Давно подмечено, чем беднее страна, тем ревностнее она относится к своей безопасности, тем тщательнее защищается от посягательства на свои честь и достоинство извне. Причём, невзирая на то, что зачастую эти потуги выглядят, по меньшей мере, странно, если не сказать, откровенно смешно.
К берегам Мьянмы мы подходили без особого энтузиазма. Накануне помполит прочёл экипажу лекцию о порядках в этой полудикой стране, и по всему выходило, что увольнение на берег нам не светит даже для того, чтобы просто размять ноги на твёрдой земле. Правда, особо никто и не переживал, переход из Сингапура был небольшой и мы ещё не успели по этой самой твёрдой земле соскучиться.
Стоя на трапе, я наблюдал за незнакомой жизнью далекой тропической страны. С борта судна не слишком-то много рассмотришь, но и того, что я видел, было достаточно, чтобы составить представление о бывшей Бирме. Первое, что бросилось в глаза, это отсутствие в пределах видимости какого бы то ни было транспорта. Мало того, я сильно подозревал, что роль транспорта выполняла вереница, мягко говоря, легко одетых мужчин, каждый из которых нёс на голове плетённую из пальмовых листьев корзину с землёй. Они доходили до какой-то площадки у нас за кормой и, высыпав содержимое корзин с этого возвышения вниз, поворачивали обратно. Видимо, велись серьёзные земляные работы, что-то вроде возведения ещё одного причала и эти, прямо скажем, не обременённые крепкой мускулатурой работяги, заменяли и экскаватор, и самосвал, и бульдозер одновременно. Да, и работяги ли это были, большой вопрос – вдоль вереницы носильщиков с автоматами наперевес прохаживались так же легко одетые солдаты. Сколько было носильщиков и, как далеко они носили землю, из за высокого берега видно не было, и по внешнему виду определить их количество не удавалось – издалека все бирманцы выглядели практически близнецами, а смотреть на них в бинокль запретил представитель местных властей, который, в отличие от босоногих рабочих, одетых лишь в длинные разноцветные юбки, был облачён в светло-бежевые брюки и белоснежную рубашку с коротким рукавом. На ногах его красовались тёмно-синие вьетнамки. Напустив на себя такой важный вид, словно он был не менее, чем президент страны, таможенник с брезгливым выражением лица в сопровождении второго помощника капитана прошествовал по трапу, по пути обронив на диком английском, что в бинокль, мол, смотреть на его народ вовсе не обязательно. С сожалением отдав бинокль ревизору, я продолжил созерцать не очень-то дружелюбную, как оказалось, Мьянму невооружённым глазом.
Весь берег, насколько хватало глаз, был покрыт зарослями пальм и каких-то огромных деревьев, три из которых росли прямо на причале, отбрасывая густую тень на шланг, по которому уже начали подавать дизтопливо. Несколько солдат с автоматами стояли и вдоль всего танкера на высоком берегу. Помахав рукой одному из них и не дождавшись никакой ответной реакции, я бросил попытки вступить в контакт с местным населением.
– Ну, и жара! – Повариха Раечка в лёгком сарафане подошла ко мне и, опершись на леера, встала рядом.
- Да, не обращай внимания! Солнышко светит, птички поют, жизнь прекрасна и удивительна! А, смотри, как нас эти сами от себя охраняют – мышь не проскочит, вот это уважение, я понимаю! – Я откровенно зубоскалил. На душе было сложно, как-то и весело, и сердито одновременно.
– Слушай, Серёж, а, как ты думаешь, тут можно земли набрать горшочек? Я хотела свой кактус пересадить.
– Ну, тащи горшок, сейчас спросим. И лопатку какую-нибудь найди! – уже вдогонку крикнул я Раечке. Пока она бегала за горшком, я пытался привлечь внимание кого-нибудь из служивых, но они упорно не желали со мной общаться.
– Вот, держи, – Раечка принесла небольшое пластмассовое ведро и старый совочек, которым я, будучи артельщиком, нагребал когда-то из мешков сыпучие продукты.
