Так получилось, что, когда я заканчивал работу над книгой, мне позвонили из редакции русскоязычной газеты «Форум», издающейся в Кёльне, и предложили прислать какую-нибудь старую фотографию с рассказом о ней.
Я редко смотрю старые фотографии, потому что в моём возрасте они всегда вызывают грусть, ностальгию, желание вернуть то, что никогда не вернётся – юность, молодых родителей, ощущение бесконечности жизни….
Открыв альбом с семейными фотографиями, увидел пожелтевший от времени снимок военных лет. Фотограф заснял момент на корабле, когда молодой офицер с решительным волевым лицом отдаёт приказание матросам.
По фотографии видно, что никто из этих людей не подозревает о том, что их снимают. И ещё раз остро сжалось сердце от сожаления, что близко знал защитников Севастополя во вторую его оборону и не собрал их свидетельств.
Они ушли вместе с ними. Чтобы частично искупить свою вину, расскажу об одном из них, своём самом большом друге, которого знал ближе всех, - своём отце.
В стране, где мы родились, лишь в немногих семьях сохранились фотографии и документы тех, кого не в шутку, а всерьёз, можно назвать предками. Вот и у меня в семье есть лишь две фотографии дореволюционных времён.
На одной снят военный врач с женой, а на другой - группа георгиевских кавалеров в военной форме, расположившихся за столом. Это мамины родственники, но кто они я уже не помню, и смотрю на фотографии равнодушно, как посетитель музея. Много лет мама их прятала. Гордиться в советское время тем, что в твоей родне были георгиевские кавалеры, не приходилось.
У мамы всегда был свежим в памяти тридцать седьмой год, и как её, семнадцатилетнюю девушку, допрашивали в НКВД. Она работала секретарём в бухгалтерии ленинградского Государственного оптико-механического завода, широко известного по аббревиатуре ГОМЗ.
Главного бухгалтера арестовали, обвинив в том, что он то ли немецкий, то ли японский шпион, и всех работников бухгалтерии допрашивали. Ужас тех допросов жил в её душе всю жизнь. Когда я стал старше, мама как-то рассказала мне о людях на снимках, но голова моя была в ту пору занята совсем другим, и я тут же забыл о них.
Мамин отец, мой дед, рано умер, отчим работал на заводе служащим, а бабушка – модисткой, она шила женскую одежду на дому. Мамины родители были коренными ленинградцами, а точнее, петербуржцами. Она выросла в огромной квартире на Литейном проспекте, которая вся им принадлежала. У неё был брат и многочисленная родня.
У отца сохранились лишь маленькие фотографии его родителей. Мой дед, по его линии, был типографским рабочим, бабушка работала на заводе. Они жили в Верхнеднепровске.
Война прошлась железным катком по семьям моих родителей. Мамин брат погиб на Ленинградском фронте, а все остальные родственники умерли от голода во время блокады Ленинграда. После войны мама приехала в Ленинград и пришла в свою квартиру.
Там жили чужие люди, переселенцы из какой-то псковской деревни. Обстановка сохранилась та же, которую она помнила с детства. Квартира стала коммунальной, поэтому маму и впустили.
Но, когда она сказала, что жила в ней до войны, сразу насторожились и стали разговаривать с ней очень враждебно. Мама увидела на диване маленькую подушечку, которую она вышила когда-то ребёнком под руководством своей бабушки, и попросила дать ей эту вещь на память. Ей не дали. Она повернулась и ушла.
Из всех её родных и близких сохранилась только могила моей бабушки, которая умерла до войны. Остальные покоятся в братских могилах, в каких - неизвестно. Что касается отца, то здесь рассказ ещё короче.
Как поступали фашисты с евреями во время оккупации, объяснять никому и ничего не нужно.
Мне хочется верить, что у моего внука сохранится более обширная родословная и память о его прадеде.
Продолжение http://www.proza.ru/2013/04/19/1941