Николай II

                1. Годы учения

Ни­ко­лай вы­рос в ат­мо­сфе­ре рос­кош­но­го им­пе­ра­тор­ско­го дво­ра, но в стро­гой и, мож­но ска­зать, поч­ти спар­тан­ской об­ста­нов­ке. Отец  и мать прин­ци­пи­аль­но не до­пус­ка­ли ни­ка­ких сла­бо­стей и сан­ти­мен­тов в де­ле вос­пи­та­ния де­тей.  Для  них  все­гда  ус­та­нав­ли­вал­ся  же­ст­кий рас­по­ря­док дня, с обя­за­тель­ны­ми еже­днев­ны­ми уро­ка­ми,  по­се­ще­ния­ми цер­ков­ных  служб,  не­пре­мен­ны­ми   ви­зи­та­ми    к    род­ст­вен­ни­кам, обя­за­тель­ным уча­сти­ем в мно­го­чис­лен­ных офи­ци­аль­ных це­ре­мо­ни­ях.  Де­ти спа­ли на про­стых сол­дат­ских кой­ках с  же­ст­ки­ми  по­душ­ка­ми, по ут­рам при­ни­ма­ли хо­лод­ные ван­ны и зав­тра­ка­ли ов­ся­ной ка­шей.  За вто­рым зав­тра­ком, за ко­то­рым они встре­ча­лись с  ро­ди­те­ля­ми,  бы­ло боль­ше  еды,  но  так  как  они  са­ди­лись  за  стол  по­сле   всех при­гла­шен­ных и по­ки­да­ли его, ко­гда отец вста­вал из-за сто­ла,  они час­то ос­та­ва­лись го­лод­ны­ми.

До де­вя­ти лет вос­пи­та­ни­ем це­са­ре­ви­ча за­ни­ма­лись ня­ни  и  бон­ны, за­тем  учи­те­ля-на­став­ни­ки,  обу­чав­шие  маль­чи­ка  чте­нию   пись­му, ариф­ме­ти­ке, на­ча­лам ис­то­рии и  гео­гра­фии.  Осо­бое  ме­сто  за­ни­мал за­ко­но­учи­тель про­тои­рей  Яны­шев,  при­вив­ший  на­след­ни­ку  пре­сто­ла глу­бо­кую и ис­крен­нюю ре­ли­ги­оз­ность.  В 1877 го­ду, ко­гда Ни­ко­лаю бы­ло де­вять  лет  и  он  пе­ре­шел  из жен­ских рук в муж­ские,  его  глав­ным  вос­пи­та­те­лем  стал  ге­не­рал Гри­го­рий Да­ни­ло­вич. Он со­ста­вил  про­грам­му  обу­че­ния  це­са­ре­ви­ча, рас­счи­тан­ную на 12 лет. Но  лю­би­мым  на­став­ни­ком  и  вос­пи­та­те­лем Ни­ко­лая был учи­тель анг­лий­ско­го язы­ка  Хетс,   ода­рен­ный  и обая­тель­ный че­ло­век.

Спи­сок пред­ме­тов, под­ле­жа­щих изу­че­нию, был очень ши­рок.  Пер­вые 8  лет  це­са­ре­вич  про­хо­дил  ус­лож­нен­ный  курс   гим­на­зии.    Все пре­по­да­ва­те­ли от­ме­ча­ли его усер­дие  и  не­пло­хие  зна­ния  по  всем пред­ме­там. С осо­бым удо­воль­ст­ви­ем Ни­ко­лай  за­ни­мал­ся  язы­ка­ми.  Он сво­бод­но  вла­дел  кро­ме  рус­ско­го   не­мец­ким,    фран­цуз­ским    и анг­лий­ским. Дат­ский знал ху­же. Кро­ме то­го, в мо­ло­до­сти он не­дурно иг­рал на фор­те­пиа­но и ри­со­вал. Боль­шое вни­ма­ние уде­ля­лось спор­ту.  Па­рал­лель­но великий князь про­хо­дил во­ен­ную  служ­бу.

В 1885  го­ду Ни­ко­лай за­кон­чил сред­нее об­ра­зо­ва­ние и пе­ре­шел к изу­че­нию се­рии дис­ци­п­лин, пре­ду­смот­рен­ных про­грам­ма­ми  Ака­де­мии Ге­не­раль­но­го шта­ба и двух фа­куль­те­тов уни­вер­си­те­та -  юри­ди­че­ско­го и эко­но­ми­че­ско­го. Выс­шее об­ра­зо­ва­ние за­ня­ло у це­са­ре­ви­ча еще  пять лет. Ру­ко­во­ди­те­лем  все­го   про­цес­са    обу­че­ния    был    те­перь По­бе­до­нос­цев,  чи­тав­ший  кур­сы  за­ко­но­ве­де­ния,  го­су­дар­ст­вен­но­го, гра­ж­дан­ско­го и уго­лов­но­го пра­ва.

В 1887 го­ду Ни­ко­лая про­из­ве­ли в штабс-ка­пи­та­ны и  оп­ре­де­ли­ли  в лейб-гвар­дии Пре­об­ра­жен­ский полк, о чем  он  пи­сал  сво­ему  дру­гу ве­ли­ко­му кня­зю Алек­сею Ми­хай­ло­ви­чу:  «Это  ле­то  бу­ду  слу­жить  в Пре­об­ра­жен­ском пол­ку под ко­ман­дою  дя­ди  Сер­гея,  ко­то­рый  те­перь по­лу­чил его. Ты се­бе не мо­жешь пред­ста­вить  мою  ра­дость;  я  уже дав­но меч­тал об этом и од­на­ж­ды  зи­мой  объ­я­вил  Па­па,  и  он  мне по­зво­лил слу­жить. Ра­зу­ме­ет­ся, я бу­ду все вре­мя жить  в  ла­ге­ре  и ино­гда при­ез­жать в  Пе­тер­гоф;  я  бу­ду  ко­ман­до­вать  по­лу­ро­той  и справ­лять все обя­зан­но­сти су­бал­терн-офи­це­ра. Ура!!!»

Бла­го­да­ря  сво­ей  скром­но­сти  и  про­сто­те  Ни­ко­лай  был  весь­ма по­пу­ля­рен сре­ди то­ва­ри­щей-офи­це­ров. «Я сча­ст­лив и  мо­гу  ска­зать, что жи­ву од­ной жиз­нью с ар­ми­ей и  с  ка­ж­дым  днем  все  боль­ше  и боль­ше при­вы­каю к ла­гер­ной  жиз­ни, -  пи­сал  он  ле­том  ма­те­ри  из Крас­но­го  Се­ла. -  Ка­ж­дый  день  нас  муш­тру­ют  два­ж­ды -  это  ли­бо стрель­ба по  ми­ше­ням  ут­ром  и  ба­таль­он­ные  уче­ния  ве­че­ром... Мы зав­тра­ка­ем в 12 дня и обе­да­ем в 8 ве­че­ра, мерт­вый час и чай ме­ж­ду ни­ми... Обе­да­ем мы ве­се­ло, кор­мят нас хо­ро­шо. По­сле  еды... офи­це­ры иг­ра­ют в биль­ярд, кег­ли, кар­ты или до­ми­но».

В Пре­об­ра­жен­ском пол­ку це­са­ре­вич  чис­лил­ся  два  го­да,  сна­ча­ла ис­пол­няя обя­зан­но­сти взвод­но­го, а по­том  рот­но­го  ко­ман­ди­ра.  Для при­об­ще­ния к ка­ва­ле­рий­ской служ­бе отец пе­ре­вел его в  лейб-гвар­дии Гу­сар­ский полк, где он ко­ман­до­вал эс­кад­ро­ном.

В 1890 го­ду  обу­че­ние  на­след­ни­ка  за­вер­ши­лось.  В  мае  ме­ся­це Ни­ко­лай,  ко­то­рый,  ка­жет­ся,  на­чал  уже   тя­го­тить­ся    упор­ны­ми за­ня­тия­ми,  с  ви­ди­мым  об­лег­че­ни­ем  за­пи­сал  в  сво­ем  днев­ни­ке: «Се­го­дня  окон­ча­тель­но  и  на­все­гда  пре­кра­тил  свои    за­ня­тия». На­сту­пил но­вый, го­раз­до бо­лее при­ят­ный этап в его жиз­ни.

 

                2. Рассеянная жизнь гвардейского офицера. Аликс и Ксешинская

В  это  вре­мя  Ни­ко­лай  был  строй­ный  юно­ша,  с    от­цов­ским квад­рат­ным  от­кры­тым  ли­цом  и  с  ма­те­рин­ски­ми  жи­вы­ми  гла­за­ми, об­ла­дав­ший  при  том  маг­не­ти­че­ским    лич­ным    обая­ни­ем.    Его соб­ст­вен­ны­ми дос­то­ин­ст­ва­ми бы­ли доб­ро­та, мяг­кость  и  дру­же­лю­бие. «Ни­ки  улы­бал­ся  сво­ей  обыч­ной,  неж­ной,  за­стен­чи­вой,    слег­ка пе­чаль­ной улыб­кой», - пи­сал его ку­зен и близ­кий  при­ятель  ве­ли­кий князь Алек­сандр Ми­хай­ло­вич.

Отец  не  об­ре­ме­нял  це­са­ре­ви­ча  го­су­дар­ст­вен­ны­ми  де­ла­ми.    Он по­яв­лял­ся ино­гда на за­се­да­ни­ях Го­су­дар­ст­вен­но­го со­ве­та, но взгляд его при  этом  по­сто­ян­но  уст­рем­лял­ся  на  ча­сы.  При  пер­вой  же пред­ста­вив­шей­ся  воз­мож­но­сти  он   уди­рал.    Рас­се­ян­ная    жизнь гвар­дей­ско­го офи­це­ра при­вле­ка­ла его го­раз­до  боль­ше.  Как  и  все Ро­ма­но­вы, он  пи­тал  лю­бовь  к  внеш­ней  сто­ро­не  во­ен­но­го  де­ла. Смот­ры, па­ра­ды, уче­ния ни­ко­гда его не утом­ля­ли, и  он  без­ро­пот­но пе­ре­но­сил не­удоб­ст­ва ар­мей­ских  буд­ней  на  ла­гер­ных  сбо­рах  или ма­нев­рах. По­доб­но всем офи­це­рам гвар­дии,  Ни­ко­лай  мно­го  вре­ме­ни от­да­вал  свет­ской  жиз­ни.  Два  или  три  раза  в    не­де­лю    он при­сут­ст­во­вал на ба­лах. В его днев­ни­ке не­ред­ки за­пи­си, ти­па:  «Мы тан­це­ва­ли до упа­ду... по­том ужи­на­ли... лег­ли спать  в  3  ча­са  30 ми­нут    ут­ра».    По­рой    встре­ча­ют­ся    и    та­кие:        «Мы на­пи­лись... пе­ре­про­бо­ва­ли  6  сор­тов  порт­вей­на  и   на­пи­лись... Мы ва­ля­лись в тра­ве и пи­ли... осо­ло­ве­ли... офи­це­ры при­нес­ли ме­ня...»  Мно­го вре­ме­ни на­след­ник про­во­дил в те­ат­ре: он  обо­жал  опе­ру  и ба­лет.

Оче­вид­но, жен­щи­ны то­же за­ни­ма­ли его. Но лю­бо­пыт­но,  что  пер­вое серь­ез­ное чув­ст­во Ни­ко­лай ис­пы­тал к прин­цес­се  Али­се  Гес­сен­ской, ко­то­рая  че­рез  не­сколь­ко  лет  ста­ла  его  же­ной.  Впер­вые   они встре­ти­лись в 1884 го­ду в Пе­тер­бур­ге на свадь­бе  Эл­лы  Гес­сен­ской (стар­шей се­ст­ры Али­сы) с ве­ли­ким кня­зем Сер­ге­ем  Алек­сан­д­ро­ви­чем. Ей бы­ло 12 лет, ему - 16. В 1889 го­ду Аликс про­ве­ла в Пе­тер­бур­ге 6 не­дель. Поз­же Ни­ко­лай пи­сал: «Я меч­таю ко­гда-ни­будь  же­нить­ся  на Аликс Г. Я люб­лю ее дав­но, но осо­бен­но глу­бо­ко и  силь­но  с  1889 го­да... Все это дол­гое вре­мя я не ве­рил сво­ему чув­ст­ву, не  ве­рил, что моя за­вет­ная меч­та мо­жет сбыть­ся». Дей­ст­ви­тель­но,  це­са­ре­ви­чу при­шлось  пре­одо­леть  на пути к желанному браку мно­жество  пре­пят­ст­вий.  Пре­ж­де  все­го,  выс­шее об­ще­ст­во и ро­ди­те­ли  со­всем  не  раз­де­ля­ли  его  пыл­ко­сти.  Аликс ос­та­ви­ла  о  се­бе  в  Пе­тер­бур­ге  не­бла­го­при­ят­ное    впе­чат­ле­ние. Го­во­ри­ли, что она дур­но  оде­ва­ет­ся,  не­ук­лю­жа,  не­лов­ко  тан­цу­ет, ужас­но го­во­рит по-фран­цуз­ски, стыд­ли­ва, как  школь­ни­ца,  че­рес­чур нерв­на, че­рес­чур роб­ка и са­мо­на­де­ян­на.

Ро­ди­те­ли пред­ла­га­ли Ни­ко­лаю дру­гие  пар­тии,  но  он  ре­ши­тель­но от­ка­зы­вал­ся свя­зы­вать се­бя с ка­кой-ли­бо  дру­гой  прин­цес­сой.  Тем вре­ме­нем вес­ной 1890 го­да он впер­вые встре­тил 17-лет­нюю  ба­ле­ри­ну им­пе­ра­тор­ско­го ба­ле­та Ма­тиль­ду Кше­син­скую,  ко­то­рая  бы­ла  в  том го­ду луч­шей ба­ле­ри­ной вы­пу­ск­но­го клас­са. Ни­ко­лай  стал  уха­жи­вать за ней, и ув­ле­че­ние его не ос­та­лось без  от­ве­та. Осе­нью  Ни­ко­лай  от­пра­вил­ся   в    за­гра­нич­ное пу­те­ше­ст­вие.

