить. Вокруг него обращаются восемь больших планет (наша – третья по удалённости от звезды), множество астероидов и комет.  В нашей Галактике, которую мы называем Млечный Путь, порядка двухсот миллиардов звёзд, она спирального типа, её линейные размеры порядка ста – ста пятидесяти тысяч световых лет, наше Солнце обращается вокруг её ядра по орбите диаметром около двадцати семи тысяч световых лет. Ближайшая Галактика в несколько раз больше, мы называем её Туманностью Андромеды.

      Теперь я жду от вас общих сведений и вопросов!

P.S. Что же касается вашего предположения о том, что мы, якобы, размещаем произведения на одном сервере и я, читая вас, нашёл упоминания о самом себе (!) – это просто невероятно!!! Неужели существует Вселенская Сеть, объединяющая пользователей ВСЕХ обитаемых Миров?!»

    Мне страшно не хотелось думать, ибо мозг уже на три четверти спал. Но я чувствовал за собой долг поддержать ироничную беседу в заданном тоне. Поэтому немедленно начал писать ответ:

   «Признаюсь честно – я поражён! Неужели наши планеты НАСТОЛЬКО ПОХОЖИ?! Мне знакомы все понятия, которые вы использовали, общие сведения о колыбели моего человечества совпадают с вашими ДОСЛОВНО! Самое странное – это касается ТОЛЬКО планет, а ближайшее космическое пространство имеет мало общего! Луна у нас тоже одна и на ней тоже нет жизни, но она примерно в полтора раза крупнее вашей и несколько ущербна – сотни миллионов лет назад в результате космической катастрофы от неё откололась примерно одна шестая часть. Наше Солнце – красный гигант, класса М2, диаметр – около миллиарда километров, масса – сорок октиллионов тонн, температура поверхности в среднем три тысячи четыреста градусов Кельвина, вокруг него обращаются пятнадцать планет, причем две из них обитаемы! На обеих есть человечество, каждое – со своей историей, но между ними нет никаких принципиальных отличий, поэтому они давно считаются единой расой. Давно – это последние пятьдесят лет. А контактируем мы уже больше века. У них, кстати, три разновеликие Луны-близняшки в форме почти идеальных сфер, сильно уступающие нашему спутнику по объёму и массе. Наша Галактика тоже спирального типа, диаметром около двухсот тысяч НАШИХ световых лет, в ней порядка триллиона звёзд, моя Солнечная Система обращается вокруг ядра Галактики по орбите радиусом не более четырёх тысяч световых лет. Ближайшая Галактика – опять-таки спирального типа – называется Евино Облако, происхождение названия мне неизвестно. Она существенно меньше нашей. Кстати, я живу в расширяющейся Вселенной. А вы? 
            
P.S.  На счёт предполагаемой Вселенской Сети – её сервер находится на последнем круге Ада, в пасти Люцифера, в дырке его гнилого клыка. Его обслуживает единственный администратор (и, по совместительству – стоматолог Люцифера) – великомученик Иуда, смена которого продолжается уже две тысячи лет, и закончиться к тому времени, когда во Вселенной испариться последняя чёрная дыра. Каждый раз, когда случается сбой в работе сервера, Люцифер изрыгает пламя, обращая Иуду в пепел, потом великомученик возрождается из пепла, восстанавливает работу сервера, что нужно успеть сделать быстро, так как в его нерабочем состоянии Люцифер изрыгает пламя каждые пять минут, и существует до следующего сбоя. А в остальное время в пасти дьявольски холодно, сыро и мерзко! Но представьте, сколько раз бедный предатель сгорал «заживо»? А сколько ещё сгорит?!!!».

    Я придирчиво перечитал свой ответ, слегка подкорректировал и отправил его в качестве замечания к рецензии. Потом несколько минут любовался текстом, представляя себе реакцию рецензента. Надеюсь, он поймёт мой юмор и напишет остроумный ответ. Скажет, например, что его Вселенная сжимается, причём – таким образом, что видимые части спектров Галактик в большинстве своём относятся к жёлтому и зелёному цветам, что делает наблюдаемый Космос похожим не овощной салат.

   Покинув  сайт прозы, я проверил электронную почту. И обнаружил письмо от администрации «Контакта» – поздравление с регистрацией, отправленное на имя пользователя «Пространство Шире Гильбертова».  Оно пришло сегодня в 16:22. То есть… Так. Стоп! Получается, что кто-то создал аккаунт на сайте, указав мой электронный адрес. Кому и зачем это понадобилось?! Ведь подтвердить регистрацию всё равно можно только из моего почтового ящика, а туда, насколько мне известно, никто, кроме меня, войти не может. Или… Так – надо посмотреть, что это за «Пространство Шире Гильбертова»!.. Как – страница удалена??!! Нет-нет – не надо её восстанавливать, но чтобы её удалить, нужно сначала её создать, в том числе – подтвердить регистрацию. Значит, какой-то гад взломал мою почту!!! Падла. Выродок. Мразь. Аморальная, бесстыжая, богопротивная тварь!!! 

    Ведь… вот… Такой пароль выдумал, а? Тринадцать символов, сочетание которых бессмысленно для всех, кроме меня! Так нет же – подобрали, гады!!.. Хотя… Может, всё намного проще, чем я думаю? У меня появилось одно банальное предположение – для не банальных я был слишком невежественен. Единственный компьютер, на котором сохранён мой пароль – тот, за которым я сейчас сижу. А вдруг…
   Быстрым шагом иду в другую комнату. Мама ещё не спит – лежит на диване в мерцающем свете гирлянды, обвитой вокруг искусственной ёлки, и смотрит по телевизору  глупейший сериал – эталонный продукт Всемирной Фабрики Деградации Мышления. Он для неё – вроде колыбельной. 

   – Нина Григорьевна, – обращаюсь я к родительнице. – Кто к нам сегодня приходил?
   – Никто, – отвечает она. – Я была дома одна.
   – Точно никто?! – переспрашиваю я, заметно повысив тон.
   – Честное слово! – удивлённо говорит мама. – А кто должен был прийти? Ева?
   – В том то и дело, что нет! – произношу я тем же тоном. – Тогда я не понимаю… Стоп! А вы весь день были дома?
   – Да! – уверенно отвечает мама с волнением в голосе.  – Только в магазин ходила. А что случилось-то?! Что-то пропало?!
   – Ну, как вам сказать… – в некотором смятении говорю я, глядя в пол и почесывая макушку. – Ничего материального, в общем-то, не пропало, но… А когда вы ходили в магазин?
   – Днём, – отвечает она. – Часа в четыре, может –  попозднее немножко.
   – Чушь какая-то! – не понимаю я. – Вы долго были в магазине?
   – Долго, – произносит мама, волнуясь ещё сильнее. – Минут сорок, если не больше. Там ведь огромные очереди – сейчас все покупают продукты к Новому Году. У тебя с ноутбуком что-то?!
   – Но дверь перед уходом вы заперли? – спрашиваю я вместо ответа.
   – Конечно! – поражается мама нелепости вопроса. – Заперла, ключ взяла с собой. Скажи, наконец, что случилось?!!
   – Да ерунда! – отмахиваюсь я, полусонно улыбаясь. – Какие-то гады взломали мою электронную почту. Мне и пришла в голову глупая мысль, будто они сделали это прямо с моего компьютера. Но для этого им понадобилось бы проникнуть в квартиру. Очевидно, что этого произойти не могло, а я просто устал за сегодня. Денёк  дурацкий выдался.
   – И что, они теперь письма твои воровать будут?! – опять забеспокоилась мама.
   – Не будут, – успокаиваю я родительницу, понимая, что не следует пускаться ни в какие объяснения. – Я пароль поменяю – и всё.
   – А, ну как хочешь. Я думала – правда что случилось, – перестала волноваться Нина Григорьевна.  – Рука-то твоя как?
   – В порядке, – флегматично произнёс я. – Я уже почти забыл о ране. Боль прошла, рука теперь не беспокоит меня.
   – Зато меня беспокоит, – сочувственно вздохнула мама. – Опять у тебя кровь течёт.

   Я просмотрел на руку. Некогда белый, аккуратно повязанный бинт растрепался и стал противно серым, бесформенные пятна засохшей крови въелись в его волокна, окрасив их в грязно-бордовый цвет. Эта масса так плотно облегала мою руку, что казалась верхним слоем её кожи. Помню, как-то видел в поздней электричке одного пожилого работягу, у которого кожа на ладонях была настолько грубой, что я не смог представить, к чему она может быть чувствительна? Её ткани давно окаменели, замурованные в толще нервы потеряли способность проводить импульсы. Казалось, что даже атомы её не колеблются в узлах кристаллической решётки. Да и состоит ли она из атомов? Вдруг эта оболочка – абсолютный монолит, структура которого не подлежит дискретизации даже на уровне квантов пространства? Форма абсолютного монолита неизменна, намертво впечатана в Вечность. Таким мне казался и мой бинт… до этой секунды. Внезапно на его поверхности зародилось и начало расти свежее красное пятнышко. Серые волокна оживали, пропитываясь кровью, становились ярко пунцовыми, уподобляясь Великой Красной Звезде, излучение которой питает мой мир. Эта кровь – как искра во Тьме. Как глоток ледяной воды в раскалённой пустыне. Как час в Раю для адского мученика. Как Космологическая Сингулярность, взорвавшаяся среди Небытия… Но монолит несокрушим. Крохотный родничок жизни, чудом пробившись сквозь его абсолют, иссяк за несколько мгновений, и оболочка моей раненой руки вновь обратилось в мёртвую массу, в волокнах которой теперь было ещё одно грязно-бордовое пятно. Всё правильно – бытие ведь конечно, а Небытие – Несебетождественно-Сверхбесконечно…

      – Ерунда,  – умиротворённо произнёс я, глядя на новое кладбище клеток крови в толще своей повязки.  – Пойду спать.
      – Давай. Спокойной ночи тебе, – сказала мама, выключая телевизор.
      – И вам тоже. Приятных снов,  – пожелал я в ответ и пошёл к себе в комнату.

     Переступив её порог, я лёг на диван, сказав себе, что встану минут через двадцать, чтобы выключить компьютер, постелить постель, почистить зубы, раздеться и лечь спать, как положено. Хорошая сегодня ночь – небо расчистилось и гигантская щербатая Луна предстала во всей красе. Я созерцаю её, полузакрыв глаза. Я знаю, что там нет жизни, но не верю в это. Она слишком красива для мёртвого мира. Созданий, обитающих в её горах и морях, я перестал выдумывать в одиннадцатилетнем возрасте, но вот её столицу, которая, якобы, располагается на самом дне грандиозного кратера (того, из-за которого форма Луны так сильно отличается от сферической) я до сих пор часто посещаю. Во сне. Там очень здорово – бездонное чёрное небо, почти отвесные стены восьмисоткилометрового кратера, огромная Земля, отражающая свет Солнца, совсем другая продолжительность суток и куда более лёгкие гравитационные условия. А в остальном я проводил аналогию с объектами моего мира – домом, универом, природой и всем остальным. Воображаемый город был больше похож на родную мне провинцию, чем на столицу. Вернее, он словно бы являлся её отражением в кривом зеркале. «Копия» моего района была застроена не пятиэтажными, а девятиэтажными домами, форма которых отличалась от параллелепипеда скруглением углов – стены плавно переходили друг в друга и столь же плавно соединялись с крышей, поэтому хотелось погладить эти дома, радуясь отсутствию резких поверхностных неоднородностей. Их стены тоже были серыми, но оттенков серого было так много, что от них пестрило в глазах. Иногда я будто бы летал над этим городом на огромной высоте, поражаясь тому, как забавно (а порой - нелепо) выглядят сверху отдельные его части. Мой район в таком масштабе сильно напоминал каменное лицо, причём – явно знакомое. Вот только чьё? Я видел его сотни раз, но так и не понял, кому оно принадлежит.

     Может, сейчас попытаться? Я вдруг понял, что сижу на шатающемся стуле перед выпуклым монитором старенького компьютера, на котором вижу сверху этот чудовищный лунный кратер. И не просто вижу, а медленно погружаюсь в него Надо приблизиться к его дну хотя бы километров на двадцать – тогда я смогу увидеть это «лицо»! Но стоило мне тронуть древнюю мышку – и Луна исчезла, уступив место земному пейзажу на рабочем столе. Кратер оказался экранной заставкой.  «Блин!», – разочарованно ругнулся я.

     Я обвёл взглядом снящуюся мне комнату. Размером четыре на четыре метра; низкий потолок; обшарпанные стену нелепого жёлтого цвета; дощатый пол; два шкафа с каким-то хламом – частями выведенных из эксплуатации экспериментальных установок, пожелтевшими чертежами, тетрадями; канцелярскими принадлежностями всевозможных степеней непригодности и какой-то невнятицей типа сваренных друг с другом и надетых на общую ось разновеликих ржавых сфер, в каждой из которых было сквозное отверстие, позволяющее видеть, что внутри них ещё располагаются меньшие концентрические сферы; небольшой, сильно исцарапанный деревянный стол, за которым я сижу, заваленный грязными ластиками, обломками карандашей, не пишущими ручками, протёкшими стержнями, сломанными линейками и обрывками листов со смутно знакомыми рисунками и формулами; стул с драной обивкой, который вот-вот развалится под моим весом и еле работающий комп, монитор которого не протирался со времён Большого Взрыва – вот, собственно, и всё.  Знакомое место – это каморка рядом с большой лекционной аудиторией Н-203 в родном универе. Моё воображение явно преувеличило её захламлённость, но в целом воспроизвело обстановку довольно чётко. Неприятное помещение. Более всего угнетало то, что в нём совершенно не было окон (как и в Реальности!) и освещалось оно единственной запылённой, тусклой лампочкой, которая болталась в растрескавшемся патроне под грязным потолком. Это здание было построено больше полувека назад, почти сразу в каморке появился тонкий слой паутины, в дальнейшем он рос и никто этому не препятствовал. Свет лампочки с трудом пробивался сквозь плотные, липкие волокна, их тень падала на пол и стены, поэтому казалось, будто вся комната завернута в толстые, призрачные нити. Кроме того, в паутине застряло много мёртвых букашек. Большая часть трупиков давно высохла, ибо из них были выпиты все соки, но некоторые попали в смертельную ловушку недавно. Особенно поражали многочисленные свежие красные пятнышки на волокнах под лампой. Комары? Но откуда они зимой?... Чёрт.  Не хочу здесь оставаться. Низкая деревянная дверь, ведущая наружу, слегка приоткрыта. С этой стороны она выглядит  так же убого, как и всё в этой комнате – краска, нанесённая лет за двадцать до моего рождения, давно облупилась. Но извне она смотрится по-другому. Я толкнул дверь ногой и вышел.

    Ну, вот – совсем другое дело! Большая аудитория-амфитеатр вполне приличного вида, если не заглядывать под парты и не читать надписи на них. На огромном преподавательском столе, обняв колени и положив на них голову, сидит Ева. Она хитро смотрит мне в глаза и ослепительно улыбается.

   – Зачем ты здесь?!  – удивлённо спрашиваю я.
   – Не знаю, – спокойно отвечает Богиня. – А ты?
   – Здесь вопросы задаю я! – громко говорю я голосом, комично уподобленным голосу разгневанного следователя на допросе. – Это МОЙ сон! 
   – Нет – мой! – смеётся Ева. – Ты – лишь плод моего воображения. Извини, но я это знаю твёрдо. Лишь один из нас – настоящий. Это не ты. Если я постараюсь, то могу развеять тебя!    
   – Но я ведь знаю, что я настоящий…  – пытаюсь спорить я, понимая, что мне этого не хочется – я не могу быть не согласен с ней. – Просто мне нечем доказать…
   – И мне тоже, – призрачно шёпчет Ева, становясь прозрачной. – Просто верь…
   – Я не хочу… – произношу я столь тихо, что едва слышу себя.
   – Ладно! – слишком громко и твёрдо для Фантома восклицает Ева. – Будем считать, что мы оба – настоящие! Идёт?
   – Может, лучше будем полагать, что мы оба иллюзорны, как и всё здесь?..  – тихонько спрашиваю я с хитрейшим ленинским прищуром.

   Прежде, чем она успела ответить, мой телефон просигналил о принятом sms.

   – Ого!! – поражаюсь я. – Даже мобилу сюда взял! И в Мире Грёз с ней не могу расстаться. Кто же мне пишет?

   Я открыл сообщение. И мои глаза стали очень большими, как у Евы в те моменты, когда она сильно удивляется. 

    – И кто?! – нетерпеливо спрашивает Богиня.
    – ТЫ! – шумно выдыхаю я.

      Я недооценил Еву. Её глаза стали вдвое больше моих.

      – ВРЁШЬ! – воскликнула она, спрыгивая со стола.
      – Не вру. Вот – сама посмотри! – сказал я, протягивая ей телефон.

      Сообщение пришло с её номера. Текст был такой: «Вадик, поднимись по лестнице и выйди из аудитории в коридор».

      – Я этого не писала! – возмутилась Ева.
      – А где твой телефон? – спросил я.
      – Здесь, наверное, – ответила Ева, расстёгивая ультрабелую сумочку.

     Секунд пятнадцать она искала мобильник в её «бездонных недрах». Найдя, она взглянула на крохотный дисплей и болезненно усмехнулась.

      – И что там? – живо поинтересовался я.
      – Сейчас… Удостоверюсь, – таинственным полушёпотом произнесла Богиня, моргая глазами с частотой двадцать раз в секунду.  – Да. Так и есть. Смотри!

     Сообщение, пришедшее мне, было на её телефоне в списке переданных. Вот только отправлено оно было не только что, а давным-давно. Девять лет назад. Точнее – в 20:00 27-го декабря 2002 года.

     – Что у тебя со временем на телефоне? – спросил я.
     – Не знаю. Какой-то глюк! – ответила Ева, заворожено глядя на светящийся экранчик.

    Когда я увидел пришедшее мне сообщение, то не обратил внимания на дату. Вернее – не придал ей значения. Но в мозгу отложилось, что с ней что-то было не так. Поэтому я взглянул ещё раз.

     – Евочка, – обратился я к Богине с преувеличенной нежностью в голосе. – Ты не одна такая. На моём телефоне тоже конец декабря 2002 года. Так что «глюк» у нас общий.
    – Странный сон! – усмехнулась Ева. – Причём здесь этот год? Мне тогда было всего двенадцать лет, я училась в седьмом классе и была, кстати, довольно посредственной ученицей. Не лучшее время в жизни.
    – Мне было семнадцать, я учился на первом курсе, – вспомнил я. Если не ошибаюсь – именно в этот день я вышел на первую в жизни сессию…

    Да, именно в этот день я… впервые в жизни… О, ГОСПОДИ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!..

    …Я видел глаза Евы. И боялся разглядеть своё отражение в них…Не представляю, КАКОЕ у меня сейчас лицо… Бедная девочка даже спросить не может, что со мной – настолько безумен мой взгляд… И я бледен, как её сумка… Дьявол меня побери, ведь именно тогда…

    – Вот это СОН!!!!!!!!!!!!!!! – в исступлении воскликнул я.
    – Ты чего, Кузнецов???!!! – испугалась Ева и отскочила от меня на шаг.

    В тот же миг стало темно. В огромной аудитории исчезли все источники света кроме четырёх – двух телефонных дисплеев и двух открытых дверей, одна из которых вела в каморку, а другая – в коридор.

    – Блин, ну кто свет-то выключил???!!! – испугалась Ева ещё сильнее.
    – Тьма…  – громко и хищно прошёптал я. – Она ВСЁ съела…

    Богиня скрылась в каморке, захлопнув дверь. Число источников света сократилось вдвое и я остался один. Во Мраком, который охотится на меня с рождения. Я хотел прыгнуть за ней, но наткнулся на стену. ГДЕ ДВЕРЬ???????!!!!!!!!

    – ЕВААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – завопил я. – СПАСИ
    Раздался скрип петель и стало светлее. Оказалось, что дверь была тридцатью сантиметрами левее меня. 

     – Ты что – с ума сошёл???!!! – возмутилась бледная Ева.   
     – СЛАВА БОГУ!!! – истово воскликнул я и влетел в каморку, едва не сбив Спасительницу с ног. Резко захлопнув дверь, я схватил Еву за руку и заставил её отступить от двери к дальней стене комнаты.
     – Что там??!! – страшным шёпотом спросила четверокурсница-фантом.
     – Нам туда нельзя!! – ответил я таким же голосом, таращась на дверь. – Иначе мы растворимся в НЕЙ!!
     – В чём растворимся?! – не поняла Ева. – Надо просто выйти из аудитории! Пробежимся по лестнице и выскочим наружу! Секунд за пятнадцать…
     – Нет – так только кажется!!! – сказал я в полный голос (я ведь знаю, что Тьма не любит шум!). – Если войдём в неё, то НИКОГДА НЕ ВЫЙДЕМ!!!
     – А чем здесь лучше? – неожиданно спокойно спросила Ева. – Ты только посмотри вокруг!

     Комната наполнена движением. Это было счастье, когда я ворвался в неё, но теперь я увидел его причину. Двигались тени. Они роились на стенах и потолке комнаты, более всего напоминая огромные, сложные молекулы, участвующие в броуновском движении при огромных температурах – сталкивались и разлетались под всевозможными углами, но ни одну из них нельзя было заметить в движении, ибо упругие взаимодействия происходили непрерывно. Их отбрасывали огромные, чёрные пауки, сплошной массой покрывшие потолок. Это был единый монстр – плоский, аморфный, состоящий из тысяч мохнатых тел. У него не было разума, не было целей, все его действия, даже само его существование были лишены смысла. Он дрыгал бессчётными конечностями, каждая его частица словно стремилась вырваться, обрести автономность, но не могла, ибо бесконечно узкое пространство комнаты заперло Хаос в себе. Липкая масса насквозь пропиталась своим творцом, затмевая и без того слабый свет грязной лампочки. Она захлёбывалась, мигала, горя лишь три из каждых пяти секунд.

     – Надо уходить! – твёрдо сказала Ева.

     Неужели она права?! Но ведь СНАРУЖИ…

    С потолка начало капать. Всё чаще и чаще. Тяжёлые, вязкие, красные капли. Кровь?! ОТКУДА ЗДЕСЬ КРОВЬ???!!! Капли сливаются в ручейки. Я чувствую, как они текут по моему лицу, теплыми змеями переползают со лба на нос, пропитывают брови и ресницы, норовят затечь под веки и через глазницы пробраться внутрь головы. Им нужен мой мозг… Ультрабелое одеяние Богини насыщается нестерпимо красным, перерождается… Света почти нет…

    – БЕЖИМ! – приказала Ева, схватила меня за руку и повлекла к низкой деревянной двери. Я наблюдал со стороны за тем, как моё воображаемое тело идёт за ней, переступает порог и оказывается в открытом космосе аудитории. В нём всего одна звезда, без неё Мрак и Небытие были бы абсолютными. Мы стремимся к ней, оставляя позади ступени. Но вряд ли лестница конечна… Мы можем приближаться к цели сколь угодно долго, но разве она достижима? К ней нет прямого пути – есть страшный лабиринт. В нём нет ничего неизменного – есть только то, что таковым кажется. Любые представления о ходе его коридоров пригодны лишь в отдельных его участках, но никто никогда знает, где эти участки начинаются и заканчиваются. Одному из блуждающих в нём может повезти, и он мгновенно преодолеет огромный путь, а другой навечно застрянет в огромной петле. Но найти ВЫХОД не дано никому… Но тогда почему он так близко от нас?! Всего пять шагов до СВЕТА!!!

    Мы вышли из дверей аудитории, и я вновь обрёл иллюзию автономности, перестав чувствовать себя посторонним наблюдателем собственных действий. Место до боли знакомое – второй этаж корпуса «Н». Я повернулся к распахнутой настежь двери и устремил взгляд в тёмную утробу комнаты, не понимая, почему она нас отпустила?! Разве Тьма не поглощает и не растворяет всё, что оказывается в ней? 

     – Значит, так надо…, – негромко произнесла Ева.  – Поэтому тебе и пришло сообщение.

    Я отвернулся от двери и обвёл взглядом пространство перед аудиторией. В нём всё так же, как в реальности, вплоть до трещин в стенах. Но видно, что оно ненастоящее. По форме идеально совпадает с оригиналом, но имеет совершенно иное содержание. А то, что за окнами помещения, и вовсе является объёмной чёрно-белой фотографией, причём – не слишком высокого качества.

    – Нет, не всё! – звонко усмехнулась Ева. – Этого безобразия в настоящем корпусе «Н» нет!    
    Она показала пальцем на участок стены перед стеклянной дверью, через которую можно было выйти в перпендикулярный коридор. В нём была огромная чёрная дыра, плохо прикрытая прямоугольным куском ржавого железа.

    – Секунду назад этого не было! – поразился я. – Знаю я такие «быстропеременные» миры. Нужно быть готовым ко всему, так как в любой момент под ногами может разверзнуться Бездна. 
   – Супер!! – деланно обрадовалась Ева. – Но КОГДА этого не было?! Мы ведь только что сюда попали?
   – Ну, вот, когда мы выскочили из аудитории, этой дыры ещё не было! – ответил я. – И вдруг она мгновенно появилась, да ещё и с железякой, которая её, якобы, прикрывает.
   – Почему – она здесь была! – не согласилась Богиня. – Я её увидела в тот момент, когда мы переступили порог.
   – Не может быть!! – горячо возразил я, чувствуя, как мой левый глаз дёргается от тика. – Я ведь осмотрел коридор! Я бы сразу её заметил! Она появилась за секунду до того, как ты показала на неё пальцем!
   – Я тебя не обманываю, – совершенно спокойно сказала Ева. – Она была здесь в момент нашего появления. С другой стороны – я понимаю, что ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не мог этого не заметить! Вывод – мы видим разные вещи. А значит…
   – Значит – ПОРА ПРОСЫПАТЬСЯ!!! – не выдержал я. – Если мы ещё и «глючим» по-разному, то ПО ЭТУ СТОРОНУ точно оставаться нельзя!!!
   – Да… но… как?..., – неуверенно произнесла Богиня.

    В этот момент чёрная дыра взорвалась ярчайшим фиолетовым светом. Мы с Евой на мгновение ослепли. За это мгновение чернота впитала большую часть высокоэнергетических фотонов, насытилась ими, а весь «лишний» свет – тот, что был СЛИШКОМ ярок для поглощения – утрамбовала в огромный, плотный ком, и начала отторгать от себя. Но сгусток света оказался слишком велик для того, чтобы пройти через отверстие. Он врезался во внутреннюю поверхность пещеры, страшно выгнул стену, отшвырнув в сторону ржавый железный прямоугольник и стал давить на неё, стремясь вырваться  К НАМ!!! Мы прижались к стене рядом с дверью Н-201. Я понял, что не могу двигаться. Я смотрел, как страшно выгибается стена, как на ней вырисовываются контуры чудовищного параллелепипеда, сечение которого превосходило площадь отверстия, как минимум, вчетверо. Как будто огромный кот пытается пролезть в мышиную нору.

    Не выдержав давления, стена вблизи отверстия начала истончаться, а края отверстия – растягиваться, обнажая всё большую часть торца рвущегося наружу фиолетового ящика. За считанные секунды дыра расползлась вполовину стены, и отвергнутый Тьмой сгусток жёсткого Света вылетел из неё, как пуля из ствола. Колоссальный снаряд пронёсся мимо нас и, пролетев в другой конец коридора,  врезался в стену, за которой была аудитория Н-203. Приняв небывалую нагрузку, стена продавилась внутрь, с огромной частотой меняя цвет с гипер-белого на сверхнебытийно-чёрный и обратно. Скорость погружения контейнера в стену стремительно падала, за считанные секунды обратилась в ноль, после чего стена мгновенно вытолкнула из себя инородное тело, отбросив его метров на десять, и приняла изначальную форму и цвет.  «Изгнанник Тьмы» ударился о боковую стену коридора, упруго отскочил от неё, долетел до другой боковой стены, столь же упруго провзаимодействовал с ней, врезался в пол и заскользил по нему, приближаясь к нам. На наше счастье, мы вовремя поняли, что он не успеет остановиться, и отскочили от стены за дюжину терций до того, как в неё врезалось ребро параллелепипеда. После этого он прекратил движение. 

