Любимой сестренке посвящается
Это была ее первая беременность, но сейчас она готова была поклясться, что и последняя. Так беспомощно она себя еще не чувствовала: ей хотелось встать, вздохнуть, но неимоверная тяжесть мешала даже пошевелить рукой. Голова кружилась, а во рту был ужасный вкус. «Вкус беременности» - он преследовал Иришку с первого же дня, когда она узнала, что беременна. Да и узнала-то благодаря этому вкусу. Три дня кружилась голова, потом она потеряла сознание в полном автобусе, а когда пришла в себя, во рту был этот вкус. И он не покидал ее вот уже 7-й месяц. Но сейчас все было хуже некуда, Иришка поворачивала голову то налево, то направо в поисках прохладного кусочка подушки. Но ткань наволочки уже была вся теплая и неприятно, грубо терла разгоряченные шею и щеки. Ей было трудно дышать. А ребенок под сердцем явно рвался из своего плена. «Ведь еще рано», - думала Иришка, слабой рукой проводя по напряженному животу. Легкое ощущение боли напоминало то, как подрагивает болезненно мышца, когда ее неаккуратно потянешь на тренировке, без разогрева сев на шпагат.
К двум часам ночи стало легче, и Иришка уснула, подумав, что утром едва ли дойдет до университета и что на парах, скорее всего, опять не сможет сосредоточиться, а значит контрольный срез опять на два… «Одни проблемы от этой беременности», - как всегда подумала она, закрывая глаза. Нет, она любила своего ребенка, но уж очень часто злилась на него. Незапланированный, нежеланный, он доставлял ей слишком много забот. Хорошо хоть, что сессия придется на 8-й месяц, а не на 9-й, тогда б уже совсем никуда.
Иришка училась на четвертом курсе факультета экономики и управления. Училась не плохо, не хорошо – как все. От сессии до сессии живут студенты весело… И они тоже жили весело – в студенческом общежитии иначе не бывает. Здесь и друзья с гитарами, и праздники под бутылочку вина, и бессонные ночи перед сессией – днем ведь некогда, днем не до учебы. Небольшая светлая комната, довольно уютная, на двух жительниц, стол с аккуратно сложенными тетрадями, полочка над столом с учебниками и томиком Асадова, пару картинок на стенах, у кровати тумбочка, на ней – фотографии родителей. В этой комнате гостей всегда были рады видеть.
Как забеременела, она сама не успела понять. С Андреем она к тому времени встречалась месяца два. Ну какой он был? Не слишком красавец, но высокий, сильный, веселый. Было в нем что-то, что отдаленно напоминало тот образ, который она себе нарисовала как желаемый. Правда, Иришка хорошо понимала, что Андрей – совсем не то, что ей нужно, что он не обладает теми качествами, которые, как она подразумевала, должны были скрываться за широкими плечами и веселым нравом. Она его и не любила, к отношениям относилась как к временным и даже не подозревала, что Андрей будет такой настырный. Ведь он ее тоже не любил. Что и говорить, он грубо поступил с ней, она этого не хотела. Правда, после того, как все произошло, он ее не бросил, не охладел к ней, но Иришку обижало, что он относился ко всему как к самому обычному, заурядному делу, отношения от этого никак не изменились и рано или поздно они бы все равно расстались.
Когда она узнала, что беременна, она сразу же сообщила Андрею. Ира тогда пребывала где-то в невесомости, ничего абсолютно не понимала. Она то начинала смеяться, то ее трясло о страха. И она не переставала винить во всем Андрея: он взял ее почти что силой - она не виновата. Впрочем, он и не думал отпираться. Он порывисто обнял ее, потом стал ходить по комнате, начал курить, занервничал. В последующие дни он просил прощения, потом обещал дать денег на аборт, она плакала, а он злился.
А плакала Иришка теперь почти каждый день. От страха. Как сказать родителям? Как смириться с мыслью, что все то, о чем она мечтала, теперь не сбудется? Как она хотела карьеру, сколько всего планировала на ближайшие годы! Ее жизнь только начиналась, и она столько хотела от нее взять! А теперь все ее планы так грубо перечеркнуты!
Нет, когда-нибудь Иришка кроме карьеры планировала и семью, обязательно крепкую и любящую. Потенциально она – наверное, как каждая женщина – хотела стать матерью и даже не одного ребенка. Но точно не в ближайшее время! Она еще такая молодая, чтобы вязать себя по рукам и ногам пеленками, ребенком, которого не сможет воспитать, потому что еще такая неопытная, потому что просто-напросто не хочет его! Как она домой принесет в подоле, когда все родственники собирали деньги на то, чтобы она ехала учиться и не прозябала в маленьком провинциальном городишке. Она так хотела выучиться, найти хорошую работу, обеспечить родительскую старость… А тут – опять обуза. Нет, конечно, родственники ее любят, они, конечно все поймут и полюбят ее ребенка, но прежде чем поймут, сколько раз махнут рукой и скажут: «Непутевая!»
Мать Ирине сказала сразу: никакого аборта. По правде сказать, мать ее, хоть и была шокирована, где-то в глубине души благодарила бога, что дочка вернется из этого суматошного мира под родительское крыло. А дитё они поднимут, сдюжат, свое ж, родное. Иришке она посоветовала взять академ. Месяц Ира плакала и бесилась, не зная, что ей делать, а потом взяла себя в руки, решила продолжать учебу и будь что будет. Андрей к тому времени куда-то исчез. Общие знакомые говорили, что в другом городе ему предложили хорошую работу, и он уехал. Иришке это было и легче, она совершенно не хотела его видеть. Она не испытывала к нему ненависти или обиды, не испытывала ничего, и меньше всего хотела, чтобы такой человек оказался рядом с ней в трудную минуту. Уж лучше сама.