Вер­нув­шись в  Санкт-Пе­тер­бург  в  ав­гу­сте  1891  го­да,  Ни­ко­лай вско­ре был про­из­ве­ден в ка­пи­та­ны. Осе­нью вме­сте с семь­ей он уе­хал в Да­нию и воз­вра­тил­ся толь­ко в кон­це го­да.  В ян­ва­ре 1892 го­да его ро­ман с Кше­син­ской во­зоб­но­вил­ся с  но­вой си­лой. Он стал да­рить ей до­ро­гие по­дар­ки, про­си­жи­вал по­дол­гу в ее убор­ной, на­ко­нец, стал на­ве­щать ее до­ма. В ав­гу­сте Ни­ко­лай по­лу­чил зва­ние пол­ков­ни­ка. То­гда же Кше­син­ская сня­ла двух­этаж­ный  особ­няк в Пе­тер­бур­ге, что­бы без по­мех при­ни­мать сво­его воз­люб­лен­но­го.  Но да­же в этот пе­ри­од наи­выс­шей бли­зо­сти ме­ж­ду ни­ми, Ни­ко­лай ни­ко­гда не за­бы­вал об Аликс.  Кше­син­ская вспо­ми­на­ла поз­же: «Он от ме­ня не скрыл, что из  всех тех,  ко­го  ему  про­ро­чи­ли  в  не­вес­ты,  он  ее  счи­тал  наи­бо­лее под­хо­дя­щей, что к ней его влек­ло все боль­ше  и  боль­ше,  что  она бу­дет  его  из­бран­ни­цей,  ес­ли  на  то  по­сле­ду­ет    ро­ди­тель­ское раз­ре­ше­ние..."

 

                3. Сватовство

Вес­ной 1894 го­да Алек­сандр III и  Ма­рия  Фе­до­ров­на  ус­ту­пи­ли же­ла­ни­ям  сы­на. Но  ос­та­ва­лось  еще  од­но  пре­пят­ст­вие  к  бра­ку - не­вес­та долж­на бы­ла пе­рей­ти в пра­во­сла­вие. Зная,  сколь  серь­ез­но Аликс от­но­сит­ся к  ре­ли­гии,  Ни­ко­лай  по­ни­мал,  что  это­го  бу­дет не­лег­ко до­бить­ся. В ап­ре­ле це­са­ре­вич со свои­ми  дядь­я­ми  ве­ли­ки­ми князь­я­ми Сер­ге­ем и Вла­ди­ми­ром,  а  так­же  их  же­на­ми,  вы­ехал  из Пе­тер­бур­га в Ко­бург  на  свадь­бу  гер­цо­га  Гес­сен­ско­го,  стар­ше­го бра­та Аликс.  По­сле по­лу­то­ра су­ток пу­ти он при­был на во­кзал в Ко­бург, где его встре­ча­ла Аликс. Ве­че­ром они по­еха­ли обе­дать, а  за­тем  вме­сте  с семь­ей -  в  опе­рет­ту.  На  сле­дую­щее  ут­ро,  не  вы­дер­жав  дол­го­го ожи­да­ния, Ни­ко­лай от­пра­вил­ся пря­мо к Аликс и сде­лал  пред­ло­же­ние. В днев­ни­ке и пись­ме к ма­те­ри он опи­сал, как это про­изош­ло.

«Что се­го­дня за день! - пи­сал он в днев­ни­ке. - По­сле  ко­фе  в  10 ча­сов я по­шел с те­тей Эл­лой к Аликс. Она за­ме­ча­тель­но по­хо­ро­ше­ла, но вы­гля­де­ла чрез­вы­чай­но гру­ст­но. Нас ос­та­ви­ли вдво­ем,  и  то­гда ме­ж­ду на­ми на­чал­ся тот раз­го­вор, ко­то­ро­го я дав­но и силь­но  же­лал и, вме­сте, очень бо­ял­ся. Го­во­ри­ли до 12-14 ча­сов, но  без­ус­пеш­но, она все про­ти­вить­ся пе­ре­ме­не ре­ли­гии. Она, бед­ная, мно­го пла­ка­ла. Рас­ста­лись бо­лее спо­кой­но».  В сво­ем пись­ме в Гат­чи­ну Ни­ко­лай пи­сал: «Я  пы­тал­ся  объ­яс­нить, что нет дру­го­го пу­ти для нее, чем дать со­гла­сие, и что она про­сто не мо­жет от­ка­зать­ся от это­го. Она пла­ка­ла и толь­ко сно­ва и  сно­ва шеп­та­ла: "Нет, не мо­гу." Я при­хо­дил  опять  и  на­стаи­вал... ду­маю, ча­са два, но ни­че­го не до­бил­ся».

Но уже на сле­дую­щий день Аликс  ка­пи­ту­ли­ро­ва­ла. Ни­ко­лай  ли­кую­ще за­пи­сал в днев­ни­ке: «Чуд­ный, не­заб­вен­ный день в  мо­ей  жиз­ни,  день мо­ей по­молв­ки с до­ро­гой и не­на­гляд­ной мо­ей Аликс. По­сле 19-ти она при­шла  к  те­те  Ми­хен  (ве­ли­кой  кня­ги­не  Ма­рии  Пав­лов­не,  же­не ве­ли­ко­го  кня­зя  Вла­ди­ми­ра)...  и  по­сле  раз­го­во­ра  с  ней    мы объ­яс­ни­лись ме­ж­ду со­бой. О Бо­же,  ка­кая  го­ра  сва­ли­лась  с  мо­их плеч. Це­лый день я хо­дил как в дур­ма­не, не впол­не  соз­на­вая,  что соб­ст­вен­но со мной про­изош­ло. Виль­гельм си­дел в со­сед­ней  ком­на­те и ждал с дядь­я­ми и те­тя­ми кон­ца на­ше­го раз­го­во­ра. Я по­шел с Аликс пря­мо к ко­ро­ле­ве (Вик­то­рии)... где все се­мей­ст­во дол­го на ра­до­стях ли­за­лось. По­сле  зав­тра­ка  мы  по­шли  в  цер­ковь  те­ти  Ма­рии   и от­слу­жи­ли бла­го­дар­ст­вен­ный мо­ле­бен. Да­же не ве­рит­ся, что  у  ме­ня не­вес­та».

Ма­те­ри Ни­ко­лай на­пи­сал: «Мы ос­та­лись од­ни, и ее пер­вы­ми сло­ва­ми бы­ло, что она со­глас­на... я за­пла­кал, как ре­бе­нок, и она то­же,  но за­тем ее вы­ра­же­ние  из­ме­ни­лось;  ее  ли­цо  за­све­ти­лось  спо­кой­ным удов­ле­тво­ре­ни­ем. Весь  мир  из­ме­нил­ся   для    ме­ня;    при­ро­да, че­ло­ве­че­ст­во и все про­чее, все ка­за­лось мне до­б­рым и  ми­лым... Она пол­но­стью из­ме­ни­лась: ста­ла ве­се­лой и за­ни­ма­тель­ной, раз­го­вор­чи­вой и неж­ной».  Да­же мно­го вре­ме­ни  спус­тя  ка­ж­дый  из  при­сут­ст­вую­щих яс­но  пом­нил  мо­мент,  в  ко­то­рый бы­ла со­вер­ше­на эта  ро­ко­вая  по­молв­ка. «Я  пом­ню,  что  си­де­ла  в  сво­ей  ком­на­те, -    пи­са­ла прин­цес­са Ма­рия Луи­за Анг­лий­ская, - и уже со­всем  при­го­то­ви­лась  к зав­тра­ку, как в ком­на­ту стре­ми­тель­но вбе­жа­ла Аликс,  об­ви­ла  ру­ки во­круг мо­ей шеи и ска­за­ла: "Я вы­хо­жу за­муж за Ни­ки!"»

 

                4. Похороны и свадьба

В ию­не Ни­ко­лай еще раз пла­вал в Анг­лию на сви­да­ние  со  сво­ей воз­люб­лен­ной. Воз­вра­тив­шись в Гат­чи­ну, це­са­ре­вич за­стал  се­мью  в боль­шой тре­во­ге за здо­ро­вье  от­ца.  Но,  не­смот­ря  на  не­до­мо­га­ние, им­пе­ра­тор по­ехал на охо­ту в Спа­лу.  Здесь  Алек­сан­д­ру  ста­ло  еще ху­же. По на­стоя­нию вра­чей он пе­ре­ехал в Ли­ва­дию, в Крым.  Ни­ко­лай со­про­во­ж­дал его.

Им­пе­ра­тор  уми­рал. В  ок­тяб­ре  в  Крым  прие­ха­ла  Аликс.  Ка­кое сча­стье дос­та­ви­ла бы  эта  встре­ча  при  дру­гих  об­стоя­тель­ст­вах! Де­сять  дней  серд­це  це­са­ре­ви­ча  раз­ры­ва­лось  ме­ж­ду  скор­бью   и ра­до­стью. Но, в  кон­це  кон­цов,  верх  над  все­ми  чув­ст­ва­ми  взя­ло без­мер­ное от­ча­я­нье.  Он  по­ни­мал,  что  со  смер­тью  от­ца  ухо­дит на­все­гда са­мая сча­ст­ли­вая по­ра его  жиз­ни,  что  на­сту­па­ет  вре­мя тре­вог и бес­ко­неч­ных за­бот. 20 ок­тяб­ря Алек­сандр III умер.  Ни для ко­го смерть  им­пе­ра­то­ра  не  бы­ла  бо­лее  зна­чи­мой,  чем  для 26-лет­не­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, унас­ле­до­вав­ше­го его трон.

«Я  уви­дел  сле­зы  в  его  гла­зах, -  вспо­ми­нал  ве­ли­кий   князь Алек­сандр. - Он взял ме­ня под ру­ку и по­вел вниз, в  свою  ком­на­ту. Мы об­ня­лись и за­пла­ка­ли оба. Он не мог со­брать­ся  с  мыс­ля­ми.  Он знал, что сей­час  стал  им­пе­ра­то­ром,  и  тя­жесть  это­го  ужас­но­го со­бы­тия сра­зи­ла его…  "Сан­д­ро, что я дол­жен де­лать? - вос­кли­цал он  па­те­ти­че­ски. -  Что же долж­но про­изой­ти со мной, с то­бой,...с Аликс,  с  ма­те­рью,  со всей Рос­си­ей? Я не го­тов быть ца­рем. Я ни­ко­гда не хо­тел быть  им. Я ни­че­го не по­ни­маю в де­лах прав­ле­ния. У ме­ня да­же  нет  по­ня­тия, как раз­го­ва­ри­вать с ми­ни­ст­ра­ми"».

На дру­гой день, ко­гда  дво­рец  за­дра­пи­ро­ва­ли  в  чер­ное,  Аликс при­ня­ла пра­во­сла­вие и  с  это­го  дня  ста­ла  име­но­вать­ся  ве­ли­кой кня­ги­ней Алек­сан­д­рой Фе­до­ров­ной.

7  но­яб­ря  про­изош­ло   тор­же­ст­вен­ное    по­гре­бе­ние    по­кой­но­го им­пе­ра­то­ра в Пе­тро­пав­лов­ском со­бо­ре в Пе­тер­бур­ге, а че­рез  не­де­лю со­стоя­лось бра­ко­со­че­та­ние  Ни­ко­лая  и  Алек­сан­д­ры.  Эта  свадь­ба, сыг­ран­ная  сре­ди  по­ми­наль­ных  па­ни­хид,   про­из­ве­ла    на    всех со­вре­мен­ни­ков тя­го­ст­ное впе­чат­ле­ние. «Кто  это  по­чув­ст­ву­ет,  кто это мо­жет вы­ра­зить? - пи­са­ла но­вая  им­пе­рат­ри­ца  се­ст­ре, -  в  один день  в  глу­бо­ком  трау­ре  оп­ла­ки­вать  лю­би­мо­го  че­ло­ве­ка,  а  на сле­дую­щий - в  мод­ных  туа­ле­тах  вы­хо­дить  за­муж.  Не  мо­жет  быть боль­ше­го  кон­тра­ста,  но  это  воз­мож­но,  это  про­изош­ло  с  на­ми обо­и­ми... Та­ко­во  бы­ло  мое  всту­п­ле­ние  в  Рос­сию.  На­ша  свадь­ба ка­за­лась мне про­сто про­дол­же­ни­ем па­ни­хи­ды с тем от­ли­чи­ем,  что  я на­де­ла бе­лое пла­тье вме­сто чер­но­го».

По слу­чаю трау­ра не бы­ло  тор­же­ст­вен­но­го  прие­ма  и  сва­деб­но­го пу­те­ше­ст­вия. По­сле  це­ре­мо­нии  им­пе­ра­тор­ская  че­та  пе­ре­еха­ла  в Анич­ков  дво­рец. Здесь,  в  апар­та­мен­тах,  со­стоя­щих  из   шес­ти ком­нат,  они   про­ве­ли    пер­вую    зи­му.    Ни­ко­лай    за­ни­мал­ся го­су­дар­ст­вен­ны­ми  де­ла­ми  в  не­боль­шом  ка­би­не­те,  а  в  со­сед­ней ком­на­те его же­на изу­ча­ла рус­ский язык.  Они мог­ли ви­деть­ся,  ко­гда хо­те­ли и бы­ли  без­мер­но  сча­ст­ли­вы  этим.  Вско­ре  по­сле  свадь­бы Алек­сан­д­ра  за­пи­са­ла  в  днев­ни­ке  сво­его  му­жа:   «Ни­ко­гда    не пред­по­ла­га­ла, что мо­гу быть та­кой аб­со­лют­но  сча­ст­ли­вой  в  це­лом ми­ре, так чув­ст­во­вать един­ст­во двух смерт­ных».

 

                5. Образ жизни императорской семьи

Вес­ной 1895 го­да Ни­ко­лай пе­ре­вез свою же­ну в Цар­ское Се­ло.  Они по­се­ли­лись в Алек­сан­д­ров­ском двор­це,  ко­то­рый  ос­та­вал­ся  глав­ным до­мом им­пе­ра­тор­ской  че­ты  в  те­че­ние  22  лет.  Все  здесь  бы­ло уст­рое­но со­глас­но их вку­сам и же­ла­ни­ям, и по­это­му Цар­ское  все­гда ос­та­ва­лось их лю­би­мым ме­стом.

