Я умру

Сергей Елисеев
Mi mortos*

Я умру. Умру как недавно умерла мать. Как вскоре умрёт отец. Умру как Лев Толстой на станции Астапово. Или как Наполеон на острове Святой Елены. Умру как дворничиха тётя Аня из соседнего подъезда. Или как Вася Пупкин из глухой сибирской деревушки. Я умру как моя любимая институтская преподавательница ВГ. И как мой нелюбимый начальник ВС из НИИ мономеров.   

Я умру. Потому что умирают ВСЕ и ВСЕГДА. Сколько мне ещё осталось?  Лет двадцать? Тридцать? Ого-го! Это уже немало! Но хоть ещё сто лет давай – всё равно жизнь коротка как выстрел. Моя жизнь – НИЧТО по сравнению с двумя вечностями, одна из которых была ДО меня, а вторая будет ПОСЛЕ. Я уйду туда, откуда пришёл. Там, кажется, было не плохо. Точнее, никак. Не надо этого бояться. Это надо воспринимать как данность. Но легко сказать…

Я умру. Что останется после меня? Единственное и самое важное, – это мои дети. Сын и дочь. В них – моё продолжение.

Ещё останется богатая (возможно, лучшая в мире) библиотека словарей, собравшаяся за  годы работы. Но это чепуха. Никому, кроме таких же фанатов как я, не нужна эта бумага с иностранными буквами на ней. Так же никому не нужны мои переводы, изданные где-то в Австрии и Израиле. Мои вещи переживут меня. Давно уже нет прадедушки жены. А я ношу в кармане его часы-луковицу от Павла Буре. Нет моего коллеги-приятеля горбатого Юрика из патентного отдела. А его подарок – толстый синий карандаш «Деловой» - лежит на моей книжной полке.

Я тешу себя мыслью, что после меня останутся мои рассказы, повествующие о моей жизни и мыслях. Я писал их правдиво, напрягая нервы и обнажая душу, но не хватило сил, таланта и смелости, чтобы  раскрыться полнее. Может, ещё напишу? Может, успею?

Я умру.

Я – это мальчик в стоптанных ботиночках и латаных штанишках, стоящий у какого-то забора в рабочем посёлке. Что ждёт тебя, малыш, одетый в бедную одёжку послевоенного времени?

Я – это пацан, гоняющий по вечерам с ребятами мяч на стоянке гужевого транспорта возле рынка. Днём тут на подводах копошатся колхозники, привозящие на продажу свою сельхозпродукцию. Мы им иногда помогаем, за что получаем то редиску, то морковку, то немного денег на мороженое. 

Я – это студент иняза, трущий в кармане амулет (десятицентовая монетка, подаренная американцем) прежде чем выйти к экзаменаторскому столу, чтоб рассказывать об особенностях английской грамматики в раннем средневековье и их отражении в творчестве Чосера.

Я – это тренированный парень на борцовском ковре, пытающийся положить на лопатки чемпиона России Валентина Прусова. Не получается. Он сильнее.

Я – это помощник командира группы геологоразведчиков в Судане. Мы идём всё выше и выше в Красноморские горы. Усталости нет. Кажется, можешь взять любую гору. И горячий ветер, перехватывающий дыхание и забивающий песком первую ещё юношескую бородку, - нам не преграда…

Я – это школьный учитель. Прохожу вдоль парт, за которыми сидят неописуемые сорванцы, кандидаты на мои оплеухи, не желающие заучивать третью форму неправильных английских глаголов. Самого дерзкого, уже усатого старшеклассника и второгодника, позволившего себе хамство в мой адрес, я выношу из класса на руках (борцовские навыки ещё не потеряны) и, распахнув пинком дверь,  выкидываю его в коридор, как котёнка. «Сейте разумное, доброе, вечное».

Я – это солдат. Наш взвод везут с учений по Белоруссии как дрова в грузовике ГАЗ-66. Мороз за 30, да с ветерком. На нас – только кожаные чёрные куртки дорожных регулировщиков и белые шёлковые перчатки…  Продутые и промороженные насквозь, мы жмёмся друг к другу, тщетно пытаясь согреться. Мы теряем рассудок от холода. Кажется, я умираю. От отчаяния  я пою – нет хриплю – «Интернационал»…

Я – это переводчик на шефмонтаже. Со своим подопечным англичанином Томпсоном я разбиваю ящики с прибывшими из Англии станками. Цех пока пустой. Но когда два года спустя я уеду (а точнее, меня выкинут с завода), здесь будет полный цикл химического производства с грохотом работающих прессов, с токсичными испарениями из баков и с ядовитыми жидкостями, разлитыми по цеху…

Я – это безработный, рыскающий по улицам, ныряющий под каждую вывеску в надежде найти здесь работу. И наконец-то жениться.

