В середине августа я получил приказание следовать в залив Хаммамет, стать на якорь в глубине залива, ожидать подхода ракетной подводной лодки проекта 651. В течение 10 суток обеспечивать ее охрану, оборону, оказывать помощь и содействие в различных вопросах. Такое задание я получал впервые. В назначенное время я стал на якорь. Глубина – около 30 метров. Все мои рыболовы в восторге. Глубина небольшая, ловится крупный ласкирь. В первый же день наловили на уху всему экипажу.
Рано утром следующего дня подводная лодка всплыла на границе территориальных вод Египта и в надводном положении прошла в глубину залива. Опознавание, выход на связь были произведены согласно действующим документам по связи. Как только пл стала на якорь, я отправил на нее барказ. Командиром барказа пошел капитан-лейтенант В.А. Кулик, с ним помощник по снабжению лейтенант Стратилатов, чтобы на месте решить продовольственные вопросы. Примерно через час барказ вернулся, мне доложили, что прибыли командир подводной лодки и его заместитель по политчасти.
Через минуту они входили ко мне в каюту. Мы представились друг другу. Командир – капитан 1 ранга Владимир Иванович Еремин, замполит – капитан 2 ранга Геннадий Александрович Мацкевич.
Дизельная подводная лодка проекта 651 Северного флота вышла на боевое патрулирование в марте. На вооружении имеет 4 крылатые ракеты с дальностью стрельбы до 300 км. Крылатые ракеты предназначены для уничтожения надводных целей. Это могут быть авианосцы, большие десантные корабли, крейсера, большие танкеры и др. Главная же цель – авианосцы. Подводная лодка все время пребывания в Средиземном море связь с ЦКП поддерживала только в виде коротких сигналов. Несколько дней назад вышла из строя радиолокационная станция, лодке потребовался ППО, вот она и запросила и получила разрешение в течение нескольких суток провести ремонт.
Пока мы знакомились, я вызвал дежурного трюмного и дал задание приготовить ванну. Зная, как подводники, тем более «дизелисты», экономят воду, предложил принять ванну. Что они и сделали с нескрываемым удовольствием. К тому времени мне принесли холодный арбуз, я из своего «НЗ» достал бутылку «Кубанской». И мы отметили нашу встречу.
В это время помощник по снабжению готовил к отправке барказ со свежей капустой, картофелем, луком и другими овощами. У подводников все продукты консервированные, даже картофель, уже очищенный, храниться в металлических 2-, 3-литровых банках в каком-то растворе. Но больше всего подводники были рады свежевыпеченному хлебу. Барказ был отправлен. Обратным рейсом были доставлены различные деликатесы: севрюга, сосиски, язык, печень, галеты, вобла. Все в банках. Одним словом, обменялись любезностями. Во время нашей беседы я все присматривался к замполиту. Мне показалось что-то знакомое в его облике.
– Геннадий Александрович, а ведь ты строевой офицер! Не политработник! Где-то я тебя встречал.
– Правильно, я выпускник ВВМУ им. Фрунзе.
– Минер! Правильно?
– А я думаю, где же я встречал этого командира?
Так мы встретились через 16 лет после выпуска. В те далекие лейтенантские смутные времена можно было встретить выпускников 1956-57 годов на любых должностях. Шли наши выпускники и в особисты, и в пэвэошники, и в политработники. Так и получилось, что молодому лейтенанту-минеру предложили пойти на соединение подводных лодок освобожденным комсоргом. Затем курсы усовершенствования, после их окончания – заместитель на дизельной лодке, а теперь вот замполит на подводном ракетоносце.
Владимир Иванович Еремин – выпускник училища подводного плавания 1956 года. Прослужил все время на дизельных пл. Мне он сразу понравился. Высокий, стройный, аккуратный, хороший собеседник. Коренной ленинградец. Семьи всех подводников живут в поселке Видяево. За 5 месяцев никакой связи с семьями. Заместитель рассказывает: «Перед выходом на боевую службу побывал во всех семьях, записал на магнитофон поздравления по случаю дня рождения мужа и отца, а также поздравления с праздником. И вот в море, в день рождения офицера, включаю по трансляции магнитофонную запись, и жены, и дети поздравляют родного человека».