    Звуки умерли. Мы смотрим на невозможно фиолетовый ящик. Он переливается – яркость света неравномерно распределена по его поверхности и самое яркое место – прямоугольное сечение, расположенное под углом тридцать градусов к плоскости торца – циркулирует по нему, каждые две секунды проходя путь от левого ребра дальнего торца до правого ребра ближнего. Это заворожило нас. На такие циклы можно смотреть бесконечно долго. И мы смотрели…  Час или два часа подряд… Или сутки… Может – и вовсе лет двадцать?.. Или двадцать миллиардов?.. Не знаю. И Ева не знает. Это ведь не важно – время свернулось в двухсекундное кольцо, и закружило нас, как карусель. Видимо, мы будем кататься на ней вечно…   

   Но этого не произошло. Внезапно от дальнего торца параллелепипеда по его боковой поверхности поползла толстая, АБСОЛЮТНО чёрная трещина, параллельная верхней и нижней граням. Опоясав ящик, трещина замкнулась и стала стремительно втягивать в себя его фиолетовую поверхность. Огромный параллелепипед на глазах съёживался, циркуляция яркого сечения замедлялась, а цвет тускнел. Меньше, чем за минуту, его длина, ширина и высота уменьшились на четверть, а  поверхность приобрела монотонную, светло-синюю окраску. В этот момент из-под поверхностных слоёв показались пять одинаковых железных сфер, каждая – с мой кулак величиной. Черную трещину от верхней грани параллелепипеда отделяла примерно пятая часть его высоты, а сферы располагались в одной плоскости на равном удалении от верхней и нижней граней и на равном расстоянии друг от друга. Секунды за три внутрь ящика засосалось ещё сантиметров семь поверхностного вещества и сферы обнажились до экватора, после чего стало видно, что каждая из них приварена к цилиндру чуть меньшего диаметра, расположенному горизонтально. Ещё через полминуты выяснилось, что каждый такой цилиндр, в свою очередь, приварен к другому цилиндру – вертикальному, вдвое большему по длине и диаметру и расположенному внутри металлического каркаса, конструкция которого позволяла перемещать цилиндр вверх-вниз. Каждый каркас располагался таким образом, что большая его часть – примерно две трети длины – находилась ниже чёрной трещины, а меньшая часть – выше её. Примерно посередине каркаса было вырезано углубление, по диаметру немного превосходящее горизонтальный цилиндр. Каждый вертикальный цилиндр был расположен и повёрнут так, что горизонтальный находился в углублении. Ещё через пару секунд параллелепипед перестал поглощать собственную поверхность. Оказалось, что  фиолетовым он был только снаружи – под многослойной оболочкой скрывался большой, чёрный ящик, запертый на пять одинаковых шпингалетов. 

    – Это НАМ??!! – страшным шёпотом спросила Ева, глаза которой стали такими огромными, что я испугался и отступил от неё на шаг.
    – Может, ты ска…скажешь? – спросил я её, нервно сглотнув. –  Сообщение ведь ОТ ТЕБЯ пришло!

    Богиня как-то мгновенно, не перемещаясь в пространстве, оказалась прямо передо мной, голубые Бездны её глаз проглотили меня, разорвав пополам.

    – Нет, не я, –  ответила Она НАСТОЯЩИМ голосом, в котором каждое Слово было Богом… я вспомнил, что Мир состоит только из  Её Слов. – ТЫ знаешь, ЧТО это.
    – Знаю… – смиренно произнёс я, утопая в бесконечной толще нежного, почти жидкого одеяла. – Его нельзя открывать. Нам надо уйти… исчезнуть…
    – Вот именно! – горячо согласилась четверокурсница, схватила меня за руку и повлекла к стеклянной двери.

    Оказавшись подле неё, Ева толкнула её ногой, но дверь не сдвинулась ни на микрон.

    – Блин, заперто! – громко возмутилась воображаемая девушка. – Придётся нам разбить стекло!! Или… так. Скажи мне – это стекло очень прочное?
    – СЛИШКОМ прочное, хе-хе!! – болезненно усмехнулся я. – Давай искать другие пути.

   Ева повернулась к лестнице, ведущей на первый этаж.

    – А если туда?  – спросила она. – Внизу ведь цифровой центр какой-то. Правда, и там есть стеклянные двери. Они, наверное, тоже…
    – Не знаю, – честно сказал я. – Но попробовать стоит. Вот только, чтобы выйти на лестницу, нужно отпереть железную дверь. А ключей от неё нет ни у сотрудников центра, ни у сотрудников универа. Не исключено, что их ВООБЩЕ НЕТ. И дверь не заперта, а заварена.
    – Да какая разница! – голосом счастливого ребёнка воскликнула Ева. – Это же СОН! Давай просто прыгнем в пролёт!
    – Давай!!! – радостно взревел я, схватил Еву на руки и бросил её вниз, после чего прыгнул сам.

    В реальности до лестницы было метров пять и падение закончилось бы тяжёлыми увечьями. А здесь – настоящая пропасть, вглубь которой ведут чёрные, мягкие, бесконечно эластичные ступени невероятной ширины. Мы на огромной скорости врезались в одну из них, и она плавно остановила наше падение, прогнувшись вниз на глубину Марианской впадины, а потом столь же плавно вернула себе первоначальную форму. Теперь мы лежали на её поверхности. И ни мне, ни Еве, очень не хотелось подниматься с неё.

     – Подольше бы продлился этот сон, – озвучила Богиня наши общие мысли. – Моя кровать не такая мягкая.
     – Да – райское ложе, – прошептал я. – Вечно бы на нём спать…
     – «Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»,  – сказала Ева с лёгким сарказмом.
    – А почему «смертном»?! – удивлённо спросил я, глядя в её хитрые глаза.
    – А ты посмотри на эту лестницу! – звонко усмехнулась девушка-фантом. – Как ты думаешь, куда она ведёт?

    Я нехотя повернулся на правый бок, приподнялся на локте и посмотрел вверх. Лестница была очень высокой, но не бесконечной. Полуметровой высоты ступени, на каждой из которых свободно мог уместиться легковой автомобиль, были точными копиями отвергнутого Тьмой ящика. Но – только внешне. Они бутафорские – «шпингалеты», такие же мягкие, как и остальное вещество ступени, просто были вшиты в их поверхности и имели соответствующий цвет, искусственное углубление в боковой поверхности имитировало нижнюю границу крышки. Каждая последующая ступень-параллелепипед располагалась относительно предыдущей так, что возвышалась над ней примерно на половину своей высоты. Перил у чудо-лестницы не было, зато по бокам каждой ступени располагались невзрачные деревянные двери, схожие с входной дверью моей комнаты вплоть до царапин и потёков краски. На всех правых дверях чёрной краской были выведены зловеще корявые буквы «В», а на всех левых полыхали небесной голубизной каллиграфические «Е». Но те, что были на нашей ступени, были пронумерованы – они обозначались «В.1» и «Е.1» соответственно. Эта колоссальная, грандиозная, но ограниченная в пространстве лестница располагалась в белом, СЛИШКОМ светлом зале, не похожем ни на первый, ни на второй этаж корпуса «Н». Мы знали, что у него ЕСТЬ границы… просто они бесконечно далеко… но бесконечность эта, представленная в виде множества единичных объёмов в пространстве зала, соответствовала одной из нижних ступеней Лестницы Алефов. 

     – Ну, что, девочки – налево, а мальчики – направо? – усмехнулся я. 
     – Думаю, нам обоим лучше пойти налево, – как-то очень уж серьёзно сказала Ева. – Одному Богочёрту известно, куда ведут противоположные двери.
    – А куда ведут эти, известно только Чёртобогу! – съехидничал я. – Они, скорее всего, такия же «настоящие», как и ступени!
    – Но деваться нам всё равно больше некуда, – произнесла Ева, поморщившись. –  Со всех сторон – белая светомгла, и если отсюда всё же есть выход, то он – за одной из этих дверей… или – за несколькими? А может быть – за всеми?!
    – Я больше склоняюсь к выводу, что ни за одной, – искренне сказал я. – Впрочем, ты права. Пока не посмотрим – не узнаем.
    – Тогда откроем дверь «Е.1», – уверенно произнесла Ева, поднимаясь на ноги.

    Она подошла к двери и взялась за ручку. Тяжёлую ручку из нержавеющей стали, на которой шесть с половиной лет назад застыл ручеёк белой краски, заканчивающийся каплеобразным утолщением в форме почти идеальной полусферы. Вот так неаккуратно я красил двери, когда учился на третьем курсе универа. Да и сейчас не намного лучше.

   – Открывай, – велел я.

   Ева распахнула дверь. За ней было зеркало. Но не обычное, а… идеальное! Совершенно чистое и отражающее ВСЁ, что на него падает. Я встал на ноги, и пошёл к нему, при каждом шаге проваливаясь по щиколотку.

   – Что ж это за материал? – изумилась Ева.
   – Воображаемое вещество, состоящее из «мёртвых» частиц, – ответил я, остановившись подле неё. – Они так вросли в пространство, что всей энергии Вселенной не хватит, чтобы сдвинуть даже одну из них хотя бы на октиллионную долю микрона.         

     Ева дотронулась до поверхности «гиперзеркала». И резко отдёрнула руку, её локоть врезался в мой живот, да так, что у меня на секунду потемнело в глазах.

     – Ты… ч-чего?! – с трудом выдохнул я.
     – Оно… оно странное какая-то! – воскликнула Ева с паникой в голосе.
     – В каком смысле?! – спросил я тем же тоном.
     – Оно… как бы… оно есть. Очень твёрдое, но… свойств у него никаких нет, понимаешь?! – произнесла она громким, истеричным шёпотом, глядя в круглые глаза своего отражения.
    – Ты… ты хочешь сказать, что оно… ни х-холодное, ни г-горячее и…, – пролепетал я.
    – Да вообще никакое!! – громко крикнула Ева, в её крике восхищение первооткрывателя сочеталось со страхом перед неведомым. – Оно абсолютно твёрдое, непроницаемое, но это – ЕДИНСТВЕННЫЙ признак его материальности! Это…
    – Это мне знакомо,  – спокойно сказал я, глядя в её глаза сквозь прозрачную грань. – Представь себе две соприкасающиеся области пространства, одна из которых – ИДЕАЛЬНОЕ зеркальное отражение другой относительно границы между ними. Это означает, что из первой области во вторую ничто не сможет проникнуть, т. к. на границе любое предмет встретит свою точную зеркальную копию, и их импульсы полностью компенсируют друг друга. Это относится ко всему, включая кванты света. Поэтому граница между такими областями  – идеальный отражатель. Ирония в том, что в таком зеркале мы видим себя, а не тех, кто является нашими МАТЕРИАЛЬНЫМИ зеркальными двойниками, но то, что видим мы, ИДЕАЛЬНО совпадает с ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМИ событиями по ту сторону границы. 
     – Здорово! – воссияла улыбкой Ева. – То есть, наши отражения в данный момент стоят там перед открытой дверью и обсуждают нас с том же тоне, что и мы их, но мы не можем этого ни видеть, ни слышать, так как все электромагнитные и акустические колебания, встретившись на границе, полностью подавляют друг друга. Хорошо, пусть так. А за дверью «В.1» что?
     – Мне кажется, то же самое, – ответил я, поморщившись так, будто только что залпом проглотил стакан лимонного сока.    
     – Сомневаюсь! – удивилась Ева моему простодушию. – Неужели наше с тобой воображение настолько бедно? Да ты хотя бы на надписи посмотри – разве такие жуткие знаки могут стоять на двери, за которой находится нечто абсолютно безвредное?
     – Думаешь, эту дверь лучше не открывать? – спросил я.
     – Да – лучше подняться на ступеньку выше, и открыть дверь с буквой «Е», – предложила Ева.
     – Правильно, – согласился я. – Только давай теперь я её открою, а то нечестно получается.
     – Я это и хотела предложить, – улыбнулась девушка.

     Мы одновременно шагнули вверх… и Ева исчезла.

     – А?????!!!!!!! – в ужасе воскликнул я.
     – Ой… А что случилось???!!! – раздался где-то позади меня испуганный голос моей спутницы.

    Я обернулся. Ева стояла десятью… нет – даже тринадцатью ступенями ниже меня!

    – Ты как там оказалась?! – изумился я.
    – Не знаю! – усмехнулась-всхлипнула Ева.
    – Я сейчас к тебе спущусь, – сказал я и прыгнул на нижнюю ступень.

    При этом Ева телепортировалась на восемь ступеней вверх и теперь меня от неё отделяли четыре.

    Я прыгнул ещё на ступень вниз, она шагнула мне навстречу, и снова исчезла.

     – Ты где? – прозвучал её голос совсем близко.

    Оказалось, что она стоит двумя ступенями выше меня.

     – Как так получается? – спросила Ева Бесконечное Белое Пространство, окружающее нас со всех сторон.
     – Пожалуйста, стой на месте, – настоятельно порекомендовал я.

     Она послушалась, и я снова шагнул ей навстречу… и оказался глубоко внизу, ступенях в тридцати от моей Богини.

     – Так и упасть можно! – испугалась Ева. – Оглянись!

     Я оглянулся. Ниже меня было всего три ступени-ящика, а ниже – только бесконечная свето-мгла. Мне стало жутко.

     – КУДА упасть?! – спросил я, чувствуя внутри себя ком, движущийся от живота к горлу. 

     Ева не ответила, но её губы что-то прошептали. Я шагнул вверх – и расстояние между нами сразу сократилось вдвое. Ещё на одну ступень – и я оказался десятью ступенями выше Евы. Шаг вниз – и снова внизу. Практически на том же месте, с которого сделал предыдущий шаг. Практически?! Или…

    – Ты только что на этой ступени был,  – подтвердила Ева.
    – И что? – не понял я.
    – Не знаю. Просто… Получается, шаг вверх или вниз мгновенно переносит тебя на несколько ступеней, причём их количество и направление перемещения меняются случайным образом от шага к шагу. Ступеней всего несколько десятков. Вероятность дважды оказаться на одной и той же весьма мала, – произнесла Ева
    – Но, как нам обоим хорошо известно, при неограниченном росте числа реализаций случайной величины генерируются, в конечно итоге, все, сколь угодно маловероятные её значения, – сказал я с усмешкой. – Проще говоря, если долго прыгать со ступеньки на ступеньку, то мы, в конечном итоге, встретимся!
    – А теперь прикинь, СКОЛЬКО придётся прыгать? – округлила глаза Ева. – Давай-ка посчитаем мягкие гробы… прости – ступени. Так. Одна… Пять… Десять… Двадцать… Тридцать… Сорок… Пятьдесят… Шестьдесят… Семьдесят… Восемьдесят… Девяносто… О – сто одна штука! То есть, если один из нас будет стоять, а другой – перемещаться, то вероятность оказаться на одной ступени с первым для него будет… Значит, так: если он прыгнет один раз, то шанс один из ста одного, а вероятность неудачи, соответственно – сто к ста одному. Если совершено «n» прыжков, то вероятность неудачи будет меньше – отношение ста к ста одному нужно будет возвести в степень  «n». А теперь давай прикинем, каким должно быть «n», чтобы встреча на одной ступени произошла с вероятностью, допустим, 90%? Для этого 100/101 в степени «n» должны быть равно 0,1, то есть «n» – это отношение натурального логарифма одной десятой к натуральному логарифму от 100/101. Это – примерно 230 прыжков. Не нереально, конечно, но очень долго. 
     – Этот способ – самый простой, – натянуто улыбнулся я. – И самый длинный. Тем более, что случайности меня не любят – если вероятность благоприятного исхода девяносто процентов, то наверняка произойдёт так, что реализуются другие десять. Конечно, у этого есть предел. При девяноста девяти процентах мне, наверное, всё-таки повезёт, но для этого придётся совершить… м-м-м… свыше пятисот тридцати прыжков. Согласен – неохота. Давай порассуждаем. Если прыгать вверх, то будет именно такой вариант. Если вниз – тоже. А… слушай, а если прыгнуть сразу на две ступеньки вниз?!
     – Можно, конечно, но…, – неуверенно начала Ева.

    Я не дослушал её и осуществил свою задумку. Пронёсся над нижней ступенью и… оказался на краю пропасти! Мои колени врезались в середину САМОЙ нижней ступени лестницы, а локти упёрлись в её мягкую поверхность буквально в пятнадцати сантиметрах от края. Внизу был только свет. Бесконечно много света.

     – ОСТОРОЖНО!!! – в ужасе закричала Эвелина.

     Я судорожно поднялся на ноги, резко развернулся, чувствуя, как чёрный параллелепипед, плохо пришитый в самом низу лестницы, прогибается под моим весом. В это мгновение на его поверхности материализовалась Ева, и он наклонился так, что нам пришлось схватиться за край вышерасположенной  (предпоследней)  ступени, чтобы не соскользнуть в Белую Бездну.

     – Вот, оказывается, как всё просто! – выдохнула Ева.
     – Слушай – он, по-моему, сейчас рухнет!! – воскликнул я, услышав громкий звук рвущейся ткани.

     Разрыв возник чётко на границе между последней и предпоследней ступенями. Он быстро увеличивался и держаться становилось всё труднее. При этом двери, расположенные по бокам параллелепипеда, образовывали всё больший угол с вертикалью.

    – Надо открыть!!! – истерично громко, но уверенно сказала Ева. – И выйти!!!

    За полсекунды добравшись до двери, на которой голубела каллиграфически совершенная надпись «Е.1.1.1.2», Богиня распахнула её. По ту сторону двери обнаружилась Евина комната, и САМА Ева, сладко спящая в кресле с ноутбуком на коленях.

     – Давай за мной! – громким шёпотом велела она, переступая порог комнаты и направляясь к спящей себе.

     Делая очень большие, но крайне осторожные шаги, я подошёл к открытой двери. Но не смог зайти в комнату. Для меня граница между сном и реальностью была прозрачной, но я не мог её пересечь.

     – Ой! – испугалась Ева. – Значит… Ну, да, конечно – тебе сюда нельзя! Это ведь МОЁ тело. Твоё должно быть за другой дверью. 

    Я резко развернулся. До противоположной двери, на которой чернела чертовски уродливая надпись «В.1.2.1.2», было около пяти метров. Но угол наклона ступеньки и величина разрыва ткани на границе с соседней ступенькой были столь велики, что я не мог себе представить, как преодолеть его… не… СТОП! Да – только так.

    Я забрался на верхнюю ступеньку. И переместился чуть ли не на вершину лестницы – лишь дюжина ступеней отделяли меня неё. Подбежав к правой  двери с корявой надписью «В.1.2.1.2.1», я рванул на себя ручку. Дверь не открывалась. Я рванул сильнеё. Дверь не сдвинулась даже на нанометр.

    (…)!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – в бешенстве и отчаянии заорал я. Посмотрев вниз, где ещё не отделилась от лестницы проклятая последняя ступенька, я, не отходя от запертой двери, прыгнул с места так далеко, как только мог.

    Всё-таки, моя задумка удалась – я оказался на самой нижней ступени рядом с дверью «В.1.2.1.2». Едва успел схватиться за деревянный порог, чтобы не соскользнуть вниз. Корячась, я влез между дверными косяками и открыл её. С той стороны действительно была моя комната и я сам, лежащий на диване. Дверь оказалась почти в горизонтальном положении, а ступенька держалась буквально на последних клочках ткани.

    – Ложись быстрее!!! – крикнула мне Ева.

    Я переступил порог и пошёл к себе по вертикальному полу. Вот и последние метры… Самые трудные… Тошнит и голова кружится… Свет и звук рвущейся тряпки – такие резкие!..

    Не могу идти и падаю поперёк дивана лицом вниз. Теперь я лежу и от этого легче, но так лежать нельзя… Есть какой-то крутящий момент – он давит на шею и ноги, хочет развернуть меня вдоль дивана… Больно! Сейчас… так – надо втащить себя в себя, иначе…

    – ДА БЫСТРЕЕ ЖЕ!!!!!!!!!!! – в исступлении завопила Ева.

    Сделав усилие, подобное рывку штангиста, поднимающего рекордный вес, я перевернулся, поднялся и сел на диван так, что мои стопы оказались рядом со стопами моего тела. Почувствовал, как некая сторонняя сила выпрямляет мои колени, и стремится положить на лопатки, чтобы полностью совместить меня со мной-спящим. А за дверью напротив увидел Еву, почти улёгшуюся в себя – лишь голова, шея и грудь фантомного образа выступали за контур тела. Чёрная ступень висела на последних двух бутафорских, тряпичных шпингалетах, их ткань текла и истончалась, как расплавленный металл,  и стремительно белела, и жгучая, зияющая белизна её была невыносима. 

     – Просыпаемся! – скомандовала Ева и, повернув воображаемую голову набок, совместила её с настоящей головой – глаза с глазами, нос с носом, губы с губами. И сомкнула ресницы.

     В то же мгновение на меня обрушилась невероятная тяжесть, которая вдавила меня в диван. Мироздание Сна померкло. И я вернулся в себя…

     С таким звуком, наверное, рвётся пространство и время. Я соскользнул с дивана и оказался на полу. Сверху на меня упало что-то большое, мягкое и очень тяжёлое. Раненную руку пронзила такая БОЛЬ!!! Я выпучил глаза, открыл рот, но не смог закричать. Отбросив тяжелый предмет, я резко поднялся с пола, и ноги свело судорогой. Секунд тридцать я, скрючившись, метался по комнате, а потом боль растворилась в теле, словно щепотка соли в тарелке супа.

     На моём диване больше нельзя было спать – его сиденье вырвано с корнем. Это оно придавило меня. Сейчас лежит, перевёрнутое, возле батареи, чёрной тканью вверх. Простой механизм, позволяющий разбирать и собирать диван, покорёжен и разорван. Спинка дивана осталась в прежнем положении, она всё ещё накрыта покрывалом, которое аккуратно порвалась надвое точно на границе между спинкой и сиденьем. Вторая половина покрывала оказалась под перевёрнутым сиденьем. В комнате было очень холодно, и холод усиливался. Страшный ледяной ветер распахнул балконные двери и бил их о косяки, грозя сорвать с петель. 

    Дверь моей комнаты резко распахнулась. На пороге стояла перепуганная мать.

    – Что у тебя зде… ГОСПОДИ!!! – закричала она, увидев разгром.
    – Не знаю! – безумно вытаращив глаза, ответил я и бросился закрывать балконные двери.

    Голодное белое Чудовище-Зима бешено ревело, норовя сожрать меня вместе с комнатой. Единственное, чем я мог оградиться от него – это двери, запертые снизу на небольшие шпингалеты. Но сколько выдержит такая защита? Чтобы попасть из комнаты на балкон, нужно открыть две пары дверей. Перед началом бури каждая из них была заперта на верхний шпингалет. Теперь эти эфемерные запоры валялись на полу в полуметре от дверей, их почти занесло снегом…

    Кто-то терзал звонок у входной двери. Наверняка – соседи снизу. Сейчас наслушаемся! Но мне не до них, надо срочно спасать самое дорогое – компьютерную технику. Ноутбук, модем, принтер, сканер и колонки я спешно перенёс в комнату матери. Списав всё на снежную бурю, мы быстренько выпроводили взволнованных обитателей первого этажа, после чего я проверил работоспособность  техники и убедился, что никакого видимого ущерба она не получила. И вой ветра за окнами явно стихает.

     – Что это за ужас, Вадим?! – нервно спросила мама, проглатывая порцию успокоительного средства. – Как диван-то сломался?!
     – Без понятия, – ответил я. – Сам в шоке. Меня разбудило падение на пол.
     – Но ведь ветер не мог разорвать диван?!!  – ужаснулась мама.  – Это силища-то какая нужна?!! Это… ДА НЕ МОЖЕТ ТАКОГО БЫТЬ!!!!
     – Нина Григорьевна – успокойтесь, пожалуйста, – умоляюще попросил я. – Ничего страшного не произошло. Новый диван купим. Это ведь не дорого. Понимаю – жалко вещь, но… ничего не поделаешь.
     – Да я не про это! – мама была на грани истерики. – Просто произошло того, чего произойти НЕ МОГЛО!!! Это как… как… как если бы кровать на потолке оказалась! Ведь невозможно такое, согласись?!!
    – Не спорю, – негромко произнёс я с улыбкой мудреца и показным спокойствием. – Но мы оба видели это. Объяснение? У меня его нет. Можете считать это проявлением полтергейста. Он опасен? Да, возможно. Он ещё проявит себя? Не знаю. Как нам теперь быть, если в квартире такое творится? Понятия не имею.
    – Может, к отцу переедем?  – сказала мама сквозь слёзы. – Дом у него большой, крепкий, двери выстоят даже перед ураганом.
   – Это вариант! – одобрил я затею, улыбнувшись и щёлкнув пальцами. – Но видите ли, в чём дело – в отношении полтергейста сложно предпринимать меры. Многочисленные наблюдение свидетельствуют о том, что у любого его свойства обязательно есть противоположное! Есть люди, которым смена места жительства помогла, а есть другие люди – их на новой «хате» паранормальные явления стали доканывать ещё сильнее, чем на старой. Поэтому… ладно, давайте так сделаем – если подобная дьявольщина случиться ещё раз – переберёмся к отцу. Как вы знаете, мы с Евой собираемся туда на новый год…

    Чёрт! А с Евой-то всё в порядке?!! Я ведь…

    Открываю окно. Она в «он-лайне» – через вёб-камеру я вижу её, спящую в кресле. Но сон Богини не спокоен – она сильно хмурится, морщит нос, кусает губы, крути шеей, её руки будто что-то отталкивают.

    – Ева, ПРОСНИСЬ!!! ЕВА!!! – закричал я так громко, что сам испугался.

    Голова Богини замерла на месте, её лицо превратилось в сплошную маску боли. Левая рука потянулась к лицу и закрыла глаза. Пальцы около минуты массировали веки, а потом Ева, громко застонав, уронила руку на ноутбук, едва не разбив вёб-камеру.

    – Ай, блин! – громко возмутилась она.
    – Ты как?! – спросил я, глядя в её слезящиеся глаза и не понимая, каким образом небесно-голубые бездны их радужных оболочек могут помещаться в центрах красных белков.   
    – А???!!! – испугалась Ева. – Ах, это ты? Напугал! Такой голос во Тьме…

    Она сладко зевнула, прикрыв рот ладонью, и потянулась в кресле. Мученическое выражение на её лице уступило место блаженной беспечности.

    – Ладно…, – сказала она. – Пора спать. Пока.
    – Подожди, подожди! – запротестовал я, видя, что она собирается отключиться. – У тебя дома ничего страшного не произошло?
    – Нет! – искренне удивилась Ева.  – А… что страшного могло произойти?
    – Лично у меня после возвращения из сна диван разорвало надвое! – честно признался я.
    – Чего?! – окончательно проснулась Ева.
    – Диван, говорю, разорвало! – ответил я со смесью злобы и волнения.
    – Это как?! – не поняла Ева.
    – Научного объяснения дать не могу, – ответил я, понимая, что на моём лице каждые пять секунд вспыхивает и гаснет нездоровая улыбка, и густо краснея от этого. – Но это явно связано со сном. Там ведь последняя ступенька от лестницы отвалилась. Мы же с тобой еле успели вернуться в себя. А я спал на диване. Вот, видимо, и…
    – Стоп! Какая ступенька? – замахала руками Ева. – Ты видел во сне разрушающуюся лестницу?
    – Что значит – я видел? – поразился я. – Мы видели!
    – Кто – мы?! – округлила глаза Ева. – Мне ничего не снилось. А, поняла – ты и меня во сне увидел?
    – Конечно! – ответил я так, словно речь шла о заповеди, любое сомнение в истинности которой было немыслимым кощунством.
    – Поздравляю! – расцвела в улыбке Ева. – Давно мечтаю о том, чтобы встречаться с друзьями во сне. Но это так и не сбылось. Сожалею, но вынуждена сообщить тебе, что ничего подобного мне сегодня не грезилось.
    – Не может быть… – опешил я.
    – Может, – умиротворённо произнесла Ева. – Со мной в детстве так часто бывало. Перенесёт воображение в какую-нибудь очередную страну Оз, населённую всякими чудищами из глубин детского подсознания – и так страшно становится! Поэтому рядом обязательно должен быть кто-то из взрослых. Чаще всего воображаемым спутником становился папа. Особенно если «страной Оз» была бесконечной лестница за несуществующей дверью в нашей кладовке. Впервые я увидела её во сне в пять лет. Очень низенькая деревянная дверка, оплетённая паутиной, к которой невозможно было прикоснуться, не посадив занозу. Грубо сколоченная из дубовых досок, запертая на колоссальный ржавый засов  и страшно тяжёлая. Одна я не могла её открыть. Засов-то кое-как вытащила, но эта махина так плотно сидела в проёме…
       – А засов был гигантским шпингалетом?! – живо поинтересовался я.
       – Да… По-моему, – не уверенно ответила Ева. – А что?
       – Просто провожу аналогию со своим сном, – сказал я. – Лестница, которую я видел, состояла из огромных ящиков, запертых на шпингалеты.
       – На ржавые? – хитро улыбнулась Ева.
       – Нет… На нержавеющие,  – ответил я. – А ручка у двери была?
       – Была, – не искренне сказала Ева. – Как же ей не быть?
       – Ты уверена? – спросил я с иронией.
       – Нет, – честно призналась она. – Просто… я, видимо, не думала об этом. Не помню, как выглядела ручка. Но я точно тянула за неё, когда пыталась открыть дверь… Да какая разница, в конце концов?!
       – Ладно, забей,  – сказал я, махнув рукой. – Что там дальше с этой дверью?
       – В ней зияла огромная дыра, – продолжила Ева. – Кто-то вырубил её топором ИЗНУТРИ, словно пытался выбраться. Я могла просунуть туда голову, но вот  для плеч она была узковата. То, что находилось за дверью, я теперь называю тоннелем. Скорее это  была яма – почти вертикальная, меньше метра в диаметре, с земляными стенами, наводящими на мысль о гигантском дождевом черве. Вглубь тоннеля-ямы вела предельно крутая лестница. Её будто бы неумело выдолбили в камне – безобразные ступени, очень короткие, узкие, но необыкновенно высокие,  освещённые факелами, непонятно как закреплёнными на стене. Я знала, что эти факелы горели ВСЕГДА – при их свете Бог придумал, как создать Мир. Каждый из них был похож на метлу дворника. Перил лестница не имела, и спуск по ней неминуемо привёл бы к гибели. За стены нельзя было держаться – их покрывал слой прозрачной, всегда свежей слизи, гадко блестящий в свете факелов. Дна тоннеля я не видела – чем дальше от входа, тем реже располагались факелы. Последние из видимых мной искорками блестели на страшной глубине. Но я знала, что тоннель простирается и дальше. Мне было очень не по себе от того, что я не вижу его конца. Я не верила, что его НЕТ! Как же так??!! Получается, я могу спускаться хоть день, хоть неделю, хоть месяц, хоть год – а для меня тогда эта была едва ли не вечность – и НИКОГДА не дойду до последней ступени!!! Ты знаешь мою привычку – когда я иду вниз по лестнице, то никогда не становлюсь на последнюю ступень. Прыгаю с предпоследней на пол. Эта привычка была у меня и тогда. Но… значит, и предпоследней ступени тоже нет! И предпредпоследней, и предпредпредпоследней!! Для детского мозга это был невообразимый ужас, которому мы с тобой недавно придумали название: «трансфинитофобия». Я тогда умела считать только до ста и даже не догадывалась, что есть бОльшие числа. И вот что я представила. У этой лестницы было, якобы, сто ступеней. Потом последняя оторвалась, и самой нижней стала предпоследняя – девяносто девятая. Для меня пятилетней это парадокс – если она предпоследняя, то ниже неё ДОЛЖНА БЫТЬ последняя, но если последняя оторвана, то… то у лестницы нет конца! Тогда ниже девяносто девятой ступени располагается ЕЩЁ ОДНА девяносто девятая, под ней – ещё одна и т. д. Бесконечная иерархия предпоследних ступеней…
     – От-торвалась, зн-начит н-нижняя…, – произнёс бледный я.
   – Совершенно верно! – улыбнулась Богиня. – Вот такие детские фантазии…
   – Фантазии… – тишайшим шёпотом произнёс я, глядя в космоподобные очи собеседницы. – Но такие знакомые…
    Заиграл мобильник. Я вздрогнул. Кто может звонить ночью?! Но, взглянув на дисплей, сразу успокоился.
   – Ева, – сказал я. – Ты на телефон села.
   – Нет, – возразила она. – Мой телефон на зарядке.
   – Мне с него вызов идёт, – сказал я, поднося телефон к вёб-камере. – Видишь?

