Человек, имени которого я не назову, вышел из дома.
Перед этим человек, имени которого я не назвал, поспал (правда не выспался), умылся, попил чаю, позавтракал, оделся, вспомнив, что не заправил кровать, заправил ее и помыл аккуратно посуду. Он поставил тарелки в сушилку, прислонив их одна к одной тоже, как ему показалось, аккуратно.
Перед ним встал выбор: куда идти? Он мог пойти в институт, чтобы выслушать лекции преподавателей, бережно хранимые ими дома на исписанных старых листочках (или новых), мог позвонить какому-нибудь другу и пригласить его отпраздновать этот день, отмеченный аккуратно помытой посудой, пойти в кино с девушкой, которой у него (кстати) не было, и, наконец, просто сходить в магазин купить пачку обычных сигарет, скурив их в одиночестве в тени неизвестных деревьев. Он мог бы сделать это и на солнце, но человек этот был такой, что неизменно оказывался в тени.
И неизвестно, что бы произошло, если бы у человека внезапно не зазвонил телефон:
- Хорошо, - ответил он одно слово и положил телефон в карман так же, как тарелку в сушилку.
«Зачем я сказал «хорошо»? – думал человек по дороге. Навстречу шли прохожие люди и думали тоже о каких-то своих мыслях, находившихся глубоко в их головах.
«Зачем я сказал «хорошо»?
- Дура! – сказал мимо проходящий человек. – Дура!
Странно, человек шел один и ему совершенно некому было говорить «дура». Что же его заставило?
«Видимо, она и заставила», - опять думал наш человек, не понимая, собственно, о чем и зачем уже он думает. Лишь слово «хорошо» по-прежнему висело в памяти. Пройдя какое-то расстояние, он осмотрелся на месте и стал ждать. Скоро к нему подошли.
- Привет, - поздоровался он за руку.
- Привет, - сделал то же самое друг, - пошли.
Он повел человека какими-то дорогами, и видно было, что он всех любит водить своими дорогами. Человек не знал, куда ведет его друг, но ровно через три часа оказался почему-то пьяный.
Сидя на лавочке в безвестном сквере, он пытался закурить и даже не мог этого сделать. Хотел посмотреть время и ронял часы. Думал о высоком и опускал взгляд в асфальт. «Хорошо», «дура!», - не выходило из головы, - «хорошо», «дура!»
- Мужчина, - спрашивала его заботливая женщина дворник, - вам плохо?
- Хорошо, дура!
И вновь и вновь интересовалась женщина, пока не ударила метлой по голове человека и не пошла убирать листья.
- Хорошо, дура! – кричал вслед человек, и гуляющие по скверу люди всерьез задумывались о том, чтобы позвонить в милицию.
Что же привело к такому печальному исходу?
Вначале у человека зазвонил телефон. Потом он встретил прохожего. Потом друга.
«Телефон», «прохожий», «друг». «Телефон», «прохожий», «друг».
- Ваше имя! - добивался подоспевший милиционер.
- Телефон прохожий друг…
- Какой друг? Какой телефон?
- Телефон прохожий друг…
- Друга телефон? Говори!
- Хорошо, дура!
Ударив человека на всякий случай дубинкой по голове, милиционер ушел звонить в психиатрическую больницу.
- Алкаш, - мела рядом листья женщина. Человек глядел на нее тусклым взором. – Будешь знать, как порядочных людей дурами обзывать! Вот сейчас придет милиционер, посмотрим, каков смел ты будешь!
Не дослушав женщину дворника, человек встал и побрел с опущенной вниз головой. Та же, не зная, то ли свистеть в свисток, полагавшийся ей по инструкции, то ли кричать «караул», засвистела все же в свисток, посчитав, что сейчас как раз тот случай, который предусматривался в инструкции.
- Стой! – услышал переполох подбегающий милиционер. – Я сейчас милицию вызову! То есть, я хотел сказать, руки вверх! – и он достал свой боевой пистолет, гордясь этим не меньше, чем женщина, дующая в свисток. Человек медленно обернулся и поднял руки. Не зная что делать, милиционер прищурил левый глаз и прицелился, только в этот момент вспомнив, что в пистолете нет ни одного патрона, и тут же мигом соображая, как выйти из ситуации, не запятнав честь родной милиции, и заодно женщины дворника, которая, кстати, в данный момент с широко расставленными руками и метлой в одной из них стояла между милиционером и его жертвой, пытаясь, видимо, принять огонь на себя.