Мы договорились с командиром пл о связи, о систематических рейсах барказа, подводники пригласили наших офицеров посетить лодку. По просьбе командира я вызвал командира БЧ-4, и они составили телеграмму ЗАС на КП Северного флота.
После ухода командира и замполита я вызвал командира БЧ-4 Журавского:
– Миша, лодка 5 месяцев в море. Никакой связи с семьями не было. Попробуй, может быть, через узел связи Северного флота сможем выйти на телефонную связь с п. Видяево. Там семьи подводников, у всех есть телефоны. Попробуем?
Вот уже три года у меня командир БЧ-4 Миша Журавский. Он – моя слабость. Это моя опора, мой надежный помощник. С ним у меня проходит четвертая боевая служба. Белорусский сельский мальчишка, закончил ВВМУРЭ им. А.С. Попова, год исполнял обязанности командира радиотехнической группы. Проявил отличные знания и способности флотского связиста и был назначен командиром БЧ-4. Должность на корабле архиответственная.
Связь решает все. Потеря связи – потеря управления. Это бесспорная и классическая истина. 70% успеха боевой службы – это доля связистов. Десятки радионаправлений и радиосетей. Десятки передатчиков и приемников. 38 человек – состав боевой части. Каждый может заменить любого, полная взаимозаменяемость. Это мастера высокого класса: БПЧ ЗАС, слух ЗАС, телеграфный, буквопечатный режим, СБД (сверхбыстродействующая) связь. А еще и сигнально-наблюдательная служба. В боевой части нет лишних людей. Все они расписаны по вахтам: 4 часа у аппарата с наушниками или без, 4 часа отдыха. И так 4 по 4 – все месяцы в море. Я раз и навсегда приказал не ставить связистов в море ни в какие дополнительные наряды, вахты, дежурства, в расходные подразделения и проч. Ибо никто на корабле не нес такой груз ответственности, не испытывал такого напряжения физических и моральных сил, как связисты. И главное лицо у них – командир боевой части.
– Есть, товарищ командир. Дело в том, что мы не поддерживаем непосредственно связь с КП Северного флота. Я попрошу ЦП ДОС (центральный пост дальней оперативной связи) дать мне транзит с Североморском.
У связистов между собой особые взаимоотношения. На узлах связи хорошо знают командиров БЧ-4 кораблей, которые постоянно несут боевую службу. Они никогда не видели, да, может быть, и не увидят в лицо корабельного связиста, но фамилию и имя знают, знают и как несется служба связи на этом корабле. Что касается Черноморского узла связи, то Журавский знал и офицеров-дежурных, и помощников дежурных, и многих радистов. В основном, это были девушки-связистки. Миша у нас был убежденный холостяк, среди женской половины пользовался благосклонностью. Он всегда вел себя по отношению к женщинам честно и уважительно. Так же относились к нему и они.
Можно много говорить и писать о взаимоотношениях и личностных, и служебных в связи флота. И личностный фактор при этом играет огромную роль. Коль я заговорил о службе связи, то хотелось бы отметить особый корпоративный, в хорошем смысле слова, характер отношений между связистами. Даже при проверке боевой части флагманскими специалистами или вышестоящим командованием службы связи флота у них на разборках проверяющие ведут себя спокойно, никогда не относятся к подчиненному уничижительно. Замечаний у них всегда немного. Оценки объективные. Потом я понял, что главные замечания они разбирают отдельно с командирами БЧ и старшинами. При этом и проверки, и разборки носят поучительный характер. Командиру корабля докладывается только то, что требует его компетенции. Мне это всегда нравилось у связистов, и я всегда относился к ним с уважением. Однако вернусь к нашему случаю.
К концу рабочего дня Журавский доложил, что в ночное время нам дадут возможность связаться с Североморском. Я послал барказ на подводную лодку с просьбой к командиру прибыть к 23 часам. Прибывшему командиру я объяснил, что есть возможность переговорить с женой, но только через посредника – дежурного по связи Североморска.
Владимир Иванович заволновался: неужели получится? Вместе с Журавским они ушли в приемно-передающий пост.