   Ева смотрела не экран секунд десять. За это время выражение лёгкого недоумения на её лице превратилось в удивление математика, получившего абсурдный результат при решении простейшей задачи.

   – Вижу! – призналась она. – Но этого не может быть. Вот мой телефон.
   Она встала с кресла и исчезла из поля зрения. Через пятнадцать секунд вернулась с телефоном.
   – Смотри! – сказала она, демонстрируя мне дисплей, на котором не отображалось никакого вызова. – Я тебе не звоню! Но что же тогда…
   – Есть лишь один способ узнать это, – твёрдо произнёс я и принял вызов.
   – Алло, – сказал я так, будто в звонке не было ничего странного.
   – Алло, Вадик! – прозвучал в трубке взволнованный голос Евы. – Ты жив?
   Ева на экране улыбалась и молчала.
   – Ты что – даром чревовещания владеешь? – сказал я в трубку.
   – Кто это? – спросила Ева на экране.
   – Ты про что?! Какого чревовещания?! У меня дома такой кошмар! – ответила Ева по телефону с обидой и страхом в голосе.
   – Это ты, – ответил я той, которую видел через вёб-камеру.
   – А кто же ещё?!! – нервно выкрикнула Ева по телефону.
   – Я?! – удивлённо переспросила Ева с экрана. 
  Вот тут я впал в ступор. Голос точно принадлежал моей Богине. И изображение было её. Но друг другу они не соответствовали. 
   – Где ты? – спросил я голос Евы.
   – Дома. В моей комнате – полный разгром! Я чуть не погибла! – заверещал голос. – Ты слишком поздно лёг – нижняя ступень лестницы начала падать! Когда я вернулась, меня вместе с креслом швырнуло в зеркальный шкаф! А само кресло разорвало надвое! Теперь его, шкаф и ноутбук можно выбрасывать. Я отделалась парой сильных ушибов. И порезами. В общем – фантастически повезло!
   – Да кто это?! – поразилось изображение Евы.
   – Так… Ноутбук, говоришь, разбился?! – нервно переспросил я.
   – Да его как будто с двенадцатого этажа бросили! – проплакал голос.
   – А как ты объяснишь, что я ПРЯМО СЕЙЧАС вижу тебя через его вёб-камеру?! – воскликнул я. – Ты сидишь в целом кресле у себя в комнате безо всяких ушибов и порезов!!
    – Ты издеваешься, что ли??!! – в унисон закричали голос и изображение.
    – Попалась!! – обрадовался я, ткнув пальцем в экран.
    – Ты с ума сошёл?!! – спросил голос.
    – Не смешно!! – возмутилось изображение.
    – Ой… а кто эт… там с-с т-тобой?! – промямлил голос.
    – Ты это! – торжественно произнёс я. – Настоящая. Хочешь поговорить с собой?

   Не дожидаясь ответа, я поднёс телефон к микрофону ноутбука.

    – Приятного общения! – пожелал я, саркастически глядя в глаза изображения.
   В этот момент меня ударило током, раздался щелчок и экран ноутбука погас. Ругнувшись, я выронил телефон. Чёрт!! В такой момент, а!!! Было такое с этой дурацкой машиной и не раз. Но… Почему это СЕЙЧАС произошло???!!! Пытаюсь включить ноутбук. Синие огоньки на панели загораются, но через несколько секунд гаснут с тем же характерным щелчком. А это – минимум на пятнадцать минут. Дьявольские козни…

   Я поднял телефон. Ева была на связи.

   – У тебя больше никто не пострадал? – спросил я.
   – Нет – я сейчас одна дома, – ответила Ева. – И… мне очень страшно! Приезжай, а?!
   – А где все твои? – удивился я.
   – Да нет их! – воскликнула Богиня, едва сдерживая слёзы. – Приезжай, пожалуйста!!
   – Уже еду!! – быстро и твёрдо сказал я и отключился.

   Так. Надо быстро собраться и ехать! Я захлопнул ноутбук, выскочил из комнаты и едва не врезался в маму. Она стояла за дверью комнаты, её пустые глаза смотрели вперёд. Она была неподвижна, её будто гвоздями прибили к пространству.

    – Куда ты? – спросила она бесцветным голосом, двигая только нижней челюстью и глядя сквозь меня.
    – К Эвелине. У неё неприятности, – ответил я и стал набирать номер, чтобы вызвать такси.

    Я ожидал слов типа: «Ты что, с ума сошёл?! Ночь на дворе!», но не услышал их. Я обернулся, но мамы уже не было рядом.

    Через двадцать минут я был возле дома Евы. Заплатив полторы сотни удивлённому таксисту, который всю дорогу твердил, будто только что привёз отсюда к моему дому парня, как две капли воды похожего на меня, я скрылся в подъезде.

    Ева жила на последнем этаже. Обычно я из принципа не пользовался лифтом, но в этот раз мне требовалось сократить путь. Но не получилось – шахта лифта оказалась пустой! И хорошо, что я вовремя заметил это, а не шагнул во тьму за открывшимися дверями.

    Преодолев двадцать шесть пролётов, я оказался на лестничной клетке перед обителью моей Богини. И пришёл в УЖАС! Что здесь взорвалось-то?!! Чёрные, исковерканные стены, рухнувшая лестница на следующий этаж,  развороченные дверные проёмы, лишённые дверей. В квартиры страшно было заглядывать. Но… Евина квартира!!! Её ВООБЩЕ НЕ БЫЛО!!!!

    – Мне не повезло, – прозвучал её голос за моей спиной.

    Я обернулся. Ева стояла на лестнице, держась обеими руками за стену. Её лицо и руки были исцарапаны, её одежда, кожа и волосы почернели от сажи, её босые ноги погружались в ступень, словно в лужу нефти. Но в глазах пламенела Небесная Бездна.

    – ГОСПОДИ!!! – закричал я.
    – Здесь нельзя оставаться, – слишком спокойно сказала Ева. – Я больше не хочу гореть. Пойдём.

    Я не понял, как мгновенно оказался возле неё. Она держала меня за руку, и оказалось, что мы спускаемся. Я не чувствовал, что иду – просто наблюдал со стороны, как плыву над лестницей, не касаясь ступеней, вслед за моей Богиней. Дом растворён во Тьме…

    Но стоило нам покинуть подъезд, как я вновь потяжелел. Только зачем? Так хорошо быть свободным от пут тяготения…

    – Это кошмар! – эмоционально сказала Ева.
    – Конечно, но где тогда все?!! – поразился я. – У вас что, газ взорвался?!! Люди погибли?!! Но где тогда скорая помощь, милиция, МЧС наконец?!!
    – Какой газ?! Ты чего?! – не поняла Ева. – Я же тебе сказала – меня вместе с креслом швырнуло в шкаф! Мне повезло – не сильно поранилась.
    – Да у тебя в подъезде будто ядерная война была!! – воскликнул я. – Там же всё разворочено и сожжено!!

    Ева смотрела на меня, часто хлопая глазами. Она несколько раз быстро мотнула головой из стороны в сторону, показывая, что я говорю что-то не то.

    – Такого в моём подъезде никогда не было, – предельно спокойно сказала она. – И, смею надеяться, никогда не будет. Давай поднимемся наверх и ты сам убедишься.
    – Но мы ведь только что оттуда… – произнёс я полушёпотом, глядя на Еву виноватыми глазами карапуза, не нашедшего оправдания проступку. – Ты ведь меня вывела… Сказала, что не хочешь больше гореть… 
    – Ты сегодня у меня не был, – покачала головой Ева. – Мы только что встретились.

   В этот момент я понял, что на ней нет сажи. Она исцарапана, как Володя Шарапов, на её белом спортивном костюмчике засохли несколько капелек крови. А сажи нет. Рядом кто-то завёл мотор. Я увидел, как от дома отъезжает такси, доставившее меня. 

   – Но… вчера-то мы хоть виделись? – прошептал я, глядя мимо неё.
   – Конечно, – ответила Богиня с умиротворенной улыбкой. – Мы вместе ехали в институт, ты – принимать экзамен, я – сдавать. И попали в небольшую аварию. Как твоя рука, кстати?

   Я посмотрел на бинты.

   – Нормально, – спокойно ответил я в полный голос. – Почти не болит. Но при пробуждении ей досталось.
   – Твоя «посадка» в реальность тоже не была мягкой? – заинтересовалась Ева.
   – Слабо сказано! – с чувством ответил я. – Сиденье дивана, на котором я спал, вырвало с корнем! Меня сбросило на пол и оно придавило меня. Кроме того, чёртова буря вырвала шпингалеты, на которые были заперты балконные двери. В итоге в моей комнате намело целый сугроб.
   – Дьявольские козни! – сочувственно произнесла Ева, хлопнув меня по плечу. – Ладно – пойдём ко мне, а то простудимся.

   Мы зашли в подъезд. Он был таким же, как и всегда – безо всякой копоти, рухнувших лестниц, развороченных дверных проёмов и выжженных квартир. Кабина лифта находилась там, где ей и положено.

   Через минуту мы были в Евиной комнате. Её зеркальный шкаф выглядел так, будто в него попал снаряд. Останки разорванного и выпотрошенного кресла безобразной кучей валялись возле него, отражаясь в многочисленных осколках. 

   – Мде-э-э-э-э-э!!! – протянул я, округлив глаза и трижды сглотнув. 
   – Вот такой кошмар! – развела руками Ева. – В самом натуральном виде. Я даже не приступала к уборке.
   – Мне явно меньше досталось,  – искренне сказал я. – А с ноутбуком что?
   – Ничего хорошего! – ответила Ева, указывая пальцем на какое-то место рядом со шкафом.

   Я обошёл изуродованный мебельный труп и увидел то, что осталось от компьютера, который Ева купила меньше полугода назад. Из клавиатуры вырвало большую часть кнопок, высокотехнологические потроха вывалились из тонкого чрева, а в экране зияла дырища размером с моё сердце. Глядя на ноутбук, я почти верил, что он – живое существо, умершее лютой смертью. А всё потому, что на нём было очень много крови.  Совсем свежей, густой и аппетитно-красной. Но самое главное – у  машины внутри были живые ткани. Теперь от них остались только ошмётки.

   Эта иллюзия существовала секунд двадцать. Потом она развеялась и я испытал шок. Кровь и ткани живого существа… Ева ведь держала комп на коленях! Господи!!

    – Ева, – спросил я так спокойно, что сам удивился. – А ты вправду не сильно поранилась?
    – Только царапины и синяки, – раздражённо ответила Богиня. – Разве по мне не видно?!
    – Видно, – виновато произнёс я. – Прости, пожалуйста. Думаю, нам лучше расчистить эти завалы.
    – Терпеть не могу уборку! – вздохнула Богиня. – Но ты прав. И всё-таки… Прежде, чем мы приступим… Что это был за идиотский розыгрыш?!
    – Ты о чём?! – не понял я.
    – Да тот голос по телефону. Мой собственный, якобы! Кто это был на самом деле?!

    По тону Евы я понял, что она думает, будто я издеваюсь на ней.

    – Понимаешь… Это очень странно…, – неуверенно начал я. – Просто… Дело в том, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО беседовал с тобой через вёб-камеру! Я серьёзно говорю! Я испугался за тебя и решил выяснить, не сопровождалось ли твоё пробуждение какими-либо разрушениями в реальном мире. Ты была в «онлайне». Я видел тебя в этом кресле, у тебя не было никаких травм, и мебель в твоей комнате была целой. А потом ты позвонила, и оказалось, что я слышу одно, а вижу совсем другое! Я не обманываю…

    Нам никогда не удавалось обмануть друг друга. Мы слишком похожи, и мыслим почти одинаково. Я был искренен, и она понимала это…

     – Но разве так бывает? – задала Ева риторический вопрос.

     Я не знал, что сказать.

    – Ну, хорошо! – начала Ева с той забавно глупенькой улыбочкой, которая появлялась на её лице каждый раз, когда она сталкивалась с вопиющей нелепостью. – Предположим, что тебя не проглючило. Что тогда получается? Я раздвоилась? Ты беседовал со мной из параллельной реальности, в которой моё пробуждение не сопровождалось чёртовым полтергейстом? Или, может быть, где-то в нашем мире есть мой двойник? И она есть в списке тех, с кем ты общаешься? Более того – мы тёзки! И мебель у нас в комнате расставлена одинаково! Да, самое главное – она тоже видела наш сон!..
   – А вот этого не было! – остановил я Еву. – Когда я начал разговор про сон, оказалось, что она не понимает, о чём речь! Я почти поверил, что там со мной была не ты, а плод моего воображения, моё альтер-эго, принявшее твою форму. У неё твой голос… И манера общения… Я не мог перепутать… Но потом оказалось…
    – Значит, это была я из другой Вселенной, очень похожей на нашу! – торжественно заключила Ева.  – Есть ещё варианты?
    – У меня нет,  – смиренно ответил я.
    – А у меня есть, – слишком серьёзно сказала Ева. – Сядь на диван и слушай.

    Я безропотно повиновался. Она присела возле меня на корточки и положила руки на мои колени.

    – Ты видел мой дом разрушенным и меня, сгоревшую заживо, верно? – спросила она.

    Всё Мироздание – это ОНА. Ничего другого нет, никогда не было и быть не могло в принципе… Ну, разве что пол, который служит ей опорой.

   – Но ты не была сгоревшей…, – нежно прошептал я. – Тебя просто… немного…
   – Но ведь ты даже не заходил я подъезд…, – продолжала Ева. – А до этого ты видел меня на экране ноутбука. Напомни, когда ты купил новую батарею?
  – Какую батарею? – не понял я.
  – Аккумуляторную, – расцвела улыбкой Ева. – Ведь твоя старая батарея пришла в негодность, и ноут стал стационарным. Он может питаться только от сети.
  – Ты права, – согласился я. – Но я ещё не купил новую.
  – Когда ты разговаривал со мной по телефону, ты был у себя дома? – спросила она, наполнив взор хитростью.
  – Конечно… Где же ещё?.., – едва слышно ответил я.
  – Понимаешь, в чём дело? – произнесла Ева с долей сарказма, отведя глаза. – Ты ВООБЩЕ НЕ МОГ включать ноутбук на этой неделе! Смотри.

  Опираясь на мои колени, она встала с корточек. Я густо покраснел и затрепетал от её совершенства. Отойдя в дальний угол комнаты, Ева открыла тумбочку и достала оттуда свёрнутый провод.

    – Вот твоё зарядное устройство, – сказала она, бросив провод на диван. – Лежит у меня с прошлой пятницы.

    Я взял устройство в руки. Да, это действительно моя зарядка для ноута. Но я точно знал, что её не может быть здесь!

    – Я пользовался ноутбуком ежедневно в течение последних семи суток, – уверенно сказал я. – Оно было у меня, я это чётко помню! Да что там – час назад, когда комп со всеми принадлежностями пришлось перенести в мамину комнату, я держал его в руках! Оно не должно быть у тебя!!
    – Кроме того, я не должна раздваиваться, а тебе не должны мерещиться руины моего подъезда! – усмехнулась Ева. – А ещё мы не должны встречаться во сне и возвращение в реальность не должно вызывать полтергейсты! Но ведь это всё БЫЛО, правда?!
    – Да, но… что происходит, а? – спросил я потолок комнаты. – Мы с ума сходим?!
    – Не мы, а мир, – ответил потолок голосом Богини.
    – Весь? – задал я следующий вопрос.
    – Фрагмент, – ответила Ева и засмеялась.
    – Значит, дедуган мой прав! – восхитился я. – Он всегда твердил и продолжает твердить, что мы ни черта не знаем о Реальном Мире. Каким бы истинным не казалось знание, какая бы практика не подтверждала его – оно рано или поздно будет опровергнуто! Причём, скорее всего – именно опытным путём! Не веришь в параллельные, перпендикулярные и прочие Миры, расположенные под разными «углами» к нашему? Не веришь в материализацию сновидений? В факториалы дробных величин? В сверхсветовые скорости и инверсию времени? В отрицательные температуры по абсолютной шкале? В сосуществование логически несовместимого? В то, что под твоей кроватью живёт тролль, питающийся твоим страхом и дохлыми тараканами? В то, что твоя мать умерла, когда рожала тебе, но до сих пор притворяется живой, чтобы оберегать своё дитя? В то, что ветераны войны, похороненные на соседнем кладбище, каждое девятое мая отмечают День Победы, посылая в ларёк за водкой самых свежих мертвецов, которых в темноте трудно отличить от живых людей? Что… э-э-э…
   – Что у стен есть уши? – продолжила за меня Ева. – А в каждое ухо вставлено по тринадцать с половиной глаз, которыми стены видят тех, кто в них заключён?
   – Ты имеешь в виду – внутри стен или в помещении, ограниченном стенами? – попросил уточнить я.
   – И там, и там, - серьёзно ответила Ева. – 12,357 глаза следят за обитателями помещений, а остальные 1,143 – за теми, кто замурован внутри стен.
   – А кто там замурован? – поинтересовался я.
   – Души тех, кто умер в этом помещении, – ответила Ева. – От микробов до людей.
   – А у микробов есть души? – не поверил я.
   – Конечно! – поразилась моему невежеству Евочка.
   – А что они представляют собой физически? – задал я самый главный вопрос. – Что это за форма материи?
   Зазвонил мой мобильник.
   – Кто это? – встрепенулась Ева. – Вторая я? Или третья? Или, может быть – третья с половиной.
   – Нет, всё проще, – ответил я. – Это дух моей мамы. То есть, практически, нулевая ты!
   Я принял вызов.
   – Гиперинтерминейбелист слушает! – нарочито слащаво произнёс я.
   – Вадим, ты хоть где? – спросила мама.
   – У Лилит… то есть, пардон – у Евы! – пошутил я.
   – У вас всё в порядке?! – забеспокоилась мама. – А то у меня на душе как-то неспокойно.
   – Всё – в полном Хаосе! – безумно воскликнул я. – Точнее – в Хаосмосе! Или в Космохаосе? Нет, точно – в Космопорядкохаосонебытиёсмосе! 
   – Я тебя серьёзно спрашиваю! – обиделась родительница. – Ты чего над матерью-то издеваешься?!
   – Нина Григорьевна – всё в Порядке, – соврал я. – Но я пока не собираюсь домой.
   – Ясно, – сказала мама. – Сегодня-то хоть придёшь?
   – Обязательно, – пообещал я. – Но когда – не знаю.
   – Ты ключ не взял, – напомнила мама. – Но я весь день буду дома. Могу, конечно, отойти куда-нибудь, но ненадолго. Ну, ладно – не буду вам мешать. Пока.
   – До свидания! – попрощался я и отключился.
   – Волнуется? – спросила Ева.
   – Беспокойная покойница, – пресно сострил я. – И такая живая! А теперь вернёмся к душам микробов. Так что это за вид материи?

   Ева задумалась. Мне хотелось сказать что-то вроде: «Воображения не хватает, да?», но я промолчал – лик Богини был суров и мрачен. Не буду тревожить её – это святотатство. Лучше подумаю сам. Что такое душа? У меня она, скорее всего, является сложнейшей совокупностью электрохимических реакций, происходящих в нервной системе. Но в этом случае она так же смертна, как и тело. А этого не хочется. Ещё варианты есть? Самое простое – полагать мозг носителем информации, с которого душа копируется за мгновение до смерти тела, а собственно смерть – это форматирование мозга… Да какое, к чёрту, форматирование, если оно уничтожает носитель, как таковой?! Ладно – не об этом речь. Где создаётся копия души? Если верить Еве (а я не могу не верить Ей!) – то в стенах… Шорохи какие-то… Если я умру в замкнутом пространстве, моя душа не покинет его, а найдёт своё пристанище в его границах. И потом будет наблюдать все события в этом пространстве. Очень скучно. Но ведь стены не вечные. Куда скопируется душа, когда они рухнут? Неужели… Нет! Я понял. Любая область пространства заключена внутри другой – более крупной, у которой тоже есть свои границы. Именно они становятся новым пристанищем душ... Шорохи множатся… Умру я, допустим, в комнате. После этого стены впитают меня, и я буду обитать в них до тех пор, пока существует комната. Если её стены разрушат, но дом всё ещё будет стоять, копия моей души возникнет в каком-нибудь другом помещении или помещениях. А может быть, она будет видеть и слышать всё, что происходит в доме, обитая во всех его комнатах сразу?.. Да что это за звуки? Кто-то скребётся и стонет в стенах комнаты. По ним бегают волны, как по воде, в которую непрерывно бросают мелкие камушки. По потолку и полу – тоже… Хорошо, но куда ей деваться, когда и дома не станет? Придётся душе рассредоточиться по границам места, в котором находился дом, например – по улице, где он стоял. Тогда всё на этой улице будет в её видении. Или даже весь город (деревня, посёлок и др.)? В этом случае новая копия души обретёт покой в дорожном знаке с перечёркнутым названием населённого пункта. А после исчезновения города «телом» умершего станет государственная граница. Если государство перестанет существовать, душа будет витать во внешних слоях экзосферы Земли и видеть сразу ВСЮ планету – от экзосферы до ядра. А после гибели планеты моя обитель примет космические масштабы.

    Ну, это уже стоны. Это – крики! За обоями, над потолочной плиткой и под поласом. Они – не из соседних помещений. Они – в границах этого. Их слишком много. Они замурованы в толще стен, потолка и пола. Звук рвущейся бумаги. Где это?!

    – Ты не волнуйся, – спокойно сказала Ева. – В мире нет места, где их не было бы. Они – вокруг и внутри нас. Мы, можно сказать, состоим из них.
    – Из кого? – спросил я.

    Богиня улыбалась. И молчала. Наверное, она всегда такой была. Даже Вечность назад. И Вечность спустя такой будет.

   Но «Вечность» продлилась лишь тридцать секунд. Внезапно Ева вскрикнула и хлопнула себя по щеке.

    – Ты чего? – испугался я.
    – Меня укусили! – раздражённо ответила Ева.
    – Кто?! – удивился я. – Сейчас ведь зима?
    – Вот им это и скажи! – произнесла Ева с обидой в голосе, интенсивно растирая щёку ладонью.
    – Больно? – сочувственно спросил я.
    – Противно, – намного спокойнее ответила Ева. – Сейчас пройдет.
    С минуту, морщась от раздражения, она мяла пальцами кожу на щеке. Потом взглянула на свою ладонь. На её пальцах остался тонкий слой чёрного, тягучего вещества, а на лице…  Господи! Куда делся кусочек идеальной кожи?! И что это за дрянь сочится из рваной ранки?
   – Пойду умоюсь! – всхлипнула Ева и, закрыв лицо руками, побежала в ванную.
   – Подожди!! – крикнул я, поднимаясь с дивана.
   – Не ходи за мной!!! – чужим голосом прорыдала Ева и хлопнула дверью.

   Я послушался и застыл на месте. За окнами воет вьюга. В ванной течёт вода. Комната Евы переполнена шорохами. Молекулы разбились на группки по две-три штучки и каждая группка замышляет что-то своё. Шепчутся. В комнате – страшный разгром. Руины зеркального шкафа подобны огромному хищнику с разорванной пастью, стёкла – зубы. Он разгрыз кресло, но не стал глотать и выплюнул. Его пасть вымазана чёрной кровью… Нет – это тени. А ноутбук – его миниатюрное подобие. И с чего я решил, что он – жертва?! Эта кровь – не его! Он сожрал кого-то. Внутри шкафа – большоё, чёрное покрывало. Очень старое, драное, побитое молью, но… такое знакомое!.. Это у него капюшон? Нет – просто не до конца оторванный кусок ткани… Нет – всё-таки капюшон! Но совсем дрянной. Под ним – гора какой-то рухляди. Зачем это в шкафу Евы?! Оно… оно ещё и дурно пахнет! В шкафу «аромат», как в выключенном холодильнике, в котором три дня тухло сырое мясо. И эти пятна… Чёртово покрывало!   Надо сейчас же выбросить его! Как только Ева вернётся, я скажу ей об этом. Я достал телефон и посмотрел на часы. Было 01:44 ночи… нет – уже 01:45. Значит, до нового года ещё 22 часа и 15 минут, а это… 22 с четвертью разделить на 8760… 0,002… 8760 на два – это 17520… 22000 минус 17520 равно 4480, то есть… ладно – около четверти процента. Таким образом, девяносто девять и три четверти процента две тысячи одиннадцатого года остались в прошлом. А крохотный остаток продолжает мельчать и вот-вот обратится в ноль.

     Восемь минут спустя Ева вошла в комнату. Она выглядела так, будто только что сбегала до вокзала и обратно (а это – восемь километров в одну сторону). В её руках был большой чёрный пакет.

    – Ты… умылась? – неуверенно спросил я.
    – Мне… сейчас… надо будет принять ванну! – выдохнула Ева. – Больше я одна туда ни за что не пойду! А вот это – в утиль!

   Она бросила пакет на диван. Внутри было что-то тяжёлое и твёрдое.

   – Это у тебя в ванной лежало? – спросил я.
   – Это – оттуда! – сердито ответила Ева. – В следующий раз со мной пойдёшь, иначе я надорвусь.

  Больше я ничего не успел спросить – она выскочила из комнаты и побежала туда, откуда только что вернулась. Я сел на диван и заглянул в пакет. В нём были кварцевые часы. Я достал их и положил себе на колени. Они остановились то ли в 11:59, то ли в 23:59. Где она их взяла?!.. Но лучше не задавать вопросов. Есть вещи, о которых с ней не стоит разговаривать. Лгать она не будет – просто промолчит либо переведёт разговор на другую тему. Причины мне неведомы. Но это и не моё дело, правда?

   С другой стороны – она ведь не говорила, чтобы я не трогал пакет. А всё, что мне не запрещено, я полагаю дозволенным. Более того – раз она хочет избавиться от часов, то почему бы мне не рассмотреть их поподробнее? Как в детстве – любая вещь, предназначенная к выбросу, может стать объектом исследований, причём в методах никто не ограничивает. В числе прочего, объект разрешается ломать и потрошить. Я перевернул часы. 

