Утро выдалось необыкновенно поганое.
Нет, внешне всё выглядело пристойно. Мягкий, бархатистый на взгляд и на ощупь снежок медленно спархивал с небес на грешную землю – и высветлял её, делал на несколько часов девственно-белоснежной, словно фата у честной, не запятнавшей себя ничем невесты.
Идти по свежевыпавшему снегу было одно удовольствие, и если бы оно не омрачалось ежесекундно паршивым настроением, можно сказать, лучшего и желать бы не приходилось. Однако настроение – не пятак, в карман не спрячешь.
А началось всё вчера вечером со вполне безобидной бутылки пива. Спустившись в общаговскую кафешку, я купил «Невского» и медленно потягивал его, сидя за столиком и перебрасываясь репликами с парой знакомцев за соседним столиком. Вдруг выяснилось, что у одного из них день рождения, и он тут же пригласил меня на празднование. Вообще-то, на вечер у меня были другие планы, да и «новорождённый» не принадлежал к кругу наиболее близких мне приятелей, в чьей компании я чаще всего и квасил. Но отказываться было неудобно: думал, зайду, поздравлю, выпью рюмку-вторую-третью за здоровье виновника торжества и по-тихому отвалю. А там уже – займусь своими планами.
Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад! Часто ли нам удаётся следовать заранее избранным путём благочиния и благопристойности, не рухнув по дороге на обочину греха и мерзости?!
Вот так и в этот раз. Уйти быстро не удалось. Как это обычно и бывает на студенческих попойках, бухла было навалом, а закуски – совсем мизер. Да и ту с трудом наклянчили по знакомым девчонкам. Студентки, верные подруги, со снедью в таких случаях никогда не жмотятся, жалеют нас, бухариков сердешных, и спонсируют каким-никаким харчем, дабы мы не упились вусмерть. Им же ведь ещё и пригодимся потом, когда приспичит! Так что, студенческая взаимовыручка – она всегда работает! Однако, даже несмотря на гуманитарную помощь, вышло, что закуси у нас всё равно маловато. В результате, когда заслали младшекурсника – услужливого и послушного «северного оленя» – за выпивкой в ближайший магазин, поручили ему купить побольше хлеба и кабачковой икры. Чтобы хоть чего-то внутрь закинуть после какой-нибудь там одиннадцатой или двенадцатой стопки водки. Я-то столько пить не собирался – не в этот вечер, господа, не в этот вечер! – но нужно же было проявить солидарность с моими, обречёнными на завтрашнее непременное похмелье, невольными собутыльниками. Скинувшись, подсчитали, сколько у нас наличности и сколько дополнительной икры удастся на неё приобрести – после того, разумеется, как будет закуплена намеченная партия водки. Здесь арифметика простая: чем меньше водки – тем обильнее закусь. И я стоял именно за этот вариант. По предварительным расчётам нам удалось нащупать разумный баланс между «горячительным» и «закусительным». И того и того – получалось достаточно. Но тут влез Мишаня. Ох, уж этот Мишаня!
Мишаня Прохоревский, нужно отметить, такой персонаж, что о нём стоит сказать несколько слов отдельно. Лет ему было двадцать пять, и был он женат, хотя жена его проживала где-то в районном городишке. К Мишане она не приезжала, и мы её ни разу не видели. Сам же Мишаня о супруге не очень-то и вспоминал: учился себе потихоньку в универе и периодически выступал инициатором «подписок». Так он называл организацию очередной грандиозной попойки, причём, попойки плановой, и происходило это не реже двух раз в неделю. Не считая общепринятых праздников, дней рождений, сдач зачётов и экзаменов и прочих менее торжественных событий. Внешне он был похож на какого-то пригламуренного французского отсоса: носил Мишаня яркие блейзеры, непомерно широкие штаны и причёску «каре», которую он обожал «освежать», откидывая буквально через каждые две минуты свои волосы назад и на бок, гусарским залихватским полукруговым движением головы и всего прочего тела, проводя при этом по волосам растопыренной пятернёй. Глаза у него были цвета табака, который разжевали и выплюнули на асфальт. А ещё в его глазах всегда таилось непонятное выражение: казалось, только вот человек хлопнул сто грамм – причём залпом и не закусывая. Хлопнул, и стоит перед тобой, поигрывая блеском масляных зрачков. Или – словно курнул хороший, увесистый косяк, прежде чем остановился поболтать с тобой. Странное это было ощущение, смотреть в его глаза – неуловимая сумасшедшинка всё время отвлекала тебя от темы разговора. Тем не менее, Мишаня успешно проучился в универе без особых залётов целых четыре года. То есть, в общаге, разумеется, были у него громкие «истории», но в «школе», на занятиях умел как-то Мишаня избегать ненужных эксцессов.