Я не присутствовал при разговоре, но происходил он, примерно, так. Через ЦП ДОС связались с узлом связи Североморска. Журавский сам сел за аппарат БПЧ. Объяснил, что на связи гбпк «Красный Кавказ» и у аппарата командир К-77. С узла связи позвонили домой Еремину. Ночной звонок разбудил жену Еремина Нину Петровну. В тревоге она сняла трубку. Представился дежурный по связи:
– У меня на связи ваш муж, Владимир Иванович.
– Мой муж уже 5 месяцев в море.
– Они сейчас на отдыхе. Ваш муж имеет возможность связаться с вами. Он на телеграфе, я буду передавать разговор вам по телефону.
Так состоялся сеанс связи командира пл с супругой. Он рассказал о себе и офицерах. Все были живы и здоровы. Она, в свою очередь, – о себе и об офицерских семьях. Все, в основном, возвратились из отпусков. Дети готовятся в школу, в семьях все нормально. У кого-то из офицеров родилась дочь. В общем, лучшего подарка командиру, чем сделали мы, трудно было представить.
Уже за полночь командир прибыл на лодку. Утром собрал офицеров и мичманов и первой же фразой «сразил наповал»: «Ночью я разговаривал с нашим поселком, у нас все нормально!». И более подробно передал весь разговор с женой обо всех и обо всем. Персонально каждому о его семье: жене, детях, родителях. Ведь семьи в закрытом гарнизоне близко связаны общими интересами, всё знают все друг о друге. Поздравил отца с новорожденным. На лодке весь день царило праздничное настроение. И, конечно, в этот день была выпита не одна «рюмка чая». А в далеком Видяево Нина Петровна, собрав всех жен офицеров и мичманов, передала им весь разговор с мужем. И там была искренняя радость и слезы. И там был накрыт стол, и там вспоминали моряков и поднимали бокалы «За тех, кто в море!».
А наша жизнь в заливе Хаммамет продолжалась. Барказ постоянно курсировал между кораблем и подводной лодкой. Командир пл доклады командиру 5-й ОпЭСК производил через наш корабль. Решали и возникшие проблемы, понимая, что, кроме нас, их никто не решит. У вышедшей из строя РЛС «Накат» требовалась замена магнетрона или какой-то сложной лампы. Ко мне пришли старпом пл с начальником РТС. Я вызвал штурмана:
– Олег, надо помочь подводникам, посмотри, что есть у нас в ЗИП? Озадачь начальника РТС.
Через некоторое время мне доложили, что нужных элементов в ЗИП нет, они имеются только в действующих РЛС (их две на корабле – носовая и кормовая). Я принял решение:
– У нас есть и станции воздушного наблюдения, и стрельбовые. Штурман может использовать для определения места десятки способов. У нас две навигационные станции. У наших друзей одна РЛС, и та не в строю. Вытаскивайте, выпаивайте это изделие из кормовой РЛС. Сразу же подайте радиограмму-заявку в Севастополь, оказией доставят.
Так мы выручили подводников. По приглашению командира пл и я посетил подводную лодку. Еремин провел меня по всем отсекам и основным помещениям. Несмотря на работающую вентиляцию и открытые люки, в лодке стоял запах отработанной солярки и масла. Работали стояночные дизели. Через 30-40 минут пребывания на лодке у меня разболелась голова.
«Это у тебя с непривычки», – пояснил командир. Посидели у него в каюте, если ее можно так назвать. Это – типичный шкаф-купе. В каюте – койка, с одной стороны – небольшой платяной шкаф, с другой – ящик-сейф. Между койкой и дверью пространство менее метра. Командир открыл бутылку сухого вина, достал плитку шоколада. Выпили по стакану вина, вспомнили близких.
В первые дни совместной стоянки оба старших помощника составили график помывки личного состава подводной лодки в наших душевых и произвели помывку.
По очереди ходили наши матросы на пл на экскурсии. Посмотрели и послушали, как служат наши друзья. Мои моряки даже не могли представить, что подводники только 1-2 раза в неделю ночью во время зарядки аккумуляторов по очереди поднимаются на мостик на 5 минут, подышать свежим воздухом и посмотреть на звезды.
Побывали подводники и у нас, посмотрели на наши условия и заключили: жить можно! Каждое утро мы снабжали их свежеиспеченным хлебом. Через несколько дней после первой связи с Видяево Журавский еще раз обеспечил общение командира пл с родными. И эти два события были самым лучшим подаркам нашим боевым товарищам.