   Обратная сторона оказалась круглым экраном, на котором отображалась наша комната. Её было видно целиком и в объёме, как если бы я смотрел 3D-фильм. Я видел себя, сидящего на диване. Изображение будто транслировалось прямо из центра комнаты. Я дотронулся до него. На нём появилась ярко-зелёная стрелка, которая начиналась в том месте, где мой палец касался экрана, а конец указывал на моё изображение. Я провёл по стрелке пальцем. Изображение приблизилось. Провёл ещё раз и увидел свой подбородок в десятикратном увеличении. Ещё раз – и поры на лице превратились в кратеры. Ещё раз – и изображение расплылось. Чёрт, а я думал – атомы увижу! Ладно, Бог с ним.

    Через тридцать секунд я понял, что сенсорный экран с обратной стороны часов позволяет наблюдать трёхмерную панораму помещения в реальном времени. Причём – не только этой комнаты. Я мог приблизить любую область пространства в пределах дома. Максимальное увеличение – примерно в двести раз. Сейчас точка наблюдения располагалась прямо за дверью комнаты, в начале короткого коридора, заканчивающегося дверью в ванную. Я мог бы рассмотреть микротрещины на её поверхности. Я переместил точку наблюдения так, что она оказалась в двух метрах от двери и в метре от пола. Затем переместил ещё. Но вместо того, чтобы приблизить поверхность двери, я нечаянно создал невидимое 3D-око прямо над ванной, в которой купалась Ева…

   2 часа 10 минут ночи. Я изучаю опции странного прибора, попавшего в мои руки. Быстрый двойной щелчок по экрану открыл обширное меню. Запутаннейший, многомерный лабиринт его пунктов и подпунктов являлся подлинной ловушкой для разума – до смерти хотелось пройти его полностью, но он издевался надо мной – создавал иллюзии различных путей, но в итоге заставлял блуждать по кругу и круги эти множились, пересекались, накладывались один на другой… Было ясно одно – прибор позволяет манипулировать пространством и временем, но понимание смысла большинства этих манипуляций требует глубоких специальных знаний, которых у меня нет. 

   Самая простая операция именовалась «Замыкание», всевозможных видов которого было больше, чем звёзд в видимом Космосе. Я мог выбрать любую область пространства, используя какой-либо из бессчётных способов обозначения границ, в том числе – нарисовать их вручную при помощи виртуальных инструментов. Но это сложно. Куда более просто выбрать область из базы. Чудо-часы  различали предметы мебели, давая возможность подвергнуть «Замыканию» любой из них. Так же, как и любое помещение. И это – только ничтожная доля базовых объектов.

    Я выбрал Евину квартиру целиком. Первый (видимо – самый простой) вид «Замыкания» назывался «Простой бесконечный массив». Я кликнул его, и появилось окно с одним полем ввода и множеством чекбоксов. В поле требовалось указать количество измерений «простого» массива, в него при помощи расположенных рядом десяти виртуальных кнопок с изображением арабских цифр можно было ввести любое натуральное число. Я задал «3». Чекбоксы соответствовали разных «видам проницаемости границ», если верить заголовку над ними. Первый вид – «абсолютная непроницаемость», второй – «проницаемость для электромагнитного излучения», третий – «проницаемость для звуковых волн», четвёртая – «проницаемость для электромагнитного излучения и звуковых волн» и т. д. Справа от каждого чекбокса, за исключением первого, имелась кнопка с надписью «Параметры». Я поставил «галочку» напротив четвёртого вида и коснулся пальцем большой красной кнопки с надписью «ВВОД» в правом нижнем углу экрана. Появилось небольшое окно с вопросом: «Произвести «Замыкание», задав «Параметры» по умолчанию?» и двумя вариантами ответов. Я думал секунд десять. Потом кликнул «Да».

    В квартире погас свет. Обитатели стен на мгновение перестали шуршать, а потом снова начали, и их стало намного больше. Экран чудо-прибора сиял у меня в руках большой диковинной лампой. Я резко обернулся и увидел окно. За ним ничего не было. Даже в безлунную и беззвёздную ночь не может быть так темно. Я положил часы на диван, подошёл к окну и упёрся ладонями в стекло. Оно холодное. Так и должно быть. Но в пространстве за ним не было ни единой светлой точки. Не было и самого пространства. Там – глухая стена тьмы. И с самим окном что-то не так. Стена комнаты будто стала вдвое толще и за наружной рамой появились ещё две. Они – зеркальное отражение первых двух и щели в них так же заклеены. Эй, да там и форточка есть!.. Стоп!! Это – второе окно. Оно – такое же, как в этой комнате, только открывается в другую сторону. И чуть-чуть смещено вправо. А за ним что-то…

    Я взял часы и поднёс их к окну. Да, так и есть! До того, как я воспользовался прибором, окно вело на улицу. Теперь за ним появилась тёмная комната, словно «Замыкание» проглотило пространство между Евиным домом и соседним, слепив два одинаковых строения воедино. В свете экрана я видел подоконник в комнате за противоположным окном, ещё дальше были какие-то предметы… Вот это, кажется, стол…

     – Что случилось? – взволнованно спросил знакомый голос у меня за спиной.

    Я вздрогнул и обернулся. Эвелина стояла позади меня, завернувшись в уютный белый халатик. Она с улыбкой посмотрела мне в глаза. Потом – на прибор. Её улыбка мгновенно погасла, глаза резко округлились. Через секунду наши взгляды снова встретились, и мне стало не по себе. Я почувствовал себя карапузом ясельного возраста, только что изрисовавшим цветными фломастерами огромный и жутко сложный чертёж, который старший брат-студент три месяца чертил на кульмане.

     – Ты… чё сделал??!! – страшным шёпотом спросила она.
  – Я… п-пространство замкнул…, – тихонечко ответил я, глядя в угол комнаты.
  – Ты… больной, что ли???! – воскликнула Ева, и странное эхо повторило её слова. – А ну дай сюда!

  Она отобрала у меня часы и нервно ткнула пальцем в сенсорный экран. Появилось большое окно, но Ева держала прибор под таким углом, что я не мог его рассмотреть. Зато она увидела именно то, чего опасалась. В бешенстве швырнув часы на диван, она набросилась на меня. 

   – Кто тебя просил?! – закричала Ева, и одновременно её голос прозвучал где-то рядом, но вне этого помещения, сразу в нескольких местах. – Ты что – маленький?! Цапаешь ручонками всё подряд?! Это ведь не игрушка, а мощная экспериментальная установка! Более того – это оружие!! Куда ты лезешь, а?!! Со мной бы хоть поговорил прежде… чем…

   Она резко замолчала. Слишком резко. Села на диван и вцепилась пальцами в край сиденья. Я неподвижно стоял напротив неё, не в силах произнести ни слова.

    С минуту она думала, нервно теребя подбородок одной рукой, а другой массируя висок.
    – И ладно, если бы мы снаружи были! – вдруг выпалила она, да так, что я вздрогнул. – Тогда всё можно было бы мгновенно вернуть. А так как мы внутри… И параметры по умолчанию… А в квартирах напротив никого нет… Слава Богу, что электромагнитные волны сквозь границу проходят! Значит – можно позвонить. Только не сейчас, конечно, а утром. Не завидую тому, кто будет помогать нам. У него будет такой шок!.. Ну… Хотя, в принципе, можно попытаться и не показать ему то, чего он видеть не должен. Выйдя из квартиры, мы всё вернём на место. Но как объяснить причину?
   – Ева…, – чуть слышно произнёс я. – Пожалуйста… Скажи, что я сделал?
   – Страшную глупость! – раздражённо, но без прежней злобы в голосе, ответила Богиня. – То, что запрещено делать по эту сторону сна! Ты использовал машину… Хотя нет – не буду тебе говорить об этом сейчас. Результат произведённого тобой «замыкания» следующий.

   Она изо всех сил топнула ногой по полу. Одновременно с этим кто-то ударил сверху в потолок комнаты. Зазвенела люстра, комната завибрировала, как будто произошло четырёхбальное землетрясение.

   – Что там за слон?! – испугался я. – И мы… мы ведь на последнем этаже?!
   – Этот слон – я! – с нарочито-комичной гордостью ответила Ева, ткнув себя пальцем в грудь. – Там, наверху, наша квартира. Да-да, ты не ослышался! Именно наша! Не похожая, не точно такая же, а та, в которой мы сейчас находимся.  Внизу – тоже она. Суть элементарного преобразования пространства, обозначенного здесь, как «Простой бесконечный массив» в том, что у выбранной области в форме параллелепипеда каждая из трёх взаимно перпендикулярных граней совмещается с противоположной. Это своего рода Червоточины, посредством которых пол, потолок и наружные стены квартиры превращаются в телепорты… Ну, смотри, короче – идешь ты, допустим, вот к этой стене. Видишь, что за её окном? Давай вместе посмотрим.

   Подняв с дивана часы-лампу-преобразователь_пространства, Ева схватила меня за руку и повела к окну.

    – То, что мы сейчас видим – это комната моих родителей, – сказала она. – Это помещение, как тебе хорошо известно, находится вон там.

    Она обернула и показала пальцем на открытую дверь, ведущую в коридор. Дверь в комнату Евиных родителей была за ней.

    – Пойдём туда, чтобы убедиться? – спросила она так, будто ответ мог быть отрицательным.
    – Конечно! – с готовностью ответил я.

    Держа часы в левой руке, она подошла к высокой деревянной двери с  широким и толстым матовым стеклом, нижний левый угол которого был сколот из-за шалости маленького братика Евы. В эту дыру в стекле я мог бы просунуть ладонь. Но я не стану этого делать – там очень уж темно. А Тьма с детства представляется мне Хищной Пустотой, в которой мгновенно и без остатка растворяется всё, что в неё погружают.

    Но перед нашем «суперфонарём» ей не устоять. Богиня поднесла его к двери, и в комнату хлынул плотный поток оптических фотонов. «Хищник» был побеждён и теперь мы могли войти в его логово.

     Я переступил порог вслед за Евой. Это комнату я видел много раз и внутри неё всё было по-прежнему, не считая яростного шёпота тех, кто заперт в стенах.

      – А теперь погляди сюда! – торжественно объявила Ева, обойдя отцовский письменный стол и посветив в окно.

     Я подчинился. За окном, так же нелепо раздвоенным,  как и в комнате Евы, было другое помещение. Подоконник, полас, тумбочка в углу. Чуть дальше – диван. А ещё дальше…

    – Круто! – восхитился я.  – А можно я… к тебе в комнату сбегаю? Есть у тебя в доме какие-нибудь свечи?
    – Зачем они тебе? – усмехнулась Ева. – Там и так светло.
    – Д-да-да, конечно! – протараторил я и выскочил в коридор.

    Двери двух комнат располагались друг напротив друга. Я оставил обе открытыми. В комнату Евы падал свет из комнаты за окном. Источником света были часы в руках Богини. Нас разделяли четыре оконные рамы.

    – Привет! – нарочито удивлённо поздоровался я.
    – Здравствуй, здравствуй, дорогой! – передразнила меня Богиня. – Ну, что –поверил мне?

    Я обернулся. Через два дверных проёма увидел Еву, стоящую спиной ко мне у дальней стены противоположной комнаты. Потом опять посмотрел в окно. Она стояла в метре от меня и улыбалась, глядя мне в глаза.      

    – Отойди-ка чуть-чуть влево, – попросил я. – И продолжай светить на меня.

    Состряпав забавную мордашку, Эвелина сделала шажок в сторону. За её спиной было довольно обширное и плохо освещённое  пространство. Но я без труда узнал две открытые двери и самого себя, стоящего у окна дальней комнаты.

   – Тут всего десять метров! – произнесла Ева, кивнув головой на мою спину. – Мы можем открыть окна и ты кинешь чем-нибудь в себя.
   – Это было бы забавно! – ответил я. – Давай так и сделаем.
   – Нет уж! – запротестовала Ева. – Не понимая всё так буквально. Я их заклеивала и до зимы следующего года повторять это процедуру не хочу… Ладно – давай откроем форточки.

    Через минуту комната за окном перестала быть доступной только для наблюдения – к тому, что внутри неё, теперь можно прикоснуться. Со смехом я пожал протянутую в форточку руку Евы, одновременно видя её спину в десяти метрах позади себя. К сожалению, я не мог пролезть через форточки. А так хотелось бы!

    – В нижнем ящике моей тумбочки лежит теннисный мячик, – сказала Ева, показывая пальцем в угол комнаты. – Возьми его и попытайся добросить до себя.

    Я достал мячик и встал с ним напротив окна. Ева отошла в сторону и расположила экран так, чтобы осветить комнату как можно лучше. У меня не было цели попасть в себя. Я знал, что это может получиться только случайно. Основная проблема – заставить пролететь маленький снаряд через обе двери. Я прицеливался секунд сорок. Потом бросил и попал в ущербное стекло открытой выходной двери.  Раздавшийся одновременно впереди и позади меня звук свидетельствовал о том, что я что-то разбил.

     – Да ё-моё! – воскликнула Ева и побежала к «месту происшествия».

     Секунд пятнадцать она неподвижно возле двери, а потом резко повернулась. Её лица я не видел – экран прибора освещал груду осколков на полу.

     – Ну-ка иди сюда! – голосом рассерженной мамы приказала она.

     Я отвернулся и пошёл в противоположную сторону. Мой путь замкнулся на пороге комнаты Евиных родителей и я увидел, что натворил. От стекла осталось процентов шестьдесят, причём форма скола так сильно напоминала ряд острых зубов, что у меня пропало всякое желание подходить к нему близко. Ева держала в руках брошенный мною мячик, раздражённо кусая губы. Её руки были исцарапаны. Они были такими и в тот момент, когда мы встретились сегодня ночью возле её подъезда. Но… Мне кажется, или появились свежие раны?!

    – Ты порезалась? – спросил я, думая о том, как было бы хорошо прямо сию же секунды провалиться сквозь пол, но со скорбью в душе понимая, что я снова окажусь в этой комнате, рухнув с потолка.
    – Нет, – чрезвычайно спокойно ответила Ева. – Это у меня от полёта в шкаф. Но ты… Ты сейчас умрёшь!!

    Она швырнула мячик мне в грудь и попала в солнечное сплетение. Удар был настолько сильным, что я охнул и согнулся, обхватив туловище руками. 

    – Лежать, мерзавец! – рявкнул мне на ухо незнакомый визгливый голос.

    В глазах потемнело. Но что-то бешеное вырвалось из этой Тьмы и сбило меня с ног. Я ударился головой о стену коридора и лишился чувств…

    …Я обнаружил себя, лежащем на полу, в очень неудобной позе. Кряхтя и держась за стену, я поднялся на ноги. Было очень темно. Моя Богиня куда-то пропала. Мне стало жутко.

    Я зашёл в комнату родителей Евы. Под ногами противно захрустели битые стёкла. На полу лежали часы-преобразователь, мёртвым циферблатом вверх. Я поднял их, перевернул  и осветил комнату. Кроме меня, в ней никого не было. Не считая, конечно, обитателей стен. Их гадкий, замогильный шёпот… Мне очень хотелось, чтобы в каждом моём ухе было по килограмму ваты! Шёпот становится громче… Ещё громче. И ещё громче?! Если это продолжится – я начну разбирать слова. Я пойму, о чём говорят мёртвые. И тогда…

    – ЕВААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – заорал я так, что едва сам себя не оглушил.
    Фальшивое бесконечное пространство наполнилось моими криками. Подобно раскатам грома, они пронеслись по замкнутой на себя квартире и стихли. Богиня не отозвалась. Её не было.

    Я заорал снова и надорвал голосовые связки. Волна одинаковых криков снова прокатилась по пространству и рассеялась. Я был один. В бесконечной Вселенной, созданной из обычной квартиры посредством элементарного преобразования пространства, наедине с бесконечным множеством собственных двойников. А Ева… Надо позвонить ей!

    ГДЕ ТЕЛЕФОН???!!!.. А, вот он – в кармане. У-ф-ф-ф!! Работает. Связь есть. Телефонная книга открывается. Где у нас тут Ева?.. Чёрт, да где же она??!! А – вот. Нажимаю вызов и подношу трубку к уху.

    Вызов идёт. Но она не берёт трубку! Господи, неужели… А что это за музыка??!! Она… Её мобила здесь, что ли???!!!

    В этот момент вызов приняли.

     – Привет, мученик! – картаво ответил незнакомый мужской голос. – Видишь, как всё здорово?
     – Кто это?! – испугался я.
   – А ты не помнишь? – удивлённо спросил голос. – То есть… Ах, да, конечно! Переключаю тебя на Еву.

   Прежде, чем я успел что-либо сказать, он отключился и снова пошёл вызов. Я был в смятении. Что это за тип, чёрт возьми?! Какое отношение он имеет к моей Богине?! И его голос… он ведь, на самом деле, не незнакомый! Слышал я его где-то… Кажется, совсем недавно…

   – Алло, – раздался в трубке недовольный голос Евы.
   – Ты где??!! – выкрикнул я в ответ.
   – Дома. Сплю, – коротко ответила Ева. – Время, между прочим… так… полтретьего уже. У тебя опять что-то случилось?
   – Где ты?! – не понял я.
   – В своей комнате! – ответила Ева. – На диване сплю. Где я ещё могу быть в такое время? Если у тебя опять воспаление чувства юмора – лучше оставь свои приколы на утро. У меня вчера был экзамен и я устала. Да и тебе не мешало бы отдохнуть. Давай утром поговорим.

   Я вошёл в Евину комнату. Её там не было. Но стены шептали намного тише.

   – Ты… на каком диване спишь? – неуверенно спросил я и начал закрывать за собой дверь.
   – На том, который стоит в моей комнате! – сонно усмехнулась Ева. – А что – есть другие варианты?
   – Просто… Просто я сейчас у тебя в комнате и смотрю на твой диван. Тебя на нём нет! Это как? – спросил я тоном душевнобольного, отпустил дверь и направился к «ложу» Богини.   
   – Не говори ерунды! – обиделась Ева. – Тебя здесь нет. Я одна в комнате и очень хочу спать. Если хочешь поговорить – дождись утра. Десяти… нет – лучше одиннадцати часов. Пока.
  – Ева, Ева, подожди!!! – взмолился я. – Это очень срочно!!! Скажи… что ты сейчас видишь за окном?
   – Ничего,  – спокойно ответила Ева. – Пустое небо, затянутое снеговыми тучами. Армагеддона, вроде, не предвещается.
   – А это точно небо? – не поверил я. – Не стена комнаты?
   Шёпот усилился. Но не везде, а только над моей головой.
   – Какая стена, Вадик?! – воскликнула Ева. – Мы ведь про окно говорим! Ты чего несёшь-то?!

   Шёпот опять усилился. Я поднял голову. Небольшой участок потолка, на котором мёртвых голосов стало так много, что они заглушали все остальные, был над люстрой. Она медленно раскачивалась с малой амплитудой и едва заметным скрипом.

    – А что у тебя там за шум такой противный? – спросила Ева.   
    – Не знаю, – ответил я, чувствуя, как пол вибрирует под ногами.

  Я отскочил в сторону. Вибрация ослабла, но не исчезла.  В свете экрана я видел, как участок пола под люстрой, на котором я только что стоял, медленно прогибается вниз, одновременно становясь светлее. Он ужасно скрипел. Я отошёл к стене. Скрип прекратился. Я направил экран на деформированный участок пола. Он проглотил порцию света и снова заскрипел, проваливаясь вниз.

   – У тебя что – дом рушится?! – заволновалась Ева.
   – О, Господи…, – сказал я в ответ.

   Вмятина разрасталась вширь и вглубь. Одновременно с ней на потолке рос бугор, форма которого совпадала с формой вмятины. А как же иначе, ведь подо мной – эта же комната, её потолок замкнут на пол! Я вжался в стену и светил прямо на дно вмятины.

     – Вадик! Что у тебя там происходит?! – испугалась Ева.

     Я не смог ответить. Экран светил всё ярче, впадина на полу и бугор на потолке – тоже. За секунды яркость оптического излучения так возросла, что стало больно глазам. Стенки бугра сокращались, будто чрево, готовое разрешиться от бремени. Но я видел, что внутри него – только свет. И это свет экрана часов-преобразователя.

    Я держал их в левой руке. Они были тяжёлые. Вдруг я почувствовал, что больше не могу их держать –  они отталкиваются от меня. Я разжал пальцы и невероятный прибор начал движение к вмятине в полу. Я подумал, что они упадут на её дно, которое было почти на метр ниже пола. И ошибся – достигнув уровня пола, часы прекратили движение и зависли над миниатюрной бездной света в горизонтальном положении, экраном вниз.

   – Вадик, у тебя всё в порядке? – немного спокойнее спросила Ева.
   – Пока не знаю, – честно ответил я.

   Часы медленно вращались в воздухе, в горизонтальной плоскости.

   – Что значит «не знаю»?! – опять испугалась Ева.
   Часы остановились в таком положении, что если бы пол вдруг повернулся на девяносто градусов и стал стеной, то они висели бы правильно. Мне будто предлагали посмотреть на время. На мёртвом циферблате – без одной минуты двенадцать.

  – Ева, – сказал я в трубку. – А сколько сейчас точно времени?

  В этот момент свет часов и бугра на потолке так резко усилился, что я закрыл глаза ладонью и отвернулся, едва не вывихнув шею.

   – 2:34 ночи, – ответила Ева. – Двадцать один час и двадцать шесть минут до Нового Года. 2012-го по новому стилю и 2071-го – по старому, который отменили сорок два года назад, чтобы угодить жителям второй Земли.

   Надо выйти из комнаты. Не открывая глаз, я пошёл к двери. Но сбился с курса и набрёл на разбитый зеркальный шкаф. Я споткнулся о какой-то тяжёлый предмет, выронил телефон и упал внутрь шкафа – прямо на чёрное, драное покрывало. Под ним было что-то твёрдое. В мои ноздри ударил запах разложения, и я в ужасе вскочил. Порезался о края разбитого  зеркала и вскрикнул от боли.

   За моей спиной что-то происходило. Я обернулся. Пульсирующий бугор на потолке покрылся густой сетью трещин, сквозь которые в комнату лился свет с экрана прибора. Посмотрев на вмятину в полу, я увидел внутреннюю сторону бугра. А часы опять повернулись в пространстве так, чтобы я мог видеть циферблат под правильным углом.

   Я повернулся к покрывалу и увидел телефон. Он упал на тот кусок тряпки, который я принял за капюшон. Я схватил его и поднёс к уху.

   – Ева, ты здесь?! – слишком громко спросил я.
   – Да, – ответила Ева, усмехнувшись. – Я прямо перед тобой.

  Я опять посмотрел на большую дрянную тряпку. Всё-таки это у неё капюшон или не капюшон? Он весь в дырках. Похоже… хе-хе… на балахон смерти, давно вышедший из употребления. Но зачем он в шкафу Богини?! И откуда этот жуткий смрад?! Я секунду поколебался, схватил «балахон» за край и резко рванул на себя. 

   – МАТЕРЬ БОЖЬЯ!!!!!!!!!!!!!!!!! –  завопил я.

   В шкафу Евы… моей Богини… лежал скелет!!! Розовые кости в ошмётках свежей плоти, вывалившиеся внутренности... Его будто только что выдрали их кожи и мускулов!.. Узкие плечи… Он, наверное, принадлежал девушке! И глаза в глазницах – как живые. Огромные зрачки – как сверхмассивные чёрные дыры в центрах голубых бездн радужных оболочек. Они смотрят на меня. Смотрят прямо в мои глаза! Оскаленный голый череп смеётся мне в лицо!

   – Пора спать, Вадик! – усмехнулась Эвелина в трубку.

   Меня оглушил звук рвущейся ткани. Будто миллиарды людей взяли в руки балахоны, похожие на тот, под которым лежал скелет, и одновременно разорвали их. Я хотел выскочить из комнаты, но врезался лбом в торец полуоткрытой двери. От удара потемнело в глазах. Я схватился за голову и взвыл. А потом увидел, что происходит.

    Потолочный бугор раскрылся, и ярчайший голубой свет хлынул из него на циферблат часов. Их стрелки остались неподвижными, но сами они начали вращаться в горизонтальной плоскости. Всё быстрее и быстрее.

    Я прыгнул за порог комнаты и захлопнул дверь, а потом вбежал в комнату родителей Евы и спрятался за стеной. Но нестерпимое сияние вторглось туда, начало плавить оконные стёкла с одной стороны, и осколки на полу – с другой. Куда же деться?! На кухню. Либо в ванную. Только надо пересечь свет и не сгореть. Где-то совсем рядом взорвалось стекло. Осколки полетели в эту комнату, увеличив плавящуюся груду на полу. Я понял, что НЕ МОГУ ВЫЙТИ!!! Разве, что через оглушительно шепчущую стену.

   Нет!! Надо просто найти что-то… Что-то большое! Взять его в руки… как щит… и пойти навстречу свету! Что-нибудь чёрное! Тот балахон… Но ведь он в комнате??!! Ещё один взрыв разнёс в пыль оконное стекло. Хищное световое чудовище ворвалось в комнату и теперь со смаком пожирало её, не оставляя даже пепла. Съёжился в чёрный комок и исчез письменный стол, вспыхнула и рассыпалась искрами большая двуспальная кровать, оплавилась и испарилась люстра. Обитатели стен возопили от боли и ужаса, пространство-время треснуло, как стекло, и распалось на кванты-осколки. Я видел глаза. Бесконечные и бездонные голубые глаза, Небесный Огонь которых жарче Адского пламени. Я знал, ЧЬИ они. Наивысшее счастье во Вселенной – сгореть в их Свете…

    … Я летел в Бездну сквозь пульсирующий голубой мрак. Он уплотнялся, но сила, движущая мной, возрастала быстрее, ускоряя полёт. Я наслаждался, чувствуя себя бесконечно малой, абсолютно элементарной и потому – неуничтожимой частицей, которой играют Мировые Стихии. Может, больше не будет никакой стабильности??!! Я ведь ненавижу её!! Не хочу быть тяжёлым. Не хочу жить в мире, запертом в ящике конечного пространства. Не хочу бояться. Хочу вот этого ДВИЖЕНИЯ!!! Я столь мал, что не способен воспринимать никакие предметы. Единственное, что я знаю – они несебетождественно-сверхбесконечно сложны, грандиозны и величественны. И я с ужасом и благоговением замираю перед каждым из них, перед каждой частью каждого, перед любым их множеством и классом, перед… ЧЁРТ!!

    Ну, вот! Так я и знал, что мне долго не дадут наслаждаться. Полёт начал замедляться – уплотнение Мрака взяло верх над ускорением. Я понял, что скоро остановлюсь. А через несколько мгновений увидел, где именно. Там кто-то был. Трое, четверо… Нет – шестеро людей! В этой части бездны сила сопротивления уравновесила движущую, и они застряли в ней, как мухи в паутине. Эй, да это и есть паутина! Белые нити… Очень толстые… Эти люди прилипли к её узлам!

    Вот они уже совсем близко. Они ранены. Истекают кровью, питая нестерпимо белые узлы и нити.  Я всех их знаю. Мы учились вместе в универе.

    Я врезался в узел и вновь обрёл плоть. Узел тут же впился в меня. Я не почувствовал боли, но понял, что он питается мной. Он краснеет. Ему нужна кровь.

    – Привет, Вадик, – простонал рядом со мной знакомый голос. – Ты чего такой толстый? Тебя прямо не узнать…

   Я повернул голову и увидел свою бывшую одногруппницу Олю. Её кожа внешне  напоминала кору старого дуба, а волосы были совершенно седыми. Её щея едва отличалась от позвоночника, слегка обтянутого кожей и оплетённого медленно пульсирующими артериями. Её руки были почти прозрачными, а ногти – длинными, острыми и мёртвыми, как камень. Под одеждой, казалось, нет ничего, кроме костей. Но в глазах ещё теплилась жизнь. 

     Кроме неё, здесь были две другие мои одногруппницы – Саша и Аня, мой одногруппник Дима и двое ребят из параллельных групп – Андрей-криогенщик и Андрей-атомщик. Я мало знал об их жизни после окончания универа, но по имеющимся у меня отрывочным сведениям все устроились неплохо. Дима, например, стал начальником отдела в довольно серьёзной компании, а Андрей-атомщик недавно защитил кандидатскую диссертацию. Но то, что я видел сейчас, могло вызывать только жалость. Они стали пищей!