В отличие от многих  королевских  супружеских  пар,  Николай  и Александра  имели  общую  постель.  Спальня  представляла   собой большую комнату с высокими окнами, выходившими в парк. Из нее был вход в маленькую церковь, где молилась императрица. Другая  дверь вела в ванную.

Николай обычно вставал в семь,  завтракал  и  исчезал  в  своем рабочем кабинете, чтобы начать работу. Сидя за письменным  столом, он одевался в простую холщовую рубаху, мешковатые штаны и  мягкие кожаные сапоги. По стилю  работы  он  был  одиночкой  и  не  имел личного  секретаря. Император  предпочитал  делать  все  сам.  На  столе Николай держал календарь ежедневных встреч и он скрупулезно вел  его сам. Когда приходили официальные бумаги, он открывал  их,  читал, делал пометки, подписывал и сам заклеивал в конверт.

В 11 часов император прерывал занятия и шел  гулять  по  парку. Когда появились дети,  они  неизменно  сопровождали  его  в  этих прогулках. Иногда Николай брал ружье и стрелял в ворон. Свора  из 11 превосходных шотландских колли всегда сопровождала его.  Зимой Николай вместе с детьми увлеченно строил ледяные горки.

Обед в середине дня был официальной церемониальной  процедурой. Хотя императрица обычно отсутствовала, Николай обедал с  дочерьми и членами своей  свиты.  Еда  начиналась  по  русскому  обычаю  с молитвы. Ни Николай, ни  Александра  не  любили  дорогих  сложных блюд. Большое удовольствие он получал от  борща,  каши,  отварной рыбы с овощами. Но любимым блюдом императора был жареный  молодой поросенок с хреном, которого он запивал портвейном.

После обеда  Николай  совершал  прогулку  верхом  по  окрестным сельским дорогам в направлении Красного  Села.  В  4  часа  семья собиралась за чаем. Согласно этикету, введенному  еще  Екатериной II, к  чаю  подавались  только  сухари,  масло  и  английские бисквиты. Пирожные и конфеты  не  допускались.  Прихлебывая  чай, Николай бегло просматривал газеты и телеграммы.

Затем он возвращался к своей работе, принимая  между  17  и  20 часами поток  посетителей.  Он  делал  это  обычно  неформальным, дружеским образом. Стоя за  столом,  он  жестом  приглашал  гостя садиться в кресло, спрашивал, хочет ли он курить, и сам  закуривал папиросу. Он был превосходный слушатель и, хотя  часто  схватывал суть раньше, чем  его  посетитель  доходил  до  нее,  никогда  не прерывал собеседника.

Ровно в 20  часов  все  официальные  встречи  заканчивались,  и император мог идти ужинать. Николай всегда заканчивал  аудиенцию, поднимаясь и подходя к окну. Это был безошибочный сигнал, и вновь прибывшие были строго инструктированы на этот счет и должны  были удалиться, независимо от того имел ли  Его  Величество  довольный или сожалеющий вид. «Я боюсь, что утомил  Вас», -  говорил  Николай учтиво прерывая свою речь.

Семейные ужины отличались  непринужденностью.  Вечером  Николай часто сидел в гостиной, читая вслух,  в  то  время  как жена и дочери рукодельничали. По его выбору это мог быть Толстой, Тургенев или его самый любимый писатель Гоголь.  Но  мог  быть  и какой-нибудь модный роман. Личный библиотекарь  государя  отбирал для него по 20 самых лучших книг в месяц со всех стран мира.

Иногда  вместо  чтения  семья  проводила   вечера,    наклеивая фотографии, сделанные придворным фотографом  или  ими  самими,  в зеленые кожаные альбомы с тесненной золотой  царской  монограммой. Конец дня наступал в 23 часа с сервировкой вечернего чая. Прежде, чем удалиться, Николай делал записи в  своем  дневнике,  а  затем принимал ванну, ложился в постель и обычно сразу засыпал.

Каждый  год,  как  только  весна  приходила  на  север  России, императорская семья спешила от сырости и холодов Царского Села  к цветущим садам Крыма. С годами выработался регулярный циклический характер ежегодных миграций. Март знаменовал переезд  в  Крым;  в мае семья переезжала на дачу  в  Петергоф,  на  берег  Балтийского моря; в  июне  они  совершали  круиз  на  императорской  яхте  по финским шхерам; август заставал их в охотничьем домике  в  глуши польских лесов; в сентябре они вновь приезжали в Крым;  в  ноябре возвращались в Царское Село на зиму.

Императорский поезд, перевозивший царскую семью во  время  этих поездок по России, представлял собой  миниатюрный  путешествующий дворец. Личный вагон Николая и Александры имел спальню,  размером в три купе, гостиную для императрицы  и  рабочий  кабинет  царя. Бело-кафельная ванная комната, выходившая в царскую спальню,  была оборудована  искусно  сделанной  ванной,  вода  из  которой    не выплескивалась даже на самых крутых поворотах.

Кроме того, в состав поезда входили  вагоны  для  адъютантов  и фрейлин,  вагоны  для  великих  княжон  и  цесаревича,  роскошный салон-вагон и вагон-ресторан. Последний  включал  в  себя  кухню, оборудованную  тремя  плитами,  ледником  и   винным    погребом, обеденный  зал  со  столом  на  двадцать  персон   и    небольшую сервировочную комнату.

В  Крыму  императорская  семья  останавливалась  в  Ливадийском дворце, куда добирались обычно в экипаже или на катере  (железная дорога  шла    только    до    Севастополя).    Старый    дворец, использовавшийся при отце и деде Николая, был деревянный. В  1911 году закончили новый из белого известняка. Отдыхая здесь,  Николай часто и много купался. Для детей был сооружен  закрытый  бассейн, где морская вода подогревалась до нужной  температуры.  Император большую часть дня проводил на открытом воздухе.  Каждое  утро  он играл в теннис и совершал верховые прогулки с дочерьми в соседние имения. Обычно в Ливадии встречали Пасху, и  в  эти  дни  царский дворец обращался в огромный банкетный зал.

Две недели в июне каждого года император проводил  в  Финляндии на своей любимой яхте  «Штандарт»,  построенной  по  специальному заказу в Дании. Жизнь  здесь  протекала  легко  и  непринужденно. Корабельные офицеры часто столовались за императорским столом,  а великие княжны запросто болтали с матросами. Курьерский катер  из Петербурга  каждый  день  доставлял  на  «Штандарт»  донесения  и документы. Два дня в неделю Николай посвящал работе, а  остальные пять - отдыхал. По утрам он сходил  на  берег  и  совершал  долгие прогулки с дочерями по финским лесам. Он любил и  умел  собирать грибы и часто сам жарил их на костре  в  вине.  К  вечернему  чаю император и дети возвращались на борт яхты.  Перед  сном  Николай разыгрывал партию в бильярд или слушал музыку.

Хотя  бы  раз  в  году  императорская  семья  посещала  Спалу - старинные охотничьи угодья польских королей.  Вилла  походила  на старинный постоялый двор. Внутри она была тесной и темной,  но  с этим  недостатком  приходилось  мириться.  Зато   вокруг    стоял величественный лес, буквально переполненный  дичью.  Николай  был азартный  охотник,  и  каждый  день  отправлялся    охотиться    в сопровождении польских аристократов.

Вообще  же  жизнь  царской  семьи  проходила  замкнуто.  Высшее русское общество видело новую императрицу редко, но судило о  ней очень строго - она как-то сразу пришлась не по вкусу. Витте, после первой встречи с Александрой Федоровной, отметил, что у нее  есть «нечто сердитое в складке губ». Хорошо знавшая  настроение  высших чиновничьих кругов Богданович записала в дневнике: «Новую  царицу также не хвалят, находят, что у нее злое выражение лица и смотрит она  исподлобья».  А  знаменитая  поэтесса  и  хозяйка    модного литературного  салона  Гиппиус  вспоминала;  «Царица  никому   не нравилась, и тогда, давно, когда была юною  невестой  наследника, не нравилось ее острое  лицо,  красивое,  но  злое  и  унылое,  с тонкими  поджатыми  губами,  не  нравилась  немецкая    угловатая рослость».

 

                6. Упования либералов и ответ Николая

К  отчаянью русских  либералов,  которые  надеялись,  что  смерть  Александра III приведет к реформированию самодержавия,  Николай  быстро дал понять,  что  он  будет  неуклонно  придерживаться  принципов своего отца. Еще до коронации он  поразил  общество  одним  своим замечанием. Посылая новому царю традиционный приветственный адрес в  честь  восшествия  на  престол,  тверское    земство,    оплот либерализма, выразило надежду, что «голос народа  и  его  желания будут услышаны»  и  что  «закон  станет  выше,  чем  переменчивые взгляды и решения верховной власти». В  уклончивости  этой  фразы Победоносцев заподозрил опасный вызов принципам самодержавия и  с помощью молодого императора набросал  ответ,  который  тот  лично вручил  тверской  делегации.  Предостерегая  их  «от  несбыточных мечтаний об участии  представителей  земств  в  делах  внутренней администрации»,  Николай  добавил: «Я   буду    охранять    начала самодержавия столь же твердо и  неуклонно,  как  их  охранял  мой незабвенный  покойный  родитель».  Речь  Николая  была  серьезным ударом по либеральным надеждам общества.

 

                7. Русско-японская война

В 1895 году, к великому  неудовольствию  России,  Япония оккупировала несколько китайских  провинций,  которых  домогалась Россия, и  среди  них -  большой  незамерзающий  порт  и  крепость Порт-Артур. Николай вмешался, заявив, что новые японские  захваты «создают постоянную угрозу миру на Дальнем Востоке».  Япония,  не готовая вести войну с Россией, была вынуждена  вернуть  Порт-Артур. Спустя три года Россия вырвала у беспомощного Китая  согласие  на 99-летнюю аренду этого порта. В 1902 году, во время боксерского восстания,  Россия оккупировала Манчжурию.

Японцы  соглашались  на  все  это,  считая,  что   тем    самым развязывают себе руки в  Корее.  Но  сразу  вслед  за  Манчжурией Россия проявила интерес к  Корее.  Здесь  основана  была  русская деревообрабатывающая компания Яла. Под видом рабочих в Корею стали ввозиться  русские  солдаты.  Министр  финансов  Витте   пробовал противостоять этой рискованной политике, которая неизбежно вела к войне. Но в 1903 году Николай уволил его в отставку. Ему казалось само собой разумеющимся, что успех в войне должен быть на стороне России. К несчастью, он сильно  просчитался,  недооценив  своего врага.

27  января  японские  миноносцы  внезапно  атаковали    русскую эскадру, стоявшую на якоре на внешнем рейде Порт-Артура.  Сильные повреждения получили два броненосца и крейсер «Паллада». С первых дней события разворачивались совсем не так, как  представлял  себе Николай. Театр военных действий находился всего в сотне  миль  от Японии. В  короткий  срок  японцы   развернули    на    континенте 150-тысячную армию. Им противостояли только 80  тысяч  регулярных русских войск,  испытывавших,  к  тому  же,  постоянную  нужду  в боеприпасах,  амуниции  и  продовольствии.    Все    приходилось подвозить за  6000  километров  по  неоконченной  еще  Сибирской дороге. Русские терпели одно поражение за другим. На море  японцы сразу же овладели  инициативой.  Порт-Артур  был  окружен  минными полями. Русские  корабли  не  решались  выходить    за    внешний рейд. Особенно после того, как в  апреле  подорвался  на  мине  и затонул  вместе  со  всем  экипажем  броненосец  «Петропавловск». Порт-Артур, осажденный с  суши  и  моря,  пал  после  героической обороны в январе 1905 года.

Николай был страшно потрясен вестями с фронта. Его первой мыслью было ехать на  Дальний Восток  и  встать  во  главе осажденных  войск. Но  дядья  отговорили  его.  Император   писал матери: «Моя совесть часто  мучит  меня,  что  я  остаюсь  здесь, вместо того, чтобы разделять опасности  и  лишения  с  армией.  Я вчера спросил дядю Алексея, что он думает об  этом.  Он  ответил, что в моем присутствии в армии во время войны нет  необходимости. Тем не менее оставаться в тылу в  такое  время  для  меня  весьма тягостно».

В  октябре  1904  года  Николай  отправил  на  Дальний   Восток балтийскую эскадру. Через  семь  месяцев,  в  мае  1905  года, эта эскадра была разгромлена в Цусимском сражении. Пошли на дно все 8 броненосцев, 7 из 12 крейсеров и 6 из 9  миноносцев.  Еще  прежде русская  армия  проиграла  генеральное  сражение  под   Мукденом. Продолжать войну не имело смысла.

В августе Витте заключил  в  Портсмуте  мир.  По  его  условиям Россия передала Японии Порт-Артур, отказалась от всяких претензий на Корею и Южную Манчжурию, уступила южную половину Сахалина.

 

                8. Революция 1905 года. Витте и Столыпин

1905 год стал роковым для Российской империи. Поражение вызвало в стране революционное движение.  То  затухая,  то  разгораясь  с новой силой, оно из года в год все больше  и  больше  раскачивало здание  русской  государственности,  пока   не    обрушило    его окончательно.

События  разворачивались  с  ужасающей    стремительностью. В начале января  1905  года  в  Петербурге  на  Путиловском  заводе началась грандиозная  стачка. Священник  Григорий  Гапон,  имевший среди рабочих большое влияние, предложил им торжественно  вручить императору петицию с  жалобами  на  хозяев.  Многие  верили,  что Николай обязательно  откликнется  и  восстановит  справедливость. Поэтому  вся  акция  должна  была  иметь  абсолютно  лояльный   и верноподданнический  вид. Но  все  же  в  петицию  попало    немало радикальных требований.

