Я не сломала ни одной игрушки. Все мои куклы, собачки, котята, машинки, домики, паровозы, лошадки, которые уже давно разменяли третий десяток лет, так и сидят сейчас где-то в коробках, на полках, в кладовках, в пакетах и бог весть еще где, но ни одна из них никогда не лежала забытой и заброшенной под проливным дождем на городской свалке.
Даже сейчас мне, взрослому человеку, иногда кажется, что сломать игрушку — это почти то же самое, что сломать чью-то судьбу. Выбросить куклу с белокурыми растрепанными косичками или плюшевого зайца без одной лапки — практически так же жестоко, как вычеркнуть из своей жизни преданного тебе человека, растоптать его любовь, уничтожить его веру во что-то светлое. Да, дети склонны драматизировать, выдавать желаемое за действительное, а действительного и вовсе не замечать. Но многие из нас до сих пор хранят в сердце ребенка, еще не глотнувшего отравы общества, не научившегося делать людям больно ради забавы, не умеющего лгать, и еще не подозревающего о том, что в жизни нет ничего хорошего. А многие из нас и вовсе никогда не были детьми. Это правда.
Я хочу показать вам короткий фильм. Рассаживайтесь поудобнее, не рассыпайте попкорн и не проливайте пиво на обивки кресел. Вымышленных персонажей нет, совпадения с реальными лицами и событиями вполне вероятны, а в титры можете вписать себя сами.
Итак, темнота на экране постепенно рассеивается, и камера выхватывает крупные снежинки, которые сыплются из снежной машины прямо на мокрый асфальт. По серому месиву шагают черные лакированные ботинки, на секунду им преграждают путь детские сапожки, отороченные искусственным мехом, а чуть поодаль медленно бредут, шаркают и спотыкаются женские ботильоны из замши. Камера поднимается вверх, к объективу то и дело прилипают снежинки. Стоп!
Из ниоткуда, будто прямо с неба, обрушивается саундтрек в духе режиссера— мощные, агрессивные гитарные рифы, зубодробительная ударная партия, безапелляционный воинственный минор, от которого хочется удавиться. Раковая опухоль для ваших ушей, апокалипсис для вашего мозга.
Камера обходит вокруг трех замерших персонажей, сначала вокруг всех сразу, потом вокруг каждого в отдельности. Персонажи в фокусе, задний план размыт, но можно разглядеть, что весь город замер: машины, люди, все будто окаменели от ужаса из-за внезапно рухнувшей на них музыки. Даже птица, вспорхнувшая с фонарного столба, оттолкнулась лапками, вытянула шею, чуть расправила крылья, да так и застыла в замыслах полета.
Три восковые фигуры под хлопьями бумажного снега. Парень лет двадцати в темном кашемировом пальто нараспашку, в черных лакированных ботинках, без шапки, серый шарф петлей затянут вокруг шеи. Девочка лет тринадцати, в китайской синтепоновой куртке ядовито-зеленого цвета, линялых джинсах и сапожках с искусственным мехом. Женщина моложе тридцати, темноволосая, слегка полноватая, в полушубке из коричневой норки и в замшевых ботильонах. Каждый из них прижимает к груди игрушку. Парень — маленького белого медвежонка, девочка — старую тряпичную куклу с черными косичками, женщина — огромного розового пса с синими пластиковыми глазами и красным язычком. На лице каждого — растерянность, в глазах беспомощность, и они стоят под свинцовым небом, а сверху на них сыплется снежное безумие.
Саундтрек обрывается так же неожиданно, как начался, и во внезапной звенящей тишине город снова обретает способность двигаться. Машины пролетают мимо на большой скорости, гудя клаксонами. Птица с фонарного столба взмывает вверх и совсем скоро превращается в крошечную черную точку на фоне серого неба. Парень с медвежонком делает шаг вперед, неловко натыкается на девочку с куклой, они смотрят друг на друга, потом оба смотрят на женщину с розовым псом, и теперь уже все трое смотрят друг на друга, а в глазах у всех один и тот же вопрос: «Неужели, правда, ничего нельзя больше сделать?»