     – Ты лакомый кусочек, Вадим, – едва слышно произнёс похожий на мумию атомщик. – В тебе столько соков… Мы-то что? Одни каркасы остались… Я вот вижу тебя и слышу, а больше ничего не чувствую… И не надо мне… А в тебе шесть пудов свежей плоти…
     – Тебя когда так разнесло-то?... – тихонечко проскрипела Аня, более всего напоминающая девочку-подростка, больную прогерией. – Худой ведь был, как Кощей? Откуда столько мяса с жирком, а? Ты прямо-таки пирожок… Красавица наша будет довольна…
     – Какая красавица? – негромко спросил я, понимая, что говорить мне не очень хочется. Я был слаб. Я чувствовал, как моя жизнь утекает сквозь поры кожи, будто вода сквозь решето. И мне было плевать на это.
    – Паучиха, – ответила за Аню Саша, которая была столь бледна, что едва отличалась от вещества паутины. – Темноволосая голубоглазая хищница. Она кормит себя нами. Мы сейчас внутри неё.
    – Давно вы здесь? – спросил я. Мне и вправду было интересно.
    – Да Вельзевул его знает, – прошамкал беззубый, сморщенный Дима. – Как меня тогда её скелеты поймали… Белые костяки… Из той же субстанции, что и паутина, только куда прочнее… И Тьма… из неё же… Я увидел лицо Паучихи, когда это случилось… А вы исчезли…
    – Нас с Андрюхой она встретила на лестнице, – прогудел Андрей-криогенщик, похожий на старого зомби, давно не вкушавшего свежей плоти. – Мы думали, что к вам спустимся. А она… Я вообще не понял… Стоит такая… Как будто растёт прямо из стены… Глаза пустые-пустые… Раз так рукой в грудь… И я чувствую – прямо за позвоночник держит… И Андрюху тоже… Мы как заорём… Сами чуть не оглохли… А потом поняли, что она очень большая и в руках нас несёт… Мы как будто игрушечные… А потом нас запеленали…
    – Нас съели, – снова заговорила Оля.  – Циклоп. На Архипова похож. А потом она его проглотила вместе с нами. До сих пор переваривает…
    – Так вы… первокурсники? – догадался я.
    – Были, Вадим, – ответила Аня, сушёная голова которой  перекатилась набок и теперь смотрела на меня. – Так и не дожили до первой сессии…
    – А на самом деле мы все давно закончили универ, – сказал я чуть громче. – Сейчас конец 2011 года.
    – Обалдеть, Вадик, – меланхолично прошептала Оля. – Это мы здесь так долго?
    – Да-да, Оля, – ответил я. – Девять лет прошло. Вы, например, участвуете в проектировании атомных станций. И Аня тоже. Только в разных организациях.
    – А причём тут атомные станции? – не поняла Аня. – У нас же другая специальность?
    – Она у нас большая… многоаспектная…., – ответил я столь тихо, что сам едва услышал себя. – Профиль, так сказать, широкий…
    – Ну, это у тебя, Вадим, широкий, – замогильным голосом сострил Андрей-криогенщик. – Морду отъел… Ничего – скоро будешь, как мы. Только мы этого не увидим.

    Я промолчал. Да, он прав. Всё в порядке. Вот только… Я ведь знаю, что мы выберемся отсюда. И даже знаю, КУДА. А вот КАК?

    – Красавицу зовут Ева? – спросил я Ольгу.
    – Не знаю, Вадик, – тихонечко ответила седовласая одногруппница. – Она мне не представлялась. Просто съела – и всё. Ты знаешь, кто она?
    – В декабре 2011-го это создание – студентка четвёртого курса, – ответил я. – Обучается на нашей кафедре, получает повышенную стипендию. Она – мой лучший друг. Более того – моё Божество. А то, что она людоед…
    – Скорее – душеед, – поправил меня Андрей-атомщик. – Эти тела… они не наши. Просто бутафория. Мы ведь, на самом деле, мёртвые. И ты тоже. Кстати, как ты умер?
    – Сгорел, – ответил я. – Свет сжёг меня. Помнишь часы, которые висели напротив профбюро и показывали без одной минуты двенадцать? Так вот – они преобразуют пространство-время. У них удобный пользовательский интерфейс, но чтобы с ними работать, нужно обладать глубокими специальными знаниями. Меня хватило только на элементарное преобразование, в результате которого я вместе с Евой оказался в ловушке замкнутого пространства. А потом…
   – Ух, – вздохнула Аня чуть громче обычного. – К нам ещё что-то летит.

   Она была права – к паутине приближался какой-то предмет. Довольно крупный и… эй, да это же шкаф Евы!

   Я будто проснулся. Стало так больно, что я открыл рот и глаза мои вылезли из орбит. Но закричать я не смог. Я был стаканом, наполненным жизнью, которую медленно сосали через трубочку.

   Когда расстояние между шкафом и паутиной сократилось до двадцати метров, из его зубастой стеклянной пасти вывалился чёрный ком. Я знал, что это. Ком прилип к паутине рядом со мной, а шкаф, едва не раздавив Аню и Сашу, встретил липкие белые волокна в трёх метрах над моей головой. Он не остановился. Продолжая двигаться в прежнем направлении, шкаф деформировал паутину, которая до этого была совершенно плоской. Хватка узлов ослабла и я закричал. Я рванулся, но они всё ещё держали крепко. Через несколько секунд шкаф остановился и упругая хищная масса начала возвращать себе исходную форму, двигая его назад. Хватка снова усилилась. Я задохнулся. Я… БОЛЬНООООО!!!

    Форма паутины не восстановилась. Более того, она стала периодически меняться во времени – движение шкафа происходило по циклу, в начале которого он, будучи приклеенным к узлам, находился двумя метрами выше первоначальной плоскости паутины, из-за чего она становилось выпуклой вверх, потом двигался вниз, уменьшая степень выпуклости. В определённый момент паутина на мгновение становилась горизонтальной, а потом шкаф двигался вниз, выгибая её в противоположном направлении до тех пор, пока не оказывался двумя метрами ниже горизонтальной плоскости, после чего снова начиналось движение вверх – до наивысшей точки. Потом – снова вниз.

    Период и амплитуда колебаний не менялись. Это была пытка.  Больнее всего становилось в те моменты, когда паутина была горизонтальной, потом боль стихала и в моменты максимальной выпуклости достигала минимума. Цикл произошёл раз десять… или двенадцать? Нет, скорее всего – тринадцать! И вдруг в момент кульминации боли чёрный ком развернулся. Это был окровавленный скелет в дрянном чёрном балахоне. Его небесно-голубые очи смотрели в Бездну, полёт сквозь которую закончился пленом. Она отражалась в них, вся её Сверхбесконечность помещалась на радужных оболочках глаз мёртвой Богини… Нет, это не Отражение. Отражение не может быть вещественнее Оригинала. А эти глаза… вся Бездна Неба – лишь производное от их Глубин.

    Почувствовав свежую плоть, паутина впилась в скелет. Он такой красный! На нём было несколько килограммов мяса, а в его костях – горячий и жирный костный мозг. Примитивная хищная субстанция! Она не способна отличить ЭТУ плоть от обычной! Узлы и нити, соприкасающиеся с трупом из шкафа Евы, покраснели мгновенно, но для паутины это была не пища, а яд. Колебания резко прекратились и всё свободные узлы рванули в сторону красного скелета. Нити натянулись так, что расстояние между  узлами возросло вдвое. Я и мои сокурсники отдалились друг от друга, но во столько же раз ослабла хватка,  которой узлы держали нас. Я опять попробовал оторваться от паутины, но не смог. Остальные шестеро не помышляли об освобождении – эта плотоядная масса давно стала их общей могилой.

   В месте, где прилип скелет, волокна жутко сокращались, а подтянутые узлы приставали к его балахону и дёргали его на себя, стремясь избавиться от смертельной заразы. Краснота распространялась по нитям, как по артериям, становясь всё более концентрированной и заставляя волокна темнеть. Каждый узел пропитывался ею до черноты и умирал. Свежей плоти на костях скелета оставалось всё меньше. А глаза…

   Бездна преображалась. Когда я падал в неё, она была голубой и светлой, как чистое небо. Но теперь её заслоняли плотные грозовые тучи. А видел глаза скелета в балахоне. Они тускнели, Сверхбесконечность теряла полноту, вырождаясь в обычный трансфинит. Сопротивление паутины ослабевало, но я всё ещё не мог вырваться. Ядовитые красные потоки достигли моих полумёртвых друзей и стали наполнять их. Я смотрел на Ольгу. Ороговевшие кусочки её кожи отваливались, будто шелуха, и под ними обнаруживались другие – розовые и гладкие, как у младенца. Морщины разглаживались. Седые волосы обретали прежний цвет. На костях регенерировалась плоть. То же происходило и с остальными. «Яд»  мёртвой Богини обратил процесс – вещество паутины стремительно возвращало всё, что выпило из людей за годы плена. Они оживали и наполнялись силами.

   Шесть голосов одновременно возопили от боли. Такую боль каждый из них испытывал только раз в жизни. В первый её миг. Паутина чернела и растворялась в их телах. Менялся и шкаф. Осколки зеркал бесшумно поднимались из его недр и прирастали на прежнее место. Он будто превратился в огромный паззл, который очень быстро собирал невидимый мастер головоломок. За несколько секунд целостность самого большого предмета Евиной комнаты была восстановлена.

     В этот момент узел отпустил меня. Точнее – вдруг оказалось, что я неподвижно вишу в непрерывно мрачнеющем пространстве тремя-четырьмя метрами выше плоскости паутины. Её размеры сократились до неприлично малых – шестеро моих сокурсников, которые снова превратились в здоровых ребят 17-18 лет, едва помещались на ней. Такой, значит, она была до того, как начала питаться ими! А теперь на ней ещё и шкаф… Ой!! А шкафа-то теперь ДВА!! Один – в паутине, другой – прямо над первым в параллельной плоскости на одном уровне со мной. Целые и совершенно одинаковые, один отражается в другом. Шесть пар глаз с удивлением и ужасом смотрят вверх. Но не на шкаф и не на меня… а на Еву, которая висела точно над скелетом!! Он отдал нам ВСЁ и стал совершенно белым, а внутри него был Абсолютный Мрак. Такой же была та часть Бездны, которая простиралась от плоскости паутины вниз. А выше паутины Бездна светлела. Живая, настоящая Богиня, смотрела в Сверхбесконечно Мёртвые глазницы скелета в балахоне. На её лице застыли удивление и страх. На лице скелета – тоже, ибо костей в его лицевом отделе было столь много и они были столь подвижны, что голый череп обладал богатейшей мимикой! Мы начали удаляться друг от друга: я, Ева и шкаф поднимались в верхнюю часть Бездны, которая снова становилась Небом; первокурсники, Смерть и второй шкаф, который быстро чернел, погружались  во Тьму нижней её части.   

    Я смотрел на них, не отрываясь. Я знал, чем закончиться их «падение». Посадка будет мягкой, и даже очень. ТАМ они снова встретят меня, который на девять лет моложе, и расскажут ему о его будущем, а он их не поймёт. Сколько нам ещё придётся пережить вместе! Целых две… нет – три последние главы первой части «Хаоса Несебетождественности», которые он напишет по возвращении.

    Шкаф превратился в абсолютно чёрный ящик, и на его поверхности образовались пять одинаковых шпингалетов. Ну, вот круг и замкнулся! Теперь всё понятно. Вернее – почти всё. Есть одна тонкость…

    Я не закончил мысль, так как Бездну вдруг начало лихорадить. Глаза Евы округлились от ужаса, а рот раскрылся в безмолвном крике! Лик Смерти отразил это, словно зеркало. Небесную сторону Бездны накрыла чудовищная Тень. И тому, кому принадлежала эта Тень, в Бездне было тесно. ОНО проносилось сквозь неё, задевая несуществующие Границы, ибо было бесконечнее Света и Мрака! Через мгновение ОНО обрушилось на нас сверху.

    Меня ослепил ярчайший СВЕТ. В глазах полыхали Большие Взрывы, рождающие Вселенные. Я понял, что я – БОГ!!! Я создал ЭТО МИРОЗДАНИЕ!!!!! Исступление Творца, в единый миг познавшего свою Сверхвселенскую МОЩЬ, захлестнуло мой Разум. И в тот же миг ВСЁ погасло, как экран стационарного компа, шнур которого грубо выдернули из розетки…

    Меня будто вытолкнуло с огромной глубины, и я обнаружил вокруг себя незыблемый, вещественный мир. Это – двор перед домом Евы. Я стою возле её подъезда. Она – рядом. У неё в руках – большой, круглый предмет.

    – Где мы?! – выкрикнул я.
    – Дома, – спокойно ответила Ева. – Во вчерашнем дне. Вернее – почти в сегодняшнем.

    Она перевернула предмет и показала мне. Это были часы, при помощи которых я замкнул пространство-время вокруг её квартиры. Они показывали без двух минут двенадцать. Обратная сторона часов освещала белую кофточку Евы.

     – А сколько сейчас времени на самом деле? – спросил я гораздо тише, отступив от Богини на два шага.
     – Ровно столько, сколько они показывают! – твёрдо ответила ОНА. – Сегодня тридцатое декабря 2011 года…

     В этот момент минутная стрелка переместилась на одно деление.

     – Через минуту будет тридцать первое! – обрадовалась Ева.
     – А куда подевались три часа времени?! – ехидно спросил я.
     – Их нет! – восторженно ответила Ева. – Всё – сон! А теперь пойдём ко мне.
     – А зачем?! – спросил я с ещё большим ехидством.
     – А сколько у тебя денег на телефоне?! – передразнила меня Ева.

     Стараясь не упускать четверокурсницу из поля зрения, я достал телефон и запросил баланс. Оказалось – минус сорок пять рублей.

     – Ты должен позвонить с моего домашнего, чтобы вызвать такси, – сказала она. – Через двадцать две минуты тебе следует быть возле своего дома.
     – А это точно?! – не хотел верить я.
     – Пойдём быстрее! – безапелляционно потребовала Богиня, схватила меня за руку и повела в подъезд. И мне совсем не хотелось сопротивляться.

     Подъезд был таким же, как всегда. Мы поднялись на лифте на последний этаж и зашли в её квартиру. Внутри горел свет, все предметы в прихожей были целыми.

     – Не разувайся – тебе сейчас ехать! – скороговоркой произнесла Ева. – Можешь пройти ко мне в комнату так. Времени очень мало.

    Я послушался. Дверь комнаты Евы была целой. Дверь, ведущая в комнату её родителей – тоже. Если не считать кусочка стекла, отколотого Евиным братиком. Из-за двери слышался богатырский храп отца Богини.

    – Так у тебя папа дома? – шёпотом спросил я.
    – У меня все дома, – прошептала Ева в ответ, усмехнувшись игре слов.

    Мы прошли в её комнату. Зеркальный шкаф, пол и потолок были целыми, кресло, как ни в чём не бывало, стояло посреди комнаты, а на нём лежал закрытый ноутбук, также не имеющий видимых повреждений. За окном была обычная зимняя ночь.

    Оттолкнув меня, Ева  прыгнула в кресло, раскрыла ноут и включила его.

    – Вызывай такси! – прошипела она.

    Я немного ошизел от такой перемены обстановки, но приказ выполнил. Вызов дошёл на удивление быстро. Мне сказали, что такси приедет через пять минут.

    – Жди машину на улице, – велела Ева. – Встретимся на вокзале в четыре часа дня. Выспись и постарайся не опоздать.

    Не сводя с неё глаз, я вышел из комнаты. Она была взволнована и сосредоточена. Последнее, что я увидел – она загружала программу, позволяющую общаться через вёб-камеру.

    Через минуту я был на улице. Ещё через четыре минуты приехало такси. То самое, которое привезло меня сюда.

    – На Ленточную? – спросил давешний водитель.

    По его глазам я понял, что он впервые меня видит.

    – Да, – ответил я и сел в машину. – Сто пятьдесят рублей?
    – Ага, – меланхолично ответил он и зевнул так, что едва не вывихнул челюсть.

    Мы проехали больше половины пути, когда ему сообщили, что требуется такси для доставки одного пассажира от моего дома к дому Евы.

     – Во, как бывает! – поразился таксист. – Мы оттуда едем, а кому-то обратно надо!

    Я нервно сглотнул. Я понял, КОГО он повезёт обратно. Но всё как-то не верилось. Вот, значит, кем был тот «парень, как две капли воды похожий на меня», которого он вёз от дома Евы!

    Мы остановились на автостоянке возле моего дома. Заплатив ему полторы сотни из той сдачи, которую он же дал мне в будущем   (вернее – альтернативном будущем!), я поблагодарил его и поспешно выскочил из машины. Притаившись за углом дома, я стал смотреть на дверь своего подъезда. Буквально через пятнадцать секунд оттуда вышел тот, про кого я думал всю дорогу. Я САМ. Двойник приблизился к таксисту.  «Так я ведь только что тебя сюда привёз???!!!», – поразился «труженик руля».

   Я мгновенно вспомнил этот момент. Я отвечу ему: «Не может быть! Я сегодня никуда не ездил на такси».   

    – Не может быть! Я сегодня никуда не ездил на такси, – удивился двойник.
    – Я вот тока щас тебя высадил! – пробасил водитель.
    – Вы ошиблись! – возразил двойник. – Я был дома последние четыре с половиной часа.

    Не буду их слушать. Таксист ещё пару минут будет мучить меня-прошлого, а потом всё-таки повезёт в Дом Шепчущих Стен и Материальных Иллюзий (сокращённо - ДШСиМИ). А с меня уже хватит!
    Я вошёл в подъезд. Home, sweet home!!! Как соскучился-то!!! Будто три Вечности здесь не был. Поднимаясь по ступеням, я понял, насколько устал. Только бы не упасть, а то ведь так и засну… на лестнице…

   Первый пролёт… второй пролёт… о – второй этаж! Вот и дверь моей квартиры. Я буквально упал на неё и упёрся пальцем в звонок. Задвижка щёлкнула через полсекунды, будто меня ждали. Под моим весом дверь поехала внутрь, а я начал падать и оказался бы на полу, если б не успел схватиться за ручку. В прихожей горел свет, но никого не было. Держась за стену, я переступил порог и плюхнулся на большой, мягкий пуфик. Глаза закрылись сами…

    … Свет… но не лампочки под потолком… свет фар… я стою…

    – Чё туда-сюда ездишь-то?! – спросил меня водитель.
    – Да не я это был! – ответил за меня мой голос. – Но мне срочно туда надо! Правда.
    – Да ты садись, садись! – пригласил «Повелитель дорог». – Но я не могу ошибаться. Я тебя вёз!
     – Спасибо,  – изрекли мои уста.

   Тело открыло дверь и забралось в машину. Это было… Нет – я УЖЕ пережил ЭТО!!! Я не поеду туда СНОВА!!! Надо… надо… Рука захлопнула дверь. Да куда меня опять???!!!

     – Максимум минут пятнадцать – и мы на месте! – сказал водитель, пристегивая ремень. – Ты, наверное, что-то забыл?
     – Типа того, – ответило моё прошлое. – Давайте уже поедем.
     – Как вам будет благоугодно! – съехидничал «Властелин баранки» и завёл мотор.

    НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! В отчаянии я вскочил с сиденья… и так приложился головой, что рухнул обратно. На мягкое. Затылок пронзила резкая боль. Я схватился за него рукой и тихонько взвыл, а потом поднял глаза. Надо мной был электросчётчик. И потолок. Я опять в прихожей!

    Усталость испарилась. Я вскочил с пуфика и вбежал в комнату матери. Прямо так – в зимних ботинках сорок четвёртого размера, со снегом на подошвах. Окно… Вот сейчас… Ага – вот этот автомобиль! В нём – я. Он начал поворачивать и… исчез. Бесследно. Никаких эффектов типа нарушения линейности пространства, микровзрывов, ударных волн неизвестного происхождения и прочего. Просто раз – и нету! Ладно… Храп? Ага – мама спит пузом кверху! Она так обижается, когда ей говорят, что она храпит. И мне пора… Так, а где мой ноут со всеми причиндалами?!

    Иду к себе в комнату. Там горит свет. Диван ЦЕЛ! Балконные двери заперты, а ноут, как ни в чём не бывало, стоит на столе. Он включен. Я выключил его, вернулся в прихожую, разделся и пошёл обратно в комнату. Чудовищная усталость навалилась снова. Всей тушей. К чёрту… Я доплёлся до дивана и упал на него лицом вниз. Через секунду меня уже не было. Ни в этом мире, ни в каком-либо другом… 

    ... Приятные, ласковые волны покачивают меня… Они всегда одни и те же, не нарастают и не рассеиваются, а их амплитуды и частоты явно выбраны специально для меня. Я в пространстве… большом пространстве… больше любого Космоса… Оно – ящик без стенок, в котором помещается ВСЁ… Там абсолютно темно и пусто, но мне кажется, что где-то в нём есть Солнце… призрачное, красное Солнце, свет которого пронизывает его насквозь… Я там один… А по-другому и быть не может… Я есть. Всё остальное – только в моей голове. Я – Бог? Если так, то я не хочу ничего создавать… Мне и так клёво… Я и Пустота – два лучших друга… И никто третий нам не нужен…

     – Просыпайся давай…, – шепчет Пустота.  – Солнце уже высоко…
   – Оно – лишь моя иллюзия…, – нехотя отвечаю я.
   – Очень яркая иллюзия! – восклицает Пустота.

   Она взорвалась отнюдь не призрачным красным светом, ослепив меня. Я мгновенно потяжелел и закрыл глаза ладонью. С минуту я не видел ничего, кроме алых всполохов.  Потом они позеленели и стали медленно растворяться во Тьме.

   Я открыл глаза прежде, чем угасло последнее «пламя». Увидел маму в лучах Великой Красной Звезды. Будто заново родился, честное слово… Я понял, что улыбаюсь. Она улыбалась в ответ.

    – Тебе пора вставать, Вадим, – умиротворённо произнесла она. – Ты с Евой во сколько встречаешься?
    – В четыре часа на вокзале, – ответил я.
    – Уже второй час, – сказала мама. – Вставай, а то голова болеть будет.
    – Я больше не усну, – тихо произнёс я. – Но ещё немного поваляюсь.
    – Как хочешь, – прошептала Нина Григорьевна и вышла из комнаты.

    Я протянул руку я взял телефон. 13 часов 12 минут. От года осталось 10 часов 48 минут… 10,8 часа… 0,45 суток… примерно 0,12 процента. Я воткнул в телефон наушники и на полтора часа погрузился в музыкальный мир. Потом всё-таки заставил себя выбраться в мир вещественный. Мне надо было собраться, и как можно быстрее. Дома всё в порядке. Комп включать не буду – ну его к чёрту. Но с собой возьму, ибо тот «гроб», который стоит у деда в доме, пригоден только для набивания текстов и раскладывания пасьянсов. Старику большего и не требуется. Большую часть времени он проводит за чтением и редактированием собственных сочинений, которые планирует завещать мне, надеясь, что я продолжу его дело. Сохранить их – это мой долг. Именно на их страницах была зачата и рождена Несебетождественная Сверхбесконечность. Дело моей жизни – вырастить и воспитать ЕЁ…

   15 часов 52 минуты. Я иду по привокзальной площади с двумя тяжёлыми сумками в руках. Ева ждёт меня возле фонтана.

     – Добрый день, Богиня!! – кричу я через всю площадь.

     Она вздрогнула и обернулась на крик. А вместе с ней – ещё человек двадцать. Я покраснел. Ева – тоже. Ну, вот… не сдержал эмоции… привлёк к себе внимание… Сопровождаемый недоумёнными взглядами, я быстрым-быстрым шагом направился к ней. На её лице застыло нечто среднее между радостью и растерянностью. Она пошла мне навстречу.

    Мы остановились друг против друга. Так близко, что уже на расстоянии десяти метров могли показаться единым целым.

    – Ты меня опередила, – слегка дрожащим голосом произнёс я. – Как давно ты здесь?
    – Не более трёх минут, – пролепетала она. – Я ведь никогда не опаздываю, правда?
    – Я тоже стараюсь, – едва слышно сказал я, мельком окинув взглядом окружающее пространство. На нас, вроде бы, не смотрят (во всяком случае - пристально). Значит, всё в порядке.
    – Тогда пойдём, – так же тихо сказала она, и лик её озарила нестерпимо яркая улыбка…

   Мы шли радиальной аллее, ведущей к дому моего деда.

   – Ну и ночка! – громко и истово произнёс я. – Особенно те три часа, которые бесследно исчезли. Знаешь… Я мало что понял! Мы с тобой каким-то образом встретились во сне. Это ведь ты была?!
   – Именно так! – искренне согласилась Богиня. – Я всё помню до мельчайших подробностей вплоть до самого пробуждения. Вот только я была уверена, что этот странный мир – плод МОЕГО воображения, пока не проснулась и не полетела вместе с креслом в зеркальный шкаф…
   – Ты прошла сквозь зеркало? – неожиданно для самого себя спросил я.
   – Нет, конечно! – поразилась Ева нелепости вопроса. – Но его осколки едва не прошли сквозь меня! То, что я осталась жива – просто невероятно!
   – Да уж! – с чувством сказал я. – Кстати… На счёт шкафа… Что у тебя там лежит? Вернее – лежало?
   – Ничего интересного, – отмахнулась Ева. – Всякое барахло, большую часть которого следует отправить на помойку, но руки не доходят. Думаю, дело не в том, что внутри него, а в том, что снаружи. В зеркальной поверхности. Её надо было разбить. Или придать ей особую форму?
    – КОМУ надо? – с некоторым ехидством спросил я. И едва не упал, споткнувшись о кусок кирпича.
    – Осторожно! – воскликнула Ева. – Не знаю. А кому надо швырять моё кресло и ломать твой диван? Кто хотел утопить меня в ванне? По чьей воле я часами ползала нагишом по бесконечным ледяным коридорам, ежеминутно встречая кошмарных тварей невыносимо красного цвета?..
    – Стоп! – перебил её я. – Когда тебя пытались утопить?!
    – Сегодня ночью! – удивилась Ева. – Я мылась, и вдруг надо мной возник странный объект – что-то вроде куриного яйца, но размером с гроб и настолько белый, что стало больно глазам. Он был оплетён толстенными нитями, похожими на кровеносные сосуды,  ядовитое алое сияние которых едва не расплавило мой мозг. Через пару секунд внутри него словно что-то лопнуло, и на сверхъярко-белой поверхности возникло чёрное пятно. Оно быстро росло и дрянь цвета Абсолютной Пустоты капала с него в ванну. Я хотела выскочить, но стоило мне пошевельнуться – и пятно мгновенно расширилось, заняв треть поверхности «яйца». Оно стало слишком круглым, и я на мгновение увидела в нём своё искривлённое отражение. Зияющая чернота эллипсоидального зеркала обрушилась на меня и прижала ко дну ванны…
     – А почему ты мне сразу не рассказала?! – поразился я. – Часы ты тоже в «ледяных коридорах» нашла?
     – Нет, часы… я… я не знаю, откуда они у меня…,  – вдруг растерялась Ева.
     – Не знаешь? – опешил я. – Но ты ведь сказала мне, что, мол, больше одна ТУДА не пойдёшь – очень тяжело. Бросила часы на диван и опять направилась в ванную. Кстати… Извини – я такую глупость сделал! Пространство замкнул… Наверное, я во всём виноват…
     – Бредишь, что ли?! – испугалась Ева. – Ничего такого я тебе не говорила! А в ванную я теперь вообще заходить боюсь. И как ты замкнул пространство?
     – Неужели ты не помнишь? – снова удивился  я. – Ты вернулась из ванной с часами!
     – Я вернулась с ними из Голубой Бездны,  – поправила меня Богиня. – Ты что-то путаешь. Так о каком «замыкании пространства» идёт речь?
     – О том, за которое ты меня ругала! – ответил я, глуповато улыбаясь и хлопая глазами. – Я, мол, как дитя малое – цапаю ручонками всё, что попадается на глаза, совершенно не думая о последствиях. Часы, которые ты принесла ОТТУДА – это преобразователь пространства. Простейшее преобразование – то, которое я сделал благодаря удобному интерфейсу, адаптированному под дурака – заключалось в том, что можно выделить область пространства в форме параллелепипеда, и каждую из трёх взаимно перпендикулярных граней совместить с противоположной.  Я замкнул пространство твоей квартиры, пока ты мылась после возвращения ОТТУДА.
      – Не знаю, что ты там замкнул, но после моего первого похода в ванную мы встретились в Голубой Бездне, – с обидой и непониманием в голосе произнесла Ева. – А потом оказались возле моего подъезда в прошлом – за минуту до начала тех суток, в которых прожили два часа. Это время просто исчезло вместе со всеми произошедшими событиями.

      Я остановился. Она – тоже. Я посмотрел ей в глаза. Потом – на огромный, древний могильный крест, чернеющий меж двух мёртвых дубов в тридцати метрах от дороги. Потом – снова ей в глаза. Она не притворялась. ТАК врать никто не может.

     – И кто это был? – спросил я сам себя.
     – Ты и вправду видел меня, выходящей из ванной? – не верила Ева.
     – Совершенно точно! – ответил я.  – Ты принесла эти часы. Они позволяют манипулировать пространством и временем.
     – И что я делала до того, как мы встретились в Бездне? – спросила Ева.
     – Свет погас, когда я замкнул пространство, – начал я. – Ты вернулась в комнату и узнала, что это произошло по моей вине. У тебя была истерика. Потом ты успокоилась и решила показать мне, что именно я натворил. Было забавно. А дальше… По причине замыкания окно твоей комнаты совместилось с окном комнаты твоих родителей. У тебя в тумбочке лежал теннисный мячик. Я взял его и бросил в открытую форточку, надеясь, что он долетит до твоей комнаты и окажется позади меня. Но промахнулся и разбил стекло комнаты напротив. Ты… ты хотела убить меня за это! А потом…

     Я замолчал. Секунд пятнадцать мы с Богиней смотрели друг на друга. В окружающем пространстве не было ни единого звука. Потом под ногой Евы тихонечко хрустнул снег.