Вследствие этого, а также  по  другим  причинам,  правительство отнеслось  к  планируемому  шествию  с   большим    неодобрением. Императорская семья жила в Царском Селе и не собиралась  ехать  в Петербург. Казалось совершенно невозможным, чтобы государь явился перед таким огромным стечением народа и принял из рук  зачинщиков их поджигательное прошение. Вместо этого Николай  распорядился  о полицейских мерах. 7 января он записал в дневнике: «Из предместий были   переведены  войска,  чтобы  усилить  гарнизон.  Этого достаточно, чтобы успокоить рабочих».

Но 9 января он получил известие о расстреле мирной  демонстрации и записал в  дневнике:  «Тяжелый  день.  В  Петербурге  произошли беспорядки вследствие желания рабочих дойти  до  Зимнего  дворца. Войска должны были стрелять в разных местах  города;  было  много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело».

По существу, никакой вины за эту бойню император не нес.  Витте сразу же предложил Николаю публично осудить ее  и  объявить,  что войска стреляли без приказа. Но этого так и не  было  сделано.  В короткий  срок  общественное  мнение  круто  изменилось.  Газеты, особенно иностранные, раздули  размеры  трагедии  до  невероятных размеров, писали о тысячах пострадавших,  и  о  том,  что  Николай лично причастен к этому преступлению.

Весть о «кровавом  воскресении»  всколыхнула всю страну. через три  недели  террористы  убили  московского губернатора  дядю Николая  великого  князя  Сергея  Александровича.   Неповиновение ширилось. Летом восстали матросы броненосца «Потемкин», а  осенью Россия была парализована всеобщей стачкой. От  Варшавы  до  Урала остановились поезда, закрылись фабрики, у  пристаней  выстроились бездействующие  пароходы.    В    Петербург    не    доставлялось продовольствие, закрылись школы и больницы, не  выходили  газеты, даже электричество едва горело. Днем толпы народа  собирались  на улицах, слушали ораторов, красные  флаги  реяли  над  крышами.  В провинции крестьяне делали налеты на  усадьбы  помещиков,  зарево пылающих особняков далеко виднелось в ночи.

В октябре кризис достиг своего апогея, и Николай  вынужден  был пойти на уступки. 17 октября он под нажимом графа Витте  подписал манифест, в котором обещал «Даровать населению незыблемые  основы гражданской свободы на началах действительной  неприкосновенности личности, свободы слова, совести, собраний и  союзов».  Он  также согласился на учреждение Думы и торжественно обещал, что «никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы».

По всему видно, что это решение далось императору  нелегко.  Он писал 19 октября своей матери: «В течение этих ужасных дней  я  виделся  с  Витте  постоянно;  наши разговоры начинались  утром  и  кончались  вечером  при  темноте. Представлялось избрать один из двух путей: назначить  энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу... но это стоило бы потоков  крови  и  в  конце  концов  привело  бы неумолимо к теперешнему положению, то есть авторитет  власти  был бы показан, но результат оставался бы тот же самый и  реформы  не могли осуществляться бы. Другой путь -  представление  гражданских прав населению:  свободы  слова,  печати,  собраний  и  союзов  и неприкосновенности личности; кроме того, обязательство  проводить всякий законопроект через Государственную Думу - это, в  сущности, и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот путь, говоря, что хотя он и рискованный, тем  не  менее,  единственный  в  настоящий момент. Почти все, к кому я обращался с  вопросом,  отвечали  мне так же, как Витте, и находили, что  другого  выхода  кроме  этого нет... Манифест  был  составлен... Мы  обсуждали  его  два  дня,  и наконец, помолившись, я его подписал. Милая моя мама,  сколько  я промучился до этого, ты себе представить  не  можешь!  Я  не  мог телеграммой объяснить тебе все обстоятельства, приведшие  меня  к этому  страшному  решению,  которое,  тем  не  менее,  я   принял совершенно сознательно. Со всей России только об этом и кричали и писали  и  просили... Исхода   другого    не    оставалось,    как перекреститься и дать то, что все просят. Единственное  утешение- это надежда, что такова  воля  Божья,  что  это  тяжелое  решение выведет дорогую Россию из того хаотического состояния, в каком она находится почти год...»

Но, вопреки ожиданиям, манифест  не  положил  конца  революции. Ситуация не только не улучшилась, но стала непрерывно ухудшаться. В  Польше  и  Финляндии  начались   массовые    демонстрации    с громогласными требованиями автономии и  независимости.  На  флоте происходило одно выступление  за  другим.  В  декабре  1905  года вспыхнуло вооруженное восстание в Москве,  продолжавшееся  десять дней. На подавление его пришлось бросить гвардейский  Семеновский полк, который очистил столицу штыками и картечью.

Николай не скрывал своего разочарования. Уже в конце октября он записал в дневнике:  «Очень  странно,  что  такой  умный  человек (Витте) мог  ошибиться  в  своих   прогнозах    незамедлительного умиротворения».  После    декабрьских    событий    разочарование обратилось в раздражение. Весной 1906 года Николай уволил Витте с поста Председателя Совета министров и отдал ведение  дел  в  руки человека совсем другого образа мыслей - Петра Столыпина.

Будучи  саратовским  губернатором,  Столыпин  успешно   усмирил крестьянское восстание в вверенной ему губернии, причем обошелся  с минимальным  количеством  жертв,  хотя   действовал    круто    и стремительно. Энергичная  и  твердая  позиция   Столыпина, среди всеобщего  замешательства  и  растерянности  высших   чиновников, внушила Николаю надежду - именно в таком человеке он нуждался.

Император вызвал Столыпина в Петербург и сделал  его  министром внутренних дел. На этот раз он не ошибся в своем  выборе.  В  апреле  1906  года собралась на свои заседания Первая Государственная Дума. На волне революции в нее было избрано множество радикалов.  Едва  депутаты заняли свои места в Таврическом дворце, как тут же сформулировали агрессивное  «Обращение  к  трону».  К  ужасу  Николая,  в    нем содержались   требования    всеобщего    избирательного    права, радикальной земельной  реформы,  освобождения  всех  политических заключенных и смещения министров,  назначенных  императором  без одобрения Думы.

Когда Горемыкин, ставший Председателем Совета  министров  после Витте, объявил, что  Николай  отвергает  все  эти  требования, депутаты  пришли  в  неистовство.  Один  за  другим  выступающие требовали,  чтоб  исполнительная    власть    склонилась    перед законодательной. Министрам не давали говорить, слышны были только крики: «В отставку! В отставку!» Этот первый опыт парламентаризма в России произвел на  Николая  удручающее  впечатление.

Очевидно было,  что  с  этой  Думой  невозможно   ни    сработаться,    ни договориться,  ибо  здесь    почти    не    оказалось    здоровых консервативных  сил.  Конечно,  ее  следовало  распустить,   но результаты  выборов  не  могли  не  вызывать  тревоги.   Невольно возникал вопрос: где же те социальные  слои,  на  которые  должны опереться трон и самодержавная власть?  Большую  часть  населения страны составляли крестьяне, и естественно было прежде всего в них искать основу для существующего строя. Но после реформы  1861 года крестьяне получили свободу, фактически не получив земли. Она передана была  в  коллективную  собственность  всей  крестьянской общины и не являлась частной собственностью.  Способы  земледелия были  отсталыми. Кроме  крайней  бедности  и  невежества   сильно снижали  эффективность  крестьянского  хозяйства  мелкоземелие  и чересполосица, поскольку, стараясь уравнять всех  членов  общины, крестьяне делили землю таким образом, что  бы  каждый  получал  в равной степени плодородные и неплодородные  куски.  В  результате надел каждого члена общины был  раздроблен  на  множество  мелких полосок.

Столыпин  ясно  понимал,  с  какими  трудностями  должен столкнуться любой государственный деятель в России, согласившийся принять на себя бремя власти. Вскоре, после начала работы  Первой Государственной  Думы  он  писал  Николаю:  «У  нас  нет   прочно сложившегося мелкого землевладения, которое  является  на  западе опорой общественности и имущественного консерватизма; крестьяне в большинстве не  знают  еще  частной  собственности  на  землю  и, освоившись в условиях своего быта  с  переделом  общинной  земли, весьма восприимчивы к  мысли  о  распространении  этого  начала  и на частное землевладение. У нас нет  ни  прочной  и  влиятельной  на местах аристократии, как в Англии, ни  многочисленной  зажиточной буржуазии, столь упорно отстаивающей свои имущественные  интересы во Франции и Германии. При  таких  данных  в  России  открывается широкий простор проявлению социальных стремлений, не  встречающих того отпора, которые дает им прочно сложившийся слой собственников на Западе, и не  без  основания  представители    международного    социализма рассматривают иногда  Россию  как  страну,  совмещающую  наиболее благоприятные условия для проведения в умы и жизнь их учений».

Главное средство в борьбе с революцией Столыпин видел в решении аграрного  вопроса.  И  с  этой  стороны  он   встретил    полное взаимопонимание со  стороны  императора.  Николая  тоже  угнетало неблагополучие многих миллионов русских крестьян,  страдавших  от малоземелья. «Правильное и постепенное устройство крестьянства на земле, - говорил он, - обеспечит действительное спокойствие  внутри и  на  много  десятков  лет».  Столыпин оказался для Николая настоящей находкой. Он имел твердые монархические убеждения и железную волю. Можно было не опасаться, что он спасует перед революцией.  Но  он  обладал  вместе  с  тем широкими  политическими  взглядами  и  большими  организаторскими способностями, необходимыми для проведения реформ.

Летом Николай отправил Горемыкина в отставку. 7 июля 1906  года он пригласил Столыпина в свой кабинет в Царском Селе и  предложил ему  стать  Председателем  Совета  министров.  Министр   финансов Коновцев писал: «Столыпин сказал  нам,  что  пытался  указать  на недостаток опыта и незнание  жизни  петербургского  общества,  но царь не дал ему закончить:  "Нет,  Петр  Аркадьевич,  здесь  есть икона, перед которой я часто молюсь. Осените  себя  крестом  перед ней и давайте попросим Господа помочь нам обоим  в  этот  трудный возможно исторический момент". Затем царь перекрестил  Столыпина, обнял, поцеловал  и  спросил,  в  какой  из  дней  удобнее  всего распустить Думу».

8 июля депутаты нашли двери Таврического дворца запертыми, а  в газетах был опубликован указ о роспуске Думы. Оказавшись у власти, Столыпин повел жестокое наступление на революцию. Были  учреждены военно-полевые суды. До  конца  лета  они  вынесли  600  смертных приговоров. В мятежные деревни были разосланы карательные отряды, наводившие порядок при помощи поголовной порки.

В тоже время в ноябре последовал указ, разрешавший добровольный выход крестьянам из общины и продажу  земли.  Выделенный  участок должен  был  переходить  во  владение  целой   частью,    а    не чересполосно. Крестьянин отныне мог распоряжаться  им  по  своему усмотрению: продавать, завещать, передавать в другие руки и  т.п. Столыпин надеялся, что благодаря этому в деревне образуется  слой крестьян-собственников,    обязанных    своим       благополучием правительству.

Но результаты реформы могли стать заметны лишь годы  спустя,  в то время  как  революции  приходилось  противостоять  немедленно. Собравшаяся в феврале 1907 года Вторая Государственная Дума  была еще более  неуправляемая,  чем  первая.  Но  уже  явно  наметился перелом в общественном настроении. Резко сократилось число стачек и крестьянских выступлений.  Армия,  хотя  и  не  без  колебаний, сохранила верность  правительству.  Николай  с  нетерпением  ждал момента, когда можно будет избавиться от Думы. Он писал матери: «Все было бы хорошо, если бы сказанное в  Думе  оставалось  в  ее стенах. Однако  каждое  сказанное  слово   опубликовывается    на следующий день в газетах, которые жадно читает всякий. Во  многих местах  население  снова  стало   беспокойным.    Они    начинают разговаривать о земле все больше и ждут, что Дума скажет по этому вопросу. Я получаю телеграммы отовсюду,  меня  просят  распустить ее, но еще  слишком  рано  для  этого.  Надо  дать  им  совершить что-нибудь явно глупое или подлое и тогда- хлоп!  Они  попались!» Такой случай представился в июне 1907 года, после того, как  один из  депутатов  объявил,  что  русская  армия    опозорила    себя репрессиями  против  гражданского  населения.    В    выступлении содержался и  призыв  к  солдатам  присоединяться  к  народу  для ниспровержения правительства. Николай немедленно издал  манифест, обвинявший Думу в заговоре против самодержца. 3  июня  она  была распущена. Был    опубликован    новый    избирательный    закон, предоставлявший всю  избирательную  власть  в  руки  помещиков  и крупной буржуазии. В результате  Третья  Дума,  избранная  осенью 1907 года, оказалась надежно  консервативной  и  послушной.  «Эту Думу  нельзя  упрекнуть  в  попытке  действовать  силой  и    нет необходимости ссориться с ней», - констатировал император  в  1908 году.

Обстановка стабилизировалась.  Правда  революционное  пламя  не погасло, оно только ушло вглубь и тихо тлело там,  с  тем,  чтобы вспыхнуть с новой силой, когда придет время. Но,  так  или  иначе, самодержавие в России удержалось еще на десять лет.

 

                9. Болезнь наследника и Распутин

30 июля 1904 года в императорской семье  родился  пятый ребенок. К  великой  радости  родителей  это  оказался   мальчик. Николай записал в своем дневнике: «Великий  незабвенный  для  нас день, в который так явно посетила нас милость Божья. В 1 час  дня у Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем».

По случаю появления наследника по  всей  России  палили  пушки, звонили колокола и развевались флаги.

Шесть  недель  спустя, уже совсем  в  другом  настроении,  Николай записал  в  дневнике:  «Аликс  и  я  были    очень    обеспокоены кровотечением  у  маленького  Алексея,  которое  продолжалось   с несколькими  перерывами  до  вечера   из    пуповины.    Пришлось выписать... хирурга Федорова, который в 7 часов  наложил  повязку. Маленький был удивительно спокоен и весел, как тяжело  переживать такие минуты  беспокойства».  На  следующий  день:  «Утром  снова появилась кровь на повязке, но кровотечение  скоро  остановилось. Маленький спокойно провел  день  и  его  здоровый  вид  несколько успокоил нашу тревогу».