И неизвестно, что бы произошло, если бы в этот миг не приехала машина скорой помощи с санитарами психиатрической больницы внутри. Еще подъезжая, главврач заметил, что случай тяжелый: сошедший с ума милиционер пытался расстрелять бедную дворницу, за спиной у которой, не давая сбежать, стоял его соратник.
- Вызвать подкрепление, - хмурым голосом сообщил он, и поспешил выйти из автомобиля.
- Наконец-то! – милиционер обрадованно повернулся в сторону главврача, наставив на него пистолет.
- Спокойно… - показал тот жестом своим санитарам. – Попытаемся договориться… - И, уже милиционеру. – Здравствуйте! Что случилось, в кого стреляем?
- Да вот, преступников ловим! – кивнул милиционер. – Общими, так сказать, усилиями! Вы идите, идите сюда, я уж тут заскучал!
- Ну, не будем спешить… - миролюбиво поднял руки главврач. – Подойти мы всегда успеем. Надо прежде во всем разобраться.
- Да в чем разбираться? – еще энергичнее затряс милиционер пистолетом. – Покончить со всем этим, и все! И… - Он хотел еще что-то сказать, как у него зазвонил телефон. – Хорошо… - Сказал он одно слово и положил телефон в карман, погрустнев как-то. Надо сказать, милиционеру звонила жена и сказала, что он последняя сволочь, потому что вчера не ночевал дома, и если сегодня не вернется, она от него уйдет.
- Вот так… присел он в задумчивости на лавочку. Поглядел пару секунд на человека, имени которого я так до сих пор и не назвал: – Хорошо, дура… - Потом поглядел еще, внимательнее, спрятал пистолет и замолк.
Женщина дворник, все это время думавшая о том, что может вот так, по глупости умереть, только раз посвистев в свой свисток, решилась наконец опустить метлу и села рядом с милиционером:
- Дура я, дура…
Главврач, понемногу начавший понимать, что происходит что-то странное, подошел неуверенно и тоже присел…
Ни у кого не звонил телефон. «Врач», «милиционер», «женщина дворник»… «Врач», «милиционер», «женщина дворник», - повторял про себя человек, один не севший на лавочку и стоящий перед тремя опущенными головами.
«Милиционер одет в фуражку. Врач в колпак. Женщина дворник в платок».
- Фуражка, колпак, платок… - решил сказать он вслух.
Никто не ответил. Лишь каждый подумал: «Фуражка, колпак, платок…»
- Шапка… - произнес милиционер, глянув на человека, и как-то обиженно отвернулся.
Главврач молчал. Громко переговариваясь, санитары за его спиной уже выбирали из своего числа нового главврача. Об этом и думал он, обхватив свой белый колпак, находилась под которым блестящая семидесятилетняя лысина. «Да что происходит?» - спрашивал он себя, но ситуация решительно, упрямо не поддавалась пониманию. Он угадывал психов с первого взгляда. Садил, лечил, выписывал… Убивал в конце концов. А тут захотелось выхватить у милиционера пистолет и аккуратно так, между глаз себе стрельнуть. Милиционер бы и сам стрельнул, и между глаз, и между ушей, только патронов-то не было.
- Как нет?
- Вот так нет.
- Зачем же носите?
- Начальство не разрешает. А носить по инструкции полагается.
- Во-во, - поддакнула женщина дворник, - свисти не свисти, хоть в дудочку играй, а зарплату не повышают! Что я, плохо убираю? Посмотрите, ни одного листика не осталось…
Все бессмысленно оглядели дорогу: сверху падали новые и новые листья – красные, желтые, оранжевые… даже фиолетовые, но это скорее от безразличия.
- А вам что по инструкции полагается? – посмотрели все на врача.
- Мне? Не знаю… Мне ничего не полагается… Служебный автомобиль, да и… - позади хлопнули дверцы – это санитары уехали отмечать избрание нового главврача. – Я имею ввиду, полагался…
Все перестали смотреть на врача.
- А на меня что уставились?! – взорвался человек. – Хорошо дура телефон прохожий друг! Фуражка колпак платок! Милиционер врач женщина дворник!
- Шапка! – обиженно произнес милиционер. – Шапка ты уголовная… Видишь, человека с работы уволили! Меня завтра уволят… Женщина дворник и так на пенсии…
- На пенсии! – воскликнул человек.
- На пенсии! – подняла вверх палец женщина. – И она у меня – небольшая…
- Небольшая! – вращал человек глазами в разные стороны. – У меня нет пенсии!
Падали листья.