– Да вы чё! Каких пять бутылок?! – возмутился он, услышав наши подсчёты. – Чё мы, не пацаны, что ли? Ещё давайте, как девочки, «Амаретто» с шампанским прикупим!
Тут необходимо пояснить, что в студенческой среде дни рождения в общагах отмечаются двумя известными способами. Первый – обычный. Цивильно и, главное, заранее приглашается соответствующий контингент прекрасного пола – так, чтобы соблюдался примерный паритет мужского и женского начала. Жизнь всегда подтверждала правильность мудрого высказывания генерала из фильма «Операция «С Новым годом!». Суть высказывания заключалась в следующем: даже если сначала женщины не понадобятся, то потом, без сомнения, придётся их искать. А зачем же искать, шакалить по общаге, барражируя вдоль тёмных коридоров аки «Титаник» посреди подлых айсбергов, в надежде вкусить экстренной и незапланированной любви, – что, чаще всего, утопия! – если всё уже заранее приготовлено?! Остаётся лишь уединиться – на балконе или, особенно зимой, в душевой – и всё в ажуре! Но есть и второй способ. Менее популярный, но всё же имеющий место. Это когда собирается исключительно мужская компания, пьянка продолжается до поросячьего визга, битья стёкол, а иногда даже и лиц. На таких попойках всегда присутствует привкус какого-то отчаяния – а где отчаяние, там и тяжкая, беспросветная дурь, навеянная огненным алкоголем и осознанием вселенского одиночества, которое и постигаешь-то лишь залив в себя граммов шестьсот водки. И потому я не люблю бывать на столь «искромётных» возлияниях. Лучше без «искр», но с толком. Однако, именно такого рода – «синяя», как мы их именовали, или даже «сизая», – попойка и намечалась в этот раз. Впрочем, меня это не сильно волновало. Я ведь собирался после второго стопарика резко свинтить.
– Миш, – спросил у Прохоревского его однокурсник Вован Простоквашин, – ну а сколько тебе водки нужно для полного счастья?
– Как всегда – по формуле! – ответствовал тот.
О, эта знаменитая Мишанина формула! Кто ж её не знал в общаге! А звучала она так: «По фалдырю на рыло и плюс ещё одну». Привёл дословно, чтобы была понятна вся специфичность этой формулы.
– Так что, восемь брать?
– Почему – восемь? – возмутился Мишаня.
– А сколько?
– Десять.
– Десять? Десять бутылок водяры?
– Ну да.
– Но нас ведь семеро. На хрена ещё две бутылки?
– Это сейчас – семеро. А как только присядем, сразу кто-нибудь в гости заявится.
– Ну, ладно – одна про запас. А вторая зачем?
– А где ты видел, чтобы в гости по одному ходили? Где один, там и второй – и это как минимум! На хвост падать в коллективе завсегда веселее и приятней.
Знаток, блин! В общем, переубедил Мишаня общество. Порешили – остановиться на десяти бутылках. Пока Мишаня новые аргументы не подыскал. Впрочем, на большее количество водки у нас бы уже элементарно не хватило бабла.
