Турнир
ЛАРИН всегда вбегает в спортзал с улыбкой настолько светлой, что ни у кого не возникает сомнения: именно его мы ждали с нетерпением, как раз его раздельного «Здрась – те!» нам и не хватало. Это правда. Он был нашим первым наставником и общим любимцем.
Ампионов отвечает ему кивком: он мастер спорта, в возрасте, отдалённом от тридцати, а Толя Ларин – перворазрядник, но ему уже под тридцатник; он многое в спорте упустил – был травмирован, долго лечился, но штангу не забросил. За это мы, школяры, уважали и прочно держались в составе его группы. Он не возражал, охотно подсказывал и помогал составлять планы тренировок, контролировал наши потуги.
Ещё один взрослый парень в секции, Максим, вообще ни на кого не реагирует: он молчун, обожает рывковые упражнения. Таз у него настолько подвижен, что Максим в низком седе касается задом икр. Наблюдать за ним весьма интересно, хотя на вопросы он не отвечает, а показывает движение, порой бурчит: «Много говоришь».
Зал маленький, мы тренируемся после борцов из «Трудовых резервов» - учащихся ГПТУ. Поэтому в воздухе витает запах пота и испарений мужских тел. Учесть еще скудное пэтэушное питание… В городе их называют «фашистами». Может, за чёрную форму? Все они деревенские, в городе учатся на горняков, живут в общежитии и предоставлены больше самим себе. Я их за самостоятельность уважаю.
Вентиляция в зале плохая, даже никакая, и Ампионов как основной тренер многократно намеревался сократить секцию, или хотя бы «очистить» от бесперспективных и новичков. Но Ларин всякий раз гасил вспышки «старика» своим заступничеством. И вправду, никто на тренировках дурака не валял, все занимались усердно, в полную силу. У нас настольной книгой был учебник Юрия Власова – героя от советской тяжелой атлетики, а результаты у многих проклёвывались неплохие.
Сегодня Ларин загадочно ухмыляется, но не сдерживает распирающей его изнутри новости и сообщает:
- Я был в спорткомитете. В воскресенье едем в Пятихатки на турнир! Состав команды утвердит Пётр Иванович.
Ампионов важно кивает.
Я попал в «основу», единственный из школяров. Честь какая – в девятом классе, при неполных пятнадцати, выступать за «Локомотив» полумиллионного города. Да мне было всё равно, за какое общество выступать – лишь бы на людях с соперниками встретиться!
Ларин подарил мне старую форму: борцовское трико с укороченными лямками, «штангетками» - ботинками, видавшие виды и пришедшие к нему, видимо, тоже по наследству. Ночью мне снились лавры и фанфары, пьедестал почёта и цветы.
Поездка прошла незаметно. Соревнования мы выиграли. В моём весе было всего трое, но сражались мы по-взрослому: соперники были старше и опытнее. Весь турнир запомнился мне как большой, первый в моей жизни, спортивный праздник. Голова кружилась от восторга, и я с гордостью и любовью смотрел на зрителей, самоуверенно улыбался девушкам, восхищался друзьями по команде. Потом все болели за Ампионова, выступавшего в тяжелом весе. А после матча, как во сне, шел со всеми к поезду, неся кубок – мне его поручили, как самому юному в команде. Билетов не покупали: мы выступали за «Локомотив», о чем у Ампионова была соответствующая бумага, и проводница ласково открыла нам двери вагона, угостила чаем.
На полпути Пётр Иванович Ампионов, многократный чемпион всевозможных спортобществ, молча кивнул Максиму, и тот достал из своей необъятной сумки хлеб, колбасу. Помидоры, рыбу, сало, лук и еще что-то из снеди. Ампионов объяснил:
- Обедать за талоны не пошли, чтобы не опоздать на поезд. Я деньгами взял, а Максим скупился , по возможности.
То-то Максим перед выступлением тяжеловесов вдруг исчез! Позаботился парень о команде. Теплая волна прокатилась по телу, комок застрял в горле. Какие всё-таки ребята в нашей секции! Даже ворчун и горец Ампионов в своей шляпе с лейблом «1896 год» был мне дорог и мил…
Но вот… на столике появляются бутылки с водкой. Я не поверил своим глазам: люди, которых я считал идеальным примером спортсменов, никогда не курившие, пьют водку из граненого стакана, и много! Кусок колбасы, взятый мною со стола, так и остался в кулаке, до самого приезда. На нашей станции я молча положил его на стол и молча же, вроде даже не попрощавшись, вышел из вагона.
Что произошло во мне, догадался лишь Ларин. Через месяц ему удалось-таки затащить меня на тренировку.
Но чувство радости, удовольствия от занятий, встреч с прежде такими милыми сердцу людьми, испарилось.
За «Локомотив» я больше не выступал, ушел в горный институт к Станиславу Батищеву. А вскоре поступил в институт, где пьющим и курящим тренерам уже не удивлялся. Тут я услыхал фразу «Водка – сила, спорт – могила». Последние два слова подтвердила жизнь многократно.