Подошло время окончания ППР у подводной лодки. Подводники отдохнули, загорели, вдоволь насмотрелись на солнце, небо, звезды, дальний пустынный берег. В назначенное время скрытно, ночью, К-77 вышла из залива и погрузилась.
Утром, на подъеме флага, я сказал своему экипажу:
– Вы увидели, как живут и несут службу наши подводники. Смогли сравнить, как у них и как у нас? Никакого сравнения. Вы ежедневно видите белый свет, солнце, небо, море. Если вам не спится в кубрике, можете получить разрешение спать на верхней палубе. На столе у вас свежие овощи, свежее мясо, мягкий хлеб. Чтобы я никогда не слышал от вас жалоб, как вам трудно на боевой службе. По сравнению с подводниками – у нас курорт.
Расставаясь, командир пл вручил мне традиционный подарок – тропическую форму подводников – майку с короткими рукавами и трусы. На майке спереди отпечатан силуэт пл и надпись «К-77», а сзади на спине надпись: «Капитану 2 ранга Ю.Л. Кручинину от экипажа К-77». Этот подарок был у меня долгие годы, как память о состоявшейся когда-то встрече. Казалось бы, короткая встреча, представители разных родов сил флота и разных флотов встретились, разошлись и забыли об этом коротком эпизоде нашей службы. Но в моей жизни подводная лодка К-77 напоминила о себе еще не один раз.
В феврале 1988 года после трехлетнего пребывания в Эфиопии мы с женой отдыхали в санатории Моршина. Одновременно с нами в соседний номер заселилась семейная пара нашего возраста. При знакомстве оказалось, что Колоты – Николай Иванович и Людмила Борисовна – из Севастополя. Он – капитан 1 ранга, подводник. Вся служба его прошла на Севере, а за три года до выхода на пенсию его перевели в Севастополь на должность начальника школы водолазов. На Севере Николай Иванович несколько лет служил старшим помощником, а потом командиром подводной лодки… К-77.
Я вспомнил эпизод встречи с К-77 в Средиземном море. Оказалось, Николай Иванович Колот был командиром первого экипажа, а Еремин Владимир Иванович – командиром второго экипажа. Экипажи меняются на очередную боевую службу. Колоты хорошо знали семью Еремина, да и семьи других офицеров. Людмила Борисовна вспомнила и о беспрецедентном телефонном разговоре семьи Ереминых в те далекие годы. Мне рассказали и о дальнейшей судьбе этой семьи.
Капитан 1 ранга В.И. Еремин был переведен в Москву, служил оперативным дежурным на запасном ЦКП ВМФ. Так случилось, что в какой-то момент семья распалась. Разменяли квартиру. Владимир Иванович жил один. Ушел в запас и вскоре умер. Когда его хватились, оказалось, что уже много дней он лежал в квартире мертвый. Его жена Нина Петровна работала в 90-х годах кассиром в Аэрофлоте и как-то в смутное время помогла мне в приобретении билета до Владивостока. Дочь Еремина Ярославна – администратор одной из гостиниц Москвы – помогла мне устроиться в гостиницу в то же время. Знакомство с ними у меня произошло благодаря Людмиле Борисовне, которая поддерживала связь с этой семьей.
В июле 2007 года наш выпуск «фрунзаков» отмечал свое 50-летие. Я приехал на эту встречу. Собирались на набережной Крузенштерна, у здания училища. Встретились, обнялись, узнавая и не узнавая, друг друга. Я подошел к одному из организаторов встречи Володе Тихонову:
– Володя, а Мацкевич ваш присутствует на встрече?
– А вон он стоит, у памятника.
Я подошел:
– Прости, ты Мацкевич Геннадий Александрович?
– Да.
– Ты служил на лодке К-77?
– Да.
– А помнишь встречу в Средиземном море в 1973 году, когда вас обеспечивал бпк?
Он задумался.
– Да, вспоминаю.
– А нашу с тобой встречу? Я был командиром корабля, который вас охранял!
Мы обнялись. Потом на торжественном ужине мы еще раз с ним вспомнили о той далекой встрече, о том, что это время никогда не вернется, и подняли наши бокалы за пройденное, пережитое, прожитое.