На третий день кровотечение прекратилось, но страх,  родившийся в эти дни у царя и его жены, продолжал расти.  Прошли  месяцы,  и Алексей уже вставал в своей кроватке,  начал  ползать  и  пытался ходить. Когда он спотыкался и падал,  маленькие  шишки  и  синяки появлялись у него на руках и ногах.  Через  несколько  часов  они превращались в темно-синие опухоли. Под кожей его кровь не  могла свернуться. Ужасное подозрение родителей  подтвердилось:  Алексей был болен гемофилией.

Следующие годы прошли в тяжелой  борьбе  за  жизнь  и  здоровье наследника. Любое  кровотечение,  любой  укол  мог    закончиться смертью. Самые  тяжелые  страдания  и   постоянное    болезненное состояние вызывали кровотечения в суставах. Кровь, застаиваясь  в ограниченном пространстве  лодыжки,  колена  или  локтя,  вызывала давление на нервы и причиняла ужасные боли.

Мучения  горячо  любимого  сына  разрывало  сердце   родителей. Особенно  тягостно  сказалась  болезнь  Алексея  на  императрице, которая  с  годами  стала  страдать  истерией,   она    сделалась мнительной и крайне религиозной. Потеряв веру в врачей,  она  все свои надежды возложила на милость Божью. Всякого рода странники и Божьи  люди  стали  желанными  гостями  в  императорской   семье. Постепенно среди них выделился и набрал  огромную  силу  Григорий Распутин.

Впервые Распутин появился в Петербурге в 1905 году,  когда  ему было  30  лет. Все  в  этом  сибирском  крестьянине  должно  было отталкивать: он  был  грязен,  нечистоплотен,  груб,  развязан  и распутен. Но вместе с тем Распутин обладал несомненным  и  притом феноменальным даром  внушения.  О  его  фосфорических  глазах,  о взгляде, проникающем  в  самую  душу,  ходили  легенды.  Распутин пророчествовал - и многие из его предсказаний сбывались, он брался лечить  людей -  и  действительно,  после  общения  с  ним  многие испытывали  облегчение.  В  короткое  время  он  стал  модным   и известным человеком,  вхожим  в  великосветские  гостиные.    Такой замечательный человек не мог долго  оставаться  вне  поля  зрения Александры. 1 ноября 1905 года великая княжна Мелица Черногорская привезла Распутина в Царское Село. В этот день Николай записал  в своем дневнике: «Мы познакомились с Божьим человеком Григорием из Тобольской губернии». Через год Николай отметил: «Григорий приехал в 6 часов 45 минут. Он видел детей и беседовал с ними до 7  часов 45 минут».

Поначалу появление Распутина во  дворце  не  получало  широкого общественного резонанса. Его рекомендации  со  всех  сторон  были безупречны. Он имел благословение наиболее авторитетных деятелей церкви, к тому же он был рекомендован высшими социальными кругами столицы. Но  вскоре  общество  шокировали  слухи  о   невероятной степени  интимности,  с  которой  Распутина  стали  принимать  во дворце. Мало  кто  знал  о  способности  Распутина  останавливать кровотечение и о том,  что  он  часто  оставался  единственной  и последней надеждой  родителей.  Только  он  способен  был  помочь больному  цесаревичу  в  тех  случаях,  когда  врачи  отчаивались доставить ему облегчение.

«Именно болезнь мальчика привела Распутина  во  дворец, -  писал сэр Бернард Пэйерс. - Какова же была природа влияния Распутина  на царскую семью? - продолжал он. -  Основой  всему  этому  несомненно было то, что он мог  доставить  облегчение  мальчику  и  не  было никаких других причин».  Прочие очевидцы согласны с этим  мнением. «Называйте  это  как  хотите, -  заявляла   Александра    Теглева, последняя  нянька  Алексея, -  он  (Распутин)  мог   обещать    ей (императрице) сохранить  жизнь  мальчику,  пока  он  сам    жив». Мосолов,  придворный  чиновник,  писал  «о  несомненном    успехе Распутина  как  целителя».  Преподаватель   французского    языка цесаревича Жильяр констатировал, что  «присутствие  Распутина  во дворце было тесно связано с болезнью наследника. Она (Александра) полагала, что не имеет выбора. Распутин  стал  посредником  между ней и Богом. Ее собственные молитвы оставались без ответа, а  его оказывались  действенными». Керенский  также   свидетельствовал: «Было реальным фактом, что на  глазах  царя  и  царицы  появление Распутина у постели умирающего  Алексея  производило  решительные изменение к лучшему». А великая княжна Ольга Александровна, тетка цесаревича, писала: «В этом не было сомнений (в целительной  силе Распутина). Я  видела  эти  волшебные  результаты    собственными глазами и более чем однажды. Я также знала,  что  самые  известные доктора того времени  были  вынуждены  допускать  это.  Профессор Федоров, находившийся  в  кульминации  своей  карьеры,  пациентом которого являлся Алексей, говорил мне об этом не  раз,  при  этом все доктора сильно не любили Распутина».

Хотя в общество доходили смутные слухи  о  болезни  цесаревича, почти никто не знал причины его недуга. Императорская  чета  жила вообще очень замкнуто. Ее  интимная  жизнь  оставалась  за  семью печатями и была совершенно недоступна  для  простых  смертных.  В этих обстоятельствах близость Распутина к императрице со  стороны выглядела очень странно и породила множество кривотолков. К  тому же сам «старец» не смог долго скрывать своей истинной  природы  и того  обстоятельства,  что  он  был  буквально  одержим   демоном сладострастия. Особенно велика была  его власть  над  женщинами  нервными, склонными к истерии и со слабой волей, которых он полностью  подчинял  себе. Многие знатные дамы, жены офицеров, отбывших из столицы по  делам службы, актрисы  и  женщины  низких  классов  искали  его  любви.

С годами Распутин совершенно распоясался - стал чуть  ли  не  прилюдно приставать к женщинам, совсем  на  являвшихся  его  поклонницами - трогал их за груди, говорил  ужасные  непристойности,  расстегивал платья. Скандализированное  его  поведением  столичное   общество вскоре прониклось к Распутину отвращением. Многие дома  оказались для него закрыты. Но влияние «старца»  на  императрицу  с  годами только окрепло. Правда, надо признать, что Распутин сам не  искал этой близости. Все его поездки в Царское происходили по инициативе Александры. Хотя  императрице  не  раз  старались  рассказать   о пороках Распутина, она не верила  ни  одному  слову.  «На  святых всегда клевещут, - говорила она доктору Боткину. - Его ненавидят за то, что мы любим его». Все, кто дурно говорил о Распутине, вскоре делались врагами в глазах императрицы, и она  преследовала  их  с чисто  женской  злобой.  А  когда  обвинителями  «старца»   стали министры или епископы, она мстила им,  добиваясь  отставки.  Она так сильно  защищала  Распутина,  что для общества стало трудно отделить в своем  сознании  императрицу от этого мужика. Если она решила возненавидеть всех  его  врагов, было неудивительно, что в ответ его враги возненавидели ее.

В 1911 году Столыпин вызвал  на  себя  гнев  императрицы  после того,  как  добился  высылки  Распутина  из  столицы.  Александра неистово  протестовала,  но  Николай  отказался  отменить  приказ премьер-министра. Вскоре  Столыпин  был  убит  в  Киеве  эсерами. (Любопытно, что Распутин накануне покушения случайно  оказался  в Киеве, видел на улице проезд премьера, впал в транс и  предсказал его скорую смерть). В 1912 году в Спале цесаревич  Алексей  после сильнейшего кровоизлияния  едва  не  умер.  Врачи  признали  свое бессилие  и  только  таинственное  вмешательство   Распутина    в очередной  раз  спасло  наследника.  С  этого  времени  авторитет Распутина в глазах императорской четы стал безграничным.

«Сколь бы это не казалось странным, - писал Коковцев, ставший  в 1912  году  премьером,  - но  вопрос  Распутина  стал   центральным вопросом непосредственного будущего; он не  был  снят  в  течение всей моей  службы  в  качестве  Председателя  Совета  министров». Цензура  была  устранена  манифестом,  и  печать  начала  открыто говорить  о  Распутине,  как  о  зловещем  авантюристе,   который контролирует деятельность Синода  и  пользуется  благосклонностью императрицы.

Николай был глубоко оскорблен тем, что имя его жены  втаптывают в грязь. «Я просто задыхаюсь в этой атмосфере сплетен  и  злобы, - сказал он  однажды  Коковцеву. - Это  гнусное  дело  должно  быть прикончено». Ни  Николай,  ни  Александра  не  понимали  значения свободы  печати;  они  не  понимали,  почему  министры  не  могут предотвратить появления в прессе того, что, как они оба  считали, было ложью и клеветой. С другой стороны, для  министров,  Думы  и даже вдовствующей императрицы Марии решение  было  не  в  запрете газет, а в избавлении трона от  Распутина.

Уже после революции известный  депутат  Думы  Шульгин  писал  о феномене Распутина: «Он убивает потому, что он двуликий... Царской семье он обернул свое лицо  «старца»,  глядя  на  которое  царице кажется, что дух Божий почивает на святом человеке... А России  он повернул свою развратную рожу лешего-сатира из тобольской  тайги. И из этого - все... Ропот идет по всей стране,  негодующей  на  то, что  Распутин  в  покоях  царицы... А  в  покоях  царя  и  царицы - недоумение и горькая обида... Чего это люди  беснуются?  Что  этот человек  молится  о  несчастном  наследнике?... о  тяжело  больном ребенке, которому каждое неосторожное движение  грозит  смертью, - это их возмущает. За что?...Почему?...Так  этот  посланец  смерти стал между троном и Россией... Из-за двуличия его обе  стороны  не могут понять друг друга. Царь и Россия с каждым часом нарастающей обиды в сердце ведут друг друга за руку в пропасть».

 

                10. Начало мировой  войны

Семь  лет,  прожитых  Россией  в   покое    после    первого революционного кризиса,  были  для  нее  временем  процветания  и промышленного подъема. Все годы с 1906 по 1911 отличались  теплым летом, мягкими зимами  и  устойчивыми  спокойными  дождями.  Были собраны  очень  высокие  по  российским  меркам  урожаи.    Вырос государственный годовой доход,  бюджет  сбалансировался  и  даже появился излишек, который отчасти направили на социальные  нужды: возросли  оклады  госслужащих  и  учителей.  С  помощью   крупных французских  займов  быстро  расширялась  сеть  железных   дорог. Угольные и рудные шахты били рекорды  по  производительности.  На фоне этих успехов в 1913 году широко был отпразднован  300-летний юбилей Романовых.

За всем этим, правда, чувствовались и первые предвестия будущей грозы:  с  1910  года  возобновились  политические  забастовки  и демонстрации  рабочих.  К  июлю  1914  года    число    бастующих увеличилось до полутора миллионов. Однако это вовсе не  означало, что Россия обречена на революцию. При умелой политике можно  было гасить недовольство разумными уступками, тем  более,  что  теперь имелись такие громоотводы, как  Дума  и  легальная  оппозиционная печать.

Только  вспыхнувшая  в  1914  году  война  сделала    революцию неизбежной. Хотя  мировой  военный  конфликт  назревал  давно,  он разразился внезапно. И для миллионов  простых  европейцев  и  для царствующих  монархов  август  1914   года    стал    трагической неожиданностью. Несколько  десятилетий  короли   и    императоры, дипломаты и генералы исподволь подталкивали свои страны к  войне, они подвели их к  самому  краю  пропасти,  но  продолжали  наивно верить, что в критический момент смогут  сохранить  контроль  над ситуацией и свое право решать - начинать войну или нет. Но  кризис назрел, и неизбежный ход событий толкнул  противостоящие  державы за роковой край. После этого никакая человеческая воля, даже воля абсолютного монарха, не могла уже  остановить  падение  страны  в пучину мировой бойни.

15 (28)  июня  сербский  гимназист  Принцип  застрелил  в    Сараево наследника австрийского престола эрцгерцога Фердинанда и его  жену Софью. Николай узнал о  происшедшем  во  время  обычного  летнего круиза на борту «Штандарта». Ни он, ни его министры не посчитали, что это убийство должно  привести  к  войне.  Император  даже  не вернулся в столицу и продолжил свой отдых.

Но  через  месяц  положение  резко   обострилось.    10 (23)    июля Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, написанный  в  самых оскорбительных выражениях. Император Франц Иосиф требовал, что бы расследование  убийства  эрцгерцога  было  поручено    австрийской полиции,  чтобы  в  Сербии   пресечена    была    антиавстрийская пропаганда и распущены националистические  общества.  В  противном случае Австрия грозила войной.

Николай  немедленно  телеграфировал  сербскому  принцу:   «Пока остается хотя бы слабая надежда избежать кровопролития,  все  мои усилия будут направлены по этому пути. Если мы потерпим неудачу в достижении этой цели, несмотря на наше  искреннее  желание  мира, Ваше  королевское  Высочество  может  оставаться  уверенным,  что Россия в этом случае никогда не останется безразличной  к  судьбе Сербии».

Министр иностранных дел России  Сазонов  посоветовал  сербскому премьеру Пашичу согласиться со всеми  австрийскими  требованиями, которые фактически не подвергают опасности независимость  Сербии. И действительно - сербский  ответ  был  выдержан  исключительно  в примирительных выражениях.  В  Вене  такая  уступчивость  вызвала крайнее изумление. Два  дня  здесь  не  знали,  что  предпринять. Наконец пришли к заключению, что  Россия  не  готова  к  войне,  и значит  не  собирается  поддерживать  Сербию.  15 (28)  июля   Австрия объявила сербам войну, а уже на следующее  утро  австрийцы  стали обстреливать Белград из орудий со своего берега Дуная.

Узнав об этом, Николай срочно телеграфировал кайзеру Вильгельму II: «Позорная война объявлена слабой  стране.  Возмущение  в России, полностью разделяемое  мною,  огромно.  Я  предвижу,  что очень скоро я буду сломлен давлением, оказываемым на меня, и буду вынужден принять чрезвычайные меры,  которые  приведут  к  войне. Чтобы попытаться предотвратить такое  бедствие,  как  европейская война, я умоляю Вас во имя нашей старой дружбы сделать так, чтобы Вы могли остановить Ваших союзников, зашедших слишком далеко».