Водка своевременно была доставлена, стол накрыт – и понеслась вскачь студенческая пирушка. Первая стопка, как водится, была поднята за именинника. Затем последовало пятиминутное сосредоточенное молчание. Это началось – и, кстати, скоро же и закончилось – студенческое закусывание. Как известно, студенты закусывают только после первой стопки, ибо после второй на столе уже хоть шаром покати. В эти пять минут со скатерти, кое-где потёртой и даже прожжённой неосторожно оставленными сигаретами, катастрофически быстро исчезало всё то, что с таким трудом удалось наскрести: сковорода жареной картошки, нарезанные на поперечные ломтики – кругляшками, для экономии, – пяток варёных сосисок, выложенные в несколько мисок разнообразные соленья, как-то огурцы, помидоры и квашеная капуста.
Я практически не притрагивался ко всему этому гастрономическому изобилию – а по студенческим меркам, и правда, это было изобилие. Переполненный желудок как-то исключительно слабо коррелировался с моими планами на остаток вечера. Я воздерживался, хотя это было и непросто – под водку-то!
Наконец, насытившись – относительно, конечно, – общество вспомнило и о загрустившей в одиночестве и забытьи водке. Налили по второй. Третья последовала моментально, не успела вторая добраться до глубин пищевода. А далее потребление сорокаградусной превратилось уже в неконтролируемый процесс. Кто там наливал, за что пили – теперь уже и не вспомнишь. Всё покрыто туманом алкогольных паров…
Очнулся я, лёжа полупоперёк-полудиагонально, что значит, левая нога покоилась на покрывале, а правая свесилась на пол, – если я спьяну не перепутал ноги! – на чьей-то кровати. Один.
Дотянувшись до стола, схватил пластиковую бутыль с водой, из которой давеча запивал водку. Глотнув жадно, огляделся. На двух соседних кроватях, бочком, попарно расположились ещё четверо. Пятый, вповалку, храпел на полу. Все мы были в той же одежде, в которой сидели за праздничным столом.
Я понимал, почему я на кровати один. Я редко упивался до отключки. Но – бывало иногда. Раз в год, примерно. Особенно, если мешал что-либо с коньяком. Не люблю коньяк! Ни палёный, ни правильный! А уж микшировать его с другими напитками – верный способ для меня конкретно ужраться. А ужирался я следующим образом. Где-то за час или полчаса до окончания банкета, я потихоньку, сидя за столом на одной из кроватей, которые подтягивали к столу из-за дефицита стульев, откидывался навзничь – и на спине, со сложенными на груди руками, засыпал. «Как ангелочек, – комментировали потом собутыльники, добравшиеся до финальной стопки, – тихохонько да скромнёхонько засыпал себе». Но если вдруг кто-то пытался разделить со мной постель – просто, чтобы не спать на полу, – я начинал дико и остервенело лягаться, отстаивая свою территорию. Причём – лёжа! А лягаться я умел – три года занятий корейскими единоборствами оставили по себе след глубоко в подсознании. И мне не нужно было приходить в себя, чтобы дрыгать ногами осмысленно. Разок испробовав на себе, собутыльники никогда уже больше не претендовали на моё единоличное место. Я плющил харю в однова. И, просыпаясь, бывало, шагал по развалившимся на полу телам, как по поваленным ураганом сучьям.
И тут до меня донёсся какой-то странный, утробный рык. Не понял! Я прислушался, но больше никаких звуков не последовало. Глотнув ещё воды, я тщательнее пересчитал имеющиеся в комнате туловища. Включая и моё – нас было шестеро. Кого-то не хватало. А Мишаня боялся, что гости нас обопьют. И где они – те гости? Впрочем, мне припомнилось, что в разгаре вечерины пару раз кто-то стучал в предварительно запертые Мишаней двери. И я даже порывался встать, открыть, впустив визитёров. Но Мишаня делал страшные глаза и со свистом шептал: «Ша! Ша! Нас – нет. Это хвосты! А нам и самим водки не хватит!»
Оказалось – хватило! И даже с избытком. Иначе я не отрубился бы совсем не на той постели, на которой собирался встретить утреннюю зорьку.
