Зазеркалье

Михаил Забелин
«Забыться, умереть, уснуть
И видеть сны».

В. Шекспир



I



Сергей лег в постель, закрыл глаза и ощутил рядом с собой легкий аромат духов своей покойной жены. Сквозь закрытые глаза он увидел ее застывшее строгое лицо в монашеском платке в гробу, протянул руку и почувствовал, что обнимает гроб, а в гробу лежит его умершая жена. Тогда с судорогой в руках и страхом в сердце он перевернулся на другой бок и нащупал холодное, пустое место в кровати, на котором раньше спала она. Он прижался лбом к остывшей подушке, как два дня назад прижимался губами к ее мраморному лбу, и обнял опустевшее ложе, как два дня назад обнимал ее бесчувственное тело.
Во все последующие ночи он то полуспал, чувствуя ее рядом, то полудумал, вспоминая ее движения и слова. Она была очень молодой, намного младше его, ей было двадцать девять лет. Они прожили вместе семь лет, а знакомы были еще дольше – лет двенадцать. Теперь, закрывая глаза, он выкраивал из своей памяти самые счастливые моменты их жизни: вот она, пенная, сверкающая каплями воды на солнце, выходит из моря, вот она на дачной террасе – спокойная и улыбающаяся. Иногда она снилась ему, и тогда он начинал путать отпечатавшееся в памяти прошлое и сон из настоящего. Иногда он чувствовал словно дуновение ветерка в своей комнате и понимал, что она пришла к нему снова.
В последний год она болела, выздоровела, казалось, а потом умерла, внезапно, за несколько часов.
Днем приходили родственники, друзья, знакомые и малознакомые люди, Сергей показывал им Маринины фотографии, а ночью оставался один с женой. Он уже знал, когда она приходит к нему: он лежал, повернувшись к ее подушке, с закрытыми глазами, и ждал. Вот сейчас мелко задрожит воздух, он почувствует еле уловимый запах ее духов и поймет, что она рядом. Она ему не снилась в эти короткие мгновения, он чувствовал ее совсем близко в темноте, а утром понимал, что это был сон или полусон, или его видения, или его воспоминания, или его память, или он сходит с ума.
Прошло два месяца после ее смерти. Она навещала его каждую ночь, потом все реже, а потом он напрасно ждал ее. Через полгода он перестал видеть во сне ее лицо. Он не помнил, в какую ночь это случилось: она снилась ему, и он привык к их ночным разговорам, и неожиданно она исчезла. Почему-то их разговоры еще продолжались, и где-то они были снова вместе, и он знал, что это она, что она опять с ним, но вдруг вместо ее лица проявлялся затуманенный силуэт или смазанный контур, или чье-то чужое лицо.
Сергей, по-прежнему, по ночам обнимал ее подушку и укладывал рядом с собой ее любимого мягкого медвежонка вместо нее, и, сжимая веки, выуживал из памяти ее улыбку: она дома, она на пляже, она на даче. Но больше она не приходила к нему и не снилась. Теперь Сергей ложился в постель с одной лишь мыслью: увидеть ее. Но напрасно, она оставила его даже во снах, насовсем.