Вильгельм отвечал на эту телеграмму хотя и уклончиво, но вообще примирительно. Кайзер тоже считал, что  после  того,  как  Сербия приняла ультиматум, конфликт вполне  мог  быть  исчерпан  мирными средствами. Воодушевленный  этим  Николай  предлагал    перенести решение  австро-сербских  проблем  в    гаагский    международный трибунал. Но  вместе  с  тем  17 (30)  июля  Николай,   под    нажимом Генерального  штаба,  согласился    на    проведение    частичной мобилизации  на  случай  войны  с  Австрией.  Стараясь  успокоить Вильгельма,  он  телеграфировал  ему:  «Военные  меры,    которые вступают сейчас в силу, были приняты  5  дней  назад  в  качестве оборонительных мер в отношении австрийских приготовлений. Я  всем сердцем надеюсь, что  эти  меры  не  будут  служить  препятствием Вашему участию как посредника, которое я очень ценю».

Телеграмма  императора,  заявляющего,  что    Россия    провела мобилизацию против Австро-Венгрии, привела кайзера в ярость. «И эти меры для  защиты  от  Австрии,  которая  не  собирается  нападать   на него!!!» - воскликнул Вильгельм. Он заявил,  что  отказывается  от роли посредника. Это был грозный знак.

18 июля Сазонов приехал к Николаю в Царское Село и сказал, что, по его мнению,  европейская  война  неизбежна  и  следует  отдать приказ о всеобщей мобилизации. Когда Николай срывающимся  голосом напомнил, что речь идет о сотнях тысяч русских, которые неизбежно погибнут на этой войне, Сазонов возразил, что Австрия и  Германия решили увеличить свою мощь порабощением всех русских союзников на Балканах, и что если Россия сейчас уступит, она  неизбежно  будет доведена  до  ничтожной  зависимости  от  деспотического  желания держав Центральной Европы.  «Царь, -  писал  Сазонов  уже  позже, - сохранял молчание и его лицо отражало  следы  ужасной  внутренней борьбы. Наконец он с трудом промолвил: "Вы правы. Для нас  ничего не остается, как быть готовыми к нападению... Отдайте мой приказ о (всеобщей) мобилизации"».

Весть о всеобщей мобилизации гигантской русской  армии  вызвала оцепенение в Берлине. В  полночь  19  июля  Сазонову  был  вручен германский ультиматум - остановить мобилизацию в течении 12 часов. Николай не отвечал, и  кайзер  в  свою  очередь  отдал  приказ  о всеобщей мобилизации. Николай поспешно телеграфировал Вильгельму: «Я понимаю, что вы вынуждены провести мобилизацию, но я хотел  бы иметь такие же гарантии от Вас, какие я дал сам, что эти меры  не означают войны, и что мы  будем  продолжать  вести  переговоры  о сохранении всеобщего мира, такого  дорогого  для  наших  сердец». Ответа  на  телеграмму  не  последовало,  а  в  7  часов   вечера германский посол граф Пурталес вручил Сазонову ноту с объявлением войны.

Весть о войне с  Германией  вызвала  величайший  патриотический подъем. На следующий день, 20 июля (2 августа), Николай официально  объявил в Зимнем дворце о начале военных действий. Был  солнечный  летний день. Дворцовую площадь заполнили  тысячи  изнемогавших  от  жары взволнованных  людей.  Когда  Николай  и  Александра  ступили  на набережную у Дворцового моста, до  них  донеслись  волны  криков: «Батюшка! Батюшка-царь, веди нас  к  победе!»  В  то  время,  как Николай проходил  мимо,  кланяясь  и  кивая,  мужчины  и  женщины вставали на колени и неистово пытались поцеловать его руку. После службы в  большом  беломраморном  Николаевском  зале,  император, подняв руку, громко произнес слова  присяги,  данной  Александром I в 1812 году: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин  не  уйдет  с земли нашей». Затем Николай и Александра вышли к ожидавшей их  на площади толпе. Когда две одинокие маленькие фигуры  появились  на задрапированном красным балконе высоко над всеми, огромная  толпа опустилась на колени. Потрясенный император  наклонил  голову,  а толпа стихийно запела: «Боже, царя храни».

«Для  этих  коленопреклоненных  тысяч    собравшихся, -    писал французский посол Палеолог, - в этот момент царь действительно был самодержцем:  военным,  политическим  и  религиозным   правителем своего народа, абсолютным господином их душ и тел». Так было и по всей империи: неистовое воодушевление, толпы  людей,  заполнивших улицы, смех, плач, пение, крики,  поцелуи.  За  одну  ночь  волна патриотизма  распространилась  по  всей  России.    4    августа императорская чета прибыла в Москву.  Энтузиазм,  царивший  здесь, затмил  даже  то,  что  было  в  Петербурге.  Не  менее  миллиона москвичей вышло на улицы встречать своего монарха.

Лишь немногие прозорливые люди  предсказывали,  что  Российская империя обречена погибнуть в этой  войне.  Граф  Витте  пришел  в отчаянье, узнав, что война с  Германией  неизбежна.  А  Распутин, едва услышал о том, как  разворачиваются  события,  телеграфировал Александре: «Пусть Папа не затевает войны, с войной придет  конец России и всем вам, вы потеряете  всех  до  последнего  человека». Николай, прочитав эту телеграмму, в сердцах разорвал ее в клочки. Но  Распутин  не  успокоился  и  отправил  императрице  письмо  с мрачными пророчествами. Между прочим он  писал:  «Милый  друг,  я снова говорю об угрожающей туче над Россией, печальная и  горькая участь которой темна, и не видно просвета. Неизмеримо море слез и крови...»

 

                11. Ход военных действий. Николай становится во главе армии

В  короткий  срок  русско-германский  конфликт  перерос   в европейский, а потом и в мировой. 20 июля  (2  августа)  Германия  объявила войну Бельгии, а 21 июля (3 августа) - Франции. 22 июля (4 августа)  войну  Германии  объявила Англия. 10 (23) августа на стороне Антанты вступила в войну Япония.  В середине октября немцам удалось  втянуть  в  войну  Турцию,  которая напала на русские владения  в  Закавказье и Крыму.  В  следующие  годы  в конфликт постепенно ввязались все ведущие мировые державы.  Но  в первые недели войны главным фронтом стал  франко-германский,  где немцы добились внушительных успехов и едва не захватили Париж.

Первым желанием Николая было принять командование армией,  взяв на  себя,  как  в  старину,  миссию  царя-воина.  Его  немедленно разубедили  министры,  умолявшие  не  рисковать  своим  престижем монарха, особенно, как выразился Сазонов, «из-за  того,  что  мы, может быть, будем вынуждены отступать в течение  первых  недель». Верховное командование  принял  великий  князь  Николай,  который 13  августа уехал  со  своим  штабом  из  Петрограда,  что    бы обосноваться  в  Барановичах.  Этот  город  выбран  был    местом пребывания Ставки.

Как это уже случалось неоднократно, Россия оказалась не  готова к  войне. Железных  дорог  было  мало,  стратегические    резервы недостаточны, промышленность не справлялась с военными  заказами. Не  хватало  боеприпасов,   винтовок,    амуниции,    пулеметов, скорострельных орудий и еще многого и  многого,  о  чем  позабыли позаботиться в прежние годы. За каждую победу приходилось платить огромной кровью. Генералитет в основной своей массе был далек  от понимания того, как вести современную войну. Невежество сплошь  и рядом шло рука  об  руку  с  поразительным  легкомыслием.  Многие вообще не считали немцев серьезным  противником.  Правда  эйфория развеялась достаточно быстро.

Скованная жестокими сроками союзных  договоров,  Россия  должна была развернуть 700-тысячную армию на своей  западной  границе  уже в первые 15 дней войны. Разумеется, ничего за  эти  две  недели  не было готово, но французский посол Палеолог умолял и требовал, что бы Россия начала наступление в Восточной Пруссии в  установленный срок и отвлекла на себя хотя бы часть германских сил,  которые  в это время стремительно продвигались к Парижу.

В  начале  августа  две  русские  армии  перешли   германскую границу. Наступление  было  плохо  согласовано  и    совсем    не подготовлено. В  конце  августа  вторая  русская  армия  генерала Самсонова потерпела сокрушительное  поражение  под  Таннебергом. Только пленных в этом бою немцы взяли более  90  тысяч,  а  общие потери русских достигли  250  тысяч.  Тем  не  менее  наступление достигло своей первоначальной цели - часть германских дивизий была оттянута на запад, германское наступление на Париж  захлебнулось. К тому же в эти первые недели  русская  армия,  действовавшая  на юго-западном  фронте,  нанесла  сильное  поражение  австрийцам  и захватила Львов. Что бы остановить русское  наступление  Германии пришлось и сюда перебрасывать свои войска.

В целом к концу  1914  года  обстановка  складывалась  более  в пользу Антанты, чем германо-австрийского союза. Антанта выдержала первый, самый страшный и сокрушительный удар железных  германских дивизий. Война  приняла  затяжной  характер,  а  в  ней   державы Антанты,  обладавшие  несравненно  более  обширными  людскими   и природными ресурсами, имела все шансы на победу.

Хотя и не приняв на себя командования, император часто  посещал Ставку. Первый  свой  визит  в  прифронтовую    полосу    Николай осуществил почти через два месяца после начала военных  действий. Он выехал со свитой 20 сентября.  Пребывание  его  в  Барановичах было непродолжительным, и уже 26 он вернулся  в  Царское.  Второй раз он поехал в Барановичи в конце октября. А в ноябре 1914  года император предпринял длительное путешествие на Южный Кавказ,  где русские  войска  сражались  с  турками.  До  лета  1915  года  он регулярно посещал Барановичи раз  в  три-четыре  недели.  Николай выслушивал  доклады,  присутствовал  на  штабных  совещаниях,  но всячески избегал вмешиваться в  распоряжения  главнокомандующего. Он  ездил  на  позиции,  осматривал  поля    сражений,    военные укрепления, награждал медалями и орденами,  но  свои  суждения  и представления о ведении войны никому не навязывал.

1915  год  начался  удачными  операциями  русской   армии    на Юго-Западном фронте. К марту австрийская армия понесла  серьезные поражения и уступила всю Галицию.  Возникла  вероятность  скорого выхода Австро-Венгрии из войны. Стремясь избежать этого,  кайзер, воспользовавшись затишьем на Западном фронте,  велел  перебросить против  России  большие  военные    силы,    оснащенные    мощной артиллерией. Весной русская  армия  выдержала  целый  ряд кровопролитных  сражений,  в  которых  понесла  огромные   потери главным образом из-за нехватки вооружений и боеприпасов. А события лета 1915 года походили на огромную военную катастрофу. Отступая, войска оставили сначала Галицию, а потом Польшу. Общие потери убитыми, ранеными и пленными  превысили  2  миллиона человек. В августе Ставка переехала из Барановичей в Могилев. Еще в мае, приехав в Ставку, император застал там картину полного уныния. Великий князь Николай Николаевич плакал в царском кабинете и просил заменить  его  на  более  способного  человека. Николай II утешал главнокомандующего как мог. Но в  конце  августа  исполнил его желание и сам встал во главе армии.

В 1916 году положение  на  фронте  стабилизировалось,  а  летом русские  войска  нанесли  сокрушительное  поражение   австрийцам, отбросив их к Карпатам.

 

                12. Разруха. Убийство Распутина

Не столь страшны были военные неудачи, сколько наметившийся как  раз  в  это  время  опасный  перелом  в  сознании    народа. Патриотический подъем иссяк. На место него пришло раздражение  от дороговизны и военных лишений.

Нарастающая экономическая разруха  сильно  беспокоила  Николая. Летом 1916 года  он  писал  жене: «Тяжелейший  и  крайне  срочный вопрос сейчас - это топливо и металл, железо и медь для  снарядов, потому что из-за нехватки металлов заводы  не  могут  производить достаточного  количества  патронов  и  снарядов.  Тоже  самое   с железными  дорогами... Эти  дела  являются  настоящим  бедствием».

К  осени  кризис  еще  более  усугубился.  «Неизменный   вопрос снабжения, - писал император, -  волнует  меня  более  всего... Цены стремительно  растут,  и  народ  начинает  голодать.   Совершенно очевидно, куда эта  ситуация  может  завести  страну... это  самая ужасная проблема, с которой я столкнулся».

В  начале  ноября  Николай  с   Алексеем    уехали    в    Киев проинспектировать госпитали и навестить  мать,  которая  переехала туда из Петрограда. В этот визит  все  отметили,  что  император очень изменился. «Я была поражена... увидев  Ники  таким  бледным, худым и усталым, -  писала  его  сестра,  великая  княжна  Ольга Александровна, которая вместе с матерью жила в Киеве.

На фоне разрухи обострились  все  старые  российские  проблемы, революционное  движение  вновь  стало  набирать  силу.  Авторитет династии падал на глазах. Роковую роль играл в этом, как и прежде Распутин. С тех пор, как  Николай  взял  на  себя  бремя  военных вопросов, он много времени проводил в Могилеве и не  мог  глубоко вникать в государственные  дела.  Александра  с  большим  рвением взялась  помогать  мужу,  но,  будучи  женщиной  ограниченной   и лишенной  всякого  политического  чутья,  больше  навредила,  чем помогла. По всем вопросам императрица советовалась с  Распутиным. Влияние последнего на все стороны государственной жизни как раз в это время страшно возросло и  сделалось  совершенно  нестерпимым. Дело  дошло  до  того,  что  по  его  слову  назначали  и  меняли министров. Общество,  особенно  высшее,  громко  негодовало    на Александру. Да и в низших слоях  населения  она  не  пользовалась никакой  популярностью.  Немецкая  шпиономания  расцвела   махровым цветом. Большинство русских было твердо уверено  в  существовании прогерманской клики в верхних этажах  власти.  Распутина  считали платным  немецким  шпионом.  В  том  же  обвиняли    императрицу. Предполагали  доказанным,  что  между  ними  существует  любовная связь. В гостиных высшего общества, на заседаниях земских управ, профсоюзных митингах и  в  окопах  открыто  называли  императрицу любовницей Распутина.