Нужно пойти умыться. Выйдя в коридорчик, я обнаружил седьмое тело. Это был Мишаня. В своём синем парадном блейзере он лежал на животе в душевой, и только ботинки его упирались изнутри в дверь, препятствуя выходу соседям из «двушки». Им теперь ни в туалет не выйти, ни из блока. Изрядно облегчившись, причём, точно попадая струёй в обшарпанный унитаз, я подошёл к умывальнику и сунул голову под кран. Затем пустил холодную воду. От умывальника пахло кошачьей мочой. Мишаня, что ли, не донёс и сюда поссал? С него станется.
И тут я снова услышал странный рык. Теперь уже совсем близко. Я двинулся на звук. Ну да, конечно! Звук доносился из душевой. Мишаня, уткнувшись лицом прямо в сливное отверстие душевой кабинки, периодически поблёвывал туда – не отходя от кассы! Вот идиот! Ещё захлебнётся. Раздумывая, не оттащить ли Мишаню от сливного отверстия, я вспомнил, что для Мишани такое не впервой. Ничего, не захлебнётся. А оттащи я его сейчас в «трёшку», он там всех, включая именинника, блевотиной своей перемажет. И такое тоже не впервой. Ещё как случалось! На такого Мишаню, блин, стирального порошка не напасёшься!!!
Вернувшись в комнату, я посмотрел на будильник. Ага, полтретьего! Темно, хоть глаз выколи. И что прикажете делать? Досыпать – в исполненной сивушными парами атмосфере? Мало удовольствия. Идти к той, с которой собирался провести романтический вечер и страстную ночь? Тем более глупо. Светка меня не поймёт. Да и не в том я сейчас виде.
Вообще-то, я всегда отделяю мух от котлет. Если намереваюсь иметь результативное общение с прекрасным полом, приметив загодя подходящий и пока что не знакомый мне объект, то на вечеринке выпиваю не более рюмки водки или бокала вина. Отхлёбываю по чуть-чуть. Общество сначала возмущается. Но я отмазываюсь, мол, по ходу – догоню. А уже после третьей-четвёртой никто более и не пристаёт: просто забывают. И я дальше действую по обстановке. Желательно, конечно, иметь в загашнике место, куда можно увести объект, предварительно его разогрев. На крайняк, в принципе, сгодится и душевая. Тесно, зато всегда в твоём распоряжении. Для «квики» – самое то, как раз сгодится!
Другое дело – когда пьянка намечается мужская. «Сизая», одним словом. Тут можно себе позволить расслабиться. Как нынешним вечером, например. Хотя изначально, я не предполагал участвовать именно в «сизой» попойке. Хотел вовремя уйти. Но вовремя не получилось. Потому и сижу в полтретьего ночи и не знаю, что делать. Первая электричка пойдёт через два с половиной часа, ходьбы до станции минут сорок – неспешным темпом и в обход дендропарка. А на холоде торчать, шакаля по пустынному перрону, – кайф невеликий. Уж лучше здесь перетоптаться, в тепле. А утром поеду домой, отсыпаться. В «школу» сегодня всё равно морду не сунешь – опухшую и источающую перегарные благовония.
Одна беда: после всех потрясений на меня напал чудовищный стояк. Не перегоревшая до конца водка, словно диковинный афродизиак, вызвала какую-то спонтанную, даже не спровоцированную осознанным желанием, но зато вполне себе железобетонную эрекцию. Ширинку на джинсах вздыбило горбом, было тесно и больно. Вот же угораздило! Некстати как!
И что прикажете делать в такой ситуации? Куда деваться?
А подеваться я мог только по одному адресу. В таком состоянии мне не откажет, пожалуй, только Натаха. Это подруга преданная, проверенная многократно и нареканий никогда не вызывавшая. Любит меня, и любит это дело. Так к кому же, как не к ней, направить мне свои стопы?
Держась за стены, я спустился с верхнего, четырнадцатого этажа на восьмой. Ау, Натаха, где ты? Доковыляв, несмотря на боль в паху, до нужного мне блока, я поскрёбся в дверь. Общая дверь в блок, на счастье, оказалась не закрытой на замок. Я вошёл внутрь. Тишина. Все спали. Толкнулся в «двушку». А тут заперто. Может, Натаха не одна? Может, я не всё о ней знаю? Может, не такая она и преданная? Сейчас заодно и проверим.