– Эй, военный! Можно у вас землицы накопать? – я красноречиво потряс в воздухе ведёрком и шанцевым инструментом, и показал на берег, обращаясь к ближайшему солдату. Тот угрюмо смотрел на нас и мочал, качаясь с носков на пятки босыми ногами. – Так-так! Доброе молчание – чем не ответ? Рая, ты идёшь?
– Конечно, мне же тоже хочется по земле походить, – ответила Раечка, и решительно двинулась вслед за мной.
Мы спустились с трапа и направились к тем трём огромным деревьям, тень от которых уже перекинулась на грузовую палубу и неуклонно надвигалась на трап. "Здорово, – подумал я, – хоть конец вахты в тенёчке достою!"
Тем временем на берегу, судя по всему, начиналась тихая паника. Тот служивый, у которого я спрашивал разрешения на языке жестов, запрыгал на месте и что-то громко заверещал. К нему кинулись все автоматчики, на ходу передёргивая затворы. Мы с Раечкой успели уже дойти до первого дерева и я ногой стал разбрасывать подстилку из старых листьев, расчищая место для будущих раскопок. Солдаты, дико горланя, бросились к нам.
– Так, кажется, нам не очень-то рады! – попытался я пошутить, когда ко мне подбежал первый военный и рывком бросил меня на землю.
Я оказался на коленях перед целой армией вооружённых, возбуждённо орущих солдат и уже не рад был, что решился на эту авантюру. На палубе показались вахтенный помощник, капитан и "президент" Мьянмы во вьетнамках. Он что-то прокричал солдату, который довольно грубо тыкал мне стволом в спину и ствол тотчас исчез. Я вскочил на ноги и привлёк к себе дрожащую от страха Раечку, поставить на колени которую, служивые, видимо, всё-таки постеснялись.
– Ничего, ничего, сейчас разберёмся, – утешал я Раечку, старательно пытаясь сделать вид, что под прицелами автоматов мне несказанно уютно и безумно комфортно.
К нам уже подошли капитан и таможенник.
– Что, чёрт возьми, тут происходит? – Капитан сурово сдвинул брови и требовательно смотрел то на меня, то на повариху.
– Да, вот, Геннадий Яковлевич, – поднимая с земли ведёрко и совок, ответил я, – решили мы набрать землицы для Раечкиного кактуса, а товарищи почему-то категорически возражают!
– А спросить нельзя было? – гневно вопрошал кэп.
– Так я и спросил, но они ничего не сказали. Вот я и решил, молчание – знак согласия!
Между тем, таможенник допрашивал солдат. Они, опасно размахивая заряженными автоматами, темпераментно жестикулировали, то и дело показывая то на нас, то на ведёрко с совком. Говорили все вместе и для меня оставалось загадкой, как он мог понять хоть что-то в этой трескотне. Наконец важный местный начальник кивнул головой и заговорил с капитаном. Несмотря на его дикий акцент, я всё-таки понял, что Раечкин кактус остаётся жить в старом горшке, а земля под деревьями – государственная собственность и набирать её ни в коем случае нельзя.
– Как же вы до такого додумались? – с укором выговаривал мне уже после вахты капитан. – Надо же соображать, где вы находитесь, в конце концов! Хорошо ещё никто из этих…– кэп замялся, – военнослужащих, не нажал на курок. Было бы сейчас дело!
– Ну, Геннадий Яковлевич, что им три жменьки земли жалко, что ли? – Я виновато понурил голову, мне и самому уже было не до смеха. – Даже подумать не мог, что всё это будет настолько серьёзно…
– А надо было подумать, матрос! – Кэп ещё долго распекал меня, начисто позабыв о том, что виновником едва не разгоревшегося международного скандала я являюсь всё же не один, а вместе со мной ещё и любительница колючей флоры, повариха Раечка.
Сидя в собственной каюте перед иллюминатором, который выходил аккурат на причал, я, предусмотрительно отодвинувшись вглубь каюты, как можно дальше и обиднее высунул язык в направлении старого знакомого вояки, по-прежнему стоящего на часах и состряпал совершенно неприличный жест, адресуя его всё ему же.