Вот такие встречи произошли у меня с прошлым.
Года 2-3 тому назад в одной из газет, кажется, в «Аргументах и фактах», я прочитал небольшую заметку, смысл которой в том, что какая-то канадская или американская фирма приобрела в России списанную на слом ракетную дизельную подводную лодку К-77. Она была переоборудована под ресторан и бар. Экзотика подводной лодки привлекает много посетителей, и ресторан пользуется популярностью. Вот так.
Я еще раз вспомнил о давних событиях. О судьбе корабля и о судьбах людей, с которыми меня свела жизнь. Грустно и обидно за нас, за них, за тех, кто вдали от Родины, семей, не видя солнца, неба, чистого воздуха решал государственные задачи. Обидно за наши корабли, за страну, за Родину, которая так неблагодарно поступила со многими из нас. Грустно и больно за все, что случилось с нами.
Наша же боевая служба продолжалась. Мы ежедневно вычеркивали из календаря прожитые дни, считая оставшиеся до возвращения. Американцы стояли в портах, мы – в точках. После обеспечения подводной лодки я по приказанию перешел в точку № 5. В этот период пребывания в море я получил письмо от своей двоюродной сестры из Башкирии. Его переслала мне моя жена. Сестра писала, что мой младший двоюродный брат при тушении пожара в гараже предприятия, где работал шофером, получил сильные ожоги рук, особенно левой. Чтобы спасти руку требовалась операция специалистов ожогового центра. Такую операцию, писала она, может сделать в Ленинградской военно-медицинской академии специалист в области термических поражений полковник Владимир Николаевич Белянов (уже много лет фамилия и адрес начальника клиники хранятся в моей записной книжке). Сестра писала, что если бы был вызов из академии, Сашу могли бы там прооперировать и сохранить ему руку. Я сразу же написал письмо в Ленинград. Писал о случившемся, писал, что я – командир гвардейского корабля «Красный Кавказ», в настоящее время нахожусь на боевой службе в Средиземном море, просил, если возможно, оказать помощь и вызвать пострадавшего в академию. Письмо отправил со слабой надеждой, что просьба моя о помощи дойдет по назначению и будет принято положительное решение. К концу боевой службы я получил от сестры письмо. Она с радостью писала, что вызов Саше пришел, что операция была сделана удачно. Саша вернулся домой и ждет повторного вызова.
Ну что сказать? Были люди в наше время! Сколько бы сейчас, во времена прагматизма и взяточничества, стоила такая операция? Да и взялся бы за нее нынешнее «светило»? Я думаю, и сейчас дети и внуки моего брата помнят Человека, Врача, Офицера, спасшего их отца и деда.
Шел сентябрь. Прошли учения по поиску подводной лодки по плану 5-й ОпЭСК. Несколько раз я следил за авианосцем (это был «Рузвельт»), во время его захода в Грецию, и продолжал стоять на якоре в точке № 5. И здесь произошли два события, оставшиеся в памяти.
Как-то к концу суток шифровальщик принес радиограмму от ЦКП ВМФ, подписанную оперативным дежурным. В ней сообщалось, что такого-то числа (на следующий день после получения шифровки) в район острова Китира вне территориальных вод Греции над местом нашей якорной стоянки в течение нескольких дней будет осуществлять перелет группа транспортных самолетов АН-12. Маршрут следования: через Югославию, Адриатическое море, точку № 5, далее курсом 90° в Сирию. Посадка в Дамаске, разгрузка там, затем через Тегеран возвращение в Союз через Среднюю Азию. В шифровке указывались время пролета нашей точки, цифровой позывной борта, звание и фамилия командира экипажа. Ставилась задача: наблюдать пролет, быть на связи с бортами, но на связь без необходимости не выходить. В случае аварии самолета принять меры по оказанию помощи и спасению экипажа.
Ничего удивительного в этом сообщении не было. Советский Союз оказывал военную, техническую и гуманитарную помощь Сирии, и доставка производилась как морским, так и воздушным транспортом.
На следующий день пошла авиация. Самолеты шли парами. Мы прослушивали разговор командиров самолетов. Видимо, их встречали, облетали и сопровождали натовские истребители. Мы слышали такой разговор:
– Первый, я второй, заходит справа.