Все, кто  заботился  о  престиже  династии:  министры,  великие князья, генералы и депутаты Думы, - сходились на том, что Распутин должен  быть  устранен.  И  вот  в  декабре  1916  года    против ненавистного «старца» составился заговор. Главными вдохновителями и  исполнителями  покушения  были  князь  Юсупов,  депутат   Думы Пуришкевич и великий князь Дмитрий Павлович. Им удалось  заманить Распутина во дворец Юсуповых и там умертвить.

Николай, который терпел  «старца»  только  ради  жены,  совсем, кажется, не был опечален его смертью. Зато его расстроило участие в покушении двоюродного брата. «Я  полон  стыда,  что  руки  моих родственников обагрены кровью этого крестьянина», - признался  он. С убийцами, впрочем, поступили мягко: великий князь  Дмитрий  был выслан  на  персидский  фронт,  Юсупов  отослан  в  свое  имение, Пуришкевича не тронули вовсе.

После похорон Друга Николай не вернулся в Ставку. Он заперся  в Царском Селе и провел два последних  месяца  своего  царствования почти  в  полном  одиночестве.  Начало  сказываться  изматывающее напряжение, в котором император находился в предыдущие  годы.  Он сильно сдал, его лицо было худым, щеки запали и покрылись мелкими морщинами, глаза  совсем  потухли.  Он  рассеяно  слушал  доклады министров, но мысли его витали далеко. Александра тоже  проводила долгие зимние вечера в  одиночестве,  тихо  сидя  с  заплаканными глазами и бессмысленно глядя перед собой. Она продолжала  активно вмешиваться во все дела, но больше не находила в них радости. Дух обреченности как бы уже витал над этой семьей.

И высшие чиновники, и великие князья  и  иностранные  дипломаты чувствовали  приближение  революции.  Они  старались,  как   могли, предупредить  Николая.  Неоднократно  в  эти    месяцы    императору предлагали отстранить от дел Александру и создать  правительство, к которому народ и Дума будут иметь доверие. Но все  эти  попытки не достигли цели. Николай дал слово  вопреки  всему  сохранить  в России самодержавие и передать его целым и  непоколебимым  своему сыну; теперь, когда на него со всех сторон оказывали  давление  и требовали обратного, он остался верен клятве.

 

                13.Революция и отречение

22 февраля 1917 года, так и  не  приняв  решения  о  новом правительстве, Николай поехал в Ставку. Сразу после его отъезда в Петрограде начались беспорядки. Стихийное возмущение вспыхнуло  в толпе голодных женщин, стоявших  в  очередях  за  хлебом.  Тысячи протестующих двинулись  с  Выборгской  стороны  в  центр  города. Женщины заполнили Невский, выкрикивая: «Дайте нам хлеба!»

В субботу, 25 февраля, бросив работу, на улицу  вышли  рабочие. Появились красные знамена,  люди  кричали:  «Долой  немку!  Долой войну!» Кабинет  министров,  собравшись  на  заседание,  решил  в полном составе уйти в отставку с тем,  чтобы  император  назначил новое правительство из состава Думы.  Только  министр  внутренних дел Протопопов продолжать слать Николаю в Могилев  успокоительные телеграммы.

Николай не  принял  отставки  кабинета,  а  генералу  Хабалову, военному коменданту Петрограда, выслал приказ: «Повелеваю  завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое  время войны с Германией и Австрией».

В  воскресенье,  26  февраля,  Хабалов   обнародовал    приказ, запрещавший всякие демонстрации и митинги.  Когда  толпа  народа, несмотря на это, двинулась с  рабочих  окраин  к  центру,  войска открыли огонь. По всему городу было до 200 убитых.

Но войска были ненадежны. В тот же день отказалась  стрелять  в народ рота  Волынского  полка  и  рота  лейб-гвардии  Павловского полка. Их разоружили и заперли в казармах  преображенцы.  Вечером председатель Думы Родзянко телеграфировал императору:  «Положение серьезное. В  столице  анархия.   Правительство    парализовано. Доставка продовольствия и топлива полностью дезорганизована... На улицах  беспорядочная  стрельба. Необходимо...Лицу,  пользующемуся доверием страны, составить новое правительство».

Прочитав это послание, Николай  в  сердцах  заметил  начальнику штаба генералу Алексееву:  «Этот  толстяк  Родзянко  мне  написал какой-то вздор, на который я ему даже отвечать не  буду».  Вместо уступок Николай решил послать подкрепление. Он приказал  генералу Иванову, командующему фронтом в Галиции, снять с передовой четыре лучших полка, идти на столицу и, если необходимо, взять ее силой. Сам он тоже решил возвратиться в Петроград через несколько дней. «Я уеду послезавтра, - телеграфировал он  жене. -  Закончил  здесь  со всеми военными вопросами. Спи спокойно».

27 февраля ознаменовалось восстанием Волынского  полка.  Изгнав офицеров, волынцы с оркестром выступили на улицу и присоединились к рабочим. В короткий срок мятеж распространился на  Семеновский, Измайловский,  Литовский,  Ораниенбаумский   и,    наконец,    на Преображенский полки. В  полдень  на  сторону  революции  перешел гарнизон  Петропавловской  крепости.  А  в  три  часа   пополудни депутаты Думы  во  главе  с  Родзянкой  объявили  об  образовании временного исполнительного комитета с  целью  наведения  порядка. Комитет  взял  власть  в  свои  руки.  Царский  Совет   министров самораспустился. В тот же день возник Совет рабочих и  солдатских депутатов.

Утром во вторник,  28  февраля  покинул  Зимний  дворец  генерал Хабалов,  укрывавшийся  здесь  с  1500  оставшимися  ему  верными солдатами. Власть  в  столице  безраздельно  перешла   в    руки революционеров.

Между  тем  вплоть  до  позднего  вечера  27  февраля   Николай оставался  в  Могилеве.    Из    Петрограда    приходили    самые неутешительные  известия.  В  том  числе  императрица    прислала взволнованную телеграмму: «Уступки  неизбежны.  Уличные  сражения продолжаются. Многие части перешли  на  сторону  врага».  Николай решил немедленно ехать в столицу. Он  перебрался  в  свой  поезд, который двинулся в путь в пять часов  утра  28  февраля.  Позднее многие считали, что Николай совершил двойную ошибку.  Первой  был его отъезд из Петрограда в критический момент накануне революции, которую многие предсказывали. Второй был его поспешный отъезд из Ставки, в результате  чего  он  оказался  отрезанным от  средств  управления войсками, то есть в самом  незавидном  и  беспомощном  положении. Главная причина обоих просчетов состояла в том, что император  до самого конца так и не осознал масштабов происходящего.  Понимание того, что монархии в России пришел конец, явилось слишком поздно.

В пути Николай получал о происходящем лишь отрывочные сведения. На одной из станций государь случайно узнал, что в Петрограде уже действует временный  комитет  Государственной  Думы,  руководимый Родзянко. Перехвачены были и некоторые распоряжения новой власти. Так сообщили о приказе коменданта  станции  Петроград:  задержать царский поезд и не допускать его в Царское Село.

В 2 часа ночи 1 марта поезд остановился у станции Малая  Вишера в 200 верстах от  Петрограда.  Здесь  какой-то  офицер  рассказал генералам свиты, что  революционные  войска  заняли  Николаевский вокзал. Разбудили  Николая  и  стали  советоваться,  куда   ехать дальше. Решили пробираться в Псков, в ставку Северного фронта.

На  псковский  вокзал  поезд  прибыл  около    восьми    вечера    1 марта. Командующий Северным фронтом генерал Рузский  уже  поджидал государя. От него Николай  узнал  последние  потрясающие  новости: весь гарнизон Петрограда  и  Царского  Села  перешел  на  сторону революции, а также - гвардия, казачий конвой и Гвардейский  экипаж с великим князем Кириллом во главе. Экспедиция генерала  Иванова, посланная восстанавливать порядок, достигла  Царского  Села  днем раньше. Там поезда были  остановлены  и  окружены  революционными солдатами. Небольшой отряд Иванова быстро растаял.

Сообщение, что его личная гвардия дезертировала,  было  тяжелым ударом для Николая, а потеря людей Иванова  показала,  что  и  на войска с фронта нельзя рассчитывать.

Рузский настоятельно просил  Николая  согласиться  на  создание независимого  думского  министерства  по    формуле:    «государь царствует, а правительство управляет». Николай  возражал  на  это спокойно, но с большим внутренним  убеждением.  Он  говорил,  что лично для себя ничего не желает,  но  считает  себя  не  в  праве передать все  дело  управления  Россией  в  руки  людей,  которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред родине, а завтра  умоют  руки,  «подав  с  кабинетом  в    отставку».    «Я ответственен перед Богом  и  Россией  за  все,  что  случилось  и случается, - говорил Николай. - Я  никогда  не  буду  в  состоянии, видя,  что  делается  министрами  не  ко  благу  России,  с  ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук  дело,  не  моя ответственность».

Рузский старался доказать государю, что его мысль  ошибочна,  и после полутора часов пререканий  получил,  наконец,  от  императора соизволение: объявить Родзянке, что он согласен на  ответственное министерство и предлагает председателю Думы  сформировать  первый кабинет.

Родзянко был вызван к аппарату для переговоров с Рузским в  тот момент,  когда  в  Петрограде   уже    формировалось    Временное правительство. Петроградский Совет категорически выступал  против того, чтобы Родзянко  вошел  в  его  состав.  Председателем  Временного правительства стал князь Львов.  Влияние  Родзянки,  как  и  всей Думы,  быстро  падало.  Поэтому  он  отвечал,  что   в    столице разразилась  ужасная  революция,  что  ненависть  к   императрице достигла последней степени и чтобы  предотвратить  кровопролитие, он  вынужден  арестовать  всех  царских    министров.    Родзянка признавался даже,  что  сам  он  висит  на  волоске,  что  власть ускользает из его рук, и что  меры,  которые  предлагал  Рузский, опоздали. «Время потеряно. Возврата нет», - повторил он.

Действительно,  уже  1  марта  члены  Временного  правительства согласились, что Николай должен отречься от престола. Это, по  их мнению, была единственная возможность спасти монархию в России. К тому же выводу пришел и Алексеев, после того, как Рузский сообщил ему  о  результатах  своих  переговоров  с  Родзянкой.   Алексеев разослал телеграммы всем командующим фронтов, спрашивая их мнения: как они относятся к  отречению  государя.  Вскоре  получены  были ответы от великого князя Николая, генералов Брусилова,  Эверта  и Сахарова. Все они были беспощадны и  единодушны:  Николай  должен отречься. Адмирал Балтийского флота Непенин сообщал: «С  огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные войска».  Великий князь    Николай    телеграфировал    с    Кавказа,    что     он «коленопреклоненно»  умоляет  об  отречении   своего    внучатого племянника.

2 марта после  утреннего  завтрака  Рузский  принес  телеграммы командующих в Царский  поезд  и  выложил  их  перед  императором. Николай был потрясен. Такого единодушия он никак не  ожидал.  Его лицо стало белым. Но, несмотря на сильное волнение,  он  выглядел совершенно спокойным. Рузский стал убеждать  Николая  согласиться на отречение. Император возразил: «Но я не знаю, хочет  ли  этого вся Россия». Рузский заметил,  что  сейчас  не  время  заниматься анкетой, и пусть государь спросит мнения хотя бы его  помощников. При разговоре присутствовали генералы Данилов и  Саввич.  Николай согласился, и оба генерала  сказали,  что,  несмотря  на  всю  их любовь к государю, долг перед Отечеством заставляет  их  признать отречение единственным возможным выходом из ситуации.

После этого Николай молчал минуту или две, глядя в окно,  затем порывисто повернулся к присутствующим и  сказал:  «Я  решился.  Я отказываюсь от престола», и перекрестился. Обернувшись  к  Рузскому, он сказал: «Благодарю вас за  доблестную  и  верную  службу»,  и, поцеловав его, ушел к себе.

Вскоре он вернулся с собственноручно написанной  им  телеграммой на имя Родзянки. В ней говорилось: «Нет той жертвы, которую я  не принес бы во имя действительного  блага  и  для  спасения  родной матушки России. Посему я готов  отречься  от  престола  в  пользу моего сына с тем, чтобы он оставался при мне до  совершеннолетия, при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича».

Однако эта телеграмма так и не была отправлена. Николай  вызвал к себе профессора Федорова и стал  расспрашивать  его  о  здоровье цесаревича Алексея. Федоров отвечал откровенно, что, хотя Алексей Николаевич и может прожить долго, вылечить его  нельзя.  «К  тому же, - добавил Федоров, - Вашему Величеству никогда не разрешат жить в России». Последнее замечание смутило Николая.  Он  предполагал, что  сможет  удалиться  в  Ливадию  и  жить  там  с  семьей    до совершеннолетия сына, предоставив исполнение обязанностей регента Михаилу. Слова Федорова заставили его по-новому взглянуть на свое отречение, и он сказал: «Я  не  могу  при  таких  обстоятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним».

Поздно вечером 2 марта  в  Псков  приехали  Шульгин  и  Гучков, которые  по  решению  правительственного  комитета должны    были присутствовать при отречении императора. Гучков сильно волновался и произнес целую речь, доказывая,  что  отречение  в  создавшихся обстоятельствах  неизбежно.  Николай  спокойно  выслушал  его   и сказал: «Я вчера и сегодня целый день обдумывал решение  отречься от престола. До трех часов дня я готов был на отречение в  пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться со своим сыном я  не способен». Тут он сделал короткую остановку и прибавил: «Вы  это, надеюсь,  поймете».  Затем  он  продолжал:  «Поэтому  я   решился отречься в пользу моего брата».

Эмиссары  новой  власти  были   застигнуты    врасплох    таким неожиданным поворотом, но в конце концов признали,  что  он  даже имел свои выгоды. Они согласились.