II



Марина была жива. Болезнь еще не укусила ее, и никто не мог знать, что ей оставалось жить полтора года. Они отпраздновали десятилетний юбилей своего знакомства, и начался новый этап их совместной жизни: они обручились и решили пожениться официально. И вот тогда Сергею стали сниться эти сны. Они повторялись неоднократно или продолжались с того места, на котором обрывались. Это были не дурные и не приятные сны, это были странные сны: про них с Мариной и про гостиницу, в которой они оказались. Сны были красочные, солнечные и запоминающиеся. Вечером, после работы, он их ей рассказывал, и она слушала с интересом.
- Приснилось мне, Мариша, что мы с тобой в гостинице. Нет, это был не коттедж, не обычная гостиница, а какой-то бревенчатый, двухэтажный дом на берегу озера. Я никогда его не видел прежде, и в местах этих мы с тобой не были. Почему-то мы с тобой приехали туда отдыхать на несколько дней. Было лето, любимая наша пора.
Нас никто не встречал, но отчего-то мы знали, где находится наша комната – светлая, уютная комната на первом этаже с видом на озеро. День был солнечный, когда мы приехали, во дворе играли чьи-то дети, и настроение у нас было радужное и искристое, как вино.
Дом оказался большим и недостроенным внутри. Я ни разу не встретил наших соседей по первому этажу, но по высокой, крутой лестнице, ведущей на второй этаж, постоянно спускались и поднимались люди. Я не запомнил ни одного лица, это были незнакомые нам мужчины и женщины. Совсем не хотелось пойти на озеро, и мы проводили время в комнате или на лужайке перед домом. Там всегда играли дети под присмотром двух-трех женщин. Ты была какой-то молчаливой и задумчивой, непохожей на себя всегдашнюю. Даже не знаю, разговаривали ли мы с тобой, а если разговаривали, то о чем, не помню. Иногда перед раскрытым окном нашей комнаты останавливался какой-нибудь мужчина и с улицы долго и молча разглядывал тебя. Я ужасно ревновал, но сдерживался. Потом он уходил, а ты выглядывала в окно и провожала его взглядом. Я не сразу понял, что все окружающее нас: и люди, и природа, - совершенно безъязыко. Они проплывали перед глазами, как кадры из немого кино, уходили чередой и менялись на новые картинки и новые лица. Мы их видели; наверно, и они нас тоже, но мы не соприкасались и не разговаривали друг с другом. Меня не оставляло ощущение, что мы и они находимся в разных мирах, похожих, близких, может быть, параллельных, но нам не дано пересечься друг с другом и услышать друг друга.
Может и были какие-то еще детали, но то, что я тебе сейчас рассказал, сидит в голове ярко и четко, как вспышка.

Марина всегда была непосредственна, улыбчива, непредсказуема, но сейчас стала серьезной, будто заглянула в себя.
- Сережа, а ты веришь в загробную жизнь или в переселение душ?
- Не знаю, что тебе и сказать. Иногда мне кажется, или я хочу в это верить, что там что-то есть, что у нашей жизни должно быть хоть какое-то продолжение, иначе слишком обидно так мало жить. Иногда я понимаю для себя, что это пустое, и там лишь темнота и вечный сон без пробуждения.
- А я верю, что даже если мы умрем, мы снова там встретимся. Или я воскресну в другом человеческом теле, и тогда мы все равно увидимся, хотя, может быть, не узнаем друг друга. Так хочется верить.
В этот момент она напоминала Сергею маленькую девочку, свято верящую в хрустальную рождественскую сказку, девочку, которую так хотелось защитить.
Разве вредно быть такой беззащитно юной, что плачется? Разве можно обидеть ее?










III



- Ответь мне честно, пожалуйста. Если у меня будет любовник, ты меня выгонишь?
- Нет, я тебя убью.
- Врешь ты все, - улыбаясь, говорила она. – Ты меня не бросишь никогда и никогда не причинишь мне зла. Я же тебя хорошо знаю.






IV



Марине снились покойный отец и бабушка. Был яркий солнечный день. Они сидели вдвоем на остановке, когда к ним подошла Марина. Кругом не было ни души. Марина присела рядом, и отец с бабушкой улыбнулись ей. Она так давно не видела отца, бабушку еще дольше. Она скучала по ним, особенно, по отцу. Когда он был жив, она одно время жила с ним, они тогда с матерью развелись, и он дарил ей цветы на день рождения. Ей было шестнадцать лет, она заболела. Было обидно и одиноко болеть в свой день рождения и лежать в кровати, когда тебе исполнилось шестнадцать. Отец в этот день пришел с работы пораньше с охапкой роз в руках и осыпал ее всю цветами.
Они сидели втроем на остановке и молчали. Только их глаза, не отрываясь друг от друга, говорили и вспоминали. Потом отец с бабушкой встали и собрались уходить. По их взглядам Марина понимала, что они зовут ее с собой, но, как ни хотелось еще побыть с ними, она осталась. Прощальные глаза отца сказали: «Мы тебя ждем».