Автор сидел на другой стороне сквера, курил каждые двадцать минут и непрерывно думал. На коленях его белый блокнот был исписан непонятным подчерком, карандаш с истертым грифелем застыл на слове «синее…»
Он вышел сегодня и аккуратно помыл перед этим посуду. Заправил кровать и купил сигарет. Все как обычно сделал он в этот день и сидел теперь на лавочке, глядя куда-то вдаль. Женщина дворник мела рядом листья, искоса поглядывая кто такой сидит один без шапки, бегал куда-то милиционер в фуражке набекрень, ездили мимо машины…
«Машины…» - записал автор в блокнот. «Синее машины…»
А потом встал и ушел.
Допивая третью бутылку, милиционер уже смутно соображал почему сидит в этом лесу и баба Яга с метлой, валяющейся рядом, поет о танках и солдатах, которые шли в последний бой; почему человек в белом халате и его фуражке бегает между деревьями со шприцом и пытается колоть им уколы, откуда взялся голый мужчина с пистолетом и зачем приставил его себе к виску.
Я не скрою, что в голове милиционера происходил мыслительный процесс, и поэтому именно он увидел первым идущую к ним фигуру.
- Дед Мороз! – обрадовано закричал он. – Дед Мороз идет!
В детстве милиционеру очень мало дарили подарков, его папа, тоже милиционер, приходил домой злым и с другими милиционерами, и теперь он во что бы то ни стало решил выпросить обещанные ему еще в школе лыжи.
- Муж! – кричала радостно баба Яга. – Скотина, муж! Пятнадцать лет!
- Муж! – закричал тоже наш человек. – Жена! Свекор! Сват! Племянник! Сын! Дочь! Теща! Зять!
- Нет… - врач застонал. – Нет! – Он замахал руками, будто отгоняя от себя улей разъяренных пчел и пытаясь проткнуть их шприцом. – Зачем ты вернулся?! Я заполнил твою карточку! Я написал! Написал…
Фигура, на миг замедлив шаг, все же подошла уверенно к лавочке.
- Здравствуйте!.. – могло показаться, она улыбается. – Мне надобно задать один вопрос… Это не ваше? – человек протянул руку. – Я нашел это неподалеку…
- Лыжи!..
- Козлов, убирайся!!! Я же выписал тебя двадцать лет назад! А ты все ходишь и показываешь всем – это!
- Что? А-а… простите… я наверное пойду, раз это не ваше…
- Я те пойду! Сел – быыы-стро! Где шлялся, сколько их у тебя было, а знаешь, что Пете уже 25! Работает!
- Да какой Петя?.. Вы чего?
- Такой, Петя! - привстал милиционер, зверем глядя на человека. – Который лыжи себе хотел! А где ты, сволочь, был?! Где тебя носили твои олени урод ты? Пшол! Дед мороз!
- Пшол!
- Да не гонииите вы, дайте поговорить-то как люди…
- Уберите руку…
- Какууую…руууку…
- Пожалуйста… левую…
- Ах, левую… А… может станцуем?
- А-ха! – залился главврач. – Да он не умеет! Фобия!
- Пара-рам…тара-рам…трата-там…трата-там… В траве сидел кузнечик, совсем как огуречик… совсем как огуречик, зелененький он был!.. – обхватив за плечи мужа, вернее, навалившись на него всем телом, женщина дворник пыталась плавно совершать какие-то движения, оставшиеся в памяти со времен выпускного бала… - Зелененький он был!..
- Зелененький! Красненький! Он умер! Умер кузнечик! Иди отсюда! Иди!!!
Не удержав равновесие, женщина дворник больно ударилась о лавочку.
- Ты че?! – заревел милиционер.
- Че! Че! Сядь на место!
- Ты че!
- Прекратите!
Главврач не спешил участвовать в драке. «Если что… - говорил кто-то у него под лысиной, - буду бросаться капсулами со снотворным…»
Милиционеру не везло. Боясь наступить на женщину дворника, он не отходил, но и получал за это по морде. Кровь залила его лицо, ничего не видя, он пытался только дотянуться куда-то рукой…
- Кузнечик! – бил человек. - Божья коровка! Майский жук! – Он хотел превратить лицо милиционера в месиво. Он видел его таким, и было приятно. Без жалости, сострадания – убить...
Не решаясь встревать, подошедший, виновник всего, жался в сторонке…
«Надо что-то делать!»
Но сделать он ничего не мог, потому что боялся.
А милиционер лежал.
Дышал и дергал руками, не понимая, почему дед мороз за него не заступился.
И чьи-то слова: «Зачем ты это сделал?»
Сверху навис в замахе полуголый человек, роняя на милиционера непроизвольно вытекающую слюну.
«Зачем ты это сделал?» - еще настойчивее.
