Тишина летнего вечера, которая настраивает на волну «пора спать», когда все дневные работы завершены, а завтрашний день начнется рано, до восхода солнца и надо к нему подготовиться : собраться с мыслями, составить план дня ( его с вечера нужно удержать в голове), а ты в кровати - и медленно начинаешь погружаться в сон, нарушилась пронзительным звуком клаксона. По шуму работающего двигателя определяю, остановился недалеко - один-два дома от нашего. Поворачиваюсь на бок, но настрой на сон сбит и быстро уже не заснуть. Встаю и выхожу на улицу. Сажусь на лавочку. Закуриваю, мысленно отмечаю про себя - когда же я, наконец, брошу курить… Тишина, еще недавно казавшаяся обвалакивающей, призывающей ко сну, раздражает фоновой составляющей : стрекотом кузнечиков и шумом двигателя. На крыльцо выходит матушка.
-Не спится ?
-Да... Покурю и пойду спать…
К шуму мотора добавляются новые звуки – громкие голоса и женский плач, так плачет плакальщица на похоронах – на несколько нот, распевно и жалостливо. Слова таких плачей не придумываются специально - они из души… Сердце сжимается, когда слушаешь эту прощальную песню…
-Что там случилось–то ? Умер кто ? Что за беда ?
-Пойдем ... может помощь какая понадобится...
Набрасываю плащевку - от комаров-вампиров, сигареты в карман. Идем на шум. Картина открывающаяся нашему взору кажется жуткой и нереальной. Лицом вниз, в дорожной пыли, лежит со связанными за спиной руками молодой человек.
Два санитара, придавив его своими безразмерными телами, вдавливают его в землю так, что кажется , что он вот-вот мягко войдет в неё и тогда уже все вокруг успокоятся и смолкнут.
Несчастный растерзан в неравной схватке, одежда его превратилась в лохмотья. Он лыс, тихо постанывает, пытается сбросить с себя живые центнеры придавившей его массы. Безуспешно. У калитки, на скамеечке сидит, обхватив голову руками, его мать - её плач не стихает, только становится тише. Голова покачивается в такт словам, которые уже не разобрать. Её под руки уводят во двор дома милосердные соседки. Разбуянившегося Николая, спеленатого и привязанного к носилкам, погружают в санитарную машину и увозят в диспансер. Он находится в соседней деревне – остаток-динозавр из эпохи развитого социализма.
Возвращаемся домой. Ситуация неизбежно повторяется: я опять закуриваю (когда же брошу курить). Молчу.
-Иди спать, сынок, завтра рано вставать – работы много..
Соглашаюсь, кивая головой.
-Сейчас, мама, докурю и приду... Ты иди сама ложись...
Николая знаю давно, с малолетства. Он из буйных... его побаиваются. Я вспоминаю далекие детские годы, когда Колька был обыкновенным деревенским пацаном. Старше меня года на два или три... Удивительно жизнерадостным и веселым парнем. Без улыбки на лице я его и не помню. Он был из семьи деревенской интеллигенции и для нас, младших ребят, примером во всем. Футбол, волейбол, баскетбол, игровые виды спорта, культивируемые физруком, – в них - он был признанным лидером. Вечера, на которых он всегда танцевал вальсы со школьными красавицами, всевозможные работы на поле, субботники в школе - всегда он был впереди, на виду. Его все любили за неиссякаемый оптимизм, природное чувство юмора и душевность. Он хорошо учился и мы все знали – он собирается поступать в летное училище. Мечта стать летчиком нам казалась настолько нереальной, запредельной для нашего восприятия мира , что мы с восхищением смотрели на него и верили : Колька добьется, Колька сможет.
Он закончил десятилетку и поехал в район на медицинскую комиссию. После обследования врачи сказали, что в легких есть пятна от пневмонии, которой он переболел на ногах и необходимо быстренько пролечиться в стационаре, чтобы успеть на вступительные экзамены. Экспресс-лечение оказалось фатальным. Действие лекарства пагубно повлияло на головной мозг. На психику. Новость разнеслась по деревне, как гром среди ясного неба. И сейчас, по прошествии лет, мне трудно сказать, что стало причиной происшедшего. Может душевные переживания парня, который подчинил свою жизнь одной цели и которая вмиг стала недоступной. Или ошибка медиков, решивших пролечить быстро, но что-то не сработало.
Не знаю…
Из диспансера Николай приехал затравленным зверьком. Его было не узнать. Он ходил по деревне в фуфайке, в сапогах, сгорбившись. Больше улыбающимся его никто не видел. Когда наступал приступ, его скручивали и сдавали приезжающим на вызов санитарам. Через какое-то время он опять появлялся и ходил по селу, опустив голову вниз, было видно, что его губы что-то шепчут. Что? На мои попытки заговорить с ним он прищуривал глаза, что-то бормотал нечленораздельное и обойдя стороной шел своей дорогой ссутулившийся и от этого казавшийся маленьким. Может он думал о небе? О своей несбывшейся мечте? Никто не знает. Не знаю и я…