А дальше было ужасное время. Иришка продолжала жалеть загубленную юность, свои мечты, свою фигуру, которая только начала оформляться и теперь вот расползалась день ото дня. Совершенно одна, без чьей-то крепкой руки, надежного плеча... Но надо учиться – и вот она уже на 7-м месяце, успешно сдала зимнюю сессию, преодолев страшную тоску. А теперь сдать летнюю, преодолевая усталость, которая росла, казалось, вместе с животом.
Ее не кинули друзья. Не те, конечно, с которыми праздники под бутылочку вина, а те, с которыми высиживала предсессионные ночи. Их поддержка спасала. Не без их помощи она даже почти полюбила своего ребенка, хоть и была бы рада, если бы эти семь месяцев оказались страшным сном.
Сон был тяжелым. Иришка проснулась в поту и откинула одеяло. Боль стала сильной, отчетливой, сил не было вообще, все тело горело. Во рту ужасная сухость. И как на зло соседка уехала на выходные домой. А до утра еще так далеко! И как же хочется пить…
Становилось все хуже и хуже. Боль периодически становилась невыносимой. Голос женщины звучал где-то далеко, когда она набрала 03. Скорая приехала, казалось, спустя целую вечность, а как они открыли дверь, Иришка не знала. В забытьи от боли и жара она металась на кровати. Почему-то в голове отчетливой была только одна мысль: «Первый и последний раз! Больше не хочу!»
*** Роды были тяжелые. Хрупкая, совсем юная – врачи удивлялись, как она выносила ребенка хоть семь месяцев. Иришка ничего не помнила четко, вспоминала только, что пот лился на глаза и очень щипал, что не было сил даже поднять руку, а врачи строго с ней разговаривали и заставляли собрать все силы. Такой адской боли она еще не знала, ей казалось, что где-то в преисподней она принимала наказания за грехи всех женщин, зачавших по глупости.
Ребенка своего она не видела и не знала, кто у нее.
Когда она открыла глаза, тела будто не было. Никакая часть его не повиновалась, она даже не могла открыть рот. Ее глаза пробежались по белым стенам больничной палаты. Иришка начала вспоминать ночной кошмар. Она повернула голову, увидела заклеенные вены на руке и большой синяк. С трудом удалось пошевелить ногой. И вдруг так захотелось плакать. Вот она родила – когда-то она мечтала о муже с букетом под окном роддома, о том, как будет показывать ребенка через стекло новоиспеченному папаше, будут звонить друзья и родственники, чтобы поздравить. А сейчас никто даже не знает, что она здесь, а у нее даже нет сил позвать нянечку! Этот ребенок отнял у нее всё: силы, нормальную жизнь, доставил столько боли – моральной и физической. Она его еще ни разу не видела, но уже просто ненавидела! Иришка лежала и плакала навзрыд.
Старенькая нянечка прошамкала над ухом:
- Что, внученька, не плачь. Ребеночка, чай, видеть хочешь, тошнехонько без дитятка. Да что ж – ты умаялась совсем, спала, куда тебе его давать было.
Иришка даже не поняла, о чем говорит нянечка. Как можно плакать просто от того, что не видишь ребенка?
Но вот послышались шаркающие шаги, и нянечка поднесла Иришке крохотный сверточек.
-Гляди, девонька, какое у тебя хорошее дитятко!
В Иришке проснулось любопытство. Она вытерла слезы и села в кровати. Нянечка подала ей сверточек. Ира с каким-то страхом, с замиранием дыхания приняла его на руки, испуганными округлившимися глазами заглянула в личико – розовое и сморщенное. К страху и удивлению примешалось чувство умиления.
- Как… страшно…
- Что, доченька, что? – не расслышала старушка.
Иришке было очень стыдно, и она неуверенно, тихо спросила:
- А кто это?
По лицу нянечки Иришка увидела, что та ее не поняла.
-Ну, мальчик или девочка? – вкрадчиво, несмело спросила Ириша.
-Девочка, девочка у тебя… - затараторила нянечка. – Уж хорошая-то какая, крепкая, а ведь поди ж ты, 7-месячная…
*** Иришка сидела у кроватки в розовом легком платье, стареньком, в цветочек. Она смотрела в окно и улыбалась. Даже сама не знала чему.
Ей не пришлось приучать себя к ребенку. Как только она взяла дочку на руки, откуда-то появились силы, появились неведомые ранее ощущения, желания – прижать ребенка к груди, не отпускать, не отдавать. Откуда пришло это чувство, что ребенок – это она, это какая-то на время потерянная часть ее самой, вдруг найденная, обретенная. Любовно и бережно держала она у груди родного человечка – саму себя, выстраданную, выношенную с болью и страхами…
Майское солнце заставляло щуриться, и это было так приятно! Доченька спала в кроватке, и Иришка иногда глядела на нее, чувствуя, что безудержно счастлива. Желание взять дочку на руки становилось все сильней, в конце концов она не выдержала и аккуратно, но уже уверенно прижала к себе ребенка и поднесла к окну.
- Сашенька… Да, я придумала: Александра Андреевна!
Горело закатное солнце, в окно врывался легкий майский ветерок, как на ладони открывался весь город. Можно было бы предположить, что в этот красивый момент она верила, что никакие мучения ничто по сравнению с ее счастьем, что она преодолеет все будущие преграды, что проложит широкую светлую дорогу себе и своей Сашеньке… Но… нет. В этот момент она вовсе не думала о том, что еще будет в ее жизни, будут ли препятствия и сколько ей понадобится трудов для их преодоления. В ней просто копились силы не юной девушки, а молодой здоровой женщины. С ней была ее доченька – а все остальное уже не имело значения.
2006г