Через месяц Марина заболела.








V



Марина лежала уже в третьей больнице. Это продолжалось полгода. Ей становилось лучше, ее выписывали, а потом снова больничная палата.
Ночью ей снились кошмары, а днем она рисовала в альбоме единорогов из своих снов и вечером показывала свои рисунки Сергею. Марина неплохо рисовала, и единороги и рогатые чудовища казались живыми и только притихшими в ожидании своего ночного часа.
Она постоянно плакала, когда они разговаривали днем с Сергеем по телефону, и улыбалась ему, когда он вечером приходил к ней.
- Знаешь, Сереженька, мне все время кажется, что я под белой простыней медленно ползу на кладбище.
- Будет тебе. Возьми себя в руки. Врачи говорят, что тебе уже лучше.
- Сережа, если я умру, ты будешь по мне плакать?
- Ничего ты не умрешь, Маришенька.
- Если я умру, похорони меня рядом с моим отцом, пожалуйста.
- Мариша, не настраивай так себя. Мы с тобой еще долго проживем.
- Ты – да, а я нет. Я сегодня ночью видела смерть. Это был не сон. Я лежала с открытыми глазами и не могла уснуть. В этот час ко мне в палату не заходят ни врачи, ни сестры. И вдруг к кровати подошла старуха. Я не видела ее лица, я только по походке поняла, что это старуха. Она была в черном. Она долго стояла возле моей кровати, я чувствовала на себе ее тяжелый, пронзительный, изучающий взгляд и не могла ни крикнуть, ни пошевельнуться. Она обошла вокруг кровати и снова смотрела на меня, словно изучая, словно взвешивая на своих весах: «Взять меня или не взять?» А потом ушла. И я поняла, что смерть решила дать мне отсрочку. Но она все равно скоро вернется за мной, я знаю.
Мне страшно, Сережа.


Через месяц Марину выписали из больницы, а еще через два она умерла.











VI


Сергей увидел большую комнату, где было много людей. Он понимал, что рядом есть и соседние комнаты, но туда он не пошел. Он и сюда не заходил: было ощущение, что он сидит или стоит рядом, но будто в зрительном зале, а перед ним, как на сцене, ходят люди. И вдруг среди этих мужчин и женщин Сергей узнал своего отца. Отец повернулся в его сторону и улыбнулся ему. Он был настолько таким же, как всегда, что в голове у Сергея не сразу проявилась мысль: «Он же умер давно». Рядом с ним стояла молодая женщина, и они вдвоем о чем-то оживленно беседовали. Не было слышно ни звука, но, даже не видя ее лица, Сергей понял, что это Марина. «Как хорошо, что они встретились и познакомились друг с другом», - подумал Сергей. - «Ведь они так и не виделись при жизни». Сергей все старался увидеть Маринино лицо, хотя по фигуре понимал, что это именно она, но ее, то и дело, заслоняли проходящие туда-сюда люди. «Интересно, о чем они говорят? Наверно, обо мне. Наверно, о нас». Атмосфера в комнате была спокойной, даже домашней. Сергея раздражали лишь незнакомые люди, проходящие по авансцене, и заслоняющие от него Маринино лицо. Он еще подумал: «Странно. Здесь совсем не темно. Скорее, светло, уютно и много красок». И вдруг Марина повернулась к нему, и хотя он так и не увидел ее лица, скорее понял, чем услышал то, что она ему сказала: «Меня не пускают к тебе. Ты сам знаешь, почему».


Наутро после этого сна Сергей стал записывать свои мысли, о которых никогда никому ни до того, ни после не рассказывал.