     – Откуда ты узнал про мячик? – прошептала она. – И что я сделала после того, как ты разбил стекло?

    Я сглотнул. Как сказать ей такое? Я ведь даже не знаю… не знаю, как она… как она отреагирует…

    – Так что же? – прозвучал у меня в голове её голос.
    – Ничего, – твёрдо и предельно спокойно ответил я.  – Ты исчезла. А я остался один в темноте.
    – Пойдём,  – сказала Ева, тронув меня за рукав.

    До дедова дома ещё полкилометра, не более. Десять минут неспешной ходьбы – и мы на месте…

    Старик жил на дне гигантской сферы. Кроме шуток – деревня, в которой было тридцать два дома, занимала десять гектаров земли, что составляло примерно треть от общей площади огромной низины, неведомо как и когда возникшей посреди леса. По форме низина была идеальным сферическим сегментом. Одно время я пытался оценить радиус её кривизны. Глубина низины была около пятнадцати метров. Используя формулы школьной геометрии, я получил приблизительный результат – радиус кривизны составлял три тысячи двести метров. 

    Геометрия самой деревни была уникальной. Форма её участков едва отличалась от идеально круглой. В самом низу сферы образовалось большое и очень опасное болото. Вокруг него на равном удалении и на одинаковых расстояниях друг от друга были расположены шесть участков. Впервые увидев это на спутниковой фотографии местности, я не поверил глазам. Распечатав изображение, я взял циркуль и испытал шок – окружность с центром в нижней точке сферы и радиусом шестьдесят метров проходила точно через центры участков. Поделив окружность на шесть секторов  (по шестьдесят градусов каждый), я  поразился ещё сильнее – точки пересечения окружности с радиальными линиями, ограничивающими секторы, соответствовали центрам участков! Если вокруг болота построить ещё одну окружность – концентрическую с первой, но в полтора раза большего радиуса – и порезать её на девять секторов, то на ней таким же образом будут располагаться следующие девять участков. На третьей концентрической окружности – радиусом сто двадцать метров –  находились ещё двенадцать домов. А на четвёртой – стопятидесятиметровой – их было всего четыре. Итого – тридцать один участок.

    Тридцать второй принадлежал моему деду, и именно он бесстыдно портил геометрически совершенную структуру деревни. Этот клочок земли площадью двадцать две сотки располагался между третьей и четвёртой окружностями, на разных расстояниях от других участков и по форме был ничем иным, как фракталом Мандельброта. Стоя на краю сегмента, мы смотрели на его забор. До него было несколько сот метров, но даже на таком расстоянии забор выглядел удручающе нелепо, так как состоял из множества разновеликих частей. А вблизи… Самым высоким его местом были железные ворота, в которые Кинг-Конг мог бы пройти, не наклоняясь. При этом левая дверь была на треть ниже правой и чуть не вдвое шире. Они располагались в том месте участка, где одно большое скругление соприкасалось с другим – своей зеркальной копией – и поэтому были существенно неплоскими.   Правая была покрашена в белый цвет, а левая – в чёрный, но в прошлом году было наоборот. Дед каждый год перекрашивал их, меняя цвета, говоря, что ему это необходимо, но никогда не объясняя причины. Открывались они не чаще, чем раз в год, при помощи специального механизма, ибо весили по нескольку тонн каждая. А рядом с ними была кривая деревянная калитка, которую можно было бы перешагнуть, если бы не огромный ком колючей проволоки над ней. Вглубь сферы вела колоссальная ледяная горка – широкая, как четырёхполосное шоссе и настолько длинная, что мы не видели её конца.

    – Может, прокатимся? – предложила Ева.
    – Лучше не надо, – возразил я. – Мы рискуем врезаться в дедов «частокол». Он, как ты помнишь, имеет несколько слабых мест, но старику важно, чтобы в нём не было очевидных брешей. Кусок оргалита, прибитый шестью гвоздями к двум трухлявым деревянным столбам, может не выдержать столкновения с нами.
    – А я рискну! – звонко усмехнулась Ева, и прежде, чем я успел что-либо сказать, стремительно понеслась вниз на дверце от старого холодильника.
    – Куда ты, сумасшедшая?!!! – закричал я ей вслед.

    Воздух зазвенел от восторженного вопля четверокурсницы.

    Ещё одной дверцы холодильника на «старте» не оказалось, поэтому мне пришлось воспользоваться останками гигантской картонной коробки. Теперь я знал, что ПОЛНОЕ отсутствие трения – вовсе не теоретическая абстракция, недостижимая в реальности! Я ускорялся, отчего мне было и весело, и жутко. Моё движение отличалась от свободного падения только потому, что стены сегмента не были отвесными. Деревня летела нам навстречу, и я не мог… не мог представить причину, которая заставила бы нас ОСТАНОВИТЬСЯ! Изображение дедова участка приближалась, слегка подрагивая… впрочем, не так уж и слегка… это происходит всё чаще… мы сейчас… СЕЙЧАС ВРЕЖЕМСЯ!!! Поверхность горки стала очень неровной. Изображение завибрировало, как во время двенадцатибального землетрясения. Я закричал, и непрерывные удары о выступы раздробили мой крик на миллионы частей. Как выжить-то, а???!!!!! Если только разогнаться до сверхсветовой скорости и вернуться назад во времени…

    Внезапно лёд исчез, и подо мной оказалось аморфная, рыхлая масса. Я слетел с коробки и покатился по сферической поверхности. Не прошло и трёх секунд, как на моём пути возникло препятствие – мягкое и очень приятное. Это была Ева. Взаимодействие было абсолютно неупругим и дальнейшее поступательно-вращательное движение мы продолжили, как единое целое. После чёртовой дюжины оборотов вокруг общего центра масс трение взяло верх над инерцией и гравитацией – «система» из двух тел замерла в некоторой точке сферы. Я оказался на Ней. На моей Богине. Вот… Дьявол-то, а!.. Большую часть жизни я спал на жёсткой пастели. А если вдруг удавалось прилечь на мягкую – сразу такой контраст чувствовал! Например – в Турции, три года назад, во время корпоратива… Но теперь… Ни одно ложе в мире несравнимо с… Вокруг – белый ледяной песок... Но на фоне её куртки он – серый… Её волосы утопают в нём, словно в сахарной пудре… Её щёки горят, а на глазах проступают слёзы… Она смеётся… И мои отражения в Голубой Бездне её глаз тоже смеются… Беззвучно… «Любишь двойничков?», – нежно шепчут её губы. Такие большие… Их поверхность – шедевр нелинейного двумерия... Такие яркие! Они впитали самый свежий СОК Мира… Он в них – как вода в горном роднике. Но – сверхбесконечно слаще… Ни один Бог, ни один Дьявол не достоин их ВКУСА! Лишь я – простой смертный, самозваный Сверх-Бог… Во рту так сильно свербит… Язык и нёбо… Это невыносимо… Моё лицо падает вниз, словно сошедший с орбиты астероид, увлечённый гравитационным полем огромной планеты. Мгновением позже губы почувствовали вкус поверхности. Самого сладкого, что есть на ней – уст Богини. Глубочайшая БЕЗДНА!!! Ад и Рай… даже само Архипространство Отражений… просто слова! Они – НИЧТО! Весь Мир – просто набор слов, за которыми нет ничего вещественного… Реальность – это ЕЁ УСТА, и НИЧЕГО, кроме них! Их можно ПИТЬ!! Это – предел, конечная цель существования. Если она достигнута, то…

    В этот момент что-то острое упёрлось в мой правый бок. Но что такое комар для Сверх-Бога?.. Но это гад такой настырный! Сейчас ведь… «Подымайтесь, чё вы на снегу-то?»,  – дребезжит до боли знакомый старческий голос.

    Вкус на мгновение померк, его сладость стала конечной, и я смог оторваться от губ. Скатился с Богини и лёг рядом. Над нами возвышался мой дед в синей телогрейке, чёрных брюках шестьдесят второго размера, побитой молью шапке-ушанке и валенках, которые, как мне всегда казалось, помнят все четыре ледниковых периода кайнозойской эры. Звали его Вадим Евгеньевич – так же, как и меня. В одной руке он держал неимоверный драный пакет, в другой – лыжную палку, которая служила ему опорой.

    – С горки, что ль, съехали? – спросил он, широко улыбаясь, что было видно только по глазам и скулам, ибо всё остальное его лицо скрывала колоссальная седая бородища. – Ваши сумки вооооооооон там валяются!

    Он показал пальцем куда-то вдаль. Я обернулся и увидел оба моих пакета и Евину сумку. До них было метров двенадцать, содержимое пакетов рассыпалось по снегу. Я рассмеялся. Богиня – тоже. И опять… Если всю материю-энергию наблюдаемой Вселенной (включая «скрытую») превратить в невероятное количество тысячекаратовых бриллиантов и одновременно высыпать их бесконечный ледяной пол, то пространство взорвётся кристальным звоном, подобным Евиному смеху. Забор дедова участка был всего в десяти шагах от нас…

    16:14, если верить часам на телефоне. Дед достаёт из кармана телогрейки полупудовый медный ключ и вставляет его в громадный замок. Меня всегда поражало, что лилипутская деревянная калитка выдерживает такую тяжесть. Дед был единственным, кто мог её отпереть, ибо ни у меня, ни у кого-либо другого из ныне живущих не получалось повернуть ключ в замке. Там был какой-то секрет, известный только владельцу участка. Он много раз пытался поделиться им, но безрезультатно – его объяснения были понятны только ему самому. Скорее всего, старик унесёт эту тайну в могилу.

     Калитка отворилась со страшным скрипом. Протиснувшись в нелепый дверной проём, мы оказались внутри фрактальной дедовой обители. Я прошёлся взглядом вдоль её забора и опять, как и много-много раз до этого, поразился тому, насколько его форма близка к границе Мандельбротова множества. Пусть он сшит из чёрт-те чего и его высота хаотически меняется по периметру участка, но форма известной фигуры, самоподобной в сколь угодно малых масштабах, соблюдена невероятно чётко.

    Из двадцати двух соток дом занимал три. Он был построен в «голове» фрактала – передней его части, по форме подобной любому из бесчисленных «отростков» на его границе. А ворота с калиткой располагались в «заднице» – самой далёкой от «головы» части «туловища» фрактала. Единственной постройкой на территории «туловища» был огромный сарай, на две трети забитый архаическим хламом. Дед предпочитал никого туда не пускать, объясняя это тем, что мы, мол, «всё равно ничего не поймём», «не дай Сверхбесконечность, что-нибудь сломаем» и так далее. На этом клочке сферической поверхности росли шесть яблонь разных сортов и три вишнёвых дерева. Никаких грядок у деда не было – он не любил копаться в земле. В «горловине» участка (том месте, где «туловище» переходило в «голову») была ещё одна калитка – тоже деревянная, но вдвое выше, втрое шире и вчетверо толще входной. На ней гигантский замок смотрелся не столь нелепо. Внешне он ничем не отличался от первого, но отпирался другим ключом, хранящемся в бездонных недрах сарая, в определённом месте. Каждый месяц старик перепрятывал его, о чём иногда забывал. Поэтому возникали всякие казусы. «Ждите меня», – скрипнул Вадим Евгеньевич и направился к широкой и низкой двери сарая, на ходу доставая из кармана связку ключей. Эта дверь была единственной. Сарай представлял собой громадную коробку, лишённую окон. Вернее, было одно – на чердаке. Насколько мне известно, у сарая есть ещё и подвал. Но проверить я не мог – старик не разрешал мне. Кроме того, я бы всё равно туда не пошёл. Была у меня весомая причина…

    – Может, за ним пойдём? – заговорщическим шёпотом спросила Ева, ткнув меня локтём в рёбра.
    – Окстись, прелесть моя! – возмутился я, быстро-быстро замотав головой. – В этом деревянном ящике место только для одного человека!
    – А по-моему – для ста! – звонко усмехнулась Ева. – Если вместе с чердаком – для ста пятидесяти! Неужели он до такой степени заполнен?
    – Можешь не сомневаться! – истово подтвердил я, прижав правую ладонь к груди. – Я… я пару раз заглядывал внутрь. Сначала мне показалось, что войти туда вообще нельзя – проход заслоняла гора хлама. Но я видел, как дед скрылся в нём. Присмотревшись получше, я понял, что в этой «горе» есть «пещера» – между двумя старинными этажерками можно было пролезть. Мне это удалось с трудом, хотя мне тогда было всего восемь лет. А продвинуться дальше и вовсе было невозможно. Поэтому я не представляю себе, как дед… видимо, он знает какие-то ходы.
    – Зачем ему всё это?.. – тихонько прошептала Ева, глядя в сторону.
    – Ты меня сто раз об этом спрашивала,  – ответил я, натянуто улыбаясь. – И тысячу раз я спрашивал сам себя. Не знаю. И не хочу знать.

    Старик повернул ключ в замке – самом огромном из всех, что были на участке. Он был втрое больше и тяжелее тех, на которые запирались калитки. Отперев эту махину, Вадим Евгеньевич вытащил ключ, снял неподъёмный замчище, перебросил его через плечо и распахнул дверь. За ней была другая – ещё ниже и шире. Замок на ней был поменьше и отпирался другим ключом. Его дед повесил на второе плечо. А за этой дверью была третья – не выше входной калитки, но гораздо более широкая. Замок на ней был немного крупнее, чем на калитке между «головой» и «туловищем» фрактала. Старик открыл его, снял и повесил рядом со вторым. При этом он добился равновесия – второй и третий замки вместе весили столько же, сколько и первый – тридцать два килограмма семьсот шестьдесят граммов. Теперь он мог открыть последнюю дверь, за которой…

    – Эвелина, – твёрдо произнёс я, взяв Богиню за локоть. – Давай отойдём к калитке и подождём его там.
    – Хорошо, – мрачно согласилась Ева и пошла со мной.

    Очутившись в «горловине» фрактала, мы стали рассматривать огромную берёзу, растущую перед дедовым домом. Она – настоящее, живое чудо. Тридцать метров высотой и такая симметричная! Без преувеличения могу сказать, что каждая её ветвь подобна ей, только меньше. И каждая ветвь ветви подобна ей, только ещё меньше. И ветви более высоких порядков, множество которых бесконечно… Хотя, нет – не должно оно быть бесконечно. Дерево ведь состоит из живых клеток, а их размеры хоть и малы, но – конечны. То есть…

    – Эй, а там ветка сломана?! – громко спросила Богиня, показывая пальцем вверх. 

    Я посмотрел. И не поверил глазам! Это… это было надругательство!! Никогда, сколько я себя помню, божественную симметрию этого дерева ничего не нарушало. Но теперь… отсутствовала целая ветвь самоподобия! Полуметровый кусок у самой верхушки. Глазам больно!!! И рука… чёрт… так чешется под бинтами!

    Кто-то ворчал у меня за спиной. Я обернулся. К нам приближался дед. Он нёс в руках большой эмалированный таз, в котором лежали две пустые двадцатилитровые баклаги из-под воды. На указательном пальце его правой руки висел плотно набитый грязный пакет. Лыжную палку-трость и замки он оставил у входа. Того пакета, с которым он встретил нас, при нём не было.

    – Вам помочь?! – участливо спросил я, идя ему навстречу.
    – Телефон ей…, – бормотал дед, не слушая меня. – Новый она, видите ли, хочет! Совсем сдурела…

    Поравнявшись со мной, он попросил взять ключи из его кармана. Чёрт… Найти их там совсем не просто. Мне нужны всего два – от калитки и от входной двери дома. Но в «бездонном мешке» кармана можно копаться вечно…

    – А, ладно! – махнул рукой дед.

    Поставив таз на землю, он мгновенно нашёл оба ключа. А я стал смотреть на открытую дверь сарая, одновременно напрягая слух. Было тихо. Только звон ключей и скрип позади меня. В большой деревянной коробке, до отказа забитой рухлядью, было тихо. Иначе и быть не могло, правда? Если там нет деда, то там никого нет?

    Я отвернулся. Калитка была открыта настежь. Старик и Ева исчезли, забрав с собой все звуки.  Э, нет – здесь я один не останусь! Прыгнув с места на два с половиной метра, я оказался в голове фрактала. На меня тут же напали! «БЭВФ!!!», – рявкнуло мне в ухо огромное лохматое существо, и две когтистые лапы впились в мой бок. Вскрикнув, я оттолкнул эту тварь и отскочил от неё. В следующую микросекунду на меня водопадом обрушился кристальный смех…

   – Ах ты, попа!! – воскликнул я и сделал резкий бросок вперёд. Обхватив руками Евины бёдра, я оторвал её от земли, положил себе на плечо и принялся кружиться с ней на месте – так быстро, как только мог.
   – АААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! – оглушительно вопила четверокурсница. – ПОСТАВЬ МЕНЯААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

   Я не обладал первоклассным вестибулярным аппаратом и продержался на ногах всего минуту… Нет, какая минута – меньше!..  Мы с Богиней снова оказались рядом на снегу. Было так ЗДОРОВООООООО! Она задыхалась. Я – тоже.

    – А где… наш… старый чёрт?! – всё-таки смог произнести я через две минуты.
    – Вадик!!! Как можно так говорить про родного деда?! – возмутилась Ева, легонько стукнув меня кулачком по плечу.
    – Ну… Тогда старый демон! – пробасил я так громко, что сам испугался.
    – Да тише ты! – прошипела Ева, хлопнув меня по губам (какая мягкая, белая, вкусная, сладкая перчатка!). – Вдруг он услышит и помрёт от такого неуважения! Он ведь не какой-то демон, а сам Люцифер! Люцифер Евгеньевич Кузнецов. Звучит, правда?!

   Сделав огромные страшные глаза, я так резко повернул голову в сторону дома, что шея хрустнула. Входная дверь была открыта, в прихожей горел свет.

    – Сатана в доме!! – хриплой октавой обкуренного дебила-переростка гаркнул я и вскочил на ноги.

    Умирая со смеху, Ева протянула мне руку. Я поднял её… ну, Богиню, в смысле, а не руку!.. но и руку, конечно, тоже… короче – поднял Богиню вместе с рукой! С ЕЁ рукой! Хотя… свою руку я, конечно, тоже поднял… В общем – поняли, да?!  Поддерживая друг друга, мы поплелись в открытую пасть многооконной деревянной  головы – колыбели всех моих детских фантазий. 

    Хе-хе! Если дом – голова, то крыльцо – нижняя челюсть, выступающая вперёд. Оно представляло собой пять горизонтальных рядов шпал, уложенных друг на друга. В самом нижнем ряду их было семь штук, а в каждом последующем – на одну меньше, чем в предыдущем, за счёт чего получались степени. Справа и слева от крыльца прямо на его боковой поверхности росли два совершенно одинаковых, толстых сучка, по форме близких к дугам окружностей, а поперечные сечения сучков были квадратными и уменьшались по длине дуг. Наиболее широкими они были у нижней ступени. Там сторона квадратного сечения составляла почти шесть сантиметров, а к верхней ступени уменьшалась до четырёх. От каждого сучка ответвлялось ещё по три. Размеры их были не одинаковы, так как они росли в разных местах сучков и на своём протяжении тоже утончались, одновременно закручиваясь в спирали. От каждой из этих спиралей, в свою очередь ответвлялись ещё меньшие спирали, от тех  – ещё меньшие и т. д. Самые маленькие из видимых невооружённым глазом были тоньше человеческого волоса, но от больших отличались только размерами. Я понимал, что эта последовательность конечна. Как бы то ни было, но меньше атома её элементы быть не могут. Вот такие у нас перила! Их прочность поражала едва ли не больше, чем форма. Опираясь на них, я совершенно не боялся сломать тонкие спиральные ветви – они нисколько не деформировались под тяжестью моего тела. Помню, как-то со злобы ударил по ним топором, но от этого не появилось даже крохотной трещинки! Но сколько я не спрашивал деда, он так и не сказал, ЧТО это за дерево. Видимо, он унесёт этот секрет с собой в могилу. Так же, как и многие другие секреты.   

    Как только мы вошли в прихожую, свет внутри неё стал ярко-фиолетовым.

    – Ой! – удивилась Ева.

    Да, это было неожиданно. Мы оба знали, что дед меняет освещение каждые двадцать четыре часа, комбинируя всевозможные оттенки и никогда не повторяясь, но раньше это всегда происходило ровно в полночь. А сейчас… так, где мой телефон?.. ага – 16 часов 31 минута. 

    – Похоже, у дедули программа сбилась…, – прошептала Ева мне на ухо.

    Старика в прихожей не было. Он всегда входил в дом первым и успевал уйти из неё до того, как порог переступали гости.

     – Вешалка слева, – машинально сказал я.
   – Я помню! – саркастически усмехнулась Ева.

   Снегу на нашей одежде и обуви было килограммов десять, но в дедовой прихожей не обязательно было отряхиваться, о чём он заранее предупреждал каждого, кто впервые посещал его дом. Старик никогда не был общительным и с годами всё больше замыкался в себе, поэтому мало кто побывал здесь хотя бы один раз. Но многие гости мечтали вернуться сюда и даже готовы были платить за посещение этой комнаты. Дело в том, что она обладала феноменальным свойством восстанавливать личные вещи гостей. Можно было порвать куртку или облить её краской, но если оставить её в здесь и выйти, то в течение последующих тринадцати минут сорока семи секунд – я точно засекал время – сюда нельзя было войти ни из дома, ни с улицы. Зато потом куртка оказывалась совершенно чистой и целой. Кроме того, она выглядела совершенно новой, даже если владелец носил её далеко не первые пять лет. Но, к сожалению, у «целительных» свойств прихожей были свои ограничения. Во-первых, её действие не распространялось на личные вещи Вадима Евгеньевича («Я – как сапожник без сапог», – иногда ворчал он в ответ тому, кто благодарил его за помощь). Во-вторых, починить можно было не всё. Если оставить здесь электронные часы с разряженными батарейками или неработающими кнопками, или ноутбук, заражённый вирусами, или мобильный телефон со сбившимся программным обеспечением, то шанс «исцеления» – не больше двадцати пяти процентов. А если, к примеру, дисплей разбит, или телефон побывал в кастрюле с супом, то можно не приходить – такие «раны» комната не «залечивает». В-третьих, здесь восстанавливаются ТОЛЬКО неодушевлённые предметы. Если порежешься или сломаешь руку – помощи не будет, поэтому никто не мог воочию лицезреть процесс исцеления (хотя, помню, случалось пару раз, что у людей проходила головная боль). В-четвёртых – прихожая не любила бумагу. В отношении неё действие помещения было противоположным. Если оставишь книгу – найдёшь её разорванной в клочки. Помню, как-то на первом курсе забыл здесь тубус с чертежами. Спохватился и вернулся за ним буквально через полминуты – в данном случае доступ в комнату не был заблокирован. За это время каждый лист ватмана порвали на несколько кусков, а каждый кусок смяли в плотный ком и швырнули на пол. Сам тубус был пластмассовым, и поэтому лежал, целый и невредимый, точно в том месте, где я его оставил. Пара трещин в его корпусе и большое чернильное пятно вблизи его ручки исчезли, будто их никогда не было. А ведь я тогда чертил от руки! Дьявол… Хе-хе! Долго же я материл эту прихожую, и то, что обитает в ней! В мыслях я одушевил этого обитателя и назвал его «Дарнонуб», что расшифровывалось, как «Домовой-альтруист, регенерирующий неодушевлённые объекты, но уничтожающий бумагу». Но после того, что он сделал с моими чертежами, я долгое время называл его по-другому – сейчас это «имя» находится в словаре самого нецензурного сайта Рунета – Генератора Ругательств – в качестве одного из самых длинных и витиеватых выражений.

    – Может, нам всю одежду здесь оставить?! – хихикнула Ева. – Мы ведь насквозь мокрые!
    – Пожалей старика, бесстыдница! – нарочито-неискренне возмутился я, рассматривая свои отражения в многочисленных зеркалах. – Ему же, всё-таки, давно не семьдесят, а ты…

    Проходя мимо, Богиня ткнула меня кулачком в поясницу.

    – Ещё и дерётся…, – нежно проворчал я, глядя в её смеющиеся глаза.

    Самое большое зеркало по форме было близко к фракталу Жюлиа. Его рама, точно повторяющая границу множества, имела один особенный участок. Будучи учеником младших классов, я долго не мог запомнить, где он находится, так как внешне он ничем не выделялся, но теперь, слава Богу, мог найти с закрытыми глазами.

     Рама зеркала толстая – почти двенадцать сантиметров. Эвелина отвела «особенный» участок сторону и извлекла из его толщи стеклянную коробочку размером с мой мобильник. Внутри неё был единственный ключ от остальной части дома. Если не знать, где он лежит, дальше прихожей не продвинешься. Помимо входной двери, в ней есть ещё одна – точно такая же, на противоположной стене. Она – ловушка для незваных гостей. За ней – только глухая стена, увешанная кривыми зеркалами. Если открыть её – входная дверь захлопнется и запрётся, а освещение внутри начнёт меняться ежесекундно. Характер его изменения, форма и взаимное расположение зеркал подобраны таким образом, что у непрошенного посетителя возникает иллюзия, будто он оказался в помещении без стен, среди бесконечной толпы своих уродливых двойников всевозможных цветов и размеров, которые непрерывно меняются. Это продолжается минут пятнадцать – вполне достаточно для того, чтобы свести человека с ума. Помню, как я однажды попался. Мне тогда было пять лет. Дед уже был в доме, а родители – ещё на улице. До этого мне не один раз говорили, чтобы я ни в коем случае не открывал эту дверь, но я так и не понял, почему. Я был уверен, что меня обманывают, и решил убедиться в этом. Потянул ручку на себя, и… Секунд через двадцать дед вытащил меня из Ада Кривых Отражений, а потом меня три часа успокаивали. Ужжжжжжжаас!!!.. Но когда мне исполнилось десять лет, это зеркально-световое безумие стало мои любимым аттракционом. Лишь в последние годы оно начало разочаровывать меня. Я понял, что пятнадцать минут – это слишком мало. Всякий раз, когда я спрашивал деда об увеличении времени процедуры, он смотрел на меня, как на идиота. Можно было, конечно, пройти её много раз подряд, но в этом не было смысла – удовольствие доставляла эволюция Множества Двойников, а не повторение одних и тех же её этапов. Это всё равно, что постоянно пересматривать один и тот же любимый фильм, продолжение которого никак не снимут.

     Ева открыла коробка и достала оттуда «пропуск» из прихожей в дом. Это был очень тонкий сенсорный пульт ослепительно белого цвета. Его тачпад состоял всего из трёх квадратных кнопок – зелёной, жёлтой и синей. Последняя из них позволяла выключить Ад Кривых Отражений, если вдруг попадёшь в ловушку по неосторожности. Богиня коснулась пальцем зелёной кнопки. Пульт тоненько пискнул и кусок деревянного пола размером метр на метр начал медленно подниматься вверх. С обратной стороны он был металлическим. Из того же металла была сделана лестница, ведущая вниз и все шесть граней коридора, по которому можно было пройти в соседнее помещение.

    – Спускайся, – шепнул я на ухо Еве, легонько подталкивая её в спину.

    Несколько секунд спустя мы оба стояли на полу коридора. Эвелина коснулась жёлтой клавиши на тонком белом пульте, и кусок стены размером с альбомный лист сместился вправо, открыв нишу, в которой находился фонарь. Я достал его и осветил коридор. До противоположного конца было шесть метров, от пола до потолка – два метра, и два метра между стенами. Металлические грани коридора отражали хорошо, но не настолько, чтобы возникла иллюзия трёхмерного бесконечного массива одинаковых помещений. Я провёл рукой по стене. Потом посмотрел на ладонь.

    – Чистая? – спросила Ева.
    – Как слеза эмбриона! – зачем-то съязвил я.
    – Разве они плачут? – усмехнулась Ева.
    – Не понимай всё так буквально…, – сказал я шёпотом на вдохе. – Шероховатость здесь такая же, как и в остальном доме. Но паразитов этих нет. Я ни одного сейчас не раздавил. Поэтому руку мыть не придётся.

    На другом конце была такая же лестница и такой же люк в потолке. Прикосновение к определённому месту стены – и люк открывается. Одновременно в стене появляется ниша, в которую нужно положить фонарь. Она соединена с той нишей, из которой я его достал, внутри стены есть механизм, похожий на ленту конвейера, который перемещает фонарь к началу коридора. Всё! Добро пожаловать в следующую комнату.

