Стайка абрикосово-рыжих березовых листьев, резных, в черную крапинку, покачивалась на воде у самого берега, размытого всхлипывающими волнами залива. Откроется шлюз, и мутные воды тихонько отхлынут, увлекая за собой вальсирующую на волнах опавшую листву по заливу - в канал.
Август заканчивает свое течение – ливни зеленых летних лучей изменили свою частоту и пульсируют в оранжево-красной части спектра…
Город призывает своих вассалов: медленно исходит прощальными минутами последний день лета…
Вот уже две недели дети ворчат: «Хотим в Москву, надоело здесь киснуть!» Это понятно – их сверстники потихоньку разъезжаются…
Я всегда старалась подольше задержать своих ребят на турбазе. Пропитанные московским смогом насквозь, анемичные и рыхлые, они, как и я, часто болели. Живительный воздух зелени райского уголка природы возрождал и исцелял, и каждый его глоток был ценнейшим лекарством…
Дети рычали и рвались в пыльную веселую Москву, к дворовым друзьям, к телевизору… Но, очутившись дома, до самого лета ныли: «Хочу на базу…»
А летом все повторялось снова…
Вот и теперь: вечер тридцать первого августа. Мы сидим в осевшей лодке, перегруженной рюкзаками и сумками, и ждем дядю Сашу – турбазного аборигена, который отвезет нас через канал к электричке.
«Вот, опять к школе не подготовились!» - бубнит сынишка.
По улицам раскаленной пыльной Москвы, пропитанной выхлопными газами, под шипящий гул автомобильных шин торопливо течет разноцветная и разномастная, деловитая толпа… В тяжелом воспаленном воздухе переполненных магазинов трепещут невидимые облака всевозможных вирусов, собранных в Турциях-Таиландах, на вокзалах, в поездах-самолетах… Режет глаза блеск аляпистых витрин, усыпанных разнообразными вещицами, добрую половину из которых можно было и не мастерить… Ожесточенные родители тянут детей к прилавкам: тетрадки-ручки, рюкзачки-ботиночки… Щебет-нытье, разбитые коленки, хлюпающие носы… Предучебно-новогодняя толчея… Обряд, в котором мне смертельно не хочется участвовать…
Единственное, что меня волнует – это цветы! Домой мы приедем уже поздно, а утром их никто продавать не будет!
За крошечными грязно-лиловыми астрами, поникшие головки которых безнадежно свисали по краям оцинкованного ведра, тянулась длинная нервная очередь… Серое вечернее пространство неумолимо сгущалось…
Я уныло побрела прочь, вышла на площадь и обернулась: высокие здания вокзалов еще проступали на фоне свинцового неба. А на длинных серых ступенях лестницы стояла женщина…
Казалось, что суета, царящая вокруг, ее не касается. Не женщина – символ… Она была подобна пейзажу доброго осеннего Подмосковья…
Округлое светлое лицо обрамляла копна пшеничных волос, поднятых в высокую прическу, вокруг которой колосился пушистый золотистый нимб… Одета она была неярко и просто: стройную фигуру облегал светлый свитер, прямая бежевая юбка скрывала колени.
Женщина смотрела в пространство перед собой, как будто им любовалась… Ее облик, казалось, излучал невидимый ласковый свет, отбрасывающий наступающие сумерки…
В руках у нее были чудесные осенние букеты. Почему люди не видели их, шныряя мимо в поисках увядающих цветов?
Это были букеты-икебаны, в которых с нежностью были подобраны луговые и садовые цветы с наливными колосками.
Среди сиреневых и розовых флоксов выглядывали белые шапочки тысячелистника и ярко-желтые соцветия пижмы, в центре покачивались игольчатые помпончики золотых шаров, сбоку, алым бантом - пышная ветка рябины с пунцовой гроздью крупных глянцевых ягод, и стайка веселых сухих овсяных колосков, шелестящих белыми бубенчиками при каждом движении…
Я смотрела на легкий, словно невесомый силуэт, и неожиданный покой разливался внутри, словно впереди открылся живописный простор, в котором навсегда утонула напряженность повседневных забот…
Я тихо таяла, растворяясь в чудесном пространстве, струящемся от светлой феи Осени, и чувствовала себя частицей Вечности…
Словно завороженная я подошла и спросила, сколько стоят эти букеты. Оказалось, что женщина продавала их за бесценок: каждый - как за один увядший цветок…
Первого сентября мои дети шли в пятый класс, гордо сжимая букеты, так не похожие на те, которые несли остальные ребята.
Цветы к первому сентября мы покупали всегда, но все эти гладиолусы-розы-гвоздики, выращенные клонами на плантациях, окончательно убитые постоянной реанимацией в цветочных магазинах, были подарены и забыты…
Но до сих пор я слышу тихий шелест овсяных колокольчиков…