Девочки из «ласточкиных гнёзд»
Море, кажется, совсем рядом, а попробуй, дойди до него. Дорога поднимается вверх – к площади, к телевышке, - а после начинает спускаться вниз. И с площади, с высоты, море как на ладони видно. Оно такое же прозрачное, как небо, и все лодочки, катера кажутся висящими прямо в небе. Да и сама – кажется, только дойди туда – и улетишь. Поднимешься в воздух и будешь парить над землей. Но куда там! Дорога вниз, к берегу, тянется мимо каких-то гаражей и мастерских, а дальше идет частный сектор с собаками. Домики – их называют ласточкиными гнездами – с непостижимой изобретательностью лепятся друг к дружке, часто у них бывают общие стены, и, говорят, если случается пожар – всё выгорает.
Вниз идти долго, долго – особенно если ты не одна. «Сейчас мы с тобой пойдем на море», - мысленно говорю я своему ребенку. Мне кажется, он видит все вокруг – он уже смотрит наружу через мои глаза. И я быстрей, быстрей стараюсь пройти мимо убогих домиков.
У моря почти безлюдно. Два-три человека собирают у берега морскую капусту. Две маленькие девочки носятся вперегонки. Моё лицо и волосы делаются влажными. Четкой границы между морем и воздухом нет. Воздухом насыщена вода, она бурно пузырится. А в воздухе висят миллионы капель. Они – как дождь, который не идет. Ему не надо никуда идти, ему здесь нравится.
Чайки с криком слетаются ко мне – и тут же теряют интерес. Вот если бы у меня было чем поживиться! Как-то мы здесь гуляли с мужем – тогда еще не с мужем – и увлеченно разговаривали о чем-то. Как вдруг налетели чайки, и одна выхватила у меня надкушенный пирожок. А кто-то еще и залепил мне крылом по щеке. Такой грабёж, вот смеху было.
Кое-как я сажусь на корточки – живот уже мешает. Хочется набрать красивых камешков, ракушек, да только… Только здесь каждый камешек, ну, каждый второй, можно забирать с собой, а я-то думала, что найду несколько штук, самых необыкновенных. Но нет, из этого богатства разве что-то выберешь?
- А зачем вы собираете камешки?
Две девочки стоят передо мной. Растрёпанные и с виду диковатые. Не иначе из этих «ласточкиных гнёзд».
Взрослые здесь мало занимаются детьми. Это и понятно. У взрослых северная временная жизнь. Перетерпеть какой-нибудь пяток, десяток лет, как можно больше заработать за это время… С начальством поладить, чтобы давало заработать. Все просто, все определено. Все можно объяснить.
Дети не лезут к взрослым, они живут в своем мирке. И ко мне эти две девочки бы не подошли, если бы я не сидела здесь и не перебирала камешки. Зачем? Вот это трудно объяснить. Одно понятно: взрослые так никогда не делают.
- Ну, - теряюсь я. – Это – одной маленькой девочке.
И тут же мне делается совершенно ясно: что-то я говорю не так! Что? Да мальчик у меня, мальчик!
Я сижу у края берега, и море набегает на мои сапоги раз, другой раз и снова, снова – море не устаёт, это само собой разумеется. И само собой разумеется то, что я знаю, кто у меня родится. Сколько я слышала, сколько читала, что женщина не может это знать. Но я ведь знаю, что у меня мальчик!
Надо сказать об этом мужу. У нас с ним сын. Я направляюсь вверх по дороге, мимо «ласточкиных гнёзд», и тут меня догоняют две маленькие девочки. Карманы у них на куртках оттопыриваются, и они выгребают оттуда пестрые ракушки, камешки, бутылочные стекла, до гладкости облизанные морем.
- Возьмите ей, пожалуйста, от нас, - говорит одна девочка.
И вторая добавляет:
- Не бойтесь, она не порежется.