   Мы оказались под стулом. В прямом смысле – посреди комнаты стоял дубовый стул, каждую ножку которого я мог обнять с трудом, а Еве и вовсе не хватало рук. Его сиденье, по площади лишь вдвое уступающее комнате, располагалось так высоко, что я мог дотянуться до него только в прыжке, а спинка уходила сквозь потолок на второй этаж. Участок пола под ним состоял из трёх исполинских досок, каждая из которых была прибита двумя гвоздями. На выступающей шляпке одного из них любил спать дедов кот. Люк располагался посередине второй доски. По моим прикидкам, этот стул предназначался для гиганта ростом около двенадцати метров.  Спинка и задние ножки были накрыты неимоверным куском абсолютно чёрной ткани, которая свешивалась со второго этажа через огромную трещину в потолке. В эту ткань была вшита чудовищная «молния», замок которой висел на уровне сиденья стула, поэтому она не была застёгнута до конца, и её можно было использовать в качестве лестницы. Сам замок размерами превосходил меня и весил не меньше тонны – такая величина и масса наводили на мысли о человекоподобном монстре, по сравнению с которым «владелец» стула – жалкий лилипут. 

   – Сегодня ведь ровно год, да? – спросила Ева.
   – Год с какого момента? – не понял я.
   – С момента появления этого чёрного «занавеса» с «молнией», – напомнила Богиня.
   – Точно! – подтвердил я, хлопнув себя по лбу. – Как же я мог забыть? Мы ведь были здесь тридцать первого декабря прошлого года, но дед не позволил нам остаться на ночь – у него было скверное настроение. На следующий день – первого января – мы снова пришли к нему в гости. Он был намного приветливее и показал, что случилось «вчера – буквально через час после вашего ухода». По его словам, он сидел в этой комнате, как вдруг произошло что-то вроде землетрясения…
   – Ему казалось, что стены дома вот-вот обрушатся на него, – неожиданно перебила меня Ева. – Но, ни один предмет в комнате не сдвинулся даже на миллиметр! По поверхности воды в чашке, которую он поставил на край стола за пару секунд до «землетрясения», даже концентрические волны не бегали. Он не видел, как в потолке разверзается трещина – она появилась мгновенно…
   – Откуда взялся кусок ткани с фрагментом исполинской «молнии», он тоже не знает, – закончил я. – В комнате над нами, по его словам, ничего чёрного нет. 
   – Слушай! – громко прошептала Ева. – А вдруг он сегодня согласится?
   – Он никогда не согласится!! – воскликнул я. – Сколько лет я упрашивал его пустить  меня в эту комнату (я показал пальцем вверх)?! На втором этаже есть только три помещения, куда нам разрешён доступ. А что в остальных – неизвестно даже моему отцу, хотя он вырос в этом доме. Бабушка-покойница, может быть, и знала…
   – А почему бы не пролезть в трещину? – хулиганским шёпотом предложила Ева, взяв меня за локоть. – Я весь год хотела попробовать, но сейчас, мне кажется…
   – Какая же ты глюуууупенькая, Евочка…, – нежно прошептал я, легонько стукнув четверокурсницу по носу кончиком пальца. – Неужели ты думаешь, что в этом доме есть хоть одна комната, в которую можно войти просто так, не открыв хитроумный замок? Мой дед скорее умрёт, чем допустит такое! Так что, давай забудем всю эту ерунду, и пойдём его искать.
   – Интересно, почему он нас не подождал? – задала риторический вопрос Богиня.
   – Он наверняка в следующей комнате, – сказал я. – В той, которая сегодня будет кухней.
   – С каких это пор помещения первого этажа стали использоваться в качестве кухни? – удивилась Ева. – Пища всегда готовилась на втором этаже. Разве когда-то было по-другому?
   – За время нашего с тобой знакомства – всего один раз, – ответил я. – Ты просто не помнишь. За всю мою жизнь такое случалось раз шесть или семь. Сегодня, кажется, будет восьмой.

   Ева подошла к открытому люку. Крышка его состояла из двух слоёв: внизу – металл, наверху – дерево. На её торцевой поверхности имелось особое место – там хранился ключ от следующей комнаты. Пальцы Богини коснулись его, и раздался характерный щелчок. Тонкий прямоугольник отделился от слоя дерева, открыв полость, похожую на DVD-ROM. Ева извлекла оттуда белый пластиковый кругляш и задвинула прямоугольник обратно. «DVD-ROM» вновь слился с поверхностью крышки и стал совершенно не заметен. После этого Ева опустила крышку и та, в свою очередь, слилась с поверхностью огромной доски.

   На первый взгляд, из комнаты теперь не было выхода. На самом деле, их было два – во-первых, можно вернуться в прихожую через люк, а во-вторых – пройти в соседнюю комнату сквозь стену. Вернее – сквозь потайную дверь на магнитной защёлке. Стены обклеены обоями с изображением рук, у которых вместо пальцев – такие же руки, только меньше, у тех вместо пальцев – тоже руки и т. д. до бесконечности. В определённом месте – на сгибе указательного пальца одной из самых больших ладоней (который одновременно является локтём руки-ветви) есть крохотная круглая дырочка. Если приложить к ней кругляш, раздастся тоненький писк, в дырочке загорится маленькая зелёная лампочка и часть «рукастой» стены – прямоугольник высотой два метра и метр в ширину – станет подвижным. Дверь открывается внутрь, но при этом с обратной стороны есть пружина, для растяжения которой требуется значительное усилие. На кой чёрт эта пружина – я не знаю. Дед говорил, что когда-то была нужна, а теперь её, оказывается, лень снимать…

    Ева дотронулась пластиковым диском до обоев, расположив его центр точно напротив крохотного отверстия в нарисованной руке-пальце. Замок не отреагировал. Четверокурсница отодвинула диск, подождала секунды три и снова приложила его. Стена осталась сплошной.

   – Что за фигня? – не поняла Ева.
   – Значит, пока рано, – прокомментировал я. – Дед что-то готовит и мы не должны этого видеть.
   – Не знала, что дверь можно запереть с той стороны, – удивлённо произнесла Ева.
   – А я тебе разве не говорил? – нахмурился я. – Да, доступ в любое помещение может быть закрыт. Но никто, кроме старика, не знает, как это сделать. Если он захочет, то запрёт всё замки в доме.
   – И долго нам ждать? – нетерпеливо спросила Ева. – Честно говоря, я сильно проголодалась.
     – Блаженны ждущие, ибо они дождутся…, – иронически произнёс я, глядя ей в глаза.

   Она улыбнулась в ответ.

   Под потолком висели большие электронные часы. Оно отображали дату, день недели и время с точностью до миллисекунды. Было 16:37. Вадим Евгеньевич где-то взял их четыре года назад – просто зашёл в чулан на втором этаже и через пять минут вернулся оттуда с этим устройством. На вопрос: «Откуда это у вас?!», он махнул рукой, поморщился и буркнул: «Давным-давно подарил сам себе». Через полчаса они были повешены в этой комнате и с тех пор показывали точное время. Я видел их сотни раз, и всегда проверял показания, надеясь обнаружить отклонение хотя бы в десятые доли секунды, но напрасно – ход часов был идеальным. Но до сих пор они показывали только время, а теперь на дисплее появилось ещё кое-что – прогресс-индикатор, отображающий завершённость некоторого процесса на 14,9… нет – уже 15,0 процента… 15,1… 15,2… Десятые доли сменялись быстрее, чем один раз в секунду. При этом шёл обратный отсчёт времени – 11 минут 42 секунды…. 41 секунды… 40 секунд…

   – А это что такое? – спросила Ева, очаровательно глуповато округлив глаза и закусив губу. 
   – Фиг знает, – ответил я. – Видимо – новая дедова причуда. 
   – А что будет, когда отсчёт завершится?! – звонко усмехнулась Ева.
   – Не ведаааааааюуууу! – прогудел я. – Надо полагать – вспышка Сверхновой!
   – Всего одной?! – подыграла мне Ева. – Да не может всё быть настолько просто! Хотя бы один спиральный рукав Галактики должен взорваться, иначе какая же это причуда?!
   – Нет, произойдёт что-нибудь пострашнее! – зловеще прошептал я. – Например – изменится соотношение между четырьмя фундаментальными взаимодействиями. Представь – электромагнитное превзойдёт сильное ядерное и ядра всех атомов развалятся на отдельные нуклоны.
   – Клёво! – деланно восхитилась Ева, показывая большой палец.  – Тогда во Вселенной не будет ничего, кроме полей и плазмы. Может быть, это к лучшему.
   – Ну, тогда суетиться бесполезно, – подытожил я, меланхолично улыбнувшись. – Остаётся только одно – сесть и спокойно дожидаться конца света.

   Мы расположились рядышком на огромном кожаном диване. Он рос прямо из угла комнаты, на протяжении первых трёх метров был параллелен стене, а затем резко изгибался и исчезал в «рукастых» обоях. Через четыре метра он вновь появлялся из стены, шёл вдоль неё и врастал в ближний левый угол, петлял где-то вне комнаты, появлялся из дальнего левого угла, шёл параллельно дальней стене, исчезал в ней через три метра, появлялся в трёх метрах от дальнего правого угла, уходил сквозь него и замыкался на себя. Каждый из четырёх видимых фрагментов был зеркальным отражением другого, находящегося в противоположном углу. Идеальная симметрия… Они необыкновенно мягкие… Хочется утонуть в коже этого громадного червя-дивана и никогда больше не всплывать…

    – Так здесь всего девятнадцать градусов? – медленно произнесла Ева. – А мне кажется – теплее.
    – Где ты видишь градусы? – спросил я.
    – На табло, – ответила Богиня. – Справа от прогресс-индикатора.

    Я присмотрелся. Так… Да – температура на табло отображается. Через дробь, в числителе которой – абсолютное значение (по Кельвину), в знаменателе – значение по шкале Цельсия. В данный момент электронный термометр показывает 292/19. Но я готов поклясться собственной будущей могилой, что полминуты назад, когда я впервые увидел прогресс-индикатор, этой дроби не было.

 – Когда они появились?! – спросил я.
 – Только что! – ответила Ева таким тоном, будто я спросил: «А когда мы сели на этот диван?!».
 
   До завершения отсчёта оставалось 11 минут 02 секунды, как вдруг показания термометра резко сменялись на 304/31. Меня прошиб пот. Не от неожиданности – в помещении действительно стало намного жарче!

   – Он что – печку включил?! – воскликнула  Ева.
   – Не знаю! – ответил я. – Но… температура ведь не может подняться МГНОВЕННО??!!

   Я не понимал… На счёт «конца света» – это шутка была?!

   Заиграл мобильник. Я выхватил его, едва не оторвав карман рубашки. Мне звонил… дед? Или Ева? Их номера отличались от моего всего в одной цифре. В свою телефонную книгу я внёс и собственный номер, дав ему имя «Я». С тех пор прошло два года, за это время в телефоне поселились вирусы, ставшие причиной разнообразных «глюков». Одному из них я не мог найти объяснение – мобильник иногда «путал» похожие номера. В данный момент, мне, якобы, звонил я сам.

    – Евочка! – обратился я к Богине, показывая ей экранчик. – Это не с твоего телефона идёт вызов?

   Ева открыла сумку.

    – Нет, – ответила она, покачав головой.
    – Значит – дед! – обрадовался я и «снял трубку».
    – Привёт, Вадик! – проскрипел в трубке голос Вадима Евгеньевича. – Согрелись?
    – Да уж, не беспокойтесь! – ответил я. – Мы оценили ваше остроумие. А вы сами-то сейчас где?
    – Я-то? – с показной наивностью переспросил дед. – Близко, внучок. Очень близко. Но это не важно. Важно то, что вам с Евой нужно успеть выйти из этой комнаты прежде, чем она испепелит вас…

    Старик едва успел закончить фразу и зашёлся в жутком кашле.

    – Что вы имеете в виду?! – крикнул я в трубку.
    – Что с ним? – спросила Эвелина. – Ему плохо? Может – скорую вызвать?
    – Это у него бывает! – грубовато отмахнулся я. – Он… с каждым годом всё больше на дурака похож!

    Старик кашлял секунд тридцать, но мне показалось, что прошла половина Вечности.

     – Дело такое… кхе-кхе! – продолжил он, когда приступ закончился. – Температура в этой комнате изменится с первоначального значения – 292 градуса по Кельвину и, соответственно, 19 по Цельсию – до бесконечности, но произойдёт это за конечное время – 13 минут 47 секунд. Общая длительность процесса делится на пять одинаковых периодов, по 2 минуты 45,4 секунды каждый.  Закон изменения температуры прост – первоначальное значение делится на разность между единицей и квадратом величины, которая растёт во времени. Характер роста дискретный – в течение первого периода она равна нулю; в течение второго – 0,2; третьего – 0,4; четвёртого – 0,6; пятого – 0,8. Соответствующие значения температур по Цельсию: первый период – девятнадцать градусов, второй – тридцать один, третий – семьдесят пять, четвёртый – сто восемьдесят три, пятый – пятьсот тридцать восемь. В последнее мгновение пятого периода переменная величина в знаменателе обратится в единицу, сам знаменатель – в ноль, а дробь…

    Последовал новый приступ кашля. До завершения отсчёта оставалось 09 минут 57 секунд. Сейчас идёт второй период, который закончится через… так – 09:54… чёрт!

     – Момент 08:16 – начало третьего периода! – помогла мне Ева.

     Я резко повернулся к ней. Думаю, мой взор был совершенно безумен, а она… была такая же, как и всегда. Вернее – почти такая же.
 
     – Если хотите выйти отсюда – смотрите на табло,  – продолжал старик. – Смотрите, как меняются числа и думайте, думайте… Они должны  напомнить вам о чём-то… Каждому – о своём… Кхе-кхе-кхе!!.. И когда вы представите… ОЧЕНЬ ЧЁТКО представите себе ситуацию, в которой уже видели это… Вы окажетесь там… Возьми с собой часы… Это обязательно… Потом продолжим… И не выключай телефон! Убери, но – не выключай…

   Дед замолчал.

   – Алло!!! – заорал я в трубку. – Эй!!! Я не понял… О чём думать-то?!!

   Ответа не последовало.

   – Он больше ничего не скажет, – механическим голосом произнесла Богиня. – Всё и так ясно. Сиди и думай.

   Я вновь посмотрел на неё. Её взор устремлён на табло. Она неподвижна. И очень бледна. Ко мне вдруг пришла уверенность, что она – абсолютно твёрдая! Если сейчас ударить по ней молотком, то крови не будет – только пыль и осколки…

   Девять минут и двадцать семь секунд. Господи! Я… нет – всё очень просто!! Я… мы оба – идиоты!!!

   – Ева!!! – закричал я, хватая её за локти. – Здесь же окна есть! Дед… он просто прикалывается! Давай – быстро!!

   Она чуть-чуть повернула голову в мою сторону, не отрывая глаз от меняющихся цифр. Её губы что-то прошептали. Тихонечко-тихонечко… С её подбородка сорвалась крохотная, идеально прозрачная капелька. Едва начав падение, она ярко вспыхнула и распалась на мерцающие искры, которые погасли через пару мгновений… Ещё одна вспышка… И ещё одна, и ещё, и ещё… Всё больше и больше. Настоящий капельный град. Вспышки и мерцание создали вокруг Евы ауру микрофейерверков. Откуда они? Что…. О, Господи! Частица её левого века… маленький кусочек снежно-белой кожи с двумя ресничками  переполнился кровью и стал едко пунцовым. За считанные мгновения кровь изменила его молекулярную структуру, обратив мягкие ткани в жидкую каплю. Эта капля затекла в глаз и разбавилась слезами, став идеально прозрачной. Потяжелев, она сорвалась с нижних ресниц и через долю секунду обратилась в мерцающую пыль. Веко Евы стало ущербным, крохотная ранка кровоточила. Голову Богини окутали мини-взрывы – её волосы и частички кожи разъедались её же кровью, превращались жидкость, стекали вниз, светлели и рассыпались яркими искрами. Процесс развивался лавинообразно, мои глаза едва выдерживали – их словно кололи сотни тысяч раскалённых микроскопических игл. Ева теряла лицо. Радужные оболочки обоих глаз съёживались, словно целлофан вблизи огня, содержимое глаз текло по плавящейся коже, нос, губы и уши таяли, словно воск, обнажались кости черепа. Я всё ещё держал её за локти. Но теперь у меня возникло ощущение, будто на каждой моей ладони лежит тряпичный мешок, наполненный горячей водой, которая, разумеется, вытекает из него. Я посмотрел на свои руки. Они сияли так, словно были перепачканы в фосфоре. Больно не было, но… «МАТЕРЬ БОЖЬЯ!!!», – в исступлении заорал я и вскочил с дивана.

   В этот момент на меня обрушился жар – закончился второй период, и температура в комнате поднялась до семидесяти пяти градусов. Две большие лампы под потолком вспыхнули так, будто в комнате действительно взорвалась Сверхновая. Мои веки рефлекторно сомкнулись, зрительные нервы транслировали в мозг красно-зелёное пламя. Я упал на мягкое сиденье, коснулся его ладонями, и они прилипли к нему, словно были намазаны клеем. Я рванулся прочь, но «клей» держал очень крепко. Я взвыл и распахнул глаза. Осталось восемь минут и четыре… три… две секунды, процесс завершён на 41,5… 41,6… 41,7 процентов. Рядом со мной на диване сиял огромный, бесформенный ком, содержимое которого разъедало сиденье, обращая ткани в зелёный пепел. Это же вещество растворило мягкие ткани моих ладоней и пропитало кости. Невыносимо зелёный огонь полыхал внутри костяных пальцев, они вросли в диван, словно корни старого дуба. Я понял, что не могу двигаться. Я хотел закричать, но мои зубы срослись, а язык размяк и провалился в пищевод.

   Перед глазами плыли цифры. 42,5% – столько получится, если семнадцать разделить на сорок. Это тривиально. 42,6 – число десятых в семь раз меньше числа целых. Тоже тривиально – никаких ассоциаций. 42,7 – число десятых вшестеро меньше числа целых. Это ничего не значит. 42,8… Знакомые цифры! Вчера только видел… видел на табло…

    … Я стою перед парадным входом своего универа. Мой взгляд прикован к табло над его колоннами. На нём отображается время – 14:28. Минут вдвое больше, чем часов… Я смотрел на него до тех пор, пока минут не стало двадцать девять. В этот момент меня словно ударило током, я вскрикнул и отпрыгнул назад. Блин, а! Это что же?!.. Стоп. Я одет так же, как и позавчера, во время последней поездки в Москву. В руках – мой старый друг, господин Портфель. Бинтов на руке нет – исчезли вместе с порезами. Я весь мокрый, будто меня только что изваляли в снегу. Так и было… Но когда?

    Время на табло сменилось температурой – минус одиннадцать по Цельсию. Идёт снег. Холодно… Но мне жарко и я задыхаюсь, как после пробежки. Я опаздываю? Да, если это действительно вчерашний день. А где Ева? Мы ведь расстались уже в здании?

    В этот момент мне позвонили. Ага – дед! Он мне всё и объяснит.

     – Алло! – говорю я.
     – Привет, Superinfinity, – хрипит мне в ответ грубый, предельно низкий голос, ничем не похожий на голос старика. – Не смотри на часы и не двигайся, иначе можешь провалиться обратно, а там скоро станет невыносимо жарко. Советую тебе закрыть глаза. Я сейчас подойду.

    Незнакомец прервал вызов. Я нервно сглотнул. Кто это и как он связан с Вадимом Евгеньевичем? И он… он большой, да?!

    На снег пала огромная тень. Тяжёлая ладонь легла на моё плечо и сжала его до хруста костей. Я был пойман и обездвижен. Ладонь повернула меня на месте с той же лёгкостью, с которой я поворачиваю вентиль водопроводного крана. Передо мной оказалась необъятная чёрная куртка, застёгнутая на «молнию». Я посмотрел вниз. Мои ботинки описали на снегу аккуратные круги и упёрлись мысками в правый ботинок незнакомца. На нём была та же обувь, что и на мне, но на тридцать пять размеров больше. И брюки похожи. Куртка… Нет – куртка другая. Горло великана обёрнуто дрянным цветастым шарфом. Большая часть лица скрыта под капюшоном – я вижу только подбородок, до которого вряд ли могу дотянуться, щеки и непотребно толстые, растрескавшиеся губы.  «Гаргантюа» был гладко выбрит,  но его кожа безобразно груба – сплошные вулканоподобные прыщи и кратерообразные поры. На его руках были чёрные перчатки, одна из которых держала меня, как медвежий капкан. Да-а-а… Если он соберёт пальцы в кулак, то размером этот кулак будет аккурат с мою голову.

     – Ищи выход в другую комнату, – пробасил гигант. – У тебя есть время – до 20:00. Ты должен найти часы – без них дверь не откроется. На двери нет номера, и она не запирается на ключ, пройти сквозь неё дано только тебе или Еве.
     – Ну, а… где эта дверь? Ориентировочно, хотя бы… – пролепетал я, рассматривая нелепый шарф незнакомца и чувствуя себя бабочкой, пойманной за крыло.

     Великан молча оттолкнул меня. Я отлетел метров на десять и упал в сугроб, едва не ударившись головой о мусорную урну. Незнакомец обхватил руками своё горло и начал мять его, не снимая шарфа. Пальцы и шейные позвонки затрещали, словно ветки в костре. Я боялся пошевельнуться, боялся даже моргнуть – просто смотрел и слушал. Великан мучил шею около минуты. Прекратив брутальный массаж, он страшно скривился, по-медвежьи рыкнул и харкнул кровью в снег. Опустив руки, он запрокинул голову и открыл рот. По его уродливым щекам потекли алые ручейки.

    Я бросил взгляд на табло. 14:30 превратилось в 14:31. Голова гиганта запрокидывалась всё дальше, но капюшон по-прежнему скрывал большую часть лица. Рот открылся столь широко, что мог бы вместить кулак незнакомца.  Казалось, что его затылок вот-вот коснётся спины, а нижняя челюсть упрётся в кадык. Горло выгнулось дугой, словно у великана был резиновый позвоночник, и исторгло звук, похожий на рёв далёкой-далёкой сирены.

   Великан развёл руки и стал наклонять назад своё туловище. Его ноги начали сгибаться в другую сторону, преодолевая сопротивление хрящей и связок, что придало ему сходство с огромным кузнечиком. То же происходило с локтями и предельно растопыренными пальцами. Гигант будто стремился вывернуть наизнанку все свои суставы.

   Вскоре его руки упёрлись в снег рядом со стопами.  Кожа на лице порвалась, не выдержав натяжения, брюки в области коленей начали пропитываться кровью. «ВОЗЬМИ МОИ КОСТИ!!!», – взревел великан, и воздух взорвался чудовищным хрустом. Громадное тело сложилось, как гармошка – бёдра соприкоснулись с мысками ботинок, ягодицы зажало между бёдрами и поясницей, локти оказались под лопатками, туловище изогнулось, как у червя, голова до половины погрузилась в снег, свёрнутая набок нижняя челюсть упала поперёк верхней, окровавленный язык вывалился изо рта сквозь разорванную щёку.

    Я понял, что меня распирает от нездорового хохота. Взять кости??? Да как я их возьму-то?!!! И часы… Как кости связаны с часами?! Какое отношение всё это имеет к двери?! Где мне, чёрт побери, искать её, если в одном только университете целое море дверей?!.. Море дверей, хе-хе! То есть, водоём… нет – «двереём», в котором дверей столько же, сколько капель воды в обычной море. И каждая куда-то ведёт. А мне нужна всего одна, и её необходимо найти за оставшиеся пять часов и двадцать семь минут… Кстати, а зачем мне её искать?! В комнате было жарко, а здесь – очень даже неплохо. Внутри здания – вообще благодать. Единственное, что – мне опять придётся принимать чёртов экзамен и пережить все последующие события до того момента, как мы с Богиней попались в дедов капкан… Нет, к чёрту экзамен – надо прямо сейчас найти её и предотвратить всё, что случилось сегодняшней ночью! К деду мы завтра не поедем – ну его нафиг с его дурацкими шутками! Только… Надо бы милицию сначала вызвать, а то негоже этому «мешку с костями» валяться перед парадным входом моего «храма науки». Сейчас… Так – куда дели связь?! Кому настучать по башке за то, что телефон не видит сети? И вообще – где весь народ?! На улице пусто и тихо, как в межгалактическом пространстве. Хоть бы машинка какая проехала или человечек пробежал… Где вся жизнь, а? Правильно – в универе! Кроме того, там тепло и есть работающий буфет, а мне очень не мешало бы подкрепиться – в желудке начинается голодный бунт. Я ведь на кормёжку настроился, а дед взял – и такую пакость сделал. В общем – пойду-ка я внутрь. Заодно найду Еву и расскажу ей обо всем, чего нам следуют избежать в новом варианте будущего. Тем более что снегопад усиливается. Очень быстро усиливается. Видимо, будет буря. А вчера она была в это время? Не помню. Если не было, то и сейчас не должно быть.

     Я решительно направился к дверям университета. Сделал один шаг, другой. Собирался сделать и третий, но меня остановил порыв ветра. Миллионы ледяных игл вонзились мне в лицо. Я прикрыл его рукавом и отступил на полшага. Второй порыв был сильнее – ветер взревел, как проснувшийся демон и отбросил меня назад, снежинки изжалили кожу, словно рой бешеных ос. Третий порыв поднял меня, словно лист бумаги, бросил в обезумевшее пространство и принялся крутить по спирали, непрерывно наращивая витки. Одновременно росла скорость, ускорение, скорость изменения ускорения, ускорение изменения ускорения и все последующие производные по времени от винтовой траектории.  Вращение становилось всё более сложным – витки, по которым я летал, сами перемещались в пространстве по замкнутым кривым, эти кривые тоже перемещались и так далее. Я почувствовал себя элементарной частицей в новорождённой, быстро расширяющейся Вселенной. Это было чудовищно, невыносимо… и божественно! Я – ледяная песчинка в Космическом Хаосе.   

    Моё тело умерло, но я ощущал все перипетии гиперсложного движения. Кроме того, я всё видел. Нет, не глазами – они обратились в кристаллы – а чем-то другим. Это было новое чувство, неведомое прежде. Благодаря нему я лицезрел Снежный Хаосмос вплоть до его кульминации. Он неописуем. В нём всё ново, нет ничего знакомого. Он вне «Несебетождественной Сверхбесконечности», но не меньше её – он просто другой. К Множеству всех Множеств он не принадлежит – является автономной Сущностью. Нет, не миром, не Вселенной, не Сверх-Вселенной, а только самим собой. Он отдельный, особенный. Несоизмеримо более особенный, чем самая гиперсингулярная Гиперсингулярность.

   Я с ним уже встречался. Точно встречался. Он был дефектом, бунтом против Абсолютности.  Когда же это было? Не вспомнить… Так, а это что?! Это… это как в нём оказалось???! Оно имеет конечные размеры, знакомую форму, а значит – не может участвовать в Хаосмосе. Этот объект – крупица тривиального, закономерного Космоса, частичка моего мира. Он – среди снежного безумия, но оно бессильно изменить его. Как такое возможно, Господи??! Это ведь всё равно, что кусок льда в ядре самой горячей звезды! Он сверхбесконечно мал в сравнении с Хаосмосом, но сам факт его существования – циничный плевок в лицо Великий Стихии. Его форма отвратительно банальна – колонны, этажи, окна. Упорядоченная структура, легко поддающаяся описанию. Этот объект огромен в сравнении со мной, а я сам – часть его, а не Хаосмоса. Это – вторая колыбель моего разума, моих мыслей и фантазий. Это – мой университет.

   Снег перед ним просто лежит, не участвуя ни в каком движении. На этом снегу – громадный изуродованный труп в чёрной одежде. Возле него крупицы льда почтительно останавливаются, врастая в ткань воздуха. Он – словно чёрная дыра, к которой нельзя подлетать слишком близко. Если расстояние от него до снежинки превышает полтора его роста, он почти не влияет на её безумный полёт. Но если меньше – она падает на него, замедляется, и, в конечном итоге, навсегда замирает в некоторой точке пространства. Этот мертвец – капкан для Хаосмоса. Крохотных ледяных кристаллов, попавших в него, становится всё больше. Они сцепляются друг с другом, образуя ком снега. Он растёт. У него неправильная, осколочная форма, как у астероида, но снежинки пополняют его таким образом, что поверхностные неровности сглаживаются… Вот он уже не ком, а подлинная снежная глыба. Теперь его форма едва отличается от шара. Если бы такой лежал на земле, то я вряд ли сдвинул бы его с места… Нет – точно не сдвинул бы. Он растёт слишком быстро!.. Его диаметр превзошёл мой рост… Почти достиг роста великана… Перерос великана… Дьявол, он что – всё Архипространство решил поглотить  вместе с Хаосмосом?!

    Нет – остановился. Нижняя часть огромного кома вросла в землю, его диаметр – три великанских роста, а это – почти шесть моих. Идеальный шар из снега. У него абсолютно гладкая поверхность. Я и представить не мог, что можно слепить такой. Если осветить его, то он станет ослепительно белым. Но откуда взяться свету, если вокруг – неистовая ледяная мгла?