Ломиться в дверь мне не пришлось. Натаха открыла практически сразу. Босиком, несмотря на то, что пол был весьма холодным, в одной полупрозрачной ночнушке она выскользнула ко мне в коридор.
Э, нет, так не пойдёт. Мягко отстранив её, я прошёл в комнату. Но ничего криминального там не обнаружил. На роскошном сексодроме, который представлял из себя пару сдвинутых вместе коек, лежала только Зойка, соседка Натахи. Она крепко спала.
Помнится, я предпринял ранее несколько попыток приобщить и Зойку к нашим забавам. На таком-то сексодроме не грех ведь и втроём покувыркаться. Тем более, что Натаха особо не возражала. Зойка вот чего-то мялась. Женишку своему сельскому, что ли, верность хранила? Видел я этого конопатого на фотке. Потомственный аграрий, блин! Пополнитель отечественных закромов! В общем, пока как-то не сладилось у нас с Зойкой. Но я не терял надежды. Время идёт, плоть своего просит. Не кинь ей куска – взбунтуется! А тут уж я и наготове. Точнее – мы с Натахой. Я ведь тоже в своём роде честный кавалер: изменять Натахе с её соседкой отважусь только в её, Наташкином, присутствии и с её непременным участием. Соседка же, как-никак, уважение надо иметь.
Натаха нацепила тапки, приложила палец к губам и жестом показала: давай, мол, выйдем. Затем она накинула халат, завязала хлястик. Мы вышли из блока в общий коридор, чтобы не разбудить ещё и соседей из «трёшки». Прошли к окну, присели на подоконник. Я полез обниматься, обдавая Натаху перегарными ароматами. Она отстранилась.
– Ну, Наташ, ну ты чё? – с обидой в голосе спросил я.
– А ты знаешь, который сейчас час? – Она посмотрела на меня с укоризной, и тут же опустила взгляд.
– Ну, припозднился немного. Извини.
– Немного?
– Хорошо. Я сильно припозднился. Наташ, ну разве это что-то меняет?
– Ничего себе! Ты, милый, по-моему совсем припозднился! Тебе говорит что-нибудь слово «совсем»?
– Да ладно, Наташ, чего ты? Колешься, как ёжик.
– Мало того, что притащился чуть ли не под утро, – продолжала возмущаться моя неугомонная подружка, – так ещё и на рогах приполз. Где это ты так назюзюкался?
Я пояснил.
– Ну а от меня-то чего сейчас хочешь?
Я опять пояснил.
– И только-то? – язвительно переспросила Натаха. – А Зойке куда прикажешь идти? Куда она посреди ночи попрётся?
– Да ладно, что мы, не люди, что ли. Пусть себе Зойка спит. А мы.. мы найдем – где. Проблема, что ли? Давай, например, здесь.
– В коридоре?
– Ну а чего тут странного-то? В первый раз, что ли? И не в таких местах случалось. А тут – милое дело. Никто не шляется, дрыхнут все. Давай?
– Ага, разбежалась! Хорошо, что не в подворотне предложил.
– Так было же и в подворотне. И ещё много, где было.
– Вот именно, что «было»! Больше я на твои «экстримы» не подписываюсь… И вообще – графики нужно знать!
Я не сразу врубился:
– Какие графики? О чём ты?.. А-а-а, вон о чём, – докумекал я.
– Дошло? Наконец-то!
– Графики, графики, – пробормотал я. – Упомнишь тут все эти графики, как же!
– Память тренируй! Или блокнотик специальный заведи – чтобы не путаться больше.
– Наташ, ну чего ты такая злющая? Я к тебе с бедой пришёл. Вон, посмотри, что с моим органом любовным приключилось. А лучше – пощупай.
Натаха пощупала.
– Да! – согласилась она. – Круто тебя вставило!
– Ну вот видишь! А ты мне помочь не хочешь.
– А про график – забыл?