– Я первый, наблюдаю.
– Отвалил… т.д.
В перечне фамилий экипажей пролетающих бортов, я увидел фамилию: капитан Кручинин. Однофамилец. Узнав время прохода этим самолетом нашей точки, я приказал скоммунтировать связь с самолетами на ходовой мостик. В динамике я услышал переговоры, взял микрофон:
– (Позывной). Я единица внизу. Вас наблюдаю, идете спокойно. Я ... (позывной корабля).
Видно, для экипажей это было неожиданно.
– Вас понял, я (позывной), – раздался радостный голос.
– (Позывной самолета), я командир внизу, твой однофамилец, прием.
– Понял, я рад, спасибо, – ответил борт.
– Идите спокойно, вас наблюдаем, счастливого полета.
Разговаривая с экипажем АН-12, я, конечно, допустил некоторые нарушения: вышел вроде бы без необходимости на связь, вел неслужебные переговоры. Однако ничего секретного не было сообщено, обычный разговор по открытой связи, никаких новостей и фамилий произнесено не было. Я же представлял состояние экипажей в этом полете. За тысячи километров от своих, с КП связь только по КВ, внизу море, вокруг чужая территория – и вдруг! Своя, русская речь и надежда.
Во время Второй мировой войны американским летчикам, действующим в далеких просторах Тихого океана, в задании на полет указывалось, что на маршрутах перелета находятся американские подводные лодки. В случае аварий экипажу будет оказана помощь по спасению. Конечно, скорее это имело морально-психологическое значение. И все-таки экипажу давалась надежда: найдут, поднимут, спасут.
Полеты нашей авиации продолжались несколько дней. Затем прекратились, видимо, транспортная авиация сделала свое дело.
Вспоминается еще один эпизод. Во второй половине сентября подошел срок замены турбинного масла. За своевременной заменой отработанного турбинного масла бдительно следят и представители ЮТЗ, и техническое управление, и, конечно, командир БЧ-5. Я получил радиограмму об отправке танкера в точку № 5. Ставилась задача произвести замену масла в кратчайший срок, так как утром следующих суток танкер должен следовать в другую точку.
Танкер стал на якорь в 2,5 кабельтовых от корабля. Масло оказалось в бочках! Стать к борту танкера не представлялось возможным, как назло, западный ветер поднял волну до 4 баллов. Пока шли переговоры с танкером, решали, кому подходить к борту и возможности этого подхода, погода окончательно испортилась. Ветер несколько стих, но пошел дождь, и не было видно никакого просвета. Наконец, как итог переговоров, я принял решение: доставку масла производить барказом. Конечно, это был риск. И в то же время корабль должен быть боеготовым.
Просроченное масло, а срок уже вышел, могло стать причиной выхода из строя турбин и редукторов. В общем, вся боевая служба – это комплекс потенциальных всевозможных ЧП и неприятностей, которых можно ожидать в любой момент, в любом месте, в любой ситуации. Важно предусмотреть эти моменты, уменьшить риск и свести до минимума последствия.
С определенными сложностями барказ был спущен. Я лично проверил спасательные жилеты у команды барказа. Команда состояла из трех человек. Старшим на барказ я назначил командира БЧ-2 капитан-лейтенанта В.А. Кулика.
Когда мы получили сообщение о движении танкера в точку, командир БЧ-5 запросил у меня «добро» начать подготовку к замене масла. Надо было перекачать 12 тонн турбинного масла из расходной цистерны в запасную, так называемую «грязную» цистерну. Расходную же цистерну промыть, пропарить, подготовить к приему чистого масла. Так что корабль к моменту приема масла был беспомощным, двигатели не могли быть запущены. И это тоже заставило ускорить ход событий по замене масла. На танкере масло находилось в 200-литровых бочках по 180 кг масла в каждой бочке. Надо было доставить на корабль более 70 бочек, перелить масло в цистерну открытым способом, т.е. сливом через воронку, а пустые бочки вернуть на танкер.