   Тем не менее, он появился. Прямо внутри кома. Внезапно на сферической поверхности возникло светлое пятно. Потом – другое, третье, четвёртое. Они походили на огромные кляксы и быстро росли, становясь всё ярче. В этих местах поверхность вздымалась буграми, будто под ней росли гигантские пузыри. Граница шара потеряла геометрическое совершенство, снежинки отделялись от неё и улетали прочь, словно искры от костра. Они ослепительно мерцали, их поток становился всё плотнее. Свет плавил крупицы льда, обращая их в капли, и выбрасывал в воздух. Они взрывались, распадаясь на мерцающие точки, и гасли, будто миниатюрные фейерверки. Внутри кома всё кипело, его поверхность истончалась и вот-вот должны была порваться, высвободив содержимое. Несколько мгновений спустя это случилось – ледяная глыба лопнула, как мыльный пузырь, выплеснув в пространство бессчётное количество мерцающих искр-снежинок. Часть их вернулись в Хаосмос, остальные окутали то, что созрело внутри кома.

    Это был не снег и не лёд. Этот сгусток материи так бел и ярок, что глазам больно, но его поверхность лоснится, словно кожа слизня, с него течёт густая, полупрозрачная жижа, похожая на яичный белок, его бока сдвигаются и раздвигаются в такт дыханию, а тело состоит из отдельных пластов, которые при каждом «вдохе» перестают соприкасаться, что позволят видеть их внутреннюю поверхность – нежно розовую. Передо мной был ком живой плоти. Он ужасающе огромен, на порядок больше великана. Я отступил от него на два шага… Чёрт! Так я опять на земле перед универом?! Туловище, руки, ноги, голова – всё на месте. Я снова человек. Мне холодно, воет осатаневший ветер. Я вижу только здание с колоннами, скамейки, погребённые в сугробах, бешено качающиеся семиметровые ёлки, которые вот-вот вырвет с корнем, обезображенный труп с капюшоном на голове и то, что дышит и лоснится рядом с ним. Оно спит? Если да, то пусть спит вечно. А я пойду.

    Я повернулся чётко, как на плацу, и встал лицом к парадному входу. Но не успел сделать первый шаг – что-то огромное врезалось в снег рядом со мной, взметнув тонны ледяной пыли. Меня сбило с ног. Через несколько секунд я увидел огромное белое щупальце. В нескольких метрах справа раздался ещё один удар, и снова поднялась туча снега. Потом – третий, ещё дальше. Потом – ещё три, через равные интервалы времени и расстояния. Шесть одинаковых щупалец расположились друг за другом, будто колонны. Ещё один удар раздался в двадцати метрах от меня – там, где в моём мире находится трамвайная остановка. Потом – ещё пять. И последний – далеко впереди.  Теперь – по шесть колонн-щупалец с каждой стороны туловища и ещё одна – позади. Тринадцать гигантских, мясистых конечностей, обращённых друг к другу нежно розовой  стороной, соединённые упругими, волокнистыми перепонками и усеянные тысячами невероятных присосок – из каждой было выпущено полуметровой жало толщиной в мою руку в области плеча. Думаю, что при помощи них эта тварь смогла бы удержаться на отвесной стене льда. Туловище монстра, размерами превосходящее трамвайный вагон, поднялось на уровень третьего этажа. Передняя часть его имела сходство с человеческим черепом – совершенно зеркальная, с выступающим лбом, огромными, беззубыми челюстями, человеческим носом (если удалить хрящи и кожу) и двумя огромными дырами на месте ушей. Это «лицо» было оплетено толстыми, почти прозрачными волокнами, на месте глаз – гладкая поверхность. Монстр слеп. Остальная часть туловища представляет собой бугристый эллипсоид, содрогающийся в такт ударам нескольких сердец. Сзади он белый, как щупальца с внешней стороны, но по мере приближения к «лицу» становится всё более прозрачным, плавно переходя в зеркальный череп. Надо бежать, но я не хочу двигаться, не могу отвести взгляд от этого величественного, скользкого урода.

     Насчёт глаз я ошибся – они у него есть. Просто первые двадцать секунд они были закрыты гладкими, эллипсоидальными поверхностями, неотличимыми от остальной поверхности черепа. Внезапно поверхности начали втягиваться внутрь «лица», словно купола обсерваторий, обнажая два исполинских ока… Да – каждое сантиметров по семьдесят в диаметре. Ослепительно белые белки, оплетённые пурпурными сосудами, и небесно-голубые радужные оболочки вокруг бездонных зрачков. Уголки глаз вблизи отражающего носа пропитаны кровью, сами глаза слезоточат, как у меня после двух бессонных ночей, проведённых за монитором. У этого существа красная кровь. Взгляд насыщен усталостью и торжеством Бога, только что создавшего новое Мироздание. Он словно поглощал пространство, в котором был заключён я. Мне хотелось разорваться надвое, чтобы нырнуть в обе голубые Бездны. Я знал, чьи это Очи. Хаосмос пред ними – лишь недоразумение.

     Думаю, если бы наши взгляды встретились, то я стремительно рухнул бы во Тьму зрачков, как в область гравитационного коллапса. Но белый спрут смотрел не на меня, а на чёрный труп, распростёртый на снегу у его щупалец. Этот взгляд был преисполнен жалости – так смотрят дети на сломанную любимую игрушку. Тело существа начало медленно опускаться. Через минуту зеркальные челюсти приблизились к туловищу великана и легонько толкнули его. Гора костей в чёрной одежде пошевельнулась, немного изменив форму – голова в капюшоне выкатилась из-под спины. Спрут замер на пару секунд, а потом резко разомкнул челюсти, едва не оглушив меня металлическим скрипом. У него во рту оказались толстые, серые, хорошо отражающие, но не зеркальные перепонки, которые скрывали остальную полость. Они охватились труп в области груди, и раздался ужасающий хруст. Потом – секунды через три – оглушительное хлюпанье, словно огромное отверстие внизу исполинской ванны засосало последние полтонны грязной, тяжёлой воды. 

     Перепонки то раздувались (при хрусте), то сокращались (при хлюпаньи), на снег текла свежая кровь. Всё быстрее и быстрее – страшный механизм в пасти монстра стремительно ускорялся. Тело мёртвого великана истончалось, чёрная одежда всё более напоминала опустошаемый мешок. Хруст и хлюпанье буквально слились в единый звук, когда процесс неожиданно прервался, и огромная лоснящаяся тварь разжала челюсти. Я не видел, во что превратился труп великана, ибо серые перепонки мгновенно охватили другой участок тела – его живот. Снова те же циклы пережёвывания-засасывания, но на этот раз спрут управился быстрее. После этого его челюсти сомкнулись вокруг таза и бёдер великана. Эта трапеза продолжалась дольше, чем две предыдущих вместе взятые. Затем настала очередь голеней и стоп трупа. Этот этап был самым коротким из четырёх, но – не последним. Дожевав ноги, белый спрут с зеркальным черепом выпустил изо рта отвратную, склизкую массу, и впился в голову великана. При этом я увидел то, что осталось от тела… Я не стал разглядывать. Спрут громаден и гладок, лучше смотреть на него. Любоваться его величием. А это пурпурное месиво, разъедаемое слизью… Мне не верилось, что оно когда-то было человеческим телом.

     Выпив все соки из головы великана, монстр оторвался от гнусных останков и медленно поднял тело на прежнюю высоту. Теперь он смотрит куда-то вдаль, его взгляд преисполнен отчаянием и скорбью. По зеркальному черепу течёт нестерпимо красная кровь, разбавленная слезами. Гигантские голубые глаза увеличиваются в объёме, зрачки расширяются, белки краснеют от обильного притока крови. Мне показалось, что спрут задыхается. В принципе, логично – он ведь не может дышать этим воздухом. Тогда почему этого не произошло раньше? Его щупальца становятся толще, тело круглеет, бугры на шкуре разглаживается, железы выделяют всё больше слизи. Я слышу резкий, противный звук – будто неуклюжий великан орудует гигантским стеклорезом. Это возникают и растут трещины на поверхности черепа.

     В верхней части туловища вздулся огромный бугор – что-то, заключённое  внутри монстра, пыталось вырваться наружу. За доли секунды высота бугра достигла метра, на мгновение он прекратил свой рост, а потом резко уменьшился и исчез. Я сделал три быстрых шага назад – в сторону универа. Как только я остановился, такой же бугор возник рядом с одним из щупалец. Своей формой он более всего походил на огромный арбуз, накрытый полотенцем. Не успел он слиться с поверхностью, как рядом с ним образовался ещё один. Его рождение-рост-кульминация-сжатие-исчезновение произошло меньше, чем за секунду, но форма в кульминационный момент заставила меня отступить ещё на четыре шага. Это был не арбуз под полотенцем, а огромная голова в капюшоне – я отчётливо видел подбородок, губы и нос. Точная копия умершего великана. В том месте, где она выросла, кожа спрута едва не порвалась от натяжения. Когда страшный бугор исчез, на его месте остались дряблые складки. Но прежде, чем это произошло, в разных местах лоснящегося белого тела начали произрастать его двойники. Да – вблизи головы, сбоку, сзади, прямо на поверхности щупалец. Появляются, оформляются в виде незнакомца, омерзительные останки которого дымятся на снегу, и исчезают. Чем позднее возникал бугор, тем большей частью великанского тела он становится в момент завершения своего роста. Сначала к голове в капюшоне добавилась шея, затем – грудь и плечи, ещё позднее – живот и руки.  Тот же гладко выбритый подбородок, грубая кожа, необъятная куртка, застёгнутая на молнию. Всё в натуральную величину. Всё больше складок на коже. Мне показалось, что бугор не может возникнуть дважды в одном и том же месте. Но если это всё-таки случиться, то…

    О, Боже мой!!! Внизу щупальца, которое упиралось в снег в пяти метрах от меня, прямо под кожей монстра выросло тело съеденного великана. Целиком – от головы до чудовищных ботинок. Оно стремительно рванулось ко мне – его ладонь, на которую, словно латексная перчатка, была натянута белая кожа спрута, упала на снег всего в полуметре от моей ноги. Чудовищный кулак сжал горсть снега, хрустнув пальцами. Громко чертыхнувшись, я отпрыгнул в сторону. Уши заложило – монстр издал оглушительный, потусторонний стон, дополненный невыносимым лязгом гигантского раздавленного зеркала. На каждом квадратном метре его лоснящейся туши вырос двойник незнакомца. Они простирали руки к тёмным небесам, стремились покинуть чрево исполинского урода.    
          
     Мгновением позже спрут взорвался. Два божественных ока, каждое из которых целиком вмещало Небеса, вылетели из глазниц разбитого зеркального черепа, словно пушечные ядра. Мгновением позже они врезались в здание университета. Стены оказались жидкими – глаза с бульканьем погрузились в них, от чего по поверхности здания пошли круги, будто по воде от брошенных камней. Я услышал громкий, призрачный всхлип. В тёмной окне, расположённом точно посередине между местами, через которые прошли глаза, появился кто-то в белой куртке и голубых джинсах. Девушка, судя по контуру тела. Ева??! Нет – лицо… Лица нет! Сплошное кровавое пятно. Безликая незнакомка взвизгнула, как огромная лягушка, пойманная за лапу, ударилась головой о стекло и стремительно втянулась во тьму здания, будто пылинка в жерло пылесоса. Пару секунд я смотрел на кровавое пятно, оставшееся на стекле. Это было окно нашего «компьютерного класса». Вредная аспирантка Лена убила бы меня за это.

    Я оглянулся. Буря стихала. Сферическое углубление в снегу, оставленное комом, заполнилось неопределённой белой массой, быстро превращающейся в снег. В том месте, где лежал труп великана, осталось несколько пудов отвратительной, едко-пурпурной, аморфной дряни, более всего похожей на давно протухший фарш. В её толще была заключена огромная куртка, неимоверного размера брюки и ещё какое-то тряпьё.

    – Гадость какая! – проворчал я.

    Резко развернувшись, я побежал к дверям университета. Ничто мне не препятствовало... Пока. Если верить покойному «Гаргантюа», я должен найти какие-то часы, чтобы выйти на новый уровень дедовой игры. На это у меня есть… так – сейчас 15 часов 02 минуты по московскому… я хотел сказать – по местному времени… Значит, на поиски остаётся четыре часа пятьдесят восемь минут.

     Я взбежал по ступенькам. Ура! Двери? Вот они. Не заперты? Их много, но вот эти две – точно открыты. Я вошёл внутрь. Банкомат на месте, только он временно не работает, судя по надписи на экране. Пройдя ещё через одни двери, я оказался в обширном помещении, в котором был сотни раз, но так и не придумал ему название. Холл? Нет – холл по ту сторону проходной. Грубо говоря, это – предбанник с четырёхметровым потолком, в котором хватает места для сотни человек.  Летом здесь толпятся абитуриенты, а сейчас нет никого, кроме меня. Охраны за турникетами тоже не видно. Я решительно направился к ним… И пол качнулся подо мной. Воздух засиял и заколебался, сердце забилось тошнотворно громко, мир пошёл пятнами и я провалился в Бездну…

     … Самое большое пятно обрело округлость, наполнилось живым цветом и  стало лицом Евы. Она держала меня за руку и что-то медленно говорила. Я понял, что она не шепчет, но не мог разобрать слова… Снова провал…

      – … три часа ещё,  – разбудил меня голос Богини. – Этого хватит. Не торопись.
      – Ты… это, – начал я говорить, но к языку будто привязали пудовую гирю. – Часов тут нет?
      – Они в здании, – ответила Ева. – Надеюсь, что не на первом этаже.
      – А я надеюсь, что на первом,  – проворчал я. – ступеньки для меня сейчас будут мукой.
      – Если ты прав, то мы отсюда не выйдем, – кисло улыбнулась четверокурсница.
      – Почему?! – спросил я тоном возмущённого дискутёра.
      – Можешь встать? – спросила Ева.  – Давай, так… Потихоньку.

      Она помогла мне встать с деревянной двуместной скамьи, коих здесь было несколько. Затёкшую ногу пронзила боль. Я тихонько взвыл и начал быстро ходить. Секунд через пятнадцать кровоснабжение восстановилось. Почувствовав блаженство, я заулыбался, но моя спутница осталась серьёзной.

     – Они нас не пустят, – мрачно сказала она.
     – Кто?! – не понял я. За турникетами по-прежнему никого не было.
     – Там настоящие заросли, – ответила Ева, взяла меня за локоть и потащила в холл.

     Турникет был очень холодными, но повернулся легко. Проблемы начались прямо за ними.

      Это действительно были заросли. Толстенные зелёные стволы переплелись, образовав нечто вроде исполинского кокона. Этот кокон расширялся и сокращался, будто грудная клетка монстра. Выход в другие помещения первого этажа был отчётливо виден за ним.

      – Сквозь него можно пролезть, – усмехнулся я. – Что нам помешает?
      – Да?! – произнесла Ева с показным пренебрежением. – А как тебе это?

       Ева достала из кармана джинсов мятый кусок жвачки и бросила в заросли. Кокон резко сжался, потом столь же резко расширился. Жвачки не было.

       –  Они что – съели её? – поразился я.
       – Они всё едят – ответила Богиня.  – Смотри.

       Она прошла через турникеты и через минуту вернулась, держа в руках сиденье двуместной скамейки.

       – Как ты его сняла?! – снова поразился я.
       – Они не закреплены, – бесстрастно ответила Ева и отдала мне сиденье. – Бросай.

       Я бросил. Кокон молниеносно сократился и вернулся в прежнее состояние. Скамейки не было.

       – Туда можно бросить слона,  – пояснила Ева ошеломлённому мне. – Они проглотят, как семечку.   
       – И эти флорические чудовища занимают весь первый этаж?! – испугался я.
       – Не совсем, – улыбнулась Богиня. – Лестница на второй этаж свободна. Но пройти к ней можно только в обход турникетов.

       Мы вернулись в университетский «предбанник». Я взял сиденье другой скамейки и разбил им стекло одном из запертых дверей, ведущих внутрь здания.

        – Не порезался? – спросила Ева.
        – Нормально, – ответил я. – Полезли.

        Четверокусница нырнула в холл, я последовал за ней и таки поцарапал руку. Блин…

         Тот кокон был не единственным – они занимали всё пространство первого этажа, расположившись параллельными либо пересекающимися под прямым углом рядами. Между двумя параллельными рядами образовался узкий коридор, ведущий к лестнице. Мы пошли по нему, прижавшись друг к другу, чтобы стенки «дышащих» коконов не касались нас. В полуметре от первой ступеньки один из них всё-таки задел плечо Евы.

        – Блин! – гневно выдохнула Богиня, резко отстранившись и наступив мне на ногу.
        – Вот гад! – столь же гневно произнёс я. – Ладно, они уже кончились. Дай Бог, чтобы их не было на втором этаже.
        – Их там нет, – уверенно сказала Ева, бросив лукавый взгляд. – И ты это знаешь.
        – Откуда мне это знать?! – возмутился я, хотя понял, что она права.

        До второго этажа было два лестничных пролёта. Мы преодолели первый и застряли… Нет, нас остановила не физическая преграда, а то, что мы увидели. В двух больших зеркалах на стене.

       Чёрно-белое отражение. Если бы старая фотография могла ожить, обрести чёткость и объём – она стала бы такой. Более того, я мог видеть каждую пылинку в отражённом воздухе, каждую трещинку в ступенях серой лестницы, каждую пору на коже своего чёрно-белого двойника. Мир по ту сторону зеркала беден цветом, но отражения куда более материальны, чем оригиналы. Я широко открыл глаза и побледнел. Ева улыбнулась, и складки кожи у её губ обозначились на атомарном уровне. От такого обилия подробностей у меня закружилась голова, я шагнул к правому зеркалу и упёрся в него рукой. Мой двойник смотрел мне в глаза, а за ним был ещё один! Я резко обернулся. За мной была только лестница и неподвижные коконы внизу. Снова посмотрел в зеркало – там было два моих отражения. Первое – точная копия меня. Второе стояло рядом с лестницей и мыло в руках кусок перила, как тесто.

     – Они что – издеваются?! – возмутился я. – Это ещё зачем?!
     – Здесь нет ничего лишнего, – спокойно ответила Ева. – Всё, что мы видим, имеет смысл, и мы обязаны его найти.
     – Ты уверена? – нездоровым голосом спросил я. – А вдруг они хотят, чтобы мы искали смысл там, где его нет?
     – Кто «они», солнышко? – фыркнула Ева.

    Я поморщился и заметил отблески на её лице. Свет шёл из зазеркалья – сиял ком в руках моего второго отражения. Этот ком не был серым – он переливался не только всеми цветами радуги, но и бесчисленными оттенками, что создавало нелепый, безобразный контраст. Лицо первого отражения потемнело, а за спиной второго отражения возникло третье, поднимающееся по лестнице.

    – Так, с меня хватит! – не выдержал я. – Нет тут никакого смысла – мой дед просто издевается над нами!
   – Нет, не просто, – безмятежно произнесла Ева. – Он всё тщательно продумал, и мы оба это знаем.
   – Три моих серых двойника тоже знают? – слишком громко спросил я. И только тут заметил, что у четверокурсницы, в отличие от меня, вообще нет отражений.
   – Нет, – ответила Ева голосом мудрой, счастливой девушки. – Только последний.

   Я уставился на третьего двойника. Он выглядел молодо – я был таким девять лет назад. С ним было ещё несколько человек, моих сокурсников. В зазеркалье они были такими же юными, как в год поступления. В реальности лестница оставалась пустой.

   Третий двойник отделил от себя четвёртого – такого же молодого, но полупрозрачного. Отражения других ребят потеряли чёткость, сквозь них было видно ступени. Четвёртый двойник продолжил путь на второй этаж вместе с этой группой призраков, а третий двойник, ехидно улыбаясь, приблизился ко второму и взял его за плечо.

   Второй двойник вздрогнул и обернулся, цветной ком в его руках испустил радугу.

   – Наконец-то! – воскликнул он. – Помоги мне – я не помню, что с ним делать.

   – Всё просто, – визгливым детским голосом ответил третий двойник и небрежным взмахом выбил ком из рук второго. Светящийся сгусток шмякнулся об пол, как желе, и свет вылился из него, образовав красивую лужу.
   Жидкий свет быстро растекался, его тоненькие ручейки бежали по ступеням лестниц, поднимались по стенам, достигали потолка, проникая в мельчайшие трещины, заполняли промежутки между атомами поверхностей и внутриатомное пространство. Это было великолепно, но тяжело, как чтение учебника по квантовой теории поля. Доски на полу скукоживались, распадались на разноцветные комки, а ещё через мгновения рассыпались в цветную пыль.

   Свет уничтожал серые предметы зазеркалья. Во всём объёме.

   – Так и должно быть?? – испугался второй двойник.
   – Не волнуйся, – успокоил его третий. – Ещё секунд двадцать – и всё.

   Помещение по эту сторону зеркала оставалось прежним. У помещения по другую сторону сгладились углы, окна в стенах затянулись, будто раны, лестница сложилась гармошкой. На моих двойников это не влияло, но второй – небритый 26-детний мужик – всё больше напоминал испуганного ребёнка, а третий – бледный 17-летний пацан – успокаивал его, как заботливый отец. Молодой я взрослее и опытнее старого. Это неправильно,  но забавно.

   Гармошка лестницы вытянулась вверх и срослась с потолком, её ступени раскрылись, как жалюзи. Теперь мои отражения были в ловушке, в огромном цветном пузыре… Но нет – пузырь начал вытягиваться перпендикулярно зеркалам, сначала медленно – где-то на полметра в секунду, а потом резко – дальняя стенка рванулась в бесконечность.

   – Еву с собой возьмём? – спросил второй двойник.
   – Конечно! – фыркнул третий.

   Первый двойник – моё правильное отражение – ехидно улыбнулся мне и отошёл от зеркала. Я только развёл руками. Первый двойник подошёл ко второму и легонько пихнул его локтем. Тот нездорово улыбнулся. Потом вся троица взглянула на меня. Одновременно, и с таким сарказмом, что я смутился. В следующее мгновение зазеркальный коридор втянул их в себя и провалился в точку. Стало темно, только мерцающая точка в центре. А ещё через мгновение точка развернулась, и они снова были передо мной. В каждом из двух зеркал. Но за ними были ещё зеркала, повторяющиеся до бесконечности.

   – Теперь моих отражений бесконечно много? – меланхолично спросил я. – И все разные?
   – Нет, их только три? – хихикнула Ева. – Приглядись.

   Я молча приглядывался. Секунд сорок. Двойники во внутренних зеркалах повторяли троицу безо всяких искажений, но троицы в правом и левом зеркалах отличались друг от друга: одни стояли к нам лицом, другие – спиной… Так. Всё  понял. Три моих отражения стоят между двумя обычными зеркалами, направленными друг в друга! Обычными в их мире. Зеркала в институте висят рядом, но не направлены друг в друга. Они показывают тот мир, а не нашу реальность.

   – Что это??! – воскликнул второй двойник. – Какая-нибудь несебетождественная сверх-сверх-сверх-сверхвселенная, проецирующаяся внутрь себя в виде любого множества сверх-сверх-сверхвселенных, которое, в свою очередь, и совпадает, и не совпадает с любым подмножеством внутри самого себя, является каждой единичной сверх-сверхвселенной, внутри неё – каждой отдельной сверхвселенной, а внутри неё – каждой вселенной,  которая, опять-таки, проецируется внутрь себя в виде любого объекта, вплоть до абсолютного ничто, являясь, таким образом, «сверх-» по отношению к самой себе?

   – Нет, – усмехнулся третий двойник. – Это твоя квартира.
   – Да ладно?! – поразился второй двойник.

   В это мгновение каждые два зеркала в коридоре выгнулись навстречу друг другу, раздался мультяшный «бздреньк!» и соседние зеркала отскочили друг от друга метра на три. Второй и третий двойники были между ними, позади зеркал выросли цветные поверхности.

   Пространство ещё раз искривилось и булькнуло. Второй двойник увидел своё отражение – ему показалось, что оно стало старше. Третий двойник по-прежнему выглядел юным и самоуверенным. Евы не было, других моих «ипостасей» – тоже. Мы действительно были в моей комнате, только обстановка изменилась – диван и старый сервант исчезли, шкаф «переехал» в другой угол, обои сменили цвет, под потолком раскачивалась другая люстра, выключатель оказался возле входной двери, а деревянная советская дверь, ведущая на балкон, «превратилась» в пластиковую.

   – Что с моей квартирой?! – неожиданно громко спросил я.
   – Тебя три года не было, – спокойно ответил юный двойник. – Новые хозяева сделали ремонт. Теперь ты снова здесь живёшь.
   – И давно? – спросил я и покраснел, увидев, как поглупели глаза моего отражения.
   – Ты вернулся полгода назад, – с тихим вздохом произнёс двойник. – В другом месте тебе было хуже, чем здесь. 
   – Так, так, подожди, я не понял, – затараторил я. – Мы опять в моём мире… ну, почти в моём. А год-то сейчас какой? 2013-й, что ли?
   – 2015-й, – усмехнулся двойник.

      Я посмотрел в окно. Темнота за ним была гладкой и выпуклой, будто к дому поднесли громадную линзу – настолько, что свет не поникал через неё.

   – А мои родители? – забеспокоился я.
   – С ними всё в порядке, – ответил двойник, приподняв правую бровь.
   – Пойду, взгляну, – решительно сказал я, подошёл к двери и дёрнул за ручку. Дверь не поддалась. Я дёрнул сильнее. Никакого толку.
   – И куда ты пойдёшь? – снова усмехнулся двойник. – Здесь-то их нет.
   – Допустим, – нервно сказал я. – Но почему всё ТАК закончилась? Мою историю будто оборвали на середине.
   – А с чего ты взял, что история должна быть законченной? – спросил двойник и прислонился к стене. Его отражение на долю секунды втянулось в стену за зеркалом, затем появилось снова. – Она могла бы продолжаться бесконечно, но я решил, что с тебя хватит увиденного.
   – Тогда поговорим об увиденном!  – потребовал я. – С самого начала. Я проснулся дому, 30 декабря 2011 года. Это было здесь, три с половиной года назад?
  – Ты ведь знаешь, что нет, – ответил двойник. – Помнишь, что ты увидел тем утром? Солнце в том мире было красным гигантом, а у планеты целых три Луны.
  – Я ещё подумал, что миллиарды лет назад Солнце было жёлтым карликом, а вокруг планеты вращалась только одна Луна, как в моём мире! – воодушевился я. – А ещё я был аспирантом.
  – Именно так, – подтвердил двойник. – И как ты это объяснишь?
  – Сейчас… – прошептал я. – Сейчас расшифрую это образ. Надо подумать.
  – Зачем думать? – небрежно спросил двойник, показав на меня и щёлкнув пальцами. –  Если можно увидеть?

  На моей груди что-то загорелось. Я посмотрел в зеркальный коридор и увидел два меняющихся символа.

   – Что это значит?! – забеспокоился я.  – Это буквы или цифры?
   – Сейчас – ни то, ни другое, – ухмыльнулся юный двойник. – Смысл появится позже, ты сам его найдёшь. Толкование Червоточин второй степени будет возможно только после того, как ты увидишь Червоточины третьей степени.
   – Третьей степени?! – испугался я. – Но я думал, что мы сначала…

   Я не закончил, потому что говорить было больше не с кем – двойник исчез. Пол промялся подо мной – я понял, что стою на листе очень плотной бумаги. Стены и потолок комнаты тоже стали бумажными, зеркальный коридор и мои бесчисленные отражения в нём оказались нарисованными на стене тёмно-фиолетовой шариковой ручкой. Плохо нарисованными – так рисуют четырёхлетние дети. На потолке было такое же нелепое изображение люстры, на стенах – нарисованные двери. За балконной дверью по-прежнему была выпуклая темнота, похожая на поверхность гигантской лупы.

    – Сскотина! – разозлился я, подошёл, сминая бумагу, к нарисованной двери и разорвал её.

   Мне в лицо ударил ветер. Снаружи оказалось пустое пространство, бесконечное во всех направлениях, в котором висела бумажная комната. Вблизи пяти граней комнаты оно было светло-серым, по мере удаления от них – более тёмным. Со стороны шестой грани – левой стены, на которой был детский рисунок балконной двери – располагался бесконечный массив громадных линз разного размера и формы. Ветер носил по пространству бесчисленные обрывки бумаги с рисунками и чертежами, выполненными либо простым карандашом, либо шариковой ручкой. Пять из шести граней комнаты выгибались то наружу, то внутрь под порывами ветра.

   – Ну, деваться некуда! – сказал я сам себе, схватился за края бумажной дыры и выпрыгнул наружу. Бешеный порыв ветра закрутил меня и понёс прочь в серую мглу, перемешав с клочками ватмана, чернилами, и, кажется, древесными опилками…