Около  полуночи  манифест  об  отречении  был   подписан.    По свидетельству  Шульгина,  все  произошло  как-то  даже    слишком буднично. Царствование Николая II окончилось.  Но  никто  из участников этих событий не предполагал, что в этот час  кончилось и трехсотлетнее правление  Романовых  и  более  чем  тысячелетняя история монархической России.

 

                14. Арест, заключение и высылка

В час ночи 3 марта  царский  поезд  отошел  от  платформы  в Пскове и двинулся в Ставку. Напоследок Николай хотел  попрощаться с армией. В Могилеве он узнал последнюю  удручающую  новость -  оказалось, что брат Михаил, едва сделавшись  царем,  немедленно  отрекся  от престола.

Положение императорской семьи между тем постепенно  ухудшалось. Под давлением Совета Временное правительство отдало приказ об  ее аресте. 8 марта в Царском Селе арестовали Александру.  В  тот  же день в Могилеве был взят под стражу Николай. С этого дня началось для него время постоянных унижений. 9 марта государя  привезли  в Царское. Тут почти вся свита немедленно покинула  его.  Когда  же машина с низложенным императором подъехала к воротам дворца,  они оказались заперты. Караул позвонил офицеру. Тот вышел на  ступени и громко спросил: «Кто там?»  Ему  отвечали:  «Николай  Романов». «Открыть  ворота  бывшему  императору», -  распорядился    офицер. Николай вошел в вестибюль дворца, никто из солдат не поднялся, не отдал честь и не снял шапок. Многие продолжали курить. Он миновал их, не говоря ни слова. Только  лакей  на  верхнем  этаже  громко объявил:  «Его  Величество  Император!»  Александра  с  рыданиями бросилась к нему на  шею  и  крепко  обняла.  Тут  силы  покинули Николая: уронив голову на грудь жене, он заплакал как дитя.

На другой день он хотел прогуляться по парку, но едва вышел  на улицу, как его окружило шестеро солдат. «Они  все  время  толкали государя, - вспоминала Анна Вырубова, - как будто он  был  какой-то преступник,  приговаривая:  «Туда   нельзя    ходить,    господин полковник», «Мы  не  позволим  вам  гулять  в  этом  направлении, господин  полковник», «Вернитесь,  когда  вам  говорят,   господин полковник». Не изменившись в  лице, Николай вернулся во дворец.

Потянулись дни затворничества. Караул вел себя вызывающе грубо. Еще обиднее было видеть предательство тех людей, которых привыкли считать самыми близкими. Почти вся прислуга и большинство фрейлин бросили дворец  и  императрицу.  Доктор  Остроградский  отказался ездить к больному Алексею, заявив, что  «находит  дорогу  слишком грязной»  для  дальнейших  посещений.  Тем  больше  благодарности вызывала верность немногих оставшихся при опальной семье  слуг  и друзей.

В долгом  заключении  Романовы  коротали  время  за  просмотром фильмов, подаренных еще до революции компанией Пате. Кроме  того, Николай и Александра возобновили занятия с  детьми.  Сам  Николай взял на себя преподавание  истории  и  географии.  По  газетам  и журналам он с острым интересом следил за политическими и военными событиями. Много и подолгу он возился с детьми, сам  чистил  снег на дорожках и много читал.

В конце марта - начале  апреля  Царское  посетил  Керенский.  Он провел несколько допросов с целью с целью выяснить, действительно ли Александра продавала немцам русские секреты.  Очень  скоро  он понял, что ничего подобного  не  было  и  не  могло  быть.  Семья Романовых  произвела  на  него  положительное  впечатление,   она оказалась очень  дружной  и  простой.  Сам  Керенский  понравился Николаю, который жалел, что не знал его раньше. «Он мог быть  мне полезен», - говорил он.

В  мае  Николай  с  помощью  детей  начал  вскапывать   огород. Постепенно в работу включились  многие  слуги  и  даже  некоторые солдаты. Летом, когда посадки были закончены, Николай стал пилить на  дрова  сухие  деревья  в  парке.  Вскоре  штабеля   аккуратно сложенных дров стали появляться в разных уголках парка.

Тем временем ситуация в стране снова начала обостряться. В июне произошло выступление в Петрограде.  Более  полумиллиона  человек вышло на улицы с лозунгами:  «Долой  войну!»  Керенский,  который стал к этому времени главой Временного правительства, решил,  что в целях безопасности царскую семью  надо  отправить  подальше  от столицы. После долгих колебаний он приказал перевести Романовых в Тобольск.

Переезд состоялся в начале августа в глубоком секрете.  Узников сопровождали 30 слуг и три роты солдат. Поезд  шел  под  японским флагом с транспарантом на боку «Миссия японского красного креста».

22 июля (4 августа) состав достиг Тюмени. Отсюда до  Тобольска  плыли  на пароходе  «Русь». Николай  провел  путешествие,  расхаживая    по верхней палубе и рассматривая берега.

Дом тобольского губернатора, назначенный для жизни низложенному государю и его семье, оказался полуразрушенным. В течение  восьми дней, пока шел ремонт, Романовы  жили  на  пароходе.  31 июля (13  августа) состоялся переезд. В этом доме царская семья прожила восемь месяцев. Он был  намного  меньше  Царскосельского  дворца  и  даже  тесен. Так например, четыре  великих  княжны  поселились  в  одной  комнате. Прогулки были  ограничены  границами  двора  и  сада,  обнесенного высоким забором. Но  зато  обращение  с  узниками  стало  немного мягче. Местное население, очень далекое от революции,  относилось к  Романовым  с  большим  уважением.  Солдаты,  которые  поначалу всячески выражали свою ненависть, теперь, наблюдая изо дня в день жизнь царской семьи, почувствовали к ней расположение.

Но большим лишением для Николая стало отсутствие свежих  газет. Ему приходилось следить за  политическими  событиями  по  местной прессе, которая питалась скорее  слухами,  чем  фактами.  Тем  не менее,  Николай  вскоре  понял,  что  власть  ускользает  из   рук Временного правительства. Будущее стало внушать ему  все  большую тревогу. Октябрьский  переворот  произвел  на   него    тягостное впечатление. «Тогда я впервые услышал ,-  вспоминал  Жильяр, -  что царь сожалеет о своем отречении. Ему было больно  видеть  сейчас, что его отречение было напрасным и что своим уходом  в  интересах родины, он в действительности оказал ей медвежью услугу. Эта мысль все чаще и чаще посещала его».

Материальное положение семьи стало более стесненным. Александра писала Анне Вырубовой: «Я вяжу носки для маленького (Алексея). Он требует еще пару, так как все его в дырках... Я сейчас делаю  все. Папины (царя) штаны порвались и  нуждаются  в  штопке,  и  нижнее белье  девочек  в  лохмотьях... Я  стала  совсем  седой...»  Зимой температура в доме едва  достигала  7°.  Все  очень  страдали  от стужи. Чтобы развлечь великих княжон, Жильяр предложил им ставить сцены  из  пьес. Родители  тоже  приняли  участие  в  спектаклях. Николай исполнял роль Смирнова в чеховском «Медведе». По  вечерам семья  собиралась  у  огня.  Николай  читал,    великие    княжны рукодельничали.

В феврале 1918 года  многие  солдаты  охраны  были  призваны  в армию. Прибыли  новые,  находившиеся   под    сильным    влиянием революционных идей. Вновь начались мелкие придирки и оскорбления. Деньги,  назначенные    Временным    правительством,    перестали поступать. Вскоре  узники  оказались  в  еще  более    стесненных обстоятельствах. 1 марта пришло распоряжение  перевести  «Николая Романова и его семью... на солдатский  рацион».  В  пересчете  на семь человек это означало 4200 рублей в месяц. Романовы вынуждены были уволить почти всех слуг. Масло и  кофе  были  исключены  как излишняя  роскошь. Правда,  когда  горожане  узнали  о   лишениях царской семьи, они постарались помочь ей деньгами  и  продуктами. Александру  очень  трогали  эти  небольшие  дары  и  она  писала: «Странная вещь этот  русский  характер,  который  может  внезапно измениться ко злу и жестокости и  столь  же  внезапно  измениться наоборот».

Несчастье одно за другим обрушивались на эту маленькую  горстку близких  людей. Сначала  Алексей,  катаясь  с  лестницы,   сильно расшибся. Началось кровотечение в паху. Мальчик  ужасно  мучился. Казалось, не было никакой надежды на спасение. В те же дни пришло известие  об  унизительном  Брестском  мире -    потеря    огромных территорий: всей Прибалтики, Польши, Финляндии,  Украины,  Крыма, Закавказья, на которой проживало 60  миллионов  человек -  даже  в самом страшном сне Николай не мог представить себе такого полного разгрома. Он был вне себя от горя и стыда.

22 апреля в Тобольск приехал комиссар Яковлев с 150 всадниками. У него был приказ перевезти Романовых в Москву. Поскольку Алексей еще  был  очень  болен,  его  оставили  в   Тобольске,    поручив присматривать за ним Жильяру. Подле брата остались и три  великих княжны: Ольга, Татьяна и Анастасия. Николай, Александра  и  Мария утром 26 апреля сели в  тарантасы  и  в  сопровождении  эскадрона всадников тронулись в путь. Поездка до  Тюмени  была  изматывающей и трудной. Здесь узников  посадили  в  специальный  поезд.  Яковлев предполагал ехать через  Омск,  Челябинск,  Уфу  и  Самару.  Этот окружной маршрут выбран был для того, чтобы миновать Екатеринбург. Но едва  тамошний  Совет  узнал,  что  царскую  семью  отправили  на юго-восток, он забил тревогу. Под Омском поезд был остановлен,  и Яковлев получил приказ из Москвы от Свердлова передать узников  в руки Уральского  Совета  в  Екатеринбурге.  С  вокзала  Романовых доставили на автомобиле в дом купца  Ипатьева,  которому  суждено было стать его последней тюрьмой.

 

                15. Конец

В середине мая в Екатеринбург  перевезли  Алексея  и  трех  его сестер. С Романовыми оставили  только  нескольких  слуг.  Фрейлин больше не  допустили  к  императрице,  предоставив  им,  впрочем, полную  свободу. Ипатьевский  дом  и  не  мог  вместить  большого количества  людей.  В  пяти  верхних  комнатах   второго    этажа поселилось двенадцать человек. В первой жили Николай,  Александра и Алексей, во второй - великие княжны.  Оставшиеся  были  поделены между прислугой.

На  новом  месте  Николай  и  его  семья  почувствовали    себя настоящими  пленниками.  За  забором  и  на  улице  располагалась внешняя охрана из  красногвардейцев.  В  доме  всегда  находилось несколько человек с  револьверами.  Эта  внутренняя  охрана  была отобрана из самых надежных большевиков  и  была  настроена  очень враждебно. Ей командовал Александр Авдеев, именовавший  императора не иначе, как «Николай Кровавый». Никто из членов  семьи  не  мог уединиться, и даже до туалета великие княжны шли в  сопровождении кого-нибудь из конвоиров. Также под конвоем Романовых один раз  в день выводили на прогулку. В основном жизнь семьи протекала внутри дома. На завтрак подавали только черный хлеб и чай. Обед  состоял из супа и котлет. Караульные  часто  на  глазах  обедавших  брали руками куски из кастрюли. Одежда  заключенных  совсем  обветшала. Последние недели Николай  носил  гимнастерку  и  брюки  защитного цвета, обувался в старые поношенные сапоги.

4 июля Уральский Совет сместил Авдеева и его  людей.  Их  место заняли десять чекистов во главе с Юровским. Несмотря на  то,  что он  был  гораздо  вежливее  Авдеева, Николай   с    первых    дней почувствовал исходившую от него угрозу.

Действительно, тучи сгущались над  семьей  последнего  русского императора. В конце мая в Сибири, на Урале и в  Поволжье  вспыхнул чехословацкий мятеж.  Чехи  развернули  успешное  наступление  на Екатеринбург. 12  июля  Уральский  Совет  получил  разрешение  из Москвы самому решить судьбу низложенной династии. Совет постановил расстрелять всех Романовых и  поручил  исполнение казни Юровскому.

16 июля тот раздал  чекистам  12  револьверов  и  объявил,  что расстрел будет произведен сегодня.  В  полночь  Юровский  разбудил всех узников, велел им  быстро  одеться  и  спуститься  вниз.  Он объяснил, что  чехи  и  белые  приближаются  к  Екатеринбургу,  и местный Совет решил, что они должны уехать. Николай спустился  по лестнице первым, неся на  руках  Алексея.  Анастасия  держала  на руках спаниеля Джимми. По цокольному этажу Юровский привел  их  в полуподвальную комнату. Здесь  он  попросил  подождать,  пока  не придут автомобили. Николай  попросил  стулья  для  сына  и  жены. Юровский велел принести три стула. Кроме  семьи  Романовых  здесь находился доктор Боткин, лакей Трупп, повар Харитонов и комнатная девушка императрицы Демидова.

Едва  все  собрались,  Юровский  снова  вошел    в    комнату, сопровождаемый всем отрядом ЧК с револьверами в руках.  Он  вышел вперед и  быстро  сказал:  «Ввиду  того,  что  ваши  родственники продолжают  наступление  на   Советскую    Россию,    Уралисполком постановил  расстрелять  вас».  Николай,  продолжая  поддерживать рукой  Алексея,  стал  подниматься  со  стула.  Он  только  успел сказать: «Что?» и тут Юровский выстрелил ему в голову.  По  этому сигналу чекисты начали  стрельбу.  Александра  Федоровна,  Ольга, Татьяна и Мария были убиты на месте.  Боткин,  Харитонов  и  Трупп были  смертельно  ранены.  Демидова  осталась  стоять  на  ногах. Чекисты схватили винтовки и стали преследовать ее,  чтобы  добить штыками.  С криками она  металась  от  одной  стены  к  другой  и наконец упала, получив более  30  ран.  Собаке  размозжили  голову прикладом.

Когда в комнате воцарилась тишина, послышалось тяжелое  дыхание цесаревича, - он все еще был жив. Юровский перезарядил револьвер и дважды выстрелил мальчику в ухо. Как раз в этот момент Анастасия, которая была только без сознания, очнулась и закричала. Ее  также пришлось добивать штыками и прикладами…

 Конспекты по истории России http://proza.ru/2020/07/17/522