«Вот влип, так влип. Сколько раз давал себе зарок всё проверять самому. Нет. Опять понадеялся на «чужого дядю». Вот и вляпался «по самые не балуйся». И как теперь выкручиваться?»
Такие приблизительно мысли проносились в голове у Петра Волошина, если, конечно, выбросить из них все непечатные слова и обороты. Сам Пётр прилепился к отвесной скале, вцепившись пальцами в еле заметный выступ на уровне его головы и отчаянно шаря ногами, в поисках хоть какой-то опоры. Глубоко на дне расщелины, валялся его рюкзак с мотком верёвки, молотком и всеми крепёжными причиндалами. Покорение очередной скальной стены закончилось полным фиаско.
Пётр, теряя последние силы, уже попрощался мысленно со всеми родными и знакомыми, как вдруг слева от него и чуть повыше в скале беззвучно открылся проём, и в нём показалась, смахивающая на человеческую, голова.
Из под кожаной круглой шапочки выбивались землистые лохмы, широкий мясистый нос нависал на пышными усами и бородой. Маленькие, глубоко посаженные глаза равнодушно глянули на незадачливого скалолаза.
– Висишь? – скрипучим голосом поинтересовалась голова.
– Ага, – как можно беззаботнее ответил Пётр.
– Ну, виси, виси. Долго-то не провисишь, – глянув в глубокую пропасть, констатировало существо.
– А ты кто?
– А никто. Меня не существует. Вы же нас только в детских сказках признаёте.
– Кто это «вы» и кто это «нас»? – Пётр чувствовал, что вот-вот сорвётся, но, почему-то продолжал задавать вопросы.
– «Вы» - это люди, а «нас» - значит гномов.
– Слышь, гном, ты бы помог мне, а то сейчас грохнусь.
– Грохнешься, это точно.
– Ну, так помоги. Кинь верёвку.
– А зачем? – равнодушно изрёк бородатый, – Какой мне резон тебя спасать?
– А вдруг и я тебе пригожусь, - Пётр судорожно сжал плохо слушающиеся пальцы.
– Это вряд ли. Не принято у нас в ваши дела вмешиваться. Сорвёшься, конечно. Ну, так значит на роду написано.
В это время из глубины проёма донёсся такой же скрипучий, но более визгливый голос:
– Буркус, прикрой отдушину, дует зело.
Гном всердцах сплюнул:
– Вот ведь старая карга! И кто её за язык тянул! Ну, что мне теперь с тобой делать.
Пётр с удивлением почувствовал под ногами, невесть откуда появившуюся, надёжную опору. Рукам сразу стало легче, и Пётр с некоторым облегчением вздохнул.
– Что, Буркус, стыдно стало? – не удержался съехидничать горемыка.
– Нам стыд не ведом. Только закон есть: раз имя моё знаешь, то не должен я тебя в беде оставлять. А закон мы, гномы, всегда соблюдаем. Ладно, постой здесь пока. Пойду докладывать.
Голова гнома исчезла, и проём также бесшумно закрылся. Даже следа не осталось.
Чувствуя каменные уступы под ногами, Пётр осторожно опустил одну руку, дав возможность крови вновь наполнить уставшие мышцы, затем то же самой проделал со второй. Жить стало чуть веселей.
Проём над головой появился снова. Буркус, сердито сопя, высунулся по грудь и вытащил моток верёвки.
– Решили пока так: спасти, спасём. Но ты должен будешь отработать это. Сколько отрабатывать – решит Совет.
Точным броском гном переправил верёвку прямо на голову Скалолазу.
– Обвяжись и не дёргайся.
Без малейших усилий Буркус втащил все восемьдесят килограмм волошинского веса в проём, который тут же исчез.
В наступившем полумраке Пётр разглядел неровные каменные стены, на которых с небольшими интервалами были закреплены чадящие факелы. Воздух был сух и несколько пахло затхлостью. Пол покато спускался в глубину пещеры и был достаточно ровен.
Теперь Пётр мог более тщательно рассмотреть своего спасителя. Ростом тот был не выше полутора метров, широченный в плечах, а его усато-бородатая голова, казалось, была совсем лишена шеи. Зеленоватый свободный костюм мешковато сидел на нём, но, зато не стеснял движений и, очевидно, был очень лёгок. В руках у Буркуса был топор с широким двухсторонним лезвием, а за поясом торчала лёгкая кирка.
– Хватит глазеть. Пошли. Покажу тебе твою теперешнюю работу. Начинай отрабатывать.
Они шли по каменным коридорам, иногда расширяющихся до громадных залов, стены которых терялись в вечном сумраке этого необычного подземного мира. Как показалось новоиспечённому работнику, они постоянно углублялись, и становилось всё теплее. Вскоре послышался какой-то шум, а затем стали различаться удары по камню и чьи-то голоса.
– Считай пришли. Здесь и потрудишься на благо нас, несуществующих.
По лицу Буркуса мелькнула ехидная усмешка. Он посторонился, и перед глазами Петра предстала не очень радостная картина: теряющиеся вдалеке каменные ступени казались исполинским живым существом от копошившихся на них гномов. Местами эти ступени поднимались к сводам гигантского зала и терялись в неярких красных отблесках всюду понатыканных факелов.
Бурукс пошарил в тёмном углу этой невероятной штольни и преподнёс Петру кирку.
– Держи своё орудие. Без него теперь никуда. Пойдём, место укажу.
Они проходили между рудокопами, которые лишь вскользь бросали на них равнодушные взгляды и возвращались к своей беспрерывной, нудной и тяжёлой работе.