– А про ротик – забыла? – тут же ввернул я. – Один хороший сеанс профессионального минета – и проблема снята.
– Профессионального?! – вспыхнула Натаха. – Ну так вот и вали к своим профессионалкам! Пусть они тебе профессионально отсасывают.
Я прикусил язычок. Не то что-то брякнул! Теперь придётся выпутываться. А как это сделать не на трезвую голову – вопрос. Как бы ещё чего лишнего не выболтнуть. Тогда уж совсем вилы!
– Постой, Наташ, это я ерунду какую-то сморозил. Погоди!
Но Натаха уже соскользнула с подоконника и решительно направилась к своему блоку. Мне удалось её перехватить, поймав за локоток, лишь возле самой двери.
– Постой!
– Чего тебе?
– Солнышко, ну чего ты кипятишься? – урезонивал я подругу, стараясь дышать несколько в сторону. – Ведь всё путём. Чего ты взъелась?
Натаха выдернула свой локоть из моей пятерни:
– Знаешь что, Андрюшечка! Ты лучше ко мне в таком состоянии больше не приходи! А по поводу секса… Поди-ка ты, мила-ай, самоопылись!
И хлопнула дверью. Не сильно – ночь всё-таки на дворе. Но достаточно, чтобы показать мне, какое я дерьмо.
– Ну, мать, ты неконкретная! – сопроводил я ей вдогонку свою ударную фразу, но получилось, что промычал я это уже закрывшейся двери. – Прям, конкретно неконкретная!
С пьяных глаз я городил ещё какие-то несуразные и громоздкие словесные конструкции, которые не смог бы и намеренно восстановить и воспроизвести, даже когда хмель полностью выветрился бы из моих мозгов. Дверь, к которой я обращался со своими нелепыми спичами, в ответ мне печально безмолвствовала…
Постой-ка! Что там мне Натаха насоветовала в своём прощальном напутствии? Самоопылиться? Хм-м.. Это – самоудовлетвориться, что ли? Да-а, шутница! Та ещё шутница!!! А что, не мастурбнуть ли ей, и вправду, на дверь? В знак протеста! И пусть ей станет стыдно за своё «динамо»! И пусть потом она пол утра сушёную мастурбу с двери пластинками отколупывает!
Однако, дальше злорадных представлений о Натахиных утренних санобработках дверей идти как-то не хотелось. Не хотелось переходить к практической части своей изысканной мести. Да и грустно это – заниматься такой практикой в четырнадцатиэтажном курятнике, под крышу забитым довольно доступным «мясом».
Доступным-то доступным, да только не глубокой ночью!
Вот если бы какая курочка выпорхнула вдруг со своего насеста и предложила ласково, отсосать у меня, тогда бы да! Я бы воспользовался! И уж не кончал бы ей в рот, а плеснул бы щедро на дверь в Натахин блок. В назидание строптивице!
Эх, да только мечты эти как-то уж сильно смахивали на белогорячечные глюки! Ну их! Еще «белка» приспеет за своими глюками – так прицепится, зараза, не отдерёшь после.
Всё, домой пойду. Ну, то есть не пешком. Сдалось оно мне – через полгорода переться! Да ещё на холмы эти вскарабкиваться – в районе СХИ и Дар-горы. Опупеешь, однако. Есть варианты и получше. До станции потихоньку дотрюхаю, по перрону поброжу – всё, глядишь, эрекция поуймётся. На морозце-то точно уймётся! А там уже и до электрички времени с гулькин нос останется.
Как порешил, так и сделал.
Двинулся прямиком в зимнюю ночь. Впрочем, вокруг было достаточно светло. Белый, обновивший этой ночью покров, снег отражал лунный свет, тысячи серебристых колких искринок слепили глаза. Красотища!
Но и эта красота не в состоянии была значительно улучшить моё настроение. Ощущение вселенского облома тяжким камнем лежало на душе, и избавиться от этого камня прямо сейчас, в эти минуты я не мог. Клин, как говорится, клином вышибают, а где я отыщу в безлюдной ночи тот самый надлежащий клин? С этим явно придётся погодить.