Ускоренная перемотка назад. Парень торопливо шагает по тротуару спиной вперед, с его плеч и волос срываются снежинки и улетают вверх, будто их снова засасывает в снежную машину. Девочка делает несколько шагов, упирается спиной прямо в камеру, слегка уходит вправо и исчезает с экрана. Женщина неподвижно стоит на обочине дороги, зарывшись лицом в розового пса, к ней подъезжает серебристая машина с открытой пассажирской дверью. Женщина поднимает голову, и дверь закрывается.
Экран пропитывается черным, несколько секунд вы наслаждаетесь темнотой и тишиной, затем тьма тает, и появляется картинка.
Парень стоит у большого окна, смотрит на снег, держит в одной руке чашку кофе, а другой вытирает слезы. Сегодня ему сказали, что его больше не любят. Сегодня он узнал, что больше не нужен. Если бы сегодня не наступило вообще, он был бы гораздо счастливее.
Он допивает кофе, оставляет чашку на подоконнике, уходит вглубь комнаты, в которой царит полумрак, и забирается с ногами на диван. Гримеры освежают на его лице темные дорожки от слез, чуть трогают блеском припухшие губы. Звукооператор включает музыку. Ту самую, под которую этому парню когда-то сказали что он единственный, он особенный, он поразительный. Он крутит в руках телефон, хочет позвонить, но режиссер мотает головой — не надо. Парень кладет телефон рядом и прячет лицо в ладонях.
Его грусть прописана в сценарии. Он вспоминает редкие вечера, когда его жизнь хоть что-то значила. Он не хочет верить, что с этого момента мира для него больше не существует. Он готов рассыпаться в пыль, разрезать себя на ровные полоски, завязать себя на миллион морских узлов, лишь бы отмотать пленку назад и вырезать из фильма эпизод сегодняшнего дня. Но режиссер и сценарист решили за него. Это они нагнали мрак в комнату, в которой еще вчера было светло. Это они открыли окна и позволили снежному хаосу метаться по углам и замораживать цветы в горшках. Он просто играет, но он не знает, как доиграть до конца.
На подушке сидит белый плюшевый медвежонок. Подарок. Совсем ненужный, но очень милый. Парень сжимает медвежонка в руках, будто хочет раздавить. Нужно сорвать на ком-то злость, ведь сейчас даже этот бестолковый медведь — вещь более полезная и востребованная, чем ее хозяин. Но реквизит портить нельзя. И тогда он придумывает, как поступить с этой игрушкой. Он встает, надевает свитер, пальто, повязывает шарф, зашнуровывает ботинки, берет медвежонка и выходит из дома.
Наверное, снежная машина сломалась или сошла с ума - хлопья летят в лицо и будто норовят попасть в глаза или в рот. Парень шагает по тротуару, мимо проносятся машины, люди в капюшонах проклинают затянувшуюся зиму, а он все идет и даже радуется, что лицо совсем намокло от снега, и слез теперь не видно.
Сегодня ему сказали, что он больше не нужен, а ему так хотелось выговориться в ответ. Он хотел сказать, что ему наплевать на мнения и условности, что он хочет сохранить хоть каплю того мира, который будил его по утрам и убаюкивал по ночам. Но сценарист не дал ему слов.
А он так устал жить по писаному, он больше не хочет умирать в каждой серии, он больше не может выносить этого холода. Он идет, рассекая снег, а лакированные ботинки совсем промокли. Он несет подарок дарителю, цепляется за минуты, ищет повод вмечтать себя в ту нереальность, в которой живет его любовь. Он прижимает медведя к груди, и, распахнув пальто, прячет его от снегопада.
Статисты уже ждут его на новой площадке, и он видит еще двоих людей с игрушками. Смотрит на девочку в зеленой куртке со старой куклой в руках. Позже режиссер расскажет ему, что эта девочка идет с папой из больницы, где только что умерла ее мать.