Волошину стало страшно, и в голове мелькали мысли: «Неужто, вот так всю жизнь? Без света, без свежего воздуха. Уж лучше было бы разбиться в дребезги».
– Буркус, – повернулся Пётр к сопровождающему, – может, хотя бы, покормите для начала. Что-то ведь вы едите?
– Не заработал ещё еды, – буркнул гном. Он посмотрел на какую-то деревянную загогулину и добавил, – Скоро перерыв, чем-нибудь перекусишь.
При всей незавидности своего положения, в голове у нашего горемыки вертелось множество вопросов, которыми он забросал угрюмого Буркуса, отчего тот стал ещё мрачнее. Но всё-таки, кое-что Петру удалось узнать.
Гномы живут в этих горах, да и в большинстве других, многие тысячи лет. Они добывают разные драгоценные камни, металлы и многое такое, что Петру было совершенно непонятно. Эти богатства, в большинстве своём, они хранят в многочисленных кладовых, где ведётся строгий учёт. Часть из добытого они меняют у лесовиков на продукты и разные травы, которыми лечатся. Для этих же целей в кузницах куют ножи, серпы, и всё то, что будет пользоваться спросом у них самих или у лесовиков. Торжища проводятся раз в месяц в самую лунную ночь.
В это время работающие гномы стали спускаться со своих каменных ступеней и рассаживаться в кружки числом по восемь-десять. На широких тачках к ним подвозили котлы, из которых очень аппетитно пахло.
Буркус отошёл от спасённого им новобранца и через некоторое время появился вновь, с железной чашкой исходящей сытным паром и наполненной густой похлёбкой. Присев на импровизированную каменную скамью Пётр предался процессу поедания, оказавшегося на редкость вкусным, блюда.
Тут какой-то встревоженный гул долетел до Петра. Он оторвал взгляд от чашки и увидел, что все гномы вскочили с мест и смотрели вверх. Человек взглянул туда же и увидел, как маленькая фигурка гнома взбиралась по неустойчивым каменным глыбам по почти отвесной стене. И тут случилось то, чего все боялись. Одна из глыб , зашатавшись, рухнула и малыш-гном исчез в туче поднявшейся пыли. Но Пётр успел заметить, сорвавшись, она начала падать. Мгновенно сориентировавшись, он бросился к стене и увидев мелькающую в пыли фигурку, подставил под падающее тело свои руки. Удар был достаточно силён, потому, что крошка гном, на удивление, весил не мало. Они вместе свалились на каменные крошки, но гном быстро вскочил и, оттолкнув Петра, убежал.
Кряхтя и потирая ушиблено колено, Пётр поднялся. И, прихрамывая, пошёл к своему обеденному месту. Сред гномов гул не утихал. Они громко переговаривались между собой и указывали на человека. Буркуса нигде не было видно.
– Ну, и ладно. Пусть сами разбираются.
Он поднял уже остывшую чашку и принялся доедать похлёбку.
Кто-то тронул его за локоть. Рядом стоял Буркус. Он внимательно и с каким-то удивлением смотрел на Петра. Потом присел рядом и сказал:
– Мы, гномы, живём долго. По вашим меркам очень долго. Я вот прожил уже больше трёхсот лет, но ещё далеко не старый. Может поэтому у нас очень редко рождаются дети. Наши дети, это наше всё. Для них каждый гном готов без раздумий отдать свою жизнь. Их балуют, их берегут.
Сейчас ты спас моего сына. Он любимец всего нашего поселения. И, конечно же, великий непоседа. Страшно себе представить, чтобы пережили бы мы, случись самое страшное. Я спас тебя по закону, изменить которому гном не может. Ты спас нашего ребёнка просто так. Ведь мог же просто сидеть. Никто бы тебя не упрекнул. Почему ты рисковал?
– Буркус, у вас дурное представление о людях. У нас нет такого закона, как у вас, потому что он не нужен. Любой человек, не задумываясь, бросится на помощь другому, тем более, если это ребёнок. Ладно, раз уж попал в рудокопы, пойдём, начинай своё обучение.
Буркус стоял, явно размышляя. Потом, кивнув Петру, сказал:
– Подожди здесь. Садись. Отдыхай.
И он исчез за какой-то каменной колонной.
Пётр прислонился плечом к прохладному камню и, через какое-то время, задремал.
Буркус растормошил его и махнул рукой, дескать, иди за мной. С полчаса они шли по, уже ставшими привычными, коридорам. Один сменял другой, но для человека они все были одинаковыми.
Наконец, Буркус остановился.
– Совет решил отпустить тебя. Твой подвиг долго будут воспевать наши певцы. Вот, возьми. Это память о нашей встрече.
Гном протянул Петру какой-то камешек, величиной с грецкий орех.
– Мы не просим тебя хранить нашу встречу в тайне. Тебе и так никто не поверит. Но я, лично, прошу тебя: не говори никому моё имя. Это очень важно.
Гном помолчал, потом положил свою тяжёлую руку не волошинский локоть и попросил:
– Скажи, как тебя зовут. Если мы будем знать имена, мы станем как братья, будем чувствовать друг друга и всегда приходить на помощь.
– Меня зовут Пётр. Я буду рад, Буркус, иметь такого брата.
Гном что-то пробурчал, нажал на еле заметный каменный выступ. В стене бесшумно открылся проём.
– Иди, брат. Буду нужен, подойди к любой скале и произнеси моё имя. Я приду.
Пётр стоял у подножья скалы, с невольной улыбкой разглядывая каменную поверхность, где секунду назад зиял тёмный проём. Он тряхнул головой и подумал: «Может пригрезилось?» Потом осторожно разжал кулак, и в лучах уже заходящего солнца блеснул радужными гранями необработанный рубин.