VII



Мы все читали о том, как человек переживает клиническую смерть, а потом вспоминает о свете в туннеле, ведущем его в другую, потустороннюю жизнь. В это хочется верить, верить, что жизнь вечна, что, пусть в другой форме, она продолжается и после смерти.
Я встречал людей, которые прошли через клиническую смерть, я разговаривал с человеком, который был в коме двадцать два дня и выжил, и они говорят: «Там только пустота и чернота».
Кому верить?
Дело даже не в этом, не в том, кому верить, не в том, что с нами станет за порогом жизни, даже не в том, хотим или нет мы в это верить, в другом: если там, дальше, когда оканчиваются отпущенные нам Богом годы, ничего нет, почему так настойчиво приходят к нам во сне лица и голоса ушедших в другой мир родных людей? Почему так трепетно и печально ищем мы этих встреч? Или они зовут нас туда, или напоминают о себе, или долго-долго прощаются с нами? Или это наша память вызывает к себе призраки любимых и дорогих нам людей из прошедших дней? Тогда это зазеркалье: наша память берет с того берега черной реки мертвых наших родных и возвращает их нам. Это наше отражение прошлого, отнятого смертью. Это зазеркалье – мир нашей памяти и нашего будущего через умерших любимых людей. Может быть, человеческая память и человеческое сознание даны не только для того, чтобы помнить и понимать, но и для того, чтобы читать будущее через зазеркалье?






Я опять не вижу во сне Марининого лица, но она разговаривает со мной:
- Приготовь мне длинную ночную сорочку.

Для чего? Для встречи с Богом?
Я вдруг ясно представляю себе, как она идет навстречу Богу в длинной ночной сорочке, не такая, какой она была при жизни – взбалмошной, веселой, безалаберной, а серьезной и строгой, как невеста, идущая к алтарю, и понимаю, что я уже больше никогда не буду рядом с ней: в той, другой жизни, если она существует.






Я закрываю глаза и вспоминаю наш последний день.
Марина ушла из дома и вернулась через три дня. Я пустил ее, потому что понимал: все кончено, и между нами, и между ней и жизнью.
Мы сели на кухне и она сказала:
- Как хорошо дома. Я больше никуда от тебя не уйду, Сережа.


В тот же вечер у нее из горла пошла кровь, и я вызвал скорую помощь. У нее были испуганные, жалобные, молящие о помощи глаза ребенка, у которого отнимают любимую игрушку. Она молчала, но взгляд просил:  «Спасите меня, пожалуйста, я не хочу умирать».
- Только не оставляй меня, - сказала она.
Я отвез ее на скорой в больницу, и она крепко держала меня за руку в последний раз. Перед дверью в реанимацию я поцеловал ее в теплые губы, а она промолчала. Рано утром мне позвонили и сказали, что она умерла.








Надо быть честным, хотя бы перед самим собой. Потому что все было не совсем так.
Я закрываю глаза и вспоминаю наш последний день.
Марина ушла из дома и вернулась через три дня. Я пустил ее, потому что понимал: все кончено, и между нами, и между ней и жизнью.
Мы сели на кухне и она сказала:
- Как хорошо дома. Я больше никуда от тебя не уйду, Сережа.
- Ты где была? – спросил я.
- У любовника, - ответила она.
Странное чувство подкатилось к горлу: убить ее или снова ее спасти. Я спасал ее уже много месяцев, я устал ее спасать.
У меня всегда была дома водка и, не говоря ни слова, я налил и себе, и ей. У нее был цирроз печени, от которого я ее лечил, и мы оба понимали, что капля спиртного для нее равносильна смерти.
Она выпила послушно и жадно.
- Спасибо. Я тебя люблю, - сказала она.

В тот же вечер у нее из горла пошла кровь, и я вызвал скорую помощь. У нее были испуганные, жалобные, молящие о помощи глаза ребенка, у которого отнимают любимую игрушку. Она молчала, но взгляд просил: «Спасите меня, пожалуйста, я не хочу умирать».
- Только не оставляй меня, - сказала она.
Я отвез ее на скорой в больницу, и она крепко держала меня за руку в последний раз. Перед дверью в реанимацию я поцеловал ее в теплые губы, а она промолчала. Рано утром мне позвонили и сказали, что она умерла.






Я закрываю глаза и, то ли во сне, то ли в полусне понимаю, почему Марина ко мне не приходит, почему ее ко мне не пускают, почему я не вижу ее. Я понимаю, что никогда не буду с ней, даже там, если это «там» существует. Я понимаю, что Бог никогда не примет меня. Потому что я убил ее. Я убил свою жену.