Жена купца первой гильдии Олимпиада Власьевна, полная женщина двадцати осьми лет от роду, поднялась рано – в пятом часу её разбудили заливистые петухи. «Это с Зыковых двора», - лениво подумала она, потянулась широким белым телом, скинула перину с груди и голубыми бесстыжими глазами принялась изучать танцы мух под потолком. «Ишь ты, любятся они, страмцы! А вот я их тапком!» Быстрое движение, свист, шлепок, и пара мух недвижно валяются на гладко навощенном полу. Охохонюшки! Рот зевотой разрывает. Перекрестила рот мелко, села, широкие ступни выпростала наружу и позвала:
- Пантелевна! Пантелевна! Вели самовар и одеваться! – Пантелевна уже суетится , распоряжается, вот и Танька с утренним барежевым кисейным платьем, с тазом, с кувшином горячей воды. Холодная уж с вечера в рукомойнике застоялась. Спустила рубашку с плечей, переступила, осталась в одной исподней юбке, моется: обтирает нежно ладонью пышные шею, руки, груди, Таньке спину подставляет, сама смотрится в зеркало: красива! Кожа белая, губы пухлые, косы пепельные, волосок к волоску, и лампадного масла не надо, а телом-то – чистая лебедь! Тем и пленила она двенадцать лет назад Модеста Михайловича, своего супруга ненаглядного, тем и держит по сю пору. Лицо холодной водой вымыла, мыло ландышевое, самое дорогое – по восьмидесяти копеек за унцию, водой резедовой виски смочила, косу поправила, серёжки вздела повседневные, перстни, кольца – и во двор завтракать.
А во дворе уж всё готово - и то сказать, если б не успели шельмецы, ведь два часа с лишком одевалась да прихорашивалась – пироги нынче только с луком да морковью, да с вишней – постный день. Гречневые блины опять же с луковой припёкой, да с мёдом, да с маслом конопляным, хлеб ситный, капустка квашенная да брусника мочёная– искусная Пантелевна умудряется чуть не до августа старые запасы держать в сохранности, земляника свежая, яблочная пастила да сахар постный. Олимпиада Власьевна привыкла жить в простоте и скромности, и чужеземных дорогих яств себе на будничный стол не позволяла, хотя и кушивала их с удовольствием в гостях.
От завтрака да к заутренней. Простояла всю на ногах, подмечая, которая в новой шали пришёл, которая шёлковое платье по гордыне своей надела, а которая рваные башмаки подолом прикрывает. Приказчик Ефимка Мамаевой Дуньке в руку чегой-то сунул. Вот охальник! А она-то, дурища, раскрыла глаза, точно сливы, и краснеет. Не одну девку этот Ефимка с толку сбил, не один грех родителям прикрыть пришлось, ну да, на чужой роток не накинешь платок – колоколят по всей Москве про его проказы. Сказать что-ли старой Мамаихе, чтоб держала девку в строгости? Олимпиада Власьевна ещё подумает: сейчас сказать али сдержать до поры, аль и вовсе рта не раскрывать.
Со всеми поздороваться, ручки сердешным подругам пожать, поцелуями со свойственниками да роднё обменяться, домой вернуться, а там уж и к обеду время. К обеду выйдут дети: Манюша, Митенька и Мишка. К ручке их допустит мать, благосклонно улыбнётся, про успехи выслушает, бонне немецкой вопросы задаст, кого лишит компоту, а кому подарит леденчик – распорядится по родительски. В хозяйственные дела она не входит: Модест Михайлович всё на себя взял, истинный радетель, а что не подобрал, то Пантелевна тихохонько справляет. Так что после обеда можно и соснуть час другой.
Там Марфуша придёт: деньги на монастырь просить, жития расскажет, новости последние, анкдотцы о соседях, из тех, что не девках в уши будь сказаны, за разговором и постная паужна в радость будет. На ужну собиралися к Зиминым – у тех старшая дочь именинница . Так уж два месяца, как готовится Олимпиада Власьевна: платье, шаль, гребни новые, серьги, браслеты, ботиночки французские – пускай опять ноги тисками сдавит, а завтра весь день в ледяной воде отмачивать, пускай, но уж Татьяне не спустит она того салопа собольего, что о Пасху надела. Супруг денег не жалел, щедро на кружева, шёлк да фильдекос дарил, а уж побрякушки всякие и вовсе не считая покупал, говорил: «Те же деньги, только дОлги».
Вот она жизнь: каждый день встраивается ровно, будто бусина в нитку, благонравно да чинно, без суеты и лишних хлопот. И завтра снова проснётся Олимпиада Власьевна довольная да весёлая и будет готова радоваться дальше.