Ей сказали, что мамы больше нет рано утром, когда небо за окнами превратилось из бархатного в стальное; когда полная медсестра сменила на посту худенькую; когда в больничных коридорах запахло овсянкой, а в процедурных загремели инструменты. Жизнь ее мамы прервалась, когда для остальных людей начался новый день. Она вошла в палату, когда мамина кровать была уже пуста. Она забралась на кровать, положила куклу рядом и обняла так, как когда-то мама обнимала ее саму, рассказывая сказки на ночь. А потом они с папой вышли из больницы в снежную бурю, оба молчали - знали, что ничего уже нельзя сделать, и ничего уже не будет хорошо.
Парень смотрит на молодую женщину в норковой шубке с большим розовым псом в руках.
Он прочтет в сценарии, что этой ночью ее маленькому сыну сделали операцию на сердце. Она до утра сидела у дверей реанимации, а потом врач уговорил ее поехать домой немного поспать. Она все равно ничего не сможет сделать. Остается только ждать. Розового пса малышу подарили, когда он начал спать в отдельной комнате. Он всегда обнимал его, засыпая, и пес оберегал его сон и отгонял кошмары. Женщина принесла игрушку в больницу, чтобы малышу не было так страшно, но врачи сказали, что в палату ничего проносить нельзя и заставили забрать пса домой. Женщина стоит, уткнувшись лицом в розовый мех, ждет машину и думает о том, что если ее сын умрет, и ничего уже нельзя будет сделать, мир рухнет навсегда, и ничего уже не будет хорошо.
Парень проходит мимо, достает из кармана листки со сценарием, комкает их и бросает на асфальт. Уже через минуту их прикрывает пушистый снег. Парень идет дальше, изредка оборачиваясь на девочку и женщину, и теперь он уже не знает, куда идти. Внезапно он понимает, что сценарий был решительно плох, а режиссура бездарна, и он больше не играет в таких дешевых фильмах. Есть драмы посерьезнее, и будет новая серия, и снег когда-нибудь кончится — как только починят эту чертову машину. И ему снова предложат главную роль в каком-нибудь фильме, самом красивом фильме о самой красивой любви.
Медвежонок выскальзывает из его замерзших рук, и парню почему-то не хочется его поднимать. Пусть его найдет кто-нибудь другой и заберет себе немножко тепла. Ведь не жалко!
Даже если это будет нищая бабушка, которая выходит из магазина с пакетом кефира. Она подберет медведя и будет ждать, когда к ней приедет внучка и поиграет с ним. Бабушка хорошо помнит свое детство, но совсем забыла, что внучка уже давно замужем и больше не играет в игрушки и не приезжает в гости.
Парень просто идет. Ему все еще больно, и в сердце все еще пустота, но он поднимает голову к небу и позволяет снежинкам таять на своем лице. Он знает, что если кончился один фильм, то когда-нибудь обязательно начнется другой.
Парень зачерпывает пригоршню чистого белого снега и кладет хрустящее холодное лакомство в рот. Совсем как когда-то в детстве. И ему радостно и легко - на долю секунды он снова становится счастливым. Он вспоминает, как жил в комнате, полной игрушек. И все эти зверушки и машинки были наполнены теплом тех людей, которые его по-настоящему любили. Которые не притворялись. Которые ни за что бы не вырезали его из сценария своей жизни. Никогда бы не сказали, что он не нужен.
Парень улыбается сам себе, застегивает пальто и продолжает идти. Он больше не играет в этом фильме, но звукооператор все равно включает ему на прощание музыку: простенькую и добрую песенку, которую мама напевала ему перед сном. Мелодию, которая когда-то научила его любить.
Через минуту парень скрывается за снежной стеной, камера отъезжает, экран темнеет. КОНЕЦ.
Спасибо, можете быть свободны. Не забудьте при выходе выбросить ведерки из-под попкорна.