«Не знаю…»
«Отойди. И оденься.»
Человек послушно отошел. Приоткрыв глаза, милиционер увидел склонившееся перед собой лицо. Оно было спокойным и одновременно тревожным. Кто-то его поднял, посадил... Рядом – женщина дворник, но она вроде спит. Главврач пьет что-то из ампулы.
- Я прошу прощения, что так вышло… - сказал незнакомый голос. – Я едва успел…
- Вы… вы… успели как раз вовремя! – проговорил человек, у которого был блокнот.
- У вас есть мой блокнот?
- Да, но я не знал, что он ваш!
- Где вы его нашли?
Но человек уже доставал радостно из кармана то, что так бесполезно нашел.
- Вы писатель?
- Я? - задумался незнакомец. – Нет… Отдайте, это очень важная вещь!
- Но я читал… вы писали там о…
- О?
- Извините… - смутившись, поник человек. – Но там гениальные вещи!
- Тем более вам не следовало это видеть, - сказал отрывисто владелец блокнота и спрятал его. – Мне надо знать, что тут происходило… Пойдем, ты расскажешь мне. – Он взглянул на полуголого, напяливающего пальто. Тому, казалось, было все безразлично.
- А нам что делать? – спросил главврач.
- Бывший главврач, – поправил незнакомец, глядя ему прямо в глаза.
- Бывший… Но я не хочу оставаться с Козловым… он убьет меня…
- Козлов больше не Козлов. Козлов, кто ты?
- Я – главврач.
- Нет, ты все перепутал, ты – это я…
- Ты - это я, а я главврач.
- Козел ты, а не главврач…
- Тихо! – воскликнул человек, имени которого никто не знал. – Гнев – дурное стекло. Оно искажает предметы, на которые через него смотрят…
- Как-как? – встревожился писатель, роясь в кармане. – Как?
- Существует только один истинный закон – тот, который помогает стать свободным…
- Еще раз!
- Чтобы человек возвысился, ему нужно унизить себе равных…
- Замолчи! Замолчи! – он схватился за уши. – Не говори больше ничего! Никогда!
- Никогда! – закричал и сам человек.
Женщина дворник проснулась. И, увидев лицо милиционера, запричитала и закрылась руками. Потом схватилась за ушибленный бок, врач и Козлов, преодолев неприязнь, кинулись успокаивать, но тщетно… Из ее хрипящего горла вырывалось что-то про мужа, пенсию, непутевого сына и смерть…
Когда она пришла в себя, ни человека, ни именуемого писателем уже не было рядом…
Рассветное солнце принесло что-то новое.
Ведь я забыл сказать, все вышеописанное происходило в глухой темноте, разбавляемой лишь изредка помигивающими фонарями.
Стаи птиц с карканьем пролетали над деревьями, сами они, без листьев, стояли черным забором. Небо, чистое и голубое, пыталось что-то сказать, но его язык был никому не известен.
А может, просто было холодно. Холодное было это утро, да…
Женщина дворник смотрела на женщину дворника. Ту, которая вместо нее мела сегодня листья, искоса поглядывая, кто такие сидят, сонные, пьяные и несчастные… Вполне приличная женщина, - думала она, - метлу держит прямо, стоит твердо, грязи не оставляет… Людей не боится, да и я что, боялась…
Никто не помнит, сколько они так сидели… Но все говорят, что к полудню их там уже не было. На лавочке потом найдут пистолет, метлу и аптечку…
Выпив все свои ампулы со снотворным, врач думал о том, что либо потерял способность спать, либо уже спит и окружающее ему мерещится. Он все-таки был врачом, а всякий врач должен обладать чуть-чуть большей ответственностью, чем другие. По лицу милиционера нельзя было ничего сказать, кроме того, что вчера он был бит. Почему, думал врач, мы здесь сидим… Почему до сих пор…
- Дура! – доносилось со стороны. – Дура!
Повернувшись, врач вздрогнул. Крики приближались…
- Дура! – пробегая мимо, прокричал какой-то человек, хоть ему совершенно некому было говорить «дура». – Где мой блокнот?!
Странный человек… Они проводили его взором.
Было уже все равно.
Врач подозрительно поглядывал в сторону магазина, милиционер – в сторону врача.
Женщина дворник плакала.
А автор… все так же сидел один на другой стороне сквера. На коленях его белый блокнот был исписан непонятным подчерком, и карандаш, совсем без грифеля, застыл над тем же словом…
- Хорошо, - сказал он одно слово и положил телефон в карман. – Хорошо…
А потом еще долго смотрел на небо.