Пишу об этом событии так подробно, ибо стоило оно мне бессонной ночи и жестокого нервного напряжения. В барказ помещалось 4 бочки. Подавались они в грузовой сетке с танкера, мы своим краном поднимали сетку на палубу и подкатывали бочки к цистерне на ют корабля. Загружали в барказ пустые бочки и доставляли обратно на танкер. Отправили барказ в первый рейс. С каждым подъемом барказа на волну и буханьем вниз сжималось мое сердце.
Я понимал: случись что с барказом, я не смогу помочь, корабль не может дать ход, не может прикрыть от волны, подойти к плавающим людям. Удачей было то, что танкер стоял от корабля прямо по ветру. Барказ имел килевую качку, и это было положительным моментом в нашей ситуации. Бортовую качку он бы не выдержал. Первый рейс показал, что работать можно. Спросил у старшего:
– Ну как, выдержите?
– Выдержим, товарищ командир!
Предстояло сделать 18-20 рейсов! Вначале возникали всякие нестыковки. Затем работа наладилась. Каждый рейс занимал около 15-20 минут. Стемнело. Сопровождая барказ туда и обратно, включали все прожектора. Около 5 часов шла опасная, напряженная работа.
Наконец, последний рейс, и барказ подняли. У меня отлегло от сердца, но противная дрожь оставалась. Доложил на КП эскадры о приеме масла и передал на танкер: «Следовать по плану!».
Командир БЧ-5 попросил разрешения на приготовление БЧ-5 к бою и походу. И пробу главных турбин. Прокачали масло, запустили двигатели, провернули машины. Корабль был боеготов. Утром на «Большом сборе» я вывел перед строем старшину барказа, моториста и «крючкового». Нашел хорошие, добрые слова, сказал о подвиге этих ребят. Пять часов на утлом суденышке и на сильной волне, при ветре и дожде – они сделали большое дело. За отличное выполнение задания, проявленную при этом выдержку, умение, высокие морские качества всем трем объявил 10 суток отпуска с выездом на родину.
Здесь я отвлекусь от хронологии событий и вспомню одну из проверок корабля прокуратурой флота. Такие проверки флотскими юристами периодически производятся. Проверяют, как правило, все приказы командира корабля, их соответствие правовым нормам, уставам, их законность. Не превысил ли командир свои права в вопросах дисциплинарной практики, списания имущества, в финансовых вопросах и т.п. Проверяются состояние дисциплины и целый ряд других правовых вопросов. Проверку проводил в тот раз майор-юрист.
После проверки он проинформировал меня о результатах. Были некоторые замечания в оформлении документов. Мне же он сказал:
– Товарищ командир, мне кажется у вас много поощрений, связанных с предоставлением отпуска. Было бы правильно применять и другие виды поощрения. В приказе к празднику вы общим списком объявляете отпуск с выездом на родину. Целесообразно было бы персонально выделить, за что тому или иному члену экипажа дается это поощрение.
В чем-то майор был прав. Но прав не в количестве объявленных поощрений, а в форме объявления и оценке того, за что поощряется матрос или старшина. Однако я «закусил удила»:
– Вы считаете, что я превысил свои командирские права в вопросах поощрения или наказания?
– Нет, превышений нет.
– Тогда скажите мне, где записано, в каком Уставе или ином законодательном акте количество таких поощрений? Что, командир ограничен в количестве того или иного вида поощрения? Что, есть перечень «добрых дел», за которые положено то или иное поощрение?
Товарищ майор, вы бывали на боевой службе? Знаете, в каких условиях работают люди, и какие могут возникнуть ситуации? Люди выполняли большое дело. Никаких наград, орденов за это не дается. Вот только командир своей властью может оценить труд и действия своих подчиненных.
Согласен, вы правы, надо конкретно указывать, за какие действия, какие заслуги поощряется матрос или старшина. И не объявлять огульно такие поощрения, как предоставление внеочередного отпуска.
На том мы и расстались.
… После замены турбинного масла мы еще несколько дней простояли у острова Китира. В конце сентября получили приказание перейти в точку № 15, что в проливе Касос. Очень не хотелось мне там бросать якорь, помня хлопотную стоянку в июле. Однако в этот раз погода стояла тихая, спокойная. Хорошо ловилась рыба.
Под руководством кока-инструктора А.Н. Красова боцманы сплели ловушки для лангустов. Ничто не предвещало тревог или каких-то осложнений. Было начало октября.