Я – это счастливый отец, держащий в руках своего первенца.

Я – это мальчик зрелых лет на побегушках у беззаботных бездельников на жарком берегу Средиземного Моря, где мы, потея, спускаем дармовые деньжищи, пока наши коллеги и соотечественники потеют у мартеновских печей.

Я – это старший инженер закрытого КБ, отрезанный от внешнего мира, с утра до вечера корпящий над инструкциями по применению противотанковых управляемых ракет.

Я – это странный русский, привезший вместе с товарищем партию оружия в одно экзотическое государство. Но, похоже, нас тут с таким товаром не ждали. И пока выясняются все обстоятельства дела и получатель груза, нас  помещают в каменный мешок. Голубое небо – где-то высоко над головой. Попались. Тоскливо и не до шуток…

Я – это иностранец, блуждающий по улицам европейской столицы и высматривающий в витринах – что бы купить на память о командировке?

Я -  это ловкий, слегка хмельной переводчик на губернаторском банкете для иностранцев.

Я – это избитый и обворованный пьяный мужик, валяющийся под кустом в родном городе.

Я – это немолодой седой чудак, бегущий трусцой по улице на благо здоровья. Куда ты притрусил, мальчик в стоптанных ботиночках?  Остановись и оглянись….

Я оглянулся. И несколько, всего лишь несколько вех пройденного пути обозначил пунктиром выше… Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Я умру. И ничего не изменится. Мир будет жить по-прежнему. Но без меня. Другие люди будут проживать другие жизни, очень похожие и совсем не похожие на мою.

Я появился на свет, когда патефоны были редкой роскошью и не в каждом доме. Сейчас чудо техники – мобильный телефон со встроенным компьютером, в котором можно смотреть телевизионные передачи – есть в кармане чуть ли не каждого школьника. То ли ещё будет при моём уходе?

Я уже пожил в этом мире и повидал всяких и всякого. Увы, но видел и самое трагичное, самое тяжкое, что может быть в жизни – это когда родители хоронят своих детей. Не приведи Господи!

Я перехоронил почти всех своих родственников старшего поколения. И многих друзей. Стоя в очередной раз у гроба близкого мне человека (куда денешься?), я думал о суетности и краткосрочности нашего пребывания на этой земле. Всё-то мы копошимся, мельтешим и суматошимся. Пихаемся, толкаемся. Пытаемся что-то приобрести, отхватить, урвать. И особняк соседа не даёт нам спокойно заснуть… Но, оказывается, нам не так-то много и надо. Ни тебе, ни соседу. Два на два – вполне хватит…

Недавно меня прищучило. В состоянии малоподвижности я оказался на диване. Небо с овчинку показалось, как когда-то в каменном мешке. О конце задумался. Стало страшно. Чего же я испугался? Предсмертных страданий? Возможно, и этого. И того, что вдруг кому-то станешь в тягость. А ещё я испугался той пропасти, в которую вдруг заглянул. Она напомнила мне ту бездну, которую я впервые увидел в юности на Красном Море. Идёшь, идёшь по коралловой отмели. Глубина – метр с небольшим. И вдруг … обрыв бездонный! Туда даже смотреть жутко (хотя утонуть невозможно). Сжимается сердце от страха перед раскрывшейся БЕСКОНЕЧНОСТЬЮ. 

А больше всего я испугался того, что так мало сделал в жизни. И далеко ещё не всё пережил и изведал (а я очень любопытный.) Испугался, что не всему ещё я порадовался. Ведь я ещё даже не нянчил внуков! Стало обидно за то, что по-прежнему будет всходить солнце, заливая багрянцем горизонт, но это будет не для меня. А красоту эту, которую я наблюдал когда-то мальчиком у бабушки в деревне – где чисты и свободны пространства – я даже не описал в своих рассказах…

Я умру. Это неизбежно. Но пока живой – жить всё равно хочется…


………………………………………………….

*Mi mortos – Эсперанто «я умру».