В ожидании электрички я слегка задубел. Но уже в вагоне быстренько оттаял и дальше ехал с комфортом.
На железнодорожном вокзале сошёл с электрички, купил в киоске бутылку «Охоты». Осушил её буквально двумя-тремя глотками. Оттянуло. Отпустило. Полегчало. Жизнь показалась несколько сноснее. «Транквилизатор» подействовал, но захотелось усилить эффект.
Стоп! Стоп! Никаких усилений эффектов! Ну их к чёрту, эти эффекты! А то опять сейчас всё понесётся по вчерашней программе: сначала пиво, затем водка, а в результате – пролёт мимо всех планов и горькое утреннее похмелье. Нет, хорош! Знаем уже – плавали!
Так что теперь – только домой! Отсыпаться. А завтра, побрившись, наведя марафет, – к Светке, заглаживать вину. Да и с Натахой надо помириться – кто меня и выручит «на безрыбье», как не она, моя верная Натаха!
Дальше мне нужно было перекочевать на троллейбус. В «десятку» вскочил в последнее мгновенье – когда створки дверей уже начали закрываться. Все места были привычно по утру заняты, только сиденье над задним колесом пустовало. Не любят наши граждане это сиденье. Впрочем, их два, по одному с каждой стороны. И заполняются они в самую последнюю очередь. Когда нет уже никакой альтернативы. С неохотой пассажиры вскарабкиваются на эти сиденья. Неловко им там, тесно. А мне – в самый раз. На нём и примостился.
Но с удобством проехаться до дома мне так и не удалось. Разделить со мной это сиденье внезапно решила толстая, объёмистая тётка с авоськами в обеих руках. Чисто по-женски, всей задницей вперёд, она плюхнулась вниз, прищемив мне руку. Ох, как же это свойственно для всех женщин вообще – и для молодых, и для старых. Я понимаю, частое пребывание в позе наездницы, когда они вот так вот нанизываются на эрегированный член – неважно, мужа или любовника, – непременно развивает в них подобный навык, но в транспорте-то, мадемуазели и дамы, делайте поправку на ситуацию! Имейте совесть, мы же вам не подушечки для ваших филейных частей!
Толстая тётка не ограничилась тем, что прищемила мне руку. Она начала вертеться, пихаться локтем и плечом – и вдавила-таки меня в самое стекло.
Ну, это она не на того напала! Не очкарик какой, поди! Не промолчу интеллигентно – не тех кровей. А хамство, оно иногда очень даже кстати.
– Алё, бабка! – я намеренно усугубил её возрастной статус. – Сиди спокойно, не ёрзай! Сейчас вон место впереди освободится, – я показал взглядом (хотя мог бы, из вредности, и пальцем показать) на зашелестевшего пакетом пацана, – туда и эмигрируешь. А до тех пор – никшни!
Уязвлённая «бабкой», толстуха на мгновение оторопела, но тут же нашлась:
– А вы, молодой человек, наверное, курите? – гнусным голоском спросила она.
Это что, она меня устыдить надумала сиим пороком, блин? Или намекает, что у меня изо рта отнюдь не зубной пастой благоухает? Ну, так оттуда водочным перегаром прёт да пивком свежеупотреблённым, но никак уж не сигаретами и прочими табачными изделиями. Хотя, как говорится, без разницы.
– И курю, и пью, и ебусь! – безапелляционно заявил я. – Ну и что?! А ещё я на скрипке играю.
Совершенно обалдевшая от моего «этикета», и по этому поводу даже слегка взопревшая, толстуха моментально свалила куда-то вбок. Сползла, осела, утекла. Ну и хрен с ней!
Свобода! Наконец-то свобода! Развалившись на сиденье, я прикрыл глаза. Неудовлетворённое либидо, мучившее меня полночи и всё сегодняшнее утро, потихоньку отпускало меня из своего плена.
Я расслабился. Пусть сегодняшний день потерян. Но меня ждёт – светлое и радостное ЗАВТРА! А значит, жизнь не потеряна и всё ещё впереди!
КОНЕЦ